Отдел I. Письма, писанные святым Василием прежде епископства его (357–370 гг.)

Св. Василий, множеством препятствий к свиданию с Евстафием доведенный до мысли приписывать сие судьбе или случаю, по получении письма от Евстафия переменяет сию мысль и видит в том же самом дело Промысла. (Писано в 357 г.)

Удивительно, как ободрил и утешил ты меня своими письмами, когда терял уже я бодрость от немилостей так называемого случая³², которым всегда полагались мне какие-нибудь препятствия к свиданию с тобою. Иногда спрашивал я даже сам себя: не справедливо ли повторяемое многими, что есть какая-то необходимость (ἀνάγκη) и судьба (εἱμαϱμένη), управляющая и маловажными, и важнейшими из наших дел, и что мы, люди, ни в чем сами не властны; или, если это и не так, без сомнения, то какой-то случай подчиняет себе всю жизнь человеческую? И такие мысли найдешь весьма извинительными, когда узнаешь причины, которыми доведен я до них.

По молве о твоей философии оставил я Афины, презрев все тамошнее. С такой поспешностью проехал город на Геллеспонте³³, с какой ни один Улисс³⁴ не бежал от пения сирен³⁵. С удивлением, правда, взирал на Азию, но поспешал к митрополии³⁶ всех красот. Когда же прибыл на родину и, поискав, не нашел там тебя, – великое для меня приобретение; с этого самого времени было у меня уже много разных причин, служивших неожиданным препятствием. Непременно надобно было мне или сделаться больным и потому не видаться с тобою, или не иметь возможности ехать вместе, когда отправлялся ты на Восток, и наконец, когда, перенеся тысячи трудов³⁷, достиг я Сирии, и там не свиделся я с философом, который отбыл к египтянам. Опять надо было отправляться мне в Египет, совершить путь дальний и трудный³⁸, но и здесь не получил я того, чего домогался. И столько был я несчастлив в любви к тебе, что или потребовалось бы мне идти к персам и следовать за тобою к самым отдаленным варварам (ибо поехал бы ты и туда, так противоборствовал мне демон!), или сидеть здесь, в Александровом городе, как это и случилось. И мне кажется, если бы не отказался я идти за тобою, подобно овце, которую манят, показывая ей ветвь, ты пошел бы и далее индийского Нисса³⁹, и если есть какая страна на краю обитаемой вселенной, и там бы странствовал.

Но к чему говорить много? И теперь, напоследок, когда проживаешь ты на родине, не удается мне видеться с тобою, потому что удерживают меня от этого продолжительные недуги. А если и впереди они не облегчатся, то и зимою не свижусь с твоим красноречием⁴⁰. Не дело ли это судьбы, как сам бы ты сказал? Не дело ли необходимости? Не превосходит ли это почти и выдуманные стихотворцами басни о Тантале⁴¹? Но, как сказано, обрадован я твоими письмами и не держусь больше прежней мысли. Напротив того, утверждаю, что надобно благодарить Бога, когда подает Он блага, и не выходить из терпения, когда не ущедряет ими. Поэтому если даст [Он] мне возможность видеться с тобою, то, конечно, признаю это для себя и самым лучшим и вместе [с тем] самым приятным делом. А если замедлится наше свидание, перенесу эту потерю благодушно, потому что Бог, без всякого сомнения, распоряжает нашими делами лучше, нежели как предначертали бы мы сами.

Св. Григорию, который желал знать образ жизни и препровождение времени в Василиевой пустыне, по скромном отзыве о себе самом, излагает правила подвижнической жизни, показывает пользу уединения, чтения Писаний и молитвы, также описывает внешнюю жизнь подвижника. (Писано в начале уединения⁴².)

1. Узнал я письмо твое, как узнают детей друга по примечаемому сходству с родителями. Положение места, говоришь ты, не много значит и не может в душе твоей произвести сколько-нибудь влечения к тому, чтоб жить с нами вместе, пока не узнаешь чего-нибудь о нашем образе жизни и о препровождении у нас времени. Подлинно, это – твое рассуждение, достойное твоей души, которая все здешнее ставит ни во что в сравнении с блаженством, какое уготовано нам по обетованиям. Но я стыжусь и писать о том, что сам делаю ночь и день в этой пустыне. Ибо, хотя и оставил я городскую жизнь как повод к тысячам зол, однако же никак не мог оставить самого себя. Но похожу на людей, которые, по непривычке к плаванию в море, приходят в изнеможение и чувствуют тошноту, жалуются на величину корабля как на причину сильной качки, а перейдя с него в лодку или малое судно, и там страждут тошнотой и головокружением, потому что с ними вместе переходят тягостное ощущение и раздражение. Подобно сему в некотором отношении и мое положение: потому что, нося с собою живущие в нас страсти, везде мы бываем [одолеваемы] одинаковыми смятениями; а потому не много извлекаем пользы из этого одиночества. Однако вот что надлежало нам делать и вот что позволило бы нам идти по следам Вождя нашего спасения (ибо Он говорит: аще кто хощет по Мне ити, да отвержется себе, и возмет крест свой, и по Мне грядет – Мф.16:24):

2. Надобно стараться иметь ум в безмолвии. Ибо как глаз, если находится в непрестанном движении, обращаясь то по сторонам, то часто вверх и вниз, не может ясно видеть того, что перед ним, но должен быть утвержден на созерцаемом предмете, если кто-нибудь хочет сделать взгляд свой ясным, – так и ум человеческий, если развлечен тысячами мирских забот, не может ясно усматривать истину. Как не связанного еще узами брака приводят в смятение неистовые пожелания, неудержимые влечения и какие-то мучения любви, так вступившего уже в супружество встречает новое волнение забот: когда нет детей, желание иметь их, а когда есть дети, попечение об их воспитании, охранение супруги, рачение о доме, надзор за служителями, утраты по договорам, споры с соседями, тяжбы в судах, опасности в торговле, труды в земледелии. Каждый день приносит с собою свое омрачение душе, и ночи, получая в наследство дневные заботы⁴³, обольщают теми же представлениями. Один только способ избежать сего – это удаление от сего мира.

Душе не очищенной невозможно вверить Божественных догматов

А удаление от мира состоит не в том, чтобы телом быть вне мира, но чтобы душою оторваться от пристрастия к телу, стать не имеющим ни города, ни дома, ни собственности, ни товарищества, быть нестяжательным, не беспокоящимся о средствах к жизни, беззаботным, избегающим всякого сношения с людьми, не знающим человеческих учений, готовым принимать напечатлеваемое в сердце научением Божественным. Приуготовление же сердца состоит в отучении его от тех правил, какие заняты им из лукавого обычая, потому что и на воске нельзя писать, не изгладив положенных на нем начертаний; и душе невозможно вверить Божественных догматов, не истребив в ней укорененных навыком мнений. Для сего, конечно, весьма великую пользу доставляет нам уединение, которое усыпляет в нас страсти и дает разуму досуг совершенно отсечь их от души. Как не трудно одолевать укрощенных зверей, так пожелания, гнев, страх, скорби, эти злые, ядовитые звери в душе, если усыплены они безмолвием и не приводятся в рассвирепение постоянным раздражением, удобнее преодолеваются силой разума. Поэтому пусть будет избрано такое место, каково, например, наше, свободное от общения с людьми, чтобы ничто постороннее не прерывало непрестанного упражнения.

Упражнение же в благочестии питает душу божественными размышлениями. Поэтому что может быть блаженнее сего – на земле подражать лику Ангелов: при самом начале дня поспешать на молитву, чествовать Создателя песнями и пениями; потом, когда воссияет совершенно солнце, принявшись за дело и везде имея при себе молитву, приправлять свои работы песнопениями, как солию? Ибо утешения песнопений доставляют душе беспечальное и радостное устроение.

Суть и польза безмолвия

Главные добродетели

Итак, безмолвие (Ἡσυχία) служит для души началом очищения, когда ни язык не произносит чего-либо человеческого, ни глаза не заняты рассматриванием доброцветности и соразмерности в телах, ни слух не расслабляет душевного напряжения слушанием песней, сложенных для удовольствия, или разговоров людей шутливых и смехотворных, что обыкновенно всего более ослабляет душевные силы. Ум, не рассеиваясь по внешним предметам и не развлекаясь миром под влиянием чувств, входит в самого себя, а от себя восходит к мысли о Боге; озаряемый же и просвещаемый этой Добротою (ϰἀϰείνῳ τῷ ϰάλλει πεϱιλαμπόμενός τε ϰαὶ ἐλλαμπόμενος) приходит в забвение о самой природе; душа, не увлекаемая ни попечением о пропитании, ни беспокойством об одеждах, но, на свободе от земных забот, всю свою ревность обращает на приобретение вечных благ, на то, чтобы возрастали в ней целомудрие и мужество, справедливость и благоразумие, а равно и прочие добродетели, которые, состоя под сими родовыми добродетелями, обязывают ревнителя всякое дело в жизни исполнять должным образом.

3. Св. Писание – общая врачебница от всякого недуга

А самый главный путь обретения должного есть размышление⁴⁴ над Богодухновенными Писаниями; потому что в них находим мы и правила деятельности, и [сами] жития блаженных мужей, которые, как некоторые живые изображения жительства по Богу, предлагаются нам для подражания добрым делам. Поэтому, в чем бы кто ни сознавал себя недостаточным, занимаясь Писанием, в нем, как в общей какой врачебнице, находит врачевство, пригодное своему недугу. И любитель целомудрия часто перечитывает историю об Иосифе, у него учится целомудренным поступкам, находя его не только воздерживающимся от удовольствий, но и по навыку расположенным к добродетели. А мужеству обучается у Иова, который, при несчастном перевороте в его жизни, когда он в одно мгновение сделался из богатого бедным и из благочадного бесчадным, не только сам в себе не переменился, сохраняя во всем возвышенный образ мыслей, но даже без огорчения перенес и то, что друзья, пришедши для утешения, ругались над ним и усугубляли скорбь его. Опять, кто имеет в виду, как в то же время быть и кротким, и мужественным⁴⁵, чтобы против греха действовать гневом, а на людей – кротостью, тот найдет Давида мужественным в военных подвигах, но кротким и неподвижным [ко злу]⁴⁶ при воздаянии врагам. Таков и Моисей, который с великим гневом восстает на согрешавших пред Богом, но с кротким сердцем переносит клеветы на себя самого. И как живописцы, когда пишут картину с картины, часто всматриваясь в подлинник, стараются черты его перенести в свое произведение, так и возревновавший о том, чтобы соделаться совершенным во всех частях добродетели, должен при всяком случае всматриваться в жития святых, как бы движущиеся и действующие какие изваяния, и что в них доброго, то чрез подражание делать своим.

4. Вселение в нас Самого Бога через памятование о Нем

Опять, если за чтениями следуют молитвы, то душа, движимая любовью к Богу, приступает к ним более бодрой и созревшей. Прекрасна же молитва, делающая ясной в душе мысль о Боге. А посредством памятования утвержденная в нас мысль о Боге есть вселение в нас Самого Бога. Таким образом делаемся мы храмом Божиим, когда непрестанное памятование не прерывается земными заботами и ум не возмущается внезапными страстными движениями, но [когда] избегающий всего [мирского] боголюбец уединяется в Боге, изгоняя [из души] то, что привлекает нас к пороку, и проводит время в занятиях, ведущих к добродетели.

5. Дар слова

И прежде всего надобно стараться не быть невеждой в употреблении дара слова, но спрашивать без любопрительности, а отвечать без надменности, не прерывая собеседующего, когда говорит что полезное, без желания бросить от себя напоказ слово, назначая меру слову и слуху; надобно учиться не стыдясь и учить не скупясь, и если что узнал [не сам, но] от другого, не скрывать сего, уподобляясь негодным женщинам, которые внебрачных детей выдают за своих собственных⁴⁷, но благоразумно объявлять, кто отец слова. В напряжении голоса должна быть предпочитаема середина, чтобы при малом напряжении не ускользал от слуха и при большем усилении не делался несносным. Надобно самому с собою обдумывать, что будешь говорить, и потом уже обнародовать слово. При встречах должно быть приветливым, в разговорах приятным, не шутливостью подслащая речь, но утешением благорасположения сообщая ей радушие. Во всяком случае, хотя бы надлежало сделать и выговор, надобно избегать суровости; ибо если сам себя умалишь по смиренномудрию, то найдешь удобный доступ к имеющему нужду в уврачевании. А часто полезен нам и тот способ выговора, какой употреблен пророком (2Цар.11–12), который согрешившему Давиду не от себя произнес определение осуждения, но, употребив подложное лицо, сделал самого Давида судьей собственного своего греха; так что, сам на себя произнесши осуждение, не жаловался он уже на обличителя.

6. Одежда и внешний вид подвижников

Смиренному и сокрушенному образу мыслей приличны взор печальный и потупленный в землю, небрежность о наружности, волосы непричесанные, одежда немытая. Что плачущие делают с намерением⁴⁸, то у нас должно выказываться ненамеренно. Надобно, чтобы хитон был собран на теле поясом, впрочем, подпояска лежала не выше чресл (это было бы женоподобно) и не так слабо стягивалась, чтобы хитон мог развеваться (это было бы изнеженно). Походка должна быть не медленная, которая бы изобличала душевное расслабление, и опять не скорая и торопливая, которая бы обнаруживала исступленные движения души. Цель одежды одна – служить для плоти покровом, достаточным зимой и летом. Но не гоняйся за приятностью в цвете, за тонкостью и мягкостью в отделке. Ибо разбирать доброцветность одежды есть то же щегольство, каким заняты женщины, которые и щеки и волосы у себя окрашивают в чужой цвет. Напротив того, полезно, если хитон имеет столько толщины, что надевший его может согреться, не имея нужды в другом. Обувь должна быть по цене дешевая, но достаточно удовлетворяющая потребностям.

Вкушение пищи

Молитва до и после еды

Одним словом, как в одежде надобно предпочитать необходимое, так в пище удовлетворит нужде хлеб, жажду утолит у здорового вода, и еще варения из семян могут поддерживать в теле крепость для [совершения] необходимых дел⁴⁹. А пищу вкушать должно, не выказывая неистовой жадности, но во всем соблюдая благопристойность, кротость и воздержность от удовольствий, даже в это самое время имея ум не праздный от мысли о Боге; напротив же того, самое свойство снедей и устройство приемлющего их тела надобно обращать в предлог к славословию Домостроителя вселенной, Которым промышлены различные роды снедей, приспособленные к свойству тел. Молитвы пред вкушением пищи должно совершать достойно даров Божиих, какие и теперь подаются, и сберегаются на будущее время. Молитвы по вкушении пищи пусть содержат в себе и благодарение за дарованное, и прошение обетованного. На принятие пищи должен быть назначаем один определенный час, и притом один и тот же каждый день⁵⁰, так чтобы из двадцати четырех часов в сутках он только один употребляем был для тела, все же прочие часы проводил подвижник в умном делании (ἐν τῇ ϰατὰ νοῦν ἐϱγασίᾳ)⁵¹.

Сон должен быть легкий, от которого без труда можно пробудиться и какой естественным образом следует после малого вкушения пищи, его намеренно надобно прерывать попечениями о делах важных. А погружение в глубокое усыпление до расслабления членов, чем дается время неразумным мечтаниям, предает спящего таким образом ежедневной смерти. Напротив того, на что другими употребляется утро, на то подвижникам благочестия служит полночь; потому что ночное безмолвие всего более дает свободу душе, когда ни глаза, ни уши не передают сердцу вредных зрелищ или слышаний, но ум наедине пребывает с Богом и как исправляет себя припоминанием соделанных грехов, так и предписывает себе правила к уклонению от зла и к совершению задуманного испрашивает содействия у Бога. Таково⁵² мое к тебе сказание братской любви, о любезная глава! А ты соблаговоли вознаградить меня святыми своими молитвами, чтобы спастись мне от настоящего лукавого века и от безрассудных людей, освободившись же от всякого греха, а лучше сказать, отделившись от самого врага и наветника нашей жизни, чистым сердцем узреть в познании Бога всяческих, по благодати Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Хвалит Кандидиана за то, что среди почестей не гордится и сохраняет любовь к наукам, а вместе с тем просит защиты от насилий одного человека, ограбившего дом Василиев в Аннисах. (Писано из уединения⁵⁴.)

1. В то время как принял я в руки твое письмо, претерпел я нечто, достойное того, чтобы ты выслушал. Почитая его как известие о каком-то государственном деле, и пока разламывал восковую печать, смотрел я на него со страхом, как ни один обвиненный спартанец не смотрит на лакедемонский свиток⁵⁵. Когда же развернул и прочел его до конца, стало мне смешно, частью от удовольствия, что не узнал ничего нового⁵⁶, а частью от того, что сравнил то, что произошло с тобой, с тем, что было некогда с Демосфеном. Когда случилось ему содержать на своем иждивении нескольких плясунов и свирельщиков, тогда захотел он называться уже не Демосфеном, а Хоригосом⁵⁷. А ты всегда одинаков, содержишь ли кого или не содержишь. И хотя количество тысяч воинов, находящихся на твоем содержании, больше количества человек, получавших необходимое от Демосфена, однако же ко мне пишешь не по чину своему, но обычным тебе образом и не с меньшим против прежнего старанием о слоге, но, по выражению Платона⁵⁸, среди «зимы и бури дел, как бы стоя за твердой какой-то стеной», не принимаешь в душу никакой тревоги, лучше же сказать, сколько можешь, и других не допускаешь до беспокойства.

Таково твое дело! Оно велико и весьма чудно для тех, кто видит его, и вместе с тем не так удивительно, если сравнивать его с правилами твоей жизни в целом. Выслушай же, каково и мое положение; подлинно, оно странно и, однако, действительно⁵⁹ постигло меня.

2. Один грубый человек из живущих с нами в Аннисах, по смерти моего служителя, не сказав, что имел с ним какое-то условие, не явившись ко мне, не принеся жалобы, не захотев получить от меня по доброй воле, не сделав угрозы, что если не получит, то вынудит силою, вдруг, с несколькими подобными ему по безрассудству, ворвался ко мне в дом, прибил охранявших его женщин и, разломав двери, вынес из него все; иное забрал сам, а другое предоставил на расхищение всякому, кто хотел.

Поэтому, чтобы не быть мне последним из немощных и не подать о себе мысли, что всякий может нападать на меня, позволь попросить тебя употребить и ныне то же старание, какое оказывал ты о всех делах моих. А мое спокойствие сохранится уже тем одним, что буду состоять под твоим покровительством. Я удовольствуюсь тем наказанием, если виновный будет взят начальником селения и на короткое время заключен в тюрьму, потому что не только негодую за то, что потерпел, но имею нужду в безопасности и на будущее время.

Остроумно благодарит Олимпия за присланные им подарки, принося на Олимпия жалобу от лица нищеты, богатыми подарками изгоняемой из Василиевой пустыни. (Писано из уединения⁶¹.)

Что делаешь ты, чудный мой, изгоняя из этой пустыни любезную мне нищету, питательницу любомудрия! Я думаю, что если бы имела она дар слова, то за лишение владения принесла бы на тебя жалобу: «Вот желательно мне было бы жить вместе с этим человеком; он хвалил то Зенона⁶², который, лишившись всего во время кораблекрушения, не произнес ни одного неблагородного слова, но сказал: “Благодарю тебя, Судьба (τύχη), что доводишь меня до плаща”⁶³; то Клеанфа⁶⁴, который по найму черпает воду из колодца, чтобы и самому было чем прожить, и учителям заплатить за ученье. Никогда не переставал я также дивиться и Диогену⁶⁵, который хвалился тем, что довольствуется одними дарами природы, почему бросает и деревянную чашку, как скоро научился у мальчика, нагнувшись, пить пригоршнями». Так и подобно сему могла бы на тебя жаловаться жившая со мною нищета, которая теперь изгнана богатыми твоими подарками. Даже присовокупила бы и некоторую угрозу, например: «Если в другой раз застану тебя здесь, то прежде всего покажу тебе сицилийскую или италийскую роскошь, и таким образом вполне отмщу, чем сама богата»⁶⁶.

И об этом довольно. Я с радостью слышу, что ты начал уже свое лечение, и желаю, чтобы оно помогло тебе. Твоей священной душе прилично беспечальное служение тела.

Утешает Нектария, опечаленного смертью единственного сына. (Писано из уединения⁶⁸.)

1. Не прошло еще трех или четырех дней, как поражен я слухом о невыносимом несчастии, и все еще оставался в сомнении, потому что доставивший мне это печальное известие не мог ясно рассказать случившегося; а как не желалось, чтобы это была правда, то с трудом верилось рассказанному; и вот получаю я письмо от епископа, которое в точности подтверждает эту неприятную весть. Нужно ли говорить, как это опечалило меня и сколько пролил я слез? Да и у кого такое каменное сердце или кто так совершенно поставил себя вне человеческой природы, чтобы без страдания перенести случившееся или ощутить при этом только легкую скорбь в душе?

Умирает наследник знатного дома, опора рода, надежда отца, отрасль благочестивых родителей, возращённая тысячами молитв и в самом цвете лет похищенная из отеческих рук. Какую адамантовую природу не должно это смягчить и привести в сострадание? Потому неудивительно, если это несчастие до глубины коснулось и меня, который издавна всецело вам предан, ваши радости и скорби почитаю своими собственными. До настоящего времени, казалось мне, немного было прискорбных для вас случаев; большей же частью дела ваши текли по вашему желанию. Но по зависти демона, исчезли вдруг и все это цветущее состояние дома, и душевное веселие, и мы стали для мира печальной повестью. Поэтому если вздумаем сетовать и плакать о случившемся, то не достанет у нас на то целой жизни. Даже если все люди восстенают с нами, и их сетование не возможет сравниться с бедствием. Если и речные потоки обратятся в слезы, и их недостанет для оплакивания случившегося.

2. Разумение – наш помощник в скорби

Впрочем, если захотим употребить теперь в дело дар Божий, какой вложен в сердца наши, разумею целомудренное разумение, которое умеет и в благоденствии определять меру душе нашей, и в скорбных обстоятельствах приводить на память удел человеческий; обращать внимание наше на то, что обыкновенно видим и слышим, а именно, как жизнь полна подобных страданий, как много примеров человеческих бедствий; а сверх всего этого не терять из виду, что мы, уверовавшие во Христа, имеем Божие повеление, по надежде воскресения, не скорбеть об усопших и что за великое терпение уготованы Подвигоположником великие венцы славы, – то, когда позволим рассудку внушить нам все это, найдем, может быть, некоторое немалое облегчение в скорби. Поэтому умоляю тебя, как мужественного подвижника, выдержать тяжесть удара, не падать под бременем скорби, не погружаться душой в уныние в той уверенности, что хотя и сокрыты от нас причины Божиих распоряжений, однако же все, что бывает по распоряжению премудрого и любящего нас Бога, как оно ни трудно, непременно должно быть для нас приятно. Ибо знает Он, как уделить каждому, что ему полезно, и почему нужно положить нам неодинаковые пределы жизни; и есть непостижимая для людей причина, по которой одни забираются отсюда скорее, а другие оставляются дольше бедствовать в многоболезненной этой жизни.

Посему за все должны мы поклоняться Его человеколюбию и не огорчаться, помня великое это и славное изречение, какое произнес великий подвижник Иов, когда узнал, что дети его, в числе десяти, в короткое мгновение времени раздавлены за одной трапезой. Господь даде: Господь отъят: яко Господеви изволися, тако и бысть (Иов.1:21). Чудное это изречение и мы сделаем своим; у Праведного Судии равная награда показавшим равные доблести. Не лишились мы сына, но возвратили Давшему его в заем; не исчезла жизнь его, но переменилась на лучшую; не земля сокрыла нашего возлюбленного, но прияло его небо. Подождем немного, будем и мы вместе с вожделенным⁶⁹. Время разлуки невелико, потому что в этой жизни, как на пути, все поспешаем к тому же пристанищу. Один совершил уже путь свой, другой только вступил на него, иной поспешно идет им, – но всех ожидает один конец. Он скорее совершил путь, но и все мы пойдем тою же дорогою, и всех ждет то же место отдохновения. О, если бы только нам своей добродетелью уподобиться его чистоте, чтобы за нелукавство нрава сподобиться одного упокоения с младенцами о Христе!

Одного содержания и времени с предыдущим.

1. Хотел было я умолчать пред твоим благонравием, рассуждая, что как воспаленному глазу причиняет боль и самое нежное пособие, так и душе, пораженной тяжелой скорбью, кажется несколько докучливым слово, предлагаемое во время еще живой горести, хотя бы заключало оно в себе и много утешительного. Но когда пришло мне на мысль, что слово мое обращено будет к христианке, которая издавна обучена божественному и приготовлена ко всему человеческому, тогда не счел я справедливым не выполнить своей обязанности. Знаю, каково материнское сердце; и когда представляю себе особенно твое ко всем доброе и кроткое расположение, заключаю поэтому, каково должно быть страдание твое в настоящих обстоятельствах. Лишилась ты сына, которого при жизни ублажали все матери, желая и себе подобных сыновей, а по смерти так оплакивали, как будто каждая предавала земле собственного своего сына. Смерть его была ударом для двух отечеств: и для нас, и для киликийцев⁷⁰. С ним вместе пал и великий и знаменитый род, как бы отнятием опоры приведенный в колебание. О злоба⁷¹ лукавого демона, каковое бедствие возмог он произвести! О земля, принужденная потерпеть таковое бедствие! Самое солнце, если бы в нем было какое чувство, ужаснулось бы, может быть, от сего печального зрелища. Кто ж в состоянии выразить все то, что внушила бы сказать приведенная в смятение душа?

2. Как перенести смерть близкого человека

Но не без Промысла оставлены дела наши; как знаем из Евангелия, и воробей не падает без воли Отца нашего (Мф.10:29). А потому, если что случилось с нами, случилось по воле Сотворившего нас. А воле Божией кто противитися может (Рим.9:19)? Перенесем постигшее нас, потому что, принимая это со скорбью, и случившегося не исправляем, и самих себя губим. Не будем жаловаться на праведный суд Божий. Мы невежды, чтобы подавать свое мнение о неизреченных судах Божиих. Теперь Господь подвергает испытанию любовь твою к Нему. Теперь случай тебе за терпение сподобиться части мучеников. Матерь Маккавеев (2Мак.7) видела смерть семи сыновей – и не жаловалась, не проливала малодушных слез, а благодарила Бога, что увидела, как огонь, железо и мучительные удары разрешили их от уз плоти, и признана за сие благоискусной пред Богом и приснопамятной у людей. Велико горе, и я в этом согласен; но велики и награды, какие Господь уготовал терпеливым.

Что ж странного, если смертный умер?

Тленность тварного мира

Когда стала ты матерью, увидела сына и возблагодарила Бога, тогда, без сомнения, знала, что ты смертная и родила смертного. Что ж странного, если смертный умер? Но нас огорчает безвременность! Неизвестно, не благовременно ли это; потому что не знаем, как избрать, что полезно душе, и как определить срок человеческой жизни. Обозри целый мир, в котором живешь, и рассуди, что все видимое смертно, что все подлежит тлению. Посмотри на небо – и оно некогда разрушится; посмотри на солнце – и оно не устоит; все звезды, животные, живущие на суше и в воде, все украшение земли, самая земля – все тленно; немного еще времени, и всего этого не будет. Размышление о сем пусть будет тебе утешением в том, что случилось. Измеряй горе свое не в отдельности взятое; в таком случае оно покажется тебе несносным. Но сравни его со всем человеческим, – и в этом найдешь для себя утешение в горести. А сверх всего этого скажу сильное убеждение. Пощади супруга: будьте утешением друг другу; сокрушая себя горем, не делай для него несчастья еще более тяжким. Вообще же не думаю, чтобы к утешению достаточно было слова, но рассуждаю, что в настоящем случае нужна молитва. Поэтому молю Самого Господа, неизреченной силой Своей коснувшись сердца твоего, произвести в душе твоей свет благими помыслами, чтобы в себе самой иметь тебе источники утешения.

Оправдывается в том, что хотя предвидел обвинение в недостаточности выражений, однако же не мог не дать ответа спрашивающим; и просит св. Григория посвятить всего себя защите истинного учения. (Писано, по-видимому, из уединения.)

Когда писал я к твоей учености, не было мне неизвестно, что всякое богословское изречение как не выражает всей мысли отвечающего, так не удовлетворяет желанию спрашивающего, потому что слово очень слабо, чтобы служить [совершенному выражению] умопредставляемого⁷³. Поэтому если мысль наша немощна, а язык недостаточнее и мысли, то чего надлежало нам ожидать в рассуждении сказанного, кроме обвинения в скудости слов? Однако же по этой причине невозможно было обойти молчанием предложенного вопроса. Тот в опасности изменить истине, кто любящим Господа не дает охотно ответов о Боге. Посему те выражения, достаточными ли они кажутся или имеют нужду в точнейшем каком дополнении, для исправления своего пусть ожидают особенного времени.

А что касается до настоящего времени, прошу тебя, как и просил уже, всецело посвятить себя самого защищению истины и, какие Богом вложены в мысль твою стремления к утверждению добра, довольствоваться ими и ничего более не требовать от меня, потому что я гораздо ниже мнения обо мне других и врежу более учению своей немощью, нежели придаю истине какую-либо силу своим защищением.

Показывает причины, по которым, удалившись от них, медлит своим возвращением; предостерегает от учения ариан⁷⁵ и в опровержение возражений арианских объясняет, что Бог един по естеству, а не по числу и что понятия подобного и неподобного неприлагаемы к Отцу и Сыну; также проясняет истинный смысл тех мест Писания, какие ариане приводили против единосущия Сына с Отцом; наконец, доказывает божественность Духа Святого и заключает письмо умозрением о том, что Царство Небесное есть созерцание. (360 г.⁷⁶)

1. Неоднократно дивился – и что у вас за расположение ко мне, и отчего такую силу имеет над вами моя скудость, малость и ограниченность, ничего, я полагаю, не имеющая [в себе] привлекательного; между тем вы обращаете ко мне слово, напоминая и дружбу, и отечество, пытаясь отеческою любовью⁷⁷ снова обратить к себе, как будто какого беглеца. Признаюсь и не отрицаю, что стал я беглецом; причину же желающие сейчас смогут узнать.

Сначала пораженный всего более неожиданностью, подобно людям, которых вдруг поражает внезапный шум, не совладал я с помыслами, но удалился, бегая, и довольно времени жил вдали от вас; а впоследствии овладела мною какая-то любовь к Божественным догматам и желание любомудрствовать о них. Я задавался вопросом: «Как мне преодолеть живущий во мне порок⁷⁸? Кто будет для меня Лаваном, избавителем моим от Исава (Быт.28:5), и детоводителем к горнему любомудрию?» Но поскольку, при помощи Божией, по мере сил достиг я цели, нашедши сосуд избран (Деян.9:15) и глубокий кладезь, разумею уста Христовы – Григория, то немного, прошу вас, немного еще дайте мне времени; прошу же не потому, что возлюбил городскую жизнь (ибо не скрыто от меня, что лукавый подобными вещами вводит людей в обман), а потому, что общение со святыми считаю всего более полезным. Ибо, сам рассуждая о Божественных догматах, а чаще слушая рассуждающих, приобретаю навык к умозрениям, от которого трудно отказаться. И таково мое положение!

2. Арианское учение

А вы, о божественные и для меня паче всех любезные главы, берегитесь филистимских пастырей⁷⁹, чтобы кто из них не заградил тайно ваших кладезей и не возмутил чистоты ведения касательно веры. Ибо у них всегда в попечении – не из Божественных Писаний научать души простые, а подрывать истину внешней мудростью. Кто вводит в нашу веру Нерожденное и Рожденное, кто учит, что всегда Сущий некогда не был, что стал Отцом Тот, Кто по естеству и всегда есть Отец⁸⁰, что Дух Святой не вечен, – таковой не явный ли филистимлянин, завидующий овцам патриарха нашего, чтобы не пили они воды чистой, текущей в живот вечный (Ин.4:14), но навлекли на себя предреченное пророком: Мене оставиша, Источника воды живы, и ископаша себе кладенцы сокрушенныя иже не возмогут воды содержати (Иер.2:13)? Должно исповедовать Бога Отца, Бога Сына, Бога Духа Святого, как научили Божии словеса и уразумевшие их возвышенно.

Бог един не числом, а естеством

Число и единство

Источник святыни

А укоряющим нас за троебожие да будет сказано, что исповедуем Бога единого не числом, а естеством (οὐ τῷ ἀϱιϑμῷ, ἀλλὰ τῇ φύσει). Ибо все, именуемое единым по числу, в действительности не едино и не просто по естеству: о Боге же всеми исповедуется, что Он прост и несложен. Следовательно, Бог един не числом. Сказанное же мною объясняется так. Говорим, что мир числом один, но не говорим, что он есть нечто единое по естеству и простое, потому что делим его на стихии, из которых состоит, – на огонь, воду, воздух и землю⁸¹. Еще человек именуется по числу единым, ибо часто говорим: один человек; но и он, состоя из тела и души, не прост. Подобно и об Ангеле говорим, что он числом один, но не един по естеству и не прост; потому что ангельскую ипостась представляем себе сущностью, в которой есть святыня (μεϑ’ ἁγιασμοῦ τὴν τοῦ ἀγγέλου ὑπόστασιν ἐννοοῦμεν). Поэтому если все единое по числу не едино по естеству, то единое по естеству и простое не есть единое по числу. А Бога именуем единым по естеству. Как же они вводят у нас число, когда совершенно исключаем его из Сего блаженного и умного Естества? Ибо число сопряжено с количеством, а количество – с телесным естеством; потому число – принадлежность телесного естества. А мы веруем, что Господь наш есть Создатель тел. Посему всякое число означает нечто такое, что получило в удел природу вещественную и ограниченную; а единичность и единство есть признак сущности простой и беспредельной. Поэтому кто Сына Божия или Духа Святого исповедует как число или тварь, тот скрытым образом вводит вещественное или ограниченное естество. Ограниченным же называю не только естество, объемлемое местом, но и такое естество, которое объял Своим предведением Тот, Кто имел произвести его из небытия в бытие, и которое можно обнимать познанием. Потому все святое, которое имеет ограниченное естество и приобретенную святость, может допустить в себя порок. А Сын и Дух Святой есть Источник святыни (πηγὴ ἁγιασμοῦ), из которого освящается всякая разумная тварь по мере ее добродетели (ϰατ’ ἀναλογίαν τῆς ἀϱετῆς).

3. Бог по сущности, боги по благодати и боги ложные

При том мы, по истинному учению, не называем Сына ни подобным⁸², ни неподобным⁸³ Отцу, ибо то и другое в отношении к Ним равно невозможно. Подобным и неподобным называется что-либо относительно к [своим] качествам (ϰατὰ τὰς ποιότητας), а Божество свободно от качественности (ποιότητος). Исповедуя же тождество (ταυτότητα) естества, и единосущие приемлем, и избегаем сложности, потому что по сущности Бог и Отец родил по сущности Бога и Сына. Ибо сим доказывается единосущие: по сущности Бог единосущен с Богом же по сущности.

Единый и единственный

Правда, что и человек называется богом, как то: Аз рех: бози есте (Пс.81:6), и бес наименован богом, как то: бози язык бесове (Пс.95:5); но одни именуются так по благодати, а другие ложно. И только единый Бог по сущности есть Бог. Когда же говорю «единый», указываю на святую и не созданную сущность Божию. Ибо слово «единый» говорится и о каком-нибудь человеке, и просто о естестве, в совокупности взятом; о каком-нибудь человеке, например, можешь сказать о Павле, что он один восхищен был до третиего небесе и слышал неизреченны глаголы, ихже не лет есть человеку глаголати (2Кор.12:2, 4), о естестве же, в совокупности взятом, – когда, например, говорит Давид: человек, яко трава дние его (Пс.102:15); потому что здесь означает он не какого-либо человека, но в совокупности взятое естество, ибо всякий человек привременен и смертен. Так разумеем, что о естестве сказано и следующее: един (μόνος) имеяй безсмертие (1Тим.6:16); и: единому (μόνῳ) премудрому Богу (Рим.14:26); и: никтоже благ, токмо един (εἷς) Бог (Лк.18:19), ибо здесь слово «един» (εἷς) то же самое означает, что и слово «единый» (μόνος); и: прострый один (μόνος) небо (Иов.9:8); и еще: Господу Богу твоему поклонишися, и Тому единому (μόνῳ) послужиши (Мф.4:10; Втор.6:13); и: несть Бог разве Мене (Втор.32:39). Ибо слово «един» и «единственный» (εἷς ϰαὶ μόνος) употребляются в Писании о Боге не для противопоставления Его Сыну или Святому Духу, а в отношении к недействительным богам, именуемым богами ложно; например: Господь един (μόνος) вождаше их, и не бе с ними бог чужд (Втор.32:12); и: отвергоша сынове Израилевы Ваалима⁸⁴, и дубравы Астарофа, и поработаша Господу единому (μόνῳ) (1Цар.7:4); и еще Павел говорит: якоже суть бози мнози, и господие мнози: но нам един (εἷς) Бог Отец, и из Него же вся; и един (εἷς) Господь Иисус Христос, Имже вся (1Кор.8:5, 6).

Иисус Христос – имя Бога вочеловечившегося

Но спрашиваем здесь, почему, сказав «един Бог», не удовольствовался сим выражением (ибо сказали мы, что слова «единственный» и «един» (μόνος ϰαὶ εἷς ), употребленные о Боге, означают естество), но присовокупил «Отец» и упомянул о Христе? Догадываюсь поэтому, что сосуд избран Павел почел теперь недостаточным проповедать только⁸⁵ Бога Сына и Бога Духа Святого, что выразил речением «един Бог», если чрез присовокупление «Отец» не укажет и Того, из Него же вся, а упоминанием о Господе не означит и [Бога] Слова, Имже вся, и опять присовокуплением «Иисус Христос» не возвестит вочеловечения, не изобразит страдания, не откроет и воскресения. Ибо слова «Иисус Христос» дают нам таковые понятия. Почему Господь не хочет, чтобы прежде страдания именовали Его Иисусом Христом, и повелевает ученикам, да некомуже рекут, яко Сей есть Иисус Христос (Мф.16:20). Ибо предположено Им было – уже по совершении Домостроительства, по воскресении из мертвых и по вознесении на небеса дозволить ученикам проповедать Его Иисусом Христом. Таково значение слов: да знают Тебе единаго истиннаго Бога, и егоже послал еси Иисус Христа (Ин.17:3); и: веруйте в Бога, и в Мя веруйте (Ин.14:1). Так во всем укрепляет наше разумение Святой Дух, чтобы, приступая к одному, не теряли мы другого, углублялись в богословие, не оставляя в пренебрежении Домостроительства⁸⁶, и по недостаточности в чем-либо не впали в нечестие.

4. А те выражения Божественного Писания, которые берут противники и, перетолковав согласно со своим разумением, выставляют против нас к умалению славы Единородного, разберем таким же образом, по мере сил уяснив себе значение оных⁸⁷. И, во-первых, положим, что нам предложено следующее место: Аз живу Отца ради (Ин.6:57)⁸⁸. Ибо это одна из стрел, какие бросают в небо толкующие сие место нечестиво. Но здесь изречение, как думаю, именует не предвечную жизнь (ибо все живущее ради⁸⁹ другого не может быть самоисточной жизнью (ἡ αὐτοζωή)⁹⁰, как нагреваемое другим не может быть самой⁹¹ теплотою; а Христос и Бог наш сказал о Себе: Аз есмь живот – Ин.11:25), – но означает сию жизнь, во плоти и в сем времени совершившуюся, какою жил Он Отца ради⁹²; ибо по Его изволению пришел в жизнь человеческую. И не сказал: «Я жил Отца ради», но говорит: Аз живу Отца ради, ясно указывая на настоящее время. Может же речение сие именовать и ту жизнь, какою Христос живет, имея в Себе Самом Слово Божие. И что таково подлинно значение сих слов, узнаем из присовокупленного. И ядый Мя, говорит Он, жив будет Мене ради (Ин.6:58). Мы ядим Его плоть и пием Его кровь, делаясь причастниками Слова и Премудрости чрез Его вочеловечение и⁹³ жизнь, подлежащую чувствам. Ибо плотию и кровию наименовал Он все таинственное Свое пришествие, означил также учение, состоящее из деятельного, естественного⁹⁴ и богословского [разделов], которым душа питается и приуготовляется со временем к созерцанию Сущего. И таков, может быть, смысл сего изречения!

5. Болий Мене

И еще: Отец Мой болий Мене есть (Ин.14:28). И сим изречением пользуются неблагодарные твари, порождения лукавого. А я уверен, что и сими словами выражается единосущие Сына с Отцом. Ибо знаю, что сравнения в собственном смысле делаются между имеющими то же естество. Говорим, что Ангел Ангела больше, человек человека праведнее, птица птицы быстрее. Поэтому если сравнения делаются между принадлежащими к одному виду, а Отец называется большим Сына по сравнению, то Сын единосущен с Отцом. Но и другое понятие заключается в сем изречении. Ибо удивительно ли, что Отца исповедал большим Себя Тот, Кто, будучи Словом и став плотию (ср. Ин.1:14), показался умаленным и пред Ангелами по славе, и пред человеками по виду? Сказано: умалил еси Его малым чим от Ангел (Пс.8:6); и еще: а умаленнаго малым чим от Ангел (Евр.2:9); и: видехом Его, и не имеяше вида, ни доброты: но вид Его умален паче всех человек (Ис.53:2, 3). Все же сие претерпел по великому своему человеколюбию к твари, чтобы погибшую овцу спасти, и спасенную приобщить к стаду, и шедшего из Иерусалима во Иерихон и впадшего в разбойники опять ввести здравым в его отечество (Лк.15:4–7; 10:30–37).

Ужели в укоризну Ему обратит еретик и ясли, чрез которые сам он, будучи бессловесным, воспитан Словом? Ужели станет указывать нам и нищету, потому что Сын тектонов⁹⁵ не имел у Себя и малого ложа? Потому Сын меньше Отца, что ради тебя стал мертвецом, чтобы тебя избавить от мертвости и соделать участником небесной жизни. Как иной обвинит и врача за то, что наклоняется к ранам и обоняет зловоние, чтобы уврачевать страждущих?

6. Вопрос о неведении Христа по человечеству

Для тебя не знает Он также о дне и часе Суда (Мф.24:36), хотя ничто не сокрыто от истинной Премудрости, потому что все Ею приведено в бытие (ср. Ин.1:3), а и между людьми не найдешь человека, который бы не знал того, что сам сделал. Домостроительствует же так ради твоей немощи, чтобы согрешившие не впали в уныние от краткости срока под тем предлогом, что не оставлено им и времени к покаянию; и те, которые ведут долговременную брань с сопротивной силой, не оставили бы воинских рядов по продолжительности времени. Поэтому приписываемым Себе неведением благоустрояет тех и других: одному за добрый подвиг сокращает время, а другому, по причине грехов, сберегает время на покаяние. Впрочем, в Евангелиях причислив Себя к не знающим, по немощи, как сказано, многих (ср. Мк.13:32), в Деяниях Апостольских, беседуя наедине с совершенными, исключает Себя из незнающих, говоря: несть ваше разумети времена и лета, яже Отец положи во Своей власти (Деян.1:7). Все сие было сказано нами в соответствии с самым первым и грубым изъяснением [этого места]; теперь же требует исследования более возвышенный смысл сего высказывания, [и потому] необходимо стучать в дверь познания (ср. Мф.7:7). О, если бы я смог разбудить Домовладыку, Который дает духовные хлебы просящим у Него (ср. Лк. 11:11–13), ибо мы усердствуем угостить тех, кто нам друзья и братья.

7. Святые ученики Спасителя нашего, выйдя за пределы возможного человекам умозрения и очистившись Словом, вопрошают о конце и желают познать, [в чем будет состоять] конечное (ἔσχατος) блаженство; и о сем-то отвечал Господь наш⁹⁶, что не знают того ни Он, ни Ангелы Его, – именуя днем всякое точное постижение Божиих помышлений, а часом – умозрение о единстве и единичности, которых ведение присвоил Он Единому Отцу. Поэтому, как догадываюсь, сим выражается, что Бог знает о Себе, что такое Он есть, и не знает, что Он не есть. Ибо говорится, что Бог знает правду и мудрость, будучи Самоисточной Правдой и Премудростью (αὐτοδιϰαιοσύνη ϰαὶ σοφία), но не знает неправды и лукавства, потому что Сотворивший нас Бог не есть неправда и лукавство. Посему, если говорится, что Бог знает о Себе, что такое Он есть, и не знает, что такое Он не есть (а Господь наш, соответственно понятию вочеловечения и по грубому⁹⁷, так сказать, учению, не есть вожделенная конечная цель⁹⁸), то следует, что Спаситель наш не знал конца и крайнего предела блаженства. Но сказано, что не знают и Ангелы (ср. Мк.13:32), то есть их умозрение и познания служений – не крайний предел вожделеваемого, потому что и их ведение грубо в сравнении с познанием лицом к лицу (ср. 1Кор.13:12).

Царство Христово и царство Бога и Отца

Знает же, сказано, один Отец (ср. Мк.13:32); потому что Он есть конец и крайний предел блаженства. Ибо когда познаем Бога не в зерцалах и не чрез что-либо постороннее (ср. 1Кор.13:12), а приступим к Нему как к единственному и единому, тогда познаем и последний конец. Христово царство, как говорят, есть всякое вещественное ведение; а царство Бога и Отца – ведение невещественное и, как сказал бы иной, созерцание Самого Божества. Но Господь наш и Сам есть конец и крайний предел блаженства – соответственно понятию Слова. Ибо что говорит в Евангелии? И Аз воскрешу его в последний день (Ин.6:40), воскресением называя переход от вещественного ведения к невещественному созерцанию, а последним днем именуя сие ведение, за которым нет другого. Ибо ум наш тогда воскреснет и воздвигнется в блаженную высоту, когда возможет созерцать единство и единичность Слова.

Созерцание невещественного через вещественное

Но поскольку огрубевший ум наш связан перстью, примешан к брению и не может остановиться на голом созерцании, то, руководясь красотами, сродными его телу, представляет себе действование Творца и познает сие до поры по произведениям, чтобы таким образом, постепенно возрастая, возмог Он некогда приступить и к Самому непокровенному Божеству. В этом же, думаю, разумении сказано и следующее: Отец Мой болий Мене есть (Ин.14:28) и: несть Мое дати, но имже уготовася от Отца (Мф.20:23). Ибо сие же означает и то, что Христос предаст царство Богу и Отцу (1Кор.15:24), будучи начатком, а не концом, по грубому, так сказать, как сказал я, учению, уразумеваемому относительно к нам, а не относительно к Самому Сыну. А что сие так, видно из того, что в Деяниях Апостольских на вопрос учеников: когда устрояеши царствие Израилево? – говорит опять: несть ваше⁹⁹ разумети времена и лета, яже Отец положи во Своей власти (Деян.1:6, 7), то есть не обложенным плотию и кровию принадлежит ведение такового царствия, потому что созерцание сие положи Отец во Своей власти.

И «властью» называет состоящих под властью, а «Своими» именует тех, которые не обладаемы неведением низших предметов. Времена же и лета разумей не чувственные, но представляй себе некие расстояния в ведении, производимые мысленным Солнцем¹⁰⁰. Ибо надобно, чтобы оная молитва нашего Владыки была приведена к своему концу, потому что молящийся есть Иисус. Дай им, да и тии в Нас едино будут, как Я и Ты, Отче, едино есмы (Ин.17:21, 22), потому что Бог, будучи един, когда бывает в каждом, всех соединяет; и число исчезает с пришествием Единицы.

И я так уразумел сие изречение по вторичном его рассмотрении. А если кто скажет лучше или благочестиво исправит мое толкование, то пусть говорит и исправляет: Господь воздаст ему за меня. У нас не водворяется никакой зависти, потому что приступили мы к сему исследованию изречений не из любопрительности или тщеславия, но ради пользы братий, чтобы люди с каменным (см. Иез.11:19) и необрезанным сердцем (см. Деян.7:51), вооружившиеся юродствующей мудростью (1Кор.3:19), не надеялись сокрушить скудельные сосуды, содержащие в себе сокровище Божие (ср. 2Кор.4:7).

8. Имена Христа в Св. Писании

Еще у премудрого Соломона в Притчах именуется созидаемым (ибо сказано: Господь созда мя – Притч.8:22) и началом путей евангельских, ведущих нас к Царству Небесному, не Тот, Кто по сущности создание, но Тот, Кто стал путем по Домостроительству. Ибо сие выражают слова «стать» и «быть созданным». Так стал Он путем, и дверию, и Пастырем, и Ангелом, и Овчатем, и еще Архиереем и Апостолом, потому что дается Ему то или другое имя в том или другом отношении.

Что же скажет тогда еретик о Боге, наименованном непокорным¹⁰¹, и о соделавшемся за нас грехом? Ибо написано: егда покорит ему всяческая, тогда и сам Сын покорится Покорившему Ему всяческая (1Кор.15:28). Не приходишь ли ты в страх, человек, что Бог наименован непокорным? Ибо твою непокорность признает собственной Своею и, пока ты противоборствуешь добродетели, Себя именует непокорным. Так некогда сказал о Себе, что Он и гоним. Ибо говорит: Савле, Савле, что Мя гониши? (Деян.9:4), когда Савл спешил в Дамаск с намерением заключить в узы учеников Христовых. И еще именует Себя нагим, как скоро наготует один кто-нибудь из братий. Ибо говорит: наг бех, и одеясте Мя (Мф.25:36). И когда кто в темнице, о Себе говорит, что Сам Он заключен. Ибо Сам грехи наши подъял и болезни понес (ср. Ис.53:4); одна же из наших немощей есть и непокорность; потому и ее понес. Посему и встречающиеся с нами несчастья Себе присвояет Господь, по общению с нами приемля на Себя наши страдания.

9. Сын – не тварь, и потому единосущен с Отцом

Но и слова: не может Сын творити о Себе ничесоже (Ин.5:19) богоборцы толкуют к развращению слушающих. А по мне и сие изречение всего более возвещает, что Сын – того же естества с Отцом. Ибо если каждая из разумных тварей может делать нечто сама по себе, имея свободу преклоняться на худшее и лучшее, а Сын не может делать чего-либо о Себе, то Сын – не тварь. Если же не тварь, то единосущен с Отцом. И еще: ни одна из тварей не может делать всего, что хочет. Но Сын на небеси и на земли, вся елика восхоте, сотвори (Пс.113:11). Следовательно, Сын – не тварь. И еще: все твари или состоят из противоположностей, или могут вмещать в себе противоположности¹⁰². Но Сын Самоисточная Правда и невещественен. Следовательно, Сын – не тварь. А если не тварь, то единосущен с Отцом.

10. Дух Святой – не тварь, и потому единосущен с Богом

И сего по мере сил сделанного нами исследования предложенных изречений для нас достаточно. Теперь обратим уже слово к отрицающим Духа Святого, низлагающе всяко возношение их ума, взимающееся на разум Божий (2Кор.10:5). Ты говоришь, что Дух Святой – тварь. Но всякая тварь рабственна Сотворшему. Ибо сказано: всяческая работна Тебе (Пс.118:91). А если Дух рабствен, то и святость имеет приобретенную; все же, что имеет приобретенную святость, может допустить в себя порок. Но Дух Святой, будучи в сущности свят, именуется источником святыни (ср. Рим.1:4). Следовательно, Дух Святой – не тварь, а если не тварь, то единосущен с Богом. Притом скажи мне, как называешь рабом Того, Кто чрез крещение освобождает тебя от рабства? Ибо сказано: закон Духа жизни свободил мя есть от закона греховного (Рим.8:2). Но не дерзай и когда-либо называть Его природу изменяемой, взирая на природу сопротивной силы, которая как молния спала с небеси (ср. Лк.10:18) и отпала от истинной жизни, потому что имела приобретенную святость и изменение [в которой¹⁰³] последовало за злым произволением¹⁰⁴; а таким образом отпав от единичности и сринув с себя ангельское достоинство, за нрав наименована диаволом, потому что в диаволе угасло прежнее и блаженное его расположение и возгорелась сия противоборствующая сила.

Дух Святой прост по естеству и несложен

Сверх того, если еретик называет Духа Святого тварью, то вводит мысль, что естество Его ограничено. Как же будет иметь место сказанное: Дух Господень исполни вселенную (Прем.1:7) и: камо пойду от Духа Твоего (Пс.138:7)? Но видно, что он не исповедует Духа и простым по естеству, потому что именует единым по числу. А что едино по числу, все то, как сказал я, не просто. Если же Дух Святой не прост, то состоит из сущности и святыни, а таковое сложно. И кто столь неразумен, чтобы назвать Духа Святого сложным, а не простым и по простоте единосущным Отцу и Сыну?

11. Три рода творений и участие в их создании Святого Духа

Но если должно вести слово далее и вникнуть в важнейшее, то из сего наипаче увидим Божескую силу Святого Духа. В Писании находим поименованными три рода творений: одно, первое, – приведение из небытия в бытие; второе же – изменение из худшего в лучшее; и третье – воскресение из мертвых. Во всех сих творениях найдешь Святого Духа содействующим Отцу и Сыну. Ибо возьми осуществление небес. Что говорит Давид? Словом Господним небеса утвердишася, и Духом уст Его вся сила их (Пс.32:6). Человек вновь созидается чрез крещение. Ибо аще кто во Христе, нова тварь (2Кор.5:17). И что говорит Спаситель ученикам? Шедше научите вся языки, крестяще их во имя Отца и Сына и Святаго Духа (Мф.28:19). Видишь, что Святой Дух и здесь соприсутствует Отцу и Сыну. Что же скажешь и о воскресении из мертвых? Когда нас не станет и возвратимся в персть свою, потому что мы – земля и в землю отыдем: (ср. Быт.3:19) послет Духа Святаго, и созиждет, и обновит лице земли (Пс.103:29, 30). Что святой Павел назвал воскресением, то Давид наименовал обновлением.

Христиане – храмы Духа, храмы Божии

Этимология слова «Бог»

Но еще послушаем восхищенного до третьего небеси (2Кор.12:2). Что говорит он? Вы храм живущего в вас Святаго Духа (1Кор.6:19). Всякий храм есть храм Божий. Если же мы – храм Духа Святого, то Дух Святой есть Бог. Храм называется и Соломоновым, по имени соорудившего. А если и в этом смысле мы – храм Святого Духа, то Святой Дух есть Бог. Ибо Кто все соорудил, тот есть Бог (ср. Евр.3:4). Если же мы – храм Его, как поклоняемого и обитающего в нас, то будем исповедовать, что Он – Бог. Ибо Господу Богу твоему поклонишася, и Тому единому послужиши (Мф.4:10). Если желали бы они избегнуть слова «Бог», то пусть узнают, что означается сим именем. Ибо от того, что все утвердил (τίϑημι) или все видит (ϑεάομαι), именуется Бог (Θεός)¹⁰⁵. Поэтому, если Богом называется, Кто все утвердил или все видит, а Дух знает все Божие, как дух в нас все наше (1Кор.2:11), – следует, что Дух Святой есть Бог.

И еще, ежели меч Духа есть глагол Божий (Еф.6:17), то Дух Святой есть Бог. Ибо меч есть Того, Чьим и глаголом называется. И если именуется десницею Отца, ибо десница Господня сотвори силу (Пс.117:16) и: десница Твоя, Господи, сокруши враги (Исх.15:6); если Дух Святой есть перст Божий, по сказанному: аще ли Аз о персте Божии изгоню бесы (Лк.11:20), что в другом Евангелии написано так: аще ли Аз о Духе Божии изгоню бесы (Мф.12:20), то Дух Святой – того же естества с Отцом и Сыном.

12. Без правой веры никто не узрит Господа

На сей раз довольно сказано мною о поклоняемой и Святой Троице, потому что ныне и невозможно в обширнейшем виде исследовать учение о Ней. А вы, получив от моего смирения семена, возделайте в себе самих зрелый колос, потому что, как известно вам, в таких вещах требуем от вас и лихвы. Но верую Богу, что по чистоте жизни своей принесете плод и в тридесять, и в шестьдесят, и во сто (ср. Мф.13:8). Ибо сказано: блажени чистии сердцем; яко тии Бога узрят (Мф.5:8). И не иным чем, братия, почитайте Небесное Царство, как истинным разумением Сущего, которое в Божественных Писаниях называется и блаженством. Ибо Царствие Божие внутрь вас есть (Лк.17:21). О внутреннем же человеке не иное что составляется, как умозрение. А из сего выходит, что Царство Небесное есть созерцание. Теперь, как в зеркале, видим тени вещей, а впоследствии, освободившись от сего земного тела и облекшись в тело нетленное и бессмертное, увидим их первообразы. Увидим же, если жизнь свою управим по прямому пути и будем заботиться о правой вере, без чего никто не узрит Господа. Ибо сказано: в злохудожну душу не внидет премудрость, ниже обитает в телеси повиннем греху (Прем.1:4). И никто не возражай мне так: «Не зная того, что под ногами, любомудрствуешь нам о бесплотной и вовсе невещественной сущности». Ибо я признаю безрассудным, чтобы чувства невозбранно наполнялись свойственными им предметами, а ум удерживался от родственной ему деятельности. Ибо как чувство заведует чувственным, так ум – мысленным.

Но должно вместе сказать и то, что создавший нас Бог сделал необучаемыми [наши] естественные способности восприятия¹⁰⁶. Ибо никто не учит зрение, как принимать впечатления от цветов или очертаний, слух – от звуков и голосов, обоняние – от запахов, благовонных или зловонных, вкус – от влаг и соков, осязание – от мягкого и жесткого или теплого и холодного. Так же и ум никто не учит тому, как постигать мысленное. И как чувства, если потерпят какой-либо вред, имеют нужду в попечительности о них и тогда удобно исполняют свое дело, так и ум, обложенный плотию и наполненный плотскими представлениями, имеет нужду в вере и в правом житии, которые совершают нозе его, яко елени, и на высоких поставляют его (Пс.17:34). Сие же самое советует и премудрый Соломон и иногда представляет нам в пример непостыдного делателя – муравья и в его образе начертывает нам путь деятельности (Притч.6:6), а иногда указывает на вылепленные из воска произведения мудрой пчелы (Притч.6:8) и на ее примере намекает на естественное умозрение, с которым соединяется и учение о Святой Троице, если от красоты созданий сравнительно Рододелатель их познавается (Прем.13:5).

Но, возблагодарив Отца и Сына и Святого Духа, положу конец письму, потому что, как говорит пословица, во всем хорошо знать меру¹⁰⁷.

Хвалит его за любовь к Богу и ближнему, дает свой суд о сочинениях Дионисия Александрийского и свое мнение о выражении «подобное по сущности». В заключение просит Максима посещать его или писать к нему. (Около 361 г.)

1. Первые и важнейшие из благ

Слова действительно суть изображения души. Поэтому и я узнал тебя из письма, сколько, как говорится, льва узнают по когтям¹⁰⁸; и порадовался, нашедши, что неленостно стремишься к первым и важнейшим из благ, разумею любовь к Богу и любовь к ближнему. А за признак одной любви беру твое благорасположение ко мне, за признак же другой – ревность к познанию. Всякому же Христову ученику известно, что в сих двух благах заключается все.

2. Суждение св. Василия о некоторых выражениях свт. Дионисия

Что касается до сочинений Дионисия¹⁰⁹, которых просишь, то весьма многие из них доходили до меня, но теперь не имею у себя книг, потому и не послал. А мое мнение о них таково. Не все хвалю у Дионисия, иное же и вовсе отметаю: потому что, сколько мне известно, он почти первый снабдил людей семенами этого нечестия, которое столько наделало ныне шуму; говорю об учении аномеев. И причиной сему полагаю не лукавое его намерение, а сильное желание оспорить Савеллия¹¹⁰. Обыкновенно уподобляю я его садовнику, который начинает выпрямлять кривизну молодого растения, а потом, не зная умеренности в разгибе, не останавливается на середине, а перегибает стебель в противную сторону. Подобное нечто, нахожу я, было и с Дионисием. В сильной борьбе с нечестием Ливийца чрезмерным своим ревнованием, сам того не примечая, вовлечен он в противоположное зло. Достаточно было бы доказать ему только, что Отец и Сын не одно и то же в подлежащем, и удовольствоваться такой победой над хульником. Но он, чтобы во всей очевидности и с избытком одержать верх, утверждает не только инаковость ипостаси, но и разность сущности, постепенность могущества, различие славы, а от сего произошло, что одно зло обменял он на другое и сам уклоняется от правого учения. Таким образом далее он разногласит с собою же в своих сочинениях: то отвергает единосущие¹¹¹, потому что противник худо воспользовался сим понятием, когда отрицал ипостаси, то принимает оное¹¹², когда защищается против своего соименника. Сверх же сего и о Духе употребил он выражения, всего менее приличные Духу, – исключает Его из поклоняемого Божества и сопричисляет к какому-то дольнему, тварному и служебному естеству. Таков-то сей Дионисий!

3. Если же надобно и мне сказать собственное свое мнение, то выражение «подобное по сущности» (τὸ ὅμοιον ϰατ᾽ οὐσίαν), когда соединено с сим понятие «безразличия» (εἰ μὲν πϱοσϰείμενον ἔχει τὸ ἀπαϱαλλάϰτως), принимаю за выражение, ведущее к тому же понятию, как и слово «единосущие» (ὁμοούσιον), по здравому разумению сего последнего. Это имея в мысли, и отцы Никейские, наименовав сперва Единородного «Светом от Света, Богом истинным от Бога истинного» и подобными сему именами, по необходимому следствию присовокупляют и слово «единосущный». Итак, невозможно представить себе какого-либо различия ни между светом и светом, ни между истиною и истиною, ни между сущностью Единородного и сущностью Отца. Посему если кто примет выражение сие¹¹³ по сказанному мною, то и я допускаю оное. А если кто от «подобного» отсекает безразличие, как сделано это в Константинополе¹¹⁴, то выражение сие для меня подозрительно, потому что унижает славу Единородного. Ибо привыкли мы нередко представлять себе подобие в изображениях, которые имеют слабое сходство со своими первообразами и далеко их ниже. Итак, поскольку слово «единосущный», по моему мнению, менее может быть извращаемо в своем значении, то и сам я стою за сие слово.

Но почему, о превосходнейший, не приходишь ко мне, чтобы поговорить нам о подобных предметах при личном свидании и не доверять столь важных истин бездушным письменам, особенно же чтобы не делать достоянием общественности свои мнения? И ты не отвечай мне, как отвечал Диоген Александру, что от тебя сюда столько же пути, сколько отсюда до тебя, потому что я своими недугами, почти как дерево, всегда удерживаюсь на одном месте, а при этом почитаю одним из первых благ – жить в скрытности¹¹⁵. Но ты и здоров, как сказывают, и притом сделался гражданином вселенной¹¹⁶; поэтому справедливо тебе будет приходить и сюда как в свою область. Ибо хотя вам, людям деятельным, прилично многолюдство и города, где показываете свои доблестные деяния, однако же для созерцания и умственной деятельности, вводящей нас в общение с Богом, добрый содейственник – безмолвие; а безмолвие, с Самим, скажу, подающим нам оное Богом, в обилии и без оскудения мы возделываем в пустыне. Если же непременно должно увиваться около сильных и ни во что ставить нас, лежащих на земле, то в любом случае пиши, и тем доставишь удовольствие.

Посылая к ней сына с намерением привлечь ее к пустынножительству, описывает способ ловить голубей, когда, намазывая миром крылья ручному голубю, благовонием приманивают других голубей. (Писано из уединения.)

Есть один способ ловить голубей. Когда занимающийся этим промыслом добудет в свои руки одного голубя, делает его ручным и приучает есть вместе с собою, а после того, намазав ему крылья миром, пускает летать на воле с посторонними голубями. И благовоние этого мира делает всю вольную стаю достоянием того, кому принадлежит ручной голубь, потому что прочие голуби привлекаются благоуханием и поселяются в доме.

Но какое у меня намерение начать этим письмо? То, что и я, взяв у тебя сына Дионисия¹¹⁸, прежнего Диомида, и крылья души его умастив божественным миром, пускаю к твоей степенности, чтобы он и тебя уманил лететь с собою и занять гнездо, которое свил у меня. Итак, если бы при жизни своей смог я увидеть, что и твоя степенность избрала для себя возвышенную жизнь, то мне потребовалось бы много достойных Бога лиц, чтобы Ему воздалась должная честь¹¹⁹.

Возвращая другу сыновей его, с которыми вместе провел праздник, просит сего друга по окончании дел своих переселиться к нему, а дотоле утешать его письмами. (Писано из уединения.)

По благодати Божией, проведя святой день сей с нашими чадами и, по преизбыточествующей любви их к Богу, отпраздновав Господу подлинно совершенный праздник, препроводил я их здравыми к твоему благородству, моля Человеколюбца Бога, чтобы и им дарован был помощником и сопутником мирный Ангел, и тебя нашли они в здравии и во всяком мире, и чтобы вам, где бы ни были, служа Господу и благодаря Его, пока я в этом мире, веселить меня слухом о вас. Если же Святой Бог даст тебе скорее освободиться от возложенных на тебя поручений, то прошу ничего другого не предпочитать пребыванию со мною. Ибо думаю, что не найдешь никого, кто бы так любил тебя и домогался вашей дружбы. А пока, по усмотрению Святого, продолжится эта разлука, соблаговоли при всяком случае утешать меня письмами.

Просит Олимпия чаще писать к нему. (Писано, по-видимому, из уединения.)

Прежде писывал ты ко мне понемногу, а теперь не пишешь и немногого. И видно, что краткословие с течением времени обращается в совершенное молчание. Поэтому возвратись к прежнему обычаю: не буду более жаловаться на тебя за твои лаконические¹²¹ ко мне письма, но и малые твои писания стану признавать многоценными как выражения великой ко мне расположенности. Только пиши ко мне.

Дружеское приветствие. (Писано также, по-видимому, из уединения.)

Как другие произведения являются каждое в свое время года: цветы – весною, колосья – летом, древесные плоды – осенью, так словесные произведения – зимний плод.

Извещает Григория о своем намерении не дожидаться его прибытия, но отправиться немедленно в понтийскую пустыню. Описывает местоположение сей пустыни и превозносит ее пред Тиверином, местом Григориева жительства. (Писано после 360 г.¹²³, до пресвитерства Василиева¹²⁴.)

1. Когда брат Григорий¹²⁵ писал мне, что хочет видеться со мною, и присовокупил, что и у тебя то же самое намерение, – не мог я [медлить и] ожидать сего; частью потому, что нередко бывал обманут и боюсь верить, а частью потому, что был влеком делами. Пора уже мне удалиться в Понт, где напоследок, если угодно Богу, положу, может быть, конец своему скитанию. Ибо с трудом отказавшись от напрасных надежд, какие имел некогда на тебя, вернее же, если говорить правду, отказавшись от сонных грез (ибо хвалю того, кто надежды назвал сновидениями в бодрственном состоянии), иду теперь в Понт учиться, как жить. Здесь, конечно, указывает мне Бог место, в точности соответствующее нраву: ибо таким вижу его в действительности, каким на досуге и для забавы привык нередко представлять его себе в уме.

2. Это – высокая гора, покрытая частым лесом, на северной стороне орошаемая холодными и прозрачными водами. По подгорью ее стелется покатая долина, непрестанно утучняемая влагами из горы. Кругом долины сам собою выросший лес, из различных всякого рода деревьев, служит ей как бы оградой, и в сравнении с нею ничего почти не значит и Калипсин остров¹²⁶, красоте которого особенно, кажется, дивится Гомер. Ибо немного недостает, чтобы долине, по причине ограждающих ее отовсюду оплотов, походить на остров. С двух сторон прорыты глубокие овраги, а сбоку река, текущая со стремнины, служит также непрерывной и неприступной стеной и луновидными изгибами примыкает к оврагам; то доступы в подгорье заграждены. Один только есть в него вход, которым владеем мы. За местом нашего жительства есть другой гребень, возвышенную свою вершину подъемлющий над горою, и с него вся равнина развертывается перед взором; с высоты можно видеть и текущую мимо равнины реку, которая, по моему мнению, доставляет не меньше наслаждения, как и Стримон¹²⁷, если смотреть на него из Амфиполя. Ибо Стримон, в медленном своем течении разливаясь в виде озера, по своей неподвижности едва не перестает быть и рекою. А эта река, будучи быстрее всех мне известных, свирепеет несколько при соседнем утесе и, отражаясь от него, кружится в глубоком водовороте, чем доставляет мне и всякому зрителю весьма приятный вид, а туземным жителям приносит самую удовлетворительную пользу и в пучинах своих взращивает неисчислимое множество рыб.

Сладостнейший из плодов – безмолвие

Нужно ли говорить о земной прохладе и о ветерках с реки? Множеству цветов и певчих птиц пусть дивится кто-нибудь другой, а у меня нет досужного времени обращать на это внимание. Из всего, что могу сказать о моем убежище, наиболее важно то, что, по удобству положения будучи способно произращать всякие плоды, для меня возращает сладостнейший из плодов – безмолвие; потому что не только освобождает от городских мятежей, но и не заводит к нам ни одного путника, кроме встречающихся с нами на звериной ловле. Ибо сверх всего прочего здесь водятся и звери, впрочем, не медведи или ваши волки, нет, здесь живут стада оленей, диких коз, зайцы и тому подобное.

Итак, теперь ты понимаешь, какой опасности подвергся бы я, скудоумный, если бы подобное убежище упорно выдумал променивать на Тиверин¹²⁸ – эту вселенскую дыру (τῆς οἰϰουμένης τὸ βάϱαϑϱον)¹²⁹? Извини, что спешу теперь в него. Ибо, конечно, и Алкмеон¹³⁰, нашедши Ехинады, не согласился бы продолжать свое скитание.

Просит его благосклонности к гражданам Кесарии. (Писано из уединения.)

Граждане нашей митрополии оказали мне большее благодеяние, нежели получили от меня, ибо доставили мне случай писать к твоей честности; потому что твое человеколюбие, ради которого взяли они от меня письма, по обычной и врожденной тебе ко всем снисходительности, готово было для них и прежде моего послания.

Но я, благодаря Святого Бога за преуспеяние твое в благоугождении Ему, почел для себя величайшим приобретением сей случай приветствовать твою честность¹³² и как порадоваться твоей более и более возрастающей знаменитости, так и разделить радость облагодетельствованных под твоим начальством, со временем же узнать, что милостиво воззрел ты на вручивших тебе письмо мое и что вместе с другими и их отпустил от себя обязанными восхвалять твою кротость и навсегда узнавшими, что ходатайство мое за них пред твоей беспримерной честностью не осталось бесполезным.

Высокомерие Евномия, с каким приписывал он себе уразумение Божия естества, св. Василий пристыждает незнанием устройства и малейшего животного. (Писано в царствование Юлиана.)

Кто говорит, что возможно уразумение сущего, тот, конечно, к познанию сущего довел свою мысль каким-либо путем и последовательно; и сперва упражнялся в постижении предметов удобопонятных и малых, а потом уже силу своего постижения простер и до лежащего за пределами всякого понятия.

Поэтому кто хвалится, что приобрел знание сущего, тот пусть изъяснит природу малейшего из видимых существ и скажет, какова природа муравья, воздухом ли и дыханием поддерживается в нем жизнь; разделено ли у него костями тело; скреплены ли составы жилами и связками; ограждается ли положение нервов покровом мускулов и желез; простирается ли мозг по хребтовым позвонкам от верхней части головы до хвоста; сжиманием ли нервной перепонки сообщает он силу стремления движимым членам; есть ли в нем печень и желчеприемный сосуд в печени, есть ли также почки, сердце, артерии и вены, грудные перепонки и диафрагмы¹³⁴; гол ли он или покрыт волосами, однокопытен или имеет разделенные ступни; сколько времени живет; и как муравьи рождаются один от другого, долго ли рождаемое бывает во чреве, и отчего не все муравьи пешеходы и не все крылаты, но одни движутся по земле, а другие носятся по воздуху.

Итак, кто хвалится ведением сущего, тот пусть объяснит сперва природу муравья, а потом уже рассуждает о Силе, превосходящей всякий ум. А если не объял еще ты ведением и природу малейшего муравья, то как хвалишься, что объял умом непостижимую Силу Божию?

Хвалит его сочинения и ревность в защищении истины, предвещает скорую гибель гонителей и заключает письмо благожеланиями Оригену и детям его. (Писано в царствование Юлиана.)

Ты радуешь тех, кто тебя слушает, а мне, который читаю твои писания, доставляешь еще живейшую радость. И великое благодарение Благому Богу, соделавшему, что истина нимало не терпит ущерба от предательства властвующих¹³⁶, но чрез тебя учение благочестия получает защищение! Поэтому они, как цикута¹³⁷, или волчий корень, или другое смертоносное растение, поцветут недолго – и вскоре засохнут; а тебе пошлет Господь всегдашнее цветение и юность в награду за сказанное тобою во славу имени Его.

Но да вознаградит тебя за сие Господь и всяким обилием твоего дома, да утвердит благословение на чадах чад! Благороднейших же детей твоих, которые носят на себе явственные отпечатления твоей доброты, и видел и обнимал я с удовольствием и желаю им всего, чего бы только пожелал им сам отец.

Увещевает их, чтобы в великой надежде получить Небесное Царство пребывали в благочестии, не внимая ни угрозам сильных, ни упрекам лживых друзей. (Писано, по-видимому, в царствование Юлиана.)

Земледельцы не почитают за новость земледельческих трудов; пловцам не бывает неожиданностью буря на море; не странность и для поденщиков летний пот, – так и скорби в настоящем мире не составляют чего-либо нечаянного для избравших благочестивую жизнь. Напротив того, с каждым из перечисленных дел для приступающих к оному сопряжен сей известный труд, избираемый не ради его самого, но ради наслаждения ожидаемыми благами; потому что трудности всякого такого дела облегчаются надеждами, которые поддерживают и ободряют людей в продолжение целой жизни.

Но из трудящихся для земных плодов или вообще для чего-либо земного одни совершенно обманываются в надеждах и наслаждаются только одним представлением ожидаемого, другие же, если и удастся им достигнуть конца по желанию, имеют опять нужду в новой надежде, потому что прежняя надежда скоро миновала и увяла. В одних трудящихся ради благочестия ни ложь не уничтожала надежду, ни конец не ослаблял подвигов, потому что их приемлет непоколебимое и вечно пребывающее Небесное Царство.

Поэтому и вас, пока спомоществует вам учение истины, да не смущает лживая клевета, да не устрашают угрозы властвующих, да не оскорбляют осмеяние и обиды знакомых, осуждение людей, по-видимому, о вас заботящихся и под личиной совета скрывающих самую сильную приманку к вовлечению в обман. Да противоборствует же всему этому здравый рассудок, призывая в споборника и помощника себе Учителя благочестия, Господа нашего Иисуса Христа, за Которого и злострадать приятно, и умереть – приобретение (Флп.1:21).

Отвечая Григорию на его письмо, шутит над лаконизмом его писем. (Писано, по-видимому, из Кесарии в пресвитерство Василиево.)

Недавно пришло ко мне от тебя письмо, во всей точности твое, не столько по почерку руки, сколько по свойству послания, потому что в нем немногими словами выражено много мыслей. Я не отвечал тебе на него вскоре, потому что сам был в отлучке, а податель письма, отдав его одному из моих домашних, поспешно ушел. Но теперь приветствую тебя через Петра, чтобы возвратить долг за поздравление и вместе доставить случай к новому письму. Без сомнения же, не трудно тебе будет написать лаконическое письмо, какие всякий раз приходят ко мне от тебя.

Выговаривает Леонтию за то, что редко пишет, имея и случай, с кем прислать, и охоту писать, как софист. Посылает также к нему сочинение свое против Евномия. (364 г.)

Редки, правда, и от меня к тебе письма, но не реже твоих ко мне; а между тем всегда много идущих от вас к нам. И если бы ты всякому из них по порядку давал по письму, то не было бы никакого препятствия представлять мне, что живу вместе с тобою и как бы наслаждаюсь личной твоей беседой, – так постоянно многие приходят к нам.

Но почему не пишешь, тогда как у софиста нет и другого дела, кроме того, чтобы писать? Лучше же сказать, если лень тебе двинуть рукою, то и писать самому не нужно, потому что в этом послужит тебе и другой кто. Потребен же один твой язык; а он, если не станет беседовать со мной, то, без сомнения, поведет речь с кем-нибудь из находящихся при тебе; если же и никого не будет, не преминет поговорить сам с собою; но ни под каким видом не умолкнет, как язык софиста и язык аттический; так же не умолкнет, как не умолкают соловьи, когда весна возбуждает их к пению.

Ибо мне частые мои недосуги, в каких и теперь нахожусь, послужат, может быть, извинением к скудости писем; притом и эта уже как бы нечистота в языке от чрезмерного навыка к простонародной речи справедливо делает нерасположенным говорить с вами, софистами, которые негодуете и выходите из терпения, как скоро услышите что-нибудь недостойное собственной вашей мудрости. Напротив того, тебе при всяком случае прилично объявлять свой голос, потому что ты способен сказать лучше всякого, кого только знаю из эллинов; мне же, как думаю, известны самые знаменитые из вас. Поэтому молчанию твоему нет никакого извинения. Но о сем довольно.

Посылаю к тебе и сочинение свое против Евномия¹⁴⁰. Но назвать это детской игрой или чем поважнее игры – предоставляю судить тебе самому, который, как думаю, собственно для себя не имеешь в нем нужды. Надеюсь же, что оно будет для тебя не бесполезным¹⁴¹ орудием, если встретятся с тобой люди, учащие превратно, и надеюсь на это не потому, что до такой степени уверен в силе сочинения, но потому, что ты, как в точности знаю, при немногих данных изобретателен на многое. А если что в нем окажется не столько удовлетворительным, как сие требовалось бы, не обленись указать. Друг тем особенно и отличается от льстеца, что один для услаждения беседует, а другой не удерживается и от того, что может огорчить.

Поскольку Леонтий, которому св. Василий в предыдущем письме выговаривал, что редко пишет, слагал вину на Юлиана¹⁴², не доставлявшего будто бы св. Василию Леонтиевых писем, то шутливо защищает Юлиана и просит писать письма, хотя бы подобные предыдущему. (364 г.)

Видно, что доброму Юлиану и в своих делах приходится потерпеть нечто из общего хода дел, потому что и он подвергается взысканию и сильному обвинению, так как ныне везде много подвергаемых взысканиям и обвинениям. Разве что обвиняют его в недоимке не податей, а писем; хотя не знаю, от чего у него эта недоимка: если какое письмо приносил он, то всегда отдавал его. Или и у тебя в предпочтении это всем известное ныне учетверение¹⁴³, ибо не столько пифагорейцы предпочитали четверицу¹⁴⁴, сколько сборщики общественных доходов предпочитают ныне учетверение. Но, может быть, следовало бы выйти противоположному; и тебе, как софисту, обладающему таким богатством слова, самому на себя надлежало принять уплату мне вчетверо. И не подумай, что пишу это в гневе. Я рад и выговорам твоим, потому что у прекрасных, как говорят, во всем есть примесь прекрасного, почему им пристали и печаль, и гнев. Иной с бóльшим удовольствием смотрит на то, как любимый человек сердится, нежели на то, как другой услуживает. Поэтому не переставай обвинять за что-нибудь подобное, потому что самые обвинения будут уже письма, а никакая новость не дороже для меня твоего письма и не принесет мне большего удовольствия.

(Писано, по-видимому, в 366 г.)

1. В Богодухновенном Писании много правил, которые¹⁴⁵ должны соблюдаться благоугождающими Богу. Но я почел необходимым сделать краткое напоминание, по указанию самого Богодухновенного Писания, пока о тех только обязанностях, о которых у вас теперь предложен вопрос. И поскольку свидетельство о каждой обязанности найти в Писании нетрудно, то предоставляю сие тем, которые упражняются в чтении Писания и даже в состоянии напомнить и другим следующее.

Каким должно быть христианину

Христианин должен иметь образ мыслей, достойный небесного звания, и жить достойно Евангелия Христова. Христианину не должно рассеиваться и чем-либо отвлекаться от памятования о Боге, о воле и судах Его. Христианин, во всем став совершеннее¹⁴⁶ оправданий по Закону, не должен ни клясться, ни лгать. Он не должен хулить; не должен обижать; не должен ссориться; не должен мстить сам за себя; не должен воздавать злом за зло; не должен гневаться. Он должен быть долготерпеливым, переносить все, что бы то ни было; а того, кто делает неправду, обличать благовременно, не со страстным движением, чтобы отмстить за себя, но с желанием исправить брата, по заповеди Господней. Об отсутствующем брате не должен он ничего говорить с намерением очернить; это есть клевета, хотя бы сказанное было и справедливо. Надобно отвращаться от человека, который наговаривает на брата.

Не должно говорить шуточного¹⁴⁷. Не должно смеяться и терпеть смехотворцев. Не должно празднословить и говорить что-нибудь такое, что не служит ни к пользе слушающих, ни к необходимому и дозволенному нам Богом употреблению; почему занимающиеся работой должны, сколько можно, стараться, чтобы работа производилась в безмолвии и чтобы самые даже добрые речи вели у них те, кому по испытании поручено устроять слово к созиданию веры, да не будет оскорбляем Дух Святой Божий. Никто из пришлых не должен самовольно подходить к кому-либо из братий или разговаривать с ним, пока приставленные смотреть за общим во всем благочинием не рассудят, угодно ли сие Богу к общей пользе. Не должно порабощаться вину, желать вкушения мяса и вообще быть сластолюбивым в рассуждении яств или пития, потому что подвизающийся воздерживается во всем. Данного каждому в употребление не должно почитать собственностью или припрятывать; причем надобно смотреть на все сие с заботливостью, как на принадлежащее Владыке, и не проходить без внимания даже мимо того, что оказалось брошено или оставлено в небрежении. Никто не должен быть господином даже себе самому, но каждый, как отданный Богом в услужение единодушным братиям, таким образом обязан и рассуждать обо всем, и делать все, впрочем, пребывая в собственном своем чине.

2. Не должно роптать ни при недостатке потребного, ни при утомлении от дел, потому что судят о каждом те, кому предоставлена на сие власть. Не должно дозволять себе ни крика, ни другого какого вида или движения, которыми показываются раздражительность или уклонение от несомненной уверенности в Божием присутствии. Голос должно соразмерять с потребностью. Не должно отвечать кому-либо или делать что-нибудь дерзко или презрительно, но надобно показывать во всем скромность и ко всем почтительность. Не должно с умыслом мигать глазом или употреблять другой какой знак или движения члена, которые оскорбляют брата или выказывают презрение.

Каждый должен предпочитать себе всех

Не должно стараться о нарядности в одежде или в обуви, это – суетность. К удовлетворению телесных потребностей должно пользоваться недорогим. Ничего не должно издерживать сверх потребности и для пышности, это – злоупотребление. Не должно искать чести и домогаться первенства. Каждый должен предпочитать себе всех. Не должно быть непокорным. Не должно в праздности есть хлеб тому, кто способен работать, а занявшись исполнением чего-либо во славу Христову, должно принуждать себя к ревности в деле, по мере сил. Каждый должен, с одобрения настоятелей, с разумом и в полноте удостоверенности так делать все, не исключая вкушения пищи и пития, как бы делалось сие в славу Божию. Не должно от одного дела переходить к другому без одобрения тех, кто приставлен распоряжаться сим, разве неминуемая нужда позовет кого вдруг на помощь обессилевшему. Каждый обязан пребывать в том, к чему приставлен, и не должен, преступая меру собственной обязанности, приниматься за непорученное ему, разве имеющие власть распоряжаться сим признают кого нуждающимся в его помощи. В одной рабочей не надобно никому быть из другой рабочей. Не должно ничего делать из соперничества или по вражде с кем-нибудь.

3. Не должно завидовать доброй славе другого и радоваться чьему-либо недостатку. В любви Христовой надобно скорбеть и сокрушаться о недостатках брата, радоваться же его преспеянию. Не должно равнодушно смотреть на согрешающих или умалчивать о них. Обличающий должен обличать со всяким сердоболием, в страхе Божием и в намерении обратить грешника. Обличаемый или получающий выговор должен принимать сие охотно, признавая, что в исправлении состоит собственная его польза. Когда обвиняют кого, никто другой при обвиняемом или и при других не должен делать возражений обвиняющему. А если кому обвинение кажется неосновательным, то должен повести слово с обвинителем наедине и убедить его или сам убедиться.

Искать примирения

Достойные плоды покаяния

Каждый, сколько есть у него сил, должен искать примирения с тем, кто имеет что-нибудь против него. На согрешившего и покаявшегося не должно помнить зла, а надобно простить ему от сердца. Кто говорит, что покаялся в грехе, тот должен не только сокрушаться о том, в чем согрешил, но и принести достойные плоды покаяния. Кто вразумлен был касательно прежних своих грехов и сподобился получить отпущение оных, тот, если грешит опять, уготовляет себе суд гнева, строжайший прежнего. Кто по первом и втором увещании остается в своем прегрешении, о том надобно объявить настоятелю, и тогда, получив выговор при многих, придет, может быть, в стыд. А если и в таком случае не исправится, надобно уже отсечь его, как соблазн, и смотреть на него как на язычника и мытаря (ср. Мф.18:17), для приведения в безопасность ревностно трудящихся в прохождении послушания, по сказанному, что при падении нечестивых приходят в страх праведные¹⁴⁸. Но должно и плакать о нем, как о члене, отсеченном от тела.

Любостяжательность осуждается как идолопоклонство

Не должно допускать, чтобы солнце зашло в гневе брата (Еф.4:26)¹⁴⁹, иначе ночь может разлучить обоих и оставить им неизбежное осуждение в день Суда. Не должно отлагать времени своего исправления, потому что завтрашний день не верен для нас: многие, замыслив многое, не дожили до завтрашнего дня. Не должно даваться в обман пресыщенному чреву, от которого бывают ночные мечтания. Не должно без меры увлекаться работой и преступать пределы умеренности, по сказанному апостолом: имеюще же пищу и одеяние, сим довольни будем (1Тим.6:8); потому что обилие того, что сверх потребности, выказывает любостяжательность, а любостяжательность осуждается как идолопоклонство (Кол.3:5). Не должно быть сребролюбивым и собирать бесполезные сокровища. Приходящий к Богу должен возлюбить нищету во всем и быть пригвожден страху Божию, подобно сказавшему: пригвозди страху Твоему плоти моя; от судеб бо Твоих убояхся (Пс.118:120).

Да дарует же вам Господь, в полноте удостоверенности приняв сказанное, во славу Божию явить плоды, достойные Духа, по благоволению Бога и содействием Господа нашего Иисуса Христа. Аминь.

Одного из желающих отречься от мира и вести монашескую жизнь, которого св. Василий намеревался прежде принять в свой монастырь, просит, удержав у себя, удостоить монашества и дать ему кого-нибудь в наставники благочестивой жизни. (Писано, по-видимому, из Кесарии во время пресвитерства.)

Некто, как сам он говорит, познав суету сего мира и изведав, что все приятности этой жизни подвержены здесь превратностям и приготовляют только вещество вечному огню, а сами скоро проходят, пришел ко мне в намерении удалиться от этой трудной и многоплачевной жизни, оставить плотские удовольствия и впредь идти путем, ведущим в обители Господни. Потому если действительно твердо возжелал он сего подлинно блаженного жития и возымел в душе своей прекрасную и похвальную любовь, возлюбив Господа Бога нашего всем сердцем, всею крепостью своей и всей мыслью (ср. Мк.12:30), то необходимо, чтобы ваше богочестие показало ему трудности и неудобопроходимости тесного и узкого пути, но и утвердило его в надежде благ, пока еще невидимых, уготованных же, по обетованию, достойным Господа.

Пишу по сей причине, умоляя несравненное ваше о Христе совершенство наставить его, сколько возможно; и пусть без меня совершит он отречение в благоугождение Богу и будет наставлен в начальных правилах, как установлено и письменно изложено святыми отцами, а также пусть будет ему предложено все относящееся к подвижнической строгости; и таким образом введен он будет в сей род жизни и, по своему изволению восприяв на себя подвиги ради благочестия, подклонившись под благое иго Господне, устрояя жизнь свою в подражание нас ради Обнищавшему (2Кор.8:9) и плоть Носившему и стремясь к цели, к почести вышнего звания (Флп.3:14), сподобится похвалы от Господа. Ему и здесь хотелось приять венец любви по Богу, но я отлагал сие до времени, желая вместе с вашим богочестием умастить его на таковые подвиги и одного из вас, кого сам он изыщет, поставить ему наставником подвижничества, чтобы прекрасно руководствовал и своим сильным и блаженным словом соделал его борцом, достойным одобрения, разящим и низлагающим миродержателя тьмы века сего и духов злобы, с которыми у нас брань, по слову блаженного апостола (Еф.6:12). Поэтому – что я намеревался сделать вместе с вами, то ваша о Христе любовь да сделает и без меня.

Удостоверяя Афанасия, что не хочет верить клеветам, советует ему не подавать к оным повода и любовь свою к чадам свидетельствовать не словами, а делами. Также оправдывает хорепископа Тимофея, что не им принесены худые слухи об Афанасии. (Писано прежде 369 г.)

Невозможно, чтобы жизнь человеческая была выше клевет

Осмотрительность во всяком слове и деле

Чтобы жизнь человеческая была выше клевет, это сделать весьма трудно, чтоб не сказать невозможно, в чем сам я уверен, а думаю, не сомневается и твоя милость. Но самому на себя не подавать никакого повода тем, которые строго наблюдают за ходом дел и даже со злым намерением подмечают наши преткновения, – и это возможно и свойственно людям, которые ведут жизнь благоразумно и сообразно с целью благочестия. А обо мне не думай, будто я так опрометчив и легковерен, что от кого бы то ни случилось выслушиваю обвинения без исследования. Я помню духовную заповедь, что от советующего не надобно принимать слуха суетна (Исх.23:1). Но поскольку вы, люди, посвятившие себя наукам, сами говорите, что видимое есть знак невидимого, то признаю это справедливым. И не погневайся, если будет что сказано мною в виде поучения, ибо немощная мира и уничиженная избра Бог (1Кор.1:27–28) и чрез них нередко устрояет спасение спасаемых. Намереваюсь же сказать и посоветовать тебе следующее: с осмотрительностью надобно приводить в исполнение всякое слово и всякое дело, возложенное на нас долгом, и, по апостольской заповеди, ни едино ни в чем же давать претыкание (2Кор.6:3). Ибо для человека, который много трудился в изучении наук, проходил начальственные должности над народами и городами и соревнует великой доблести предков, почитаю приличным показывать в жизни своей образец добродетели. Расположение же свое к чадам должен ты теперь не словом доказать, что издавна уже доказал, как скоро стал отцом, и не только естественную любовь (ἡ φυσιϰὴ στοϱγή) иметь к ним, какую и бессловесные имеют к рожденным ими, о чем сам ты говаривал и что доказывает опыт, но тем паче усилить любовь (ἡ ἀγάπη) своим произволением¹⁵², однако, конечно, в той степени, в которой видишь чад достойными отеческих молитв. Почему не должно и удостоверять нас в этом, а достаточно засвидетельствовать сие самими делами. Кстати же будет присовокупить ради истины, что не брат Тимофей, хорепископ, принес к нам слухи сии. Что, как оказывается, ни при свидании, ни в письмах не говаривал о тебе ничего такого, что мало или много походило бы на клевету. Поэтому, хотя не отрицаю, что слышал я нечто, однако же не Тимофей слагает на тебя клеветы. Услышав же это, без сомнения, поступим если не иначе, то по крайней мере как поступил Александр, то есть сбережем одно ухо неприкосновенным, чтобы выслушать им и оклеветанного¹⁵³.

Дружески и с любовью выговаривает Афанасию, что, не переписавшись и не объяснившись с ним лично или через людей близких, открыто порицает Василия, грозит ему и всем приходящим из Каппадокии говорит, будто бы св. Василий пишет что-то зловредное. (Писано прежде 369 г.)

1. Некоторые, пришедшие к нам из Анкиры (а их много, трудно даже и перечислить, притом все говорят единогласно), известили меня, что ты, любезная глава (как почтительнее бы выразить мне это), не с приятностью и не по обыкновению своему воспоминаешь обо мне. Но меня, как известно тебе, не поражает ничто человеческое, и всякая перемена не неожиданна для человека, который давно изведал немощь естества и удобство из одной противоположности переходить в другую. Потому не ставлю того в великое, если изменилось нечто в наших отношениях и вместо прежней себе чести слышу теперь укоризны и оскорбления. Показалось же мне действительно странным и необычайным, что твое ко мне расположение изменилось до такой степени, что гневаешься и досадуешь на меня, даже, как говорят слышавшие, грозишь мне чем-то.

Угрозам этим, скажу правду, много я смеялся. Разве не оказался бы я совершенным ребенком, если бы убоялся подобных страхований? Страшным же и многоозабочивающим почел я то, что твоя во всем точность, которая, как был я уверен, соблюдена, к утешению церквей, быть опорою правой веры и семенем древней и истинной любви, так быстро попала под влияние¹⁵⁵, что хулы каких ни есть людей оказались для тебя важнее дознанного обо мне долговременным опытом и ты без доказательств увлекаешься в нелепые подозрения. Что еще говорю: в подозрения? Кто негодует и грозит, как сказывают это о тебе, тот, по-видимому, обнаруживает в себе гнев не подозревающего, но ясно и неоспоримо уже уверившегося.

2. Но, как сказал я, причину сему приписываю настоящему времени. Ибо великий ли был труд, чудный мой, переговорить со мною о чем бы то ни было в кратком письме как бы одному на один или, если не хотел доверить подобного дела письму, вызвать меня к себе? А если непременно должно было вывести дело наружу и неудержимость гнева не давала времени к отсрочке, то можно было к объяснению со мною употребить посредником кого-либо одного из людей близких и привыкших хранить тайну. Но теперь кому из приходящих к вам по какой бы то ни было нужде не разглашают, будто бы я пишу и слагаю что-то зловредное? А как утверждают пересказывающие речи твои слово в слово, тобою употреблено именно это выражение. Но сколько ни думаю сам с собою, ничем не могу объяснить себе этого. Почему приходит на ум и такого рода мысль: не из еретиков ли кто, злонамеренно подписав мое имя под своими сочинениями, огорчил правоту веры твоей и вынудил у тебя такое слово? А что писано мною против осмелившихся утверждать, что Сын и Бог в сущности не подобен Богу и Отцу, или против говоривших хульно, что Дух Святой есть тварь и произведение, на то, конечно, не согласился бы произнести сей укоризны ты, который подъял великие и славные подвиги за Православие. Но сам ты разрешишь мое недоумение, если благоволишь ясно сказать имя того, кто ввел тебя в огорчение против меня.

По чудесном избавлении Кесария от смерти во время землетрясения, разрушившего¹⁵⁶ Никею, убеждает его самым делом засвидетельствовать благодарность свою Богу и всегда оставаться при тех мыслях, какие имел в минуту опасности. (Писано в 368 г.)

Благодарение Богу, что Он и на тебе показал чудеса Свои и от такой смерти спас тебя для отечества и для нас, близких тебе! Поэтому и наш, конечно, долг – не оказаться неблагодарными¹⁵⁷ и недостойными столь великого благодеяния, но, по мере сил своих, возвестить необычайные дела Божии, прославить то человеколюбие, которое изведали мы на опыте, и не словом только воздать благодарение, но на самом деле быть такими, каков ты и теперь, как уверены мы, заключая по чудесам, совершившимся на тебе.

Умоляем и еще вящше поработать Богу, непрестанно взращивая в себе страх Божий и преуспевая в совершенстве, чтобы мы оказались разумными домостроителями жизни своей, для которой сберегла нас благодать Божия. Ибо если все мы имеем повеление представить себе Богови, яко от мертвых живых¹⁵⁸ (Рим.6:13), то не тем ли паче обязаны к сему те, которые восставлены от врат смертных (Пс.9:14)? А сие, как уверяю сам себя, всего лучше будет достигнуто, если вознамеримся всегда иметь ту же мысль, какую имели во время опасности. Ибо, конечно, пришли тогда на ум и суета жизни, и то, что все человеческое неверно и непрочно, так удобно изменяется. По всей вероятности, были у нас тогда и некоторое сожаление о прошедшем, и обещание касательно будущего, если спасемся, работать Богу и со всей точностью радеть о себе самих. Ибо если предстоящая опасность смерти внушила нам какую ни есть мысль, то думаю, что ты рассуждал тогда точно таким или близким к сему образом.

Почему и лежит на тебе обязанность заплатить необходимый долг. И о сем-то, сколько обрадованный даром Божиим, столько вместе озабоченный будущим, осмелился я напомнить твоему совершенству. Твое же дело – принять слова мои благосклонно и снисходительно, как у тебя в обычае принимать их, когда беседуем с тобою с глазу на глаз¹⁵⁹.

Изъявляет сожаление, что посетить Евсевия препятствуют ему то болезнь, то зима, и обещается поспешить с приездом, как скоро дозволит сие время года и прекратившийся голод. (Писано в 368 г.)

Когда, по милости Божией и при помощи твоих молитв, поднялся я, по-видимому, несколько с болезненного одра и начал собираться с силами, тогда наступила зима, заключив меня дома и принудив сидеть на одном месте. Правда, что она гораздо лучше против обыкновенного, но все же служит для меня достаточным препятствием в продолжение ее не только пуститься в дорогу, но хотя бы немного выглянуть из дому.

Впрочем, для меня и то немаловажно, что удостаиваюсь беседовать с твоим богочестием чрез письма, и даже успокаиваю себя надеждой и от тебя иметь вознаграждение. А если дозволит время, продлится еще жизнь моя и голод не сделает для меня путешествие невозможным, то вскоре, может быть, по молитвам твоим, исполню свое желание и, достигнув твоего дома, в полноте досуга¹⁶⁰ обогащусь всей ученостью великих сокровищ твоей мудрости.

Утешает неокесарийцев, опечаленных смертью епископа¹⁶¹, и советует чрезмерностью скорби не утрачивать того спокойствия, в какое они приведены трудами покойного, а также оберегаться от волков и позаботиться об избрании себе пастыря, подобного тем, какие были у них доселе со времен Григория¹⁶². (Весна 368 г.)

1. Случившееся у вас требовало личного моего присутствия, чтобы воздать блаженному честь вместе с вами, самыми близкими ему, чтобы самим зрением печального события принять участие в вашем сетовании о своем горе, чтобы сообщить вам нужные советы. Поскольку же много препятствий к телесному сближению, то осталось только чрез письмо иметь с вами общение в настоящем деле.

Описания тех чудных качеств сего мужа, по которым, как заключаю, всего более несносна для нас сия потеря, не вместили бы в себе пределы письма; да и по другим причинам не благовременно вести слово о множестве его доблестей, когда душа наша до такой степени подавлена скорбью. Ибо какое из свойств его признали бы мы достойным того, чтобы или изгладиться ему из нашей памяти, или нам умолчать о нем? Невозможно сказать всего вдруг и за один раз; а если говорить отчасти, то боюсь, чтобы не было в том измены истине. Умер муж, который самым очевидным образом превосходил современников всеми в совокупности человеческими совершенствами, был опорою отечества, украшением церквей, столпом и утверждением истины, твердыней веры во Христа, надежной защитой для своих, непреоборимым для сопротивных, стражем отеческих постановлений, врагом нововведения, показал нам, какой вид имела Церковь во времена давние, по древнему ее состоянию, как бы по священнолепной какой картине, образовав вид церкви, им управляемой, так что жившие при нем представляли себя современниками тех, которые подобно светилам озаряли Церковь двести и более лет тому назад.

Таким образом, ничего не привносил он, ни своего, ни новейших изобретений ума, но, по Моисееву благословению, из тайников сердца своего – из этих добрых сокровищниц – умел износить ветхая ветхих, и ветхая от лица новых (Лев.26:10). Потому и на Соборах, в кругу равночестных ему, не по возрасту удостаивался предпочтения, но был выше всех старейшинством мудрости, по общему признанию пользуясь первенством. Какое же было приобретение жить под таким правлением, об этом никто не спросит, смотря на вас, потому что из известных нам вы одни, или разделяя сие весьма с немногими, под его управлением вели неволненную жизнь среди такой бури и смятения в делах. Вас не касалось обуревание еретических ветров, которое души удобоизменчивые доводило до крушения и потопления. И да не коснется оно вас когда-либо, о Владыка всяческих, на самое долгое время даровавший благодать безмятежия служителю Твоему Григорию, который первоначально водрузил основание сей церкви!

И вы не изменяйте сему в настоящее время неумеренностью своего плача, тем, что совершенно предадитесь скорби, не дайте людям коварным воспользоваться удобным моментом¹⁶³. Но если непременно должно плакать (чего, однако, не утверждаю, иначе уподобимся в этом не имеющим упования), то, по крайней мере, подобно какому-то печальному хору¹⁶⁴, поставив над собою вождя, с ним, если угодно, как можно стройнее оплакивайте постигшее вас горе.

2. Но если сей муж и не достиг крайней старости, то, по времени начальствования у вас, не скудна была его жизнь. И он столько сопричаствовал телу, сколько было нужно, чтобы показать душевную твердость в его страданиях. Но кто-нибудь из вас, может быть, возразит, что время для испытавших это служит к увеличению сочувствия и приращению любви, а не поводом к пресыщению; и потому чем долее испытывали вы сие благодеяние, тем более чувствуете утрату; но и тень¹⁶⁵ тела праведника для благоговейных достойна всякого чествования. И хорошо, если бы многие из вас держались этой мысли! Ибо и сам я не утверждаю, что надобно оставаться равнодушными, лишившись сего мужа, но по-человечески советую перенести эту скорбь. Ибо все, что могут сказать оплакивающие сию потерю, не укрылось и от меня.

Молчит язык, с которого как бы реки лились вам в слух, а глубина сердца, никем доселе не постигнутая, сокрылась для людей, как тонкий призрак сновидения. Кто проницательнее его предусматривал будущее? Кто с таким твердым и непоколебимым душевным навыком способен был скорее молнии пробегать дела? О град, подвергавшийся многим уже бедствиям¹⁶⁶, но ни в одно из них не терпевший такой утраты в самых основаниях жизни! Отцвело теперь для тебя прекраснейшее украшение; смежила уста свои Церковь, унылы стали народные стечения, священный собор болезнует о своем председателе, таинственные учения ожидают себе истолкователя, дети ждут отца, старцы – сверстника, чиновные – чиноначальника, народ – покровителя, нуждающиеся в необходимом – кормителя; все призывают его самыми близкими к их положению именами, и каждый в собственном своем горе почерпает свойственный себе и приличный предлог к плачу.

Но куда уносится слово мое под воздействием слез¹⁶⁷? Ужели не отрезвимся? Не придем сами в себя? Не обратим взоров к общему Владыке, Который дозволил, чтобы каждый из святых послужил прежде своему поколению, а в прилучившееся время снова призвал к Себе? Теперь кстати вспомнить вам слова того, кто, поучая в церкви, всегда внушал вам, говоря: блюдитеся от псов, блюдитеся от злых делателей (Флп.3:2). Этих псов много. Что говорю – псов? Волцы тяжцы, под овчею наружностью скрывая коварство, повсюду во вселенной расхищают Христово стадо. От них надобно вам оберегаться под начальством какого-нибудь бодрственного пастыря. И искать сего пастыря, очистив души свои от всякого соперничества и любоначалия, – наше дело, а указать его предоставим Господу, Который непрерывно, с великого заступника церкви вашей Григория до сего блаженного, прилагая и как бы приноравливая одного пастыря к другому, даровал церкви вашей чудное украшение, подобное какому-то венцу из драгоценных камней, почему не должно терять надежды и в рассуждении тех, которые будут впоследствии. Ибо знает Господь сущия Своя (2Тим.2:19) и поставит посреди вас¹⁶⁸, может быть, и не чаемых нами.

3. Давно желаю прекратить слово, но не позволяет сего болезнь сердца. Умоляю же вас восторгнуться душою к отцам, к правой вере, к сему блаженному, рассудить, что предстоящее дело для каждого из вас есть свое собственное, размыслить, что, при том или другом окончании оного, каждый сам первый вкусит плоды его. А потому, как случается со многими, попечения об общем благе не [следует] возлагать на ближнего, чтобы впоследствии, когда каждый вознерадит о делах сердцем своим, всем вам неприметным образом самим на себя, по нерадению, не навлечь своей беды.

Примите сие со всяким благодушием или как сострадательность соседа, или как общение единомысленного и, что будет справедливее сказать, как покорного закону любви и избегающего опасности молчания; примите с уверенностью, что в день Господень (Ис.58:13; Деян.2:20; 2Пет.3:10) вы – похваление наше, как и мы – ваше, и что от пастыря, какой будет дан вам, зависит – или теснее соединимся с вами союзом любви, или последует совершенное разделение, чего не дай Бог и чего не будет, по благодати Божией. Мне самому не хотелось бы теперь выговаривать что-либо неприятное; но желаю довести до вашего сведения, что хотя и не нашли мы себе содейственником к умирению церквей сего блаженного¹⁶⁹, по некоторым, как сам он подтвердил нам, предубеждениям, однако же никогда не переставали мы быть с ним в единомыслии и всегда призывали его участвовать в борьбе с еретиками, в чем имеем свидетельство Бога и людей, испытавших нас.

Выражает анкирцам скорбь свою о кончине епископа их Афанасия¹⁷⁰, которого восхваляет за великие услуги его церкви, и советует им не заводить новых раздоров при избрании другого епископа. (Писано на исходе 368 г.¹⁷¹)

Долгое время приводил меня в молчание удар этой тяжкой вести о постигшем бедствии. Но, как скоро освободился я несколько от своей немоты, какою страдал, подобно человеку, оглушенному сильным громом, по необходимости начинаю теперь оплакивать постигшее нас и в сетовании своем посылаю к вам это письмо, не ради утешения (ибо найдется ли какое слово, способное уврачевать такое несчастие?), но чтобы сколько можно выразить вам этими словами болезнь своего сердца. Теперь нужен нам плач Иеремии или кого другого из блаженных мужей, который трогательно оплакивал величие бедствия.

Пал муж, который в подлинном смысле был столпом и утверждением Церкви; лучше же сказать, он удаляется от вас, восхищенный к блаженной жизни. Но не мала опасность, что по отнятии этой опоры многие падут, а в некоторых сделается явной их гнилость. Сомкнуты уста праведного¹⁷² дерзновения, которые к созиданию братства источали словеса благодати. Не стало советов ума, подлинно движимого Богом. О, сколько раз (обвиняю в этом самого себя) приходило мне на мысль вознегодовать на сего мужа, что, всецело предавшись желанию разрешитися и со Христом быти (Флп.1:23), не предпочел он пребыть ради нас во плоти! На кого теперь возложим попечение о церквах? Кого примем в участники скорбей? С кем разделим веселие? Подлинно, тяжкое и плачевное одиночество! В какой точности уподобились мы неясыти пустынней (Пс.101:7)!

Но совокупленные члены Церкви, его правлением, как бы душою какой, сочетанные в единое сочувствие и полное общение, и охраняются прочно союзом мира в духовном сочленении, и навсегда будут охраняемы, потому что, по дару Божию, твердыми и незыблемыми пребудут дела этой блаженной души, какие потрудилась совершить она для церквей Божиих. Впрочем, немалый потребен подвиг, чтобы какие-либо опять распри и раздоры, возродившиеся при избрании предстоятеля, не сокрушили вдруг всех трудов случайной ссорой.

Болезнью, зимой, делами и смертью матери удержанный от свидания с Евсевием, извещает его о состоянии церквей, которое не лучше, чем и состояние его тела, также об избрании епископов в Анкиру и Неокесарию, и Евсевиевым молитвам приписывает то, что сам он избежал злокозненности врагов. (369 г.¹⁷⁴)

Если бы стал я по порядку описывать причины, до сего времени меня задерживавшие, как ни сильно было мое стремление к твоему богочестию, то наполнил бы ими бесконечно длинную историю. Не буду говорить о болезнях, следовавших одна за другой, о неудобствах зимнего времени, о непрерывности дел, как об известном, о чем и прежде уже доносил твоему совершенству¹⁷⁵. А теперь и единственное утешение, какое имел в жизни, разумею матерь мою, и оно отнято у меня по грехам моим. И не смейся надо мной, что в таких летах жалуюсь на сиротство; напротив того, извини меня, что не могу терпеливо перенести разлуку с такой душой, которой равных по достоинству не вижу в оставшихся. Поэтому опять возвратились ко мне недуги, опять лежу на одре, в совершенном изнеможении оскудевающих сил, и только с часу на час ожидаю неминуемого конца жизни.

А церкви почти в таком же положении, как и мое тело; не видно никакой доброй надежды; дела непрестанно клонятся к худшему. Между тем Неокесария и Анкира имеют, кажется, преемников на место почивших¹⁷⁶ и доселе спокойны. Да и мне¹⁷⁷ злоумышляющие до сего времени не успели сделать ничего такого, что удовлетворяло бы их гневу и злобе; и причину этого явно приписываю твоим молитвам о церквах. Посему не преставай молиться о церквах и усердно просить Бога. Удостоившихся прислуживать твоей святости премного приветствую.

Продолжающимся в Кесарии голодом извиняется в том, что не мог сопутствовать больному своему родственнику Ипатию, который не получил облегчения от имевших дар исцеления; просит также Евсевия, чтобы врачевание его поручил благоговейным братиям, или к себе их вызвав, или отослав к ним больного с письмом. (Писано в 369 г.¹⁷⁸)

У нас не миновал еще голод; потому необходимо мне оставаться в городе или для снабжения нуждающихся¹⁷⁹, или из сострадания к бедствующим. Поэтому и теперь не мог я выступить в путь вместе с достопочтеннейшим братом Ипатием¹⁸⁰, которого могу называть братом не только в похвалу, но и по естественному между нами родству, потому что мы одной крови.

Сколько он страдает от болезни, небезызвестно сие и твоей чести; но меня огорчает то, что пресечена ему всякая надежда на облегчение, потому что и имеющим дарование исцелений не дано было произвести над ним обыкновенных своих действий. Посему опять призывает на помощь твои молитвы. Снизойди же к его прошению и по сердоболию своему к страждущим, а равно и для меня, который за него ходатайствую, прими его по обычаю под свое покровительство и, если можно, вызови к себе благоговейнейших из братий, чтобы при глазах твоих приложили о нем попечение; а если невозможно сие, благоволи послать его с письмом и поручить вниманию начальствующих.

Просит вступиться за родителя¹⁸² св. Григория Богослова и избавить его от хлопот по судебным делам; потому что по смерти Кесария¹⁸³, который, умирая, отписал¹⁸⁴ свое имение бедным, когда имение сие частью было расхищено, частью издержано родителями Кесариевыми на бедных и на уплату долгов, объявились новые иски от людей, которым будто бы Кесарий был должен. (Писано в 369 г.)

1. Изведал невзгоды жизни сей и боголюбивейший брат наш, епископ Григорий. Ибо он наряду со всеми терпит беспокойства, поражаемый непрестанными оскорблениями, как бы неожиданными какими ударами. Люди, не боящиеся Бога, а может быть, и вынужденные великостью бедствий, нападают на него под предлогом, что Кесарий брал у них деньги.

Убыток ему не тяжел, потому что издавна научился он ни во что ставить богатство. Но поскольку имущество Кесариево было в руках у служителей и у людей, которые по нравам ничем не лучше служителей, которые, с полной свободой разделив между собою самые дорогие вещи, сохранили совершенную малость, то родители Кесариевы, получив немногое из Кесариева достояния и почитая сие никому не принадлежащим, вскоре истратили это на нуждающихся, как по собственному своему изволению, так и по словам покойного; потому что, как сказывают, Кесарий, умирая, говорил: «Хочу, чтобы все мое достояние досталось нищим». Посему, как исполнители Кесариева приказания, вскоре распорядились они имением на общую пользу; и теперь Григорию предстоят, с одной стороны, христианская нищета, с другой – хлопоты ходить по служебным местам. Поэтому пришла мне мысль довести все сие до сведения твоей достохвальной правоты, чтобы ты, из уважения к мужу, которого давно знаешь, во славу Господа, Который к Себе относит сделанное рабам Его¹⁸⁵, и из уважения ко мне, одному из избранных твоих друзей, переговорил о том, что нужно, с сокровищехранителем и по великому своему благоразумию придумал способ к освобождению Григория от этих оскорбительных и несносных беспокойств.

2. Без сомнения же, нет человека, который бы так мало знал Григория, что стал бы подозревать его в чем-либо неприличном, например в том, что из пристрастия к деньгам выдумывает он подобные вещи. Ибо готово доказательство его бескорыстия. Охотно уступает он казне остатки Кесариева имения, только бы спаслось оно, и ходатай по казенным имуществам сам имел дело с объявляющими свои притязания и сам потребовал у них доказательств, потому что мы не способны к подобным делам. Ибо совершенству твоему не трудно узнать, что, пока было можно, никто не отходил от Григория, не достигнув желаемого, но всякий без труда получал, что требовал; почему многие жалели даже, что сначала не просили большего. Сие-то особенно и произвело, что многие стали нападать на него. Смотря на пример предыдущих, и прочие начали один за другими объявлять ложные свои иски.

Потому просим твою степенность воспротивиться всему этому и непрерывный ряд зол, подобный какому-то потоку, остановить и пресечь. Сам ты знаешь, как помочь делу, не дожидаясь, чтобы стали учить тебя этому мы, которые, по неопытности в житейских делах, не знаем даже и того, как избавиться от беды. Поэтому сам будь и советником, и заступником, изобретя по великому своему благоразумию и самый способ вспомоществования.

Просит о том же деле по Кесариеву наследству. (369 г.)

Кто умеет так чтить старую дружбу, уважать добродетель и соболезновать о страждущих, как умеешь ты? А потому – так как боголюбивейшего брата нашего, епископа Григория, застигли дела, и для другого несносные, а его нраву еще более противные, – рассудил я, что всего лучше прибегнуть к твоему покровительству и покуситься искать у тебя какого-нибудь избавления от горестей. Ибо нестерпимое бедствие – когда говорить в защиту своих дел принуждают человека, который никогда этим не занимался и не хочет заниматься, когда требуют денег у бедняка, когда того, кто давно уже рассудил возвыситься над этой жизнью через безмолвие, влекут на середину и заставляют искать народной благосклонности. Посему, что признаешь полезным: с сокровищехранителем ли переговорить о сем или с кем другим – сие предоставляется твоему благоразумию.

Жалуется, что во время совещаний между епископами Тарс занят еретиками; потом утешает себя воспоминанием о Евсевии, который употребил все меры к пользе Церкви. (Писано в 369 г.)

Как умолчим о настоящих происшествиях? Не в силах будучи перенести сего, найдем ли какое слово, соответствующее событиям, чтобы голос наш уподоблялся не стонам, а плачу, достаточно выражающему тяжесть бедствия? Пропадает у нас и Тарс¹⁸⁷. И не это одно горестно, как оно ни несносно; ибо сего тягостнее, что город, имеющий такое благоприятное положение¹⁸⁸ и потому соединяющий между собою исаврийцев, киликийцев, каппадокийцев и сириийцев, напрасно погибает по безрассудству одного или двух¹⁸⁹ человек, между тем как вы медлите, совещаетесь и смотрите друг на друга. Поэтому лучше – последовать выдумке врачей (у меня, по причине всегдашних моих недугов, большое обилие подобных примеров), и как они, когда боль достигает крайней меры, искусственно приводят больного в бесчувствие, так и нам самим пожелать для душ своих нечувствительности к бедствиям, чтобы не подавляли их невыносимые страдания. Впрочем, хотя жалки мы в других отношениях, однако же пользуемся одним утешением, именно тем, что обращаем взор к твоей кротости и твоим вниманием к нам и памятованием о нас утоляем душевную скорбь. Глазам после напряженного устремления на что-нибудь блестящее приносит некоторое облегчение переход к цветам голубым и зеленым; так и душам нашим, как бы нежным каким прикосновением, утоляющим боли, служит воспоминание о твоей кротости и о твоем усердии, особенно когда размыслим, что ты выполнил со своей стороны все. Чрез это и нам, людям, если судить о делах непредвзято, доказал ты достаточно, что ничего не погибло по твоей вине и что у Бога стяжал ты себе великую награду за усердие к доброму. Да сохранит же Господь тебя нам и церквам Своим к пользе мира и к исправлению душ наших и да удостоит нас снова полезного с тобою свидания.

Ходатайствует за близкого ему человека, по имени Леонтий¹⁹⁰, и просит о доме сего Леонтия иметь такое же благопопечение, как бы и о его собственном. (Писано до епископства.)

О многом для меня важном писал я уже к тебе; но о большем числе дел буду еще писать. Ибо невозможно, чтобы и нуждающихся не стало, и чтобы мы отреклись оказывать посильную милость. Никто ко мне так не близок и не может меня столько утешить своей в чем-либо благоуспешностью, как достопочтеннейший брат Леонтий. Прими дом его так, как принял бы меня самого, не в той нищете, в какой я живу теперь по милости Божией, но как если бы жил я в изобилии и владел полями. Очевидно, что ты не довел бы меня до бедности, но сохранил бы, что у меня есть, или приумножил мое изобилие. Посему прошу тебя поступить так же и с упомянутым домом этого человека. За все же будет тебе от меня обычная награда – молитва к Святому Богу за труды, какие принимаешь на себя, будучи столько добр, благосклонен и предупредителен к просьбам нуждающихся.

Просит об одном пресвитере, своем совоспитаннике, трудами которого питался и св. Василий, чтобы при новом уравнении податей не делать на него новых налогов. (Писано до епископства.)

Пресвитер¹⁹¹ этого местечка, о чем, думаю, давно уже известно твоему благородию, – мой совоспитанник¹⁹². Посему нужно ли мне говорить что-либо иное для убеждения твоей милости – воззреть на него дружелюбно и помочь ему в делах? Ибо если любишь меня, как и, вероятно, любишь, то, без сомнения, всеми мерами постараешься успокоить и тех, кого я считаю за одно с собою. Итак, о чем же прошу? О том, чтобы оставалась за ним прежняя подать. Ибо немало трудится он, услуживая мне в пропитании; потому что, как сам ты знаешь, не имею у себя ничего своего, но довольствуюсь тем, что есть у друзей и родных. Посему на дом сего брата смотри как на мой или, лучше сказать, как на свой собственный; а за оказанное ему благодеяние пошлет Бог тебе, дому и всему роду твоему обычную помощь. Знай же, что крайне озабочен я, чтобы при этом уравнении податей не было сделано какой обиды сему человеку.

Просительное о том же пресвитере и по тому же обстоятельству.

Предвижу уже множество писем. Ибо я насильно принужден возвышать голос, потому что не могу выносить докучливости просителей; поэтому пишу, не умея придумать иного средства к избавлению, как всякий раз давать письма самим приступающим ко мне с просьбами. Поэтому опасаюсь, чтобы, при множестве приносящих от меня письма, и этот брат не был причтен к числу многих. Признаюсь, что много у меня на родине друзей и родных и что занимаю у них место отца по тому сану¹⁹³, в который возвел меня Господь; но один у меня совоспитанник, этот сын моей кормилицы, и я прошу оставить дом, в котором я воспитан, в прежнем состоянии, чтобы благодетельное для всех прибытие твоего благонравия для этого человека не обратилось в повод к скорби. А поскольку и доселе еще питаюсь от этого дома, не имея своей собственности, довольствуясь же тем, что есть у любящих меня, то прошу пощадить дом, в котором я воспитывался, как бы для меня самого сберегая средства к пропитанию. И за это да удостоит тебя Бог вечного упокоения.

Намерен же довести до сведения твоего благонравия как самую действительную правду, что большую часть рабов имеет пресвитер сей от меня и они даны ему моими родителями в награду за мое воспитание; награда же эта – не совершенный дар, а только право пользоваться в продолжение жизни. Посему если касательно их будет что-нибудь обременительное, то может отослать их обратно ко мне, а тогда уже я по-другому буду облагаться налогами и взысканиями сборщиков.

Опасаясь, чтобы Григорий, подобно многим, не стал смешивать понятий «сущность» и «ипостась», объясняет различие сих понятий; потом доказывает, что в Троице одна сущность и три Ипостаси, в объяснение чего представляет подобие радуги. Наконец толкует, в каком смысле апостол Павел называет Сына образом Отчей Ипостаси. (Писано в 369-м или 370 г.)

1. Поскольку многие, не делая в таинственных догматах различия между общим понятием сущности¹⁹⁵ (τὸ ϰοινὸν τῆς οὐσίας) и понятием ипостасей, вкладывают в них один и тот же смысл¹⁹⁶ и думают, что нет различия сказать «сущность» или «ипостась» (посему некоторым из употребляющих слова сии без разбора вздумалось утверждать, что как сущность одна, так и ипостась одна¹⁹⁷, и наоборот, признающие три ипостаси думают, что по сему исповеданию должно допустить и разделение сущностей на равное сему число¹⁹⁸), то по сей причине, чтобы и тебе не впасть во что-либо подобное, на память тебе вкратце составил я о сем слово. Итак, говоря в немногих словах, понимание упомянутых выражений¹⁹⁹ есть следующее.

2. Одни именования, употребляемые о предметах многих и численно различных, имеют некое общее значение (ϰαϑολιϰωτέϱαν τινὰ τὴν σημασίαν ἔχει); таково, например, имя «человек». Ибо произнесший слово сие, означив этим именованием общую природу, не определил сим выражением²⁰⁰ одного какого-нибудь человека, собственно означаемого сим именованием; потому что Петр не больше есть человек, как и Андрей, и Иоанн, и Иаков. Поэтому общность означаемого, подобно простирающаяся на всех подводимых под то же именование, имеет нужду в подразделении, чрез которое познаем не человека вообще (οὐ τὸν ϰαϑόλου ἄνϑϱωπον), но Петра или Иоанна.

Подведенные под одно понятие сущности между собою единосущны

Другие же именования имеют значение частное (ἰδιϰωτέϱαν ἔχει τὴν ἔνδειξιν), под которым разумеется не общность природы в означаемом, но очертание какого-либо предмета по отличительному его свойству (ϰατὰ τὸ ἰδιάζον), не имеющее ни малой общности с [другим] однородным ему предметом; таково, например, имя Павел или Тимофей. Ибо таковое выражение нимало не относится к общему естеству, но изображает именами понятие о некоторых определенных предметах, отделив их от собирательного значения. Посему, когда есть двое или более, например Павел, Силуан, Тимофей, и требуется составить понятие о сущности человеков, никто не даст иного понятия о сущности в Павле, иного – в Силуане, и иного – в Тимофее, но какими словами обозначена сущность Павла, те же слова будут приличествовать и другим, ибо подведенные под одно понятие сущности между собою единосущны. Когда же, изучив общее, обратится кто к рассмотрению отличительного (τὸ ϰοινὸν μαϑὼν ἐπὶ τὰ ἰδιάζοντα τϱέψῃ) – чем одно отделяется от другого, тогда уже понятие, ведущее к познанию одного предмета, не будет во всем сходствовать с понятием другого предмета, хотя в некоторых чертах и найдется между ними нечто общее.

3. Посему утверждаем так: именуемое собственно (τὸ ἰδίως λεγόμενον) выражается словом²⁰¹ «ипостась». Ибо выговоривший слово «человек» неопределенностью значения передал слуху какую-то обширную мысль, так что хотя из сего наименования видно естество, но не означается им подлежащий и собственно именуемый предмет. А выговоривший слово «Павел» в означенном этим наименованием предмете указал подлежащее естество.

Итак, «ипостась» есть не неопределенное понятие «сущности», которое не находит никакой определенности²⁰² по причине общности им означаемого, но такое, которое общее и неограниченное в некотором предмете определяет и описывает посредством указываемых особенностей; как свойственно и Писанию сие делать во многих случаях, как, [например,] в истории Иова. Ибо, приступая к повествованию о нем, сперва упомянуло общее и изрекло: «человек», а потом выделяет его особенность присовокуплением слова «некий»²⁰³. Но оно обошло молчанием описание сущности как бесполезное для предложенной цели слова; понятие же «некий» [Писание] наполняет соответствующими чертами, называя место, черты нрава и все те от внешности заимствованные признаки, которыми хотело отделить его от общего значения, чтобы описание лица, о котором повествуется, явственно было по всему – и по имени, и по месту, и по душевным свойствам, и по тому, что усматривается вне его. А если бы излагало оно понятие сущности, то при изъяснении естества не было бы никакого упоминания о сказанном, потому что понятие было бы то же, что и о Вилдаде Савхеянине, и о Софаре Наамитянине, и о каждом из упомянутых там людей (Иов.2:11).

Итак, какое понятие приобрел ты о различии сущности и ипостаси в нас, перенеси оное и в Божественные догматы, и не погрешишь. Что представляет тебе когда-либо мысль о существе Отца (ибо душа не может утверждаться на одной отдельной мысли [о Боге], будучи уверена, что Существо сие выше всякой мысли), то же представляй себе и о Сыне, а равно то же и о Духе Святом. Понятие несозданного и непостижимого есть одно и тот же в отношении и Отца и Сына и Святого Духа. Не больше непостижим и не создан один и не меньше – другой. Но когда в Троице нужно по отличительным признакам составить себе неслитное различение (ἀσύγχυτος διάϰϱισις), тогда к определению отличительного возьмем не всеобщее представляемое, каковы, например, несозданность, или недосязаемость никаким понятием, или что-нибудь подобное сему, но будем искать того одного, чем понятие о каждом ясно и не смешиваясь²⁰⁴ отделится от представляемого вместе.

4. Посему, кажется мне, хорошо будет раскрыть понятие сие так. Всякое благо, нисходящее к нам от Божией силы, называем действием все во всех производящей благодати, как говорит апостол: вся же сие действует един и тойжде Дух, разделяя властию коемуждо якоже хощет (1Кор.12:11). Но вникая, от одного ли Святого Духа восприяв начало, подаяние благ таким образом нисходит к достойным, опять по указанию Писаний веруем, что Единородный Бог²⁰⁵ есть начальник и виновник подаяния благ, открывающихся в нас по действию Духа. Ибо Святое Писание учит нас о Единородном, что вся Тем быша (Ин.1:3) и в Нем состоятсят (Кол.1:17). Итак, когда возведены мы к этой мысли, опять, пользуясь богодухновенным руководством, научаемся, что, хотя сей Силой приводится все из небытия в бытие, однако же и Ею не безначально, но есть некая Сила, нерожденно и безначально сущая, и Она-то есть причина причины²⁰⁶ всех существ. Ибо от Отца Сын, Которым все получило бытие и с Которым всегда неразлучно умопредставляется и Дух Святой. Не может и помыслить о Сыне не предосияваемый Духом. Итак, поскольку Дух Святой, от Которого источается на тварь всякое подаяние благ, как соединен с Сыном, с Которым нераздельно представляется, так имеет бытие, зависимое от причины – Отца, от Которого и исходит, то отличительный признак ипостасного Его свойства (γνωϱιστιϰὸν τῆς ϰατὰ τὴν ὑπόστασιν ἰδιότητος σημεῖον) есть тот, что по Сыне и с Сыном познается и от Отца имеет бытие (τὸ ἐϰ τοῦ Πατϱὸς ὑφεστάναι).

Дух Святой исходит от Отца

Сын же, Который Собою и вместе с Собою дает познавать Духа, исходящего от Отца, один единородно воссияв от нерожденного Света, по отличительным Своим признакам (ϰατὰ τὸ ἰδιάζον τῶν γνωϱισμάτων) не имеет ничего общего с Отцом или с Духом Святым, но один познается по упомянутым признакам. А сый над всеми Бог (Рим.9:5) один имеет тот преимущественный признак Своей Ипостаси, что Он Отец и бытие Его не от какой-либо причины; и поэтому опять же признаку Он, собственно, и познается. По сей-то причине говорим, что в общем понятии сущности (ἐν τῇ τῆς οὐσίας ϰοινότητι) не слитны и не сообщимы [другой Ипостаси] признаки, усматриваемые в Троице (ἀσύμβατα ϰαὶ ἀϰοινώνητα τὰ ἐπιϑεωϱούμενα τῇ Τϱιάδι γνωϱίσματα), какими выражается отличительное свойство Лиц (ἡ ἰδιότης τῶν πϱοσώπων), о Которых преподает нам вера, потому что каждое Лицо представляется нами отлично по собственным его признакам, так что по упомянутым признакам познано различие Ипостасей.

Сущность Божия во Святой Троице – непрерывна

Мысль о каждом одном из Лиц Святой Троицы подразумевает остальные два

Общение и разделение: разность Ипостасей, общность сущности

Разделение соединенное и единение разделенное

А что касается до бесконечности, непостижимости, несозданности, необъемлемости местом и до всего подобного сему, то нет никакого различия в Животворящем Естестве, разумею Отца, Сына и Духа Святого, но усматривается в Них некое непрерывное и нерасторгаемое общение. И в каких понятиях возможет кто представить себе величие одного из Лиц, исповедуемых во Святой Троице, с теми да приступает безразлично (ἀπαϱαλλάϰτως) к созерцанию славы во Отце, Сыне и Духе Святом, не блуждая мыслью ни по какому промежутку между Отцом, Сыном и Святым Духом, потому что нет ничего между Ними вставного, ни чего-либо самостоятельного и отличного от Божия естества, так чтобы естество сие могло быть отделено Само от Себя вставкой постороннего, ни пустоты какого-либо ненаполняемого пространства, которая бы производила перерывы в единении Божией сущности с Самой Собою, разделяя непрерывное пустыми промежутками. Но кто представил в уме Отца, тот представил и Его в Нем Самом и вместе объял мыслью Сына. А кто имеет в мысли Сына, тот не отделяет от Сына и Духа²⁰⁷; но относительно к порядку последовательно, относительно же к естеству соединенно (ἀλλ᾿ ἀϰολούϑως μὲν ϰατὰ τὴν τάξιν, συνημμένως δὲ ϰατὰ τὴν φύσιν) напечатлевает в себе воедино слиянную веру в три Лица. И кто наименовал только Духа, тот в сем исповедании сообъемлет и Того, Чей это Дух. Поскольку же Дух есть Христов (Рим.8:9) и Он от Бога, как говорит Павел (1Кор.2:12), то как взявшийся за один конец цепи влечет и другой ее конец, так, по слову пророка, привлекший Духа (Пс.118:131) чрез Него привлекает вместе и Сына и Отца²⁰⁸. И кто истинно приимет Сына, тот будет иметь Его в себе, обоюду низводящего и Отца Своего, и собственного Своего Духа. Ибо не может быть отсечен от Отца всегда во Отце Сущий и никогда не отделится от собственного Духа все «о Нем» (см. Мф.12:28) Производящий. А равно, кто приял Отца, тот по действенности приял вместе и Сына и Духа (Ин.14:23). Ибо невозможно представить мысленно какого-либо сечения или разделения, так чтобы или Сын представляем был без Отца, или Дух отделяем от Сына, а, напротив того, находим между Ними некое неизреченное и недомыслимое как общение, так и разделение (ἡ ϰοινωνία ϰαὶ ἡ διάϰϱισις); ни разность ипостасей не расторгает непрерывности естества, ни общность сущности не сливает отличительных признаков (οὔτε τῆς τῶν ὑποστάσεων διαφοϱᾶς τὸ τῆς φύσεως συνεχὲς διασπώσης οὔτε τῆς ϰατὰ τὴν οὐσίαν ϰοινότητος τὸ ἰδιάζον τῶν γνωϱισμάτων ἀναχεούσης). Но не дивитесь, если мы говорим, что одно и то же и соединено, и разделено, и если мысленно, как бы в гадании, представляем некое новое и необычайное как разделение соединенное, так и единение разделенное. Ибо кто выслушает слово не с намерением оспаривать и осмеивать оное, тому и в чувственных вещах можно найти нечто подобное.

5. Разница между действительностью и подобием

Природа радуги

И вы примите слово мое как подобие и тень истины, а не как самую действительную истину. Ибо невозможно, чтобы представляемое в подобиях было во всем сходно с тем, для изображения чего берется. Итак, на каком же основании говорю, что являющееся нашим чувствам представляет нам некое подобие разделенного и вместе соединенного (τὸ διαϰεϰϱιμένον ἅμα ϰαὶ συμφυές)²⁰⁹? Видал ты когда-нибудь весною сияние дуги в облаках? Разумею ту дугу, которую, по общему словоупотреблению, привыкли мы называть радугой. Знающие об этом говорят, что она составляется, когда в воздухе растворена какая-то влага и все дождевые сгущенные испарения, образовавшиеся уже в облако, силою ветров сгнетаются в дождь. Составляется же радуга, как говорят, таким образом. Когда солнечный луч, проходя косвенно густоту и мглу облаков, потом прямо упрется своим кругом в какое-нибудь облако, тогда происходит как бы некоторый перегиб и возвращение света на самого себя, потому что свет от влажного и блестящего идет назад, в противную сторону. Ибо так как огневидные отблески имеют свойство, если падают на что-нибудь гладкое, перегибаясь, возвращаться опять на самих себя, а образ солнца, производимый лучом на влажном и гладком воздухе, бывает круглый, то по необходимости и на прилежащем к облаку воздухе отсвечивающее сияние описывает нечто подобное образу солнечного круга. Таким образом, один и тот же свет бывает и непрерывен сам в себе, и разделен. Будучи многоцветным и многовидным, он неприметно окрашивается различными цветами, неприметным для наших взоров образом скрадывая взаимное слияние неодинаково цветных частиц, так что между голубым и огнистым цветом, или между огнистым и пурпуровым, или между сим последним и янтарным²¹⁰, невозможно распознать середины, в которой смешиваются и отделяются один от другого инаковые цвета, потому что отблески всех цветных лучей видимы вместе, светлы и, скрадывая признаки взаимного соприкосновения, остаются неразличимыми, так что невозможно найти, где оканчивается огнистый или изумрудный луч в цветном сиянии и где начинает быть не таким уже, каким видим в белом сиянии.

Радуга как тварная аналогия Святой Троицы

Посему как в этом подобии и ясно распознаем различия цветов, и не можем различить чувством расстояния от одного цвета до другого, так рассуждай о возможности представлять нечто подобное касательно Божественных догматов. Хотя ипостасные свойства, подобно некоему цвету из видимых в радуге, сияют в каждом из исповедуемых во Святой Троице Лиц, однако же в отношении естественного свойства невозможно примыслить никакой разности у одного Лица с другим, но при общей сущности в каждом Лице сияют отличительные свойства. Ибо и там, в подобии, одна была сущность, издающая многоцветное это сияние и именно преломляемая в солнечном луче, но цвет явления многовиден. Так и чрез творение учит нас разум не находить странным в учении о догмате, когда, встретив трудное к уразумению, придем в недоумение, соглашаться ли на сказанное. Как в рассуждении видимого глазами оказалось, что опыт лучше понятия о причине, так и в догматах, превышающих разум, в сравнении с тем, что постигает рассудок, лучше вера, которая учит нас о раздельном в ипостаси и о соединенном в сущности. Итак, поскольку слово наше открыло во Святой Троице и общее, и отличительное, то понятие общности возводится к «сущности», а «ипостась» есть отличительный признак каждого Лица (ὁ μὲν τῆς ϰοινότητος λόγος εἰς τὴν οὐσίαν ἀνάγεται, ἡ δὲ ὑπόστασις τὸ ἰδιάζον ἑϰάστου σημεῖόν ἐστιν).

6. Логическое определение ипостаси

Но, может быть, иной подумает, что предложенное понятие об ипостаси не согласно со смыслом Апостольского Писания, где апостол говорит о Господе, что Он сияние славы Его и образ ипостаси (Евр.1:3). Ибо если ипостасью (ἡ ὑπόστασις) назвали мы совокупность отличительных свойств, усматриваемых в Каждом (συνδϱομὴ τῶν πεϱὶ ἕϰαστον ἰδιωμάτων), и как об Отце признаем, что есть нечто, собственно в Нем созерцаемое, чрез что Он один познается, так то же самое исповедуем и о Единородном, то как же Писание в этом месте именование ипостаси приписывает одному Отцу, а Сына называет образом ипостаси, который характеризуется не собственными Своими, а Отцовыми признаками²¹¹? Если ипостась есть отличительный знак бытия каждого (ἡ ὑπόστασις τὸ ἰδιάζον τῆς ἑϰάστου ὑπάϱξεως σημεῖον) и собственностью Отца признается – быть нерожденно (τὸ ἀγεννήτως εἶναι), Сын же изображает в Себе отличительные свойства Отца (μεμόϱφωται δὲ ὁ ϒἱὸς τοῖς τοῦ Πατϱὸς ἰδιώμασιν), то не остается уже при Отце, чтобы Он один по преимуществу именовался нерожденным, если только тем, что отличает Отца, обозначается бытие и Единородного.

7. Но утверждаем, что здесь слово апостола выполняет другую цель, которую имея в виду употребил он сии выражения: сияние славы и образ ипостаси. И кто тщательно уразумел сию цель, тот найдет не что-либо противоречащее сказанному нами, а только то, что речь направлена к какой-то особенной мысли. Ибо апостольское слово рассуждает не о том, как ипостаси различать между собою по видимым признакам, но о том, как уразуметь соестественность, неотлучность и единение (τὸ γνήσιόν τε ϰαὶ ἀδιάστατον ϰαὶ συνημμένον) в отношении Сына к Отцу. Так, не сказал: «иже сый» слава Отца (хотя сие действительно так), но, оставив это как всеми признаваемое, научая же не представлять иного образа славы во Отце, а иного – в Сыне, определяет, что слава Единородного есть сияние самой славы Отца, подобием света приводя к тому, чтобы Сына представлять неразлучно с Отцом. Ибо как сияние, хотя от пламени, однако же не позднее пламени, но одновременно²¹² и пламень вспыхивает, и свет от Него воссиявает, так, по требованию апостола, должно представлять и Сына от Отца: не отделять Единородного каким-нибудь разлучающим расстоянием от бытия Отца, но вместе с Виновником представлять всегда и сущее от Него.

Посему таким же образом, как бы толкуя предложенную теперь мысль, называет и образом ипостаси, телесными подобиями руководя нас к уразумению невидимого. Ибо как тело непременно имеет очертание, но инаково понятие очертания, а инаково понятие тела, и кто дает определение одного из сих двух, тот не попадает еще на определение другого; между тем, хотя в уме и отделяешь очертание от тела, однако же природа не допускает разделения, но одно с другим представляется соединенным, – так, думает апостол, должно разуметь, что учение веры хотя научает нас неслиянному и раздельному различию Ипостасей, однако же в приведенном месте изображает неразрывность и как бы нераздельность Единородного с Отцом – не потому, что Единородный не имеет ипостаси, но потому, что в единении Своем с Отцом не допускает ничего посредствующего; посему устремивший душевные очи на образ Единородного имеет мысль об Ипостаси Отца, не вследствие изменения или смешения созерцаемых в Них отличительных свойств, или во Отце представляя рожденность, или в Сыне нерожденность, но потому что оставшийся, по отделении Одного от Другого, не может быть представляем один, Сам по Себе. Ибо невозможно, чтобы наименовавший Сына не имел мысли и об Отце, потому что именование сие относительно указывает и на Отца.

8. Сын тождествен с первообразным, хотя и Иной

Итак, поскольку увидевший Сына видит и Отца, как говорит Господь в Евангелии (Ин.14:9), то посему сказано, что Единородный есть образ ипостаси Отчей. И чтобы лучше уразуметь эту мысль, присовокупим и другие изречения апостола, в которых называет Он Сына образом Бога невидимого (Кол.1:15) и еще – образом благости Его²¹³, не в том смысле, что образ отличен от первообраза относительно к невидимости и благости, но желая показать, что Сын тождествен с первообразным, хотя и Иной; потому что не сохранилось бы понятие образа, если бы не имел Он во всем ясного и безразличного сходства²¹⁴. Следовательно, представивший себе красоту (ϰάλλος)²¹⁵ образа имеет уже мысль о первообразе. И кто объял мыслью как бы образ Сына, тот отпечатлел в себе и образ Отчей Ипостаси, в последнем созерцая и первый, – не потому, что в изображении видит нерожденность Отца (в таком случае оно было бы всецело тождественным, а не иным), но потому, что нерожденную Красоту созерцает в рожденной. Ибо как всмотревшийся в изображение лица, представившееся в чистом зеркале, получает ясное сознание об изображенном лице, так познавший Сына с самым сим познанием Сына принял в сердце образ Отчей Ипостаси. Ибо все, что принадлежит Отцу, созерцается и в Сыне, и все, что принадлежит Сыну, принадлежит и Отцу; потому что всецелый Сын в Отце пребывает и, опять, имеет в Себе всецелого Отца (Ин.14:11), так что Ипостась Сына служит как бы образом и Лицом (μοϱφὴ ϰαὶ πϱόσωπον) к познанию Отца, и Ипостась Отца познается в образе Сына, тогда как остается созерцаемое в Них отличительное свойство к ясному различению Ипостасей.

Юлиан приглашает Василия приехать к нему.

Пословица гласит: «Ты не вестник войны»²¹⁷, но я бы добавил к ней изречение из комедии: «Какая золотая весть»²¹⁸. Так не медли, докажи это на деле и поспеши к нам, ибо ты придешь как друг к другу.

Постоянная занятость общественными делами для того, кто считает их чем-то второстепенным, кажется утомительной, но те, кто разделяет со мной эти обязанности, являются, как я убежден, людьми одаренными, рассудительными и совершенно пригодными для всякого дела. Итак, я даю себе передышку, чтобы мне было возможно, ни в чем не пренебрегая обязанностями, предаться отдыху. Ибо мы общаемся друг с другом без всякой придворной лести, с которой, как я полагаю, ты уже успел столкнуться ранее, когда произносящие славословия ненавидят друг друга такой ненавистью, какую не испытывают к самым заклятым врагам, но с подобающей искренностью; так что и обличаем друг друга, если это необходимо, и когда порицаем, испытываем любовь не меньшую, чем ближайшие друзья. Поэтому для нас возможно (и да не возникнет зависть вследствие моих слов!) и во время отдыха предаваться занятиям, и при занятости не утомляться от труда, и спать безмятежно, поскольку и пробудившись не столько ради самого себя я пробуждаюсь, но, как и подобает, для всех остальных.

Возможно, я уже наскучил тебе своим пустословием и написал много вздора, страдая от недостатка ума (поскольку расхвалил себя, подобно Астидаманту²¹⁹), однако я пишу это для того, чтобы убедить тебя, что твое присутствие, как человека мудрого, будет для меня значительно полезнее и не отнимет времени. И как я уже сказал, поспеши, воспользовавшись государственным транспортом²²⁰. Проведя с нами столько времени, сколько тебе будет угодно, ты отправишься куда пожелаешь, а я, как и положено, обеспечу тебе транспорт.

Юлиан похваляется своим спокойствием, силой и властью, ожиданием покорить Сапора, а также индийцев и сарацинов, наконец происхождением от Констанция; и обвиняет Василия в бесстыдстве, что тот настолько им пренебрегает. Уверенно приказывает, чтобы ему при прохождении Кесарии была выплачена тысяча фунтов золота. Угрожает Василию прещениями, если он не сделает это. Добавляет, что он понял прочтенное и осудил это. (Писано, возможно, в июне или июле 362 г.)

Хотя я вплоть до настоящего времени проявлял присущие мне еще с детства чувства мягкости и человеколюбия, я подчинил своей власти всех живущих под солнцем. И вот – всякое варварское племя вплоть до границ Океана припало к моим стопам с дарами. Равным образом и сагадары, живущие вдоль Дуная, народ, наружностью и узорами совершенно схожий со скарабеями (εὐμοϱϕοποιϰιλοϰανϑαϱόμοϱφοι), чья наружность не схожа с человеческой и чьи черты свирепы, в настоящее время пали ниц перед моими стопами, обещая мне сделать все, что полагается, для моей царской власти. Но не одно только это меня привлекает – я должен как можно скорее овладеть державой персов и обратить в бегство Сапора, этого потомка Дария, покуда он не станет моим данником и не начнет выплачивать мне налоги. В то же самое время я должен разорить области индийцев и сарацинов, пока и они во вторую очередь не станут моими данниками и налогоплательщиками.

Но ты сам намного превзошел силу их дерзости; утверждая, что облачился в благочестие, но скрывая при этом бесстыдство, повсюду разглашаешь, будто бы я недостоин быть императором римлян. Или ты сам не знаешь, что я потомок владетельного Констанция²²²? И хотя нам известно все упомянутое относительно тебя, мы все еще не отказались от того расположения, которое питали друг к другу в юности. Итак, по изволению моей человеколюбивой воли я повелеваю, чтобы ты выплатил мне тысячу фунтов золота в то время, когда я буду проезжать Кесарию и пока я еще буду на большой дороге, поскольку со всей быстротой стремлюсь на войну с персами. Если же ты этого не сделаешь, я готов разрушить всю без остатка Кесарию, низвергнуть ее воздвигнутые в древние времена прекрасные сооружения и на их месте воздвигнуть храмы и изваяния, чтобы убедить всех подчиняться императору римлян и не превозноситься. Итак, отмерив, взвесив, уравновесив на весах и отсчитав указанную сумму, безбоязненно отошли ее ко мне вместе с верным тебе слугой, запечатав своим перстнем, так что я, признав, хоть и поздно, стесненность настоящего положения, буду мягок к твоим ошибкам. Прочтенное понял и вынес вердикт.

Василий открыто порицает нечестие Юлиана; осмеивает приказание получить такое количество золота от людей, живущих сельским хозяйством. Сомневается, что при нечестивом отношении Юлиана к Богу принесет какую-либо пользу указ против отравителей. Наконец заявляет, что тот не понял, что прочитал, ибо если бы понял, то не подлежал бы осуждению.

Невелики подвиги того успеха, которым ты наслаждаешься, и уж совсем незначительны те, которые ты совершил, подвизаясь против нас, и даже не против нас, а против себя самого. Что же касается меня, то всякий раз, как я подумаю, что ты облачен в порфиру, а твоя нечестивая голова украшена венком, меня охватывает трепет, поскольку все это без благочестия не приносит чести, но лишь бесчестит твою царскую власть. Однако ты сам, после своего возвращения и получения высшей власти (хотя привлекли тебя к ней злобные и ненавидящие благо демоны), не только стал считать себя стоящим выше человеческой природы, но и восстал против Бога и принялся оскорблять Мать и Кормилицу всех людей, Церковь, потребовав у меня, человека в высшей степени скромного, отправить тебе тысячу фунтов золота, выбрав предлогом донос на меня.

Но не вес золота потряс мою душу, хотя он сам по себе весьма велик, но заставило меня горько плакать твое столь быстрое падение. Я вспоминал, как я сам и твое вседостоинство изучали священные и наилучшие сочинения. Каждый из нас читал Святые и Боговдохновенные Писания, и тогда ничто от тебя не ускользало, теперь же ты стал беззащитным, осажденный таким высокомерием. Еще позавчера, муж человеколюбивейший, ты знал, что мы не склонны жить в стремлении к собиранию богатств, а сегодня потребовал от нас тысячу фунтов золота. Удовольствуйся же тем, муж кротчайший, чтобы пощадить нас, у которых все достояние, если пожелать его проесть за сегодняшний день, будет для того недостаточным. Ибо поварское искусство у нас, как тому и следует быть, находится в небрежении, и нож повара не знаком с кровью. Лучшими нашими яствами, в которых не ощущаем недостатка, являются листья трав с грубым хлебом и испорченным вином, так что наши чувства не столь притуплены чревоугодием, чтобы посвятить нашу жизнь безумию.

Лавс, твой прославленный трибун и верный спутник в трудах, сообщил мне и следующее: будто бы некая женщина добилась приема у твоего человеколюбия по вопросу об отравлении ее сына. И что было тобой вынесено постановление: отравителям не позволено жить, живущие должны быть уничтожены, а в живых оставлены только те, которые приговорены к битве с дикими зверями на арене. Это постановление, совершенно справедливо вынесенное тобой, озадачило меня. Достойно сильнейшего смеха то, что ты пытаешься лечить столь тяжелые раны таким ничтожным средством. После того как ты оскорбил Бога, совершенно бесполезно оказывать попечение вдовам и сиротам. Ибо первое безумно и опасно, а второе приличествует человеку сострадательному и милосердному.

Нам, людям частным, тягостно беседовать с царем, но еще тягостнее будет тебе беседовать с Богом [на Суде], поскольку [там] уже не будет ни одного посредника между человеком и Богом. Итак, то, что ты прочитал, не понял, а если бы понял, вердикта бы не выносил.

Вразумляет его, что в добродетельной жизни недостаточно еще доброе начало, а нужно постоянное и непрерывное преуспеяние, предлагает многие правила жизни уединенной, советует не вдруг устремляться на верх совершенства, но соблюдать в подвигах постепенность и предостерегает не оставлять пустыни под благовидным предлогом добродетельного жития в мире и посещения духовных собраний.

1. Виновником спасительного дела буду для тебя, искренний брат мой, если охотно примешь от меня совет о том, что тебе делать, особенно в таких случаях, о которых сам ты просил подать тебе совет. У многих, может быть, доставало смелости начать уединенную жизнь (τοῦ μονήϱους βίου), но не многие, вероятно, потрудились довершить ее как должно. И, без сомнения, конец дела – не в одном намерении, а в конце – плод трудов. Поэтому нималой нет пользы, если кто не поспешает к концу намерения, но ограничивает монашескую жизнь одним только началом, а что всего смешнее, оставляет еще собственное свое намерение, за что посторонние обвиняют его в недостатке мужества и рассудительности. О таковых и Господь говорит: кто хотяй дом создати, не прежде ли сед расчтет имение, аще имать, еже есть на совершение: да не, когда положит основание, и не возможет совершити, начнут ругатися ему мимоходящие, глаголюще, яко человек сей основание положи, и не може совершити (Лк.14:28–30)? Посему за началом пусть следует усердие к успеху в добром деле. Ибо и мужественнейший подвижник Павел, желая, чтобы мы не довольствовались²²⁴ прежними добрыми делами, но ежедневно преуспевали более и более, говорит: задняя забывая, в предняя же простираяся, к намеренному гоню, к почести вышняго звания (Флп.3:13, 14). Такова и вся жизнь человеческая: она не довольствуется предшествовавшим, но питается не столько прошедшим, сколько будущим. Что пользы человеку во вчерашней сытности чрева, если ныне при возродившемся голоде не находит он свойственного утешения снедей? Так и душе не пользует вчерашнее доброе дело, если в сей день оставлено исполнение правды. Ибо сказано: «Каким найду тебя, таким и признаю»²²⁵.

2. От лучшего – к худшему, от худшего – к лучшему

Не тот совершен, кто хорошо начал, но кто хорошо закончил

Поэтому напрасным делается труд праведника и неукоризненным нрав грешника после происшедшей с ним перемены, когда один от лучшего перейдет к худшему, а другой от худшего – к лучшему. Это можно слышать и у Иезекииля, который учит как от лица Господня. Ибо говорит он: если праведник, совратившись, прегрешит, не помяну правды, яже сотворил есть пред сим, но во грехе своем умрет (Иез.18:24). То же самое говорит и о грешнике: если, обратившись, сотворит правду, жизнию поживет в ней (Иез.18:27, 28). Где столь многочисленные труды раба [Божия] Моисея, как скоро минутное прекословие воспрепятствовало ему взойти в землю обетования (Втор.32:50–52; Втор.34:4)? К чему послужило Гиезию обращение с Елисеем, когда по сребролюбию и навлек он на себя проказу (2Цар.5)? Что было пользы и Соломону во множестве мудрости и в такой предшествовавшей любви к Богу, когда впоследствии от женонеистовства впал он в идолослужение (3Цар.11:3–8)? Да и блаженного Давида не неукоризненным соделала рассеянность за прегрешение с женою Урии (2Цар.11). К приведению в безопасность жительствующего по Богу достаточно видеть и ниспадение из лучшего в худшее Иуды, который столько времени был учеником Христовым, а потом, продав Учителя за малое вознаграждение, приобрел тем себе удавку (Мф.27:5). Поэтому да будет известно тебе, брат, что не тот совершен, кто хорошо начал, но тот благоискусен пред Богом, кто хорошо дает в деле отчет.

«Не полагайся сам на себя». Лучше постепенное преуспеяние

Посему, брат, не давай сна очима, и дремания веждома своими (Пс.131:4), пока не спасешься – как серна от тенет и как птица от сетей (Притч.6:5)! Ибо смотри, ты идешь среди сетей и ходишь поверх высокой стены, откуда упасть небезопасно. Посему не вдруг простирайся на самый верх подвижничества, наипаче же не полагайся сам на себя, чтобы не пасть тебе с высоты подвижнической жизни по неопытности. Ибо лучше постепенное преуспеяние. Понемногу отнимай у себя житейские наслаждения, истребляя все свои навыки, чтобы противодействием своим, вдруг приведя в раздражение всякое желание наслаждений, не восставить против себя толпу искушений. Когда возьмешь верх над пристрастием к одному удовольствию, тогда вступай в борьбу с пристрастием к другому; и таким образом преодолеешь всякую склонность к наслаждению. Ибо именование удовольствия одно, но роды удовольствий различны. Поэтому, брат, прежде всего будь терпелив во всяком искушении. А сколь многоразличными искушениями испытывается верный – то мирскими потерями, то обвинениями, оболганиями, непокорностью, оговором, гонениями! Все это и подобное сему служит к испытанию верного.

Каким должно быть христианину

Узнать о жизни праведных – найти для себя пользу

Сверх того будь безмолвен, неопрометчив в слове, не спорлив, не упорен, не тщеславен, не все перетолковывай, но люби верность, веру, будь немногоречив, всегда готов не учить, но учиться. Не любопытствуй о жизни мирской; от этого не будет тебе никакой пользы. Ибо сказано: да не возглаголют уста моя дел человеческих (Пс.16:4). Кто с приятностью говорит о делах людей грешных, тот с готовностью пробуждает в себе страсть к удовольствиям. Но желай лучше узнать жизнь праведных, ибо в этом найдешь для себя пользу. Не будь охотник показываться в люди, обходя селения и домы, но бегай их, как сетей для души. А если кто из великого благоговения убеждает тебя разными предлогами взойти к нему в дом, то таковой пусть научится вере сотника, который Иисуса, поспешавшего к нему для исцеления, удерживал от себя, говоря: Господи, несмь достоин, да под кров мой внидеши, но токмо рцы слово, и исцелеет отрок мой (Мф.8:8). Когда же Иисус сказал ему: иди, якоже веровал еси, буди тебе; исцеле отрок в той час (Мф.8:13). Посему да будет известно тебе, брат, что не присутствием Христовым, но верою просящего освобожден больной от недуга. Так и ныне, в каком месте ни помолишься, если больной уверует, что помогут ему молитвы твои, все исполнится по желанию его.

3. Любить близких не больше, чем Господа

Не больше, чем Господа, люби близких тебе²²⁶. Ибо сказано: иже любит отца, или матерь паче Мене, несть Мене достоин (Мф.10:37). Что же значит Господня заповедь? Сказано: аще кто не возмет крест свой, и последует Ми, не может Мой быти ученик (Лк.9:23; Лк.14:27). Если ты со Христом умер для сродников своих по плоти, то для чего хочешь опять жить с ними? А если для сродников своих опять созидаешь то, что разорил для Христа, то сам себя делаешь преступником. Поэтому для сродников своих не оставляй места своего; ибо, оставляя место, оставляешь, может быть, и нравы свои. Не люби многолюдства, селений и городов, но будь пустыннолюбцем, всегда нерассеянно пребывая сам в себе, признавая своим делом молитву и псалмопение.

Не пренебрегай чтением; особенно читай Новый Завет, так как от чтения Ветхого Завета нередко бывает вред, не потому, что в нем написано вредное, но потому, что немощен ум претерпевающих вред. Ибо всякий хлеб питателен, но слабым он вреден. Так всяко Писание богодухновенно и полезно (2Тим.3:16), и в нем нет ничего нечистого, а нечисто разве тому, кто признает нечистым. Ты же вся искушай, добрая держи, от всякаго вида злаго отгребайся (1Фес.5:21, 22). Вся бо лет суть, но не вся на пользу (1Кор.6:12). Поэтому со всеми, с кем имеешь дело, будь во всем непреткновен, разумен, братолюбив, приветлив, смиренномудр, не удаляйся от цели страннолюбия ради дорогих яств, но, довольствуясь тем, что есть, ни от кого не бери ничего сверх ежедневно потребного для монашеской жизни, и особенно бегай золота как наветника души, отца греха, служителя диавола. Не делай себя виновным в сребролюбии под предлогом служения нищим. А если кто принесет тебе деньги для бедных, узнав, кто скуден, посоветуй тому самому, у кого есть деньги, отнести их к неимущим, чтобы принятием от него денег не осквернить тебе своей совести.

4. Благовидные предлоги для оставления монашеского уединения

Бегай удовольствий, стремись к воздержности, и тело упражняй в трудах, а душу приучай к искушениям. Разлучение души и тела признавая освобождением от всякого зла, ожидай наслаждения вечными благами, причастниками которого сделались все святые. Непрестанно взвешивая диавольское внушение, противопоставляй ему благочестивый помысл и уступай последнему, как склонению чаши весов. Особенно когда восставшая в тебе лукавая мысль говорит: «Какая польза жить тебе в этом месте? Что выгоды в удалении от общежития с людьми? Или не знаешь, что поставленные Богом епископы Божиих церквей живут обыкновенно вместе с людьми и непрестанно совершают духовные празднества, на которых присутствующим бывает весьма много пользы? Ибо там решение приточных гаданий²²⁷, объяснение апостольских учений, изложение евангельских мыслей, преподавание богословия, свидание с духовными братиями, которые лицезрением их доставляют великую пользу встречающимся с ними. А ты сделал себя чуждым столь многих благ и сидишь здесь, одичав наравне со зверями. Ибо видишь здесь великое запустение, немалую угрюмость, недостаток учения, отчуждение от братии и дух великого нерадения о заповеди Божией».

Итак, когда восставшая в тебе лукавая мысль хочет совратить тебя многими подобными сим благовидными предлогами, тогда в благочестивом помысле противоположи ей действительный опыт, говоря: «Поскольку говоришь ты мне, что в мире есть доброе, то я потому и переселился сюда, признав себя недостойным того, что есть доброго в мире, потому что доброе в мире перемешано со злом и злое гораздо превышает собою доброе. И я, быв когда-то на духовных празднествах, встретил едва одного брата, который, по-видимому, боялся Господа, но и тот одержим был диаволом, и я услышал от него пышные речи и басни, сложенные на обольщение с ним встречающихся; а после него встретил я многих воров-хищников, притеснителей; видел безобразную наружность упившихся, кровь угнетенных; видел и красоту жен, которая подвергала искушению мое целомудрие; и хотя избег я самого блуда, однако же осквернил девство свое сердечным помышлением. Много, правда, слышал я и душеполезных речей; впрочем, ни в одном из учителей не нашел добродетели, соответствующей речам. После этого услышал еще тысячи плачевных рассказов, которые своими изнеженными звуками вторглись в душу. Еще слышал приятно звучащие гусли, рукоплескания скачущих, голос смехотворцев, слышал много глупостей и шуток, крик бесчисленного многолюдства; видел слезы оскорбленных, мучение отводимых в неволю, рыдание подвергаемых пытке²²⁸. Все это видел я; и не духовное тут было собрание, но море, обуреваемое и возмущаемое ветрами, которое стремилось всех за один раз покрыть своими волнами.

Скажи мне, злая мысль, скажи и ты, демон кратковременного сладострастия и тщеславия, какая польза видеть и слышать сие мне, который не в силах помочь обиженным, поскольку я не имею возможности защитить бессильных, исправить погрешивших, а скорее могу погубить сам себя? Как малое количество чистой воды исчезает при сильном возвевании ветра и пыли, так и то, что, по мнению нашему, сделаем в мире доброго, помрачается множеством худых дел. Ибо печальные события, как острия, вонзаются в сердце живущим в мире среди благодушия и радости, чтобы омрачить чистоту псалмопения. Рыдание и плач обиженных единоплеменными раздаются для того, чтоб видно было терпение бедных.

5. Какая же для меня польза, кроме явного вреда душе? Посему, как птица, переселяюсь в горы. Ибо яко птица избавися от сети ловящих (Пс.123:7). И я – о злая мысль! – живу в той же пустыне, в которой пребывал Господь. Здесь дуб Мамврийский (Быт.18:1), здесь лествица, возводящая на небо, и полки Ангелов, виденные Иаковом (Быт.28:12). Здесь пустыня, в которой народ, очистившись, получил Закон и, таким образом вошедши в землю обетования, увидел Бога. Здесь гора Кармил, на которой водворяясь, Илия благоугодил Богу. Здесь равнина, на которую удалившись, Ездра, по Божию повелению, излил²²⁹ [из своих уст] все Богодухновенные книги (3Езд.14). Здесь пустыня, в которой блаженный Иоанн, питаясь акридами, проповедал людям покаяние. Здесь гора Масличная, на которую восходя, Христос молился, научая нас молиться. Здесь Христос – любитель пустыни. Ибо говорит: идеже два или трие собрани во имя Мое, ту есмь посреде их (Мф.18:20). Здесь тесный и узкий путь, ведущий в жизнь (ср. Мф.7:14). Здесь учители и пророки, скитающиеся в пустынях и в горах и в вертепах и в пропастех земных (Евр.11:38). Здесь апостолы и евангелисты и житие монахов, не имеющее для себя града.

Сие-то добровольно принял я, чтобы получить обещанное Христовым мученикам и всем прочим святым, чтобы не лживо сказать мне: за словеса устен Твоих аз сохраних пути жестоки (Пс.16:14). Ибо знаю боголюбца Авраама, внявшего гласу Божию и переселившегося в пустыню, и Исаака притесняемого, и патриарха Иакова странствующего, целомудренного Иосифа проданного, трех отроков, изобретателей воздержания, борющихся с огнем, Даниила, вверженного в ров львиный, небоязненно вещающего Иеремию, осужденного в ров тинный, зрителя тайн Исаию, претренного пилою, Израиля, отводимого в плен, обличителя прелюбодеяния Иоанна, посекаемого мечом, Христовых мучеников умерщвляемых. И к чему мне длить речь? Где и Сам Спаситель распят за нас, чтобы смертью Своею оживотворить нас и всех поощрить и привлечь к терпению. К Нему поспешаю, и к Отцу, и к Духу Святому. Для того подвизаюсь, чтобы оказаться Его преискренним, признав себя недостойным того, что есть доброго в мире. Впрочем, не я для мира, но мир для меня».

Сие-то помышляя сам в себе и ревностно совершая, по сказанному тебе, подвизайся за истину даже до смерти. Ибо и Христос послушлив был даже до смерти (Флп.2:8). Но и апостол говорит: блюдите, да не когда будет в некоем от вас сердце лукаво, во еже отступити от Бога жива! Но утешайте друг друга и один другого назидайте, дондеже днесь нарицается (Евр.3:12, 13). Ибо словом днесь означается целое продолжение жизни нашей. Так живя, брат, и себя спасешь, и нас возвеселишь, и Бога прославишь во веки веков. Аминь.

Кратко излагает отшельникам евангельские заповеди.

Учись, монашествующий, человек верный и делатель благочестия; научайся евангельскому житию, порабощению тела, смиренному образу мыслей, чистоте помышления, искоренению в себе гнева. Подвергаемый взысканию, прибавь ради Господа; лишаемый, не судись; ненавидимый, люби; гонимый, терпи; хулимый, молись. Будь мертв греху, распнись для Бога. Все попечение возложи на Господа, чтобы иметь себе место там, где тьмы Ангелов, торжества первородных (Евр.12:22–23), престолы апостолов, председательство пророков, скипетры патриархов, венцы мучеников, похвалы праведных. Возжелай причисления своего к оным праведникам о Христе Иисусе, Господе нашем. Ему слава во веки веков. Аминь.

Изображая падшему монаху сперва тяжесть греха, потом Божие милосердие, приглашает его к себе.

1. Не приветствую словом «радуйся», потому что несть радоватися нечестивым (Ис.48:22). Все еще остаюсь при своем неверии, и в сердце мое не вмещается такая несообразность и ужасный²³¹ замысел, тобою исполненный, хотя это действительная правда, как известно уже всякому. Дивлюсь, каким образом поглощено столько мудрости, в ничто обращена такая строгость жизни, откуда проистекла такая слепота, как, вовсе ни о чем не помыслив, произвел ты такую гибель столь многих душ? Ибо если справедливо сие, то и свою душу предал ты бездне, и довел до расслабления всех слышавших это нечестие. Ты отвергся веры, оставил неоконченным добрый подвиг. Поэтому скорблю о тебе. И какой иерей не восплачет, слыша это? Какой служитель Церкви не опечалится? Какой мирянин не сетует? Какой подвижник не проливает слез? Вероятно, и солнце затмевалось при твоем падении, и силы небесные приходили в колебание (ср. Мк.13:24–25) при твоей погибели. И бесчувственные камни лили слезы о твоем безумии, и враги ощущали жалость из-за чрезмерности твоего беззакония.

Какое великое ослепление! Какая ужасная жестокость! Ни Бога не убоялся ты, ни людей не уважил, ни друзей не постыдился, но все вдруг подверглось у тебя крушению, всего вдруг стал ты лишен. Потому снова скорблю о тебе, несчастный. Ты, который всем внушал страх учения, сам не имел страха Божия пред очами своими. Ты, который проповедовал святыню, сам оказался мерзким. Ты, который хвалился нестяжательностью, сам уличен в хищении денег. Ты, который своими рассуждениями наводил на мысль о наказании от Бога, сам предуготовил себе наказание. Как оплачу тебя? Как восскорблю о тебе? Како спаде денница восходящая заутра, и сокрушися на земли? (Ис.14:12). Всякому слышащему пошумит во обоих ушесех (1Цар.3:11). Как назорей, сиявший паче золота, очернился паче сажи? Как досточестный сын Сиона соделался сосудом бесполезным? В ком все дивились памятованию Божественных Писаний, того память погибла с шумом (Пс.9:6)! Отличавшийся быстротою разум погиб так мгновенно! Человек с умом обширным учинил такой многосложный грех! Пользовавшиеся твоим учением понесли вред от твоей погибели. Склонявшие слух к твоей беседе заградили себе уши, слыша о твоей погибели. А я плачу, сетую, весь изнемогаю; ем пепел как хлеб (Пс.101:10) и, набросив вретище на рану свою, слагаю тебе такие похвалы, лучше же сказать – сочиняя надгробную речь, остаюсь безутешным и неврачуемым, потому что сокрылось от очей моих утешение; несть пластыря приложити, ниже елея, ниже обязания (Ис.1:6), так болезненна рана моя! Чем исцелюсь?

2. Не теряй надежды спасения

Поэтому, если остается еще тебе какая надежда спасения, ежели есть в тебе малое какое-нибудь памятование о Боге, и какое-либо желание будущих благ, и какой ни есть страх наказаний, соблюдаемых нераскаянным, то отрезвись скорее, возведи очи свои на небо, приди в чувство, отстань от лукавства своего, отряси опьянение, в котором ты теперь, воспротивься тому, кто довел тебя до падения. Укрепись, чтобы встать с земли. Вспомни доброго Пастыря, Который, идя за тобою вслед, освободит тебя, хотя бы оставались только две голени или обушие²³² уха (Ам.3:12). Отскочи от нанесшего тебе рану. Вспомни щедроты Бога, Который врачует елеем и вином

(Лк.10:34). Не теряй надежды спасения. Приведи себе на память написанное, что падаяй востает и отвращаяйся обращается (Иер.8:4), пораженный врачуется, уловленный зверями спасается, исповедающийся не бывает отринут, потому что Господь не хощет смерти грешника, но еже обратитися и жити ему (Иез.18:32). Не предавайся нерадению, как впадший во глубину зол (Притч.18:3).

Желая соблюсти договоры с иными, не нарушь договоров с Богом

Теперь время отсрочки, время долготерпения, время целения, время исправления. Поползнулся ты? Восстань. Грешил ты? Перестань, не стой на пути грешных (Пс.1:1), но беги от него прочь. Когда, обратившись, восстанешь, тогда спасешься, потому что здравие приобретается трудами, спасение – потом. Поэтому смотри, желая соблюсти договоры с иными, не нарушь договоров с Богом, заключенных тобою при многих свидетелях. Итак, не замедли, по каким-нибудь человеческим расчетам, прийти ко мне, потому что, взяв себе мертвеца своего, я буду плакать, буду ухаживать, буду горько рыдать о сокрушении дщери рода моего (ср. Ис.22:4). Все тебя приимут; все потрудятся с тобою. Не теряй бодрости, воспомяни дни древние (ср. Пс.142:5). Возможно спасение, возможно исправление. Дерзай, не отчаивайся. Нет закона, осуждающего на смерть без милосердия, но есть благодать, отлагающая наказание, ожидающая исправления. Двери еще не заперты: Жених слышит; грех еще не господствует. Возобнови борьбу; не медли, будь милосерд сам к себе и ко всем нам о Христе Иисусе, Господе нашем, Которому слава и держава и ныне, и всегда, и во веки веков. Аминь.

Некто, отказавшись от большого имения, вступил в монашество, но после весьма благочестивой жизни впал в блуд и в другие беззакония. Св. Василий, живший некогда с ним в Иерусалиме, показывает ему великость греха и соблазна, потом, обнадежив Божиим милосердием, призывает к подвигу примером иудеев и язычников, приводимых к богочестию.

1. Мысль о тебе пронзает недра моего сердца двояким страхом. Или по причине какой-то предрасположенности к несострадательности она ввергает меня в вину человеконенавидения, или опять, когда хочу быть сострадательным и смягчиться к проступкам, производит она во мне недобрую перемену²³³. Посему, и намереваясь писать это письмо, хотя при помощи рассудка утвердил я цепенеющую руку, однако же не возмог изменить лица, встревоженного печалью о тебе, и до того стыжусь за тебя, что уста тотчас сжимаются, обращаясь к плачу. Увы мне! О чем буду писать или рассуждать, оставленный на распутье?

Если привожу себе на память первоначальное твое суетное поведение, когда окружали тебя богатство и эта по земле пресмыкающаяся слава, то прихожу в ужас. Когда сопровождали тебя и множество льстецов, и кратковременное наслаждение роскоши с явной опасностью и неправедными прибытками, и, с одной стороны, опасение начальства рассеивало мысли твои о спасении, а с другой – народные волнения приводили в смятение дом твой, и непрерывность бедствий невольно обращала мысль к тому, кто силен помочь тебе; когда понемногу начал ты помышлять о Спасителе, Который как поражает тебя страхом к твоей же пользе, так избавляет и покрывает тебя, хотя и посмеиваешься над Ним во время безопасности; когда начал ты упражняться в приобретении честных нравов, с презрением взирая на многобедственное свое богатство, отрекаясь от забот о доме и от сожития с супругою, всецело же воспарив в высоту, как странник и скиталец, проходя селения и города, пришел в Иерусалим, где и я жил с тобою, ублажая подвижнические труды; когда, проводя целые седмицы в посте для Бога, приучал ты себя к любомудрию, как бы бегством спасаясь от общения с людьми, а вместе с тем приспособляя к себе безмолвие и уединение, уклоняясь от городской суеты, грубым вретищем покрывая тело свое и жестким поясом стягивая чресла свои, терпеливо сокрушал свои кости, внутренности, опустевшие от невкушения пищи, довел до того, что прижались они к хребтовым частям, и как снаружи отверг ты употребление нежной перевязи, так внутри отверг ты свое чрево, сжавшееся наподобие тыквы, и заставил его прильнуть к почкам и, истощив весь тук плоти, мужественно иссушив все пути в нижних частях тела, частым пребыванием без пищи заключив чрево, сделал, что ребра, наподобие выдавшейся крыши, затеняли собою поверхность чрева, и при изнурении всего телесного состава, в часы ночные исповедуясь Богу, потоками слез умягчал орошаемую бороду… И к чему мне описывать все сие в подробности? Вспомни, сколько уст святых привлек ты к своему лобзанию, сколько освященных тел касался объятиями, сколь многие сжимали твои руки как нескверные, сколько было рабов Божиих, которые, как поклонники, притекали, чтобы припасть к твоим коленам?

2. И какой же конец всего этого? Молва, обвиняющая в любодеянии, пролетая скорее стрелы, уязвляет наш слух, еще более острым жалом терзая нашу внутренность. Какое искусное ухищрение обаятеля довело тебя до сего пагубного падения? Какие хитросплетенные сети диавола, опутав тебя, соделали недействительными внушения добродетели? К чему теперь послужат рассказы о твоих трудах? Неужели не должно верить и сему? И как не поверить тому, что еще [о тебе] сокрыто, на основании того, что уже стало явным, если обязывал ты страшными клятвами души, притекающие к Богу, когда прямо приписывается диаволу все, что более [чем] ей и ни (Мф.5:37)?

Поэтому ты и подверг себя ответственности за гибельное клятвопреступничество и вместе унизил характер подвижничества, нанес бесчестие апостолам и Самому Господу; постыдил похваление чистоты, осмеял обет целомудрия. Предметом печальной повести стали мы для пленников; у иудеев и эллинов представляют нас на зрелищах. В мыслях монахов произвел ты разделение: более строгих привел в страх и робость, заставил дивиться еще силе диавола, а в равнодушных поселил страсть к невоздержанию. Ты, со своей стороны, обратил в ничто даже похваление Христа, Который говорит: дерзайте, Аз победих мир (Ин.16:33) и князя мира. Растворил для отечества чашу бесславия; привел в исполнение сказанное в Притчах: яко елень уязвлен стрелою в ятра (Притч.7:23).

Но что же теперь, брат? Не пал еще столп крепости, не опорочены врачевства обращения, не заперт град убежища. Не оставайся во глубине зол; не отдавай себя человекоубийце. Господь знает, как восставлять сокрушенных. Не беги далеко, но притеки к нам. Восприими опять на себя юношеские труды; новыми добрыми делами истреби в себе пресмыкающееся по земле и грязное сластолюбие. Возведи взор на день скончания, столько уже приблизившийся к жизни нашей, и уразумей, что наконец [даже] иудеи и язычники приводятся к богочестию, и не вовсе отрицайся от Спасителя мира. Да не постигнет тебя этот самый ужасный приговор: не вем вас, откуду есте (Лк.13:27).

Сильно укоряет падшую деву, доказывает обязательность данного и нарушенного ею обета хранить свое девство, изъявляет свою печаль о том, что, оставив Жениха – Христа, предалась она растлителю; наконец страхом смерти, Суда и вечного наказания, а также надеждой на Божие милосердие старается расположить ее к покаянию.

1. Теперь время возгласить оное пророческое слово и сказать: кто даст главе моей воду и очесем моим источник слез; и плачуся о убиенных дщере людей моих (Иер.9:1)? Хотя объемлет их глубокое молчание, хотя однажды навсегда подавлены они бедствием и смертоносным ударом отнято уже у них самое ощущение страдания, однако же нам не должно оставлять без слез такого поражения. А если Иеремия признал достойными тысячекратного оплакивания тех, которые телесно поражены на брани, что должно сказать о таком бедствии душ? Уязвления твои, сказано, не мечьми уязвлени, ниже мертвецы твои умерщвлени ратию (Ис.22:2). Напротив того, оплакиваю жало истинной смерти – тяжкий грех и разжженные стрелы лукавого (Еф.6:16), которые немилосердно пожигают вместе с телами и души.

Видя на земле такое преступление, без сомнения, громко будут жаловаться Божии законы, которые всегда воспрещают и вопиют, как в древности: не пожелай жены ближняго твоего (Втор.5:21), так и в Священных Евангелиях: яко всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея; уже любодействова с нею в сердцы своем (Мф.5:28); теперь же видят, что бесстыдно любодействует сама невеста Владыки, у которой глава – Христос. Будут жаловаться и самые духи святых, и Финеес-ревнитель, что ныне невозможно ему, взяв копье в руки, наказать преступление телесно (Чис.25:7–8), и Иоанн Креститель, что не может, оставив горние обители, как тогда пустыню, прийти для обличения беззакония и если нужно пострадать, то скорее лишиться главы, нежели отказаться от дерзновения. А может быть, Иоанн (если он, подобно блаженному Авелю, и умерший глаголет еще нам) и ныне вопиет и громче взывает, нежели тогда об Иродиаде: недостоин ти имети ее (Мф.14:4). Ибо хотя тело Иоанново, по необходимому требованию естества, подчинилось Божественному определению и язык Иоаннов молчит, однако же слово Божие не вяжется (2Тим.2:9). Кто даже до смерти простер свое дерзновение, когда уничтожаем был брак подобного ему раба, тот потерпит ли, видя такое поругание святого Господня брачного чертога?

2. Но ты, которая свергла с себя иго оного Божественного союза, бежала из пречистого брачного чертога Истинного Царя и гнусно впала в это бесчестное и нечестивое растление, поскольку уже не можешь избегнуть сего горького обвинения и нет у тебя ни средства, ни возможности сокрыть зло, предаешься теперь дерзости. И как нечестивый, впав во глубину зол, нерадит (Притч.18:3) уже, так и ты отрицаешься от самих договоров с Истинным Женихом и вопиешь, что ты не дева и никогда не обещалась быть девою, хотя приняла многие условия девства, а многие показала на деле.

Приведи себе на память прекрасное исповедание, какое произнесла ты пред Богом, Ангелами и человеками. Приведи себе на память почтенный собор, священный лик дев, сонм Господень и святых Церкви, и престарелую о Христе бабку свою, которая юнеет и цветет еще добродетелью, и матерь, которая соревнует ей о Господе и усильно старается какими-то новыми и необычайными трудами истребить в себе следы дурного навыка, а также и сестру, которая равно подражает обеим, а в ином усиливается и превзойти их и девственными преимуществами превышает заслуги предков, а тебя, сестру свою, как доселе почитала она тебя, она и словом и делом неутомимо призывает тебя к равному подвигу. Приведи себе на память их, и с ними Ангельский лик окрест Бога, и духовную жизнь во плоти, и небесное жительство на земле. Приведи себе на память безмятежные дни, озаренные светом ночи, духовные песни, благозвучное псалмопение, святые молитвы, чистое и нескверное ложе, девственное преуспеяние, воздержную трапезу, прекрасную молитву о том, чтобы дева твоя сохранена была нерастленной.

Где же твоя степенная наружность, где благопристойный нрав и простая одежда, приличная деве, прекрасный румянец стыда и благолепная бледность, цветущая от воздержания и бдения и сияющая приятнее всякой доброцветности? Сколько раз, в молитвах о сохранении девства твоего неоскверненным, проливала ты, может быть, слезы. Сколько писем писала к святым и в них просила молиться за тебя не о том, чтобы тебе вступить в человеческий брак, лучше же сказать – впасть в это бесчестное растление, но о том, чтобы не отпасть от Господа Иисуса! Сколько даров получила ты от Жениха! Говорить ли о тех почестях, какие ради Него воздавались тебе друзьями Его! Говорить ли о сожитии с девами и преуспеяниях с ними, о приветливости к тебе дев, о похвалах за девство, о девственных благословениях, о письмах, писанных к тебе как к деве? Но теперь, при малом возвеянии воздушного духа, действующего ныне в сынех противления (Еф.2:2), отреклась ты от всего этого; драгоценное свое достояние, стоившее всех усилий, променяла на непродолжительное удовольствие, которое на время услаждает твою гортань, а впоследствии окажется более горьким, чем желчь.

3. Кто при этом не скажет плачевное: како бысть блудница град верный Сион (Ис.1:21)? Сам Господь не возглаголет ли к кому-либо из ходящих ныне, в духе Иеремиином: «Видишь ли, яже сотвори Мне дева Израилева (Иер.18:13)? Я обручил ее Себе в вере и в нетлении, в правде и в суде, и в милости, и в щедротах, как обещал ей и чрез пророка Осию (Ос.2:19, 20). Но она возлюбила чужих и, хотя жив Я – муж ее, именуется любодейцею и не боится принадлежать мужу иному». Что же невестоводитель, божественный и блаженный Павел, как оный древний, так и сей новый, при посредстве и наставлении которого, оставив отеческий дом, вступила ты в союз с Господом? Тот и другой, встревоженные таким бедствием, не скажут ли: страх бо, егоже ужасахся, прииде ми, и егоже бояхся, срете мя (Иов.3:25); обручих бо тя единому мужу, деву чисту представити Христови; и всегда боялся, да не како, яко же змий прельсти Еву лукавством своим, тако истлеют и разумы твои (2Кор.11:2, 3). Поэтому непрестанно старался и тысячами разных сладкопений усмирять в тебе мятеж страстей, и тысячами разных попечений охранять невесту Господню и всегда описывал тебе жизнь непосягшей, что непосягшая печется о Господних (1Кор.7:34), чтобы ты была святая и телом и духом, и изображал тебе достоинство девства, и, именуя тебя храмом Божиим, как бы придавал крылья усердию, восторгая тебя к Иисусу; помогал и страхом бедствия, чтобы ты не пала, говоря: аще кто Божий храм растлит, растлит сего Бог (1Кор.3:17); присовокупил к сему и то, что ограждал тебя молитвами, да всесовершенно твое тело и душа, и дух непорочно в пришествие Господа нашего Иисуса Христа сохранится (ср. 1Фес.5:23). Но всем этим утомлял себя напрасно, и горек вышел у меня конец сладостных трудов, для тебя понесенных. Снова надобно воздыхать, о ком надлежало радоваться; потому что вот обольщена ты змием злее, нежели Ева. Не только помышления твои растлены, но растлено с ними и тело; и что ужасно, чего не желал бы выговорить, о чем не могу и умолчать потому что огнь горящ и палящ в костех моих, и расслабех отвсюду, и не могу носити (Иер.20:9), взем уды Христовы, сотворила ты уды блудничи (1Кор.6:15).

Это одно только зло несравнимо с прочими, это новая дерзость в мире! Ибо сказано: приидите во островы Хеттим, и видите, и в Кидар послите, и рассмотрите прилежно, аще сотворена быша таковая: аще премениша язы́цы боги своя, и тии не суть бози? (Иер.2:10–11). Но дева изменила славу свою, и слава ее в студе. Ужасеся небо о сем и вострепета земля по премногу зело (Иер.2:12). И теперь глаголет Господь, что два зла сотворила дева, Мене оставила, истинного святого Жениха святых душ, и прибегла к нечестивому и беззаконному растлителю одновременно²³⁴ и души и тела; отступила от Бога Спасителя своего и представила уды своя рабы нечистоте и беззаконию (Рим.6:13), а Мене забы, и хождаше в след похотника своего (Ос.2:13), который ей не поможет.

4. Унее ему было бы, аще жернов осельский облежал о выи его, и ввержен в море, неже да соблазнит кто Деву Господню (Лк.17:2)²³⁵. Кичливый раб доходит до такого неистовства, что вторгается на Владычнее ложе! Подобно какому-то разбойнику, впадает в такое безумие, что касается даже принесенного в дар Богу, и не сосудов бездушных, но живых тел, в которых обитает душа, сотворенная по образу Божию! Слыхано ли когда от века, чтобы среди города в ясный полдень осмелилися кто на царском изображении писать изображения нечистых свиней? Отвергся ли кто человеческого брака, без милосердия при двоих или триех свидетелех умирает. Колико мните горшия сподобится муки, иже Сына Божия поправый и Ему обещавшуюся невесту растливший и духа девства укоривый (Евр.10:28, 29; Втор.17:5)? Но скажешь: «Она пожелала; я не делал ей принуждения против воли». И похотливая госпожа, эта Египтянка, сама воспылала страстью к прекрасному Иосифу, но неистовая страсть невоздержной не победила добродетели целомудренного, и хотя насильственно удерживала его руками, однако же он не был принужден к беззаконию. Но «она сама, – говоришь ты, – решилась на это и уже не была девою; если бы я не согласился, была бы растлена другим». Сказано, что и Сыну Человеческому надлежало быть предану, но горе человеку тому, имже предан (Мк.14:21); сказано, что и соблазном приити нужда: обаче горе, имже приходит (ср. Мф.18:7).

5. Примеры покаяния в Священном Писании

Сверх того, еда падаяй не востает? Или отвращаяйся не обратится (Иер.8:4)? Для чего дева отвратилась бесстыдно, хотя слышала, что Жених Христос говорит чрез Иеремию: и рекох, повнегда любодействовати ей во всех сих, ко Мне обратися, и не обратися (Иер.3:7). Или ритины²³⁶ несть в Галааде? или врача несть тамо? Чесо ради несть исцелена дщерь людей Моих (cр. Иер.8:22)? И в Божественном Писании найдешь много пособий от сего зла, много врачевств, спасающих от гибели, – таковы тайны касательно смерти и воскресения, таковы словеса о Страшном Суде и вечном мучении, учения о покаянии и отпущении грехов, тысячекратные оные примеры обращения, драхма (Лк.15:8–10), овца (Лк.15:4–7) и сын, который расточил свое имение с блудницами, изгибл бе, и обретеся, мертв бе, и снова оживе (Лк.15:11–32). Воспользуемся сими пособиями от зла, исцелим ими душу свою. Займись же размышлением о последнем дне (ибо, без сомнения, не будешь ты одна жить вечно); представь себе смятение, сокращение дыхания и час смертный, приближающийся Божий приговор, поспешающих Ангелов, душу, в страшном при этом смущении, немилосердно мучимую грешной совестью, обращающую жалостные взоры на тамошнее, наконец, неотвратимую необходимость дальнего оного преселения.

Смерть и Страшный Суд

Напиши в мысли своей окончательный переворот в жизни всех [людей]²³⁷, когда Сын Божий приидет во славе Своей со Ангелами Своими. Ибо приидет, и не премолчит (Пс.49:3); когда приидет судить живых и мертвых и воздаст каждому по делам его, когда оная труба, возгласив нечто великое и страшное, возбудит уснувших от века и изыдут, сотворшии благая, в воскрешении живота, и сотворшии злая, в воскрешение суда (Ин.5:29). Приведи себе на память видение Даниила, как изводит он Суд пред взоры наши. Зрях, говорит, дондеже престоли поставишася, и Ветхий денми седе, и одежда Его бела аки снег, и власы главы Его аки волна чиста, колеса Его огнь палящ. Река огненна течаше исходящи пред Ним: тысяща тысящ служаху Ему, и тмы тем предстояху Ему: судище седе, и книги отверзошася (Дан.7:9–10). Доброе, худое, явное, тайное, дела, слова, помышления – все вдруг ясно открывается во услышание всем, Ангелам и человекам. В каком же положении необходимо будут при этом жившие худо? Где скроется душа, которая вдруг пред взорами стольких зрителей является исполненной срама? Каково будет состояние тела у подвергшегося этим нескончаемым и нестерпимым мучениям там, где огонь неугасимый, червь, бессмертно мучительствующий, темное и ужасное дно адово, горькое рыдание, необычайные вопли, плач и скрежет зубов и нет конца страданиям? От всего этого нет избавления по смерти, нет ни способов, ни возможности избегнуть горьких мучений.

6. Есть путь спасения, если желаем

Можно избежать сего ныне. Пока есть возможность, восставим себя от падения, и не будем отчаиваться о себе, если исправимся от худых дел. Иисус Христос пришел в мир грешных спасти. Приидите поклонимся и припадем Ему, и восплачемся пред Ним (Пс.94:6). Зовущее нас к покаянию Слово вопиет и взывает: приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы (Мф.11:28). Итак, есть путь спасения, если желаем. Пожре смерть возмогши, но твердо знай, что паки отъят Бог всякую слезу от всякаго лица кающихся (Ис.25:8). Верен Господь во всех словесех Своих (Пс.144:13). Не лжет, когда говорит: аще же будут греси ваши яко багряное, яко снег убелю: аще же будут яко червленое, яко волну убелю (Ис.1:18). Готов исцелить немощь твою великий Врач душ, сей готовый Освободитель не одной твоей души, но и всех душ, порабощенных греху. Его это слова. Его сладостные и спасительные уста изрекли: не требуют здравии врача, но болящии; не приидох призвати праведники, но грешники на покаяние (Мф.9:12, 13). Какое же извинение у тебя или у кого-либо другого, когда Он вопиет сие? Господь хочет избавить тебя от болезненной раны и показать тебе свет из тьмы. Тебя ищет добрый Пастырь, оставив незаблудших овец. Если отдашься Ему, не замедлит, не погнушается Человеколюбец понести тебя на раменах Своих, радуясь, что нашел овцу Свою изгибшую (Лк.15:4–7).

Отец восстал и ждет возвращения твоего от заблуждения. Исправься только, и, когда еще будешь далеко, Он притечет, падет на выю твою и в дружеские объятия заключит тебя, очищенную уже покаянием. И в одежду первую облечет душу, совлекшуюся ветхаго человека с деяньми его, и возложит перстень на руки, смывшие с себя кровь смерти, и обует ноги, обратившиеся от пути злого на стезю евангельского мира, и объявит день веселия и радости Своим – и Ангелам, и человекам – и всячески будет праздновать твое спасение (Лк.15:20–24). Аминь глаголю вам, говорит Он, яко радость бывает на небеси пред Богом о едином грешнице кающемся (Лк.15:7). Если кто из мнящихся стояти (1Кор.10:12) осудит, что скоро принята ты, то Сам Благий Отец в защищение твое скажет: возвеселитися и возрадовати подобаше, яко сия дщерь Моя мертва бе, и оживе, и изгибла бе, и обретеся (Лк.15:32).

(Это письмо находится в собрании писем свт. Григория Богослова и числится там под номером 59.)