Приготовление к исповеди и благоговейному причащению св. Христовых Таин

Покайтеся, приближися бо царство небесное. (Матф. 4, 17.)

Это была первая проповедь Иисуса Христа. Ею привлечено множество много людей к вечному спасению. (Лук. 6, 17.) Будучи сохранена в писаниях Евангелистов для нашего научения, она, без сомнения, и для нас сохранила туже спасительную силу. На ней-то, в настоящие дни покаяния, и мы остановим свое внимание.

Покайтеся, приближися бо царство небесное.

Главная мысль этой проповеди та, что земной человек при сретении с небом должен измениться. Эта истина дает себя чувствовать каждому сама собою. Правда, Когда уже мы допустили в себе образоваться наклонностям, привычкам, страстям: то нет ничего труднее, как расположить нас к принятию совершенно новых мыслей, чувствований и намерений. Пусть, например, кто-нибудь попытается уговорить своего несчастного или своенравного друга изменить образ жизни, нрав, для его же пользы, для спокойствия его домашних, для успеха службы общественной; он, может статься, возразить: «перед кем мне меняться? к чему, и в чем?» Убеждай его именем дружбы, чести, отечества; он, может быть, все порешить в коротких словах: «нет! мои лета уже не те; мне поздно менять себя!» Но как бы ни велико было самоослепление человека, как бы ни много мечтал он о своих преимуществах; если однакож поразить его весть, что он должен встретиться с миром высшим, небесным, – предстать с своею совестью пред лице Властителя судеб – Бога: он уже не станет спрашивать, «в чем и для чего ему нужно изменить себя?», Он почувствует, как он жалок, беден, нищ, слеп, наг; (Апок. 3, 17.) ужаснется своего духовного запустения; и с тайновидцем Исаиею будет взывать: «о окаянный аз, яко умилихся, яко человек сый, и нечисты устне имый, посреде людей нечистые устне имущих аз живу!» (Ис. 6, 5.) Сие-то чувство умиления и драгоценно. Потому что сердце сокрушенно и смиренно, по обетованию, Бог не уничижит. (Пс. 50, 19.)

Но мы непостоянны; сокрушение тягостно сердцу; мы, обыкновенно, спешим забыть печаль, хотя бы она была и по Бозе, (2Кор. 7, 10.) и предаемся снова суетам. Беспечность наша находить себе опору в ничтожном предлоге, будто нам переменять себя еще не скоро нужно. Чтобы отнять у человека всякую возможность откладывать свое обращение, к проповеди о покаянии присоединено настоятельное побуждение: приближися царство небесное. Действительно, царство небесное и было и есть и будет близко; но оно проходить мимо беспечного, и оставляет его во мраке, без надежды, без Бога. Чтобы сретить это царство, и обновить себя для него, и чрез него надобно постоянно помышлять о его близости.

Будем иметь в виду, во-первых, царство внутреннее благодатное, которое приносить с собою душе верующего правду и мир и радость о Дусе Святе. (Римл. 14, 17.) Оно приходит со Святым Духом от Бога Отца по милосердию Сына. А знаем ли мы, когда Им благоугодно будет прийти к нам и обитель сотворить у нас? (Иоан. 14, 23.) Что если мы пропустим время, которое Промыслу Божию угодно было назначить для нашего благодатного посещения? Уверены ли мы, что оно можете возвратиться к нам? Расслабленный тридцать восемь лет лежал при овчей купели, и ни разу не мог улучить благоприятного времени к своему исцелению, по возмущении Ангелом целебной воды. Трогательна и поучительна его жалоба: «Господи! человека не имам, да егда возмутится вода, ввержет мя в купель, Егда же прихожду аз, ин прежде мене слазить.» (Иоан. 5, 7.) Томился ли бы он столько времени бесполезным ожиданием, если бы кто за несколько минут предупредил его, что скоро возмутится вода?... А мы?... отчего мы томимся в расслаблении греховном всю жизнь, и не обретаем правды и мира и радости в душе своей, хотя Дух Святый при таинствах Покаяния и Причащения иногда и возмущает глубину чувства нашего, и ходатайствует о нас воздыханиями неизглаголанными? (Римл, 8, 26.)... Не от того ли , что мы пропускаем время, даем остыть чувству, и в сердце свое тотчас же допускаем миp с его прелестями, заботами и суетами? И вечно повторяется одна и та же неудача: «егда прихожду аз, ин прежде мене слазить/»

Остановимся теперь мыслию на царстве избранных, на церкви верующих, которая так же есть царство небесное. Кто бы из нас не хотел пожить в обществе святых, у которых было бы одно сердце и одна душа, которые постоянно пребывали бы в учении Апостольском, в общении таинств и в молитвах, которые, не предаваясь светской рассеянности и тревожным удовольствиям, жили бы во взаимной любви и в простоте сердца, восхваляя Бога? (Деян. 2, 43 и сл. 4, 32 и сл.) Такова была церковь верующих в Иерусалиме при Апостолах. Но ее свет с течением времени, с умножением беспечности, пороков, стал оскудевать, как свет луны, допустившей между собою и Солнцем вечным стать землю с ее темными делами. Можем, однако, и мы обновляться и достигать в меру возраста исполнения Христова. (Еф. 4, 13.) Держащий судьбы церквей говорить Ангелу единой из них: «Помяни, откуду спал ecu, и покайся, и первая дела сотвори!» (Апок. 2, 5.) Все зависит от общего, единодушного направления умов и намерений к Христианским мыслям и деяниям. В обществе всегда важен пример. Чего не сделал бы для себя, сделаешь для того, чтобы не отстать от других. Часто попирают закон святости, чтобы угодить только обычаю, которым впрочем иногда все тяготятся. Идут за другими по пути не-Христианской жизни, чтобы не показаться смешными. Добрые по сердцу, но слабые волею Христиане друг на друга смотрят и ждут примера. Так смотрели в своё время многие Иудеи на Господа Иисуса, выжидали друг друга, чтобы признать Его за Мессию, и... опустили время! Входя в Иерусалим, с горы Елеонской Он оплакал их ослепление, и произнес грозный суд на них. И яко приблизится, видев град, плакася о нем, глаголя: яко аще бы разумел и ты, в день сей твой, еже к миру твоему: ныне же скрыся от очию твоею!... не разумел ecu времене посещения твоего!» (Лук. 19, 41. 42. 44.) Разумеем ли мы, чада Православные Церкви, время нашего посещения? возвышаем ли ее, украшаем ли подвигами благочестия, или унижаем тлетворными обычаями, злыми, деяниями? не пропускаем ли времени обновить ее Христианскими примерами святости?...

Что сказать теперь о царстве славы? Мысль о близости его сильнее всех других побуждений может совершить в нас спасительную перемену. Вспомним, что Бог уставил есть день, в оньже хощет судити вселенней в правде, о Муже, Его же предустави; (Деян. 17, 31.) – вспомним также, что о дни том и часе никто же весть, ни Ангели небеснии, токмо Отец един. (Матф. 24, 36.) Кто знает, когда застигнет нас страшный день суда? Но положим, он далек: далека ли смерть, которая ведет нас на предварительный суд к Богу? Разве не видали мы вокруг себя ее внезапных посещений? Разве не угрожает она издалека, облагая темною тучею наш, пока теперь ясный, горизонт жизни, и таинственно проповедуя : аще не покаетеся, вси такожде погибнете! (Лук. 13, 3).¹

Повергнемся же с мольбою к Богу: Покаяния отверзи нам двери, Жизнодавче, и очисти нас благоутробною Твоею милостию! Аминь.

Слава Всеблагому Промыслителю Богу, Который и еще ввел нас в пречестные дни сия, ко очищению душам и телом, к воздержанию страстей, к надежди воскресения! Кто с помощью Божией, начал подвиг говения: усердствуй в благом деле, и не ослабевай. Кто колеблется между долгом совести и каким-то сожалением о покинутых развлечениях: не озирайся вспять, когда уже рука возложена на рало. Кто не начинал говения: начни, и не откладывай. Но предварительно остановимся несколько мыслию своею на молитве, на посте и на бдительности, в которых заключается подвиг говения.

Без молитвы не начинается, без молитвы и не совершается никакое доброе предприятие. Она есть дверь, открывающая вход к престолу Благодати. Нить глубины уничижения, нет бездны греха, из которой бы голос ее не мог донестись до Предвечного. И так, кто говением ищет приблизиться к Богу: тому необходимо усилить молитву. Если когда, то наипаче, теперь мы должны сколько-нибудь позаботиться об исполнении заповеди касательно непрестанной молитвы, (1Сол. 5, 17.) Не скроем, – она имеет свои трудности: но она же и облегчает от всякой тягости греховной, от скорби сердечной, от бремени плоти. Она легка Святым и Ангелам: трудна человекам грешникам. От нее все отвлекает человека – в немощь плоти, и образы, представляющееся чувствам, и воображение, наполненное картинами земного величия и земной красоты, и мысли, свыкшиеяся с чувственным миром, и невидимые враги, которым страшна молитва. Но противу всех этих препятствий Христом Спасителем указаны свои средства. Первое средство – вера. Вся елика аще молящеся просите, веруйте, яко приемлете: и будет вам, (Марк. 11, 24.) Стань в молитве перед Богом, как бы лицом к лицу; сотвори на челе своем крестное знамение, и таким образом возложи на крест Христов печаль о грехах своих, заботу о спасении души своей; проникнись мыслию о бесконечном величии Божества; и оглянись на свою нищету, на свое ничтожество. Если в сердце пробьется чувство сокрушения и умиления: благодарено Господу. Молитва истинного сокрушения и умиления будет слышна на небе. Другое средство – незлобие, И егда стоите молящеся, отпущайте, аще что имате на кого: да и Отец ваш, Иже есть на небесех, отпустит вам согрешения ваша, (Марк. 11, 25.) Это средство окончательно поражает невидимых врагов. Прещение обид очищает сердце: а чистое сердце Бога узрит, (Матф. 5, 8.) по обетованию Самого Спасателя.

Не малую остроту зрения сердечному оку сообщает и пост. Останавливая заботливость об удовлетворении телесным потребностям, он дает больше возможности размышлять об душевных нуждах; смиряя плоть, укрепляет дух. Духовное око совести дремлет, когда теле пресыщено; оно светлеет, когда тело гладно. Кто говением хочет ослабить в себе действие страстей: тот должен предпринять пост. Один из святых подвижников говорил: «Если Царь захочет взять неприятельский город; то прежде всего удерживает воду и съестные припасы: после этого неприятели, погибая от голоду, покоряютея ему. Тоже бывает и с чувственными страстями. Если кто будет пребывать в посте и голоде; то эти враги его, ослабевши, оставят душу его». Страсти от юности борют нас всех: потому и совет о посте предлагается всем, не исключая и того возраста, который еще только готовится на трудную борьбу. Время раскрытия страстей наступает неприметно. Зародыши их заключают в себе часто так много простодушного я, по-видимому, невинного, что обманывают зрение самых испытанных знатоков сердца человеческого. Между тем уже дух тьмы мутить кровь и волнует дух. Чем изгнать этого страшного врага нашего спасения? Сей род, говорит Сам Христос Спаситель, ничим же может изыти, токмо молитвою и постом, (Марк. 9, 29.) Приговор решительный! Но угождает нам Владыка, как часто угождают земные врачи и учители. Значит, предлагаемого врачевства не замените никакими искусственными средствами и умными предостережениями. О, если бы юношество наше приучилось заблаговременно к молитве и посту: тогда мы менее бы видели несчастных примеров нравственного затмения и падения! Ты свеж в силах, Христианский отрок или юноша! почему тебе не поститься? Наступит старость, немощь: поневоле откажешься от этого подвига. Зачем же из венца своих добродетелей терять тебе один драгоценный камень – воздержание? Нетерпение твое и самоугодничество всего чаще заставляют тебя ссылаться на слабость здоровья; – боишься болезни. А кто заверил тебя, что, не постясь, ты не будешь болеть? Отвергаешь пост, чтобы сберечь свое здоровье: подумай, надежный ли ты хранитель своего здоровья при желании угодить своему чреву? Поверь лучше здоровье Богу: Он Сам бережет того, кто постится.

Наконец, при молитве и посте, не забудем главной обязанности в подвиге говения – бдительности над собою. Каждый день надобно отделять, по самой скудной мере, хотя час времени на самоиспытание. Уединись, оставь, разговоры, покинь мечтать, прекрати занятия телесного обучения; и смотри в глубину своего сердца: откуда поднимаются греховные мысли? чем поддерживаются порочные наклонности? от чего не хочется расстаться с какими-нибудь навыками? при каких случаях возникают нечистые чувствования? сколько места остается в сердце для добродетели? Веди разговор с своею совестью: от чего она не долго тревожит тебя после порочного дела? чем ее успокоиваешь ты? какого очищены она требует? Займись беседою о своем греховном состоянии с доверенным другом; попроси его совета; пожелай слышать от него, каким он находит тебя по своим наблюдениям? Но с этим самонабдюдением и самоиспытанием имей также осторожность воздерживаться не только от всего, что противно закону Евангельскому и совести, но и от того, что, доставляя тебе, хотя само по тебе, невинное развлечение, может отвлечь твой взор от себя самого. Игры, шутки, празднословие, легкое в неназидательное чтение теперь неуместны. Позволяй себе только то, что мог бы ты делать во храме, пред Богом: око совести взирает на тебя; – это око Божие.

И так бдите, молитеся и поститеся, да не внидет в напасть; не допустит, чтобы суд Божий над вашею совестью застал вас неприготовленными к нему. Душа, неготовая сретить Бога, и без благоговения приобщающаяся Его Тайнам, как скудельный сосуд, приразившийся к твердому и живому камени – Христу, разбиется, – потеряет скромность стыд, совесть, – значить, все! Аминь.

Время поста! Время подвижничества! Восстание от бессловения к разумной жизни, отрезвление совести, воцарение ума, усмирение мятежных волнений души, стремление к древнему величию!

Сколько высокого и Божественного заключает в себе та Вера, которая могуществом небесной власти назначает времена для открытого торжества духа над плотью! и как счастливы те верующие, которые, покаряясь уставам Святой Веры, приемлют узаконоположенный ею пост, как врачевство от золе, воюющих на душу!

Как ощутительна сила поста!

Обольщал тебя мир? Теперь он закрыл свои зрелища; снял с себя убранство. Прекращены и те удовольствия, которые, по его понятиям, слывут невинными. Кисть не пишет больше светских красот. Цевница и арфа не издают звуков неги. Жрецы искусства отдыхают. И жрец твоей трапезы не обагряет ножа в крови животных. Все приняло степенный вид. Если где отдаются клики веселья мирского, или длятся утехи невоздержания: то общий голос верующих лишает те домы наименования благочестивых домов. А этот приговор есть отголосок суда Христова: «Буди тебе, яко же язычник и мытарь!» (Матф. 18, 17.)

Преодолевала тебя плоть? Теперь ты отнял у нее, чем укреплялись ее силы: удалил сытную пищу, отстранил негу, уменьшил сон, увеличил бдение, усилил труд. Раба смиренно покорилась своему властелину; не смеет напоминает ему о своих мнимых немощах; и страшится дать ему заметить свои прихоти. Богоподобный дух не встречает уже обычных препятствие к тому, чтобы стремиться в горняя.

Воевал на тебя диавол? Ты приставал ум свой стражем в каждой мысли; и неослабно назираешь, в помыслах ли чувственности , в своекорыстных ли предприятиях, или в самолюбивых мечтах души твоей древний сеятель зла бросает разрушительный семена свои? Устрояется брань уже не к крови и плоти, но к началом, и ко властем, и к меродержителем тьмы елка сего, к духовом злобы поднебесными. (Еф. 6, 12) И твой дух крепится и мужается в этой брани, будучи вооружен, по наставлению Христову, молитвою и постом, (Мар. 9, 29.) Сим оружием Сам Христос низложил искусителя; и сие оружие дал и нам противу искущений.

Нужно ли еще более говорить нам о достоинстве поста?

Постом в древности приготовлялись оглашенные к принятию благодати крещения: постом и мы возобновляем утраченную благодать возрождения небесного, и возгреваем в себе дар Святого Духа.

Постом Отцы Богоносные, граждане пустынь, подражали житию Христову, и исполняли лишение скорбей Христовых во плоти своей: (Кол. 1, 24.) постом и мы, с Симоном Киринейским, можем сделаться причастными несению Креста Христова. Тяжко для плоти и крови пить из чаши страданий Христовых: но такова доля всякого Христианина. Многими скорбьми подобать нам внити в царствие Божие. (Деян. 14, 22.) Труды поста приумножают эти скорби. Потому что наш пост, по выражению Григория Богослова, знаменует умерщвление со Христом.² Но постом мы можем предотвращать скорби отвне. Вспомните, – Ниневитяне постом остановили казнь, угрожавшую им от Бога. И древние Христиане, обыкновенно, постом врачевали себя от всенародных бедствий.

Пост приближает к Богу, и вводит в область небесных откровений. Моисей после четыредесятидневного поста удостоен был зреть сияние Славы Божией и приять скрижали Закона, Богом начертанные. Постится Илия четыредесять дней: и слышит глас Божий на Хориве. Постится Даниил: и приемлет извещение от Гавриила Архангела о тайнах воплощения. Постящийся Петр получает откровение о принятии язычников в Церковь Христову. Антиохийские Пророки и Учители среди поста получают повеление от Духа Святого отделить Ему Варнаву и Савла на дело проповеди Евангельской. И настоящий пост Великие Четыредесятницы учрежден в качестве предпраздственного очищения. Если будущий Светлый Праздник должен ввести тебя в радость Господа твоего: то небо души твоей не должно быть помрачено ни одним облаком дымных испарений, исходящих от пресыщения, чтобы на ясной твердо ее сияла радость воскресения, как отсвет вечной радости. Если от таинственного посещения Божией благодати будет озаряться тогда радостью лице твое: это будет плодом поста. Сознаются иноплеменники, что нигде великий день Праздника не бывает так светел и радостен, как в нашем Православном Отечестве. Не удивительно; – нигде нет столько назидательного и строгого приготовления к празднику Воскресения. Что сеешь, то и жнешь. Посеем пост, молитву: приимем и радость свыше от Отца светов, которая лучом своим согреет дух, и осветит мрак нашей многотрудной жизни. Эта радость – лобзание Ангела благовестника Воскресения.

И так спеши, Христианин, к этой радости путем воздержания. Он прискорбен для плоти и крови: но для духа благоухают на нем цветы всех добродетелей. Чрез покаяние сложи с себя все тягости греховные; пищею и питием Тела и Крови Христовой подкрепи себя на постные подвиги. Если утомить тебя зной страстей: отдохни под древом Креста, которое водружено приветною сенью среди постного пути. Войди со Христом во Иерусалим; спострадай, сраспнись, спогребись с Ним: и оживешь с Ним. Аминь.

Испытатели естества давво стала замечать, что в великом мире Божием самыми обыкновенными средствами подготовляются необычайные перемены. От незаметных причине, действующих хотя и медленно, только постоянно, на земной поверхности поднимались огромные возвышенности, стекали великие воды, изменялась благорастворенность воздуха на значительных широтах. А замечали ли мы, какие важные изменения, от каких, по-видимому, ничтожных причин, оказываются в малом мире Божием, то есть, в человеке, или, ближе, в нас самих?

Вызовем свои воспоминания, и своему настоящему состоянию по душе противопоставим состояние своего детства.

Иной из нас был кротким, скромным, благопослушливым младенцем: теперь в уме выдвинулась исполинская гора самомечтательности, часто изрыгающая дым и пламя, злохуление в ярость, на все соприкосновенное, на ближних и дальних, на дела человеческие и Божеские, на судьбу не сущую и на Бога Присносущего! Другой был с чувствительною душею; всякое добро восхищало его, чужое страдание трогало; ему знакомы были и порывы священной радости и сладости благоговейной молитвы: теперь стекли небесные воды умиления; сердце – точно как степь сухая; выказались следы нечистых волнений; страсти провели долгие борозды свои. Тот развертывался, как благоухающий цветок; привлекал к себе и внимание и любовь приветливостью, услужливостью, удобоподвижностью на все чистое и святое: теперь замкнулся в своем самолюбии; спознался с завистью и лукавством; не хочет разуметь, чтобы делать добро; (Пс. 35, 4.) отталкивает от себя.

Когда, и как мы дошли до такого состояния? – Мы приближались к нему с каждым днем, неприметно.

Случилось раз ослушаться повелителей и приставников, и прислушаться с недобрым любопытством к суждениям низших об высших: семя своемыслия запало; страх Божий ослабел; надмение привилось. Случилось раз пренебречь убогого или несчастного, пожертвовать сострадательности неге или молитвою удовольствие, насмеяться набожности или чувствительности ближнего: холод коснулся души; благоговейное чувство стало закрываться; покушение выказать себя выше всякой чувствительности обратило дерзновенного в бесчувственный истукан. Случилось раз выказать своенравие с обидою ближнего, с высоты чести унизиться до лжи, как бы играючи войти мыслей или делом в нечистое предприятие: совесть отуманилась; водя осталась без руководителя, – не хочет разбирать, что добро, что зло.

Когда сделан первый шаг; на второй решимся без труда. И всякий раз начиная легкомысленно, мы естественно подвергнемся вполне влечению своей поврежденной природы; и когда уже осмотримся, с изумлением увидим, что стремимся в бездну вечности путем погибельным. Зло нарастает у вас из году в год, изо дня в день, яко же терние на лядине, – жестеет, как кора на утлом дереве. Временами воспрянет богоподобный дух от дремания в уныния; но, кажется, только для того, чтобы восчувствовать всю тяжесть греховных навыков, в видеть себя связанным узами неправды. Как мучительна для него эта греховная неволя! Тот, кто видел внутренность сердца человеческого при ясном свете Откровения Божия, изображает это состояние в следующих чертах: – «Еже содеваю, не разумею: не еже бо хощу, сие творю; но еже ненавижду, то соделоваю. Не ктому аз cиe содеваю, но живый во мир грех. Вем бо, яко не живет во мне, сиречь в плоти моей, доброе: еже бо хотети прилежит ми, а еже содеятш доброе, не обретено. Не еже бо хочу доброе, творю: по еже не злое, cиe содлеаю. Аще ли еже не хощу aз, сие творю; уже не аз cиe творю; по живый во мне грех. Соуслаждаюся бо закону Божию по внутреннему человеку: вижду же иже закона во удех моих, противу воюющ закону ума моего, и пленяющ мя законом греховным, сущим во удех моих». Окаянен аз человек! кто мл избавить от тела смерти сея?» (Римл. 7, 15. 17–20. 22–24.).

И сие-то всевожделенное избавление преподается нам, возлюбленные, в таинстве святого Покаяния ради заслуг и смерти Иисуса Христа. Чтобы понять всю необъятную силу сего таинства, прежде всего нужно выразуметь совершенную невозможность собственными усилиями освободиться от уз любо-греховной жизни. Нельзя остановить пески, которые выбрасываются волнами на берега морей; невозможно передвинуть океан се его ложа; невозможно переменить небо севера на небо юга: еще более невозможно человеку, своими ограниченными силами, изменить свою поврежденную во Адаме природу. Аще пременить Ефиоплянин кожу свою, и рысь пестроты своя, и вы можете благотворити научившеся злу. (Иер. 13, 23.) Но Христос Господь с кающимся грешником совершает cиe чудо. Прийдите, и истяжимся, глаголет Господь и аще будут греси ваши яко багряное, яко снег убглю: аще же будут яко червленое, яко волну убелю. Аз есм, Аз есм заглаждаяй беззакония твоя Мене ради, и грехи твоя, и не помяну. (Ис. 1, 18, 43, 25.).

Еще изумительнее быстрота, с которою совершается это чудо очищения и обновления. Приведем на память разбойника, покаявшегося на кресте. Он проговорил своему ожесточенному клеврету: Ни ли ты боишися Бога, яко в том же осужден еси? И мы убо в правду: достойная бо по делом наю восприемлева: Сей же ни единого зла сотворит И помолился Распятому Спасителю: Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии Си. И тотчас же услышал Божественный ответ: Аминь глаголю тебе, днесь со Мною будеши в раи! (Лук. 23, 40–43).

Войдем же и мы, братие, в расположение духа благоразумного разбойника: воспримем в сердце страх Божий, остановим брата своего от греха, в котором были соучастниками ему; принесем устное исповедание в своих беззакониях; сознаемся пред лицем Правосудия Божия, что достойно терпим все тягости, лишения и страдания, какие постигают и еще могут постичь нас в жизни; и с верою помолимся Распятому за нас Христу Спасителю, да помянет нас во царствии Своем. Тогда несомненно услышится от имени Его прощение в грехах; и отверзутся нам райские двери. Аминь.

В жизни человеческой встречается замечательное обстоятельство, на которое, может быть, не всегда и не все обращают должное внимание. Разумею то, что на какое бы святое дело ты ни решился, непременно встретишься с неприятностями, затруднениями, и даже с опасностями, которые или замедляют или и совсем останавливают твое святое предприятие. Мы не можем не видеть здесь влияния того злобного существа, которое, само отпавши от Источника всякого блага, старается разрушать все благое; потому что завидует всякому добру, и радуется только о зле.

Впрочем, не останавливаюсь на этом предмете. Мое намерение было обратить общее внимание на то, что, так как теперь между нами весьма многие приступают к самому великому делу очищения совести своей, то без сомнения они испытывают какие-нибудь неудобства, и, может быть, находят большие затруднения совершить это дело с должным успехом. Посмотрим на некоторые из этих затруднений.

Прежде всего, мы находим их в окружающих нас людях. Нам кажется, что все, с кем мы находимся в неизбежных сношениях, еще слишком проникнуты духом необузданного веселья прошедших дней. На их лицах еще не изгладились следы недавних тревог; разговор все еще отзывается светским празднословием; в самой деятельности их есть что-то небрежное, не установившееся на твердых правилах порядка. «Не лучше ли было бы,» говорим мы, «повременить приступать к святому Таинству, пока все не очувствуются и не будут проникнуты святостью наступившего поста?» – Но не задают ли этого вопроса себе и другие, ставя нас в том же невыгодном свете, в котором мы поставили их? Чтобы очувствоваться, не ждут ли и они, пока мы отрезвимся духом? И так мы будем смотреть друг на друга, – по какому-то странному великодушию, или, вернее, малодушию, уступая друг другу честь быть предначинателями необходимого и святого дела!.... B ненужных затеях, в предприятиях ненравственных мы первые; а в делах веры едва последние!.. Мы будем ждать... а время ждет нас?... Дни за днями уносятся невозвратно: прошла седмица, пройдет и другая, за нею и все время святого поста. Кто же нам дал право из десятины года похищать святотатственно дни воздержания и самоиспытания, и отдавать их на жертву нечистым воспоминаниям и мирской суете? Времена и сроки Бог положил в Своей власти: (Деян. 1, 7.) а ты, человек, хочешь их исторгнуть из десницы Всемогущего, и распоряжаться ими по своей воле!? Но допустить ли Бог? дозволит ли тебе несделанное ныне совершить завтра? Послушаем, как остерегает Святой Апостол от злоупотребления временем. Блюдите, братие, говорит он, да не когда будет в некоем от вас сердце лукаво, исполнено неверия, во еже отступити от Бога жива. Но наставляйте друг друга всякий день, пока можно говорить: «ныне;» да не ожесточится некто от вас лестью греховною. (Евр. 3, 12. 13.) Значить, обязанность наша – побуждать друг друга к святому делу, а не праздно смотреть друг на друга.

Впрочем, к начатию самоочищения большие затруднения мы находим в себе самих. Чувствуем, что привычная рассеянность, беспрестанно преследуя нас, не дает нам углубиться в сердце свое; кажется, не найдешься, что сказать на исповеди. В духе все тоже утомление; в чувствах одинаковая сухость. Проходить день, два и более: не удалось еще отделить ни одной светлой минуты, с которой можно было бы начать решительно новый образ жизни. И мы раздумываем, не отложить ли нам покаяние? Но хорошо ли бы сделал земледелец, который, в рабочую пору вышедши посмотреть свое поле, стал бы рассуждать с собою: «земля у меня суха, и вся покрылась тернами; дни теперь жаркие, и я чувствую утомление; оставлю до другого времени» Конечно, мы сказали бы ему: «безрассудный! твой плуг и должен размягчить твою землю; твоя рука и должна вырвать эти терны; утомление твое не от зноя, а от лености твоей. Уйдет лето; не приложишь рук: – испытаешь голод». Это духе, от сухости чувств и мы должны врачевать себя покаянием. Мысль, что «я теперь не найдусь, что сказать на исповеди» есть следствие другой тайной мысли, что «я теперь могу и отложить покаяние» Скажи себе: «я должен каяться без отлагательства; и пойду на духовное судилище, хотя бы языке мой был связан немотою.» И, быть может, испытаешь на себе пророческое обетование Исаии: «Тогда ясень будет язык гугнивых; яко проторжется вода в пустыни, и дебрь в земли жаждущей.» (Ис. 35, 6.) Приступи к Таинству с верою: и Тот, Кто даде уста человеку, (Исх. 4, 11.) даст и тебе слово; или наполнит сердце твое чувствами умиления, изведет из очей твоих потоки слез. Блудный сын, возвратись к отцу, не мог проговорить ему больше этих слов: «Отче! согреших на Небо и пред тобою, и уже несмь достоин нарещися сын твой.» И миль ему быстъ. (Лук. 15, 21. 20.) Мытарь, бия перси своя, сказал немного: «Боже! милостив буди мне грешнику!» И сниде оправдан в дом свой паче велемудрого и велеречивого Фарисея. (18, 13. 14.) А жена грешница исповедала душу свою Сердцеведцу только слезами, которыми омыла нозе Его: и прияла отпущение многих грехов. (7, 38. 47.) У тебя а «нет слов?» Принеси слезы, принеси умиление: это лучшие начатки от кающегося. Жертва Богу дух сокрушен. Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит. (Пс. 50, 19.) Пройдет туча: на ясном небе светлее засияет солнце. После слез умиления яснее и совесть озарить тайны души твоей. Ты найдешься, что сказать о состоянии своего сердца. И дух свидетеля, приемлющего исповедание, будет сочувствовать твоему духу ; в поможет ему своими, хотя и грешными, но ходатайственными молитвами.

Не распространяюсь о других еще сильнейших препятствиях. Они заключаются в различных умствованиях на счет таинства Покаяния. Эти лжемудрования, сплетаемые духом нераскаянности, всегда суть плод гордой самомечтательности. Гордому отвратительно самоуничижение: и он или оправдывает своим умом греха свои, или бесславить служителей Таинства, или считает излишним самое Таинство. Кто бы ты ни был, кого коснулась эта грехолюбивая философия, спеши, и с воплем крепким моли Всемогущего, разбить в тебе самоистукан страстей, чтобы иначе, созидая столп надменного своеволия до небес, не снизойти до ада со строителями Вавилона!

Между тем, не дивись, возлюбленный, что твое святое предприятие очистить себя от грехов находит столько препятствий. Промысел Божий допускает тебе испытывать их для того, чтобы ты не приписал исправления всецело себе самому, чтобы чувство самодовольства не погубило тебя, и не довело до Фарисейского тщеславия. Милосердый Бог хочет, чтобы совершали мы дело своего обращения и спасения всегда с чувством своей немощи и со страхом. Аминь.

Возлюбленные братия в чада во Христе!

Весьма недавно мир вас занимал своими блистательными зрелищами. Картины его были обольстительны для чувств. Восторгам вашим не было границ, рукоплесканиям не было конца! Может быть, иной еще я теперь рисует в своем воображении виденные им чудеса искусства, и жалеет, что все это исчезло, как минувший сон.

Позвольте же в мае теперь раскрыть пред вами картину, которой достоинства вовсе особенного рода, в которой Художники вы тотчас узнаете.

В великолепных палатах идет самый роскошный пир. Это какой-то богач тешит себя и угощает друзей своих. Он одет в драгоценный пурпур и в виссон равноценный золоту. За столом его разносятся самые отборные яства, льются самые редкие вина, и истребляются горы сластей. Между тем как в пышных чертогах все пресыщаются, упиваются и ликуют, при воротах лежит один бедняк. Он голоден, и ждет, не выбросят ли крошек со стола богатого; на нем не порфира и виссон, а струпья; вокруг него нет друзей и ближних, – одни псы лижут гной его: тогда как вокруг богача толпы собеседников и друзей, которые льстят ему языком своим, и сглаживают черты скромности и великодушного сострадания с души его.

Но вот зрелище переменяется: – В пиршественной храмине – гроб. От богача осталась горсть праха. Суетность украсила бренные останки; тщеславие воздало им безвременный почести при погребении. Земля скрыла труп, и сбросила с себя памятник, которым хотели увековечить имя богача; – и оно осталось в неизвестности. Умер и бедняк: – имя его заняло бессмертием; и блаженного Лазаря Ангелы несут на лоно Авраама.

Опять новое зрелище: – Две области. Горняя полна свету, радостей и ликований неземных. Там Авраам. На лоне его, как дитя обласканное и пригретое на груди матери, страдавши Лазарь. Долняя область полна огня и мрака и ужасов неописанных. Тут и богач. Вокруг его плачь и скрежетание зубов, стоны в проклята. В ужасе он подъемлет взоры свои к стране света; он там видит Авраама и Лазаря на лоне его, и громко зовет: «Авраам, отец мой! умилосердись надо мною. Пламя вокруг меня не уничтожает, но беспрестанно пожирает, изнуряет, мучить меня. Пошли Лазаря: пусть он хотя конец перста своего омочит в воде, и остудит язык мой!» – Бедный сын мой! – отвечает Авраам, – вспомни, как ты прохлаждал себя, веселил себя, забывался в своей жизни, а Лазарь был хладен, алчен и жаждущь: за то он здесь утешается, а ты страдаешь. И чем я могу помочь тебе, несчастный, отверженный сын! между нами и вами безграничная бездна, которой ни отселе сострадательные к вам, ни от вас бедствующие к нам не переходят!

Всмотритесь прилежнее в это зрелище. Дополните всю эту картину своим воображением. Дайте волю свою думам... Но от чего я не вижу здесь между вами ничего похожего на восторг, не замечаю никакого порыва к рукоплесканиям? Не приходит ли кому на мысль, что, может быть, эту же ужасную участь теперь испытывает его брат, его друг, соучастник запрещенных удовольствий и преступных утех, застигнутый смертью без мысли о Боге и вечности? Не раздается ли у кого в ушах замогильный голос соблазненных жертв, которые зовут и будут вечно призывать на него мщение Божие? Не представляется ли кому, что и он в ту самую минуту, как совершает или замышляет преступает, низвергается в бездны адовы, горит и не сгорает, мучится и горько вопиет о капле воды, чтобы остудили язык его?... Проходят дни, проносятся годы, пролетают веки, исчезают миллионы веков: и все та же палящая жажда, и все тот же горький, безнадежный вопль!... Ах! здесь не место восторгам; здесь место ужасу и отчаянию.

О, сколь блаженны вы, возлюбленные, что, находясь во стране живых, можете добыть себе не каплю, но всесовершенное прохлаждение от зноя страстей в благодати Покаяния. Не Авраам, а Христос, Бог и Искупитель наш , посылает вам Своих служителей, чтобы принять ваше исповедание и остудить пламень греха.

Блюдите же, братие, да не когда будете в никоем от вас сердце лукаво, исполнено неверия, во еже отступити от Бога жива. Принесите Искупителю Христу свои искреннее покаяние, пока еще можно говорить: «ныне» да не ожесточится некто от вас лестью греховною. (Евр. 3, 12, 13.) Готовые и неготовые спешите! Не ищите, не обдумывайте слове для выражения болезней душевных. Позаботьтесь прежде об том, чтобы сердце ваше преисполнено было сокрушения о грехах: оно положит слово на уста. Чего не доскажет язык, то дополнят воздыхания и рыдания, ведомые Всеведущему Богу. Аминь.

Кто приготовляется исповедать пред Богом грехи свои: тот, без сомнения, озабочен в душе, как бы лучше выполнить этот священный долг.

Всякий понимает, что искреннему исповеданию должно предшествовать размышление о грехах. Но у иного размышление остается как-то бесплодным. Он взвешивает свои деяния; обвиняет в извиняет себя; больше судит, меньше осуждает, и вообще чаще оправдывает, закрывает себя. Исповедь такого человека есть холодное перечисление делили, более или менее полное, (и это еще лучшая сторона такой исповеди;) – иногда исповедающийся соплетает цепь извинений дел своих пред Богом, как будто Бог менее знает наши побуждения, чем мы сами; иногда он выставляет пред Богом заслуги свои, как Фарисей: «Боже! хвалу Тебе воздаю, яко несмь яко же прочии человецы;» (Лук. 18, 11.) или, в безумном самозабвении, готов вину грехов своих сложить на Судию своего, как Адам, который, выслушавши упрек в нарушении заповеди, сказал: «жена, юже дал еси со мною, та ми даде от древа, и ядох» (Быт. 3, 12.) Есть однако же и такие, у которых размышление о грехах трогает сердце, и вынуждает исповедь, полную глубокого чувства. На этот раз человек, проникнутый мыслию о своей греховности, в трепетном ожидании судов Божиих, не смеет и думать оправдаться пред Богом, а, выставляя грехи, как доказательства своего неотразимого бессилия, молит о помиловании, как мытарь: «Боже! милостив буди мне грешнику!» (Лук. 18, 13.) Эта исповедь потрясенного сердца и есть та, после которой кающийся отходит вполне оправданным в дом свой, согласно с обетованием, что сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит, (Пс. 50, 19.)

Но как приобрести это сердечное сокрушение? как сделать, чтобы размышление о грехах принесло плод умиления во спасение?

Надобно, чтобы это размышление было не беглое, а обстоятельное. Посвящай ему не минуты, а часы, дни. Для того в назначены тебе дни говения. Если развлекают тебя заботы и шум дня: бодрствуй среда ночной тишины. Ах! ты бодрствуешь же иногда ночи, посвящая их на мирские удовольствия; ты обдумываешь же иногда планы для возвышения своего временного блеска в свете, употребляя на то все силы ума и воли. Неужели же погибающей душе своей не найдешься уделить времени и внимания?... Вызови из глубины прошедшего все свои чувства я деяния. Вспомни, – и ты был невинен, и твое сердце умело радоваться тою радостью, которая самую землю превращает в рай. Выведай у своей совести, как этот Божий рай начал постепенно закрываться для тебя? когда цветущие красоты природы впервые перестали восхищать тебя? когда впервые ласки ближних оказались не по сердцу тебе? когда впервые храм Божий с своими торжествами не согрел души твоей? как это, теряя детское чувство невинности, ты не умел или не хотел возвратиться назад к этому чувству? и что за херувим стал на страже у этого рая, и заставил тебя влачить жизнь горькую без веры в добродетель, без радостей в настоящем, без утешений в будущем?... Ты увидишь первые грехопадения; заметишь зачатки страстей; узнаешь, какою сетью греха опутана вся жизнь твоя; и невольно воскликнешь из глубины сердца, как утопающий Петр Христу: «Господи! спаси мя!» (Матф. 14, 30.)

Главным же образом размышление о грехах должно быть оплодотворяемо молитвою о сокрушении сердечном. Не напрасно святая Церковь так часто влагает во уста наши покаянную молитву: «даждь ми слезы умиления». Душа твоя суха, как песчаная степь, сердце твое отвердело, как камень ; ты незнаком с святыми восторгами; ты как чужой между людьми; в самом доме Отца Небесного ты, как сирота; все вокруг тебя умеет чувствовать, молиться, – а у тебя мысль мрачна и тяжела, и слово из уст не льется к Богу; ты, как отверженный. Все для тебя преграждено, все у тебя отнято! Но не отнята благодать молитвы о слезах! И эта молитва у тебя, как чудодейственный жезл в руках Моисея, из гранитной скалы источить струи воде; эта молитва у тебя, как ключи неба у Илии, прольет реки дождя на жаждущую землю. Как ты могущь, как ты высок, хотя и грешник, когда молишься о слезах умиления! И как полна, как свята исповедь, хотя и не приготовлена внешними подвигами, когда среди рыданий она изливается в потоках без искусственных речей, и выносите из сердца всю нечистоту его. Эта исповедь будете воплем разбойника на кресте, на который невидимо Предстоящий ответствует тайно: «аминь глаголю тебе, днесь со Мною будеши в рай» (Лук. 23, 43.).

Этой исповеди да сподобит Бог и вас, чада покаяния! Аминь.

В настоящие дни поста святая Церковь, удаляя от нас сладкие снеди, утучняющие тело, с преизбытком предлагает свою пищу, животворную для души, – слово Божие. Чтение Божественного Писания ныне усугубляется и в священных собраниях, – поставляется в непременную обязанность каждому верующему и среди домашних упражнений. Но чтобы оно могло составить истинную пищу для души, надобно останавливаться размышлением на изречениях и событиях, содержащихся в священных книгах, и уметь прилагать их к собственному положению. Сделаем посильный опыт.

Раскрывая книгу благовестия святого Иоанна, мы читаем следующее:

Был праздник Иудейский, и взыде Иисус во Иерусалим. Есть же во Иерусалимех овчая купель, яже глаголется Еврейски, Вифезда, пять притвор имущи. В тех слежаше множество болящих, слепых, хромых, сухих, чающих движения воды. Ангел бо Господень на всяко лето схождаше в купель, и возмущаше воду: и иже первее влазяше по возмущении воды, здрав бываше, яцем же недугом одержим бываше. (5, 1–4.)

Это известное повествование об исцелении расслабленного при овчей купели. Избираем это место потому, что открываем в нем черты, соответствующие настоящему нашему положению.

Сей храм есть также Вифезда, то есть, дом милосердия Но притворов больше. Здесь всякая земная храмина тела (2Кор. 5, 1.) есть особенный притвор, в котором под бременем болезни стенает дух. Замечательны трех родов больные. Одни слепы. Слепотствует око души – ум. Жалкая болезнь! Слепый умом своим смотрит на себя: – струны души его, грехи, представляются ему жемчугом. Смотрите на ближних своих: – не видит ничего святого, ни одной добродетели чистой; все кажется ему в темном виде. Думает иногда, что стопы его утверждаются на безопасном месте; а перед ним открытая бездна. Часто с самою лютою страстью своею играет, как с агнцем; тогда как она язвить его на смерть змеиным жалом. В предметам Божественных слепота его еще разительнее. Раскроете ли книгу Священного Писания: находит для себя загадкой то, на что лежит ответ в его совести; везде встречаются ему мысли довольно строгие, предписания обременительные, – скучное там, где источник восторга для Серафимов на целую вечность! Явится ли в храме: опять для него ничего выше обыкновенного; здесь находит он пищи своему духу менее, чем в своем доме, или в обществе, с которым только что расстался. Вошел; окинул взором давно знакомую ему внешность святилища; на минуту остановился на новых лицах: и, оставивши здесь свои труп, мыслию улетел туда, где за несколько дней свете давал великолепный пир его страстям. Как жаль! он не видал, не мог видеть, что и здесь торжество: – Силы небесные с нами невидимо служат: се входит Царь славы; се Жертва таинственно совершенная се великолепием сопровождается! – Есть еще между болящими хромые – волею. Наша жизнь-путь от земли к небу. Руководители – совесть и закон Божий. Се малейшим вниманием к их голосу нельзя не знать, куда идти. Мысль бы и летела по пути царскому, где шествовал Христос, где стремились в след Его сонмы Святых: но воля слаба, колеблется между добром и злом, падает на распутиях. Еже хотети прилежит, а еже содеяти доброе, не обретается. (Рим. 7, 18.) – Но самою опаснейшею болезнью страждут сухие. Это люди, в которых иссушены все святые чувства. На сердце их ничто не действует. Красоты мироздания их не восхищают; доблести подвижников и героев добродетели не трогают; голос дружбы для них бессилен; советы наставника и отца непонятны; в звуках умоляющей матери душа их не отличит родного; увещания Евангельские им медь звенящая или кимваль звяцаяй! Такое состояние делает человека неспособным к радостям блаженной вечности. В нем духовная жизнь уже повреждена в самых основаниях.

Вот болезни, которыми более или менее заражены все притекающее в сей доме милосердия, и от которых все чают исцеления.

Но это исцеление подчинено некоторым условиям. Во-первых, нужно быть возмущению воды; то есть, надобно, чтобы во внутренности сердца возникло чувство умиления и самого глубокого сокрушения. Во-вторых, это возмущение должно быть произведено силою сверхъестественною – Ангелом: значит, умиление сердечное бездейственно, если оно возникает искусственно, или есть следствие обманутых надежд, оскорбленного самолюбия, земных потерь. Никто не надейся сам собою произвести в себе спасительное сокрушение: но никто и не отчаивайся. В доме милосердия Божия, во храме, всегда присуща небесная сила, и производит, по временам, возмущение в самом твердом сердце: это умиление вносит в наши сердца благодать Божия, или наш Ангел-хранитель. Еще, исцеление получает тот, кто непосредственно за возмущением воды погружается в ее струях. Драгоценна та минута, в которую Бог неведомым образом начинает действовать на сердце; ее потеря часто не вознаградима.

Но обратимся к Евангельскому повествованию:

Бе же ту некий человек, тридесят и осмь лет имый в недузе своем. Сего видев Иисус лежаща, и разумев, яко многа лета уже имяше в недузе, глагола ему: хощеши ли цел быти? Отвеща Ему недужный: ей, Господи! человека не имам, да, егда возмутится вода, ввержет мя в купель; егда же прихожду аз, ин прежде Мене слазить. (Ст. 5–7).

Какое безотрадное положение больного! В целые тридцать восемь лет он с крайним трудом временами достигает целебной купели, и опять удаляется оттуда с одною только надеждою на неизвестное будущее время. И в чем все несчастье? Ин прежде его слазить. Нечто подобное бывает и здесь. Больше чем полвека своей жизни грешник является в храме Божием; временами чувствует в нем благодатное умиление: и все выходит тем же грешником. И от чего? От того, что иные помыслы и чувства вдруг втеснятся в его сердце, и не дадут душе очиститься в таинственной купели. Ах! быть может, сколько раз один ложный стыд, показать слезы умиления среди ближних своих, заставлял нас обращать мысли свои к делам суеты, и теме отдалял время душевного исцеления! После этого удивительно ли, что такому надобно напоминать: хощеши ли цель быти?

Братия и чада во Христе! это напоминание делается для приготовления вас к таинству Покаяния. Нужно ваше желание; нужно, чтобы легкомыслие и рассеянность не ослабляли в вас благоговейного ожидания спасительного всепрощения. Без слез сокрушения сердечного душа не омывается; – без твердой решимости, противиться вторжению чуждых мыслей и пожеланий в кающееся сердце, для вас, у самого источника милосердия – алтаря, все еще не будет человека, который бы способствовал вашему очищению.

Нужно ли на этот раз продолжать Евангельское повествование? Оно, как известно, заключается исцелением, преподанным от Спасителя расслабленному. Сей Врач душ и телес присутствует невидимо и здесь. Приидите к «Нему вcu труждающиеся и обремененнии. Час спасения настал; и Ангелы небесные готовы торжествовать о кающихся грешниках. Аминь.

Сотворите плоды достойны покаяния. (Лук. 3, 8.)

Некогда Господь наш Иисус Христос, угрожая погибелью нераскаянным грешникам, произнес следующую притчу:

Смоковницу имяше некий в винограде своем всаждену: и прииде иша плода на ней, и не обрете. Рече же к винареви: се, третье лето, отнелиже прихожду ища плода на смоковнице сей, и не обретаю: посецы ю убо; вскую и землю упражняеть? Он же отвещав рече ему: Господи! остави ю и се лето, дóндеже окопаю окрест ее, и осыплю гноем; и аще убо сотворить плод, – аще ли же ни, во грядуще посечеши ю. (Лук. 13, 6–9.)

Вы спросите: какая же судьба этой смоковницы? Ответа я ожидаю от вас самих.

Виноград есть Церковь; господин винограда – Бог; смоковница – мы с тобою, благоговейный слушатель! Кажется, уже не третье лето Бог ожидает плода от нас. Кажется, уже не третье лето сердобольный Виноградарь – Ходатай наш Христос – отводить секиру Божественного правосудия, и взрывает землю окрест нас. Говорю о переменах, какие всякий из нас видит вокруг себя на поле жизни своей. То скопляются над головою нашею тучи скорбей; то сияют над нами лучи радости. То мы цветем и красотою и богатством; то все сохнет и опадает, как злак полевой! Появляются друзья; и изменяют друзья. Сегодня блеск почестей окружает меня; завтра уже я покрыт тьмой бесславия. Сегодня успокаиваюсь среди любви и дружества: – пробуждаюсь... могильные холмы подняты окрест меня, и поде ними скрыто все близкое моему сердцу¹... Как назвать все эти перемены, как не работою промыслительной десницы Великого Виноградаря, Который то умягчает наше сердце бедствиями, то согревает его счастьем, дабы только возрастить в нем плоды, достойные Неба?

И настоящее время не есть ли время собирания сих плодов? В сии дни мы молимся долее, нежели когда-либо; отрекаемся и от невинных удовольствий; воздыхаем и постимся: по-видимому, все мы – в подвиге покаяния. О душа! как ты красуешься листвием!... Но раздробляешь ли ты алчущим хлеб? нищие бескровные вводишь ли ты в дом? одеваешь ли нагих? (Ис. 58, 7.) посещаешь ли больных? обуздываешь ли злоречивый язык? прекращаешь ля вражду? отлучаешься ли сладострастных похотей, клеветы, обмана и клятвопреступления? смиряешь ли свою гордость?... Шум листвия твоего привлекает небесного Путника. (Марк. 11, 13.) Ей гряду скоро, вопиет Он, и мзда Моя со Мною! (Апок. 22, 20. 12.) Думаешь ли, что над тобою не разразится это страшное проклятие: да николиже от тебе плода будешь во веки!? (Матф. 21,19.).

Братия! сотворим убо плоды достойны покаяния.

Нельзя не сознаться, что покаянию, какое мы приносим во дни настоящего поста, мало соответствуют плоды его. Исповедь во грехах, кажется, в большей части из нас не более производит перемены, как и обыкновенное сожаление о своих безрассудных поступках. От чего? Между прочим, может быть, и от того, что не всё надлежащим образом понимают, как должно приступать к сему великому таинству.

Благоговейному вниманию твоему, Христолюбивый слушатель! предлагается о том слово.

Приступающему к таинству Покаяния прежде всего должно иметь непоколебимое желание выслушать справедливый приговор о своей жизни, и исправить те недостатки, на которые ему укажут.

Кажется, не погрешим, если скажем, что самая большая часть заблуждений, пороков, а с ними и бедствий рода человеческого проистекает от того, что всё мы обманываемся в мнении о самих себе. Свет справедливо можно назвать миром очарования. В нем едва ли что увидишь в истинном виде, тем менее себя самого. Когда я богат в знатен: то уже в благороден и честен. Но будь я без состояния и имени: то и с низкими чувствами и с душою очерствелою. Обыкновенно, мои друзья извиняют, враги преувеличивают мои слабости. Часто один и тот же человек сегодня меня хвалит, завтра порицает; в одном месте провозглашает меня примерным, в другом называет подозрительным. Всё составляют обо мне приговор по какому-то предубеждена любви или ненависти. Обращаюсь к своей совести, и спрашиваю: добр я, или нет? Но никак не могу отличить ее голоса среди шума моих страстей, среди кликов моего самолюбивого разума. Что же я? сын ли света, или чадо тьмы? принадлежу ли небу, или аду? – Вопрос немаловажный! Дело идет о вечности. Кто не пожелает знать, чего ему надеяться за пределами гроба?

Если ты от всего сердца желаешь знать это, человек: стань на Церковном судилище. Ты нигде обе себе не можешь вернее услышать правды, как только здесь, от служителя Веры, который благодарю Духа Святого посвящен в свидетеля и решителя совестей человеческих. В этом единственном убежище, где истина спасает неприкосновенность своей свободы, в этом преддверии неба , где все в равном достоинстве, где не взирают ни на светлость сана, ни на великолепие и пышность. Здесь, приникая в зерцало Евангельского закона, и не прибегая к льстивым выражениям утонченной вежливости, простым языком истины изрекают справедливый приговор о наших делах, намерениях, мыслях и побуждениях.

Впрочем изрекают его не для удовлетворения нашего любопытства, а в том предположены, что мы имеем твердую решимость отказаться от беззаконных дел и намерений, не питать в себе нечистых мыслей, и не увлекаться преступными побуждениями. Без этой решимости испытание нашей совести останется недействительным. Странно было бы очищать себя для того, дабы опять идти валяться в тинистом блате. Таинствами нельзя злоупотреблять ненаказанно. Как скоро я принес искреннее покаяние в грехах своих; я уже должен, при содействии Божием, всеми силами своей души стараться избегать новых законопреступлений. Правда, мы слабы по своей природе, крепость наша не есть крепость камения, плоти наша не суть медяны; (Иов. 6, 12.) но разве Бог не сказал: сила Моя в немощи совершается! (2Кор. 12, 9.) разве Апостол не уверил: идеже умножися грех, преизбыточествова благодать? (Рим. 5, 20.) – это значит: где с необыкновенною силою свирепствует стремление ко греху; там, для противодействия сему стремлению, в преизобильнейшей мере изливается и благодать Духа Святого, укрепляющая на добрые дела. – Но являться каждый раз с одними и теми же, если не с тягчайшими, преступлениями пред Церковное судилище, значит издеваться над таинством Покаяния. Я не говорю, чтобы опять нельзя было получить прощения в своих грехах, когда Премилосердый Спаситель наш обещал прощать их даже до седмижды семидесяти разы (Матф. 18, 22.) но, братия! земля, пившая сходящий на ню множицею дождь, и износяшая терния и волчец, непотребна есть и клятвы близ, ея же кончина в пожженх. (Еврс 6, 7. 8.) Если мы, исповедуя грехи свои, вовсе не думаем оставить греховной жизни: то, не знаю, не становимся ли мы в ряд второе распинающих Сына Божия, и закоснелые навыки наконец не доведут ли до того, что не возможно будете нас паки обновить в покаяние? (6, 6.) Если бы к кому пришел сын, и сказал: «я жестоко оскорблял тебя, родитель! но огорчение, тебе нанесенное, так приятно заняло меня, что я не отказываюсь и впредь причинять тебе оскорбления». Не правда ли, что подобная дерзость была бы ужасна? Как же ты, человек – грешник, исповедуясь пред Богом, на увещания со стороны духовного отца, чтобы ты отрекся от своих любимых, впрочем законопрестунных, склонностей, если не устами, то мысленно говоришь: «я не могу, я не думаю отречься!?» Не тоже ли это, как если бы ты сказал Богу: «я оскорбил Твое величество, небесный Отец! своими преступлениями; но они так приятно разнообразят дни моей жизни, что я не согласен отречься и еще бесчестить Тебя в лице!?»... Вот что значит каяться, не имея решительного желания исправить свою жизнь!

Далее, – кающемуся должно знать, кому? в чем он кается? и в чем присутствии?

Мы каемся Богу, Существу Всеведущему, Которого очи, по выражению священных писателей, тмами тем крат светлейшии солнца, (Сир. 23, 27.) вид ять несоделанное наше.³ Как трудно бывает нам приучить себя к этой мысли! Нам все мечтается, что судилище Церковное есть не более, как судилище человеческое. Мы сознаемся в своих небольших слабостях весьма охотно: напротив, о важнейших грехах, на которые прежде всего указывает наша совесть, мы молчим; даже (о, верх нашего ослепления!) мы рады бываем, если испытатель нашей совести не коснется их своим вопросом. Если же мы открываем и важнейшие преступления: то не со всеми подробностями , не со всеми обстоятельствами, которые увеличивают их тяжесть; мы еще стараемся смягчить их, представить с благовиднейшей стороны. То «мы впали в грех по неведению или по забывчивости»; то «сделали худо без злого намерения;» то «люди соблазнили нас;» то «невольный случай довел...» Ах, человек! к чему такие извинения, когда Бог видит все движения души твоей? Разве ты можешь укрыться от Его всеведения? разве твои все предлоги – это смоковничное листвие – скроют твою душевную наготу? Часто, в извинение себя, ты принимаешь такой тон, что ты и неспособен к иным грехам, что ты еще не так низок, как может быть другие. Ах! и на этом месте смирения в сокрушения сердечного ты хочешь говорить тем преступным языком, который дышит пламенною гордостью Денницы? ты приходишь сюда защищать свою справедливость? часто винишь Бога в тягости Его законов! винишь Церковь в строгости ее предписаний! Что же может сделать для тебя смиренный служитель Веры» когда он сам в недоумении, – ты ли на суде пред Богом, или Бог на суде перед тобою ? Человек! где ты? с чем ты?....

– С бременем преступлений, с изменою противу Бога, с ненавистью к людям, с кичливым самолюбием, с лицемерием, с лестью, с любострастием, с мечтами, суетами, беспокойствами..., и окаянен и бледен и нищ и слеп и наг! (Апок. 3, 17.) Но, покрытый язвами от ног даже до главы, (Ис. 1. 6.) ты часто не найдешься сказать своему духовному врачу, чем ты страждешь? Святая Церковь предписывает тебе прежде исповеди дни говения, именно для того, чтобы ты, не отягчаясь ни объедением ни пиянством, ежемгновенно наблюдал за собою, какие греховные склонности преобладают в тебе, и, молясь Богу, припоминал , какие преобладали прежде сего. Так ли ты пользуешься этим временем?... О! суеты наши вечно с нами; планы наши и предприятия даже в самое святилище идут за нами; и не дают мыслям сосредоточиться в сердце нашем. Притом, как тяжело и скучно бывает разбирать свои грехи со всеми их отвратительными подробностями, когда веселые мечты прерывают нить мыслей наших! Для нас несравненно легче бывает довольствоваться одним хлебом с водою, поститься до изнурения сил, нежели со всею строгостью испытывать свою совесть. От того происходит, что, являясь на Церковном судилище, иной из нас почитает достаточным исповедаться в общих словах: «я во всем грешен!» Но такого рода признание обнаруживает только невнимательность исповедующегося к своей греховной жизни в нежелание исправить ее. Ты «во всем грешен!» Кто не знает, что ты как человек, способен на всякое злое дело? Но ты открой, какие у тебя особенные грехи, твоему званию, месту, полу, возрасту соответственные ? – какая в тебе особенная страсть, которая охлаждает пламень молитвы твоей, помрачает чистоту мыслей твоих, делает тебя ненавистным для окружающих тебя, нетерпимым в общества, бременем для себя самого? Твой врач очень хорошо понимает, что в твоем болезненном положении каждый состав у тебя страждет. Но ты скажи, с чего началась твоя болезнь? какими путями вошла она? в какой она степени? какого качества? где гнездится теперь? Вот что нужно знать ему! – Другой, на вопрос Духовника, в чем он грешен отвечает: «спросите!» От чего же ты сам не спросил себя? от чего ты предоставляешь Духовнику угадывать преступные тайны души твоей? Разве он Бог, что может развить свиток твоей совести, и представить тебе картину твоей жизни, которую разбирать я для тебя самого отвратительно?

Скажете: «для чего же требуется присутствие Духовника при исповеди?» Его присутствия требует Церковь, которая, дабы не расточать благодатных даров отмещущим их, и не преподавать Божественных Таинств на погибель недостойно приемлющим их, (1Кор. 11, 27–31) испытывает чрез него членов своих, все ли они исповедуют веру свою но ее символу, и все ли живут сообразно с ее предписаниями и теми обетами, которые каждый из них произнес при купели крещения? – Требует собственная польза исповедающегося. Духовник, с своей стороны предлагаемыми вопросами, помогает ему в самоиспытании; предостерегает его от самообольщения, свидетельствует о степени сокрушения сердечного, решает многочисленные недоумения, объясняет различные случаи, и, смотря по болезни душевной, дает совет, каким пользоваться врачевством духовным. – Требует свойство самой исповеди. Доколе грех в наших мыслях, в нем много сторон ускользает от нашего внимания. Мы со всею живостью можем почувствовать гнусность греха только тогда, когда выразим его на словах, произнесем в слух. Когда мы на высоте благополучия, утопаем в восторгах радости; мы не любим таить в душе своих чувствований, но и Богу, и людям, и наедине сами себе твердим о своем счастье. От чего же, низринувшись в бездну греха, в болезненном томлении духа, мы не восклицаем с Даниилом: согрешихом, беззаконновахом, нечествовахом, и отступихом, и уклонихомся от заповедей Твоих и от судов Твоих!? (Дан. 9, 5.) Таинства Христианские всегда под чувственными, осязательными образами проповедуют нам какие-нибудь важнейшие истины. Как, при исповеди видимое нами, изображение Креста Господня указывает на великую Жертву, принесенную Небесному Правосудно за грехи всего мира; так и лице Духовника напоминает нам Ангела-хранителя, непрестанного свидетеля и блюстителя нашей совести. И действительно, когда служитель Веры объявляет мня от имени Божия прощение в грехах моих: то что он для меня иное, как не Ангел Господа Вседержителя есть ? (Малах. 2, 7.)

Может быть, на этом месте многие в самом деле желали бы видеть Ангелов; может быть, другие, подобно богачу, упоминаемому в притче Евангельской, хотели бы из другого мира вызвать проповедников покаяния: (Лук. 16, 27 и сл.) но припомнит, возлюбленные, что в этой притче сказал Авраам: аще Моисея и Пророков не послушают, и аще кто от мертвых воскреснет, не имут веры! (ст. 31.)

Для того не Ангелу дана власть вязать и решить наши грехи, чтобы имеющий сию власть мог спострадать немощем нашим. (Евр. 4, 15.) Для того человеку поручено быть свидетелем совести нашей, чтобы Мы не стыдились открывать ему самые тайные свои помышления. Он тот же грешник, что и ты; – с нашими слезами он готов смешать свои слезы, – к нашей молитве присовокупить свой молитвенный голос. Какое поучительное сочетание нужд и чувствовавний! какое утешительное таинство!

Кайся, человек, Богу! кайся пред Его служителем, братски тебя объемлющим! Как сладко слышать из его уст: отпущаются тебе греси! Как сладостно воспевать с Давидом: Блажен, схоже оставшийся беззакония, и его же прикрышася греси! Блажен муж, ему же не вменит Господь греха! (Пс. 31, 1. 2.) Но не расточи сего чувства в суетном мире; сотвори и плоды достойны покаяния. Аминь.

Вы Теперь приступаете, возлюбленные братия, к такому таинству, которое уничтожает страсти, проливает отраду в утешение в совесть, возмущенную грехами, примиряет грешника с Божеством, отверзает вход в царство небесное, в доставляет наслаждение вечными утехами.⁴ Сколь необыкновенны эти блага, предлагаемые вам от Христа Спасителя; столь же необыкновенно и самое средство к приобретению их. Свет, обыкновенно, раздает свои сокровища в славу тем, которые умели блеснуть пред ним, и выставить на вид свои заслуги: а Христос открывает доступ к сокровищнице Своей благодати только тем, которые осуждают себя пред Ним судом совести своей. Смиряй себе вознесется. (Лук. 18, 14.)

И так, кто бы ты ни был, грешник, ищущий примирения с Божественным правосудием, весь твой успех будет зависеть от того, как себя осудишь перед Христом Богом. Чем беспристрастнее и строже будут с твоей стороны обвинения на себя; тем несомненнее привлечешь на себя благоволение Христово. На этот раз возьми себе за образец сынов века сего; они (как сказал Сам Иисус Христос) во многих случаях мудрейши паче сынов свтета в роде своем. (Лук. 16, 8.) Что они делают, когда хотят обвинить своего врага? Они вычисляют в подробности все его слабости и пороки; представляют их не в общих чертах, а в том виде, который изобличает всю их нечистоту и низость; и не упустят ни одного обстоятельства, от которого, по-видимому, незначительный проступок, делается уже важным преступлением. Воспользуйся же их примером. Судилищем будет твоя исповедь; твой враг – ты сам! Не укрывай, не щади, обвини этого врага, чтобы спасти его на последнем суде от вечной погибели.

Во-первых, на исповеди исчисляй свои смертные грехи вполне. Правда, сами по себе они не исчислимы: но тебе известны заповеди Закона и Евангелия; и ты можешь определить, которые из них ты нарушил? Мало этого; – ты должен еще сказать, сколько раз нарушал ты одну и туже заповедь? Если не можешь определить верно числа, по причине многократных падений: по крайней мере, скажи, сколько раз впадал ты в один и тот же грех в продолжении месяца, недели, или даже одного дня? Большая разница – нарушить заповедь однажды в целую жизнь свою, или один раз в год, или нарушать ее каждый день. Частое падение требует и мер к исправлению более действительных. Когда ты говоришь о своей болезни врачу, например о кровотечении: ты не забудешь ему сказать, если оно открывается у тебя по нескольку раз на день. Ты и сам заключаешь, и ему хочешь показать, что болезнь принимает опасный характер. Так бывает и в болезнях души. Иногда грехе, в своем начале простительный, по причине частого повторения перерождаясь в навык, или переходя в страсть, становится уже смертным недугом.

Во-вторых, исповедуясь в каком бы то ни было грехе, объявляй об нем не общими словами, а укажи самую низшую его степень. Лествица греха смертного, который низводить во ад, имеет множество степеней. Не все равно: занес ли ты первый шаг на путь погибели, или уже далеко углубился во мрак греховной бездны. Ты говоришь, что завидуешь ближнему: скажи, в какой мере? Просто ли ты печален, что природа не дала тебе блестящих его качеств, или не поместила тебя там, где на него, и без заслуг, как тебе кажется, льется и богатство и честь; или ты печален от того, что он не лишается этих выгод? может быть, ты порадовался бы неуспехам своего ближнего? может быть, усилено заботишься подорвать его благосостояние? Один вид зависти гнуснее другого. – Всего хуже, если при исповеди стараются изъясняться каким-нибудь условным языком. Я разумею слова нарочно придуманные для того, чтобы лучше прикрыть свое нравственное безобразие перед своим Духовником. Эти слова не попадают в точности на самый предмет греха, а касаются его слегка, – так сказать, с одной наружной стороны. Они, обыкновенно, доказывают, что или не понимают свойства духовного суда, а смешивают его с мирскими пересудами; – или еще недовольно вошли в свое положение, дабы с горьким чувством выражать свою душевную болезнь; – или смотрят на Духовника, как на лице постороннее, а не как на служителя Христова, имеющего власть вязать и решить. Не скажу более; а приведу самые выражения. Ты, например, говоришь: «я согрешил против пятой заповеди» – Как согрешил? – «Я не оказал уважения моему родителю, или моему начальнику, или благодетелю» Опять я спрашиваю: – в чем? – Ты уже оказал неуважение, если принял холодно увещание или вразумление которого либо из них. Еще больше неуважения оказал в том, если ты выразил перед ним свое неудовольствие взором, движением, словами! Но, может быть, ты дерзко ослушался его? может быть, ты сказал ему грубость? может быть, ты позволил себе насмехаться над ним? может быть, ты еще разглашал клевету об нем? О! в таком случае, око ругающееся отцу и досаждающее старости матерни, да исторгнуть в вранове от дебрия, и да снедят е птенцы орли! Злословящему благодетеля и отца угаснет светильниь, зеницы же очесь его узрять тьму! (Притч. 30, 17. 20, 20.)

Наконец ты не должен скрывать обстоятельств, которые часто представляют грех в другом виде, или увеличивают его, У Тебя есть тайный порок, которому ты продаешься с наслаждением. Он гнусен и тогда, когда еще никто его не видит в тебе, кроме Всевидящего Бога и твоей совести. Но ты совершил свой грех в виду ближнего: вот, ты уже заразил другого, за которого так же Христос умер. Это ужасно! – жертву, исторгнутую из челюстей ада, ты отъемлешь у Христа, и манишь ее опять в бездну! Но, может быть, ты похвалился своим пороком перед многими? Может быть, ты передавал свое гнусное открытие невинным, как Ева вкус запрещенного плода Адаму? Это еще ужаснее! проклятие Божие на главе твоей! Но, может быть, ты рисовал соблазнительную картину греха, своему ближнему тогда, когда он предан был благоговейному упражнению; ты отравил его мысль, воображение, чувство, когда он шел во храм излить горькую душу свою перед Творцом, и у преддверия рая раскрыл ему ад?! Скажите, больше ли может повредить человеку Сатана?...

«Но к чему такая отчетливость?» спросит кто-нибудь из пытливых; «зачем подробная исповедь перед Всеведущим?» Правда; Ему известны все дела, ведомые и неведомые, и содеянные и несодеянные: но тебе самому известно ли в какой бедности и нищете духовной ты? И как иначе постигнешь ты свое безнадежное положение, (без чего не посылается и благодать оправдания,) если во всей подробности не исчислишь и не изобразишь своих грехопадений? Когда бы в свете возник вопрос о твоих достоинствах; ты едва ли бы удовольствовался, если бы только в общих выражениях стали отзываться о твоих заслугах: «да! он добр, умен, учтив» и прочее. Конечно, ты пожелаешь, чтобы поняли, в какой степени ты хорош, с какими умеешь бороться препятствиями, чем служишь людям, и чем они платят тебе. Будь же справедлив. Пойми и изобрази, как ты ничтожен и слаб, дабы чувствовать тот дар, который сообщится тебе через Таинство. По мере познания греха, возрастает и благодать освящения; сколько в сердце места уступлено будет твоим самолюбием, столько занято будет Христом. Подробное изображение грехов необходимо и для решителя твоей совести, – твоего духовного отца и врача. Не тебе, а Апостолам и преемникам их служения сказано от Христа Господа: Приимите Дух Свят; имже отпустите грехи, отпустятся им, и имже держите, держатся. (Иоан. 20, 22. 23.) Как же служитель Духа Святого может разрешать узы твоих грехов, когда не знает, каковы они ? Его разрешение покрывает только те грехи, которые ему переданы, и в той мере, в какой переданы: а что скрыто, все то обращается в смрадный струп, заражающий собою и очищенные места. (Не это ли и причиною, что ежегодное покаяние часто не оказывает ожидаемых плодов? Разберем это с своею совестью.) Но тебе «стыдно открыть духовному отцу во всей подробности свои гнусные дела?» Слава Богу! радуюсь за тебя. Это знак души, болезнующей о своем положении. И твой духовный отец горько оскорбился бы, если бы ты без всякого стыда выставлял передо ним позор свой. Впрочем, если ты, по какому-то чувству ложного стыда, закрываешь себя перед духовным отцом: ты оскорбляешь Христа Бога; – ты показываешь этим, что Его всеведением дорожишь меньше, чем мнением последнего из Его грешных служителей.

Размысли же о моих словах, возлюбленный брат! и, являясь на духовный суд, докажи, что ты не похож на тех бесчувственных грешников, которые видя не видят и слыша не слышат. Мир тебе!

Желающим очистить свою совесть от грехов не неприлично будет напомнить ныне, что Покаяние есть великая тайна.

Оно – тайна во-первых потому, что для нас останется навсегда непостижимым, каким образом Бог перед Своим всеведением уничтожает те беззакония, в которых грешники каются пред Ним с верою в заслуги Сына Его Единородного; – тайна и потому, что при истинном покаянии с человеком происходит много необыкновенного, выше естественного.

Грехи постоянно тяжки для души; всегда они оставляют по себе и скуку и печаль. Но в другое время мы это забываем легко и скоро; тотчас приискиваем радости, чтобы освежить прискорбное сердце. Напротив, приступая к Покаянию, Христианин долго останавливает свои мысли на затмениях, которым подвергалась и подвержена его душа, некогда освещенная полным светом благодати Божественной; он чуждается удовольствие; печаль о грехах переходит у него в сердечное умиление. Что-то неизъяснимое нудить его, огненными письменами начертанные на совести его, беззакония смыть слезами... И не этим ли начинается действие Святого Духа, Который ходатайствует о вас воздыханиями неизглаголанными?

Мы постоянно любим себя, и слишком высоко ценим свою правду. Я необдуманно поступил; легкомыслие заставило меня забыть обязанность и честь. Но в другое время я умею извинить свой поступок перед людьми; я найдусь обмануть и себя самого, и поверю себе, что я прав и чист. Напротив, во время покаяния, Христианин расстается с своим самолюбием. Тогда уже не верится себе самому. Без средств к оправданию себя, во всей наготе совести, стоит человек на неумытном судилище Божественном, и горько начинает жаловаться на свое окаянство.

Мы каждодневно молимся, и очень знаем, что Бог везде и видит все. Но если посмотреть, как мы поступаем с Божественными заповедями: то, кажется, мы думаем, что Беспредельного где-то нет, или что взор Неизменяемого, тьмами тем крат светлейший солнца, временами потухает. Напротив, в минуты покаяния, Христианин духом видит пред собою Господа. Храм, в который он пришел покаяться , все тот же; знамение искупления ему известно; решитель совести – обыкновенный человек: от чего же кающийся приходит в смятение, – как будто бы Вездесущий теперь только окружил его, или, по слову Пророка, наложил на него длань? (Псал. 138, 5.) Не есть ли это тайное внушение нашего собственного духа, что в делах совести мы обнажены пред Богом? Ни честь мира, ни чье либо человеческое покровительство, ни блестящий ум, ни возраст, ничто, без решительной готовности переменить жизнь свою, не оправдаете нас пред Богом.

Вот тайны, совершающиеся в нашем духе при покаянии. Но что, если кающийся не испытывает в себе этих движений? О! в таком случае он еще не хочет покаяться, он уже полюбил страсти свои. Ему, как бесплодной смоковнице, остается ждать посечения. Сохрани Бог!

Еще одна ночь, дети, отделяет вас от таинственного соединения со Христом Господом. По силе, данной мне от Совершителя таинств, Духа Святого, пересмотрел я ваши дела, вашу жизнь. Что было открыто вами с сердечным сокрушением о грехе, с искренним желанием воздержать себя от дурных навыков, и с живою верою в своего Искупителя, – то не воспомянется во веки! Но завтра прийдет и вселится в вас Сам Сердцеведец, Которого очи тмами темь крат светлейшии солнца: Он снова пересмотрит все тайные помыслы, все сокровенные движения души вашей. В ком найдет благоговейные чувства, дух скромности , чистосердечия, детского незлобия, словом – зародыш Христианской жизни; тому скажет: добре, рабе благий и верный вниди в радость Господа твоего. (Матф. 25, 21.) Напротив, в ком найдете скрытые грехи, душу холодную, рассеянные мысли, и не найдете детской простоты в живейшей надежды на освящение животворящею Его кровно; тому изречет: друже! како вшел ecu семо не имый одеяния брачна? (22, 12.) И отвратится от того, и оставить дом души его пуст!

Вожделеный и страшный Гость! Быть с Ним – райское блаженство! Оскорбить Его деянием или мыслью – значит, подобно деннице пасть с неба в бездну! Радуюсь за вас, и страшусь за вас. Радуюсь: потому что поставляю вас лицом к лицу перед Царя царей. Страшусь: потому что не знаю, всех ли Он найдет достойными Его. Дети! не теряйте остающихся вам минут; приготовьте души во сретение Христу.

Где ждут Царя: там усугубляют стражу; все держат в чистоте; хотят, чтобы зрению Царскому представлялось только приятное, и самое обоняние освежал воздух чистый, или даже поражали благовонные курения. Поставьте и вы стражу при языке своем, и охраняйте двери уст своих, чтобы ни одна обидная речь не выходила, ни одно праздное слово не вырывалось. В мыслях соблюдайте чистоту, чтобы память и воображение у вас были заняты только делами Божиими, Божеским промышлением о вашей юности и о ваших родителях, а всего более о деяниях, чудесах и страданиях Христа Спасателя. Чувства ваши должны благоухать свежестью, невинностью, преданностью Богу и радостью в Боге.

Вас отделяет еще ночь от таинственного соединения со Христом. Отходя ко сну, представляйте себе, что, точно так же смертный сон постигнет вас перед сретением Христа в радостное утро всемирного, воскресения. Воздремашася вся, говорит притча, и спаху. (Матф. 25, 5.) Как было бы хорошо не спать, но бодрствовать наступающую ночь над зарождением суетных мыслей, над своенравными движениями воли, над порывами темных чувств, и все это змеиное семя подавлять при самом возникновении его страхом ожидания пришествия Христова! Но не всякому человеку дано бдение бесплотных, чтобы бодрствовать и во дни и в нощи с своим Ангелом-Хранителем. Иных склонит ко сну слабость, утомление, или немощь; вас – возраст. Но можно и в нощи просветиться зрением судеб Божиих. Для этого укрепитесь перед сном теплою и слезною молитвою об очищении своих грехов; если среди ночи протрезвится мысль, тотчас обратите ее в молитвенное воззвание к Жениху, грядущему в полунощи, чтобы Он оставил для вас отверзтыми двери царствия; утру порадуйтесь, как предвестнику благодати, как заре воскресения для души умиравшей от язве греховных. Снова обмойтесь – слезами, украсите себя – смирением, страхом Божиим и молитвою, и придите почерпнуть из бессмертного Источника сил и жизни.

Напутствую вас ко сну словами Христа Господа: «Вы печаль имате ныне (о грехах): паки же узрю вы, и возрадуется сердце ваше, и радости вашея никто же возмет от вас! (Иоан. 16, 22.)

Не посетуйте, Боголюбивые слушатели, что я, изготовивши детям трапезу слова, покинул вас без пищи; при моей ныне скудости осталась для вас одна крупица: Аще не обратитеся и вы, и не будете яко дети, не внидете в царство небесное. Аминь.

Вы конечно, возлюбленные братия, не опустили без внимания песнь, которую не без особенного намерения воспевала пред вами святая Церковь: Осанна в вышних! Благословен Грядый во имя Господне! Осанна в вышних!

Вы помните, что это хвалебное приветствие воспето было никогда в честь Христу Спасителю сонмами народа, который чаял видеть в Нем Утеху Израилеву. Вожделенный Избавитель приближался к священному городу. Ожидали, что наконец уже настало Время воссесть Ему на престоле Давида отца Своего. «И так Иерусалим сделается столицею всемирного в вечного царства, – обителью небесного Царя Мессии!» Все множество учеников и народа воодушевлено восторгом. Отовсюду слышны восклицания: Осанна! Благословен Грядый во имя Господне!

Не представляется ли вам, что теперь между нами самым разительным образом повторяется тоже событие? Когда церковь оглашаема была пением: «Благословен Грядый во имя Господне» – в то самое время Христос Господь, преклоняясь на мольбы священнодействующих, действительно приближался к нам, хотя и без местного прехождения, телесным образом. На сей раз Иерусалимом становитесь вы, алчущие Тела и жаждущие Крови Христовой. Вожделенный Спаситель к вам грядет, сотворит обитель в вас: и кто из вас с радостным трепетом ожидания не взывает в сердце своем: Благословен Грядый во имя Господне!

Весело ликовал Израиль, сретая своего Спасителя. Один только не разделял всеобщего восторга, – Он Сам – предмет всемирных ожиданий. Он останавливается на склоне Елеонской горы, видит священный город во всей красоте его; проливает слезы обе нем; и с чувством глубокой скорби обращаете к нему речь Свою: «О, если бы и ты, хотя в этот день твой, умел постичь, что служит к твоему благосостоянию! Но... это скрыто от очей твоих! Вот, придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, окружать тебя, со всех сторон стеснять тебя, разорять тебя до основания, побьют детей твоих среди тебя, не оставят от тебя камня на камне, за то что ты не умел оценить времени посещения своего!» (Лук. 19, 41–44.)

Возлюбленные! Тот же Господь Спаситель теперь и на нашем Елеоне; сердца всех нас обнажены пред Его Божественным оком; не раздается ли в чьей душе Его грозный голосе:

«О если бы и ты, злосчастная душа! хотя в этот день, умела постичь, что служить к твоему благосостоянию! О если бы ты умела постичь, что, отторгнутая от небес, низверженная на безотрадную землю, пренебреженная ближними, вставленная родом и друзьями, лишенная всех радостей в мир, ты принимаешь к себе больше, чем Царя, – ближе, чем брата и друга, – дороже, чем отца и мать, – Искупителя Бога, Который готов соделать тебя причастницею Своего Божеского естества, только бы ты со смирением покорилась Его Божественной воле! Но все это скрыто от очей твоих! Их обложила тьма неверия. Ты сретаешь Меня, как докучливого гостя, перед которым только что не затворяют дверей, из опасения нарушить закон мирской приветливости. Вот, придут на тебя дни, когда враги твои – страсти – овладеют тобой, стеснят тебя, изнурят тебя, убьют в тебя благие мысли, чувства и порывы, не оставить от тебя даже вида разумного, Богоподобного создавши, и все за то, что ты не у мила почувствовать в себе присутствие силы Божественной, и не успела обратить ее для своего спасения!»

Ах, братия мои, неужели и между нами найдется такой, который, принявши внутрь себя Христа, не усомнится предать Его на поругание своим страстям! Такому лучше было бы удалиться от Источника бессмертия, оставить праг святилища!

Но если, при всей неготовности чьей либо принять внутрь себя Божественного Посетителя, нет и упорного намерения держаться прежних своих грехов: тот пусть, хотя в эти последние минуты, соберет все силы духа, и, как разбойник на кресте, скажет Христу Искупителю: Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии Твоем! Какой будет на cнe ответ, скоро скажет своя каждому совесть. Аминь.

И так сподобил вас Бог быть на царственной Вечери. Уготована трапеза в виду стужающих; умащена елеем глава; чаша упоила яко державна, (Пс 22, 5 ) Тайна Твоя, Господи, преисполнена благодати и истины!

Что же воздам Господеви о всех яже воздаде ми? Снова и еще буду искать сей сладости: Чашу спасения прииму! Открыто буду славить Спасителя моего: молитвы моя Господеви воздам пред всеьми людьми Его. Буду учащать дворы Твои: пожру жертву хвалы во дворех дому Господня, Любовь мою к Тебе простру даже до смерти: Честна пред Господем смерть преподобных Его! (Пс. 115.)

Ах, возлюбленные, что за неоцененный даре прияли вы! Высоки дары духовные, дар премудрости, слово знания, дарования веры, совета, мужества, благоговеинства: – ваш даре выше. Изумительны были дары языков, исцелений, чудотворений: – полученный вами все выше. Необъятны дары Пророческого и Апостольского вдохновения: – тот, который ныне у вас, необинуяся скажу, еще выше. С вами то, чего мнози пророцы и царие восхотеша видети и не видеша, уповаша слышати и не слышаша. (Лук. 10, 24.) С вами – Господь дарований! С Ним у вас – все небо. Не говорю о сонмах Ангельских: идеже бо Царево пришествие и чин приходит. Сам Отец вместе с Сыном обитель сотворил, (Иоан. 14, 23.) и Дух Святый, – неисчерпаемый Источник дарований, привлечен к вам благоволением Христовым. (Ефес. 4, 7.) Вся Троичная Единица светится в душе светом трисолнечным... Ум содрогается на этой высоте тайнозрения. Не об этом ли состоянии в пророческом духе взывал некогда Песнопевец Израилев: Исчезе сердце мое и плоть моя, Боже сердца моею, и часть моя Боже во веке!? (Пс. 72, 26.)...

Так! Ты соделался моим и во времени и в вечности, частью моею на веки!...

Но, возлюбленные! легче иногда подняться на высоту, чем удержаться на ней, – труднее сберечь дар, чем получить его. Вы приготовлялись к принятию Таинства молитвою и говением: по принятии Таинства говейная жизнь еще нужнее. Страшно было подумать, что если Исцелитель и Утешитель душ не удостоит посетить меня? Но еще страшнее, если Он, посетивши, выйдет оттуда с грозным приговором: Се оставляется вам дом ваш пуст (Матф. 23, 38.) Если и прежде ветхо было здание души: то, по удалении Зиждителя, не останется в нем камень на камени! Ужасны бывают падения тех, которые, совершив труд говения, забывают о Том, Кто внутрь их, и обращаются к мыслям нечистым, к деяниям неподобным. Недостаток приготовления еще может восполнить самое Таинство, благоговейно восприятое: но пренебрежет к Таинству не легко восполнить.

И потому, если невозможно трапезе Господней, причащатися и вместе трапезе бесовстей: (1Кор. 10, 21.) то, словами возлюбленного ученика Христова, умоляю вас: храните себе от треб идольских! (1Иоан. 5; 21) Извергнете из себя идолов тщеславия и самомнительности, и не впускайте в себя бесовского смрада нечистых помыслов и желаний,: и Христос пребудет с вами во век! Аминь.

В свете в большом обыкновении, при взаимных встречах, рассказывать друг другу о заведенных вновь знакомствах, о появлении в обществе новых лиц, о посещениях, сделанных кому-либо сверх всякого ожидания людьми замечательными. Обо всем том или подобном тому пересказывают с удовольствием, и слушают не без внимания. Об одном, в чрезвычайно важном, посещении не говорят в свете; а если и говорят, то мимоходом, и слушают без участия. Поговорим же об этом, по крайней мере, в храме.

Вчерашний день, Великий Царь, Которому неразумная толпа когда-то вопияла: «аще Сын ecu Божий, сниди со креста, да видим и веру имем!» (Матф. 27, 40. Марк. 15, 32.) действительно сошел с жертвенника крестного, и со всею силою Божественного могущества видимым образом поселился во многих из братий наших, присутствующих здесь. Намерение такого необыкновенного посещения, как объявлено провозвестниками Его воли, было – обручить Себе душу каждого на век, (Ос. 2, 19.) и если которая сохранить Ему правду и верность, такую возвести с Собою на престол на небеса. (Апок. 3, 21.). Теперь, более чем простое любопытство должно побуждать каждого из нас узнать, нашел ли Божественный Посетитель новое жилище угодным Себе, и еще ли остается в нем? Беседа моя к вам, братия и чада, которые вчерашний день удостоились принять в животворящем Теле и Крови – Царя славы, Христа Господа: еще ли Он в вас?

Где присутствует Царь, там, обыкновенно, поднимают знамя, и при вратах становят стражу, чтобы внушать благоговение подданным и страх всем, кто осмелился бы возмутить драгоценный покой его. И так видно ли на вас это знамя? и при вратах ли стража? То есть, – что Царь славы почивает в вас, можно ли это приметить у вас из самой внешности? Сияет ли духовная радость или небесное спокойствие в ваших взорах? Есть ли помазание в ваших речах, кротость в движениях, благоговение в молитве? Зрение и слух закрыты ли для впечатлений, способных возмутить внутренние покой? Словом: таково ли ваше внешнее поведение, что прежние соучастники вашего легкомыслия и пороков не смеют уже оскорблять вашего Христианского чувства ни словами, ни Поступками? На страже ли совесть и внимание к себе?

Ах, возлюбленные! чем выше залог вам вверенный, тем страшнее лишиться его. Блюдетесь. Враг нашего спасения не дремлет. Вдруг он не будет вступать с вами в открытую борьбу. Пока еще никаким видом тяжкого греха он не соблазнит вас; напротив, этим бы он только встревожил совесть и оскорбил святое чувство. Ему нужно усыпить стражу: а этому человек часто; помогает сам. Сначала, после того напряжения, в которое приходить дух от усердного говения, естественно, даешь мыслям некоторое отдохновение. В отдохновения с большею охотою переходишь к занятиям легким, приятным. Часто время, назначенное исполнению важнейших обязанностей или молитв, посвящаешь беседе с друзьями, знакомыми. Хочешь занять разговором; не щадишь шуток, острых слов; слегка злословишь. Смотришь на светские удовольствия участвуешь в них зрением, слухом, потом желанием, наконец самым делом. Между тем Небесный Гость в нашей душе, во все это время, остается один. Ему не оказывается уже никакого угождения; даже Им не занимаются и столько, сколько в свете, из учтивости и приличия, занимаются гостем вовсе излишним и нелюбимым. Внимание от себя отвлечено; совесть засыпает: таким образом, стража не остается при вратах. Христос удаляется, – далее не замечают. Знамя опускается. И вот уже таинственный союз разорван, высокие надежды рушены. Храмина душа остается и пуста и мрачна. Там, куда вчера с благоговением стекались Ангелы, может быть, ныне одни печальные развалины, где гнездятся ночные птицы, пресмыкаются нечистые гады, толпятся призраки и видения. (Ис. 13, 21. 22.)

Не оскорбитесь, что я возмущаю вашу молитву печальными мыслями. Всякий подданный и служитель Царя обязан хранить Его честь и предупреждать оскорбление которые легкомысленно могли бы нанести Ему. Аминь.