[Февраль]

«Мы же в молитве и служении слова пребудем». Деян.6:4

I.

«Замечательно, что наша Православная Российская Церковь не мало веков, можно сказать, чуждалась проповеди живой, ораторской проповеди. Чуждалась не по одному только малому развитию как пастырей, так и пасомых, но и по духу глубокой веры. Придут верные во храм, здесь слушают уставные слова молитв церковных, благоговейно внимают каждому слову протяжно раздающихся священных чтений слова Божия, стараясь умилённо, по мере разумения, проникнуть в словенские речения святоотеческих поучений. И, помолившись, со-утешившись общецерковной верой, укрепившись духом, исходят из церкви без сомнений и колебаний, с духовным утешением и умилением, часто с веселием и миром о Духе-Святе в душе. Был свой глубокий смысл в нашем древне-церковном строе и быте. А теперь дух этого строя отлетел, древний быт исчез, настроение душ стало иное...»

Это писал много лет тому назад приснопамятный Никанор, архиепископ Херсонский. Эти слова можно повторить не раз, с умилением оглядываясь на пройденный исторический путь русской Церкви и с тревогой всматриваясь в ближайшее будущее. Да, был глубокий смысл в нашем древне-церковном строе и быте, была гармония, лучше сказать, полное внутреннее соответствие между этим строем и бытом и духовным настроением народа, это была младенческая пора веросознания народа, пора для народа блаженная и невозвратная, как и для каждого человека. Восприявши веру чувством, народ бережно хранил и вынашивал её в тайниках своей души, питаясь из богатой сокровищницы церковности и почерпая оттуда всё, что нужно было для воспитания духа в течение многих веков. Поэтому и сама проповедь церковная мыслилась тогда не иначе, как учительным словом святых духоносных отцов Церкви, которое по своему духу, языку и произношению было как бы частью самого богослужения.

Но пора та миновала. Самый невнимательный наблюдатель должен сознаться, что мы отжили самое спокойное время исторической жизни и что настал период критический, когда приходится проститься с глубокой колеёй пройденного прямого исторического пути и волей-неволей вдумываться да всматриваться в бездорожную даль, как бы не заблудиться, да как бы совсем не свернуться на бок... Быт народа подвергся коренной ломке. Экономические отношения изменились и перепутались, социальный строй потерял свою устойчивость, в народную жизнь вошли чуждые ей элементы, действующие в ней разлагающим образом, и «настроение душ стало иное». Простая младенческая вера отцов стала заменяться «испытующей» верой детей. Духовные запросы народа час от часа растут и возникают даже там, где их менее всего можно было ждать. Мысль народная проснулась и жадно ищет удовлетворения. Что же делать?

И характер времени, и настроение душ, и настроение мысли народной указывают на то средство удовлетворения, которое всегда было в руках пастыря, но не всегда употреблялось им, – это церковно-учителное слово его. Если когда, так именно теперь особенно необходимо, чтобы слово пастыря приобрело ту силу, какую оно только может иметь, чтобы оно несмолкаемо раздавалось везде, где только возможно, слышимо было всеми и принимаемо всеми, как учительное слово. Если когда, так именно теперь особенно необходимо оживить в сознании народа и укрепить ту истину, что учительство пастырей Церкви есть не только их право, но их власть, их главнейшее полномочие, данное им самим Пастыреначальником Иисусом Христом. А чем же эту истину укрепить? Не миссионерскими словопрениями только с самозванными учителями нашего времени, не полемическими только разъяснениями относящихся к этой истине мест Священного Писания, а главным образом немолчным, властным проповеданием слова Божия самими пастырями в своих приходах, т. е. действительным осуществлением своих полномочий. Само дело смело, безбоязненно осуществляемое, конечно, красноречивее и убедительнее всяких словесных доказательств.

Не трудно понять, почему именно теперь особенно важно и необходимо это дело. Этого требует основной недуг нашего времени. Мы уже неоднократно говорили в своих статьях, в чём заключается этот недуг. Будем теперь кратки.

Пробудившаяся по различным причинам религиозная пытливость народа ищет себе удовлетворения. Это характерный признак нашего времени. Но слишком часто эта пытливость находит удовлетворение не там, где следует. Отсюда – появление множества самозванных учителей; отсюда – развитие сектантства часто в самых уродливых формах, как результат духовной самодельщины народа; отсюда же – как бы внезапное появление сектантства и там, где его и нельзя было ждать. Всё это потому, что сектантство нельзя рассматривать, как продукт какой-либо местности, среды, исторических условий, племени и т. д. Оно есть болезнь времени и поэтому в скрытом состоянии находится везде. Благоприятные же условия в некоторых местностях, как напр. пропаганда со стороны иноверных, и чужеземных, и своих доморощенных сектаторов, усиливают болезнь и вызывают её там наружу. Ясное дело, что нужно предупреждать развитие этих условий.

Итак, если основная болезнь нашего времени заключается в самоудовлетворении народом пробудившейся религиозной пытливости, то мы приходим к такому логическому выводу: чем слабее проявляется учительная власть Церкви, тем более усиливается болезнь времени и наоборот – болезнь эта может быть ослаблена повсеместным усилением и правильной постановкой учительного слова пастырей Церкви.

К счастью можно утвердительно сказать, что в настоящее время мысль о необходимости и особой плодотворности учительного слова начинает всё твёрже и шире входить в сознание тех, кто призван на «служение слова», и не только усвояется ими, но по мере сил и умения проводится на деле, осуществляется. Теперь уже не редкость проповедание слова Божия не только в городских храмах, но и в сёлах. А растущая с каждым днём «проповедническая литература», в виде различных сборников проповедей и поучений, указывает на растущий спрос со стороны проповедников на пособия к проповеди. Впрочем, это последнее обстоятельство нельзя считать утешительным. Оно с очевидностью доказывает, что если сознание необходимости проповедовать для пастырей ясно, то представление о том, как проповедовать довольно смутно. А между тем это чрезвычайно важный вопрос приходской пастырской практики, от правильного решения коего зависит очень многое в самом успехе пастырского дела и в частности внутренней миссии, успех которой, главным образом, покоится на просветительной деятельности приходского пастырства. В желании посильно, по мере разумения, ответить на вопрос о церковном учительном слове находят некоторое оправдание последующие наши строки.

II.

В числе причин сильно тормозящих до сих пор развитие у нас церковного проповедничества, едва ли не главная заключается в распространённом среди пастырей мнении, что проповедь церковная малоплодна, так как народ наш будто бы не любит проповеди.

В этом заключается великое и плачевное недоразумение. Церковное учительное слово не может быть бесплодно по одному тому, что не все те семена падают на камень, или в терние, или при дороге... а иное упадёт на добрую землю и принесёт плоды во сто крат, или в шестьдесят, или в тридцать. Говорить же, что народ наш не любит слушать, можно только не зная его. Не потому ли и сектантство наше часто является в самых уродливых формах, что народ при своей темноте слишком уж любит послушать?.. Но если действительно подмечено то явление, что народ относится часто равнодушно, холодно к проповедуемому в церкви слову, то не оттого ли оно происходит, что сеемое слово и не достигает той почвы, на которую оно сеется? Надо вдуматься в это явление.

Что представляет из себя обычная у нас, господствующая де сего времени, проповедь? Это сочинение более или менее длинное, написанное по известному образцу и прочитываемое в известное время богослужения. Как и под какими влияниями сложился у нас этот вид проповедничества, мы не будем рассматривать, да и не в этом дело. Самым важным для нас должно быть то несомненное явление, что этот вид учительного слова способен оказать наименьшее влияние на слушателей. Да, это именно так. Этот факт можно наблюдать тысячу раз, стоя в толпе богомольцев и слушая прочитываемую проповедь. Это же явление можно объяснить анализом тех психологических данных, совокупность которых необходима сперва для впечатления, а затем для влияния проповеднического слова.

Произносимую проповедь можно рассматривать с трёх сторон: со стороны содержания (тема), изложения (форма) и произношения (дикция). Содержание проповеди не имеет решающего значения в деле достижения наибольших результатов от неё. Единственное условие в данном случае – это наибольшее соответствие выбранной проповедником темы с потребностями времени и места, сообразна с составом слушателей. (В столичной или городской церкви можно развивать тему более отвлечённую, чем в сельской, в тюрьме – характер проповеди совсем иной, чем в учебном заведении и т. д.). В этом отношении наша господствующая проповедь, в общем, не много погрешает и мы на этом останавливаться не будем.

Совсем иное дело – изложение. Оно имеет очень большое значение в усвоении проповеди слушателями. Известен эпизод из жития Св. Иоанна Златоустого, как одна простая женщина восторженно-наивно выразила ему своё бессилие постигнуть глубину его слов. «Святый же Златоуст, говорится в житии, помысли в себе, яко несть полезно хитроплетенное к народу простирати слово, и оттоле тщашеся не ухищренными витийскими, но простыми, нравоучительными же словесы беседу свою украшати, яко да и простейший слышатель разумеет, и пользу приемлет». Этот пример даёт общее правило для проповедания слова Божия. Всякая тема сухая и высокая может быть изложена просто и удобопонятно, всякая простая и живая – очень мудрёно. Всё это во власти проповедника и, конечно, он должен стремиться к тому, чтобы и «простейший слышатель» разумел его. Но в частности есть ещё особенные условия, которые присущи только господствующей у нас проповеди и сильно препятствуют её удобовразумительности. Эти особенности вытекают непосредственно из характера господствующей проповеди, которая, как мы говорили, есть сочинение на данную тему, более или менее тщательно обработанное, и прочитанное в церкви. Чем тщательнее сочинение обработано, тем менее оно пригодно в смысле влияния на слушателей. Это не парадокс, а везде и всегда доступный наблюдению факт. Дело в том, что литературная обработка материала требует разложения темы на составные части, полного логического анализа их и сведения потом в одно целое. Эта логическая работа, легко усваиваемая умом при чтении, очень трудно поддаётся усвоению слухом, да притом в таких условиях, когда слушающий настроен не для логического мышления, а для восприятия впечатлений чувствами. При чтении можно одумываться в отдельных местах, останавливаться на главных мыслях, минуя все второстепенное, когда же слушаешь – вдумываться нельзя, главная логическая мысль ускользает от внимания, которое заинтересовывается чем-нибудь второстепенным, каким-нибудь красивым оборотом речи или ярким сравнением, картиной, т. е. опять-таки тем, что действует на чувство. Если же проповедь длинна, что неизбежно в интересах литературной обработки темы, то логическая стройность речи проповедника действует на слушателей прямо охлаждающим и утомляющим образом. Этому много способствует ещё неумелое пользование проповедниками текстами Священного Писания. Учительное слово пастыря церкви имеет своим краеугольным камнем слово Божие. Проповедь им начинается, им подкрепляется, им же заканчивается. Но проповедник при сочинении проповеди не может удержаться от естественного стремления воспользоваться при развитии темы всеми средствами, всем оружием, какое даёт в его руки слово Божие. Отсюда множество текстов, часто так искусно подобранных и расположенных, что они как бы сливаются с речью самого проповедника. И он прав: всякое сочинение должно быть возможно полнее логически обосновано во всех своих частях. И когда мы читаем это сочинение, то чувствуем некоторое удовлетворение от совершенства изложения или формы речи. Но посмотрите, какое впечатление производит это совершенство формы на слушающих это же сочинение в церкви! Совершенно обратное тому, какое получается при чтении. Слушающий должен напрягать все своё внимание и должен обладать некоторыми сведениями богословского характера и развитым мышлением, чтобы всегда уловить едва уловляемую связь между словами проповедника и приводимым текстом. Большинство слушателей ни теми, ни другими качествами не обладают. О напряжении внимания нечего и говорить. Поэтому для слушателей проповеди слова проповедника и славянские речения текстов сливаются вместе в одну массу, и впечатление получается общее, бесформенное, и потому смутное, неопределённое. И чем больше приведено в речи текстов, чем искуснее они вплетены в неё, тем впечатление для слушающих тусклее и спутаннее. Таким образом, и в этом отношении то, что составляет достоинство и силу писанного сочинения служит к ослаблению его силы и влияния, когда оно прочитывается, как проповедь в церкви.

Усилить впечатление прочитываемой проповеди может только произношение. То, что подчёркнуто в рукописи, можно подчеркнуть и в голосе; точно также оттенком голоса можно выделить главную мысль от второстепенной. Произношение великая сила, потому что все движения нашей души могут отражаться в произносимых нами звуках. И это в свою очередь способно в душе слушающего нас будить те же струны, возбуждать те же движения.

Какой-либо вдохновенный рассказ, хотя бы логически бессвязный, может расшевелить самого хладнокровного слушателя и возбудить в нём вдохновение. И наоборот, однообразное монотонное произношение самого безукоризненного с логической и художественной стороны произведения действует убаюкивающим образом на внимание, а отсюда на восприимчивость сознания. И в этом именно психологическом явлении заключается тайна ораторского влияния на слушателей.

Но господствующая проповедь этой тайной не обладает. В громадном большинстве случаев наши проповеди прочитываются крайне монотонно, или с однообразными повышениями и понижениями голоса. До слуха присутствующих в храме долетают звуки, лишённые души, холодные, и поэтому в лучшем случае воспринимаемые только сознанием, но не достигающие сердца. Почему это так? Отчасти потому, что проповедники с детства свыкаются через упражнение в чтении богослужебных книг с монотонным чтением и поучений, а главным образом потому, что чтение писанной проповеди не допускает той свободы произношения, какая возможна при устной речи. Чтение связывает. Так называемое выразительное чтение возможно только произведений литературных; всякое же другое сочинение серьёзного характера, тем более богословское, нравственно-назидательное, необходимо требует более или менее монотонной речи. И всякая попытка оживить эту речь, внести «душу живу» в мертвенно-холодную, логическую конструкцию письменной речи отзывается искусственностью и звучит фальшиво в ушах слушателей. Стало быть, и тут проповедник, при всем своём добром желании достигнуть наибольших результатов, должен считаться с неустранимым к тому препятствием в характере и свойствах письменно изложенной проповеди. В этом вся суть и корень вопроса.

Мы не можем говорить о бесплодности нашей проповеди. Она не бесплодна, а только малодейственна, маловлиятельна на слушателей. Не бесплодна же она потому, что та же проповедь, напечатанная в виде листка, или в сборнике проповедей и прочитанная где-нибудь в крестьянской хате, имеет очень большое значение и приносит свои плоды. Всем известно, что сборники хороших проповедей составляют любимую духовную пищу русского народа. В этих сборниках он почерпает и знание своей веры, и понимание обрядов, и утешение в скорбных обстоятельствах жизни. Стало быть, в руках грамотея печатанная проповедь исполняет свою учительную роль и всегда приносила и приносит обильные плоды. Здесь она на месте. Сочинение всегда останется сочинением и, как бы его ни излагали, как бы ни произносили, оно имеет свой особенный определённый склад, форму, характер. Вследствие этого для усвоения сочинения требуется спокойная работа мыслительных способностей, а не мгновенный порыв сердца или движение чувства. Это в свою очередь обусловливает непригодность чтения сочинений, как способа воздействия на массу. Отсюда и малодейственность нашей проповеди, и равнодушное отношение к ней народа и значительные колебания в развитии учительного слова у нас. Очевидно само собой, что для своей действенности это слово должно стать на иной путь, чем каким шло до сих пор.

Для влияния на толпу, находящуюся в известном настроении, в известной обстановке, способную воспринимать истину непосредственно чувством, необходимо нечто высшее, чем механическое чтение. Здесь нужен порыв сердца, воплощённый во внешнюю оболочку слова, здесь нужно живое творчество духа, иначе сказать – живая устная речь пастыря церкви. Это и есть в собственном смысле проповедь, или церковное учительное слово. Только такая проповедь способна ограждать массу от лжеучений сектантства и противостоять пленяющему народ живому слову сектаторов.

Свящ. И. Фудель

(Окончание следует).

(По поводу статьи г. Н. Дурново «По старообрядческому вопросу» в 285 № «Петербургских Ведомостей», 17 окт. 1898 г.).

В конце истекшего октября, как-то вечером, когда я беседовал в своей квартире с молодым, близким к церкви, поморцем, пришёл ко мне Самарский мещанин, старообрядец австрийского толка Н. В. Б-ъ, 5 лет уже ищущий истины и, кажется, ясно узревший её в Греко-Российской Церкви. Он ещё в прошлом году хотел присоединиться к Церкви православной, но был смущён полученною им из-за границы брошюрой от известного Мельникова, под заглавием «Письмо к другу». – Брошюра наполнена гнусной клеветой и бранью на Прав. Церковь вообще и в частности на единоверие. Прочитав её, Б. отложил своё присоединение. На частных с ним беседах, а затем и на публичных собеседованиях – я изобличил неправду, изложенную в тетрадях Мельникова, и Б-ъ снова завёл со мной дело о присоединении его с семьёй к православию; временем для этого назначены были последние числа октября. Поздоровавшись с Б., говорю: «рад видеть тебя брат, чтобы условиться точно о дне твоего присоединения... Я теперь свободен»... – «Ты-то свободен, отец; да я то не совсем»... – Опять дела? спрашиваю. – «Нет, не то. – Опять сомнения закрались в душу, – на ка, вот, прочитай, что пишут о нас из ваших же – умные люди из самого Питера»... При этих словах Б. подаёт 285 № Петербургских Ведомостей. Что же здесь тебя смутило, спрашиваю я? – «Да, вот, толковал ты не раз о незаконности и неспасительности нашего общества, решали мы с тобой вопрос и о клятвах, – а тут (указывая на газету) выходит по-другому»... – Что же, говорю, по-другому? – «Да вот прочтите вслух статью г. Н. Дурново под заглавием «по старообрядческому вопросу» и ответьте мне хотя бы на те пункты, которые мной отмечены»⁷³. Прочитав, я сказал, что во всём, написанном каким-то г. И. Дурново в светской газете, нет ни на грош правды. – «Разве то правда, что Австрийский раскольничий толк законен, что вы содержите во всём точно «те же догматы, как и мы», что «клятвы собора 1667 г. положены на употребляющих древние-церковные обряды и церковно-богослужебные книги и т. д.?» Этой, говорю, газетной статьёй г. Дурново обличает своё невежество в вопросах, затронутых им, и больше ничего...

– «Как же, замечает мой собеседнике, если бы неправда всё то было, так, я думаю, не стали бы печатать в газетах, да ещё в Петербурге... Ложь не пропустят»... – Нет, друг, ошибаешься! Много неправды пишут в газетах, а в особенности много недоброго о Церкви православной и её пастырях, – ведь издают газеты и в них пишут люди всяких вер и убеждений, – в редакциях есть и евреи, и поляки, и армяне, и просто люди без всякой веры, пишут по убеждению, – по совести меньше, чем за деньги – по найму, в угоду людям и духу времени. – Почему одни газеты любят защищать евреев, другие, – раскольников, третьи сектантов? Цензуре газеты не все подвергаются, – много бесцензурных есть, в том же числе и С.-Петербургские Ведомости. Цензура, наверное, можно сказать, не пропустила бы такой вредной неосновательной и смущающей совесть немощных статьи, хотя и цензура, особенно светская, больше следит за верностью фактов и событий, чем за истинностью умствований разных писателей.

Но рассмотрим подробнее, в чём и почему несправедлива и неосновательна статья г. Дурново.

Прежде всего г. Дурново сообщает, что г. Обер-Прокурор Св. Синода в своём всеподданнейшем отчёте последователей австрийского раскольничьего толка, которых везде автор называет и старообрядцами, считает «опасной и вредной сектой для Церкви и Государства», и негодует, что церковная власть проектирует некоторые административные меры воздействия против этой секты».

Что раскол вообще австрийского толка особенно вреден и опасен для церкви, в этом может сомневаться только разве г. Дурново и ему подобные защитники раскола. Ибо – «что такое раскол? «Отложившаяся, повреждённая отрасль православного вероисповедания, к которой все раскольники совершенно принадлежали в своих предках» (Собр. мнений и отз. м. Филарета т. 2, 373, 63 стр.); это «общество людей, которое, вследствие давно возникших распрей и усиленно изысканных сомнений о вселенской Пр. Церкви, само себя поставило в отчуждение от вселенской Пр. Церкви». Разорвав союз с Пр. Церковью и за это справедливо «отлучённые от оной каноническим постановлением Московского собора 1667 г.» (т. 3, 229 и 232), «раскольники вздумали созидать какую-то иную церковь, которой основанием и подпорами служат им беглецы священства и самопоставленные наставники» (Сочин. м. Филарета т. 2, 410 стр.). Таким образом, ныне существующие церкви (общины) раскольнические (в том числе и австрийская) – «самовольные и самодельные построения, воздвигнутые по вражде против Пр. Церкви, вновь построенные и отворенные врата адовы, на прельщение неведушим» (Там же 411 стр.). При таком своём характере раскол, очевидно, великое зло для церкви, так как в своих сетях держит «тысячи несчастных, отчуждая их от церкви, ведущей ко спасению» (Собр. отзыв. м. Филар. т. 4, 299 стр.)... Вреден и опасен раскол для церкви потому, – что раскол ненавидит Пр. Церковь, называя её – «никонианской», «еретической», «антихристовой»... Долг каждого истинно православного христианина, верного сына Пр. Церкви, всеми силами способствовать возвращению раскольников в покинутое ими лоно Церкви и молиться о том Богу. И не думайте, что так хулят Пр. Церковь только беспоповцы, – ведь хулят так же и ненавидят её и последователи австрийского согласия. Посмотрите, какими хулами на Пр. Церковь наполнена упомянутая тетрадка – «Письмо к другу»; а ещё большими хулами наполнена другая тетрадка о мощах Св. Феодосия, о которой благоразумные беспоповцы говорят – «как о мерзости»... В мае месяце прошлого (1897) г. Усов, ученик Швецова, с пеной у рта кричал на беседе, что троеперстие, в котором мы выражаем веру во Св. Троицу, «печать антихриста», а Швецов, утверждал, что мы, православные, готовим путь последнему антихристу... Австрийское согласие опаснее всех других толков раскола по склонности к пропаганде, по лёгкости совращения в эту секту православных и по трудности возвращения из неё в лоно единой истинной Церкви. Восхитив то же обрядовое внешнее устройство Церкви, храмов, богослужебный чин, как у православных единоверцев, австрийцы легко прельщают простецов и потому этот толк так и растёт численно.

Распространяя своё лжеучение, исполненное хулений на православную церковь, и тем развращая веру православного народа и укореняя раскол, австрийская секта естественно считается вредной и опасной для Пр. Церкви, а отсюда и для государства, ибо, как пишет м. Филарет, «во все времена у всех народов господствующая государственная религия была, есть и будет скреплением, связью, цементом, так сказать, стихией народности: языка, законов, нравов, прав, обычаев. Где нарушалось единство религии, там стихии народности разлагались, дробились, исчезали. С ними упадали правительства, дробились народы» (Собр. отз. IV, 556); «единством вероисповедания, господствующего в государствах, охраняется единство народного духа, источник силы для государства и важное пособие управлению» (IV, 330). Само «благочестивое правительство России господствующим вероисповеданием и одним из твердейших оснований государственного единства и силы признаёт Пр. веру». Следовательно, «что угрожает вредом единству веры, то угрожает вредом и государству» (VI, 89). Таковы отзывы о вредности раскола великого святителя Русской Церкви, изучившего раскол, более 50 лет боровшегося с ним... На каком основании г. Дурново судит так пристрастно и поверхностно о расколе, мы не знаем.

Затем г. Дурново ошибается, говоря, что в отчёте «проектируются административные меры к преследованию старообрядцев». Ничего подобного в отчёте мы не находим. Наоборот, в отчёте указываются меры только духовно-нравственного воздействия на раскольников: «учреждение миссий, устройство библиотек, книжных складов, истовое и благоговейное отправление богослужений, умножение церковно-приходских школ» и т. д. (См. Отчёт 226 стр.).

Г. Дурново пишет «что старообрядческий раскол, как известно (?), вызван спешными (?) реформами (?) п. Никона, предпринятыми к исправлению книг и обрядов»... Так может говорить только человек–ничего не понимающий в истории раскола и в частности совсем не знающий вопроса об исправлении богослужебных книг. Дело исправления книг и обрядов, собственно при участии Никона, началось с 1649 г., когда в Москву прибыл Паисий, п. Иерусалимский, который и «зазирал» Никону о неисправности книг и обрядов. И не спешно велось дело. В 1649 г. отправлен был на Восток Арсений Суханов – «для осмотра и описаний... церковных чинов греческих», а в начале 1654 г. Арсений снова ездил на Восток, откуда и вывез до 1500 древнейших книг. Первое распоряжение п. Никона об обрядах было в 1663 г., когда он издал кн. «Память о троеперстии и о поклонах во Св. В. Пост». Первый собор об исправлении книг был в 1654 г. Первая исправленная книга «Служебник» отпечатана была в 1655 г. За время же с 1649–1654 гг. п. Никон лично сличал и изучал в патриаршей библиотеке книги – с древнеславянскими и греческими...; сносился с Восточными святителями Паисием Иерусалимским, Афанасием Константинопольским, Сербским – Гавриилом и др., которые все указывали на неисправность наших чинов и обрядов. В 1654 г. Никон собирает собор из Русских святителей, которому (т. е. собору) предлагал несогласия в чинах и обрядах Московских книг с древнеписьменными славянскими и греческими и спрашивал собор: «новым ли нашим печатным служебником последовати, или греческим и нашим старым, которые купно обои един чин и устав показуют». И весь освященный собор единогласно отвечал: «достойно и праведно исправити противу старых харатейных и греческих» (см. Соб. Деян. 1664 г. л. л. 16 и об., 17 об., 19 об. и др.). В этом же году п. Никон и царь Алексей Михайлович, желая, «да не едина их воля, но и да совет вселенских патриархов оных книг о исправлении будет», отправили в Царь-Град Мануила грека со своими грамотами, в которых предложили п. Паисию до 26 вопросов касательно чинов церковных и погрешностей, вкравшихся в наши богослужебные книги. Паисий, получив грамоту, созвал собор, на котором, под его председательством, присутствовали: 24 митрополита, 1 архиепископ, 3 епископа и прочее Константинопольское духовенство. Собор подробно рассмотрел всё написанное в грамотах, и в 1655 г. прислал в Москву своё определение (см. в кн. «Скрижаль» стр. 639–760). Получив ответ, собрав книги древнейшие, п. Никон снова собирает собор в 1655 г., на котором, кроме русских святителей и духовенства, присутствовали патриархи: Антиохийский Макарий и Сербский Михаил. Собор – «обретоша древния греческия с ветхими словенскими книгами во всем согласующася; в новых же Московских печатных книгах, с греческими и славянскими древними многая несогласия и погрешения», одобрил собор 1654 г., а равно и желание исправить книги. Где же «поспешность», о которой трактует г. Дурново? Наоборот, мы видим, что дело исправления книг и обрядов велось «неспешно», а после довольно долгой к тому подготовки, – велось не одним п. Никоном, а «советом российских архипастырей и восточных патриархов», одобривших и благословивших доброе необходимое дело, – велось не иначе – как когда собрано было множество древних греческих и славянских рукописей, притом исправленные книги подвергались соборному рассмотрению.

Собор 1667 г., судивший (между прочим) и осудивший п. Никона, о книгах исправленных свидетельствует, что «книги, яже за повелением благочестивейшаго государя царя, и великаго князя Алексия Михайловича..., и благословением св. вселенских патриархов, исправишася, и преведошася, и напечаташася, при Никоне бывшем патриархе, и после его отшествия, за благословением освященнаго собора, книги... суть право исправлены» (см. Деян. соб. 5 л. и об.).

Ясно, что причина раскола и начало его вовсе не в спешности исправления книг. Г. Дурново, раз он берётся писать по раскольничьим вопросам, надлежало бы знать, что раскол появился ранее исправления церковно-богослужебных книг, даже ранее собора 1664 г., постановившего исправить книги, именно в 1653 г. (что сознают и сами раскольники см. 105 вопр. Братчиков. стр. 12; Материалы для ист. р. т. 5, 17–18 стр.; у Денисова в Винограде и др.), когда п. Никон разослал по Московским церквам кн.: «Память», в которой он повелел «знаменатися тремя персты» и при чтении молитвы св. Ефрема Сирина: «Господи и владыко живота моего», вместо земных, полагать 12 поклонов поясных». Тогда же в августе 1653 г. Аввакум не стал и в церковь ходить, стал народ от церкви отделять и в сушиле у Неронова открыл своё богослужение, о чём сам Аввакум уведомил Неронова (Материалы т. 1, 21 стр.). О том же писал Неронову Казанского собора священник Ив. Данилов: «мы к Аввакуму Елеазара послали, чтобы в церковь шёл и он, Аввакум, к церкви не начал ходить, а завёл у тебя на дворе своё всенощное, а у нас от церкви детей твоих и иных прихожан отозвал, а иные от них нарочно приходили позывать от церкви в сушило, а иной и так говорил: в некоторое время и конюшня де иная лучше церкви» (Там же 30–31 стр.) То же делали и другие. Итак, вот из-за чего и когда произошёл раскол, – из-за «Памяти»... Но троеперстия и поклонов, думаем, и сам г. Дурново, молящийся троеперстно и исполняющий поклоны (так как автор о себе заявил, что он сын православной церкви) по «Памяти,» не назовёт ересью и новшеством. Утверждая, что будто бы «обрядность в старообрядческих церквах более сходна с обрядностью церкви Константинопольской, нежели великороссийской», болярин Дурново изобличает совершенное невежество в области и расколоведения, и литургизма, как русской, так и греческой церкви.

Автор очевидно не знаком даже с излюбленным раскольниками «Проскинитарием» Арс. Суханова, который знают семинаристы второго класса. Арсений Суханов в Просконитарии свидетельствует, что у греков «начала» (семипокл.) нет, что «аллилуиа» – троят (44, 203 и 204 стр.), практикуют «пятипросфорие» (289–292), употребляют троеперстие, а не двуперстие (332–393), благословляют, как мы, а не так, как у раскольников (см. письмо Павла Белокриницкого. Переписка стр. 16), хождение вокруг церкви совершается против солнца, – епископы благословляют «обеими руками» (у Арсения 44 стр.). символ веры никогда не читается с прилогом в 8 члене слова «Истинного» (см. хризовул), имя Христа Спасителя писалось и пишется «Иисус» (см. «Истинность» Швецова) и т. д. Словом такой обрядности, какая у старообрядцев, греческая церковь не знала и не знает, о чём г. Дурново мог бы справиться у любого раскольничьего начетчика.

Г. Дурново явно не сочувствует православным миссионерам и делу миссии против раскола; он инсинуирует на всех православных миссионеров, говоря, будто бы они «незнакомы и с двуперстием, и с богослужебными книгами», и другими предметами разномыслия «старообрядцев» с православными. Тут его неправда для благоразумного читателя уже очевидна потому одному, что ведь не мог же г. Дурново самолично присутствовать на всех беседах миссионеров по всей России, чтобы о них составить верный приговор!

Ни один из православных миссионеров за ведение бесед не получает, да ещё «значительного» содержания... Каждый получает едва лишь на пропитание себе и семье, согласно завету апостола Павла (1Кор. 9 гл.) Между тем как в нашей же Самарской губ. в Николаевске, Балакове и др. раскольничьи австрийские попы (круглые невежды) получают гораздо более любого православного миссионера, который за службу свою Богу и Церкви, – за «делание Божьего дела» – получает лишь «оплевание» и «поругание» не только от врагов св. Церкви, но и от своих лже-братий, вроде г. Дурново и К°. А каким опасностям подвергается миссионер – о том ведает один только Господь! Какой ценой достаются эти деньги православному миссионеру, – этого не знает г. Дурново, иначе не бросил бы он завистливого, недоброжелательного упрёка, что миссионеры получают «значительное» содержание⁷⁴.

Говоря, что православные миссионеры мало знакомы с вопросами, какие они выдвигают, неужели г. Дурново такого же невысокого мнения и о таких авторитетах в области миссионерской науки, как приснопамятный архиепископ Никанор, написавший капитальное исследование по вопросу о перстосложении, преосвященный Павел Кишеневский, еп. Сильвестр Каневский, профессора Н.И. Субботин, Н.И. Ивановский, и Нильский, много работавшие и по вопросам о клятвах собора и о епископстве и проч.?

А вот мы не слыхали что-то об учёных людях настоящего времени у старообрядцев, которых, очевидно, где-то нашёл г. Дурново. Уже не пасквилянты ли на Церковь Мельниковы?! Но их стыдятся и «честные» старообрядцы. Когда одним из братьев Мельниковых присланы были №№ газеты «Слово Правды» в Николаев старообрядцу К-у и не менее Мельниковых «учёному» апологету раскола Пер-у, то они, прочитав, бросили в печку произведение этого учёного, написав, чтобы «более им такой мерзости не присылали». Разве Швецова, Усова и Механикова разумеет Дурново? Но у Усова в книгах сплошная ругань. А о Швецовских книгах «Истинности, Оправдании» известный в расколе апологет П-и лже-епископ Пафнутий публично и при православных, и при старообрядцах отзываются так, что де произведения Швецова давно сжечь надо бы, так как в той и другой книге явные ереси, позор для старообрядчества.

Если у раскольников есть свои учёные, чего же православный человек г. Дурново взял на себя защиту их, формулирует требования старообрядцев и сочиняет программу отношений их к православной церкви и наоборот? Не лучше-ли, было бы предоставить это раскольничьим учёным людям может быть они и основательнее, и, добросовестнее и уважительнее отнеслись бы к господствующей церкви.

Явную неправду говорит далее г. Дурново, что будто бы миссионеры православные, будучи якобы неподготовлены, прекращают беседы, когда раскольники приглашают лучших начетников, а другие привлекают будто бы последних к уголовному преследованию. Нужно бы это подтвердить фактами, которых у Дурново нет, так как никогда пр. миссионеры не отказываются вести беседы и с лучшими, и с худшими раскольничьими начетчиками, и утверждаем, что никогда не бывало, чтобы за беседы миссионеры привлекали их к уголовной ответственности... Наоборот, на съездах миссионерских сделаны разъяснения, чтобы похулительные отзывы при беседах не вменять в вину, как выражение убеждения собеседника. А что касается «совращения православных, брани раскольничьей на господствующую церковь», к которой, по свидетельству самого г. Дурново, способны лучшие защитники старообрядчества, то за это карают государственные законы и гг. миссионеры тут ни причём.

Суесловит г. Дурново, говоря, что будто бы на Московских беседах, при появлении на них начетчиков (гг. Заваловых и Пименовых ?) печать призывала администрацию к защите миссионеров. Более 25 л. ведутся эти беседы и не было ни одного случая обращения к администрации, хотя раскольничьих грубостей всегда приходится миссионерам переносить множество. Миссионеры не нуждаются ни в чьей защите, наоборот, они сами защищают хулителей, успокаивая возмущённую православную массу.

Г. Дурново горько сетует на православную Церковь (достойно внимания, г. Дурново, православный человек, называет нашу св. церковь везде «господствующей», а не православной – это чисто по-раскольнически) за то, что она лже-епископа Арсения Швецова, которого автор превозносит за начитанность и богословские труды (?), обвиняет в ереси, считает его вредным и опасным для церкви, и в частности обрушивается на «Моск. Ведом.» за то, что последние обвиняют старообрядцев в возмущении против властей и чуть не в измене Монарху и России, между тем как в верноподданичестве старообрядцев, по мнению г. Дурново, едва ли кто усомнится.

Но, что Швецов еретик, – это известно не только православным миссионерам, а и самим старообрядцам... И странно, что этого не ведает Дурново. В «Уставе Белокриницкого Монастыря», который служит краеугольным камнем австрийской иерархии, автор его – Павел Белокриницкий – о Сыне Божием проповедует нечестивое учение, что Сын Божий рождён не «прежде всех век», а «совокупно с веками» в изречении: «да будут вецы». – Учение Павла собором раскольничьих архиереев (1883 г.) признано было погрешительным. Но Швецов, вопреки постановлению собора, в изданной им в 1885 г. «Истинности», желая оправдать незаконно явившуюся австрийскую иерархию и её учредителей, защищает это учение (см. Истинность 2 и 5 стр.). Покойный о. Архимандрит Павел обстоятельно доказал еретичество Швецова (См. Бр. Слово 1888 г. № 6). – Еретичество Швецова изобличал и собрат его, Пафнутий (бывший раскольничий епископ Коломенский). «Сочинитель «Истинности», писал Пафнутий, не подчиняясь определениям соборных актов российских единоверных епископов, усиливается оправдать погрешительные мнения белокриницкого устава о богословии, и вместе с тем сам впадает в еретичество.... Настоящий мечтатель (т. е. Швецов) о богословии (едва ли не подобен древнему еретику Савелию?) прекословит учению Св. Церкви о различии между существом Божественным и между свойством лиц.... На стр. 2 и 5 сочинитель оправдывает известный еретический гностический догмат.... На стр. 2 и 3 сочинитель оправдывает белокриницкий устав, который гораздо ранее Пия IX мнение о непорочном зачатии Девы Марии внёс в число догматов веры». (См. книж. Пафнутия по изд. Братства Петра стр. 8–10). – По почину, другого раскольничьего епископа Пафнутия Казанского, Швецов судим, был за еретичество собором раскольнических епископов (См. Бр. Сл. 1888 г, №№ 15 и 18), и, хотя за раскаяние прощён был, но не внял суду даже своих архиереев и снова еретичествует, защищая своё учение в «Истинности». В мае (8-го) месяце 1897 г. на беседе в с. Алексеевке, Саратов. губ., Швецов упорно защищал и Белокриницкий устав и своё учение. В последнем раскольничьем произведении «разбор ответов на 105 вопросов» – Усов, ученик Швецова, защищает учение Швецова из «Истинности». Явно, что Швецов не только сам еретичествует, но и других научил тому-же, – а посему совершенно основательно считается «лицом очень вредным и опасным». – Смелое предположение г. Дурново, что будто бы «в верноподданичестве старообрядцев едва ли кто усомнится»?.. – Не наоборот-ли? Тем более, что и данных к сему сомнению не мало наберётся на протяжении истории, так: в 1812 г., «во время нашествия Французов на Москву, когда верные Россияне удалялись из неё, жертвуя своим имуществом, раскольники рогожские вошли в благоприятные отношения с французами» (Собр. мнений и отз. м. Филарет т. 3, 497 стр. IV, 43). – О покойном Государе Императоре Николае I-м австрийские епископы так отзывались: «Николай Павлович лишил нас церквей, монастырей, за что и называют его Нероном» (См. письмо Аркадия к митр. Кириллу. Братск. Сл. 1897 г. № 8.).

О покойном Государе Императоре Александре III ни Московские, ни Петербургские, да и в других местах, австрийцы в своих церквах и молельных – ни разу не отслужили не только заупокойной литургии, но и панихиды (Бр. Сл. 1895 г., № 3), а «Слово Правды» поместило грубый отзыв о покойном Царе праведнике. В 1896 г. на публичной беседе в г. Николаевске старообрядец толка австрийского (ныне православный) Иван Григорьевич Абакумов явно обличал вождей раскола и лже-попов, что они «не возносили молитв за почившего Государя Императора, ибо считают его иноверным» (См. Исповедь его в Бр. Сл. 1896 г. №N® 15–16). Известный раскольник Мельников в письме своём от 15 декабря 1895 г. к брату Василию «проклинает Россию и приглашает своих друзей бежать, по его примеру, из этой «проклятой, варварской страны и отправиться в Австрию», где свободно можно заняться служением старообрядчеству» (См. письмо его в Бр. Сл. 1896 г. №№ 5 и 7). Сам Швецов, которому так очевидно сочувствует Дурново, в «Истинности» (См. Предисл. стр. IV и 178) свидетельствует, что старообрядцы, даже и поповцы, видят антихриста не только «в лице духовной», но «и светской власти», что «Император российский – се антихрист есть» (44 апр.). Представления Рус. Императорского двора к австрийскому правительству по делу о митр. Амвросии сам Швецов называет «клеветой», дерзко замечая, что «законность государственная бывает безнравственна и Христу противна» (См. «Истинность» 32 стр.). Хороши верноподданные, считающие правительство и Государя антихристом, а действия Императора «клеветой, безнравственными, противными Христу»! И после всего этого – г. Дурново ставит в укор «русской церкви» то, что она «направила борьбу на сокрушение старообрядчества», – очевидно, он желает, чтобы старообрядчество «плодилось и множилось»?..

Апологет «не праведно – будто бы – гонимых старообрядцев», г. Дурново выражает желание, чтобы «приемлющие священство (?) воссоединили с собой беглопоповцев», дабы составить могущественную церковь... Почему же не наоборот, т. е. чтобы беглопоповцы воссоединили с собою приемлющих Амвросиево священство? Казалось бы, последнее ближе к истории старообрядчества.

Австрийское священство есть не что иное, как своевольное новшество беглопоповцев, а поэтому естественнее приемлющим священство с ними «воссоединиться». У них, т. е. у беглопоповцев, без всякого права приемлющие Амвросиевское священство отняли Рогожское кладбище с громадными часовнями и др. принадлежностями. Г. Дурново справедливее было бы своим гласным словом вступиться за обиженных старообрядцев, а не за дерзающих!.. Нет, – это желание не православного человека, а врага Св. Церкви. Г. Дурново, в своём увлечении расколом, забыл об основных законах нашего государства, по коим предоставляется свобода распространения своего учения только православной и господствующей Церкви, а г. Дурново хлопочет, чтобы и австрийской секте дать свободу в поглощении других раскольничьих толков! Возмутительны и по тону, и по содержанию перечисляемые г. Дурново 9 требований старообрядцев. Во 1-х непонятно, почему не желают раскольники называться единоверцами, – единоверие есть то же православие, что неоднократно Церковью и было разъясняемо. До присоединения же к Правосл. Церкви они так и остаются раскольниками, по суду Большего Собора 1666–1667 гг. – Что же касается–до монастырей и молитвенных домов – как им именоваться и управляться, – то это не суть важное дело. Самое важное: отложение хулы на Пр. Церковь и воссоединение с ней, о чём пр. христианин и должен молиться Богу. – Во 2-х, – клятвы Собора 1667 г. наложены не на всякого употребляющего, так называемые старые обряды и книги, а натех, кои противились Церкви, хулили её, «нарицая книги печатанные при Никоне патриархе быти еретические, и растленны, и чины церковные, яже исправишася с греческих и древних Российских книг злословиша, имены хульными нарицаша ложно; и весь архиерейский чин и сан унячижиша; и возмутиша народ буйством Своим, и глаголаша – церкви быти – не церкви, архиереи – не архиереи, священники – не священники и прочая их таковая бляденя»... Преданы проклятию не на всегда, а «дондеже уразумятся и возвратятся в правду покаянием» (Соборн. Деян. 1667 г. 1–7 лл.); – а содержащие старые обряды и книги без хулы на Св. Церковь, её иерархию, таинства и обряды, но с полным признанием законности и правильности её иерархии, таинств, обрядов, не в противление Церкви, а по её благословению (как единоверцы и православные) клятве не подлежат. С присоединением раскольников к православию, клятва снимается, ибо она, по собору 1667 г., лежит на них «дондеже уразумятся и возвратятся в правду покаянием». И особого сношения с восточными патриархами не надо. Что и восточные патриархи так же смотрят на клятвы собора 1667 г., как и Русская Церковь, это доказывается тем, что Константинопольский патриарх Майносским старообрядцам, воссоединившимся с Пр. Церковью, разрешил употреблять так называемые старые обряды, т. е. тоже единоверие.

«Старообрядцы, пишет Дурново, не признают за русским синодом права отменять и даже разъяснять (?) определения собора 1667 г.». Мало ли чего старообрядцы не признают... Но законно ли и справедливо ли это? Всякий поймёт, что требование это – абсурд. Ведь старообрядцы признают и самого г. Дурново не православным, как принадлежащего к господствующей Церкви, и трактуют его, конечно, «никонианином, еретиком»... Но считает ли г. Дурново это справедливым если только он действительно, а не по метрике только «православный»? Пусть г. Дурново и сам ведает и, как близкий в раскольникам человек, научит и их, что не только Синод, как поместный Собор, но и каждый епископ, даже меньше, может разъяснять соборные определения. Аристен только диакон, а толковал, разъяснял правила св. Апостол, вселенских и поместных Соборов. Тоже делали Зонара, Вальсамон, а их раскольники почитают.

Если, по вашим словам, г. Дурново, «вопрос о каноничности старообрядческой иерархии, ведущей своё начало от низверженного митрополита Амвросия, должен быть подвергнут рассмотрению священноначальниками константинопольского синода», то пусть бы старообрядцы и отнеслись к этому синоду с формулированными для них автором «требованиями»... Амвросий по каноническим правилам св. вселенской православной церкви (Апост. пр. 31, Антиох. соб. пр. 5, Карфаг. соб. пр. 10, Слич. Двукратн. соб. прав. 13, 14 и 16) оказался совершенно изверженным (ϰαϑαιϱετσϑαι παντελῶς): поэтому о каноничности основанной им у старообрядцев-раскольников «иерархии» и речи быть не может. Что Константинопольская Церковь, в лице своих патриархов считала действия Амвросия в Б. Кринице беззаконными и отсюда иерархию австрийскую незаконной, – это ясно из письма Царь-градского патриарха Анфима к митрополиту Амвросию от 8 августа 1848 г., в котором патриарх Анфим тайный переход Амвросия к раскольникам называет «нерассудным и бесславным бегством, противным священным законам» и приводит 15 и 35 ап. правила и 13-е, IV всел. соб., подвергающие извержению клириков из сана за самовольный уход от своего старейшего. В письме своём Анфим призывает Амвросия возвратиться, – в противном случае, пишет, «ты будешь извержен твоего архиерейства, согласно божественным и священным канонам, которые дерзнул попрать, и неточию сам подчинен будеши строгому и праведному церковному наказанию, но вовлечении также запрещение и на всех, которых дерзостно рукоположил, как-то осужденных, незнаемых и несвященных согласно смыслу и решению св. правил». Амвросий не пожелал возвратиться (см. письмо его от 26 янв. 1848 г.), а посему, по суду предстоятеля Константинопольской Церкви, и он, и рукоположенные им извергнуты из сана и признаются простыми мирянами. Ясно, что Русская Церковь не может признать «каноничности» австрийского священства, ибо Амвросий не был ни от кого послан в Б. Криницу, вопреки правил – апост. 14 и 16 пр. 1 всел. соб., пришёл к раскольникам по указу только австрийской власти и по просьбе Липованского народа, за что подлежит извержению по правилам: апост. 30, VII всел. соб. 3. Лаодик. 13 и 16 пр. Антиох. собора; принял подданство чужому царю – без воли своего патриарха, вопреки 3 и 11 пр. Антиох. собора; изменил православию, в котором родился и получил святительство, и перешёл в раскол, проклятый собором 1667 г., на котором присутствовали и восточные святители; был перемазан, при чиноприёме, миром и по суду Кормчей книги (37 гл.), Стал простым мирянином; словом совершил страшный грех, за который, по смыслу 2 пр. Сардик. собора, подвергся клятве и страшному наказанию – лишению напутствия и Св. Причащения даже пред смертью. За грех, совершённый митрополитом Амвросием, священство австрийское приравнивается «к жидовскому, а сам Амвросий – Иуде предателю» (Ст. Кормч. 53 гл.). Наконец, г. Дурново сам признаёт (в 3-м пункте своей программы), что старообрядческая иерархия «ведёт своё начало от митрополита Амвросия». Как же могли быть старообрядцы церковью до Амвросия, без иерархии в течении более 180 лет? Есть ли подобный прецедент в церковной истории? Нет, и быть не может! Церковь есть тело, состоящее из стройно соединённых членов (Еф.14:11–12). Восточные патриархи Анфим – константинопольский, Иерофей – александрийский, Мефодий – антиохийский, Кирилл – иерусалимский, пишут: «у нас» (то есть священноначальников) хранитель благочестия есть самое тело церкви, то- есть сам «народ». – Итак, ни иерархия без народа немыслима, ни народ без иерархии не может составлять церкви. По словам священномученика Киприана «епископ в церкви, и церковь во епископе». Эту внутреннюю, духовную связь своевольным отторжением от православного священноначалия разорвали старообрядцы и образовали по существу – раскол! и иерархия их самочинная, раскольничья. Большая за сим разница между болгарской Церковью и расколом толка австрийского. Раскольничья иерархия возникла не по благословению преемственного епископства; она получила начало от беглого митрополита Амвросия, который порвал всякую связь с Константинопольской церковью, а посему мнимые епископы и попы их должны быть отнесены к числу тех людей, коих Св. Ириней назвал «злонамеренными отступниками» (кн. 4, гл. 26). Вопрос о благодати священства в австрийской Амвросиевой иерархии сомнителен. Болгарское же духовенство имеет апостольское преемство хиротонии. Болгарский экзархат объявил только свою независимость от патриархии Константинопольской, но саму церковь Константинопольскую не обвинял в содержании ересей. А раскольники Пр. Церковь считают еретической и приходящих подвергают чиноприёму через миропомазание. Болгарская Церковь ни одной ереси не содержит, а раскольники искажают Евангельское учение. Русская Церковь не вмешивалась в распрю Болгарской и Константинопольской церквей, возникшую не из-за нарушения каких-либо догматов веры, а только из-за иерархической зависимости, и не высказала своего слова, уповая, что и без её вмешательства, помощью Божией, достигнуто будет между ними примирение и остаётся в общении с той и другой, как церквами православными, имеющими преемственное священство, ведущее своё начало от Христа Спасителя через Св. Апостолов. Итак, сравнивать Болгарскую церковь с раскольническим обществом никоим образом нельзя.

Что касается до пересмотра вновь богослужебных книг и сличение их с древними греческими и славянскими, то, если церковь найдёт нужным и полезным, с любовью примем и мы... Но уверен ли г. Дурново, что примут их раскольники? Ведь и раскольники «единственно правильными, непогрешимыми признают книги первых пяти патриархов и убавить, и прибавить к ним считают ересью. Г. Дурново утверждает, что «старообрядцы одним из самых главных оснований воссоединения своего с господствующею церковью требуют сохранения за ними древних канонических и церковных прав – избрания ими из среды народа священно церковного клира». Несомненно, что миряне когда-то пользовались правом избрания епископов и пресвитеров, и иерархия не только уважала их избрание, как обычай, но иногда уступала настойчивости избирателей, хотя и находила к тому затруднения. Затем церк. правилами этот обычай отменён. Так, в толковании на 4-е пр. 1 Всел. соб. у Вальсамона читаем: «в древности избрания архиереев совершались в собрании граждан. Но божественным отцам не было это угодно..., и потому они определили, чтобы епископ был избираем областными епископами» (тоже см. 12 пр. Лаод.). «Не только избрание епископов производить запрещено сборищу черни, но не дозволено избирать и священников» (см. 13 пр. Лаод. соб. и др.). Если старообрядцы говорят, что они строгие блюстители закона, да и хвалятся этим, то и желать противозаконного не должно. А когда г. Дурново сочинял это своё мнение, то очевидно, что с древними правилами и постановлениями он не сверялся. Итак, мы разобрали главнейшие положения статьи Дурново. Что касается до пунктов 6, 7, 8 и 9, то не разбираем их потому, что нужды нет. Ибо, если австрийская иерархия не законна, а мы доказали, что она самоизмышлена и епископы и священники австрийские не более как самозванцы, то о правах и требованиях для самозванцев и говорить не следует.

Что австрийская иерархия незаконна, это сознавали и сознают и лучшие из раскольников австрийского толка. Так, знаменитый в расколе Илларион Егоров Ксенос, автор Окружного Послания, в письме своём об австрийском священстве так отзывался: «корень его гнил и основание его не твёрдо» (Бр. Сл. 1875 г. кн. 1, 24 стр.). Аркадий, лже-архиепископ Славский, в письмах своих к лже-митрополиту Кириллу писал: «если бы я на сей хартии открыл вам Амбросиевы недостатки, то бы вы не думали. Но открыть не на пользу. Разве, когда потребуется надобность. Амвросий принят по великой нужде, а не по обдержным правилам. Так равно, как и кое поставление. Так и все вами рукоположенные, только по нужде. А если по обдержным правилам поверить всех епископов достоинство, то затворите и церкви все; если по обдержанным правилам рассмотреть нашу всю церковь, то едва ли в ней что останется незыблемым» (переписка рр. деятелей вып. 2, 139 и 149 стр.). А Аркадий, надо думать, поглубже знал своё согласие, чем г Дурново, распинающийся за раскол и нападающий на неповинных ни в чём оо. и гг. миссионеров, старающихся, по мере своих сил, разгонять тьму раскольничьего невежества.

«Автор «открытого письма» (в Рус. Л.), резонно, г. Дурново, замечает: «раскольники требуют теперь сохранения за ними (за кем именно?) древних канонических и церковных прав»: на чем же основано это требование? Разве старообрядцы хранят упомянутые права? Нисколько!

«У них бесправно царит полнейший произвол лиц богатых; у них овцы пасут пастырей. Вот крупные факты, вероятно вами незабытые. По праву-ли, каноническому или церковному, беглый чёрный поп Иероним принял греческого митрополита? По праву ли этот последний признан еретиком второго чина? По праву ли Амвросий один поставил уставщика Киприана себе в наместники, при жизни своей? По какому праву Антоний (Шутов) был митрополитом, будучи двоеженцем? Прежде чем рассуждать о каких-либо требованиях, старообрядцам надобно, опираясь на канонические, церковные правила, доказать законность своего отпадения от греко-восточной, православной Церкви из-за поклонов и двуперстия.

«Если у раскольников есть свои учёные люди, как делает это открытие г. Дурново, то не пора ли им заняться самим и основательно рассмотреть канонические и церковные постановления, оправдывающие отпадение от Церкви их предков – Аввакума, Лазаря, Никиты и др.? И прежде чем говорить о воссоединении старообрядцев-беглопоповцев с приемлющими Амвросиевское священство, не следует ли последним самим, без участия писателей господствующей Церкви, доказать своё преимуществующее значение перед первыми»?

Самарский Епархиальный миссионер священник Д. Александров

В 1888 году редакция журнала «Неделя» дала подписчикам в кн. приложений исторический роман Льюиса Уоллеса – «Во время оно», в переводе на русский язык с английского. В журнале – «Русская мысль» за 1893 год, в двух книгах (январь и февраль) помещён был переводной рассказ польского писателя Генриха Сенкевича – «Пойдём за Ним!» А в 1895 году в Петербурге издана была А.С. Сувориным повесть английского профессора Ingraham’a, переведённая на русский язык E. М., под заглавием – «Царь из дома Давида». В эти три произведения литературы авторы их ввели события из Евангельской истории или действительные, какие встречаются в канонических Евангелиях, или искажающие действительность, или же прямо вымышленные фантазией. Нас поразила, скажем более, – наше христианское чувство благоговения пред святыней Евангелия было возмущено неуместностью рассказов из Евангелия, какие мы прочитали в переводных произведениях вышеназванных авторов. Изумительно и то, так сказать, святотатство авторов, – известных в литературе писателей, – с каким они дерзнули пером фабулы и несдержанного воображения похитить из сокровищницы святейших истин – Евангелия драгоценные для христианина рассказы священной истории. Эти не русские писатели похитили из Евангелия рассказы, а наш родной писатель Л. Н. Толстой похитил из Евангелия догматику и нравоучение, и, разбавивши их жидким философствованием, выдал под именем – «Нового Евангелия». Ужели можно спокойно читать верному сыну Православной Церкви Подобные произведения?.. Что также негодование в данном случае имеет довлеющие основания, приводим более или менее подробное содержание трёх, поименованных нами в начале, произведений литературы.

Исторический роман – «Во время оно» на первой же странице имеет такое примечание. «Автор этого романа, бывший посланник Соединённых Штатов в Константинополе и генерал североамериканской армии, употребил семь лет на собирание исторических материалов и вообще на подготовку своего произведения. Полное поразительно ярких, мастерски нарисованных сцен из римской и восточной жизни в эпоху Иисуса Христа, оно всюду в Европе имеет колоссальный успех. В подлиннике носит название – «Бен-Гур». Было бы несправедливым сказать слово осуждения Льюису Уоллесу относительно художественности в изложении и мастерской картинности в описаниях. Его произведение наполнено римскими и восточными легендами, сказанного характера, на собирание которых для романа, надо думать, и употреблено им семь лет. А ведь восточные легенды, как известно, и отличаются этим именно качеством – картинности в описаниях, которая при таком умении в литературном изложении, каковым владеет Льюис Уоллес, легко достигает художественности. Эта сказочная легендарность романа особенно ясно выступает в изображении главного действующего в романе лица – Иуды Бен (сына) – Гура.

Иуда Бен-Гур – еврей по происхождению, сын Иташара Гура иерусалимского князя и богатейшего купца. Иташар Гур производил себя, по роману (стр. 28), «от Гура – соратника Иисуса Навина» (?) В одно из торговых плаваний по морю Иташар Гур утонул в море. Иуда, сын его, воспитывался дома нежно любившей его матерью и верной служанкой Амрой, которая была его нянькой и кормилицей. Сестру его звали Тирзой. В отрочестве Иуда слушал уроки у знаменитых еврейских раввинов Гамалиила, Шамня и Симеона. Конечно, он воспитан был во всех традициях своего народа и особенно в чаянии Мессии – царя покорителя надменных римлян, теперь властвующих над евреями. В детстве Иуда сдружился с римлянином, сверстником, Мессалой, с которым разлучился на время пятилетнего пребывания последнего для образования в Риме. Дом Иуды был в г. Иерусалиме.

Роман начинается описанием встречи Иуды с Мессалой, прибывшим в Иерусалим из Рима, по окончании своего образования. Встреча юношей сразу обнаружила в Мессале гордого Римлянина патриция, надменно относящегося к евреям, а в Иуде – еврея, всеми силами молодой души ненавидевшего поработителей. В душе Иуды тогда же загорелось желание быть не только хорошим солдатом, но и полководцем, умеющим вдохновить целую армию, которая сражалась бы с покорителями евреев, как один человек. В беседе с матерью он поведал ей своё желание научиться военному искусству и получил на это полное согласие. Но вскоре случившееся печальное обстоятельство совершенно изменило планы Иуды и судьбу его семейства. Иуда вместе с сестрой с «плоской крыши родного дома наблюдали въезд в Иерусалим нового прокуратора Иудеи Валерия Грата. Наклонившись смотрели они на блестящую процессию. Под давлением их, черепица крыши сдвинулась с места и, при падении своём на землю, зашибла нового прокуратора. Эта неосторожность Иуды представлена была другом его девстве Мессалой как покушение на жизнь Валерия Грата. Иуда был осуждён римлянами на каторгу, мать и сестра его посажены в тюрьму, а имущество конфисковано в казну. Осужденный Иуда, в сопровождении конвоя солдат, отправлен из Иерусалима по направлению к Назарету. В Назарете он встретился с отроком Иисусом, сыном плотника Иосифа. Автор самоизмышлённо так описывает эту встречу. «У колодца (в Назарете) отряд конвоя остановился. Иуда, сильно окаменелый, упад на пыльную дорогу... Вдруг несчастный Иуда почувствовал лёгкое прикосновение руки к его плечу и, подняв глава, увидел лицо, которое он никогда не мог забыть с тех пор: лицо юноши почти одних с ним лет, осенённое светло-коричневыми, золотистыми кудрями и озарённое парой тёмно-голубых глаз, в которых было столько мягкости, призыва, любви и божественной чистоты, что никакая сила не могла сравниться с силой их обаятельного выражения. Сердце молодого еврея, ожесточённое бесконечными страданиями и закосневшее в ненависти ко всему миру, словно оттаяло под этим взглядом и наполнилось детским доверием. Он приложил свои губы к кувшину, поданному отроком, и стал пить долгими, глубокими глотками. Ни единого слова не было произнесено между ним и неизвестным юношей. Когда Иуда окончил пить, рука, лежавшая на его плече, перешла на голову и осталась на пыльных волосах столько времени, сколько это нужно для благословения. После этого незнакомец взял свой топор и вернулся к рабби Иосифу. Все глаза следили за его движениями. Так кончилась сцена у колодца!» (стр. 51).

Эта сцена невольно напоминает апокрифические сказания, составленные недовольствующимися простым указанием нашего Евангелия, что детство Иисуса Христа было подобно детству всякого еврейского отрока, живущего в бедной, но в высшей степени честной семье. Истинное величие отрока Иисуса в том именно и состоит, что Он и в детстве своём во всем подобен был нам, конечно, кроме греха. Но возвратимся к изображению Иуды Бен-Гура. После встречи с отроком Иисусом, Иуда в течение трёх лет исполнял каторжные работы гребца на морском флоте квинта Аррия. Своей исполнительностью и физической силой он обратил на себя внимание кв. Аррия, который полюбопытствовал расспросить Иуду об его происхождении. Узнавши, что Иуда сын Иташара Иуды, – бывшего иерусалимского князя, известного в Риме, Аррий в тайне возымел расположение к нему. А когда потом Иуда спас ему жизнь, Аррий и усыновил его, даровав ему свободу. Таким путём Иуда оказался в Риме, где в течение пяти лет старательно изучал военное римское искусство. По смерти своего благодетеля, Иуда, получивши в наследство богатство, отправился в Антиохию. Целью его прибытия сюда было узнать об участи матери и сестры. От этого времени начинается ряд сказочных приключений Иуды. В Антиохии он находит раба своего отца купца Симонида, сохранившего для него богатое наследство отца.

Здесь же своим уменьем управлять лошадьми на ристалищах и в цирке склоняет к дружбе арабского шейха, кочующего возле Антиохии, который знакомит Иуду с Балтазаром, одним из восточных волхвов, приходивших поклониться новорождённому Царю Иудейскому. Л. Уоллес считает почему-то Балтазара египтянином, уроженцем Александрии, и влагает в его уста такую речь, которая представляет исповедь его прошлого. «Я верую во единого Бога, Которого проповедовал в Александрии, но слушатели мои смеялись... Я плавал по Пилу, ходил по прибрежным деревням и проповедовал всем племенам учение о едином Боге, о праведной жизни и награде на небесах. Учение моё принимали, но меня смущала мысль: что останется от посеянных мной истин, когда меня не будет?.. Мучимый мыслью о своём бессилии посеять прочные семена, я удалился в пустыню, чтобы, предавшись размышлению и молитве, стать ближе к Богу, выучиться лучше понимать Его... Раз, ночью, я сидел на берегу озера и молился: «О, Господи! мир погибает! Сойдёшь ли Ты его спасти? Суждено ли мне видеть искупление человечества? В прозрачном как хрусталь озере отражались звёзды. Вдруг одна из них как бы сдвинулась с места и поднялась на самую поверхность воды и заблестела необыкновенно ярко. Я поднял глаза и увидел, что звезда стоит над моей головой и так низко, что, казалось, её можно достать рукой. Я пал ниц и вдруг слышу сверху голос, говорящий: «Твои дела оценены, твоя молитва услышана; искупление приближается. Встань по утру и иди; ты встретишь ещё двух человек, пришедших из отдалённых стран. Ступайте вместе в священный город Иерусалим и спросите у ворот его (?): где родившийся Царь Иудейский? Мы видели на востоке звезду и пришли поклониться Ему. Положитесь на Духа Святого, Который поведёт вас, и засвидетельствуйте то, что вы увидите». И мы пошли и увидели» (стр. 188–189). Фантазия автора ограничилась созданием только этой повести об одном из волхвов, но этого достаточно, чтобы видеть, как бедна и ничтожна фантазия человеческая в изображении великих дел Божиих.

Купец Симонид и арабский шейх Ильдерим принимают участие в розыскивании Иудой матери и сестры, но все их поиски долго оставались тщетны. В Иуде эта неудача к плану о возмездии римлянам за свой народ присоединяет непреодолимое желание мести им же и за своих – мать и сестру. Выполнение этого плана Иуда предпринимает такое. Под влиянием волхва Валтазара, верующего, что Царь иудейский, которому он покланялся, не убит Иродом, так как родился он для искупления мира, Иуда свои мечты о возмездии связывает с этим новорождённым Царём Иудейским. По его мысли, «Царь этот будет славен и храбр, как Давид, мудр и великолепен, как Соломон; царство будет так сильно и могущественно, что Рим разобьётся об него на части. Разгорится колоссальная война; земля огласится воплями смерти и криками рождения, а затем наступит пора мира, обновления и незыблемого господства Иудеи»... (стр. 203). При осуществлении своих планов Бен-Гур удаляется из Антиохии; ходит по Иудее, собирая легионы для этого Царя Иудейского. В период такой своей деятельности он видит Иоанна Крестителя и Иисуса Христа. Иоанна Крестителя автор представляет таким: «вид у него был суровый, грубый, даже дикий. На худощавое лицо цвета тёмного пергамента, на плечи и спину падали всклокоченными волнами выжженные солнцем волосы. Глаза его горели. Правое плечо, такого же цвета, как и лицо, и такое же худое, было обнажено. Грубая ткань из верблюжьей шерсти такая же, какой бедуины кроют свои шатры, прикрывала до колен его тело и была перевязана на поясе широким ремнём, на котором болтался кожаный мешок. Ноги были босы. Он шёл, опираясь на суковатую палку. Движения его были быстры, решительны и как-то странно бдительны. Он ежеминутно откидывал падавшие на глаза космы волос и оглядывался вокруг, как будто ища кого-то» (стр. 398). Какой грубый бессердечный реализм в изображение Св. Предтечи Господня, вне всякого понимания высокой идеи служения его Царству Божию. Думается, что, если бы художник живописец воплотил на картине это словесное описание Св. Предтечи Господня, то вышло бы изображение такое, что ни одна душа христианская не остановилась бы в благоговении пред этим великим проповедником поста и покаяния, в виду открывающегося Царства Сына Божия на земле.

Ещё в описании Иисуса Христа, какое находится в романе, пожалуй, при всей бледности красок, можно найти некоторые проблески христианского чувства благоговения. «Фигура Его тонкая, нежно сложенная, немного выше среднего роста. Походка и движения Его были спокойные и ровные, как у человека, привыкшего размышлять о серьёзных вещах. Костюм соответствовал общему впечатлению, которое производила его наружность. Поверх длинного хитона с рукавами была накинута тога; на правой руке Он носил платок, обыкновенно носимый на голове; красная повязка платка свободно свешивалась с руки. За исключением этой повязки и узкой синей каймы на Нижнем крае тоги, всё одеяние Его было из полотна, пожелтевшего от дорожной были. Только кисти хитона были синие с белым, какие предписывал закон носить раввинам. Ноги были обуты в самые простые сандалии. Ни пояса, ни мешка при Нём не было» (стр. 400). При виде Иисуса Христа мысль о войне для Бен-Гура показалась профанацией перед этим кротким, полным благости лицом. Но это было только непродолжительным впечатлением, не уничтожившим ни его намерений, ни выполнения их.

А между тем в разгар такой деятельности Иуды, мать и сестра его получают свободу, при новом прокураторе Иудее – Попилии Пилате. Несчастные женщины выпущены из заключенья поражёнными ужасной болезнью проказой. Слух о Чудотворце Иисусе дошёл и до них. И вот однажды они вышли на встречу Иисусу. Увидев Его, они впились глазами в лицо Его, – в это кроткое лицо необычайной красоты, в эти большие, мягкие глаза, полные глубокого сострадания. «О Господин, Господин! воскликнула мать. Ты можешь исцелить нас. Будь милосерд к нам, будь милосерд! Веришь ли ты, что я могу сделать это? спросил Он. «Ты Тот, о котором говорят пророки», отвечала она. В глазах Учителя блеснул свет, и Он тихо сказал: «велика вера твоя, женщина! Да будет же то, о чём ты просишь!» В прокажённых тотчас же начался процесс чудесного исцеления. (Стр. 434 и 435). Это чудо Иисуса Христа, рассказа о котором нет в евангелии, несомненно есть произведение автора, по внешности несколько напоминающее рассказ евангельский об исцелении дочери жены хананейской.

Иуда Бен-Гур, наконец, находить свою мать и сестру и узнает об исцелении их Иисусом Христом, личность которого с этого времени для него дорога не только, как Царя Иудейского, но и как необыкновенного благодетеля дорогим сердцу его лицам. Эта пора деятельности Иуды совпадает с последними днями земной жизни Спасителя. Пребывая в Иерусалиме, Иуда видит, что делает неблагодарный народ иудейский по отношению к Иисусу. Теперь он готов употребить все усилия, чтоб защитить Царя Иудейского, смерти которого народ требует от представителя римской власти в Иудеи. Автор вводит здесь в переделке рассказ из евангелия о страданиях Христовых (см. главы: Предатель и Осуждённый), дополненные в частностях, но в общем неискажённые. При кресте Христовом, и особенно после воскресения Его, Иуда понял, что «смерть Мученика была предназначена, и он не мог бы помешать ей» (стр. 480).

Остаток дней своих Иуда прожил мирно, в супружестве с Эсфирью – дочерью купца Симонида. Его семейное счастье немного омрачается воспоминанием об Ире, дочери Волтазара, безумно влюблённой в него. На любви этих двух женщин к Иуде и построен исторический роман «Во время оно».

Сам собой напрашивается вопрос: кто же он, кто этот Иуда Бен-Гур? В главе романа – «Предатель» мы читаем. Взятый в Гефсиманском саду Назаретянин, со связанными за спиной руками, шёл медленно, опустив голову на грудь; волосы густо спадали на Его лицо, и стан его гнулся более обыкновенного. Он шёл задумавшись и, казалось, не замечал того, что вокруг Него происходило. Впереди Него, на расстоянии нескольких шагов, шли первосвященники и старейшины, которые оборачивались на Него от времени до времени. Когда толпа приблизилась к мосту в ущелье, Бен-Гур взял верёвку из рук державшего её слуги и, опередив его, пошёл следом за Узником. «Учитель! Учитель!» торопливо шепнул он Ему на ухо, – «слышишь ли Ты меня? скажи слово, только одно скажи мне»... Человек, от которого он взял верёвку, потребовал её назад. «Скажи мне», продолжал Бен-Гур, «по доброй ли воле Ты идёшь с ними?» Толпа стала тесниться в Бен-Гуру, грозно спрашивая: «кто ты?» «Я друг Твой, Учитель, я люблю Тебя... Скажи умоляю Тебя, примешь Ты помощь, если я приведу её?» Назаретянин не поднимал глаз и не подавал вида, что Он слышит; и однако в Нём было что-то, что говорило без слов: «оставь Меня». Волей-неволей Бен-Гуру пришлось это сделать. Десятки рук ухватились за него и со всех сторон раздались крики. «Держи его! Это один из них. Тащи его! бей его! смерть ему!» Бен-Гур, в исступлении отчаяния, удесятерившем его силы, выпрямился, перевернулся на одном месте с вытянутыми вперёд руками и, отбросив накинувшихся на него людей, вырвался и бросился бежать по дороге. Одежда его, изорванная в клочки, была сорвана с него, и он бежал нагой. Тёмное ущелье приняло его в свои недра и скрыло от глаз преследователей» (стр. 469 и 470). В Евангелии от Марка, глава 14-я есть такое замечание: «один юноша, завернувшись по нагому телу в покрывало, следовал за Ним (т. е. за Иисусом Христом, по взятии Его в саду Гефсиманском); и воины схватили его. Но он, оставив покрывало, нагой убежал от них» (Мк.14:51,52 ст.). Очевидно, рассказ в романе о Бен-Гуре – распространённая переделка краткого замечания Евангелиста Марка. Древнее церковное предание, проверяемое Св. Церковью не семь лет, а много веков, в юноше Евангельском, о котором замечает только один Евангелист Марк, признаёт именно этого Святого Евангелиста. Что же? выходит, в романе, «во время оно» описывается жизнь Евангелиста Марка?! Но кто, хоть мало знакомый с житием Святого Евангелиста Марка, узнает сего Апостола в Иуде – Бен-Гуре? Да едва ли автор и знал, что Церковь считает Евангельского юношу, бежавшего голым, по взятии Христа воинами, Евангелистом Марком. По прочтении романа мы убедились в одном, что Л. Уоллес действительно ознакомился с римскими и восточными легендами, которые объединила в его произведении его несдержанная фантазия. Мы же осуждаем автора христианина и переводчиков его за их легкомысленное неблагоговейное отношение к лицам и событиям Евангельских историй, за их грубую переделку и сочинительство.

Свящ. И. Троицкий

(Окончание следует).

В числе сектантских лжеучений, снискавших себе симпатии и приобретших последователей в некоторой части петербургского светского общества, должна быть отмечена мистическая секта ирвингиан. В Петербурге секта эта гораздо ранее стала известна, чем модное ныне пашковство, а именно с 1857 г.

Начало этой секты вообще восходит к 30-м годам нашего столетия, когда шотландец – пастор в Лондоне – Ирвинг, начал открыто исповедовать измышлённое лжеучение этой секты, передав секте и своё имя.

Эдуард Ирвинг принадлежал к числу людей недовольных современным положением христианства, всюду подмечавших в нём недостатки и злоупотребления и сетовавших на уклонение христиан с истинного пути. Он примкнул к небольшому кружку английского пастора Льюиса Уея, – который в 1826 г. начал проповедовать о близком наступлении конца мира и тысячелетнего царства Христова и о необходимости подготовиться к этим событиям. Ирвинг, и сделался ревностным поборником этого учения. Впрочем, пылкий ум и живая фантазия, которыми природа щедро наделила Ирвинга, скоро побудили его развить и восполнить мысли учителя. А блестящий ораторский талант и счастливая наружность, располагавшая в его пользу слушателей, приобрели проповеднику массу последователей. Так что в непродолжительное время Ирвинг сам стал во главе целого общества.

В своих проповедях Эдуард Ирвинг решительно доказывал, что все существующие христианские церкви стремятся к погибели и потому нуждаются в преобразовании. А сопоставляя нравственное состояние мира с изображением в Св. Писании последних дней его, он пришёл к убеждению, что конец земной жизни уже близок. Современные явления политической и общественной жизни по его взгляду доказывали тоже, представляя признаки скорого наступления обещанного царства Христова. Царство это наступит на земле и будет для избранных, продолжаться тысячу лет. До начала этого царства будет совершён суд над грешным миром, а сонм избранных на это время вознесён будет на небо.

Чтобы люди могли получить доступ в Царство Христово – по мнению Ирвинга – крайне необходимо немедленно возвратить на истинный путь христианскую церковь, этот Вавилон, погрязший во грехах и удалившийся от Христа. Ирвинг нашёл и средства к восстановлению истинного христианства, это – излияние на верующих в изобилии (в виду необходимости восстановления истинной церкви) чрезвычайных даров Св. Духа, обетование которых он видел в словах апостола Петра, сказанных всем уверовавшим в день Пятидесятницы: и приимите дар Святаго Духа (Деян.2:38). Толкуя эти апостольские слова, Ирвинг стал уверять, что здесь всем истинным христианам обещаются Духовные дары как внутренние, так и обнаруживающиеся во вне, и что все эти дары не могут быть разделяемы на обыкновенные и чрезвычайные, нет, – как те, так и другие всегда должны быть присущи истинной Церкви. И теперь – поэтому – должны проявляться в христианском обществе дары, принадлежавшие Церкви апостольского века.

С этим учением выступил Ирвинг в своих проповедях в конце 1827 или в начале 1828 г., и результаты таких проповедей не замедлили сказаться. – Среди увлечённых и экзальтированных слушателей (а особенно слушательниц) Ирвинга начали обнаруживаться один за другим дар глаголания иными языками, дар пророчества, дар исцелений, дар сказания языков и т. д.

Своим учением о необходимости действия в христианской Церкви чрезвычайных даров Духа Святого Ирвинг сделал первый шаг к уклонению в сектантство. И, хотя он и старался в богослужебной практике сохранить весь вид шотландского богослужения, однако за свои проповеди указанного содержания, а также за допущенное им ложное учение (не вполне – правда – ясное) о греховности плоти Иисуса Христа – был отлучён от епископальной церкви и лишён места пастора в Лондоне.

С этого момента довольно многочисленные сторонники Ирвинга (при его проповедях присутствовало иногда до 13 тысяч человек), начинают жить самостоятельной жизнью отдельной религиозной секты. Начала, положенные Ирвингом в основу нового учения, постепенно развиваются и восполняются – уже и помимо самого основателя секты. Мня себя единой спасающей Церковью, ирвингианство в лице своих представителей обращается с призывом следовать за собой сначала к духовным властям (документ 1836 г.), затем ко властям гражданским (– 1837 г.), а наконец и ко всем христианам – во «Вселенском Свидетельстве».

Усвоив себе духовные дары, которые существовали в Церкви во времена апостолов, ирвингианское общество стараюсь и во всем своём устройстве дать по возможности точное воспрещение строя Церкви апостольской со всеми её учреждениями и чинами, как они указаны в книге Деяний, у ап. Павла в посл. к Ефесс (Еф.4:11) и в Акопалипсисе (ангелы 7 Церквей). Стали являться в их обществе апостолы, пророки, пастыри, пресвитеры, диаконы, ангелы Церквей и проч. Возникло стремление не только учредить церковные должности века апостольского, но восстановить даже и число служащих лиц. Из этого стремления выродилась между прочим мысль о необходимости для нового общества двенадцати апостолов. Такое число апостолов и составилось действительно к 1835 году (уже после смерти самого Ирвина, последовавшей в 1834 г.⁷⁵).

На первых порах своего существования ирвингианство имело громадный успех. Из семи лондонских церквей или приходов, основанных ещё Ирвингом, оно быстро перешло границы Англии и распространилось почти во всех государствах мира. С увеличением числа последователей новой секты возрастало и число служебных чинов её. Соответствие числа их числу подобных служителей Церкви апостольского века показалось уже недостаточно; а, чтобы всё-таки иметь их в соответствии с чем-либо, ирвингиане обратились к Ветхому Завету, где за образец для своего устройства стали брать устройство скинии. По числу столбов, служивших в скинии для той или другой цели, и в своей общине ирвингиане избрали пророков, учителей и т. д. Вследствие этого клир ирвингианский стал очень многочисленен. Средствами для содержания этого клира по ветхозаветному же образцу назначена была десятина с доходов каждого члена общины. Десятина эта, собираемая под страхом «проклятия Самого Бога» за удержание её по разным ирвингианским общинам, отправляется в Англию, и там ежегодно в день Пятидесятницы на общем собрании ирвингиан происходить раздел денег между служителями их церквей.

Ветхий Завет дал также основание ирвингианам разделить весь христианский мир на 12 колен, которые должны быть подчинены 12 апостолам. И вот в 1838 году все ирвингианские апостолы, избрав себе спутников, отправляются на проповедь каждый в свой предел.

Верховное управление в ирвингианской общине первоначально поручено было власти соборной. Власть принадлежала совету представителей общины, который составлен был в Лондоне из лиц разных церковных служений – опять в известном символическом соответствии устройству ветхозаветной скинии. Но, так как со временем (в отсутствие апостолов с 1838–1840 г.) произошло немало волнений во внутренней жизни общины из-за дел управления, то прибывшие из миссии апостолы постарались забрать всю власть в свои руки. Отсюда – высочайший авторитет ирвингианских апостолов. Отсюда и община ирвингиан усвоила себе имя «общины апостольской».

Выделившись в самостоятельное общество и дав этому обществу определённую организацию, ирвингиане постепенно выработали своё вероучение и составили богослужебные чины. Как то, так и другие – представляют из себя объединение учения и обычаев, принадлежащих различным христианским исповеданиям. Да это и вполне понятно. – В общество ирвингиан вступали люди из разных христианских обществ: естественно, они старались сохранить многое из своего прежнего учения и обычаев. И сами апостолы, – которым принадлежит составление кодекса вероучения и богослужения, – познакомившись во время своих миссий с учением разных христианских исповеданий, выбирали для себя то, что им в них нравилось⁷⁶.

В настоящее время ирвингиане – как протестанты – отвергают почитание икон и мощей. Как епископалы они удержали 7 таинств. При этом елеосвящение признают не как последнее, предсмертное помазание, но согласны в учении о нём с православной Церковью. Кроме 7 таинств в богослужебной практике ирвингиан видим мы и нечто подобное нашим требам: так находим мы у них молитвы жене-родильнице, на случай перехода на жительство в новый дом, на освящение судна и проч.

Богослужение своё ирвингиане совершают в храмах, где мы видим престол и встречаем орган. За богослужением молящиеся сидят. Священнослужители облачаются в белые льняные одежды (очень похожие на облачения православных священников и диаконов).

Временем богослужения у ирвингиан служат утро и вечер. (Основание для этого первоначально взято было во времени утренних и вечерних жертв иудейских).

Чин литургии ирвингианской был составлен их апостолами, а в первый раз совершена была литургия по этому чину самими апостолами в месте их обычного жительства – в английской деревне Албури в августе 1842 г. В основу этого чина положена римско-католическая литургия, но в него внесена молитва о ниспослании Св. Духа на предложенные дары и освящение их. За литургией бывает общая исповедь: читается перечисление грехов, и совершающий литургию просит у Господа прощения для всех присутствующих. Читается Апостол и Евангелие, говорится или читается по книге проповедь, затем следует продолжительная тайносовершительная молитва с коленопреклонением и совершается таинство причащения (на опресноках). Причащаются сначала священнослужители, которых всегда бывает много, потом все присутствующие – отдельно Тела и отдельно Крови Христовых. Как составная часть в богослужение ирвингиан входят и проявления дарований Св. Духа (напр. дар. иных языков, пророчества). – Эта отличительная черта секты.

Возникнув на почве ожидания близкого конца мира, ирвингианство первоначально утверждало, что этот конец наступит раньше, чем успеет исчезнуть с земли их поколение; а потому все последователи их общества не умрут телесно, а доживут до второго пришествия Иисуса Христа, и будут вознесены на небо в сретение Жениха, грядущего поразить антихриста и судить мир. Один из пророков предсказал даже и день этого события – 14 июля 1835 г. (Правда, сам пророк ещё до наступления предсказанного им дня оставил общину ирвингиан). Но так как стали сходить в могилу один за другим члены ирвингианского общества, не пощадила смерть и апостолов, а между тем день переселения на небо не наступал, то волей-неволей ирвингианству пришлось изменить своё учение и проповедовать, что, хотя верующие и умирают телесно, но зато после смерти они – как святые – прямо переходят в рай и становятся служителями у престола Божия.

Как и все сектанты – ирвингиане пропагандируют своё учение. При этом, в тех случаях, когда нельзя действовать прямо и открыто, они не гнушаются и средствами совершенно недостойными христианского имени.

Для первоначального знакомства с лицами, которых ирвингиане намерены завлечь в свою секту, обыкновенно отправляется разведчик – «на подобие Иисуса Навина и Халева», который зондирует и подготовляет почву. Затем для посева на этой почве являются проповедники. При первом знакомстве ирвингиане стараются показать, что они вовсе далеки от мысли заставить человека бросить своё вероисповедание; напротив, они хвалят его веру (какого бы вероисповедания ни касалось дело) и сами вместе с ним посещают храмы и причащаются в них. Но, – постепенно приобретая доверие к себе в новых учениках, сектанты-учители вселяют в душу своей жертвы презрение ко всем христианским обществам, кроме своего, выставляя последнее единой Церковью, где-только и возможно найти спасение.

Новопросвещённые принимаются в ирвингианскую общину через особый обряд и становятся под надзор клира. Впрочем, и после этого им не возбраняется посещать церкви, к которым они принадлежали прежде, и принимать даже там таинства.

Характерны в этих случаях мысли, с какими приступают сектанты к таинству: «хотя принимаю я таинство от священника церкви неправой, погибельной, но благодать снизойдёт и помимо совершающего таинство».

Обманутые ли надежды ожидавших вступления в царство Христово, или ослабление первоначального энтузиазма проповедников новой секты, или иное что было тому причиной, – но первый успех ирвингианства, рассеявший сторонников его почти по всему свету, скоро был утрачен. Впрочем, ирвингианские общества существуют во многих странах и доселе. И в пределах нашего государства (в Петербурге, Риге, Митаве и Финляндии) ирвингиане насчитывают до трёх тысяч своих членов⁷⁷.

В 1871 году со стороны петербургских ирвингиан была подана министру иностранных исповеданий просьба о разрешении построить им в Петербурге церковь. Но разрешения не последовало, и вообще секта у нас в России никаких прав не получила. В силу этого ирвингиане многие таинства (напр. крещение, брак) и обряды (как погребение) вынуждены совершать в какой-либо из христианских церквей.

Петербургская община ирвингиан в настоящее время состоит под управлением «епископа» Дитмана, доктора-гомеопата по специальности, и имеет в обществе сторонников и покровителей не менее сильных, чем пашковщина или какая-либо из протестантских сект.

Молитвенные собрания ирвингиан происходят в доме на Сергиевской улице (№ 10), где по воскресеньям и четвергам совершается богослужение. Богослужение совершается обыкновенно на немецком языке, но в четверг – на русском, так как предназначается специально для русских прозелитов секты.

Весьма любопытны впечатления, вынесенные из посещения ирвингианского богослужения одним из посторонних для секты лиц. Позволим себе привести их здесь.

– «В одно из воскресений, осенью прошлого года – рассказывает г. Уманец в июньской книжке Истор. Вестн. за 98-й г.– мы поехали в одиннадцатом часу утра «к Дитману», как принято обозначать ирвингианские богомоления на Сергиевской улице в «свете».

Пройдя обширный двор, мы повернули налево и через небольшие сени очутились в длинноватой, слабо освещённой светом из окон, комнате, уставленной поперёк скамьями, на подобие внутренности лютеранского храма. Налево от входной Двери, в глубине комнаты, на некотором возвышении, помечался алтарь обще-лютеранского типа.

Мы сели на одну из серединных скамеек и стали прислушиваться к богослужению. Какой-то господин... молча подвинул к нам лежавшую на пюпитре, перед скамейкой, книгу в чёрном кожаном переплёте и затем указал в ней уже заложенное место. Это была книга псалмов общины, а место, указанное соседом, – псалом, только что исполненный присутствовавшими. «Пресвитер» в белой одежде читал пред алтарём по-немецки какую-то молитву. Мы оглянули ряды молящихся. В задних рядах – мелкие мастеровые немецкой внешности, в передних – смешанный люд, не имеющий определённой физиономии. Здесь мы увидели и фигуры, напоминающие петербургских чиновников, и военных, и бедно одетых старушек-салопниц, и сестёр милосердия в полумонашеских одеждах и белоснежных капюшонах, и светских дам и кавалеров. У всех были молитвенники в руках. «Пресвитер» всё читал молитвы, то быстро и невнятно, то отчеканивая слова и с расстановкой. От времени до времени присутствовавшие сразу все вставали и пели в один голос и довольно нескладно псалмы, держа перед глазами молитвенники. Но вот чей-то сначала невнятный женский голос с первых скамеек вдруг стал сперва тихо, а потом всё громче и громче выкрикивать что-то совершенно непонятное. Какие-то удивительные звуки на несуществующем в мире языке сыпались, как горох, при общем благоговейном молчании.

«Пресвитер» и его помощники также притихли и внимали полной пожилой даме в тёмном дорогом ватерпруфе (присутствующие сидели в верхних платьях), уже начинавшей выкрикивать непонятные слова с возрастающей экзальтацией» «Дух Святый одарил её даром языков», пояснил мне по-немецки мой сосед, а между тем дама продолжала уже кричать во весь голос с заметной хрипотой. Вдруг она неожиданно умолкла, упав в изнеможении на руки сидевшей возле другой дамы. Её мгновенно окружили, стараясь привести в чувства. «Счастливица – услышали мы вблизи себя, – c’est lе Saint Esprit qui l’a fait parler (Дух св. побуждает её говорить)!» – «Oh, yes (Да)!» раздался флегматический ответ. Мы оглянулись: это пятнадцатилетняя барышня-подросток разговаривала с своей бонной-англичанкой»⁷⁸.

Такая картина, живо срисованная с натуры, как нельзя лучше знакомит нас с богослужебными собраниями ирвиигиан в Петербурге, оттеняя их характерные особенности.

Аркадий Виноградов

II.

Горе миру от соблазнов (Мф.18:7).

Враг и ненавистник Церкви православной, Л.Н. Толстой преуспевает в злых клеветах и не устаёт, извергая на неё жестокие хулы. Но «трудно есть противу рожна прати» (Деян.9:5). И кто знает, быть может, наступит час, когда и Льва, как некогда Савла, облистает свет Христа Воскресшего, и поражённый видением, подобным Дамасскому, повергнется он в прах со всей своей гордой мудростью языческой, и после полного жестокого крушения духа смиренно преклонить колена пред Распятым, бия себя в перси и исповедуя вместе с сотником: «воистину Божий Сын есть Сей». Тогда словно пелена спадёт с его глаз и увидит он «среди многих дев, приводимых к Царю, единую чистую голубицу» (Песн.2:6–8), Христом возлюбленную и кровью своему Жениху уневещенную, истинную Христову Церковь, и сознает как несправедлив он был к ней раньше, унижая её.

Примирившись с Церковью, с которой Христос сочетался союзом неразрывным, и вступив в общение с ней не только внешнее, формальное, состоящее в выполнении одного лишь обряда, но и во внутреннее общение духа и силы, Толстой уразумеет истинный смысл христианского учения о Богочеловеке, и Тот, Который «лежит на падение и на восстание многих и в предмет пререканий», не будет более служить для него «камнем претыкания и камнем соблазна». Познав Христа не в мысли только, как великого Учителя, но и в самой жизни, в личном опыте своей внутренней жизни, как своего именно Спасителя, Искупителя и Примирителя, Толстой скажет вместе с Августином: «да, я иных был мыслей о типе Христа, Господа моего, я думал о Нём, как о человеке, одарённом только особенной мудростью, с Которым никто не мог сравниться. Но что за тайна заключалась в словах «Слово плоть бысть, того я и предполагать даже не мог»⁸⁰. Тогда для него станет ясно, что христианство не есть только новое жизнепонимание, но и новая жизнь со Христом, это не сухая, схоластическая теория, не какое-то мистическое, средневековое учение, уже отжившее свой век, а «сила Божия во спасение всякому верующему» (Рим.1:16), это жизненная сила, захватывающая всего живого человека, просвещающая ум, умиротворяющая сердце, движущая волю к добру, творческая сила, преобразующая ветхого человека и делающая его «новым творением» во Христе. Почерпнув эту силу в живом общении с церковью, как живой член тела Христова – Церкви, он увидит, что христианство, действительно, есть новое жизнепонимание, но не в том смысле, что существенное содержание его может быть сведено к известному количеству (5-ти или I-му) нравственных тезисов, известных отчасти и миру до христианскому, а в том, что оно представляет собой новое, единственно правильное и вполне удовлетворяющее дух человеческий решение вечно волнующей его проблемы о зле.

Усвоив истинно-христианское жизнепонимание, Толстой узнал бы, что мир сей не вечно лежал и будет лежать во зле, что зло вошло в мир со-вне и случайно, а не есть изначальный, необходимый агент в мировом развитии, что хотя со времени печального факта грехопадения прародителей природа человеческая настолько повреждена, что сам корень её проникнут ядом греха, а потому и во всём организме человечества в его многовековом историческом росте зло просасывается всюду и приражается ко всем явлениям и формам жизни частной и общественной, но могущественная сила зла сокрушена Словом, пришедшим во плоти и всезлобный грех потребившим. Слово жизни – Христос принял плоть и пришёл в мир сей, во зле лежащий, чтобы осудить грех, живущий во плоти, чтобы избавить нас от рабства греху и смерти и в свободном служении Богу даровать мир и жизнь душам нашим. Как Агнец, предназначенный ещё прежде создания мира и явившийся в последнее время, Он, не знавший греха, подъял тяжёлое бремя грехов всего человечества и однажды принесши Себя в жертву за грех, сделался для нас «праведностью и искуплением, и освящением» (Евр.9:28; 1Кор.1:30). Живой росой падают капли Его драгоценной крови на мёртвую прегрешеньями природу человеческую и очищают совесть нашу от мёртвых дел для служения Богу живому и истинному (Евр.9:14). Под их живительной теплотой здесь в глубине души, в святилище примирённой во Христе с Богом совести возникает новая завязь жизни, полагается новое семя, здесь в таинственном союзе с Женихом – Христом, душа, искуплённая кровью Агнца, оплодотворяется в жизнь вечную, и постепенно потребляя всезлобный грех, подготовляет почву для откровения того Царствия Божия, которое «внутрь нас» и есть «правда, мир и радость во Святом Духе (Лк.17:21; Рим.14:17). Это Царствие Божие, от века созидающееся, со времени воплощения Бога Слова вступило в новую фазу своего развития. После периодов патриархального и подзаконного наступил период благодатного Царства Христова, предшествующий и предуготовляющий полное откровение Царства Божия, вечного Царства славы. Наступление этого Царства последует тогда, когда «исполнятся времена и сроки, которые положил Отец в своей власти» (Деян.1:7), когда, с одной стороны, «жена приготовит себя и облечётся в виссон чистый и светлый, который есть праведность святых», а с другой стороны, «дракон, рассвирепевший на жену и вступивший в брань с прочими от семени её сохраняющими заповедь Божию и имеющими свидетельство Иисуса Христа, даст силу свою и престол свой и великую власть зверю из моря, а отверзет он уста свои для хулы на «Бога, чтобы хулить имя Его и жилища Его и живущих на небе и дано будет ому вести войну со святыми и победить их» (Апок.19:7–8,12,17,13:1–7). Тогда наступит «день гнева и откровения праведного суда Божия» (Рим.2:5). Зло, достигшее крайнего предела своего развития и высшей степени могущества, вызовет великую мировую катастрофу, которая и будет кончиной мира сего, во зле лежащего. Тогда «истребится последний враг «смерть» и умершие во Адаме оживут во Христе», тогда «небеса с шумом прейдут, стихии же разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят, и будет новое небо, и новая земля, на которых правда живёт» (1Кор.22:26; 2Пет.3:19–13).

И если бы Толстой, трепетной мыслью проникая в художественный план от века созидающегося Царствия Божия, мог своим взором обнять всю широту величественных перспектив христианского миросозерцания от начального момента, когда и сказал Бог: «да будет свет» – до конечного, когда «и сказал Сидящий на престоле; се, творю все новое» (Быт.1:2; Апок.21:5), то он увидел бы, что здесь нет места его фантастическому «царству».

Христианское мировоззрение различает временную жизнь века сего преходящего и вечную жизнь века будущего., и понимает последнюю не в смысле погружения личного сознания в общемировую, космическую, бессознательную жизнь природы, а в смысле продолжения личного существования каждой отдельной живой человеческой души, носящей в себе образ Божий и соединённой в настоящей жизни с этой тленной смертной оболочкой, которой подобает облечься в нетление и бессмертие (1Кор.15:53). Поэтому имеющее открыться Царствие Божие, которому не будет конца, он не заключает в условия нынешней временной жизни и не отрицает исторически сложившихся бытовых форм жизни – семейной, общественной, и государственной, как основанных будто бы на злом принципе насилия и самим существованием своим препятствующих наступлению Царствия Божия. Христианство относится ко всем внешним формам жизни совершенно безразлично, так как они несоизмеримы с тем царством Божиим, которое внутрь нас. Такое или иное внешнее положение не может служить препятствием для того, кто вместе со Христом Победителем старается побеждать живущий в нём всезлобный грех, и со Христом Примирителем созидает в примиренной совести царство правды, мира и радости во Св. Духе. Во Христе всё одно (Гал.3:28) и истинным его последователем может быть раб так же, как и свободный, семейный, как и холостой, воин, как и земледелец, судья, как и писатель. Сохраняя status quo внешних, вырабатываемых постепенным ходом истории форм жизни, и отрицая лишь те злоупотребления, которые неизбежно привносятся сюда греховной волей человека, христианство однако же научает нас смотреть на них, только как на временные формы преходящего века сего, только как на необходимое conditio sine qua non настоящей фазы миробытия. Оно говорит нам о наступлении другого времени, когда вместе с небом и землёй прейдёт всё, что было установлено лишь до времени. И по христианскому мировоззрению, наступит время, когда не будет «ни государства, ни правительства, ни полиции, ни жандармов», но это будет тогда, когда Христос «предаст царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу» (1Кор.15:24), и по христианскому мировоззрению, наступит время когда не будет «ни судов, ни тюрем и острогов, ни клятвы и присяги, ни войны», но это будет тогда, когда «отрёт Бог всякую слезу с очей людских, и смерти уже не будет, ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло», всё это будет, когда наступит тот невечерний день Царствия Божия, где «не будет ночи и не будут иметь нужды в светильниках и в свете солнечном, ибо Господь Бог будет освещать их, и где будут царствовать все, напитанные в книге жизни у Агнца» (Откр.21:5,27:22 г. 5).

Если бы Толстой усвоил это истинно христианское теистическое мировоззрение, а не языческое пантеистическое, которое отрицает бытие единого живого личного Творца и Промыслителя, а также и личное загробное существование, то он увидел и понял бы, почему одушевляющее его искреннее стремление работать для созидания на земле Царствия Божия достигает совершенно противоположных результатов. Проповедуемое им учение (которое напрасно Толстой связывает с великим, единственным во всей поднебесной Именем Христа Деян.4:12), проникнутое сильной моральной тенденцией, на странное, полное парадоксов и противоречий, и сразу ставящее своего адепта во враждебное, отрицательное отношение к исторически сложившимся вековым укладам жизни, не только не может успокоить беспокойные взволнованные умы ищущих истины отцов, но и вносит смуту и тревогу, лишает внутренней цельности и гармонии духа юные, доверчивые сердца детей, и таким образом не созидает, а разрушает то царство Божие, царство «правды, мира и радости во Св. Духе», которое «внутрь нас».

Amicus

(Продолжение следует).

Во всей Москве нигде нет такого стечения старообрядческих и сектантских элементов, как в Преображенском и его окрестностях, – Семёновском, Черкизове, Богородском и Измайлове. На пространстве трёх вёрст, населённом десятками тысяч, находятся богатые раскольничьи молельни, скиты, места собраний различных сектантов; тут обитают представители всяких старообрядческих согласий и сектантских толков и часто находят временное пристанище приезжие в Москву расколо-старообрядческие архиереи; здесь одинаково легко можно встретить и старомодного закоренелого старообрядца, и новомодного почитателя Л.Н. Толстого. В конце ХVIII ст. здесь нашли прекрасное убежище беспоповцы-федосеевцы, а в конце XIX в. находят удобный приют новейшие сектанты; здесь совершается ожесточённая борьба сект с Православной Церковью и между собой; в продолжение всего девятнадцатого столетия, здесь неоднократно зарождались новые согласия и в настоящее время тут можно наблюдать процессы разложения существующих сект, зарождения новых и вырождения крайних старообрядческих учений в сектантский рационализм. Может быть, во всей России нет другой такой местности, как Преображенское, где бы происходило такое брожение религиозной мысли, такая нервная настроенность в отношении вопросов религии. Здесь о вере толкуют фабриканты, торговцы, кустари, ремесленники, фабричные ткачи и даже нищенки, – толкуют и по домам, и на улице, ив конке, и в лавках, и даже в трактирах. Бывающие здесь летом собрания (обыкновенно до трёхсот человек) у ворот Никольского единоверческого монастыря ясно обнаруживают, что в Преображенском происходит нечто особенное и достойное самого серьёзного внимания миссии. Будучи близко знакомым с расколо-сектантством Преображенского края, мы и желаем поделиться своими наблюдениями с читателями «Миссионерского Обозрения».

I. Согласия и секты, существующие в Преображенском

1. Беспоповское федосеевское согласие.

Преображенское уже более столетия есть центр беспоповского-федосеевского согласия, наиболее многочисленного и благоустроенного из всех беспоповских согласий. Таковым (центром) Преображенское является, благодаря существующему здесь Преображенскому кладбищу. Преображенское кладбище официально называется «Преображенским богадельным домом». Специальное же федосеевское название его – «Дом Пресвятые Богородицы в честь её славного Успения, в Москве». Федрсеееские бумаги и документы – письма, послания, соборные определения – скрепляются печатью с надписью вокруг – «печать дома Пресвятые Богородицы в честь ея славнаго Успения, в Москве». Кладбище в собственном смысле находится отдельно от богадельни, вне ограды. Богадельня – большой четырёхугольник, обнесённный высокой каменной оградой с башнями по углам. В центре этого четырёхугольника находится соборная холодная молельня, ничем не отличающаяся от православных храмов, – с куполом, колокольней (без колоколов), главами и вызолоченными крестами. Соборная молельня со всех сторон в строго-симметрическом порядке окружена шестью каменными двухэтажными корпусами; это палаты дня призреваемых с богатоустроенными молельнями, с старинными драгоценными иконами; такого множества драгоценных прекрасного древнего письма икон нигде нет. Поодаль от корпусов и палат – находится отеческий дом, – просторное двухэтажное каменное здание с помещениями для наставников. Недалеко от отеческого дома в угловой башне помещается свечной завод для выработки восковых свеч. Против отеческого дома, в другой противоположной стороне, находится обширный дом смотрителя кладбища, – постоянно живущего здесь чиновника Московского Генерал-Губернатора, имеющего своей обязанностью сокращать федосеевскую пропаганду, но исполняющего ли свою миссию на самом деле – это вопрос, о котором следовало бы особо поговорить и подумать. Свободные между палатами пространства разбиты под скверы, летом украшенные целыми клумбами цветов. Чистота на дворе и в палатах образцовая; ежедневно всё тщательно сметается и вычищается, а служебные строения – дровяные склады, скотный двор, баня, прачечная, конюшни – находятся вне стен, за оградой.

Не менее благоустроено и кладбище в собственном смысле. При самом входе на кладбище высится весьма красивой архитектуры и с богатым иконостасом каменная часовня, с главами и золочёными крестами. В нескольких шагах от часовни находится хорошо содержимая могила основателя кладбища Ильи Ковылина. На могиле памятник и большая чугунная часовня. Здесь большой, более человеческого роста, крест с резным, из дерева, художественным изображением Спасителя. Перед крестом масса неугасимых лампад. При жизни Ковылина этот замечательный крест находился в его домовой молельне и после его смерти поставлен здесь. Крест считается у раскольников чудотворным, а потому, в течении целого дня, здесь можно встречать раскольничьих поклонников. Могила Ковылина со всех сторон окружена могилами наставников и выдающихся деятелей федосеевства. Это место есть усыпальница федосеевских наставников и начетчиков; для частного лица здесь места нет. – Всё кладбище содержится не только опрятно, но и чисто до щепетильности. Оно составляет место прогулок не для одних федосеевцев, но и для многих православных.

По сделанному краткому описанию кладбища можно судить о благоустроенности и благолепии этого раскольничьего учреждения Величие кладбища и его значение для беспоповщинского толка вполне определённо выражается в том, что для федосеевца оно – «светопресветлый сион». Под таким наименованием описана его история знаменитым начетчиков и знатоков федосеевской литературы Егором Каревым (жив доселе). Для федосеевца нет на земле большей святыни, как Преображенское кладбище.

Как богаделенный, дозволенный правительством дом, кладбище имеет свой устав, утверждённый Министром Внутренних Дел в 1877 году; на основании этого устава оно управляется целым штатом попечителей, избираемых богатыми московскими федосеевцами. Как федосеевское религиозное учреждение, кладбище управляется целым правильно организованным штатом наставников.

Попечители и наставники кладбища имеют верховную власть над всей федосеевской общиной. Собрания этих наставников и попечителей имеют высокое название собора. Этот собор имеет постоянные сношения со всеми местными федосеевскими обществами и молельнями; он избирает или по крайней мере утверждает всех федосеевских наставников, а во многих местных обществах и попечителей; его послания имеют силу указов, силу обязательного закона.

На кладбище проживает около пяти сот призреваемых, преимущественно обращённых из православия, человек 30 певцов и около 150 певиц, девушек от 15 до 30 лет.

* * *

В Преображенском краю в разных местах находятся несколько федосеевских скитов; в 1893 году таковых можно было насчитать 17. Устройство этих скитов весьма простое. В доме какого-либо федосеевца отводится отдельное помещение, обыкновенно две–три просторных комнаты. Здесь ставятся койки, чуть не вплотную одна к другой. Койки за плату от 50 к. до 1 р. в месяц сдаются старухам – федосеевкам или желающим сделаться федосеевками. Ранее, до 1890 г. были скиты с полным готовым содержанием и с молельнями; но теперь такие раскольничьи притоны уничтожены. Плата поступает в пользу владельца дома. И владельцу выгодно, и старухам привольно: о существовании скита знают федосеевцы и текут сюда и денежные потачки, и калачи, мука, крупа, а случается – и рыба и икорка. Правда не роскошно, но тепло и сытно. Старуха пригрета, даже может и скопить кое-что; в глазах своих родственников, – часто православных, – она является облагодетельствованной судьбой особой, благодаря всё тому же кладбищу. Вот и пропаганда, и притом жизненная, практическая.

Обилие скитов свидетельствует о прежнем былом величии кладбища: до пятидесятых годов весь Преображенский край был царством федосеевцев. Тогда большая часть земли, почти все фабрики и торгово-промышленные заведения принадлежали федосеевцам; православные здесь были только бедные и на них окрестное (федосеевское) население смотрело с презрением. Тогда же Преображенское было просто усеяно разными скитами и молельнями; сюда легко попадали православные и здесь совращались.

Из специальных федосеевских торгово-промышленных заведений в настоящее время в Преображенском существуют – меднолитейные, для выработки крестов, икон, риз; переплётные, иконописные и свечные.

2. Окружническое австрийское согласие.

Поповцы-окружники существуют в Преображенском краю издавна, почти с самого появления австрийской иерархии в Москве. До конца восьмидесятых годов их здесь было однако весьма мало. Молельня тогда находилась в Семёновском, в доме Язынинской. Она помещалась в ветхом, тёмном, грязном и тесном флигеле. В 1888 году она перенесена в Преображенское, на Генеральную улицу. Здесь на обширном дворе, на земле купленной раскольничьим приходом, было выстроено большое высокое с широкими, как в православных храмах, окнами каменное здание. Входные двери были устроены массивными на подобие паперти, потолок – в виде свода, на нём, под крышей был поставлен большой крест и маленький на самой крыше. Здание своим видом близко напоминало обширный православный храм. Открытие здесь молельни не было дозволено властью. Массивные входные двери пришлось уничтожить, а здание перегородить на два этажа. После такого переустройства здание поражает своей внешней несимметричностью: окна нижнего этажа чрезвычайно высокие (они предназначались для освещения всего здания), верхнего – низкие, сдавленные. В настоящее время здесь в нижнем этаже помещается молельня, перенесённая из дома Язынина, в верхнем – богадельня.

Дом – молельня и окружающие его деревянные флигеля и земля принадлежат братьям Лебедевым, богатейшим в Преображенском колониальным и мясным торговцам; молельня, по имени владельцев дома, называется Лебедевской.

При молельне находятся поп, псаломщик и хор певчих любителей.

В первое время, по перенесении сюда, молельня и приход находились в расстроенном положении. Тогдашний поп Иван отличался не воздержной жизнью и буйным характером. Прихожанам и даже самому тогдашнему московскому австрийскому владыке Савватию и духовному совету много было хлопот и тревоги при увольнении Ивана. Имея нескольких преданных прихожан, Иван, несмотря на запрещение Савватия, продолжал служить и, не обращая внимания на приказы духовного совета, не уходил из моленной. На угрозы выселить его силой, он отвечал:

– Попробуйте позвать полицию, я вас тогда на каторгу сошлю; ишь какой-то мещанин пройдоха, Савватей, архиереем заделался, а мне попом быть не велит.

Такие ответы поп Иван обыкновенно разбавлял и крепкими словцами по адресу своего владыки. Приходскому горю вызвался помочь Шибаев, воротила духовного совета. Он в праздник приехал в молельню и здесь, при многочисленном собрании, перед обедней, прочитал грамоту духовного совета, запрещающую Ивана. Иван этой грамоте дал серьёзнейший отпор; он с сжатыми кулаками подошёл к Шибаеву и закричал:

– Вон отсюда, чтоб духу не было! Какой прокурор нашёлся; у нас один прокурор, – царём поставлен, Победоносцев; в России один духовный совет, – Святейший Синод.

При таком ответе на архиерейскую грамоту, Иван кричал, топал ногами и ругался над самыми поповщинскими священнодействиями. Несмотря на всё это, он, несколько успокоившись, облачился и стал служить; часть прихожан осталась. Но затем перед пасхой 1893 года, Иван всё-таки был выселен из молельни. Забрав с собой утварь и часть икон, Иван поселился в квартире, недалеко от молельни. Здесь в обширной комнате он устроил свою собственную молельню. Здесь тогда же служил пасхальную утреню, причём крестный ход совершил вокруг печки.

Приход таким образом разделился на две половины, и одна часть ходила в Лебедевскую молельню, куда был поставлен нынешний поп Исак, другая часть к попу Ивану. Так продолжалось довольно долгое время; только после долгих хлопот со стороны братьев Лебедевых состоялось примирение между Савватием и Иваном. Савватий разрешил Ивана и назначил его попом в г. Верею (Москов. губ.), а Иван смирился пред Савватием и согласился уехать на новое место.

Преемник попа Ивана поп Исак оказался человеком весьма ловким и дельным. Он – молодой, сравнительно, человек лет 40, довольно начитанный, понимающий старинную иконопись. Поместился он в отдельном от молельни деревянном флигеле. Свою внешнюю жизнь поп Исак приноравливает к жизни православных священников: одевается в полукафтан и рясу, держит себя с достоинством, и любит раздавать свои фотографические карточки, на которых он изображён в полном иерейском облачении, свою квартиру он наполнил старинными иконами. Через всё это он пользуется большим значением и уважением.

К приходу Лебедевской молельни принадлежат – Преображенское, Семёновское, Черкизово, Богородское. Численность прихожан весьма значительна и приход считается одним из лучших в Москве.

Замечательно, что этот приход увеличился в недавнее время, именно с перенесением молельни из Семёновского на Генеральную улицу, в новое и хорошо устроенное помещение. Ещё в семидесятых годах поповцы в Преображенском не имели никакого значения, ни по количеству прихожан, ни по их состоянию; они тогда подавлялись федосеевцами. Происходившие среди федосеевцев жестокие споры о браке (с 1881 г. по 1886 г.) ослабили федосеевскую секту в самом Преображенском, они расшатали секту федосеевцев, многим из них показали лживость учения о безбрачии и беспоповстве. На происходящий внутри федосеевства, в самом центре его, междоусобный раздор, поповцы-окружники и духовный совет обратили строгое внимание и взялись умело за миссионерство. Понимая внутреннее положение федосеевства, поповцы с миссионерской целью перенесли молельню ближе к Преображенскому кладбищу, стараясь церковный быт свой обставить, как можно благолепнее, почему и пытались воздвигнуть не молельню только, но и церковь.

Таким способом австрийские окружники вдвинулись клином в метрополию федосеевства, явились к смущённым федосеевцам и с браком, и с священством, и с таинствами, – т. е. с полной, по-видимому, и законной церковью. Миссионерские планы поповцев оправдались; многие федосеевцы от вопроса о браке перешли к вопросу о священстве. Так что в сущности приход Лебедевской молельни создался, благодаря внутренним федосеевским спорам и благодаря хитрому, ловкому и своевременному вмешательству в эти споры поповцев. В этом отношении православная миссия, должно сознаться, отстала в своём успехе от окружников поповцев, которые теперь не только прочно укрепились в Преображенском, но и увеличиваются здесь на счёт федосеевцев и подавляют их. О превосходстве в Преображенском поповцев над беспоповцами можно судить и потому, что в настоящее время поповцы имеют здесь более, чем беспоповцы, торговых и промышленных заведений. Фабриканты, торговцы-федосеевцы исчезают из Преображенского и на их место являются поповцы.

* * *

Кроме приходской Лебедевской молельни, здесь есть ещё большая домовая молельня. Она находится в доме раскольничьей миссионерши Миловановой (у Семёновской заставы). Эта молельня весьма обширна и легко может быть увеличена примыкающим к ней залом; посещается она весьма многими. Хотя самостоятельного попа здесь и не имеется, но служение совершается каждый праздник разными попами, по приглашению. Покойный Савватий здесь служил весьма часто; часто находят здесь пристанище и служат и другие раскольнические архиереи.

Кандидат моск. акад. В.И. Сенатов

(Продолжение следует).

Благопопечительный о духовных нуждах своей паствы, высокопреосвященнейший митрополит Киевский Иоанникий, в одно из последних своих обозрений епархии, предпринял поездку в те селения, которые в течение последних десяти лет являлись главным очагом штундизма, охватившего, как кольцом, до 10 окрестных, прилегающих к м. Богуславу и с. Исайкам, сёл Каневского у.

Узнав во время своего посещения Покровской ц. м. Богуслава, что среди собравшегося народа есть бывшие и наличные штундисты, высокопреосвященный митрополит высказал готовность лично поговорить с отпавшими, если только последние пожелают этого и не захотят уклониться от беседы. Тогда сопровождавший Владыку чиновник духовного ведомства, для поручений по сектантским делам, В. М. Скворцов, подошедши к небольшой группе сектантов, наблюдавших за происходившим из притвора, предложил штундистам войти в храм, стать ближе к митрополиту и выслушать наставление, какое пожелает им преподать святитель Божий. Сектанты, без всякого прекословия, – смело, но скромно подошли к амвону. Архипастырь спросил: кто из них более грамотный и толковый? Указывая на нынешнего вожака Ивковской штундовой общины И. К-о, как наиболее сведущего в Св. Писании, В. М. Скворцов доложил, что этот раб Божий – старший унтер-офицер и вот, года два назад, он изменил данным Богу, Царю и отечеству священным обетам служебной воинской присяги, оставив отечественную веру и уклонившись в штундовое заблуждение, в котором упорно пребывает, не смотря на увещание пастырей и внушения начальства, между тем как его брат и до 20 душ односельцев уже возвратились в лоно Матери своей – Церкви.

– Зачем же ты, брат, нехорошо так поступаешь?.. Почему вы оставили православную веру, которую грудью и кровью защищали ваши предки?.. Скажите откровенно, что вас побудило к такому страшному решению? тоном соболезнующего отца начал Иерарх своё увещание к стоявшим пред ним штундистам…

– Так мiнi Бог дав, – отвечал вожак.

– Бог всем человекам хощет спастися и в разум истины приити (1Тим.2:4) и не может случиться с христианином, как ты неразумно говоришь, по вине Всеблагого Господа Бога, такое дело, как отпадение от истинной церкви в пагубные ереси, возразил штундисту Архипастырь и, в след за тем выяснил отношение свободной воли нашей к делу спасения человека и то пагубное Влияние прирождённых человеку греховных склонностей, которые вместе с искушениями врага рода человеческого, являются источником заблуждений разума не утвержденных, влающихся всяким ветром учения (Еф.4:14) и превращающих писания к собственной своей погибели (2Пет.3:16).

Ход дальнейшей беседы Архипастыря с штундистами быль таков. Владыка спросил штундиста: в чём состоит новая его вера, верует ли он в Иисуса Христа, Единородного Сына Божия, воплотившегося, пострадавшего, умершего и воскресшего для искупления нас от греха, проклятия и смерти? Ответ был утвердительный. Верует ли он, что Христос Спаситель передал принесённую Им от Отца веру избранным Им апостолам, а по вознесении своём на небо ниспослал им Св. Духа, наставлявшего их на всяку истину, даровал им для уверения других в Божественном их посланничестве силу совершать многоразличные знамения и чудеса? И на это последовал утвердительный ответь. Прекрасно, сказал Владыка, – и я верую тому же, в этом мы единомысленны. Ещё один вопрос: обещал ли Христос Спаситель послать других апостолов, которые будут проповедовать новую веру, или станут прибавлять что-либо к преподанной Им вере, или отсекать что-нибудь от неё?.. Когда штундист затруднялся дать прямой ответ, Архипастырь раскрыл, что такого обещания нет в Евангелии, что, напротив, Иисус Христос предсказал, что после Него явится много лже-христов и лже-пророков и предостерегал верующих от увлечения их лжеучением. Таким образом, заключил Владыка, истинная вера не человеческое измышление, она принесена с неба на землю Самим Сыном Божиим и во всей полноте, чистоте и непогрешимости сохраняется в основанной Христом на земле Церкви святой, яже есть столп и утверждение истины (1Тим.3:5), ейже не одолеют врата адова (Мф.16:18) во вся дни до скончания века (Мф.28:20). Раскрыв далее, что наша святая, соборная и апостольская православная церковь есть верная хранительница и истолковательница Богопреданного учения христианской веры, Архипастырь произнёс: обратимся теперь к штундовой вере. Она – вера новая, появившаяся на ваших глазах. Какие апостолы проповедовали её? Какими знамениями проповедники вашей веры и чудесами уверяли других, что они действительно посланы от Бога и суть истинные апостолы Христовы? Ясно было, что вопрос этот у сектантов не предусмотрен и поставил отпадших в видимое затруднение. Архипастырь терпеливо ждал решительного ответа на изложенный вопрос. Наконец вожак отвечал приведением текста св. апостола Павла: аще мы или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет (Гал.1:8), и сказал, что у них ни проповедников, ми апостолов нет и их в наши времена быть не может, но что само слово Божие учит их всему.

– Слово, еже глаголах, то судит (Ин,12:48), обличая ваши лже-мудрования, возразил штундисту Архипастырь. Приведённым текстом Св. Писания ты сам подтверждаешь изъяснённую мной сейчас истину, что ни изменения, ни дополнения, ни тем паче иного учения веры, никто не может благовестить ныне, паче еже благовестили свв. апостолы и еже предано и сохраняется в св. Христовой Церкви. После того, не ясно ли, продолжал Архипастырь, что, отделившись от единства с истинной Церковью и проповедуя противоборствующее ей учение веры, ваша секта не содержит истины, но преподаёт впавшим в секту или ложь, или извращение богооткровенного учения веры, а потому вера ваша не спасает, а губит людей, впавших в эту пагубную ересь и проч. Вожак слушал внимательно доводы Архипастыря, видимо поразившие его в самое сердце; он стоял в глубоком раздумья, не пытаясь ничего уже более ни отвечать, ни возражать... Обращаясь, в заключение, ко всем остальным штундистам, Архипастырь просил сектантов хорошенько вникнуть и чистосердечно сознаться, кто проповедники их новой веры, именуемой штундой или баптизмом, и чем подтверждено проповедуемое ими учение? Видели ли они и знают ли в своей секте те великие знамения и чудеса, какие творили апостолы Христовы и какие никогда не оскудевали в истинной Церкви вселенской? Сектанты молчали: одни опустили глаза долу, другие смотрели вопрошающе на верховода своего... Наступила минута глубокой тишины, которую прервал г. Скворцов, заявив, что лже-апостол учения новой веры сих заблудших, – иже от нас изыдоша, но не беша с нами, – присутствующий здесь же крестьянин К-ко; последний первым в д. Ивках последовал учению штунды, усвоив его на работах у Исайковских и Богуславских сектантов, а затем около полугода в тайных сходках усердно распространял лжеучение в своей захолустной деревне, где в течение недели объявилось сразу до 70 душ сектантов, во главе с учителем местной школы грамоты. Коваленко выступил из толпы, низко поклонился Владыке и принял благословение, – Это ты был у них проповедником штундового лжеучения и совратил с пути истины этих несчастных? спросил Владыка. – Так точно, Ваше Высокопреосвященство, виноват, простите Христа ради меня грешного, я покаялся, отвечал Коваленко... Сконфуженный таким признанием своего учителя, упорствующий солдат К. возразил, что его никто не учил и что он сам познал превосходство нового учения веры, читая евангелие; но К-ко тут же всенародно обличил лукавство вероломного штундиста, сказав: «Неправда твоя, братику, хибаж можно так против совiстi говорыть... А хтож перше вам растолковував цю саму штунду, як не я; а потiм брать твiй Дмитро; и мы, спасiбi начальству и духовенству, скоро одумались, позналы, что дуже заблудылы... Теперь хвалить Бога, оправылысь и других стараемось к тому привесты»: чистосердечно объяснял Коваленко...

– Ну, довольно толковать с рабом лукавым, который и слов не слушает, и примеров добрых не хочет знать, закончил Владыка свою архипастырскую беседу и, обращаясь к духовенству, заметил, что, по испытании всех зависящих от них мер духовного увещания, остаётся только молиться, чтобы Господь, ими же весть судьбами, вразумил упорствующих.

Беседа архипастыря длилась более получаса. Присутствовавшие с величайшим интересом внимали одушевлённой собеседовательной речи Иерарха, видимо имевшего в виду во всё время беседы и штундистов слушателей, но ещё более православную массу, на которую увещание произвело глубочайшее впечатление. Для пастырей, присутствовавших в храме, полемика Архипастыря, растворённая кротким снисхождением к немощи заблудших, и в тоже время исполненная горячего одушевления, при терпеливости в обхождении с отпавшими, не могла не иметь высокого руководительного значения. При этом считаем не лишним, к сведению пастырей собеседников, отметить некоторые методические приёмы, наблюдённые нами в беседе высокочтимого Архипастыря. Так, напр., Владыка, прежде всего точно и ясно ставил определённый какой-либо вопрос. затем терпеливо дожидался решительного ответа, который, вслед за сим, и разбирал на основании доводов разума и текста св. Писания, а в заключение обобщал сказанное в пользу истинного понимания данного вопроса, откуда само собой наглядно обнаруживалась высказанная сектантом ложь я заблуждение.

Э. Я.

(Из прошлогодней беседы с беспоповцами перекрещенцами в деревне Белине Рязанской губернии).

I.

Беседа о перстосложении назначена самими раскольниками беспоповцами. Во главе защитников раскола вышел Арсений, мастер-красильщик фабрикантов Лебедевых, родом гусляк, из деревни Заполицы, Богородского уезда. Он прежде принадлежал к секте поповцев австрийского согласия, а потом около 10 лет тому назад перешёл к беспоповцам перекрещенцам. От роду Арсению не более 35 лет; в браке не был; он трезв и постник, живёт уединённо, что и даёт ему особую цену в глазах тёмного раскола. По праздникам Арсений занимается списыванием цветников и выпиской из книг разных мест, служащих, по понятию его, к обличению Церкви греко-российской и защите раскола.

После моей речи к народу и разъяснения предмета беседы он и я сели за стол. При мне сотрудников не было никого, не видно было никого и на стороне Арсения. После обычных при таких случаях приветствий и благожеланий узреть свет истины – Свет Христов я предложил Арсению сотворить на себе крестное знамение. Он перекрестился двуперстно, перекрестился и я – но треперстно и спросил его: какая же у нас с тобой разница в знамении креста Христова? В изображении крестного знамени ты ничем не отличился от меня: ты начал с чела своего, оттуда же и я, затем ты опустил руку свою на живот, так же и я, ты поднял руку на правое плечо, на правое и я, с правого перенёс на левое, так же точно и я, ты действовал десницей, десницей и я. Как сам ты, Арсений, видишь и как все окружающие видели, мы с тобой совершенно одинаково изобразили на себе крестное знамение. В чём же ты находишь разницу?

Арсений: В самом главном – в сложении перстов для истового изображения крестного знамени. Вы слагаете три первые перста, а два дольние пригибаете к длани; а мы верхний – большой пригибаем к двум дольним, а два остальные – указательный и великосредний имеем простёрты.

Я. Ничего тут главного или важного нет. Как вы, так и мы из пяти перстов складываем три во имя Св. Троицы, а два во образ исповедания Двух естеств Иисуса Христа. Если есть какая разница, то она касается только выбора перстов, какими тремя из них изобразить исповедание Св. Троицы и какими – два естества Иисуса Христа. Что такое сами по себе пальцы в деле нашего спасения? При сложении их для крестного знамени не они служат предметом правой веры. При правом исповедании воздаётся честь не перстам, а Богу в Троице. Не перстам ты молишься, не им покланяешься. По истине безрассудно и пагубно ради одних пальцев бежать от св. Церкви и через то терять вечное спасение.

Арсений: В пальцах-то вся и мудрость, в них-то и всё таинство нашего спасения. Аще кто не воображает двема персты крестного знамени, да будет проклят, сказано в деяниях Стоглавого собора, а у вас не крестятся двема персты, чем навлекают на себя проклятие; да этого мало ещё: Московский собор 1666–7 года за двуперстие обругал св. отцев собора невеждами и безрассудными и этим к болезни болезнь приложила себе Церковь ваша.

Я: Московский собор не двуперстие назвал невежеством и безрассудным, а ту несообразность и противоречия, которыми наполнена 31 гл. о двуперстии. Внимательно не прочитывал ты этой главы, от того и говоришь так, по своему неведению; а по вражде к святой Церкви не хочешь вникнуть в само дело. Не в пальцах мудрость и не в них таинство, а во исповедании Св. Троицы. Пойми, пожалуйста, какое же для нас могут составлять таинство пальцы, которые всегда пред нашими глазами и составляют часть нашей руки? Вникни ты в это, не в пальцах таинство.

Арсений: Вникли мы. Вот уже двести лет все вникаем; как не понять в такое продолжительное время; не все же глупенькие бывали всегда.

Я: Чем хвалиться напрасно, не лучше ли прежде проверить: прав ли ты и твои бывшие и настоящие единомышленники в том, что за двуперстие, изложенное в 31 гл. Стоглава, отбежали от церкви, отменившей сие изложение?

Арсений: Что нам не говори, а Московский собор 1666–7 года неправильно поступил в том, что отменил 31 гл. о двуперстии и св. отцев Стоглавого собора назвал за неё невеждами, безрассудными.

Я: Ты соблазняешься словами и выражениями, а смысл во внимание не принимаешь. Отцы 6-го всел. собора отменили 15 пр. Неокесар. соб. о 7-ми диаконах, а толкователь 16 пр. 6-го всел. собора называет по сему случаю св. отцев Неокесар. соб. тоже, как Московский собор, не добре разумевшими; но за это выражение никто не думал отделяться от св. Церкви. Московский собор правильно назвал 31 главу Стоглавого собора о двуперстии писанной нерассудно, простотой и невежеством и клятву собора неправедной и безрассудной, а потому и определил считать сию клятву не в клятву. Чтобы убедиться в этом, для благоразумного и добросовестного потребуется не двести лет, а достаточно одной беседы.

Арсений: В чём же отцы Московского собора усмотрели безрассудство 31 гл. о перстосложении?

Я: В тех противоречиях и несообразностях, которые заключаются в этой главе. В Стоглаве написано: и правую бы руку, сиреч, десницу уставляли ко крестному знамению: большой палец, да два нижние перста во едино совокупив, а верхний персть с средним совокупив, простёр и мало нагнув... и далее: Аще кто двема персты не благословляет, якоже и Христос, или не воображает двема персты крестнаго знамени, да будут проклята, святии отцы рекоша. Кто же эти св. отцы, проклявшие некрестящихся двуперстно, на которых делает ссылку 31 глава Стоглавого собора?

Арсений: Прямо сказано: отцы святые, – чего же ещё?

Я: Но какие же отцы святые? кто именно? Где написали они такую клятву на некрестящихся двуперстно?

Арсений: Очень просто. На соборах по нескольку сот св. отцов присутствовало. Когда мы приводим их соборное правило, то не перечисляем их по имени. Так и тут в Стоглаве указания имён св. отцов, изрекших клятву на некрестящихся двуперстно, не требовались.

Я: Вот от того то старообрядцы, уклонившиеся от св. прав. церкви, двести лет ищут этих отцов и не найдут, если все так же искать их будут. Случалось ли тебе когда либо читать кормчую книгу?

Арсений: Постоянно читаю, эта книга у меня есть.

Я: Приходилось ли тебе в правилах 7 вселенских и 9 поместных или у св. отцев церкви читать там что-нибудь о перстосложении для крестного знамени или о клятве на некрестящихся двуперстно?

Арсений: Нет не читал, а вот у пр. Максима Грека велено креститься двуперстно.

Я: Максим Грек был современник отцам Стоглавого собора, а потому и ссылка на него, как современника, тогда была ещё преждевременна и неуместна. Но и у него, если бы он и действительно писал о двуперстии, никакой нет клятвы на некрестящихся двуперстно. Пр. Максим был грек природный, а греки не молились двуперстно.

Арсений: О двуперстии написано во многих книгах: в книге о вере, в Кирилловой, в большом и малом катехизисах, в псалтири, в Сыне Церковном.

Я: На все эти книги отцы Стоглавого собора ссылаться не могли, потому что они явились после него.

Арсений: В Стоглаве есть прямая ссылка на Мелетия и Феодорита, так чего же ради далеко за свидетелями ходить?

Я: В этой-то ссылке на свидетельство св. Мелетия и Феодорита о двуперстии и клятве на некрестящихся двуперстно 31 гл. Стоглавого собора более всего и допустила неверности, несообразности и противоречия. Известно, значится в 31 гл. Стоглава, и достохвальное писание преподобных отец наших Мелетия и Феодорита. Аше извещают с прочим толкованием, как рукою благословляти и креститися всем православным христианам, иже кто не знаменуется двема персты, якоже и Христос, да есть проклят. Посудите же сани, братия, разумно ли в 31 главе Стоглавого собора привлекаются св. Мелетий и Феодорит в качестве свидетелей того, чему свидетелями они быть никак не могут. Св. Мелетий о перстосложении не учит, Феодорит или, так называемое Феодоритово слово, учит не двуперстью, а треперстию и ни тот, ни другой никогда и нигде клятве некрестящихся двуперстно не предавали. Всё это несправедливо в 31 главе Стоглава указано на них.

Арсений: Как же это так? Ты сам же читал сейчас, что они учили творить на себе крестное знамение двема персты, а кто не так творит его: да есть проклят.

Я: Я читал писание 31 гл. Стоглава, а не Мелетиево и Феодоритово; что я прочитал, этого они, т. е. Мелетий и Феодорит, как я сказал вам, не писали. Это писание ошибочно навязано им в 31 гл. Стоглава. Читал ли ты, Арсений, что-нибудь о св. Мелетий и Феодорите?

Арсений: Читал житие св. Мелетия 12 февр., а Феодорита не читал.

Я: Где же написано, что св. Мелетий и Феодорит предали проклятию некрестящихся двема персты?

Арсений: Читать этого мне не приходилось, в житии св. Мелетия этого нет; но в Стоглаве об этой клятве и о двуперстии прямо сказано, кто не знаменуется двумя персты, якоже и Христос, да есть проклят. Стоглав разве не писание? По Кирилловой книге он назначен для чтения и научения.

Я: О том и речь наша, что писание-то это не право; в 31 тл. Стоглава ошибочно написано, что Мелетий и Феодорит повелели знаменоваться двумя перстами, а некрестящихся двуперстно предали проклятию. Сам же ты сейчас сказал, что в житии Мелетия нет сказания о клятве, и не ищи, потому что не было и нет его. И выходит после этого, что клятва по 31 гл. Стоглава на некрестящихся двуперстно несправедлива и ссылка на св. Мелетия и Феодорита безрассудна.

Арсений: Что-то не верится, чтобы отцы Стоглавого собора были несправедливы и безрассудны. Может быть сами-то они знали, а только не указали, где св. Мелетий и Феодорит написали эту клятву.

Я: И указать не могли они, потому что никакой клятвы на некрестящихся двуперстно у них нет, а вы ищете двести лет то, чего сами не знаете. Да и эта ли одна несправедливая ссылка на клятву св. Мелетия и Феодорита заставляет убедиться, что 31-я глава Стоглавого собора писана простотой и невежеством? Нет, в ней приписывается св. Мелетию и Феодориту и то свидетельство, якобы и Христос молился двема персты. Иже кто не знаменуется двумя персты, писали будто бы св. Мелетий и Феодорит, якоже и Христос, да есть проклят. Как же Христос молился? По-вашему, двуперстно?

Арсений: Во всяком случае двема персты, а не треперстно по-никоновски, именно так, якоже предаша нам самовидцы и слуги Божия слова святии апостолы и святии отцы, как по Стоглаву написано.

Я: Речь наша о свидетельстве св. Мелетия и Феодорита. Где у них сказано, что Христос молился двуперстно? (Арсений промолчал). Святая истина выше и дороже всего. Ни св. Мелетий, ни Феодорит как никакой клятвы не изрекали на некрестящихся двуперстно, так точно не писали и не учили о том, как Христос молился, как складывал персты и ничего подобного у них найти нельзя. И тут 31 глава Стоглава не справедливо приводит их в свидетели. Если Христос слагал персты так же, как и старообрядцы, то изображал ли он на Себе крестное знамение?

Арсений: Изображал.

Я: Так же, как и ты и как все старообрядцы?

Арсений: Нет. Не Он, как мы, а мы, как Он.

Я: Пусть будет по-твоему, дело не в игре слов. Когда ты кончишь изображение на себе крестного знамени, какую молитву проговариваешь?

Арсений: Известно какую, какая полагается тут; Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного. Аминь. По малому катехизису.

Я: И Христос так же молился?

Арсений: Так же и Христос.

Я: Вот видишь, какая тут допущена несообразность. По-вашему выходит, что Христос молился самому Себе и называл себя грешным. Подумай, к чему ваше лже-мудрование ведёт Вас?

Арсений: Если не так, то как же Христос молился?

Я: Св. евангелисты свидетельствуют о том, как Христос молился: Паде на лице своём моляся (Матф. зач. 107), паде на земли, моляшеся (Мар. зач. 64), поклон колена, моляшеся (Лук. зач. 109). Есть и апостольское предание о том, как творить молитву, но никак не о сложении перстов: воздевающе преподобные руки без гнева и размышления (1 посл. к Тим. зач. 282). Да и для чего бы Господь наш И. Христос в молитве Своей к Отцу Своему небесному слагал два перста?

Арсений: Во исповедание двух естеств божеского и человеческого.

Я: В ком?

Арсений: (подумав) В Самом Себе.

Я: Страшно подумать, что ты сказал. Вера есть несовершенство знания. Всеведущему Богу приписывать веру – богопротивно. Исповедывать веру в божество и человечество И. Христа приличествует только нам немощным, а не Богу. Далее по 31 гл. Стоглава ты воздаёшь поклонение пречистому образу и животворящему кресту Господа нашего И. Христа и Пречистой Богородице, и небесным силам... Неужели ты по совести своей скажешь, что и Христос также молился, как и мы грешные? (Арсений промолчал). Но подумай, как же мог Христос молиться и поклоняться иконам, которых тогда ещё и не было? Пойми, мог ли кланяться Творец твари? – С чем сообразно этому доверять и такую нелепость защищать? В 31 главе Стоглава несправедливо написано о перстосложении и клятве. Св. Мелетий учил не о перстосложении.

Арсений: Как так не о сложении перстов? В Стоглаве прямо сказано: Он же, Мелетий., показа персты три, во Отец., и Сын, и св. Дух и не бысть знамения; по сем Мелетий два совокупль, а три пригну и благослови люди и изыде от него яко огнь молния:

Я: Где же тут св. Мелетий учит нас, как слагать персты для крестного знамени?

Арсений: Как где? Разве ты не слыхал? Когда Мелетий показал три персты, не бысть знамения, а когда два перста совокупил, огнь произошёл. Значит, чудесным образом Сам Господь показал, как слагать персты для крестного знамени.

Я: Из сего учения св. Мелетия не выходит того, что тебе хотелось бы вытолковать. В 31 гл. Стоглава это поучение Мелетиево не к делу приведено, неправильно приведено и нисколько не подтверждает учение о двуперстии для крестного знамени. Св. Мелетий был на соборе против ариан, которые еретически мудрствовали о единосущии св. Троицы. Народ просил св. Мелетия вкратце высказать православное учение о единосущии Св. Троицы. Когда же он начал говорить, еретики зажали ему уста (как повествуется в житии св. Мелетия), через что св. Мелетий потерял возможность высказать словами правое учение о Св. Троице, но лишённый возможности говорить, он показал православное учение о единосущии Св. Троицы на перстах своих гораздо яснее, чем на словах. Известно, что еретик Арий отвергал единосущие лиц Св. Троицы, Сына Божия не исповедал Богом и называл Его тварью. Чтобы показать неправое учение еритиков, св. Мелетий должен был поднять руку и показать три перста разъединённо, от этих несложенных во едино перстов, изображающих еретическое учение о не едином существе лиц св. Троицы знамения не бысть; а когда св. Мелетий стал показывать народу православное учение о единосущии Св. Троицы, то для этого он два перста сложил и к ним пригнул один перст, так что три перста, совокуплённые воедино, как и три лица Св. Троицы едино суть, показали ясно и понятно народу православное учение о единосущие лиц Св. Троицы; что учение Мелетиево всенародно подтвердилось чудесным явлением огня от сложенной треперстно руки Мелетиевой, когда он благословил народ во имя Святые Троицы. После этого, когда еретики были поражены таким чудесным огненным знамением, руками зажатые доселе уста св. Мелетия освободились, от чего получилась возможность поучать народ словом, и св. Мелетий, как сказано в 31 гл. Стотлава, достохвальный испусти глас: три убо разумеем, о едином же беседуем. Отсюда мы и видим, что Мелетий поучал народ не о том, как слагать персты для крестного знамени, а о единосущии лиц Святые Троицы, если же на перстах показал он сие учение, то к этому способу он прибёг вследствие необходимости, известной нам из жития его.

Арсений: Неверно, в Стоглаве не так написано и не так св. Мелетий слагал персты, как ты. По сем Мелетий, писано там, два совокупль, а три пригну. А ты тянешь на свою руку, – не видим что ли мы? Ты два совокупил и один, а не три, как написано в Стоглаве, пригнул. Нечто так можно? Вот ведь как эти нынешние миссионеры извращают учение св. отец! Посмотрите, добрые люди, как нас обманывают! Из треть перстов сделалали один – и готова никонианская щепоть.

Я: Успокойся, Арсений, и вы все успокойтесь, всё это разъясним, нельзя же обо всём в один раз, до всего дойдём, тогда сами поймёте, что напрасно возмутились вы духом своим. Теперь объясни и ты, Арсений, на своих пальцах, как и какие персты по-твоему св. Мелетий показывал и совокуплял во образ единосущие лиц Св. Троицы?

Арсений: Как написано св. отцами Стоглавого собора, так и слагать будем, а отступать от писаний св. отец мы не согласны. Св. Мелетий показал три персты, а потом два совокупль, а три пригну: Вот как! показал он (двуперстие) на своих пальцах.

Я: Но зачем ты меняешь пальцы-то? Какие персты св. Мелетий показал народу, те и совокупляй, те и пригинай.

Арсений: Это всё равно. Св. Мелетий показал народу три перста, большой и два дольных, – знамения не бысть, а потом, когда указательный и великосредний совокупил, а те три, которые он держал перед народом, пригнул, образовалось двуперстие, от которого и бысть огнь.

Я: Никакого двуперстия и не вышло. На словах-то, языком-то такое перстосложение сделать для тебя, может быть, удобно, а на деле, пожалуй, и ты, Арсений, откажешься от такого перстосложения. В Стоглаве не показано, какие три персты показал народу св. Мелетий, по-твоему он показал персты – большой и два дольния, а чтобы видны были народу эти три персты, св. Мелетию нужно было указательный и средний пригнуть к длани, а иначе народ видел бы не три, а все пять перстов. Сделай же и ты Арсений, видными для народа персты: большой, как ты слагаешь, и два дольних. (Он сделал). Удобно?

Арсений: Не совсем удобно, но это ничего не значит.

Я: Пусть по-твоему ничего не значит. Будем далее слагать персты по-твоему и по Стоглаву. Держи, Арсений, персты: большой и два дольних поднятыми и протянутыми, чтобы видны были народу и от которых знамение не бысть, а указательный и великосредний наклонёнными. Так. Теперь по Стоглаву два перста – указательный и великосредний совокупи, а остальные протянутые три перста пригни.

Арсений: Так нельзя, так ничего не выйдет.

Я: Правду ты сказал, что так слагать персты для крестного знамени нельзя. Так слагать, как пишется в Стоглаве, выходить будет что-то вроде кулака, которым никто из нас крестного знамени на себе не изображает.

Арсений: А ты как бы сложил персты по Стоглаву?

Я: Чтобы быть согласным написанному в Стоглаве, кроме того сложения, которое мы делали, нельзя делать. В 31 главе Стоглавого Собора о сложении перстов написано простотой и невежеством, потому-то из сложении перстов не образуется ничего, потому-то и Мовск. собор 1666–7 года отменил такое перстосложение. Впрочем, это отменение было сделано ещё ранее Москов. собора. Патриарх Иосиф двукратно сделал это отменение, первое в 3-е, а второе в 4-е лето своего патриаршества, т. е. за 12 и 13 лет до Москов. собора. Значит, и тогда понимали уже всю несообразность написанного в 31 главе Стоглавого собора о перстосложении.

Арсений и другие двуперстники: Не может быть, не поверим. Никто и никогда, кроме Москов. собора 1666–7 г., не дерзал коснуться или что-либо нарушить в Стоглаве. Это ты неправду сказал.

Я: Не верить мне вы можете, но проверить меня вы должны.

Все: Укажи, укажи, где об этом написано?

Я: Во-первых прочитаем в предисловии к псалтири на об. л. 84-го, где о сложении перстов св. Мелетием написано. Показа им три персты, и не бысть знамения, потом же два совокупл и един пригну, и благослови люди; во 2-х, в Кирилловой книге на об. л. 183 точно так же, как и в псалтири написано два совокупль, и един пригну.

Многие: Как един пригну? а в Стоглаве писано: три пригну. Книги пошли по рукам, все наперерыв друг перед другом лезли и толпились, желая собственными глазами удостовериться в справедливости прочитанного. Минут на десять пришлось сделать перерыв беседы, пока удовлетворится любопытство народа. Когда возбуждение улеглось и всё пришло в порядок, я обратился к Арсению и сказал: теперь ты можешь сам видеть, как напрасно и без вины обвинял ты меня перед всем народом в обмане и в том, что нынешние миссионеры извращают писание Стоглава, но я прощаю твою несправедливость ко мне, а обвинение твоё всех миссионеров предаю суду твоей совести. Кроме того, вина твоя пред честной памятью п. Иосифа и перед Москов. собором, одинаково усмотревшим исправившим несообразность ссылки 31 гл. Стоглава на перстосложение св. Мелетия, с его учением о единосущии лиц Св. Троицы. Если ты не осуждаешь п. Иосифа за исправление перстосложения Мелетиева, помещённое в Стоглаве, то не можешь укорять и Москов. собор в отменении 31 гл. его о перстосложении; так как тут и там были одинаковые причины к тому.

Арсений: Всё же Московский собор 1666–7 г. неуважительно отнёсся к отцам Стоглавого Собора и разрушил его и оскорбил память их. И той собор, написано в деяниях Москов. собора, не в собор, и клятву не в клятву: ни, во что же вменяем, якоже и не бысть. Зане той Макарий Митрополит и иже с ним, мудрствование невежеством своим безрассудно, якоже восхотеша, сами собой.

Я: Честь и блаженная память отцов Стоглавого собора ни тем не оскорблена, напрасно так ты думаешь. Если в 31 главе Стоглавого собора о перстосложении оказались некоторые несообразности и противоречия, то вина в этом не на п. Иосифе и не на Москов. соборе. Написанное о перстосложении само себя обличает и само себя отменяет. Какое же этим наносится оскорбление? Московский собор не называет отцов Стоглавого собора ни еретиками, ни отступниками от Церкви православной, он считает их такими же православными, каковы были и сами отцы, составлявшие Москов. собор. Никакого суда не было произнесено над отцами Стоглавого собора, но только та несообразность, которую и мы сейчас видели, признана произошедшей не от злонамеренности, а от простоты, нерассудности и невежества. Если кому-нибудь и после этого кажется не ясной несообразность и нерассудность, заключающаяся в 31 главе Стоглава о перстосложении, то мы ещё не кончили наше рассмотрение; если желаете, там же в 31 гл. Стоглава можно и ещё указать на несогласия и противоречия в перстосложении.

Арсений: В чём же, например, можно найти несогласие и противоречие?

Я: Например, в толковании на то, что нужно подразумевать, или точнее, исповедывать под тремя перстами, сложенными вместе, – в 31 гл. Стоглава толкуется: креститися и благословити два дольные, а третий верхний к долнима перстома, тоже согбение персту толкует: преклонь небеса и сниде нашего ради спасения. Т. е. под тремя указанными перстами Стоглав повелевает исповедывать преклонение небес и сошествие Сына Божия на землю для нашего спасения, а через несколько строк далее этим же самым трём перстам даётся совершенно другое толкование: три персты, повелевается, равны имети вкупе, по образу троическому, Бог Отец, Бог Сын, Бог Святый Дух, не трие бози, но Един Бог в Троице и далее... Там и тут два толкования, одно на другое вовсе не похожия. Скажешь, и эта несообразность тебе, Арсений, не понятна?

Арсений: Тут действительно видится не большая разность в толковании, а мы говорим о сложении перстов, в учении о котором в 31 гл. Стоглава указать не можно.

Я: И в сложении, перстов заключается и несообразность, и противоречие. Как ни странно это вам покажется, а это так. О сложении перстов в 31 гл. Стоглава написано, чтобы... десницу уставляли ко крестному воображению: большой палец, да два нижние перста во един совокупив, а верхний перст с средним совокупив, простёр и мало нагнув. Т. е., верхний или, как мы теперь называем, указательный перст, протянуть и мало нагнуть, а потом вслед за сим, всего через два листа, повелевает: те же два перста имети наклонённа, а не простёрта. Вот уже и несогласие. Там повелевается оба перста иметь простёртыми, только один (указательный) мало нагнуть, а тут простирать их воспрещается и повелевается оба иметь наклонёнными. Нужно сознаться, что 31 гл. Стоглава о перстосложении вполне заслуживает неодобрительного отзыва Москов. собора 1666–7 года, и старообрядцы укоряют его напрасно и несправедливо за отмену клятвы и учения о перстосложении. 31 глава Стоглава о перстосложении переполнена несообразностями, противоречие сменяется противоречием с начала до конца.

Арсений: Все эти разности и несогласия не касаются существа дела. Как ни располагай два перста: держи их наклонёнными, или простёртыми или ещё как, а всё же остаются два перста, а не три, как у вас. Если бы ты мог указать, что по 31 главе Стоглава требуется знаменаться то двумя, то тремя перстами – это было бы противоречие.

Я: Об этом-то а сейчас только и хотел говорить. Стоглав учит креститься двуперстно и треперстно. Вслед за повелением креститися двуперстно с клятвой на крестящихся иначе, 31 гл. Стоглава приводит в пользу треперстия свидетельство из так называемого Феодоритова слова, по которому следует креститься не двуперстно, а треперстно.

Арсений: Этого нет, этого быть не может. Прочитай или дай мне, я прочитаю сам: Сице благословити рукою и креститися: три персты равны имети вкупе, по образу тройческому... два перста имети наклоненна, а не простерта. Где же тут ваше треперстное сложение, тут Стоглав креститься повелел двуперстно.

Я: Нет не двуперстно, это я сейчас и объясню. Как видишь, в приведённом слове Феодорита не сказано, какие три перста имети равны вкупе и какие два наклонёнными. Но допустить в Феодоритовом свидетельстве двуперстие, значило бы допустить несообразность. Какие же по твоему мнению три персты вкупе иметь?

Арсений: В 31 главе Стоглава ясно сказано: два дольние, а третий верхний к дольнема перстома. Эти же персты и по Феодориту слагать нужно.

Я: В Стоглаве-то сказано, но у Феодорита-то этого нет; но пусть будет по-твоему, только заметим, если эти три персты иметь равны вкупе, то их нужно для этого наклонить друг к другу, а иначе они равны быть не могут. Покажи, Арсений, на самом деле, как это должно быть? Значит, эти три перста-два дольние и третий верхний, когда их сделаем равны, будут наклонёнными?

Арсений: Вот смотри, они наклонены. Как же иначе? иначе нельзя, их и не соединишь, если не наклонишь.

Я: Так; это совершенно верно; эти три перста должны быть наклонёнными, иначе они не будут вкупе и равны. А остальные два перста, по-твоему указательный и великосредний, в каком положении быть должны?

Арсений: (Показывая их простёртыми). Вот этим манером, так и молиться надлежит.

Я: По-твоему это верно – так; а по свидетельству Феодорита, приведённому в 31 главе Стоглава, запрещено эти персты иметь простёртыми, повелено их наклонить, как наклонил ты три перста. Мы с тобой слагаем персты по Феодориту, как велит Стоглав, так и слагай, оба эти персты наклони.

Арсений: Это всё равно, если и один перст мало нагнуть.

Я: Значит, для тебя не всё равно, когда ты отказываешься слагать персты по Феодоритову свидетельству в Стоглаве.

Арсений: Мы так не слагаем для молитвы персты свои.

Я: Как ты слагаешь – это дело твоё, не о том речь наша, теперь мы с тобой слагаем персты так, как требуется слагать по свидетельству Феодорита, которое содержит повеление иметь три перста равны вкупе, наклонёнными, значит и два перста тоже наклонёнными, а не простёртыми.

Арсений: Так слагать персты не удобно и для крестного знамения не благоприлично.

Я: Совершенно верно ты сказал. Если бы по приведённому в 31 главе Стоглава свидетельству от Феодоритова слова стали мы слагать двуперстие, то вышла бы большая несообразность и даже соблазн для немощных совестью. Посуди здраво сам: три персты – большой и два дольних равны имети вкупе, значит их нужно наклонить, и два перста – указательный и великосредний по Стоглаву нужно тоже наклонить, – что же из этого выйдет? Все пять перстов наклонить, а тогда, (показывая наклонёнными все пять перстов руки) что же мы видим?

Все: Кулак.

Арсений, с негодованием обращаясь к народу, сказал: нужно сокрушаться, а вы смеётесь, – плачьте!

Я: Сказал же я тебе, всякое старание наше даже со всяким натягательством сложить двуперстие по Феодоритову свидетельству, приведённому в Стоглаве, для немощного – соблазн, а для узревшего истину – печаль.

Арсений: Всё же в этом незначительная разность. По 31 гл. Стоглава повелевается оба перста иметь наклонными, и мы, хотя один, но тоже имеем наклонённым.

Я: Разность незначительная – это верно, но всё же равность, всё же ты являешься противником Стоглавого собора. Если сам ты противишься Стоглавому собору, зачем же винить Моск. собор? По 31 главе Стоглавого собора повелевается иметь наклонёнными два перста, а ты один, да и то не тот, какой повелевается по Стоглаву наклонять.

Арсений: Как не тот?

Я: Который из двух перстов ты наклоняешь?

Арсений: Великосредний.

Я: Не тот. По 31 гл. Стоглава повелевается: верхний перст (указательный) с средним совокупив, простёр и мало нагнув, а ты наклоняешь не верхний или указательный, а средний. Таким образом и в этом являешься тоже противником Стоглавого собора.

Арсений: Стало быть мы старообрядцы не по Стоглаву действуем?

Я: Стало быть так; Стоглав повелевает слагать персты по Феодориту, а вы не умеете и уметь не хотите.

Арсений: Поучи, миссионеры горазды учить.

Я: Ты сам отказался сложить персты для крестного знамения по Феодоритову свидетельству, приведённому Стоглавом. Как мы с тобой ни старались сложить персты в двуперстие, всё пригодилось нам наклонять все пять перстов и ничего похожего на перстосложение для крестного знамени составить не могли. Но если мы с тобою не сумели по Феодориту сложить персты, то это ещё не значит, что вовсе нельзя складывать их да крестного знамения.

Арсений: Как же складывать нужно?

Я: Не так, как слагал ты. Свидетельством из Феодоритова слова требуется сложить три перста вместе. Хотя в нем не указано, какие три персты сложить нужно вместе, но ясно теперь, что не те, какие мы слагать пытались для составления двуперстия. Нам не пришлось получить двуперстия, когда мы слагали вместе персты большой и два дольних. Теперь сложим вместе, или, как сказано в Стоглаве, будем три персты равны имети вкупе первые, т. е., большой, указательный и средний. Будет ли сложение этих трёх перстов противоречить свидетельству Феодорита, приведённому в Стоглаве?

Арсений: Такое сложение находится в полном противоречии с Стоглавым собором. Большой палец да два нижние персты в один совокупить повелевает он, а ты слагаешь три первые персты никоновской щепотью.

Я: Разве в Феодоритовом свидетельстве сказано, какие три перста совокупить?

Арсений: Прямо этого там не сказано, а ранее есть указание слагать персты не те, какие совокупил ты. Совокупляй персты – большой и два меньших, как Стоглав велит.

Я: Что Стоглав так велит, это мы уже видели и я против этого не возражаю, но мы теперь рассматриваем не то, что и как повелевает Стоглав, а приведённое им свидетельство для подтверждения двуперстия; вышло напротив, свидетельство это подтверждает не двуперстие, а треперстие. Мы уже видели, что если сложить персты по Стоглаву, то не выйдет никакого перстосложения для крестного знамения, или лучше сказать выйдет пятиперстие, – рука с пятью перстами наклонёнными. Совсем другое увидим, если мы сложим три первые персты по образу троическому, а два перста дольние будем иметь к длани наклонена, как повелевает Феодоритово свидетельство, а не простерста. Противоречит ли такое перстосложение приведённому в Стоглаве из Феодоритова слова свидетельству?

Арсений: Два нижних перста ты наклонил к ладони, а в свидетельстве от Феодорита не сказано иметь их наклоненна к длани.

Я: Там не сказано так же и того, чтобы два перста иметь наклонённа, а не простёрта, я и наклоняю более ли низко до самой ладони, или менее низко – не касаясь её, всё же имею наклонённа, а не простёрта, а ты простираешь персты вопреки повелённому, – кто же из нас теперь прав и кто виноват?

Арсений: Вы – миссионеры, всегда правы, а мы простецы всегда у вас виноваты; мы ведь люди неучёные, а вы своим красноречием чего не замажете? Только слушай вас!

Я: Вот этого-то от тебя, Арсений, я менее всего ожидал. Беседу друг с другом ведём чисто, ясно и добросовестно; какое тут и к чему тут красноречие, когда мы с тобой, оба вместе, строка за строкой рассматриваем 31 главу Стоглава о перстосложении? Если мы с тобой, а может быть и все, здесь присутствующие, увидали некоторые противоречия и несообразности, то в этом ни я, ни ты не виноваты; мы рассматривали только то, что написано, а своего ничего не прибавляли. Неужели ты и после этого упорствовать будешь? Разумно ли гневаться за то, что в Стоглаве в статье о перстосложении находятся противоречия и несообразности; – в этом тебя никто не укоряет и никого не винят, а потому гнев тут не уместен. Арсений сконфузился.

В виду утомления назначен был небольшой перерыв беседы.

Священник миссионер Николай Виноградов

(Окончание следует).

С развитием миссионерского дела давно уже поставлен на очередь вопрос о культурно-миссионерском значении народной школы. – Благодарение Господу, что назревший вопрос этот ныне ясно освещён решением столь компетентного органа высшей церковной власти, как августовское чрезвычайное Собрание Училищного Совета при Св. Синоде.

Не вдаваясь в подробную оценку тех благотворных плодов, которые должно принести направление школьно-миссионерского дела, остаётся пожелать, чтобы не только церковно-приходские школы, но и школы министерские и земские наметили бы себе ту цель, какая указана чрезвычайным Собранием, т. е. «быть союзницей и помощницей внутренней миссии». Правда, «соединение миссионерских задач, как говорит «Нар. образ.», с обще-просветительными целями составляет исключительное и бесспорное преимущество церковных школ, по сравнению с светскими школами разных типов, где религиозное просвещение не стоит на первом плане», но всё же, скажем от себя, там, где нужно и полезно, в виду церковной и государственной важности этого дела, и светские школы должны бы поступиться своей программой, предоставив религиозному просвещению более широкий простор. А что наше религиозное просвещение иногда хромает там на оба плесна, где бы ему именно быть на высоте, то это бесспорно.

Особенно я имею в виду местности, заражённые сектантством. Там религиозное просвещение было бы не только оплотом Православия, но могло бы послужить и чисто миссионерским Целям. – Возьмём, напр. земские школы Черниговской губернии, как более мне известные. В этих школах на Закон Божий отведено очень ограниченное количество уроков 50 часовых для всех трёх групп на 130–150 учеников, да и то ещё рассылаются циркуляры (как, напр. в Конотопском Уезде), чтобы законоучители не занимали лишнего времени в ущерб занятиям учителей. – При таком отношении и количестве уроков мыслимо ли проводить культурно-миссионерские задачи, когда законоучителя еле успевают пройти положенную программу и то в сухом, сжатом виде? Вот где бы и светской школе пособить церковно-государственному делу и пойти рука об руку с своим товарищем – церковно-приходской школой. В особенности было бы это благовременно, скажу кстати, для Черниговской губернии, где заняты теперь пересмотром старой программы земских школ.

Во всяком случае законоучителям земских школ не следует упускать из виду этого вопроса особенно в виду открываемых в настоящее время многими земствами воскресно-повторительных школ. – Здесь законоучитель не связан временем, а главное, умственная почва уже более или менее подготовлена. Остаётся сеять только доброе семя.

Что же касается того вопроса, как взяться за дело, с чего начать и проч., об этом даже не может быть и речи. Если не может пособить знание и опытность самого законоучителя, то у нас есть специальные журналы, где должны высказать и указать по сему новому для пастырей делу методические миссионерские советы и приёмы опытные миссионеры, наблюдатели – педагоги, учителя по кафедры сект и раскола, наконец, Братства также должны прийти на помощь в новом деле руководительства своих со-работников пастырей.

Священник Николай Могилевский

1898 г. X месяца 7 числа. 8 часов вечера. Таже знакомая читателю комната⁸¹ с тем исключением, что 10 деревянных невзрачных стульев заменены теперь 12 мягкими, обитыми тёмно-коричневой клеёнкой, с высокими спинками, по средине которых находится по две золотых буквы Е. и Ч.; стол покрыт белой скатертью, лампа заменена двумя массивными, высокими бронзовыми шестисвечными канделябрами, с изящными белыми розетками, подвески которых, качаясь, переливали волшебными огоньками. Вообще, уголок у дверей в сад имел теперь праздничный вид. По средине комнаты повешена лампа с зелёным абажуром.

С половины восьмого собрание начинает быстро наполняться «призванными». Я называю входивших призванными потому, что эти собрания носят название призывных собраний: на них не могут бывать все из братьев и сестёр, а только те, которые подучили особое приглашение. На этих собраниях публика бывает сравнительно чище, чем на общих, и притом пользующаяся особым доверием.

На первой скамейке от входных дверей сидела небольшого роста блондинка, с большим прямым носом, одетая в простое чёрное платье. Она каждый раз, как открывалась дверь, быстро поворачивалась к ней, готовая встать и идти на встречу, но, взглянув на вошедшего, всякий раз оставалась спокойно на месте.

Но вот в дверях появилась старушка, ниже среднего роста, в чёрном полупальто, с серым башлыком на плечах, в чёрной барашковой шапочке, из-под которой виднелась чёрная кружевная наколка.

Блондинка быстро поднялась с своего места и, перекачиваясь с боку-на-бок, подошла к старушке, взяла у неё из рук книгу и с заискивающей улыбкой спросила: «Вы уже идёте?» – «Да», ответила старушка, пристально осматривая собрание.

«Всё ли готово? сейчас придут». – «Всё», отвечала блондинка, следуя за ней к столу. Старушка, подойдя к столу, опустилась на второй стул справа. «Книги надо», сказала она блондинке, продолжая осматривать собрание.

«Сейчас подам», ответила блондинка, кладя на стол книгу, взятую у старушки, при входе последней в собрание. Перекачиваясь с боку на бок, блондинка подошла к дубовому шкафу, достала с полки пачку маленьких книжек в коричневых переплётах и начала раздавать их собравшимся, причём заявила, что она будет давать книжки только тем, кого она хорошо знает, другим же она не даст, так как много книг пропадаёт. Видимо сконфузясь за свою нелестную аттестацию «святых людей», распорядительница сказала: «дорогие братья, не удивляйтесь, что между нами, избранными детьми Божьими, находятся такие, которые утаить чужую собственность не считают грехом, но об этом после!!...»

Не успела блондинка окончить раздачу книг, как двери в прихожей распахнулись и в них появилась хозяйка дома, весело разговаривавшая по-английски с пожилым господином, среднего роста, с жидкими седыми волосами на голове, причёсанными пробором на левом боку, и с довольно длинной седой бородой, с плутоватыми, сверкавшими огоньком маленькими серыми глазами, с прямым немного горбатым носом, на котором красуется золотое пенсне, худощавым, немного сутуловатым, одетым в чёрный сюртук.

«Дедушка, дедушка пришёл!» шептали друг другу собравшиеся.

«Дедушка», войдя в комнату, на минуту остановился: он пристальным, пытливым взглядом окинул собрание и в эту минуту походил на Иуду в Гефсиманском саду, искавшего Христа в ночь предания.

Осмотрев собрание, «дедушка» последовал за хозяйкой; оба прошли за стол и, продолжая разговор, сели на стулья к стенке. За ними пришёл брюнет, лет 35, с усами, худощавый, его негустые чёрные волосы причёсаны также с пробором на левом боку; брюнет ростом немного ниже «дедушки», одет в чёрный сюртук, он поместился рядом с «дедушкой» по правую его руку.

«Кто этот брюнет?» – спросила я сидевшую рядом со мной молодую девушку.

«Это барон Николай», ответила девушка, «он будет переводить по-русски. Дедушка не знает русского языка: он англичанин», добавила она.

«Было бы вернее, если бы ты назвала его английским евреем», подумала я. «А как его фамилия?» спросила я девушку.

«Фамилии я его не знаю, все его называют просто «дедушкой»».

«Бенкир» – сказала сидевшая рядом старушка.

«А как фамилия барона Николая?» спросила я старушку.

«Это не барон Николай, это г. Стан-кий он служит в. Г-м С-те, а барон Николай нигде не служит, он только разъезжает переводчиком».

«Что же – он один такой переводчик?» спросила я.

«Нет, ещё Анна Александровна, а барон Николай ещё не вернулся кажется».

«Он уехал?»

«Недавно ещё один проповедник был, – тоже не знает по-русски: так он с ним и уехал».

«А тот тоже поехал по России?» спросила я.

«Да», ответила старушка.

«А «дедушка» часто в России бывает?»

«Почти каждый год».

В это время «дедушка», прервав беседу с хозяйкой дома, поднялся со стула; брюнет также встал и подвинулся ближе к «дедушке». «Дедушка», говоря по-английски, указал руками на брюнета в очках, сидевшего напротив у стола. Переводчик перевёл это по-русски: «вот этот брат пусть помолится о нас, прежде чем приступим к слову Божию».

Переводчик говорил медленно, вяло; все опустились на колени: «дедушка», хозяйка дома, переводчик и старушка в башлыке на плечах склонились над столом, опустив голову на руки. Брюнет в очках взял молитвенник и горячо начал молитву:

«Дорогой Господь, искупивший нас смертью Своею и омывший грехи наши кровью Своею, пролитою на Голгофе, благослови всех нас, собравшихся в этой комнате, чтобы слышать слово Твоё; ещё Господи благослови уста, которые будут сейчас говорить слово Твоё, дай им силу духовную, чтобы мы, слушающие слово Твоё, которое будут говорить уста, могли ясно понять значение их, чтобы каждое сказанное ими слово не прошло так, но чтобы оно врезалось в сердце каждого из нас и принесло плоды в своё время. Аминь».

Все поднялись с колен и сели на свои места. «Дедушка» поднялся с своего стула и, окинув довольным взглядом всё собрание, взял со стола книгу, принесённую старушкой в сером башлыке, поднял книжку вверх, как бы являя её собранию, и начал беседу. Брюнет придвинулся ещё ближе к «дедушке», опёрся правой рукой на стол и стал переводить по-русски слова «дедушки».

«Примите эту книгу, – он указал левой рукой на книгу евангелие, находившуюся в руках «дедушки». – Если принимаете Меня, то примите и эту книгу, кто не захочет принять этой книги, тот не принимает «Меня» (т. е. Христа). – Очевидно, проповедник парадировал известные слова Спасителя. –

«Ничего нет легче, как принять эту книгу; для чего дана нам эта книга? – для того, чтобы мы могли видеть, что сделал для нас Господь». «Дедушка» положил книгу на стол и, ударив по ней рукой, произнёс, а переводчик перевёл собранию следующее:

«Что сделал для нас Господь, для меня и для тебя, дорогой брат? – Господь, чтобы спасти нас от власти диавола, чтобы сделать нас свободными, чтобы мы служили только одному Господу, предал Себя на смерть, Он вошёл на крест и пригвоздил к нему все наши грехи.» При этом «дедушка» весело ударил рукой об руку как бы наглядно изображая левой рукой крест, а правой грехи, которые так и пригвоздились ко кресту, освобождая нас навсегда от своей тяжести.

«Господь наш Иисус искупил раз-навсегда нас, – энергично продолжал «дедушка», потрясая головой, подпрыгивая и качаясь: он как бы старался жестами и движениями дать понять слушающим то, что он говорил на чужом для нас языке. Несомненно, «дедушка» чувствовал, что переводчик холодно передавал собранию его горячие слова; брюнет, как бы из боязни, чтобы неиствующий проповедник – «дедушка» не упал, взял его под руку.

«Если бы Господь не искупил нас, не пострадал бы за нас, если бы Он не пригвоздил наших грехов ко кресту, тогда бы мы были погибшими и нами владел бы диавол. Смотрите, грех живёт везде: он имеет своё обиталище в хижине, во дворце, – в последнем ещё хуже. От греха никто не может откупиться: ни папа, ни священник; в России не хватит капитала, чтобы откупить хоть одного грешника. Это может сделать один только мой Бог»!

При этом «дедушка» ударил себя в грудь.

«Кто хочет быть свободным от греха, тот приди к моему Богу».

При этом «дедушка» протянул дрожащие руки; он как-то особенно вздрагивал, как бы находясь в конвульсиях; глаза светились лихорадочным огнём, улыбка перекосила его лицо, пальцы рук то сжимались, то снова выпрямлялись, как бы желая схватить намеченный им предмет в тот самый момент. «Дедушка» напоминал собой того венецианского жида, который с нетерпением ожидает с ножом в руках решения суда, чтобы получить фунт мяса от сердца несчастного венецианца, подписавшего столь необдуманный вексель.

«Мой Бог не требует денег, – продолжает дрожащим голосом «дедушка», – довольно сейчас, в этой комнате стать на колени и сказать моему Господу, что ты заблуждение своё сознаешь, что ты находился во тьме, во лжи, ходил вослед греху, но теперь хочешь идти за Ним, идти безотчётно во всём доверяясь Ему, идти за Ним, как ходит дитя за своим отцом, и мой Бог сейчас же примет тебя и ты станешь чище ангелов небесных; что бы ты ни сделал, тебе не поставится в вину, потому что ты Его дитя, Он твой Отец всевидящий и ты будешь безопасен, потому что Отец держит тебя своей рукой: вот так», – при этом дедушка взял за руку переводчика выше локтя, тот смеётся. – «Вот так поведёт тебя Отец через все опасные места. А какая радость в небесах, когда грешник приходит к Господу, и как Христос радуется его возвращению. Он принимает его в Свои объятия: вот так!» причём «дедушка», стремительно обвивает шею переводчика, нежно склоняет свою голову на голову брюнета, тот смеётся и с трудом переводит слова дедушки... Слушающие вздыхают, хозяйка скорчила лицо «святейшей богомолки». Мне было во всё это представление и горько и смешно. – «Так близко, близко принимает Христос грешника, – горячо продолжал «дедушка», – Он обновляет его и владеет его сердцем: вот так!» – здесь неистовый проповедник отнимает свою ладонь от горла брюнета и опускает к его сердцу, ударяя по груди, сжимая пальцами сюртук брюнета, как бы желая вырвать из его груди сердце.

«Вот так радуется Господь каждому, приходящему к Нему, грешнику, вот в этой книге говорится, –причём он ударяет левой рукой по лежавшей перед ним книге. – Как блудный сын ушёл в чужую страну и прожил там всё своё имение, а когда ему нечего стало есть, он решил возвратиться к отцу, и что же, как встречает его отец? велит идти искупить его грех, чтобы стать достойным назваться его сыном? нет, он выходит сам ему на встречу, принимает его в свои объятия, велит слугам подать ему лучшие одежды и заколоть лучшего телёнка, чтобы накормить сына, возвратившегося домой, делает пир, созывает своих друзей, чтобы они разделили его радость; – так и каждого из вас примет мой Бог. Он созовёт Ангелов своих, чтобы разделить с ними радость Свою о том, что грешник, которого Он считал погибшим для Своего царства, пришёл опять к своему Отцу издалека. Покуда мы будем ходить по следам греха, мы бродим далеко от Господа, – так же далеко, как стоит далеко восток от запада. Я объехал кругом всего земного шара и всё восток далеко от запада, а запад от востока, оба далеко друг от друга,» – последние слова «дедушка» произнёс как бы изнемогая от усталости и выбившись из сил; он освободил брюнета от своих объятий и, помедлив с минуту, обратился к собранию с слезливыми словами: – «что я должен сказать моему Богу, когда выйду отсюда, как Его посланник?» – Оживляясь, проповедник всё громче и громче продолжал. – «Он послал меня сюда, Он спросит меня: «Я – скажет – посылал тебя в Гавань, ты говорил там Моё слово, что же сказали тебе гаваньцы, согласны они идти за Мной или нет?» Я непременно должен буду дать ответ моему Богу. Когда Государь даёт бал в Зимнем дворце и приглашает гостей, то они непременно должны дать ответ с посланным, будут или нет. Знаете, что в этой книге говорится – (он снова указал на лежавшую перед ним книгу), – как некий царь, делая пир, послал послов звать подданных на пир, но те стали отказываться, говоря: «я иду на торговлю», другие – купить вола, третий собрался жениться, и так далее. Тогда царь рассердился и сказал: «пир готов, но званые не были достойны, идите на распутья, на дороги и зовите всех, кто будет проходить там». – Проповедник опять помолчал с минутку, он как бы погрузился в созерцание, кто из собрания недостоин... – Я боюсь, чтобы кто из собравшихся здесь не оказался не достойным царского пира», – тяжело вздохнув пифическим тоном, как прорицатель, произнёс «дедушка». – Тут я грешная подумала: а я страшусь, чтобы кто не оказался готовым и достойным войти на пир твоего царя, твоего Бога... «Что же я скажу моему Господу,» – снова помедлив с минуту, спросил дедушка.

«Да или нет, что скажу?» кричал проповедник. Но все опустив глаза сидели, как окаменелые, никто не раскрыл рта, не послышалось ни отказа, ни согласия, точно чья-то невидимая сила сковала всем рты: ни гаваньцы, ни наши, никто не издал ни одного звука.

В одну минуту я было встала со своего места и от имени всех чуть-было не решилась говорить посланнику: «возвратись к своему царю и скажи, что гаваньцы не пойдут на его пир, что они имеют своего царя, у них есть свой Господь; – свой пастырь, который приходит прямо к своим овцам, а не перелазит тайком, через заборы; который не виляет по текстам Священного Писания, искажая прямой его смысл; который входит для исполнения своего долга свободно и смело в назначенное место, где собираются его овцы; у него нет разделения, нет особых приглашений, к нему приходят без приглашения, все сыны и дочери церкви без разбора и изъятия, и дворник не стоит на страже у ворот, когда пастырь входит к своим овцам. Иди и скажи своему Господу, что и гаваньцы, и другие должно-быть в своей совести приметили в тебе хищного волка, скрывающегося под овечьей шкуркой, а потому их уста и окаменели, – даже верные и ревностные твои слуги не открывают своих уст, чтобы помочь тебе». Мне страшно захотелось сказать этому заморскому посланнику Бога «вези, «дедушка», своего Бога обратно заграницу, а нас оставь спокойно служить единому истинному Богу, как служили ему наши православные отцы, через что и стали сильны, а Русь святая – обширна и могуча». Но голос благоразумия удержал меня, говоря, «не спеши – всё испортишь, времени впереди много»; я села, моего негодования никто не заметил, кажется. «Дедушка» окинул собрание грустным взглядом и, тяжело вздохнув, попросил «преклонить колена». Все молча опустились на колени, сидевшие за столом склонились над ним и опустили головы на руки. «Дедушка» через переводчика начал молитву: «дорогой Господь Бог мой, пославший меня в Гавань, прошу за всех гаваньцев, вместо их слов прими, прими тихий вздох каждого из них, не оттолкни их совсем, но повремени до другого раза. Аминь», произнёс «дедушка».

«Аминь», как-то нерешительно ответили несколько голосов. Затем, поднявшись с колен, многие не присели даже на свои места, как делается это всегда, но стали выходить из собрания один за другим. Хозяйка знаком руки подозвала к себе гимназиста, сидевшего на второй скамейке от стола. Юноша застенчиво улыбнулся, опустил голову и подошёл к ней. Хозяйка обвила нежно его шею рукой и что-то тихо стала говорить «дедушке» о нём. «Дедушка» радостно закивал головой и положил свою руку на чёрные кудри юноши. Смуглое лицо которого покрылось лёгким румянцем, он ещё ниже склонил голову и смущённо мял в руках свою фуражку. Когда «дедушка» и хозяйка освободили его от объятий, юноша не взглянув ни на кого поспешно вышел из собрания. «Дедушка» и переводчик из собрания направились к хозяйке в дом... На лице «посланника» лежал отпечаток усталости, разочарования и недовольствами он шёл, как говорит народная поговорка, «не солоно хлебавши».

Сестра Агния Двинская

(Хроника).

События в толке приемлющих австрийское священство: увольнение Савватия и избрание Иоанна. – характер его и его деятельности в Москве. – Открытие раскольничьей епископской кафедры в столице. – Беглопоповцы. – Беспоповцы; новые секты раскольничьи: щекотуны и коммерсанты рая. – Внутренний склад жизни раскольников: попы, начетчики, молинницы; влияние женщины; состояние массы раскольнической. – Заключение. Устройство Томской епархиальной миссии.

Жизнь раскольников-старообрядцев в течение прошлого 1898 года так же, как и в предыдущие годы, не была спокойной и безмятежной. Волновались поповцы, тревожились и беспоповцы, – каждые pro sua domo.

Волнения поповцев, приемлющих австрийское священство и Окружное Послание, в течение прошлого года были иного характера, чем какие наблюдались у них прежде. Вот уже несколько лет сряду верховоды окружников, преследуемые фантастической идеей явить старообрядчество тесно объединённой многочисленной общиной, заботились о соединении всех раскольников под главенством «архиепископа Московского и всея Руси». С этой целью вели они самые оживлённые, самые горячие переговоры с неокружниками, созывали целые съезды, спорили, горячились, бранились и... прочь расходились с ещё большей враждой друг ко другу. В истекшем году – окружникам было не до этих возвышенных целей. Их тяготила своя собственная домашняя забота. Уж очень-то заправилам их, да, впрочем, и многим из рядовых, не нравился их одряхлевший московский владыка «Саватей» (так сами они его звали). Из себя непредставительный, мужиковатый, – по уму и совсем уж недалёкий, – без воли и характера, к тому же боязливый и пред правительством не стойкий... таков ли должен быть представитель их – древне-православных христиан? Ему ли держать бразды преемника московских патриархов? Но и как быть с ним, коли сам он не хочет оставлять своей кафедры?!! С давней заботой решено покончить соборным порядком. Созван был в пределах нижегородской епархии съезд раскольнических архиереев, который – под давлением московских раскольничьих воротил из купцов и рогожских попов – предложил Савватию удалиться на покой. Заупрямился было старик: уж очень-то ему не хотелось расстаться с великим званием и лишиться богатых пажитей. Но и против московского купеческого рожна не попрёшь: и вот огорчённый старец сдался, затаив глубоко внутри себя нанесённую ему обиду. Слышно было, что он жаловался на российских главарей раскола белокриницкому митрополиту. Если так, то только на время себя потешил старик. Ему, конечно, не безызвестно было, что настоящий белокриницкий митрополит ещё при самом своём возведении в это звание отказался от всякой власти в делах российских раскольников, да и по характеру он не таков, чтобы впутываться ему властно и грозно в чужую распрю: малым чем он лучше Савватия.

С облегчением сердечным вздохнули москвичи, освободившись от Савватия. Но после того начались новые заботы о том, как избрать себе владыку по сердцу всем. Но кого же? Два представились кандидата. Один (Паисий саратовский) был известен строгостью жизни и требований, точным блюдением правил древнего старообрядчества; – второй был известен как апологет раскола, человек ещё в полной силе. – Это – Арсений Швецов, недавно перед тем назначенный во епископы на Урал. Но первый был стар и сам отказывался; второй же, хоть и сильно желал московской кафедры, но его не хотели очень и очень многие, – особенно купцы московские и попы рогожские. За Арсением примечали сильное самолюбие вместе с властолюбием, ярый фанатизм по отношению к православной Церкви, что казалось неудобным для лица имеющего частые столкновения с членами этой Церкви, – и, на что особенно упирали его противники, проповедуемое им еретичество о подлетном рождении Сына Божия. – Неудивительно поэтому, что не могло сразу же, скоро состояться назначение владыки на Москву, – тем более, что другие кандидаты как-то не намечались. Всё-таки приверженцы Арсения настояли хоть пока на время поручить ему местоблюстительство московской кафедры, надеясь за это время приготовить всё нужное, чтобы расположить избирателей на сторону Арсения.

Около года продолжалось местоблюстительство Арсения. Не однажды созывались и частные совещания, и публичные собрания за это время для избрания московского владыки. Но неприязнь к Арсению была настолько велика, что некоторые из членов избирателей – московские попечители выражали желание скорее совсем остаться без епископов, как было прежде – 50 лет тому назад, чем иметь в Москве Арсения. После таких чистосердечных признаний волей-неволей Арсению пришлось уступить, и на московскую раскольничью архиерейскую кафедру был избран в первых числах прошлого октября раскольнический начетчик на Дону Иустин Авксентьев Картушин. Посвящение Картушина во лже-епископа происходило в пятницу – 16 октября при участии всего сонма съехавшихся в Москву лже-владык раскольнических и отличалось особенной торжественностью. При наречении Картушин говорил слово и произвёл сильное впечатление на слушателей своим красноречием. Торжество закончилось парадным обедом в доме (на заводе) одного мецената-раскольника.

Картушин – донской вдовый казак. Он давно известен на Москве, как человек бойкий, стойкий и толковый (по-своему). Ещё Антоний (Шутов) видел в нём столпа раскола, зная его как секретаря при Силуане, лже-епископе донском и кавказском. Антоний в своё время советовал нижегородским раскольникам пригласить Картушина для поражения о. Павла (прусского). Но Картушин на этот раз не оправдал доверия к нему и на беседу не поехал. Это однако не умалило его в глазах Антония, который указывал его потом новочеркасским старообрядцам, занятым избранием себе архиерея, как человека, который не только с пользой может послужить расколу в качестве епископа, но со временем с не меньшей пользой может занять и кафедру архиепископа московского. Это указание Антония было тогда принято почти беспрекословно. Но оказалось, что сам Картушин не желает быть архиереем. Это известие опечалило всё собрание. Стали советоваться даже послать к Картушину от лица Донских старообрядцев особую депутацию с просьбой принять епископский сан. Но решили прежде отписать обо всём Антонию и просить его, чтобы он сам, вызвав Картушина в Москву, принял на себя труд убедить его. Так и было поступлено. Но Картушин по-прежнему остался непреклонен в своём отказе. – В 1888 г. Картушина приглашали на Вятку епископствовать, но и от сей чести он отказался, оставаясь секретарём Силуана и полновластно распоряжаясь и самим владыкой, и всеми делами... Трудно, конечно, сказать, какими соображениями он руководился, два раза отказываясь от архиерейства. Кто знает: в основе этого упорства не лежало ли смутно сознаваемое Картушиным сомнение в самом старообрядстве и тем более в правильности старообрядческой иерархии?! Люди, знавшие его в последнее время, говорили, что он был склонен перейти в лоно прав. Церкви, тем более, что некоторые из его ближайших родственников – давно уже пребывают в Православии.

Такой, сравнительно видный и уже во всяком случае выдающийся из раскольников, новый руководитель духовной жизни их – Картушин, теперь лже-епископ Иоанн, не может оставаться бездеятельным. И он, действительно, с первых же дней своего владычествования начал проявлять энергическую деятельность, хотя нового чего ещё мало надумал, а только приводит в исполнение прежде намеченное. Ещё до избрания его Швецовым были намечены два дела: упразднение Духовного раскольнического Совета и увеличение епископских кафедр.

Духовный Совет, учреждённый вскоре по открытии московской раскольнической кафедры для помощи и совета архиепископу по управлению церковными делами, ещё при Антонии проявил тенденцию захватить в свои руки всю власть, а при Савватии он этого вполне достиг. Если же принять во внимание, что в Духовном Совете имеются и светские лица, та понятно, что управление через совет светских лиц церковными делами не может нравиться ни Арсению (Швецову), ни Иоанну (Картушину). Насколько слышно, дело об упразднении Духовного Совета близится к концу.

Вопрос об умножении раскольничьих архиерейских кафедр явился также за время местоблюстительства Арсения. Ещё в сентябре именитое старообрядческое купечество в лице своих выборных на заседании в конторе Рогожского кладбища наметило к разрешению открытие нескольких новых епископий. Вскоре и были открыты кафедры смоленского, калужского и коломенского архиереев. Картушиным намечена к открытию ещё и петербургская кафедра. Речь об ней зашла по следующему поводу. Приветствовать нового московского раскольнического владыку была отправлена депутация и от петербургских раскольников в составе попечителей Грозовского кладбища гг. Богданова и Головина. Поздравив нового «владыку» с праздником Рождества Христова и пожелав много лет здравствовать ему, депутация стала просить его поставить им в Петербург для вновь строящегося богаделенного дома попа, выбор которого, за неимением в Петербурге достойного, предоставляли самому владыке. Картушин очень любезно принял депутацию, но в просьбе отказал на том основании, что в конце января или в начале февраля предполагается съезд раскольнических архиереев, на котором, между прочим, будет обсуждаться и вопрос о назначении в Петербург отдельного раскольнического архиерея с титулованием «епископом Петербургским и Кронштадтским»; этот и поставит тогда по своему усмотрению попов, сколько найдёт нужным.

У себя дома в Москве Картушин занят заботой, как можно пышнее, представительнее и величественнее устроиться и выше вознести своё достоинство «архиепископа всея России». С этой целью он настоял на том, чтобы полуразрушенная после отставки Савватия Апухтинская моленная была восстановлена в наилучшем виде, чтобы было приготовлено новое, – на его рост приспособленное, облачение. В Москве он старается увеличить штат попов и своему служению в моленной придать большую торжественность и помпу. Покои свои – светлые и обширные – лже-архиепископ обставил довольно богатой мебелью, коврами, зеркалами и проч., окружая себя вообще роскошью, приличной, по его мнению, занимаемому им положению, которой чуждались доселе архиереи древнего благочестия. По отношению к попам и московским раскольникам Картушин высказывает требовательность и твёрдость характера, заставляя всех относиться к нему с почитанием, как к настоящему, да ещё и грозному начальнику. Неудивительно, что его значение и влияние признаётся даже и самими раскольничьими архиереями. Так, например, недавно назначенный на смоленскую кафедру раскольничий лже-архиерей Иона немедленно по прибытии своём на место служения в деревню Холмино, Гжатского у., счёл своей обязанностью прислать Картушину обстоятельное донесение о положении дел в вверенной ему раскольничьей епархии.

Трудненько пришлось уряднику Донского казачьего войска Иустину Картушину после коня, копья и шашки, с которыми он не расставался так долго, – теперь, надев самочинно архиерейский омофор, саккос и митру, – разбираться в дрязгах подчинённых ему раскольничьих попов, таких же самочинных, как и их «архиепископ».

Дела оказались крайне запутанными. Канцелярия архиепископа, во главе с диаконом Богатенковым, работает не покладая рук. Моск. Вед. сообщают, что. знакомясь с подчинёнными, Картушин, несмотря на то, что и сам-то «великий господин» в образовании недалеко ушёл, – на первых же порах убедился, с каким невежественным, а иногда и прямо безграмотным клиром пришлось ему иметь дело. Полнейшее незнакомство не только с вопросами богословия, но и с самыми элементарными познаниями в законе Божием, которое Картушин встретил в среде московских попов, до того поразили его, что он нашёл нужным устроить им нечто вроде публичного экзамена!

В назначенный день и час собрались раскольничьи попы, но назначению своего лже-владыки, в одной из келий на Рогожском кладбище. Сюда же прибыл и сам Картушин и немедленно приступил к экзамену. Сознавая, вероятно, что от экзаменующихся, – достигших в большинстве случаев мест старообрядческих попов в московских моленных, при покойном Савватии, путём «протекции» в том или ином виде, а не по своим знаниям и нравственным качествам, – нельзя многого и требовать, – Картушин предлагал им самые элементарные вопросы, но и в них большинство выказало абсолютное невежество. Можно представить себе: некоторые из попов не знали «заповедей Закона Божия», а другие считали, что отец со своим родным сыном находится то в третьей, то в четвёртой степени родства.

Картушин между прочим и не нашёл никого из московских раскольничьих попов достойным «протопопства», которого многие домогались. Мало того, он стал гораздо требовательнее относиться и к домогающимся поповских мест. Так, недавно он рукоположил некоего Фёдора во диакона в пензенскую губернию (вот куда простирается власть раскольничьего московского «архиепископа»!), но в попы его не поставил, хотя тот усиленно об этом хлопотал. Картушин дал ему целый ассортимент книг и приказал «поучиться», обещав после Пасхи рукоположить его в попы.

Всё это указывает в своём роде «на новый курс» в Делах московского раскола, – на стремление его к внутреннему самоукреплению, – к самоочищению... Явлений этих никак нельзя упускать из виду местной миссии и приходским пастырям первопрестольной.

Таков вновь назначенный «великий господин Иоанн, архиепископ Московский и всея России», как повелел он себя именовать и как до него никто не именовался из его Предшественников. Неудивительно после этого, если московский раскол поднимает ныне голову паче прежнего и не прячется с своими беззаконными деяниями, а наоборот выставляется. Известное нашим читателям кассационное решение Сената о частных моленных настолько отражается на умножении последних, что скоро их будет сорок сороков.

Беглопоповцы за последние 2–3 года как-то примолкли. Они кажется, совершенно успокоены и удовлетворены попами, отходящими от православной Церкви. И эти последние начинают более или менее свободно разъезжать по России, появляясь в разных епархиях. Были они и в Москве, и в Калуге, и в Пензе, и в Саратове, и др. местах. Единственно кто теперь следит за ними – это православные миссионеры да священники, в приходах которых они появляются. Чтобы побеседовать с ними, первые едут за сотни вест. Незаметно, чтобы эти отбегающие от православной Церкви священники порождали у беглопоповцев недоумения и сомнения относительно себя, а тем более – споры и разделения. Нам даже приходилось читать официальные донесения священников о благотворном миссионерском влиянии, по крайней мере, лучших из отбегающих священников, на раскольников в смысле уменьшения у последних вражды к православной Церкви; между тем проискам австрийского согласия нанесён решительный удар. Отрадное движение в пользу единоверия произошло в истекшем году у беглопоповцев костромской губернии, среди которых успешно миссионерствует о., прот. Крючков.

Остаётся сказать нам о беспоповщине. Эта была занята внутренними вопросами о брачных лицах и о принятии самокрещенцев. Тот и другой вопросы вызывали целые съезды беспоповщинских наставников в центральных и поволжских губ., но окончательно пока ещё и теперь не были решены, породив лишь сильную вражду между рассуждавшими о них. – Будучи сама по себе несостоятельна, беспоповщина продолжала и в прошлом году дробиться на ещё более мелкие секты до невозможности уродливые и до неожиданности безрассудные. Так в прошлом году получены новые сведения о двух новых сектах: 1) о щекотунах и 2) коммерсантах рая.

Секта щекотунов появилась в Хвалынском уезде, Саратовской губ., в глухом мордовском селе Старой Лебежайке. Здесь проживал крестьянин К. Орин, называемый по-местному «Богомол-канунник». Начитавшись священных книг и своеобразно изъяснив прочитанное, он усвоил оригинальные воззрения и начал жить с женой «духовно»... Так тянулось несколько лет. Услыхав однажды, что неподалёку, в с. Самодуровке, есть праведный человек, именуемый «Горокопателем», он вступил с ним в сношения и усвоил от него чисто сектантские взгляды, которые и стал пропагандировать. Обрядовые особенности секты сводятся к тому, что верующие обоих полов: девицы и замужние, холостые и женатые собираются вечером на «брачный пир», состоящий в употреблении вина, сластей, чая и т. д. Когда все в должной степени потрапезуют, причём во время трапезы верующие щекочут друг друга, один или двое садятся за стол и ожидают «полунощного жениха». Огонь в избе тушится. Верующие расходятся по домам только перед утром после совершения обрядов, не имеющих ничего общего с религией. Приём вновь поступающих происходит следующим образом. Верующий ходит на собрание вечера три кряду, смотрит, как посвящённые пьют, едят и веселятся; но лишь наступает час «ожидания полунощного жениха», его удаляют. После трёх посещений вновь поступающий считается верующим, и его назначают к посвящению. В день посвящения вновь поступающий должен принести угощение на всю братию для «брачного пира». Сначала над поступающим что-то читают, поют, а потом раздевают его до нага, а вместе с ним раздеваются и все верующие; выйдя затем на двор (не смотря ни на какое время года), сектанты начинают бегать и щекотать поступающего до полного изнурения, после чего все идут в избу и начинают «брачный пир» с ожиданием «полунощного жениха». Не все желающие поступить в новую секту выносят испытание щекотания; случались довольно плачевные исходы. Так, однажды к избе Дорофея Кудашева, где происходило собрание щекотунов, из любопытства подошли несколько девушек. Сектанты схватили одну из них, обнажили её, несмотря на протесты, и щекотали до тех пор, пока она не впала в бессознательное состояние, завершившееся на стоящей болезнью. Щекотуны были привлечены к ответственности, и, по странному рассуждению, вместо передачи дела судебному следователю, оно предоставлено было волостному суду, который и приговорил изуверов к аресту при волостном правлении. Щекотунов во время ареста посещали духовные сестры и делили с ними время заключения. У крестьянина Кургаева, православного, совратились в новую секту двое женатых сыновей и хищнически стали разорять дом отца, таща что ни попадёт на «брачный пир». Оргии секты принимают всё более и более разгульный характер. Собираются в банях целыми толпами.

Коммерсанты рая появились также в Хвалынском уезде, в д. Осипове, выродившись из «спасовцев». История и сущность этой секты таковы:

Крестьянин Афанасий Коновалов с сыном Андреем стали продавать своим последователям «рай», говоря, что ныне время последнее и мест в раю осталось очень мало, а потому и следует покупать их заблаговременно. Продажа производится как живым, так и умершим, места же в раю разделяются на два класса. Первый продаётся за десять рублей, второй – за пять. Для купившего место в первом классе полагается диван и кресло или стул; во втором классе будет лишь сидеть на табуретке и смотреть на блаженство первых.

Нелёгкое дело установить факт существования той или другой секты. Мешает этому частью замкнутость изуверов, частью опасение гонений за веру, и лишь случайные происшествия помогают открыть существование сект. Вот случай, который помог узнать о существовании «райских коммерсантов».

В 1897 году крестьянин, бедного состояния, Ив-в, продав последнюю пшеницу, секретно от своего взрослого сына купил в раю место первого класса. Через несколько времени сын, узнав об этом, начал бранить отца и наставников за то, что тот при своей бедности лезет в первый класс. Отец, сначала отрицавший факт покупки места, потом сознался и сказал, что странно было бы ему «из-за пяти рублей кляузничать и сидеть целый век на табуретке, лишившись права «полежать на диване». Дело дошло до следствия, и старик открыл сущую правду.

Мёртвым продажа рая совершается следующим образом.

В раскольничьих семействах бывают иногда и православные, которые, не желая перейти в раскол, так и умирают православными. К родственникам-то их и являются Коноваловы, предлагая купить умершему место хотя второго класса. Когда дело уладится, они обливают умершего холодной водой трижды, надевают на него белую длинную рубашку и белый длинный халат и запутывают с ног до головы белыми тонкими нитками. Потом Коноваловы берут умершего за голову, а две старые девы, собственно для этой цели избранные, за ноги двигают труп взад и вперёд по лавке три раза, приговаривая: «Днесь на земле с нами и на небесех в раю с нами!» и считают умершего определённым в рай.

Местные жители называют сектантов «коммерсантами рая», а учение их «двигаловской верой».

Мы отметили лишь внешние более или менее крупные события в жизни раскола-старообрядчества. Само собой понятно, что ими не исчерпывается вся внутренняя жизнь раскольников. А поэтому естественно возникает вопрос, а как же жила масса раскола, как жили, кем и чем руководились и к чему направлялись обычные рядовые блюстители древнего благочестия?

Масса раскольников жила по-старому – по древнему, отдаваясь в большинстве своём какому-то безотчётному слепому руководительству своих вожаков – попов и наставников, начетчиков и молинниц.

Попы и наставники – такие же грубые, невежественные и несведущие даже в старопечатных книгах, как и все вообще раскольники. Избираются они на эти должности в большинстве случаев не для духовного научения своих пасомых, а для послушания вершителям судеб раскольнического прихода и для совершения одних треб; а поэтому и качества, в них ценимые, – не слово властительное и обличение грозное, а смирение, угодливость и покорность. Не редко таковые «пастыри» даже и устава богослужений не знают, а зная – не понимают значения тех или других его требований. Так один раскольнический поп в прошлый Великий Пост, после исповеди, когда читалось правило молитвенное готовящимся к причащению, дозволил своему уставщику объявить всем причастникам, что кто из них не желает молиться Богу, может идти спать, а они т. е. поп и уставщик, за известную плату обо всех них помолятся. Отсюда само собой понятно, что не только на публичных собеседованиях с правосл. миссионерами они не выступают, но и всячески стараются избегать столкновений с ними. В бытность нашу на службе в Калуге нам приходилось несколько раз быть вместе с семинаристами в раскольничьей часовне и как мы ни старались уловить попа их, чтобы с ним побеседовать, ни разу не удалось: то он прождёт в алтаре, куда никониан не допускают, пока нас не выпроводят из часовни; то как-нибудь ускользнёт, пока мы беседуем с уставщиками. Таковым же неподатливым на беседу оказался и один Петербургский австрийский поп: сначала он уклонялся от беседы под предлогом ждущего его больного, а потом, заподозрив в собеседнике, кажется, какого-то сектанта, круто прекратил беседу. А беспоповщинский наставник, уже старец, из одного из Петербургских молитвенных домов, на наши вопрошения относительно действования его – мирянина священническая, только и твердил: «что же поделаешь?! вси извратилися»...

На ряду с попами и настоятелями в расколе стоят начетчики и молинницы. Эти, впрочем, среди раскольников пользуются большим влиянием и авторитетом, а, следовательно, и уважением, чем даже попы. Начетчики имеются во всяком более или менее обильном раскольниками селении. По их отношению к православной Церкви их можно подразделить на две категории: – на фанатиков и людей, защищающих старообрядство из личных своих выгод. Первые и сами стараются не вступать в собеседования с миссионером и других удерживают от того: «Меня всё равно не убедите, а моих наставлений вы не слушаетесь; стало быть нам нечего и беседовать: кое общение свету ко тьме?!» говорил один из таковых. «Я не желаю других учить, а самому мне нечему у вас учиться», – говорил другой. Если же выступают на беседах, то бывают в высшей степени запальчивы и нетерпимы к словам миссионера. – Вторые начетчики любят почитать и поговорить, собственно – поспорить. На беседах они непременно присутствуют и отличаются хитростью и изворотливостью.

Молинницы, т. е. женщины, посвятившие себя девичеству и молитве, имеют громадное значение в расколе. Да и вообще, нужно сказать, женщина-старообрядка в настоящее время является главным и самым твёрдым оплотом раскола. Её влияние на мужа, братьев, сыновей и др. – почти безгранично. Освободиться раскольнику из-под влияния жены – дело очень и очень трудное. Другой бы и рад стать сыном православной Церкви, но что поделаешь с женой: она не только о Православии и слышать не хочет, но угрожает ему не давать детей крестить по «никониански» и поднять целую бурю в доме. Примеров этому очень много. – А женщина раскольница, кажется, ещё не тронута никаким сомнением; она до того убеждена в своей религиозной правоте, что и слышать не хочет слова правды от «никонианина».

Что касается значительной части мужчин-раскольников. то внутреннее их состояние и отношение к православной Церкви весьма существенно обусловливается их положением относительно центра бесед православных миссионеров. Старообрядцы небольших сравнительно и глухих деревень, где мало православных, где почти никогда не бывало бесед, отличаются фанатизмом, грубостью и, если позволено будет так выразиться, какой-то дикостью. Старообрядцы же бойких центров, где ведутся беседы с ними, более или менее расшатаны в их стоянии за старину. По отношению же к православной Церкви у них проглядывает сильное равнодушие, иногда (в единицах) граничащее с удивительною холодностью. Это – раскольники, разуверившиеся в абсолютной истинности старообрядчества, но и не уверившиеся ещё в правоте православной Церкви, в отсутствии в ней никонианских ересей. Таковые и в моленные свои ходят, но часто и не из одного только любопытства заглядывают и в православные храмы; они и попов своих чествуют, но любят принять у себя, угостить и побеседовать о вере за трапезой и с православными священниками; они и восьмиконечный крест, и гуслицкие иконы боготворят, но не прочь принять у себя в доме иконы и крест православного священника, – многие даже прикладываются и лобызают их, а некоторые подходят под благословение к священнику. В большинстве случаев– это бывают люди рассудительные, отцы детей, учащихся или учившихся в школах, или сами обучавшиеся там. На вопрос, почему же они остаются в расколе, они обычно отвечают, что попы всюду одни и те же, т. е. истинные, следовательно и спастись одинаково можно как у них, так и в православной Церкви; а к своим попам и обычаям они уже привыкли. К тому же у них и греха меньше: молятся у них истово, поклоны кладут низкие, служба идёт уставная, пьянства и озорства меньше, посты до пятницы и среды включительно соблюдаются строго и т. д.; у вас же, говорят они, в службе ни начала, ни конца; в церкви стоят или как столбы, или разговаривают; а молиться начнут то – как будто пуговицы на груди считают или от комаров отгоняются. А постов и попы не соблюдают; утучнённые «паче сынов человеческих», они служат более мамоне, чем Богу...

В рассуждениях этих старообрядцев много, конечно, правды. Ошибка их заключается только в том, что, замечая в глазу православного сучец, не видят у себя бревна. Но в настоящее время находится между ними немало и таких, которые непривлекательные стороны православных замечают и у себя, Нередко и в гораздо больших размерах. Не имея для себя нравственной возможности помириться с таковыми явлениями в Церкви, которая должна быть святой и непорочной, они близки, очень близки даже к отрицанию священства, постов и т. п., т. е. из раскольников-старообрядцев близки к переходу в рационалистические секты – в штунду. Это в большинстве случаев раскольники, пожившие на юге – в Одессе и Крыму. Они, правда, ещё не порвали связей с старообрядчеством, но ставят на беседах с миссионерами и с своими братьями вопросы чисто рационалистические и решают их в духе штунды. Что бы им окончательно заявить о своём отпадении, не достаёт только времени и средств.

Детей своих раскольники всех толков отдают довольно охотно в школы. На ученье начинают смотреть, как на дело по нынешним временам необходимое. Отсюда – есть такие школы, где более половины учащихся – дети раскольников. Вышедшие из школы становятся менее фанатичными и более близкими к Православию. Да и отцы-раскольники не бывают к ним деспотично-требовательными.

Такова в фактах и общем состоянии современная жизнь раскольников, – таковой она нам, по крайней мере, представляется на основании многих сведений о ней, помещённых в Епарх. Ведом. и др. периодических изданиях, и нашего знакомства с расколом. Как видим, много ещё в расколе если не внутренней живучести, то внешней мощи; если не сознательного отношения к своему религиозному положению, то слепого и упорного отстаивания своей доктрины; если не упования на убедительность своих доводов, то надежды на материально-экономическую обеспеченность. Об этой последней стороне и её значении в жизни раскола мы намеренно прошли молчанием: она превосходно будет раскрыта и выяснена в следующей книжке – в статье достоуважаемого знатока внутренней бытовой жизни раскола, пензенского епарх. миссионера, о. К. Попова. Нас больше интересует другой вопрос: что же мы можем противопоставить раскольнической мощи? Какие обязанности на новый год нашей жизни возлагают прошлогодние итоги в судьбах старообрядчества? Дружной совместной работы приходского духовенства и миссионерской братии, и работы самой усиленной и энергичной требует от ратующих в борьбе с расколом современное положение его. Нам нужно следить за всяким новым явлением в его жизни; нам необходимо пользоваться всяким удобным движением среди него, чтобы обратить его на благо сомневающихся и мятущихся в нём; нам нужно соединиться во взаимной помощи и поддержке друг друга; нам необходимо организоваться в сильное воинство ратоборцев Христовых. Образец такой внутренней организации духовной взаимопомощи друг другу в борьбе с расколом мы можем указать в недавно организованной томской епархиальной миссии. С ней да соблаговолят читатели познакомиться в нижеследующем очерке.

М. Чельцов

В Томской епархии, весьма богатой расколом и сектантством во всех их разветвлениях, в прошлом году в августе месяце с 10 по 27 число состоялся первый Епархиальный миссионерский съезд. Одной из главных его задач было обсуждение вопроса об организации противо-раскольнической и противо-сектантской миссии в епархии. На основании его постановлений по этому вопросу Советом местного Братства во имя св. Димитрия Ростовского и была выработана организация епархиальной миссии. По утверждении её местным Преосвященным, Епископом Макарием, она и объявлена Епархиальному духовенству, миссионерам и сотрудникам.

Томская внутренняя миссия организуется из приходской, благочиннической и епархиальной миссии.

Во главе приходской миссии поставляется, как и подобает, приходский священник, как главный миссионер в своём приходе. На помощь к нему приглашены низшие члены клира – диаконы и псаломщики, как самые ближайшие сотрудники приходского священника. Это привлечение последних к делу миссии, исходящее при том от авторитетного для них Совета Братства, признавшего самым фактом привлечения псаломщиков и диаконов желательными и полезными служителями для миссии, – едва ли не первое в хронике миссии явление. Отмечая его, мы не можем не приветствовать этого почина, ожидая от него больших услуг. Псаломщики и диаконы гораздо ближе, чем священник, стоят к своим прихожанам, чаще его видятся и беседуют с ними; да и прихожане гораздо проще и откровеннее держат себя с ними, чем со священником. Поэтому именно они-то и могут знакомить священника со всеми мелочами в духовной жизни прихожан и раскольников, а с течением времени, по ознакомлении с учением и обличением раскольников, они-то опять чаще и непосредственнее, чем священник, могут и собеседовать с ними. Да и сам по себе факт привлечения их к миссии важен: они по чему-то всегда почти оставлялись в стороне от миссионерской деятельности; а в некоторых местах, как нам известно, и сами священники отстраняли их, не смотря на желание некоторых ревностных к миссионерству.

Для больших успехов миссионерской деятельности Братство рекомендует священникам устроять особые миссионерские кружки из ревнующих о миссионерском деле прихожан. В деятельность этих кружков должно входить: собирать и доставлять священнику точные сведения о состоянии местного расколо-сектантства, следить за происходившими в расколе движениями, за пропагандой, – в особенности за приезжими пропагандистами, своевременно уведомляя о таковых священника; помогать священнику в ведении внебогослужебных бесед, в распространении книг, брошюр и листков среди простого народа И заботиться об изыскании средств на местные миссионерские нужды, по преимуществу сбором добровольных пожертвований. – Организация этих кружков и их деятельности – явление далеко не новое. С особенной настойчивостью рекомендовал их 3-ий миссионерский съезд в Казани. Для нас является несколько непонятным, чем и как могут помогать священнику члены кружка – простецы в ведении им внебогослужебных собеседований. Не читать же они вместо священника станут!.. Это не их дело. Разве только в устроении пения и привлечении слушателей может выразиться их помощь священнику!.. Для нас более интересным представляется то, чем Братство надеется оживить эти кружки, сделать членов их более деятельными и энергичными. Именно оно настаивает с одной стороны устраивать общие собрания членов кружка для совещания о приходских миссионерских делах и периодически вести с ними занятия для обучения их приёмам полемики и сообщения нужных для того знании, а с другой – время от времени устроять и молитвенные собрания для служения молебнов о здравии и панихид о упокоении кого-либо из членов. Как то, так и другое средство весьма резонны, но только первое из них во второй его половине не останется ли только благой мечтой?! Чтобы учить других, нужно самому знать; а многие ли из священников, говоря по правде, сведущи в деле противо-расколо-сектантской полемики? Конечно, дай Бог, чтобы наш скептицизм не оправдался!

Задача для приходской миссии указана двоякая: 1) непосредственно воздействовать на самих заблуждающихся и 2) охранять православное население от заражения недугом расколо-сектантства. И той, и другой рекомендуется уделять одинаково надлежащее внимание. Замечание это не напрасно. В нашей миссионерской практике с ясностью выдвигается очень часто обращение преимущественного, а то и исключительного внимания на одну только из этих задач с пренебрежением другой. Отсюда от одних только и слышатся вопросы о том, сколь много сделано обращений к Прав. Церкви за год или на несколько лет из расколо-сектантства. Другие же всю миссию сводят к одному лишь утверждению в вере Православной находящихся в церкви. То и другое – крайности. От них-то и предостерегает Томское Братство.

Средства к выполнению указанных задач выставлены самые обычные, всюду практикуемые. Как на маленькую особенность, нужно указать на желание Братства «развить в прихожанах общее церковное сознание и чувство общей духовной связи, понимание приходских нужд и интересов, обязанностей и отношений как к друг другу, так и к пастырю, чтобы вся паства пастыря миссионера представляла собой одно неразрывное целое, одну духовную семью, крепко сплочённую около пастыря – отца». Для достижения этого рекомендуется: допущение прихожан к участию в церковном чтении и пении, заведение общего церковного пения, учреждение приходских попечительств, обществ трезвости, привлечение мирян к распространению книг, брошюр и листков полемического и вообще религиозно-нравственного содержания, – к устройству библиотек передвижных, уличных и т. под.

Как на особую функцию деятельности приходской миссии, по справедливости обращается особенное внимание на отношение раскольников и сектантов к бракам, как в их обществах заключённым, так и в нашей Церкви заключаемым. Браки раскольников и сектантов, совершённые в их обществах, за законные не признаются, кроме разве тех из раскольничьих браков, кои записаны по закону от 19-го апреля 1874 г. в полицейские списки. Этим обстоятельством и пользуются нередко многие, из раскольников особенно. Желая разорвать таковое брачное сожительство и вступить в новое, они и обращаются с просьбой о присоединении их к Церкви, чтобы только иметь потом право вступить в брак. Равным образом желающий из раскольников или сектантов жениться на православной, или наоборот, опять так же должен присоединиться к Церкви. И, действительно, из-за этих побуждений обращения бывают весьма часты. Как совершённые не по искреннему убеждению в правоте Церкви, они часто бывают непрочны и даже прямо-таки вредны для Церкви. Снова уходы из Церкви и даже вместе с другим православным супругом – явления нередко бывавшие прежде, и иногда наблюдаемые теперь. Чтобы предотвратить их, в разных епархиях, с этой целью предпринимались разные меры. Так в Калужской епархии местный Преосвященный распорядился, чтобы между временем обращения к Церкви и браком обратившегося истёк известный срок, кажется, не менее месяца. Но это распоряжение по многим причинам и чисто общего свойства, и местного характера оказалось не всегда-то и не ко всем удобоприменимым. – На это-то обстоятельство и обращает внимание Томское Братство. Впрочем, оно не даёт на этот счёт каких-либо указаний: их дать, как показывает и самая практика, невозможно, – оно только ставит священнику в непременную обязанность внимательнее и тщательнее следить за подобными случаями браков и не упускать из внимания из-за браков присоединившихся к Церкви. Оно, таким образом, предоставляет самому священнику взять на свою нравственную ответственность подобные обращения к Церкви и в просьбах о них со стороны раскольников или сектантов поступать, как повелит ему его совесть

и сознание его священнического долга. Это – только и возможно предписать.

Миссия благочинническая сосредоточивается по отдельным благочиниям. Именно в них учреждаются особые миссионерские комитеты из лиц приходского духовенства данного благочиния, избранных самим же духовенством, под председательством благочинных. Цель этих комитетов та, «чтобы через братское влияние членов его друг на друга поднять в самом духовенстве сознание важности миссионерского служения, деятельного в нём участия и достодолжного его прохождения, а трудящимся уже на миссионерском поприще дать возможность найти в нём в своём деле нравственную поддержку, помощь и руководство». С такою целью комитеты должны явиться весьма полезными учреждениями. Но только сами-то в себе содержат ли они условия к энергичной деятельности и бодрой жизни? Кто не знает, что жизнь учреждения, а тем более общества, почти всецело зависит от лиц, стоящих во главе его?! Сочувствие их делу и горячая ревность по нему разбудят и сонных членов. Поставляя непременными председателями комитетов благочинных не подвергает ли Братство эти комитеты опасности – из живых и горячих собраний обратиться им в мёртвые, холодно-официальные? Кто говорит против того, что преданный делу миссии благочинный большое счастье для комитета; но много ли таких благочинных?! Не примет ли большинство из них этой обязанности за лишнее бремя для себя? Не лучше ли поэтому было бы предоставить самим членам комитетов избирать председателей по собственному их усмотрению?! Думается, что при таком способе избрания председателей в комитеты гораздо менее было бы шансов иметь во главе их лиц, не интересующихся миссией, и тем более враждебных ей.

Для обмена наблюдениями и впечатлениями комитеты устраивают собрания не реже, как через три месяца. На них составляются журналы совещаний и краткие отчёты о состоянии расколо-сектантства и миссионерской деятельности в подведомых им округах. Кроме этих собраний, по крайней мере, раз в год устраиваются общеблагочиннические миссионерские съезды с участием всего духовенства благочиния.

Благочиннические комитеты имеют каждый своего окружного миссионера, непременно из священников, по выбору духовенства, и сотрудников-простецов на жаловании от Братства. Для более широкого ознакомления с теорией и практикой миссионерского дела, пополнения и возвышения миссионерских знаний для низших членов причта и ревнителей мирян они могут устроять миссионерские курсы.

Сотрудниками-миссионерами могут быть начетчики из мирян, хорошо осведомлённых в противо-раскольнической полемике. Они ведают или одним только селом или приходом, или целым благочинием. Во время своих миссионерских поездок они записывают в имеющийся при них дневник краткие сведения о произведённых ими собеседованиях. Через каждые три месяца они представляют Епарх. миссионеру отчёт о своей деятельности.

Во главе же всей епархиальной миссии поставляются Томским Братством два специальных миссионера. Круг деятельности этих миссионеров представлен такой же, какой имеют миссионеры в др. епархиях. Советом Братства поручено им во время их поездок по Епархии знакомиться с деятельностью миссионерских комитетов, благочиннических миссионеров, членов приходских причтов и сотрудников, направлять и упорядочивать эту деятельность. (См. «Том. Еп. Вед.» № 22 и 23. Отд. миссион.).

В таком виде представлено устройство миссии в Томской Епархии. Правда, нового в ней, существенно отличного от других епархий, ничего не привнесено; но это и не важно. Важно, что в её устроении предусмотрены все мелочи, каждому члену указана определённая деятельность и все вместе призваны к дружной и совместной работе. Заметно, что организация эта вылилась не из теоретических соображений о миссии, а из практического знакомства с самим делом. Есть, впрочем, и здесь некоторые слабые стороны, нами указанные, но практика и жизнь обновят и исправят их. Мы же от всей души желаем полного успеха Томской миссии.

N. N.

За разрешением настоящего вопроса обратился в нашу редакцию священник одной центральной губернии, в приходе которого проживает свыше 12 тысяч раскольников разных толков.

Почтенный пастырь объясняет, что вопрос этот имеет для данной местности жизненный интерес. Очевидно, случаи призыва раскольничьих лже-попов для напутствования по раскольничьему обряду больных раскольников, согласно их желанию и с разрешения заведующих больницами врачей, – имеют место в центрах раскола. По сведениям редакции, интеллигенты и даже светская администрация, обыкновенно, не усматривают в этом явлении ничего ненормального, или противозаконного, так как по закону 3 мая 1883 года раскольникам де позволяется творить молитву, исполнять духовные требы и совершать богослужения, по их обрядам, как в частных домах, так равно и в особо предназначенных для сего зданиях, лишь бы не были нарушаемы общие правила благочиния и общественного порядка. Редакции известно также, что подобный вопрос был даже и на рассмотрении духовного начальства одной епархии, причём последнее законно усмотрело в исполнении треб для раскольников в общественных больницах публичное оказательство, могущее служить соблазном для православных, находящихся в той же больнице и решило, что, во избежание сего соблазна, раскольнические наставники не должны бы быть допускаемы в больницы для треб у больных раскольников. Но, чтобы не лишать заблуждающихся духовного утешения, коего они ищут в общении со своими наставниками, это епархиальное начальство полагало возможным допускать в общественные больницы, где помещаются раскольники, их наставников для напутствования в случае тяжкой болезни, но с тем непременным условием, чтобы отправление сих треб происходило в отдельных помещениях и отнюдь не в присутствии православных.

Несколько лет тому назад восходило подобное же дело на обсуждение Св. Синода, и высшая церковная власть высказалась решительно против допущения раскольничьих наставников и лже-попов в общественные больницы для напутствования больных раскольников. И это вполне понятно: допущение с требами раскольничьих наставников в общественные больницы противоречит и духу, и букве закона 1883 г. и не может не сопровождаться публичным оказательством раскола даже в том случае, когда раскольническим наставникам для напутствования больных раскольников, будут отводимы отдельные помещения, так как и в этом последнем случае больные раскольники будут переносимы в отдельные помещения, для указанной цели, на виду у всех других, живущих и пользуемых в больнице православных. Затем, ведь раскольничьи наставники и австрийское лже-священство не признаны в сущем сане ни законом нашим, ни Церковью, следовательно, и благодатного состояния за совершенными этими наставниками таинствами нельзя признать, а потому по разуму верующих ни о каком действительном духовном утешении здесь не может быть и речи. За раскольниками потребуют тех прав себе и сектанты. Большее утешение и пользу душе болящих раскольников и других религиозно-заблуждающихся могли бы принести заботы об организации, при больницах православными пастырями и миссионерами душеспасительных чтений и бесед, с целью примирения больных раскольников с истинной Церковью и расположения их к приятию истинного Тела и истинной Крови Господа Иисуса Христа.

О разъяснении вышеприведённого недоумения просит Редакцию один из епархиальных миссионеров южно-русской епархии около 10 лет с выдающимся успехом и ревностью подвизающийся на миссионерском поприще. В то время, как академические товарищи почтенного труженика миссии на всех других поприщах своей должностной деятельности достигли высоких чинов и всяких служебных прав, наш корреспондент оказался не имеющим права даже на участие в местной епархиальной эмеритальной кассе, так как по уставу участниками в ней могут быть лишь члены клира и числящиеся на службе в духовных учреждениях – в консистории, учебных заведениях и даже окончившие курс семинарии учителя церковных школ; миссионеру же отказано в участии, потому что он нигде не приписан и не почислен по службе в духовном ведомстве. Таким образом, миссионеры оказываются лишёнными и этой пока в сущности единственной возможности к материальному обеспечению своей будущности, на случай инвалидности. Нам понятна вся горечь сознания бесправного своего положения, ощущаемого почтенным тружеником миссии. В утешение можем одно лишь объяснить, что вопрос о правах и положении миссионерской службы находится на ближайшей очереди к рассмотрению и разрешению в церковно-административном отношении. При нынешнем же положении миссионерской службы, в отношении приписки, для светских миссионеров, не обязанных воинской повинностью, допускается причисление кандидатов академии к Канцелярии г. Обер-Прокурора Св. Синода. По ходатайству о сём епархиальных начальств харьковского, воронежского, экзарха Грузии, миссионеры упомянутых епархий причислены к Канцелярии Его Высокопревосходительства.

Миссионеры духовного сана, обыкновенно, причисляются сверх штата к клиру соборов кафедральных или уездных, смотря по месту их жительства и по усмотрению их епархиального начальства, без участия конечно в доходах штатных членов соборных причтов.

В. С.

Вышеозаглавленная книжка, хотя и не имеет прямого отношения к задачам нашего журнала, но, в виду высокого жизненного значения её содержания, мы считаем долгом познакомить с ней читателей «Мис. Обозр.».

В предисловии к этой замечательной книге, высокопоставленный издатель сообщает, что она, впервые, появилась в Париже, в 1897 году, под заглавием «От чего зависит превосходство Англо-Саксонского племени» (A quoí tient la superiorité des Anglo-Saxons). Самая история этой книги представляет собой большой интерес. Очень образованный и, по-видимому, богатый француз Демолен, имея сына и сознавая воочию всю неудовлетворительность школ на своей родине, пожелал найти лучшую – и, после некоторых поисков, нашел. наконец, таковую в Англии, – куда и определил своего мальчика. И вот, г. Демолен описывает все эти виденные им школы, – и «книга его, посвящённая – по словам г. издателя – столь важным вопросом социального устройства, обратила на себя общее внимание всех образованных людей в Европе и уже выдержала множество изданий».

Книга г. Демолена знакомит нас с устройством школьного обучения собственно в трёх государствах – во Франции, в Германии и в Англии. Но оказывается, что автор книги, и после уже её выхода, продолжает практическую разработку итого вопроса о школе в издаваемом им ежемесячном журнале «Science Sociale».

Книга Демолена, не смотря на её иностранное, так сказать, содержание, не чужда, однако, и нашему отечеству. «Возраставшая важность школьного вопроса во всех государствах, особливо же у нас, в России, побудила нас, говорит К.П. Победоносцев, ознакомить русских читателей со статьями Демолена. Критические взгляды автора на французскую систему школьного обучения и на приемы новой школьной педагогии заслуживают серьёзного внимания – в особенности со стороны официальных педагогов и ревнителей народного просвещения в России. Трудно не соглашаться с автором, когда он обличает школьную политику нашу в том, что она менее всего имеет в виду потребности детской души и природы, организуя школу преимущественно с отвлечённой точки зрения учителей, профессоров и начальства; – когда он указывает на нравственное бессилие учителя и наставника, относящегося лишь механически к массе учеников – в механическом спрашивании уроков. Из опыта страны, лучше нашего поставившей дело воспитания (т. е. Англии), автор – г. Демолен – извлекает старые истины, которые мы забыли, или о коих перестали думать, именно, что всякое учение бесплодно и мертво, если оно не есть вместе с тем воспитание ума, с возбуждением живого интереса к предмету труда, – и что знание только тогда прочно и действительно, когда оно зиждется на умении и возбуждается уменьем».

После этого «предисловия», г. издатель знакомит нас и с самой книгой Демолена, и прежде всего с французскими школьными порядками.

«Порядки» эти, просто, ужасны. Они поражают читателя своей рутиной, своим механическим индеферентизмом, нравственным бессилием учителей и воспитателей и очевидной нелепостью взаимных отношений педагогов и учащихся. Все цели французских коллегий и даже университетов направляются лишь к тому, чтобы напичкать мозг ученика, в самый короткий срок, массой поверхностных знаний обо всём, – чтобы он оказался достаточно подготовленным к экзамену, который, по выдержании, открывает известную карьеру. А так как желающих сдавать экзамены и получать, затем, казённые места и должности оказывалось с каждым годом всё более и более, то стали расширять и программы для увеличения затруднений на этих экзаменах, – и, в конце, «образовались программы чисто энциклопедические, коих никакой ум не в силах исчерпать до конца... Да и сами экзаменаторы-профессора затруднились бы ответить на многие вопросы в такой программе».

При такой «системе», рассчитанной на напряжение памяти, все знания приобретаются, конечно, поверхностно и не проникают сознательно в ум, отучая человека рассуждать и мыслить. «Таковые школьные порядки во Франции, говорит Демолен, способные образовать чиновников, недостаточны, конечно, для того, чтобы образовать людей, могущих устроить себе самостоятельное положение одной своей силой. Для этого требуется личная инициатива, воля, привычка на себя рассчитывать. Но школьные порядки во Франции не только не развивают все эти качества, но ещё подавляют их». Вследствие этого, главными двигателями в администрации и в армии являются старшинство и протекция... И, как конечный результат всей этой «школьной политики», и в администрации, и в армии появляются массы людей бесхарактерных и безвольных, неспособных справиться с теми неожиданными ударами, которые нам приносит жизнь. Стоит, например, только представить себе хотя бы ту политическую сатурналию с делом Дрейфуса, которая происходит в настоящее время в этой жалкой стране, чтобы вполне согласиться с положениями и выводами Демолена.

Совсем в ином виде – хотя, тоже, далеко не в идеальном – представляются германские школьные порядки, описываемые автором книги «Новая Школа». Вся беда немцев произошла от ложного представления, будто бы известные победы 1870 года одержал школьный учитель... Увлечение этой пустейшей фразой было, однако, в Германии так велико, что, после побед, немцы тотчас же ввели у себя обязательное обучение, для школ понастроили дворцы – «и стали гнать туда всех детей, крестьянских и мещанских». Это вызвало сейчас же подражания... Сначала стали заимствовать военные учреждения, а там – школьные порядки, педагогию, филологию – славную, глубокую, тонкую германскую филологию!.. «Давайте правленые латинские тексты юношам шестого класса – и вы увидите, как вся страна поднимется духом»! – говорили учёные немецкие доктора университетов, – «и вся Франция, в изумлении, принялась повторять волшебную формулу»...

Германия, однако, недавно опомнилась от своего классического заблуждения и сознала всю фальшь принятой ей школьной системы. Первым начал протестовать император германский Вильгельм II, испытавший когда-то, во время своего учения в кассельском лицее, все прелести и тяготы «мёртвых языков». Император заявил во всеуслышание: «Школа не дала нам того, что мы от неё ожидали»... Причину этой неудовлетворительности император видит в самой школе и в предметах и методах обучения. Главнее всего, он порицает филологию: «Суть дела, говорит император, состоит в том, что с 1870 года филологи заседали в учебном деле как beati possidentes, и обращали главное внимание на предметы учения, на обучение и на познания учеников, но нисколько не имели в виду образования их характера и потребности действительной жизни»... Поэтому, «школа воспитала только неудачников, оторванных (от жизни) людей, дрессированных к экзамену, близоруких телом и духом и неспособных к крепкому усилию и к энергическому действию»... Более всего Вильгельм II осуждает «многопредметное умножение уроков, которое расслабляет физически и мешает развитию воли»...

Вот что вышло из «образцовых» германских школ, вызывавших, к несчастью, массовые подражания!..

Но – любовь отца сделала всё-таки своё дело: Демолен нашёл-таки тип новой школы, которая настолько ему понравилась и настолько удовлетворяла его идеальным представлениям и требованиям, что он отдал туда своего сына. Такая школа (и далеко не одна) нашлась в Англии. Оказывается, что англичане, с помощью своего практического разума, раньше всех других образованных наций познали, что «современное обучение не соответствует условиям жизни современной, так как молодежь теряет значительную долю своего времени на изучение мёртвых языков, коими лишь немногие имеют случай пользоваться в дальнейшей жизни; между тем, молодые люди лишь вскользь знакомятся с новыми языками и естественными науками и остаются в неведении обо всём, что касается жизни действительной», и т. д...

И вот, как только англичане уразумели эту горькую истину, они живо покончили с старою школой и стали вырабатывать тип новой школы, цель которой заключалась бы в гармоническом развитии всех человеческих способностей – в развитии не только разума, энергии и воли, но и физической силы, умелости рук, ловкости, смелости...

Эту «программу» стал проповедовать в Англии и проводить в жизнь школы доктор Сесиль Редди, основавший, затем, свою знаменитую Аббатсгольмскую школу, открытую в Аббатсгольме, в Дербишире. Она расположена в сельском просторе, среди обширного имения, вдали от суетности, шума и соблазна больших городов. Вот как описывает г. Демонен такую школу Бедэльскую, куда он поместил своего сына: «Вокруг – воздух, свет, простор, зелень, вместо тесных дворов, замкнутых высокими стенами. Первый взгляд возбуждает впечатление приятного жилища, и это впечатление поддерживается еще более, когда проникаете внутрь здания. Вот, напр., столовая школы; это – комната совершенно семейная: она весела и удобна, сервировка изящна, столы покрыты скатертью; меблировка тщательная – картины, статуи, фортепиано, покойные кресла» и проч. Приятное впечатление этой столовой оживляется ещё тем, что преподаватели и директор школы, жена его и дочери садятся за стол вместе с воспитанниками. Это жизнь семейная: мальчик не оторван насильственно и сразу от своего дома и от жизни естественной: он лишь переведён из одного дома в другой, носящий на себе тот же милый облик дома отеческого. «Учителя разгуливают среди учеников, обращаясь с ними как старшие братья», искренность и доверие к ним учеников замечательны; старшие из воспитанников являются их помощниками; надзирателей нет вовсе.

Утром и вечером для воспитанников обязательна молитва.

Суточные 24 часа распределены так:

На умственный труд – 5 часов.

Упражнения физические и ручной труд – 4½ часа

Занятия художественные и развлечения – 2½ часа

Сон – 9 часов.

За столом и на свободе – 3 часа.

Итого: 24 часа.

По воскресеньям и праздникам классов нет, и воспитанники располагают своим временем, как хотят. Таким образом, день распадается на три части: утро посвящено умственному труду; вторая половина дня – ручным работам в поле и в саду, или (зимой) в мастерских; вечер – искусству, музыке и развлечениям. Из двенадцати месяцев. 3½ месяца вакаций дети проводят в своей семье, в отпусках.

Таковы главные очертания новой школы, дающей преимущество англосаксам, когда они вступают в жизнь, перед всеми другими племенами и народами. Но есть в этой школе многое и очень многое другое, которое делает её чрезвычайно симпатичной и привлекательной. Поэтому, лиц интересующихся воспитанием детей отсылаем к самой книге, представляющей собой в нашей небогатой педагогической литературе не только отрадное, но и в высшей степени замечательное явление – в виду того предмета первостепенной государственной важности, которому эта книга посвящена её высокопоставленным издателем.

Ив. Захарьин

Имя Н. И. Ивановского пользуется двоякой почетной известностью: как учёного расколоведа и как опытного практика-полемиста. Как учёный, он стяжал себе вполне заслуженную известность своим «Критическим разбором учения беспоповцев о Церкви и таинствах» и «Руководством по истории и обличению раскола». В первом сочинении он первый представил в системе и рассмотрел со всей тщательностью и основательностью научного беспристрастия беспоповщинские мудрования об их безсвященнословном состояния от лет п. Никона. Во втором он опять первый⁸² дал систематическое изложение происхождения и развития раскола старообрядства и его историю во всех главнейших её фазисах до наших дней, представив вместе с этим во второй части этого же своего труда подробное и строго научное изобличение раскола, как религиозной доктрины, во всех её сторонах и положениях. Это последнее сочинение целое десятилетие было почти единственным руководством⁸³ для изучающих раскол в духовных семинариях и в сельских приходах. Не утратило своего значения оно и теперь, не смотря на появление новых трудов в этой области.

А как практик-полемист почтенный профессор первый показал, что и учёному не только не неудобно, а наоборот – необходимо для вящей пользы миссии да и науки выступать в качестве собеседника с раскольниками. Более двадцати-пяти лет ведя публичные беседы, Н. И. и для методики обличения раскола оказал существенные заслуги. Не даром не редко теперь можно услыхать про какого-либо из современных миссионеров отзыв, что он «школы Ивановского». Значит, подмечается какая-то новая школа в направлении ведения собеседований, отличная от прежде появившейся и всем известной школы архим. Павла и имеющая своим виновником и руководителем Н.И. Ивановского.

Такое счастливое, а в истории нашей молодой миссии пока еще единственное, соединение в одном лице научности и практического опыта невольно приковывает взоры и внимание всех, кому близки интересы миссии, к трудам Н.И. Ивановского. Неудивительно поэтому, что все и теперь печатаемые им его статьи читаются и перечитываются с большим интересом, – что сам он приглашается и в качестве эксперта в залы наших окружных судов, и в качестве миссионера в такие многолюдные и бойкие центры, как Нижегородская ярмарка и Петербург, – и что послушать его и поучиться у него приезжают и миссионеры, и преподаватели семинарий по кафедре обличения раскола. Понятно становится, что имя Н. Ив. не забудется, а печатные его труды явятся предметом изучения и поучения на долгие времена.

Как бы сам сознавая это последнее обстоятельство и отвечая потребности знаемых его лиц – иметь его труды в полном собрании, а не в журнальных статьях, Н. Ив. выступил в прошлом 1898 г. с почином собрания своих сочинений. Пока появился только первый том. В него вошли статьи, почти исключительно написанные в последние годы. План распределения их автором избран не хронологический, а систематический. За это нельзя не быть признательным автору: система удобнее, и легче вводит читателя в уразумение мировоззрений самого автора и сущности раскола. Жаль только, что не под каждой статьёй помечена дата, когда она написана. Если это опущение не важно для нас, современных автору и знающих время появления его статей в периодической печати, то оно будет важно для только что выступающих на поприще ознакомления с расколом, а особенно для тех, которые захотят изучить как самого автора со стороны развития его воззрений, так и раскол по выдвигаемым им и изобличаемым автором вопросам.

Система расположения статей такова. После трёх поминок – по почившем Импер. Александре III, проф. И.Ф. Нильском и архим. Павле (вместо введения) помещаются «статьи и речи, в которых со стороны преимущественно положительной разъясняется характер раскола и его учение, а также смысл и значение Единоверия, и его распространение. Далее идут статьи о (его) миссионерских поездках, описание некоторых бесед. Затем, следует критический разбор некоторых раскольнических произведений новейшего времени..., наконец, «Причины устойчивости раскола» и «Обращения раскольников к Прав. Церкви». Эта система расположения материала при поверхностном ознакомлении с книгою по оглавлению статей кажется самой естественной и неизбежной; но по прочтении книги у нас явились два следующих недоумения: 1) Почему статьи об Единоверии помещены непосредственно за статьями о характере и учении раскола? Не может ли такой распорядок подать повода, особливо немощной братии, думать, что автор не особенно-таки далеко поставляет Единоверие от раскола? Нам кажется, что этим статьям более подходящее место после разбора раскольничьих мудрований. Этот последний, представляя полную несостоятельность положения раскольников вне прав. Церкви, приводить к вопросу: где же и как же спастись, коли в прав. Церкви много изменено? Вот статьи об Единоверии и разрешали бы это недоумение, указывая раскольникам путь спасения через Единоверие... 2) Думается, что и для статьи «Причины устойчивости раскола», было более подходящее место за статьей «Доброе семя и плевелы». Хотя она и озаглавлена: «Причины устойчивости раскола», во больше толкует о том, что такое раскол. Да и трудно, если не совсем невозможно, разделять вопросы о сущности раскола и об его причинах: одно другим обусловливается и одно от другого проистекает. Почему и в статье «Внутренний характер раскола» (вторая по порядку) насколько уясняется характер раскола», настолько же выставляются и причины его устойчивости... Перейдём теперь к рассмотрению внутреннего содержания первого тома.

Установив точно, ясно и определённо в первой статье «Старообрядство и раскол» понятие старообрядства и раскола – каждого порознь и обоих вместе, Н. Ив. переходит к выяснению «внутреннего характера раскола». В чём же он заключается, по автору?.. «В нашем злополучном расколе... имеем мы, говорит он, частью недоразумения, наиболее же вражду. В первые времена, быть может, было больше недоразумений, чем прямой вражды». Теперь же «остаётся одна вражда» (стр. 69). Страшно слово сие! Но дай, Бог, чтобы оно не было справедливым, по крайней мере, по отношению ко всей массе старообрядства. Относительно же, так сказать, «профессиональных «начетчиков-крикунов справедливость этого определения ещё можно принять. Это подтверждает и сам профессор в другом месте (стр. 217–218). Но о массе он сам же в другой своей статье сглаживает это своё понятие. Вот он что говорит словами другого лица: «строгая жизнь и продолжительные богослужения в связи с неустанной проповедью старообрядцев о превосходстве их «старой» веры перед «никонианством» и беспощадным обличением неисправностей православных за неумение креститься, за нарушение постов – делают раскол привлекательным не только для последователей его, но и для православных.» (Стр. 393). Или: «умственная темнота раскольников, глубокое их религиозное невежество и в тоже время крайнее их упорство в своих заблуждениях, недоверие и враждебность к Прав. Церкви – все эти характеристические черты современного раскола...» (Стр. 397). В последней приведённой выдержке вражда поставляется только одной и притом последней чертой среди других в характере раскола, а в первой о ней – ни слова. Там внутренней чертой характера современного раскола поставляется его сильная преданность обрядовой стороне, его положение спасения через правильный истовый крест и соблюдение постов. – Кажется, что второе указание характера будет вернее и справедливее и намечает более правильный путь к приведению раскольников к единению с прав. Церковью.

Если вражда раскольников к прав. Церкви, не побеждаемая никакой любовью и снисходительностью к ним этой последней, волей-неволей побуждает по отношению к ним употреблять меры строгости и власти, то их невежественное обрядоверие обращает внимание на слово просвещения и бесед, как на средства приведения раскольников к спасительному единству. Так на дело смотрит и Н. Ив. Не однажды и подолгу говорит он о пользе собеседований с раскольниками (см. напр. стр. 245, 248, 417, 420 и др.), говорит с знанием дела и души человеческой. Эти его рассуждения, желательно, чтобы были прочитаны теми, которые непременно хотят пользу едва ли не каждой беседы измерять количеством последовавших за ней обращений. Они там прочли бы: «Нет сомнения, что ценить всякое дело по результатам, для всех очевидным, легко и удобно. Но в области духовной жизни эта мерка далеко не всегда приложима, так как сама эта жизнь не легко поддаётся обследованию. У нас много говорится прекрасных проповедей против пьянства и невоздержания иного рода, против ссор, злобы и вражды... Но спросите любого, лучшего проповедника, много ли и кого именно обратил он на путь воздержания, где прекратил ссору, утишил вражду... Получите ли определённые на это ответы? Увидите ли очевидные статистические данные? Но если не найдёте этих данных, то будете ли отсюда заключать, что нужно оставить саму проповедь, как вещь бесполезную?.. Поэтому не следует даже и вопроса ставить, кто, когда и кого обратил... Нужны годы постоянного неослабного труда, чтобы результаты могли быть заметны» (стр. 417–419). Для миссионерствующей же братии эти слова ветерана-миссионера должны быть бальзамом, целящим раны, наносимые им малоразумевающими назначение миссии вопрошателями: а много ли обратили отпавших?..

Но так рассуждая по вопросу о плодах миссии, Н. Ив. далёк от того, чтобы успокоить безмятежного миссионера: он весьма требователен к нему, как собеседнику раскольника. Он рекомендует ему «обращать самое серьёзное внимание на тон речи (своей), на манеру, как держать себя, на то, чтобы не сказать ни много, ни слишком мало» (стр. 415); он враг всяких натяжек и искусственности в доказательствах и разъяснениях: он требует одной лишь правды, хотя бы пришлось сознаться и в собственной, допущенной по неведению или неопытности, ошибке. Не удивительно после этого, что, по его взгляду, выступлению на публичных беседах с раскольниками должно предшествовать внимательное ознакомление с расколом и его обличением, и неоднократное посещение бесед людей уже опытных. Вот почему и сам он, не смотря на солидное ознакомление с расколом по должности молодого профессора Академии и на собственное желание, долго не решался выступить в качестве обличителя раскола на публичных беседах (стр. 27).

Что касается критического разбора автором некоторых раскольничьих произведений, то о нём мы ничего не можем сказать: научность автора, его основательность и глубокая логика всем известны. Мы можем только пожелать и другим «обличителям» научиться у нашего автора этим драгоценным качествам защитника Православия, которое по своему свойству не нуждается ни в громких фразах, ни в сильных выражениях, ни в запугиваниях других.

Вот то немногое, что пришло нам в голову при чтении книги нашего достоуважаемого учителя и руководителя. Каждая статья читается с самым напряжённым вниманием, каждая страница доставляет нравственное удовлетворение. Особенно нам понравились те статьи, в которых автор проводит сопоставление между нашим храмом и раскольнич. молельной, между нашими священниками и их начетчиками... В виду всего этого мы считаем долгом рекомендовать первый том собрания сочинений Ивановского для чтения всем интересующимся научно и практически расколом: он удовлетворит вполне тех и других, – а особенно его должны читать юноши наших семинарий, готовящиеся к миссионерской деятельности, и сами пастыри приходские. Не говорим уже о том, что сами учителя духовных семинарий по кафедре раскола необходимо должны ознакомиться с ним.

Желаем от души книге быстрого распространения, а досточтимейшему профессору успешного продолжения, начатого им полезного для миссии дела.

М. Чельцов

Действие этой повести происходит в 1782 году, в тверской губернии. Героиня её, красавица Соломея, – пророчица сектантского корабля. Молодой «никонианец» Богдан подпадает под обаяние её красоты и властного характера, но не утрачивает сознания неправоты, исповедуемой ею веры. Он даже публично обличает сектантов, и за это, а также за измену Соломее подвергается со стороны последней жестокой казни: его опускают в пустой колодезь и живого заваливают снегом. Когда по этому делу наехали власти с командой солдат, Соломея с своими «апостолами» сожглась в ските.

Повесть не обладает художественными достоинствами и не отличается верностью исторического изображения. Невозможно даже понять какие сектанты в ней описываются, потому что эти сектанты называются то духоборами, то хлыстами, то раскольниками и изображаются чертами, из которых одни (как, напр., отсутствие икон) приложимы только к духоборам, другие (радения) только к хлыстам, третьи (самосожигание) к раскольникам. Вообще «Соломея» – плод плохого сочинительства, из которого нельзя извлечь ни пользы, ни удовольствия.

Н. Вишневский

Для науки миссионерства очень важно изучение, творений св. отцов и учителей церкви, и особенно живших в течение первых четырёх веков, когда, по воззрениям многих сектантов, существовала истинная Христова церковь. Настоящая брошюра представляет опыт изложения «догматического учения о таинстве евхаристии», по сочинениям двух катехизаторов 4-го века: св. Кирилла Иерусалимского, представителя школы Антиохийской, и св. Григория Нисского, представителя школы Александрийской. Поэтому на выше-озаглавленную брошюру нельзя не обратить внимания деятелей внутренней миссии.

В первой главе этой брошюры выясняются обстоятельства, способствовавшие к раскрытию учения о таинстве евхаристии в IV-м веке. В это время христианство фактически восторжествовало над язычеством, быв провозглашено религией, господствующей в Империи, следовательно, получило большую возможность к раскрытию своего учения. Четвёртый век исключительно перед всеми веками был особенно обилен богоносными и высокообразованными, по тому времени, отцами, которые, конечно, не могли оставить без раскрытия столь близкого сердцу всякого христианина догматического учения о таинстве евхаристии, этой душе всего христианского богослужения. В этой же главе представляется характеристика школ Александрийской и Антиохийской.

Во второй главе раскрывается «догматическое учение о таинстве евхаристии в творениях святого Кирилла Иерусалимского» Драгоценным памятником пастырской ревности этого пламенного «защитника апостольского учения» служат сохранившиеся до нас его оглашения 18-ть «к готовящимся к крещению» и 5-ть к «ново-просвещённым»; все они составляют довольно полное учение о вере, расположенное по членам символа веры, хотя и не с строгой отчётливостью в распорядке частных предметов. Особенного внимания заслуживают также и тайноводственные поучения, в которых св. Кирилл излагает сущность и обряды таинства евхаристии. Данное учение св. отца должно иметь особенную важность, так как он высказывает не своё только личное исповедание, но излагает и исповедание всей своей церкви. Автор рассматривает с особой подробностью четвёртое и пятое тайноводственные поучения св. Кирилла Иерусалимского, которые специально посвящаются трактату об евхаристии и носят общее заглавие: «о теле и крови Христа». Здесь он разбирает возражение учёных западных патрологов, не расположенных видеть в оглашении св. Кирилла православного учения о таинстве евхаристии и приходит к следующим выводам: 1) св. Кирилл ясно различает в евхаристии видимую сторону от невидимой. 2) настойчиво и неоднократно утверждает, что в ней мы должны видеть истинное тело и истинную кровь Иисуса Христа; 3) учит о пресуществлении хлеба и вина, освящаемых и прелагаемых Св. Духом; 4) признаёт реальное вкушение тела и крови Господа Христа; 5) даёт намёк на признание тождества между евхаристийным и прославленным, небесным телом Христа; 6) несомненно смотрит на евхаристию, как на умилостивительную жертву, приносимую за живых и умерших, только жертву бескровную, в противоположность таинству креста; 7) касается мысли о плодах причащения, утверждая, что через причащение мы становимся одним телом и одной кровью со Христом, являемся Христоносцами, освящаемся по телу и душе, и 8) вообще учение св. отца, при своей систематичности, отличается сравнительной полнотой, ясностью, раздельностью и простотой изложения.

Глава третья посвящена анализу «догматического учения о таинстве евхаристии в творениях святого Григория Нисского». Св. Григорий Нисский, брат Василия Великого, в отношении к вопросу об евхаристии имеет то преимущество перед другими отцами и писателями IV века: Евсевием Кесарийским, Ефремом Сириным, Василием Великим, Григорием Богословом и др., что в его творениях мы встречаем целый трактат, специально посвящённый евхаристии, находим сравнительно полное, более или менее самостоятельное и систематически изложенное учение о сём таинстве. Этот замечательный трактат об евхаристии, на котором останавливаются все исследователи, находится в большом огласительном слове, разделенном на 40 глав. Св. отец назначает это слово «для руководителей к благочестивой жизни» – наставников, пастырей Церкви и имеет в виду, между прочим, распространение через него веры среди непросвещённых ещё христиан, а потому выраженные здесь взгляды получают особенную силу, особенное значение. В этой главе г. Кириллов останавливается на «большом огласительном слове», разбирает возражения учёных, утверждающих, что св. Григорий Нисский был далёк от понятия о пресуществлении в строгом, позднейшим смысле слова, и при этом так формулирует учение св. Григории Нисского о таинстве евхаристии: 1) св. отец верил несомненно в истинное присутствие Господа Иисуса Христа в евхаристии; 2) ясно учил о пресуществлении св. даров и стремился уяснить себе саму возможность этого, решая вопрос: каким образом возможно, что тело Иисуса Христа, разделённое бесчисленному множеству верующих во всей вселенной, само всегда остаётся целым и каждому преподаётся всецело; 3) весьма определённо утверждал тождество евхаристического тела с земным прославленным, в которое претворяются внешние элементы таинства, хотя этот предмет и не раскрыл с надлежащей полнотой; 4) развивал учение о чувственном вкушении верующими прославленного тела Иисуса Христа; 5) многократно проводил мысль, что через причащение верующий обожается, делается причастником бессмертия; 6) усвояя евхаристии особенное значение, признавал в ней жертву; 7) видимо разделял мысль, что действие пресуществления даров совершается всемогущей силой Слова, или Сына Божия.

Таким образом, бесспорно, учение св. Кирилла Иерусалимского и Григория Нисского о высочайшем таинстве христианской веры должно иметь особенно важное значение для целей миссии и вообще для нашего времени, как веское доказательство того, что содержимое нашей Церковью догматическое учение есть обще-церковное учение и той эпохи, в которую сектанты и рационалисты признают православную Церковь истинной Церковью; тем более, что св. отцы предназначали своё учение не для одних оглашенных ими чад своей церкви, а и в руководство церковным деятелям на ниве Христовой. Православные миссионеры с пользой могут пользоваться учением этих двух катехизаторов 4-го века для выяснения православного учения о таинстве евхаристии и для обличения лжеучений сектантов.

Настоящую брошюру можно получать от автора-инспектора Донской духовной семинарии А.А. Кириллова. Г. Новочеркасск, здание духовной семинарии.

Преподаватель Донской духовной семинарии Е. Овсянников

Некий боголюбец и доброхот миссии, из иночествующей братии Афонских Одесских подворий, прислал в нашу Редакцию 200 руб., при письме на имя редактора-издателя, где, между прочим, почтенный жертвователь пишет: «Одесский миссионерский съезд, бывший в сентябре истекшего года, во истину тронул сердце православной Одессы. Нельзя забыть этих тысяч народа, переполнявших аудиторию, где происходили собеседования со штундистами, и наводнявших близ лежащую площадь – жаждавших услышать слово истины божественной, найти разрешение порождённых штундой сомнений в своей вере, уврачевания своего страдающего сердца и смущённой совести... Съезд воочию показал, как сильно пламя веры горит в сердцах рабочей массы, запылённой, загрязнённой и телесно, и душевно в нашей чёрствой, меркантильной, ожидовевшей Южной Пальмире. Впервые и мы увидели и поняли, как велико и важно то святое дело, какое творят миссионеры, и как изнурительна для души и тела та ноша, которую несут эти труженики на своих плечах... Тогда же, на съезде, впервые узнали мы с своей братией, – что миссионерствующие отцы и братии решительно ничем не обеспечены на случай болезни, несчастья, старости. Находясь более недели в живом общении с членами съезда, нельзя было не видеть и не чувствовать душевной тревоги и сердечной туги этих добрых делателей в вертограде Христовом, с рвением взявшихся за миссионерское орало, и вынужденных оглядываться назад... Миссионеры служат Церкви и народу, помогают духовенству и иночеству в их пастырских просветительных трудах и заботах; отсюда должна и исходить первее всех и забота об облегчении тяжелого положения подвизающихся в тяжкой борьбе с внутренними врагами православной Церкви. Из «Деяний Казанского съезда» и на совещаниях Одесского съезда я осведомился о существовании проекта, находящегося на рассмотрении и утверждении Св. Синода об учреждении «Всероссийского Миссионерского Общества для борьбы с расколом и сектами», долженствующего вспомоществовать и делу, и деятелям внутренней миссии. Позвольте просить направить, куда следует, препровождаемую при сём лепту на это новое благоустрояемое на пользу миссии учреждение» и проч. При этом добрый жертвователь выразил желание, чтобы имя его осталось для мира (в печати) безвестным, «ибо и лепта моя, и сам я недостойный и многогрешный не лучше той евангельской вдовицы, на доброе чувство которой всякий взирает, как на достоподражаемый образец, а именем её никто не интересуется».

Пожертвованная сумма представлена нами г. Обер-Прокурору Св. Синода и Его Высокопревосходительством зачислена в депозит Хозяйственного Управления при Св. Синоде.

Таким образом, дорогим жертвенным почином достойнейшего священно-инока положена основа для образования центрального миссионерского фонда для нужд внутренней миссии. Ценна и сама по себе эта жертва, но она бесконечно дорога, как благой, чуткий почин в столь важном и неотложном деле, которое давно, давно лелеют подвизающиеся в деле миссии пастыри и миссионеры – как самый верный и надёжный оплот прочности и жизненности нашей внутренней миссии. Мы разумеем проектируемое «Всероссийское Миссионерское Общество» с централизацией при нём и дел, и средств внутренней миссии. Вопрос этот назрел и достоин самых горячих забот и широкого и серьёзного обсуждения, – благо настоящее время даёт слишком много к тому и поводов, и побуждений всем, кому дорог успех дела миссионерской борьбы с нашим расколо-сектантством.

В. Скворцов

Совет Ярославского Братства Св. Димитрия Ростовского Чудотворца, в отношении от 22 января с. г. за № 22, просит редакцию «Миссионерского Обозрения» в ближайших выпусках журнала сообщить, что с 1899 года в ярославской епархии вновь открыта вакансия епархиального миссионера для лиц с академическим образованием, или же опытных в этом деле лиц в духовном сане, – с жалованьем в 1500 руб. и на разъезды 500 рублей, всего 2000 руб. Прошения, или заявления о желании занять эту должность могут быть адресованы на имя Его Высокопреосвященства, Ионафана, Архиепископа Ярославского и Ростовского или на имя Совета Братства Св. Димитрия.

Многочисленные ухищрения евреев, с целью обхода гражданских законов, более или менее всем известны. Но нам доселе нигде не встречалось читать, чтобы изобретательные сыны Израиля нашли себе удобную лазейку при посредстве раскола старообрядчества. Как известно, по Берлинскому трактату 1878 г. в новоприсоединённой после русско-турецкой войны части Бессарабии раскольники пользуются некоторыми правами, каких не имеют другие наши старообрядцы. Так, австрийская лже-иерахия раскольничья официально пользуется правом титуловаться священниками, епископами, выдавать свидетельства метрические, открыто совершать свои требы. Теперь нам сообщают из того края, что эту лазейку приметили евреи, которые принимают от раскольничьих лже-попов крещение, под видом принятия «древляго благочестия», получают метрические свидетельства от раскольничьей лже-иерархии и, под видом христиан, едут в центральные губернии, где и успевают получать право жительства вне черты еврейской оседлости, а жизнь ведут эти прозелиты чисто еврейскую.

Православные священники не имеют возможности вмешиваться в частную нехристианскую жизнь евреев «древне-православного» раскольничьего исповедания, следовательно, евреи-раскольники живут себе припеваючи, и лазейка оказывается удобной во всех отношениях. Обстоятельство это заслуживает серьёзного внимания тех, кому сие ведать надлежит.

– Из Херсонской епархии нам сообщают, что, согласно постановлению Одесского миссионерского съезда, с утверждения высокопреосвященнейшего Иустина, архиепископа Херсонского, 1 октября по всем церквам епархии произведён кружечный сбор на новое благое дело образования епархиального миссионерского фонда. Сбор даст, полагают, до 1000 р. Архипастырем поручено составить правила расходования этой суммы. Между прочим, предполагается из этой суммы назначать, в видах поощрения, единовременное пособие миссионерам и миссионерствующим пастырям, пособие и прибавку к вознаграждению за миссионерские труды за каждое пятилетие службы, имеются в виду и другие местные нужды миссии.

– В этой же епархии, по распоряжению архипастыря, особой комиссией вырабатываются правила о взаимодействии в школьно-миссионерском деле епархиальных наблюдателей и миссионеров.

– В Грузинском экзархате миссионеры назначены членами епархиального училищного совета и во время своих миссионерских поездок оказывают деятельное содействие школьной инспекции в наблюдении за раскиданными по обширной окраине церковными школами.

Из Киева нам сообщают: Киевское религиозно-просветительное Общество продолжает успешно вести свои миссионерские собеседования с местными пггундистами. Собеседования привлекают в народную аудиторию тысячи слушателей, так что аудитория не вмещает и десятой части желающих послушать религиозные прения, что вынудило общество ограничить вход бесплатными билетами. Штундистам выдается до 100 билетов для их братии.

Накануне собеседования 10 января., сектантам было вручено то же количество билетов, как и раньше, но ни одного из главарей Киевских сектантских общин на этот раз не оказалось в аудитории при начале беседы, – они остались на улице у дверей, чего-то выжидая. После разъяснилось, что билеты свои вожаки передали «меньшей братии». Один из такой братии, молодой человек сапожник около аудитории публично вёл оживленную продажу имеющихся у него входных билетов, причём в прошлую беседу он продал свой билет за 1 руб., а сам проник после без билета, под видом со-вопросника, теперь за рубль сектант уже не хотел отдавать дарового билета, а просил за него 1 р. 50 к.

После пения молитв и изложения апологетического чтения о предмете предстоящей беседы, миссионеры стали приглашать со-вопросников к прениям, но их никого не оказалось в аудитории, причём один из сектантов некто С. М-н заявил, что выданных билетов не хватило на всё их общество, а потому-де их старшая братия осталась за дверями. Тут православные ревнители публично начали обличать ложь штундиста, заявив, что сектанты занимаются продажей данных им даровых билетов по весьма высокой цене и вот, главари со-вопросники, зная, что без них беседа не обойдется и их во всяком случае впустят, – стоят теперь у дверей аудитории. Преосвященный председатель, Епископ Сергий в трогательных словах выяснил всю низость поступка сектантов, а один из священников отправился отыскивать главарей секты вне аудитории.

Когда священник приглашал со-вопросников на беседу, то последние все в один голос закричали: «нет мы не желаем одни идти, тогда только пойдем, когда впустят всех здесь находящихся наших братий и бедных и богатых, и жён и детей!.. На это священник ответил, что аудитория переполнена и что там есть и бедные, и богатые, мужчины, женщины, а детям там быть и не подобает. Вожаки заупрямились, так что распорядители вынуждены были пропустить без билетов всю сектантскую братию челов. до 80.

Некоторые из главарей, остались на улице с целью ведения пропаганды между православными: разбившись по группам и образовав около себя кружки, штундисты восхваляли своих наставников. – Вот наши-то как заботятся о всех людях – сами не пошли, а своих впустили и старых, и малых, а что попы ваши? они только и заботятся о тех, кто приедет в карете, да в шляпках»...

Эпизод не большой важности, но много говорящий о хвалённой штундистской честности и добросовестности.

Ив. Смолин

(Письмо в редакцию).

В октябрьской книжке журнала «Миссионерское обозрение» за прошлый год в отделе хроники упомянуто, между прочим, что в Подольской епархии дела миссии ведает Консистория, причём о существовании особого Миссионерского Комитета автор этой статьи, очевидно, и не подозревает⁸⁴. Между тем, в нашей епархии существует ещё с 1891 года, утверждённый Св. Синодом Епархиальный Миссионерский Комитет, в состав которого входят следующие лица: Председатель, – Преосвященный викарий Подольской епархии, Епископ Балтский, помощник Председателя – кафедральный протоиерей и два постоянных члена: один из городских священников, а другой – преподаватель миссионерских предметов в семинарии, заведующий вместе с тем и делопроизводством. Местные миссионеры считаются также членами оного Комитета, но, к сожалению, живя по обязанностям службы, далеко от губернского города, не имеют возможности постоянно бывать на собраниях. Круг деятельности этого Комитета весьма сходен с деятельностью Харьковского и Таврического Комитетов, ибо Подольский Епархиальный Миссионерский Комитет так же: 1) «направляет деятельность окружных миссионерских Комитетов⁸⁵, которые представляют ему отчёты о состоянии раскола и сектантства в пределах их округов», так же: 2) «даёт руководственные указания священникам приходов, заражённых расколо-сектантством по вопросам их миссионерской деятельности», 3) «от имени Его Преосвященства делает представления гражданскому начальству о наиболее фанатичных сектантах и их преступной деятельности», 4) «в неизбежных случаях представляет духовной Консистории о необходимости предать суду виновных в преступных деяниях против Веры и Церкви. Преосвященнейший Ириней, епископ Подольский, неослабно следящий за миссионерством в епархии и принимая самое живое участие в делах Комитета, очень часто посылает членов его в пределы Подолии на месте знакомиться с состоянием сектантства и раскола и представлять ему о своих командировках подробные доклады. Так, один из членов Комитета в нынешнем году ездил в знаменитый⁸⁶ Куреневский монастырь на 9-е мая, храмовой праздник монастыря, где бывает громадное стечение богомольцев-раскольников, неоднократно посещал Балтский уезд, заражённый штундизмом, в г. Виннице беседовал с довольно известным сектантом Це-м и т. д. Правда, Комитету иногда приходится прибегать и к помощи Консистории, прося её о разных распоряжениях, особенно касающихся перемещения священников, которые иногда не удовлетворяют миссионерским нуждам известного прихода, возбуждения судебных дел против совратителей и т.д., но это вызывается необходимостью и вполне естественно⁸⁷, ибо Консистория есть главное епархиальное административное учреждение.

Делопроизводитель Под. Епарх. Миссионер.

Комитета С. Киржацкий