Виктор Афанасьев

Источник

Дом в приходе храма Трех Святителей

В Москву старец Макарий приехал на почтовых лошадях. Его спутниками были монахи Иоанн и Иларион, последний – келейник его. Они остановились в доме Ивана Васильевича Киреевского в Хоромном тупике возле храма Трех Святителей у Красных ворот. Тогда это была окраина Москвы. Над одноэтажными домами, утопающими в садах, одиноко возвышалась Сухарева башня. Здесь были и мещанские слободы, и барские поместья, каким собственно и был дом Киреевского, окруженный разными хозяйственными службами и парком. Стояли погожие дни мая 1852 года. Киреевские не выехали в свое имение Долбино, так как должны были заниматься делами по изданию подготовленных Оптиной Пустынью святоотеческих книг. Ради этих дел приехал в Москву и старец Макарий. В первый же день он побывал у митрополита Московского Филарета, с которым был у него разговор об очередной рукописи. Надо было посетить и Троице-Сергиеву Лавру, вернее, Духовную Академию, где находился духовный цензор издаваемых Оптиной книг. В типографии Готье заканчивалось печатание очередной книги – „Преподобных отцев Варсануфия Великаго и Иоанна руководство к духовной жизни, в ответах на вопрошение учеников“ (исправленной по старому церковно-славянскому переводу преподобным Паисием, а теперь сверяемой старцем Макарием и Киреевским с греческим оригиналом).

Иван Васильевич и Наталья Петровна были одни в большом усадебном доме, так как мать и отчим Киреевского, сестра, сводные братья – все уже уехали, каждый в свое имение, так как был уже произведен семейный раздел всего состояния. Брат Ивана Васильевича Петр также отбыл в свою тульскую Киреевку. В день приезда Старца Киреевские были у Трех Радостей (как называли они храм Трех Святителей). Они часто бывали на церковных службах, брали с собой детей. Усердно молились за старшего сына, Василия, учившегося в петербургском Лицее. Старца приняли с радостью. Как писал о. Макарий в то время оптинцам: „Мы много обязаны нашим хозяевам: совсем отдельные комнаты и особый вход, лошадь, экипаж, о столе нечего и говорить. Спаси их Господи“. Старец со спутниками провел здесь целый месяц, так как немало нужно было исполнить дел. В обеденное время и вечером понемногу отдыхали, ведя беседу с Киреевскими, всегда духовную.

Едва ли не за несколько дней до приезда Старца Киреевский получил экземпляры и оттиски своей статьи: вышел „Московский сборник“, изданный славянофилами. Статья Киреевского, помещенная здесь, была написана по благословению о. Макария и даже прочитана им в рукописи. Она называлась „О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России“. Перед напечатанием ее Иван Васильевич послал ее о. Макарию с письмом, где писал: „Батюшка, когда вы будете по благосклонности вашей ко мне читать статью мою, то возьмите на себя еще и тот труд, чтобы исправить в ней то, что вы найдете требующим исправления. Каждое замечание ваше будет для меня драгоценно... Для меня особенно важны будут ваши замечания о том, что я говорю о св. отцах восточной Церкви и о России, как она была в древние времена, – хотя я думаю, что говорю истину, однако же чувствую в то же время, что судить об этом могут только такие люди, как вы. А мне не хотелось бы сказать ничего неистинного или неверного, особливо об учении св. отцев“.

Нарочный из типографии приносил свежеотпечатанные листы книги преподобных Варсануфия и Иоанна. По этому поводу о. Макарий писал в Оптину: „Книга св. Варсануфия Великого печатается и уже больше половины напечатана; однако все еще остается месяца на два при всем их старании и тщании о скорости: они сами (Киреевские. – Примеч. сост.) и корректуру продерживают, и остаются здесь на это время единственно только для сего; а паче может еще вдаль отдалиться окончание книги, хотя это и стоит для них не мало. Содержание в Москве против деревни большую имеет разницу. Да вознаградит Господь их ревность и благочестие“.

Относительно статьи Киреевского в „Московском сборнике“ о. Макарий получил от неизвестного автора некоторые замечания. Отвечая ему, Старец пишет: „Касательно статьи И. В. Киреевского на замечание ваше я не могу согласиться с вами; по моему мнению, довольно он показал ложное просвещение Европы, одобрил нашу Русь, указал, где искать источники просвещения: в Православной Церкви и в учении святых отцев, а не в западных философах. Я даже и не понимаю, в чем, вы находите, нужно было ему пустить глубже перо свое?»

Статья написана была в духе сравнительного анализа просвещения (духовного и культурного) на Западе и в России. Мыслей в ней, выраженных сжато и остро, могло бы хватить и на целую книгу. „Русский человек, – писал Киреевский, – больше золотой парчи придворного уважал лохмотья юродивого. Роскошь проникала в Россию, но как зараза, от соседей. В ней извинялись, ей поддавались как пороку, всегда чувствуя ее незаконность, не только религиозную, но и нравственную, и общественную. Западный человек искал развитием внешних средств облегчить тяжесть внутренних недостатков. Русский человек стремился внутренним возвышением над внешними потребностями избегнуть тяжести внешних нужд“.

Вот каков был итог этих размышлений: „Христианство проникало в умы западных народов через учение одной римской церкви – в России оно зажигалось на светильниках всей Церкви Православной; богословие на Западе приняло характер рассудочной отвлеченности – в православном мире оно сохранило внутреннюю цельность духа; там раздвоение сил разума – здесь стремление к их живой совокупности; там движение ума к истине посредством логического сцепления понятий – здесь стремление к ней посредством внутреннего возвышения самосознания к сердечной цельности и средоточению разума; там искание наружного мертвого единства – здесь стремление к внутреннему, живому; там Церковь смешалась с государством, соединив духовную власть со светскою и сливая церковное и мирское значение в одно устройство смешанного характера, – в России она оставалась не смешанною с мирскими целями и устройством; там схоластические и юридические университеты – в древней России молитвенные монастыри, сосредоточившие в себе высшее знание... Там враждебная разграниченность сословий – в древней России их единодушная совокупность при естественной разновидности“.

Неизвестно, какой был разговор у Старца с Иваном Васильевичем, но уже 15 мая (через два дня после своего приезда) Старец убедил его вести дневник, а в выбранной им для этого тетради на первом листе написал свое пространное благословение красивым мелким полууставом (скорописью, выработанной в конце XVIII века): „Господи благослови. Да благословит тя Господь от Сиона и узриши благая Иерусалима. Во всяком нашем деле и начинании да призываем помощь Божию, ибо Он сказал: Без Мене не можете творити ничесоже. Господь ищет от нас правыя веры и благих дел по заповедям Его. Но аще и вся повеленная сотворите, глаголите, яко раби неключими есмы; еже должны бехом сотворити, сотворихом, сказал Господь. И паки: научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим. Сердца сокрушенна и смиренна Бог не уничижит. Да пребудем в Православной вере и повиновении Святой Церкви и пастырям и учителям нашим. Церковь есть столп и утверждение Истины. Да призываем в помощь нашему спасению Милосердную нашу Заступницу Царицу и Богородицу Деву Марию, святых Ангелов хранителей наших и святых угодников Божиих – их молитвы много могут о нас ходатайствовать. По силе своей стараться иметь любовь к ближним в помышлениях, словах и делах, ибо любовь покрывает множество грехов; но оная не может совершиться без смирения и без умерщвления собственного я. А без любви к ближним не может исполниться и первая заповедь – любовь к Богу. И что бы мы ни сделали благо, как – выше оказано, не полагаем в оном нашего спасения, но имеем надежду на искупление Спасителя нашего Господа Иисуса Христа безценной Его Кровию и помним, что мы грешницы, и Господь пришел грешников спасти. В надежде на милосердие Божие да приносим всегда покаяние со смирением, и получим мир и успокоение в совести нашей, чего усердно желаю всем и мне, грешнику, иеромонаху Макарию“.

Общение со старцем Макарием стало темой первых записей. Вот, например, 3 июня Киреевский со Старцем поехал к фотографу Пеше, чтобы сняться вместе. На следующий день Иван Васильевич, как он пишет, ходил пешком для получения готовых дагерротипов. 5 июня: „Был у обедни. Ходил к нотариусу... За чаем был о. Макарий. Говорил о внутреннем слове, о смирении: „Когда мы видим сучок в глазу брата, то бревно непременно должно быть в нашем“. – „Покуда видим в других пороки, до тех пор в нас нет смирения. Человеку смиренному все кажутся лучше его, все кажутся добродетельными“. – Я заметил на это, что если мы будем всех видеть добродетельными, то от этого, по крайней мере в мирской жизни, могут произойти беды и неприятности. – Батюшка ответил, что смиренного Господь сохранит от этих бед и неприятностей, которые могут произойти от такой ошибки. О умной молитве“.

6 июня о. Макарий и Иван Васильевич трудились над рукописью „Слов“ св. Исаака Сирина: сверяли церковнославянский перевод, сделанный преподобным Паисием, с греческим подлинником (эта книга напечатана после усердных трудов издателей в 1854 году). Киреевский исповедовался у о. Макария. Вечером приезжал Алексей Степанович Хомяков, философ, поэт, славянофил, друг и единомышленник Киреевского. 7 июня Киреевский с супругой и тремя детьми „удостоился... сообщиться Святых Таин“ в приходском храме Трех Святителей. В этот день решили со Старцем начать одновременно с изданием церковно-славянского текста св. Исаака Сирина подготовку издания его „Слов“ на русском языке. Киреевский сразу же начал делать пробу. 8 июня: „Был у обедни. Ввечеру разговаривал с о. Макарием о Исааке Сирине, о умной молитве и правдивости“. 10-го: „Занимался оглавлением Варсануфия. После обеда и вечер провел с о. Макарием“. 9-го Киреевский в Кремле смотрел „новооткрывшуюся живопись“ – расчищенные древние иконы. „Ввечеру... разбирал с о. Макарием перевод Исаака Сирина“. 10-го „после обеда и вечер провел с о. Макарием“.

А 11 июня о. Макарий уехал со своими спутниками в Оптину. Киреевские проводили их до заставы. Вернувшись домой, Иван Васильевич сразу засел за работу. Читал корректуры. Обдумывал статью о православной философии, которую благословил писать о. Макарий. Затем переводил „Слова“ св. Исаака Сирина на русский язык. Все это лето просидел в своем доме в Хоромном тупике за трудами. Почти ежедневно посещал храмы – не только свой приходской, но и другие. 27 июля удостоился во время Литургии истинного чуда. В этот день он, особенно усердно молившийся во время пения Херувимской, просил Господа о даровании ему настоящего христианского устроения души. „Получив извещение о милостивом услышании молитвы моей, – записал он в дневнике, – прошу Всемогущего Бога, чтобы Он даровал мне во все минуты моей следующей жизни: во всем предаваться Ему, отсекая все страстные и корыстные цели, искать в каждом движении мысли прославления Его святого имени“.

Одному из своих друзей Киреевский писал: „Любовь к Богу и ближнему еще не составляет христианства, когда она не проникает и не обнимает всего человека. Покуда человек вполовину христианин, а вполовину эгоист – до тех пор он грязь на пути Церкви к Царству Небесному. Только с той минуты, когда решительное и всецелое обращение сердца ко Христу отрезывает все корыстные стремления и внушает волю твердую до мученичества, – только тогда начинает в душе заниматься заря другого дня“.

Иван Васильевич – семейный человек, но внутреннее его устроение было во многом монашеское.


Источник: Житница жизни. Страницы истории духовного бытия Оптиной пустыни / Виктор Афанасьев. Свято-Введенская Оптина Пустынь, 2003 г. 252 с.

Комментарии для сайта Cackle