Предисловие

Споры историков о датах жизни Сергия Радонежского. «Житие» Сергия Радонежского – главный источник его биографии. Епифаний Премудрый – первый биограф преподобного. Переработка текста Епифания Пахомием Логофетом в связи с канонизацией Сергия Радонежского. Дальнейшие переработки «Жития» и появление противоречий в биографии Сергия. Поиски подлинного текста Епифания Премудрого. Его находка Б. М. Клоссом

В истории России XIV столетие занимает особое место. Этот период стал временем возвышения Москвы, когда вокруг нее началось объединение русских земель. Если в начале века Московское княжество едва заметно среди своих более сильных соседей, то уже через несколько десятилетий ситуация коренным образом изменилась и московский князь Дмитрий Иванович Донской смог выставить на Куликово поле против иноземных поработителей объединенные силы почти всех русских княжеств. Тем самым были заложены основы будущего единого Русского государства.

Но фундамент могущества Москвы был построен не только ратным трудом и мирной политикой московских князей: он явился результатом деятельности множества людей. Немалая заслуга в том, что именно Москва стала столицей Российского государства, принадлежала Сергию Радонежскому – одной из самых заметных фигур отечественной средневековой истории.

Пожалуй, ни об одном из русских святых не написано так много, как об основателе Троице-Сергиевой лавры. Тем не менее, уже при первом знакомстве с этой литературой обнаруживается странная и удивительная картина: на первый взгляд, о жизни Сергия Радонежского мы знаем практически все, и в то же время оказывается, что почти ничего. Это утверждение, кажущееся парадоксальным, объясняется весьма просто – нам известны практически все основные вехи жизненного пути преподобного, но при этом мы до сих пор не можем точно сказать, когда в его жизни происходили те или иные события.

Достаточно упомянуть о том, что до сих пор даже среди специалистов, профессионально занимающихся историей XIV в., нет единства мнений по такому, казалось бы, простому вопросу – когда Сергий появился на свет? Укажем, что в имеющейся в нашем распоряжении литературе это событие датируется временем от 1313 до 1322 г. Говоря о дате основания преподобным Троице-Сергиевой лавры, исследователи оперируют промежутком между 1334 и 1345 г. Неясно и то, сколько лет прожил Сергий (70 или 78), а отсюда по-разному определялось время его кончины (1391, 1392 или даже 1397 г.). Что же касается других эпизодов его биографии, то разница в их датировке порой достигает нескольких десятилетий. Относительно же некоторых из них у нас нет полной уверенности в том, что они происходили в действительности, а не были приписаны преподобному «задним числом». В частности, это касается знаменитого свидания Сергия Радонежского с Дмитрием Донским накануне Куликовской битвы: некоторые исследователи полагали, что его вообще не было, другие, с неохотой все же признавая реальность этой встречи, связывали ее с совершенно другими событиями.

Следует отметить, что данный разнобой взглядов характерен не только для старой, но и для новейшей литературы, посвященной Сергию Радонежскому. В этом легко убедиться, если заглянуть в последние по времени труды по этой тематике Н. С. Борисова, Б. М. Клосса, В. А. Кучкина и других авторов¹.

Причины подобной разноголосицы историков во многом лежат на поверхности. Хотя имя Сергия Радонежского неоднократно встречается на страницах русских летописей, главным источником о жизни преподобного является его «Житие».

Еще в XIX в. исследователями было установлено, что работу над «Житием» Сергия начал младший современник преподобного Епифаний Премудрый. Об этом становится известным из ряда списков памятника, где тот прямо называется создателем «Жития», а также из предисловия, где автор, приступая к своему труду, жалуется на то, что по прошествии 26 лет после смерти святого (т.е. к 1418 г.) так и не было создано его биографии.

О первом биографе Сергия сведений сохранилось немного. Он родился приблизительно в середине XIV в. и, судя по косвенным свидетельствам источников, был уроженцем Ростова. Подобно Сергию, в юности он оставил мир и принял постриг в ростовском монастыре Григория Богослова, славившемся своей библиотекой. В «Затворе», как именовали этот ростовский монастырь, жил в это время до своего ухода на проповедь и знаменитый впоследствии Стефан Пермский, с которым Епифаний делил труды, «ему совопросник и собеседник бяше». Позднее жизненные обстоятельства привели Епифания в обитель преподобного Сергия, и он стал его учеником, проведя в Троицком монастыре значительную часть своей жизни. Помимо «Жития» Сергия ему принадлежит еще ряд произведений, одним из которых является «Житие» Стефана Пермского. Сочинения Епифания Премудрого отличаются пышным риторическим стилем, насыщенным метафорами и сравнениями, часто встречаются элементы народно-бытовой речи². Однако труд Епифания остался неоконченным – работу над ним он начал осенью 1418 г., но уже через несколько месяцев – 14 июня 1419 г. он умер, доведя изложение жизни Сергия примерно до половины его жизненного пути.

Как выяснил Б. М. Клосс, Епифаний Премудрый скончался вскоре после начала работы над «Житием» Сергия. Исследователь относит его кончину к концу 1418–1419 г. Основанием для этого послужил список погребенных в Троице-Сергиевой лавре, составители которого отметили, что Епифаний умер «около 1420 г.»³. Историк соотнес это указание со свидетельством древнейшего пергаменного Троицкого синодика 1575 г. В его начальной части записаны три Епифания, один из которых – несомненно Епифаний Премудрый. Затем в этом источнике отмечено имя княгини Анастасии, супруги князя Константина Дмитриевича, о которой из летописи известно, что она скончалась в октябре 6927 г.⁴ При мартовском летоисчислении это дает октябрь 1419 г., при сентябрьском стиле – октябрь 1418 г. Поскольку Епифаний Премудрый скончался ранее княгини Анастасии, его смерть следует отнести ко времени до октября 1418 г. или до октября 1419 г.⁵ Но первая из этих двух дат отпадает по той причине, что Епифаний приступил к написанию «Жития» Сергия только в октябре 1418 г. (в предисловии к нему агиограф сообщает, что после смерти Сергия прошло уже 26 лет, т.е. подразумевается дата 25 сентября 1418 г.). Таким образом выясняется, что Епифаний Премудрый скончался в промежуток между октябрем 1418 г. и октябрем 1419 г. Мы имеем возможность уточнить дату смерти Епифания, благодаря тому, что его имя упоминается в рукописных святцах в числе «русских святых и вообще особенно богоугодно поживших», но официально не канонизированных Церковью. В частности, по данным архиепископа Сергия (Спасского), оно встречается в составленной в конце XVII – начале XVIII в. книге «Описание о российских святых», неизвестный автор которой расположил памяти русских святых не по месяцам, а по городам и областям Российского царства. Другая рукопись, содержащая имена русских святых, была составлена во второй половине XVII в. в Троице-Сергиевом монастыре и поэтому богата памятями учеников Сергия Радонежского. Изложение в ней идет не по городам, как в первой, а по дням года. Оба этих памятника называют днем памяти Епифания 12 мая. Архиепископ Сергий в своей работе также пользовался выписками из рукописных святцев конца XVII в., присланных ему жителем Ростова Н. А. Кайдаловым. Их оригинал сгорел в пожар 7 мая 1868 г. в Ростове, но выписки, сделанные из них, полны. В них внесено немало неканонизированных русских святых, в том числе и Епифаний Премудрый. Днем памяти, а следовательно, и кончины Епифания в них названо 14 июня⁶. Учитывая, что Епифаний Премудрый, судя по всему, происходил из Ростова, а также то, что 12 мая отмечается память св. Епифания Кипрского, соименного Епифанию Премудрому, становится понятным, что точная дата кончины агиографа содержится в источнике ростовского происхождения. На основании этого, зная год смерти Епифания, можно с достаточной степенью уверенности полагать, что Епифаний Премудрый скончался 14 июня 1419 г.

Правда, в последнее время появилось утверждение, что он умер гораздо позже. По мнению В. А. Кучкина, свидетельство об этом находим в «Похвальном слове Сергию Радонежскому», принадлежащему перу Епифания. В нем имеется упоминание о раке мощей преподобного, которую целуют верующие. На взгляд исследователя, эта фраза могла появиться только после 5 июля 1422 г., когда во время «обретения мощей» Сергия его гроб был выкопан из земли, а останки положены в специальную раку. Этим словом в христианской церкви ныне именуют большой ларец для хранения останков святых. Раки ставились в храме, обычно на возвышении, и делались в форме саркофага, иногда в виде архитектурного сооружения. Отсюда В. А. Кучкин делает два вывода: во-первых, «Слово похвальное Сергию Радонежскому» было написано Епифанием Премудрым после 5 июля 1422 г., а во-вторых, оно появилось не ранее «Жития» Сергия, как полагают в литературе, а позже его⁷. Однако, как выяснил тот же В. А. Кучкин, слово «рака» в древности имело несколько значений. Хотя чаще всего оно обозначало «гробницу, сооружение над гробом», встречаются примеры его употребления в значении «гроб»⁸. Если же обратиться непосредственно к тексту Епифания и не «выдергивать» из него отдельное слово, то становится понятным, что в «Похвальном слове Сергию» агиограф вспоминал события 1392 г., связанные с похоронами преподобного. Многие из знавших троицкого игумена не успели на его погребение и уже после смерти Сергия приходили на его могилу, припадая к надгробию, чтобы отдать ему последние почести⁹. Но окончательно в ошибочности рассуждений В. А. Кучкина убеждает то, что в средневековье существовал широко распространенный обычай устанавливать пустые раки над местом захоронения святого или, иными словами, над мощами, находившимися под спудом. При этом зачастую они ставились над гробом святого еще задолго до его прославления. Так, над могилой Зосимы Соловецкого (умер в 1478 г., канонизирован в 1547 г.) его ученики поставили гробницу «по третьем же лете успениа святаго»¹⁰.

О всей дальнейшей жизни основателя Троице-Сергиева монастыря становится известным из сочинения другого агиографа¹¹ – Пахомия Логофета. Он являлся выходцем со знаменитого Афона, был по происхождению сербом и появился на Руси во второй половине 1430-х годов, прожив около 20 лет в Троицкой обители. Будучи «профессиональным» литератором (на это указывает его прозвище: логофет – «словоположник, письмоводец, канцелярист»), Пахомий выполнял работу по официальным заказам и получал за свой труд плату. На Руси он прославился как составитель житий, служб и канонов. По подсчетам исследователей, его перу принадлежат 10 житий, ряд похвальных слов и сказаний, 14 служб и 21 канон.

Именно им через два десятилетия после смерти Епифания было написано полное «Житие» Сергия. Каковы же были побудительные причины к созданию Пахомием «Жития» Сергия? Оказалось, что эта переделка была осуществлена при игумене Троице-Сергиева монастыря Зиновии (1432–1445). Ее появление было самым тесным образом связано с канонизацией основателя обители в середине XV в.

По мнению Б. М. Клосса, одной из причин составления Пахомием Логофетом нового «Жития» Сергия стала необходимость сокращения текста Епифания для более удобного использования в богослужебной практике. Но самым главным, на его взгляд, явилось то, что время игуменства Зиновия пришлось на сложное в политическом отношении время феодальной войны второй четверти XV в. В условиях ожесточенной и полной драматизма борьбы за великое княжение, монастырские власти сочли за лучшее «исправить» некоторые факты из жизнеописания святого, которые в быстро меняющейся обстановке могли бы вызвать ненужные ассоциации. В частности, Б. М. Клосс указывает, что преемником Сергия Радонежского и новым игуменом в Троицкой обители сразу после смерти преподобного стал Савва Сторожевский, позднее основавший известный Савво-Сторожевский монастырь близ Звенигорода. Но Звенигород входил в удел злейшего противника великого князя Василия Темного – его дяди князя Юрия Дмитриевича, и поэтому монастырские власти посчитали необходимым не упоминать имени подлинного преемника Сергия, а представить дело так, что после кончины преподобного Троицкую обитель возглавил другой ученик Сергия – Никон¹².

Имеющиеся в нашем распоряжении факты, на первый взгляд, подтверждают правоту Б. М. Клосса. Созданное Пахомием «Житие» Сергия дошло до нас в нескольких редакциях, которые отличаются друг от друга набором включенных в них фактов из биографии преподобного. К примеру, в наиболее полной третьей редакции имеется сюжет об основании Голутвинского монастыря под Коломной, который отсутствует в первой редакции. Вместе с тем объяснение Б. М. Клосса не дает ответа на вопрос – почему данный факт не нашел отражения в первой редакции труда Пахомия Логофета? Голутвинский монастырь изначально был основан на великокняжеской земле и не был никоим образом связан с противниками великокняжеской власти в период феодальной войны второй четверти XV в. Версия Б. М. Клосса не дает ответа и на другой вопрос. Различные варианты «Жития» Сергия, написанные Пахомием, помимо различного набора включенных в них сюжетов, отличаются и их хронологической последовательностью. Если в первом варианте своего труда Пахомий помещает рассказ о начале Андроникова монастыря после сообщения о победе Дмитрия Донского над Мамаем, то в третьей редакции ставит его ранее этого события.

Не отрицая роли политического фактора при написании Пахомием Логофетом различных редакций «Жития», следует все же дать иное объяснение отмеченным нами переменам в тексте памятника. Прежде всего, они были вызваны тем, что переработка Пахомием «Жития» Сергия была самым тесным образом связана с прославлением основателя Троицкого монастыря в середине XV в.

И тогда и сейчас канонизация являлась не одномоментным событием, а достаточно длительным процессом. Главным его условием было то, что прежде чем церковь признавала человека святым, развитие его культа должно было пройти, по крайней мере, Две стадии. Первой из них являлось местное почитание (в узком смысле этого слова) – в пределах одного монастыря или населенного пункта, а второй – в более широких границах: обычно в отдельно взятой области, княжестве или епархии. В последнем случае также принято говорить о местном почитании (но в широком значении данного термина). И только затем принималось решение о канонизации в рамках всей церкви.

Первый шаг к признанию культа троицкого игумена был сделан 5 июля 1422 г., когда накануне тридцатой годовщины со дня кончины преподобного состоялось «обретение мощей» Сергия Радонежского, в результате чего устанавливается местное почитание святого. Его дальнейшее развитие происходило во время игуменства в Троицком монастыре Зиновия. Именно при нем, в 30-е годы XV в. закладываются традиции великокняжеских, а затем царских походов на богомолье в Троицкий монастырь, приуроченных ко дню кончины святого 25 сентября – в этот период известны, как минимум, два посещения Троицы в данный день великим князем Василием Темным¹³.

Для последующих действий по прославлению Сергия Радонежского требовалось его полное жизнеописание. Но имевшееся к тому времени в Троицком монастыре «Житие», составленное Епифанием, доводило его биографию лишь до событий начала 60-х годов XIV в. и ничего не говорило о последующих 30 годах его жизни – именно том времени, когда, по выражению Епифания Премудрого, «преподобный отець наш провосиалъ есть въ стране Русстей»¹⁴. Поэтому перед властями обители встала задача закончить труд Епифания. Это дело было поручено появившемуся в Троицком монастыре в 1438 г. Пахомию Логофету, который в конце июля – сентябре 1439 г. создал первый вариант полного «Жития» Сергия.

По предположению Б. М. Клосса, первый вариант своего труда Пахомий Логофет написал в 1438 г.¹⁵ Можно попытаться более точно определить время его создания. Московский летописный свод конца XV в. под 1439 г. сообщает о приходе к Москве в пятницу 3 июля татарской рати во главе с царем Махмутом. Набег оказался внезапным, и великий князь, не успев собраться с силами, вынужден был отойти за Волгу, оставив в городе своего воеводу князя Юрия Патрикеевича. Самый сложный момент осады, вероятно, пришелся на 5 июля – праздник обретения мощей Сергия, и можно предположить, что в этот день великий князь возносил молитвы троицкому игумену. Последующие события развивались в пользу москвичей: Махмут, безуспешно простояв под столицей 10 дней, вынужден был отойти прочь¹⁶. Очевидно, увидев в этом божественное провидение, благодарный Василий Темный решился совершить богомолье в Троицкий монастырь на день памяти Сергия Радонежского. О том, что великий князь был в Троицком монастыре 25 сентября 1439 г., становится известным из его жалованной грамоты на село Сватковское Переяславского уезда¹⁷. Поскольку поездка великого князя являлась делом государственной важности и готовилась заблаговременно, следует думать, что предупрежденные о ней монастырские власти решили подготовить к визиту высокого гостя полное «Житие» основателя обители. Если это так, то время написания Пахомием первой редакции своего труда можно определить концом июля – сентябрем 1439 г.

В качестве основы для него Пахомий взял текст Епифания, который предстояло дополнить рассказом о второй половине жизни Сергия. Не исключено, что агиограф мог использовать оставшиеся в монастыре подготовительные материалы своего предшественника, которые тот не успел обработать из-за своей кончины. Но для работы был отведен слишком короткий срок (ее необходимо было закончить к 25 сентября – годовщине смерти преподобного), и Пахомию удалось написать лишь довольно небольшой текст о последних 30 годах Сергия. Однако на фоне обстоятельного повествования Епифания произведение Пахомия, по объему составлявшее лишь четвертую часть епифаньевского, выглядело довольно блекло и скромно. Стремясь избежать этого диссонанса, Пахомий вынужден был кардинально сократить текст своего предшественника. В итоге проблема была решена – если посмотреть на структуру произведения Пахомия, то легко убедиться, что описание первой половины жизни троицкого настоятеля, основную канву которой он позаимствовал у Епифания, по объему примерно совпадает с той частью, которую написал сам Пахомий. Ограниченность времени, отпущенного Пахомию для работы над «Житием» Сергия, привела также к тому, что в первом варианте своего труда им не был использован ряд известий о жизни преподобного, которые содержались в уже написанных к тому времени Троицкой и других летописях.

Другая особенность текста Пахомия определялась основной задачей, стоявшей перед ним, – предстоящей канонизацией Сергия. Главным основанием, по которому начиналось любое дело о причислении того или иного подвижника к лику святых, во все времена служил дар чудотворений. Поэтому неудивительно, что Пахомий наряду с изложением фактов биографии Сергия столь пристальное внимание уделяет этой стороне и включает в текст своего произведения семь эпизодов с различного рода «чудесами».

Несмотря на то, что с поставленной задачей по написанию «Жития» Сергия, наличие которого являлось необходимым формальным моментом для канонизации, Пахомий в целом справился, преподобный в конце 1430-х годов так и не был причислен к лику святых. Объяснялось это тем, что официально право причисления к лику святых всегда принадлежало главе Русской православной церкви. Между тем, в это время на Руси митрополита долгое время не было. Рукоположенный в 1437 г. константинопольским патриархом Иосифом на этот пост митрополит Исидор уже через полгода после своего прибытия на Русь отправился в Италию для участия во Флорентийском соборе, созванном для решения вопроса об объединении западной и восточной церквей. Так как первый вариант «Жития» Сергия составлялся в спешке, монастырские власти решились подготовить к возвращению Исидора на Русь новую, вторую по счету, более полную редакцию жизнеописания преподобного. По наблюдениям Б. М. Клосса, она была пополнена по тексту Епифания Премудрого и другим источникам. Исследователь относит время ее создания к 1437–1440 гг.¹⁸ Однако эту датировку можно сузить. Поскольку первая попытка канонизации Сергия в 1439 г. не удалась, следует думать, что Пахомий работал над второй редакцией жизнеописания преподобного на протяжении 1440 г.

Но и на этот раз канонизации основателя Троицкого монастыря не произошло. Препятствием для нее стали внешние обстоятельства. Хотя митрополит Исидор возвратился в Москву в марте 1441 г., уже через три дня, по распоряжению Василия Темного, он был низложен за то, что принял унию. Понятно, что в этих условиях церковной и светской власти было не до прославления Сергия.

Тем не менее, троицкий игумен Зиновий не оставлял надежд на успех своего дела. Соответственно продолжал работать и Пахомий. В преддверии столетнего юбилея обители, который приходился на осень 1445 г. и мог стать удобным поводом для канонизации ее основателя, появилась составленная Пахомием третья, наиболее полная редакция «Жития» Сергия, полностью соответствовавшая житийным канонам. При работе над ней агиограф учел критику, очевидно, имевшую место, – сделал уточнения в ранее написанном тексте, добавил пропущенные им эпизоды биографии Сергия, а самое главное, дополнил свое произведение рассказом об обретении мощей святого и его посмертных чудесах – без их наличия канонизация даже формально не могла быть проведена. Б. М. Клосс относит составление третьей редакции ко времени «около 1442 г.» Основанием для этого послужило то, что в заключительной похвале Сергию делается акцент на его чудесной способности примирять враждующих «православных царей», а именно в 1442 г. в Троицком монастыре произошло примирение Василия Темного и Дмитрия Шемяки. Одновременно в тексте самой редакции превозносятся добродетели отца Шемяки – князя Юрия Дмитриевича¹⁹. Соглашаясь с наблюдениями ученого, все же стоит создание третьей редакции отнести к периоду не «около 1442 г.», а ко времени сразу после того, как в 1442 г. примирились ранее враждовавшие князья. С учетом же предстоявшего юбилея, работу Пахомия, вероятно, нужно датировать 1443–1444 гг.

Одновременно Зиновию удалось найти лазейку в строгих церковных правилах. Хотя к этому времени официально утвержденного митрополита на Руси по-прежнему не было, расчет Зиновия строился на том, что его обязанности исполнял владыка Иона, «нареченный» в митрополиты еще в 30-е годы XV в., но не утвержденный на этом посту патриархом. Поскольку Троицкий монастырь входил в митрополичью область, управлявшего ею Иону можно было рассматривать не как митрополита, а как епархиального владыку. Таким образом Иона имел формальное право объявить Сергия святым в пределах митрополичьей области, иными словами, в границах Московского княжества.

Но этому помешали два события, случившиеся в один и тот же год. День в день, ровно за три месяца до предполагавшегося юбилея, а именно 7 июля 1445 г. произошел знаменитый Суздальский бой, в результате которого Василий Темный попал в татарский плен, а на великокняжеском столе оказался Дмитрий Шемяка. Политическая ситуация коренным образом изменилась, и Пахомий был вынужден приступить к переделке созданного им жизнеописания Сергия, срочно сокращая и обезличивая его. Так возникла следующая, уже четвертая редакция «Жития». Однако и на этот раз труд агиографа остался невостребованным. Вскоре умирает сам Зиновий, затем последовала чехарда троицких игуменов, которые менялись в зависимости от того, как изменялась политическая ситуация на Руси. Всего за три года в монастыре сменилось три настоятеля. Лишь после поставления игумена Мартиниана (1447–1454) дело канонизации Сергия сдвинулось с мертвой точки. Очевидно, именно в начале его игуменства основатель обители был канонизирован в пределах Московской земли. Во всяком случае, из документа 1448 г. явствует, что к этому времени Сергий Радонежский уже вошел в пантеон святых, почитавшихся в Московском княжестве, т.е. получил местное почитание в широком смысле этого слова – в пределах Московской земли. Речь идет о докончании Василия Темного и Ивана Андреевича Можайского. Имя Сергия также фигурирует среди «всех святых и великих чюдотворець земли нашеа», которые упомянуты в «проклятых грамотах» князя Дмитрия Шемяки великому князю Василию Темному, составленных в начале 1448 г.²⁰

Что же касается общегосударственной канонизации, это произошло чуть позже. В 1449 г. Третья Пахомиевская редакция «Жития» Сергия была дополнена описанием чудес, случившихся у гроба Сергия в 1448 и 1449 гг., последнее из которых датируется 31 мая 1449 г.²¹ Понятно, что данный документ был составлен не случайно. Из сообщения летописца становится известно, что 15 декабря этого же года на церковном соборе в митрополиты «всея Руси» был поставлен владыка Иона²². Очевидно, тогда же и была произведена общерусская канонизация Сергия – именно к началу заседаний этого собора и был приурочен рассказ о самых последних по времени «чудесах» Сергия.

Впоследствии «Житие» Сергия неоднократно перерабатывалось для различных целей другими книжниками. В частности, оно было включено в переработанном виде в летописный свод 1518 г., к которому восходят Вторая Софийская и Львовская летописи. «Житие» преподобного читается также в Никоновской летописи и входит в состав Степенной книги. В середине XVI в. «Житие» Сергия было включено митрополитом Макарием в состав Великих Четьих Миней, которые были задуманы как грандиозный свод «всех святых книг, которые в Русской земле обретаются, и с новыми святыми чудотворцы». В XVII в. к работе над «Житием» Сергия обращались такие известные писатели своего времени, как Герман Тулупов, Симон Азарьин, святитель Димитрий Ростовский. В следующем столетии дань этой тематике отдали митрополит московский и коломенский Платон (Левшин) и даже сама императрица Екатерина II. XIX век также внес свой вклад в агиографию преподобного Сергия. Новое житие было составлено митрополитом московским Филаретом (Дроздовым)²³. В XX в. вклад в агиографию преподобного Сергия внесли архимандрит Никон и патриарх московский и всея Руси Алексий I²⁴. Столь частое появление новых переработок «Жития» во многом объясняется тем, что оно использовалось в церковных службах и читалось в уставном порядке за всенощным бдением в Троице-Сергиевом монастыре (лавре) в канун церковных праздников, связанных с именем преподобного.

Таким образом, видим, что традиция переработок «Жития» Сергия, начавшись в XV в., продолжалась более пятисот лет – вплоть до середины XX в., а в виде дальнейших перепечаток различных вариантов жизнеописания Сергия Радонежского, которые снабжаются соответствующими комментариями издателей, продолжает успешно бытовать и поныне.

Все это привело к тому, что за всеми этими переработками постепенно исчезала реальная фигура троицкого игумена, а сам облик Сергия все более и более приобретал трафаретный схематичный вид, изображаясь во многом в соответствии с представлениями и вкусами последующих эпох. Подобное нередко бывает со старыми иконами – поверх первоначального изображения в процессе «поновления» пишется новое, хотя и близкое к оригиналу, но все же отличное от прежнего. В итоге нескольких таких операций лик святого приобретает новые, нехарактерные для него черты.

То же самое можно сказать и о «Житии» Сергия Радонежского. По словам одного из биографов Сергия Радонежского, «этот памятник русской агиографии – один из самых сложных, если не самый сложный среди всех агиографических сочинений русского средневековья. Представленное огромным количеством списков, что само по себе требует колоссального времени на их перекрестное сличение и установление последовательности различных переделок жизнеописания Сергия, Житие основателя подмосковного Троицкого монастыря изобилует такими подробностями из жизни Сергия, которые исключают одна другую. Так, одни списки Жития утверждают, что у Варфоломея (будущего Сергия) было два брата: старший Стефан и младший Петр; другие списки называют только одного старшего Стефана. Одни списки сообщают, что грамоте Варфоломея научил некий старец, случайно встреченный им в поле, другие местом встречи называют лес... В одних списках указывается, что Варфоломей постригся в монахи 20 лет, другие списки возраст молодого монаха определяют по-иному – 23 года. Одни списки утверждают, что церковь Троицы Сергий строил вместе с братом Стефаном, другие – что Сергий строил церковь один. В одних списках говорится, что Спасо-Андронников монастырь в Москве был основан по инициативе ученика и земляка Сергия, монаха Троице-Сергиева монастыря Андроника, другие – по обету митрополита всея Руси Алексея. Основателем другого московского монастыря – Симоновского – одни списки называют того же митрополита Алексея, другие – Алексея и великого князя Дмитрия и добавляют, что новооснованный монастырь получил особую грамоту константинопольского патриарха Нила. В одних списках рассказывается о том, что Сергий ушел из Троицкого монастыря на Киржач, чтобы найти там уединение, другие причиной ухода называют ссору Сергия со старшим братом Стефаном... Житие Сергия говорит, что Сергий был похоронен в основанной им церкви Троицы, но не сообщает, кто его отпевал, а Похвальное слово Сергию утверждает, что Сергий завещал погрести его вне церковных стен и потребовалось вмешательство митрополита Киприана, чтобы похоронить Сергия внутри церкви, где его отпевал сам Киприан»²⁵. Эти несоответствия отмечали уже младшие современники Сергия. Не зря в некоторых списках его «Жития» не упоминается возраст, в котором он умер, если говорится о времени его рождения и наоборот²⁶.

Чтобы восстановить истинный облик той или иной иконы, реставраторы используют широко известный прием – осторожно смывая позднейшие записи, они открывают первоначальный вид изображения. Так же должен действовать и историк. Среди множества списков «Жития» Сергия он должен выбрать древнейшие и тем самым найти первоначальный текст этого памятника, который принадлежит перу Епифания Премудрого.

Однако уже в XIX в. выяснилось, что ни одна из наиболее ранних редакций «Жития» Сергия не содержит исходного текста, написанного первым биографом троицкого игумена. И хотя в заглавиях некоторых из них и значилось имя Епифания Премудрого, все они дошли до нас в переработке Пахомия Логофета.

Тот факт, что у древнейших списков «Жития» Сергия оказалось два автора, поставил перед исследователем его биографии сложную дилемму выбора исходного источника. Мы не случайно заостряем внимание на этом вопросе. От нашего правильного выбора в конечном счете будет зависеть то, каков будет в итоге созданный нами портрет основателя Троице-Сергиева монастыря. Особенно наглядно это видно, если сравнить два изображения преподобного, относящихся к одному и тому же XV в.

Первое из них сохранилось на покрове, изготовленном сразу после «открытия мощей» святого в 1422 г. и положенном на раку Сергия. Вот как характеризует его искусствовед В. В. Нарциссов: «Высокая шапка волос, расчесанных на две стороны, обрамляет узкое скуластое, заметно асимметричное лицо преподобного, образуя своеобразный крутой килевидный очерк лба. Раскосые глаза по-разному ориентированы и близко сдвинуты к переносице. Взгляд обращен непосредственно к зрителю. Нос тонкий, прямой, с ровной плоской спинкой без каплевидного утолщения на конце. Ноздри небольшие, круглые, выделены контуром. Так же подчеркнуто выделены крупные уши. Борода широкая, «лопатой», но не округлая, а как бы неровно обрезанная снизу, не скрывает крупный волевой подбородок».

Следующий по времени создания покров середины XV в. был сделан, вероятно, после канонизации Сергия. «Лик сделался симметричнее, шире и округлее, форма прически ниже и уже, исчез характерный килевидный очерк вверху, лоб стал прямым, на него спадают редки мелкие прядки волос. Отсутствует такая приметная деталь, как пробор, но появляется нечто, отдаленно напоминающее тонзуру. Кроме того, окладистая, ровная и округлая на конце борода полностью скрывает подбородок. Взгляд утратил былую концентрированность и остроту, свидетельствовавшие о внимательном и заинтересованном отношении к миру. Приподнятые к верхним векам зрачки, ровные линии широко расставленных бровей придают лику Сергия сдержанное и бесстрастное выражение самоуглубленного размышления, лишают его былой живости и актуальности. От старого остался узкий разрез глаз и заметно выступающие скулы, а кроме того, традиционный жест правой руки, прижатой ладонью к груди. Жесты рук также по-разному характеризуют изображения преподобного на обоих покровах. В первом из них кисть правой руки чуть прикрыта мантией, что придает движению поразительную достоверность и естественность, позволяет почувствовать его душевную теплоту. Левой рукой Сергий твердо сжимает свернутый свиток. На втором покрове жесты рук более условны и сдержаны, в них появляется едва заметный оттенок церемониальности. Они привносят в образ черты аскетического идеала молчальничества и нестяжательства, интонацию полной отрешенности от мирской суеты»²⁷.

На взгляд искусствоведа, эти изменения в наружном облике изображений Сергия по существу полностью соответствуют характеру той переработки «Жития» Сергия, которую предпринял Пахомий. По определению В. О. Ключевского, «под пером Пахомия наряду с риторическими отступлениями исчезли и те живые, дорогие для историка черты, которые записал в Житие Епифаний по личным воспоминаниям или рассказам очевидцев»... «Пахомий, – добавляет он, – относился к своему труду преимущественно как стилист, равнодушный к историческому факту»²⁸.

Поскольку у наиболее ранних текстов «Жития» оказалось два автора, исследователям стало понятным, откуда взялись противоречия между отдельными его списками при характеристике тех или иных эпизодов биографии Сергия. Тем самым в руках у них появился четкий критерий для определения подлинности или сомнительности фактов жизни основателя Троице-Сергиева монастыря. Так как Епифаний Премудрый, в отличие от Пахомия Логофета, знал преподобного лично, становилось ясным, что в спорных случаях следует доверять Епифанию. Отсюда вытекало направление дальнейшего изучения памятника – поиски списка, отразившего первоначальный текст Епифания. Однако, они оказались безрезультатными. В 1871 г. В. О. Ключевский с горечью был вынужден констатировать: «...доселе не известен список, который можно было бы признать подлинным текстом написанного Епифанием Жития Сергия, без дополнений, внесенных в него позднейшей рукой». Вместе с тем историк попытался определить – какую часть «Жития» написал Епифаний Премудрый, а какую Пахомий Логофет. В частности, В. О. Ключевский обратил внимание на то, что в предисловии к «Житию» (которое могло принадлежать только Епифанию) излагается программа дальнейшего изложения, в которой автор наметил написать текст начиная с рождения святого вплоть до его кончины. Из послесловия к памятнику, которое было составлено Пахомием, выяснялось, что Епифаний «по ряду сказаше о рождении его и о възрасту и о чудотворении (при жизни), о житии же и о преставлении». Отсюда В. О. Ключевский сделал вывод о том, что Епифаний описал земную жизнь преподобного, а Пахомий добавил в него рассказ об обретении мощей (это произошло уже после смерти Епифания) и о последующих чудесах. Но данное наблюдение историка никак не объясняло отмеченные выше противоречия в характеристике отдельных эпизодов жизни Сергия, и поэтому В. О. Ключевский должен был предложить более сложное объяснение. Анализируя некоторые из списков «Жития», он обратил внимание на то, что первая часть памятника стилистически отличается от второй. Этот факт он объяснял тем, что в силу ряда причин Пахомий Логофет переделал редакцию своего предшественника²⁹.

Данный вывод историка получил свое развитие в дальнейшей исследовательской литературе. Так, В. М. Яблонский, рассмотрев одну из групп списков «Жития» и назвав ее «редакцией Е», отмечал, что «в первой ее части... мы имеем, по-видимому, текст наиболее близкий к тексту Епифания». Вместе с тем, оставалось неясным – какая часть памятника может быть точно охарактеризована как принадлежащая перу первого биографа преподобного – Епифания Премудрого³⁰.

Эту трудоемкую и скрупулезную работу сумел проделать Б. М. Клосс. Выявив более 400 рукописей, содержащих «Житие» Сергия, он сравнил списки, определил редакции и дал картину их сменяемости. Благодаря этому среди множества списков исследователю удалось выявить текст, который принадлежал перу Епифания. Об этом ученый писал следующим образом: «В рукописях XVI в. была обнаружена редакция Жития Сергия, не похожая на известные Пахомиевские переработки. В названии ее значится имя Епифания, а в предисловии явно проступают черты младшего современника Сергия Радонежского, общавшегося с келейником преподобного, его старшим братом Стефаном и со старцами, помнившими молодые годы Сергия. По словам автора, он начал собирать материалы для биографии Сергия через год или два после кончины святого старца и закончил свой труд только через 26 лет после смерти Сергия, т.е. в 1418–1419 гг. Стилистические признаки сближают Предисловие и последующий текст, кончая главой «О худости порт Сергиевых и о некоем поселянине» с другими произведениями Епифания Премудрого... Остальная половина памятника представляет компиляцию из известных редакций Пахомия Логофета». И далее ученый приходит к заключению, что «фрагмент Пространной редакции Жития Сергия XVI в., начинающийся с Предисловия и кончающийся главой «О худости порт Сергиевых и о некоем поселянине», является первой частью епифаньевского Жития Сергия (вторая же половина, подвергшаяся тенденциозной переделке, вряд ли сохранилась до нашего времени)»³¹.

Благодаря этому открытию Б. М. Клосса историки получили возможность воссоздавать первую половину жизни Сергия не по случайно набранным фактам из разных переделок его «Жития», а на основании наиболее надежных сведений, содержащихся в древнейших редакциях. Блестящий анализ всей совокупности сохранившихся материалов, проделанный Б. М. Клоссом, служит серьезной основой для всех последующих исследователей.

К сожалению, современникам бывает порой трудно оценить значение того или иного открытия. В этом плане довольно характерна позиция авторов рецензии на книгу Б. М. Клосса с названием «Имитация науки», так свойственным для нашего не столь далекого прошлого. Весь смысл его открытия они видят лишь в том, что «он обнаруживает черты протографичности» в двух списках и датирует Пространную редакцию серединой 20-х годов XVI в. При этом они ставят ему в вину то, что он не учел при характеристике «Жития» Сергия двух списков. Правда, при этом они оговаривают, что «вряд ли следует упрекать исследователя в том, что он не учел все списки памятника. Это чрезвычайно трудно, если не сказать невозможно, поскольку Житие очень часто встречается в составе сборников, а огромная часть таких сборников не имеет постатейного описания»³².

К археографическим выводам ученого мы можем добавить лишь пару незначительных уточнений. В частности, следует задать вопрос – если исследователю удалось обнаружить текст первой части «Жития» Сергия, принадлежащий перу Епифания Премудрого, то нельзя ли отыскать под позднейшими напластованиями следы и другой части труда первого биографа преподобного? На эту мысль наталкивает высказанное Б. М. Клоссом предположение о существовании когда-то и второй части текста Епифания.

Однако на этот вопрос следует дать отрицательный ответ – судя по всему, ее никогда не существовало. Обратившись к предисловию, написанному Епифанием, легко заметить, что агиограф нигде не заявляет о том, что закончил свой труд, а сообщает о том, что лишь приступил к его написанию. Говоря о том, что с момента кончины Сергия прошло уже 26 лет, Епифаний рассказывает о своих подготовительных работах и о том, что за 20 лет им были приготовлены отдельные главы о жизни старца – «ова убо въ свитцехъ, ова же в тетратех, аще и не по ряду, но предняа назади, а задняа напреди... и того ради сиа вся събравшъше, начинаем писати»³³. При этом в предисловии он еще несколько раз подчеркивает, что именно начинает писать текст, надеясь завершить его полностью.

Определяя программу предстоящего труда, агиограф намечал и хронологические рамки будущего изложения: «Ныне же, аще Богъ подасть, хотелъ убо бых писати от самого рожества его, и младеньство, и детьство, и въ юности, и въ иночьстве, и въ игуменьстве, и до самого преставлениа... Но боюся усумняся прикоснутися повести... яко выше силы моеа дело бысть, яко немощенъ есмь...»³⁴. Последние слова агиографа о собственной немощи не являются обычным литературным приемом, а отражают реальное положение дел. В частности, укажем на следующие факты. Известно, что Епифаний начал работу над «Житием» Сергия осенью 1418 г. – указание на это содержится в предисловии к нему, где агиограф сообщает, что после смерти преподобного (25 сентября 1392 г.) прошло уже 26 лет³⁵. Между тем, уже 14 июня 1419 г. Епифаний Премудрый скончался. Тем самым становится понятным, что главное произведение его жизни осталось незаконченным.

Таким образом, в руках у биографов Сергия оказалось два варианта «Жития» преподобного, отличающихся между собой. Но при этом текст, составленный Епифанием Премудрым, выглядит явно неполным и доводит изложение лишь до середины жизненного пути Сергия. Другой, автором которого является Пахомий Логофет, рассказывает обо всей жизни святого. Какой из них следует выбрать для воссоздания биографии преподобного?

Общие правила источниковедения рекомендуют использовать более ранние по времени сохранившиеся источники. Сложность, однако, заключается в том, что труды Пахомия, начавшего работать над биографией Сергия лишь в 1439 г., сохранились до нашего времени в более ранних списках, чем сочинения Епифания: «Похвальное слово Сергию Радонежскому» и его «Житие». Поэтому в данном случае мы должны пренебречь общим правилом и для характеристики первой половины жизни преподобного взять за основу текст Епифания, хотя он и дошел в списках более позднего времени. Главным доводом при этом для нас стало то, что в отличие от Пахомия Логофета Епифаний Премудрый знал Сергия не понаслышке, будучи иноком обители еще при самом преподобном. Важно также отметить ту тщательность, с которой Епифаний работал над «Житием». При его создании он опирался не только на собственные воспоминания. Осознавая все значение фигуры Сергия, он стремился донести до потомства даже малейшие детали из жизни того, кого уже начинали почитать святым. Для этого он расспрашивал старшего брата Сергия Стефана, собирал сведения о нем от Сергиева келейника, выпытывал подробности от старцев обители – «самовидцев» троицкого игумена. Эта работа, по собственному признанию Епифания, заняла у него более двух десятилетий³⁶.

Выявление истории создания текстов Епифания и Пахомия позволяет выяснить их основное отличие друг от друга. Если первый из агиографов, не имея четкого заказа написать произведение, которое должно было соответствовать определенным, достаточно строгим канонам, старался сохранить на бумаге и донести до потомства даже мельчайшие детали из жизни Сергия (характерно, что у Епифания практически нет примеров «чудес»), то второй, составляя свое сочинение для предстоящего прославления Сергия, осуществлял их целенаправленный отбор, оставляя без внимания те факты, которые не укладывались в жесткие каноны составления житий и добавляя те подробности «чудотворений», которые были необходимы для канонизации.

Отсюда вытекает и другое различие между двумя агиографами. Если Епифаний четко придерживался биографической канвы, помещая одно событие за другим в строгой хронологической последовательности, то для Пахомия главной была сюжетная основа и он излагал факты из жизни Сергия не всегда в соответствии с тем, в какой последовательности они происходили в реальности. Лишь когда ему указывали на эти ошибки, он исправлял их в более поздних вариантах своего труда. Так, в третьем варианте «Жития» он поместил возникновение Андроникова монастыря перед основанием Симонова, хотя первоначально очередность появления этих обителей излагалась прямо противоположным образом.

Вместе с тем, сделав выбор в пользу сочинения Епифания, мы сталкиваемся с трудностью методологического характера – каким образом следует анализировать данный памятник? Тот факт, что агиографом были использованы в основном, если не исключительно, лишь устные рассказы современников, наложил известный отпечаток на само «Житие». В нем мы не встретим точных дат с указанием того или иного года, а имеется лишь последовательная смена эпизодов биографии Сергия, когда можно говорить только о том, что данное событие в его жизни произошло раньше или позже того или иного. Подобная особенность характерна для всех мемуаров, написанных по устным рассказам, а не только для данного памятника. Как правило, рассказчики предпочитают излагать общий ход событий, а не указывать ту или иную конкретную дату. Такова особенность человеческой памяти и с этим надо считаться.

Тем не менее, в руках у исследователя имеется возможность установить действительную хронологическую шкалу почти всех важнейших фактов деятельности Сергия. Это происходит благодаря тому, что рассказчик на вопрос слушателя – когда произошло то или иное событие? – обычно приурочивает его к другому, более заметному, дату которого возможно выяснить из летописей или других источников. Не являлись исключением из этого правила и собеседники Епифания. Именно это обстоятельство является ключевым для нас в определении точных хронологических привязок к тем или иным эпизодам жизни Сергия.

Этот же метод можно применить и для анализа второй половины жизненного пути Сергия, основные факты которой мы черпаем из сочинения Пахомия, являющегося источником, содержащим порой уникальную, более нигде не встречающуюся информацию о жизни троицкого игумена. Отсутствие строгой хронологической последовательности в рассказе Пахомия, пропуск им отдельных эпизодов биографии Сергия, определенная «лакировка» его личности серьезно затрудняет восстановление подлинной основы жизни Сергия Радонежского. Тем не менее, благодаря тому, что Епифанию Премудрому удалось довести жизнеописание троицкого игумена до 1363 г. и вскоре его имя начинает встречаться на страницах летописей и в других источниках, у нас появляется возможность дать временную «привязку» изложенных Пахомием отдельных фактов жизни Сергия, а также дополнить его рассказ теми сюжетами, которые им были сознательно пропущены.

Итак, последуем за этнографом.