„Поеду домой...“
Купец Денис Евфимович Феодоров, житель города Епифани, что близ Куликова поля на Дону, был человек благоговейный, проводивший жизнь в страхе Божием. У него были жена, три дочери и сын. Дочери, придя в возраст, отказались идти замуж, так как душою преданы были одному Жениху – Иисусу Христу. К 1853 году, с которого начинается наше повествование, старшая из дочерей скончалась, а две другие, черницы, уже несколько лет как жили возле кладбищенской церкви Иоанна Предтечи в построенной для них отцом келлийке.
А сын Пармен, юноша восемнадцати лет с большими серыми глазами, русыми волосами, высокий ростом, но некрепкого склада, – он, по благословению отца своего, поступил послушником в Иоанно-Предтеченский Скит, что при Оптиной Пустыни. Сам же глава семейства, приведя к завершению все свои мирские дела (он вел торговлю скотом, воском и медом), уговорился с женою разойтись по монастырям. Она поселилась в Белевском Крестовоздвиженском, а он в Оптиной Пустыни, но не в Скиту, а в монастыре. „Старуху“ свою (как называл он супругу) и дочерей он обеспечил необходимым содержанием, оставив и себе небольшой капиталец. Так семья Феодоровых рассчиталась с миром.
Скитоначальник о. Пафнутий, иеромонах, назначил Пармена в помощники скитскому повару. Но там он не очень пригодился, несмотря на свою старательность. Был слабосилен и скоро уставал. Старец Макарий взял его к себе в келейники и поручил попечению старшего своего келейника о. Илариона (который спустя два года станет скитоначальником). Отец Иларион (будущий преподобный старец) был снисходителен к немощному послушнику, видя его детски чистую веру и незлобивое смирение. Старец Макарий весьма полюбил послушника Пармена и часто призывал его, поручая ему всякие мелкие келейные дела.
Отец Иларион был келейник не простой. Молодой послушник удивлялся разнообразию его интересов и занятий. Так, он занимался цветоводством, сажая в Скиту цветы, в каждый сезон иные; по весне, распускаясь, они образовывали красивый многоцветный узор. А летом келлия Старца почти вся скрывалась в цветах, растущих в палисаднике и вьющихся по стенам. А уж какое шло благоухание от этих кринов Божиих – и говорить нечего... Стал и Пармен понемногу помогать ему в этом деле, учиться. От о. Илариона услышал он, что цветы, эти создания Господни, есть хвала Творцу. Заметил Пармен, что о. Макарий иной раз остановится на дорожке и, как бы забыв обо всем, смотрит на цветы. А потом услышал от Старца, что добродетели души человеческой – те же благоухающие цветы, но взрастить их намного труднее.
Весной Скит – сад Божий: сирень, жасмин обдают проходящего волнами как бы фимиама небесного. Вокруг – георгины, левкои, тюльпаны, маргаритки всех цветов...
Еще о. Иларион был мастер печь хлеб и варить квас. Став келейником Старца, он уже этими делами не занимался, но бывали случаи, когда его призывали помочь, и он не отказывался. В келлии своей держал он аптечку с лекарствами. Не врач и не фельдшер, но все же во множестве несложных случаев он братии помогал. Зимой много читал и занимался резанием деревянных ложек. Но, пожалуй, более всего по душе были Пармену духовные наставления, которые делал ему о. Иларион. И когда потом Пармен читал поучения Аввы Дорофея и книгу преподобного Иоанна Лествичника, он встречал уже отчасти знакомые рассуждения, отчего поучения святых старцев становились как бы ближе к сердцу.
Когда Пармену случалось убирать в келлии Старца – подметать пол, стирать пыль – он всегда входил туда с таким душевным трепетом, как бы в храм... Старец в приемной беседует с людьми. Здесь же тишина. Только птички постукивают клювами и попискивают на заоконной кормушке, куда сам Старец сыплет зерна. За окном видна дорожка, ведущая от скитских врат к Предтеченскому храму. Зеленая штора отодвинута... У окна простой работы письменный стол с ящиками, покрытый клеенкой. На деревянном подносике стоит стеклянная чернильница, рядом с ней деревянная песочница, выточенная самим Старцем. По краям стопы книг, журналов, разных бумаг, писем... Перед столом – старое кресло с овальной спинкой, обитое зеленой тканью. Пармен заметил и плоскую шитую подушечку на сиденье кресла. А сколько икон в красном углу и по стенам! Одна стена почти вся ими занята – они в окладах и без окладов, в рамах, писанные на досках, на холсте, а иные и на стекле, и финифтяные... Поворачивается Пармен, держа в левой руке веник, и крестится то на одну, то на другую, и никак не может начать уборку. А там – книги в шкафчике... И портреты – живописные и фотографические. Аналой, а на нем Следованная Псалтирь, Евангелие и Канонник.
Ночью, а по-монашески – утром, по звону церковного колокола в два (иногда в три) часа Старец приходил к келейникам и будил их для чтения правила. Поначалу тяжело было Пармену так рано вставать, но потом привык. Читались утренние молитвы, двенадцать избранных псалмов, первый час, Богородичный канон дня и акафист Божией Матери. После этого келейники уходили, а потом Старец призывал их в шесть часов, когда в храме начиналась ранняя обедня: читались богослужебные часы и изобразительные. Затем Старец пил чай и начинал принимать всех, у кого была духовная нужда. Между тем читал или писал письма.
Отец Иларион сказал Пармену:
Как услышишь звон привратного колокольчика, сразу беги туда, спроси, кто там и чего нужно.
А колокольчик звонил очень часто... Прибегает Пармен к воротам – видит монахиню. В Скит входить женскому полу нельзя, а хибарка с выходом за ограду еще не была построена. Монахиня просит передать старцу Макарию то-то и то-то... Он передает. Вскоре снова – звонок.
Батюшка! – запыхавшись говорит Пармен. – Там болховские паломницы желают принять ваше благословение да вот пузырьки дали, просят святой воды и елея...
Батюшка! Монахиня из Севского монастыря отъезжает и ждет писем, которые вы с нею послать обещали...
Батюшка! Какой-то больной, Христа ради, просит вас выйти к нему, приплелся издалека, ждет благословения...
Старец выходит на каждый зов, оставляя книгу или начатое письмо.
В одиннадцать часов Старец и келейники отправляются в трапезную. А когда Старец не имел времени туда идти, Пармен приносил для него щей и каши в глиняных горшочках, которые ставил для разогрева в печь. Освободившись от посетителей, о. Макарий обедал – ел прямо из этих горшочков. Через час или два Старец уходил на гостиницу, где его всегда ожидало в это время множество народу со своими духовными и житейскими нуждами. За час до вечерней трапезы Старец призывал келейников для чтения краткого молитвословия: читались девятый час, кафизмы с молитвами и канон Ангелу-хранителю. После этого Старец принимал братию, а после ужина келейники прочитывали вечернее правило: малое повечерие, молитвы на сон грядущим, две главы из Апостола и одну из Евангелия. Получив благословение Старца, келейники уходили к себе. Старец же садился в свое старое кресло за стол – брался за требующие ответа письма, за гранки новой, издаваемой Оптиной, духовной книги, – их надо поправить и на другой же день вернуть в Москву Киреевским, наблюдающим за печатанием.
Почти ежедневно в послеобеденное время приходили к Старцу его сотрудники по изданию святоотеческих книг – иеромонах Амвросий (будущий старец), монахи Ювеналий (впоследствии епископ), Леонид (потом архимандрит, наместник Троице-Сергиевой Лавры, церковный писатель), Платон. В 1853 году получены были из Москвы подготовленные их трудами экземпляры книг: „Руководство к духовной жизни, в ответах на вопрошения учеников“ преподобных Варсануфия и Иоанна, „Толкование на молитву «Отче наш...»“ святого Максима Исповедника и „Оглашения“ преподобного Феодора Студита. Издания подготовлены были по рукописным переводам с греческого языка на церковно-славянский, над которыми трудился великий учитель монашества конца XVIII века преподобный Паисий Нямецкий.
Одним из ближайших помощников из мирян в деле книгоиздания был Иван Васильевич Киреевский, духовный сын старца Макария, писатель-философ. Он и его жена Наталия Петровна, тоже чадо Старца, много сил и средств отдавали этому делу. Наталия Петровна в Москве занималась типографскими хлопотами, а Иван Васильевич, образованнейший человек, сверял рукописи с подлинниками, читал гранки и отправлял их на просмотр в Оптину старцу Макарию. Когда книга бывала уже отпечатана, Киреевские давали своих лошадей, чтобы тираж отвезти в монастырь. Там архимандрит Моисей, настоятель, и о. Макарий распределяли, куда и сколько экземпляров отправить – на благо духовного просвещения и всегда безденежно. Посылки шли в адрес епископов, монастырей, Духовных Академий и семинарий, разным лицам. Через какое-то время в Скит начинал идти поток благодарственных писем.
Летом, а часто и зимой Киреевские жили в селе Долбино, своем имении возле Белева. Начиная с 1847 года старец Макарий навещал их там. Поездки эти были чисто деловые. Старец брал с собой своих сотрудников – отцов Ювеналия или Леонида, а также кого-нибудь из келейников, иногда послушника Пармена. Киреевский для удобства Старца построил близ усадебного дома, в роще, избушку-келлию, где было все необходимое. Тут никто не мешал Старцу потрудиться и помолиться. Без его приглашения и сам Киреевский не являлся сюда. Отец Макарий, когда нужно было, посылал за ним и за Наталией Петровной келейника.
В „Летописи Скита“ за 8 января 1856 года записано: „Во 2 -м часу пополудни батюшка о. Макарий с о. Ювеналием и послушником Парменом выехали через Белев в Долбино навестить господ Киреевских, благодетелей обители“. Последнее замечание о „благодетелях“ было весьма справедливо, так как Киреевские охотно жертвовали средства на издание книг, а вместе с тем усердствовали Оптиной от всех произрастений долбинских полей: хлебом, овощами, особенно картофелем и капустой. Иногда отправлялись в большом количестве стулья, столы и шкафчики, изготовленные долбинскими плотниками для Оптиной.
Старец пробыл в Долбине с 8 по 14 января. В том же году Старец еще дважды посещал Киреевских и брал с собой Пармена. В марте Иван Васильевич тяжело болел и встретил Старца не совсем оправившимся. Он был особенно бледен, и в глазах его виделась затаенная печаль. Благословив его при первой встрече, о. Макарий задержал его руку в своей и внимательно посмотрел ему в глаза. Потом перевел свой взгляд на стоявшего рядом Пармена, вздохнул, отпустил руку Киреевского, сел и задумался. Он хотел что-то сказать, но промолчал. Возможно, что-то общее в их судьбах предчувствовал Старец...
В конце Великого поста Киреевский поехал в Петербург. Сын его Василий окончил Лицей и должен был в июле держать выпускные экзамены. Он попросил отца, прекрасно знавшего математику, приехать и подготовить его по этому предмету. Всю весну и начало лета Киреевский провел в Петербурге. И вдруг старец Макарий получает известие о том, что Иван Васильевич 12 июня умер от холеры на руках сына. Родственники попросили о. Макария поехать в Долбино и сообщить Наталии Петровне о кончине ее супруга. Старец поехал туда вместе с Парменом.
Иван Васильевич нравился Пармену, особенно тем, что в его отношении к Старцу ясно выражалась самая трепетная любовь. А так вообще Иван Васильевич был неразговорчив и даже строг. И вот теперь его уже нет на земле: Господь призвал к Себе душу его... Пармен вспомнил ту минуту, когда о. Макарий так внимательно смотрел в глаза Ивану Васильевичу, словно предчувствовал уже столь близкую его кончину. Известно было Пармену также и то, что Наталия Петровна не впадет в отчаяние: она, как и покойный ее супруг, настоящая христианка, твердая в вере. В ней всегда чувствовалась какая-то внутренняя сила. Ведь столько трудов она несла: и воспитание детей, и хлопоты по имению, по делам Оптиной... Частые поездки на лошадях в Москву и обратно... Старцу она верила всей душой, во всем подчинялась ему. Нет, сообщение о смерти ее мужа не станет для нее сокрушительным ударом. Так и оказалось. Да и Старец нашел самые нужные в такую минуту слова. И Бог помог... Наталия Петровна попросила Старца поручить кому-нибудь из монахов разборку оставшихся после Киреевского бумаг.
В июне не было хорошей погоды, сеял дождик, порывистые ветры дышали холодом. Сидеть в тарантасе было неуютно, и Старец все прикрывал Пармена полостью, боясь, что он простудится.
20 июня, как писал летописец Скита, в Оптиной совершена была заупокойная обедня по Киреевскому. А 25 числа тело его привезено было в обитель. „После поздней обедни, – писал летописец, – происходило отпевание и погребение тела Ивана Васильевича Киреевского. Службу совершал соборне сам о. Архимандрит (о. Моисей). На панихиде в числе сослужащих, к особому удовольствию всех присутствующих, и родных покойного в особенности, увидели старцев о. игумена Антония и батюшку о. Макария. Из родных покойного, кроме его вдовы с семейством, были брат его Петр Васильевич, двое Елагиных и сестра Марья Васильевна. Тело предано земле на монастырском кладбище противу алтаря Никольского придела соборного храма в ногах у иеромонаха Льва“.
Через несколько дней старец Макарий снова поехал в Долбино, а с ним отцы Ювеналий и Лев. Взял Старец с собой и Пармена. Погода была все такая же неприветливая. В Долбине, в усадебном доме, в кабинете Киреевского Старец с братиями разбирал рукописи Ивана Васильевича: черновики и наброски статей по православной философии, конспекты различных ученых книг, дневники, письма... Так провели несколько дней. Ночевать уезжали в лесную келлию.
По возвращении в Скит, покашляв дня два, Пармен слег в сильной горячке. Дня три он был почти без сознания, в бреду. Есть и пить не мог и не отвечал на вопросы. 16 июля он был причащен Святых Христовых Таин. На минуту очнувшись, он проглотил частицу и снова впал в забытье... Старец Макарий подходил к нему и крестил его со слезами на глазах. Однажды он спросил тихо:
Ну что ты, что ты, Пармен?
Поеду домой! – громко, отчетливо сказал тот.
Старец сел на стул возле постели. Пармен тихо, как бы выдавливая из себя по одному слову, говорил:
Пармен... умрет... будут... жалеть... батюшка... отец Иларион... монахи...
Отец Макарий с несколькими иеромонахами особоровал Пармена. Это было в четыре часа дня 17 июля. А в пять часов душа Пармена вознеслась ко Господу.
Погребение состоялось 19 числа на скитском кладбище. Когда после погребения все ушли, возле могилы остался один человек – отец Пармена.
Думал я, Пармен, – говорил он, убежденный, что сын слышит его, – утешаться сопребыванием с тобою в монастыре. Хотел я, чтобы ты закрыл глаза мои после моей смерти... Да что же? Господь судил иначе. Буди Его святая воля! Недолго и мне, старику, скрипеть на свете... Жаль матери-старухи, сестер твоих жаль, Пармен, – не одолело бы их горе... Помоги, Господи!
В тот день, когда Пармен заболел, ночью монах Дионисий (в прошлом купец Денис Евфимович Феодоров) видел сон. Будто лежит он у себя в доме в Епифани на печи и вдруг просыпается от какого-то стука. Смотрит – при свете свечей какие-то люди разобрали часть пола рядом с печью и роют яму. „На что это?“ – удивленно спросил он. Роющие помолчали, а один разогнулся, вытер вспотевший лоб и сказал: „Уж так надо“.
Думал старец-отец как бы о скорой своей смерти, но годы шли, он часто прихварывал, старел, однако поскрипывал и жил, жил... В день памяти сына он приходил в Скит и просил отслужить панихиду. Ее служили. После смерти Пармена он прожил двадцать шесть лет. Умер в 1882 году, девяноста лет от роду. Когда он отходил, когда уже не в силах был перекреститься, он вспомнил слова умиравшего сына и сказал тихо:
Поеду домой...