Из академической жизни

В приложении к настоящей книге журнала напечатан «Проект, наиболее необходимых временных изменений и дополнений устава православных духовных академий» и объяснительная записка к проекту. Считаем нужным атому важному документу академической жизни предпослать несколько предварительных замечаний.

Некоторые шероховатости в ходе академической жизни, обнаружившиеся еще в прошлом учебном году, для многих членов академической корпорации явились показателем того, что строй академий не во всех своих частях соответствует потребностям времени. Возникновение такой мысли весьма естественно. Устав духовных академий существует почти четверть века. За этот продолжительный период утекло много воды, и многое до неузнаваемости изменилось в нашем отечестве. Государство пришло к призванию необходимости строения жизни на новых началах, Церковь приступила к коренным реформам в своей области, наука ушла вперед, сознание личности всюду выросло. Само собой попятно, что это общее движение русской жизни не может пройти незаметно для академий, и от него нельзя отгородиться никакими стенами. Школа должна служить жизни. Если жизнь изменилась, поставила новые задачи, создала новые запросы, то и школа должна на них так или иначе отвечать, должна к ним так ми иначе приспособляться.

27-го августа 1905 г. сделались известными Высочайше утвержденные для университетов временные правила. Так как в предшествующий период судьба академического устава была тесно связана с судьбою устава университетского, то после изменения последнего (27-го августа) вопрос о пересмотре академического устава возникал с особенной настойчивостью. Между членами академической корпорации он стал предметом обсуждения. Тогда Преосвященный Ректор Академии, епископ Платон, идя на встречу желаниям корпорации, 5-го октября 1905 г. созвали общее собрание профессоров с целью обсуждения вопросов академической жизни. В этом собрании была избрана комиссия, которой поручено было обсудить, в виду потребностей времени, академический устав и высказать своп соображения о необходимых изменениях в нем. В состав комиссии вошли проф. Н.М. Дроздов, В.З. Завитневич, прот. О.И. Титов, В.П. Рыбинский, И.П. Кудрявцев и В.И. Экземплярский. К 27-му октября комиссии предоставила Преосвященному Ректору Академии печатаемый ниже проект. Вместе с этим комиссии внесла также предложение ходатайствовать пред Св. Синодом от имени Киевской духовной Академии о разрешении устроить съезд академических профессоров для обсуждения положения академий и для установления единства во взглядах и действиях академических корпораций. Прежде чем атому предложению могло быть дано движение, 4-го ноября получена была ото. Г. Обер-Прокурора Св. Синода, Его Сиятельства, кн. А.Д. Оболенского телеграмма, которой академической корпорации поручалось выбрать трех делегатов!» для участия в совещании академических профессоров по вопросу о мероприятиях, могущих способствовать восстановлению нормального течения академической жизни. 5-го ноября Преосвящ. Ректором было назначено собрание наставников академии для выбора делегатов. В этом собрании был прочитан и подвергся обсуждению выработанный комиссией проект неотложных изменений академического устава. За краткостью времени проект не мог быть обсужден собранием во всех деталях. Но основные положения проекта, с которым члены собрания имели возможность ознакомиться ранее, были рассмотрены с достаточною обстоятельностью. В общем, весь проект был принят большинством членов собрания, а некоторые отдельные пункты проекта почти единогласно. Произведенной затем закрытой баллотировкой для участия в созываемой Г. Обер-Прокурором комиссии были избраны проф. В.3. Завитневич, Д.И. Богдашевский и В.П. Рыбинский.

Заседания комиссии в Петербург происходили ст. 10 по 22 ноября. Председателем комиссии был Г. Обер-Прокурор Св. Синода кн. А.Д. Оболенский, в лице которого профессора встретили человека, относящегося с самым живым участием к академическому делу и искренно готового оказать ему свое просвещенное содействие. Из обмена взглядов между членами комиссии выяснилось, что печатаемый ниже проект, читанный в частном совещании комиссии, в существенных пунктах выражает мнение всех представителей академических корпораций и что желательные изменения академического устава, могущие способствовать нормальному течению жизни, должны быть произведены на тех основаниях, которые приняты в проекте. Для участия в заседаниях комиссии, в качестве сведуших, лиц, были приглашены архиепископ финляндский Сергий и епископ псковский Арсений. Ознакомленные с предположениями академических профессоров, преосвящ. Сергий и Арсений признали их заслуживающими полного сочувствия и плодотворными для академического дела. Возражение со стороны Преосвященных встретило только мнение профессоров о возможности ставить во главе академий лиц не духовных. Но и по данному пункту Преосвященные соглашались с профессорами академий в том отношении, что допускали случаи, когда, по серьезным основаниям, исправление должности ректора можете быть поручаемо и лицам светским. Свои соображения об изменении академического устава комиссия имела возможность изложить пред Его Высокопреосвященством, Высокопреосв. Митрополитом Антонием и, затем, пред всеми наличными членами Св. Синода в двух частных совещаниях. Вскоре по окончании заседаний комиссии 30 ноября 1905 г. последовал Синодальный указ, которым признана необходимость изменения академического строя, и возвещены начала, имеющие в ближайшем будущем лечь в основу академической жизни. Начала эти совпадают в существе своем с теми, которые признаны и в печатаемом ниже проекте. Начала эти: 1) расширение нрав академического Совета с предоставлением ему высшей компетенции в вопросах ученых, учебных и воспитательных; 2) попечительный характер местной епархиальной власти по отношению к академиям и 3) выборность академического начальства. Таким образом, предположения академических профессоров нашли одобрение и высшей Церковной Власти, Остается пожелать, чтобы эти предположения в возможно скором времени вошли в жизнь и чтобы они действительно принесли ту пользу для академического дела, которую от них, по многим соображениям, можно ожидать.

Печатаемый ниже документ, одобренный, как отмечено выше, представителями четырех академий, с достаточной полнотой уясняет характер желательный для большинства профессоров реформы академий. Вместе, с тем документ этот может служить, по нашему мнению, надежным материалом для рассеяния тех неправильных представлений об академической „автономии», которые, к сожалению, усердию распространяются. В этом случае мы разумеем главным образом докладную «Записку» Св. Синоду Преосвященного Волынского Антония о духовной школе вообще, и об академиях в частности¹. Лиц, составивших представление об академической автономии по этой «Записке», мы просим сравнить с ней печатаемый ниже документ. В дополнение к этому позволяем себе сделать и несколько прямых замечаний по поводу самой «Записки», так как эти замечания могут служить дополнительными разъяснениями к печатаемому ниже проекту.

Автора «Записки» выступает в ней, прежде всего, противником так назыв. «академической автономии». Но вместо того, чтобы выставить серьезные и основательные возражения против предположений академических корпораций, преосв. Антоний пытается «изъяснить», как он выражается, «психологии» академических автономистов» (стр. (5). Это «изъяснение», к сожалению, имеет не столько характер психологического этюда, сколько вид чего-то иного, менее почтенного. Преосвященный автор «Записки» убежден, что ходатайство академических профессоров о предоставлении академиям самоуправления во внутренней жизни вызывается «явным сочувствием революционному университетскому движению», «явным желанием уничтожить в России просвещенную Иерархию чрез истребление (sic!) в академии монашества», «враждебным отношением к православной Церкви», «желанием подчинить ее протестантскому влиянию» (стр. 26), По мнению Преосвященного, «профессора-автономисты» требуют, чтобы в духовных академиях... читались лекции о том, будто Иисус Христос было, простым человеком, чтобы студенты доказывали па экзаменах, что человек произошел от обезьяны, опровергали бы в диссертациях бессмертие души и получали за эго ученые дипломы» (стр. 2). «Не имея возможности», продолжает почтенный автор «Записки», «заинтересовать (студентов) своим залежалым литературным товаром, профессора-либералы не сытым оком взирают на Трубецких, Соловьевых и Лебедевых, и особенно на профессоров тюбингенцев², которые приводят в восторг молодую орду своими кощунственными выходками над святыми, своим бесшабашным отрицанием книг Св. Писания, таинств церкви, приснодевства Богоматери, Божества Спасителя и пр. Сколько заманчивого материала для плагиата, для рукоплесканий, а взят его целиком и открыто пока невозможно. Вот почему этим мыслителям, всю жизнь подвизавшимся в плагиатировании, так хочется автономии преподавания³ (стр. 6).

По печатаемому ниже «проекту» и объяснительной записке к нему можно видеть, какие побуждения и соображения лежать в основании академических ходатайств о внутреннем самоуправлении. Эти соображения, как ясно каждому, не имеют ничего общего с тем, о чем угодно говорить Преосвященному Волынскому. С этими соображениями можно не соглашался, против них можно возражать по существу, и все такие возражения «профессорами-автономистами» выслушаны были вы, смеем уверить автора «Записки», с полным вниманием. Но опровергать указанные соображения путем набрасывания тени па известных лиц, посредством шельмования их, – это значит прибегать к тем дурным и неприличным приемам, которые, к сожалению, весьма широко практикуются в наши дни. Что так назыв. «автономией» академий отнюдь не имеется в виду освободиться от церковности и открыть простор «бесшабашному либерализму» и «кощунственным выходкам», – это ясно: по «проекту» академия остается православной и находится в подчинении высшей церковной власти, которая, конечно, может иметь и контроль над академией. Какие же основания имел преосв. Антоний предполагать у «профессоров-автономистов» еще особые тайные намерения, обвинять их в нелепом стремлении «истребить» <…>⁴, в антицерковности, в безбожии, в революционных пианах? Конечно, излишне усердным нагромождением преступлений на головы академических профессоров, ношенный автор «Записки» сильно ослабил твердость составленного им обвинительного акта. Но если бы кто захотел придать какое-либо значение его словам, гот должен был бы признать, что содержащиеся в них обвинения крайне тяжки, что в виду этих обвинений, пожалуй, действительно остается только поступить с академиями по рецепту автора, – именно «разогнать» профессоров, «разломать, вырыть фундаменты семинарских и академических зданий и взамен, прежних на новом месте выстроить новые и наполнить их новыми людьми» (стр. 2–3). Такая крайняя серьезность обвинений, взводимых на академических профессоров, по-видимому, должна бы была вызвать у составителя «Записки» естественный вопрос: удобно ли обвинения столь тяжкие выставлять голословно, выставлять в бумаге официальной, направляемой к высшей церковной власти и имеющей притязания лечь в основу реформы духовно-учебных заведений? И с юридической точки зрения, и тем более с этической ответ на этот вопрос может быть только отрицательный. Одного усмотрения для обвинений подобных тем, какие выставлены в «Записке», далеко недостаточно; здесь нужны твердые, строго проверенные факты. Автор «Записки» сожалению, не считает себя обязанным дать такие факты, и, смеем думать, у него их нет. В распоряжении его, как человека, стоящего давно вдали от академической жизни, могут быть только темные анонимные слухи, опираться па которые не только в официальном, документе, но и в приличном разговоре, никто не имеет права. Деятельность академических профессоров у всех на виду. О ней можно судить по представляемым профессорами и печатаемым ими программами чтений, по академическим журналам, по диссертациям, составляемым как самими профессорами, так и студентами под их руководством. В этом единственно надежном материале автор «Записки» полагаем, не укажет ни отрицания Божества Христа, ни опровержения веры в бессмертие души, ни вообще столь страшного для него тюбингенства. Смелость выступать в роли сурового обличителя академических профессоров почтенному автору «Записки», по-видимому, придает проникающее всю «Записку» сознание себя ревнителем о православной вере и служителем православной Церкви. Мы, по заповеди апостола, считаема, позволительным хвалиться только о немощах своих. Но в виду несправедливых обвинений, могущих повредить дорогому нам академическому делу, мы вынуждены и имеем смелость от лица «профессоров-автономистов» заявить, что и мы не в меньшей степени, чем автора, «Записки», сознаем себя православными христианами, что для нас не менее, чем для него, дорого благо св. православной Церкви, трудиться для которого по мере сил и разумения ли считаем споим долгом. На те изменения академического строя, которые заподозреваются в «Записке», мы смотрим только как на условия, могущие сделать служение академий для Прав. Церкви более плодотворным. Можно спорить о правильности такого взгляда, но никто, и в том числе автор «Записки», не имеет права без достаточных оснований заподозревать его искренность.

К сказанному считаем нужным добавить и следующее. Докладываемые Св. Синоду обвинения академических профессоров в неправославии тем более нам непонятны, что сам автор «Записки», по-видимому, не считает себя обязанным держаться православного учения в его обычном, одобряемом Св. Синодом, толковании. В своей «Записке» Преосвященный ясно отмечает, что его православие какое-то особенное, пока ему одному ведомое. Богословские системы Митроп. Макария, по которым, с благословения Св. Синода, вот уже полстолетия обучается юношество, автор «Записки» насмешливо называет «Макарьевской рутиной и схоластикой» (стр. 5), а о всех русских системах богословия без исключения он говорит, что они списаны «с еретических учений» (стр. 24). «Нужно признаться открыто», – заявляет, наконец, Преосвященный прямо,– «что системы Православного Богословия (догматика, этика) суть еще нечто искомое (стр. 23). Не знаем, насколько точно автор «Записки» выразил в этих словах свои мысли. Допускаем, что вследствие полемического увлечения здесь фразы не соразмерены с мыслями. Но если приведенные выражения «Записки» точны, то они могут возбуждать серьезные недоумения и произвести во многих большое смущение. В самом деле: сказать, что системы православного богословия суть нечто искомое, не значит ли стать на одну доску с обличаемыми автором мифическими «профессорами-автономистами» и вступить на тот путь, который после нескольких легких поворотов может привести прямо в объятия «бесшабашно» (стр. 5) все отрицающих тюбингенцев?!

Касаясь отдельных пунктов проектируемой профессорами так наз. автономии, «Записка» относится отрицательно и к выборному началу вообще, и к допущению на начальственные должности в академиях мирян. Усматривая в желаниях профессоров иметь выборного ректора стремление удалить из корпорации всех духовных лиц (стр. 17), автор Записки настаивает на том, что ректором академии должен быть епископ, а инспектором архимандрит (стр. 25). По-видимому, в качестве основания для такого мнения, Преосвященный на стр. 16 дает сравнительную характеристику начальников духовно-учебных заведений из монашествующих лиц и из белого духовенства. Преосвященный всецело на стороне монашествующего начальства: монахов ректоров он считает «незаменимыми» начальниками, хранителями веры, представителями личной праведности, радетелями о богослужении, образцами нестяжательности, педагогами, руководящимися любовью к ученикам⁵.

По ходу речи видно, что протоиереев и священников, – тем более мирян, автор «Записки» не считает такими, для которых возможно обладать указанными качествами. Несколько ниже автор прямо и не без удовольствия заявляет, что семинарские бунты, умножившиеся с 1895 г., а с 1901 г. ставшие повсеместными, открылись именно в тех семинариях, где ректорами были протоиереи, а инспекторами миряне.

Считаем долгом, прежде всего, уверить почтенного автора в том, что «профессорам-автономистам» чужда, тот нехристианский дух нетерпимости, который, к прискорбию и к смущению многих, обнаруживается в «Записке». Стремления удалить из корпорации всех духовных лиц, как предполагает Преосвященный, у них нет. Среди академических профессоров не мало таких, которые облечены духовным саном, и везде они пользуются подобающим уважением. О многих бывших духовных ректорах, епископах и протоиереях, и доныне вспоминают в академиях с любовью и почтением. Если в печатаемом ниже проекте предположено выбирать ректоров академии как из духовных, так и из светских лиц, то это сделано отнюдь не по какому-либо нерасположению к духовному сану, а по другим, представляющимся для многих резонными, соображениям. Ректор академии, чтобы быть лицом действительно авторитетным, должен обладать такими качествами, которые редко соединяются в одном человеке. Выбрать достойного ректора для академических корпораций нелегко. Если же круг подлежащих выбору лиц ограничить имеющими духовный сан или желающими принять его, то выбор будет затруднен до крайности. Можно опасаться, что на практике придется тогда не редко жертвовать в пользу сана авторитетом личности, т. е. жертвовать самым существенным для академического дела преимуществом выборного начала. В видах предупреждения этого и приходился признать возможность для ректора не быть лицом духовным. Преосвященный настаивает на том, что ректор академии должен быль епископом, а инспектор архимандритом. Но опыт прошлого, – особенно недавнего, – по-видимому, достаточно показал значительные неудобства такой практики и трудности ее поддержания. Разумеется, следовало бы преодолеть все трудности, если бы по существу дела необходимо было ставить во главе академии епископов, или вообще монашествующих и духовных лиц. Но такой необходимости, по-видимому, нет. Приготовление к священству, даже по ныне действующему уставу, не есть первая задача академий. Право на священство дает семинария. Следовательно, предполагается, что приготовление к пастырству заканчивается уже в семинарии. Каких-либо особых, новых, пастырских навыков академия, как будто, не может дать, и в этом отношении она не отличается от семинарии. То, что может дать академия и чем она отличается от семинарии, заключается собственно в богословских знаниях. И в уставе академическом именно главной задачей академий считается добавление всем желающим высшего богословского образования. Естественно, что и от ректора академии, прежде всего, требуется авторитет ученый, который, конечно, не привязывается исключительно к епископскому или вообще к священному сану. На первых порах, без сомнения, бросалось бы в глаза то обстоятельство, что во главе какой-либо академии стоить лицо не духовное. Но, если взглянуть на дело по существу, то едва ли можно найти в этом что-либо странное и соблазнительное. Автора «Записки», разумеется, в этом трудно убедить. Он твердо верует, что только монашествующие являются незаменимыми начальниками и только они одни обладают теми качествами, которыми подобает украшаться лицу, облеченному властью! Многие подумают, что Преосвященный в, данном случае, не достаточно объективен и намеренно не хочет вспоминать о некоторых хорошо ему известных фактах. В частности, начальствующие протоиереи и иереи едва ли согласятся с обидным мнением о них Преосвященного. Мы, однако, этого не будем касаться. Позволим себе только заметить, что и миряне суть полноправные члены Христовой Церкви, дерзающие иметь надежду на спасение, что, при помощи Божией, и они могут обладать теми качествами, которые украшают лиц монашествующих, т. е. иметь личную праведность, любовь к питомцам, нестяжательность, ровность о службе Божией. Неужели нет таких мирян? А если они есть, то почему им не быть начальниками академий? Не забудем, что древняя церковь не только дозволяла мирянам учительство, по и допускала заведывание высшими богословскими школами, как это было в Александрии (Пантен, Ориген). Преосвященный Антоний в вину подобным лицам вменяет их уклонение от принятия священного сана. Он считает это уклонением «от знамени Христа по любви к миру, по равнодушию к св. вере» (стр. 16). Но с таким взглядом едва ли кто-либо согласится. Во-первых, под знаменем Христа, мы думаем, стоят не одни только монахи и священники, но и все православные христиане. Во-вторых, от священного сана люди не потому только отказываются, что «предпочитают, как выражается Преосвященный, звание титулярного советника апостольскому жребию». «Апостольский жребий» в наши времена не для всех очень труден, и дело не в этом. Несомненно, у людей искренно и глубоко религиозных могут быть серьезные мотивы, воздерживающие их от решимости принять священный сан... Только при нынешнем ослаблении уважения к священству возможно всякого богослова, не решающегося принять священство, объявлять ренегатом, и в то же время с легким сердцем облекать этим саном едва преступивших пределы отрочества...

Нам приходит на мысль и еще одно соображение. В «Записке» Преосв. Антония резко подчеркивается различие между иерархией (точнее – монашествующими) и мирянами в их отношении к благу Церкви. Усвояя иерархии, и главным образом монашествующему элементу ее, все заботы о церковном благе, почтенный автор Записки склонен представлять мирян почти врагами Церкви, смотрит на них, как на massa pcrditionis, и не оставляет им никакой положительной роли в созидании церковной жизни. Подобное резкое подчеркивание различия между иерархией и мирянами, практикуемое у нас очень давно, по нашему разумению, имеет самые вредные последствия для церковной жизни. Усыпленные постоянными напоминаниями о своем второстепенном положении в Церкви, о своих низших правах, миряне привыкли уменьшать и свои обязанности. Ведь в существе дела для мирян в деле спасения обязательно все то, что обязательно и для монахов, – за исключением некоторых аскетических. упражнений и специфических особенностей быта. Миряне не в меньшей степени должны соблюдать евангельские заповеди и церковные уставы, чем монахи. Между тем, в нашем обществе под влиянием указанных» выше напоминаний, невольно укрепилось убеждение, что чтение Слона Божия, знание христианского вероучения, соблюдение постов, посещение богослужения и пр. есть дело монахов и священников, а не обязанность каждого православного христианина. Против этого ложного убеждения, конечно, нужно всячески бороться Появление во главе академии светских лиц, думается, могло бы служить средством для этого: для многих оно было бы напоминанием о том, что богословские вопросы имеют важность не для одних монахов, и что христианские идеалы должны быть дороги и людям, светский. Мы, по крайней мере, знаем, не мало фактов, когда благотворное влияние производило именно то обстоятельство, что в качестве представителей и защитников церковности выступали миряне.

Но Преосв. Антоний не только против допущения на начальнические места в академиях лиц не монашествующих, а и против выборного начала вообще. В Московской Академии, говорит, он, «выборное начало не было увенчано успехом: при выборном, ректоре и инспекторе в 1876–1887 г. наука не процветала, а хозяйство Академии подвергалось разграблению начальников, за что они и были уволены по доносу студентов,... При выборном ректоре протоиерее Смирнове получение кафедр и прочих, академических должностей было связано с женитьбой на одной из восьми его дочерей; подобное же было и в Киевской Академии при выборных инспекторах» (стр. 25–26). Этим и исчерпывается содержащаяся в «Записке» критика выборного начала. Сила аргументации автора ясна для каждого, и об этом не стоит распространяться. Ненужно много говорить и о другой стороне приведенной тирады, о той удивительной легкости, с которой почтенный автор, относится и к фактам, и к доброму имени ближних... Судя по общему характеру «Записки», мы нисколько не сомневаемся в том, что все сказанное автором о Московской Академии в период. 1876–87 гг. не соответствует действительности. О сообщении касательно выборных инспекторов Киевской Академии, здравствующих и доныне, мы на основании точно известных фактов прямо утверждаем, что это сообщение почерпнуто Преосвященным из источника ненадежного и представляет плод совершенного вымысла. Наконец, по поводу всей тирады, в которой осмеивает Преосв. Антоний выборное начало, должно заметить, что она не попадает в цель: выборных ректоров в академиях доселе не было, и, следовательно, ректорских злоупотреблений, зависевших от выборности, ни в Московской Академии, ни где-либо еще происходить не могло.

Положительная часть «Записки» Преосв. Антония содержит проект будущей академии. Проект этот, впрочем, имеет характер самый общий. Осуществление своего проекта Преосвященный предлагает начать с упразднения существующих академий, с того, чтобы всех студентов признать исключенными и, выработав к лету новый устав, принять лишь тех из них, которые изъявят готовность ему подчиниться. «Если таковую готовность изъявит половина студентов, то собрать их в две академии, если четверть – то в одну. Подобным же образом предложить продолжение службы и профессорам-антономистам, ибо несомненно, что в двух, а может быть и в трех академиях студенты именно ими приведены к забастовке при помощи столичных либеральных иереев декадентов» (стр. 20). По поводу последнего утверждения Преосвященного приходится напомнить то, что сказано ранее: не следует бросать в лицо людям обвинения, которого нельзя доказать. А что почтенный автор «Записки» не имеет возможности доказать содействие профессоров трех духовных академий студенческим забастовкам, в этом едва ли кто-либо усумнится. – Что касается мер, предлагаемых Преосвященным к восстановлению спокойствия в академиях, то яти меры, конечно, радикальны. Однако необходимость их подлежит сомнению. Исключить и разогнать не трудно и притом никогда не поздно. Но к этой решительной мере следует прибегнуть тогда, когда все прочие уже испробованы и оказались бесполезными. По отношению к академическому делу, мы думаем, этого сказать еще нельзя.

Будущая академия представляется Преосвященному высшей образовательной школой. Характер этой школы, однако, у него очерчен довольно туманно. Автор «Записки», как-будто, хочет сделать академию богословским факультетом и устранить из нее науки, не связанные с богословием, именно – гражданскую историю всеобщую и русскую, историю иностранных литератур и древние языки (стр. 22). Но в то же время он рекомендует сохранить в академиях в широком объеме науки философские и русскую литературу (стр. 21). Самые мотивы исключения ил академического курса светских наук, в «Записке» выставлены странные. Первый мотив тот, что светские науки будто бы «навсегда приговорены к крайне неудовлетворительному преподаванию духовных профессоров, неспособных (??) к изучению сих наука, по своей неподготовленности». Второй мотив к исключению светских наук из академического курса тот, что эти науки «бывают причиной быстрого обленения прилежных семинаристов, поступающих в академию». Наконец, третий мотив: «нет никакого смысла читать эти огромные доктрины по два часа в неделю (?) один год; нет никакой возможности усвоить их и преподавать не знающему новых языков сельскому провинциалу» (!?). В этих соображениях почтенного автора трудно что-либо понять. Почему духовные профессора не способны к преподаванию светских наук? Каким образом, будучи неспособны к изучению русской гражданской истории, они могут и должны преподавать русскую литературу, да еще в широких размерах? Каким образом светские науки способствуют «обленению прилежных семинаристов»? Почему, наконец, «не знающий новых языков сельский провинциал» не может слушать курса западно-европейской литературы в академии и отлично слушает тот же курс в университете? При осуществлении проекта Преосвященного, думаем, трудно было бы исполнит и его настойчивый, много раз повторяемый им, совета, об изучении источников богословия. Совет этот, конечно, хороший, хотя и не новый. Но ведь источники православного богословия главным образом написаны на древних языках, к преподаванию которых Преосвященный считает неспособными академических профессоров и от изучения которых он освобождает студентов... Вообще определение состава академического курса наук дело очень серьезное, и к нему следовало бы отнестись с большим вниманием и осторожностью, чем какие можно видеть в «Записке», пытающейся установить основы академической реформы. С почтенным автором «Записки» вполне можно согласиться, когда он требует расширения преподавания в академиях таких богословских наук, как Св. Писание и Патрология. Но его желание удалить из академического курса «значительное количество» светских наук, по нашему мнению, не может привести к благим результатам; во всяком случае, церковного духа таким путем не создать.

Переходя от учебной части академии к воспитательной, Преосв. Антоний проектирует для первого времени превращение одной из академий в чисто духовную. Побуждением к этому для Преосвященного служат «стеснения и страдания благоговейно настроенных, церковного духа юношей, законных сынов академии, претерпевающих и студенческом быту такую же пытку, как Исаак от Измаила». «Как они прячутся для молитвы, как уединяются по коридорам во время попоек, как вынуждены бывают слушать богохульства товарищей и циничные кощунства профессоров, каково им есть в великом посту рыбу, слушать часовую всенощную, видеть смех на клиросах, чтение романов в рядах невольных богомольцев и пр. и пр.»! «Дайте», – взывает Преосвященный, – «этим мученикам христианства свободу вероисповедания, соедините их в одну академию, прежде чем их или развратила, или притупила и ожесточила среда буйных товарищей и профессоров скептиков. В академии, назначенной для «мучеников христианства», по мысли Преосвященного, должны быть юноши, желающие быть священниками и монахами; они должны носить духовную одежду и соблюдать по очереди церковную службу; духовными должны быть и профессора, – по крайней мере, на богословских кафедрах (стр. 24).

По поводу изложенного, прежде всего, заметим, что сведения «Записки» о стеснениях и страданиях в академиях благоговейно настроенных студентов для нас являются совершенно новыми. Позволяем себе думать, что в этих сведениях гораздо более чувства, чем точности. Во всяком случае, в Киевской академии никогда не было ни гонений на христианство, пи мучеников христианства... Затем, против создания особой академии для священников и монахов, проектируемого Преосвященным, едва ли можно возражать. Но согласиться с ясным желанием Преосвященного, чтобы и все четыре академии были сделаны священническими и монашескими, полагаем, не так легко. Ведь богословскими науками могут интересоваться и такие люди, которые вовсе не намереваются быть священниками или монахами. Неужели Церковь должна оттолкнуть их? По нашему разумению, Церковь может только желать, чтобы свет ее учения распространялся возможно шире, чтобы духом этого учения были обвеяны не только непосредственные служители церковного дела, но и люди, трудящиеся на других поприщах общественной жизни. По-видимому, не о стеснении доступа в академии путем превращения их в специально священнические школы должно хлопотать, а о том, чтобы академии широко открывали своп двери всякому, кто верует в силу Православной Церкви, кому дорога Христова истина.

В заключение своих беглых заметок о «Записке» позволим себе сказать два слова по поводу отношения автора «Записки» к академической пауке и к академическим профессорам. Отношение это крайне суровое, резко отрицательное. Академическую науку Преосвященный представляет (стр. 22) сплошным, делаемым без зазрения совести, плагиатированием, при чем первоисточники науки, остаются неизвестными даже профессорам. Корпорации профессоров он считает (стр. 26) «вырождающимися учеными обществами», в которых господствуют интриги, зависть, кумовство, индифферентизм, и чисто семейное начало в отношении к научным интересам. Столь резкого отзыва академии, думаем, не получили доселе даже от своих злейших врагов. В устах же автора «Записки», много лет жившего академическою жизнью, письменно и устно заявлявшего о своей любви к академии, подобный отзыв, представляется прямо чем-то невероятным... Академическая наука, может быть, далека от своего идеала. Но в целом она все-таки есть нечто весьма значительное, и к ней должно относиться не с насмешкой и осуждением, как, делает это Преосвященный, а с почтением. Как бы ни были многочисленны недостатки академической науки, тем не менее, все то, что мы имеем по богословию, вышло, за немногими исключениями, из академий, сделано или самими профессорами или под руководством профессоров. Доселе у нас почти невозможно было заниматься богословской наукой вне академий; думаем, долгое время так будет и впредь. Благотворное влияние академической среды в атом отношении, полагаем, не мог не испытать на себе и сам почтенный автор «Записки», ученая деятельность которого падает именно па время пребывания в академической корпорации.

Что касается нравственного облика академических корпораций, низведенных Преосвященным на степень вырождающихся обществ, то говорить об этом мы считаем неудобным. Можем лить пожалеть о том, что почтенному автору «Записки», ко званию почетного члена академий, приходится быть в таком «дурном обществе», какое, по его мнению, представляют академические профессора.

16-го декабря 1905 г. состоялось редакционное собрание профессорской корпорации. В этом собрании была заслушана докладная записка И. Кудрявцева, В. Рыбинского и свящ. А. Глаголева следующего содержания:

«В настоящее, исключительное но своему значению, время, когда намечаются, разрабатываются и осуществляются коренные реформы в областях, политической и церковной, при сильнейшем брожении всех общественных элементов, Киевская духовная Академия, почти триста лет стоящая в центре церковной жизни юго-западного края, призывается и обязывающими воспоминаниями своего прошлого, и властными требованиями настоящего – без всякого замедлении взять на себя посильное выполнение своей естественной миссии научной разработки и всестороннего уяснения различных сторон предстоящей церковной реформы, равно как освещения – с православно-христианской точки зрения – важнейших явлений в религиозной, научной, художественной, политической и общественной жизни нашей родины. Для более успешного выполнения этой миссии Академия нуждается в таком периодическом издании, которое, объединив около себя – в качестве сотрудников и читателей – лиц, убежденных в теоретической истинности и практической ценности православно-христианского миропонимания, особенно бывших и настоящих воспитанников Академии, служило бы им органом для обмена мнениями по современным вопросам, давая вместе с тем Академии – в полном составе сплоченных около нее сил – возможность своевременно отзываться на вопросы жизни в ту эпоху истории, когда оса именно обязанность налагается на Академию. «Труды Киевской духовной Академии» не могут вполне отвечать намеченной задаче, во-первых, потому что, прежде всего, и главным образом они служат (как и должны служить) осуществлению другой, не менее важной и для высшей богословской школы неотменно обязательной, задаче строго научной разработки различных отраслей богословского ведения, оставляя для научно-популярных и публицистических статей сравнительно мало места, для газетного же материала и совсем закрывая свои страницы, а во-вторых, потому, что ежемесячное издание не в состоянии уследить за быстрым движением современной жизни, в чем каждый мог убедиться хотя бы за последнее полугодие. В виду сказанного мы считаем не только своевременным, но и неотложным делом, вспомнив недавнее прошлое нашей Академии, возобновить издание при Киевской духовной Академии, рядом с «Трудами Академии», еженедельного органа, посвященного освещению современной жизни – во всех ее проявлениях – с православно-христианской точки зрения. Мы убеждены, что проектируемое издание, отвечая насущной потребности времени, значительно посодействует более широкому распространению среди читающего общества «Трудов Академии» и других академических изданий. Основою для такой уверенности, на ряду с уроками прошлого нашей Академии, для нас служат настойчивые заявления в этом роде со стороны бывших воспитанников нашей Академии, а также со стороны духовенства.

Проектируемое издание могло бы быть организовано на следующих основаниях:

1) Журнал выходит один раз в неделю, по воскресеньям, в объеме двух печатных листов каждый помер, под названием «Киевское Воскресное Слово»;

2) программа журнала следующая:

I.Отдел публицистический: статьи по вопросам, выдвигаемым церковною, политическою и общественною жизнию нашего времени.

II.Отдел научно-литературный: краткие популярные статьи по всем отраслям наук, преимущественно богословских; очерки и рассказы.

III. Отдел критико- библиографический.

IV. Обозрение внутреннее и иностранное.

V. Смешанный отдел: письма, заметки, выдержки и проч.

VI. Ответы редакции на вопросы подписчиков.

3) Подписная цена – 5 рублей в год, а вместе с «Трудами Академии» 9 рублей в года, (одновременно с этим подписную цену на «Труды» можно бы понизить до 6-ти рублей).

4) Журнал издается на основании нового положения о печати без предварительной цензуры Ректора Академии.

5) Редактор журнала выбирается из состава академической корпорации закрытой подачей голосов па тот же срок, как и редакторе «Трудов» (редакцию того и другого журнала может вес и одно и то же лицо, но в таком случае ему избирается помощник, с которыми, редактор делить свои обязанности по взаимному соглашению).

По имеющимся у нас данным журнал со стороны сотрудников и литературного материала можно считали обеспеченным. Не так твердо стоит другая сторона дела – экономическая, но мы полагаем, что Академия, находившая в свое время средства для издания «Воскресного Чтения», найдет таковые и для издания «Киевского Воскресного Слова». По нашему расчету на печатание проектируемого журнала в количестве 600 экземпляров потребуется 2200–2500 рублей в год, Не найдет ли Собрание возможным, буде наше предложение будет принято, разрешить расходовать на этот предмет из редакционных сумм – в том расчете, что если не в наступающем, то в следующем подписном году означенная сумма возвратится к своему источнику, будучи покрыта подписною платой?

Если бы Собрание согласилось с нашим предложением, то проектируемый еженедельник, при энергичном ведении дела, мог бы начать выходить в Свет, не позже 15-го января 1906-го года. Откладывать осуществление этого дела на неопределенное время было бы в высшей степени нежелательно в виду исключительной важности переживаемого вами момента, возлагающего на Академию соответствующие задачи».

Приведенная Записка была подвергнута обсуждению, из которого выяснилось, что идея академического еженедельника признается почти всеми членами корпорации заслуживающею сочувствия. Вместе с этим, однако, выяснилось и то, что в материальном отношении для проектируемого в Записке издания могут встретиться большие затруднения. Последнее обстоятельство побудило отложить осуществление мысли об академическом еженедельнике до более благоприятного будущего.

После обсуждения приведенной выше докладной записки в собрании были произведены выборы редактора академического журнала. Пред началом выборов проф. В.Ф. Певницкий заявил о своем отказе редактировать академический орган. Преосвященный Ректор Академии выразил от лица всей корпорации глубокую благодарность В.Ф. Певницкому за его многолетние труды на должности редактора академического журнала. Прот. И.Н. Корольков и П.П. Кудрявцев обратили внимание на то, что В.Ф. Певницкий был не только бессменным редактором академического ежемесячника, а и самым неутомимым сотрудником его, помещая в прежние годы иногда до 30 печатных листов, выступая и в качестве ученого, и в качестве публициста, и в качестве проповедника. Произведенной, затем, закрытой баллотировкой редактором «Трудов» был избран экстра-ординарный профессор В. Рыбинский. При этом членами корпорации было выражено желание, чтобы академический журнал, оставаясь по-прежнему главным образом органом научным, открывал свои страницы и для обсуждения вопросов современной церковно-общественной жизни.

Вл. Рыбинский