Библия и наука. Историческое разъяснение к Ветхому Завету

Библейская религия, в которой так много идеального, в самом высоком значении слова, опирается на действительные, исторические события. Сотворение мира, блаженство первых людей в раю, грехопадение, потоп, рассеяние народов, призвание Авраама, выход евреев из Египта, дарование закона на Синае, завоевание Палестины, возвышение царства Давидова, плен иудеев, рассеяние израильтян – все это события вполне действительные, происходившие в определенную эпоху и в известном месте; они имеют характер других фактов, несомненно, исторических, и сами являются достоянием истории.

Занимаясь, главным образом, религиозным состоянием человека, Библия содержит в себе, как бы вкратце, мировую историю, – повествование о политическом состоянии народов и стран, – представляя непрерывный ряд исторических фактов в течение нескольких тысяч лет.

Эта замечательная черта библейского повествования ставит ее в известное отношение к историческому знанию, подвергает ее законам критики и позволяет гражданской истории освещать ее по-своему, тем более что даже пророческие книги Библии имеют историческую форму, снабжены указаниями на время и собственными именами. Все это, таким образом, позволяет нам провести параллель между историей библейской и гражданской, между рассказами Писания, неотделимыми от религии, и данными, собранными человеческим умом, благодаря многочисленным и неопровержимым изысканиям в области археологии.

Английский ученый каноник Раулинсон и воспользовался этим неиссякаемым источником. Предмет его настоящей работы – провести эту параллель относительно ветхозаветной библейской истории; ее рассказы он сопоставляет с рассказами гражданской истории, отмечает точки их соприкосновения, указывает их согласия и примиряет противоречия, вовсе, при этом, не стараясь прятать или обходить трудности и только слегка их касаться. Его труд показывает, что по мере того, как древность открывала нам свои сокровища, все более и более выяснялось, что опровержение исто- рического характера Библии невозможно, что гармония между библейскими повествованиями и данными исторической науки поразительна, и первые часто становятся более понятными и объясняются последними.

Надо сказать еще, что предлагаемое сочинение Раулинсона заключает в себе ученые комментарии и к книгам Эздры, Неемии и Эсфирь, облегчающие понимание этого важного исторического периода, к которому до сих пор относились небрежно.

В заключение скажем словами переводчика Раулинсона на французский язык: „Без сомнения, археология в голове – еще не вера в сердце; но она приведет к последней вернее, чем невежество или религиозный индифферентизм».

Отсутствие строго исторических доказательств для Библейских событий самой отдаленной эпохи. – Предание, отчасти восполняющее эту пустоту. – Очень распространенное предание о рае. – Предание о падении. – Змей. – Предание о потопе у главных народов. – Предание о Вавилонской башне и рассеянии народов. – Первоначальный язык Вавилонян доказывает разнообразие языков страны. – Существование Кушитского царства, доказанное памятниками. – Отношения Ассирии к Вавилонии. – Гражданская история освещает некоторые черты из жизни Авраама. – Состояние Египта во время Авраама. – Могущество Элама и имя Хедор-Лагомер. – Молчание гражданской истории о дальнейших Библейских событиях до времени Иосифа. – Подробное описание Египта в последних главах Бытия. – Полное подтверждение описания, основанное на светских источниках. – Возражения. – Разбор возражений.

Начало истории не совпадает с началом человеческого рода. Само собою понятно, что люди не могли быть свидетелями действий Божественного творчества, предшествовавших сотворению человека, и поэтому первая глава Бытия остается без исторических подтверждений. Эти доказательства могли начаться не ранее сотворения человеческого рода, да и после сотворения, в продолжение значительного времени, не было и не могло быть истории в собственном смысле слова, так как человек мог изобрести письменность только с течением времени, проживши на земле несколько веков.

Итак, история человечества, в продолжение целых веков, совсем не имеет летописей: она передавалась словесно из рода в род, и, как всегда бывает в подобных случаях, претерпевала изменения, то слегка смягчаемая, то почти совсем искажаемая, а в некоторых случаях даже заменяемая вымыслом, плодом воображения.

Самые древние следы повествований, уже заслуживающих названия истории, мы находим не раньше, как 2,000 лет спустя после эпохи, описанной в начале Библии. Поэтому повествование книги Бытия нельзя ничем подтвердить или осветить, в виду отсутствия других исторических документов. Остается обратить внимание на предания различных доисторических народов, сколько-нибудь согласные с Библейским повествованием.

Первый великий факт в истории человечества, отмеченный книгой Бытия, – это пребывание первых людей в прекрасной стране (раю) – месте непорочности и счастья, в продолжение некоторого времени после их сотворения, и первоначальная их невинность. Память об этом блаженном состоянии сохраняется очень многими народами; так, у Греков есть предание о золотом веке, когда жизнь человека была жизнью божественной, свободной от забот, томления и страданий. Старости тогда не знали, тело никогда не утрачивало своей бодрости; существование было непрерывным праздником без тени чего-нибудь дурного. Тогда земля сама производила все в безграничном изобилии; повсюду царствовал мир, и люди занимались различными работами без взаимной вражды и споров. Их счастливую жизнь венчала беспечальная смерть, сходящая на них, как легкий сон.

По книге Зенд-Авеста, первый царь Ирана, Вима, жил в уютном месте, наслаждаясь вместе со сво-им народом непрерывным благоденствием. Ни грех, ни жестокость, ни бедность, ни нечестье – ничто дурное не проникало в эту страну, и злой дух не касался ее своею ногою. Этот народ жил среди благоухающих деревьев и золотых колонн; он пас свои многочисленные стада на тучных пастбищах и питался амброзией (пищей богов), в которой у него никогда не было недостатка.

В китайских книгах мы читаем, что в первый период мира все творения наслаждались полным счастьем; все было – сама красота, само добро, и совершенство было уделом всех существ. В этот период блаженства небо и земля соединились, чтобы украсить природу своими достоинствами... Ни одной нестройной ноты, все произрастало без обработки, и повсюду царило блаженство. Добродетели и страсти примирялись, чтобы сотворенную вселенную сделать совершенной.

Индийская литература изображает нам первый период мира таким, когда свобода, под эмблемой вола, твердо держалась на своих четырех ногах, когда царила добродетель, когда ничто, принадлежащее смертному, не было связано с низостью, когда человек, свободный от болезней, видел исполнение всех своих желаний и достигал 400 лет жизни.

Следы подобных верований находят и у Тибетян, Монголов и других народов.

Тевтонцы, предки нынешних Англичан, тоже имели это верование, хотя они „рай» Бытия заменили прекрасным залом для питья, сияющим золотом, где первые люди наслаждались постоянным праздником, вкушая превосходное питье в золотых чашах, среди веселого разговора и искренней дружбы.

Все народы, изображающие таким образом первоначальное состояние человека, сохранили и предание о падении, причем у одних народов падение человека представляется более постепенным, чем у других. Так, Греки от золотого века первобытных людей постепенно сходят к железному веку, действительному состоянию человечества во времена их первых писателей. Индийцы тоже проводят падение человека через второй и третий века и только в четвертом изображают человека таким, каков он теперь.

Но, по преданию некоторых других народов, падение человека было внезапным. В Эдде порок делает быстрое вторжение, благодаря соблазну чужеземных женщин, которые лишают человека его непорочности и его первоначальной чистоты. У Тибетян и Монголов к падению привело человека вдруг пробудившееся вожделение. В самых древних персидских писаниях падение – постепенно; а в более поздних, но отмеченных сомнительным указанием на время, находится рассказ, поразительно похожий на рассказ книги Бытия. Жизнь первого мужчины и первой женщины была сначала чиста и невинна. Ормузд обещает им вечное блаженство, если они всегда будут добродетельны. Живут они в саду и питаются плодами дерева, доставляющего бессмертие.

Но Ариман, – Злое начало, завидуя их счастью, выращивает другое дерево в саду и посылает злого духа, который, принявши вид змея, убеждает первую чету вкусить плоды этого дерева, гибельные для них. Тогда в их сердцах пробудились дурные чувства. Вместо Ормузда предметом их почитания сделался Ариман; они попадают под власть демонов и делаются рабами греха и слабостей. Если бы мы могли точно определить, что время этого рассказа предшествовало тому времени, когда Персы вошли в сношения с Иудеями, – то мы имели бы замечательное подтверж- дение Библейского рассказа о падении человека. Но тот факт, что это персидское предание явилось только в более поздних книгах и что оно поразительно похоже на рассказ книги Бытия, – делает вероятным предположение, что мы здесь имеем не первоначальное персидское предание, а заимствованное от еврейского народа.

Участие, принимаемое змеем, как орудием сатаны, в падении человека, всегда считалось у большинства народов, особенно на Востоке, источником отвращения и ужаса к змею и того общего символизма, по которому одно и то же вредное животное (змей) принималось за специальную эмблему дурного начала. Но так как инстинктивное отвращение человека к змею и способность змея смертельно вредить человеку достаточно выражаются и чувством и символом, то мы не станем приводить этому месту других доказательств.

Патриаршая долговечность есть один из самых удивительных фактов в истории человечества и изображаемых в первых сказаниях книги Бытия. Этому факту противоставляют, так называемые, ученые доводы. Но тот, чья задача освещать Библейский текст светом истории, не занимается этими возражениями; вообще же, надо сказать, что эти возражения не имеют большой силы.

Задача нашего труда – это установить, насколько гражданская история или предания подтвер-ждают или ниспровергают рассматриваемый факт, и предложить в немногих словах результаты своего исследования вниманию читателей. И уже, вне всякого сомнения, доказано, что существует очень распространенное предание о том, что первоначально жизнь человека продолжалась много больше нынешней и обнимала, по крайней мере, несколько сот лет.

Вавилоняне, Египтяне и Китайцы преувеличивали эти сотни в тысячи лет; Греки же и Римляне были более сдержаны и ограничивали жизнь первоначальных людей временем от 1000 до 800 лет. Индусы еще больше уменьшили ее продолжительность; их священные книги говорят, что в первый век мира человек был свободен от болезней и жил обыкновенно до 400 лет; во второй период предел жизни перешел с 400 до 300 лет: в третий он понизился до 200 л., а в четвертый и последний он не превышал 100 л. Долговечность первых людей у Китайцев является фактом настолько для них несомненным, что один император, написавший медицинскую книгу, предложил исследовать причины этой долгой жизни древних сравнительно с жизнью позднейших людей.

Изобретение искусств с первых времен, о чем говорит книга Бытия (IV гл. ст. 21–22) согласуется с преданиями Греков, по которым Прометей, в первый период существования человеческого рода, не только похитил небесный огонь, но и преподал людям все искусства, то есть все, что полезно для жизни и украшает ее; особенно научил он людей искусству обрабатывать металлы. Это предание соответствует и вавилонской легенде об Оаннезе, который, задолго до потопа, так хорошо научил Халдеев искусствам и наукам, что после него не приходилось уже делать никакого великого открытия. Это же место книги Бытия получает еще и другое подтверждение факта в хорошо сохранившихся египетских и вавилонских развалинах, относящихся к периоду не слишком отдаленному от времени потопа; эти развалины носят ясные признаки передовой цивилизации этих стран и, между прочим, подтверждают факт пользования металлическими инструментами (орудиями).

Потоп, описываемый книгою Бытия (гл. VII-VIII), теперь общепризнан, даже скептиками, за исторический факт. Правда, некоторые ученые говорят об этом рассказе кн. Бытия, как о мифе, и думают, что „все лучшие критики» согласны с их мнением, – но когда такие авторитеты, как Бунзен и Калиш, подтверждают исторический характер катастрофы, то библейский апологет (защитник) может считать факт доказанным. Однако не станем думать, что все споры об этом прекращены. Борьба только несколько изменилась. Обязанный признать, в виду очевидности предания, действительность потопа при Ное, скептицизм, теперь одержавший верх, легкомысленно отрицает его всеобщность и смотрит на него, как на простую, частную катастрофу, захватившую только две или три страны и, следовательно, не занимающую никакого места в истории человечества. Но Библейский рассказ передает очень подробно, что потоп, насколько он касается человеческого рода, был всеобщим, что он погубил всех людей, существовавших в то время, что спаслись только люди, бывшие в ковчеге, и что от последних, вышедших на землю, произошли все люди, населяющие землю теперь.

Пытались ссылаться на предание, чтобы подорвать мнение о всеобщности потопа; но изучение преданий в их целом ясно доказывает, что в них говорится о всеобщности потопа. Затем нам доказывают, что Семиты и Индоевропейцы или Арийцы поддерживали, в общем, это предание, а Хамиты и Туранцы его не знают. Однако и это уверение не вполне отвечает истине. Египтяне, представители Хамитов по преимуществу, учили не о том, что не было потопа, но о том, что потоп несколько раз повторялся. Египтяне думали, что время от времени, вследствие гнева богов над землей разражалась ужасная катастрофа, причем разрушительными деятелями были то огонь, то вода. От одного страшного пожара, уничтожившего все другие страны, уцелел один Египет, которому покровительствовал Нил; также и потопы наводнили все земли, кроме Египта, где его никогда не было. Последний потоп, по преданиям Египтян, был за 8000 л. до посещения Солоном Амазиса (Платон). Может быть, справедливо то, что в литературе древнего Египта, дошедшей до настоящего времени, нет следов указанного предания, но сила этого отрицательного доказательства очень слаба, чтобы уничтожить положительное свидетельство Платона.

Что касается Туранцев, то и у них мы находим свидетельство о потопе. В преданиях Китайцев Фа-Ге (Fа-he), предполагаемый основатель Китайской цивилизации, представляется спасшимся от потопа; после потопа в обновленном мире он был первым человеком; с ним была его жена, три сына и три дочери.

Первобытные народы Америки, вообще признаваемые за туранские, считали потоп почти всеобщим. Мексиканцы даже имели картины, которые так изображали это мировое событие: на судне или на плоте видны мужчина и женщина, из волн выступает гора, и прилетевший голубь сообщает дар слова детям спасенной четы.

Индийцы тоже передавали легенду об истреблении человеческого рода потопом и о спасении единственной семьи в корабле.

Европейцы, открывши острова Тихого Океана, нашли там подобное же верование. По словам миссионера Эллиса, на этих островах были собраны предания о потопе, относящиеся к самым отдаленным временам. Главные факты в этих преданиях те же, что и у других народов, и, если они и расходятся с ними, то только в нескольких маловажных пунктах. У одной группы обитателей этих островов легенда говорит, что Таарса, главный бог их мифологии, разгневавшись на людей за их неповиновение его законам, разрушил мир и превратил его в море. Вся земля, за исключением нескольких вершин, погрузилась в воды; эти же вершины, выступая из волн, образовали группу существующих теперь островов. – Предание, сохраненное обитателями Эймео, сообщает, что когда, после наводнения земли, сошла вода, то на их острове, подле Тиатарпуа, вышел из лодки человек и построил жертвенник в честь своего бога. Предание, существующее на островах Лиуард, тесно связано с преданием жителей острова Райатея и заключается в том, что на этом последнем острове, один рыболов побеспокоил своими сетями морского бога; за что бог решил истребить человеческий род. Рыболов, однако, снискал потом милость бога и получил от него совет искать убежища на одном острове, куда он и удалился со своей женой, ребенком, другом и различными домашними животными; тогда море поднялось, затопило все другие острова и уничтожило всех их жителей. Но рыболов и его спутники не потерпели никакого зла и, перейдя затем со своего маленького острова на Райатеа, они сделались родоначальниками тех людей, которые там теперь живут.

Жители островов Фиджи также имеют свое определенное предание о потопе, от которого спаслась в лодке только одна семья, состоящая из восьми членов.

Следовательно, заключать, что потоп не был всемирным, на том основании, что только некоторые племена человеческой семьи не сохранили предания об этом, – это значит стать в очевидное противоречие с тем единодушным согласием, с тем правдоподобным верованием, которое распространилось между всеми великими племенами всего человеческого рода.

Из Семитов мы имеем Вавилонян и Евреев, из Хамитов – Египтян; из Арийцев – Индейцев, Армян, Фригийцев, Литвин, Готов, Кельтов и Греков; из Туранцев – Китайцев, Мексиканцев, Индийцев Красных Вод, островитян Полинезии; – все эти народы верили во всеобщность потопа, и нельзя не признать, что предание о всемирной катастрофе захватывает собою весь человеческий род.

Заслуживает внимания одна особенность, подтверждающая Библейский рассказ, – это то, что сказание Библии о потопе заключает в себе все подробности, рассеянные в различных преданиях и которые нигде больше не сгруппированы. Так, Библия начинает рассказ предостережением людям, что находим также в легендах Вавилонян и Индийцев. Затем она повествует, что были взяты в ковчег животные; об этом говорится в тех же вавилонских и индийских преданиях и в одном из полинезийских. Далее Библия передает, что спаслись от потопа восемь лиц; то же сообщают предания островов Фиджи, Китая, причем, по Китайскому преданию, эти восемь лиц были мужчина, его жена, трое их сыновей и три невестки (или дочери). Отводя совершенно особое место птицам, через которых производились опыты перед выходом из ковчега, Библейский рассказ согласуется в этом с вавилонскими преданиями; a упоминание в Библии голубя – это подробность, сохраненная нам одновременно сказаниями Греков и Мексиканцев. Что касается оливковой ветви, то Библейский рассказ в этом имеет общее с Фригийской легендой, как это доказывает знаменитая медаль, от времен Септимия Севера, имеющая происхождение чисто языческое, а совсем не христианское или еврейское. Наконец, последняя черта сходства с рассказами Вавилона и Полинезии, это сооружение жертвенника тотчас после того, как спасенные покинули ковчег (Быт.8:20).

Совокупность всех этих данных неизбежно приводит нас к тому заключению, что еврейское свидетельство о потопе в книге Бытия есть подлинное свидетельство и что другие рассказы об этом составляют более или менее измененные его изложения. Библейского повествования о потопе нельзя найти ни в одном из других повествований об этом, между тем, как эти повествования очень возможно извлечь из Библейского рассказа. Представьте, что факт этот установлен и что подробности потопа таковы, какими их изображает книга Бытия, – тогда предание, настолько распространенное и в общем согласное с Библейским рассказом, хотя и отличающееся от него в своих подробностях – является именно таким, какого можно ждать при данных обстоятельствах.

Никакая другая теория не дает такого правдоподобного объяснения этого явления.

За рассказом о потопе следует в книге Бытия повествование о вторичном заселении земли людьми – потомством Ноя. Здесь, что сразу обращает на себя внимание – это перечисление различных племен, происшедших от трех родоначальников: „сыны Иафета» (Быт.10:2), „сыны Хама» (ст. 6) и „сыны Сима» (ст. 22).

Ясно не указано, чтобы эти группы различались какими-нибудь особенностями; но если дано такое разделение, то естественно заключить, что к одной и той же семье отнесены те народности, между которыми было больше сходства; следовательно, это свидетельство Бытия можно рассматривать, как этнологическую классификацию человеческого рода, происшедшего от трех родоначальников. И новейшая наука после серьезного анализа фактов, принявшись распределять народности, разделила их точно также на три отдела: семитов, арийцев и туранцев. Больше того: если мы обратим внимание на те группы народов, которые перечисляет десятая глава книги Бытия, то мы найдем самое удивительное согласие между классификацией книги Бытия и тем выводом, к которому пришли ученые путем изучения лингвистических (языка) особенностей и различных человеческих типов.

Нет сомнения, что писатель Пятикнижия в своем рассказе о сыновьях Иафета (10:2–5) соединил Кимвров или Кельтов (Гамер), Мидян (Мадай) и Ионийцев или Греков (Иаван) и таким образом как бы предвосхитил то, что новейшая наука предлагает нам под именем „Теории индоевропейских язы- ков» или теории несомненного единства арийской расы (азиатской) с главными европейскими расами, – вышеупомянутыми Кельтами и Ионийцами. Нельзя также сомневаться и в том, что у бытописателя под общим названием „сынов Сима» (10:22–31) сгруппированы Ассирийцы (Ассур), Сирийцы (Арам), Евреи (Евер) и Арабы (Иектан) – эти четыре главных народа, известных новейшей науке под названием „семитов». Прибавим, что в числе „сыновей Хама» автор поставил „Куша» (Хуса), то есть родоначальника Эфиоплян „Мицраима» (Месраим), родоначальника Египтян; „Себа» (Сава) или „Дадана», родоначальника некоторых южных Арабов и „Нимврода» (Неврода), родоначальника древнего вавилонского народа, т. е. четыре племени, между которыми новейшие данные языкознания установили тесное сродство. Нельзя сомневаться, что новейшая этнология склоняется к подтверждению истинности разбираемого свидетельства, названного в книге Бытия „Родословною сыновей Ноя», и к тому, чтобы довести этнологов до сознания высокого значения этого свидетельства, которое, при обстоятельном истолковании, может внушить самое большое доверие, „будучи самым достоверным из имеющихся у нас свидетельств относительно происхождения народов».

Когда заселение земли потомками Ноя достигло известных· пределов, вдруг, по сказанию Библии, необычайное событие рассеяло народы. Большая семья Ноя, покинув Араратскую страну, где остано- вился ковчег, заняла страну „Шинеар» или Сеннаар, большую наносную равнину у устьев Тигра и Евфрата. Здесь люди решили выстроить город и башню, „вершина которой доходила бы до неба», вероятно, как центр единения. Но воля Провидения была такова, чтобы люди рассеялись, образовали различные народности и „таким образом наполнили бы землю». Вследствие этого произошло чудесное смешение их языка, почему они перестали строить город и, рассеявшись повсюду, исполнили план их Творца (11:1–9). Об этом необыкновенном в человеческом роде событии сохранилось основанное на предании воспоминание у некоторых народов; так в Вавилоне, этом великом городе „страны Шинеар (Сеннаар), было верование, выраженное учеными в следующих словах: „В то время, немного спустя после потопа, древняя человеческая семья настолько возгордилась своей силой и своим большим ростом, что, презирая и пренебрегая богами, задумала выстроить высокую башню, называемую теперь Вавилонскою, надеясь таким образом взобраться на небо. Но как только здание поднялось к небесам, боги призвали себе на помощь ветры и, благодаря ним, низвергли башню и повалили ее на землю. Развалины и до сих пор носят название Бабель, так как до тех пор люди говорили одним языком, а теперь произошло смешение нескольких различных языков».

Может быть, воспоминание об этом же событии, но уже значительно ослабевшее и изглаженное, породило и греческий миф о войне между богами и великанами и о попытке последних взобраться на небо, нагромождая гору на гору.

Существует еще и другое доказательство события смешения языков в Вавилоне, находящееся в совершенном согласии с Библейским сказанием: между самыми древними памятниками Вавилонской страны существуют памятники, восходящие, вероятно, к столь отдаленному времени, как 2300 г. до P. X., – времени, без сомнения, предшествовавшему жизни Авраама; и доказатель-ством Библейского события смешения языков служит смешанный характер языка надписей на этих памятниках. По своей конструкции этот язык туранский, по совокупности своих слов – кушитский или эфиопский; в то же время этот язык содержит, кажется, элементы языков семитических и арийских. Говоривший этим языком народ должен был жить, как можно думать, по крайней мере, в близком соприкосновениис племенами арийскими и семитическими, с влиянием также на себе туранским или турано-кушитским, и должен был заимствовать от этих племен некоторые слова. Это смешение становится понятным и естественным, когда в Вавилоне были найдены первые разности человеческого языка, и, если допустить, что оттуда произошло рассеяние, так как всегда в стране происхождения остаются какие-нибудь следы выселившегося народа; присовокупим, что только в Вавилоне замечают эту смесь областных наречий в языках настолько же древних, как и те, которые нам известны и имеют характер преимущественно и, несомненно, или туранский, или арийский, или семитический.

История в собственном смысле слова, представляющая „историю государств», – заимствует свой первый материал из десятой главы книги Бытия, повествующей, прежде всего, о „могущественном человеке», „царствовавшем» над городами (Быт.10:8–10). Основателем этой монархии назван Нимврод (Неврод); страна, где он жил, – Сеннаар (Шинеар) или Вавилония, народность его кушитская или эфиопская, так как Нимврод – сын (или потомок) Куша (Хуса); четыре его великих города назывались: Бабель (или Вавилон), Эрек (Орех), Аккад (Архад) и Кальне (Халанну). Здесь мы находим в первый раз нечто уже относящееся к области истории и ставим интересный вопрос: чему здесь нас учит история? Имеем ли мы под собою твердую почву? Имеем ли мы здесь дело с действительностью и с положительными фактами? Несомненно, ответ может быть только утвердительный.

Последние научные изыскания в Месопотамии показали нам, что самым древним центром власти и цивилизации в западной Азии было Кушитское царство, находившееся в Нижней Вавилонии, особенно знаменитое своими большими городами. Бабель, Аккад, Эрек (Гурук), это имена, которые встречаются в числе названий древней географии этой монархии. Нимврод там встречается, как лицо мифологическое. Найденные документы, вероятно, на несколько веков не доходят до начала царства, но они представляют нам картину, совершенно соответствующую Библейскому рассказу о царстве Нимврода, каким оно стало через несколько лет после основания.

Вслед за рассказом в десятой главе книги Бытия о Вавилонском царстве Нимврода находится рас- сказ о другом царстве, родственном ему, в соседней стране. „Из этой страны (Шинеар), сказано, вы- шел Ассур. Он основал Ниневию, Рооваф и Калах (Халах) и Дасем – между Ниневией и Халахом; это – великий город (10:11–12). Если этот рассказ верно передает подлинник, то мы имеем здесь не- сомненный факт, что Ассур или ассирийская народность, проживая прежде в Вавилоне, вышла отсюда и, пройдя мимо Кушитов, по направлению к северу, основала в одну из последующих эпох великие ассирийские города: Ниневию, Халах и Дасем (Резен). В 22 стихе главы сказано, что Ассирийцы были семиты, по крови тесно связанные с Сирийцами и Евреями.

Вот самые важные пункты всего рассказа: 1) Характерные национальные различия между упомянутыми двумя соседними народами; 2) неоспоримое старшинство Вавилона над Ниневией и первоначальной Вавилонии над ассирийским царством; 3) происхождение Ассирийцев и Вавилонян и утверждение, что, будучи сначала обитателями низменной страны, они покинули занимаемые ими до сих пор страны народами различного происхождения и двинулись к северу.

Не так давно эти данные представляли большие затруднения. Почти все древние писатели говорили о Вавилонянах и Ассирийцах, как о родственных народностях, если только они не составляли одного народа.

Лица, считавшие себя знатоками первоначальной (древней) истории, утверждали, что первоначальным царством была Ассирия, что Ниневия была выстроена прежде Вавилона и что этот последний город обязан своим началом одной ассирийской княжне, которая завоевала страну и выстроила себе в ней столицу. Один из важнейших результатов изысканий в Месопотамии – это совершенное ниспровержение этого утверждения, в действительности опиравшегося только на авторитет Ктезия. Открытые памятники показывают, что рассказ Моисея правдив во всех отношениях. Они доказали, что первые Вавилоняне были народом совершенно различным с Ассирийцами, язык которых семитический, тогда как язык их южных соседей (Вавилонян) кушитский.

Вавилонское царство процветало в течение целых веков, прежде чем начала свою самостоятельность Ассирия или хотя один такой город, как Ниневия.

Что же касается передвижения Ассирийцев из Вавилонии к северу, то это менее очевидно, но все-таки не лишено необходимых данных, служащих доказательствами. Тип ассирийской архитектуры почти наверное говорит за то, что он выработался в стране наносной, низкой и песчаной, как земля Халдейская (Вавилония).

Манера Ассирийцев писать и многие из их обрядов заимствованы ими, несомненно, от вавилонян. Ассирийцы сами всегда смотрели на Вавилонию, как на истинное отечество большинства своих богов и старались приносить жертвы на жертвенниках вавилонских, как на самых любимых богами. Можно думать, что во многих случаях ассирийцы переносили своих мертвецов в Вавилон, желая, чтобы они покоились в месте истинного, по их мнению, отечества.

После того как началась история этого народа, он передвигался к северу, и в этом направлении два раза переносилась и его столица: – из Ассура (Килэ-Шергат) в Калэ (Нимврод) и из Калэ в Ниневию (Куюнджик). Хотя доказательства относительно третьего пункта (передвижения на север) условны, но для непредубежденного ума они могут быть настолько же убедительными, как и доказательства первых двух пунктов.

От общего повествования о человечестве, доходящего до XI главы книги Бытия, бытописатель переходит (XII гл.) к истории отдельного лица, отца избранного народа, которому Бог дал первое откровение. Конечно, нельзя и думать, чтобы гражданская история обратила в свое время внимание на эту личность, занимающую такое незначительное положение, тем более что Авраам вышел из недр народа в то время без всякого политического значения, народа – Еврейского, Правда, И. Флавий думал, будто вавилонский историк Бероз упоминает об Аврааме; но это сомнительно. И те, единственные удовлетворительные свидетельства, основанные на светских источниках, которые сколько-нибудь намекают на историю патриарха, больше касаются лиц и стран, с которыми он (патриарх) был в сношениях, чем его самого и его действий. Известно, что патриарх в двух случаях имел свидание с царями и проникал в страны, играющие значительную роль в истории древнего мира. Теперь мы вправе спросить, находится ли в соответствии с данными истории Библейское изображение этих лиц и стран?

В первом случае, вот при каких обстоятельствах произошло свидание Авраама с царем великой страны: в Палестине, где имел пребывание Авраам, наступил сильный голод, принудивший его бе- жать в Египет. Царь этой страны, называемый Фараоном, прослышал о красоте жены Авраама, кото- рую последний выдавал за свою сестру. Фараон, увидевши ее, пожелал на ней жениться; но пред совершением брака он узнал про брачный союз ее с патриархом и, выразив последнему свое неудовольствие, отослал супругов (12:10–20). Этот рассказ очень краток, но из него видно: 1) что Египет имел уже прочное управление царя и князей, которые действовали, как подчиненные царя; 2) что название царя было фа-ра-он; 3) что состояние страны было таково, что туда стремились обитатели соседних стран во время голода. В этих пунктах Библейский рассказ вполне гармонирует со светскими повествованиями. История в собственном смысле слова, „история государств», начинается с Египта, где как можно думать, правильное управление и монархическое устройство существовало гораздо раньше, чем в какой-нибудь другой стране.

Из Геродота мы знаем, что Египетский царь мог носить имя, похожее на слово фараон, и иероглифы дают нам слова, очень подходящие к еврейскому слову фараон в книге Бытия. Наконец, что Египет был житницей для соседних стран – это вещь известная, и этим он отличался во все время течения своей истории.

Итак, рассказ Бытия (XII гл. 10–20) содержит, по крайней мере, три пункта, подтверждаемых гражданской историей.

Другое событие в жизни Авраама, передаваемое книгою Бытия (ХІV) и несколько освещаемое историей, – это освобождение Авраамом своего племянника Лота, попавшего в плен к Хедор-Лагомеру (Ходоллогомору) царю Эламскому. Из этой главы видно, что в промежуток времени от Нимврода до Авраама власть из рук Вавилонян перешла в руки соседнего народа, Эламитов, имевших верховную власть над всей нижней Месопотамией и считавших себя настолько сильными, чтобы выступить войной так далеко, как в Палестину. Во времена Авраама эламитским царем был Ходоллогомор или Хедор-Лагомер (Хедоль-Логомер). С помощью своих подвластных царей – Амрафела (Амарфала) царя Сеннаарского, Ариоха царя Элласарского, и Тидала (или Фаргала) „народного царя», он завладел Палестиной, победил князей страны в битве подле Мертвого моря и принудил их сделаться подданными. Однако через двенадцать лет они восстали. Тогда Хедор-Ла- гомер предпринял вторичный поход на них; результатом этого похода было второе поражение пале- стинских царей и расхищение Содома и Гоморры; причем в числе других был уведен в плен и Лот, племянник Авраама. Узнавши об этом, Авраам вооружил 318 человек из своих слуг и с толпой Амореев, преследуя удаляющуюся армию и идя за ней по пятам, причинил ей немало вреда, осво- бодил своего племянника и других пленных и унес большую добычу.

Гражданская история умалчивает об этом походе; но перемена в положении Вавилона, достижение эламитами власти и около того же времени походы эламитян в Палестину и в соседние страны находят подтверждение в документах, найденных при последних раскопках в Месопотамии.

Имя эламитского царя, хотя его и не нашли еще ни на каком памятнике, заключает в себе сразу несколько элементов, которые порознь встречаются в разных эламитских документах, и очень походят на другие эламитские имена этого же периода. Самое большое значение доказательства имеют данные, находящиеся в указе Ассурбанипала, сына Ассаргаддона; по этим данным, в 1635 году до завоевания Ассурбанипалом Сузы или около 2286 г. до P. X. – Кудур Нахунта, тогдашний эламский царь, пошел войной против Вавилонии, взял ее города, разграбил храмы и унес изображения богов в свою столицу, где они оставались до покорения Ассирии. По вавилонским до- кументам, немного более древним (2200–2100 до P. X.), оказывается, что эламитская династия водворилась тогда даже в самом Вавилоне, и что один эламитский царь, по имени Кудур-Мабук, имевший свою резиденцию в Уре, в нижней Халдее, двинул свои армии так далеко к западу, что получил название „опустошителя запада» или „опустошителя Сирии», – название, записанное на его кирпичах. Слово Кудур, которым начинается имя этого царя, как и в имени Кудур-Нахунта, созвучны еврейскому Хедор, между тем, как Лагамер встречается в другом месте, как эламский бог, то же самое – и со словами Мабук и Нахунта.

Таким образом, Хедор-Лагомер (Кудур-Лагамер) – имя одной категории с именами Кудур-Нахунта и Кудур-Мабук; характер его по своему существу эламитский, и оно соответствует тому времени, когда жил, по книге Бытия, носивший его монарх.

События, рассказанные в книге Бытия от XIV до XXXIX глав, такого частного характера, что нельзя ожидать упоминания о них в светской истории. К тому же, известные нам исторические данные относительно этого времени довольно сбивчивы и едва ли касаются Палестины, – места этих событий.

Переходя к истории Иосифа, мы снова встречаемся с великой страной – Египтом, относительно которой мы имеем значительные сведения, восходящие до этой отдаленной эпохи; сведения эти заимствуются частью у древних писателей, частью из памятников страны, начало которых относят к этим отдаленным временам. Чтобы подтвердить достоверность Библейского рассказа, обратимся к истории и посмотрим, соответствуют ли сведения о Египте в этом месте книги Бытия тому, что мы находим в древних Египетских памятниках и у древних классических писателей.

Вот главные черты Египта, описанные в последних главах книги Бытия: монархия еще существует (гл. XII, XXXIX). Царь носит еще имя Фараона (39:1). Он не ограничен или почти не ограничен, бросая людей в тюрьму (гл. 40:3) и освобождая их оттуда (ст. 21) или, если это ему угодно, осуждая их на смерть (ст. 22); он назначает во всей стране чиновников и налагает подати, вероятно, по своему произволу (41:34); он неожиданно возвышает иностранца на второй пост в государстве и предписывает всем, без исключения, слушаться его приказаний (ст. 40–44). В то же время царь имеет советников или министров, „старейших своего дома» и других чиновников (50:7), у которых он спрашивает мнения и без одобрения которых, кажется, не действует в важных случаях (41:37,38). Двор фараонов организован наподобие дворов позднейших восточных монархов; он имеет телохранителей во главе с их начальником (37:36); одна из главных обязанностей последнего – это исполнять приговоры относительно провинившихся. При дворе содержалась свита поваров, во главе которых был начальник хлебодаров и виночерпиев, с главным виночерпием (40:2). Фараон ездит в колеснице, и все падают перед ним на колени (41:43). Цивилизация в Египте вообще довольно развита. Там есть несколько разрядов солдат, жрецы (47:22), медики (50:2) и скотоводы (46:32–34; 47:6). Прибавьте к этому класс „магов» (41:8), мудрецов или священных книжников, которые или относятся к жреческому сословию, или имеют другие занятия; их название (книжник) предполагает, что в Египте существовала письменность. Из других доказательств цивилизации в Египте упомянем тонкий лен, носимый некоторыми особами, золотые ожерелья (ст. 42), серебряные чаши (44:2), колесницы (45:21), повозки (50:9), гробницы для умерших (ст. 26) и бальзамирование (ст. 2, 26).

Египетский народ представлен в следующих чертах: 1. Заметно очень высокое положение жрецов (41:45), которые пользуются различными имущественными привилегиями (47:22). 2. Существование обычаев, очень ясно характеризующих отношение Египтян к пороку и большое отвращение к нечистоплотности. 3. Презрение к пастушескому состоянию (43:32; 46:34). 4. Большая свобода относительно смешения полов, что так обычно на Востоке, – и отсюда некоторая распущенность у женщин (39:7–12). Упомянем еще о плодородии почвы, о существовании многих житниц для зерна (41:56), привычку носить ноши на голове (40:16), употребление монархами кольца вместо печати (41:42), пользование услугами купленных рабов (39:1) и управляющих (39:6; 44:1); ввоз пряностей из Аравии (37:25); омовение ног гостям (43:24); правило сидеть за едой (ст. 33); питье вина (40:11; 43:34); ядение мяса (43:16) и гадание на прорицательной чаше (44:5).

Вообще можно сказать, что во всем этом перечне нет ни одного пункта, который не входил бы в наши сведения о Египте в то отдаленное время, о котором мы не могли бы узнать из других источ- ников, кроме Библии. Поэтому мы можем смело сказать, что почти каждая подробность этого Библейского рассказа подтверждается или классическими писателями, или памятниками, или теми и другими вместе. Геродот, Диодор и другие авторы дают обильные доказательства неограниченной власти Египетского царя, который давал указы, налагал подати, управлял, осуждал на смерть преступников или прощал их, по собственному произволу... Что фараон имел телохранителей, это видно из скульптурных египетских произведений, и телохранители постоянно сопровождали его особу. В управлении делами государства ему помогал совет, состоящий из самых способных и самых знатных из жреческого сословия. Царский двор был великолепен и состоял из многих знатных вель- мож, могилы которых принадлежат к числу самых роскошных памятников египетского искусства. Выезжал царь из своего дворца всегда в колеснице. Всюду, где он появлялся, подданные приветствовали его поклонами или даже падением ниц.

Что касается египетской цивилизации в эти отдаленные времена, то самые древние произведения египетской скульптуры, даже предшествующие пирамидам (от времени около 2400–2300 до P. X.), носят очевидные признаки прогресса и развития и достойны удивления даже теперь. „Мы не видим на них никаких признаков первобытной жизни, – говорит Вилькинсон, – ни варварских обычаев, ни даже той привычки носить оружие в невоенное время, которую с таким трудом оставляют все народы; на гробницах периода пирамид изображены те же – рыбная ловля и охота за птицами, как и позже; также разводят скот и приручают диких животных пустыни; писцы пользуются тем же тростником для писания на папирусе; те же судна, те же приготовления для принятия гостей; те же праздники, сопровождаемые музыкою и танцами; те же ремесла – стекольщиков, столяров и других; те же полевые занятия, те же земледельческие орудия и даже магазины для провизии». – „Изображения на этой гробнице, – говорит Ленорман об одной гробнице, более древней, чем самая высокая пирамида, – свидетельствуют, что египетская цивилизация в то время так же процветала, как и во время покорения Персов или Македонян – имея совершенно определенную физиономию и признаки своего давнего существования».

Эта цивилизация сказывалась в существовании письменности, разделении на классы и касты; в важности жречества, в обычае бальзамировать и класть тела умерших в деревянные гробы или саркофаги для мумий, – в производстве и ношении льняной одежды, золотых ожерелий вокруг шеи и почти во всех других подробностях, о которых говорится в книге Моисея об имущественных (земельных) привилегиях жрецов, – о чем ничего не говорят памятники, – но о которых упоми- нают Геродот и Диодор. Первый ясно говорит, что египетский царь был полновластным хозяином земель и раздавал их по своему усмотрению. Тот же писатель свидетельствует о глубоком презрении египтян к местам порока и об их отвращении ко всему, что считали нечистым при сношениях с иностранцами. О презрении египтян к скотоводам свидетельствуют памятники, где скотоводы изображены вообще нечистыми, небритыми и даже иногда в карикатурном виде и уродливыми. Те же памятники дают основание заключать, что женщины в Египте пользовались некоторой свободой, так как мужчина и женщина изображались сидящими вместе; также среди членов семьи иногда изображали иностранца. Эта свобода могла перейти затем в распущенность, судя по тому, что пе- редает о характере египетских женщин Геродот, и по истории, писанной на папирусе Орбинея и озаглавленной „Два брата»; в этой истории жена старшего брата ведет себя по отношению к младшему почти так же, как жена Потифара к Иосифу. Обычай мужчин носить тяжести на голове подтверждается и памятниками и Геродотом; манера сидеть во время еды, отличная от обычаев патриархов и других восточных народов, точно также совершенно согласуется со многими изображениями пира, находящимися на гробницах; омовение ног у гостей, кажется, ни на одном памятнике не изображенное, находит себе подтверждение в рассказе Геродота и в древнем греческом обычае. В числе египетских суеверий ученый Ямвлих упоминает и о прорицательных чашах. Равным образом памятники покрыты изображениями управляющих, житниц, покупателей и продавцов рабов, повозок и колясок... Обычай монархов носить кольцо, служившее для них печатью, нашел замечательное доказательство после того, как был найден в Куюнджике – на месте древней Ниневии, – один отпечаток подобной печати на прекрасной глине. Печать носит признаки ме- таллического, овального, оправленного алмазом кольца, имеющего два дюйма в длину и один в ширину, с изображением лица, имени и титула египетского царя Сабако.

Входить в большие подробности для подтверждения Моисеева рассказа – будет утомительно для читателя. Мы найдем более простое и, может быть, более сильное доказательство еще в рассмотрении тех пунктов, на которые указывает светский рационализм, нападающий на священную историю и на основании которых он утверждает, что автором Пятикнижия было лицо, не знавшее Египта и описавшее его через несколько веков после Моисея. – Спорные пункты, поскольку дело касается книги Бытия, между прочим, следующие:

1) Упоминание о верблюдах и ослах в перечне Авраамова имущества в Египте (Быт.12:16); 2) увядание хлебных колосьев от восточного ветра (41:6); 3) разведение винограда и употребление вина в Египте (40:11); 4) употребление в пищу мяса, особенно лицами высшей касты, каким был Иосиф (43:16); 5) содержание евнухов (37:36); 6) возможность в Египте голода (47:13), и 7) возможность брака между чужеземным пастухом и дочерью верховного Илиопольского жреца (41:45).

1) Совершенно справедливо, что на египетских памятниках нет изображений верблюдов, и что древние писатели, говорящие о египетских животных, тоже их не упоминают·; но, с другой стороны, несомненно, – судя по теперешнему состоянию государства, – что большая часть Египта могла служить обиталищем для верблюдов, что в Азиатских странах, смежных с Египтом, всегда было много верблюдов, и что они служили для торговых сношений между Египтом и его восточными соседями. Да и многие авторы, писавшие о древнем Египте, включали верблюда в число его животных, хотя некоторые из них замечают, „что верблюды, вероятно, водились на его границах».

Что касается ослов, то это возражение обнаруживает·большое невежество, так как осел был одним из самых распространенных животных Египта, где иногда одно лицо имело их от 700 до 800 штук.

2) Восточный ветер, действительно, редок в Египте и, когда он дует, то не вредит растительности; но ветер юго-восточный, – применительно к европейскому пониманию названный в книге Бытия (XLI) восточным ветром, – дует очень часто в Египте и бывает иногда весьма вреден. Рассказы, переданные об этом новейшими путешественниками, резюмируются Укертом сле- дующим образом: „Пока продолжается юго-восточный ветер, двери и окна всюду закрыты, но тонкая пыль проникает всюду; все высыхает, деревянные сосуды суживаются и трескаются. Термометр внезапно поднимается до 16°, 20°, 30°, 36° и даже 38° по Реомюру. Ветер все разрушает, – зелень вянет и совершенно гибнет, если он еще продолжается».

3) Хотя Геродот отрицает существование винограда в Египте и, хотя Плутарх говорит, что до царствования Псаметиха в Египте вина не пили, но теперь достоверно известно, судя по памятникам, что разведение винограда, приготовление вина и его употребление существовали в Египте, по крайней мере, в эпоху пирамид. Вилькинсон сообщает нам, что „богатые люди во всем Египте пили вино, a бедные – пиво, не потому, что в стране не хватило бы винограда, но потому, что пиво было дешевле». Это утверждение приложимо как к древним, так и к новым эпохам.

4) Отказать высшим классам Египта в употреблении мяса – это значит впасть в странное заблуждение, в которое иногда впадает и сама наука. В самом деле, ни один из древних писателей не говорит, что даже жрецы воздерживались от мяса, между тем как лучшие писатели ясно говорят противное. Изображения кухонных сцен, в большом количестве встречающиеся на египетских памятниках всех времен, доказывают, что мясо животных было главной пищей высших классов.

5) Что касается существования евнухов в древнем Египте, то доказательства этого довольно шатки.

Так, Розеллини думал, что изображения их имеются на памятниках; но Вплькинсон не признает этих изображений за изображения евнухов, и нужно сказать, что сходство действительно очень сомнительное. Правда, достоверно, что Манефон, египетский жрец, смотрел на евнухов, как на старое, национальное учреждение, рассказывая, как один царь двенадцатой династии (около 1900 г. до P. X.) был убит евнухами; но, с другой стороны, хотя еврейское слово, употребленное в приложении к подчиненным Потифара (Быт.37:36), – обыкновенно переводится словом „евнух», – сомнительно, чтобы оно во время написания Пятикнижия не имело также и другого значения – „чиновник». И многие ученые гебраисты считают это значение первоначальным значением слова.

6) Отрицать, – как это делает Вон-Болен, – возможность голода в Египте – это нелепость. Древние писатели говорят, что Египет вообще был подвержен этому бедствию, как только уровень Нильских вод опускался ниже обыкновенного своего уровня; и история указывает бесчисленные случаи, когда обитатели Египетской страны страдали от ужасных бедствий по причине неурожая. Самый замечательный случай, почти аналогичный голоду при Иосифе, был в 457 г. мусульманской эры (1064 г.), когда голод продолжался семь лет и был так силен, что люди ели мясо собак, кошек и даже людей; тогда все лошади калифа, исключая трех, погибли, и его семья должна была искать убежища в Сирии. Другой голод, почти такой же гибельный, был в 1199 г., и свидетелъ-очевидец Абд-ель-Латиф рассказал о нем почти в тех же выражениях.

7) Брак Иосифа с дочерью великого илиопольского жреца, хотя не имеет подобного себе факта, но мы его допускаем. Не нужно представлять себе, что египтяне были слишком односторонни в деле брака. Известно, что египетские цари, которые по вступлении на престол становились членами жреческого сословия и покровителями национальной религии, охотно отдавали своих дочерей иностранцам; так, один из них выдал свою дочь за Соломона, a многие другие позже – за эфиоплян. Не забудем при этом, что на Иосифа в Египте могли смотреть, как на такого же египтянина, какими впоследствии были Птоломеи, так что он мог заключить всякий брак, доступный египтянину – не жрецу. Если верховный илиопольский жрец и выразил, может быть, какое-нибудь нежелание, то оно должно было исчезнуть в виду желания монарха-деспота, который приказал, чтобы этот брак состоялся непременно.

Свидетельства, относящие к истории Евреев по выходе их из Египта. – Рассказ Манефона. – Рассказ Херемона. – Согласие между этими рассказами и Писанием. – Сказание Гекатея Абдерского. – Свидетельство Тацита. – Египетские данные о переходе Израильтян через Чермное море. – Притеснение Израильтян Египтянами. – Египетские памятники об этом. – Общая картина Египетских обычаев по книге. – Исход подтверждается Египетскими памятниками. – Резервуары для сохранения воды. – Суда из папируса. – Широкое разведение лошадей. – Еврейское искусство во время Исхода соответствует Египетскому искусству. – Светская история не

дает сведений о пребывании евреев в пустыне. – Хронологические трудности, – Заключение.

Повествование, заключающееся в следующих четырех книгах Пятикнижия – Исход, Левит, Числ и Второзакония – занимает промежуток времени, по крайней мере, в два века. Описывавмые события происходят, большею частью, в странах, о которых светская история в эту эпоху не говорит ничего или почти ничего. В деле истолкования Писания наше обращение к светской истории должно ограничиваться почти только периодом, предшествовавшим выходу Израиля из Египта – или, другими словами, тем периодом, когда потомки Авраама входили в сношения с цивилизованными народами, свидетельства и памятники которых дошли до нас. Этот период можно осветить двумя способами: или, во-первых, установив согласие, с одной стороны, между подробностями Библии, а с другой, – между историческими известными обрядами и обычаями Египта (что мы уже и сделали относительно последней части книги Бытия); или, во-вторых, показав, что самый выход из Египта Евреев, – этой угнетенной части населения, – как и упрочение их на юге Сирии или Палестины, – оставили следы в Египетскнх летописях, – следы, которые, по крайней мере, намекают нам на то, что передает Библия.

Напирая на этот последний пункт, который, по своему большему значению, может быть поставлен на первый план, мы сперва приведем здесь точный перевод двух мест, – одного из древнего писателя Манефона, другого – из более позднего писателя того же народа – Херемона; оба они были жрецы.

Манефон, – как это передает Иосиф Флавий, – пишет так: „Один царь по имени Аменофис пожелал созерцать богов, подобно Горусу, одному из своих предшественников, и заявил о своем желании своему теске, Аменофису, сыну Пааписа, которому приписывали Божественное происхождение за его мудрость и знание будущего. Этот Аменофис сказал царю, что он, царь, может увидеть богов, если очистит свою страну от прокаженных и других оскверненных людей. Это понравилось царю; он собрал со всего Египта всех имевших какой-нибудь телесный недостаток, – которых оказалось 80,000 человек, – и отправил их в каменоломни в восточной части Нила, чтобы они работали вместе с другими Египтянами, уже бывшими там. В их числе находились образованные жрецы, страдающие проказой. Однако, после всего этого мудрец и пророк Аменофис убоялся гнева богов против него самого и против царя за тяжкие работы, на которые они осудили такую массу людей, и предсказал, что на помощь сосланным на работы прийдут люди, которые тринадцать лет будут властителями Египта. Боясь открыто заявить об этом царю, Аменофис все это изложил письменно, а сам лишил себя жизни, оставив этот документ. Царь глубоко опечалился и после того, как осужденные им уже значительное время несли тяжелые работы, он по их мольбам предоставил им, для их удобства и защиты, город Аварис, остававшийся пустым после изгнания оттуда пастухов. А этот город по мифологии принадлежал некогда Тифону. Водворившись в нем и получив в свое владение крепость, на которую они могли положиться, освобожденные признали своим начальником Илиопольского жреца Озарзифа, и все присягнули ему в верности. Этот жрец, прежде всего, учил их не поклоняться никакому богу и не воздерживаться ни от какого из тех животных, которые считались в Египте священными, но разрешал приносить в жертву и есть всех животных без различия и, кроме того, – вступать в общение только с теми, кто разделял их взгляды.

„Давши эти законы и еще многие другие, совершенно противоположные египетским обычаям, Озарзиф приказал большему числу своих подчиненных построить городскую стену и готовиться к войне с царем Аменофисом. Посоветовавшись затем с некоторыми другими жрецами и подчиненными лицами, он отправил послов к пастухам, которые были выгнаны из Египта Тефмозисом; послы, прийдя в город, называемый Иерусалимом, исполнили данное им поручение и пригласили жителей города соединиться с ними, чтобы атаковать Египет. При этом Озарзиф предоставил им первое место в Аварисе, городе их отцов, и обещал в изобилии снабдить их всем необходимым для армии; потом сказал, что будет сражаться при случае за них и легко подчинит им страну. Со своей стороны, они очень обрадовались, поспешно поднялись с армией в 200,000 человек и вскоре достигли Авариса. Когда Египетский царь узнал об их вторжении, то он не был этим поражен, припоминая предсказание сына Пааписа Аменофиса, хотя и собрал заранее большую армию Египтян и советовался с их начальниками; тем не менее, он дал приказание привести к нему священных животных, больше всего чтимых в различных храмах, и повелел жрецам каждого храма с самой большой заботливостью спрятать изображения богов. Кроме того, он оставил своего сына, Сефоса, – называемого также Рамессесом, по имени Рампсеса, его деда (отца Аменофиса), – пятилетнего ребенка, на руках своих друзей. Тогда он сам перешел реку с другими Египтянами, в числе 300,000 человек, все превосходными солдатами; но, встретившись с неприятелем, он отказался атаковать его, так как считал, что это значит идти против богов, – и поспешил возвратиться в Мемфис.

„Взяв с собой быка Аписа и других, приведенных к нему священных животных, он затем немедленно направился со всей египетской армией к Эфиопии. Эфиопский царь, обязанный ему некоторыми услугами, принял его, снабдил его войско всем необходимым для жизни, отвел ему города и деревни на тринадцать лет, в течение которых, по предсказанию, должно было продолжаться отрешение Аменофиса от царства, и даже поставил эфиопскую армию на границе Египта защищать войско Аменофиса. Таково было положение вещей в Эфиопии.

„В самом же Египте, когда Солимиты возвратились из изгнания с тяжких работ, то эти нечистые Египтяне обращались с народом страны таким недостойным образом, что управление их показалось свидетелям их беззаконий самым нетерпимым, какого прежде никогда не было в Египте. Они не только сожигали города и деревушки, грабили храмы и портили изображения богов, но еще осмеливались есть священных животных, принуждая жрецов и прорицателей убивать их и быть мясниками, после чего отпускали их нагими. Говорят даже, что жрец, давший им конституции и законы, родом из Гелиополя, Озарзиф (по Озирису, Илиопольскому богу), соединившись с этими людьми, переменил свое имя и стал называться Мозес (?). Тогда Аменофис возвратился из Эфиопии с большим войском, а его сын Рампсес тоже стал во главе больших сил, и соединенными силами они напали на пастухов и нечистых, победили их, ранив значительное число и преследуя их до пределов Сирии».

Свидетельство из Херемона следующее: „Когда Аменофису во сне являлась Изида и упрекала его за разрушение ее храма во время войны (против пастухов), то один книжник, по имени Фрити-фантес_; сказал царю, что он будет избавлен от этих беспокойств, если пожелает очистить Египет от всех, имеющих какую-нибудь скверну. Тогда Аменофис собрал 200,000 оскверненных лиц и выгнал их из страны. Во главе них стояли два книжника: Моисей и Иосиф, которые носили еще и египетские имена, – первый имя Тизифен, а второй – Петезеф. Они направились к Пелузе, где нашли 380,000 человек, которых Аменофис оставил позади себя, не желая вести их с собой в Египет; здесь они соединились с этими людьми и снова завладели Египтом. – Тогда Аменофис, не ожидая атаки, убежал в Эфиопию, оставив после себя свою жену беременною. Спрятавшись в какой-то пещере, она произвела на свет сына, названного Мессенесом, который, сделавшись взрослым, прогнал иудеев до Сирии в числе около 200,000 человек и возвратил из Эфиопии своего отца – Аменофиса».

Из приведенных выдержек мы заключаем: 1) что Египтяне имели предание о выходе из их страны людей, которых они считали оскверненными, и которые отвергли их обычаи, отказались почитать их богов и умерщвляли их священных животных для своего прокормления; 2) что у Египтян этот выход был связан с именами Иосифа и Моисея; 3) что оскверненные люди удалились в Южную Сирию; 4) что Египтяне относят это событие к царствованию некоего Аменофиса, сына Рампсеса или Рамсеса, царствовавшего в конце 18-ой династии или около 1400–1300 г. до P. X.

События, предшествовавшие исходу Евреев из Египта, в рассказах египетском и еврейском представлены различно, или потому, что египтяне с выходом Евреев смешивают воспоминание о каком-нибудь другом событии, или потому, что египетские писатели, – желая трактовать выход евреев, как изгнание, – принуждены были указать причину этого изгнания в прежней войне и во временном управлении их страною оскверненных (Евреев). Но вот подробности, общие этим двум рассказам, по которым их можно отождествить:

1) Название „Аварис«, – данное городу, предоставленному оскверненным людям, созвучно со словом „еврей" (Эвер). 2) Скверна или проказа, приписанная этим людям, напоминает нам, во-первых, тот Библейский факт, что одним из признаков, которыми Моисей должен был доказать фараону свое божественное посланничество, – была его прокаженная рука (Исх.4:6), а во-вторых, существование в ту эпоху этой болезни и ее гибельных действий среди еврейского народа (Левит, XIII, XIV). 3) Местом происхождения Еврейского начальника считается Илиополь, и самому начальнику Мозесу приписано жреческое достоинство; это естественно произошло от смешения истории Моисея с историей Иосифа (Быт.41:45, Исх. XII и ХШ).·4) Прокаженные люди употребляются некоторое время для тяжелых работ (Исх. I-II). 5) Убеждение Аменофиса, что сопротивляться нечистым, это значит „идти войной против богов» (Исх.12:31). 6) Боязнь его за безопасность своего юного сына напоминает нам последнюю и самую ужасную из „казней Египетских» (Исх.12:29). 7) Отсылка нагих жрецов, вероятно, есть преувеличение факта притеснения Египтян (Исх. І-ІІ). 8) Появление имени Рамзеса в царствующем доме Египта согласуется с библейским указанием (Исх. I, ІІ, 12:37).

Другое любопытное изложение исхода Евреев из Египта сообщает нам Гекатей, грек из города Абдеры, процветавшего во время Александра, друг Птоломея Лага, первого Египетского царя. Этот автор, по свидетельству Диоскора, писал следующее: „Однажды, когда в Египте свирепствовал мор, народ приписал этот бич гневу богов за то, будто бы, что многие чужестранные народы, жившие в то время в Египте, вносили в культ и жертвоприношения Египтян странные обычаи, вследствие чего старые религиозные обычаи страны начали выходить из употребления.

„Надеясь прекратить это зло удалением иностранцев, египтяне восстали против них и изгнали их из своей страны. Более знатные и более отважные из иностранцев ушли (как говорят некоторые) в Грецию и другие места под начальством способных предводителей, из которых самыми замечательными были Данай и Кадм; a многие другие удалились в страну, называемую теперь Иудеей, расположенную недалеко от Египта и в то время ненаселенную. Начальником этой колонии был человек, по имени Моисей, выделявшийся среди своего народа своею храбростью и мудростью. Завладев страной, он построил там несколько городов, – между прочим, город, называемый Иеруса-лимом, теперь такой знаменитый, – потом воздвиг храм, бывший в таком почитании у его народа, и ввел там священные обычаи и церемонии; а также дал своему народу законы и форму управления. Затем он разделил свой народ на 12 племен (колен), считая это число совершенным по соответствию с числом месяцев, составляющих год. Но он не хотел сделать для народа никакого изображения божества, не допуская, чтобы Бог имел человеческий образ, но считая единственным Богом и владыкою всего – небо, окружающее землю. Как жертвоприношения, так и род жизни своего народа он сделал совершенно иными, чем у других народов, предписавши жизнь скромную, без соблазна для других, – по причине того изгнания, которое он и сам терпел».

Сравним теперь с этой выдержкой замечательный рассказ Тацита, в котором он соединяет некото- рые черты этого египетского рассказа с другими, ясно принадлежащими священному повествованию:

„Многие писатели, – говорит Тацит, – согласно повествуют, что, когда в Египте появилась проказа, уродовавшая тело людей, то царь Бокхорис, искавший средства от этой болезни, посоветовался с Аммонским оракулом, который и приказал ему очистить царство, удалив в чужие страны людей, нетерпимых для богов. Разыскавши множество таких людей, изгнали их в обширную пустыню. Тогда Моисей, один из изгнанников, увидев всех других в томлении, дал им совет, чтобы они, покинутые богами и людьми, не ожидали никакой помощи, a доверились ему, как своему божественному вождю; при этом он уверял их, что как только они станут под его управление, тотчас прекратятся все их несчастья. Они согласились на его предложение и отправились в путь. Самым большим лишением для них во время пути был недостаток воды. Однажды им уже угрожала смерть, и они в бессилии лежали на равнинах, как вдруг заметили, что стадо диких ослов, покинув свое пастбище, направилось к каменистому грунту, окружающему лес. Моисей последовал за стадом и, догадавшись, что под этой покрытой зеленью почвой скрывается вода, открыл обильные источники. Там скитальцы освежились и затем, продолжая свой путь в течение шести дней, – на седьмой прогнали одно земледельческое племя и завладели его землями, на которых построили свой город и освятили храм».

Все эти изложения одной истории у разных писателей позволяют нам заключить, что египтяне в данных рассказах говорят совсем не о таком случае, который касается их национальной гордости, но что просто в умах египтян, имевших свою обширную современную литературу (не забудем это), сохранилось воспоминание о другом народе, и что это воспоминание постепенно принимало различные формы, все более или менее лестные для самих египтян и не совсем справедливые по отношению к их соперникам. Поэтому в этих рассказах евреи почти всегда представлены с какой-нибудь болезнью, а их выход из Египта описан, как изгнание. Что вообще евреев считали египтянами, это неудивительно – при их долгом пребывании в этой стране; однако, иногда в этих рассказах их называют и иностранцами. Чудеса, сопровождавшие их выход, или совсем или отчасти не передаются; но зато все рассказы согласны относительно имени израильского вождя, характера данных им законов и тех стран, где этот народ основал свое новое обиталище.

Как и евреи, египтяне никогда не забывали, что было время, когда оба эти народа жили вместе; они смотрели на евреев, как на часть египетского населения и, требуя время от времени восстановления своих прав над страной, они, вообще, были расположены относиться к Израилю покровительственно, чего колонии, по понятиям древнего мира, вправе были ожидать от отечества. Отношения между Египтом и Палестиной были по большей части дружеские в продолжение всего времени от исхода до покорения Египта римлянами.

До сих пор ни у одного из светских авторов не было упоминания о замечательном случае при переходе израильтян через Чермное море, во время их бегства из Египта. Однако можно думать, что это важное событие Библейской истории сохранилось в памяти египетского народа и даже служило для него предметом споров и противоречий. Еврейский историк Артапан, – как говорит Александр Полигистор, современник Суллы и Мария, – пишет: „Жители Мемфиса говорят, что Моисей, хорошо зная окрестности, наблюдал морские отливы и, воспользовавшись одним из них, перевел свой народ по сухому руслу моря; но жители Илиополя утверждают, что, когда египетский царь, во главе большой армии и, взявши с собой священных животных, бросился преследовать евреев, так как они унесли с собой божества, взятые ими у египтян, – голос Бога приказал Моисею ударить по морю своим жезлом и разделить море. Моисей, услышав голос, ударил жезлом по воде, – море разделилось на две части, и армия перешла посуху».

От этих прямых подтверждений исторической истины книги Бытия мы теперь можем перейти к менее поразительным, но, может быть, еще более убедительным, – косвенным доказательствам, именно, к установлению согласия между подробностями священного повествования и известными обычаями древнего Египта.

В книге „Исход» сначала говорится о том, что, немного спустя после смерти Иосифа, израильтян в Египте стали притеснять. Новый царь, может быть, основатель новой династии (1:8), объявил всех евреев своими рабами и подверг их тяжелым работам, приставивши к ним надсмотрщиков, имея в виду сделать горькою их жизнь (1:9–14). Эти рабы должны были приготовлять кирпичи, производить постройки и исполнять тяжелые полевые работы, делая все это под страхом наказания; так как их начальники имели право их бить (2:11), рискуя сами подвергнуться тому же наказанию, если подчиненные им люди не оканчивали в срок своей работы (5:14). Рабочим было положено определенное число кирпичей (5:8), которое они должны были приготовить каждый день. В состав кирпичей входила солома и сначала ее доставляли рабочим другие, но потом они должны были сами себе ее добывать, для чего они принуждены были расходиться по всей стране (5:12). Что касается других их занятий, то в книге Исход об этом ничего не говорится, но книга Второзакония (11:10) дает основание заключить, что одной из их главных работ было орошение полей.

Почти каждую подробность этого библейского рассказа можно прочесть на египетских памятниках. Несмотря на обилие камня в Египте, несмотря на тот факт, что большая часть египетских построек была из этого материала, – в значительном количестве употреблялся и кирпич. Пирамиды, дома, могилы, городские стены, крепости и священные ограды храмов были обыкновенно или, но крайней мере, часто построены из кирпича.

Громадное количество кирпичей приготовлялось и для царских построек, причем эти кирпичи были с печатью имени царя. Обыкновенно в кирпичи клали изрезанную солому, чтобы придать им больше сцепления, плотности и прочности. На царских кирпичных заводах вообще работали пленные, и за их работой следили египетские комиссары, с палкой в руках для наказывания ленивых. Наказание палками у египтян налагалось за малейшие проступки. В кирпичах египетских построек находят и солому, и стебли, так как время от времени срезывали пшеницу с частью стебля, тогда как нижняя часть стебля оставалась нескошенная на полях. Наконец, хотя обработка полей, по некоторым свидетельствам, была в Египте делом легким, однако, на самом деле, благодаря продолжительности жатв, чрезвычайной жаре климата и трудам по орошению, – участь рабочих на полях всегда была, как и теперь еще, очень тяжелою.

Из других подробностей египетской жизни, о которых говорится в книге Исход, – назовем сле- дующие: употребление в большом количестве военных колесниц (14:6–7), обычай царей лично идти на войну (8), самим выслушивать жалобы и вникать в дела своих подданных (5:15); обладание большинства из египтян золотыми и серебряными вещами (12:35); возделывание весной, главным обра- зом, пшеницы, льна, ячменя и полбы (9:31–32), разведение скота, частью на полях, частью в хлевах (9:3,19); хранение воды в каменных или деревянных сосудах (7:19), акушерская помощь (1:15–21); употребление папирусовых суден (2:3), горнил (9:8), хлебных печей (8:3), квашен, палок при ходьбе (7:10,12), ручных жерновов (11:5), горной смолы и клея (2:3). К этим предметам можно прибавить еще следующее, на основании последних книг Пятикнижия: орошение, очень необходимое в земледелии (Втор.11:10), и ежедневное употребление в пищу огурцов, чесноку, луку и дынь (Чис.11:5), наконец, существование у царей многочисленных конских заводов (Втор.17:16). Здесь, как и относительно последних глав книги Бытия, почти каждый египетский обычай, отмеченный Писанием, находит себе подтверждение в древних египетских свидетельствах, дошедших до нас, или в памятниках или разом в тех и других источниках. Единственное исключение – это акушерская помощь – явление вообще очень редкое на Востоке.

Но даже и в данном случае, при отсутствии свидетельств у древних авторов, новейшие изыскания замечательным образом подтверждают рассказ книги Исход. Единственное выражение книги: „Когда вы увидите их (женщин) на седалищах», – объясняется очень хорошо теперешней египетской практикой, как нам ее передает М. Лан: „За два или за три дня, – говорит, он, – до времени разрешения от бремени, акушерка отправляет в дом беременной женщины седалище, на котором женщина должна сидеть в продолжение родов». Памятники дают основание заключать, что в древнем Египте самой значительной силой в армии были колесницы: царь, князья и все начальники известного ранга сражались на колесницах. Диодор определил даже число их в армии Сезостриса в 27,000, и, хотя здесь есть сильное преувеличение, но оно показывает отношение греков к употреблению большого числа военных колесниц древними монархами. Кавалерия же употреблялась в малых размерах, если даже она и существовала; и хотя этот факт на первый раз может показаться несогласным с Моисеевым рассказом (Исx.14:9,17,18,23; 15:1), однако, внимательное исследование первоначального текста приводит к тому заключению, что сила, преследовавшая израильтян, состояла только из колесниц и пехоты.

Очень много также доказательств того, что сам царь становился во главе своей армии; и в этом совсем нельзя сомневаться: вообще это был обычай всех восточных государей того времени. Равным образом, на всем Востоке, цари часто выслушивали жалобы своих подданных и лично произносили свой суд. Существование этого обычая в Египте засвидетельствовано древними писателями.

Раскопки и древние тексты подтверждают также и то, что говорит Библия о земледелии, разведении скота, пище, одежде и домашнем обиходе Египтян. Особенно много находим на памятниках изображений пшеницы, ячменя и других семян, о которых упоминает Библия. – Рыба и овощи составляли главную пищу низших классов, и, в частности, из овощей употреблялись тыква, огурцы, лук и чеснок. По Геродоту, египетские племена питались рыбой, которою изобиловал Нил, каналы и озера, особенно Биркет-эль-Керун или озеро Меридово. На скульптурных произведениях изображены одни люди за ловлей рыбы, другие солящие ее и, наконец, употребляющие ее в пищу. – Памятники же свидетельствуют еще, что египтяне держали свои стада или на полях, или в конюшнях и сараях. Что касается золотых вещей, ваз, кубков, ожерелий, браслетов, серег и колец, – то всеми этими предметами египтяне владели в изобилии, чему мы имеем многие доказательства в остатках памятников и у древних писателей, говорящих даже о такой странной принадлежности, как золотые браслеты для ног. Употребление горнил, хлебных печей и квашен, ручных жерновов для зерна, как и обычай употреблять палку при ходьбе, подтверждаются тоже изображениями на памятниках, или сохранившимися развалинами страны.

Сбережение воды в деревянных или каменных сосудах (Исх.7:19) было обычаем преимуществен-но египетским и едва знакомым для других народов. Обилие нильской воды и распространение ее посредством каналов делали цистерны излишними в Египте; да никогда также не пользовались бы и резервуарами, если бы не было, по временам, необходимости очищать мутную воду реки и делать ее приятною на вкус. Поэтому египтяне сохраняли (что делают и теперь) воду Нила в кувшинах, сосудах и желобах, пока образовывался осадок, и вода делалась годной для питья.

Искусство строить суда из папируса (Исx.2:3) принадлежало тоже только Египту, и другим не было знакомо. Геродот, Плутарх и другие древние писатели упоминают об этом искусстве, следы которого найдены также на памятниках. Конопачение этих судов смолой (о чем не говорится в книге Исход) – вещь очень вероятная сама по себе, и подтверждается памятниками, из которых видно, что в Египте пользовались смолой. Смола продукт не египетский, и получалась извне, иногда из Месопотамии, с которой древний Египет не раз входил в сношения.

В доказательство того, что древние египетские цари имели множество лошадей, достаточно будет привести выдержку из Диоскора, где он говорит, „что до Сезостриса монархи содержали на берегах Нила, между Мемфисом и Фивами, 200 конюшен, в каждой из которых было сто лошадей». И Геродот сообщает, что до царствования Сезостриса в Египте было много лошадей и колясок, но что впоследствии они сделались сравнительно редкими, так как, с устройством каналов, пересекающих страну во всех направлениях – езда в колясках на лошадях сделалась почти излишней. Без сомне-ния, и после этого их еще имели и пользовались ими, даже вывозили за пределы страны (3Цар.10:29), но, начиная с 19-й династии, Египет больше не был местом разведения лошадей. Ко всему этому заметим, что после выхода из Египта еврейского народа, состояние искусств у этого народа (состояние, относительно которого иногда возражают, будто оно слишком развито для того, чтобы признать его за истинный факт) вполне соответствовало состоянию египетского искусства в этот период. Египетская цивилизация в период 18-й и 19-й династии обнимала все искусства и была знакома с тем производством, которое было необходимым при постройке скинии и всего относящегося к ней – от искусно сработанных священнических одежд до мелких подробностей, – описанных в последних книгах Пятикнижия. Литература, гранение и отделка драгоценных камней, обработка металлов, особенно – золота, серебра и бронзы, – вырезывание из дерева, дубление и крашение кожи, производство тонкого льна, вышивка, филигрань (плетеная, золотая или серебряная работа), парфюмерия, – все это составляло часть древней египетской цивилизации и, вероятно, достигло высшей степени совершенства в то время, когда Израиль вышел из страны. Хотя евреи, в продолжение своего пребывания в Египте были большею частью простыми работниками и крестьянами, однако, было вполне естественно, что некоторые из них, а еще больше – некоторые из египтян, вращавшихся между ними, знали различные отрасли египетской торговли и мануфактуры, а из этого следует, что описание в Пятикнижии скинии и ее обстановки не представляет ничего невероятного, потому что египетское искусство было в то время на высоте такого производства. Во время своего сорокалетнего странствования по пустыне евреи настолько были изолированы от всех народов имеющих историю, – что мы совсем не можем надеяться найти в светских летописях, дошедших до нас, каких-нибудь подтверждений или иллюстраций библейского рассказа. Ручатель- ством и основанием для убеждения в достоверности этого рассказа может служить его географическая точность и та как бы уверенность и определенность, с которой мог повествовать только писатель-очевидец. Прибавим, что события, происшедшие за время скитания, делали очень мало чести еврейскому народу, почему трудно допустить, чтобы их намеренно выдумал какой-нибудь национальный историограф. – Недавно критика особенно нападала на числа в библейском рассказе. Правда, нелегко понять, как народность, превышающая своею численностью 2 миллиона, могла существовать со своими стадами крупного скота в стране, которая в настоящее время едва может прокормить несколько бедуинских племен в количестве не более 6,000 душ. Если бы этот рассказ не говорил о чудесных средствах существования евреев в пустыне, то эта трудность понимания была бы почти непреодолима.

Но так как писатель прямо говорит, что Израиль каждый день во время своего пребывания в пустыне получал пищу чудесным образом, то главное возражение падает. Да кроме того мы можем еще предположить, что прежняя Аравия (хотя она и была местом скитания) была лучше снабжена водой, и, следовательно, имела больше пастбищ, чем теперь; на это даже есть много указаний в самом библейском рассказе. Так, Израильтяне в пустыне только два раза испытывали недостаток воды: вероятно, источники были многочисленны и изобильны; впрочем, вода могла быть найдена во многих местах под почвой, на очень незначительной глубине. Но каждый раз, как ее находили в пустыне, находили также и оазисы с растительностью, достаточною даже для крупного скота.

Несомненно, также, что Евреи скитались во всех направлениях по Аравийскому полуострову в продолжение 40 лет, а так как поверхность пустыни, по крайней мере, в 1500 квадратных миль, то евреи могли свободно содержать многочисленные стада, хотя (заметим это) неизвестно, уменьшилось их число или нет.

Вообще эти возражения, касающиеся библейских чисел, не имеют большого значения. Числа, которые, – как нам известно, – в отдаленные времена всегда писались сокращенно какими-нибудь условными знаками, подвержены изменениям, как никакая другая часть манускриптов, поэтому статистика священных писателей, без сомнения, значительно пострадала от переписки текста. Число „600 тысяч мужчин» (Исx.12:37), может быть, есть изменение первоначального числа 100,000 или 60,000; в книге Числ (I, II) цифры могли пострадать подобным же образом. В заключение надо сказать, что выход из Египта значительного племени, которое потом основало свое Еврейское царство в Палестине после сорокалетнего странствования по пустыне, – этот великий библейский факт есть историческая истина, которую никакая критика не может поколебать.

И евреи, и египтяне одинаково были убеждены в этом факте, и так как оба народа владели современной литературой и имели доказательство этому в свидетельствах современников, то только неразумный скептицизм может относиться с сомнением к этому факту.

Пребывание евреев в пустыне по выходе из Египта почти не имеет исторических разъяснений. – Согласие между Библией и Египетскими и ассирийскими документами. – Предание о войне Иисуса Навина против Хананеян, сохранившееся на севере Африки. – Свидетельство светской истории о войнах Давида. – Свидетельство Николая Дамасского. – Свидетельство Евполемона. – Первоначальное преимущество Сидона над Тиром. – Подтверждение могущества Хеттеев, как и могущества Филистимлян. – Описание обрядов и обычаев или

доказанных или только вероятных.

От книги Иисуса Навина до книг Царств период, рассматриваемый этими книгами, самый темный из всей истории еврейского народа. Египетские беглецы, прибывшие, с Божией помощью, в страну Ханаанскую при своем знаменитом вожде Иисусе Навине, ведут в продолжение нескольких сот лет беспрерывную борьбу за свое собственное существование с небольшими племенами, окружающими их, и, в продолжение всего этого периода, не имеют никаких сношений с цивилизованными народами, которые писали свою историю и делали заметки о современных событиях. Моавитяне, аммонитяне, аммореи, хананеи, мадианитяне, филистимляне, с которыми Израиль воевал и которых он, время от времени, покорял, в продолжение 300 или 400 лет после смерти Моисея, – были народностями или совершенно не имевшими литературы, или литература которых до нас совсем не дошла. Правда, в великих цивилизованных государствах, – египтян, вавилонян и ассириян, продолжали писать историю, но эти народы ограничивались своими собственными летописями, не заботясь о летописях своих соседей, если только они не входили с ними в непосредственные сношения. Понятно, что в данном случае о сношениях не может быть и речи. Могущество Месопо- тамии, после периода Хедор-Лагомера, начало падать. Ассирия стряхнула вавилонское иго, и эти два народа вступили в продолжительные войны между собою. Ассирийские документы показывают, что, в продолжение так называемого в Библии периода судей и первых еврейских царей, походы Ассирийцев не переступали границы Евфрата или, во всяком случае, не простирались за Каппадокию и южную Сирию, или страны около Антиохии и Алеппо. Хотя Египет оставался некоторое время по выходе Израиля большим военным государством и предпринимал походы в северную Сирию и даже за Евфрат, но, что касается южной Сирии, то здесь Египет заботился только об охранении своих морских границ и совсем не старался подчинить себе племена, населяющие плоскогорья по обоим берегам Иордана. Как Библия умалчивает о том, что касается Египта и Ассирии в этот период, так равно и египетские и ассирийские надписи хранят молчание относительно евреев, но если они не представляют положительного подтверждения библейского рассказа, то дают, по крайней мере, отрицательное. Именно из того, что евреи рассказывают о самих себе, мы узнаем, что, в продолжении длинного периода борьбы их с хананейскими племенами, Египет и Ассирия оставляли их в покое; равным образом, из того, что мы находим в повествованиях Египта и Ассирии того же периода, мы узнаем, что эти народы не предпринимали за это время никаких походов в страну израильтян.

Только, когда мы коснемся эпохи, которую начнем теперь рассматривать, то мы найдем несколько положительных исторических подтверждений этой части библейского повествования. История первых времен, как мы видели, освещается некоторыми весьма замечательными преданиями древности; но затем древность хранит молчание относительно библейских событий до времени царствования Давида. Предание, на которое мы намекаем, было распространено в северо-западной части Африки, обитатели которой считали себя не только происшедшими от хананеев, но даже родоначальниками тех нескольких беглецов, которые были, по их словам, изгнаны из Палестины „Иисусом, сыном Нуна, опустошителем». В этом они были так уверены, что в Тингизе или Тигизисе (теперь Танжер) они воздвигли возле большого фонтана две колонны из белого мрамора, с надписью об этом на языке финикийского характера; эти колонны существовали до времени Нижней Империи.

Во времена Давида в соседстве с Израилем цивилизация была довольно развита (распространилась она здесь от этого народа или нет – это неизвестно) и появилась литература, которой некоторые отрывки и дошли до нас. Кажется, около этого времени в городах Финикии и, особенно в большом городе Дамаске, в домашней жизни, начался обычай вести записки царских имен и главных событий их царствования; по крайней мере, классические писатели сохранили нам некоторые выдержки, взятые из подобных источников, упоминающих о Давиде и его делах. Давид, – как говорится об этом в рассказе второй книги Царств (8:3 и дальше), – наказавши филистимлян, объявил войну Адраазару Гададезеру, царю Тзовскому (Сувскому) и победил его. После этого сирийцы из Дамаска пришли на помощь к Гададезеру, и, таким образом, произошла война между израильтянами и сирийцами, во время которой последние были побеждены и принуждены заплатить дань (ст. 5–6).

Об этой войне упоминает также Николай Дамасский, друг Августа, и, очевидно, заимствует свой рассказ не из еврейских книг, а из архивов своего родного города: „Был в Сирии некто Гадад человек очень могущественный, который правил Дамаском и всей Сирией, исключая Финикии. Он объявил войну иудейскому царю Давиду, и померил свои силы с его силами во многих сражениях; в последнем из них, около реки Евфрата, он, наконец, был побежден, но при этом заявил себя полководцем, исполненным храбрости и энергии». Древние финикийские историки, творения которых были изучены и переданы нам по-гречески двумя писателями времен Александра Великого, Дием и Менандром – из Ефеса – говорят, что в эту эпоху в Тире царствовал Хирам; – причем обращают наше внимание на некоторые отношения, которые он имел с Давидом; по крайней мере, Евполемон, рассказывая о войне между Хирамом и Давидом, которая не упомянута в Библии, должен был, – по нашему мнению, – основываться на этом источнике (финикийских историках). Вероятно даже, что весь рассказ того же автора о войнах Давида, – конечно, не заимствованный у Самуила (кн. Царств), взят им из того же источника. „Давид, – говорит Евполемон, – подчинил своей власти сирийцев, живших около реки Евфрата, ассирийцев и финикиян, живших в стране Галаад; затем воевал с эдомитянами, аммонитянами, моавитянами, итурейцами, наватеями, набдеями; кроме того, он предпринимал поход против Сурона (Хурама или Хирама) и сделал все эти народы данниками евреев».

Этот рассказ, очевидно, заимствованный не из еврейских источников, служит важным доказатель- ством истинности рассматриваемой истории (II Царств VIII, IX). Он подтверждает эту историю ясным упоминанием о главных победах Давида, описанных в Библии, и еще прибавляет к ним многие другие, которые, хотя и не указаны в Писании, но сами по себе правдоподобны.

Кроме этих положительных доказательств есть еще несколько косвенных намеков, служащих в пользу исторической верности библейского повествования. Например, для внимательного читателя Библии видно, что в первой части рассматриваемого нами периода первенство над другими финикийскими городами принадлежит Сидону, или, так называемому, „Великому Сидону» (Нав.11:8; 19:28), между тем как, начиная с Давида, это первенство прекращается, и место Сидона занимает Тир. Эту перемену в централизации финикийской власти, этот переход верховной власти из одного города в другой отмечает светская история, когда сначала сообщает, что Сидон был городом – матерью всех финикийских городов, и затем, что он многими способами отстаивал свое древнее главенство над остальными финикийскими городами.¹ С другой стороны, всеми признано, что Тир держал верховную власть уже в более позднюю эпоху, и если бы светская история должна была одна установить время этого перехода власти из Сидона в Тир, то она его установила бы около 1054 г. (до P. X.) или еще раньше, т. е. немного после царствования Давида.

Книга Иисуса Навина упоминает еще Хеттеев, как самое могущественное племя (во время покорения евреями Ханаанской страны) в Верхней Сирии, – стране между Палестиной и Евфратом (Нав.1:4, 9:1, 12:8). Египетские памятники достаточно подтверждают этот факт и показывают нам, что Хеттеи, занимавшие долину реки Оронта, были самыми сильными врагами Египта, в период 19-й и 20-й династии, по Манефону – период, на который падает время правления Иисуса Навина.

Позднейший период хеттеев, по свидетельству ассирійских надписей, согласуется с библейским рассказом, но эти надписи прямо его не подтверждают, так как самый древний ассирийский документ, в котором говорится о хеттеях, относится ко времени не ранее XII века до P. X., т. е. на два или на три века после Иисуса Навина. Если, в повествовании Иисуса Навина, хеттеи представляются господствующим племенем на севере Галилеи, то по всему повествованию от кн. Исход до кн. Царств, филистимляне являются хозяевами страны между Иудеей и Египтом (Нав.13:3; Суд.3:3; 1Цар.4; 13:5–22). Здесь, еще один раз, египетские документы согласны между собою, считая филистимлян за таких же врагов Египта на юге, как хеттеи на севере. Действительно, Египтяне имели такое представление о могуществе филистимлян, что вошли в соглашение с ними, обеспечивши им владение богатой землей вокруг Газы, Азота и Аскалона.

Относительно нравов и обычаев хананейских племен, из источников, независимых от Писания, мы не имеем настолько достаточных сведений, чтобы позволить себе дать разъяснения к периоду от Моисея до Давида, чрез рассматривание обычаев этих племен, – обычаев, о которых Писание упоминает только мимоходом. Однако существуют некоторые пункты, на которые можно обратить внимание читателя. Военные силы северных племен, хеттеев и их союзников, по изображению книги Иисуса Навина (11:4), состояли преимущественно из множества колесниц. Этот факт вполне согласуется с египетскими рассказами, по которым колесницы хеттеев составляли их главную силу. Что касается почитания Астарты, которое разделяли все вообще хананейские племена (Суд.2:11–13), то это подтверждается иероглифической надписью Рамзеса II, называющею Астарту хеттейским бо- жеством. Общий характер степных племен, особенно мадианитян и амаликитян, как его представляет книга Судей (ѴI-ѴІІІ), имеет много сходного с тем, что говорят об этих племенах египтяне. Постепенное усиление, по Библии, власти филистимлян согласуется с параллельным упадком Египта, о чем свидетельствуют памятники того времени.

Странное название „Софетим» (судей), носимое еврейскими судьями, от Офниила (Гофониила) до Самуила, получает некоторое освещение из параллельного выражения „суффет» (градоправитель), которое означало судейского начальника финикийских колоний. Затем нравы и обычаи, изображенные в других местах, несомненно, вполне естественны и совершенно восточные. Обычай победителей ставить ногу на тело побежденного монарха (Нав.10:24) перед его казнью, бесчеловечное изуродование (Суд.1:6–7), страсть к кровавой мести (Нав.20:3; Суд.8:19), смешение, в одной и той же стране, народа-победителя с побежденными (Суд.1:19–36), скрывавшимися в пещерах во времена сильного притеснения (Суд.6:2; 1Цар.13:6), подвески к ушам у мужчин (Суд.8:24–26), женщины в роли сторожей у решетчатых окон (Суд.5:28), нравоучительные басни во время разговора (Суд.9:7–15), загадки для разрешения (Суд.14:12–18); вырезывание на половину бороды в насмешку (2Цар.10:4), – все эти и многие другие обычаи относятся к числу весьма известных на Востоке и показывают, что точность в подробностях – не менее характерная черта Библии, как и ее правдивость в главных исторических фактах. Такая точность встречается иногда в творениях фантазии, где она необходима, чтобы сообщить им жизненный характер, и где она является результатом долгих изучений и многих усилий; но о ней заботятся только в истории верной и современной, где точность является без труда, сама собою, ничего не стоит мысли и ясно представляется, по большей части, совести писателя.

Непродолжительность Еврейской империи при Давиде и Соломоне. – Подобные примеры на Востоке. – Подтверждение характера Еврейской империи современной историей. – Свидетельство Дия о царствовании Соломона и о его сношениях с Хирамом. – Подтверждение других пунктов тирскими историками. – Современная история предлагает только мелкие подробности относительно царствования Соломона – Библейское определение времени царствования Соломона согласно с историей Египта и Ассирии. – Светская история сообщает подробности относительно финикийцев. – Искусство при Соломоне имеет близкое сходство с тем, что представляют ассирийские развалины. – Поход Шишака против Иудеи подтверждается одной надписью. – Поход Зераха против Асы. – Величие царя Амврия, подтвержденное ассирийскими надписями. – Упоминание Амврия на Моавитском камне и имени Ахава на черном обелиске. – Притеснения Ахавом моавитян, свидетельствуемое тем же Моавитским камнем. – Тирские историки о его царствовании. – Возмущение моавитян против Охозии, главный предмет содержания надписи Моавитского камня. – Упоминание на черном обелиске о Газаиле и Ииуе. – Согласие сирийских памятников с Писанием относительно состояния Сирии в 900–800 г. до Р. X. – Упадок Ассирии (800–750 г. до P. X.) вместе с усилением могущества Иудеи в то же время. – Молчание ассирийских летописей относительно Фула. – Упоминание о нем Бероза; его настоящее место. – Ассирийские повествования говорят о сношениях Тиглат-Пилезера с израильтянами, иудеями и самарийцами. – Небольшие хронологические трудности. – Менандр говорит о войнах Салманассара в Сирии. – Упоминание о Со, египетском царе, на египетских и ассирийских гробницах. – Падение Самарии по данным ассирийских архивов. – Архивы Саргона подтверждают свидетельство Исаии (XX) и IV кн. Царств (17:6). – Первый поход Санхериба против Езекии, подробно описанный в его летописях. – Истребление большой армии Санхериба по Геродоту. – Свидетельство об убийстве Санхериба. – Свидетельство памятников о современниках Езекии. – Посещение Манассией Вавилона падает на время, когда там жил Эсар-Гаддон. – Благополучие Иосии в связи с падением Ассирии, в то же время Геродот и Бероз свидетельствуют о победах Нехао в Сирии и о его поражениях. – Бероз подтверждает взятие Иерусалима Навуходоносором. – Многочисленность подтверждений и незначительность мнимых противоречий. – Другие освещения согласия Писания со светской историей относительно нравов и обычаев. – Согласие между этой картиной и ассирийскими памятниками.

Царствование Соломона есть один из самых удивительных моментов библейской истории. Маленькая народность, которая в продолжение нескольких сот лет с трудом поддерживала свое существование среди воинственных племен, из которых каждое, в свою очередь, ее побеждало и притесняло, вдруг возвышается, благодаря гению монарха-воина и достигает верха славы и величия! Основывается империя, простирающаяся от Евфрата до границ Египта, на расстоянии в 450 миль; и эта империя, так быстро образовавшаяся, входит почти тотчас же в спокойный период существования, занимающий полвека.

Богатство, величие, архитектурное великолепие, художественные образцы искусства, торговые предприятия, высокое положение между великими народами земли, – все это особенности одного короткого промежутка времени, в конце которого наступает внезапный упадок во всех областях: государство, державшее скипетр, делится на два, подвластные народы отпадают; недавно приобретенная верховная власть прекращается, и – борьба, отпадение, постыдное подчинение и безнадежные усилия – все эти сцены снова начинаются. Для тех, кто знает только Запад, этот ряд событий кажется невероятным и им кажется, что история говорит против таких превратностей, не имея совершенно параллели в летописях Запада; поэтому некоторые, естественно, сомневаются относительно исторической истины этого библейского рассказа и смотрят на него, как на вымысел, или, во всяком случае, как на чрезмерное преувеличение; но знание истории Востока избавляет нас от таких предположений. Подобные превратности там обычны: внезапное возвышение маленького государства на степень большого, быстрый переход от рабства к могуществу и власти часто бывали в истории Вавилонии, Мидии, Персии и Парфии. Продолжительность достигнутой власти еще более непостоянна. Иногда раз достигнутое большое могущество поддерживалось в продолжение многих веков, как это было в Ассирии, Парфии и в Персии при сассанидах. Но также иногда быстро наступало падение; так, Вавилонская империя продолжалась самое большее 87 лет, империя мидян – 75 лет. Этот последний случай представляет нам почти точную параллель с царством евреев в пе- риод Давида и Соломона, так как весь период Мидийской империи состоит из двух царствований – царствования отца и сына: отец, воинственный государь, основал империю, сын, царь миролюбивый, украсил и сделал ее предметом удивления для своих соседей. Но это могущество пришло к падению, благодаря раздору между двумя великими частями господствующей расы (мидо-персов) и войне между ними; результат этой войны был, однако, немного неодинаков с результатом, к которому привела война между десятью коленами Ефремовыми, с одной стороны, и двумя Иудиными – с другой.

Действительно, короткие периоды цветущего благосостояния государств на Востоке далеко не редки; но они находятся здесь в зависимости от отдельных личностей, от их храбрости и энергии, так что основанная ими империя редко являлась достоянием их потомства, родившегося и воспитанного в гаремах. Если аналогия Еврейского царства с восточной историей так благоприятна вообще для самого существа библейского события – быстрого возвышения, неизмеримого великолепия и быстрого упадка Еврейской империи, то та же восточная история того времени не менее благоприятна и для характера этой империи, как его изображает священная книга. „Соломон, – читаем в ней, – владел всеми царствами, от реки (Евфрата), страны Филистимской до границ Египта» (3Цар.4:21); и еще: „Соломон господствовал над всей страной по другую сторону реки, от Фифсаха (Фапсы, на Евфрате) до Газы, над всеми царями по ту сторону реки» (ib. 24); „они приносили ему дары» (21), и „царства были подчинены Соломону все время его жизни» (4:21).

Такое описание империи вполне согласуется с тем, что дает нам история древних восточных народов и особенно недавно открытые клинообразные надписи, относящиеся к эпохе царствования Соломона и к немногим последующим векам.

Новейшая централизация, собирающая в одно целое различные провинции обширной империи, была неизвестна древнему миру и никогда не имела примеров в Азии. Управление через сатрапов или через тех, которые сообщали провинциям индивидуальность, управление по одному общему плану через назначенных от государства чиновников вошло в обыкновение на Востоке только с того времени, как оно там было введено и узаконено Дарием, сыном Гистаспа, около 520 г. до P. X. А до него великие восточные государства имели организацию более легкую и более слабую.

Они состояли из множества отдельных царств, каждого со своим царем; и единственной связью, соединявшей эти царства и составлявшей империю, было подчинение этих маленьких государств одному верховному государю. Империи Вавилонская, Мидийская, Ассирийская и Лидийская – все принадлежали к этому типу, это были государства, где один монарх, стоящий во главе могущественнейшего государства, признавался верховным государем со стороны некоторых других царей; причем каждый из этих царей сохранял за собою право единоличного управления своей собственной страной.

Зависимость подчиненных князей выражалась, главным образом, если не исключительно, в двух пунктах: оказывании покорности своему верховному властителю и ежегодном уплачивании ему известной определенной подати. Таким образом, в царствование Соломона, – каким его изображает книга Царств, – мы с первого раза усматриваем то положение вещей, которое известно нам из светских источников, и видим, что, во всяком случае, рассматриваемая нами история находится в совершенной гармонии с политическими условиями и с ежедневными обычаями Востока того времени.

О том, что Соломон царствовал над евреями действительно в эпоху, указанную в Библии, а также и о хороших отношениях, бывших между ним и царем тирским – Хирамом, свидетельствуют тирские историки, произведения которых послужили источником для исторических трудов Дия и Менандра, как мы об этом сказали в предыдущей главе. Дий, – как передает И. Флавий, – писал следующее: „По смерти Аабибаала на тирский престол взошел сын его Хирам. Он устроил холм в восточной части города, увеличил крепость, соединил с городом, посредством мола, храм Ваала, построенный на одном острове, и украсил его золотою отделкой. Кроме того, он велел срубить лес на горе Ливан и назначил его на постройку храмов. Говорят, что Соломон, царствовавшей тогда в Иерусалиме, послал Хираму загадки, прося его прислать их, в свою очередь, и ему, с условием, что принявший их, в случае если не сможет их истолковать, заплатит сумму денег пославшему; Хирам принял предложение и, так как не мог найти ответа на загадки Соломона, то должен был заплатить ему большую сумму денег, как проигрыш. После этого один тиран, по имени Абдемон, разгадал загадки Соломона и предложил ему со своей стороны другие, которых Соломон не мог решить, почему и должен был сам заплатить Хираму, как штрафы, значительную сумму».

Свидетельство Менандра – почти в том же смысле, но не так подробно, и мы можем его не приводить.

Тирские историки относят время жизни Хирама к концу X века по P. X., так как появление его они считают на 156 лет раньше основания Карфагена, а это основание было в седьмой год Пигмалиона, или в 864 г. до P. X.

Этот обмен загадками между Хирамом и Соломоном, о котором Писание умалчивает, сразу объ- ясняет факты, относящиеся к Сампсону (Суд.14:12–19) и к царице Савской, которая требовала „испытать Соломона загадками» (3Цар.10:1).

Тирские историки идут дальше: они говорят еще о построении храма Соломонова, которое они относят ко времени за 144 г. до основания Карфагена или к 1007 до P. X. Затем они свидетельствуют, что в тирских архивах сохранялись многие письма Хирама и Соломона друг к другу, и кроме того, – по уверению Менандра, – что Соломон взял в жены одну из дочерей Хирама. Этот последний факт, – хотя Писание ясно его не упоминает, – может быть, заключается в том месте Библии, где говорится, что царь Соломон очень любил иностранных женщин, кроме дочери Фараона, еще: моавитянок, аммонитянок, едомитянок, сидонянок, хеттеянок, и других (3Цар.11:1).

Можно было бы ожидать, что египетские архивы засвидетельствуют некоторые факты, относящиеся к царствованию Соломона, так как главной женой его была дочь Фараона, и он через этот брак расширил свои владения (3Цар.9:16). Один из его противников Адер женился на египетской княжне, сестре Фекемины, жены египетского монарха (3Цар.11:19). К концу царствования Соломона, один из его подданных Иеровоам, которого он остерегался, убежал в Египет, и был милостиво принят царем Шишаком (Сусакимом) (3Цар.11:40). Но нужно сказать, что исторические сведения Египта об этой эпохе особенно скудны.

Монархи двадцать первой династии почти не оставили документов. Все, что известно об этом периоде, это то, что Египет тогда был очень незначителен, что он не имел никаких внешних войн, и что египетские княжны выходили замуж или за своих подданных, или за иностранцев. Имена Соломона, Гадада, Иеровоама, Тахпенезы (Фекелины) не упоминаются; имя Шишак (Сусаким), однако, находится под именем ІІІешонк; он – современник Соломона и основатель новой династии; поэтому естественно, что он мог переменить отношения, существовавшие прежде между Иудеей и Египтом. Одним словом, подробности, которые могли бы бросить свет на рассказ Св. Писания, в египетских источниках скудны и недостаточны.

Однако, по одному свидетельству, история Египта и параллельная история Ассирии замечательно согласуются с библейскими рассказами, превращая то, что в них необыкновенно и сверхъестественно, в рассказ легко понимаемый, естественный и правдоподобный.

Когда мы бросим взгляд на общие отношения и естественный порядок вещей трех стран: Египта, Палестины и Ассирии, то нам кажется, на первый взгляд, очень невероятным, чтобы небольшая страна, находящаяся между другими, могла когда-нибудь держаться своим оружием и затем спокойно существовать в продолжение полувека своей империей, обладать которой стремилось то одно, то другое из двух великих окружающих государств, то оба вместе. Судя по обычному порядку вещей, можно думать, что когда Египет и Ассирия, или одна из этих двух стран, – в большой силе, то стремиться занять выдающееся положение такой незначительной стране, как Иудея, положительно невозможно. Но египетские и ассирийские памятники показывают, что именно то время, к которому священные писатели относят еврейскую империю, было как для Египта, так и для Ассирии временем политической слабости и упадка. Ассирия, угнетавшая в XII веке большую часть северной Сирии, к началу XI века стушевалась, и слабая и бесславная продолжала существовать еще до конца X века. Египет потерял свою силу немного раньше, но раньше и поднялся: он начал ослабевать около 1200 г. (до P. X.), а упадок его окончился с царствованием Шешонка (Шишака) около 990 г. (до P. X.). Только в промежуток между упадком Ассирии (1100 г. до P. X.) и возвышением Египта (990 г. до P. X.) могла существовать Еврейская Империя – при Соломоне; и священные писатели относят империю Соломона именно к этому промежутку. В числе подробностей истории Соломона есть многие пункты, на которые проливает свет светская история, но рамки настоящего труда позволяют нам указать из них только два. Это – прежде всего картина финикийской цивилизации в эту эпоху, а затем известный характер искусства, которое составляло такую замечательную особенность царствования Соломона. История изображает финикиян особенно опытными в мореплавании, обширной заграничной торговле и в искусствах механического производства и орнаментации (архитектурных украшений). „Нет никого, столь искусного в рубке деревьев, как сидонцы» (3Цар.5:6). Они искусны в изделиях из золота, серебра, меди, железа, в окраске материй в цвета пурпурный, малиновый и голубой и в скульптуре (2Пар.2:7). Тирский царь отлил для Соломона все сосуды, необходимые для служения в храме, и, кроме того, две большие колонны Иахун и Воос, поставленные при входе в портик, и огромный резервуар, называемый „морем плавки» (3Цар.7:21–23). Здесь говорится не об артистической способности в более высоком смысле слова, но об опытности в механических и декоративных искусствах. Почти такова же финикийская цивилизация и по изображению греческих историков. О мореплавательном искусстве и торговой деятельности финикиян с отдаленных времен упоминают Геродот и Гомер. Отдельно Геродот говорит об их великолепно расшитых платьях и чеканке серебра. А их искусство рубить деревья засвидетельствовано собственными их историками, также как и их обычай воздвигать большие колонны из металла. Остатки произведений их искусства, дошедшие до нас, явно носят характер финикийских предметов; это – гравированные драгоценные камни, цилиндры и металлические чаши, гладкие или с чеканными фигурами. Но фигуры ни в каком случае не могут быть названы истинно художественными произведениями.

Искусство при Соломоне представляет многие черты сходства с характером недавно открытых вещей, употреблявшихся в Месопотамии и в соседних с нею странах, в эпоху не очень отдаленную от времени Соломона. Новейший историк (Фергюссон), трактуя об архитектуре, находит, что по развалинам Ниневии и Палестины легко можно воспроизвести те здания, которыми Соломон украсил Иерусалим. „Дом из Ливанского леса», очень походит на „Тронную залу» персидского или ассирийского дворца. Его соразмерность, его кедровые крыши, многочисленные колонны, окна и двери похожи на те, которые отрыты в Ассирии и в Персии; прибавьте к этому еще деление всего дворца на отдельные группы построек и обширные дворы, вымощенные камнем, а также употребление плит для облицовки дворцовых стен (3Цар.7:9). Тот факт, что храм был покрыт чистым золотом (3Цар.6:21–22), что не перестает и теперь нас удивлять – согласуется с обычаем вавилонян, ассирийцев и мидян; орнаментация и обстановка того же храма с изображениями херувимов, пальм и распускающихся цветов (3Цар.6:32), также как гранат и львов (3Цар.7:18,29), все это совершенно по-ассирийски; высота колонн Иахун и Воос, симметричность и затейливый характер их капителей делают их сходными с персепольскими; львы, охраняющие ступени трона Соломонова (3Цар.10:20), напоминают фигуры львов у дверей ассирийских дворцов; вероятность существования Соломонова трона из слоновой кости (3Цар.10:18) доказывается остатками мебели из слоновой кости, найденными в Ниневии. Как в этих, так и во многих других случаях искусство, приурочиваемое священными писателями к царствованию Соломона, подтверждается развалинами, которые большею частью погребены в ту эпоху, когда писали библейские историки, – и только теперь в первый раз отрыты.

Ассирийские документы, относящиеся ко времени разделения Еврейского царства, последовавше-го после смерти Соломона, весьма многочисленны; Египетских же меньше. Самый значительный из Египетских заключается в надписи, которую велел поместить в Карнаке ІІІишак (Шешонк); эта надпись внимательно исследована новейшими египтологами и все содержание ее можно теперь считать исчерпанным. Это – список стран, городов и племен, которыми завладел Шишак во время своего большого похода, и на которых он смотрел, как на своих данников. Документ этот не упоминает только об Иудее, как о „царстве», покоренном Шишаком, но зато он дает длинный список городов Палестины, проливая, таким образом, некоторый свет на поход, о котором сохранилась память, и на отношения между иудеями и израильтянами в первые годы царствования Соломона. Между упомянутыми городами нет, – как можно было бы ожидать, – некоторых иудейских городов; но зато есть многие, расположенные на территории десяти колен, – подчиненных Иеровоаму, любимцу и союзнику Шишака, – которых египтяне естественно не могли считать за неприятельские города. Между тем, по внимательном рассмотрении оказывается, что они попадают в двойной разряд – городов левитских и хананейских; почему объяснить их присутствие в этом списке, кажется, можно будет тем, что Иеровоам не был вначале утвержден на своем престоле, и что левиты присоединились к Ровоаму (2Пар.11:13) в то время как хананеяне начали требовать возвращения своей независимости.

Шишак направил свое оружие против этих двух разрядов левитских городов, передав их, вероятно, по завоевании Иеровоаму, который вследствие этого сделался хозяином всей территории десяти колен, владея ими, вероятно, в качестве вассала египетской державы.

Спустя около тридцати лет (по книге Паралипоменон) после вторжения Шишака в Палестину произошло другое жестокое нападение на Иудею. Эфиоп Зерах, во главе большой армии, состоявшей из эфиопов и ливийцев, напал на Иудею, в царствование Ровоамова внука Асы, который его победил, и принудил с позором бежать. Невероятно, чтобы мы могли найти прямое подтверждение этого похода у побежденной стороны, так как на Востоке монархи вообще не записывали своих поражений; но ученые, занимающиеся толкованием иероглифических надписей, могут указать двух монархов, царствовавших около этого времени в долине Нила, которые носили имена, достаточно сходные с еврейским именем Зерах и из которых кто-нибудь один мог быть виновником упо- мянутого вторжения, именно: около времени от 956 до 933 до P. X. египетский престол был занят Озорхоном, может быть, по происхождению эфиопом, а на троне в Эфиопии около той же эпохи был царь по имени Азерх-Амар, памятники которого находят в Напата. Евреи, по своему обыкновению сокращать иностранные имена (так из Шалман они сделали Со и т. д.), могли переменить то или другое из этих двух имен (Озорхон и Азерх-Амар в Зерах). Во время царствования Асы в Иудее, колено Ефремово было местом больших беспорядков. Перевороты следовали один за другим. Четыре династии быстро сменяли одна другую. Два царя умерщвлены, а один сам себя сжег в собственном дворце. Наконец, некто Амврий (Омри) захватил власть и достиг более прочного положения израильского царства. Перенеся столицу в другое место, в Самарию, и положив начало новой законодательной системе, с тех пор применявшейся (Мих.6:16), он так упрочил на престоле свою династию, что она оставалась там в продолжение трех поколений и четырех царствований, прежде чем другая принудила ее оставить трон. Можно думать, что один царь этой династии составил себе имя среди своих соседей, вследствие чего мы и находим, что ассирийские надписи того времени упоминают это имя (Омри) чаще, чем какое-нибудь другое израильское имя. Самария известна ассирийцам в течение нескольких веков просто, как Бет-Омри, „дом» или „город Амврия», и даже, когда этот народ вошел в сношения с израильскими царями следующей династии, он смотрел на них как на потомков великого начальника (Амврия), которого они, может быть, считали за основателя царства.

Таким образом, ассирийские документы вообще согласуются со свидетельствами еврейскими относительно израильского царя Амврия, и особенно подтверждают тот сообщаемый Библией факт, что Амврий был основателем новой столицы царства Израильского – в Самарии (3Цар.16:24).

Имя Омри встречается также и на другом памятнике, открытом совсем недавно. Колонна Меши царя Моавитского, воздвигнутая в Дибоне, в стране Моавитской, около 900 года до P. X., спустя 20–30 лет после смерти Омри, – свидетельствует, что последний покорил моавитян и притеснял их до тех пор, пока Меша не восстановил их независимость. Это указание совершенно совпадает с библейским временем царствования Омри и с упоминанием о его „могуществе» в 3-й книге Царств (16:27).

Имя Ахава – сына и заместителя Амврия (Омри) упоминается в одной ассирийской надписи той эпохи – надписи, которая, в соответствии с рассказом третьей книги Царств (18:46; 21:1–2) о его обычной резиденции, – называет этого царя „Ахав Израильский». Надпись нам говорит, что Ахав в известном случае принимал участие в союзе царей против ассирийцев и что он доставлял войску союзников для войны в количестве 1,000 человек пеших и 2,000 колесниц. Союзники были разбиты, и Ахав с этого времени избавился от необходимости сопротивляться Ассирии. Между царями-союзниками был Бенгадад из Дамаска, который и по Библии – современник Ахава. Указанные здесь отношения, бывшие между Ахавом и Бенгададом, могут показаться, на первый взгляд, трудно примиримыми с тем, что описано в книге Царств, где Бенгадад изображен главным неприятелем Ахава за границей (3Цар. XX, XXII). Но если мы внимательно рассмотрим священный текст, то уви- дим, что здесь ясно упомянуто о мирном промежутке времени между двумя большими войнами Ахава с Сирией, промежутке, приблизительно – в три года (3Цар.22:1), в продолжение которых два царя были друзьями; и союз Ахава с Бенгададом против ассирийцев мог падать на этот промежуток. Больше того, это бросает свет как на готовность Ахава предоставить ассирийскому царю благоприятные условия, когда последний был в его власти (3Цар.20:34), так и на его раздражение, когда принятые Бенгададом условия не были им сохранены (3Цар.22:3), если мы предположим, что Ахав вошел в союз с Бенгададом в виду предстоящего ассирийского вторжения; что далее, во время вторжения, он помогал Бенгададу бороться, и что Бенгадад, попирая долг чести и благодарности, отказался исполнить свои обязательства по отношению к тому, кому он обязан был своей свободой.

Об Ахаве говорит также Моавитский камень, впрочем, не называя его. Мы читаем на нем: Омри, царь израильский, притеснял моавитян долгое время, так как Хемос был раздражен против этой страны. Преемником его был его сын, который тоже сказал: „Я буду притеснять моавитян». Это место очень соответствует фактам, сообщаемым в четвертой книге Царств (1:1; 3:4–5), что моавитяне были подчинены Ахаву во все время его царствования и что они ежегодно платили ему громадную дань в „сто тысяч овец и в сто тысяч баранов с их руном». Такая дань (даже если дело только в одном руне, а не в животных) была очень тяжела для народа, отягченного игом.

Можно еще обратиться к древним тирским историкам, так как они бросают свет на царствование Ахава, хотя положительно и не упоминают об этом царе. Автор книги Царств передает, что Ахав „взял в жены Иезавель, дочь Иефеваала, царя сидонского» (3Цар.16:31). Этот Иефеваал называется Этобал (Эфовал) у Дия и Менандра, которые считают его шестым тирским царем после Хирама, определяя промежуток времени, разделяющий этих двух царей, в пятьдесят лет, а время царствования Этобала в 32 года, по какому вычислению Этобал действительно оказывается современником Ахава. Прибавим, что тирские историки называют Этобала великим жрецом Астарты или Астореты, что до некоторой степени объясняет религиозный фанатизм его дочери. Те же историки, кроме того, сообщают, что во время царствования этого монарха в Финикии была ужасная засуха; а это мы можем поставить, не без основания, в соответствие с тремя годами бездождия, о чем говорит книга Царств (3Цар.17:1; 18:1).

Не так давно, благодаря открытию одного памятника, воздвигнутого для увековечения памяти об одном событии, – пролито много света на рассказ о возмущении моавитян, – первом случае, который писатель книги Царств относит к царствованию Охозии, старшего сына и преемника Ахава (4Цар.1:1). „Мета, царь моавитский», свергший израильское иго (4Цар.3:4–5), записал на одной колонне, которую он воздвиг на своей собственной территории, ряд событий, при которых он возвратил свободу своей стране; недавно соединенными трудами ученых, знающих семитические языки, эта надпись отыскана, разобрана и переведена на новоевропейские языки. Этот документ сви- детельствует (как уже выше показано), что моавитяне были жестоко притесняемы Омри (Амврием), а потом его сыном Ахавом, что они оба угнетали своим игом этот народ в продолжение времени, приблизительно определяемого Мешою в сорок лет. После этого, вероятно, в первый год Охозии, моавитяне взбунтовались; Меша атаковал и взял разные города, занятые израильскими гарнизонами, по всей стране, и после упорной борьбы овладел всей страной. Затем он перестроил моавитские города, разрушенные во время притеснения, восстановил их укрепления и украсил эти города.

Светская история не дает никакого нового освещения царствованию Иорама, преемника Охозии, но зато один ассирийский памятник, известный под именем „Черного Обелиска», содержит указания – одно относительно следующего израильского царя Ииуя и другое – относительно сирийского царя Азаила, заместившего Бенгадада (4Цар. IX, X). Азаил является главным противником ассирийских завоевателей Сирии в царствование наследника Бенгадада, и Ииуй, называемый „сы- ном Омри», послал в ассирийскую столицу подарки и дань. Эти факты, сообщаемые Обелиском, не указаны в Писании, и пояснение в данном случае состоят просто в том, что в известное время, при известных обстоятельствах, упомянуто о лицах, которые играли важную роль в священной истории.

Но более интересный пункт, чем простое упоминание в том же хронологическом порядке тех же исторических имен, заключается в сходстве между общей картиной Сирии в эту эпоху, – какою нам ее представляют священные книги, – и тем, как изображают ее ассирийские документы. По двум рукописям, эта страна находилась между средней частью Евфрата и Египтом, и состояла из многих племен и народов, в числе которых более могущественными – на севере были хеттеи, эмафеи, финикияне и дамасские сирийцы, а на юге – филистимляне и идумеяне. Точно так же и в двух Библейских рассказах мы находим подобное же описание Дамасской Сирии, как значительного государства, как самой могущественной из всех областей, со своим особым царем, имевшим пребывание в самой стране. Тот же характер и то же подчиненное положение приписаны как в ассирийских, так и в еврейском источниках, и эмафеям, имевшим, как дамасские сирийцы, своего особого царя (4Цар.19:19; 1Пар.18:9); но, очевидно, их царство было менее сильно. Как противоположность этим двум государствам с централизованным управлением ставятся хеттеи и финикияне, которые управлялись не одним царем, a несколькими независимыми начальниками, причем у хеттеев число этих начальников, вероятно, очень велико (3Цар.10:29; 20:1). Военная сила северных народов заключалась по двум свидетельствам, – особенно в колесницах; затем они имели многочисленную пехоту, но почти совсем не имели кавалерии. Точно так же оба наши авторитета говорят, что при таком разделенном состоянии Сирии, цари различных ее составных частей имели обыкновение соединять свои силы и вместе предпринимать походы против иностранных народов. Наконец, по обоим рассказам, два великих могущественных народа – египтяне и ассирийцы находятся на заднем плане, хотя непокоренные, но и неспособные завладеть Сирией, или разорять ее храбрых обитателей, друзей свободы. Правда, они, так сказать, зондируют почву, имея в виду покорить Сирию и приготовляясь к нападению, которое должно дать тому или другому народу полный перевес в стране, – между Нилом и Евфратом.

Начиная с первых лет царствования Ииуя в Израильском царстве и до времени блестящего царствования Азарии или Озии в Иудее, т. е. в течение периода около ста лет, ассирийские летописи совершенно умалчивают о тех событиях и лицах, о которых упоминает Писание. Цари, воевавшие в Южной Сирии и Палестине, не оставили подробного повествования о своих походах, или, во всяком случае, ни одно из этих повествований еще не найдено; следовательно, мы не знаем ничего, кроме тех общих фактов, что в начале этого периода Ассирия стремилась управлять Сирией, Дамаском, Финикией и Самарией, но к концу она ослабела, страдая от внутренних смут, и предоставила Сирию своей собственной судьбе. Это временное ослабление большого азиатского государства, в первую половину ХІІІ века до P. X., соответствует тем сведениям из Писания, что около этого времени израильтяне и иудеи оба были способны перейти в наступление и расширить свои границы на счет своих соседей. Озия в Иудее, Иеровоам II и Менаим в Израиле дали почувствовать свою власть соседним народам – Озия, покорив филистимлян и аммонитян (2Пар.26:6–8), Иеровоам, – завоевавши Эмаф и Дамаск (4Цар.14:28), и Менаим, – сделавшись полным властителем страны между Самарией и Евфратом в Ферсе (Тапсаке) (4Цар.15:16). Только именно при таких обстоятельствах, когда власть, домогавшаяся преобладания в западной Азии, была слишком ослаблена, государства третьего разряда, как Иудея и Самария, могли попытать свое счастье в отда- ленных завоеваниях.

В рассматриваемый нами период вдруг произошло событие, представляющее почти единственную историческую трудность для желающего согласовать священную историю со светской, единственный неясный пункт в рассказе, который новейшие открытия, кажется, должны были бы осветить, но на самом деле этого не сделали, оставляя факт по-прежнему окруженным мраком. Это событие – нападение на Самарию, около 760–750 года до P. X., монарха, называемого „Фул (Пул) царь ассирийский» (4Цар.15:19; 1Пар.5:26), предпринявшего поход против Израиля, в царствование Менаима и принудившего этого царя признать свою верховную власть и заплатить ему дань в 1,000 талантов серебра.

Об этом Фуле (Пуле) ассирийские летописи не говорят ни слова. Напротив, они исключают возможность существования такого ассирийского царя, так как в списках ассирийских монархов, царствовавших около этого времени, – списках, выдаваемых за полные и которые, вероятно, и есть полные, – нет упоминания о Пуле, и даже нет указания на какое-нибудь место, куда можно бы поставить его царствование. Несомненно, также, что последние ассирийские монархи Саргон, Сеннахериб, Эсар-Гаддон, Ассурбанипал – не признавали в числе своих предшественников никакого царя – по имени Пул на ассирийском престоле. Они замещали этот престол во время, определенное писанием для Фула (Пула), – царем, имя которого совершенно не похоже на „Фула» (Ассур-Лус или Ассур-Ликкис) и, кроме того, они считали этого царя за ленивца, который редко заставлял свою армию переходить границы и избегал всякого далекого похода.

По причине этого молчания ассирийских летописей относительно Фула (Пула), мы обратимся к древнему месопотамскому историку Берозу, и увидим, что мы сделаем это не напрасно. Бероз, действительно, упоминает о Пуле и относит его к тому же точно периоду, как и Писание, но он называет Пула монархом „халдейским», а не ассирийским. Если действительно так, если Пул царствовал в Вавилоне, а не в Ниневии, то ассирийские документы совершенно естественно могли о нем со своей стороны умолчать. Но по какой причине, – можно спросить, – священные писатели не называли его „царем Вавилонским», если он действительно был таким? Может быть, достаточно будет на это ответить, что всякий самый могущественный властелин западной Азии, во все времена после появления Ассирийской империи, считался у евреев как бы унаследовавшим эту (Ассирийскую) империю; почему и был назван ими „царем Ассирийским», как и Набопалассар (4Цар.23:29) и Дарий, сын Гистаспа (1Ездр.6:22). Но, может быть, есть и другая причина, по которой Пул назван ассирийским в то время. В Ассирии около 763 года до P. X. было замечено разделение, с одной стороны, – нетерпеливое желание в провинциях свергнуть иго Ниневии, а с другой – слабость со стороны Ниневийских монархов, которые могли допустить западным провинциям империи перейти в руки честолюбивого Вавилонского царя; последний, став властелином части Ассирии, естественно показался евреям как „царь Ассирийский». Таково, вероятно, было положение Фула (Пула). Это был „халдей», который в эпоху смут, постигших Ассирию, около 763–760 г. (до P. X.), – добился господства над западной Месопотамией, и, завладевши Сирией с той стороны, откуда обыкновенно приходили ассирийские войска, стоя во главе ассирийских полков, – показался евреям столько же ассирийским монархом, как и цари, имевшие свою резиденцию в Ниневии. Что касается царствования Тиглат-Пилезера (Феглафелассара) в Ассирии, – Азарии (Озии) и Ахаза в Иудее, также как Менаима и Факея (Пека) в Израиле, то есть очень много пунктов соприкосновения между документами ассирийскими и еврейскими (Библии). Тиглат-Пилезер рассказывает, что около пятого года (своего царствования) (741 до P. X.), занятый войной в южной Сирии, он встретил и вызвал многочисленную армию, под начальством Азарии, царя Иудейского, могущественного монарха; эта армия исчислена в книге Паралипоменон в 307,500 человек, и военные действия ее описаны там с значительными подробностями (2Пар.26:6–15). Затем Тиглат-Пилезер рассказывает также, что от двенадцатого и до четырнадцатого года (734–732 до P. X.), он воевал в тех же странах против двух царей, Пекаха (Факея) из Самарии и Рессина (Раассона) из Дамаска, которые были союзниками; далее, что он осаждал Рессина в его столице в продолжение двух лет, после которых взял его и предал смерти; между тем, как Факея наказал, отнявши у него большую часть его владений и уведя в плен большую часть его подданных.

Едва ли необходимо доказывать полное совпадение, существующее между этим рассказом и библейским повествованием, по которому Факей и Раассон заключили союз против Ахаза; Ахаз же позвал на помощь Феглафелассара, Ассирийского царя, который, согласившись, пошел против Дамаска, взял его, увел пленных жителей в Кир, и умертвил Раассона (4Цар.16:9), а Факея наказал, захвативши его землю и переселивши колена Рувимово, Гадово и полплемени Манассиина (4Цар.15:29; 1Пар.5:6,26), водворил их на реке Гозане. Еще больше, – Тиглат-Пилезер рассказывает, что прежде, чем покинуть Сирию, он в Дамаске содержал свой двор, получив там изъявление покорности и дань от соседних государей, в числе которых ясно упоминается не только Пекар (Факей) из Самарии, но и „Вагу-Кхази (Ахаз), царь Иудейский». Этот текст, взятый из ассирийских документов, бросает свет на рассказ четвертой книги Царств (16:10–16) о посещении Ахаза, который отправился в Дамаск навстречу Феглафелассару. Летописи Тиглат-Пилезера упоминают еще двух израильских монархов, Манаима и Осию. Манаим представлен ассирийским данником в первые годы царствования Тиглат-Пилезера (около 743 г. до P. X.), a Осия подчиняется ассирийскому монарху, вероятно, в его последний год (около 728 г.). Эти ассирийские числа порождают несколько хронологических затруднений, при сравнении их с числами евреев (Библии); но очевидно, неточность заключается в еврейских числах этой эпохи, так как вообще достоверно, что действительные числа, приводимые священными писателями, иногда переданы переписчиками иначе. Чтобы установить совершенное согласие между двумя хронологиями в этом месте, нам нужно определить время царствования Факея в 10 лет, вместо 20. Больше этого ассирийские документы не говорят об Осии, последнем израильском царе. Ассирийский монарх Салманассар, много лет воевавший с ним, не оставил никаких письменных документов, что можно объяснить себе кратковременностью его царствования, или тем фактом, что его место заступил узурпатор. Однако ассирийский список согласуется с Писанием, возводя Салманассара на престол тотчас после Тиглат-Пилезера; и Менандр ефесский, повествуя о его войнах на юге Сирии, говорит, что Салманассар осаждал Тир в продолжение пяти лет. А надписи египетские бросают некоторый свет на союз Осии с Со (Сигором), царем египетским (4Цар.17:4), так как почти как раз во время царствования Осии произошла вдруг перемена в списке египетских династий вследствие возвращения у египтян энергии и прежней политики наступления.

Двадцать пятая династия, по Манефону, или эфиопская распространила свое влияние в Нижнем Египте около 725 г. до P. X., или немного позже; Сигор (Со, Севег или Сава), называемый книгою Царств, может быть отождествлен с первым монархом этой династии, Сабаконом (у Манефона и Геродота) или с Шебеком первым (в иероглифах). Этот царь, воевавший с Саргоном в южной Палестине, немного позже мог обратить на себя внимание Осии, когда последний около 724 или 733 г. до P. X. искал могущественного союзника, который мог бы ему помочь свергнуть ассирийское иго. Заключенный между двумя соседями союз, вполне естествен, и ему есть много подобных примеров; в этом случае имело место даже оставление союзника в беспомощности, что делает египетский монарх со своим любимцем в час опасности, – политика очень обыкновенная у египетских царей.

Взятие Самарии и изгнание ее народа ассирийцами закончившее царствование Осии и в то же время положившее конец царству израильскому, засвидетельствованы в хрониках Саргона, преемника Салманассара, и отнесены им к первому году его царствования (722–721 до Р.Х.). Здесь ясно видно согласие между числами ассирийскими и еврейскими (Библии). Библейская хронология относит падение Самарии ко времени за 135 лет до взятия Иерусалима Навуходоносором, в 18-й год его царствования, или в 586 г. до P. X. (586+135=721). Далее, Саргон сообщает, что он увел в плен из Самарии 27,280 человек и, что затем многих пленников он переселил из Вавилона в одно место, „в страну Хеттейскую», которая, вероятно, есть Самария, хотя надпись в этом месте не очень четка (Ср. 4Цар.17:24).

Здесь можно возразить, что, по рассказу книги Царств, победителем Осии и завоевателем Самарии был Салманассар, а не Саргон (4Цар.17:3–6). Без сомнения, таково впечатление, производимое на обыкновенного читателя; но внимательное рассмотрение текста кн. Царств разгоняет это впечатление, и скорее производит совсем противоположное.

Действительно, между тем, как в первом месте, где упомянуто о взятии Самарии (4Цар.17:3–6), имя Салманассара является только в третьем стихе, в стихах же дальнейших 4, 5 и 6, употребляется четыре раза выражение „царь Ассирийский», которым мог быть и новый монарх; в другом месте (4Цар.18:9–11) существует ясное указание, что Салманассар не был действительным завоевателем Самарии, так как выражение изменено: между тем, как мы читаем, что Салманассар „поднялся против Самарии и осадил ее» (ст. 9), в следующем стихе сказано: „они ее взяли». Если бы тот же монарх, который начал осаду, и взял город, то писатель, естественно, сказал бы: „он его взял». Простое открытие, что Саргон действительно был царем ассирийским, преемником Салманассара, предшественником и отцом Санхериба, является важным пояснением к Писанию, так как до сих пор не встречалось ничего подтверждающего упоминание Исаии о Саргоне (Арне), царе ассирийском (20:1), и никаких данных, чтобы установить место, занимаемое этим монархом в ассирийских списках, пока, наконец, это имя не было найдено на ассирийских памятниках. Текст Исаии оставался сам по себе единственным свидетельством в продолжение 25 веков, что когда-то в Ассирии был царь по имени Саргон; причем критики и историки, сомневаясь в существовании такого царя, смешивали его с Салманассаром, Санхерибом и Эсар-Гаддоном. Открытия же в Ассирии положили конец всем подобным сомнениям, и отвели Саргону известное положение, особую индивидуальность и важное место в священной истории. Очевидно, что это – тот Саргон (Арна), о котором идет речь в 4 книге Царств (17:6,24 и 18:11) и у Исаии (20:1,4 и 6). Факт, передаваемый Исаией, что Арна (Саргон) взял Асдод (Азот) и еще, что он воевал с египтянами и эфиопами, подтверждается ассирийскими документами, равным образом, освещающими и рассказ о том, что он увел самаритян в плен и некоторых из них поселил в Мидийских городах (4Цар.18:11). Действительно, Саргон рассказывает, что, пройдя большую часть Мидии, он завладел многими ее городами и присоединил их к Ассирии, что, по его завоевательной системе, следует полагать, что он их наполнил переселенцами из далеких мест. Библия сообщает, что Езекия сын Ахаза, перенося некоторое время ассирийское иго, наложенное при его отце, наконец, восстал и, опираясь на помощь Египта и израильского царя Осии, восстановил свою независимость: „В четырнадцатый год царя Езекии, читаем мы, Сеннахерим (Санхериб), царь ассирийский, пошел против всех сильных городов Иудеи и взял их. Езекия, царь иудейский, послал к ассирийскому царю в Лахис послов сказать: Я сделал ошибку. Удались от меня! Что ты на меня наложишь, то я уплачу. Ассирийский царь наложил на царя иудейского триста талан- тов золота» (4Цар.18:13–14). Летописи Санхериба, сына и преемника Саргона, заключают в себе полный рассказ об этом походе.

„Так как Езекия, царь иудейский, – говорит Санхериб, не хотел подчиниться моему игу, я поднялся против него и силою своего оружия и своим могуществом взял 46 из его укрепленных городов, а из меньших городов, в разных местах, я захватил и разграбил бесконечное число. Из этих мест я взял и увел в плен 200,150 человек, старых и молодых, мужчин и женщин, а также лошадей и кобыл, ослов и верблюдов, волов и овец без числа. А самого Езекию я заключил в Иерусалим, как птичку в клетку, выстроив башни вокруг города, чтобы его там запереть, и сделав земляные насыпи против его дверей, чтобы помешать его выходу...

„Тогда на этого Езекию напал страх перед силою моего оружия, и он послал мне первых и старей- ших из людей Иерусалима с тридцатью талантами золота и 800 талантами серебра, и различными сокровищами, – богатой и безчисленной данью...

„Все эти вещи были принесены мне в Ниневию, столицу моего правления; Езекия прислал их как дань и как знак подчинения моей власти».

Все признают большое сходство между двумя этими повествованиями; оно так поразительно, что нет необходимости разбирать его. Ассирийский монарх с понятной гордостью, выставляет на первый план все подробности, которые еврейский писатель, из своей патриотической осторожности, только упоминает; таковы подробности: опустошения всей страны, большое число пленных, дань, блокада самой столицы, испуг иудейского царя и его поспешность послать дань своему венценосному господину. А эти главные факты – точно те же, которые записаны писателем-иудеем, и единственное разногласие заключается в определении числа талантов серебра. Санхериб считает, может быть, все взятое сокровище (800 талантов серебра), тогда как библейский автор определяет сумму постоянной подати (300 талантов), поставленную им в условие. Можно к этому прибавить, что подробности, опущенные книгою Царств, все перечислены в рассказах современного пророка Исаии, изображающего опустошение страны (XXIV), осаду Иерусалима (29:1–8), скорбь и ужас жителей (22:1–14), даже более картинной с большими подробностями, чем историк Санхериба.

О втором походе Санхериба в Сирию, окончившемся для него ужасным бедствием, о чем сообщает четвертая книга Царств (19:35), ассирийские документы умалчивают. Это молчание не заключает в себе ничего удивительного, так как на Востоке было всегда обыкновение сохранять воспоминания только о славе государства и не ведать его поражений и оборотной стороны; иудейские повествования составляют единственное исключение из этого правила. На всем же про- тяжении ассирийской истории нет ни одного случая, чтобы царь оставил признание не только в своих невзгодах и потерях, но и своих полководцев. И только по намеку царей на поражения или потери, понесенные предшествовавшими монархами, мы узнаем из самих ассирийских летописей, что ассирийская история не была на самом деле беспрерывным рядом побед и завоеваний.

А без этих намеков мы совсем ничего не знали бы о неудачах ассирийского народа. Вот, и в настоящем случае существует такая постановка. Санхериб в последние годы своего царствования не совершал на Восток походов дальше Киликии, и враждебные замыслы Ассирии против юга Сирии и Египта были начаты только к концу царствования Эсар-Гаддона.

Но, кроме этого косвенного подтверждения библейского рассказа, светская история дает нам одно ясное доказательство большой важности. По Геродоту, Египетские жрецы уверили его, что, по их архивам, около 1¹/₂ века до покорения их страны Камбизом, Ассирийский и Аравийский царь Санхериб пробовал их атаковать с сильным войском; он подошел к Египетским границам, где его встретили египтяне во главе со своим царем Сефосом. Обе армии стояли одна против другой подле Пелузы, немного на восток, на одном из берегов Нила; когда они здесь расположились лагерями, с наступлением ночи, с полей появилась масса мышей, которые попортили все колчаны и веревки Ассирийских луков и погрызли ремни, служащие для поддерживания их щитов. На другой день утром, узнавши о происшедшем, они, однако, начали битву, и очень многие из них пали в ней, со- всем не имея оружия для защиты. В воспоминание об этом событии, – прибавляли жрецы, – египетский царь Сефос, воздвиг от себя памятник, который они и показали греческому путешественнику (Геродоту). Памятник этот представлял из себя каменное изваяние человека – с мышью в руке, и с такой надписью: „смотрите на меня и учитесь почитать богов».

Очевидно, мы имеем здесь аллегорическую передачу этого ужасного бедствия, постигшего войско Санхериба ночью, следствием чего было утром поспешное бегство солдат, оставшихся в живых. Особенная аллегорическая форма здесь выражена в характере произведения искусства, воздвигнуто-го по этому случаю, – где мышь в руке была, вероятно, символом падения и разрушения. – Убийство Санхериба двумя его сыновьями, – хотя Ассирийские архивы не говорят о нем ясно, – подтверждается тем состоянием, в котором находилась Ассирия в начале царствования Эсар- Гаддона.

Надписи этого монарха показывают, что вскоре по своем восшествии на престол, он занят был в течение нескольких месяцев войной против своих единоутробных братьев, которые, после убийства своего отца, употребляли все свои усилия, чтобы сесть на его престол. Греческий историк Абиден тоже делает намек на эту борьбу, и Армянские списки сообщают, что два убийцы, скрывшись с места своего преступления, нашли для себя убежище в Армении, где царствовавший тогда монарх дал им земли, долгое время потом принадлежавшие их потомкам.

История Езекии, – как ее передает четвертая книга Царств, – говорит нам, кроме Санхериба и Эсар-Гаддона, еще о двух других царях, о которых мы также имеем сведения из светской истории (4Цар.19:9). Это „Тирак (Фарак), царь Эфиопский» и „Мородах-Валадан, царь Вавилонский (Там же 20:12–13; ср. 2Пар.32:31). Тирак царь Эфиопский, – без сомнения есть Терак египетских памятни-ков, монарх, царствовавший в Египте от 690 по 667 г. до P. X., и который равно мог царствовать и в Эфиопии около десяти лет до принятия титула царя Египетского. Это третий царь двадцать пятой, по Манефону, или эфиопской династии; при его отношениях к Египту, для него было очень естественно волноваться при приближении армии Санхериба к пределам Египта, и заявить себя покровителем этой страны. Имя Меродах-Валадана встречается как в ассирийских надписях, так и в знаменитом документе, так называемом „Птоломеевым каноном». Этот царь был два раза на Вавилонском престоле через известный промежуток времени. Враг Ассирии, ведя войны последовательно с Саргоном и с Санхерибом, он вступил в сношения с Езекией, который тогда стряхнул Ассирийское иго и был счастлив заключить с ним договор. Здесь, разумеется, вероятно, то его посольство к Езе- кии, которое было по Библии в 713 г. (до P. X.), и относится к его первому царствованию, когда он был современником Саргона, занимая Вавилонский престол с 721 до 709 года. Второе его царствование падает на 703 год.

Нельзя сказать, чтобы светская история делала какое-нибудь упоминание о плене Манассии и о его заключении в Вавилонскую тюрьму царем Ассирийским, которым, в то время, вероятно, был Эсар-Гаддон, сын и последователь противника Езекии Санхериба. Однако, Ассирийские списки сообщают нам, что Эсар-Гаддон в числе своих данников считал и Манассию, и, таким образом, мы имеем интересное пояснение к тому, что, на первый взгляд, кажется очень изумительным в священном рассказе, именно того факта, что полководцы армии ассирийского царя, взявши Манассию в плен, привели его с собою не в Ниневию, а в Вавилон (2Пар.33:11). Судя по надписям, Эсар-Гаддон не только, подобно своему предшественнику Саргону, принял титул царя Вавилон- ского, но и воздвиг там свой дворец, в котором он при случае должен был иметь пребывание. Поэтому нет ничего странного в том, что ему приводят важного пленника в его южную столицу, хотя такой случай едва ли мог быть с каким-нибудь другим Ассирийским царем.

Отсутствие в Библии всякого упоминания об Ассирии, после времени царствования Манассии, и новое положение вещей при Иосии (около 634–624 г. до P. X.), который искал и достиг власти не только над Иудеей, но и над Самарией и Галилеей (2Пар.34:6), соответствуют тому, что мы знаем из светской истории относительно ослабления и окончательного падения Ассирии. Приблизительно с 633 г. мы замечаем в Ассирии признаки ослабления ее могущества. Это – год, когда, по Геродоту, Ниневитяне были атакованы Мидянами. Вскоре после этого многочисленная орда диких завоевателей, пришедшая с севера, разгромила, по-видимому, всю западную Азию, покрыв развалинами и опустошив обширные страны; и, вероятно, при этом Ассирия пострадала так, как никакая другая держава.

Около того же времени египтяне тоже свергли Ассирийское иго, и Псамметих начал свои неприятельские действия против южной Сирии. Ассирийский скипетр находился в руках ослабленного старостью царя, и Мидяне могли свободно увеличивать свои силы, не боясь, чтобы кто-нибудь мог им помешать. Наконец, около 626 г. Ниневия была даже осаждена этим неприятелем, который, благодаря союзу с Вавилоном и Сузами, одержал полную победу. Таким образом, Ассирия пала в 625 или 624 г. до P. X. Ниневия была разрушена до основания, а Мидяне и Вавилоняне разделили империю между собою. Во время этих смут, для Иосии было легко освободить свою страну от позорного ига и расширить ее пределы на счет своих, менее могущественных соседей, которые не могли добиться никакой помощи от своего верховного властителя только по имени.

Относительно войны Иосии против Египетского царя Нехао, и о действиях этого монарха в Сирии и Палестине, между 610 и 604 г. до P. X., важные подробности сообщают Геродот и Бероз. Геродот рассказывает, что Нехао (Неко) „вел сухопутную войну против Сирийцев и вызвал их на генеральное сражение у Магдола»; а Бероз говорит, что в конце царствования Набопалассара, или незадолго до 605 г., на западе вспыхнули смуты: Египет, Сирия и Палестина взбунтовались, и Набопалассар был принужден послать в эти страны своего сына, чтобы подавить возмущение и возвратить свою территорию. Иудейское повествование соединяет и разъясняет эти два рассказа. В нем мы видим возмущенного вначале Нехао, потом, его спокойствие, одержавшее верх, и его намерение присоединить к своей империи всю Сирию до самого Хархамиса (Каркемиша) на Евфрате (2Пар.35:20); далее оно нам говорит о противодействии этому замыслу со стороны Иосии и о поражении последнего в долине Магеддо (2Пар.35:22–24) или Магдол – у греческого автора. Затем оно передает нам, что после этого Нехао достиг успеха в своих планах и что некоторое время он управлял всей Сирией (4Цар.24:7); кроме этого рассказ сообщает о нашествии Навуходоносора, поражении Нехао (Иер.46:2) и о совершенном покорении Навуходоносором страны, простирающейся от Евфрата и до „реки Египетской». После этого Нехао, как говорится далее, „не выходил более из своей страны»; отныне бесспорно западные страны несли тяжкое Вавилонское иго, о чем говорит и Бероз. Что касается фактов, положивших конец Иудейскому царству, т. е. часто повторяющихся возмущений иудейских монархов, возобновления их переговоров с Египтом, свержения их верховным государем, когда они его обманули, пленения их и, наконец, наказания непокорной расы, сопровождавшегося разрушением столицы и храма, и уведением в Вавилонский плен большой массы народа, то нам оставалось бы встретить подробности, подтверждающие все эти факты, если бы мы владели летописями самого Навуходоносора. К несчастью, до сих пор еще не открыто никакого подобного документа. Однако мы знаем, что история Бероза, заимствованная из источников этой страны, говорит, что „Набукаднессар (Навуходоносор), покоривши Иудеев и превративши в прах Иерусалимский храм, изгнал весь Иудейский народ из его жилищ и переселил его в Вавилон»; и мы не имеем никакого повода сомневаться в том, что если бы до нас дошла полная история этих событий, то подробности Библейского рассказа подтвердились бы так же, как и главные его факты. Там, где светская история позволяет нам входить в суждение о подробностях Библейского рассказа, они безошибочны. Так, имя египетского монарха, на которого опирается Езекия, названо безошибочно у Иеремии (34:30) – Вафрий (Гофра), так как от 588 до 586 до P. X. в Египте царствовал Априес или Гаифрахет.

Продолжительность царствования Навуходоносора и имя его преемника переданы с той же точностью писателем книги Царств (4Цар.25:27), у которого Эвилмародах ясно является тем же лицом, которое названо Эвейльмарудух по истории страны; исчисление продолжительности плена Иоахина (Иехонии) по истории страны, при сопоставлении с повествованием Библии о том, что Иоахин был взят в плен в восьмой год (24:12) Навуходоносора, определяет продолжительность царствования Навуходоносора в сорок три года, приписываемых ему как Берозом, так и Птоломеевым каноном.

Таковы самые замечательные разъяснения, которые дает нам светская история относительно иудейского периода от Ровоама до Седекии. До сих пор у нас была речь почти обо всех иностранных монархах, о которых упоминает рассказ: о Шишаке, Зерахе, Бенгадате, Азаиле, Меше, Раассоне (Рессине), Пуле, Феглаффелассаре, Салманассаре, Сигоре, Саргоне, Сеннахериме, Фараке, Марадах-Валадане, Эсар-Гаддоне, Нехао, Навуходоносоре, Эвилмародахе, Вафрие, также как и о царях Иудейских или Израильских: Амврие, Ахаве, Ииуе, Охозии, Манаиме, Факсе, Ахазе, Осии, Езекии и Манассии. Все эти монархи описаны в светской истории, в порядке и во время или около времени, указанного для них и в Библии. Остальные подробности, дополняемые ею, всюду хорошо устанавливаются, где есть какое-нибудь новое сведение о предмете. Общее состояние государств, входящих в соприкосновение с Иудеями, описано точно, и все перемены, пережитые ими, переходы от славы к унижению переданы безошибочно. За весь рассмотренный период между двумя историями – библейской и светской, – нет разницы, кроме хронологических разногласий в некото- рых местах; но эти разногласия не представляют ничего серьезного. Время первого похода Санхериба по ассирийским надписям определяется почти на тридцать лет позже, чем в Библии, a царствование в Самарии Манаима – почти на десять лет позже. Эпоха Азаила, Ииуя и Ахава, судя по ассирийским документам, была на сорок лет позже, чем ее определяет книга Царств, если держаться чисел царствования иудейских монархов, или на двадцать лет позже, чем ее назначает тот же авторитет, сравнительно с числами царствований царей Израильских. Но не забудем, что ассирийская хронология основана не на современных источниках, а на документах, написанных во время сравнительно позднейшее, – царями из династии Саргона.

Встречаются еще некоторые небольшие трудности при сопоставлении хронологии египтян с хронологией евреев. Тирак (Фарак) является на сцену, по Библии, семью или восемью годами раньше, чем по египетским свидетельствам. Но эти свидетельства не должны заслуживать совершенного доверия и могут ошибиться в отношении точности, требуемой священным рассказом. Цифры всех древних сочинений были так искажены, что точная хронология относительно событий тех времен не могла дойти до нашего времени. Тот, кто основательно изучает древнюю историю, должен, большею частью, довольствоваться приблизительными числами и опираться больше на хорошо засвидетельствованную современность событий, чем на цифровые данные.

Есть еще данные, проливающие свет на последние рассказы книг Царств и Паралипоменон, хотя они и не прямо их подтверждают; мы говорим о нескольких случайных заметках относительно нравов и обычаев иностранных народов, с которыми Иудеи были в сношении в эту эпоху своей истории.

Хотя библейский рассказ далек от того, чтобы дать нам относительно этого такие же полные сведения, какие дает Пятикнижие относительно египтян, однакож, если мы к картине, изображенной книгами Паралипоменон и Царств, прибавим еще некоторые черты, отмеченные современными пророками, особенно Исаией, Иеремией и Иезекиилем, то окажется, что мы владеем, при внимательном рассмотрении, таким описанием этих народов в Библии, которое можно поместить наряду с рассказами светской истории.

Мы найдем, что если эта параллель не может касаться такого продолжительного времени как в том случае, когда была речь о Египте, то все же она содержит такие многочисленные и мелкие подробности, которые могут составить важное доказательство, и даже для некоторых умов более убедительное, чем все доказательства положительные, приведенные до сих пор.

Начнем с того, что ассирийцы в Библии представлены народом воинственным, победителями многих царей и народов (4Цар.19:11–13), имевшими многочисленные колесницы (Там же, 23 ст.) и кавалерию (4Цар.18:23; Ис.22:7); меткими стрелками (4Цар.19:32; Ис.5:28); опытными в осаде городов посредством окопов и крепостей (Ис.29:3); безжалостными, после своих побед, обыкновенно превращавшими города в груды развалин (Ис.37:26) и уводящими в плен их обывателей (4Цар.15:29; 17:6), – молодых и старых, часто „нагих и босых» (Ис.20:4), и замещающими их переселенцами из далеких стран (4Цар.17:24; 1Ездр.4:2). Что касается формы правления, то Ассирия изображена, как империя, заключавшая в себе многих царей-данников (1Ездр.10:8; 4Цар.19:13). Ассирийский монарх занимал господствующее, центральное место; он – великий царь, царь Ассирии (4Цар.18:28), государь и начальник всех даже самых высших (4Цар.18:27), и не имел никакого соперничества. После него самое видное положение занимал Фарфан, командующий его войсками в его отсутствие (Ис.20:1; ср. 4Цар.18:17). Затем следуют Равосан, Рансак, „начальник евнухов» и „начальник виночерпиев», великие чиновники, представители своего государя при посольствах (4Цар.18:17). Обыкновенно ассирийский царь лично бывал на войне, выступая из Ниневии во главе армии, которая доходила своею численностью до 200,000 человек (4Цар.19:35). Он сражается не только из-за чести империи, для восстановления принадлежащих ему прав (4Цар.17:4; 18:14), но и из-за богатой добычи, вывозимой из побежденной страны. Так, он добивался Сирии с тем, чтобы „подняться с множеством своих колесниц на самые высокие вершины Ливанских гор и срубить там самые высокие из кедров и самые прекрасные из кипарисов» (4Цар.19:23; ср. Ис.14:8). Он захватывает в плен царей, – своих обидчиков (4Цар.17:4) и надолго оставляет томиться в их заключении (2Пар.33:11–12; Ис.14:17), иногда оказывает им милость, восстановляя их на давно потерянных ими престолах (2Пар.33:13). Существовал в Ассирии особый варварский обычай по отношению к этим пленникам, – обычай, освященный практикою ассирийских деспотов. Именно, когда подчиненные цари поднимали восстание против своего повелителя, ассирийского царя, то их захватывали в плен и приводили к нему, продевши через губы или челюсти кольцо или крючок, с привязанной веревочкой, за которую держал ведущий.

Далее, в Библии, идет речь о пышности и роскоши ассирийцев. Они великолепно одеты в материи, выкрашенные в синий цвет (Иез.23:6,12), они торгуют вышивками, богатыми материями, содержащимися в ящиках, сделанных из кедрового дерева (Там же 27:24); торговцев „больше, чем звезд на небе» (Наум.3:16); Ниневия полна золотыми и серебряными вещами и владеет „бесчисленными сокровищами» (Наум.2:9). Такую степень цивилизации и роскоши, которая едва ли была в других странах, Ассирийцы соединяли с суровостью, жестокостью и воинственным духом, примеры чего редки у восточных народов, раз они освободились от своей первоначальной дикости.

Эта картина, представляемая нам Библией, очень походит на характер ассирийцев, их монархию, их способ воевать, на их любимые привычки, – как нам их изображают произведения скульптуры и надписи памятников. – Ассирийский народ там изображен от начала и до конца, как народ воинственный, стремящийся на боевое поле, почти беспрерывно воюющий со своими соседями, хотя ему известны и доступны более благородные и мирные занятия. Мы там находим войско, разделенное на отдельные части, из которых самые важные – это колесницы и кавалерия. Воины вооружены мечами и копьями, но самое употребительное оружие – это лук. Их художники изображали осады городов посредством валов и земляных насыпей, воздвигнутых вокруг стен, и подвижных крепостей или башен, с помощью которых осаждающие поднимались в уровень со стенными зубцами укрепленного города, достигая, таким образом, возможности померяться силами с осажденными в равном бою. Мы видим в тоже время на памятниках отряды стрелков, скрытых за стенами; так защищенные они выгоняют неприятеля градом стрел. Взятые города безжалостно разрушаются или совсем уничтожаются огнем. Жители их уводятся в плен в значительном числе, без различия возраста и пола; мужчины, женщины, дети, все босые, a дети очень часто без одежды; переселение покоренных народов является системой, судя по надписям, одной из особенностей которой было изгнание побежденных на громадное расстояние. Пленные цари обыкновенно заключаются в Ниневии; иногда после некоторого времени пленения их милуют и снова восстановляют на их престолах.

Варварский обычай продевать через губу пленника высшего класса крючок или кольцо и вести его, держа за ремень, привязанный к крючку или кольцу, – виден на произведениях скульптуры, изображающих таких пленников, которых тянут пред лицо царя.

Прибавим, что и ассирийская империя действительно была такою, как ее изображает Писание. Она состояла из многих государств, которые управлялись царями по происхождению из этих самых стран; все эти цари платят дань своему властителю и оказывают ему помощь, но они могут править делами своего государства без контроля или вмешательства со стороны. Ассирийский монарх есть неприкосновенный, верховный деспот, стоящий на недоступной высоте для своих подданных. Он как бы бог на земле. После него следует „Фарфан», или главнокомандующий, который становится во главе войск во время болезни или отсутствия царя, и действия которого часто сливаются с царскими. На следующей ступени находится „начальник евнухов», который имеет право приближаться к особе царя; он вводит к нему иностранцев и исполняет его волю.

Начальника виночерпиев нет на ассирийских произведениях скульптуры, вообще не изображающих царя на пиршестве; но общая физиономия ассирийского двора позволяет нам думать, что такой чиновник не отсутствовал за царским столом. По большей части, ассирийский царь воевал из года в год и обычно сам начальствовал в походах. Он требовал, чтобы монархи, которых он наказывал или покорял, падали к его ногам и оказывали ему покорность, в то время как он отягощал их постоянным бременем в форме определенной подати. Было также в обыкновении у ассирийцев рубить деревья в лесах, принадлежащих побежденным племенам, и доставлять их в Ассирию для постройки царских дворцов. Численность армии, выводимой ассирийским царем, редко превышала 200,000 человек. На тех же произведениях ассирийской скульптуры и архитектуры видны следы богатства и великолепия Ассирийской империи. До нас дошла коллекция прекрасных ваз из терракоты и алебастра, золотых серег, стеклянных флаконов, резных украшений из слоновой кости и перламутра, драгоценных гравированных камней, колоколов, прекрасных блюд, искусно сработанных из бронзы, статуэток, эмалированных кирпичей, ожерелий, гребенок, зеркал и проч. Изваяния изображают вышитые одежды из самых богатых материй, великолепные прически, нарукавники и браслеты, металлические кубки красивой формы, элегантную мебель, сбрую искусной работы, ручки кинжалов, превосходно выточенные, зонтики, веера, музыкальные инструменты, от 10-ти до 12-ти различных сортов, висячие сады, „парадизы», увеселительные судна и много других предметов, указывающих на высокую степень цивилизации, просвещения и роскоши ассирийцев. Эти изваяния позволяют нам заключать с некоторым правом, что к концу своей империи ассирийцы, по степени развития искусств и применения их в жизни, были почти на одинаковом с нами уровне.

Исторический характер книги Даниила. – Главные события книги Даниила. – Разрешение Берозом хронологических трудностей первой главы. – Другие подтверждения библейского рассказа. – Общая картина царствования Навуходоносора согласуется со светской историей и с вавилонскими развалинами. – Разбор мнимых исторических неправильностей: – 1) сатрапы Навуходоносора, – 2) класс „мудрецов», – 3) главенство Даниила среди них. – Светская история слегка касается загадочной болезни Навуходоносора. – Трудности, соединяемые с именем и с судьбой Валтасара. – Разрешение этих трудностей при помощи одного открытия. – Подтверждение светской историей рассказа Даниила о взятии Вавилона. – Трудности относительно имени „Дарий Мидянин» у Даниила. – Возможное разрешение этих затруднений. – Упоминание светской истории о Дарии более древнем. – Рассказ Даниила о событиях при Дарии Мидянине согласуется с тем, что говорит история об обычаях и понятиях Мидо-Персов. – Согласие между указаниями времени у Даниила и Персидской

хронологией.

Книга Даниила настолько же историческая, насколько и пророческая. В еврейском каноне ее место – между книгою Есфирь и кн. Ездры, двумя историческими книгами. Целая половина ее (I – VI гл.) есть повествование о таких событиях, на которые светская история может пролить так много света, как ни на какую другую книгу Священного Писания. Даниил, сверх того, восполняет пробел в библейской истории, не заполненный никаким другим священным автором. Именно, он – историк плена иудейского, единственный писатель, представляющий нам ряд фактов из этого темного и печального периода, в продолжение которого оставалась молчаливою израильская арфа, повешенная на вербах берегов Евфрата! Можно сказать, что его повествование занимает место между книгами Царств и Паралипоменон с одной стороны, и книгою Ездры с другой, или точнее – что его цель – это выполнить план, намеченный автором книг Паралипоменон в одном стихе своей последней главы: „Навуходоносор увел в вавилонский плен тех, которые спаслись от меча, и они были подчинены ему и его сыновьям, до владычества царства мидо-персидского» (2Пар.36:20). Даниил и изображает нам подробности этого плена.

Главные события в его книге следующие: долгое и славное царствование Навуходоносора, великого вавилонского царя, который начал и довершил порабощение иудеев, – возвышение Даниила на высший пост в государстве, казнь, которой монарх подверг трех молодых евреев: Ананию, Азарию и Мисаила; сны Навуходоносора, его ужасная болезнь и выздоровление, нечестие и наказание Валтасара, взятие Вавилона, восшествие на престол Дария мидийского и его поведение по отношению к Даниилу также как и нашествие, год или два спустя, „Кира персидского».

Заметим, что эти события характеризуют отчасти жизнь общественную, а отчасти жизнь частную. К первой категории относятся имена и царствования царей, их действия и судьба, преемственный их порядок на престол и общий характер их управления, – переход империи от одного племени или одного народа к другому и тому подобные вещи; во второй находятся – частное обхождение вавилонских царей с лицами из своих подданных. Ясно, что только относительно событий первой категории мы можем ожидать разъяснений со стороны светской истории, и, на следующих страницах, мы не выйдем из этих границ.

Даниил начинает с показания нескольких числ, которые, на первый взгляд, кажутся противоречащими. Он говорит, что, в третий год царствования Иоакима, Навуходоносор, царь вавилонский, осадил Иерусалим (1:1) и, взявши город, увел оттуда пленных, между которыми был и Даниил, который был поручен заботам главного из евнухов с приказанием воспитывать его в течение трех лет, a затем привести его к царю (1:3–6); далее говорится о том факте, что пленные были допущены в число „мудрецов» (1:18–20) и что после этого, во второй год царствования Навуходоносора, их жизнь была в опасности вследствие указа, осуждавшего „мудрецов» на смерть (2:1–13).

Эти числа мы можем примирить с помощью Бероза, который сообщает, что первый поход Навунодоносора против Сирии и начало переселения евреев относятся к концу царствования Набополассара, отца Навуходоносора, т. е. к 605 или 606 г. до P. X. Между этим временем и вторым годом царствования Навуходоносора (603 г.) остается место для трех лет обучения Даниила, о которых сказано выше, тем более что выражение „три года», по еврейскому обычаю счисления времени, означает ничто иное, как один целый год и две части какими бы малыми они ни были, – двух других лет, предыдущего и последующего, так что, если Даниил был переселен в Вавилон осенью 605 г., и тотчас доверен начальнику евнухов, то он мог быть приведен к царю (по окончании своего обучения) в начале 603 г., а к концу этого года мог быть и в опасности потерять жизнь и ускользнуть от смерти. Второй год Навуходоносора окончился не ранее 602 г. (до P. X.) по вавилонскому способу счисления. Единственная трудность, которая еще остается, это – что Навуходоносор назван в книге Даниила (1:l) „царем Вавилонским», тогда как он был в то время наследным принцем и главнокомандующим войсками своего отца. Но это есть, так сказать, забегание вперед, встречающееся у большинства историков.

Тот факт, что иудейский плен начался с 606 г. (до P. X.), – что мы сейчас имеем выяснить (и это число имеет свою важность при сопоставлении с числом лет плена), – получает подтверждение в словах того же Бероза, который ясно доказывает, что Навуходоносор в эту эпоху не только „покорил Сирию», но еще, „что он увел пленных иудеев в Вавилон и что он ими населил колонии в различных подходящих местах». Бероз еще сообщает, что царь „великолепно украсил храм Ваала добычей, захваченной во время этой войны», что соответствует словам Даниила: „царь Иоаким выдал в его руки часть сосудов дома Божия, и Навуходоносор унес их в страну Сеннаар (Шинаар) в дом своего бога, и положил их в сокровищнице своего бога» (1:2).

Даниил очень обстоятельно и ясно изображает в своих трех первых главах продолжительность, славу и великолепие царствования Навуходоносора. Этот человек есть „царь царей, Бог небес дал ему империю, могущество, славу и силу (2:37)», „он имеет при себе сатрапов, воевод, управителей, судей, казначеев, законников и всех должностных лиц провинций (3:2)», „он сделался великим и сильным»; „его величие усиливалось и простерлось до концов земли (4:19)»; он прогуливается в царском дворце в Вавилоне и восклицает: „Не правда ли, как велик Вавилон, выстроенный мной, как царская резиденция, могуществом моей силы и для славы моего великолепия? (4:27)». С первого взгляда все это может показаться преувеличением. Но светские писатели, и затем развалины вавилонской страны, говорят в пользу почти буквальной истины и точности всей этой картины. „Навуходоносор – говорит Абиден, взойдя на престол, укрепил Вавилон тройной стеной, оконченной им в пятнадцать дней. Равно он прорыл Армакалес (Нармалха, или Царская река), приток Евфрата, и построил под городом Сиппара (Сефарваим) большой резервуар, в сорок саженей в окружности и двадцать сажень в глубину; а также устроил шлюзы, открывая которые, можно было орошать всю равнину. Затем он сделал набережную вдоль Красного моря, чтобы сокрушить могущество волн, и основал на его берегах город Тередон, чтобы препятствовать вторжениям арабов. Свой дворец он украсил деревьями и кустарниками и устроил то, что „называется висячими садами», включенными у греков в число семи чудес света. Он был храбрее Геркулеса, предпринимал походы в Африку и Иберию и, покоривши тамошних жителей, переселил их на восточный берег Понта Евксинского». „Он обогатил, – продолжает Бероз, – храм Ваала и другие храмы утварью, отбитою у неприятеля, и, укрепивши свой город, особенно украсив его ворота, он прибавил к дворцу своих предков, неподалеку, второй очень большой и очень дорогой дворец. Приводить пространное описание будет, без сомнения, утомительно, поэтому я не скажу ничего больше, кроме того, что такой обширный и великолепный дворец был начат и окончен вполне в пятнадцать дней. В этом дворце он сделал громадную каменную постройку, которой он придал, – насколько это было возможно, – наружный вид горы, и которую засадил деревьями различных пород, образовав таким образом знаменитые висячие сады».

Новейшая наука доказала, что Навуходоносор был самым великим монархом, какой когда-либо был в Вавилоне, или, может быть, даже вообще на Востоке. Он должен был иметь под рукой огромную массу работников. Девять десятых самого Вавилона и девятнадцать двадцатых всех других развалин, покрывающих вавилонскую землю в громадном изобилии, состоят из кирпичей, помеченных его именем. Он выстроил или восстановил почти каждый город и каждый храм во всей стране. Надписи подробно и пространно пересчитывают все многочисленные работы, произведенные им в Вавилоне и вокруг города, и каждую минуту напоминают его хвастовство: „Не здесь ли великий Вавилон, выстроенный мной»? Его богатства и пышность его двора, кажется, не уступали ни в чем количеству и размерам его построек. Что характеризует его архитектуру, – это изобилие золота и серебра. Его дворец, который называли „чудом человеческого рода», состоял из „многих комнат и из высоких башен»; „его колонны и двери были обложены медью»; „серебро, золото и драгоценные камни, которых названия были почти неизвестны», были сберегаемы внутри – в сокровищнице, также как и многие предметы, стоимость которых не может быть точно определена».

Есть два или три пункта в истории Навуходоносора, – как нам ее передает Даниил, – на которые рационализм указывает, как на „неточные данные» и которые он считает доказательством того, что книга написана гораздо позднее описанных ею событий. Один из этих пунктов, – это упоминание в книге Даниила о „сатрапах», – в числе великих сановников государя (3:2,3,94); это считают ошибоч- ным, потому что сатрапия была учреждением персов, и правильная система управления через сатрапов существует только с Дария Гистаспа. Можно согласиться, что слово, которым пользуется Даниил (еврейское слово, насколько возможно соответствующее персидскому кшатрапа – „сатрап»), вероятно, не было в употреблении в Вавилоне при Навуходоносоре; но почти нет ничего невероятного в том, что в Вавилонии назначались, в провинции, по крайней мере, более отдаленные, губернаторы, – а это и есть то, что означает слово „сатрап», – слово, понятное для читателя-иудея. Даниил писал при Кире, когда это слово сделалось обыкновенным у иудеев, он его употребляет вместо соответствующего вавилонского выражения, имеющего тот же смысл, и ставит его в начале своей книги, чтобы ясно и сразу показать своим читателям общий характер многочисленных непонятных слов, следующих за этим.

То, что рассказывает Даниил о четырех классах „мудрецов» в Вавилоне, также было оспариваемо на том основании, что Порфирий и после него Евсевий делят магов только на три класса. Но так как есть основание думать, что вавилонские мудрецы были совсем отдельные от магов мидийских и позже персидских, то возражение теряет все свое значение.

Могут только сказать, что непонятно, как „мудрецы», будучи классом наследственным, и облеченным в жреческое достоинство, согласились принять Даниила и его товарищей в свою среду. Еще более может казаться невероятным, как они допустили, чтобы он был поставлен выше них (2:48). Наконец, странно еще и то, как Даниил, при его благочестии, согласился вступить в такой класс, и даже принять таких людей под свое покровительство.

Подобные возражения возникают особенно вследствие непонимания истинного положения и характера вавилонских „мудрецов». По свидетельствам светской истории, дошедшим до нас, ясно, что вавилонские мудрецы были скорее сословием ученых, чем жрецов, и соответствовали скорее имеющим ученую степень университета, чем духовенству. Вербовка иудейского князя в их среду (1:3), не представляет ничего более странного, чем, напр., внесение в список оксфордских студентов египетского князя, и Даниил собственно не поступался своими нравственными правилами, изучая язык сатрапов, подобно тому, как магометанин или индус не поступаются ими, присутствуя на лекциях наших профессоров. Скорее факт возвышения Даниила на пост начальника с большим правом может представлять затруднение. Но и этот факт говорит только о том, что на Востоке монарх, деспот, совершенно по своему произволу располагал всеми должностями и не нуждался ни в чьем согласии со стороны своих подданных.

Странная болезнь Навуходоносора в продолжение семи лет (4:22) получает, по нашему мнению, некоторое оправдание в одной надписи, где есть много выражений, указывающих, вероятно, на то, что исполнение великих дел монарха было отложено на некоторое время; хотя, надо сказать, что эта надпись слишком искажена, чтобы по ней можно было угадать истинный смысл, и ей дано такое толкование, которое лишает ее всякого значения для рассматриваемой идеи. Поэтому мы никоим образом не можем опереться на этот документ; однако, светская история все-таки представляет нам некоторые данные для выяснения занимающего нас вопроса.

Вавилонские историки дают почти точное время царствования одной царицы, которой приписывают дела, по мнению других, принадлежащие Навуходоносору. Весьма вероятно, что во время болезни монарха любимая его жена могла быть во главе дел, и, в таком случае, дела, совершенные в этот период, могли пройти, безразлично, как под ее именем, так и под именем ее мужа. Прибавим, что в книге великого вавилонского историка (Бероза) есть замечательное подтвер- ждение того факта, что царь Навуходоносор „впал в болезненное состояние», за некоторое время до своей смерти. Другой древний писатель сообщает подробности относительно обстоятельств, при которых болезнь захватила Навуходоносора, о его последних словах и о его смерти. Вот они: „Халдеи рассказывают, что Навуходоносор, взойдя на крышу своего дворца, был охвачен божественным внушением и что он произнес следующие слова: „Я, Навуходоносор, предсказываю вам, вавилоняне, бедствие, которое постигнет вас; и ни Ваал, мой предок, ни царица Бельтис не могут отговорить судьбу послать вам это бедствие. Персидский мул, которому покровительствуют боги, должен прийти и увести вас в рабство; он прийдет со своим соучастником, мидянином, – гордостью ассирийцев. Прежде чем он наложит это ярмо на моих соотечественников, пусть бы какой-нибудь потоп или какая-нибудь пропасть поглотили его и совершенно уничтожили, или лучше, идя другим путем, сродным для богов, пусть он зайдет в пустыню, где нет ни городов, ни следов человеческих, а живут только дикие животные, пасущиеся там, и птицы, водящиеся там, чтобы он там заблудился среди скал и в руслах потоков. Пусть я сам, прежде чем эти мысли завладеют моим умом, окончу свою жизнь более счастливо! Так предсказавши, он внезапно исчез».

Это – очень замечательное место! Оно указывает факт внезапного вдохновения Навуходоносора, место, где оно овладело царем, – дворцовую терассу (4:29), исчезновение царя из среды людей и способность прорицания Навуходоносора, никогда не бывшего ни у какого другого вавилонского монарха, – способность, которою действительно владел Навуходоносор, по рассказу Даниила (II, IV). Слова этого пророчества Навуходоносора так же замечательны, как заключающие скрытый намек на судьбу самого царя и дающие почти единственное указание на всем поле светской истории, проливающее какой-нибудь свет на положение, приписываемое Даниилом „Дарию Мидийскому».

От фактов, имеющих отношение к царствованию Навуходоносора, наш писатель переходит быстро к роковой ночи, когда был положен конец царству Вавилонскому, подпавшему под власть мидо-персов. Здесь Даниил, как, прежде всего пророк, – а историк только на втором плане, – нисколько не обязывается дать нам точный и последовательный рассказ; поэтому он не говорит ни о смерти Навуходоносора, ни о вступлении на престол его сына, ни о последующих смутах; но, пройдя молчанием период приблизительно лет в двадцать пять, он прямо начинает описывать последние часы вавилонской империи, пиршество Валтасара и взятие Вавилона персами.

До последних лет эта часть повествования Даниила представляла почти непреодолимые трудности для исторических изысканий.

Светские историки, безупречного достоинства, говорят, что взятие Вавилона мидо-персами имело место в царствование вавилонского царя по имени Набоннеда (или Лабинета), а не Валтасара; они утверждают, что этот Набоннед не был из династии Навуходоносора, к которой, по Даниилу, принадлежал Валтасар (5:2); кроме того – что он не был в Вавилоне, когда этот город был взят, и что он, далее, не был убит во время расхищения города, как это было с Валтасаром (5:30), но что победители взяли его в плен, где обходились с ним благосклонно.

Священная и светская история находятся здесь во взаимном противоречии на всех пунктах; и рационализм настойчиво повторяет, что, по крайней мере, здесь библейский рассказ совсем не имеет исторической почвы, и что ему нельзя доверять.

Очень простое открытие, сделанное несколько лет назад в нижнем Вавилоне, весьма удовлетворительно объясняет все эти мнимые противоречия. Набоннед, последний родом вавилонский царь, по Берозу, Геродоту и Птоломею, говорит, что его последний сын носил имя Бельсарезер, и при этом говорит о нем в таких выражениях, из которых видно, что он его допустил к участию в управлении. Таким образом, отсюда мы узнаем, что в Вавилоне, во время последней осады было два царя: Набоннед (или Лабинет), отец и Бельсарезер (или Белшатсар) сын. Сын принял управление внутри города, между тем, как его отец занимал соседнюю крепость; погиб один сын, а отец спасся. Об этом последнем историки, заслуживающие доверия, говорят, что он не был царского происхождения; а сын его мог быть таким, если его отец был настолько предусмотрителен, что через брак породнился с павшей династией. Факт, что в это время вавилонский престол занимали два монарха вместе, в священном рассказе отмечен любопытными словами, сказанными вскользь. Валтасар, желая добиться толкования чудесной „надписи на стене», объявил, что кто ему истолкует ее, „получит третье место в управлении царством» (5:7). Во всяком другом подобном случае, было обещаемо в награду возвышение, на второе место в государстве – место возле монарха. Единственная причина, которою можно объяснить отступление от обыкновения в данном случае, это – что первое и второе место в государстве были оба заняты, и что, следовательно, самой большой наградой было предложение третьего места. В светской истории мы не имеем никакого рассказа, соответствующего поразительному описанию у Даниила внутреннего состояния Вавилона, и той ночи, когда этот город был взят. Дошедшие до нас сведения идут из Персии и главным образом касаются их внешней политики. Однако есть некоторые поразительные пункты совпадения между рассказами священным и светским. Из двух светских документов видно, что нашествие на Вавилон было совершенно неожиданным, и что взятие города повергло жителей в величайший ужас. Кроме того оба документа сообщают, что во время взятия Вавилона в нем был праздник. Наконец, оба нам передают, что для атаки города была выбрана ночь. Светские писатели объясняют нам и достаточную причину для такого выбора, так как хитрость, с помощью которой неприятели проникли в город, требовала для своего успеха темноты.

В словах, заканчивающих пятую главу книги Даниила, и в рассказе следующей – шестой главы находится одно серьезное затруднение для объяснения. „Дарий Мидийский» – лицо, для светской истории еще неизвестное, и царское достоинство, которое ему приписано в книге Даниила, – факт любопытный и удивительный. Нельзя сомневаться в том, что истинным вавилонским царем после взятия города, был Кир Персидский, непосредственный заместитель Набоннеда (Лабинета), как об этом свидетельствуют Геродот, Бероз и Птоломей. Дарий Мидийский мог быть, следовательно, только вице-царем или царским депутатом, губернатором, назначенным Киром после покорения города. И еврейский текст говорит об этом столько же. Действительно, выражения: „Дарий мидянин принял царство» (5:31) и: „Который сделался царем царства халдейского» (9:1) значат, что упоминаемое лицо было поставлено на престол другим. Однако известно, что у персов не было обычая назначать в провинции вице-королей, а было в обыкновении посылать туда „губернаторов» или „сатрапов»; и хотя сатрапы были в своих провинциях вроде малых царей, все-таки они не имели титула царей, да и невероятно, чтобы Даниил в вышеприведенных выражениях говорил о самом обыкновенном сатрапе. Поэтому нам остается обратиться к светской истории и посмотреть, не даст ли она какого-нибудь разъяснения этого недоразумения, и каким образом чиновник, – которого Кир назначает вавилонским губернатором, (который для вавилонян был только простым сатрапом, почему они и не внесли его имени в списки царей), – вдруг показался иудеям настоящим царем? Здесь имеет важное значение вышеприведенное место из Абидена. Как оно свидетельствует, Навуходоносор пророчествовал, что Вавилон будет взят двумя союзниками, – персами и мидянами (ср. Дан.5:28), причем замечательно, что это место характеризует одного мидянина, как бывшего „гордостью для ассирийцев». Должно быть мидиец назван „гордостью ассирийцев» потому, что он был князем, который имел власть над этими двумя народами, а такого князя Кир сделал своим пленником всего за какие-нибудь двадцать лет до покорения Вавилона, что согласуется с рассказом о Кире в другом месте (у Бероза), будто он пообещал этого (пленного) царя, – в случае если он останется еще жив, – на пост вавилонского сатрапа. Поэтому, вероятно, выразилось восточное уважение к царскому достоинству, в присвоении царского титула тому, кто был раньше великим монархом.

Таким образом, гипотеза, что „Дарий Мидянин» есть Астиаг Геродота и Ктезия, эта гипотеза, которой придерживается не один критик, – разрешает главную трудность Даниилова рассказа, согласуясь в то же время с приведенным местом из Абидена.

Можно идти еще дальше и сказать, что светская история ясно говорит об одном царе Дарии, более раннем, чем сыне Гистаспа, – царе, который, по некоторым свидетельствам, первый ввел в употреб- ление в Западной Азии серебряную монету, известную под названием дарина, названную так по его имени. Этим Дарием мог быть „Дарий Мидянин», так как мы нигде больше не имеем указаний на какого-нибудь другого Дария „более древнего, чем сын Гистаспа».

В кратком упоминании книги Даниила о царствовании этого мидийского царя, – хотя и есть некоторые пункты, на которые светская история (которая вообще не изобилует подробностями относительно внутреннего устройства Персидской империи) не распространяет никакого света – находится несколько и таких, которые вполне соответствуют тому, что дают нам светские источники о понятиях и обычаях мидо-персов. Например, в рассказе Даниила о том, что он был брошен львам, выдвинута идея закона непреложности царского указа: „закон мидийский и персидский требует, чтобы всякое запрещение или предписание, утвержденное царем, было непреложно» (6:15). А это предполагает два принципа: один – существование закона или определенного правила, которым связан и сам царь (во всяком случае – теоретически) и который не может быть совсем изменен; другой – непреложность предписания или царского обещания, содержащегося в этом законе.

Действительно, мидоперсидские писатели признают эти два принципа. Нам известно, что Камбиз, один из самых деспотичных персидских монархов, желая заключить кровосмесительный брак, спрашивал у государственных законоведов, могут ли они найти закон, оправдывавший его, позволяя ему следовать своей наклонности. Мы знаем еще о Ксерксе, сыне Дария Гистаспа, что он был поставлен почти пред тою же дилеммою, как и Дарий Мидянин, связанный данным словом и, желая его взять обратно, но, не имея на это законной возможности, он принужден был позволить навсегда совершаться тем жестокостям, которые сам он совершенно осуждал. Поэтому, сообразно мидо-персидским понятиям, самое тяжкое наказание, бывшее в Вавилоне, при прежних туземных царях и состоявшее в сожигании виновных в горниле (3:6), было при новом управлении (мидо-персов) заменено растерзанием дикими зверями, так как религиозные понятия мидо-персов, запрещая осквернять огонь соприкосновением с трупом, позволяли и одобряли, чтобы человеческие тела были пожираемы зверями. Далее обычай, существовавший при Дарии Мидянине (6:24), – подвергать тому же наказанию вместе с преступниками и их невинных жен и детей имели частые примеры в истории Персии, как составлявший часть карательной системы при мидо-персидских царях, и даже такая ничтожная подробность, как обыкновение мидийского царя заставлять играть музыку во время его ночного отдыха (Дан. VI, 18), находят для себя подтверждение в дошедших до нас светских по- вествованиях, касающихся церемоний мидийского двора.

Рассмотрим теперь другой факт. Существует поразительное согласие между хронологией светской и указаниями времени, находящимися в книге Даниила. Сама книга собственно лишена точных хронологических данных, и все указания времени там случайны. Однако в первой главе мы читаем, что плен иудейский начался в „третий год царствования Иоакима, царя иудейского», а из главы девятой (2–19) узнаем, что в первый год Дария мидийского уже истекало 70 лет, в течение которых должен был, по Иеремии (25:11–12), продолжаться иудейский плен. По четвертой же книге Царств (23:36 и 24:12) третий год царствования в Иудее Иоакима был на один год раньше вступления на престол Навуходоносора; а с этого времени до взятия Вавилона Киром, бывшего в царствование Дария мидийского, прошел период времени по Берозу и Птоломею в 70 лет. Это и будет падать на шестьдесят восьмой год пленения, когда Даниил, „узнав из книг число лет, о которых Господь открыл Иеремии», обратился к превечному Богу с молитвами и прошениями, постясь во вретище и пепле (9:2–3),и умолял Его „отвратить свою ярость и свой гнев от Иерусалима» (9:16) „обратить свое лицо на свое опустевшее святилище» (ст. 17) „действовать и не опаздывать» (ст. 19).

Исторический характер этих книг и те пункты в них, которые могут быть освещены. – Правильность последовательности персидских царей. – Характер и действия Кира согласуются с рассказами светских авторов. – Открытие его указа в Экбатане согласно с обыкновением Кира там жить. – Отмена Кирова указа Смердисом. – Сношения Дария с евреями и содержание его указа согласуются с его характером и с обстоятельствами того времени. – Изображение Ксеркса в книге Есфирь походит на его же портрет в светской истории. – Характер Артаксеркса, как его описывают Ездра и Неемия, похож на тот, который ему приписывают Плутарх и Диодор. – Устройство двора и царства Персидского по книгам Ездры, Неемии и Есфирь. – Сходство этого описания со светскими рассказами и персидскими памятниками. – Возражения против исторической правды книги Есфирь и разбор этих возражений. – Заключение.

В книгах Ездры, Неемии и Есфирь, заключается история иудеев в продолжение немного более века – после их возвращения из плена, – приблизительно от 538 до 434 г. до P. X. Положение иудейского народа – совершенно новое. Потерявши свою независимость и больше не управляясь своими природными царями, Иудея вошла в состав великой персидской империи, основанной Киром и упроченной его преемниками на всем протяжении обширной территории, между берегом Сутледи и африканской пустыней. Она представляет часть Сирийской сатрапии, имея, правда, своего собственного управителя, но под более или менее главным надзором сирийского сатрапа, или „правителя по ту сторону рѣки» (1Ездр.5:3). Гражданская история Иудеи слагается из различного рода отношений к ней персидских монархов и из борьбы с соседними племенами, обнаруживающими в своем отношении к иудеям заметную враждебность. Во всем повествовании этих книг нет ничего такого, что само по себе допускало бы возможность разъяснения светскими документами. Положение иудейского народа очень незначительное, его предприятия совсем маловажны, чтобы привлекать внимание историка и заслуживать исторических отметок. Иудея этой эпохи касается истории только двумя пунктами, это: преемственность и характер персидских царей и устройство их двора и государства.

Ездра дает нам такую последовательность персидских царей: Кир, Ассуир, Артаксеркс, Дарий и Артаксеркс (4:5–7,24; 7:1); но не видно, насколько строго выдержана эта последовательность и не пропущены ли в этой цепи некоторые звенья. Другие свидетельства, вне Библии, представляют такой порядок царей: Кир, Камбиз, Смердиз, Дарий, Ксеркс, Артаксеркс и пр. Очевидно при сличении этих двух списков, что в списке Ездры недостает имени Ксеркса, – что и делает его неполным. Но за исключением этого пропуска, в остальном он соответствует спискам светских авторов, хотя два из монархов, второй и третий, (Ассуир и Артаксеркс) носят другие имена. Но что у персов цари имели иногда более одного имени, это достаточно подтверждается греческими историками. Смердиз Геродота назван Таниоксарксом у Ктезия. Дарий II перед своим вступлением на трон назывался Охом. Первоначальное имя Артаксеркса Мнемона было Арсак. Вероятно, что и Камбиз был известен у некоторых из своих подданных под именем Ассуира (Ксеркс), а Смердиз – под именем Артаксеркса, – хотя мы не имеем другого доказательства этого, кроме даваемого нам Ездрой. Что касается пропуска в списке Ездры имени Ксеркса, то он стоит в связи с весьма очевидным пробелом между первой и второй частью книги: за время от Пасхи, празднованной в шестой год Дария (515 г. до P. X.), до прихода Ездры из Вавилона в Иерусалим, в седьмой год Артаксеркса (458 г.); у Ездры, нет рассказа ни о каком событии. Однако, пропуск, делаемый Ездрою относительно Ксеркса, к счастью, находит восполнение в повествовании книги Есфирь, которое во всех своих пунктах касается царствования этого монарха. Описание в книге Есфирь его действий в Сузах изобилует подробностями относительно персидских нравов, более чем другие книги этого периода.

Характер Кира, как и его действия, как они изображены в книгах Ездры и Даниила, – замеча- тельно согласуются с тем, что сообщают нам об этом светские писатели. Из всех персидских царей это был монарх, который наиболее отличался своею мягкостью и своим милосердием, который больше других мог чувствовать страдания народа, уведенного в плен, безжалостно оторванного от своей отчизны и подвергнутого трудным притеснениям в течение семидесяти лет. Не забудем еще и того, что Кир был истинный последователь Зороастра, почитатель „великого бога, Ормузда», особенного, если не единственного, предмета поклонения у древних персов; – далее, что он прези- рал идолопоклонство и постыдные обряды, связанные с ним, так что питал естественную симпатию к такому народу, как иудеи, которого религиозные взгляды имели столь большое сходство с его взглядами. Таким образом, восстановление самостоятельности иудеев Киром, – дело, почти неслыханное в истории мира, – при таких условиях было делом совершенно естественным. Рассказ, предлагаемый нам обо всем этом в книге Ездры, совершенно совпадает с другими сведениями Св. Писания об этом царе и с тем, что говорят о нем светские авторы. Указы, данные Киром, об освобождении иудеев из плена (1:2–4, 6:3–5) соответствуют его религиозным верованиям и великодушию его характера. Его провозглашение Господа Бога небесного, его отожествление этого Бога с Иеговой иудеев и его набожное исповедание, в котором он объявляет, что все владеемые им царства от этого Бога (1:2), отличаются духом древней персидской религии, которой Кир был искренним ревнителем. Прибавьте к этому отдачу золотых сосудов из царской сокровищницы (1:7–11; 6:5), разрешение снова построить храм на средства „царского дома» (6:4) и предложение всем своим подданным дать иудеям на построение храма серебра, золота, сосудов и скота (1:4), все это напоминает ту щедрость, которая, как говорят, была главной чертой характера Кира. Еще можно сказать, что либеральная политика Кира выразившаяся, в том, что он предложил одному мидянину управление такою важною страною, как Вавилония, – также характеризует этого царя, который назначил последовательно двух мидян для управления богатой лидийской сатрапией, a управление Карманией доверил вавилонянину.

Открытие подлинного указа Кира, в начале царствования Дария Гистаспа в Амафе (Ахметте) или Экбатане (6:2), столице Мидийской провинции, представляет собою один из тех второстепенных пунктов соприкосновения между историей священной и светской, которые все-таки имеют свое значение, так как такие совпадения показывают, что они совсем случайны. В описываемую Ездрою эпоху персидские цари обыкновенно жили в Сузах или в Вавилоне, иногда проживая летом, в Экбатане и Персеполе. В Сузах и в Вавилоне, – городах, где обыкновенно находился царский двор, были архивы. Кир же содержал свой двор всегда в Экбатане, и, следовательно, хранил там же и свои архивы; почему там и нашли его указы. Ездра, писавший при Артаксерксе, почти веком позже Кира, без сомнения нe знал обычаев Кира, а между тем сообщает факт, который совершенно согласуется с этими обычаями.

Книга Ездры очень мало говорит нам о преемнике Кира – Камбизе, и об узурпаторе, который царствовал под именем Смердиза. Все, что мы знаем об этих двух царях, – это, что враги иудеев побуждали их помешать восстановлению Исрусалима, и что Камбиз не принял никаких мер против иудеев, а Смердиз, напротив, отвечал на эти побуждения посланием, в котором он, действительно, запрещал иудеям производство работ, начатых при Кире и продолжавшихся при его сыне и преемнике. Эта перемена Смердизом политики двух предшествующих царей объясняется особым положением, в котором был этот монарх, – как его изображают светские историки, – и еще более становится понятной, благодаря большой надписи Дария в Бегистрине. Смердиз был маг, приверженец культа, бывшего в открытом антагонизме с культом Зороастровым,² и был расположен следовать относительно религии политике, противоположной политике двух предшествующих монархов. Факт, что Кир и Камбиз имели склонность к иудейскому учению и что они разрешили восстановление Иерусалимского храма и столицы, – был для Смердиза достаточной причиной, чтобы он запретил это восстановление. Отсюда – тот строгий эдикт, изданный им (4:17–22), в котором (черта, достойная внимания) не видно никакого следа той веры в Высочайшего Бога, которою проникнуты указы Кира.

Пятая и шестая главы книги Ездры делают упоминание о Дарии, преемнике Смердиза, – упоминание, имеющее свой интерес.

Вероятно, евреи чувствовали, что этот царь прочно сидел на своем троне, потому что, не обращая внимания на эдикт Смердиза, как ничтожный и недействительный, – они принялись за работы, которые должны были, в силу этого указа, покинуть, – и производили их с большою энергией, ободряемые двумя своими пророками, Захарией и Аггеем (1Ездр.5:2). Эта смелость предприятия иудеев объясняется тем настроением, которое они замечали у Дария. Действительно, этот царь сообщает нам, в своем указе, что он начал свое царствование переменой религиозной администрации своего предшественника, „снова отстроив храмы, разрушенные магами и восстановив религиозное пение и почитание, отмененное им». Поэтому иудеи естественно чувствовали себя уверенными в его содействии и предприняли работы, не ожидая формального разрешения. Однако их враги совсем не были расположены допустить до того, чтобы иудеи пользовались привилегиями, и они против этого направили все свои усилия. Так, они подают новому царю длинную просьбу, в которой, извещая его о действиях иудеев, указывают ему и то основание, на которое последние опираются, оправдывая свой поступок, а именно: указ Кира; поэтому они просят, чтобы в Вавилоне были произведены изыскания с целью обнаружить, есть или нет в тамошних архивах такой документ (1Ездр.5:6–17). При этом, может быть, у них была мысль, что Смердиз уничтожил все документы такого рода в то время, когда архивы были в его руках; почему они могли питать надежду, что найти упомянутый указ Кира будем невозможно. Однако этот декрет был найден в Амафе (Экбатане) (6:2), и Дарий тотчас издал эдикт, подтверждающий его и требующий от сирийского сатрапа и его подчиненных, чтобы они оказывали иудеям помощь, вместо того, чтобы им препятствовать (6:6–12). Содержание этого эдикта, отвечает, во всех отношениях, характеру и поступкам Дария. Царь называет Иерусалимский храм „домом Божиим» (ст. 7–8), a Иегову „небесным Богом» (ст. 9–10); он одобряет, как это сделал бы зороастрянин, жертвы, приносимые Верховному Существу, молитвы, которые, – он знал, – евреи вознесут за него (ст. 10), и обещает проклятие тем, которые испортят или разрушат священное здание, в котором будут возноситься такие молитвы (ст. 11–12). Потом, он доводит до сведения, что он уже имеет „сыновей» (ст. 10), хотя он взошел на престол еще совсем недавно, что подтверждает Геродот. Далее Кир говорит о „подати», которую он первый (по тому же историку) наложил на провинции, и грозит мятежникам повешением, – наказанием, которое он чаще всего налагал на виновных.

О сыне и преемнике Дария Ксерксе Ездра нам ничего не говорит; но критика теперь вообще признает, что это тот монарх, при дворе которого произошли события, сообщаемые в книге Есфирь. Допуская это тождество на основании имеющихся в книге хронологических данных, заметим, что характер этого монарха, так подробно обрисованный священным писателем, самым поразительным образом, походит на то, как изображают сына Дариева классические писатели: „горделивый, упрямый, влюбчивый, мало озабоченный соблюдением персидских обычаев, легко от- носившийся к человеческой жизни, не имея, однако, жажды крови на самом деле; порывистый, приветливый, непостоянный». Ассуир, по книге Есфирь, во всех пунктах соответствует тому, как изображают Ксеркса Греки. Это портрет, – обратите внимание на это, – не вообще восточного деспота, но такого, который отличается чертами, свойственными ему одному. По книге Есфирь, тоже самое нужно сказать и о его делах. В третий год Ассуира в Сузском дворце был большой пир и большое собрание (Эсф.1:3). А по Геродоту, в третий год Ксеркса, было собрание в Сузах, чтобы назначить войну против греков. В седьмой год Ассуира, „ищут для царя молодых девиц девственных и прекрасных (Эсф.2:2)», и он заменил Астин Есфирью, на которой и женился (Эсф.2:16–18). В седьмой год Ксеркса этот монарх, по Геродоту, возвратился из Греции побежденный и утешился в своих неудачах, предавшись наслаждениям гарема. Допуская человеческие жертвоприношения, Ксеркс тем более мог оскорбить чувства персов, требуя, чтобы Астин явилась без покрывала перед его царедворцами (Эсф.1:10–12).

Такой непостоянный человек, как Ксеркс, на которого женщины имели такое большое влияние, мог без труда, при данных в книге Есфирь обстоятельствах, переменить мысль и решиться спасти народ, который он почти обрек на смерть. Наконец, нетрудно понять, что война против Греции истощила казну, почему царь Ассуир имел нужду „наложить подать на страны и на морские острова» (10:1), Кипр и другие.

Библия два раза говорит нам об Артаксерксе, сыне и наследнике Ксеркса, – в книгах Ездры (7:7–26) и Неемии (I, II). Первая из этих книг сообщает нам, что, по примеру Кира и Дария, Артаксеркс отожествил Иегову со своим высшим богом, Ормуздом (ст. 12, 21, 23), и что он одобрял иудейский культ, поддерживая его своими дарами (ст. 15), казною государства и богатствами провинций (ст. 20–22), и угрожая тем, которые противились этому почитанию „темничным заключением, изгнанием и смертью» (ст. 26). Одно место в книге Неемии бросает свет на личный характер Артаксеркса, который изображается там мягким и любезным. Восточный монарх, от которого не ускользнуло выражение печали на лице одного из его приближенных, который с участием спросил о причине этого и поспешил оказать ему милость, хотя это могло причинить ему самому некоторую муку, но за то было радостью для его слуги (Неем.2:1–8), совсем не походил на восточных деспотов и, конечно, не был лишен доброжелательности, мягкого сердца и других достойных уважения качеств. Точно также и греческие писатели изображают Артаксеркса, по прозванию „Длинные руки», совсем иначе, чем других царей; один из писателей называет его „первым из персидских монархов, за его мягкость и великодушие», между тем, как другой прославляет правосудие и умеренность его правления, открыто одобряемого персами. Светская история не представляет нам никаких положительных данных о религии этого монарха, но нет никакой причины сомневаться в том, что он был последователем Зороастра, как и его предки.

Устройство двора и царства персидского, по изображению книг Ездры, Неемии и Есфирь, отличается следующими чертами:

Царь в некотором смысле неограничен; но он действует в согласии с „советом», состоявшим обыкновенно из семи князей Персии и Мидии, которые окружали царя и занимали первые должности в государстве (Эсф.1:14; 1Ездр.7:14). Он находится еще до некоторой степени под контролем „законов Мидоперсидских, которые непреложны» (Эcф.1:19). Его царство разделено на несколько округов или провинций (до 127, по книге Есфирь, 1:1), над которыми поставлены сатрапы или другие управители (3:12; 8:9), которые собирают доходы, состоящие частью из денег, частью из продуктов почвы и заботятся о них (7:21); они доносят двору, когда их округу угрожает какая-нибудь опасность (4:11–22; 5:3–17). Двор сообщается с сатрапами и другими начальниками посредством особых курьеров, на лошадях или на мулах (Эсф.3:13–14; 8:10–14); быстро пере- дающих приказания царя во все концы империи. Царские указы имеют печать царского перстня, что дает им законную силу (Эсф.3:10–12 и т. д.). В различных местах империи воздвигнуты помещения для архивов, где хранятся документы государства (1Ездр.6:1–2). Монарх обыкновенно имеет любимого министра, которому поручает в больших размерах управление своими обширными странами (Эсф.3:1–10; 8:8; 10:2–3). Всякая услуга подданного, оказанная монарху, записывалась на память (Эсф.2:23; 6:2); причем те, которые оказывали царю такую услугу, были вознаграждаемы, как они того заслуживали (6:3). Обыкновенно царь живет или в Сузах (1:2; Неем.1:1), или в Вавилоне (1Ездр.7:9; Неем.13:6). Дворец в Сузах – великолепное здание, замечательное своими мраморными колоннами, своим помостом из порфира, мрамора, перламутра и черных камней и своими завесами белыми, зелеными и голубыми, прикрепленными шнурами из виссона и пурпура и золотыми и серебряными кольцами к мраморным колоннам (Эсф.1:6–7). Дворец обставлен золотыми и серебряными диванами, на которых возлежали гости во время пира (там же). Они пьют из золотых кубков (ст. 8). Виночерпии предлагают вино царю (Неем.2:1) и его приглашенным (Эсф.1:8). При дворе содержались евнухи, которые аккуратно исполняют свои обязанности (Эсф.1:10; 2:3,21). Царь имеет одну главную жену, разделяющую его царское достоинство и многих наложниц (1:11; 2:4–3). Женщины живут в уединении, устраивают свои пиры, отдельно от мужчин (Эсф.1:9) и занимают во дворце гинекей (гарем) или „женский дом» (2:9). Быть приглашенным на пир с царем и царицей – это редкая милость, даже для людей знатных (5:12). Войти же к царю без приглашения – это дерзость, за которую платили своею головой, если только царь не оказывал помилования (Эсф.4:11).

Здесь так же, как в аналогичных случаях в Египте и в Ассирии, описание, предложенное нам в священных книгах, совершенно соответствует тому, что мы знаем о древних персах, из их собствен- ных памятников и из древних авторов. Так по Геродоту, самодержавие персидских царей умерялось особым советом и непреложными законами, которые царь, конечно, мог нарушить, но не всегда мог найти для себя оправдание в этом нарушении. О существовании „семи князей», во главе высшего класса свидетельствует рассказ того же Геродота о семи начальниках, поднявших бунт против Смердиза, также как и привилегии данные шести знатным фамилиям, кроме фамилии монарха. Греческие писатели, а равно и надписи, вообще дают нам доказательства того, что персидская империя была разделена на многочисленные сатрапии и подсатрапии, и хотя такая крупная цифра, как 127 провинций, – не упомянута нигде в другом месте, кроме книги Есфирь, однако, мы из светской истории видим последовательное увеличение в Персии числа провинций, да и легко допустить, что тщеславный Ксеркс намеренно увеличил их список из бахвальства. Обязанности сатрапов – поддерживать в провинциях порядок, собирать подати и отправлять их в местные казначейства, до времени передачи всей суммы ко двору, подтверждается тем, что говорят нам об обязанностях сатрапов лучшие писатели. Не говоря о денежной подати, собираемой с каждой провинции, хорошо известно, что производился сбор натурою.

Система почты на лошадях была особенностью персов среди других древних народов и ее подробно описывают Ксенофонт и Геродот. Главным назначением этих почт было передавать царские приказы провинциальным правителям. Царский указ или фирман был всегда заверен приложением царской печати. Собирание и хранение государственных архивов подтверждаются Ктезием, который заявил, что заимствовал свою историю Персии из „Царских пергаментов», к которым он имел доступ во время своего пребывания при дворе Артаксеркса Мнемона. Затем знаем, что большая часть персидских царей, после Дария, имели подле себя любимых министров, на которых они возлагали почти все свои обязанности. Существование особого класса „царских благодетелей» является специально персидским установлением. При этом вели особый список их имен, и царь считал своей священной обязанностью следить за тем, чтобы они были вознаграждены по их заслугам.

Параллель можно провести далее и относительно персидского двора. Что город Сузы был обычной столицей персидских царей, это известно из Геродота, Ктезия и вообще из греческих писателей; – а что одну часть года царский двор находился в Вавилоне, – об этом говорят Ксенофонт, Плутарх и другие. В великолепии сузского дворца можно убедиться не только по рассказам древних писателей, но и по сохранившимся развалинам; там видны четыре группы „мраморных колонн» превосходно вытесанных, уставленных на полах, сделанных большею частью из голубого камня; по словам тех, которые производили раскопки, эти колонны служили для прикрепления к ним занавесей, расположение которых соответствовало местоположению и климату. Греки же подробно описывают великолепие дворцовой мебели, – которая в изобилии была украшена драгоценными металлами, – число и разнообразие чиновников, главным образом, евнухов, богатство и помпу пиршеств, обособление женщин и т. п. Они подтверждают и то, что сказано в священных книгах об обширности гаремов и о благородных девицах, назначенных к „царице супруг». Они же нам сообщают, что другие жены приближались к монарху каждая „в свою очередь», и что всякое вмешательство в частную жизнь царя подвергало виновных смерти.

Как ни замечательно это согласие рассматриваемых нами библейских книг со светской историей, и особенно с дошедшими до нас рассказами о нравах, понятиях и обычаях персов, – все-таки критики не преминули (по крайней мере, один из них) обвинить книгу Есфирь в исторических неточностях и даже в том, что она „заключает в себе некоторые ошибки относительно персидских обычаев». Прежде чем окончить эту главу, мы находим нужным сказать несколько слов в ответ на эти обвинения.

Упомянутые неточности следующие:

1) Возражают, что Аместрис (которая, как дочь благородного перса, Отанеза, не могла быть Есфирью), была настоящая царица – супруга Ксеркса, от начала и до конца его царствования; поэтому вся история Есфири, которая, будто бы сделалась царицей, достигла большого могучества и влияния – все это вещь невозможная.

2) Мардохей, двоюродный брат Есфири, уведенный в плен вместе с Иехонией (Эсф.2:5–6), в 588 г. (до P. X.), – в 474 году, т. е. в двенадцатый год царствования Ксеркса должен был иметь, по крайней мере, 129 лет; следовательно, Есфирь должна была тогда быть слишком старой, чтобы ее красота производила какое-нибудь впечатление.

3) В то время, когда, по книге Есфирь, Аман и Мардохей были первыми министрами, на самом деле этот пост занимал Артабан, начальник гвардии, составлявший законы Ксеркса. Рассмотрим эти неточности по порядку.

1) Вне всякого сомнения, что Аместрис была главной женой Ксеркса в продолжение большей части его царствования. Ксеркс женился на ней еще при жизни своего отца; затем она пережила его самого и была возведена в достоинство царицы-матери к его сыну и преемнику Артаксерксу. Она действительно не могла быть библейской Есфирью; но она могла быть тою самою, которая названа в книге Есфирь Астинью и которой опала могла быть временной. Еще весьма возможно и то, что Астинь и Есфирь были только „второстепенными женами», хотя и они носили титул царицы. А молодая женщина в этом положении могла иметь на монарха временное влияние, даже большее, чем влияние царицы, главной супруги; хотя, конечно, власть последней, независимо от каприза царя, должна была пережить власть такой соперницы. Мы очень мало знаем домашнюю жизнь Ксеркса, но светским писателям, чтобы иметь какое-нибудь право почитать „невозможным» или даже невероятным положение, данное Есфири в его гареме, в период от седьмого и до двенадцатого года его царствования.

2) Место у Есфири (2:5–6), где сказано, что Мардохей был уведен в плен вместе с Иехонией, не ясно; оно двусмысленно. Это может быть, да и вероятно, сказано о Кисе, дальнем предке Мардохея, о котором говорится в стихе 6, „что он был уведен из Иерусалима среди пленных, изгнанных с Иехо- нией, царем иудейским, Навуходоносором, царем Вавилонским». Такое толкование текста, которое еврейский язык вполне допускает, совершенно соответствует времени царствования Ксеркса.

3) Трудно определить, в какой момент своего царствования Ксеркс подпал влиянию Артабана, полководца своей гвардии. Все, что мы знаем, это, что этот начальник держал Ксеркса в своих руках к концу его царствования. Очень возможно, что в период времени между смертью Мардония (479 г. до P. X.) и возвышением Артабана к власти, Аман и Мардохей, последовательно занимали пост, о котором говорит книга Есфирь. Есть даже несколько оснований отожествить Мардохея с лицом, которое, как говорят, пользовалось большим влиянием у Ксеркса, – евнухом Натакасом или Матакасом, так как имя Матакаса переведено, вероятно, на язык халдейский словом Мардохей, тем более что, можно думать, Мардохей принадлежал к тому же классу, к которому Ктезий относит Матакаса.

А вот те главнейшие ошибки в книге Есфирь относительно персидских обычаев, на которые ука- зывает критика:

1) Царь персидский никогда не пригласил бы царицу на пир.

2) Он по закону не мог, – a, следовательно, – можно предположить, что и не должен был – жениться на женщине, которая не принадлежала ни к одной из семи знатных персидских фамилий.

3) Нельзя допустить, чтобы царские почести, будто бы оказанные Мардохею (Эсф.6:8–11), могли быть дозволены персидским царем в утеху одного из своих подданных.

4) Никакой персидский царь не мог издать такого жестокого эдикта, какой приписан в книге Есфирь Ассуиру, а также позволить своему покоренному народу (иудеям) избить 75,000 персов.

На все эти возражения мы должны ответить:

1) Что отвращение персов от повеления, обязывающего царицу явиться без покрывала перед толпой пьяниц, подразумевается уже в самом отказе Астини (Эсѳ. 1,11), и что спрашивать,–возможно ли, чтобы персидский царь заставлял царицу (Астинь) явиться без покрывала пред толпой пьяных людей (Эсф.1:11), это значит просто ставить вопрос: до какой степени позволил бы себе персидский монарх дойти в нарушении приличий и преступлении правил обыденной жизни? Но когда Камбиз пронзил стрелой сына одного из своих вельмож, исключительно для того, чтобы показать твердость своей руки, и когда Ксеркс требовал от своего брата, чтобы он развелся со своей женой без всякого повода, – то, несомненно, они оскорбляли чувства своих подданных и нарушали все приличия настолько же, как и Ассуир, посылая свой приказ Астини. Действительно, не было границ, которых не мог бы переступить персидский деспот, когда это ему приходило на мысль, не было обычаев, которые он считал бы для себя, безусловно, священными. Прибавим, что Ксеркс, по своему характеру больше, чем другой царь, был способен на поступки и оскорбления, поставленные ему в счет. Даже Ветт допускал „возможность приглашения, посланного Астини, принимая во внимание быстро возраставшую испорченность нравов во время Ксеркса, и безрассудство самого Ксеркса».

2) Что касается брака Ассуира с Иудеянкой, то если даже мы посмотрим на него как на брак в самом высоком смысле слова, он не будет нарушением законов и обычаев страны большим, чем брак Камбиза со своей собственной сестрой. И потому весьма вероятно, что он действительно был. А если, с другой стороны, этот брак был второго разряда, то закон относительно царских жен, по которому они должны были принадлежать к семи знатным фамилиям, в этом случае не имел приложения.

3) Без сомнения, почести, оказанные Мардохею, имели в Персии очень мало примеров. Вообще они выражались трояко и виновный в присвоении себе даже одной из этих почестей, без разрешения царя, подвергался смерти. Однако, нам известно, что некоторые персидские цари были иногда настолько благосклонны к некоторым своим подданным, что разрешали им подобные почести или с какой-нибудь специальной целью, или просто по своей доброте; так Ксеркс однажды одел Артабана в свое царское платье, заставил его некоторое время сидеть на своем престоле и затем послал его спать на своей кровати; а Артаксеркс Мнемон позволил Тирибазу носить свое царское платье так долго, как он того захочет. Таким образом, в даровании Мардохею на время и за особые заслуги царских почестей, нет ничего противоречащего восточным обычаям.

4) Осуждающие на смерть приговоры, приписываемые Ассуиру, не имеют сами по себе ничего невероятного для всякого знакомого с историей Востока вообще или даже только с историей Персии. На Востоке мало дорожили человеческой жизнью. Когда Камбиз, по своем возвращении в Египет из неудачного похода в Эфиопию, нашел Египтян празднующими воплощение Аписа, то он приказал, чтобы все присутствовавшие на этом празднике были наказаны смертью. Далее, после того, как семь заговорщиков убили лже-Смердиза, они приступили со своими друзьями к избиению каждого мага, на которого только они могли наложить руки.

В память этого события был установлен праздник, называемый Магофонис, во время которого всякий маг, появившийся, мог быть убитым кем бы то ни было. Все также знают об избиениях мамелюков и янычар. Что касается возражения, что персидский царь никогда не позволил бы избивать 75,000 Персов, то оно основано на ложном представлении. 75,000, наверное, не все были Персы (Эсф.9:16). Это были вообще враги Иудеев, преследовавшие их в провинциях. Между Персами и Иудеями не было естественного антагонизма, между тем, как он существовал в самой жестокой форме между Иудеями и другими подвластными Персам народами, которые были идолопоклонники. Затем, почти все Персы состояли в провинциях на государственной службе, военной и гражданской, и они, во всяком случае, имели бы приказ от двора не нападать на Иудеев. Таким образом, те, которые были убиты, принадлежали, как и сами Иудеи, к покоренным племенам, жизнь которых при Ксерксе не считалась ценною.

Итак, оказывается, что на самом деле нет оснований утверждать, будто книга Есфирь содержит в себе ошибки относительно Персидских обычаев. Эта книга, не меньше, чем книги Неемии и Ездры, показывает глубокое знание Востока и особенно Персидских обычаев.

Ее автор был, без сомнения, Еврей, живший при дворе в Сузах, при Персидских царях; и факты, сообщаемые им, заслуживают нашего полного доверия.

Результаты нашего исследования. – 1) Очень немного противоречий между священными писателями и светскими. – 2) Полное согласие между ними во многих мелких подробностях. – Заключение.

Мы только что провели перед глазами читателя исторические книги Ветхого Завета, сравнили, когда это было возможно, их содержание с рассказами светских авторов (которые критиками считаются за достоверные), с Египетскими памятниками и иероглифами, с Вавилонскими, Ассирийскими и Персидскими, клинообразными надписями с единственным существующим до- кументом о Моавитянах (Моавитский камень) и, наконец, с повествованием лучших древних истори- ков, как Геродот, Фукидид, Ксенофонт, Ктезий, Манефон, Бероз, Абиден, Менандр Ефесский, Николай Дамасский и другие. Результатом этого сравнения является, прежде всего, то, что между Библией и светскими данными противоречия не существует, за исключением только хронологических чисел, но и тут они весьма незначительны. Действительно, в нескольких немногих местах Библейская хронология, какова она в еврейском тексте, расходится с хронологией Ассирийских памятников или Египетских историков. Но эта разница только на несколько лет, и ни в каком случае, после эпохи Соломона (до этого времени священная хронология не ясна, a светская сомнительна), она не превышает полувека. Можно, следовательно, думать с некоторым основанием, что такие уклонения – случайны и произошли от различных способов счисления времени, от искажения текста, небрежности гравера на памятниках или от каких-нибудь других подобных условий.

В главных пунктах истории, в повествовании о благосостоянии царств, их последовательности одного за другим, продолжительности их существования, об их характере, победах и преемственности их государей, в Библии существует замечательное согласие с лучшими светскими писателями; только в очень немногих местах она представляет нам личностей занимающих, по-видимому, важное положение, которых нельзя отождествить с какими-нибудь лицами, известными нам из светской истории. Существует только два подобных случая, представляющих еще некоторое затруднение, это упоминание о Фуле и о Дарии Мидянине. Имена же всех других царей Востока, которые упомянуты в Библейском рассказе, мы можем найти и в светской истории, если только она подробно не говорит относительно данной эпохи. Характеры царей, какими их изображают обе истории священная и светская, согласуются. Их действия или таковы, как их описывает последняя, или таковы, какие вообще возможны для людей в их положении. Кроме этого существует согласие в малейших подробностях относительно нравов, обычаев и понятий различных народов, между повествованием Библейским, с одной стороны, и сведениями, почерпнутыми нами из памятников и из лучших писателей древности, с другой. В четырех случаях, относительно Египта, Ассирии, Вавилонии и Персии, мы имеем настолько точные и полные сведения, о положении народов в указанное время, что можем привести самое подробное сравнение, так что особенно в этих четырех указанных случаях согласие между Библейской историей и историей обыкновенной самое поразительное.

Итак, какова же доказательная сила этого согласия, и какие мы можем сделать из него основательные выводы? Прежде всего, мы имеем право отвергнуть как не выдерживающую критики, недавно очень распространенную в Германии теорию о том, что исторические рассказы Ветхого Завета, суть легенды или мифы, т. е. басни, которые придуманы наставниками нравственности, как подходящее средство преподать людям благотворные истины. Но вполне очевидно, что ветхозаветное повествование есть в самом строгом смысле слова, история, писатели которой имели намерение сообщать факты и что они делали это, так сказать, в виде отчета; что, наконец, лица, о которых они говорят, были действительные лица, равно как и описываемые ими события – действительно происходили в определенную ими эпоху. Единственный вопрос, который может возникнуть здесь – это: так ли описаны в Библии эти события, как они произошли на самом деле, или они несколько приукрашены? Другими словами, должны ли мы признать сообщаемые в Ветхом Завете чудеса, или мы можем без всякого опасения оставить их без внимания, как мы поступаем относительно чудес при чтении о самых достоверных событиях у Геродота или Тита Ливия? Часто говорят, что каково бы ни было историческое подтверждение библейского повествования, взятого в его целом, – подтверждение, особенно обязанное последним открытиям, – однако подобного подтверждения нет для чудес. Это, без сомнения, справедливо. Историки египетские, ассирийские, вавилонские, моавит- ские и персидские, не дают письменных подтверждений чудес, совершенных у иудеев или, во всяком случае, тесно связанных с их судьбой; да и нельзя было надеяться на то, чтобы они это сделали, так как они никогда не заботились о славе другого народа, кроме своего. Достоверность чудес должна опираться на собственном их основании, так сказать, на правдивости очевидцев писателей, сообщивших нам о них. Трудно выделить чудеса в библейском рассказе, потому что они образуют в нем составную часть и часто составляют самый главный пункт, самую суть, которую писатель хотел нам передать; так что по устранении чудесного элемента рассказ будет ослаблен или даже лишен смысла.

Итак, нам нужно спросить себя: что более вероятно, – тο ли, что библейские писатели, решившись сообщить массу ложных чудес, заботились о согласовании своих рассказов до самых мелких подробностей с исторической верностью (верностью относительно даже таких пунктов, знания о которых они не могли ожидать от своих читателей), или то, что чудеса, сообщаемые ими, действительно имели место и что писатели сообщили о них с тою же достоверностью, которая, по сознанию читателя, характеризует остальную их историю.

Если не держаться того предубеждения, что чудеса невозможны, то следует принять последнее предположение скорее, чем первое. Словом, историческая правдивость священных писателей во всех тех пунктах их повествования, которые мы можем подвергнуть исторической проверке, настолько доказана, что можно ручаться за достоверность всего ветхозаветного повествования. Неразрывная связь сверхъестественных событий с фактами естественными и обыкновенными заставляет или признать те и другие вместе, или же их вместе отвергнуть. Но законы исторической критики не позволяют нам отвергнуть обыкновенные (естественные) библейские факты, потому что они удовлетворяют тому критерию, которым различают истинную историю от той, которая только претендует на истинность. А потому в Библии мы должны признать и то, что чудесно.

Есть и другое заключение, которое с необходимостью напрашивается при сравнении священных книг с лучшими писателями древности, – это то, что Священное Писание написано по большей части, несомненно, свидетелями-очевидцами. Пятикнижие было написано Моисеем; книга Иисуса Навина – одним из „старейшин», переживших его; первая и вторая книги Царств – Самуилом; Третья и четвертая Царств и книги Паралипоменон пророками, современными различным монархам; книги Даниила, Ездры и Неемии – лицами, имена которых эти книги носят; Есфирь – каким-нибудь современником Ксеркса. А если это так, то писатели, конечно, не могли пренебрегать историческою правдою, и никто уже не имеет права говорить, что они имели намерение обмануть. Штраус сказал: „Без всякого сомнения достоверность библейской истории была бы вполне доказана, если бы можно было на самом деле доказать, что она написана свидетелями-очевидцами».

Действительно, точность священных писателей даже в мелочах и их большое согласие с современными документами и лучшими светскими историками ручаются за историческую правду написанных ими книг.

Итак, достоверность библейской истории является установленной даже на том основании, которое признается рационализмом.

С.-Петербург. Типография П. II. Сойкина, Стремянная, 12. 1899.

Предлагаемый ряд статей об ассиро-вавилонских древностях находится в прямой связи с исследованием Раулинсона, так как, подобно ему, подтверждает библейские сказания; но он, вместе с тем, распространяет свой взгляд на более обширный круг вопросов по библейской истории. Изложив самую историю необыкновенных открытий на месте Ассирии и Халдеи и описав топографии этих стран, автор разъясняет затем не только политические отношения ассиро-вавилонян к иудейскому народу, но также их домашний и общественный быт, главным же образом их ре- лигиозные верования, обряды и песнопения, носившие на себе явный след, хотя, к сожалению, и в искаженном виде богооткровенной религии, свыше преподанной человечеству, при самом его явлении в мир и в дальнейшем его историческом существовании. Современные открытия в Ниневии и Вавилоне, постоянно подтверждая историческую точность священных книг, в тоже время доказывают, по справедливому замечанию автора, неизмеримое превосходство богооткровенной религии в Израиле над всеми прочими религиями древности.

Настоящие статьи были уже напечатаны в „Русском Паломнике»; но, будучи разбросаны по разным годам издания (1890–1898), они в таком виде не дают цельной картины великих археологических открытий, и вероятно частью забыты некоторыми из наших читателей, частью же и совсем неизвестны им. Мы воспользовались книгою Раулинсона, с которою статьи Вальтера находятся в близком соотношении, чтобы перепечатать их здесь, с небольшими сокращениями, в полной связи.

От пределов Китая до берегов Атлантического Океана на западном берегу Африки, проходя чрез нынешние страны Персии, Аравии и Сахары, тянется необозримая пустыня, в незапамятные времена бывшая ложем ныне исчезнувшего моря. Только дважды пустыня эта прерывается, в направлении от севера к югу, полосами плодоносной земли, и каждая из этих полос некогда занята была могущественным государством. Первая одолжена своим существованием реке Нилу, это – Египет; другая двум рекам, Евфрату и Тигру, ограничивающим ее справа и слева: она занята была Ассириею и Вавилоном и называется по-гречески Месопотамия, что в переводе на русский язык значит: страна между двумя реками».

С этою-то последнею страною мы желаем поподробнее ознакомить читателей, чтобы оживить в их уме образ народа, столь часто упоминаемого в Ветхом Завете и жившего за много лет до пришествия Христа Спасителя на землю. Мы постараемся изобразить его в том виде, в каком открытия настоящего века так сказать воскресили его для истории. Читатели увидят, что современные открытия в Ниневии и Вавилоне, вполне подтверждают историческую точность священных книг и наглядно доказывают несравненное превосходство откровенной религии в народе Израильском над прочими религиями древности.

Месопотамия граничит на востоке с Персией, горные плоскости которой образуют род стены, доступной, до некоторой степени, в южной своей части. Но, подвигаясь к северу, страна постепенно становится обрывистою и, наконец, замыкается, под наименованием Джебель-Даг, в древности горы Загра, семиэтажною возвышенностью, столько же дикою, сколько и живописною; она прорезывается многими долинами, обильные источники которых распространяют вокруг себя, до пределов месопотамской равнины, замечательное плодородие. Эти этажи или уступы населялись в древности мидянами, которых можно назвать гордыми и независимыми швейцарцами того далекого времени и которые с течением времени сделались государством, имевшим столь роковое влияние на своих соседей ассириян.

С севера Месопотамия также замыкается цепью гор современного Курдистана, носившею в старину название Армянского хребта. Многие вершины ее переходят за линию вечных снегов, а с юга к плоскостям ее дают доступ лишь немногие и притом более или менее трудные проходы.

С западной стороны, прежде всего, встречается большая равнина Эль-Джезире, в древности заселенная сильным союзом хеттеян. Затем, по направлению к югу Аравии, начинается обширная пустыня Сирийская, простирающаяся от Месопотамии до Палестины. Это – громадное простран-ство песка и соли, где невыносимый солнечный зной, ничем не умеряемый, чередуется только с грозными ураганами симуна, и где нет другого пути, кроме того, который образуют быстро заметаемые следы или остовы верблюдов, на которых одни только бедуины осмеливаются проезжать по этим пустыням.

Наконец, юг Месопотамии омывается водами Персидского залива.

Подобные границы представляли собою, как видят читатели, естественные преграды, предназначавшие поселившейся в средине их народ к самостоятельному развитию вне влияния чуждых народов, пока, наконец, он не становится настолько сильным, что имеет возможность расторгнуть эти путы и победоносно разойтись по окрестным странам.

Что касается до самой Месопотамии, то она делится на две довольно несхожие между собою области, что уже само собою достаточно определяло границы двух занимавших ее царств. Южная часть, которую занимало царство вавилонское или халдейское, есть наносная равнина, образовав-шаяся из многовековых отложений Евфрата и Тигра. Она до такой степени плоска, что единственные возвышенности, прерывающие ныне ее однообразие, состоят из, так называемых теллей, или курганов, образовавшихся из остатков древних городов, которые существовали здесь в древности.

По направлению к северу, напротив (начиная с 34°), страна принимает вид довольно волнообразной равнины, которая, в своей северной части, становится даже гористою, потому что до этого места простираются последние отроги Курдистанской цепи. В тоже время водные источники здесь умножаются и между ними кроме Тигра и Евфрата, встречаются довольно значительные, каковы Малый и Большой Заб, причем последний ничем не уступает Тигру. По этой причине климат здесь далеко не так зноен, как ниже, особенно в вавилонской равнине; по этой же причине и растительность здесь гораздо разнообразнее. Тогда как на юге при слиянии Большого Заба и Тигра до Вавилонии из деревьев встречаются только пальмы да по местам вербы (сравн. Пс.136:1,2) и тамариск, – на севере Месопотамии растут дикий клен, чинар, тополь и масса фруктовых деревьев, каковы апельсинные, лимонные, гранатные, абрикосовые, оливковые, фиговые и виноградники. Так было уже во времена ассириян, населявших эту страну. Посему царь Сепнахерим говорил правду, когда, вторгнувшись в царство иудейское, насмешливо приглашал жителей его оставить свою страну и отправиться в его владения, потому что земля его, как он говорил иудеям, „такая же, как и ваша, земля хлеба и вина, земля плодов и виноградников, земля масличных дерев и меда» (4Цар.18:32).

К несчастью, слова Сеннахерима были верны в его время, но не теперь, потому что все фруктовые деревья, о которых он говорил и которые изобиловали тогда повсеместно, растут ныне только в непосредственной близости к рекам или у подошвы гор. Что касается до самой страны, некогда столь плодородной, то, правда, вслед за весенними дождями, она производит роскошные ковры зелени, усеянные бесчисленными цветами самых ярких красок, но скоро солнце пожигает всю эту блестящую растительность, и остается лишь бесплодная почва, пожелтевшая от высохшей травы. К сожалению, Месопотамия целиком принадлежит турецкому правительству, а его присутствие легко узнается по тем развалинам, которые оно оставляет или производит. Все эти некогда столь обильные воды, теперь совершенно напрасно исчезают в реке Тигре, потому что правительство совершенно забросило канализацию. Не таковы были ассирияне и вавилоняне: они прекрасно понимали значение канализации и старательно ее поддерживали, так что страна ими занимаемая считалась самою плодородною в мире.

Таким образом, в северной Месопотамии или Ассирии, которою мы займемся прежде всего, города в старину изобиловали, как это доказывают многочисленные развалины, рассеянные по всей стране, ныне столь пустынной. Они не так часты на западной стороне Тигра, где, вскоре по разрушении царства ассирийского, пустыня вступила во все свои права. Но между Тигром и восточными горами искусственные курганы, остатки древних городов, встречаются так часто (их более сотни, вышиною они от семи до двадцати семи метров), что дают право предполагать очень густое население в этой местности, составлявшей самое сердце Ассирии.

Между этими печальными остатками древности, три кургана привлекают к себе внимание своею обширностью, в особенности же с тех пор, как позднейшие раскопки указали на их громадную историческую ценность.

Первый из этих курганов заключает в себе развалины знаменитой Ниневии. Он делится на два холма, расположенных напротив нынешнего города Моссула, где пребывает турецкий паша. Из этих двух холмов, разделенных небольшою речкою Коср-Су, северный – называется Куюнджик, по имени деревни, расположившейся на его вершине. Название это в переводе с турецкого значит „маленький ягненок» и произошло оттого, что весной деревня со своими домами, выбеленными известью, издали действительно похожа на белого ягненка, лежащего на лугу, по крайней мере, в неприхотливом воображении восточных людей. Южный, холм называется Неби-Юнус, т. е. „пророк Иона», которого гробница, по сохранившемуся местному преданию, находится в этом месте. Эти два холма окружены длинными линиями земли, составляющими остатки древних стен города, имевшего, судя по направлению этих линий, форму, похожую на треугольник. Верстах в тридцати от Куюнджика и Неби-Юнуса, находятся развалины Нимруда, современное название библейского города Калаха. Поверхность его равняется почти четыремстам квадратным десятинам, наполовину менее поверхности развалин Ниневии. Они образуют длинный четырехугольник, углы которого по обычаю почти всех ассирийских городов, обращены к четырем странам света.

К северу от Куюнджика, верстах в 12-ти, находится третий из упомянутых холмов, называемый Хорсабадским, по имени находящейся на нем деревни, и образует почти полный квадрат от 16 до 17 метров по бокам.

Наконец, кроме этих трех холмов, верстах в тридцати на юго-восток от Хорсабада, лежат менее заметные развалины Керемлеса.

Между этими-то четырьмя местностями, судя по исследованиям этого угла, должны были находиться четыре главных ассирийских города, упоминаемых в книге Бытия (гл. 10, ст. 11 и 12): только что упомянутые Ниневия и Калах, Ресен, может быть представляемый развалинами Селамие, между Куюнджиком, Неби-Юнусом и Нимрудом, и, наконец, Реховоф-Ир, название которого значит „Городские улицы».

Соединение этих четырех городов могло постепенно превратиться в огромнейший город, какой когда-либо существовал, почему и в книге пророка Ионы (1:2; 3:3), он назван „великим городом», а по главнейшему из них получил родовое наименование Ниневии. Это было почти чудовищное пространство и потому никак нельзя допустить преувеличения в словах пророка Ионы, что нужно было употребить три дня, чтобы обойти город (3:3). Это не значит, чтобы все это пространство было занято улицами, как в наших современных городах или как в древнем Вавилоне; были там и сям, особенно в первых трех вышеописанных местностях, центры населения, связанные между собою большими путями сообщения, по сторонам которых шли жилища и между которыми тянулись поля и луга. Эти дороги и составляли, вероятно, те „городские улицы», на которые указывает библейский Реховоф-Ир. Несмотря на то, все это пространство, хотя и никогда не было окружено общею стеною или оградою, но все-таки составляло одно целое и потому вполне могло признаваться за один город.

Ниневия со времени существования своего была, по словам пророка Наума, „как пруд, полный водою» (Наум.2:8), была более населена, чем всякий другой город на земле.

Рассчитывают, что она должна была заключать в себе, по крайней мере, двести тысяч жителей, – цифра, к которой действительно приводит исчисление книги пророка Ионы, где сказано (гл. 4, ст. 11), что в Ниневии было „более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой», т. е. детей, что по принятому статистикой расчету трех детей на двух родителей, дает именно двести тысяч человек. Цифра громадная и даже единственная в древности, когда скопление людей в столицах было гораздо слабее, нежели в наше время. Но, как возвестил пророк, пруд был исчерпан и водоем разбит мидянами и вавилонянами, и до такой степени, что задолго до Рождества Христова от него оставались только безобразные развалины. Мало этого: как ни мало вероятным могло представляться современникам другое слово пророка Наума, но и оно оправдалось вполне. „Князья твои, как саранча, говорит пророк, и военачальники твои, как рои мошек, которые во время холода гнездятся в щелях стен, и когда взойдет солнце, то разлетаются, и „не узнаешь места, где они были» (Наум.3:17). В самом деле, менее двух с половиною веков протекло с тех пор, как Ассирия перестала быть империей (за 625 лет до Рожд. Хр.), а уже самая память о месте, где расположена была Ниневия, изгладилась. Известно, что когда Ксенофонт, во время славного отступления десяти тысяч, вел в Европу остатки греческой армии, то он и не догадывался, что находится в соседстве этого города, и не нашлось ни одного человека, который бы знал и мог сообщить ему это. Действительно, так как Ниневия была построена почти исключительно из сырых кирпичей, то после падения города кирпичи эти постепенно превратились в прах и, будучи быстро покрыты песком пустыни, перестали, наконец, даже походить на развалины; менее чем одно столетие спустя, это были какие-то бесформенные насыпи.

Такое забвение места Ниневии продолжалось до 16 или 17-го века нашей эры. Некоторые путешественники приезжали сюда без сомнения с целью отыскать в здешних местах древнюю ассирийскую столицу, но не находили ее; других поражала необыкновенная форма холмов, скрывавших и частью доселе еще скрывающих ее, но никто не знал, что в них заключается. Только в начале нынешнего столетия, именно в 1820 году, английский дипломат Рич, проезжая чрез Моссул, подверг более близкому рассмотрению курганы Неби-Юнус и Куюнджик, расположенные, как упомянуто нами выше, против Моссула, но он не имел времени произвести раскопки. Он узнал, что незадолго до его приезда здесь была открыта большая плита, покрытая очень странными изображениями людей и животных. Этот таинственный предмет привел в волнение все местное на- селение, но когда улема (духовное лицо у магометан) объявил, что эти фигуры представляют собою идолов, которым покланяются неверные, то благочестивые мусульмане разбили плиту на такие мелкие кусочки, что Рич ничего не мог спасти. И все, что он нашел сам, ограничивалось несколькими обломками горшков и кирпичей с надписями на ассирийском языке, которые он и отправил в Британский музей в Лондон. Эти обломки долгое время были единственными представителями ассиро-вавилонской цивилизации; они целиком умещались в ящике в три фута длины и столько же ширины.

Двадцать два года спустя, следовательно, в 1842 году, один немецкий ученый, занимавший место профессора восточных языков в Париже, по фамилии Моль, исследовал, что содержалось в этом ящике, и им овладело предчувствие, что эти ничтожные обломки очень легко могли происходить из Ниневии и что раскопки в курганах, у подножия которых Рич собрал их, может быть, выведут на свет Божий остатки, важные в историческом отношении. Он сообщил свою мысль французскому натуралисту Ботте, которого правительство намеревалось отправить в качестве консульского агента в Моссул, и Ботта согласился с ним.

Вскоре по прибытии в этот город, Ботта узнал, что местные крестьяне извлекают для себя известь из гравированных плит, за которыми они ходят в Куюнджик и на другие подобные курганы. Ободренный этим драгоценным указанием, он нанял несколько рабочих и велел копать Куюнджикский холм, но к несчастью начав снизу, и оттого находки его ограничились несколькими кирпичами схожими с теми, которые были найдены предшественником его Ричем.

Он уже начинал терять энергию, когда случайно хорсабадский ткач, прибыв на место, и заметив, с какою тщательностью иностранец отмечает малейший из черепков, рассказал ему, что в холме, на котором построено его село, часто находили камни с изображениями всякого рода. Ботта отправился туда и едва провел галерею в земле, начав на этот раз с вершины холма, как ощупал стену, окруженную снизу по всей своей внутренней окружности большими плоскими камнями, покрытыми барельефами. С этого дня началось открытие Ассирии со всею ее цивилизацией, раскрывалась первая страница одной из удивительнейших летописей человечества.

Ботта, разумеется, не знал, что он проникнул пока не в самую Ниневию. Хорсабадский курган за- ключал в себе развалины другого города, в которых впоследствии было прочитано слово: Дур Сару- кин, так что там, где французский исследователь производил раскопки, он находился собственно посреди остатков огромного дворца, построенного ассирийским царем Саргоном, тем самым, который дал и название этому городу, потому что Дур Сарукин означает: крепость Саргона. Существование этого царя многим представлялось загадочным, потому что он упоминается в одной только Библии и притом в одном лишь месте, именно в книге пророка Исаии глава 20, стих 1. Подробное ознакомление с царствованием Саргона, которое должно было раскрыться чтением хорсабадских надписей, скоро блистательнейшим образом подтвердило историческую точность упоминания имени этого царя пророком-историком.

С этих пор удивление и восторг счастливого изыскателя постоянно возрастали, и каждый день подготовлялась для него какая-нибудь новая неожиданность. Ботта открыл целые ряды комнат в царском дворце и в каждой, на многочисленных плитах из серого алебастра, он мог созерцать различные сцены из ассирийской жизни, высеченные в виде барельефов, и с такой удивительной чистотой отделки, что казалось, будто художник только вчера закончил свою работу. Здесь исследователь находился пред лицом самого монарха, черты которого, видимо, воспроизведены были с натуры, стоя, или восседающим на троне, или отправляющимся на войну на колеснице, или, наконец, охотящимся на львов.

Ботта настойчиво продолжал свои работы, невзирая на многочисленные затруднения, которые он встречал то в убийственном климате, то часто в еще более неприятной придирчивости моссульского губернатора, человека невежественного и завистливого к его успехам. Чтобы сколь можно шире раскинуть свои раскопки, исследователь купил, наконец, целиком селение Хорсабад, легкие деревянные постройки которого он перенес к подножию холма. Получаемые им результаты раскопок все более и более поощряли его энергию, когда, вследствие возникших во Франции политических событий, он был отозван со своего поста в 1845 году. Он возвратился на родину с богатым собранием рисунков и надписей.

После этого прошло шесть лет, прежде, нежели преемник Ботты Плас мог в 1851 году продолжать раскопки в Хорсабаде. Плас был архитектор, что не только дозволило ему сделать множество новых открытий, но благодаря сохранившимся остаткам стен и изображениям дворца, которые он встретил между барельефами, он составил полный план дворца и дал по возможности полное понятие обо всей совокупности древнего здания.

С исследованиями Ботты и Пласа оканчивается участие Франции в открытии ассирийских древностей. Дело французов продолжали англичане, которые и повели его со свойственными этой нации практическим смыслом, энергией и настойчивостью. Представителем их был Лейярд, человек в редкой степени соединявший в себе эти качества, обладая, вдобавок ко всему этому, железным здоровьем.

Принадлежа к составу английского посольства в Турции, он, благодаря содействию посла Каннинга, отправился в 1845 году в Моссул и был представлен паше, как человек, желавший поохотиться на кабанов в окрестностях города. Запасшись затем необходимыми для раскопок орудиями, он незаметно выехал из города и оставив в стороне курганы Куюнджик и Неби-Юнус, чтобы не возбудить подозрений турецких властей, попытался искать счастья южнее и, начал раскопки в кургане Нимруд.

Здесь-то, окруженный арабами, с языком и нравами которых он отлично был знаком, подвергаясь зною месопотамского лета, почти невыносимому для европейца, и проводя ночи в сыром логовище, Лейярд, в продолжение нескольких лет совершил ряд великих открытий, обессмертивших его имя. Рассказ его об этих открытиях представляет величайший интерес. Вот, например, что он рассказывает об одном из первых своих открытий – об открытии крылатого быка колоссального роста, какими обыкновенно украшался вход в ассирийские дворцы:

„Рано утром я отправился верхом в стан шейха Абд-эр-Раммана и уже возвращался оттуда, как увидел, что ко мне во весь опор несутся два араба его племени. Подскакав ко мне, один из арабов крикнул мне: „Скорей, скорей, о бей, поезжай к канавам; мы нашли самого Немрода! Клянусь Аллахом, это непостижимо, но это так: мы видели его собственными глазами! Нет Бога, кроме Бога!» Бросив налету эти слова, они помчались к своим палаткам, чтобы рассказать там эту удивительную новость.

„Подъехав к развалинам, я спустился во вновь открытую галерею и нашел своих арабов около кучи корзин и плащей, которыми они прикрыли свою находку и которые они тотчас же сняли, когда я подошел к ним. И неожиданно предстала предо мною громадная и цельная человеческая голова, высеченная из местного алебастра. Сохранилась она удивительно. Выражение ее спокойное и величественное, исполнение мастерское. И я не удивился, что при виде ее арабы сначала пришли в ужас и увидели в этом явлении одно из тех таинственных существ, которые, по местному поверью, выходят иногда из земли для посещения смертных.

„Пока люди мои расчищали землю, которая окружала найденную фигуру, прискакал шейх Абд-эр- Рамман, в сопровождении целой половины своего племени, чтобы и со своей стороны взглянуть на это чудо. Сойдя с лошадей и разместившись около верхнего края траншеи, арабы громким голосом воскликнули: „Нет Бога кроме Бога и Магомет пророк Его!» Прошло довольно много времени, пока я убедил шейха проникнуть вместе со мною в траншею и вблизи убедиться, что перед нами не больше, как высеченный камень. „Не человеческой рукой это сделано, сказал он: это дело тех неверных исполинов, о которых пророк – мир ему! – говорит, что они были выше самых высоких пальм; это один из тех истуканов, которых патриарх Ной – мир ему! – проклял пред потопом». И все арабы единогласно подтвердили, что это так.

Открытый Лейярдом крылатый бык с человеческой головой находился при входе во дворец Салманассара IV, другого ассирийского царя, известного нам из Библии по осаде Самарии (4Цар.17:3).

Понемногу Лейярд открывал целые ряды дворов и зал в этом дворце. В каждой из зал находились надписи и барельефы, благодаря которым мы знаем теперь жизнь Салманассара также хорошо, как жизнь какого-нибудь римского императора. На одном из этих дворов Лейярд открыл обелиск из чер- ного мрамора, замечательный лишь по своему крайне незначительному размеру: он имел только два метра в вышину. Но он особенно ценен для чтителей Слова Божия, потому что изображает, между прочим, еврейскую депутацию, черты которой вполне напоминают израильский тип и которая была послана к Салманассару израильским царем Ииуем, как об этом прямо говорит надпись на ассирийском языке, сопровождающая барельеф.

В раскопках, предпринятых позднее, именно в 1848 году, Лейярд обратился к кургану Неби-Юнус и в тοже время продолжил работы в Куюнджике, начатые некогда Боттою и доставившие французскому исследователю столь слабые результаты. Причина этой неудачи была известна: Ботте пришла в голову несчастная мысль прорывать галереи в нижней части кургана. Между тем было доказано, что как в Хорсабаде, так и в Нимруде, эта нижняя часть не могла ничего содержать по части древностей, так как ассирияне имели обыкновение воздвигать очень высокие насыпи или террасы, состоявшие исключительно из толстой массы сырых или жженых кирпичей. Лейярд, начал свои раскопки сверху и не замедлил найти в Куюнджике такие же богатства, какие уже вознаградили его труды в Нимруде, а труды Ботты и Пласа в Хорсабаде. Таким-то образом он открыл дворцы двух других библейских царей: Сеннахерима, войско которого было истреблено чудом во время Езекии, и Есаргаддона, сына Сеннахеримова, который отвел в плен сына Езекии, Манассию.

Но самым драгоценным открытием Лейярда в этом кургане было открытие в 1850 году царской библиотеки во дворце Ассурбанипала. Она вся состоит из жженых кирпичей, но, к сожалению, большая часть их оказалась разбитою; обломками их, при открытии библиотеки, была усеяна почва на два фута в высоту; видно было, что они попадали с верхнего этажа во время пожара. В тοже время, они находились в величайшем беспорядке, который увеличился еще тем, что эти неоцененные сокровища были наложены в корзины без всякого внимания. От того разобрать их содержание представляется делом крайне трудным для ученых исследователей древности.

Интересен рассказ Лейярда о том, как он перевозил открытые им сокровища в Англию.

Когда Лейярд построил громадные роспуски для перевозки этих колоссов и наступил день перевозки их к реке Тигру, по которой эта драгоценная кладь должна была плыть сначала в Багдад, а оттуда в Персидский залив, то общественная жизнь, как будто, приостановилась в Моссуле. Чиновники ушли из своих канцелярий, стражи покинули свои посты, базары опустели, и целая половина населения бросилась к реке, желая взглянуть на такое невиданное для нее зрелище.

Совершенно отделив первого из быков, еще наполовину обложенного землей, Лейярд поставил перед ним широкую деревянную платформу на колесах: потом, удерживая быка в равновесии канатами, приказал четырем кучкам арабов наклонить его на платформу. Момент важный, потому что от успеха этой операции зависело очень многое. Арабы, суетясь, как сумасшедшие, поощряли друг друга к работе адским грохотом барабанов и дудок и дикими звуками припевов, к которым присоединялись еще пронзительные крики женщин. Но в то самое время, когда бык был уже на весу, веревки не выдержали тяжести трех тысяч пудов и лопнули. Арабы попадали на землю и покатились по песку кто направо, кто налево. Воцарилось мертвое молчание. Лейярд уже думал, что статуя разлетелась в дребезги, но, о счастье! она осталась совершенно невредимой. Тогда и арабы пришли в неописанный восторг и от радости, схватившись руками с женщинами, исполнили бешенную народную пляску.

Несколько часов спустя, роспуски медленно подвигались к реке. Триста человек тащили их в самой торжественной обстановке: впереди шла кучка музыкантов, а кругом следовали женщины, испуская вместе с рабочими, неистовые крики. Пространство менее, нежели в полторы версты было пройдено в два дня; наконец после множества случайностей, которые Лейярд одолел благодаря уменью взяться за дело и несокрушимой энергии, он благополучно достиг Тигра, куда затем были подвезены и прочие колоссы. Он поставил их на плоты, употребляемые на этой реке; оригинальное устройство этих плотов, похожее на устройство, придуманное три тысячи лет тому назад ассириянами, одно только и давало возможность выдержать эти громадные глыбы на воде. Будучи построены из бревен, как и у нас, эти плоты держатся на воде при помощи нескольких наполнен- ных воздухом мехов, отчего становится возможною весьма значительная нагрузка. Таким образом Лейярд без затруднений сплавил свои сокровища до Персидского залива, откуда, на особенно приспособленных на этот предмет кораблях, они были, наконец, доставлены в Лондон и помещены в Британском музее. И здесь-то современный посетитель имеет возможность созерцать черты Салманассаров, Сеннахеримов, Асаргаддонов вместе с остатками цивилизации, существовавшей тридцать столетий тому назад.

Что касается до впечатления, какое производили эти чудесные открытия на простодушных туземцев, то послушаем, как упомянутый выше шейх выразил свои чувства по этому предмету. Вот что говорил он Лейярду, скача рядом с ним по направлению к Тигру:

– „Удивительно, удивительно! Истинно нет иного Бога, кроме Бога, и Магомет пророк Его. Но скажи мне, о бей, во имя Всевышнего, что ты будешь делать с этими камнями? Истратить столько тысяч кошельков на подобные вещи!.. Неужели и в самом деле, как ты говоришь, твой народ чрез них увеличит свои познания? Или, как уверяет его степенство, наш кади, ты хочешь перевезти их во дворец своей королевы, которая, с прочими неверными, будет поклоняться этим идолам? Что касается до познаний, то эти изображения, конечно, не научат вас делать лучшие ножи, лучшие ножницы и материи, а между тем только производством этих предметов англичане показывают свою мудрость... Но Бог велик, Бог велик! Вот камни, которые были зарыты в землю со времен святого патриарха Ноя – мир ему! а может быть они были под землей и раньше потопа. Я прожил много лет в здешних местах. Отец мой и отец моего отца разбивали здесь палатки раньше меня, но никогда они не слышали об этих камнях. Вот уже тысяча двести лет, как правоверные поселились в этих землях и, хвала Богу, всякая истинная мудрость была только с ними, и, однако, никто никогда не слышал о дворцах, сокрытых под землей. Но вот, пропутешествовав много дней, приезжает франк, берет палку, чертит одну линию здесь, другую там и говорит: в этом месте должен быть дворец, а в этом вход в него, и он показывает нам то, что в продолжение всей нашей жизни было под нашими ногами, а мы и не догадывались! Дивно, поистине дивно! Как вы узнали об этом: из книг ваших, посредством волшебства или от ваших пророков? Говори, о бей! Поведай мне тайну вашей мудрости!»

В 1852 году Лейярд вернулся в Англию, обремененный сокровищами и почестями, и был заменен другими лицами, заслуживающими величайшего уважения, как ученые и исследователи, таковы: Смит, Раулинсон и армянин Рассам, доныне работающий на месте древней Месопотамии.

Весьма любопытно, что все описанные нами открытия обнаруживали одни только царские дворцы; открыты также остатки одного или двух храмов, но ни одной гробницы и ни одного частного дома не найдено. Из дворцов большая часть были построены царями, имевшими какие-либо отношения к Израилю и упоминаемыми в Библии. Таким образом, в Хорсабаде найден дворец Саргона; в Куюнджике Сеннахерима и Ассурбанипала, основателя знаменитой библиотеки, уже упомянутой нами; в Неби-ІОнусе Раманирари III, одного из предместников Тиглат-Пилесера II, первого из ассирийских царей, упомянутого в Библии; другой дворец Сеннахерима и дворец Ессергаддона; наконец, в Нимруде, на северо-западе дворец Ассурназирпала, предместника Салманассара II, современника Ахава и Ииуя; в центре Тиглат-Пилесера II и на юго-запад Ессергаддона. Несколько южнее Нимруда Рассам открыл два единственные храма, упоминаемые исследователями Ниневии. Оба они находятся в самом жалком состоянии разрушения.

Дворец Саргона в Хорсабаде занимает часть одной из сторон большого квадрата, составлявшего в древности ограду города Дур-Сарукина, который группировался около царского дворца. Когда Плас добрался до этой ограды, построенной из необожженных кирпичей, то он был поражен ее почти невероятными размерами: стена имела в ширину 24 метра, что позволяло ехать по ней рядом семи колесницам. 156 или 170 башен, если считать и те, которые охраняли дворец, возвышались по стене на расстоянии 27 метров одна от другой. Стена поднималась как раз до террасы, на которой воздвигнут был дворец, так что царь со своим штабом мог свободно ездить от одного конца до другого и руководить защитой города. Плас скоро заметил в окружности стены семь более значительных скоплений обломков и догадался, что это должны быть городские ворота. Ширина их была в сорок пять метров. Четверо ворот были очень просты и служили для проезда колесниц, колеи от которых видны еще и теперь, три другие, напротив, были снабжены многочисленными украшениями и в них можно было подниматься только по ступеням. Все семеро ворот возвышались над въездом и выездом посредством насыпей, вследствие чего проезд повышался и понижался с обеих сторон. Таким именно расположением ворот объясняется употребляемое в Библии выражение, когда говорится о воротах в Палестине (постройка их была вообще такая же, как в Месопотамии), что в них „поднимались». Поднимаемся и мы в одни из таких ворот.

У каждого входа мы встречаем пару крылатых тельцов, охраняющих ворота. Над верхней частью прохода возвышается свод. Самый же проход, имеющий в длину 70 метров, дважды пересекается боковыми галереями, также сводчатыми. В этих-то галереях, снабженных диванами, во всей восточной древности, как это делается и поныне в тамошних странах, собирались городские жители, то для заключения гражданских или торговых сделок (Быт.34:20; Руф.4:1), то для отправления правосудия (Втор.21:19; Ам.5:10,15; Зах.8:16), то, наконец, просто чтобы отдохнуть в тени и свежести (Быт.19:1). В одной из этих галерей Плас открыл лестницу, которая, как во всех городских воротах на Востоке, вела в верхнюю горницу (2Цар.18:33), а над этой последней находилась терраса, откуда часовые издали могли наблюдать за окрестностью (2Цар.18:24). Наконец, в самой толще стены, он заметил темное пространство, которое было, по-видимому, темницей при воротах, как указывает пророк Иеремия (20:2).

Пройдем теперь чрез эти ворота и по одной из городских улиц, направление которой еще заметно по местам, подойдем к самому дворцу. Дворец обращен к четырем странам света не сторонами своими, но углами. Таким образом, он, возможно, наименее подвергался действию солнца и ветров, и в тоже время эти углы составляли точные пункты отправления для определения солнечного движения; это было у ассириян единственною мерою для проверки часов дня.

Основания этого дворца, как и всякого другого, находились не под почвой, как у нас, но на почве. Они образовывали террасу, которая во дворце Саргона имела в высоту 40 метров. От такого способа постройки получалась тройная выгода. Прежде всего, это предохраняло дворец от частых наводнений Тигра; затем способ этот давал отличное оборонительное средство от врагов, как по своей вышине, так и по нижней облицовке превосходным камнем (самая масса их составлялась из сырых и жженых кирпичей); наконец, он дозволял дышать воздухом, менее зараженным вредными испарениями долины.

Размеры террасы были громадны, составляя верное изображение столь же громадного могущества, на котором основывалась империя царей ассирийских, по крайней мере, за то время, когда мы видим их в сношениях с библейскими странами. В самом деле, длинные стороны ее имели 541 метр, короткие 344, что составляло поверхность почти в десять десятин и массу кирпичей в сорок с половиною миллионов кубических футов! Сколько работы употреблено только на устройство подобной террасы! И эта работа исполнена без всяких машин, одними лишь человеческими руками! Как было бы это возможно без труда тех тысяч и десятков тысяч военнопленных, которых ежегодно приводили ассирийские завоеватели? Между этими пленниками мы естественно должны представить себе и израильтян десяти колен, отведенных в плен по взятии Самарии (4Цар.16:6). И это не простое предположение. Во дворце Сеннахерима в Куюнджике найдена награвированная плита, на которой эти несчастные гнутся под тяжестью глиняного груза, предназначенного для устройства террасы, и многие из них представляют собою вполне ясный еврейский тип.

Чтобы подняться во дворец, господствующий над этим колоссальным фундаментом, мы имеем два пути. Пойдем сначала по главному подъему, который с северо-восточной стороны возвышается в виде отлогой покатости на протяжении 170 метров. Это почетный подъезд, предназначенный для царских колесниц и для официальных посетителей всякого рода: он ведет прямо к той части дворца, в которой расположены приемные залы. Потом обойдем по всему северному фасаду, следуя вдоль террасы, которая без сомнения была украшена с этой стороны великолепными садами. С нее открывается обширная долина, простирающаяся до самых гор. Таким образом, мы подходим к двум отдельным строениям, о которых считаем нужным упомянуть прежде всего.

Первая из этих построек есть храм или царская молельня, предназначенная исключительно для царского употребления. В подобной именно молельне, составлявшей часть дворца, расположенного в Куюнджике, Сеннахерим, возвратившись в Ассирию, после уничтожения армии его в Палестине, предавался молитве, когда, по свидетельству 4-й книги Царств (19:37), сыновья его Адрамелех и Шарецер убили его мечем.

Дальше, с западной стороны, во всем своем оригинальном величии, высится царская обсерватория, усеченная пирамида, имеющая сорок метров с боку и почти столько же в высоту. Она состояла без сомнения, как много других подобных обсерваторий в Ассирии и Вавилоне, из семи этажей, из которых каждый был посвящен одному из семи планетных божеств и имел особый цвет. Первый этаж, начиная снизу, был черный, второй белый, третий желтый, четвертый синий. Три остальные этажа не существуют, но по аналогии с обсерваториями, описанными Геродотом, они должны были иметь цвета красный, серебряный и золотистый. На самом верху возвышался жертвенник, указывавший на религиозный характер этого здания. Ибо если последнее должно было служить для наблюдения светил, то для того, чтобы читать в них, как в ярких проявлениях божества, и благодаря астрологии, в которой ассиро-вавилоняне были столь искусны, небесные течения, которые чрез каждые две недели сообщались царскому совету и по которым последний принимал часто весьма важные политические решения. Мы знаем даже, что к этому ежедневному наблюдению светил восходит изобретение календаря.

Итак, вот где восседают те, к кому пророк Исаия, возвещая разрушение Вавилона, которого никакое божество остановить уже не может, пророчески отсылает халдеян, возлагающих столь слепое доверие на своих мудрецов: „Пусть же выступят наблюдатели небес, и звездочеты, и предвещатели по новолуниям, и спасут тебя от того, что должно приключиться тебе» (Ис.47:13). Сюда созвал Навуходоносор астрологов для объяснения его снов, которые только Даниил мог ему напомнить и истолковать (Дан.2:2). Здесь, наконец, должны мы себе представить евангельских волхвов, которые, погрузившись в созерцание небесных знамений, увидели пред своими удивленными взорами звезду, которая привела их в Вифлеем.

Вовнутрь Саргонова дворца ведет великолепная двойная лестница, имеющая сто метров в длину, с шириною ступеней в десять метров. Поднявшись наверх, мы видим пред собою тройной портал. По правую и левую сторону трех входов во дворец находятся два крылатых тельца, между которыми стоит человек колоссального роста, в правой руке держащий палицу, a левою поражающий льва. Он представляет собою, без сомнения, первое встречающееся в ассиро-вавилонской истории лицо, Нимрода „сильного зверолова пред Господом» (Быт.10:9). Имя его с достоверностью еще не разобрано в надписях, но месопотамские арабы постоянно упоминают его и один из холмов на юге Ниневии они называют Нимродовым.

Под прямым углом к этим тельцам находятся два другие тельца, поддерживающие косяки двери. Они больше первых, имея в длину четыре метра, a встречались и такие, которые имеют до семи метров; все они высечены из цельного гранита. Интересная особенность их состоит в том, что они имеют не четыре, а пять лап, так что с какой стороны ни смотреть на них, прямо или сбоку, всегда у них видны четыре лапы.

Тельцы эти не были простым архитектурным украшением: они изображали собою гениев-охранителей дворца, имевших своим предназначением, по верованию ассиро-вавилонян не допускать вовнутрь дворца злоумышленников на священную царскую особу. Такое предназначение их тем поразительнее, что по-ассирийски они называются „кирибу», в чем виден след библейского сказания, по которому вход в рай, по изгнании наших прародителей, был охраняем херувимом (Быт.3:24).

По ту сторону портала и внутри дворцовых зал встречаются, кроме крылатых тельцов с человеческой головой, львы, также с человеческой головой и также украшенные огромными крыльями. В других местах поставлены существа с человеческим телом, и с головою орла и опять с большими крыльями. Пророк Иезекииль, будучи изгнан в Месопотамию, без сомнения, видел эти изображения. Поэтому мы имеем право допустить, что эти именно тельцы, львы и орлы, в соединении с человеческими телами, послужили первообразом тех четырех символических живых существ, которые встречаются в видениях этого пророка (Иез.1:10; 10:14) и затем повторяются в Апокалипсисе (4:7). Но это сходство во внешней форме тем более выясняет нам различие по существу, по отношению к религиозной идее. Для ассириян и вавилонян, эти существа были божествами, способными сами по себе покровительствовать верующим в них и обнаруживать присущую им силу. У пророка Иезекииля и в Апокалписисе они представляют, без сомнения, также силы и даже главные силы природы; но они имеют здесь значение всего творения Божия, на коем опирается престол Всевышнего. Таким образом, у язычников они служили выражением идолопоклоннического многобожия, прославляющего силы материи, тогда как у верующих во единого Бога они свидетельствовали о Боге истинном и живом, Творце и верховном Владыке мира. Нельзя при этом не обратить внимания еще на то обстоятельство, что упомянутые у пророка Иезекииля и апостола Иоанна Богослова символы затрудняли многих толковников Библии, в том числе такого ученого мужа, как блаженный Иероним. Сделанные теперь открытия в Ниневии вполне разъясняют смысл этих символов.

Огромный двор окружен многочисленными помещениями, имевшими различное назначение. В одном из них находится кладовая для глиняной посуды, которой найдено такое множество, что вазы, разнообразной величины, оказались вставленными одна в другую. Дальше идет кладовая с железными снарядами, которые были разложены в отличном порядке и так хорошо сохранились, что рабочие Пласа тотчас же употребили их в дело при раскопках. В следующем затем отделении найдены предметы из бронзы, но почти совсем испорченные ярью. Напротив расположены скульптурные мастерские, в которых созидались изображения, предназначенные к увековечению царских подвигов. Наконец, правее находились конюшни, сараи и погреба. В этих последних найдены были сосуды, содержавшие в себе некогда царские напитки; разумеется, содержавшееся в них вино испарилось, но когда случайно они попали под сильный дождь, то из них вышел сильный запах винных паров.

Налево от хозяйственных построек тянется женская половина, в которой жили многочисленные жены Саргона, с еще более многочисленной свитой прислужниц и евнухов. Здесь-то царственные заключенницы вели, сколько роскошную, столько же и смертельно скучную жизнь, развлекаясь только вышиваньем великолепных царских одежд, да интригами, от которых иногда гибли восточные империи. На одном из дворов еще и поныне сохранились две пересекающиеся дорожки из камней в виде диагонали, по которым женщины проходили по двору, не запачкав ног грязью или пылью.

Наконец, направо от тех же построек стоит сераль, заключающий в себе частные покои царя и приемные залы. Здесь обращает на себя внимание та особенность, что частные комнаты отличаются небольшими размерами и простотою убранства, тогда как приемные залы весьма обширны и, вероятно, были роскошно обставлены.

Таких зал три и ширина их небольшая, – всего от десяти до пятнадцати метров, но зато длина громадна – около сорока метров, так что, следуя одна за другой, залы эти соответствуют длине парадного двора, вдоль стены которого они тянутся. Освещение этих зал происходило сверху, или чрез узкие открытия галереи или чрез маленькие окна с колонками, что представлялось возможным потому, что дворец Саргона, в противоположность большей части других ассирийских дворцов, был одноэтажный. Такое расположение окон поддерживало в залах постоянную свежесть и вместе с тем полусвет, не менее благодетельный в этих странах, где солнце ослепительно ярко и жгуче. Во всяком случае, света в них было достаточно, чтобы различать великолепные украшения этих полных величия мест, таинственность которых нарушалась только чудною музыкой, которая раздавалась здесь при прохождении царя.

В этих залах, прежде всего, обращает на себя внимание бревенчатый потолок из драгоценного кедрового дерева, вывезенного завоевателем из лесов Ливана и превосходно обделанных. Затем, грубые плиты, по которым вы теперь ступаете, были обильно покрыты драгоценнейшими вавилонскими коврами, которые, вместе с узорчатыми материями, составляли в древности одни из знаменитейших произведений месопотамской промышленности (Иез.27:24. Нав.7:21). Наконец, вас в особенности поражают бесчисленные барельефы, окаймляющие нижнюю часть стен в высоту от двух до трех метров. В одном только дворце Саргона они занимали длину в две версты и покрывали поверхность в шесть тысяч квадратных метров.

Подобные скульптурные произведения украшали внутренность всех открытых доселе дворцов как в Хорсабаде, так в Куюнджике, Неби-Юнусе и Нимруде. Замечательная вещь: между этими барельефами почти совершенно не встречается таких, которые бы относились к домашней жизни и к обыденным нравам и обычаям ассирийского народа, как это столь часто и столь поучительно мы видим на изображениях древнего Египта. Нет также почти ничего, что знакомило бы нас с промышленными и торговыми занятиями древней Месопотамии. Только в виде исключения, сохранился барельеф, изображающий перевозку на финикийских барках (их легко признать по носовой части в виде лошадиной головы) кедровых бревен, которые перевозились по Чермному морю и Персидскому заливу до Вавилона и Ниневии. Барельеф этот интересен для нас в особенности с библейской точки зрения, потому что он дает нам случай видеть, как перевозились подобные бревна, заказанные для храма Соломонова Хираму (3Цар.5:2–9).

Но самые многочисленные барельефы всех дворцов касаются военных подвигов ассирийских царей.

Ниневийские дворцы вообще и дворец Саргона в частности имеют множество изображений, представляющих различные военные сцены. Прежде всего, мы видим простые изображения грозных ассирийских воинов, столь красноречиво описанных у пророков. Эти воины прекрасно вооруженные, неподдающиеся утомлению, как ветер носились на своих быстрых конях, распространяя ужас на своем пути и своими меткими стрелами посевая смерть между своими противниками. Вот как их описывает пророк Исаия (5:26–29): „И поднимет (Господь) знамя народами дальними и даст знаки живущему на краю земли, и вот он легко и скоро придет. Не будет у него усталого и изнемо- гающего; ни один не задремлет и не заснет, и не снимется пояс с чресл его, и не разорвется ремень у обуви его. Стрелы его заострены, и все луки его натянуты; копыта коней его подобны кремню и колеса его как вихрь. Рев его как рев львицы; он рыкает подобно скимнам и заревет и схватит добычу и унесет и никто не отнимет». Пророк Иеремия со своей стороны говорит (6:22–26): „Вот идет народ от страны северной, и народ великий поднимется от краев земли; держат в руках копье; они жестоки и немилосерды; голос их шумит как море, и несутся на конях, выстроены как один человек, чтобы сразиться с тобою, дочь Сиона... Не выходите в поле и не ходите по дороге, ибо меч неприятелей – ужас со всех сторон». (Сравни также Иер.5:15–17).

В числе военных действий, чаще всего упоминаемых в Библии, находится осада неприятельских городов, для которой ассиро-вавилоняне придумали такие способы, сильнее которых не встречается и у последующих древних народов, не исключая и римлян. Это, прежде всего, валы или насыпи из земли (2Цар.20:15, Иер.6:6; 32:24; Иез.17:17; 21:22), затем осадные башни (Ис.23:13), и, наконец, тараны (Иез.21:22). Все эти осадные средства сгруппированы в двух местах у пророка Иезекииля, у которого они постоянно были пред глазами. В одном месте пророк говорит: „И ты, сын человеческий, возьми себе кирпич и положи его пред собою, и начертай на нем город Иерусалим, и устрой осаду против него, и сделай укрепление против него, и расположи стан против него, и расставь кругом него стенобитные машины и возьми себе железную доску, и поставь ее как бы железную стену между тобою и городом, и обрати на него лицо твое, и он будет в осаде, и осаждай его» (4:1–3). В другом месте: „Устроит (Навуходоносор, царь Вавилонский) против тебя осадные башни, и насыплет против тебя вал и поставит против тебя щиты, и к стенам твоим придвинет стенобитные машины, и башни твои разрушит секирами своими» (26:8–9). Найденные в Саргоновом дворце барельефы сохранили вполне изображения всех этих осадных способов.

К несчастью, одним из свойств, отличавших ассиро-вавилонян в военное время, была неумолимая жестокость к побежденному врагу, который дерзал оказать им сопротивление. Это видно, между прочим, из вышеприведенного текста пророка Иеремия (6:22–26). Нет пыток, которых бы они не придумали, чтобы сделать возможно жестокими страдания побежденных. И они не только не считают для себя позорными эти действия варварской жестокости, но еще цинически хвалятся ими и постоянно изображают их на своих барельефах.

Им недостаточно было подвергать побежденных царей крайнему уничижению, заставляя их повергаться на землю и служить для победителя ступенью, чтобы сесть на коня, или просто наступая им на шеи в знак унижения. Обычай этот впрочем, был общим на Востоке и многие места в Ветхом Завете прямо указывают или намекают на него; напр., в книге Иисуса Навина (10:24) сказано: „Когда вывели царей сих к Иисусу, Иисус призвал всех израильтян и сказал вождям воинов, ходивших с ним: подойдите, наступите ногами вашими на шеи царей сих. Они подошли и наступили ногами на шеи их». В псалме 109-м говорится: „Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня, доколе положу врагов в подножие ног Твоих». Не довольствовались ассиро-вавилоняне и тем, чтобы отсекать головы у своих врагов, приказывая особо назначенным для того писцам записывать количество отсеченных голов. Весьма часто они предавали смерти своих врагов посреди жесто-чайших, неслыханных истязаний; так напр., одних они сажали на заостренный кол, хотя иногда, в ви- дах большого опозорения врага, на кол насаживалось уже мертвое его тело; другим отсекали руки и ноги, оставляя их живыми; с третьих, наконец, с живых сдирали кожу. Изображения всех истязаний и казней сохранились на найденных барельефах.

В числе этих барельефов встречается один изображающий следующую сцену. Пред царем асси- рийским стоят на коленях два пленника; в губы их продето железное кольцо с железным прутом, и царь собственноручно копьем выкалывает несчастным глаза. Действительно, в 4-й книге Царств (25:7) мы читаем, что вавилонский царь Навуходоносор, державшийся таких же военных обычаев, как и ассирияне, собственноручно выколол глаза несчастному царю иудейскому Седекии, который был приведен к нему пленником в Ривлу. С другой стороны, нам известно грозное обращение, сделанное пророком Исаиею к царю ассирийскому Сеннахериму: „За твою дерзость против Меня, – говорит пророк именем Божиим, – и за то, что надмение твое дошло до ушей Моих, Я вложу кольцо Мое в ноздри твои и удила Мои в рот твой, и возвращу тебя назад тою же дорогою, которою ты пришел» (37:29). Пророк Иезекииль также говорит Гогу, царю Скифскому: „Вот Я на тебя, Гог; и поверну тебя, и вложу удила в челюсти твои и выведу тебя и все войско твое» (38:3,4). Сохранившийся барельеф во дворце Саргона вполне подтверждает эти слова двух пророков.

Известно, наконец, что одна из угроз, часто произносимых пророками против непокорного Богу народа, заключалась в том, что он будет отведен в плен ассирийцами и вавилонянами. Не только история подтверждает нам, что эта угроза нередко приводилась в исполнение этими страшными завоевателями, но многие барельефы доказывают, как часто и с какою жестокостью совершалось выселение побежденного народа массами. Несчастные терпели при этом всякого рода лишения, и палки приставников невозбранно ходили по спинам этих невольных переселенцев. Великим счастьем было для них, если они только переменяли свою родину на отдаленные равнины Ассирии и Вавилонии и не входили в состав тех тысяч военнопленных, которых царь употреблял как вьючных животных то для постройки своих пышных дворцов, то для копанья и очистки многочисленных каналов, что было особенно убийственно для их здоровья. Одно исключение допускалось из этого варварского обращения с пленными: женщины пользовались сравнительною снисходительностью завоевателей. Им позволялось вместе с детьми совершать свой долгий и тягостный переход на колесницах, на которых перевозился всякого рода багаж.

В связи с военными сценами, изображенными на стенах ассирийских дворцов, находятся предметы волшебства и гадания. Ассирияне часто прибегали к тому и другому в различного рода обстоятельствах; но они играли особую роль в военных походах, чем и объясняются многие места в Ветхом Завете.

На одном из найденных рисунков изображен царь Саргон, восседающий на троне. Он держит в руке чашу и внимательно рассматривает содержимое в ней. Пред ним стоит евнух, которого легко узнать по безбородому лицу и одутловатому телу и который погружен в созерцание подобной же чаши. Это чаша гадания, которая употреблялась и у египтян, как это мы видим из истории Иосифа: „Не та ли это чаша, из которой пьет господин мой? И он гадает на ней» (Быт.44:5). Будучи наполнена водою, она служила к познанию будущего по тем фигурам, которые изображались на поверхности воды или от солнечного луча, или от маленькой золотой полоски, или наконец, от какого-нибудь драгоценного камня, который бросали в воду.

На других барельефах, в тех же самых залах, несколько раз встречается царь, вооруженный стрелами, которые также служили указанием для принятия тех или других решений в военном отношении. На этот суеверный обычай указывает пророк Иезекииль, в рассказе о том, как поступил ассирийский царь, прибыв к пределам Палестины, чтобы узнать, на какой из двух городов он прежде всего должен сделать нападение, на Равву или на Иерусалим: „Представь себе две дороги, по которым должно идти мечу царя вавилонского... в Равву сынов Аммоновых и в Иудсю, в укрепленный Иерусалим, потому что царь вавилонский остановился на распутье, при начале двух дорог, для гаданий: трясет стрелы», и т. д. (21:19–21). Пророк Осия также намекает на подобное гадание, когда жалуется, что народ, вместо того чтобы вопросить Господа, „вопрошает свое дерево» (Ос.4:12).

Перейдем теперь в залы, посвященные религии, т. е. те, где находятся изображения главных ассиро-вавилонских богов и воздаваемого им поклонения. Мы не замедлим найти здесь многое, что упоминается в Библии.

Вот, например, два идола, упомянутые пророком Исаиею: „Пал Вил, низвергся Нево!» (46:1). Это были два главных вавилонских божества, почитаемые также и в Ассирии: первое из них может быть сравнено с Юпитером, другое с Меркурием, или Зевесом и Ермием, о которых упоминается в Деяниях Апостольских (14:12) при рассказе о пребывании апостолов Павла и Варнавы в Листре, жители которой приняли их за этих самых богов и намеревались принести им жертвы.

На одном из барельефов, Бел или Вил переносится в торжественной процессии вместе с Иста- рою, грозною богинею войны и сладострастия, которая в Ханаане носила несколько измененное наименование Астарты. Этот барельеф как нельзя лучше объясняет возвышенное место в той же 46-й главе пророчества Исаии, где пророк противополагает мертвым богам, которых нужно носить, Бога живого, Который Сам носит народ дома Израилева от утробы матерней (ст. 3 и 4): „Низверглись (боги), пали вместе, не могли защитить носивших».

Вот затем страшный бог войны Нергал, упомянутый в 4 кн. Царств (17:30), половина человека и половина льва, чем ассирияне желали выразить с одной стороны политический ум, руководящий военными походами, с другой – непреодолимую силу, с какой ведутся эти походы. Поразительная особенность: престол Нергала находится в великом городе, именуемом Шуал, который есть ничто иное, как Шеол у евреев, местопребывание умерших, слишком усердно наполнявшееся во время кровопролитных войн.

В другом месте мы видим изображение другого бога, часто упоминаемого в Библии и столь же часто изображаемого на барельефах и упоминаемого в их надписях: это Дагон, который имеет тело человеческое и хвост рыбы. Филистимляне заимствовали это божество у ассиро-вавилонян, и в Ветхом Завете о нем говорится, только когда речь идет о филистимлянах. В храме Дагона, во времена Самуила, они поставили ковчег завета, похитив его у израильтян (1Цар.5:2); у храма Дагона они воткнули отрубленную голову Саула (1Пар.10:10); наконец, в Дагоновом храме Самсон сдвинул с места два средних столба, вследствие чего храм обрушился и задавил всех бывших в нем (Суд.16:30). У ассиро-вавилонян Дагон был олицетворением одного из благодетельнейших божеств, Эа, которое вышло из глубины Персидского залива и научило их предков всем искусствам тогдашнего просвещения.

Много других богов чтилось в Ниневии и Вавилоне; но выше всех было Верховное божество, которое первобытные жители Халдеи, до подразделения их на вавилонян и ассириян, называли Иль или Илу, имя очевидно соответствующее еврейскому Эль, которое изменилось впоследствии в Иегову. Барельеф, изображающий это божество, очень замечателен. Он не представляет собою ни человеческий образ, ни фигуру животного. Символ его изображается кругом, снабженным крыльями, что означает, с одной стороны, высшее совершенство, так как круг есть совершеннейшая геометрическая фигура; с другой – вездеприсутствие, так как крылья с возможною быстротою переносят птицу, куда ей угодно. Это божество так возвышалось над всею тварью, что ассиро-вави- лоняне не знали, каким способом поклонения можно умолить его. Все другие боги были только частью его существа и все вещи, на земле и на небе, произошли от него. Таким образом, здесь, в форме пантеистической, скрывается понятие о первобытном единобожии, т. е. вера в Бога не только Верховного, но и бывшего в начале Единым. Понятие это, как оно выражено на ассирийских барельефах, стало весьма смутным и представляло собою как бы отдаленное, но сделавшееся непонятным, воспоминание о Боге истинном и живом, Которого человек познал в самом начале. Понятие это, однако, сохранялось в продолжение целых столетий эпохи многобожия, пока, наконец, жрецы не начали все яснее и яснее усваивать ее и медленно, хотя и несовершенно, доходили до ве- рования в Бога единого и всемогущего, Творца всех вещей.

Под изображением бога Иль находится древо жизни, о котором говорится во 2 и 3 главах книги Бытия и в 22 главе Апокалипсиса. Факт поучительный: халдеи представляли его не в виде пальмового дерева, которое, однако, есть единственное высокое дерево на юге Месопотамии, где этот народ жил сначала, но в символической форме, ясно напоминающей конусообразные, т. е. всегда зеленеющие деревья, представляющиеся, следовательно, таким растением, в котором жизнь никогда не прерывается. Такое дерево и поныне растет в Армении, этом древнейшем место- пребывании человечества, откуда халдеи впоследствии переселились на юг Вавилонии. Замечательно, что это дерево изображается на барельефах бесконечное множество раз, а это доказывает, что ассиро-вавилоняне в высшей степени дорожили верованием в то, что в общении человека с этим благословенным деревом, оплодотворяемым присутствием верховного Бога, находится неиссякаемый источник всякой истинной жизни.

С тех пор, как гвоздеобразные письмена сделались вполне понятными для ученых, что они могли прочесть на новооткрытых гвоздеобразных таблицах? Можно сказать: произведения всех известных древним знаний, как в этом мы сейчас убедимся.

Прежде всего, они нашли тут произведения, касающиеся самого языка древних. Эти произведения до такой степени драгоценны, что без них наши ученые никогда не добились бы до понимания тех письмен, в которых выражен этот язык. Таковы, например, грамматики, настолько просто изложенные, что, несомненно, они служили руководствами в ассиро-вавилонских школах. И поэтому поводу любопытно указать на открытие таблицы, на которой один из учеников начал писать задачку; с тех пор прошло двадцать пять столетий, и вот наши ассириологи, за отсутствием ниневийского учителя, имели возможность поправить неопытному мальчугану отдаленнейшей древности сде- ланные им ошибки! Затем идут азбуки, в которых трудные слова поясняются более употребительными выражениями. Наконец словари, объясняющие устаревшие слова аккадийского наречия более современными, т. е. ассирийскими выражениями, точь-в-точь как у нас славянские выражения поясняются русскими словами.

С подобными пособиями можно было приступить к разъяснению всех трудностей языка, и в частности того наречия, на котором говорили в первобытные времена в Халдее и на котором написано множество важнейших памятников древней литературы. Можно было даже разобрать технические выражения, употреблявшиеся в гражданских и административных сообщениях и сделках, и сообщающих крайне любопытные сведения о частной жизни ассиро-вавилонян. Таким образом, были найдены и разобраны торговые и судебные документы, в значительном числе извле- ченные из двух общественных библиотек Ниневии и Сефарваима. Вот контракты о покупке и продаже домов или невольников; все они снабжены печатью договаривавшихся сторон и только за неимением печати тремя знаками, сделанными ногтем. Вот условия по ссудам, доказывающие, что и тогда уже были ростовщики, потому что встречаются займы, по которым взято 25%. Затем – завещания, составленные вполне по форме, или решения по тяжбам между частными лицами. Под одним из этих решений помещена весьма знаменательная формула, значение которой годится, пожалуй, не для одних только ассириян: „Если кто не послушается своей совести, то судья не послушается и его права». Вот, наконец, настоящие чеки или переводные приказы, одни из которых подписаны торговым домом „Егиби и братья». Это слово Егиби должно быть ничто иное, как халдейское произношение имени Иаков, другими словами еврейского семейства, поселившегося в Вавилоне после пленения. Значит, и тогда уже были еврейские банкиры!

И все эти документы написаны на кирпичах; контракты, в частности, являются пред нами в двух экземплярах, причем текст, вырезанный на кирпиче, величиной и формой похожем на плитку мыла, воспроизведен на обертке или футляре, также глиняном. Так как подлинный текст был завернут в копию с него, то, естественно, только копия и могла читаться; но если бы она почему-нибудь была заподозрена в неправильности, то достаточно было разбить обертку, под которой и можно было отыскать подлинный текст контракта.

Далее, идут многочисленные таблицы, на которых отмечены научные познания ассиро-вавилонян. Так, естественные науки – зоология, ботаника, минералогия, излагаются во множестве таблиц ниневийской библиотеки. Но как первобытен способ изложения этих наук и как произвольны классификации! Например: к одному и тому же семейству причисляются волки, собаки и львы, потому что все они плотоядные животные. В классе птиц, те из них, у которых быстрый полет, отличаются от птиц морских или болотных. Насекомые распределены по тому, нападают ли они на растения или животных, на одежды или лес. Прозябания распределены по приносимой ими практической пользе; тоже и относительно минералов. Несмотря на все это, очень важно отметить здесь попытку установить семейства, роды и виды, т. е. чисто научное направление, хотя и в первобытных, но вполне действительных его начатках.

Но более всего ассиро-вавилоняне занимались тою отраслью знаний, которая имела своим предметом светила; делалось это, однако, не в тех видах, чтобы создать науку астрономии, явившуюся лишь гораздо позже, а чтобы читать по звездам судьбы народа, или найти в них указания на образ действий, какого должны были держаться частные лица в различных обстоятельствах жизни; другими словами – чтобы выработать науку астрологии, с которою в тесной связи находилась наука магии. Поистине неисчислимо количество таблиц, трактующих об этом двояком предмете, и, пробегая их, почти приходишь в ужас при мысли о том подавляющем рабстве, в котором непрерывное и до мелочей доходящее соблюдение правил астрологии и магии держало наилучшие умы этих двух народов.

Старание угадать по звездам судьбы народов не мешало, однако, халдейским и ассирийским царям держаться не одних только указаний астрологии в их общей политике или в военных походах, а столь же часто, особенно в этом последнем случае, обращаться к военным советам. Свидетельством этого служат дошедшие до нас военные депеши и в особенности исторические документы, которые или в форме рассказов, отмеченных на таблицах и цилиндрах, или в виде надписей на дворцовых стенах и фигурах волов, встречаются везде в большом изобилии, a вместе с географическими документами, которых так много открыто, дают нам указания на то, как понимали мир ассиро-вавилоняне и как они относились к его обитателям.

А какой переворот открытие этих документов произвело в современном изложении истории двух месопотамских народов! Учебники наши до последнего времени хорошо знали только трех лиц: Нина, жену его Семирамиду и Сарданапала. Теперь нам известно, что первые два никогда не существовали; что же касается до третьего, то хотя некоторые относящиеся к нему черты остаются строго историческими, но в действительности этот последний ассирийский царь, настоящее имя которого было Ассур-Эдил-Илани, далеко не походил на сладострастного празднолюбца, каким нам его представляли. Вместо этих жиденьких и фантастических рассказов прежнего времени, какую богатую и великолепную историю раскрыли нам гвоздеобразные надписи! Нам бы пришлось надолго остановиться на их содержании; но мы выделим из них несколько фактов, особенно интересных с той точки зрения, которая проливает совершенно новый свет на многие части истории древнего Израиля.

Книга Бытия, излагая историю праотца Авраама, вставляет в ХІV главу эпизод, в котором повествуется о том, что Кедор-Лаомер, царь еламский, в союзе с четырьмя другими царями Вавилонии и других стран, совершил нашествие на страну царей Содома и Гоморры, которых он подчинил своей власти. Рассказ этот, который отрицатели считали чистейшим мифом, теперь вполне подтверждается клинообразными надписями. Они сообщают нам о существовании, в XXV столетии до P. X., нескольких еламских царей, из которых один называется Кедор-Мабук, другой Кедор-Накунди. Сходство этих имен с именем Кедор-Лаомера очевидно заставляет допустить, что этот последний принадлежит к той же династии.³ В 2280 г., т. е. за 1635 лет до ассирийского царя, указывающего прямо на этот год в своей летописи, эти еламские цари вторглись в Вавилонию и сделали царя ее своим данником, покорив своей власти царей многих других соседних стран. С помощью этих данников, они распространили свои завоевания до Средиземного моря, объявив себя верховными повелителями всех стран, расположенных между морем и Халдеей, следовательно, и страны Содома и Гоморры. Вместе с тем, вслед за историческою достоверностью XIV главы книги Бытия, определенно указывается и самое время, когда жил Авраам, который, как мы знаем, был непосредственным участником в походе еламских царей, оказав помощь взятому ими в плен племяннику своему Лоту. Впрочем, время это, упадающее, как мы узнаем теперь, на ХХШ век до P. X., давно уже помещалось историками около XX века.

Даже самый выход патриарха из Ура халдейского объясняется теперь исторически. Нашествие еламитов в эту последнюю страну имело последствием общий исход обитавших здесь потомков Сима, к которым еламиты были особенно враждебны, почему является вполне естественным, что и потомок Сима Авраам должен был принять в этом исходе участие, со всем своим семейством. Что касается до его божественного призвания, независимо от политических событий, то мы знаем, что оно было объявлено ему в Харране (см. Быт. гл. 12).

Переступим теперь через несколько веков. В течение этого времени, империя вавилонская, заменившая владычество еламитов, сама должна была уступить место той империи, которая, начиная с XVII столетия до P. X., разрослась в стране ассирийской. В продолжение всей эпохи Судей Израилевых, идет преемственный ряд царей-завоевателей в этой последней стране, так что один из них, Тиглат-Пилесер I, простер во время Самуила свое победоносное оружие до самого Тира, причем ограничился тем, что захватил только северную границу Ханаана. С течением времени и империя ассирийская в свою очередь также начинает склоняться к упадку и во главе ее, в течение довольно долгого времени, стоит целый ряд царей совершенно бессильных. В настоящее время, благодаря сравнению, которое мы имеем возможность сделать между хронологическими данными царств ассирийского и израильского, для нас становится очевидным, что Давид, ободряемый подобным же упадком, совершившимся в Египте, мог распространить свою власть до Евфрата и что в продолжение всего царствования Соломона, эти отдаленные пределы его царства ни разу не были потревожены ассириянами.

Понятен для нас тот возрастающий интерес, с которым ассириологи постепенно разбирали в ниневийскнх надписях столь хорошо нам известные по Библии имена израильских царей, каковы Амврий, Ииуй, Ахав и Менаим, и царей иудейских, каковы Ахаз, Езекия и Манассия. В летописях царей ассирийских всегда и везде ученые находили подтверждение сообщаемых Св. Писанием подробностей об отношениях иудейского народа к этим последним царям. В то же время, летописи эти до такой степени пополняют библейские данные, что теперь пролить новый и в высшей степени поучительный свет на гораздо большее, нежели можно судить по Библии, развитие той бедственной политики союзов, в которую все более и более вовлекался постоянно терявший веру мятежный народ Божий, вопреки многим предостережениям пророков, неустанно старавшихся вернуть его к единственно действенному союзу с Иеговой, его всесильным покровителем. Таким образом, Салманассар II, Тиглат-Пилесер II, Салманассар IV, Сеннахериб и Есаргаддон, все эти ассирийские цари, имевшие дело с Израилем, являются теперь неотразимыми свидетелями, в подробных отчетах о своих многочисленных походах в Сирию и Палестину подтверждающими тот драгоценный факт, что Священное Писание верно истине в самомалейших исторических указаниях и вполне заслуживает того, чтобы и наука светской истории смотрела на него, как на документ величайшей ценности. Впрочем, все серьезные и беспристрастные историки, занимающиеся Ассириею и Вавилониею, все больше и больше усваивают такой именно взгляд на Библию.

С другой стороны, те же самые надписи дают нам возможность, лучше, чем прежде, засвидетельствовать, с какой удивительной точностью библейские пророчества исполнились, когда, говоря, например, об Ассирии, они возвещали, что Ассирия, быв некогда жезлом, которым Господь должен был поразить народ Свой, сама будет впоследствии разрушена и уничтожена.

Все ассирийские цари, в своих надписях, наперерыв приписывают свои успехи богам и с таким благочестивым чувством воздают им хвалу, что для нас вполне ясен дух этого народа, в одно и то же время религиозного и неумолимо жестокого в военное время. Они не знали, что есть Бог, которого всемогущество сильнее всех их богов, и что Он один даровал им все эти победы; когда же они стали злоупотреблять своею властью, то Он показал им, что Он точно также силен для низложения их, как и для возвышения. Ибо Господь не есть только Бог Израиля, но Владыка всех народов, Решитель судеб и Судия всех их деяний и поступков. Дабы показать это Ассирии, в один из тех критических моментов, которые, хотя не более одного или двух раз, встречаются в истории каждого народа, Бог обратился с торжественным и поистине небывалым призывом к всенародному смирению. Летописи Ассирии теперь достаточно нам знакомы, чтобы видеть, между прочим, что после царствования Салманассара II и трех его преемников, о которых библейская история не упоминает, народ этот постигло новое падение, подобное тому, какому он подвергся во времена Давида и Соломона. Именно тогда, т. е. около конца девятого века до P. X., по общему, если не единогласному мнению ассириологов, пророк Иона должен был отправиться в Ниневию с проповедью покаяния. Он был выслушан, потому что в это время империя чувствовала себя настолько слабою, что, вместе со своим царем, понимала причину своей слабости, видела, что эта слабость есть дело суда божественного, а на призыв пророка посмотрела, как на торжественное предостережение для грядущей судьбы ассирийского народа. Но покаяние продолжалось лишь до тех пор, пока империя страдала немощью, т. е. до захвата престола Фулом, принявшим тотчас по вступлении на царство имя Тиглат-Пилесера II. Начиная с этого царствования, завоевания не только возобновились, но беспрестанно расширялись при Салманассаре IV и Саргоне II, а гордость и жестокость похитителей перешла всякие границы.

Это громадное надмение властью, которую новая династия считала неограниченною, достигло своей высшей точки в лице Сеннахериба. Этот царь относится с величайшим презрением не только к народам, но и к их богам, и в особенности к Богу Израиля. От имени Сеннахериба, его „Рабсак» или первый министр обращается к иерусалимскому народу со следующими словами, оскорбительными, прежде всего, для Самого Иеговы: „Да не обольщает вас Езекия, говоря: Господь спасет нас. Спасли ли боги народов, каждый свою землю от руки царя ассирийского? Где боги Емафа и Арпада? Где боги Сепарваима? Спасли ли они Самарию от руки моей? Который из всех богов земель сих спас землю свою от руки моей? Так неужели спасет Господь Иерусалим от руки моей?» (Ис.36:18–20). Поэтому-то Езекия, прежде всего, смотрит на вызов, посланный в письме царя ассирийского, как на вызов Самому Богу. В молитве к Господу он произносит следующие слова: „Господи Саваоф, Боже Израилев, сидящий на херувимах! Ты один – Бог всех царств земли; Ты сотворил небо и землю. Приклони, Господи, ухо Твое и услышь; открой, Господи, очи Твои и воззри, и услышь слова Сеннахериба, который послал поносить Тебя, Бога живого. Правда, о Господи, цари ассирийские опустошили все страны и земли их и побросали богов их в огонь; но это были не боги, a изделие рук человеческих, потому и истребили их» (37:16–19).

И Сам· Господь признал поведение Сеннахериба оскорблением для Себя; посему Он вещает ему устами пророка Исаии, следующие грозные слова: „Кого ты порицал и поносил? и на кого возвысил голос, и поднял так высоко глаза твои? На Святого Израилева!.. За твою дерзость против Меня и за то, что надмение твое дошло до ушей Моих, Я вложу кольцо Мое в ноздри твои и удила Мои в рот твой, и возвращу тебя назад тою же дорогою, которою ты пришел» (ст. 23 и 29).

С этого момента приговор разрушения произнесен над ассирийской империей. Приговор этот должен, прежде всего, пасть на самого Сеннахериба, а окончательно исполнение его совершиться через столетие. Из Библии мы знаем, что уничтожение ассирийской армии под стенами Иерусалима совершилось накануне того самого дня, когда завоеватель решил взять приступом этот город (ст. 36). Кроме того, мы обладаем теперь собственным рассказом ниневийского властителя, и этот драгоценный документ, как мы увидим в следующей главе, вполне, хотя и косвенным образом, подтверждает библейское повествование.

В библиотеке Ассурбанипала найдена таблица, на которой Сеннахериб рассказывает о своих походах в Палестину. Перечислив взятие всевозможных городов и покорение множества царей, он продолжает так:

„Что касается до Езекии, царя иудейского, который не подчинился моему игу, я отнял у него сорок шесть запертых городов, равно как бесчисленное множество крепостей и местечек, взяв их приступом при помощи всякого рода военных орудий. Я увел, в виде добычи, 200,150 мужчин и женщин, больших и малых, лошадей, мулов, ослов, верблюдов, быков и овец – без числа. Сам он был заперт в своей столице Иерусалиме, как птица в клетке, и башни, воздвигнутые вокруг города, воспрепятствовали ему выйти в главные городские ворота... И его, Езекию обуял сильный страх пред моим владычеством... Он уплатил мне дань, состоявшую из 30 золотых и 800 серебряных талантов,⁴ рубинов и других драгоценных камней, ложа из слоновой кости, кож и клыков слона, драгоценного дерева всякого рода, богатых сокровищ, дочерей своих и дворцовых женщин, слуг и служанок: все это прислал он мне в Ниневию, местопребывание моей верховной власти».

Но замечательно, что о взятии Иерусалима, составлявшем его единственную цель, он вовсе не упоминает, не делает даже ни одного намека о стрелах, пущенных в город! Значит, если он, упомянув об обложении Иерусалима, говорит о дани, которую уплатил ему Езекия и которая как будто заставляет предполагать падение иудейской столицы, то эта дань является здесь не больше как передержкою при редактировании надписи. Этот своего рода „бюллетень великой армии», как у Наполеона, не мог, конечно, рассказывать о том страшном поражении, которое потерпела армия Сеннахериба под стенами Иерусалима. С другой стороны, царь и не мог лгать до такой степени, чтобы утверждать, что он взял город. Дань, которую Езекия, в минуту слабости, послал ему „до» обложения города, как об этом повествуется в Св. Писании (4Цар.18:13–16 и далее), Сеннахериб помещает „после» обложения, и таким образом честь завоевателя спасена! Но напрасно он трудится: не имея даже надобности сопоставлять его рассказ с повествованием Библии, неудачу его под Иерусалимом легко прочесть между строками его собственной реляции; он не может ни отрицать его, ни даже совершенно скрыть. Нам же очень хорошо известно, что причина этой колоссальной неудачи была божественная и чудесная.

Однако недостаточно было подвергнуть Ассирию столь страшному наказанию за ее нечестивую гордость. Нужно еще было со всею ясностью показать, что грозная кара исходила от Господа и что все удары посылались праведным Мздовоздаятелем, которому отныне угодно было поразить ниневийскую империю до полного ее разрушения. И это указание совершилось таким именно образом, что оно было поистине достойно Того, Кто один знает заранее и издали располагает все события. Бог воздвиг трех пророков, на которых возложен был долг предсказать разрушение Ассирии и все они сделали это тогда, когда, по всем видимостям, Ассирия была на вершине своего могущества.

Прежде всего, пророк Исаия возглашает от имени Господа и в ту минуту, когда армия Сеннахериба обложила Иерусалим и когда, казалось, все для него погибло, следующие знаменательные слова: „Разве не слышал ты, что Я издавна сделал это, a ныне выполнил тем, что ты опустошаешь крепкие города, превращая их в груды развалин?.. Сядешь ли ты, выйдешь ли, войдешь ли, Я знаю все, знаю и дерзость твою против Меня» (37:26–28). И пророк прибавляет, что поскольку Сеннахериб неистовствует против Господа, Господь возвратит его назад самым унизительным для него образом. Мало того, в ряду других пророчеств, Исаия возвещает, за целое столетие до события, замену ассирийского царства вавилонским, которое в его время было унижено до последней степени, сто же лет спустя, при Набопалассаре, действительно разрушило Ниневию.

Далее, пророк Софония, за тридцать лет до разрушения, также возвещает о нем, и это в царство- вание всемогущего Ассурбанипала!

Наконец, еще до Софонии, за шестьдесят лет до разрушения, пророк Наум не только в свою очередь возвышает голос против Ниневии, но и делает это в тот момент, когда Есаргаддон, отец Ассурбанипала, только что разрушил царство египетское и поверг к ногам своим всех своих врагов. В это-то именно время Наум возвещает разрушение Ниневии, и притом в таких точных выражениях, что когда оно совершилось, то всякий должен был, в поразительном согласии пророчества с обстоятельствами, при которых разрушение совершилось, видеть исполнение воли Всемогущего Бога, Коего Наум был служителем.

Действительно, несмотря на все внешние успехи, Ассурбанипал завещал своему сыну Ассур-Едил-Илани, или известному по истории Сарданапалу, такое царство, в котором все элементы распадения были уже налицо. Едва Ассурбанипал умер, как постепенно все государства, покоренные ассириянами или превращенные ими в данников, чрез пролитие целых потоков крови, возмутились. Скоро у Ассур-Едил-Илани остался один только город Ниневия, против которого не замедлили выступить цари Набопалассар вавилонский и Киаксар мидийский. Но мужественный властитель Ассирии, решившись отдать свою столицу и корону не иначе как в последней крайности, расчиты- вал в особенности на одно древнее пророчество, по которому Ниневия должна была пасть только в таком случае, если река Тигр, сделается его врагом. Но Тигр был так великолепно огражден плотинами, городские стены со стороны реки были так крепки, а террасы дворца так высоки, что в этом отношении, по-видимому, нечего было опасаться. И вот в ту минуту, когда мидяне и вавилоняне выступают против Ниневии, Тигр выступает из берегов с такою силою, что прорывает все плотины, низвергает городские стены и подмывает дворцовые террасы. Тогда, но только тогда, Ассур-Едил-Илани теряет мужество, так как теперь для него ясно, что сами боги восстали против него, и Он сожигает себя с женами и всеми своими сокровищами посреди дворца. Тогда Киаксару и Набопалассару уже не было труда завладеть городом, и они сожгли его дотла; и вот теперь, восемьдесят столетий спустя, исследователи Ниневии везде находят следы этого пожара.

Послушаем теперь, что говорит пророк Наум. Вот, прежде всего, в каких выражениях, за шесть- десят лет до события, как мы уже сказали выше, возвещает он наступление мидян и вавилонян, солдаты которых носили такие же красные одежды, как и ассирийские воины, как это доказывается сохранившимися остатками цветных барельефов: „Поднимается на тебя разрушитель... Щит героев его красен; воины его в одеждах багряных... Горе городу кровей; не прекращается в нем грабительство... Разорена Ниневия» (2:1,3; 3:7). Пророк видит также, что, разграбив город, враги разрушат его огнем: „Пожрете тебя огонь... огонь пожрете запоры твои... и я сожгу в дыму колесницы твои» (3:13,15; 2:13). Ему, наконец, известно, что воды Тигра низвергнут город и при- ведут его к сдаче неприятелю: „Всепоглощающим наводнением Господь разрушит до основания Ниневию»... и далее: „Речные ворота отворяются, и дворец разрушается» (1:8; 2:6).

Итак, все эти пророчества поразительным образом исполнились, и что же раскрыло их исполнение, как не обретение ассиро-вавилонских таблиц, так ясно говорящих нам об этом великом событии? Что подтверждает пророчества Исаии, Наума, Софонии и повествования исторических книг Ветхого Завета, относящиеся к ассириянам и вавилонянам, как не результаты ниневийских раскопок?

Наш век высоко ставит фактическую сторону всякого вопроса, и он совершенно прав. Но когда ему предлагаются такие факты, которые на пространстве трех тысяч лет, с полным беспристрастием, не перестают подтверждать Св. Писание, то неужели он станет отвергать их только потому, что иначе ему пришлось бы принять поистине чудесную точность Слова Божия, a следовательно доверять ему, как оно того заслуживает? Но тогда это было бы преднамеренным недоверием, не имеющим ничего общего не только с добросовестностью, но и со всякого рода научными притязаниями. Ибо свойство истинного ученого заключается в том, что когда факты должным образом установлены, он с полным беспристрастием преклоняется пред истиной.

Мы перейдем теперь к поэтическим и религиозным произведениям ассиро-вавилонян.

Из произведений ассиро-вавилонской поэзии сохранились в клинообразном начертании и разобраны пока отрывки из большой поэмы, разделенной на двенадцать песней, по числу знаков зодиака, и изложенной на двенадцати больших глиняных плитах, по крайней мере, насколько можно судить по числу найденных обломков. Сущность этой поэмы, представляющей собою самую древнюю из когда-либо существовавших эпических поэм, заключается в следующем.

Два божества: Думузи (у пророка Иезекииля, 8:14, Фаммуз, а у греков Адонис) и жена его Истара (у хананеев и в Библии Астарта, богиня плодоносящей любви) царствовали в южной Халдее, или стране Сумер, столицею которой был Ерех. По смерти Думузи, еламиты овладевают царством и низлагают его вдову царицу. Это был зверолов, известный своею силою (он задушил, например, льва своими руками, что неоднократно изображено на барельефах, украшавших вход в ассирийские дворцы). Имя его ассирологи читают пока Издубар, но, вероятно, это никто иной, как библейский Нимрод (Намруту, Быт.10:9).

Он вступает в союз с провидцем Еабани, и они вместе достигают низвержения еламитского владычества. Благодарный народ возводит Издубара на престол, и Истара, пылая любовью к освободителю, предлагает ему свою руку. Герой отвергает это предложение и тем, навлекши на себя гнев богини, вынужден защищать свою жизнь против разъяренного вола, которого небесный бог выпустил на него, по просьбе Истары, и которого Издубар убивает при помощи Еабани и отряда воинов. Тогда Истара решает сойти в жилище мертвых и попытаться восстановить грозные силы его против Издубара. Эпизод этот крайне интересен. Истара проходит чрез семь адских врат, но при входе в каждые из них она вынуждена оставить одну из своих одежд, пока, наконец, совершенно обнаженною и в крайнем смущении от стыда, она предстает пред Нинкигалою, царицею жилища мертвых, которая с наслаждением подвергает свою соперницу, богиню любви и жизни, всевозмож-ным унижениям. Но вскоре отсутствие Истары отзывается тяжелыми последствиями на земле: всякое рождение и всякие радости прекращаются, и боги спешат обратиться с мольбой к Нинкигале возвратить им Истару, и Нинкигала снисходит к этой мольбе, но отказывает Истаре в какой бы то ни было помощи против Издубара. Наконец, Истара добивается того, что небесный бог поражает ее врага злокачественным нарывом, и это испытание тем для него тяжелее, что, вместе с тем, друг его Еабани поражен насильственною смертью. Чтобы исцелиться от нарыва, Издубар решается идти на розыск деда своего Хассисадры, который, в воздаяние за свое благочестие, был взят в жилище богов. Ниже мы увидим, что Хассисадра соответствует праотцу Ною, с которым халдейская легенда слила воедино библейского Еноха. Издубар узнает, что дед его живет по ту сторону Персидского залива, в баснословной земле блаженных, и, действительно, находит его. Здесь он слышит рассказ Хассисадры о всемирном потопе, который мы приведем в своем месте. Издубар возвращается от Хассисадры исцеленным и направляется в страну Сумер, чтобы оплакивать Еабани. Последний, после своей смерти, не мог быть принят в жилище мертвых. Ему уготован лучший жребий: по повелению богов, он переносится в жилище избранных, в котором обитает Хассисадра.

Из предыдущего видно, что религиозный элемент преобладает в чудесной истории Издубара. Это приводит нас к изучению религиозных понятий ассириян, которые сами заимствовали их от халдеев. В Халдее, впрочем, скрываются начатки всех главных элементов, составляющих основу собирательной жизни людей: происхождение народностей, языков, религий и всей письменности, касающейся этих вопросов.

Нельзя не заметить, что религиозные идеи халдеев так многообразны и сложны, что нет возможности представить их здесь в полной картине: поэтому мы ограничимся указанием на наиболее выдающиеся стороны в их религиозных учениях.

Мы уже говорили о весьма замечательных, хотя еще довольно смутных следах верования в верховное божество в некоторых произведениях их письменности. Эти остатки первобытного единобожия, с течением времени, уступив место не только все более и более развивающемуся многобожию, но и настоящему пантеизму (всебожию), превращавшему в божества все явления природы, божества чаще всего грозные, каковыми являются, в особенности в южной Халдее, многочисленные естественные явления, жертвою которых были ее древние обитатели. Вследствие этого, у них явилось нечто вроде религиозного страха, постепенно вызвавшего поистине ужасное развитие магии и колдовства, помощью которых они старались предупредить гнев зловредных богов и приобресть помощь со стороны божеств милостивых. Отсюда произошла обильная литература волшебных заклинаний и чар.

Приводим два образчика таких заклинаний. Первый из них относится к злым духам, второй к злокачественным болезням и злым людям.

I. Их семь, их семь! Семь их в безднах океана, сем их – разрушителей неба.

Они вышли из бездн океана, из самых потаенных мест.

Они не самцы и не самки. Они распростираются как цепи (по путям людей). У них нет жен, они не порождают детей. Они не знают ни почтения, ни благотворительности; не снисходят на мольбы и прошения.

Это гады, вышедшие из горы; враги (верховного божества земли) Еа; орудия гнева богов. Это нарушители мира прохожих; они разлеглись по дорогам.

Враги, враги! Их семь, их семь, их семь раз семь!

Небесный дух, да будут они закляты! Земной дух, да будут они закляты!

II. Чума и горячка, опустошающие страну; злой демон, злой алал, злой гигим, злой человек, дурной глаз, злой язык.

Чтобы они не касались меня, никогда не причиняли мне зла, никогда не гнались по моим следам, не входили в мой дом и не пробегали по моему составу.

Закляни их, земной дух; закляни их, дух небесный!

Дух Бела⁵ царя этой страны, закляни их!

Дух Бслиты,⁶ царицы этой страны, закляни их!

Дух Адара,⁷, могучего борца Бела, закляни их!

Дух Ново,⁸ великого вестника Бела, закляни их!

Дух Сина,⁹ первородного от Бела, закляни их!

Дух Истары, властительницы небесных воинств, закляни их!

Дух Риммона,¹⁰ царя, глаз которого благодетелен, закляни их!

Дух Солнца, царя правды, закляни их!

Духи земных архангелов, великих богов, закляни их!

Несмотря на грубые суеверия, застилавшие умственный кругозор народных масс, в Ассиро-Вавилонии все-таки сохранялись элементы более чистой религиозности, которые тщательно поддерживались в жреческих школах. Многие клинообразные надписи представляют на то поразительные доказательства. Так, раздвояя верховного бога Иль или Илу, жители покланялись Белу, творцу всех вещей, и Эа, бодрствующему над людьми провидению. При этом мы узнаем, что между Эа и людьми, в понятиях древних, существовал посредник, который является самой симпатичной фигурой в халдейском пантеоне и который, подобно Эа, не выражается никаким материальным символом. Ему покланялись под именем Силик-Мулухи (буквально: устрояющий всякое благо между людьми) и Меродаха или Мерудука. Он всегда благорасположен к людям, как и сам Эа, отец его. Всякий раз, когда он видит, что люди страдают, он приближается к Эа и умоляет его прийти к ним на помощь. Ему одному ведомы тайны отца, и отец открывает, или лучше, сообщает ему неизреченное „Имя», силу неодолимую, пред которою должно преклониться, по буквальному халдейскому выражению, „все, что находится на небе, на земле и под землею» и при помощи которой сын торжествует над всеми силами, враждебными к людям. Не слышится ли в этом как будто предчувствие того, что раскрыло впоследствии Евангелие? Силик-Мулухи не напоминает ли собою, за три тысячи лет до явления в мир Христа Спасителя, дивное лицо Сына Бога живого, именем Которого спасутся верующие в Него (сравн. Деян.4:12)? И как много встречается гимнов, в которых благочестивые ассиро-вавилоняне в пламенных молитвах призывали этого посредника!

Вообще, религиозное чувство было чрезвычайно развито у этих народов. Но весьма замечательно то обстоятельство, что богопочтение их носит на себе существенный отпечаток внешнего формализма и не производит никакого видимого действия на нравственную сторону людей. Вот почему понятие о воздаянии за добрые или худые дела, выражающемся в наказаниях и наградах в настоящей жизни, не простирается за пределы земного существования. Добрые и злые одинаково удаляются в жилище мертвых и подвергаются одинаковому для всех жребию. Несмотря на это, мысль о воскресении мертвых не была чужда этим народам, потому что в глубине шуала (шеол у евреев, т. е. жилище мертвых) существует, верили они, сокрытая вода жизни, возвращающая к земному существованию всех тех, кому удастся испить ее.

Одно только исключение должно быть сделано в том, что сказано выше об отсутствии нравственной идеи в религиозных песнопениях ассиро-вавилонян. Исключение это тем замечательнее, что оно не только составляет особенность этих двух народов, но с великой силою обнаруживает то, что лежит в самой глубине человеческой совести: живейшее чувство греховности и муки, порождаемые нарушением воли божественной. Мы говорим о целом ряде покаянных песнопений или псалмов (большею частью богослужебного характера), созданных за двадцать пять веков до Рождества Христова и за несколько столетий до праотца Авраама. Некоторые из них проникнуты глубоким чувством и доказывают, что, даже не имея еще божественного откровения, сердце человеческое всегда ощущало близость Верховного Существа и могущественное воздействие на себя силы Божией.

Приведем несколько примеров таких песнопений:

Строфа I. Господи, да умирится сильный гнев Твоего сердца; да умирится Бог, которого я не ведаю; да умирится богиня мать, которую я не ведаю; да умирится Бог, который ведает неведомое; да умирится богиня мать, которая ведает неведомое.

Антистрофа I. Да умирится сердце Бога моего; да умирится сердце моей богини матери; да умирятся мой Бог и моя богиня мать; да умирится прогневавшийся на меня Бог; да умирится прогневавшаяся на меня богиня мать!

Строфа II. Мы преступили... Мы преступили...¹¹

Антистрофа II. Благодетельное имя Бога моего... Благодетельное имя богини матери моей... Благодетельное имя Бога, который ведает неведомое... Благодетельное имя богини матери, которая ведает неведомое...

Строфа III. Я вкушаю яства (гнева), я пью воды (горести); сам того не зная, я питаюсь нарушением законов Бога моего; сам того не ведая, я хожу в неповиновении моей богине матери. ·

Антистрофа III. Господи, чрезмерны мои заблуждения, чрезмерны мои грехи (то же повторяется четыре раза при обращении к Богу и к богине матери, ведающих неведомое).

Строфа IV. Я впадаю в заблуждения, не ведая того; я творю грехи, нe ведая того; я питаюсь нарушением законов и хожу в преслушании, сам того не зная.

Антистрофа IV. Лицо Господа, во гневе сердца Его, воспламенилось против меня; Бог, в ярости сердца Своего, удручил меня; богиня мать, разгневавшись на меня, горько смущает меня; Бог, ведающий неведомое, утесняет меня; богиня мать, ведающая неведомое, истощает меня.

Строфа V. Я повержен и никто не простирает руки ко мне; я молчу, проливая слезы, и никто не берет меня за руку; я вопию, и никто не слышит меня; я истощен, я томлюсь, и никто не освобождает меня.

Антистрофа V. Я приближаюсь к Богу, который милует, и исторгаю пламенные рыдания; я приближаюсь к Богу, ведающему неведомое; я целую ноги богини матери, ведающей неведомое, и исторгаю пламенные рыдания.

Строфа VI. Господи (будь милостив)... Богиня мать (будь милостива)... Боже, ведающий неведомое (будь милостив)... Богиня мать, ведающая неведомое (будь милостива).

Антистрофа VI. Доколе, о, Боже мой... Доколе, о мать богиня моя... Доколе, о Боже, ведающий неведомое, гнев сердца твоего против меня...

Строфа VII. (Судьба) человечества (определена, и никто не знает ее); люди, носящие мое имя, как могут знать ее? Богохульствовал ли он, или поступал благочестиво, никто не знает, Господи, Ты не отвергнешь раба Твоего!

Антистрофа VII. Посреди вод бури, приди к нему на помощь, возьми его за руку. Я творю грехи, обрати их в благочестие! Я совершаю проступки, пусть ветер унесет их! Богохульства мои неисчислимы, разорви их как покрывало!

Строфа VIII. О, Боже мой, грехов моих седмижды семь, отпусти их (далее повторяется то же два раза, при обращении к Богу и богине матери, ведающих неведомое).

Антистрофа VIII. Отпусти мои прегрешения; направь того, кто покоряется Тебе! Да умирится сердце Твое, как сердце рождавшей матери и отца родившего, да умирится!

Увы! Эти псалмопения, отпечатленные такою духовностью и столь трогательные по содержанию и форме, были лишь мимолетным явлением и блестящим метеором, который быстро погас и тем мрачнее явил пред нами тьму язычества, в которую погрузились, вслед за его исчезновением, ассиро-вавилоняне, подобно всем другим народам земли, пока не засияла над нею своим ярким блеском заря христианства.

Упомянув о некоторых проявлениях религиозного чувства отмеченных на ниневийских таблицах, мы должны коснуться также легенд, представляющих (в особенности одна из них) замечательное соотношение с соответствующими сказаниями книги Бытия.

Такова, прежде всего, халдейская легенда о сотворении мира и первобытном грехопадении человека; или лучше, здесь речь идет не собственно о сотворении мира, но об образовании земли и неба. Одна только Библия знает и возвещает нам, что Бог есть не только устроитель, но и в особенности первая и самобытная причина всех вещей. У ассиро-вавилонян различные боги последовательно придают известную форму существующим уже элементам. Что касается людей, то их призывает к жизни Эа и притом и здесь при посредстве своего сына Силик-Мулухи или Марудука.

Между тем, когда образован был мир, страшный Тиамат, олицетворение первобытного хаоса, из которого боги извлекли небеса и землю, укротив Тиамата, – успевает разорвать наложенные на него узы и старается вернуть мир под свою власть: для этого он делается искусителем людей, которых ему удается ввергнуть в преслушание. Он достиг бы даже полного господства, если бы Марудук не вступил с ним в отчаянную борьбу, которую ассиро-вавилоняне часто изображали на своих барельефах и которая кончилась тем, что Марудук, при помощи всех небесных воинств, низверг, наконец, Тиамата в бездну.

Что касается до субботы, или покоя Божия, которою в Библии завершается дело сотворения мира и человека и которая становится образцом субботы человеческой, то она была до такой степени известна ассиро-вавилонянам, что они даже называли ее именем „сабатту» и праздновали еженедельно.

Но, в особенности, халдейская легенда о потопе более всего сходствует с соответствующим повествованием книги Бытия и самым этим сходством указывает на источник первобытных библейских преданий. Легенда эта была открыта и разобрана в 1872 г. ассириологом Смитом на одиннадцатой таблице той эпической поэмы в двенадцати песнях, о которых мы упоминали выше. Вот ее содержание.

Рассказ передается Издубару Ксисутром или Хассисандрою, царем халдейским. Боги возвещают ему об имеющем быть потопе. „Оставь твой дом, – говорят они ему, – и построй корабль; сохрани для жизни и введи в корабль, который ты построишь, всякий вид семени жизни». Когда я услышал это, – говорит престарелый царь, – я сказал господину моему Эа: О, господин мой, когда я построю корабль, который ты повелеваешь мне приготовить, народ и старцы будут смеяться надо мной. Но Эа приказал исполнить его повеление, и сказал мне, рабу своему: – „Не запирай за собою дверь корабля, пока не наступит время, когда я извещу тебя. Тогда ты войди и внеси в корабль запасы хлеба и все имущество твое, и введи в него свое семейство, своих слуг и служанок, и самых близких своих друзей. Я пришлю к тебе полевой домашний скот и диких животных полей, дабы ты сохранял их за дверьми корабля».

Затем следует описание постройки корабля, который тщательно был покрыт горною смолою как внутри, так и снаружи, подобно ковчегу Ноеву; после чего рассказ продолжает:

„Я собрал все, чем обладал, и внес в корабль: все мое золото, все серебро и всякий вид семени жизни; я собрал своих служителей мужеского и женского пола, полевой домашний скот и диких животных полей и моих ближайших друзей, и всем велел войти в корабль. Когда, благодаря солнцу, наступил предназначенный момент, некоторый голос сказал мне: „Вечером, небеса одождят дождь разрушения; войди в корабль и запри за собою дверь; определенное время наступило; вечером, небеса одождят дождь разрушения для истребления грешников и жизни». Томительно ожидал я заката солнца в этот день, день, когда должно было начаться мое плавание. Я страшился, но вошел в корабль и затворил за собою дверь, чтобы запереть корабль».

Борьба пущенных богами стихий описана живыми чертами и оканчивается так: „Наводнение бога бурь поднимается к небу; всякий свет превращен во тьму... Брат не ищет своего брата; люди не беспокоятся друг о друге; сами боги приходят в ужас от потопа и бегут в небо бога Ану; боги приседают к решеткам неба, как собаки к своему ложу. Богиня Истара вопиет, подобно женщине в родах; священная богиня кричит громким голосом: „Итак, все превратилось в тину, как я предрекла богам. Я предвозвестила богам это бедствие и предсказала эту истребительную борьбу с моими людьми. Но я не для того рождаю людей, чтобы они наполнили море, как мелкая рыба!» Тогда они прослезились вместе с нею по причине духов великих вод; они плакали, присев все в одном и том же месте и сжав свои губы; шесть дней и семь ночей ветер, волны и ураган продолжались. В седьмой день потоп, воевавший, подобно могущественной армии, остановился; море возвратилось в свое ложе; буря и наводнение прекратились. А я носился по морю, скорбя о том, что жилища людей превратились в тину; трупы плавали везде как стволы деревьев».

В рассказе встречается и легенда об открытии окна и выпуске птиц. „Я взял голубя и дал ему улететь, – говорит Ксисутр; – он полетал там и сям, но не найдя места, где бы сесть, вернулся в корабль. Потом я взял ласточку и выпустил ее; она полетала там и сям и, не найдя места, где бы сесть, возвратилась на корабль. Потом я взял ворона и пустил его; он улетел, увидел уменьшение воды, пошел, осторожно ступая по воде, но не возвратился. Тогда я выпустил всех на все четыре стороны. Я принес жертву и воздвиг жертвенник на вершине горы. Я разместил по семи, вымеренные мною вазы и положил на них тростник, кедровое дерево и можжевельник. Боги почувствовали благоуханье, боги ощутили сладостное благовоние и собрались, как мухи, вокруг жертвоприношения».

Рассказ оканчивается изложением возникшего между богами большого спора. Верховный бог Бел является сначала раздраженным постройкою ковчега, но, наконец, уступает мольбам бога Эа, который выражается так: „Ты – могущественный царь богов; но зачем ты действовал без рассуждения и произвел потоп? Попусти, чтобы грешник искупил свой грех и богохульник свое богохульство; но что касается Ксисутра, то будь к нему благосклонен, чтобы он не погиб; сжалься над ним, чтобы он остался в живых». Тогда Бел успокоился и вошел в корабль; он взял меня за руку, – сказал Ксисутр, – и поднял меня; он поднял также жену мою и положил свою руку в мою. Он повернулся к нам, стал между нами и произнес следующее благословение: „До сих пор ты был человеком смертным; теперь возвысься, вместе с женою, до степени богов!»

Много, конечно, отличий от библейского повествования мы видим в этом халдейском рассказе о потопе. Так, Библия не только нарочито и многократно выставляет факт повреждения, ставшего общим, между людьми, как причину истребления их потопом, но и везде указывает на Господа, как на праведного Бога Мздовоздаятеля. Правда, и клинообразный рассказ указывает в начале, хотя как бы мимоходом, что потоп послан в наказание людям: „Я истреблю, – говорит Бел – виновник потопа, – и грешников и жизнь», – а в конце рассказа Эа произносит пред Белом вышеприведен-ные знаменательные слова: „Попусти, чтобы грешник понес на себе тяжесть своего греха и богохульник – тяжесть своего богохульства». Но этот взгляд в ассиро-вавилонском предании перемешивается с другим взглядом, по которому потоп является под конец не больше, как ошибкой, и притом страшной ошибкой Бела, за которую строго порицают его другие боги. И во всем этом рассказе столько грубых и даже смешных черт! Как это несходно с благородной простотой и нравственной возвышенностью библейского повествования, в котором величие единого и всесвятого Бога является таким резким контрастом с многообразием халдейских богов, которые в своих противоположных чувствах столь печально сходствуют с людьми! Между тем, сходные черты в обоих повествованиях еще поразительнее, нежели свойственные им различия. Они подтверждают несомненный отныне факт: если предание о потопе вошло в нашу Библию, то произошло это в силу Божественного веления, потому что Авраам вынес его из Месопотамии, где он знал об этом предании наравне с халдейскими мудрецами, а потомки праотца передали его Моисею. И тогда одно из двух: или первобытное воспоминание о потопе сохранилось в своем истинном и чистом виде в исповедавшем единобожие семействе Авраама, со времен Сима, никогда не подвергаясь тому непрерывно возраставшему искажению, какому оно подверглось посреди племени, к которому принадлежал Авраам, и которое постепенно впадало в многобожие, – в таком случае, подобное сохранение для всякого непредубежденного ума является очевидным действием Провидения. Или Авраам принес с собою вавилонское предание в том виде, в каком оно существовало на месте, и оно очистилось лишь впоследствии, в среде еврейского народа. Но в этом последнем случае, действие Духа Божия представляется еще более очевидным; ибо, откуда, как не свыше, могло совершиться такое очищение, посреди народов, погруженных в грубейшее идолопоклонство, но с которыми Израиль не переставал находиться в самых тесных сношениях?

И это замечание относится не к одному только рассказу о всемирном потопе, но в одинаковой мере касается и преданий о сотворении мира, грехопадении человека и других сказаний о первобытном состоянии человека, встречающихся с одной стороны в Месопотамии, а с другой – в Израиле.

Трудно найти на всем земном шаре более полную и поразительную картину опустошения, какую представляет собою обширная равнина, что на пространстве между Багдадом и Персидским заливом раскинулась между Тигром и Евфратом, на четыреста с небольшим верст в длину и около ста двадцати в ширину. На этой вавилонской равнине, какою она представляется ныне, все гладко, желто и сухо, все спит и безмолвствует. Лишь несколько пальмовых рощ показываются от места до места по берегам обеих рек. Никаких обитателей, кроме зверей пустыни, не видно, и только там и сям бродят орды бедуинов, почти таких же диких, как и эти звери. Что касается до городов, то их нет, а лишь разбросаны по местам развалины тех из них, которые существовали здесь несколько тысяч лет тому назад.

А между тем, эти-то развалины и делают описываемую опустошенную землю одною из самых привлекательных стран, какие когда-либо занимали исследователей; в некоторых отношениях ее можно даже признать более интересною, нежели землю ассирийскую, которую мы описали выше, потому что здесь мы переносимся частью до самого отдаленного прошлого истории не одних только вавилонян, но и самого человечества.

Подобно развалинам Ниневии, и развалины Вавилона были предметом раскопок, хотя и не с такою последовательностью и в менее обширных размерах, нежели в ассирийской столице.

Первая из Халдейских развалин, переходя от Ассирии к Вавилонии, есть город Сефарваим, как он называется в Библии, или Сиппара, по гвоздеобразным надписям. Место это найдено было семнадцать лет тому назад Гормуздом Рассамом. Это был знаменитый город в древности, город двойной, вроде, например, Буда-Пешта в Венгрии. В одной из его половин находилось древнейшее святилище бога Солнца, в другой – не менее чтимое святилище „бога» Луны, главного божества древней Халдеи. Некоторые видели в них упомянутых в 4-й книге Царств (17:31) „богов Сефарваима – Адраме- леха и Анамелеха, в честь которых жители этого города, отведенные вместе с другими народами в Самарию, победителем их царем ассирийским, сожгли сыновей своих в огне».

Это, кроме того, был город, так сказать, литературный, как указывает и самое название Сефарваим, что значит „двойной город научных трудов», трудов настолько древних, что упоминаемый в Халдейских легендах Ной, до наступления потопа, получил повеление зарыть в землю все книги, сочиненные там до момента этого великого переворота. Четыре тысячи лет спустя, Ассурбанипал перенес большую часть этих книг в Ниневию, а еще две тысячи лет спустя после приобретения ассирийским завоевателем этой богатой добычи, Рассам мог собрать целых сорок пять тысяч таблиц.

Минуя Сефарваим, лишь несколько верст отделяют нас от другой развалины, самой обширной и самой богатой в смысле исторического интереса. Мы говорим о Вавилоне. В девяноста верстах на юг от Багдада, на берегах Евфрата, находится небольшой город Хиллах, с десятью тысячами жителей, большею частью магометан. Местность эта расположена почти в самом центре того, что некогда было столицей Халдеи, a ныне представляется нашему взору в виде группы нескольких развалин, простирающихся на четырнадцать верст к северу от Хиллаха, на десять к югу от этого города и на девятнадцать или двадцать вправо и влево от Евфрата.

В 1852 году, французское правительство поручило исследование этой местности ученой миссии, состоявшей под руководством бывшего консула в Джедде, близ Мекки, Френеля, из ассириолога Опперта и рисовальщика Тома. Результаты были удовлетворительны почти в том только смысле, что Опперту удалось точно определить место расположения громадного города и первоначальное назначение некоторых из развалин. Здесь собрано было известное число предметов, значительно увеличившееся вследствие разведок, которые были продолжены до самых окрестностей Ниневии. К сожалению, большая часть груза с этими неоцененными сокровищами погибла в волнах Тигра. В 1854 г. раскопки продолжал Г. Раулинсон, достигший того важного результата, что он имел возможность определить размеры и истинное назначение Бирс-Нимруда (о чем мы будем говорить ниже) и открыл близ него остатки древнего храма.

Такая редкость открытий в городе, подобном Вавилону, является чрезвычайно замечательным фактом и наглядным доказательством истинности пророчеств вообще и прещений Слова Божия в частности. Между тем, как под ассирийскими обломками, развалины ниневийских дворцов найдены в значительной части сохранившимися настолько хорошо, что их можно восстановить без особого труда, а по найденным в них бесчисленным барельефам восстановить и самую жизнь, какую вели тогда в Ассирии, или, по крайней мере, жизнь царей и историю их походов, – ничего подобного не было найдено в Вавилоне. Несколько бесформенных оснований построек, несколько комнат совершенно обнаженных и пустых, несколько остатков канализации, несколько покрытых эмалью кирпичей и ни одной надписи, по крайней мере, на стенах, за исключением разве всегда одинаковых штемпелей на повсюду разбросанных кирпичах, вот и весь баланс сделанных разысканий.

И какое это имеет капитальное значение! Вот оно, перед нашими глазами, буквальное исполнение вещаний многих пророков Ветхого Завета, непрестанно повторяемых ими по отношению к Вавилону, в гораздо большем числе, нежели относительно всякого другого города или царства! „Вот, – восклицает, между прочим, Иеремия, провидящий уже, какая судьба уготована Судом Божиим надменному городу в самый блестящий момент его могущества и преобладания, – вот будущность тех народов: пустыня, сухая земля и степь! От гнева Господня она сделается необитаемою, и вся она будет пуста... Пали твердыни ее, ибо это возмездие Господа!.. Топчите ее как снопы, совсем истребите ее, чтобы ничего от нее не осталось... Как ниспровержены Богом Содом и Гоморра, и соседние города их, так и тут ни один человек не будет жить» (Иер.50:12–40).

И все это до такой степени точно исполнилось, несмотря на существование городка Хиллах посреди этих развалин, что никто не живет на их местах, ни один араб не осмеливается прикочевать к ним и разбить на них свою палатку, потому что он видит, что места эти населены множеством злых духов, и кроме того, ему известно, что там кишит не меньше множество ядовитых змей и скорпионов со смертоносным жалом.

Посмотрим, однако, что можно собрать здесь. Поднявшись верст на двенадцать к северо-западу от Хиллаха, мы подходим к началу целого ряда холмов, непрерывно следующих одни на несколько верст слева направо, другие от севера к югу, на восток от Хиллаха, на таком же протяжении. Это остатки одной из двух колоссальных стен, окружавших Вавилон, из которых другая, внешняя стена, совершенно исчезнувшая, имела сто медных ворот и восемьдесят верст в окружности.

На восточном углу северного пространства, заключающегося между этими двумя стенами, находятся остатки храма, посвященного богу войны Нергалу, о котором мы имели уже случай говорить выше. Этот храм, с библейской точки зрения, имеет историческое значение. В самом деле, именно в этом внешнем участке Вавилона жили кутийцы, которых некогда царь ассирийский, покорив халдейскую столицу, переселил в Самарию, а жителей Самарии изгнал в Месопотамию. „И перевел царь ассирийский, – читаем мы в четвертой книге Царств (17:24,30), – людей из Вавилона, и из Куты, и из других халдейских городов, и поселил их в городах самарийских, вместо сынов израилевых. И народы эти, – продолжает бытописатель, – сделали каждый своих богов: кутийцы Нергала» и проч.

Войдем теперь в самый город и, следуя вдоль течения Евфрата, обратим, прежде всего, внимание на лежащие здесь груды кирпичей: это последние остатки набережных, которые, с обеих сторон реки, построил Навуходоносор, употребив на это громадные массы людей и не менее громадные суммы денег. Вправо от этих набережных распростирался огромный город, от которого не осталось решительно ничего. Влево находился в особенности царский участок, на месте которого тотчас же взор падает на три холма, в различной степени заслуживающие нашего внимания.

Первый из этих холмов носит в настоящее время название Маклубе, что значит развалина. Это беспорядочная масса кирпичей; впрочем, в Вавилонии, все развалины состоят из кирпичей, жженных или сырых, нисколько не похожих на камни развалин ниневийских. Дают также этой массе название Бабиль, последний след наименования города, остатки которого мы теперь обозреваем. Долго искали здесь фундамент башни вавилонской; но теперь уже доказано, что это был фундамент более позднего храма, посвященного Марудуку, национальному богу вавилонян, как Ассур был национальным богом ассириян.

Несколько южнее развалин Маклубе, на втором из упомянутых нами холмов, находятся развалины Касра, то есть замка или дворца. Здесь осталось несколько частей стен и обломки портала, которые, вместе с громадными обломками, посреди которых они разбросались, представляют собою все, что остается теперь от громадного и роскошного дворца, некогда созданного здесь Навуходоносором, и где окончил дни свои Александр Великий. Резиденция вавилонских царей находилась первоначально по другую сторону Евфрата, в нижней части города. Каср, напротив, находится на небольшом возвышении, господствовавшем над городом, который почти целиком соорудил Навуходоносор. Поэтому, ничего не будет удивительного, если с высоты террас этого дворца, там именно, где теперь высится одинокое дерево, взоры „царя-царей», когда он озирал город, беспредельность и блеск которого были его произведением, доставляли ему зрелище, неоднократно наполнявшее его сердце гордостью, и если, в упоении своим величием, он произнес слова, за которые тотчас же был низвергнут в самое тяжкое унижение: „Это ли не величественный Вавилон, который построил я в доме царства, силою моего могущества и во славу моего величия!» (Дан.4:27).

А что перестройка Вавилона и сооружение царского дворца, которого Каср представляет остатки, совершены именно этим царем, это доказывают все камни этой бесконечной площади развалин, так как нет ни одного кирпича, на котором не было бы оттиснуто его имя в надписи, повсюду одинакового содержания: „Навуходоносор, царь Вавилонский, восстановитель храма Нево и Марудука, сын Набопалассара, царя вавилонского».

К югу от Касра находится третий холм царского участка, называемый арабами Телль Амран ибн-Али. Производя раскопки, Рассам открыл здесь, к величайшему своему удивлению, остатки водопроводов, даже несколько частей водоемов и указание на устройство этажей. Расчищая один из водопроводов, он добрался и до воды, и пришел к несомненному убеждению, разделяемому теперь главными ассириологами, что, по всем историческим данным, он открыл место знаменитых висячих садов, приписываемых некогда баснословной Семирамиде, но, в действительности, сооруженных Навуходоносором, который желал супруге своей Амитисе заменить ими лесистые горы родины ее Мидии.

Наконец, вне и к югу царского участка, заключавшего в себе Бабиль, Каср и висячие сады, мы находим, посреди нынешнего селения Джимджима, в прелестной пальмовой рощице, еще один холм, состоящий из двух бугров, отделенных друг от друга оврагом. В одном из них пока ничего не найдено, кроме бесформенных обломков; но в другом открыто много таблиц, содержание которых показывает, что мы здесь на месте древнего участка вавилонского банка. Тут найдено, между прочим, значительное число переводных векселей на имя дома Егиби с братьями, о котором мы упоминали и еврейское происхождение которого, кроме самого имени Егиби, доказывается тем фактом, что наиболее древние по времени векселя нейдут далее царствования Навуходоносора, то есть того самого царя, который отвел евреев в вавилонский плен.

Перейдем теперь чрез линию, по которой должна была идти первая, южная, стена города и, прежде чем перейти вторую, наружную, стену, обратим внимание на груду развалин в юго-восточном углу Вавилона. Она заключает в себе остатки древнего города Ворсиппы, который Навуходоносор, воздвигнув наружную стену, включил в ограду столицы, как один из ее пригородов. Сюда именно укрылся последний вавилонский царь Набонид в то время, когда Кир направлялся с севера к великому городу, где оставался Валтасар, сын и соправитель Набонида.

На восточной оконечности холма, скрывающего все, что осталось от Ворсиппы, возвышается пригорок более интересный и более древний, чем не только все развалины Халдеи и Ассирии, но и чем какие бы то ни было развалины целого мира, Это Бирс-Нимруд, то есть башня Немврода, которая согласно преданию, представляет собою не что иное, как остатки знаменитой вавилонской башни, о которой говорится в 11 главе Книги Бытия.

„В своем настоящем положении, – говорит очевидец Опперт, – Бирс имеет еще 46 метров¹² в вышину. Окружность его, на уровне почвы, не считая неровностей, 710 метров. Юго-западная сторона обрывиста. В нее проникают с востока нечувствительно повышающимся оврагом. Эта часть памятника устроена из жженых кирпичей. На первый раз кажется, что перед вами груда бесформенной земли, но даже при поверхностном исследовании тотчас же оказывается, что это произведение рук человеческих. Следуя далее по оврагу, вы подходите первоначально к платформе, имеющей в ширину 25 метров и в длину 75 метров. Отсюда вы достигаете, наконец, вершины холма, откуда пред вашими глазами открывается целая равнина Вавилона. Наверху стоит значительная часть стены, в 11¹/₂ метров в вышину и по 8 в ширину и толстоту. Она построена из бледно-красных кирпичей. Слой лишаев покрывает ее почти совершенно, и растительность этих тайнобрачных показывает, сколько веков пронеслось над лежащими пред нами развалинами. Кругом упомянутой части стены площадь усеяна обломками навуходоносоровских кирпичей и огромными глыбами кирпичей, свалившихся сверху. Многие из этих глыб носят на себе следы стеклования, произведенного огнем. Сила пожара, совершившая это превращение, была такова, что видимые еще слои кирпичей представляются совершенно изогнутыми и волнистыми.

Мы заметили, что верхняя часть здания покрыта кирпичами со штемпелем Навуходоносора; они должны быть, следовательно, современны этому царю. И действительно, на цилиндре, найденном Раулинсоном, в четырех экземплярах, на четырех углах здания, царь этот возвещает, что он перестроил башню, и придал ей форму и высоту, какие имели все башни, или, точнее, все обсерватории, как в Ассирии, так и в Халдее, – форму и высоту, обыкновенного здания в семь этажей, из которых каждый был посвящен одной из семи планет и носил соответствующий каждой планете цвет. Напомним, что цвета эти были расположены так: нижний этаж черный, второй белый, третий желтый, четвертый голубой; три остальные, неоставившие следов, судя по аналогии с другими обсерваториями, описанными у Геродота, должны были иметь цвета красный, серебряный и золотой. Род башни, стоящей на Бирс-Нимруде есть не что иное, как остаток одного из углов шестого этажа.

Несмотря на все это, есть много указаний, заставляющих нас допустить, что мы находимся на месте вавилонской башни и что основания, по крайней мере, восстановленной Навуходоносором обсерватории суть те самые, которые были положены, после потопа, строителями этой башни, послужившей причиною их рассеяния.

Первым из этих указаний, если начать с самого слабого, служит никогда не прерывавшееся предание туземцев, которое, как показывает наименование башни, возводит ее ко временам Нимрода. Далее следуют несколько драгоценных указаний вышеупомянутого навуходоносоровского цилиндра: по новейшему переводу этого документа, упомянутая башня только лишь перестроенная Навуходоносором, восходит ко временам древнего царя (настолько древнего, что Навуходоносору даже имя его неизвестно), который не мог ее достроить. Царь к этому присовокупляет, что он не изменил основания этой башни. – Затем, тоже предание подкрепляется названиями, которыми древние халдеи обозначали как эту башню, так и местность, где она находится. Башня называется „зиггурат», – слово, происходящее от глагола, который как на вавилонском, так и на еврейском языке означает: „напомнить, привести на память», или по известной форме заключающегося в „зиггурате» глагола: „сделать себе имя». В книге же Бытия (11:4) сказано: „Сделаем себе имя, говорили строители башни, прежде, нежели рассеемся по лицу всей земли». – Далее следует название местности Ворсиппа, где находится Бирс-Нимруд, и которое означает не что иное, как „башня языков». – Наконец самому названию Бабель, означавшему первоначально по халдейски „смешение», было придано вавилонянами значение „врата Бога Эль» чем халдеи желали отнять у этого слова смысл дурного предзнаменования.

Таким образом, все на самых местах подтверждает предание, по которому именно здесь была воздвигнута вавилонская башня, здесь Бог смешал язык и отсюда рассеял народы по всему лицу земному.

Прежде чем оставить город Вавилон и направиться к югу, остановимся еще на минуту на рав- нине, находящейся всего в нескольких верстах от великого города. Это равнина Эль-Дуэйр, та самая, которая в древности именовалась Деир и в которой, по свидетельству пророка Даниила (3:1), Навуходоносор поставил громадный золотой истукан, пред которым три отрока отказались преклонить колена, за что и были ввергнуты в раскаленную печь. Здесь находится, между прочим, небольшой пригорок, напоминающий несколько форму куба и служивший, как полагают, пьедесталом для упомянутого истукана.

Спустимся теперь вниз по Евфрату и направимся к самой южной части Халдеи. Нам известно здесь пока еще небольшое количество развалин; но несомненно, что новые исследования будут иметь результатом открытие большого числа других остатков древности. Но если уже в Ассирии и на севере Халдеи встречались естественные затруднения на пути работавших там смелых и настойчивых исследователей, то эти затруднения до того растут и умножаются в нижней Халдее, что только ценою величайших трудностей, с опасностью для жизни, возможно производить здесь исследования. В весенние месяцы обе реки далеко разливаются по стране; затем, вернувшись в свои ложа, они оставляют за собою многочисленные и обширные болота, которые летом распространяют чумные миазмы и посреди которых редкие насыпи, скрывающие под собою развалины, выступают подобно почти недоступным островкам. Поэтому здесь, в подобном климате, даже более чем в Ниневии, нужно обладать железным здоровьем, чтобы иметь смелость приступить к раскопкам сколько-нибудь важным.

Кроме этого, исследователь имеет дело с бедуинами, единственными человеческими существами, как мы говорили выше, обитающими в этих странах. При отсутствии всякого надзора и покровительства со стороны властей, они грабят и убивают без всякого стеснения; но если иногда они и бывают доступны, то все-таки с большим трудом соглашаются оказывать необходимое содействие, а когда принимаются за работу, то приводят исследователей в совершенное отчаяние своей необычайной леностью и коварством.

Вот почему еще так мало сделано археологических открытий в этой части Месопотамии. Тем не менее, благодаря мужеству тех, которые осмелились проехать чрез эти места и, особенно, остановиться в них для более или менее продолжительного пребывания, мы имеем полное надежд для дальнейших разысканий понятие об общем свойстве халдейской равнины и об остатках многих городов, особенно интересных с двоякой точки зрения: исторической и библейской.

Между этими исследователями должно упомянуть, прежде всего, об англичанах Лофтусе и Тэйлоре, которые, в 1850 и следующих годах, нашли в открытых ими развалинах драгоценнейшие документы для известной тогда древнейшей истории Халдеи; потом о французском консуле в Багдаде Сарзеке, который, вместе со своей женой, открыл в 1881 г. в Телль-Лохе статуи и надписи, до такой степени древние, что, благодаря их открытиям, историки могут теперь отодвинуть существование Халдейской цивилизации от 25-го к 38 веку до начала нашего летосчисления.

Рассмотрим теперь наиболее замечательные открытия в южной части Халдеи.

Прежде всего, нельзя не обратить внимания на длинные линии раскинутых по местам маленьких параллельных холмов, вышиною от 10 до 20 метров. Это последние следы бесчисленных и, частью, великолепных каналов, которыми, с самых отдаленных времен, халдеи старались покрыть свою страну. Этим способом, они не только успели воспрепятствовать разрушительному действию ежегодных наводнений Евфрата и Тигра, но и так отлично оросить землю, что из этих стран, в настоящее время совершенно опустошенных, они образовали самую плодоносную область, превосходящую в этом отношении не только другие известные страны, но и самый Египет. Поэтому древниe историки, описывая плодородие Халдеи, с истинным восторгом упоминают о произрастениях, какие жители сумели извлечь из ее почвы. Так, например, Геродот отказывается даже указать на высоту хлебных растений и ширину их листьев, потому что в Греции никто бы ему не поверил. Это был настоящий рай, и нельзя удивляться, что древние предания помещали сад Эдема, именно, в этой местности.

Кроме этих остатков канализации, обращают на себя внимание насыпи, под которыми, как теперь уже не подлежит никакому сомнению, скрываются остатки древних городов. До сих пор из таких городов известно не более пяти или шести. Мы ограничимся упоминанием двух из них, как наиболее для нас интересных.

Вот, прежде всего город Варка, представляющий собою развалины древнего Эреха. Город этот, вместе с Вавилоном, Аккадом и Халне, составляли группу из четырех городов, над которою царствовал тот самый Нимрод, который впоследствии перешел в Ассирию, чтобы основать здесь новую группу из четырех городов: Ниневии, Калаха, Ресена и Риховоф-Ира (Быт.10:10,11). От Эреха осталась только насыпь, имеющая около восьми верст в окружности, объем которой можно теперь еще проследить. Когда путешественник проникает в нее, то взор его тотчас же поражается развалинами башни, которая, несомненно, образовывала зиггурат, т. е. священную обсерваторию города. Затем обращают на себя внимание остатки огромного прямоугольного здания, называемого арабами Вусвас. Оно имеет в длину около ста восьмидесяти метров и около ста метров в ширину, и в старину имело весьма странное назначение.

Давно уже исследователи поражались тем фактом, что в Ассирии ни одному из них не удавалось открыть ни одной гробницы, и едва незначительное количество их было найдено в Вавилоне. Что же ассиро-вавилоняне делали со своими умершими? Раскопки в Варке и, как увидим дальше, в вышеупомянутой насыпи, как раз дают нам ключ к этой загадке: громадная ограда Вусвас не заключает в себе решительно ничего, кроме гробов, и притом, не зарытых в землю, как у нас, а нагроможден- ных, одни на другие, над поверхностью земли на необыкновенную высоту. Сколько ни раскапывал Лофтус эту насыпь, начиная сверху, слой за слоем, гробы следовали одни за другими, без конца. Он проводил галереи до десяти метров в глубину, – гробы продолжались и продолжались без перерыва! Здание это, в котором система дренажа, предназначавшаяся для предохранения тел от всякой сырости, приводила в удивление исследователей, одно должно было хранить в своих недрах тысячи и тысячи гробов. Все они сделаны из глины и формою своею походили или на два удлиненных больших горшка, края которых соприкасались между собою отверстиями, или на огромные туфли, или, наконец, на гигантские накрытые блюда. В этих последних, в особенности, были найдены не одни только скелеты, но и вазы и чашки, которые, по аналогии с подобными гробницами, найденными в других странах, должны были содержать в себе пищу и питье для кормления усопшего за гробом. Таким образом, найденные сосуды являются красноречивыми свидетелями верования древних халдеев в загробное существование душ.

Отсюда явилась возможность дознаться, куда же девались умершие у ассиро-вавилонян. В южной Месопотамии, у обоих царств (поразительное доказательство общности их происхождения!) были кладбища, одинаково священные и для ассириян и для вавилонян, даже когда они находились в войне между собою, и одним из таких кладбищ был некрополь, открытый в Варке. Как жаль, что все могилы здесь совершенно чужды какой бы то ни было надписи!

Подобный же некрополь мы встречаем несколько верст южнее Варки; но этот последний некрополь замечателен для нас не потому только, что в нем сложены гробы, но и потому, что с ним связана память о личности, одинаково великой для христиан, иудеев и магометан: мы говорим об Уре халдейском, родине праотца Авраама.

Верстах в двухстах к северу от нынешних берегов Персидского залива и в восьми верстах от правого берега нынешнего течения Евфрата, существует группа развалин, которую арабы называют Мугеир, т. е. пропитанная горною смолою. Группа эта состоит из ряда небольших насыпей, между которыми, на семьдесят футов в высоту, выступают остатки большой башни, построенной из широких кирпичей. Нижние ряды этих кирпичей переложены слоями из тростника, и подобно кирпичам вавилонской башни и всех других развалин Халдеи, скреплены горной смолой вместо извести (сравн. Быт.11:3). Отсюда название Мугеир, от башни перешедшее и на всю совокупность остатков города. В настоящем своем положении остатки эти имеют форму овала, занимающего в длину около английской полумили.

Нижняя часть башни вся из цельного камня. На этой основе возвышается первый этаж в 14 футов вышины. Над этим этажом был, вероятно, другой этаж, по крайней мере, судя по длине обломков и по сказаниям старожилов, которые уверяют, будто видели их. Раскопки показали, что здание это было храмом, воздвигнутым в отдаленнейшей древности, гораздо ранее Авраама, в честь Сина, т. е. Луны, главного божества как этого, так и других мест Халдеи. На четырех углах здания, путешественники Лофтус и Тэйлор последовательно нашли много цилиндров, которые гласят, что это была обсерватория, первоначально воздвигнутая древнейшими царями Ура и восстановленная последним царем вавилонским Набонидом. Кроме того, на тех же местах открыто было около двух десятков таблиц, восходящих ко времени этих самых царей, то есть за двадцать пять столетий до Рождества Христова, и неизменно возвещающих, что место, где они найдены, есть именно Ур халдейский, отечество Авраама и местопребывание царей Ура.

Действительно, город Ур был некогда столицей могущественной династии, которая в продолжение довольно долгого времени царствовала над всей верхней и нижней Халдеей. Он был в тоже время складочным местом обширной морской торговли; потому что тогда он не только был расположен не в четырех верстах от Евфрата, как ныне, а на самых берегах этой реки, всегда столь прихотливой в своем течении, когда ее не сдерживали плотины, но и у самого Персидского залива, от которого, как сказано выше, Мугеир удален в настоящее время на двести верст. И в самом деле, залив, в своей северной части, так не глубок, а Тигр и Евфрат наносят туда такую массу ила, что в современную нам эпоху он удаляется на целую английскую милю, т. е. на 1³/₄ версты каждые семьдесят лет, и что в среднем выводе, начиная с исторических времен, отступление его от берега равняется четырем верстам в каждые девяносто лет.

Далее, Ур был истинным центром поклонения халдейским богам, ибо, как это еще доказывают надписи, рядом с Сином, и другие великие божества имели здесь, каждое, свое особое святилище.

Наконец, даже перестав быть столицей халдейской империи, Ур, освященный столь древними и великими воспоминаниями, сделался для ассиро-вавилонян священным городом усопших, некрополем подобным Эреху. Поэтому-то, исследователи не только открыли в самой ограде Мугеира целый холм наполненный гробами, но и доказали, что в древности город постепенно опоясывался оградой с постоянно умножавшимися рядами могил. Они расположены тут группами от двадцати до пятидесяти в каждом из холмов, из которых составляется каждый ряд, и почти до такой же степени неисчислимы здесь, как и в Варке.

В этом-то городе, где в одинаковой степени развивалось могущество троякого свойства – ору-жие, богатство и религия, жил праотец Авраам. Под какими, следовательно, влияниями, мирскими и языческими, протекла первая половина его существования! И как объяснить, что в подобной среде, его вера в истинного Бога уцелела во всей своей непоколебимости? Ближайшую причину этого мы найдем в том факте, что тогда как цари и народ нижней Халдеи были хушитами, то есть потомками Хуша, сына Хамова, общее стремление которых, по непререкаемому свидетельству истории, всецело сосредоточивалось в исключительно земных интересах, и они с горячностью и искусством занимались развитием всех материальных богатств мира сего, – Авраам принадлежал к племени Симову, которое с самых отдаленных времен более всего стремилось к религии и оказывалось более способным постигать действительность мира невидимого. Следовательно, в этом только семействе и могло сохраниться понятие о Боге живом в большей чистоте, нежели вне него: оно лишь могло, в непосредственном виде, передавать из поколения в поколение, сокровище первобытных преданий о творении мира, рае, грехопадснии и всемирном потопе; из него только могли выйти, за несколько веков до Авраама, священные песнопевцы, создавшие те чудные покаянные псалмы, которые так неожиданно являются посреди волшебных и астрологических заклинаний халдеев-хушитов;¹³ оно лишь, наконец, могло считать в числе своих потомков такое семейство, каким было семейство Фарры, и произвести столь могучую в духовном смысле личность, какова была личность сына его Авраама.

Но само собою, разумеется, что для того, чтобы безошибочно понять подобный факт, нужно еще, и прежде всего, допустить особое покровительство и промыслительное действие Божие, охранившее часть племени Симова и в частности святого праотца от губительного влияния среды, в которой он жил.

Вот почему, прежде, нежели чистый источник первобытной веры был поглощен мутными водами язычества, Бог вывел Авраама из города Ура, в котором он жил дотоле, и соделал его способным, в силу своей живой веры, стать родоначальником нового народа, который родился от него не только по плоти, как народ израильский, но и по духу, каковы все верующие, в продолжение веков и доныне не перестающие взирать на него, как на своего истинного праотца.

И благодаря этой-то вере, в то время как царства ниневийское и вавилонское давно уже представ- ляют собою поле развалин, и самый Ур, столица царства халдеев, превратился в громадное кладбище, – то царство, которого первым членом соделался Авраам, продолжает существовать и будет существовать в вечности, ибо это – царство Божие.

В заключение этого исследования сообщаем сведения о недавних новых открытиях в Халдее.

Американская экспедиция уже несколько лет занимается исследованиями в большой насыпи близ Наффера, в центральной Вавилонии, где находился древний город Нипур, и в Телло, древнем Лагаше. Открытия этой экспедиции относятся главным образом к самой ранней эпохе Халдейской империи, а именно к 4000 годам до Рожд. Христова, и доставляют материал к изучению первых дней гражданственности в Халдее. Ученые исследователи этим, однако, не довольствовались и желали напасть на какие-нибудь исторические надписи из периода новой Вавилонской империи (606–538 до Рожд. Хр.), в особенности же из эпохи царствования Небукаднецара II (Навуходоносора) и Набонида. За исключением вавилонской летописи царствования последнего из этих двух монархов и нескольких исторических отметок в цилиндрических надписях, ученые имели немного указаний на существование исторических памятников этого времени. В недавнее в этом отношении сделано открытие величайшей важности католическим монахом Шелем, занимающим кафедру ассирийских и халдейских древностей в парижском училище высших знаний.

В холме Муджелибе, одном из главных центров развалин в черте Вавилона, он открыл длинную надпись Набонида, последнего из вавилонских царей (555–538 до Рожд. Хр.). Надпись эта содержит массу исторических и других числовых указаний, относящихся к этому периоду вавилонской истории. Упомянутый памятник есть небольшая диоритовая колонна или плита, верхняя часть которой разбита, с одиннадцатью столбцами надписей. Она воздвигнута, по-видимому, в начале царствования Набонида. Ценность этой колонны будет понятна, если мы скажем, что она содержит описание войны, предпринятой вавилонянами и их мадианскими союзниками против Ассирии, в отплату за разрушение города Сеннахерибом в 698 г. до Рожд. Хр., рассказ об избрании и короновании Набонида в 555 г. и о чудесном сне, в котором явился ему Небукаднецар; далее надпись повествует о восстановлении бога Луны в Харране, с хронологическими указаниями, дающими возможность определить время так называемого скифского нашествия; наконец, здесь находится весьма ценное указание на убиение Сеннахериба сыном его в Тибете в 681 году. Рассказ о сне Набонида неполон, но он очень важен, как указание на верование вавилонских царей в предзна- менования во сне, и служит, таким образом, замечательным подтверждением повествованию пророка Даниила о снах Навуходоносора. Надпись затрагивает и другие предметы, представляющие большой интерес, в особенности та часть ее, которая касается узаконений о доходах храмов.

Другое открытие, сделанное тем же монахом Шелем, представляет собою нечто вроде покаянного псалма, написанного гвоздеобразными буквами и открытого в бывшем халдейском городе Сиппаре, ныне Абу-Хабба. Он носит заглавие „Заклинания». Текст его следующий:

Заклинание (шипту).

О Боже Мухтабару-Мутану, великий повелитель, Боже милосердый,

Помощник, великодушный, разрушающий чары, славный, животворящий человека!

Я, Шамах-Шумукин, служитель своего Бога,

Твой раб стенает, воздыхает и удручен,

Великий недуг, горячка; захватившая и сковавшая меня силою твоего божества,

Гибельная болезнь, злой дух, пронизывает мое тело,

Злая боль, тоска обитает внутри меня!

Привязанный к одру скорбей, я вопию к тебе:

Против Бога ведомого и неведомого

Я совершил уклонения с пути, я умножил мятеж против тебя.

Я боюсь, я страшусь взора твоего божества, твоего величества!

Да будут слезы моих рыданий угодны тебе, и да умирится гнев сердца твоего!

Возврат твой благ, утешение твое лучезарно!

Твое безмерное милосердие

Да будет ниспослано мне, твоему служителю,

И моими песнями я восславлю величие твоего божества.

(Заклинание: Возношение рук к богу Мухтабару-Мутану).

Этот отрывок халдейской письменности очень напоминает собою молитву кающегося грешника в христианском смысле слова, и, однако, существенно отличается от нее. Он носит заглавие заклинания, и, действительно, молитва, как мы ее понимаем, не существовала в религиях древних восточных народов, и это зависело от самого представления, какое они составили себе о религии. Для большей части людей, религия составляла нечто вроде обоюдного условия или контракта между божеством и человеком, в силу которого божество не только принимало на себя обязанность охранять своего клиента и не тревожить его, но даже могло быть вынуждено к тому; человек же со своей стороны обязывался устроить для божества храм, жертвоприношения и обряды, в которых оно могло нуждаться.

Нравственная идея у язычников была совершенно отлична от идеи религиозной.

Та формула, которую мы называем молитвой, была действительна только в смысле таинства; но для этого она должна была совершаться при вполне определенных условиях тона, времени, места и проч.; в противном случае, давление на божество оставалось без результата и не могло обязать его исполнить то, о чем его просили.

Тоже самое должно сказать и об обрядах, жертвоприношениях, песнопениях. Молитва была заклинанием, и, как говорили египтяне, нужно было иметь верный голос, чтобы быть услышанным. Сила его не зависела от чувств молящегося, поставленного пред лицом божественной благости и милосердия, но сосредоточивалась в формуле, произнесенной тем или иным способом.

Та молитва, которую мы привели выше, употреблялась царем вавилонским Шамах-Шумукином, братом Ассурбанипала, который назначил его наместником своим в Вавилонии около 760 г. до Рождества Христова. В сборнике молитв место для имени оставалось незанятым, и каждый благочестивый человек мог внести сюда свое имя, равно как совершающий молитвословие жрец мог произнести имя всякого больного, кто бы он ни был.

Болящий царь обращается к богу Мухтабару-Мухтану, которого имя означает: который насыщается смертью, или производит заразу или смерть. Этому богу приписывается свойство разрушать чары. И в самом деле, по понятиям халдеян, болезнь не есть естественное явление, но она вообще причиняется злобою человека, духа или бога. Олицетворенная болезнь, злой дух – утук, внедрился в тело и нарушает равновесие организма.

О боге Мухтабару говорится также, что он милосерд и дает жизнь человеку.

Не следует думать_; что слова эти всегда выражают положительные действия. Этот бог или животворит, или убивает. Уничтожить человека ему даже более свойственно, нежели охранять его; почти тоже нужно заметить и обо всех халдейских богах. При рождении человек получает имя Мухезиб-Бел, Мухезиб-Набу и т. п., что означает: Бел пощадил, Набу пощадил. Царь обращается к Мухтабару потому, что этот бог внушает больший ужас. Оскорбил ли он этого бога и не была ли его болезнь наказанием за какой-нибудь грех, неизвестно. Но зато, как и не похоже тогдашнее понятие о грехе в сравнении с нашим воззрением на этот предмет! Стихи 9-й и 10-й в вышеприведенном заклинании показывают, что как ведомого, так и неведомого бога можно было оскорбить какою-нибудь простою неловкостью, и притом даже не сознавая этого. Впрочем, и без этого легко было подвергнуться казням со стороны бессмертных. Часто они находили даже удовольствие в мучениях человека, причем и сама жертва не видела ничего несправедливого в подобном положении вещей. Бог был сильнее человека, и это вполне оправдывало его образ действий. След таких воззрений заметен даже в первых речах многострадального Иова. Удрученный горестью, он старается доказать свою невиновность в постигшем его бедствии и просит над собою суда у Бога. Таково происхождение страха, который божество внушало древним и который лежит в основе всех их религий.