Май

«Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы» Ин.20:21.

«Идите паче ко овцам погибшим дому Израилева» Мф.10:6.

«Скорбь ми есть велия по братии моей» Рим.9:1–3.

Деятельность противораскольнической и противосектантской миссии в 1898 г.

Деятельность миссии в 1898 году отличалась большим напряжением сил и подъемом энергии её деятелей. Особенно утешительным является усиление забот епархиальных начальств об учреждении миссий там, где их доселе не существовало, об открытии новых миссионерских вакансий, а равно и об изыскании средств и мер к лучшему обеспечению миссионерствующих пастырей Церкви и самих миссионеров. Новые епархиальные миссии в истекшем 1898 году учреждены в С.-Петербургской епархии и Грузинском Экзархате, в Кишиневской, Олонецкой, Тамбовской и Забайкальской епархиях. Новые вакансии открыты: в С.-Петербургской (две), в Киевской (третьего епархиального противосектантского миссионера), Черниговской (противосектантского), Тамбовской (второго противосектантского), Херсонской (противораскольничьего), Олонецкой (епархиального противораскольничьего), Вятской (противораскольничьего при Сарапульском викариатстве), Рязанской. Независимо от сего, во многих епархиях открыто по нескольку вакансий окружных миссионеров, например, в Рязанской, Тамбовской, Херсонской. В приходском духовенстве и в учащемся духовном юношестве заметно пробуждается дух любви к миссионерству и разумение высоты и важности этого служения в Церкви, – интерес и потребность к изучению сектоведения. Никогда ранее миссия не имела в рядах своих столько новых деятелей из состава академических воспитанников, как в истекшем году. В 1898 году, по заявлению представителей духовенства, открыты «особые миссионерские отделы» при Епархиальных Ведомостях (Екатеринославских, Томских и Херсонских) и вообще оживилась миссионерская литература о местном расколо-сектантстве. Главным же печатным органом внутренней миссии, отвечающим миссионерским запросам приходского духовенства, был, по прежнему, издающийся в С.-Петербурге журнал «Миссионерское Обозрение», посвященный всестороннему исследованию и обличению русского рационалистического и мистического сектантства, а также расколо-старообрядчества. К числу знаменательных в жизни миссии событий отчетного года следует отнести также умножение весьма полезных для успеха миссии миссионерских съездов. В течение 1898 г. состоялись епархиальные миссионерские съезды в епархиях: Тамбовской, Рязанской, Томской, Олонецкой, Киевской, Херсонской и Харьковской. В этом же году сделан был в Одессе первый опыт «Областного миссионерского съезда», участие в котором приняли миссионеры южных губерний. На заседаниях этого съезда было рассмотрено много весьма важных вопросов миссионерского характера: обсуждались лучшие планы и методы бесед с сектантами, изъяснялись трудные для толкования приводимые во время миссионерских бесед места св. Писания, решались недоуменные вопросы миссионерской практики; особенное внимание обращено на предохранительные меры, ограждающие православное население от увлечения лжеучением сектантов, на внебогослужебные беседы, религиозные чтения, на устройство церковных библиотек, на привлечение лучших сил приходов к борьбе с сектантством чрез образование из них приходских братств с миссионерским характером, обществ трезвости и т. п., затем обсуждался вопрос о том, в чём должно выразиться участие церковно-приходских школ в деле миссии, обращено было, далее, внимание на затруднительное в материальном отношении положение священников в приходах, зараженных сектантством, при чем съезд пришел к мысли об устройстве особого миссионерского фонда, предназначенного на дела миссии. Наконец, одно из заседаний съезда посвящено было решению весьма важного церковно-государственного вопроса об отношении русской штунды к немецкой секте баптистов (по поводу вышеприведенного кассационного решения Правительствующего Сената). Высшая церковная власть признала нужным внести чрезвычайно важные для миссионерства школьно-миссионерские вопросы в программу совещаний состоявшегося в Августе 1898 года чрезвычайного собрания Училищного Совета при Святейшем Синоде. Собрание это, на основании бывших на нём рассуждений, пришло к следующим главнейшим выводам: 1) церковная школа, в виду своего высокого и незаменимого значения в деле борьбы с лжеучениями раскола и сектантства, а также с ложью иноверия, – должна быть поставлена в местах распространения сих лжеучений в ближайшее соответствие в учебно-воспитательном отношении с задачами миссионерства; 2) в свою очередь школы миссионерские всех типов и наименований должны быть объединены в управлении с церковно-приходскими школами под общим ведением епархиальных училищных советов, с допущением в учебных курсах таковых школ некоторых отступлений, вызываемых задачами миссии; 3) для наилучшего достижения упомянутыми школами миссионерских задач представляется весьма желательным объединение и живое взаимодействие как деятелей школы, так и миссии, в общем деле попечения об охранении подрастающих поколений православного населения от приражения к ним лжеучений и о просвещении светом истины детей заблудших, а для сего, во 1-х, желательно назначение в члены епархиальных училищных советов и отделений – епархиальных и уездных миссионеров или же других миссионерских деятелей епархии, по назначению епархиальных преосвященных; во 2-х, желательно, чтобы наблюдатели в свою очередь являлись деятельными пособниками епархиальной миссии, по крайней мере, в отношении особливого внимания к улучшению школьного дела в местах зараженных расколо-сектантством и иноверием. 4) Выражено желание, чтобы на усиление содержания миссионерских школ в епархиях уделяемы были особые средства из сумм местных миссионерских комитетов и других источников. Библиотеки в школах, имеющих миссионерское значение, должны быть снабжены потребными для задач миссии книгами апологетического и миссионерского содержания. При школах в районах расколо-сектантского и иноверного населения обязательно должны быть заводимы праздничные чтения и беседы, имеющие целью утверждение народа в основных истинах веры и охранение от заблуждений существующего в данной местности расколо-сектантского толка. Ничем так сильно не может быть ослаблен раскол, как именно миссионерским воздействием на молодое расколо-сектантское поколение, на тех, которым принадлежит будущность и которые со временен станут отцами новых будущих поколений. Освобожденные с малых лет из-под влияния раскольнических лжеучителей, привыкнувшие в школе к миролюбию и дружелюбному отношению к православию, дети-сектанты и раскольники и в зрелом возрасте будут чужды того фанатизма, которым ныне так усердно родители стараются вооружать своих детей против православия, и с которым всего труднее бороться. Со временем они передадут такое же доброе настроение своим детям, – а это самый надежный и верный путь к соединению раскола с православием.

С Божиею помощью миссионерское дело в епархиях возрастает. Наша внутренняя миссия, а также церковная школа, недавно еще вызванные к жизни, явились верными союзниками и помощницами Церкви и её служителей, облегчая труды пастырей Церкви в борьбе с тьмою и враждою раскольнического и сектантского невежества и заблуждения, и разделяя учительскую миссию пастыря Церкви по просвещению подрастающего поколения в духе строгой церковности. Ревностные и самоотверженные труды приходского духовенства и деятелей миссии и церковной школы, по вразумлению заблудших, и ныне сопровождающиеся не только единичными, но по местам и массовыми их обращениями в лоно православной Церкви, в будущем принесут еще больший плод и ускорят наступление того вожделенного времени, когда отягченные вековым сном темного невежества и упорного предубеждения очи наших старообрядцев, наконец, раскроются, и немеркнущий свет православной истины победить тьму сектантского заблуждения.

Преосвященный Херсонский, в отчете о состоянии управляемой им епархии за 1898 год, сообщает следующие сведения о проживающих в Херсонской епархии хлыстах.

Хлыстовство в Херсонской епархии. Хлыстовщина, центром которой служит город Николаев, появилась в Херсонской епархии сравнительно недавно, но в 1898 году число её последователей простиралось уже до 1000 человек. В последнее время хлыстовщина распространяется даже на счет штунды, так как иные штундисты прямо перешли в хлыстовщину, а иные, и таких большинство, усвоили себе культ хлыстовских пророчеств и радений, но не отвергли и вероучения штунды, образовав, так сказать, промежуточную секту между штундою и хлыстовщиною, нечто вроде штундохлыстов. Пропаганда хлыстами ведется очень искусно, со свойственною её последователям хитростью и осторожностью. В последнее время хлысты стали вести пропаганду, принимая на себя внешний вид юродивых. Прикрываясь мнимым подвигом юродства, они производят не малый соблазн среди простодушных православных людей. Замечаются по местам и случаи совращения, напр., в Полтавке, Катериновском приселке, Ананьевского уезда, в селе Троицком, Одесского уезда; есть сведения о совращениях в хлыстовщину в самой Одессе; без сомнения, также есть совращения в Николаеве и других местах Херсонского уезда, но узнать об этом подробно чрезвычайно трудно, вследствие лицемерия и скрытности сектантов. Одному из миссионеров удалось пробраться в Николаеве в хлыстовский «корабль» и видеть всё безобразие их сумасбродных «радений». На беседе в Николаеве, веденной в присутствии множества народа, епархиальный миссионер обратился к вожаку хлыстов с вопросом, происходят ли во время собраний его последователей радения с плясками, верчением, пророчествами и пр.? – Не узнавший миссионера сектант, крестясь, ответил: «крестом свидетельствую, что ничего этого у нас нет. Мало-ли чего народ по злобе не скажет: не пьем, не курим, – вот мы и хлысты». – «Но, ведь, много и православных, которые не курят, не пьют и не крадут, однако никто не называет их хлыстами. Притом о ваших радениях говорят люди, заслуживающие полного доверия», сказал миссионер. «Я уже старик», возразил на это заявление миссионера сектант, «одною ногою в гробу стою. Вот святая икона, пред нею я свидетельствую, что никаких радений у нас нет». С этими словами сектант вторично перекрестился. Когда же епархиальный миссионер обличил его во лжи, как очевидец радений в его доме, сектант, не смущаясь, перешел к продолжению беседы. Бесстыдство и ложь у хлыстов поразительны, почему и вести с ними беседы чрезвычайно затруднительно.

Главным источником своего вероучения хлысты признают непосредственное озарение их Святым Духом, открывающим на их радениях волю Свою. Церковь, св. таинства, священство, всё это отрицается хлыстами, хотя последние лицемерно и исполняют точно все предписания Церкви. Отрицается некоторыми из них даже загробная жизнь. «Вы говорите, обратился один хлыст к миссионеру, что будет загробная жизнь? и что там будет блаженство? Так купите его у меня, – я вам его продам». «Ад и рай, говорил тот-же хлыст, находятся в сей жизни на земле. После смерти ничего не будет, никакого воскресения мертвых не будет, как не было и воскресения Христова. Воскресение Христа Спасителя нужно понимать так, что Он перестал грешить. Кто перестал грешить, тот и воскрес». Есть среди херсонских хлыстов почитаемые ими пророками, пророчицами, апостолами, крестителями, богородицами и т. д., встречаются и примеры самообожания. Так, в деревне Михайло-Заводском хлыст Стрижак, прежде называвшийся пророком, объявил себя богом, а некоего Скалыгу своим апостолом, предтечей, в «богородицу» взял себе жену Скалыги и стал жить с нею блудно. «Я не скрываю, сказал он на публичной беседе миссионеру, своего сожительства с женою Скалыги, а вы разве не творите того же со своими женами; только вы по закону, а мы по Христовой любви. Замечательно, что, когда Скалыга отдавал свою жену Стрижаку в «богородицы», то созвал всю деревню на «духовный брак», который сопровождался верчением и прыганием до изнеможения, так что «молодых» после этого брака отправили в больницу, а потом в Херсон в дом сумасшедших, откуда, впрочем, скоро выпустили. Мена женами, блудное сожительство и разврат освящаются самым культом херсонских хлыстов. Есть среди них, хотя не у всех и редко, несомненные факты свального греха.

Казалось-бы, что на православных все неистовства хлыстов должны действовать отталкивающим образом. Но на самом деле не всегда бывает так. Среди православных находятся даже лица, оставляющие православие для этой нелепой секты. Самое вероятное из приводимых объяснений этого явления то, что хлыстовство привлекает православных верою в живых богов, в легкость общения со христами, возможность самим стать пророками и получить духа, привлекает, следовательно, именно эта таинственная, мистическая сторона хлыстовского учения. Если прибавить к этому большое искусство, хитрость и осторожность, с которою хлысты ведут свою пропаганду, то понятно будет, почему по местам случаи совращения достигают и довольно значительной цифры. В Смоленской губернии одна женщина начинает собирать около себя крестьянских девиц и, под предлогом пения церковных песнопений, устроять молитвенные собрания. Собрания эти нравятся и мало-помалу, кроме церковных песнопений, начинают на них петься какие-то псальмы, а спустя некоторое время, участницы собраний начинают уже проповедовать, что никогда не нужно есть мяса, девицам выходить замуж и пр. Вскоре в это общество певчих стали поступать и лица совершенно не умеющие петь, и дух сектантства их стал мало-помалу обнаруживаться. К счастью для местности, где начались эти собрания, приходский священник обратил внимание на вновь образующееся общество, словом увещания и обличения подействовал на певчих и предупредил тем самым появление и развитие в его приходе хлыстовства.

Секта Подгорного. В пределах Харьковской епархии недавно возникла и уже получила довольно значительное развитие, очень сходная с хлыстовством новая мистическая секта, образованная крестьянином Ахтырского уезда Василием Подгорным.

Названный крестьянин произведенным, по поручению Харьковского епархиального начальства, следствием был изобличен в крайне предосудительных поступках: под личиною внешнего благочестия, он распространял в среде темных и легковерных людей лжеучение, подрывающее коренные основы семейной жизни, уважение к святой Церкви, её священнодействиям, таинствам и к совершителям их – православным пастырям; вместе с тем сам он вел жизнь безнравственную, погрязая в необузданно-грубом чувственном разврате, для каковой цели собирал женщин и девиц в общежитие под предлогом богохульных целей и пользуясь их доверием, растлевал и насиловал их, не стесняясь никаким возрастом. Святейший Синод, на усмотрение которого представлено было преосвященным Харьковским следственное производство о крестьянине Подгорном, признал оставление последнего на свободе, в пределах Харьковской епархии, вредным и определил поместить Подгорного, в видах пресечения дальнейшего соблазна и в ограждение добрых нравов местного населения, в арестантское отделение Суздальского Спасо-Евфимиева монастыря, впредь до усмотрения его раскаяния и исправления. На приведение сего определения в исполнение, по всеподданнейшему моему докладу, в 17 день Октября 1892 года, и последовало Высочайшее в Бозе почившего Родителя Вашего Императорского Величества, Государя Императора Александра Александровича соизволение. Однако, крестьянин Василий Подгорный, после удаления его с родины, не раскаялся в своих заблуждениях, но продолжает и доныне оказывать вредное влияние как на существующих уж в довольно значительном количестве своих последователей, так и на православных. По имеющимся официальным сведениям, последнее нашло себе новых последователей даже в пределах Курской епархии. Главнейшим средством для пропаганды Подгорным его лжеучения служила его переписка, в которой он поддерживал в своих последователях надежду на скорое возвращение своё из ссылки, обещался молиться за них, гонимых, называя их своими детьми и чадами, и поучал их, как нужно жить. Посредниками же в передаче писем и наставлений Подгорного его последователями были жена и две его дочери, нанимавшие в городе Суздале просторную квартиру вблизи женского Покровского монастыря. Эта квартира служила также и приютом для приезжающих из разных мест в Суздаль на поклонение Подгорному его последователей и почитателей. Увеличиваясь всё более, благодаря указанным способам пропаганды, общество последователей Подгорного успело уже сложиться в вполне определенную и довольно прочно организованную секту. Тщательные наблюдения над нею дали возможность установить тот факт, что учение этой повой секты представляется возмутительным культом разврата. Растление девиц и беспрекословное совокупление женщин с разными мужчинами составляет одну из главных сторон этого учения; ни одна женщина, по этому учению, не должна соблюдать себя в целомудрии, чтобы не возгордиться, а должна дозволять пользоваться собою всякому мужчине, хотя бы даже калеке; в этом её послушание, без которого спасение невозможно. На брак последователи Подгорного смотрят, как на что-то позорное и нечистое. Такое лжеучение тем более опасно для православия, что, подобно хлыстовству, оно прикрывается почти монастырскою, строго православною религиозно-обрядовою своею стороною. Все последователи Подгорного усердно посещают церковь, во все посты бывают у исповеди и св. Причастия, приглашают священнослужителей для отправления в своих домах молебствий, совершают путешествия к святым местам и проч. Крайне соблазнительный характер учения секты Подгорного, гибельные последствия, коими сопровождается распространение последней для жизни семейной и общественной, малодоступность для постороннего и общественного наблюдения за нею, благодаря показной набожности её последователей, а посему и легкость совращения в неё православного населения – всё это делает названную секту весьма вредною.

Иудейство с язычеством и выросшее на их почве неверие суть внешние враги христианства. Гораздо тяжелее для христианской религии враги внутренние, которые, как говорит апостол, «от нас вышли, но не были нашими» (1Ин.2:19). Вот что пишет о них св. Василий Великий: «терпеть что-нибудь от явного врага, как ни было бы это болезненно, сносно еще некоторым образом для страждущего, как и написано: «аще бы враг поносил ми, претерпел бых убо» (Пс.54:13). Но испытывать сколько-нибудь вреда от человека единодушного и близкого – это совершенно несносно, в этом ничем невозможно утешиться».²⁶⁵ Все внутренние враги христианства, или еретики христианские, разделяются на две группы: одни из них искажают всю христианскую религию с её вероучением и нравоучением, противопоставляя ей целое враждебное мировоззрение, другие воюют только против одного или нескольких основных догматов христианских, противополагая им своё заблуждение, касающееся лишь одного или нескольких существенно-важных пунктов христианской веры и нравственности. К первой группе принадлежат еретики, так называемые иудействующие, язычествующие и занимающие среднее положение между теми и другими. Сущность учения еретиков иудействующих, во всех их подразделениях, состоит в том, что они старались слить христианство с иудейством и даже с подчинением первого последнему.²⁶⁶ В то время, как иудействующие преследовали эту цель, язычествующие еретики стремились объединить христианство с язычеством, с языческой религией и философией.²⁶⁷ Средину между иудействующими и язычествующими еретиками составляют те лжеучителя, которые старались слить христианство как с иудейством, так и с язычеством, выбирая отовсюду то, что казалось им более истинным.²⁶⁸ Хотя еретики иудействующие, язычествующие и занимающие среднее положение между теми и другими выходили из разных точек зрения и стремились к различным целям (одни – объединить христианство с иудейством, другие – слить его с язычеством, третьи – соединить его и с тем, и другим), тем не менее христианской религии они приносили в существе дела один и тот же вред, – искажали все основные пункты христианского вероучения и нравоучения: не признавали Иисуса Христа Сыном Божиим, отвергали Его воплощение и Мессианское значение, проповедовали разнузданность нравов и т. д.²⁶⁹ Вооружаясь против этих врагов, христианские апологеты старались, прежде всего и больше всего доказать Божественное достоинство Сына Божия и действительность Его воплощения для спасения падшего человечества, как такие основные краеугольные истины, на которых зиждется всё здание христианской религии, а потом касались и других, более частных и менее важных истин, искажаемых еретиками.²⁷⁰

Если упомянутые нами внутренние враги вооружались против всего христианства, против вероучения и нравоучения его, противополагая им своё целое мировоззрение, то другие еретики старались поколебать отдельные истины христианской религии. Этому нападению врагов подвергались сначала самые основные и существенные догматы христианства (учение о Св. Троице, о Лице И. Христа и т. п.), а потом постепенно и частнейшие христианские истины. В борьбе с такого рода врагами христианские апологеты, обыкновенно, стремились доказать, что та или другая истина, искажаемая или совсем отвергаемая еретиками, стоит в тесной связи с другими основными истинами христианства, и, следовательно, для противников остается одно из двух: или отказаться от своего заблуждения, или, оставаясь верными ему, постепенно исказить или отвергнуть многие другие христианские истины. Вооружаясь, например, против арианства, св. Афанасий так раскрывает его несостоятельность. Если бы Арий был прав, то троичный Бог не был бы вечным: к единому изначала Богу присоединились потом Сын и Св. Дух. Далее, так как эта Троица создалась из не сущего, то кто может поручиться, что дальнейшего приращения никогда не будет? Не только Троица уничтожается Арианами, но и Божество Отца становится сомнительным. Он не всегда был Отцом, что-то случилось с Ним во времени, не от века носит Он в Себе Слово, свет и мудрость. Арианство уничтожает и искупление людей Христом: если Слово изменяемо, как утверждают ариане, то как оно может открывать нам неизменного Отца и приводить нас в общение с самим Богом и т. д. и т. д.²⁷¹

Как для политического общества страшны не столько враги внешние, сколько внутренние, производящие в нём мятежи и междоусобия, так и для общества христианского самыми опасными и жестокими врагами бывают еретики, воспитанные в его благословенных недрах и потом поднявшие руку на собственную мать свою. Выходя из самого христианского общества, они действуют обыкновенно под именем святой Церкви и под знаменем Христа, действуют под маскою верных и потому, несомненно, имеют особый успех среди немощных чад Церкви. «Кто, – говорит Василий Великий, – облекся в овчую кожу, показывает наружность приветливую и кроткую, внутренно же терзает нещадно стадо Христово и, поскольку от нас вышел, удобно сообщает повреждение простодушным, те тяжки для нас, и от них трудно остеречься».²⁷² А у св. Афанасия читаем: «Каждая ересь, имея отцом промышления искони совратившегося и сделавшегося человекоубийцею и лжецом диавола и стыдись произнести ненавистное его имя, притворно принимает на себя прекрасное и превысшее всего Спасителево имя, собирает изречения Писаний, произносит слова, утаивает же истинный смысл и, наконец, прикрыв какою-то лестью своё, изобретенное ею, промышление, сама делается человекоубийцею введенных в заблуждение».²⁷³ Вот почему этот святитель дает всем верным такое предостережение от еретиков: «Хотя пишут вам изречения Писаний, не потерпите написавших, хотя произнесут православные учения, не внимайте говорящим так, потому что говорят не по правильному смыслу, но, как бы овчею одеждою облекаясь словами, мудрствуют внутренно, подобно ересеначальнику – диаволу. Ибо и он говорил словами изречений, но заставлен умолкнуть Спасителем».²⁷⁴ Деятельность еретиков тем еще опаснее, что они, как обладавшие некогда истиной, а потом покинувшие её, вооружаются против неё с особенным упорством и ожесточением, употребляя все усилия к тому, чтобы свет отвергаемой ими истины как-нибудь и откуда-нибудь не проник в их душу или в души тех, которых они стараются соблазнить. Вот что, например, пишет св. Афанасий на счет арианства: «Во всём обличаемые и, как оказывается, лишенные всякого смысла, они, ариане, не стыдятся, но, как описываемая в эллинских баснях гидра, когда умерщвляли у неё прежних змей, порождала новых и упорно противилась умерщвляющему, противопоставляя вновь порождаемых змей, – так и сии богоборцы и богоненавистные, подобно гидрам, в душе смертельно поражаемые во всём, что выставляют в свою защиту, изобретают себе новые иудейские буии вопросы и, как бы враждуя против истины, вымышляют новое, чтобы только во всём показать себя христоборцами. И после столь многих обличений, при которых и сам их отец – диавол обратился бы вспять, они снова ропщут, вымышляя в ухищренном сердце своём, и одним шепчут, другим, как комары, жужжать, говоря: «положим, что так толкуете вы это и преодолеваете умозаключениями и доводами, но должно сказать, что по хотению и изволению произошел Сын от Отца. И, ограждая себя Божиим хотением и изволением, обольщают сих многих».²⁷⁵ Само собой понятно после всего этого, насколько энергична должна быть здесь деятельность апологета!

На основании слова Божия и святоотеческих творений мы раскрыли, с кем христианский апологет должен иметь и имел дело. При этом попутно указали кратко предмет его деятельности и даже коснулись отчасти самых приемов защиты христианской истины против тех или других врагов. Теперь сам собой является вопрос, насколько интересно, полезно и нужно всё это для современного апологета? Так как сообщенные нами сведения говорят об апологетическом деле в первые времена христианства, то не относятся ли они всецело к давнопрошедшему времени и только к нему? По-видимому, на поставленный нами вопрос можно дать только один ответ, и ответ очень определенный: все сведения, характеризующие первые времена христианской эры, могут интересовать современного апологета, только как всякая археологическая редкость, но быть существенно-полезными, существенно важными они не могут по той простой причине, что первые времена христианства отделяются от нас чуть не целыми двумя тысячелетиями, и за этот период времени прошли пред Христовой Церковью столь многочисленные и разнообразные враги, что современные противники её совсем не могут походить на своих старейших собратьев по оружию.

Но такое заключение было бы очень и очень поспешным. Постараемся подробнее и обстоятельнее раскрыть это.

Многие новейшие антирелигиозные и антихристианские мировоззрения, с которыми борются современные защитники Христовой Церкви, если не во всех, то во многих отношениях имеют, при всём своём различии, немалое сходство с теми заблуждениями, против которых вели борьбу и древние апологеты, и которые блестяще были опровергнуты ими, так что современные враги христианства в существе дела суть те же самые, которые были и во времена святоотеческие, только они явились теперь, если так можно выразиться, в иных костюмах и под другой маской. И, во-первых, жив и силен исконный злейший враг христианства – иудейство. Иудеи в настоящее время ведут против христианства прежде всего отрицательную борьбу, выдвигая усердно вперед, часто в очень увеличенном и прямо ложном виде, лучшие стороны ветхого завета и намеренно, самым недобросовестным образом, стушевывая, замалчивая о многом из нового завета. «Евреи, говорит профессор протоиерей Малов, считают своего религиозного законодателя Моисея высшим и превосходнейшим из всех пророков, а его законы вечными и неизменными. Возвышая Моисея, евреи стараются унизить Мессию. Они в учебных руководствах почти опускают учение о Мессии, не говорят, какие о Нём пророчества находятся в Библии, и вообще затемняют библейское учение о Мессии понятиями или талмудическими, или самоумышленными».²⁷⁶ Кроме этой, так сказать, подпольной, отрицательной борьбы современное иудейство и открыто выступает против христианства: старается доказать несостоятельность христианской религии, её полную слабость пред абсолютно-истинной ветхозаветной религией и, таким образом, стремится привлечь себе прозелитов даже из среды самих христиан. Уже тот факт, что евреи нашего времени задаются проектами об основании специальных обществ для совращения христиан в иудейство, служит знамением времени и говорит весьма красноречиво о том, какую силу представляет из себя современное иудейство, и какого опасного врага имеет в нём христианство».²⁷⁷

Если жив и силен первый враг христианства, то еще более живуч и опасен для Христовой Церкви её другой исконный противник – язычество. В то время, как иудейство только задается широкими планами покорить христиан под иго ветхозаветного законничества, язычество уже успешно вербует себе прозелитов среди христианского общества. По свидетельству Жуля Буа, в современном Париже существуют и люцифериане, и последователи культа Изиды, и поклонники Юпитера, и служители Меркурия, Минервы и т. д.²⁷⁸ И такие изменники Христа, перешедшие в паганизм, встречаются в настоящее время, конечно, не в одном Париже: они существуют во всей западной Европе и Америке, а, может быть, готовы появиться и у нас. «Да это и понятно, потому что наша литература, говорит знаменитый Прессенсэ, часто бывает проникнута такими началами, которые явно или тайно враждебны началам христианским. Древняя языческая идея, натурализм Цельса и Порфирия, смешанный с восточным пантеизмом, снова сделался жив и силен. Те же системы, на которые отвечали древние апологеты, воскресают в новом виде, особенно же древний материализм… Борьба христианства с язычеством существует и теперь и притом еще в больших размерах»…²⁷⁹

А раз так, раз в настоящее время живы и сильны иудейство и язычество, эти два старейшие и злейшие враги христианства, часто заключавшие союз между собою для общей, более успешной борьбы с Христовой Церковью, – то, конечно, живо и их исчадие, из недр их вышедшее и ими взлелеянное – это неверие. Современное неверие с небывалою еще доселе смелостью утверждает, что оно только держит в руках знамя истинно-научного прогресса, чтоб в его пользу говорят будто бы и несомненные выводы самых точных наук (естествознание), и лучшие философские системы, и новейшее либеральное богословие. «Борьба неверия и веры, – говорит Христолюб,²⁸⁰ – в наше время приводит умы к тому пункту, где предстает решительный вопрос: должно-ли христианство оставаться впредь быть основанием и нормой культуры, как оно было ими доселе, или его нужно бросить в качестве изжившегося, отсталого учения, уже более негодного для нашего прогрессивного времени».

Мы указали трех врагов христианства, которые ведут жестокую борьбу с ним с самых первых времен христианской эры. Все эти противники суть внешние враги Христовой Церкви, которые не от ней вышли и никогда не были её. Если теперь мы всмотримся в современных внутренних врагов Христовой Церкви, которые, хотя тоже не были её, но, по крайней мере, от ней вышли, то и среди них найдем многих, нам уже знакомых, давнишних противников христианской истины. Так, и в настоящее время есть еретики, которые искажают всё христианство с его вероучением и нравоучением, объединяя его то с иудейством, то с язычеством (в широком смысле этого слова), то с тем и с другим сразу. О существовании в современном христианском обществе таких врагов Церкви красноречиво говорит такой печальный факт, совершившийся на наших глазах, как пресловутый парламент религий, состоявшийся пять лет тому назад в Чикаго, во время Колумбийской выставки. На этом конгрессе представители христианства, магометанства, иудейства и язычества горячо обсуждали вопрос о том, как из ныне существующих религий во всех их подразделениях составить такую уравнительную религиозную систему, в которой отличительные особенности христианства были бы настолько сглажены и «подчищены», чтобы под ней свободно могли подписать своё «аминь» и христианин, и магометанин, и последователь иудаизма, и поклонник паганизма во всех его видах и формах.²⁸¹ Если представители христианства считают возможным и нужным принимать деятельное участие в подобного рода пресловутом конгрессе, то это значит, что вопрос о нивелировке христианства с другими религиями сильно занимает умы и волнует сердца современного христианского общества или, по крайней мере, значительной части его. Других объяснений этому, позорному для современного христианина, факту нет и не может быть. А о чём свидетельствуют нынешние хлыстовство, скопчество и тому подобные богомерзкие секты, представляющие собой ничто иное, как грубое смешение христианства с язычеством?

Теперь нам остается сказать про тех злополучных чад современной Христовой Церкви, которые намеренно или ненамеренно заблуждаются в той или другой отдельной христианской истине или нескольких пунктах христианского вероучения и нравоучения и поэтому становятся в ряды врагов христианства. Не перечисляя их точно, не задаваясь подробной характеристикой каждого типа их, можно сказать, что если не все они, то весьма многие из них повторяют по большей части те же ошибки, какие делали их давнишние единомышленники, их старейшие собратья по оружию, только повторяют, конечно, на разные лады, с различными вариациями. Возьмем, например, такое ложное понимание некоторых христианских догматов, какое дает нам современное католичество. В основе его лежит то древнее пелагианское лжеучение, сущность которого кратко бл. Августин формулирует так: «так как Адам чрез своё грехопадение нимало не повредил своей природы, и, следовательно, потомки его рождаются без всякой естественной порчи и прародительского греха, то и они могут одними естественными своими билами достигнуть нравственного совершенства и не нуждаются для сего в сверхъестественной Божией помощи и силе».²⁸² Выходя из этого основного пункта учения Пелагия, католичество развивает его последовательно, делает все дальнейшие, логически-неизбежные, выводы из него и таким путем создает свои догматы: о сверхдолжных заслугах, об индульгенциях и т. д. Итак, современное католичество в своём зародыше, в основных своих пунктах, тождественных с пелагианством и с логической неизбежностью вытекающих из него, уже давно существовало, уже давно было блестяще опровергнуто апологетами святоотеческой эпохи, с бл. Августином во главе, и торжественно осуждено святою Церковью еще в пятом веке, на третьем вселенском соборе 431-го года.²⁸³ Возьмем другой пример, именно, модные отечественные заблуждения в виде молоканства, штунды и тому подобных рационалистических сект. Все они вышли из протестантства и питаются им, а оно в свою очередь имеет свой первоисточник в тех древних лжеучениях, которые изобличены были еще апостолом Павлом в его первом послании к Коринфской пастве, а потом многими апологетами святоотеческой эпохи.

Мы указали врагов Христовой Церкви первых времен христианской эры и настоящего времени. Если когда, то именно теперь можно сказать вместе с Екклесиастом: «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться, – и нет ничего нового под солнцем. Бывает нечто, о чём говорят: смотри, вот это новое; но это уже было в веках, бывших прежде нас» (Еккл.1:9–10). А если так, если нет ничего нового под бледным солнцем нашего столетия, и новейшие враги христианства при всём своём различии весьма сходны в большинстве случаев с теми противниками, с которыми боролись древние апологеты, и которые были поражены ими на всех позициях, – то само собою понятно, как велико должно быть значение святоотеческой апологетической литературы для настоящего времени, как тщательно должен изучать её современный апологет, как часто прибегать к ней!

При основательном знакомстве со святоотеческими апологетическими трудами современный защитник христианской истины, прежде всего, скорее может определить сущность того или другого современного заблуждения, легче может узнать физиономию своего противника, который, как часто бывает, издавна уже существовал и только явился теперь под другой маской или в новом костюме. А зная хорошо своего врага, современный апологет всегда может из той же святоотеческой апологетической сокровищницы воспользоваться не только отдельными приемами защиты, но и целыми методами исследования и даже в некоторых случаях известной долей содержания. Наконец, только обстоятельное знакомство со святоотеческой апологетической литературой даст возможность современному защитнику христианской истины, хоть отчасти, усвоить тот великий, присущий исключительно апологетам святоотеческой эпохи, дух, который, состоя из гармонического сочетания, с одной стороны, самоотверженной любви и пламенной ревности, с другой – изумительной мудрости и величайшей кротости, всегда сообщал святоотеческой апологетической деятельности ту обстоятельность, силу и действенность, о которых современному апологету приходится только с благоговением думать, которыми он может теперь восторгаться, и возможное воплощение которых в своей деятельности он должен поставить девизом своей жизни. Вот что говорит об этом наш отечественный богослов-апологет, покойный профессор С.-Петербургской Духовной Академии Н.П. Рождественский.²⁸⁴ «Борьба древних христианских апологетов не принадлежит исключительно прошедшему, но имеет большое значение и для настоящего. Считается до сих пор ознакомление с военной тактикой Цезаря одним из лучших средств военного образования, хотя образ ведения войны вообще и средства нападения и защиты совершенно изменились со времен этого великого римлянина; считается доселе ознакомление с римским правом одним из лучших средств к выработке научного юридического такта при юридическом образовании, хотя непосредственного практического приложения к частным явлениям жизни римское законодательство не может иметь ни в одном из современных государств. И современный богослов-апологет многому может научиться у знаменитых древних апологетов христианства, особенно же той пламенной ревности, той прямоте, непоколебимой твердости, с какими они защищали христианство, защищали в то время, когда против него направлены были все враждебные силы. Немалому может научиться у них современный богослов и относительно самого способа защиты веры и даже многих отдельных приемов, которыми они пользовались при своих доказательствах… По своему плодотворному влиянию на развитие христианской апологетической письменности древние апологии не имеют равных себе трудов во всей последующей обширной богословско-апологетической литературе, накоплявшейся в течение более тысячелетнего периода времени. В продолжение всех средних веков не было создано ничего не только высшего и лучшего, но даже одинакового по своему достоинству с этими великими творениями древней Церкви, возникшими на поле брани её с ожесточенными врагами христианства. Как победные знамена древней Церкви над врагами Христовой истины, они одушевляли к борьбе за эту истину лучших её защитников во все последующие времена и отнюдь не утратили своего значения и для современной апологетики!»

Свящ. Вл. Покровский

Распространяя среди народа и в особенности среди сектантов свой «Катехизис Братства Иисуса», Л. Толстой и его сподвижники, очевидно, стремятся не к одной пропаганде своего антихристианского учения; главная цель в этом случае у них иная: слить все враждебные друг другу секты в одно, объединить их, сгладив иногда незначительные в их вероучениях разности, чтобы таким путем создать более прочную, враждебную Церкви, силу. В этом случае особенное внимание графа было обращена на наш штундизм, как секту не только более отрицательного направления, но и отличающуюся особым духом прозелитизма. Попытка не новая. Гораздо раньше Л. Толстого, как это видно, напр., из протоколов конференций штундистов и переписки их вожаков, этою мыслью всецело был занят Пашков, продолжающий и до сих пор безрезультатно добиваться среди штундистов осуществления своего давнего желания. Такую же неудачу пока терпит у них и Л. Толстой. Правда, среди младоштундистов идеи Толстого имеют успех, но в общем не особенно значительный: слишком грубое отрицание толстовством христианства вяло прививается даже к этой, так далеко удалившейся от Церкви, секте. Эта неудача Л. Толстого не могла не быть замеченной сочувствующею нашим сектантам заграничною печатью, в особенности украинофильского направления, со взглядом которой на отношение штундистов к гр. Толстому я и намерен познакомить читателей «Мисс. Обозр.».

Вопросом этим занялись многие органы заграничной периодической печати, но более обстоятельно он рассмотрен в двух брошюрах, изданных на галицко-русском языке. Одна из них, изданная американской польско-униатской газетой «Свобода», носит название: «Про водступников вод российскаго православия и их преследования» (Про отступников от российского православия и их преследования),²⁸⁵ другая, – изданная анонимным автором во Львове, носит название: «Украинськи Баптисти».

В первой брошюре не безынтересен для нас взгляд автора по вопросу о причинах вообще вторжения русской интеллигенции в простой сектантствующий наш народ. Этот взгляд (несколько односторонний) высказан автором в статье: «Вплыв интеллигенции на водступнитство». Привожу его в русском переводе.

«Российская интеллигенция в большей своей части вопросами веры, православной или какой иной, до недавнего времени совсем не занималась; такие речи очень мало её занимали (рекомендация не лестная!). В виду этого, хотя русская интеллигенция была близка к народу и рада была бы помочь ему освободиться от того ярма (т. е. православия), в каком он находился, да и теперь находится, даже готова была не одним пожертвовать для него,²⁸⁶ однако она не принимала никакого участия в распространении «отступничества», так как, по её мысли, оно было неподвижным («непоступовым»). Сочувствие интеллигенции народу было, правда, искреннее, но оно не опиралось на знание его жизни, его мировоззрения («свитогляду»). По этой причине люди одного и того же народа не знали себя, а в одних и тех же вопросах, как, напр., в вопросах веры, имели совершенно различные понятия. Причиною этого было великое различие в образовании интеллигенции и простого народа, а также разделение между ними, сделанное крепостничеством, которое совершенно уничтожено в России в 1861 году.

Недаром, поэтому, славные писатели, как Федор Достоевский и другие, а позже граф Лев Толстой, призывали русскую интеллигенцию к тому, чтобы она старалась ближе узнать народ, его мировоззрение и характер.

Когда же было уничтожено в России крепостное право, и большое множество народа вздохнуло свободно, то, разумеется, миллионы освобожденных начали больше мыслить, чем прежде, и, главным образом, об истинах религиозных. Штунда и другие учения, основанием которых служит свободное толкование и разумение св. Писания, начали шириться и развиваться. Отсюда вышло, что, когда интеллигенция начала обращать внимание на народные идеалы, то наткнулась там на прогрессивные тенденции в религии. Поэтому неудивительно, что с того времени многие интеллигенты, даже из наивысше образованных и высокопоставленных, начали горячо интересоваться новым религиозным народным движением, а некоторые, как полковник Пашков, граф Лев Толстой, князь Хилков и другие, стали во главе некоторых сект и основали целые их общества в разных концах России, так что, можем сказать, сектантство в России теперь имеет между образованными людьми не только лиц сочувствующих, но даже своих последователей и членов».

Итак, вот историческая причина, по мысли автора брошюры «Про водступников вод российскаго православия и их преследования», почему раньше русская интеллигенция «не брала они майже жаднои участи в розвою водступнитства в народи», и почему теперь «стали горяче интересуватись новым религийным рухом народным Пашков, Л. Толстой, князь Дмытро Хилков и славный маляр Н. Гай».²⁸⁷

Сектантское движение среди русской интеллигенции, по мнению автора упомянутой американской брошюры, более всего обязано появлению «Катехизиса Братства Иисуса» Льва Толстого, в пропагаторских целях воспользовавшегося внешнею формою катехизиса митрополита Филарета, труд которого православным людям был «дуже досыть знаный». По словам автора брошюры, хотя «Катехизис Братства Иисуса» «есть выклад науки самого графа Л. Толстого, однако був сектантами дуже радо читанный».

Последнее замечание совершенно справедливое. При появлении «Катехизиса» Л. Толстого и распространении подпольным путем других антихристианских его произведений наши сектанты вообще, а штундисты в особенности, набросились на них с необыкновенною жадностью и буквально зачитывались ими, в простоте ума своего, видя в отрицательных сочинениях гр. Толстого чуть-ли не новое откровение. Имя Толстого не сходило с уст сектантов, и на беседах с ними часто можно было слышать такие доводы: «що вы говорыте нам, колы таки люды, як грап Товстый, сего не признают!» «Вы так учыте, а от такой разумный чоловик, як Товстый, учыть совсим иначе!» Увлечение штундистов Толстым еще лет 5 тому назад было довольно сильное; до этого времени они очень чутко прислушивались ко всему, что выходило из-под его пера, вступали с ним и с его последователями в живую переписку, ездили для личного свидания с графом в Ясную Поляну.

Анонимный автор львовской брошюры «Украинськи Баптисти» описывает со слов побывавшего у Толстого штундиста довольно интересную беседу с графом сектантов. Из этого рассказа видно, чему Толстой поучал наших штундистов, и как последние отнеслись к его антихристианскому учению. Привожу в переводе этот рассказ целиком.

«1893 года автор и его товарищи отправились из Тулы в Ясную Поляну, имение гр. Толстого, что лежит в 12 верстах от Тулы. Дорогою расспрашивали встречавшихся поселян, что за человек граф, и получили ответ: «Да он добрый пан; когда был голодный год, он помогал мужикам – кому дровами, кому хлебом».

– А какие наставления он вам говорил?

– Да где же их запомнить!…

Село Ясная Поляна ничем не отличается от других сел с убогими, покривившимися хатами; в стороне от него белый старосветский панский дом с верандою;²⁸⁸ на той веранде встретил гостей сам хозяин, гр. Толстой. Он был одет в простую полотняную одежду, и ничто, кроме походки, не напоминало о его барском происхождении. Толстой попросил гостей в парк, и там во время прогулки между ними начался разговор, который передается здесь в форме диалога.

Мы. Мы бы хотели поговорить с вами о Христе.

Толстой. Это как же о Христе? Один английский писатель говорит: «Кто любит христианство больше истины, тот будет любить свою Церковь или секту больше людей и кончит тем, что будет любить себя больше других». Ведь лучше любить не личность Христа, а истину. Для меня совсем не интересно,²⁸⁹ кто был Христос, да о Нём ничего достоверного и неизвестно. Жил Он в убожестве, умер на кресте. Какое может иметь значение Его биография, Его личность? Для меня важно не то, как Он жил, а то, чему Он учил;²⁹⁰ ибо только в Его учении я могу найти истину.

Мы. Однако Христос сказал: «Я есмь истина»; Его жизнь – живой образ истины. Из этого видна Его божественность.

Толстой. Откуда я могу знать о Его божественности? Ведь это – сказка, придуманная людьми. Зачем идолопоклонством пред Христом я буду затемнять своё мировоззрение. Ведь всё так просто. Христос такой же человек, как и мы с вами; жил, учил, показал истину и умер. Теперь задача каждого человека – осуществить в жизни эту истину.

Мы. Однако, не признавая божественности Христа, вы логически должны отбросить и учение об искуплении.

Толстой. Да я и не понимаю этого учения.²⁹¹ Это сказка, которая встречается еще у индусов о Браме, и у нас она выдумана для того, чтобы всё зло мира свалить на одного человека. Религия начинается с того, что человек задает себе вопрос: откуда началась его жизнь и чем она окончится. Для него становится ясным, что никто не произошел сам собою из ничего, а что каждый получил бытие от бытия какого-то Существа, называемого Богом. Для него нужно жить и познавать Его, а чтобы Его познать, нужно стремиться к истине. Я надеюсь, что со временем достигну истины.²⁹²

Мы. Если так, то вам всё равно, что христианство, что буддизм, что…

Толстой. Да в том и радость моя, что я нахожу одинаковую истину в основании религий всех народов. Я признаю три миросозерцания: языческое, буддийское и христианское.

Мы. Неужели вы думаете, что человек может дойти до истины своими натуральными силами?

Толстой. Это не интересный вопрос; главное то, что идеал истины есть, и есть возможность достигать его; эта возможность – разум. Как я могу признать за правду то, что когда-то слышался голос с неба, когда я знаю, что голос есть движение духа, производимое голосовыми связками (и только?!), а как я могу представить себе рот в воздухе? Как я могу признать за истину, что Христос летел на небо, когда я знаю, что вверху нет никакой тверди, а есть бесконечное пространство. Как я могу признать за правду то, что противно моему разуму?

Мы. Если избрать мерою истины разум, то придется немало исключить из нов. завета.

Толстой. Да я так и советую молодым людям: если вы хотите познать истину, то возьмите Евангелие и два карандаша – черный и синий. Черным зачеркните всё, что вам кажется написанным самими апостолами от себя, а синим все, чего вы не понимаете, да и читайте по белому: тогда вы приобретете себе верное и чистое понятие о Христовой истине. Каждому человеку доступна эта работа.²⁹³

Мы. Вы, конечно, не признаете учения о Церкви?

Толстой. По моей мысли, Церковь – не христианское учреждение. Не всё, что писали апостолы, принадлежит Христу. Я думаю, что историю христианства надо представлять в виде конуса, который расширяется от прежнего времени к нашему. Ведь недаром минули для нас времена св. отцов, Лютера, Паскаля и др. Вам же стыдно, если вы хуже разумеете Христа, чем ап. Павел… В конце, если отнять от ап. Павла все его чудеса, то пред нами и будет сама истина Христова.

Мы. Как вы смотрите на религиозные компромиссы?

Толстой. Это всё равно, как если бы христианин времен римских гонений согласился бросить щепоть ладану на жертвенник императора. Я очень сожалею, что у нас, в «российской» державе, нет свободы печати, слова и совести. Тогда можно бы много сделать. Можно, например, было бы показать, что Евангелия не принадлежат их авторам.²⁹⁴

Мы. Думаете-ли вы, что христиане должны пропагандировать свои убеждения?

Толстой. Да что же я делаю, как не пропагандирую свои убеждения вот уже 15 лет, ходя по этим аллеям.

Далее разговор наш перешел на более конкретную почву. На вопрос о штунде Толстой сказал, что староштундисты пришли к прежнему культу – к организационной форме и умерщвлению духа, а в младоштундистах он видит очень хорошие задатки. Потом Толстой дал для чтения своим гостям своё новое произведение «Царство Божие внутри вас» (тогда еще в рукописи). Какое оно произвело на них впечатление, – не сказано.

Этим окончилось свидание штундистов с Толстым. Интересно, конечно, знать, какое вынесли сектанты общее впечатление из беседы с Толстым, развивавшим пред ними свои антихристианские идеи? Вынесли самое невыгодное для него впечатление, поскольку это касается его религиозного учения. Вот какими довольно меткими словами характеризует автор брошюры «Украинськи Баптисти» общий вывод, сделанный посетившими Толстого штундистами, о нем самом и об его лжеучении.

«Толстой произвел на своих слушателей впечатление доброго и сердечного человека, «але всетаки графа»… В конце они говорят, что в Толстом «свитить свитло розуму, а все-таки його обгортае нич стоицизму и духовнои гордощи» и обращаются ко всем братьям по вере, чтобы они в молитвах своих хоть иногда вспоминали «сего Корнилия, ща мае ще почуты «слова, котрими вин спасеться». «Дивно, замечает автор брошюры, як, справди, стоить гр. Толстой на середини дороги!»

Итак, я сказал, что ранее увлечение штундистов идеями гр. Толстого было довольно большое. Да это и естественно: штундистов на первых порах подкупало в учении Толстого общее их учению резкое, грубоотрицательное его отношение к Церкви православной; ведь в этом сходятся и примиряются все многочисленные враги её, как бы ни были противоположны друг другу их религиозные учения. Но с течением времени это увлечение по вопросам религиозной догмы сектантов, твердо покоящихся на букве Евангелия, проходило: более благоразумные из них не могли не заметить, куда их ведет лжеучение Толстого, не могли не понять, что оно отнимает у них Христа и вместо Него ставит самого Толстого с его антихристианским учением. Толстой теряет у многих штундистов своё обаяние.

Но, спрашивается, неужели лжеучение гр. Толстого, всевозможными путями так обильно распространявшееся среди русского народа вообще и сектантов в особенности, совершенно не оставило никаких следов в религиозном и социальном мировоззрении наших штундистов? В решении этого интересного для сектоведения вопроса необходимо прислушаться не только к голосам штундистов, часто высказывающих свои взгляды на те или иные вопросы веры и жизни, но и к мнению о Толстом и его учении объединяющего штундистов их печатного заграничного органа «Беседы», издававшегося сперва в Петербурге, потом в Стокгольме и, наконец, в Лондоне.

Многие из штундистов, можно сказать, огромное большинство, знакомые с религиозным мировоззрением Л. Толстого, готовы видеть в нём антихриста; его крайне-отрицательное учение далеко оттолкнуло от себя наших сектантов, в большинстве своём все-таки желающих основать своё учение и жизнь на св. Писании; вот почему религиозное учение гр. Толстого сектанты считают прямо «безумием» – и это не только рядовые члены штундизма, но и его представители. Сама «Беседа» неоднократно высказывала на своих страницах отсутствие всякой солидарности с Толстым, заявляя, что штундисты «не имеют с ним ничего общего». Вот почему и автор заграничной брошюры «Украинськи Баптисти» говорит: «Толстой и его учение вспоминаются постоянно (раз-у-раз) в «Беседе» и далеко не всегда с симпатией».

Правда, среди штундистов попадаются последователи Толстого, но массовые увлечения редки; при этом необходимо заметить, что раз проникает в сектантскую среду учение Толстого, то оно приводит неразвитых и слепых его последователей к самому крайнему атеизму, приводит прямо к религиозно-нравственному озверению человека; я уверен, что, если бы граф встретил указанные плоды своего лжеучения, он сам содрогнулся при виде духовно искалеченных им меньших братьев.

Итак относительно религиозных идей гр. Толстого можно утверждать, что пропаганда их среди штундистов особенного успеха не имела. Но нельзя то же самое сказать относительно социально-коммунистического его учения, которое, пришлось как нельзя более по вкусу разнузданного мужика – штундиста. На основании личного широкого опыта и знакомства с внутреннею жизнью штундизма я прихожу к тому несомненному убеждению, что с каждым годом увеличивающееся среди них развитие социально-коммунистических идей более всего обязано проникновением в сектантскую среду социального учения Толстого: учение о непротивлении злу и вытекающие из этого учения отрицания войны, присяги, уплаты податей и проч., всё это навеяно сектантам более всего учением гр. Толстого. На это есть некоторые указания и в цитированной нами львовской брошюре «Украинськи Баптисти», где автор её говорит между прочим следующее о направлении «Беседы»: «Главное влияние (толстовства на штундизм) все-таки то, что, «непротивление злу» берет пока что перевес над другими догматами в «Беседе»».

Действительно, если религиозное учение Л. Толстого не имело успеха среди штундистов, то зато социально-коммунистические его идеи привились к ним очень скоро и прочно; чем дальше, тем они более развиваются, угрожая штундизму со временем выродиться из секты религиозной в социально-политическую. Индифферентные к вопросам веры современные штундисты ни о чём не беседуют теперь так охотно, как о неравенстве имуществ и состояний, о незаконности податей и переделе земли, о всенародном избрании лиц начальствующих и даже высшей правительственной власти. Прежде подобные явления среди штундистов были гораздо реже, теперь же, под влиянием, без сомнения, больше всего учения Толстого, они повторяются всё чаще и чаще, наводя всех близко знакомых с внутреннею жизнью штундизма на грустные думы о его будущем.

Вот в чём выразилось влияние учения гр. Толстого на последователей штундизма; с результатами этого влияния придется в будущем иметь дело не одной Церкви, но и государственной власти, которая при выработке мероприятий относительно штундизма не должна забывать причинившее ей немало забот антигосударственное движение духоборцев, тоже вызванное влиянием на них социального учения Толстого. На смену эпопеи духоборческой легко может явиться штундистская эпопея…

М. Кальнев

Около конца XVII века как в лютеранской, так и в реформатской церквах в Германии возникло движение, названное пиэтизмом, поставившее себе целью сердечное благочестие и деятельное христианство в противоположность окаменевшей церковности. В центре этого движения в лютеранстве стоят Шпенер (ум. 1705 г.) и А. Г. Франке (ум. 1727 г.), в реформатстве – Жан-де-Лабади (Jean de Labadie, ум. 1674 г.) и Теодор Ундерейк (Undereuk, ум. 1693 г.).

Реформатский пиэтизм старее лютеранского. Известно, что реформатская Церковь издавна удержала за мирянами право участия в совершении богослужения. Благодаря тем продолжительным и кровавым преследованиям, которым подвергались реформаты, у них всё более и более исчезало различие между духовенством и мирянами: при общей нужде все сознавали себя братьями. Часто не доставало проповедников с богословским образованием. В таких случаях реформаты пользовались услугами какого-нибудь вдохновенного мирянина. Задолго до «collegia pietatis» Шпенера на нижнем Рейне и в смежных Нидерландах мы находим частные назидательные собрания. Упомянутый Лабади, родившийся в Бурге (Bourg) в юж. Франции в 1610 г., даровитый и пламенный католический проповедник, собиравший с 1664 г. своих прихожан на особые молитвенные собрания, перешедший в 1650 г. в реформатскую Церковь, с большою решительностью действовал в целях распространения пиэтистического благочестия в Германии. Вместе с ним действовал Ундерейк, пастор в Мюльгейме (Рур, Кассель и Бремен). Были и другие единомышленники, как, например, Иодок фон Лодейштейн (Jodocus von Lodeistein, 1620–77), проповедник в Утрехте и автор распространенной Готф. Арнольдом прекрасной песни: «Heiliger Jesu, Heiligunsquelle» (Св. Иисус, Источник освящения), а также благочестивый стихотворец Иоахим Неандер, проповедник в Бремене (1680). В 1674–79 гг. Неандер был ректором в Дюссельдорфе, где он, вопреки запрещению тамошней пресвитерии, учредил религиозные собрания и удалился от церкви и Евхаристии. Пресвитерия отрешила его от должности, так как такой род собраний угрожал умножением и без того уже многочисленных враждебных Церкви лабадистов. Неандер отказался от своей должности, и был возвращен на ректорскую должность. Вместе с Неандером должен быть упомянут Фр. Ад. Лампе (Lampe), пастор в Вэзе (Weeze), Дуйсбурге и Бремене и профессор утрехтский (ум. 1729 г.). Но преимущественно пред прочими имя поборника вне церковных «часов благоговения» (Andachtssunde) заслужил благочестивый мистик и замечательный стихотворец Г. Терштэген (Tersteegen, ум. 1769 г.). К Церкви он относился равнодушно, даже недоверчиво и явно удалялся от общественного богослужения и св. Евхаристии. Его влияние было особенно сильно в южной Германии. Благодаря этим и подобным деятелям, в реформатской Церкви и до настоящего времени продолжает существовать наклонность к церковному сепаратизму. Преимущественные же заслуги в этом отношении принадлежат лютеранскому пиэтизму, главных деятелей которого мы уже назвали. Филип Яков Шпенер из Раапольтсвейлера в Эльзасе, родился 13 января 1635 г. Он был сын графского управителя (гофмейстера). В 1666–86 г. он был сеньором духовенства во Франкфурте на Майне, затем главным придворным проповедником (Oberhofprediger) в Дрездене, откуда в 1691 г. был удален за свою решительную строгость по отношению к пастве, после чего был пробстом при Церкви св. Николая в Берлине, где и умер 5 февр. 1705 г. Итак, хотя Шпенер всем сердцем был предать своей Церкви, однако он был убежден, что она при своём правоверии закопала свои дарования, и потому имеется настоятельная необходимость в реформации, в смысле действительного благочестия членов в Церкви. Сам он сделал значительный шаг к осуществлению этой реформации – именно изданием своего сочинения «Pia desideria» и учреждением частных религиозных собраний для оживления христианского благочестия. Эти собрания или «collegia pietatis», состоявшие сначала из бесед о назидательных сочинениях, а с 1675 г. – о св. Писании, – начались в 1670 г. в доме самого Шпенера. Они нашли подражателей и имели следствием то, что противники начали говорить об основании новой религии, о лабадистском сепаратизме и квакерском мечтательстве в самой Церкви, и участники этих collegia pietatis были названы новым сектантским именем «Пиетистов», т. е. – святош-ханжей. Впоследствии же пиэтисты присвоили себе это имя, данное в насмешку, в качестве почетного, что и высказано в одной их песне: «Was ist ein Pietist? der Gottes Wort studiert und nach demselben auch ein heilig Leben führt». (Что такое пиэтист? тот, кто изучает Божие слово и ведет по нему святую жизнь). В 1675 г. Шпенер написал своё, хотя и малое, но глубоко прочувствованное сочинение: «Pia desideria», или сердечное желание богоугодного исправления истинной евангелической Церкви, вместе с направленными туда (к этой цели) христианскими предложениями, сначала – как вступление к книге проповедей Арндта, а в 1673 г. отдельно напечатанное на латинском языке. Это сочинение было толчком к сильному движению. Начиная словами пр. Иеремии: «О, как много вод на главе моей», – автор выставляет бедственное положение Церкви и указывает шесть целительных средств к её исправлению: 1) Усиленное распространение слова Божия и частных собраний, в целях основательного изучения св. Писания. При этом он указывает, как было бы полезно, если бы на этих собраниях вместе с общественным богослужением имел место взаимный обмен мыслей о религиозных предметах. 2) Установление всеобщего священства (1Пет.2:9), участие мирян в проповеди для назидания других. По его мнению, должны быть основаны «небольшие церкви в Церкви» (Kirchlein in der Kirche), которые не стояли бы, как противоположные по отношению к Церкви, но были бы закваской для остальной массы в целях возбуждения к новой жизни всех членов посредством научения и увещания. 3) Распространение той истины, что одного знания в христианстве недостаточно, необходимы и дела. 4) Правильное обращение с заблуждающимися и неверующими, и не только убеждение, но и исправление противника. 5) Изучение богословия, имеющее на первых порах своим предметом благочестивую жизнь. 6) Другой род проповеди, причем должна быть указана важность внутреннего христианства и его обнаружения в добрых плодах. – Что касается таинств, то Шпенер каждому христианину дает право их отправления, особенно при нуждах в крещении. Относительно же Евхаристии он советует воздерживаться от этого обычая, так как, при отсутствии проповедника, нуждающийся в утешении может удовольствоваться верою. Во всем Шпенер был и оставался преданным Церкви. Он прямо предостерегал от обособления от Церкви, которое он считал преступным, но он не мог предотвратить его, – страшные призраки поднимались над его головой. Под его влиянием, приват-доцент Абг. Гер. Франке (Francke), Поль Антон (Paul Anton) и Иог. Касп. Шаде (Ioh. Kasp. Schade) основали в 1686 г. в Лейпциге так называемую «collegia philobiblica» в целях назидательного изъяснения св. Писания. Но на них было наложено запрещение, и три друга, направление которых было обозначено, как пиэтизм, или лицемерное благочестие, должны были покинуть Лейпциг, чем было положено начало продолжительным пиэтистическим спорам. И чем более пиэтизм – произнесение молитв, открытое исповедание грехов и другие благочестивые упражнения – принимал характер догмы, тем более он терял первоначальную красоту и сердечность, так что Цинцендорф мог с правом сказать:

В Вюртемберге благочестивое направление уже на первых порах нашло готовую почву, когда Шпенер находился в доверчивых отношениях с тамошнею Церковью. Когда в 1717 г. Франке предпринял путешествие по стране, он везде был приветствуем подобно триумфатору, и герцог доставил господину профессору и его обществу содержание и подводы от одной границы до другой. При таких обстоятельствах неудивительно, что пиэтизм распространился здесь быстро; в городах и деревнях учреждались собрания, и милостивый закон 1743 г. не положил никаких препятствий на пути пиэтизма. В настоящее время Вюртембергские пиэтисты делятся на три главных класса: на старых пиэтистов, Михелианцев (Michelianer) и Прегицерианцев (Pregizerianer). Первая группа весьма многочисленна; её учение – церковное, она принимает участие в общественном богослужении и вместе с тем имеет свои особые собрания. Михелианцы, последователи Михаила Гана (Michael Hahn, ум. 1819 г.), отличаются пристрастием к святости, учат об общности имуществ, требуют покаянной борьбы и держат себя недружелюбно по отношению к Церкви. Прямую противоположность им во многих отношениях представляют собою Прегицерианцы, последователи: Гейтербахского пастора М. Прегицера (М. Pregizer, ум. 1824 г.); благодати крещения и оправданию они придают такую важность, что для достижения блаженства не считают нужным строгое стремление к святости и покаяние. Они приветствуют друг друга словом «мир», их настроение веселость, почему они и называются блаженными (hochselige). Как в Вюртемберге, так и во всей Германии пиэтизм скоро нашел себе последователей. Известно, что имя «пиэтист» в лютеранстве сделалось столь употребительным, что им обозначается всё, что является более, чем обыкновенным благочестием и тем или иным образом относится равнодушно к Церкви. Это движение оказало большую услугу пришедшим из других государств сектантам, например, методистам и баптистам, благодаря пунктам соприкосновения с этими последними. – Укажем вкратце на отдельные отпрыски пиэтизма. Прежде всего должно упомянуть известную своим культом разврата Бутлярскую группу (Buttlarshe Rotte). Ева фон-Бутляр (Eva von Buttlar) родилась в 1670 г. в Эшвеге (Eschwege) в Гессене. Уже на 17 г. она вышла замуж за французского беглеца Везия (Wesias), гофмейстера и танцмейстера. Светская придворная дама, и в тоже время развратная женщина, она была в 1697 г. в Готе увлечена распространявшимся там пиэтистским движением и в качестве «Сестры во Христе» выступила на молитвенных собраниях. Благодаря этому она была удалена от двора, – после чего возвратилась на родину, где основала в разных местах собрания и имела такой успех, что в 1702 г. могла учредить в Аллендорфе, в Гессене, особое общество под именем «Христианско-филадельфического союза» («Christlich-philadelphische Sozietät»), которого она была руководительницей и центром. Это общество пришло к нелепой мысли, что брак греховен: чувственная похоть должна быть умерщвляема неестественным и беспорядочным духовно-плотским сожитием. Отсюда возник ужасный разврат, повторившийся в 1750 г. в Брюссельской и Гонедорфской сектах и около 1840 г. у муккернцев в Кенигсберге. Ева утверждала, что если благословляемый рукою священника брак есть «привилегированное распутство», то связь с нею, как святою, непричастна никакой греховной похоти и дает право на полную святость. Таким сатанинским рассуждением, отличаясь притом же привлекательною наружностью, – она очаровала всё своё общество, состоявшее из 30–40 человек, и с каждым мужчиною жила без зазрения совести в диком распутстве. Женский персонал общества искусным образом был лишаем способности чадородия посредством «раздавливания яичника», что, между прочим, не предотвращало внебрачных рождений. Изгнанный, спустя шесть недель из Аллендорфа, союз перешел в Виттгенштейншен. Здесь их безнравственная жизнь была узнана ближе, и главные члены были заключены в тюрьму в Лаасфе и обвинены в богохульстве, распутстве, нарушении супружеской верности и кровосмешении. Но заключенные напоили стражу и убежали. В Кельне они перешли в католичество, – в надежде освободиться от дальнейших преследований. Союз водворился в Люде (Lude) при Пирмонте, где снова ожил с прежними свойствами. Религиозное мечтательство дошло до безумия: Ева была названа «райскою дверью» («Die Thur zum Paradiese»), сошедшею с неба премудростью, или «Софией», и прямо почиталась, как «св. дух». Один из членов секты, по имени Виктор, был объявлен «богом-отцом», другой – Аппенфеллер – «богом-сыном», чтобы представить, таким образом, во плоти пришедшую божественную Троицу. Сектанты смотрели на своё общество, как на церковь святых, призванную овладеть всем миром. Но вскоре после появления их в Люде они были арестованы (22 Февр. 1706 г.) и заключены под стражу в замок Дрингенберг. Результатом назначенного над ними судебного следствия было то, что члены секты частью были приговорены к смертной казни, частью к наказанию розгами и пожизненному изгнанию. Ева со свойственной ей ловкостью, умела отделываться от всех вообще наказаний посредством бегства. Пред судом она объяснила, что пиэтизм лишил её разума. В продолжение года после этого она продолжала свою соблазнительную деятельность.

Совершенно подобным же путем шла в своей деятельности и Борделюмская группа (Bordelumsche Rotte), основанная кандидатом Бэром (Bär) в Борделюме около Фленсбурга в 1739 г. Эти святоши, при своём разврате, дошли до того, что отменили воскресенье, как день покоя, – так как, по их мнению, праведный не связан никаким законом. Подобное же имело место у Брюггельнцев в Бернском кантоне в 1748 г. Тоже самое у Сионитов в Эльберфельде и Ронсдорфе. Илия Эллер (Eller), сын земледельца из Ронсдорфа, женился на богатой вдове Болькгауз (Bolkhaus) из Эльберфельда, у которой он служил в качестве фабричного мастера. Эллер, будучи на 20 лет моложе 45-летней Болькгауз, уже давно находился в сношениях с пиэтистами, которых в Эльберфельде было много. Теперь же (в 1726 г.), сделавшись богатым человеком, он начал созывать в свой дом пиэтистов, в числе которых был пастор Шлейермахер, – дед знаменитого Фридриха Шлейермахера, – на совокупные молитвенные собрания с вином и чаем. Он всё более и более принимал вид святоши и его начали считать пророком. Между пиэтистами, которые собирались у него, находилась молодая и красивая дочь булочника Анна ван-Бухель, и так как вечерние собрания открывались и заключались поцелуем любви, то между Эллером и Анною незаметно возникли греховные отношения. Госпожа Эллер не могла более терпеть: она обозвала Анну лицемерною распутною девкою, укорила своего мужа в неверности и угрожала изгнать собрания из своего дома, так как, благодаря им, у ней расхищалось имущество и нарушался домашний мир. Естественно, что это не понравилось друзьям собрания. Они – во главе с Эллером – набросились на его жену, бранили и оскорбляли её, пока не довели до обморока, и заперли подобно пленнице. Бедная женщина, как только пришла в сознание, стала кричать и шуметь, но когда на её зов никто не поспешил для её освобождения, она громко начала проклинать в отчаянии самое себя, свою судьбу и сектантов. Эллер же объявил свою жену безумною, и Анна на вечернем собрании сказала, что Бог открыл ей, что старая Эллер одержима злым духом и скоро отправится к дьяволу, – чему все поверили. И действительно, спустя полгода несчастная умерла жертвою ежедневных оскорблений.

Вскоре после этого Эллер женился на Анне, которая среди её приверженцев почиталась пророчицей. Эллер пророчествовал, что, на основании Откр.3:1–8, Сардийская т. е. господствующая Церковь прекратит своё существование в 1729 г., чтобы уступить место истинной – Филадельфийской церкви. Здесь нужно заметить, что в тогдашнее время, именно, среди пиэтистов много говорили о «Филадельфии». Доктор Горх (Horch) в распространенной мистической Марбургской библии в 1712 г. (начало Филадельфийской Церкви), основываясь на Откр.11:4, относил к 1735 г.; он вычислял: 3½ умноженное на 360 лет (после разрушения Зап.-Римского государства) = 3½*360+475=1735. Другие мечтатели думали, что «жена, облеченная в солнце» (Откр.12:1), т. е. истинная Церковь, только в 1736 г. прекратит своё вдовство и сочетается с Агнцем. Такие же фантазии занимали Эллера вместе с Анной. Последняя объявила в собрании, что она и её муж происходят из рода Давидова и имеют от Бога поручение основать на земле Сионское царство. Поэтому, она получила имя «Матери Сиона» (Zionsmutter), Эллер же – «отца Сиона» (Zionsvater). Она пророчествовала, что от них родится спаситель, царь нового царства. – Мы зашли бы слишком далеко, если бы стали приводить здесь все «откровения» мечтательницы; они изложены в «Пастушеской Сумке» («Hirtentasche») – сочинении, сохраняемом приверженцами Эллера и Анны в качестве заповедной тайны. – Когда же, наконец, Анна на самом деле очутилась в ожидавшемся интересном положении, между верующими начались ликования: на виновницу радости сыпались подарки и льстивые речи, все старались приобрести расположение сподобившейся милости свыше – родить вторично спасителя. Но увы! вместо сына родилась дочь! Какое разочарование! Но Эллер не потерялся. – «Новое царство, – утешал он, – не может еще начаться, так как доверие к нему и к Матери Сиона со стороны собрания не утвердилось еще в достаточной степени; нужно твердо верить, что Писание исполнится». И вот, в 1733 г., Анна снова зачала и родила сына. Он был назван при крещении Вениамином – по Пс.67:28.

Мечтатели в высшей степени надеялись, что он исполнит то, что написано во Пс.2:19; – Эллер уверял, что он не отец дитяти, но что Бог родил его, по Евр. IX, – и ему верили. Не довольствуясь своими последователями в Эльберфельде, он посылал апостолов, которые должны были приобрести ему новых последователей как в остальной Германии, так и вне её. Но опять случилось неприятное событие: маленький Вениамин умер на первом году. Но отец постарался успокоить своих последователей словами Откр.12:5: «восхищено было дитя её к Богу и престолу Его» и послания к Евр.10:37: «ибо еще немного, очень немного, грядущий придет и не умедлит».

В 1737 г. Эллер переселился со своими последователями из Эльберфельда, – «Содома и Гоморры», – в Ронсдорф, и только теперь секта была узнана ближе. На новом месте скоро возникло 50 новых домов, на собранные капиталы был выстроен храм, в который был приглашен пастор Шлейермахер из Эльберфельда. Эллер был в одно и тоже время бюргмейстером и верховным епископом. Он распоряжался в «Новом Иерусалиме» по своему произволу. – При крещениях и свадьбах, которые совершались с его позволения, он любил устраивать роскошные и непристойные пирушки. Таковой разврат он считал за данное ему Евангелием преимущество и столь же мало греховным, как и связь Авраама с Агарью. Когда же после внезапной и загадочной смерти Анны (в 1744 г.), Эллер самого себя выдал за ожидаемого Спасителя, у пастора Шлейермахера, который до сих пор на все неимоверные измышления смотрел как на дело Божие, открылись наконец глаза. Он пытался отклонить сердца последователей от обольстителя, но, благодаря этому, должен был, для спасения своей жизни, убежать в Нидерланды. Его место заступил проповедник Руденгауз из Ратингена. Эллер умер 16 мая 1750 г.; пастор Вюльфинг, его верный сотоварищ в Ронсдорфе, проповедовал с кафедры, что Эллер, подобно Илии, взят на небо. С Эллером секта потеряла главную свою опору, и, когда впоследствии Ронсдорфское общество получило разумных и честных проповедников, следы ложного пророка со временем исчезли. Но воспоминание о нём и о Матери Сиона живо в нём еще до сих пор. Из приведенного рассказа видно, до какой степени низости можно дойти под покровом благочестия. Плотские грехи между сектантами – уже издавна не редкость. Чем более пиэтизм заботится о воздержании от чувственности, независимо от Евангелия, тем ближе лежит опасность нравственного падения. В примерах из ближайшего к нам времени нет недостатка. – Мы только бегло коснемся Молящихся Детей (die batenden Kinder) в Шлезвиге и Инспиратов (Inspirierten) – в Веттерау. Первые в возрасте от 4 до 14 лет собирались около 1707 г. в поле для усердного пения и молитвы. Собираясь сотнями, они составляли один круг, падали на колени и с воздетыми руками громко молились. Движение распространялось по всей стране. Напрасно ратовали против них с кафедр. Так как наказания только усиливали энтузиазм детей, то им уступлена была особая Церковь для их богослужения, после чего явление скоро прекратилось. Для пиэтистов это было небесным знамением, а для других привидением ада. Графский дом Заин-Виттгенштейн-Берлебург давал прибежище всем преследуемым религиозным мечтателям. Мы назовем имена только следующих лиц: Диппель (Dippel), Гауг, Марсай (Marsay), Эдельманн, Гохманн, Грубер и Рокк. Из этого кружка распространилась в народе вся масса сектантских сочинений, а главным образом так называемая Берлебургская Библия (1726–1742 гг.), сильно восстававшая против Церкви и духовенства. В 1714 г. пришли в Веттерау изгнанные из Галле, происшедшие от преследуемых во Франции реформатов, инспираты (Inspirierten), нашедшие для себя важное орудие в лице находившегося здесь Грубера, отставного пастора Вюртембергского и Рокка. Начали ревностно основываться молитвенные общества (Gebetsgemeinschaften), учреждаться великие вечери любви и, при помощи путешествующих братьев (ecclesia ambulatoria), проповедоваться чистые истины Евангелия, послышались жалобы на испорченную Церковь и её служителей, призывы к покаянию, обетам и к учреждению небольших инспиратских общин. В 1730 г. Цинцендорф присоединился к этим людям. Но первоначальное дружество скоро сменилось неприязнью: Цинцендорф объявил Рокка «лживым пророком», Рокк в свою очередь обругал Гернгутера новым «вавилонским кропателем» (Babelsflicker). В 1841 г. множество инспиратов переселилось в Америку, где они между своими последователями продолжали сеять свои мечтания, доходившие до общения имуществ.

Сущность пиэтизма, как вероучения, в общем состоит в следующем: в центре всей системы пиэтизма стоит вопрос о возрождении.

Возрождение происходит при помощи слова Божия, при помощи духовно-телесной покаянной борьбы и проистекающего отсюда проникновения божественною милостью (Gnadendurchbruch). Что оно (возрождение) действительно происходит, в этом сердце ясно уверяется очевидным обещанием Божиим. Отсюда – совершенно, как у методистов – стремление к моменту, когда душа достигает милости от Бога. Оправдание может достигаться только непорочным образом жизни, вера должна быть живою. Светские развлечения и удовольствия, – в роде танцев, театра, карточной игры, вместе со смехом, гуляньем, курением табаку и вообще так называемые adiaphora отвергаются, как греховные, препятствующие освящению. Возрожденный в этой жизни уже не причастен греху и может в совершенстве выполнить божественный закон. Если он нечаянно совершает грех, – то последний ему не вредит, так как его ежедневно очищает кровь Христова. Относительно Церкви и проповеднического сана пиэтизм учит что Церковь давно уже перестала питать верующих и заботиться о них, что общество верующих составляет Церковь, и частные молитвенные собрания служат лучшим выражением жизни Церкви. Проповедником может и должен быть тот, кто на себе самом испытал целительную силу Евангелия и, следовательно, возрожден. Пред страшным судом, который, вероятно, скоро наступит, произойдет значительное обращение в пиэтизм иудеев и язычников, причем начнется тысячелетнее господство пиэтистов.

То обстоятельство, что со времени своего возникновения пиэтизм стремится к так называемому живому христианству, имеет своё законное основание. К этому времени на западе вера сделалась исключительно делом памяти, покаяние свелось к формальной исповеди с преувеличенными надеждами на силу разрешительной молитвы. В Церкви господствовали бесконечные споры относительно истинного учения, занимаясь буквой Евангелия, забывая главное – христианский образ жизни. Народу, мало-помалу, наскучили состязания, которые нередко велись с кафедр. Он начал избегать общественного богослужения и впал в индифферентизм и нравственную распущенность. Послышались голоса, высказывавшиеся за необходимость оживления Церкви, и притом всё громче и настойчивее: Шпенер со своими pia desideria был не один, то было время pia desideria, время справедливых благочестивых желаний, но, – что обыкновенно бывает в подобных случаях – последователи Шпенера и Франке переступили отчасти первоначальные намерения, они заняли враждебное положение по отношению к Церкви и сделались, в конце концов, пионерами рационализма. Как они думали и думают о Церкви и духовенстве, – можно заключить из известного стихотворения пиэтистического происхождения:

А. Дородницын

Между различными сектами нашего Черниговского «Стародубья», существует безпоповский толк, совершенно несогласный с другими безпоповскими сектами, именуемый «Коликовщиной».

Основание «Коликовщине» положено в 1871 году в посаде Клинцах мещанином соседнего посада Ардони Иваном Григорьевичем Крюковым; название-же своё этот толк получил по имени первого принявшего учение Крюкова, мещанина п. Клинцов, некоего Ив. Ив. Немчинова, уличное прозвание которому было «Колик».

Принадлежа к секте беглопоповцев, Ив. Гр. Крюков усомнился в истинности и правильности своего упования. Для него, как он говорил, казалось странным, что беглопоповцы, зазирая православную Церковь и не подчиняясь её авторитету, все-таки не могут обойтись без спасительного её священства и принимают бегствующих от неё иереев; эти же не для спасения и освящения их идут к бегствующим, но как «раби непотребнии» и «татие». И вот он оставляет беглопоповщину и становится безпоповцем. Перейдя в безпоповщину, Крюков, однако, не пристал ни к одному из безпоповщинских толков, так как он никак не мог примириться с тем фактом, чтобы несвященные лица могли совершать такие действия, как крестить, принимать на покаяние и проч… О белокриницком же священстве он не хотел даже и слушать. Поэтому Крюков остановился лишь на отрицательной стороне учения безпоповцев, на мнении, что теперь духовно царствует антихрист, что благочестие пало, как в Греческой, так и в Русской Церквах, – в Греческой – со времени порабощения греков турками, а в Русской – со времени унии в Киевской Церкви и от лет Никона патриарха в Московской, и что теперь можно обходиться совершенно без таинств. И вновь приходящих в секту, по его мнению, не должно ни перекрещивать, ни венчать, ни принимать на покаяние, всем же вообще должно лишь довольствоваться одной общей молитвой; отверг он и всякое старейшинство у себя в секте. Первым, принявшим учение Крюкова, был его же собрат по беглопоповству, Ив. Ив. Немчинов – «Колик» и его два сына Семен и Иван. Усердно принялись Крюков с товарищами распространять своё учение; но проповедь их была пока тщетна. Все относились к ним с презрением и с нескрываемыми насмешками. Особенно доставалось Крюкову от безпоповцев других толков.

Видя неудачу в насаждении новой безпоповщины, Немчиновы первые поняли, что без материальной помощи проповедь их будет бесплодна. А так как свои средства их были ограничены, то и стали они подыскивать такого человека, который мог бы, с переходом к ним, дать новому учению материальную поддержку.

В это время проживал в Клинцах бездетный богатый старик некто Авдий Царапкин, принадлежавший к секте белокриницких. Имея хорошую торговлю и порядочное состояние, Царапкин отличался особенною благотворительностью. Ворота его дома приветливо были открыты неимущим. Всякий бедняк мог всегда найти у него и пищу, и одежду. И вот на этого-то старика раскольника и пал выбор Немчиновых. Крюков стал очень часто бывать у Авдия и скоро сладко-льстивыми словами своими успел склонить безграмотного старика к переходу в безпоповщину новой фабрикации. Но, чтобы удержать состояние Царапкина в своих руках, Крюков и К° стали напевать старику, что помогать лишь можно единомышленникам по вере, как и Христос сказал Хананеянке: «не добро отнять хлеб от чад и дати его псам»!! И вот в один день пришедшие за обычной помощью к Авдию были крайне удивлены, найдя ворота дома на запоре, а еще больше были поражены, когда узнали, что Авдий перешел в «Коликову веру», как народная молва успела уже окрестить убеждения Крюкова и К°. Крюков безвыходно стал находиться при старике Царапкине, услаждая его ядом своего лжеучения, а Немчинов получил свободный доступ к его капиталам, которыми и пользовался свободно, якобы на дела помощи и благотворительности своей собратии. К чести, однако, Крюкова надо отнести то, что он не воспользовался Царапкинским состоянием в свою пользу, как сделали Немчиновы, которые мало того, что бесконтрольно пользовались деньгами старика, но, чтобы не допустить перехода капиталов к дальним родственникам Авдия, Бог весть какими судьбами, успели достигнуть того, что старик Царапкин еще при жизни завещал всё своё состояние Немчиновым. Имея в руках деньги, «Коликовцы» успешнее повели дело. Сначала бездомные старики и старухи, соблазнясь щедрыми подачками из Авдиевских капиталов, приняли Коликову веру, а за ними и некоторые семейные. С этого времени и первенствующая роль от Крюкова переходит уже к Немчиновым, как лицам, которые дают материальную помощь собратьям по вере. В доме Немчиновых стали собираться «Коликовцы» на молитву, где служили: вечерню, часы и утреню, а также молебны. В виду того, что случаи перехода к их секте стали часты, потребовалось установить некоторый чин принятия. Вновь поступающий обязан был в течении 40 дней нести строгий пост со слезами и известным количеством – от 100 до 200 поклонов, затем дать клятвенное обещание в искренности перехода, в несообщении с еретиками, и даже с родными, которых он должен проклясть, как живых, так и умерших, и в строгом хранении интересов и тайн общества. Был предложен вскоре особый чин при крещении родившихся, именно: новорожденному отец нарекает имя восьмым днем и несет за него по силе 40 дней правила, но с сокрушением сердечным и «слезами». В основание таковому своему мудрованию, отвергшему даже трехкратное водное погружение, Крюков привел слова св. Иоанна Златоуста из толкового Евангелия на крещение Господне: «шестое крещение покаянием и слезами, яже воистину болезненно» (толк. Еванг., лист 474 и 475).

Так как в секте были уже и такие, которые желали вступить в брак, то и для них Крюков изобрел чин их брачного сопряжения. Опираясь на слова Большого Катехизиса: «брачущие сами себе тайну действуют» (Большой Кат. лист 392), «коликовцы», желающие вступить в брачное сожительство, сначала благословляются иконой от своих родителей, затем поют «каноны» Спасу Всемилостивому да Пречистой и святым. После сего жених громогласно читает, если, конечно, он грамотный, в противном случае читает сват, по Большому Катехизису «о шестой тайне, сиречь обраце законном». Когда же доходит до слов: «по сем брачущие сами себе тайну действуют, глаголюще», обращается к невесте и говорит ей словами Катехизиса: «аз тя посягаю в жену мою» и при этом дает ей кольцо своё, а невеста отвечает ему словами же Б. Катехизиса: «аз же тебя посягаю в мужа моего» и дает ему своё кольцо; и затем заканчивается чтение о шестой тайне (Б. Катехизис, лист 391). Если за неграмотного жениха читает кто из сектантов, то слов «аз тя посягаю»… не произносит, а произносит их сам жених и невеста. Каются «коликовцы», как большинство безпоповцев, пред образом и епитимью налагают сами себе, сообразно грехам, приводя для своего оправдания слова того же Б. Катехизиса: «сокрушение сердца или печаль душевная о гресех, имиже, к Богу прогневавше обращаемся и онех грехов лишаемся, хотящи исправитися». (Большой Катех., лист 389 обор.).

Над умершим читается псалтирь и поется канон за «единоумершего».

«Коликовцы», наконец, совершенно упразднили в своей секте всякое главенство. Ни отцов, ни уставщиков у них нет. Править службу, крестить, венчать, хоронить всякий имел право; и на общих молениях службу правят те из них, у кого грамота «острей».

Семь лет продолжалось внутреннее спокойствие «коликовщины». Но вот И. Г. Крюков остановился на 29 слове Никона Черниговца, у которого сказано: «что это (совершать службы церковные) достоит творити чтецам и певцам», а «Церковный чин поставляет чтеца и певца» (Ник. Черн. Лист 208 обор.) и усомнился в своей правоте. Свои сомнения Крюков предложил «собору», как громко стали они называть свои сборища. «Собор» выслушал все доводы Крюкова и, по его же предложению, постановил прекратить служение вечерни, утрени и часов, а довольствоваться лишь келейной молитвой и псалмами. Таковое нововведение в секте больше всех пришлось по вкусу самим Немчиновым. Занятие их (они резники скота и торговцы мясом) требовали того, чтобы они в праздники присутствовали не на общих молениях, а на торгу.

Но насколько это постановление давало свободу Немчиновым для торговых целей, настолько оно не удовлетворяло душевных потребностей остальных сектантов. Согласившиеся оставить общие моления стали скучать без службы, домашняя же – всех не удовлетворяла. Послышались жалобы на Крюкова, который уже и сам стал сознавать, что без службы скучно и, наконец, предложил делать по-старому. Немчиновы-же в силу-ли личных интересов, или лишь отстаивая своё самолюбие, не соглашались с Крюковым, за которого было большинство. Произошли жаркие споры. Крюков уже от писания стал доказывать, что служба нужна, ибо и спастись невозможно без неё. Но на стороне Немчиновых был капитал, и мнение их восторжествовало. Дабы же прекратить возникшие споры, Немчиновы не стали пускать Крюкова на «соборы» и заявили, что он может часто менять свои убеждения и всё доказывать от Божественного «писания», а потому-де не стоит уже принимать его в общение, дабы он не смущал «верных». Но Крюков не унимался, силою врывался и доказывал своё мнение; тогда уж все сектанты, под влиянием Немчиновых, навсегда изгнали его из своей среды. А чтобы окончательно утвердить отстоянное мнение, Немчиновы собрали «большой собор», т. е. всех сектантов, и соборне, опираясь на 6-е правило гангрского собора (!?), постановили: «а еще кто будет молиться по часовнику и часослову, да будет проклят». После такого постановления уже и сам Крюков не пожелал иметь общения с «Коликовцами»!! А чтобы народ не волновался из-за общей службы, Немчиновы допустили служить иногда «канон». В праздничные же дни постановили собираться для поучения в слове Божием. Эти собрания стали происходить таким образом. Когда все сектанты соберутся, «кладется начал» и все рассаживаются по лавкам, один из более грамотных сектантов раскрывает книгу или Ефрема Сирина об антихристе, или из Соборника, или житие пустынного отца, т. е. более или менее для себя подходящее, и читает собравшимся, поясняя читаемое своими собственными комментариями.

Отделившись от «Коликовцев», Крюков не порвал однако связи с ними. Он принялся писать им увещательные писания, но на все его доводы «Коликовцы» глухи и вербуют всё больше и больше своих последователей; они назначили премию за переход в «Коликовщину» в размере 25–30 рублей, благо одна из Николаевских купчих перешла к ним и обеспечила солидным капиталом. Теперь во главе «Коликовщины» стали еще новые заправилы – Карташевы и Третьяковы и уже с помощью Николаевского капитала вербуют своих последователей. Отверженный же всеми И. Г. Крюков не пожелал пристать ни к одному толку и на вопрос: «Ну, как же вы теперь, Иван Григорьевич, спасаетесь?», отвечает: – «Я, говорит, теперь как Ной праведный после потопа, ищу истину и правую Церковь; найду её и пойду».

Интересно видеть этого Ноя праведного, когда он ведет беседу: раскольники всех толков нападают на него и какими-какими именами они не называют его, особенно белокриницкие, которым он сильнейший враг. К Церкви же православной он относится хорошо и всегда о ней беседует охотно. Немчиновы же, – ревностные не по разуму, дерзкие и грубые, – они, как лютые волки, изрыгают хулы и брань на св. Церковь, таинства и её служителей. Впрочем, один из Немчиновых – Семен понес достойную кару; за дерзкую хулу на св. Церковь, по приговору окружного суда, послан в Сибирь.

В настоящее время секта «коликовцев» имеет в Клинцах до 200 последователей и пустила свои зловредные корни и по другим посадам²⁹⁶ и даже в другие губернии. Молитвенного дома она не имеет, а по-прежнему собирается в доме Немчиновых.

Псаломщик-учитель Иван Чередников

Граф Лев Николаевич!

Известный вам, бывший студент Московского университета и горячий последователь вашего учения, Михаил Аркадиевич Сопоцько просил меня переслать вам давно составленную им, а ныне пересмотренную и переделанную мною книжку «Плоды учения гр. Л.Н. Толстого». Исполняя его желание, я со своей стороны просил бы вас, граф, не бросать её, не прочитавши. Книжка дышит искренностью и представляет, к счастью и радости верующего христианина, не единственный пример обращения от полнейшего неверия к самой искренней вере. Современное неверие, полнейшее отрицание христианства обыкновенно представляется болезнью неизлечимою, грехом, для которого невозможно раскаяние, который потому и должно отнести к тем грехам против Духа Святого, о которых читаем мы в Евангелии. Но вот, Слава Богу, и хулящих Духа Святого сам Дух Св. не лишает своей благодати, лишь только душа хулителя хоть немного дрогнет в сторону раскаяния. Так именно и случилось с Михаилом Аркадиевичем, так случается и не с ним одним. М. А. натура цельная, искренняя, которая неспособна двоиться или оглядываться назад, не любит лицемерить, рисоваться, останавливаться на полдороге. Раньше он был увлечен вашим учением, – и не теоретически, не на словах, а всею убежденною душою, всею жизнью, и был «толстовцем» больше, чем вы сам, Л.Н. Толстой. Возвратившись в христианство (несомненно, по особому сверхъестественному действию Св. Духа), он и тут не остановился на полдороге: Дух Св. влечет его к христианскому аскетизму. Что будет далее, – одному Богу известно. Но во всяком случае вы ошибетесь, если назовете теперешнее его состояние увлечением, которое так же может пройти, как прошло его прежнее отрицательное, толстовское настроение. Я не буду говорить о силе благодати Духа Св., под влиянием которой он находится теперь. Сверхъестественному вы не поверите. Так вот вам естественное: он испытал теперь и то и другое, – и полное отрицание веры до грубейшего материализма, и полное проникновение верою до самоотречения, Христа ради славного аскетизма; после испытания первого он выбрал последнее, – выбор был вполне свободный, сознательный, – возвращение опять к отрицанию невозможно. –Ах, если бы и вашего сердца коснулась благодать Духа Св. «поне на старость». Что мудреного? Милость Божия к человеку велика и неисповедима. Об вас, чтобы Господь призвал вас к раскаянию, к истинной православной вере, я знаю, многие молят Господа, М. А. тоже молится. Молюсь и я, – не хочу скрывать. Вы когда-то, лет 15 или 20 назад, послушались меня – прочитали Догматическое Богословие Макария и Филарета. Но вместо того, чтобы научиться и убедиться в православной вере христианской, почувствовали в себе потребность написать критику, опровержение на православное богословие (как жаль, что вы не сообщили мне тогда своего произведения, которое появлением своим обязано было отчасти мне. Я бы не оставил без ответа вашей «критики»). Тогда я еще не знал вас; из вашего двукратного собеседования со мною в моём доме, кое о чём я догадывался, но это было далеко не то, чем вы оказали себя позднее и особенно в последнее время. Вы тогда интересовались русскими аскетами, выражали намерение изучать их жизнь, приглашали даже меня издавать вместе с вами для народа сказания о них. Скорблю, что тогда я не знал, да и вы, кажется, не знали о преосвященном Феофане. Вот с кем вам следовало-бы тогда побеседовать, (а не с митрополитом М.). А вот и теперь как хорошо бы вам побеседовать с о. Иоанном Кронштадтским. Может быть его сильное, благодатное слово благотворно подействовало бы на вас. Я слышал, вы болеете, и от того, конечно, не можете побывать у о. Иоанна. Скажите, я написал бы ему, и он, может быть, сам к вам приехал бы. Вероятно, вы, не смотря на старость, всё же обращаетесь к врачам, чтобы полечили вашу болезнь. Не может быть, чтобы, не, смотря на застарелость ваших убеждений, вы не чувствовали болезненного состояния вашей души, безотрадности этих убеждений, страха загробной участи. Как хотите, но в вашем теперешнем, положении, если бы не мешали гордость и упорство, следовало бы обратиться к такому духовному врачу, как о. Иоанн. Не думаю чтобы вы, польщенные вниманием к вам чуть не всего образованного мира, устыдились пред этим миром своего поступка: что, мол, скажет весь свет, – Лев Толстой позвал к себе о. Иоанна Кронштадтского…

Прежде чем кончить письмо, позвольте напомнить еще одно обстоятельство. Вспомнилось мне то время, когда вы охотно беседовали с покойным преосвященным Никандром, просили у него посвящения в стихарь и разрешения говорить поучения с церковного амвона. Преосвященный не решился удовлетворить ваше (конечно, не шуточное) желание, может быть, чуя недобрые зачатки в ваших убеждениях. После, когда стали ясно обнаруживаться ваши недобрые убеждения, покойный ужасно скорбел о том, что вы умрете, не раскаявшись, и что ему пришлось бы не разрешить похоронить вас по-христиански (он даже выражал желание умереть раньше вас; Бог исполнил его желание). Моё напоминание не отразится ли в душе вашей скорбными воспоминаниями об этой в высшей степени симпатичной личности… Когда я только что хотел закончить это письмо, пришло газетное сообщение о всенародном объявлении от Свят. Синода об отлучении вас от святой христианской Церкви. Страшно это, но это неизбежно. Это является удовлетворением общего, всенародного, никем не скрываемого желания. Давно уже слышится в обществе и даже в народе: что смотрит Правительство, как эта терпит и молчит Синод? Некоторые пока успокаивались на том, что всё ваше антихристианское и антиправительственное учение подходит под все анафемы недели православия. Но не трогательно ли то, что как в неделю православия, так и в синодальной грамоте всё оканчивается молитвою об обращении и раскаянии анафематствуемых, доколе они живы. Не того же ли ждет Сам Господь Бог, дарующий вам долголетнюю жизнь, длящий вашу жизнь, не смотря на смертельные ваши болезни?

Граф! Неужели вы твердо и ясно убеждены, что там ничего не будет? Нет, в этом никто не может быть убежден и этого никто не может доказать. Вы скажете, что и доказать никто не может, что там будет суд, и так далее. Ну, и остановитесь на том пока, что ни того, ни другого доказать нельзя. Но ведь что-нибудь одно должно случиться: или ничего, или всё. А что, если всё – и суд, и мука вечная? Можно ли оставаться бессмысленно равнодушным перед этим последним вопросом? – Граф! отбросьте вашу сатанинскую гордость («гордость всяку отложше и удобь-обстоятельный грех»), что-то в роде мании величия. Знаете ли? Ваше теперешнее (сомнительное, впрочем) величие тотчас после вашей смерти покроется позором, а потом вскоре совершенным забвением, и разве только историческим воспоминанием, какое заслужил себе Арий и подобные еретики, да еще церковным напоминанием в неделю православия, да и то без воспоминания имени вашего. Но действительным величием покрылось бы ваше имя за одно ваше подобно Савлову раскаяние, за публичное ваше осуждение всех ваших богоборных и противонациональных и противоправительственных сочинений. По этим сочинениям вы хуже разбойника (читайте басню Крылова). Но вы сделаете много добра всему русскому народу, а, может быть, и всему свету, если окончите свою жизнь так же, как окончил свою разбойник, распятый вместе со Спасителем нашим на кресте.

Граф! Много я вам наговорил такого, что, может быт, неприятно для вас. Но в моём доброжелательстве к вам прошу не сомневаться. А еще просил бы я вас об одном, не прошу вас отвечать подробно на моё письмо, но прошу написать мне два-три слова о том, что вы прочитали моё письмо.

Протоиерей Александр Иванов

Мой адрес: Тула. Протоиерею Александру Никаноровичу Иванову.

Милостивейшая Государыня, графиня Софья Андреевна!

Сегодня²⁹⁷ в вагоне железной дороги один мальчик-гимназист любезно предложил мне прочитать копию с письма вашего К. П. Победоносцеву, по поводу отлучения вашего мужа от общения с православною Церковью. Если письмо, адресованное на имя г. Обер-Прокурора Св. Синода в копии свободно ходит по рукам, то ясно, что оно – открытое письмо, и на него вправе каждый читатель откликнуться. Позвольте же и мне, как одному из таких читателей, высказать откровенно то, что думаю я – и. надеюсь – не один, а все мы, православные русские люди, верные заветам своей матери Церкви.

Простите, графиня, что письмо ваше производит первое же впечатление очень невыгодное. Видно, что вы писали его под живым впечатлением прочитанного в газетах определения Св. Синода и не имели времени лучше обдумать то, что пишете. Иначе вы были бы осторожнее. Вы пишете:

«К. П-ч, вы не могли, конечно, думать, что, прочитав сегодня в газетах жестокое распоряжение Синода с подписями пастырей Церкви об отлучении мужа моего графа Л.Н. Толстого, я останусь вполне к этому равнодушна. Горестному негодованию моему нет пределов»…

Но позвольте, графиня: что такое случилось? Разве вы до сегодня, до дня этого опубликования синодального определения, вовсе не знали, чему учит, что пишет и печатает заграницей ваш супруг? Ведь он ниспровергает все догматы православной Церкви, ругается над самыми священными предметами веры православной, ужасно кощунствует над святейшим таинством Божественного Причащения, не говоря уже о других святынях, – прямо говорит, что после земной жизни его ничто не ожидает, кроме уничтожения, следовательно отвергает будущую жизнь, что всякая вера есть глупость, а в вере православной одно лицемерие, корысть попов и слабоумие тех, кто им верит, что вера православная есть ложь и обман, что Церкви никакой нет, и все верующие глупцы. Ужели вы, графиня, ничего этого не знали, не читали и не подозревали? Скажите же, положа руку на сердце: что осталось после всего этого общего между вашим мужем и православною Церковью? Не отлучил ли он сам себя раньше всякого отлучения от Церкви? Почему же он может всячески поносить Церковь, издеваться над нею и её святынями, кощунствовать, оскорблять совесть верующих и смущать их своим лжеучением, а Церковь, в лице своих архипастырей, которые обязаны охранять своё стадо от волков, не может сказать спокойно своим верным чадам: берегитесь Толстого, он сам себя отлучил от Церкви, он её поносит, он богохульствует и страшно грешит пред Богом грехом хулы на Духа Святого. Полагаем, что ни вы, ни сам граф, супруг ваш, не согласились бы признать за ним такое исключительное право на всякое отрицание, на поношение Церкви, лишив права поносимую им Церковь сказать просто своим чадам: он вышел из послушания мне, не слушайте его… Ведь это значило бы признать графа безгрешнее самого папы римского. Итак, скоро ли, долго ли, надобно было ожидать. что православная Церковь подаст наконец голос по поводу тех хулений, какие распространяет о ней граф Толстой. Это её право, её святая обязанность. Если это кажется для вас неожиданным, то приходится только удивляться вашей недальновидности. И негодовать на то, что Церковь спокойно, в духе любви, сделала предостережение своим чадам от заблуждений, какие распространяет ваш муж, что она открыто объявила. пред целым светом, что он прервал с нею всякое общение, что поэтому и она не считает его своим членом, что она приглашает всех верующих даже к молитве, чтобы Господь вразумил вашего мужа – негодовать на это… простите: по меньшей мере непонятно…

«И не с точки зрения того, пишете вы дальше, что от этого погибает духовно мой муж. Это не дело людей, а дело Божие»…

Что погибает человек – это не дело Божие, а дело сатаны, графиня. Бог не хочет даже смерти грешника, не только его погибели. Не хочет Он погибели и вашего мужа, но помните: Бог никого и насильно не спасает. Аще не покаетеся, вси погибнете, гласит Его святая правда.

Но простите, графиня, один вопрос: как вы веруете? Веруете ли во всей полноте Святому Евангелию и всему, что заключено в слове Божием? Ведь если вы держитесь на священное Писание тех воззрений, какие проповедует ваш муж, то бесполезно и говорить с вами на этой почве. Но тогда – о какой же «духовной погибели» вы говорите? Ведь «дух» может не погибнуть только в «жизни будущего века», в которую мы веруем, а ваш муж не верует: так или иначе, но, по его воззрению, дух исчезает в момент смерти как пар, как дым, – воззрение не новое: его держались безбожники еще во времена Царя Соломона.

«С религиозной точки зрения той Церкви, пишете вы, к которой я принадлежу и от которой никогда не отступлю, которая создана Христом для благословения именем Божиим всех значительнейших моментов человеческой жизни: рождений, браков, смертей, горестей и радостей; которая громко должна провозглашать закон любви, всепрощения, любовь к врагам, к ненавидящим нас, молиться за всех»…

Простите, графиня, здесь остановлюсь. Несколько строк дальше вы говорите: «Для меня Церковь есть понятие отвлеченное». Как же это? Вы, значит, принадлежите к «отвлеченному понятию»? Каким же это образом «отвлеченное понятие» именем Божиим благословляет все важнейшие моменты человеческой жизни? Каким образом «отвлеченное понятие» «должно громко провозглашать закон любви, всепрощения, любви к врагам, ненавидящим нас, молиться за всех»? «Отвлеченное понятие» должно «молиться за всех»?!… Не отрицайтесь, графиня, это ведь ваши собственные слова. Вы говорите, что Церковь, к которой вы принадлежите, должна молиться за врагов, и вы же говорите, что для вас «Церковь есть отвлеченное понятие»… Видимо, вы спутались: для нас Церковь есть общество верующих, соединенных единством веры, таинств и священноначалия, или иерархии. Так, Церковь может молиться за врагов и приглашает в послании Св. Синода к молитве за вашего мужа. А «отвлеченное понятие», как угодно, не может молиться ни за кого…

«С этой точки зрения, говорите вы, для меня непостижимо распоряжение Синода».

Не распоряжение, графиня, а простое заявление Синода, что ваш муж перестал быть православным христианином.

«Оно вызовет, продолжаете вы, не сочувствие, а негодование в людях (каких это людях? православных или ни во что не верующих?) и большую любовь и сочувствие к Льву Николаевичу. Уже мы получаем (это в первый же день, как только вы прочитали послание и пишете тотчас это письмо? – Позвольте сомневаться) такие изъявления, и им не будет конца со всех сторон мира».

Всё это может быть. Может быть, что вам и будут присылать такие «изъявления» со всех концов мира. Мы живем в такой век, когда тайна беззакония деется, когда «отступление», предреченное апостолом Павлом, идет быстрыми шагами. Что мудреного, если все сии отступники выражают вам «сочувствие и любовь»? И особенно это понятно, если «сочувствие» идет со стороны наших полуобразованных интеллигентов, людей, давно оторвавшихся от Церкви, и еще более понятно, если от людей, живущих в «разных странах мира»: известно, что живущие в «разных странах мира» большею частью люди неправославные, для которых православная Церковь ничто… Ведь всё это представители мира, Христу враждебного, мира, который Христа ненавидит (Ин.15:18).

Дальше вы пишете: «Не могу не упомянуть еще о том горе, испытанном мною от той бессмыслицы, о которой я слышала раньше, а именно – о секретном распоряжении Синода священникам не отпевать в церкви Льва Николаевича в случае его смерти. Кого хотят наказать? Умершего, не чувствующего уже ничего человека, или окружающих его верующих, близких ему людей? Если распоряжение Синода угроза, то кому и чему?»

Но позвольте, графиня: душа-то умершего будет что-нибудь чувствовать и сознавать, или нет? О ней-то вы забыли или, как сам супруг ваш, не верите в загробную жизнь? Но тогда о чём же вы хлопочете? О чём беспокоитесь?

Ведь если дух вашего супруга исчезнет вместе с последним его дыханием, и там, за гробом, ничего не будет, то какой же смысл будет иметь молитва о нём? Вот это и будет с вашей точки зрения полная «бессмыслица». Ведь если говорить о молитве за умершего, то можно говорить только с нашей, а не с вашей точки зрения. С нашей точки зрения это, конечно, угроза, и угроза страшная: душа отшедшего сама себе помочь не может, и если есть какая надежда на спасение, то надежда на молитвы Церкви. Но сии молитвы помогают только той душе, которая веровала в сей жизни в силу сих молитв, а ваш муж не верует: для него они бесполезны. Да и желает ли он их? Нет сомнения, что не желает, а в таком случае надгробное пение над вашим мужем было бы с его точки зрения насилием, а с нашей – кощунством…

«Неужели вы думаете, пишете вы, если я захочу отпевать моего мужа после его смерти и молиться за него в церкви, я не найду или такого порядочного священника, который бы не побоялся людей пред настоящим Богом любви (ведайте, графиня: никакой, «порядочный» священник не послушался бы вас больше, чем Христа, Который сказал апостолам и всем Его, преемникам: слушаяй вас мене слушает, и отметаяйся вас Мене отметается (Лк.10:16), или непорядочного, которого я купила бы большими деньгами для этой цели?»

И не стыдно вам, графиня, говорить это?… Ужели вы могли бы верить искренно такой «купленной» молитве?…

«Но этого мне не нужно, говорите вы. Для меня Церковь есть понятие отвлеченное и служителями её (отвлеченного-то понятия?) я признаю только тех, кто истинно понимает значение Церкви (понятия отвлеченного?) Если же признать Церковью людей, дерзающих разрушать своею злобою высший закон любви Христа»…

Остановитесь, графиня. Во-первых, помните, если когда-нибудь вы учили наш катехизис, что Церковь не есть только люди, но собрание верующих во Христа, соединенных единством веры, таинствами и иерархией, а, во-вторых, что за странные понятия! Эти люди, о которых вы говорите, то есть члены нашего Святейшего Синода, приглашают молиться за вашего мужа; ну какая же тут злоба? Ведь, наконец, надо же вам и совести послушать!…

«То давно бы все мы, истинно верующие (так ли, графиня: истинно ли вы веруете?), посещающие церковь (давно ли вы были в церкви?), ушли от неё. И виноваты в грешных отступлениях от церкви не заблудившиеся люди, а те, которые гордо признали себя во главе её».

Всякий православный хорошо знает, что это ложь и клевета на наших пастырей и архипастырей. Всякий знает, что они, избранные законным образом на своё служение, восприемлют от Духа Святого благодатную власть вязать и решить в таинстве священства. Конечно, для вашего мужа, а если вы с ним согласны, то и для вас, нет такого таинства, но для нас, православных, оно есть, и наши пастыри и архипастыри не самолично, не гордо, как вы выражаетесь, взяли на себя тяжелое бремя архипастырского служения, а за святое послушание.

«…и вместо любви и смирения и всепрощения стали духовными палачами»…

Но позвольте: вы всё говорите о любви, смирении и всепрощении, а совсем забываете, что Бог любви есть вместе и Бог отмщений? Забываете, что на Страшном суде Своем речет Господь Иисус Христос таким хулителям, как ваш муж, если он не покается, идите от Мене, проклятии, во огонь вечный, уготованный диаволу и ангелом его? И Бог не все и всем прощает, а только кающимся.

«…стали палачами тех, кого скорее простит Бог, пишете вы, за их чистую, смиренную (ох – так ли? смиренную ли?) полную любви и помощи ближним жизнь, хотя и вне Церкви»…

Сомнительно, графиня, простит ли… По крайней мере, Христос Спаситель ясно говорит в Евангелии: «кто Церкви не слушает, тот пусть будет для тебя как язычник и мытарь… Слушающий вас (апостолов и их преемников) Мене слушает, и отметающийся вас Мене отметается». Стало быть, вне Церкви, вне послушания пастырям Церкви нет и общения со Христом, нет и спасения.

«…чем носящим бриллиантовые митры и звезды»…

Не хорошо, графиня, упрекать людей в том, в чём лично они нимало не повинны. Ведь эти митры и звезды, не современными пастырями измышлены и на себя навешаны, ведь это дар любви и уважения, принесенный их сану во времена давно минувшие, когда таких, как муж ваш, мыслителей не было… Да и не в митрах и звездах суть. Наши пастыри и без этого останутся преемниками апостолов, носителями ключей царства небесного…

«Но карающих и отлучающих от Церкви пастырей её»…

Нет надобности повторять: кто отлучил вашего мужа от Церкви: пастыри ли Церкви, или он сам? Пастыри только установили факт его самовольного отлучения от Церкви.

Вы заключаете своё письмо так: «отвергнуть мои слова лицемерными доводами легко, но глубокое понимание истины и настоящих намерений людей никого не обманет».

Графиня! Есть мера всему. Миллионы православных верующих глубоко оскорблены в своих чувствах вашим мужем. Их совесть, их нравственное чувство требовало, чтобы представители Церкви сказали, наконец, своё веское для них слово… Это слово, слава Богу, сказано. Верующее сердце вздохнуло свободно. Церковь более не считает своим членом человека, который доселе смущал совесть верующих. Сыны Церкви теперь могут спокойно сказать: мало ли было еретиков и в древние времена? Гр. Толстой – един от них. И ничего он нового не говорит, чего не говорили бы древние ересиархи. Он сочинил своё собственное евангелие, он не хочет знать Евангелия, Церковью от апостолов принятого, он на самих апостолов, например, на св. Павла, возводит обвинение, будто сей апостол, величайший из апостолов, исказил учение Христово… Поэтому он сам себя подвел под ту грозную анафему, которую можете прочитать в послании апостола Павла к Галатам, в первой главе. Подумайте, графиня, и о своём положении. Совершенно напрасно пытаетесь вы стать на почву христианских воззрений, защищая своего мужа. Он перестал быть христианином. Если вы с ним единомысленны, то и вы подлежите тому же осуждению. Да сохранит вас Бог от сего ужасного осуждения. Бог поругаем не бывает. Хула на Духа Святого, упорное сопротивление истине, грех против Церкви, которой Христос вручил Свою власть вязать и решить, не простится… Следуя заповеди Церкви, выраженной в послании нашего Святейшего Правительствующего Синода, мы молимся о вразумлении несчастного, обуреваемого духом гордыни, раба Льва, молимся и о вас, графиня, да просветит вас Господь, да познаете всю глубину той бездны, которая открыта пред вами, если вы разделяете ложные мудрования вашего супруга. Оставьте мечту, будто можно еще говорить о «христианстве» вашего супруга. Он перестал быть христианином. Если хотите остаться сами христианкой, то примите со смирением определение Синода и присоединитесь к нам в молитвах за вашего несчастного, хотя для всех нас дорогого, мужа…

Православный

Вскоре после нового года ввечеру зашел ко мне некто торговец тулупами и предложил сопровождать меня на сектантское собрание прыгунов, которое должно было состояться в с. Дешках, ночью. Я воспользовался этим предложением.

Часов в 11 ночи вместе с 2 сектантами мы пришли в избу одного крестьянина села Дешек, до которого ходьбы часа 1½ от Богуслава; я снял очки, чтобы не обращать на себя внимания; когда мы вошли, было несколько женщин и мужчин; горело «светло» (лампа), но, остерегаясь полиции, сектанты тщательно занавешивали окна. Между двумя присутствующими шел какой-то таинственный разговор о бывших видениях. Мало-помалу появлялись как-то, точно из-под земли, сектанты – как будто слетались какие-то ночные птицы: совы, филины, сычи, нетопыри. Я считаю это впечатление очень верным. Если св. Давид говорит: «бдех и бых, яко птица особящаяся на зде» или: «бых, яко нощный вран на нырищи», то вполне справедливо сравнить пробирающихся на недозволенные ночные сборища сектантов с ночными птицами. Наконец, столь же таинственно-бесшумно явился и главный вожак, который тотчас и начал «радение». Надо сказать, что каждый входивший целовался со всеми ранее пришедшими, поочередно обходя всех. Целовались и женщины с мужчинами. Я от целования с женщинами уклонился, а с сектантами мужчинами поцеловался, желая этим подчеркнуть перед сектантами неприличие и греховность целования с сестрами, чем могла возбуждаться нечистая похоть, о чем под конец собрания мною и было сказано сектантам без обиняков, в тоне обличения апостольского. Началось «радение» словами вожака, словами загадочными: «вы не смотрите на меня, на плоть мою, а на слова мои. Не смотрите на плоть: я не прост человек. Я страшен». Сразу было понятно, что взбалмошный стариченко корчил из себя живого бога, а все собравшиеся простецы верят в божественность старикашки. Это главное убеждение, которое у меня тотчас составилось уже вначале, когда этот вожак обходил, целуясь со всеми; мой спутник, торговец тулупами, уклонился от поцелуя с ним; уклонился, кажется, и я, но потом, когда вожак говорил о духовном значении братского целования, я встал и поцеловал вождя. Делал я это по особому побуждению: мне хотелось ощутить, нет ли чего особенного (страстного и греховного) в этих поцелуях; мои подозрения оправдались. Я знаю нескольких архиереев православных, которые имеют обычаем приветствовать христианским св. лобзанием посетителей, когда я сравнивал ощущения тех и этих поцелуев, то контраст был ясный; те поцелуи были братские, поцелуи смирения и любви Христовой, любви бесстрастной, ограждаемой внутреннею молитвою. Поцелуй вождя точно вонзился в мои губы, был какой-то горячечный, воспаленный, страстный, греховный. Одними этими поцелуями сердце может растлиться, поэтому я не советую братьям-миссионерам повторять мой опыт, разве только людям женатым и ради проверки моих ощущений, мне кажется, что поцелуи – это одно из средств втягивать в секту и погибель, ибо поцелуи с женщинами и девицами есть просто действие сладострастья, к которому столь склонна падшая душа человеческая.

Уже в самом начале «радения» другой старик (не вожак) стал издавать такие звуки, как будто кто его под бок шилом укалывал: вскрикнет глухо и вздохнет. Другой мой сосед тоже вздрагивал и бормотал. Вдруг я заметил на «грубе» (печке-лежанке) женщину, выделывавшую странные жесты и выверты руками, в роде всплескиваний и судорог. То водворялось вдруг молчание: чего-то ждали, как бы нашествия духа. Я внутренно творил усиленно и напряженно молитву Иисусову – прося Господа охранять мои ум и сердце от влиянии этого сатанинского сборища. Меня предупреждали, чтобы я страху не поддавался, ибо – мол – «бывают страхи». Но я знал силу и смысл изречения: «тамо убояшеся страха, идеже не бе страх», знал ободрительное действие Иисусовой молитвы, поэтому страх мною не владел. Я часто мысленно (духом) крестил над головой вожака. Он это, очевидно, почувствовал или, лучше сказать, почувствовал дух его, давно отпавший от благодати. Вожак говорил: «ну, вот я говорил, что ничего не выйдет», намекая на присутствие людей, непосвященных в таинства веры. А я себе всё продолжал крестить вожака мысленно (невидимо) крестом животворящим, вредя его бесовским тайнодействиям. Женщина, кривлявшаяся на печке, слезла оттуда и у всех в виду начала выделывать сладострастнейшие действия: двигая руками к грудям и от грудей, как бы кого обнимая и похотливо привлекая. Движения ускорялись, похожи были на ручную гимнастику, потом стали судорожны, конвульсивны. Раздалось пение псальмов, в коих особенно эффектно звучали слова: «страшная труба», то есть труба, воскрешающая мертвых на суд Божий. Под звуки пения женщина бесновалась сильнее, нещадно трепля себя в груди, вся разгоревшаяся, точно пьяная. Вожак стоял посреди хаты в живописной мечтательной, молитвенной позе. Женщина вдруг воскликнула: «отец позволяет плясать» и пустилась крутиться вокруг вожака, вся разожжённая каким-то нечистым духом. После того все стали на колени и началась молитвенная суматоха, другого названия подыскать невозможно более меткого: каждый вопиял к Богу особо и все разом. Раздавалось хлипанье, видно было воздеяние рук и особенно фальшиво раздавались голоса баб-танцовщиц; мой сосед, ставший со всеми на колени, вдруг был как-бы осенен духом и разразился чрезвычайною белибердою, которая разумеется сектантами как дар языков. «Абдол, сир, фу, мла, конал, сеир, чика, яото, мала, чедум, эхир, буал, струф, хошим». Вот какой хаос слов вылетал из уст этого больного человека. Было-бы очень и очень смешно, если бы всё это не было столь грустно и погибельно. Ясно можно было понимать и видеть обольщение диавола; разуметь, что «живи уловлены» эти простецы в «свою его волю» и болеют каким-то тяжким недугом духовным. Я прикоснулся к телу мужика, охваченного духом словоизвержения, духом бессмыслицы, и почувствовал, что под курткою всё тело его дрожит мелкою судорожною дрожью. Психиатр предписал бы немедленное лечение водою или электричеством. А я, в качестве врача духовного, посоветовал бы прибегнуть к таинствам исповеди и причастия, строго воспретив участие в душепагубных радениях. Наконец я не вытерпел всей этой бессмыслицы и, воспользовавшись затишьем, начал обличение речью, в которой стыдил присутствующих за их бесчинство, судороги и отпадение от св. Церкви. Я подошел к вожаку в упор и внезапно с верой, перекрестил его животворящим крестом. Вожак прикинулся, что креста не боится, но явно для всех его покоробило коробом, и злость разлилась по лицу его. Тут случилась безмолвная сцена: все меня обступали как-то угрожающе, и, если бы я говорил несмело, то меня могли бы побить. Вожак кидал в лицо мне тексты, опровергать которые здесь было излишне: не таково было настроение слушателей.

Громко я сказал о том, как меня пять лет назад чудно св. тайны уврачевали от бесчисленных недугов. Вожак метался с лицом, побелевшим от злости, и тут проговорился весьма характерно:

«Я эти тайны твои 30 лет принимал, а только теперь не буду». Эти слова очень характерны. Поистине необходимо озаботиться по всей России о наилучшем ограждении Святыни Божественного Брашна, раздаваемого без внимания к душевным состояниям грешников. Приобщаясь недостойно, многие могут через одно это подпадать особенному влиянию от духов нечистых, увлекающих таких причастников во тьму штундизма; ибо, по неложному слову апостола, кто ест и пьет недостойно, тот ест и пьет осуждение себе, не рассуждая о Теле Господнем; от того многие из нас немощны и больны и немало умирают (1Кор.11:29–30). Необходимо непреложную эту истину внедрять в умы и сердца православных людей, проповедуя и убеждая, что поистине достоин св. тайн только тот, кто, исповедав грехи, начинает жизнь подвижническую (хотя бы и в мире) по духу и смыслу Евангелия и учения св. Церкви. Необходимо всегласно объявлять, что, по точному смыслу Мф.25:31–46, даже не делавшие добра будут низвергнуты в геенское пламя; следовательно, блудникам, пьяницам, обидчикам, злоречивым, мстительным, если они не оставляют пороков, приобщение св. тайн может быть в суд и осуждение. А какой соблазн, когда священник приобщает известных всем явных и нераскаянных беззаконников!

Лица у «прыгунов» – истощенные, покрытые какою-то могильною бледностью: особенно жалок вид юношей, по виду похожих на онанистов (я подозреваю этот недуг у прыгунов). Лица танцовщиц-баб горят, как охваченные пламенем. Вожак неоднократно с дерзостью и ненавистью говорил о «попивской Церкви».

Ушел я с собрания часа в 2 или 3 ночи.

Слышал я, что последствием моих обличений было расстройство прыгунской общины, из которой некоторые, устыдившись беснования языка, плясок, судорог и прочей чертовщины, переметнулись к штундистам.

Когда начетчик, став на колени, с хныканьем истерически творил молитву, не скажу, чтобы позволительно было смеяться постороннему: слишком ясно слышен был стон и вопль плененной отцом лжи и мучимой диаволом души. Я полагаю, что молитвенные импровизации штундовых вожаков только этим и могут быть заразительны, что в них сказывается общая всем собравшимся тоска и мука душ, отпавших от благодати и терзаемых диаволом.

Когда окончились речи и молитвенные импровизации сидевших за столом вожаков, встал я и, получив позволение, начал говорить приблизительно следующее:

«Любезные братия и сестрицы о Господе! В ваших речах вижу некоторые верования, какие и нами православными христианами содержатся. Вот вы Иисуса Христа почитаете Господом Богом; также и мы почитаем Его Истинным Богом и Творцом всего видимого и невидимого («имже вся быша»). Вот вы высказали убеждение, что суд Божий весьма страшный в своё время совершится; верую в это и я, так что желал бы достойно приготовиться к сему грозному событию. Вот вы святую Библию почитаете и часто её читаете; также и я сию священную книгу считаю достойною всякого самого усиленного внимания и частого прочтения. Вот вы почитаете грехом сквернословие, блуд, пьянство, курение табака, сребролюбие; также и я всё это считаю мерзостью и грехом. Вы молитесь Господу, – и я молюсь Ему. Вот сколько у нас общего; почему же мы, братья, сторонимся друг друга, и у вас свои собрания молитвенные, а у нас своё богослужение? Отчего вы не почитаете Животворящего Креста Господня, который Господь освятил Своею пречистою Кровью, а также прикосновеньем к древу Крестному всего Своего святого Тела, которое пострадало, неисповедимо возлежа на кресте? Отчего вы гнушаетесь священниками, которые, хотя и должны быть по жизни, как ангелы, но не могут быть без слабостей, недостатков, грехов, и даже пороков, ибо священники те же люди, как и мы? Отчего вы удаляетесь святых храмов, как будто не замечая, что у нас в храмах читается громко и Евангелие, и апостольские послания, и паремии из ветхозаветных книг? Ах! дорогие братья! зачем, зачем вы отшатнулись от Христовой Церкви, которая худому не только не учит, но учит всему хорошему, доброму и святому.

Если священники наши худы, то за это они сами ответят и будут строго наказаны Богом, если не покаются. Вы не почитаете святых икон, перед коими мы преклоняемся, но неужели лучше преклонять колена перед столом и стеною, как это делаете вы? Неужто стол и стена преимуществуют пред святой иконой, на которой написуются или лики Господа Иисуса, Богородицы, святых его, или события евангельские священные, напр., хождение Господа по водам или тайная вечеря. Да вот когда евангелист рассказывает о буре и хождении по волновавшейся воде апостола Петра, то ведь это картина, написанная словами. Значит, и вы, когда читаете об этом в Евангелии, то в воображении имеете ту самую икону (изображение), какую мы имеем в храмах…

Братия! истинно говорю вам, не можете вы спастись через свои самовольные собрания и через толкования слова Божия вкривь и вкось».

В заключение я сказал сектантам, что я готов служить своим разумением вечной Христовой истины, которая воздвиглась во мне после многих скорбей, страданий, заблуждений, падений, исканий. «Когда бы вы ни позвали меня в свои собрания, я охотно приду и побеседую в духе мира, кротости и любви, при помощи благодати Св. Духа», сказал я. Едва я окончил своё слово, мне разом было предложено несколько вопросов о почитании св. икон. Один рыжебородый, коренастый сектант, в тоне сарказма, вопросил меня о заушении Ария святителем Николаем. Я ответил так: Бог всех существ кротчайший и всех тварей смиреннейший, однако и Бог бьет больно кощунников и богохульников. Корея, Дафана и Авирона за их дерзость и непослушание, оказанное св. пророку Моисею, Бог живых низвел во ад сквозь рассевшуюся землю; содомлян и гоморрян Бог истребил за блуд и нечестие огнем; Ананию и Сапфиру за сребролюбие и обман Бог поразил смертью. Если Бог строго наказует за грехи, то что же ужасного в том, что Николай угодник ревнуя поревновал по Господе и заушил всескверного Ария, бесстыдно хулившего сына Божия. Арий не пощечины стоил, а самой геенны огненной, куда Бог его и низвел, расторгнув Арию чрево. Ведь геенны достоин даже тот, кто брату «уроде» скажет, насколько же более достоин тот, кто сына Божия хулил.

Уходя с собрания я предложил приходить ко мне всем, кто бы во мне нужду возымел, и просил звать меня на собрания. На многих лицах я заметил большой живой интерес к моей речи, а на лице одного старика в очках, наоборот, ясно можно было прочитать чисто дьявольское неудовольствие и злость. Мне чувствовалось, что в мире бесов поднялась тревога велия и вопль мног, но что лучи света истинной живой веры коснулись очага заразы душепагубной. Ласково мы расстались, в надежде скоро видеться и беседовать снова.

Не могу не упомянуть, что с полмесяца спустя я одного из импровизаторов сего собрания застиг среди улицы за делом, вовсе не соответствующим званию проповедника слова Божия: штундист сей на улице ругал матерными словами какую-то бабу, шедшую по направлению с. Щупиков, куда я шел, направляясь к о. Александру. Я остановил ругателя, выразительно в упор поглядел в глаза сквернобаю и сказал, что велик грех сквернословия, особенно уличного. Отсюда видно, что и у мнимоправедных штундистов дело не сообразуется со словами не менее, чем у грешников православных.

Первое посещение штундовой сходки весьма ободрительно повлияло на дух мой, склонный к малодушию, лености и унынию. Я понял, как важно трезвое, спокойное, согретое человеколюбием слово православного миссионера в атмосфере, насыщенной миазмами лжемудрований, самоуверенности и невежества. Я лицом к лицу убедился, что штундисты – люди-братья, заблудшие овцы, которых, с помощью Божиею при ревности и усердии еще возможно возвратить в лоно святой единоспасительной Церкви и под крылья Орла Небесного, Духа Святого. Толцыте да почаще и посильнее, миссионеры-братья и миссионеры-отцы, в двери сердец сектантов, толцыте словом истины, словом Божиим, и отворятся сии двери, по обещанию во всех своих заветах неложного Господа, «сейте разумное, доброе, вечное, сейте, – спасибо вам скажет сердечное русский народ».

Михаил Сопоцько

Являеми, яко написано не чернилами, но на скрижалях сердца плотяных (2Кор.3:13)

Любовь наших добрых читателей да простит нам досадный перерыв в наших обычных беседах – «со скрижалей сердца». «Не еже бо хощу, – творю»… Служебный недосуг, вызвавший долгосрочные выезды (в Рязань и Калугу, где и пишу эти строки), лишив нас возможности пристально взяться «за авторское перо», и заставляет ограничиваться одним лишь «редакторским карандашом»… Мы не только чувствуем, но и переживаем огорчение и своё, и наших читателей, что приходится молчать в такое чреватое время, когда так много для сердечных бесед животрепещущих тем и вопросов в нашей церковно-общественной современности…

Обещаясь недостающее ныне наше слово восполнить в следующих за сим выпусках «Миссионерского Обозрения», – в настоящий раз мы надумались заполнить наш отдел «со скрижалей сердца». – «Воспоминаниями» любящего, преданного сердца о почившей Царственной Инокине Анастасии, Великой Княгине Александре Петровне, Августейшей строительнице Киевского женского Покровского монастыря, тем более, что 13 истекшего апреля исполнилась первая годовщина со дня смерти этой особенной, воистину великой не княгини только, но женщины нашего дряблого времени… «Воспоминания» принадлежат келейной послушнице почившей Великой Княгини, молодой девушке, ныне инокине, умной, наблюдательной, получившей образование и пользовавшейся неограниченным доверием покойной Княгини-инокини.

«Воспоминания» составлены автором-инокиней наскоро, сейчас же, под впечатлением смерти Великой Княгини, для народного нашего иллюстрированного издания предпринятого в память глубокочтимой нами Царственной Инокини и в пользу осиротевшей её Покровской обители. На безыскусственном, простом фоне описания обыденной жизни и деятельности почившей «матушки Великой Княгини» образ высокого христианского подвижничества Княгини-инокини обрисовывается в такой пленительной, величавой духовной красоте, что не веришь, чтобы почившая жила и действовала в наше грешное время, а не в давно прошедшие древлеблагочестивые века св. Руси.

Читая «Воспоминания» и при этом взирая мысленно на этот столь близкий по времени и знакомый величавый образ, не знаешь, чему более удивляться, поразительной твердости характера, глубине христианской мудрости, взглядов и принципов, силе веры, смирению, самоотвержению, подвигам деятельной любви и добродетелей?… Да, только одно православие может воспитывать и пересоздавать человеческую немощь в меру столь зрелого возраста о Христе Иисусе!

В Бозе почившая Княгиня-инокиня являет собою глубоко-поучительный образец не для одних верующих, но и для великих отщепенцев нашего смутного времени, а потому нижепомещаемые «Воспоминания» имеют своё глубокое миссионерское значение и, надеемся, прочтутся с духовною пользою.

По общему убеждению Киевлян, в истории основания Покровской женской обители важное значение имеет чудо милости Божией, явленной в Бозе почившей Августейшей строительнице, в исцелении её от тяжкого недуга, которым Великая Княгиня была одержима почти 10 лет. В Киев Великая Княгиня Александра Петровна прибыла в 1881 г. недвижимой, и в течение нескольких лет, до самого переезда своего в новостроящуюся тогда обитель, её всегда видели лежащею на одре болезни или совершающую передвижение из одной комнаты в другую, а также в парк или сад дворцов при посредстве особо приспособленного ручного экипажика. Таким же способом в глубокую ночь Августейшая строительница тихо, ни для кого не видимо переехала, в предшествии фамильных св. икон и в сопровождении первых насельниц монастыря, в новостроящуюся Покровскую обитель. Сюда её тянула какая-то, ведомая только ей одной, сила. Великая Княгиня переехала в неотстроенное и, казалось, опасное для здоровья помещение, но вот здесь-то вскоре Её Высочество и получила возможность сначала вставать и ступать на ноги, а потом и ходить… Об этом знаменательном в её жизни событии Великая Княгиня делилась подробностями лишь с немногими из избранных, а потому мы начнем помещаемые здесь «воспоминания келейной Её Высочества послушницы» с этого именно события. 13 февраля 1900 г., по окончании литургии, матушка за чаем вспомянула о том, как она получила исцеление от иконы Царицы Небесной Почаевской, которую её Августейший отец получил в дар от Почаевской Лавры со следующими словами: «Не было случая чтобы Царица Небесная не исцелила прибегающих с верою к Её иконе». «И как я, – говорила Её Высочество, – тогда без веры взирала на эту святыню, то и не могла получить исцеления, а вот, когда Господь привел устроить монастырь с больницею для страждущих, освятить в одно время костыли в киевских пещерах препод. Агапита (которые, к сожалению, оказались коротки), я с верою воззрела на икону Царицы Небесной Почаевской и помолилась такою молитвою: «Матерь Божия, Царица Небесная! воздвигни меня от одра болезни и сподоби меня служить Твоему Пресвятому имени до последнего моего издыхания!» И тогда постепенно опираясь на бока кушетки, с помощью прислужницы, спустила ноги и впервые могла, после многих лет, стать на ноги… Несколько дней я скрывала свою радость, а потом поведала свою тайну игуменье Неофите и матери Каллисфении.

Тут же Её Высочество вспоминала, как она в Петербурге была выброшена взбесившимися лошадьми из экипажа и вследствие испуга и ушиба шейной позвоночной кости, вскоре заболела и пролежала 9 лет; как она в начале болезни плавала по морям (1880 г. 25 ноября отъезд; возвращение из дальнего плавания – 1881 г. 7-го июля) как стояла у подножия св. горы Афона и там в беседе со старцами афонскими находила большое утешение: «Я, как пчела, в моей жизни собирала и слагала в моём сердце то, что мне нужно было, и среди мирской жизни всегда жила своею духовною, внутреннею». Рассказывала, как она, поселившись в Киеве 1881 г. после плавания, прикованная к постели, находила единственное внутреннее радование от непрестанного чтения Иисусовой молитвы и чтения псалтири, который Великая Княгиня именовала «источник вечного радования». Ибо, – говорила, – испытала внутренним опытом своей жизни, что во время страданий телесных и душевных Иисусова молитва и чтение псалтири дают покой душевный и неизъяснимую радость. Рассказывала, как в тиши болезненного одиночества зрела мысль об устройстве общины. Когда скончался её Августейший брат, и был наложен по нём при дворе Её Высочества траур на год, то она, пользуясь этим случаем, не сняла его с себя и девушек и постепенно готовилась к устройству обители, не смотря на несочувствие окружавших её. Вспоминая об основании и устройстве обители, почившая светлейшая строительница всегда глубоко благодарила за помощь и сочувствие этому св. предприятию В. К. С-ра. Её Высочество вспоминала о предсказании Феофана Затворника о её монастыре: «будут пчелки да еще какая матка».

В 1889 г., переселившись из Липок в свой монастырь, она писала своему супругу о желании облечься в форму сестер. Великий Князь великодушно в трогательных словах телеграммы согласился на это. Милостивое дал соизволение на принятие иночества и Император Александр III. Облекшись в иноческую одежду 3-го ноября того же года, В. К. приняла тайное пострижение от афонского иеромонаха с именем Анастасии. Кто совершал постриг, об этом Её Высочество никогда никому не говорила. С тех пор Великая Княгиня повела жизнь свою согласно иноческим обетам: она неутомимо проводила время в слушании длинного богослужения (тогда совершались в обители нашей отдельно от вечерни и утрени ровно в 12 часов ночи полунощницы). Сама Великая Княгиня читала нередко в церкви шестопсалмие, читала также и за общей трапезой; во всё входила, лично установила тесное духовное общение с сестрами. Еще недавно, 12-го февраля 1900 г., почившая матушка Великая Княгиня со слезами умиления вспоминала о строгих началах, положенных в основу жизни обители, о необходимости единодушия, о горении к Богу, доверии сестер к ней; радовалась, говоря о дисциплине, и вспоминала, что даже во время бывшего у нас пожара служение не прекратилось, и сестры, нося воду, успевали делать метание… Рыдая вспоминала матушка, с каким трудом созидался юный монастырь, как новая обитель подпала опеке особой комиссии, потребовавшей высылку принятых Её Высочеством сверх установленной нормы сестер, что доставило её милосердому материнскому сердцу беспредельное горе; не надеясь пережить этих страданий своих, матушка тогда же приказала сделать себе гроб, который хранился ею до самой её смерти; в нём и положено тело почившей матушки Великой Княгини. Проходила инокиня Великая Княгиня и послушание, собственноручно записывая имена богомольцев в монастырский синодик на поминовение за упокой и о здравии, с любовью выслушивала заявления о душевных нуждах народа и телесных немощах, так что врачевала она народ духовно и телесно, везде раздавала листки, книжки; выписывала больным богомольцам бесплатно лекарства, снабжала нуждающихся необходимым, а сколько таковых бывает среди тысяч киевских пилигримов! Матушка Великая Княгиня постоянно находилась среди народа, так как каждый день за поздней и ранней литургиями, вечерней и всенощной она неопустительно присутствовала в храме; Великая Княгиня и в свою келью брала народ, если требовалось осмотреть больного или выслушать богомольца наедине. Утренний чай Её Высочества могла пить только после 12 ч. дня.

Такое строгое подвижническое, деятельное благочестие Княгини-инокини продолжалось до появления у неё страшной болезни – рака – вызвавшей в 1892 г. 12-го мая операцию, которая совершена была в большом корпусе. После этого недуга высшие духовные лица и врачи настояли на изменении строгого режима жизни Княгини и на перемене пищи.

В том же году врачи настояли, чтобы Её Высочество поехала за границу на о. Корфу.

По возвращении из заграничного путешествия, в воспоминание благополучно перенесенной операции, Её Высочество стала расширять больницу, лично наблюдала за всеми постройками и перестройками. Сама следила за устройством обстановки больницы, где всё до – малейшей вещи и гвоздя – всё по её указанию куплено, сделано и вбито. Лично следила Августейшая строительница и за всеми монастырскими послушаниями: она бывала и на кухне, и в просфорне, и в погребах, – учила делать квас, солить огурцы, мариновать; в то же время записывала приходящих в бесплатной лечебнице, ассистировала при операциях хирургам. Выходила Её Высочество на послушание из кельи очень рано – часов в 5–6 – прямо в больницу, где слушала богослужение; сюда приносили ей чай и завтрак, здесь работала она на пользу страждущих и возвращалась в келью в 5 или 6 час. обедать. Так протекала жизнь до 1894 г. 4 августа, когда пришлось снова ей повторить операцию рака и совершить поездку за границу (в 1895 г.) – в Ниццу.

Матушка Великая Княгиня рассказывала, что она с молодых лет очень любила больничное дело и еще знаменитому проф. Боткину ассистировала и даже хлороформировала. Покровской общине, говорила она, отдала самые лучшие годы своей жизни: там также Её Высочество принимала живое личное участие в подаваемой помощи больным, – писала рецепты, бывала при операциях, писала больным письма и проч.

10-го января 1900 г., когда матушка получила Альбом Покровской общины, прослезившись, сказала: «вы мои дети, а сестры Покровской общины мои падчерицы; если бы они послушали моего голоса, то, быть может, и там был бы монастырь, но, если Богу угодно, то со временем он будет, ибо Покровская община основана была мной совершенно в монашеском духе и направлении».

Возвратившись из-заграницы, в 1896 г. в марте месяце, Её Высочество поселилась в одной из больничных палат, совсем оставив великокняжеские монастырские покои; здесь она зажила жизнью, равною с больными, всецело отдавши себя на служение страждущему ближнему; жизнь пошла еще более подвижническая, многотрудная: ежедневно Великая Княгиня выслушивала краткие больничные богослужения – (в 6 ч. веч. и 6 ч. утра), регистровала больных, сама всех поступающих на первых порах мыла, лечила, делала перевязки и накладывала повязи, руководила низшим больничным персоналом сестер-сиделок, тогда еще совершенно незнакомых с больничным делом и почти безграмотных. – «Учености вашей не нужно», говорила она, – «и никто не требует, – нужно святое слепое послушание с молитвой на устах, иначе труд ваш пропал. Руководитесь идеей милосердия, имейте чувство долга. Всё можно, если захотеть. Иметь силу воли ничего нет невозможного.

Будьте послушны врачам, мы слабые исполнительницы воли врачей, внушала матушка старшим сестрам. Я первая. Смекайте, когда говорят врачи, я тоже безграмотна, но кое-что смекаю, потому что думаю и слушаю, что умные люди говорят. В жизни иногда полезно казаться дураком, знать свой шесток. Я преклоняюсь перед людьми науки, хотя я почитаю прежде религию, – воспитание, а затем уже образование, без религии и воспитания презираю науку, ибо что может быть противнее ученого дурака! Монаху нужно только три слова: «простите, благословите и спаси Господи».

Монах должен быть всегда жизнерадостен, бодр, делать всё с любовью. Величайшая отрада жить в общежитии, быть монахом.

Верх всякой радости есть любовь, которая, по апостолу, создает, а разум кичит».

Дверь была для всех открыта. Часто восклицала матушка: Если бы можно было, я бы обняла весь мир любовью, и что может быть сладостнее, как прощать обиды, благотворить врагам. Хотя я не имею врагов, ибо враги суть друзья наши, они никогда нам не могут причинить больше зла чем добра, а для себя самих они причиняют вред.

Иногда говорила: «что может быть противнее человеческой славы? вслед за похвалой непременно следует порицание».

Лучше побольше есть, спать; только никого не осуждать, «Даждь ми, Господи, зрети моя согрешения и не осуждати брата моего».

Однажды, глядя на сестер, говорила с любовью: мои монашки не так уж плохи, люблю их. Как я счастлива, что они могут служить болящим. Дорогое монашество! всё более и более люблю его, и как я счастлива, и как Господь утешил меня! – Гуляя по монастырю и любуясь им, матушка говаривала: Монастырь мой не так уж плох, а вслед сейчас говорит: не грех ли мне восхищаться? не Навуходоносор-ли я?

Благодарю Тебя, Господи, моя больница не так уж плоха, в ней есть храм, где больные могут получать врачевство духовное… Меня больные терпят и, кажется, любят, говорила матушка, когда видела на лицах больных отражение чувства благодарности, кажется, мои дорогие больные меня выносят.

При поступлении в больницу больному первый вопрос был: когда говел? Метод лечения у матушки был направлять страждущего к вере и надежде прежде всего на Небесного Врача. Великая Княгиня всегда новому больному предлагала исповедаться, приобщиться, а если нужно, и собороваться, а потом уже направляла к земному врачу на операцию. Всякий больной, при поступлении в больницу записывался матушкой и поминался на проскомидии до выписки из больницы; сиделкам приказывалось, сидя у больной, умственно молиться о ней. Сама матушка Великая Княгиня поминала у себя на правиле тяжелых больных, как, например, больную по фамилии Чепель с громадною опухолью живота, которой нельзя было спасти жизнь оперативным способом, и она доживала остаток дней своих у нас в больнице, так сильно страдая, что даже поворотить её было нельзя, – зловоние от этой больной было такое, что даже не сидели сестры больничные, а приглашались матушкой на смену сестры и не больничные. Сама же Матушка Великая Княгиня постоянно заходила к Чепель, днем приготовляла питье или изощрялась в выборе пищи, ночью приходила сменить сестру, чтобы дать вздохнуть свежим воздухом; сама матушка, по обыкновению, прибаюкивала её, положа руку на плечо или голову. Однажды вдруг Чепель обратила глаза на матушку и говорит: «одчипись вид мене, мини и так важко» (тяжело). С этих пор матушка еще больше стала угождать больной. Моя милая Чепель, говорила Великая Княгиня, единственный человек, который был откровенен и бесцеремонен со мной. Эту больную она до самой смерти лелеяла, читала ей отходную, закрыла глаза, хотя это она делала всегда сама всем умирающим в её больнице, поминала матушка Чепель часто даже со слезами до дня болезни на своём правиле.

«Люблю народ, люблю изучать его нравы и быт, люблю жить одною жизнью с ним, преимущественно люблю рабочий народ, и сколько поучительного», – не раз так говаривала почившая Великая Княгиня.

На вопрос матушки одной крестьянке, чем больна и как больна, та ответила «что поделаете, надо терпеть Божию ласку». Великая Княгиня часто об этом случае вспоминала и говорила сестрам: «подумайте, какая безропотная покорность воле Божией; сколько поучительного в этих словах; эта простая женщина понимает, что всякая болезнь или скорбь не есть кара Божия, как многие понимают, а именно ласка Божия, ибо, любя, Господь посещает нас».

Это выражение простой крестьянки Её Высочество так полюбила, что всегда вспоминала при своих страданиях, а страдала, жестоко страдала матушка часто: она говорила, что головные боли её так сильны, что она могла бы кричать; она испытывала попеременно нервные боли в ногах, или в одной руке или виске. Подергивания ног в большей или меньшей степени настолько бывали сильны, что, садясь отдохнуть, она должна была класть пресс на ноги, чтобы можно было уснуть. Являлись часто и желудочные боли спазматического свойства, которые при грелках уменьшались, или моментально, как заболевали, так и прекращались. В конце 97 г. эти страдания перешли в тупые боли и почти постоянные.

При всех своих страданиях, матушка, рыдая, взывала одно: благодарю Тебя, Господи! или пела «о, Боже, спасение мое!» Иногда страдания были так сильны, что можно было опасаться за её жизнь, но вдруг, если Её Высочеству приходилось с кем-нибудь сейчас беседовать, то она являлась вся сияющая и говорила, что она совсем здорова, или: если был звонок от больного, то она, бывало, не смотря на все страдания, спешит на зов.

Несмотря на неустанные услуги больным днем, матушка Великая Княгиня счастлива была считать себя дежурной ночью. Бывало выходит она к дежурной сестре, дает ей свой платок и усаживает в кресло, со словами: «надо дежурить разумно, спать так, чтобы слышать звонок больного. Сестра засыпала и тут-то удовольствию Её Величества не было конца: одному больному она несет рюмочку портвейна, другому – рому с чаем, третьему sacharim album в виде снотворного, а около более всех страдающего садится и как ребенка убаюкивает, пока больная не уснет. – Нужно видеть было сияющее лицо матушки, когда она у дежурных, как милости, просила помочь им или заменить их ночью.

В кельи Великой Княгини стоял шкаф, в котором всегда были лакомства для больных; вина для них и стеклянная посуда, которую она, после употребления больными, всегда сама мыла. Успокоивши больных, матушка садилась спать; было большою редкостью, когда матушка ложилась спать; бывало, склонит голову на круглый столик, который близко стоял, и спит, подушки никогда не употребляла. Постель состояла из одного простого бумажного одеяла, которым покрывала кушетку, обитую кожею, и большого теплого платка на голове. Начинала и кончала сон чтением псалтири сидя.

Говорила матушка: нужно уметь жить, носить в себе счастье, чтобы других делать счастливыми. Нужно держаться за идею. Другой на моём месте, считал бы себя самым несчастным человеком, а между тем сколько счастья и блага в нашем деле служения Церкви, народу и страждущей братий: если один стакан воды приемлется Господом, а у нас сколько случаев служить Христу чрез болящих.

Многие больные, не подлежащие операции, поступивши в больницу, поговеют, отмоются, откормятся, увидят ласку матушки, – падая в ноги, рыдают, благодарят, просят выписаться из больницы, ибо им уже не требуется совершенно врачебная помощь, зачем даром занимать место, нужное другим настоящим больным.

Матушка, как чадолюбивая мать, дает, бывало, крестик больной, осеняя её со словами: «Владычице благослови вразуми, направь рабу твою». Обыкновенно, если есть нужда, дает денег на дорогу и приказывает, в случае надобности, приходить опять. Я нисколько, говорила она, не чувствую, что больные, побывав в нашей больнице, были бы чужие для меня, мне очень жаль их. Все больные, уходя из больницы, буквально плачут, благодаря, а она, бывало, говорит сестрам: «удивительно добрые больные наши: того-ли мы заслуживаем, за наши грубости и невнимание к ним? а они такого хорошего мнения о нас; подумайте хорошенько, – краска бела, да чтоб мы не были черны»…

Возвращаясь после сего к себе в келью, взирая на икону, матушка молилась: «благодарю Тебя, Господи, что Ты удостоил меня служить болящим. Прости меня, я могла бы больше добра сделать».

Бывало, обращаясь ко мне, спрашивает: «скажи мне, что я такое? мешок денег, за который должна отдать ответ пред Богом, так ли распределила. О, сколько бы я должна еще делать добра!!!»…

Садилась Матушка обедать до 1899 г. в 5 ч. вечера, всегда обыкновенно усталая, измученная после операций, иногда даже не переодеваясь, с окровавленным рукавом или полой больничного белого халата, составлявшего обычный её костюм; дверь не позволяла закрывать, и, если слышен был звонок или стоны от рвоты оперированного после хлороформа, матушка сейчас же бросала обед и выходила к больному, сама подавала судки или таз для рвоты. Если больничная сестра неловко держала голову, она нервно замечала: «бесчеловечные, вы не знаете, что значит рвота после операции, какие страшные бывают страдания под ложечкой, или что терпит больной после перевязок при вытирании раны шариками!? Чтобы чувствовать всё это и сострадать людям, нужно побывать в той же шкуре, а я всё это испытала». Матушка садилась у больного, пока он не успокоится; на просьбу кончать обед она, бывало, отвечала: «где же христианская любовь к страждущему? Я буду жрать, тогда как другой так страдает, и я могу хотя несколько облегчить его страдания!…». Наконец садилась кончать обед, но тут тоже приходилось ей много раз вставать к телефону, справляясь или осведомляясь в лечебнице, довольны ли врачи завтраком, как больные кушали, не желает ли кто чего-нибудь особенного… Обед кончался раздачею своего обеда и ужина дежурным и старшим. По окончании обеда матушка Великая Княгиня опять шла осматривать больных, обещаясь потом отдохнуть, но так долго простаивала и заговаривалась с больными, что возвращалась в кабинет через час и больше, и садилась отдыхать со своей псалтирью… Но прежде чем сесть, нужно было снять сапоги; усталые ноги от постоянной ходьбы страшно отекали, часто они были воспалены, в особенности левая нога имела воспаление совершенно рожистого свойства и покрыта была варикозными венами. Матушка бинтовала ноги мокрыми крахмальными бинтами и находила, что ей от этого легче, или же, ложась, окунала их в воду 27°, затем пудрила ноги и успокаивалась, хотя подергивания в большей или меньшей степени всегда продолжались. Молилась матушка иконе, которой благословляла больных, и со словами: «в руце Твои предаю дух мой» засыпала; при этом всегда и днем, и ночью, отходя ко сну, она просила Бога со слезами: «недаждь ми уснути в смерть без покаяния»…

Уже, бывало, спит и вдруг спросит: «А что если я уже не встану?… всё может быть в мои годы и с моею полнотою… Где мой крест?» Снова помолится, поцелует святыню и поставит в изголовье и успокоится; при этом еще строго приказывает разбудить её, если больной будет чувствовать себя очень нехорошо, или кто приедет или вообще, что бы ни случилось. Дверь она приказывала вставлять открытой. «Меня шум нисколько не беспокоит, меня будит тишина», – говорила Великая Княгиня, и действительно, матушка так привыкла к шуму, что когда тихо, она сейчас и просыпается и спрашивает: что случилось? часа полтора или 2 после обеда был у неё единственный крепкий сон. Вечером, часов около 8, она обыкновенно обходила больных, собирала сведения о температуре, готовила врачам доклад о состоянии здоровья больных, подводила итоги, сколько всех больных во всех отделениях больницы, сколько прибыло, выписалось, умерло, перешло из одного отделения в другое, какие были операции, температуры. Прежде писала и свои наблюдения о больных.

Тут же являлась больничная экономка, у которой Её Высочество справлялась о запасах провизии, хороша ли была пища и т. д. В это же время делала доклад благочинная монастыря, всё ли обстоит благополучно по монастырю. Нередко являлась тогда же и матушка игуменья для советов по делам обители. На ночь справлялась по телефону еще раз о состоянии здоровья терапевтических, хронических больных и о больных в бараках.

Если главный врач не был в продолжении дня в больнице, то ему она делала доклад по телефону… На все распоряжения врачей, обыкновенно, отвечала: «благословите».

«Удивляются», говорит, «что я даю себе труд ежедневно выписывать меню, не сделав расписания: я не терплю ничего делать по шаблону; всякий казенный порядок наводит мертвечину и скуку. Пишу то, что сама хочу есть; соображаюсь со своим приходом и расходом, с желудками моих сестер. Для меня большое наслаждение кормить. Я настоящая Марфа, – всю жизнь люблю кормить, вообще жить для других. Мне, главное, чтобы все были благодушны, довольны и счастливы. Нет выше для меня счастья, как доставлять людям счастье!»

Ужинала матушка в 12 ч. ночи и позже, так что прямо после ужина приходилось петь: «Се жених грядет в полунощи», вообще она всегда пела в 12 ч. эту чудную священную песнь и со слезами вспоминала, как в первые годы основания обители совершались в монастыре её полунощницы, хотя и сознавала, что служба эта изнурительна была для молодых послушниц, но не могла забыть той духовной радости, с которою она совершала в единодушии сестер этот свой подвиг.

Прежде чем отойти ко сну, Великая Княгиня выходила с ладаном и свечей в руках в палаты, окуривала больных и больницу, читала своё краткое правило, затем молилась «по наитию», как она выражалась. Это было вседушевное благодарение Господа о многом… Тут же она молилась о царском доме, митрополитах, епископах, игуменьях, о сестрах, врачах, о болящих и служащих, также и о упокоении всех тех, кого она знала. В последнее время, поминая об упокоении умерших, она говорила: «Мертвые точно тянут меня к себе, – не могу перестать поминать их, все давно умершие так и воскресают в памяти моей». – Поминовение иногда длилось больше правила.

В конце всего правила она обязательно читала 3 раза: «Кресту Твоему поклоняемся», «Всё упование мое на Тя возлагаю», «Не имамы иные помощи», тропарь и молитву Ангелу Хранителю… Ежедневно последний год читала матушка после обеда «размышления христианина на каждый день об Ангеле Хранителе». Читала также матушка тропарь Агапиту врачу, пр. Пантелеймону. Призывала в молитве Царицу Александру, преп. Анастасию. Вслед затем, осеняя себя и кругом крестным знамением, произносила троекратно: «Да сокрушатся под образом знамения Креста Твоего вся сопротивныя силы». Еще стояла… плакала, молчала с устремленными глазами на св. образа, тут часто, часто лились градом слезы, и вся матушка переходила в духовное благодатное настроение. Наконец, еще благодарила Бога, часто, часто говорила, вот надо принять за правило – никогда ничего не просить, а благодарить Бога, и Господь всё Сам даст, потому что мы не знаем, на пользу ли просим»…

Садилась на кушетку и со словами: «в руце Твои предаю дух мой» засыпала около 2-х ч., иногда и в час ночи. Если раньше садилась, то сон начинала чтением псалтири.

Ночью матушка Великая Княгиня обязательно, если и не дежурила, то несколько раз выходила к больным, читала псалтирь и засыпала. До 1899 г. просыпалась рано – в 4 часа, писала меню, если с вечера не успевала этого сделать, писала письма, которыми очень любила заниматься именно в ночное время. Утром всегда неопустительно слушала литургию и обходила больных, смотрела завтрак.

Часто утром, просыпаясь, говорила: «у меня пробка выскочила из головы». Это означало, что Её Высочество осенила какая-то новая мысль или инициатива, – тогда она брала бумагу и карандаш и писала или чертила план здания, перестройки или пристройки, которые очень любила. «Люблю всё делать по наитию», говаривала она. Однако всякое творчество, всякий успех или удачу матушка не приписывала себе, а кому-нибудь другому: «главное быть и не существовать», – «спаси Господи такого-то, или такую-то, по их мысли создано так-то или то-то». А между тем новое предприятие по существу было творчеством самой Августейшей строительницы. Любила матушка разом принимать доклад от 2-х или же 3-х лиц, заставляла читать, а в это время сама писала и рассуждала… На высказываемое удивление, она обыкновенно отвечала: «я еще не дошла до такой глупости, чтобы, делая одно, забывать другое».

Всё новейшее по медицине всегда знала раньше всех: «надо клевать что новенькое», говорила матушка, просматривая новые журналы. Рассуждая с N, часто подшучивала над наукой, говоря, что наука не всё, и нужно преклоняться не перед делом разума, а пред Богом, первоисточником всякой премудрости. Встретивши однажды в монастыре пьяную женщину с улицы Глубочицы, которая кланялась в ноги Великой Княгине и очень красноречиво в простых выражениях благодарила Её Высочество за то, что она тут при св. обители устроила бесплатную лечебницу, где могут получать лекарство бедные люди, колодезь, откуда берут бедняки воду для питья; женщина благодарила как бы от лица всех жителей Глубочицы.

Матушка пожурила ораторшу за то, что была навеселе, а мне сказала: «Я, недостойнейшая женщина, пользуюсь таким хорошим мнением людей… Пьяные бывают очень умны, сердечны, думаю, в молитве покаянной и Богу приятны. Богу гораздо приятнее смиренный грешник, нежели гордый праведник. Я недостойна этой женщины, хотя у неё есть порок, но кто без порока?»

Всякий вновь поступающий больной её очень интересовал. Она любила на первых же порах разгадать его, прежде чем он мог знать, с кем говорит. «Может быть, вы очень важны… учены, простите, если вам будет что не так, мы дуры, неучены, всё говорим и делаем с плеча… Ничего, вы привыкнете у нас – полюбите нас, говаривала матушка интеллигентным больным… А когда говели? и т. д. Больные, часто не зная, с кем имеют дело, отвечали, как понимали себя.

Матушка не любила потворствовать и делать различие, но иногда уступала или летам больной, или её психике.

Если такой больной казалось неприятно садиться за стол со всеми простыми, матушка подходила к такой и говорила ласково: «мы дорогая, лечим не сословия, а болезни, – люди все те же. Если не можете так, то выпишитесь»… Тут только больная узнавала, что это сама матушка Великая Княгиня и извинялась, была готова на всё. Завтра же капризная или чопорная интеллигентная больная читала больным простецам, шутила, сидела, словом, примыкала к больничному семейству и на всегда становилась «наша дорогая больная». Видя это, матушка уходила себе в келью и говорила: «Благодарю Тебя, Господи, больница моя имеет семейный и воспитательный характер: всех равняет, избавляет от болезненного я, никого не стесняет. Простота, свобода, доверие, а главное храм Божий, вот что лечит людей!»

Маленьких детей, которые находились в больнице при больных матерях, большею частью сама матушка мыла, свивала, качала, держала, если мать после операции не могла встать; детей, которым делали операцию, она брала с люлькой в свою келью, ставила у своей кушетки, ночью качала и следила, чтобы ребенок не повредил раны и не испортил перевязки.

Такая многотрудная, самоотверженная, на пользу страждущих и св. нашей обители, бесценная жизнь Её Высочества продолжалась до 20 апреля 1899 г., пока матушка не получила легкого нервного удара, без потери сознания и кровоизлияния в мозг.²⁹⁸

Профессор Сикорский и другие врачи настояли на временном полном отдыхе, почему Великая Княгиня скоро и уехала на загородную дачу близь Киева. Отдохнула там матушка, но осталась под влиянием той мысли, что удар есть предвестник смерти и не замедлит повториться; при этом желудочные страдания, которые прежде были как будто спазматического характера, теперь перешли в постоянно ноющие боли в одном месте, усиливающиеся при малейшей неосторожности в пище и иногда и без пищи. Матушка хорошо знала, что это есть развивающийся рак желудка.

По приезде с дачи, матушка поселилась в нижнем отделении больницы в маленькой келье, с окошечком в Церковь. Находясь под влиянием постоянной опасности, скорой смерти, Её Высочество проводила теперь время уже больше в приготовлении себя к переходу в вечность и участвовала во всех делах и продолжала присутствовать при операциях, но видимо было, что главная её забота сосредоточивалась на жизни духовной, – и на нравственном усовершенствовании любимой её обители. Она теперь следила до мельчайшей подробности за всем в жизни обители, – как за внутренним её строем, так и наружным. Избрала и представила к постригу в монашество целый штат сестер из больничных послушниц, так что во главе каждого отделения больницы теперь стояли монахини.

Зорко следила за исполнением церковного устава, вследствие чего 14-го февраля 1900 г. написала духовенству воззвание о строгом соблюдении устава.²⁹⁹ Её Высочество не выносила неблагоговейного служения и стояния в храме. С наслаждением она выслушивала уже не краткие, но длинные больничные богослужения.

Каждое воскресенье читался для матушки акафист Живоносному Гробу, припевы коего она очень любила петь сама, и акафист Неопалимой Купине. Сколько слез… Сколько умиленья! Служение кончается. Она говорит: «Служение было так прекрасно, что мне жаль расстаться, я с наслаждением желала бы еще слушать. Всю жизнь моё утешение главное храм Божий. Я избалована благоговейным дворцовым богослужением. Мои милые слепые, как они услаждают меня. По настоящему, они духовнозрячие, а мы слепотствующие, и духовенство у нас хорошее, да и всё очень хороши, только я дурная женщина».

Обыкновенно, матушка церковную службу слушала из своей кельи, стоя или сидя у окна, прорезанного в алтарь, выходила же в церковь при пении уже причастна или перед пением «Отче наш» на ектении. Однажды простая женщина с переломом руки сделала Великой Княгине замечание: «Ты бы, матушка, уж лучше людей не соблазняла, коли приходишь только на один конец; право, не хорошо смотреть!…».

Матушка с любовью просила у неё прощения и говорила потом: «нужно полагать, что я во многом служу соблазном. Какая дивная, умная женщина».

Часто и не во время церковных служб можно было видеть матушку в её любимом молитвенном «куточке» (уголке), у алтарного оконца, стоя или сидя, или же на кушетке, где находился пюпитр с псалтирью, – с устремленными на иконы глазами, из которых лились потоки слез, молча… наконец, слышишь: «Благодарю, Тебя, Боже! Милый Бог, как Ты балуешь меня, послал такую счастливую старость! Как бы я желала весь мир обнять любовью. Желала бы, чтобы моя обитель, которую я так люблю, поняла меня и была бы внутренно еще более красива, чем наружно!… И тут же, бывало, прибавит: «боюсь, не грех ли мне, что я так восхищаюсь своею обителью?… Там хорошо… но, Бог мой, как я хочу еще пожить здесь!»…

Во всё время больничной жизни лично для себя почившая Великая Княгиня не желала услуг и всячески ограничивала их. Сама участвовала в уборке кельи: сама стирала пыль с своих книг, угольника, аналоя, который накрывался «хусточкой» (платком) с крестом посредине из белой тесьмы. На аналое под первой полкой лежала её мантия, без которой Великая Княгиня никогда не ездила.

Входя в келью, Великая Княгиня имела обыкновение путь пред собою всегда ограждать крестным знамением, в последнее время стала приветствовать словами: «Христос Воскресе!» Если замечала, что нет креста над дверью, то моментально приказывала прибить. Во всем всегда везде Божий крест любила.

Часто матушка восклицала: гроб – не весь смерти, – гроб есть воскресное село.

В кельи матушки всегда имелся весь столярный простой набор, пилки, молотки, стамески, гвозди, которые она сама прибивала и с восторгом давала, кому требовалось.

Всякий служитель больничный или столяр во всякое время мог прийти и попросить: «благословите, матушка, мне нужна пила, или молоток». Матушка с любовью сама выносила и давала ему.

Чайную посуду после себя всегда мыла сама: воду теплую для умывания также сама брала в кувшин, после своего туалета все убирала сама, вытирала и приводила в порядок.

Единственная услуга – это обуть сапоги, ибо ноги всегда очень пухли; наклоняться же опасно было по полноте; одеваться матушка не могла сама лишь после операции, а то никогда не позволяла келейной делать ей никаких услуг. «Не думайте, – говорила она, – что только теперь я так, – я всегда любила, еще и жила во дворце, всё себе делать сама, – я с детства работница, а не белоручка, и только в болезни принимаю услуги». Когда приносила сестра обед и ставила на стол, то матушка начинала укорять себя: «Бедные сестры для меня трудятся, – какой соблазн для всех!» Обед и ужин, как сказано выше, почти весь рассылался на сестер больницы.

Если приносили лишнее кушанье, матушка требовала, чтобы было только то, что в «святой братской трапезной». В последний год матушка обедала уже не в 5 ч. вечера, а в одно время с сестрами – в 12 ч. дня. После обеда два часа слушала чтение, иногда засыпала сидя. Затем приезжал врач, и она с ним осматривала больных, исправляла свои келейные дела, пила чай и готовилась к слушанию служения, которое начиналось в 5 ч. вечера.

Ночи проводила в молитве еще более пристальной, чем когда-нибудь, – горячо, со слезами; главное её прошение, «чтобы любовь, мир, единение душ тесно, нелицемерно скрепила бы всех о Христе сестер».

Желудочные страдания переходили часто в невыносимые боли, пищу принимать наша бесценная кормилица страдалица могла только с величайшею осторожностью и не в большом количестве. Матушка убавилась за год весом на целый пуд, похудела и часто говорила: «умру голодною смертью… Благодарю Тебя, Господи! Но позволь пожить еще, я хочу устроить скит, усовершенствовать мою дорогую обитель и многое другое»…

Не смотря на свои страдания, она становилась всё более и более, по-видимому, духовно-радостною, счастливою, и благодушною, сама не раз выражалась: «Страдая телесно, я, удивительно, блаженствую духовно!»

По мере частого упражнения в молитве, расположение её к ней было так велико, что она молитвенный подвиг называла отдыхом: «Мне нужно отдохнуть», это значит – молиться. И действительно, после молитвы она – вся сияющая, бодрая, точно освеженная; в особенности, если увидеть утром рано её лицо, то можно было прийти в изумление. Что с ней? сидит… книга перед ней… Сама – вся благодать, тихо поет, или глядит в книгу молча, – можно было догадаться, что в тиши келейного безмолвия она вполне духовно напиталась и насладилась чтением своего любимого псалтиря. На вопрос: отчего она так бодра и точно не существовало ночи, когда в это время так трудно проснуться и встать, – она загадочно посмотрит и, улыбаясь, ответит: Даяй милость молящемуся…

Однажды спрашивала преосв. епископа Сергия: не грех ли мне всегда говорить «Христос воскресе»? Не грех-ли мне каждую субботу приобщаться Святых Таин?

Стоя в церкви во время приобщения Святых Тайн, нередко говорила: «всякий раз, когда вижу приобщающихся, меня влечет к Св. Тайнам, и я могла бы рыдать, отчего я не приобщаюсь».

Следила за собою до такой степени, что уже трудно было рассуждать о чем-нибудь, всё казалось осуждением; обличит ли сестру, чтобы исправить, беседует ли с посетителем, всякий раз, входя в келью, говорит: «Вот и осудила опять! Даждь ми зрети моя прегрешения и т. д.». Наконец, после беседы с преосв. епископом Сергием в одно время она говорит: «Преосв. – спаси его Господи! – разграничил осуждение от рассуждения, сказал коротко и ясно: осуждение порок, а рассуждение добродетель, – теперь остается только следить, чтобы не перейти границу. Теперь, по его разрешению, матушка приобщалась Святых Таин каждую субботу, а когда слегла, то каждый день.

25 марта Её Высочество, как бы прощаясь с дорогими ей больничными учреждениями, посетила все палаты и бараки.

26 марта она поехала, чтобы посетить больную жену генерала Косича, которую очень уважала. Возвратившись, не чувствовала никакой перемены в состоянии своего здоровья, – немного обедала, пила кофе, слушала вечернее богослужение и села писать. Около 8 ч. вечера вдруг почувствовала тошноту, просила не больше 3 кап. гофманских. Через 5 минут хлынула масса рвоты, темного цвета, видна была уже разложившаяся кровь и жилочки свежей, с небольшим количеством примеси пищи. После чего она сказала: «чувствую такое облегчение, про которое давно забыла, хотя наступила большая сразу слабость. Обыкновенный её пульс – 82 после рвоты показывал 62. Ночью спала, но очень часто просыпалась, видно, что она очень была взволнована.

В 6 часов утра было испражнение в довольно большом количестве, чистою темною, чуть не черною, тягучею, как клей, кровью, – чрез несколько минут еще и еще, и так чистой крови вышло около 3-х фунтов.

Она торопила узнать, что показало исследование? Её успокоили. Врачи предложили покой. Вечером она однако встала, последовал глубокий обморок, во время которого она крикнула: мантию.

В этот день, ранее обморока, Её Высочество навестил профессор Сикорский, чему она была очень рада.

28-го врачи советовали Августейшей больной покойное лежание на спине, глотание маленькими кусочками льда, лед на живот. – Дня через три назначили питание, меньше чайной ложки холодное молоко, мороженое и, наконец, рыбное желе; но больная принимала очень мало, в виду не прекращавшейся тошноты. Внутрь лекарство не пожелала принимать.

Но матушка поддерживала жизнь тела пищей духовной: ежедневное приобщение Св. Таин, совершение таинства Елеосвящения, беседы с духовником своим и епископом Сергием, общие благожелания и благословения, молитвы, любовь и ласка её Августейших детей, здесь присутствовавших, св. крещенская вода, в маленькой дозе принимаемая внутрь, окропление, ежеминутное её утешение от чтимой её иконы и креста, – вот что длило её жизнь.

До последней минуты жизни матушка не теряла чувства боли и потери сознания; когда окончательно не могла говорить и рукой двигать, то одним пальцем, еле шевеля, указывала, что крестится, или чтобы крестили её…

Предавши свой дух и любимую обитель свою воле Божией, окружаемая горячей любовью, заботливостью и лаской своих Августейших детей, ежедневно напутствуемая приобщением Святых Таин, ободренная благословением и молитвами духовника, с твердою верою и надеждою на милость Божию, тихо и мирно почила о Господе наша великая всеобщая мать, оставив обители самый лучший залог своей любви, – это любовь к монашеству до последней минуты своей жизни.

В последние дни своей страдальческой жизни, не смотря на тяжесть болезни, матушка читала, пока могла сама, а то приказывала читать 3 молитвы: «Святый Боже», «Господи, да будет воля Твоя» и молитву её духовника «Господи сил с нами буди». Наконец, когда язык совершенно пересох, горло болело, и она сильно ослабела, то боялась, чтобы не остаться без молитвы и делала громадные усилия, чтобы напоминать о молитве: «Да будет воля Твоя».

Часто лицо её вдруг становится спокойно, светло, в высшей степени благодатно, и она, чтобы ободрить, произнесет с трудом: «мне гораздо лучше».

Присутствие дорогих родных видимо облегчало её страдания: «Благодарю Тебя, Господи; я счастливейшая в мире женщина: всё, чего хочу, Бог дает мне».

В Вербное воскресение всенощное служение Августейшие дети слушали тут, у неё на глазах, в кельи, в Великий четверток получен крест, как не может быть более кстати, с Афона, который матушка заказывала для больничной церкви. Их Высочества этот 3-х-аршинный крест внесли на своих плечах в келью матушки и дали приложиться, затем водрузили на таком месте, чтобы она могла взирать на него. Боже! кто может постичь, что чувствовало её материнское сердце, взирая на крест, на детей, на такое стечение обстоятельств. По её желанию, вся Августейшая родная семья вместе с болящею матерые приобщалась тут Св. Таин. При обнесении плащаницы в великую пятницу последняя принесена была в келью и наклонена над одром болящей, благоговейно облобызавшей святыню. Во время воскресной заутрени распоряжались крестными ходами и, от имени Августейшей матушки, Их Высочества принесли в трапезную сестрам радостное «Христос Воскресе».

О всём дети делали доклад болящей, как всё вышло в высшей степени хорошо и торжественно.

Не было границ радости матушки.

Всё это длило её жизнь. Взирая на икону, она осеняла себя крестным знамением.

В это предсмертное, страдальческое время Господь утешил её: всегда лишенная всего, нудящая себя добровольно, ради Царствия Небесного, она теперь, страдая, блаженствовала.

Уснет, или забудется, вдруг спросит, где дети? – Тут, в больнице. Страдальчески улыбнется, и уснет и сколько блаженства в этой св. улыбке.

В кельи Её Высочества есть Евангелие с подчеркнутыми синим и красным карандашом текстами, а также памятка со священными изречениями, собственноручно записанными Её Высочеством, на которых она желала остановить свой взор и сестер, как на путеводные звезды. Вот эти изречения:

От многих моих грехов немотствует тело, немотствует и душа моя. К Тебе прибегаю, благодатней, надежда ненадеждных. Ты ми помози!

Бог же, богат сый в милости, за премногую любовь Свою, еюже возлюби нас.

Благодатию есте спасени.

Не от дел, да никтоже похвалится.

Меч духовный, иже есть глагол Божий.

Внемлите себе: аще согрешит к тебе брат твой, вразуми его, и аще покается, остави ему, и аще седмерицею на день согрешит к тебе, и седмижды на день обратится, глаголя: каюся, остави ему.

В молитве терпите, бодрствуйте в ней с благодарением.

В терпении вашем стяжите души ваша.

Мужайтесь и да крепится сердце ваше, вси уповающии на Господа.

Гроб не смертная весь, гроб воскресное село.

Дерево, из которого сделан твой крест, выросло на почве твоего сердца.

Яко же тело без души мертво есть, тако и вера без дел мертва есть.

Господь гордым противится, смиренным же дает благодать.

Аще Господь восхощет и живи будем, сотворим сие и иное.

Иже бо вознесется, смирится и смиряйся вознесется.

Разум убо кичит, а любы созидает.

В скорби призвал Мя еси и избавлю тя.

Тем же, братия моя возлюбленная, тверды бывайте, непоступны, избыточествующе в деле Господни, всегда ведяще, яко труд ваш несть тощ пред Господом.

Бодрствуйте, стойте в вере, мужайтеся, утверждайтеся.

Вся вам любовью да бывают.

Многими содержим напастьми, к Тебе прибегаю, спасения иский, о Мати Слова и Дево: от тяжких и лютых мя спаси.

Аще хвалитися ми подобает о немощи моей, похвалюся.

О себе же не похвалюся, токмо о немощах моих, сила бо моя в немощах совершается.

Тем же благоволю в немощах, в досаждениях, в бедах, во изгнании, в теснотах по Христе; егда бо немощствую, тогда силен есмь.

Аз язвы Господа моего на теле моём ношу.

Не надейтеся на князи, на сыны человеческия, в них-же несть спасения.

Молитеся, да не внидите в напасть.

Довлеет дневи злоба его.

Удержи язык твой от зла и устне твои, еже не глаголати льсти.

Блажен муж, емуже не вменит Господь греха, ниже есть во устнех его лесть.

В моих записях сохранились следующие незабвенные наставления Её Высочества, которыми я закончу мои воспоминания.

12 февраля 1897 г. за обедом матушка Великая Княгиня изволила преподать такое наставление: «Всё всем, себе ничего».

Живые четки: «всякий шаг, всякое действие, всё, – что мы исполняем, за святое послушание; если в душе не творим непрестанно Иисусову молитву, то послушайте, наше не приемлется Господом, ибо И. молитва есть величайшее орудие от всякого зла».

22 февраля 1897 г. матушка так меня поучала, по её выражению, в застольной беседе:

«Жить упованием. Созерцать Господа. Непрестанно укорять себя. Обличать свои проступки. Быть слепым к падению ближнего. Жить для других, любить страждущих. Непрестанно хранить Иисусову молитву. Казаться не постящимся. Непрестанно плакать о гресех своих.

«О себе же нужно помышлять всегда так: к молитве, ленива, не терпелива в страданиях, жестока в обращении, пустословлю языком, обуреваема праздными помыслами, строга в суждении о других, слаба к самой себе, сонлива, ленива, сластолюбива, – се аз».

«Скорби суть сокровенная милость Божия».

1899 г. 1 февраля, во время поминальной трапезы по Р. Б. Е. С., матушка Великая Княгиня преподала присутствовавшим сестрам такое незабвенное наставление по случаю предстоящего великого поста.

«Нет выше наслаждения для христианина, как вечно молиться за врагов, ненавидящих и творящих нам напасть?

Всегда должно просить прощения с сокрушенным сердцем у Всемилосердого Господа и всей св. братии и просить об одном у Всеблагого Промыслителя, дабы любовь, мир, единение душ тесно, нелицемерно скрепила бы всех о Христе сестер. Я, недостойнейшая раба, тайно кланяюсь и с безграничною любовью прошу у всей братии прощения и у каждой сестры в частности, присновиноватая и грешная А.».

13 марта 1899 г., матушка внушала больничным сестрам всякое благословение, приказание и указание её и гг. врачей исполнять моментально, неотлагательно, бодро, энергично, – сие душеспасительно и богоприятно.

26 апреля 1899 г. матушка изволила высказать такое наставление:

«Любы созидает, разум кичит».

«Главнейшая сила и залог успеха всякого общежития есть любовь, мир и единомыслие».

«При встречах сестры с сестрою обязательно творить малое метание в знак смирения, сокрушения, и желания просить прощения».

«Жизнь в общежитии есть непрестанное о Господе радование».

«Что может быть радостнее жития во св. обители».

«Любовь, при исполнении возложенного послушания, дает силу и бодрость духа, если хранить при этом в сердце молитву Иисусову».

«Великое утешение просить прощение, ибо человек всегда чувствует свою виновность».

«Просить прощение и сознавать свою греховность – дает отраду и покой душевный».

Во время своих страданий, в назидание кухонной сестре Анне, пришедшей проститься 4-го апреля 1900 г., матушка преподавала такое наставление: «Передай всем сестрам, своим сотрудницам: кушанья всегда готовить с молитвой Иисусовой, все окропляя водой Крещенской, помнить, что никакая работа без молитвы не приемлется Господом, лучше тогда в мир идите, если не будите исполнять (иноческих обычаев). Помните мою заповедь! – Вы не знаете, как Ефрем Сирин воспевает труд и пот кухонных сестер».

Глядя на молодых послушниц, Её Высочество со слешами говорила:

«Какое широкое поле – монастырь, сколько можно посеять добра на юных душах сестер, которые добровольно идут и отдают свою свободу и молодую жизнь, и какая великая ответственность пред Богом тех, кому они вверены! Монастыри без просвещения – это рабство. Монастырь есть духовная врачебница, и потому я не признаю слова «выгнать», должно стараться уврачевать; выгнать просто, но кто будет отвечать за последствия его пред судом Божиим, как не вожди! Нужно уметь людей применять к делу, нужно жить с ними одною жизнью, знать каждого душу, чтобы соответственно врачевать».

В. Скворцов

Почти семь лет служу я в должности епархиального миссионера. Много радостей и скорбей пережил я за это время. Но начало службы припоминается мне особенно часто. Это было золотое время в моей жизни. Я только что вышел из академии. Миссионерскую службу избрал я, как лучший путь жизненный. На этом пути я надеялся встретить подлинное дело, надеясь увидеть живых людей и с ними мечтал повести живую борьбу за Церковь против современных её врагов. – Я воображал себя тогда, каким-то носителем света. Народ, казалось мне, погрязает в невежестве. Среди него появляются, как грибы, разные секты. В числе причин, порождающих это зло, тьма народная занимает видное место. Против этой тьмы я и думал вести борьбу, насколько хватит моих сил. К этой борьбе я готовился с восторгом, с молитвою. Я буквально целые дни просиживал с Библией. Соображал, всё, что можно сказать в защиту Церкви против различных сектантов. Во время уединенных прогулок громко говорил проповеди, воображая пред собой слушателей. Я ждал, как праздника, начала своего миссионерствования.

Этот праздник наступил для меня в октябре 1894 года. Помню, с каким волнением, страхом и надеждами в первый раз завязывал я свои дорожные вещи. Я чувствовал, что миссионерство для меня – темный лес, что я отправляюсь в какую-то неизвестную землю. Но я крепко надеялся на помощь Божию. Я молился о том, чтобы Бог послал мне больше терпения, любознательности, беспристрастия и желания поработать во славу Церкви Божией. Всё остальное, думалось мне, придет само собой.

С таким настроением выехал я из Тамбова. Лил непрерывно дождь; была грязь, ветер. Езда плохая. Тройка лошадей еле тащила нас с моим спутником и помощником, иеромонахом Серафимом. Естественно, на душе было тяжело, тоскливо. Наша тоска усиливалась еще от того, что на первых порах мы никак не могли найти сектантов. Объяснялось это тем, что оба мы не знали епархии; проводники же наши только путали нас, а не руководили нами, как бы следовало ожидать. К тому же официальные названия сел и сведения о сектантах не совпадали с таковыми же народными названиями и сведениями. Вследствие этого с нами происходили грустные приключения.

Положим, по статистике значилось в селе Н. З. 60 душ молокан. Едем в это село. Подъезжая, спрашиваем:

– Это и есть Н.–З.?

– Да.

– А где здесь живет батюшка?

Указывают: «Эна… около церкви…».

Направляемся, куда проводник ткнул пальцем. Стоят рядом два хороших дома. О. Серафим сидит в бричке, а я иду расследовать почву. Вхожу в кухню одного дома. Через дверь виднеются стриженые интеллигенты.

– Ба! доносится до моих ушей. Кого-то принесло к лам. Должно быть сборщики-монахи. Много их ныне шляется…

Чувствую, что такие богохульные речи невозможны в доме правоверного батюшки, – и кидаюсь вон. Иду во двор рядом. После долгой возни с собакой достигаю до батюшкиных покоев. Радуюсь, что вожделенный отдых близко, и что гостеприимства матушки вполне вознаградит нас за скитанье. Начинается церемония знакомства с батюшкой, – и вот мы в теплой, уютной комнате. Завязываем приятный разговор. И что же? С первых слов узнал, что село, куда мы заехали, точно Н. З., но здесь нет ни одного сектанта… Оказывается, до них надобно ехать еще верст 25, в село с тем же именем, а надвигался вечер, и лил дождь, как из ведра.

Повисли наши буйные головы. Куда деваться? – Чтобы успокоить нас, батюшка предложил нам – «пока что» – закусить, «чем Бог послал», а там переменить маршрут.

– У нас вот под боком целая уйма сектантов! говорил батюшка.

Слава Богу: значит мы всё же при конце своих скитаний. Засели за чай; напились, наелись и поехали, по указанию батюшки, в Т-о, в самом благодушном настроении. Нас не пугал уже ливший дождь…

Т-о, куда нас наладили из Н. З., утопало в болотах. Тройка лошадей едва тащила «тарантас». Всюду грязь и выбоины. На дороге – ни души… Насилу мы дотащились до батюшки. Он, по-видимому, страшно изумился, когда я назвал ему свой чин миссионера. Однако пригласил снять мокрую чуйку и проходить в неизбежный зал. Не дожидаясь расспросов, батюшка прямо отрезал нам, что мы ошиблись и не туда заехали. У него в приходе не значится ни одного сектанта.

– Как? – завопил я, – да нам соседний батюшка сказал, что здесь «целая уйма» сектантов!…

– Нет, он ошибся, – спокойно и улыбаясь добивал нас новый мучитель. Здесь, правда, много раскольников; но – согласитесь – это не тоже, что сектанты!…

Я, конечно, охотно согласился с ним, но понять не мог этой ограниченности и узости кругозора, которым меня поражали сельские обыватели. – Как, в самом деле, священнику не знать, что находится рядом с ним, – какое село – православное-ли, раскольничье или сектантское? Ведь это значит быть ужасным пошехонцем – в миссионерском, разумеется, деле.

Понятно, какое настроение охватило и меня, и благодушнейшего о. Серафима. Более мы не могли ручаться, что и на завтра нас не ожидает та же «калгата», как говорят тамбовцы. Но Т-ский батюшка успокоил нас и сказал, что в 20 верстах от него живут уже подлинные сектанты – и даже целым гнездом…

Мы поверили, успокоились и заночевали в Т-ке. Вечер прошел у нас отлично. Всё время мы с пользой для себя беседовали о состоянии Церкви Божией по селам, о характере расколо-сектантства и о нашей миссии. Батюшка попался нам умный, наблюдательный и понимающий в миссионерстве. Он советовал нам не предаваться радужным надеждам на нашу поездку. Он знал народ, видел его распущенность, у многих склонность часто по материальным расчетам изменять религии своих отцов, а потому, естественно, придавал миссионерской проповеди значение лишь относительное. В свою очередь мы платили собеседнику восторженной настроенностью. В итоге мы полюбили друг друга и окрепли в миссионерском настроении.

На следующий день, под благочестивые рассказы о. Серафима о святых местах и тамошних обитателях, мы добрались до З-ки. Это была первая сектантская деревня, какую мы встретили. Мы въехали в неё под предводительством приходского о. диакона. День был воскресный. Народ толпился на улицах. Скоро узнали, что мы – «миссионеры», и нас окружила толпа парней. Один мужик, подвыпивший, взялся проводить нас «на квартеру». Добрались до этой «квартеры», бросили там вещи и, вооружившись Библией, пошли искать собеседников.

Подходим к дому одной молоканки. Она издали завидела нас и поджидала у двери.

– Здравствуй, тетушка! сказал я.

– Здравствуйте.

– Пусти нас побеседовать к себе в дом?

– Нет… Нечего нам с вами беседовать… Мы и так знаем закон. А Царь одинаково любит всех – что вас, что нас…

– Это так, сказал я. Да мало-ли законов-то? Вы проповедуете один, мы другой, а штундисты – третий. Надобно разобраться в них, чтобы не ошибиться… Что ты больно ожесточилась? Ведь мы не с водкой идем к тебе, а со Словом Божиим…

– Нет, как хотите, я не пущу. У меня и так много раз колотили окна, продавливали пол и нашумливали с этими беседами… Ступайте, куда знаете, я не пущу…

Что тут оставалось делать? Я еще пробовал уговорить бабу – не пускает. Очевидно, это своего рода тактика у здешних молокан.

Идем дальше. У избы стоит пресвитер молоканский. Просился к этому в гости – не принимает.

– Спасибо, говорит, вам за честь, что считаете меня человеком, а пустить в дом – не пущу. У меня больно тесно…

Боже мой! Неужели у нас не состоится моя первая, пробная беседа? Ужели везде люди таковы? Куда же после того я поеду?…

За несколько минут я пережил столько терзаний, что не могу о них без волнения вспомнить и теперь. В страхе, понятном смущении и беспомощности оглянулся я кругом. Одни стоят серьезные, другие недоумевают вместе со мной, а иные прямо зубоскалят. Это – сектанты. Один из таких особенно остановил на себе моё внимание.

– Ты какого упования брат? спросил я его.

– Христианского.

– Грамотен ты?

– Нет, я плотяный!..

А, подумал я: это непременно сектант.

– Как же говоришь ты, друг плотяный… Разве человек состоит из одной плоти? Ведь у животных и то есть душа в крови; а ты – человек и, стало быть, существо не только плотяное, но и духовно-разумное, образ Божий носишь… Уж говори, брат лучше духовно-плотяный. Тогда будет смысл, а эту уловку брось. Мы и так не думаем, что ты составлен из грамоты, бумаги…

– Затем я взял под руку этого улыбающегося казуиста и сказал ему:

– Послушай, братец, пойдем в твою хату! Там мы побеседуем с тобой о наших упованиях. Посмотришь, за нами сейчас же двинется толпа…

И мы пошли. Народ, точно, загудел за нами. Скоро маленький домик штундиста наполнился битком. Беседовали мы главным образом о святости Церкви Христовой. Этот-то вопрос, в своё время, крайне занимал тамбовских штундистов. Они любили говорить о нём. Они с восторгом толковали об искуплении Христовом и о том, что Господом мы все призваны к святости…

Бедные книжники! Они воображали, что православная Церковь не верует и не учит об искуплении Христовом. В этом заблуждении утверждались они через то, что православные смиренно называли себя грешниками.

Мне приходилось, на первых порах, усиленно доказывать, что искупление Христово принимаем и мы, и без веры в искупление не именовались бы православными христианами. Но вот в чём вопрос: после искупления-то и призвания нашего в Церковь сохраняемся-ли мы без греха Господом? – Если же мы безгрешные, по мнению сектантов, то как понять 1Ин.1:8, 10; Иак.3:2?

На этом вопросе я настойчиво держал штундистов.

Более упорные из них твердили лишь одно: – христиане в посланиях апостольских именуются «святыми»; значит, они – без греха…

Я возражал: слово «святой» не значит «безгрешный». «Святой» христианин, т. е. освященный, призванный в святую Церковь (1Кор.1:2). А безгрешным в Писании называется один Бог (Откр.15:4). На каком же основании сектанты называют себя безгрешными?

Ни в то время, ни после, на этот вопрос я не получал от штундистов даже сравнительно разумного ответа.

Потом я продолжал: – если все христиане с грехами, с пороками, – то как они могут составить из себя непорочную Церковь?

З-цы усиленно мне читали из Еф.5:25–27. Я соглашался, что Господь создал Церковь, чтобы она была святою и непорочною. Но непорочность-то Церкви зависит не от нашей безгрешности, а от святости Господней и благодати Его, живущей в Церкви. На земле Церковь никогда не будет состоять из одних чистых людей (Мф.13:24, 25, 41 и др.). Церковь, т. е. собрание христиан, будет непорочною по составу своих членов лишь в небесном Царстве Божием (Откр.14:4, 5). До тех же пор она, как невод, закинутый в море, будет тащить на небесный берег, и хороших и дурных рыб (Мф.13:47–49). – Если не так, спрашивал я сектантов, покажите, когда Церковь, при апостолах, состояла из одних праведников.

Разумеется, и на этот вопрос сектанты не могли сказать что-нибудь дельного. Ссылка на Откр.3:7–12 ничего не доказывает: филадельфийская Церковь ублажается за свою веру и терпение, но не сказано, чтобы она состояла из безгрешных людей. Она, эта Церковь, лишь чище других, лучше их, но не безгрешна…

Свою беседу с З–цами я закончил победно. Они даже не очень противились мне. Притом я говорил с ними мягко, нежно. Ведь это в жизни моей была первая беседа с штундистами! Я еще не знал их лукавства и всё объяснял в хорошую сторону. Потому был ласков, внимателен. Это хорошо влияло на толпу слушателей. Один из них под конец сказал мне:

– Вот ты силой вколачиваешь в нас святое учение… Если-б «тахта» учил нас батюшка, разве бы кто пошел в штундисты?…

Я поспешил замять неприятное направление беседы, особенно жалея тут же сидевшего батюшку; пообещал с жалобщиком поговорить наедине, – и у нас опять всё пошло гладко…

Оглянулся я – вижу: напротив меня, за спиной, стоит молоканский пресвитер, а подле меня сидит та самая баба, к которой мы напрасно просились в дом.

– А, тетушка!… Не вытерпела, пришла-таки к нам, сказал я. А нас не пустила… Ну, что же – правда, мы перебили здесь окна, продавили пол и нашумели? Ты видишь, – всё цело. Беседовали мы любовно, мирно. Говорили всё «по-хорошему» о св. Писании, о спасении в Церкви. А ты нас не приняла, – нас, которые шли к тебе в образе странников, с словами любви и мира на устах?… Грех тебе за это будет! Ведь и у тебя мы стали бы не о демоне разговаривать…

Последние слова мои как будто разбудили бабу от оцепенения. Доселе она, видимо, стыдилась своего поступка и молчала. Тут – она словно прорвалась и вскрикнула:

– Ну, вот и пропала твоя беседа! И ей стало даже весело.

– Как пропала? Спохватился я.

– Да, знамо, пропала… Зачем ты эдак-то нечистого вспомянул.

– Тетушка! Надобно же как-нибудь назвать его? Ведь я не для ругани упомянул его, а к примеру, чтобы показать, что мы говорили все о святом… Поверь мне, что именно затем я назвал его.

Эти слова успокоили бабу, но я понял, что поступил опрометчиво. Я не знал народных требований от проповедников Слова Божия, а потому, не стесняясь, говорил, что находил полезным…

Я дал себе слово впредь, по возможности, быть осмотрительней. Мне невольно приходили на память слова апостола: «Смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые»… (Еф.5:15).

Пропели мы всем собранием «Достойно есть»… и стали мирно расходиться по домам.

На другой день долго мы ждали собеседников. Нам приходилось скучать в избе. Шел мелкий, осенний дождь, дул сырой, пронзительный ветер. Народ, попрятавшись по овинам, молотил хлеб. Нужно было платить подати. Все находились в унынии: дождь мешал молотьбе. – Только к вечеру стали являться слушатели и собеседники. Батюшка возбужденно заметил им:

– Что вы целый день заставляете себя ждать? Куда ни толкни вас, – нигде вы не годитесь. Задумали мы купить колокол. Сделали раскладку по душам, – и тут за вами недоимка. Люди!

Едва успел батюшка закончить своё обличение, – из толпы слушателей выдвинулся один крестьянин, – человек благообразный и с умным лицом. Этот человек, как мне шепнули, склонен был к штунде. Он шумливо заговорил:

– Эх, папаша! Стыдно вам корить нас такими пустяками. Колокол… Да зачем он нужен нам? Это нашим предкам-дуракам без него нельзя было обойтись. Они были невежды, не знали грамоты. Поедет мужик с сохой в поле. Глянь, послышался удар в большой колокол. «Эй, Ванька! Знать, ныне праздник… Бросай соху»… и оба скакали в церковь. А мы и так знаем, когда праздник, когда нет…

Эти слова умного мужика произвели впечатление. Батюшка сидел, уповательно посматривая на меня. Мне приходилось отвечать. И я сказал: ты слишком грубо, брат, выражаешься, будто колокола нужны только дуракам. Это заносчиво, но не верно. Из Слова Божия мы усматриваем, что Бог умным людям дал заповедь собраться в священные собрания (Лев.23:2; Евр.10:25). Видим, что у евреев вообще имели религиозное значение трубы, в которые играли при богослужениях (Напр., Нав.6:5–7). Эти трубы у христиан заменились колоколами. Посредством звона нам дают знать не только то, что сегодня, положим, праздник: звонят и не в праздники. Колокольным благовестом христиане извещаются о начале богослужения; а это важно и для грамотных людей. Не кричать же нам, в самом деле, с колокольни и не зазывать всех словами: «Эй, люди, сходитесь! сейчас начнется богослужение!…». Есть большие села, где никакой голос не долетит от церкви до конца села.

Звонят у нас и среди богослужения. Этим дают знать народу, что совершается в храме особенно важное священнодействие, как за литургией. И радуется сердце православного, когда он заслышит торжественный церковный звон, как на Пасху. Даже на душе тогда становится веселее!…

Мужики, улыбаясь, сказали:

Разве мы против колоколов? Без них, правда, обойтись трудно. Только батюшка напрасно колет нас колоколом. Будут деньги, – и мы заплатим, что следует…

Народ всё подходил. Изба переполнилась слушателями, пришел молоканский пресвитер. С довольством он поздоровался с нами и встал около стола. Я обратился к нему с вопросом:

– Тебя, Павел Иванович, люди зовут пресвитером. Правда-ли это?

– Да, в своей церкви я за пресвитера, – спокойно ответил Павел Иванович.

– Кто же дал тебе право пресвитерствовать? Продолжал я свой вопрос.

– Вестимо, церковь, т. е. верующие собратья.

– Откуда же видно, чтобы братия могли сами ставить себе пресвитеров?

– Что вы Писания что ли не знаете? тоном обиженного человека заговорил со мною Павел Иванович. Почитайте Деян. 6 гл. и вы увидите, как люди выбирали себе предстоятелей,

– В 6 гл. Деяний говорится о выборе диаконов, а не предстоятелей. Диаконы никогда не считались в совершенно устроенной Церкви Христовой предстоятелями. Но дело не в этом: что же следует из 6 гл. Деяний.

– То, что в пресвитеры или диаконы надо поступать по выбору верующих, а не получать этих лиц готовыми из губернских городов, по назначению архиереев.

– Допустим, что верующие должны выбирать себе пресвитеров, – хотя в слове Божием повеление поставить по всем городам пресвитеров дается прямо преемникам апостольским – епископам (Тит.1:5), и ничего не говорится про избрание всею Церковью себе председателей (1Тим.5:17, 22). Но могут-ли миряне поставлять своих избранников на служение? Ведь в 6 гл. Деяний мы читаем: людей, выбранных в диаконы, христиане «поставили пред апостолами, и сии, помолившись, возложили на них руки» (Деян.6:6). Итак, апостолы, а не простые верующие могут ставить диаконов и пресвитеров (См. Деян.14:23; 1Тим.4:14, 16, 5:22 и др.). Как же в вашем обществе вся Церковь поставляет себе предстоятелей?

– Да так, как написано: «выберите из среды себя»… (Деян.6:3), – мы и выбираем.

– Выбирать на службу и утверждать кого-либо на этой службе – не одно и тоже. Положим, вы выбрали себе старшину. Будет-ли ваш избранник старшиной без земского начальника?

В народе зашумели: «нет! Знамо, нет!..».

– Вот то-то и есть. А вы говорите, – простые миряне сами могут ставить себе пресвитеров и диаконов…

Павел Иванович переминался с ноги на ногу. Очевидно, он соображал ответ. Потом с какою-то рассеянной улыбкой заметил:

– Вы, православные, цепляетесь за апостолов. Далеко вам до них! То были носители Духа Божия. Чрез их руковозложение давался Дух Святой. Теперь этой силы у православных архиереев мы не видим. Значит, можно обойтись и без рукоположения…

Я ответил:

– Смешиваешь ты, друг, две разные вещи: дар чудес и благодать священства. Дар чудес и после апостолов, в Церкви, правда, сократился, но не прекратился. Сколько в числе наших архипастырей было чудотворцев! Однако, несмотря на сокращение чудодейственной силы в Церкви, апостол своим преемникам никого не велит ставить в пресвитеры без руковозложения. Он пишет Тимофею, про чудодейственную силу которого в Писании ничего не говорится, – заметьте это! – «рук ни на кого не возлагай поспешно…» (1Тим.5:22).

– Здесь вовсе не про священство речь, а про суд. Апостол не велит Тимофею скоро и строго судить христиан, а вы вон куда тяните!…

И Павел Иванович весело рассмеялся.

Я возразил:

– Напрасно ты так думаешь, Павел Иванович! Прочти первое же посл. 1Тим.4:14, – и ты убедишься в своей ошибке. Там мы читаем: «не неради о пребывающем в тебе даровании, которое дано по пророчеству с возложением рук священства»… Видишь, – дар священства апостол раздавал чрез руковозложение. А что мы замечаем у апостолов, – тому должны подражать (Флп.3:17).

Если же у нас, как ты говоришь, присылают пастырей из губернских городов, а не от сохи берут их, – то это потому, что поставление пастырей, в согласии с апостольскими правилами, у нас производится епископом, по указу Его Императорского Величества. Значит, при избрании пастырей, миряне у нас не устраняются, а только толпу людскую, с её пристрастием и криком, заменяет священная воля Государя. Государь – Отец всем нам и обо всех заботится. Он велит и в пастыри ставить людей образованных, благонадежных, – из тех юношей, которые к священству готовятся в особых училищах. Вот почему нам пастырей чаще всего присылают из городов. – Ты же, друг, взят хоть от сохи, да в пресвитеры поставлен не преемниками апостолов, а простыми мирянами и без правильного руковозложения… Это – не порядок. Убеждаемся, что ты не пресвитер, а самозванец, наскакавший на седалище пастырское…

– Пастырь у нас один – Христос; все же мы братья…

– Да, у молокан нет пастырей. Но, очевидно, им и Христос – не пастырь. Если же Он был бы для них пастырем, – они слушались бы голоса Его. А от имени Христа апостол пишет христианам: «пастырей ваших умоляю я, сопастырь и свидетель страданий Христовых»… (1Пет.5:1). Ясно отсюда, что в истинной Церкви Христовой должны быть пастыри. Их нет лишь в еретических обществах…

Павел Иванович стоял, понурясь, и твердил лишь одно: у разных людей – разные обычаи. У нас – свои; у турок – свои. Мы – без руковозложения преемственного. Это – обряд лишний…

– Неправда. Я уже доказывал, что без руковозложения апостолы никого не ставили в пресвитеры… Значит, рукоположение – не обряд, а дело таинственное, благодатное (1Тим.5:14) и необходимое для получающих священные степени. С другой стороны, если вы, молокане, будете гоняться за турками, то вы все евангелие бросите. Турки – нам не указ, а апостолы. Апостолы же велят все делать «благообразно и по чину» (1Кор.14:40). В частности, без руковозложения правильного апостолы не велят христианам принимать пресвитеров. Убойся же, Павел Иванович, суда Божия! Вспомни про Корея, Дафана и Авирона. За дерзкую попытку присвоить себе не принадлежащее им священство они погибли ужасной смертью (Чис. 16 гл.). Смотри, брат, чтобы и тебя не поглотила земля за святотатство!…

Павел Иванович презрительно махнул рукой.

– Про какое-то священство толкуете… Разве в новом завете есть священство? – А еще судом Божиим стращаете!…

– Не я стращаю, а Слово Божие… Что же касается священства, то оно есть и в новом завете. Прежде всего Сам Христос называется священником (Евр.7:11–17). У Него есть и «священство непреходящее» (Евр.7:24). Это священство от имени Христа передавал своим сотрудникам апостол Павел (1Тим.4:14). От сотрудников же апостольских священство Христово в нашей Церкви дошло и до нас… Итак, не признавая священства Христова, ты, брат, заблуждаешься, не зная Писаний, ни силы Божией…

Павел Иванович окончательно иссяк. Он сильно пропотел и поминутно утирал лицо своё. Православные весело острили над ним.

– Выдь на двор. Остынешь!… Шептали они ему.

– И книжен же, разбойник! – прямо со смехом сказал один православный начетчик.

Я установил тишину в избе и сделал вывод из бывшей беседы с Павлом Ивановичем. Я сказал: без Церкви Христовой спастись нельзя (Мф.18:17). Церковь же Божия должна быть устроена «благообразно и по чину» (1Кор.14:40). В этой Церкви необходимо быть епископам, пресвитерам и диаконам, правильно поставленным. Таких людей у молокан нет; следовательно, у них нет и Церкви, а без Церкви они не могут устроить своего спасения. Поэтому необходимо всем православным остерегаться молокан и не сообщаться с ними в делах веры (2Ин.1:10–11)…

На этом мы закончили беседу. Хозяин дома попросил позволения попеть для назидания братии. Мы с радостью дали позволение. Запели дружно, выразительно, с вдохновением, мужскими и женскими голосами. Пели «Милосердия двери отверзи нам», «Не имамы иные помощи», «Под твою милость», «Отче наш». Народ с умилением слушал. Никому не хотелось уходить. Сердце моё радовалось. С большим волнением, на прощанье, стал я излагать содержание православной веры по нашему Символу. Я просил всех не колебаться ни направо, ни налево, – и мы разошлись, восторженные, довольные…

Я в первый раз в жизни испытал радость евангельского благовестника. Мне нипочем были усталость, – томление, какое нас мучило на протяжении всего дня. Я сознавал, что отныне начинается для меня новая жизнь. Мне придется не сухие речи держать пред тоскующими учениками и не мертвые выкладки производить над цифрами. Я говорил о Царстве Божием, о праведной жизни, о единении христиан в Церкви Божией. Меня слушали с напряженным вниманием. Как свято это внимание и сколько знаний, любви к делу, терпению и духовной восторженности требует оно от миссионера!

Я дал себе обет неленостно проповедовать Слово Божие, и самый путь миссионерский после того показался мне уже по опыту невыразимо прекрасным…

Д. Боголюбов

В настоящее время в Херсонской епархии существует следующего рода сектантство: штундисты (числом около 5½ тысяч), хлысты (до 500 человек), штундо-хлысты (137 человек), пашковцы (45 человек) и скопцы (29 человек).

Прежде чем говорить о деятельности миссионеров и пастырей, направленной к подавлению развития сектантства, необходимо упомянуть о тех неблагоприятных условиях, какие в минувшем году особенно тормозили дело нашей миссии.

Первое из них это – необыкновенно усилившаяся пропаганда сектантства, ведшаяся не только местными его вожаками, но направленная на нашу епархию из соседних губерний и даже из-за границы. Вожаки всех сект, как мы уже видели, напрягли все усилия к уловлению в свои сети православных, и если не все секты успели навербовать себе новых последователей из их среды, то этому, конечно, более всего воспрепятствовала наша специальная и приходская миссия.

Второе очень серьезное неблагоприятное условие для нашей миссии в минувшем году это – двухлетний неурожай в нашей губернии, по местам выразившийся в голодовке населения. Под влиянием этой беды народ нравственно огрубел и ожесточился в иных местах до того, что трудно вести беседу с самими православными: «что нам толковать о слове Божием, – говорили в некоторых местах, – когда есть нечего! Вы бы, г. миссионер, лучше похлопотали, чтобы нам хлеба скорее земство выдало!» Штундисты очень удачно воспользовались бедствием народа: посыпались пожертвования со стороны наших и чужих сектантов, посылавших для сбора пожертвований в урожайные губернии (с этой, напр., целью «диакон» любомирских штундистов Рак полтора месяца был на Кавказе), пошли пожертвования и из штундистской «Союзной кассы», стали сектанты буквально покупать совращения православных в их секту.

«Во многих зараженных штундою местах, пишет миссионер о. Купчевский, совращенные православные – представители местного пролетариата. В хороший год и то им приходится зарабатывать хлеб у местных односельчан, часто и у штундистов, а теперь они совсем без хлеба и топлива; неудивительно, что под влиянием голода и холода они переходят в штунду: они готовы перейти в какую угодно веру, лишь бы быть сытыми и согретыми».

«В Златоустовском приходе, пишет миссионер г. Белов, штундисты недавно совратили одну женщину, Акилину Фоменкову, набрав ей на платье материи. Когда Фоменкова вошла в новом подаренном платье в собрание штундистов, то, по словам учителя земской школы, упала на колени и со словами: «о, теперь я узнала, где истинный Бог!» – стала целоваться со всеми сектантами. Жена училищного сторожа, слушавшая наш разговор с учителем о Фоменковой, сказала: «да, нужно туда идти, потому что там помогают».

В минувшем году я посетил с священником о. Васильченко совратившуюся в немецкой колонии Гофнунгсталь семью Н. Бондаренко. После долгих наших увещаний жена его Мария высказалась прямо: «что вы ни говорите, а, видно, немецкая вера лучше нашей: посмотрите, как мы бедны, а немцы как богаты; видно, Бог их любит!» Нет сомнения, что эта бедная семья совращена немцами, от которых в материальном отношении она всецело зависит.

Очень прискорбно поэтому, что в такое тяжелое для народа время бывший съезд благочинных Херсонской епархии сократил средства Свято-Андреевского Братства, лишив его возможности оказывать материальную помощь там, где она могла бы не только спасти людей от нужды, но и от совращений.

Третье неблагоприятное условие для миссии в минувшем году – было отсутствие окружных миссионеров в трех более зараженных уездах: Ананьевском, Одесском и Тираспольском. Таким образом в то время, когда сектантская миссия особенно усилилась, наша была значительно ослаблена, что не могло не отразиться на общем её успехе.

Четвертым и, думаю, самым главным тормозом миссии служило холодное, безучастное отношение к ней многих священников зараженных приходов. Истина известная, что и у самого бдительного пастыря могут быть совращения, но замечательно, что огромное большинство совращений в минувшем году падает на приходы, где священники ровно ничего не делают, в смысле участия в деле миссии, считая его для себя необязательным. Равнодушие некоторых пастырей к делу миссии поразительное: они не только сами не защищают своих пасомых от духовных волков, но не дают знать вовремя о пропаганде или совращениях и миссионерам В одном, напр., приходе Одесского уезда в минувшем году совратилось 62 души. Очевидно, подобное массовое совращение подготовлялось временем, сразу оно не могло произойти, не могло, след., и не быть заранее замеченным пастырем. Какие же предохранительные меры были последним приняты? Ровно никаких.³⁰⁰ После массового отпадения пастырь ограничился тремя за весь год чтениями для народа общеназидательного содержания, как это видно и из его богослужебно-проповеднического журнала. Об опасном положений прихода миссионерам дано знать уже тогда; когда совершилось движение в штунду. В этом злосчастном приходе проведено миссионерами 17 бесед, но вряд ли они поправят теперь дело.

Есть священники, намеренно скрывающие появление в их приходах штундистов. Как будто их долго можно скрывать! Был в минувшем году и случай намеренного противодействия со стороны священника окружному миссионеру в ведении им бесед, который, по мнению священника, не ведущего бесед с сектантами, напрасно-де ездит и беспокоит его и приход. Правда, подобные случаи редки, но что касается безучастного отношения к делу миссии, то в этом виновны многие пастыри, и пробудить их от бездеятельности и сна может лишь твердая рука епархиальной власти.

Не смотря на столь серьезные обстоятельства, препятствовавшие делу миссии, она велась и в отчетном году не хуже, чем в предшествовавшем ему. В минувшем году миссионерами проведено 380 бесед с лишним.

Кроме того, миссионером о. Михайловским сделано 2, а мною 7 судебных экспертиз.

Деятельность миссионеров в отчетном году приносила добрые плоды: во многих местах после бесед миссионеров колеблющиеся в вере православные укреплялись в ней, публично заявляя миссионерам, что только благодаря беседам их они остались в православии; многие же из заблудших после миссионерских бесед заявляли о своём желании оставить сектантство и, действительно, были присоединены к Церкви. Благотворное действие оказывала проповедь миссионеров в особенности в тех приходах, где начиналось сектантское брожение; во многих местах последнее было приостановлено, именно благодаря лишь специальной миссии, почему следует пастырям вовремя приглашать миссионеров в приходы, где появляется сектантство.

Труды миссионеров разделяли и пастыри зараженных приходов, правда, далеко не все, однако уже есть много священников, трудящихся в деле миссии, сознающих, что это дело – их прямая и священная обязанность, что миссионеры являются в их приходы, только как временные им помощники в трудной борьбе с сектантством. Могу подтвердить, что где пастыри разделяли труды миссионеров, где те и другие прилагали единодушные усилия к вразумлению заблудших, там миссия почти всегда достигала своей цели.

В минувшем году проявили особенное усердие к делу миссии следующие священники: благочинный о. Манжелей, о. Ф. Кирика, о. А. Трехбратский, о. Димитриу, о. А. Зеленкевич, о. С. Глядковский, о. Гр. Феодоров, о. Филиппович, о. О. Шамановский, о. Е. Швачко и некоторые другие. Должно также отметить труды по ведению бесед в м. Глодосах: в этих беседах по-прежнему принимали участие: благочинный о. Фащевский, свящ. о. Линский и учителя второклассной школы – Крыжановский и Чернов.

Из мероприятий епархиальной власти в борьбе с сектантством в отчетном году необходимо упомянуть следующие.

В виду поступления на службу новых миссионеров, в сентябре месяце, с разрешения и благословения высокопреосвященного Иустина состоялся годичный съезд миссионеров, на котором ими выработаны планы и методы бесед о крещении, о священстве, о св. Причащении и о почитании креста. На этом же съезде миссионеры и некоторые прибывшие священники были мною ознакомлены со способом ведения судебной экспертизы по штундистским делам. Таким образом на этом съезде миссионеры сами учились делу миссии, что, без сомнения, принесет им пользу и, пополнив их миссионерские знания, облегчит их труд.

По примеру прежних лет, во многих благочиниях состоялись благочиннические миссионерские съезды, большею частью руководимые миссионерами. Из постановлений таких съездов обращают на себя внимание постановления съездов Новгородковского и Севериновского благочиний. Первый постановил образовать из нескольких священников «миссионерскую комиссию» для ведения бесед с сектантами. Были избраны члены этой комиссии, но замечательно, что, как жалуется местный благочинный, никто из пастырей зараженных приходов не пожелал ни разу пригласить к себе членов комиссии для бесед с сектантами. Более удачно, по моему мнению, постановление Севериновского съезда о назначении в каждом благочинии благочиннического миссионера; в практическом отношении это – и проще, и удобнее. Осуществление этой меры, рекомендованной епархиальной властью всем благочиниям, желательно было бы видеть в настоящем году.

Необходимо также отметить организованное мною, с разрешения высокопреосвященного Иустина, паломничество жителей местечка Валегоцуловой, в числе которых были и недавно обращенные из штунды к православию, к святыням Киева и Чернигова. Оно укрепило в вере как присоединенных, так и вообще всех православных жителей названного места и окружающих его сел.

Отрадно отметить, что в минувшем году многие земские начальники, понимающие весь великий вред сектантства, оказали немалую услугу делу миссии, облегчая её вразумлением заблудших, открытием в зараженных местах школ и проч. Из них я мог бы указать на Ив. Ив. Антоновича, М. Г. Емельянова, В. А. Кубаркина и в особенности на Н. Ф. Долинского, искренно радующегося успехам миссии, почти всегда посещающего миссионерские беседы и своим авторитетным, разумным словом убеждения помогающего их успеху.

Каковы-же общие результаты противосектантской миссии за истекший 1900-й год?

Если бы не массовое совращение в Златоустовом Поле (62 человека), общий результат миссии за истекший год был бы прекрасен, теперь-же он, к глубокому сожалению, посредственный, скажу, даже плохой, не смотря на то, что число присоединений было гораздо больше, чем в 1899 году.

Выше я упомянул, что число совращенных в штунду в минувшем году достигло 107 человек, присоединено же из штунды к православию 134 человека; в хлыстовщину совратилось 7 человек, а из неё никто не присоединился к православию; в штундо-хлыстовщину совратился 1 человек, присоединилось из этой секты 7 человек. Таким образом общее число присоединенных превышает число совращенных на 16 человек; число, конечно, малое, если взять во внимание затраченные силы и средства, но, если взять во внимание вышеуказанные неблагоприятные для миссии условия, то и за этот результат мы должны радоваться и благодарить Бога, ибо можно было ожидать еще худшего.

У меня теперь есть надежда, что первый год нового столетия будет для нашей миссии более счастливым, но для этого необходимо устранить или хотя ослабить те причины, какие тормозили дело миссии в минувшем году.

Прежде всего необходимо всем взяться за работу с сознанием всей важности и святости миссионерского труда, преследующего спасение душ братьев наших; необходимо и пора, наконец, пастырям сознать, что дело миссии – прямая их обязанность, что прежде всего они должны будут ответить пред Богом за пропавших своих овец (Иер.23:1–2; Иез.34:1–10).

Затем, сектантской пропаганде, особенно тайной, необходимо противопоставить пастырскую бдительность, чтобы вовремя пресечь пропаганду шатающихся всюду лжеучителей. Это легче всего сделать с помощью лучших прихожан, образовав из них приходские миссионерские братства, что давно уже рекомендовано духовенству, но что введено только в нескольких приходах епархии, о чём не позаботились и окружные миссионеры в их приходах.

Тяжелые последствия неурожайных двух годов еще долго будут давать себя чувствовать народу, след., еще долго будут давать возможность сектантам совращать православных оказанием им помощи во время крайней нужны. Пусть последнюю пастыри постараются устранить, хотя несколько ослабить с помощью тех-же братств и вообще с помощью лучших своих прихожан: каждый приход не без добрых людей, могущих прийти на помощь беднякам. Не странно ли, в самом деле, слышать, что в одном месте совратили бедняка, дав ему мешок муки, в другом – немного денег или топлива; не ужасно ли подумать, что из-за одежды женщина принуждена оставить родную веру и идти в штунду! Неужели всего этого нельзя было предотвратить? Конечно, можно, если бы пастыри знали бедняков и, став во главе приходской взаимопомощи и благотворительности, – вовремя помогли им. К сожалению, во многих зараженных местах этого не было сделано, и сектанты не преминули воспользоваться тяжелыми обстоятельствами народа в целях своей пропаганды.

Особенное внимание на сектантов должны обратить священники тех приходов, где появились новые совращения: пожар легче тушить вначале, чем после, когда он разгорится в большое пламя. На такие места должны обратить внимание и окружные миссионеры, чтобы вовремя оказать священникам помощь в их борьбе с сектантством.

Свои отзывы о действиях за отчетный год я хотел бы закончить словом ободрения для пастырей, не ведущих бесед с сектантами по малодушию, по робости духа. Из миссионерских отчетов и своих личных наблюдений я узнал, что многие, особенно молодые, священники, получившие даже богословское образование, не могут начать бесед с сектантами, боясь потерпеть от них поражение вследствие неожиданно поставленных ими вопросов; они боятся уронить этим свой авторитет в глазах прихожан и поднять сектантов. Пусть такие священники знают, что нет и не может быть такого миссионера, который не терпел бы неудач в первоначальных своих беседах, что ни один профессор богословия без практического опыта не проведет, не говорю хорошо, а даже сносно первых противосектантских бесед: приобретение богословских и других теоретических знаний – одно дело, а практическое их приложение – другое. Тот не ошибается, кто ничего не делает. Трудом постепенно можно достигнуть многого: я мог бы указать многих священников, которые, начав под моим руководством вести беседы с различного вида сектантами, теперь сами прекрасно их ведут; иные из этих пастырей не получили специального богословского образования, а стоят с честью на страже православия, достойным образом оберегают своих овец и приводят в ограду Церкви овец и «иного двора».

Пастырям нужно бояться не врагов Церкви, а малодушия в её защите от них; нужно им помнить о почивающей на них благодати священства, помогающей им нести ответственный пастырский и в частности миссионерский труд. На первых порах этот труд будет тяжел, он будет совершаться со слезами, но потом принесет делу миссии пользу, а душе – величайшее утешение, как говорит Псалмопевец: «Сеявшие со слезами будут пожинать с радостью. С плачем несущий семена возвратится с радостью, неся снопы свои» (Пс.125:5–6).

В следующей статье мы скажем о состоянии и движении сектантства в нашей епархии за истекший год.

М. Кальнев

В мире старообрядческого раскола особенно сильным стремлением к пропаганде и напряженным развитием в этом направлении своей деятельности по прежнему заявили себя раскольники австрийского согласия. Австрийское согласие в отношении к другим раскольничьим толкам и даже в отношении к православной Церкви занимает также воинствующее положение, как штундизм в отношении к другим рационалистическим сектам. Австрийские же владыки задумали соединить воедино всех именуемых старообрядцев, чтобы все они были австрийского согласия; тогда, по мнению их, можно будет добиться, от правительства признания законности австрийской иерархии (Астрах. еп. вед.). Эти пропагаторские стремления «австрийцев» замечаются во всех более или менее крупных центрах раскола, причем в ролях миссионеров являются, главным образом, окружнические деятели. В Черниговской епархии этой деятельности посвящают все свои силы известные пропагандисты братья Мельниковы с отцом своим Новозыбковским попом Ефимом. Этот последний стоит во главе раскольнического движения в сторону окружников: он постоянно разъезжает по всем посадам с целью укрепления раскола и воодушевления своих единомышленников, – попов и начетчиков, – на борьбу с господствующей Церковью. Братья Мельниковы со своею дружиною, кроме обычной устной пропаганды, усердно ведут пропаганду литературную, путем распространения по всем посадам подпольных и заграничных раскольнических изданий, которые с наслаждением читаются раскольниками в домах, на собраниях и даже в моленных.

Фанатичная и упорная деятельность Мельниковых и их сотрудников не остается бесплодною. Окружническая партия заметно растет и ширится на счет беглопоповцев, отчасти – безпоповцев и даже противоокружников. Беглопоповские центры слабеют. Так, напр., беглопоповщинский центр пос. Лужки имеет в настоящее время уже двух белокриницких попов и беглопоповцы десятками переходят в раскол австрийский. Для большего успеха пропаганды среди Лужковских беглопоповцев Новозыбковский окружнический лже-епископ Сильвестр рукоположил в попы для посада Лужков одного из мельниковских сотрудников. Послал туда на постоянное жительство своего ставленника и противоокружнический лже-епископ Михаил. В посаде Климове целая беглопоповщинская община колеблется и близка к принятию белокриницкого священства. Даже центр противоокружнической партии посада Добрянка значительно поколебался под влиянием пропаганды Мельниковых (Черниг. еп. вед. № 2).

В Оренбургской епархии известный лжеепископ Швецов, разъезжая в сопровождении своих миссионеров, собирал народ на беседы, распространял брошюры своего издания, устраивал общины своего согласия, поставлял в них своих лжесвященников (Оренб. еп. вед. № 10).

Во Владимирской епархии к окружникам принадлежат выдающиеся капиталисты каковы, напр., Савва Морозов и Матвей Кузнецов; владея громадными фабриками в селах Орехове и Дулеве и держа в экономической зависимости всё окрестное население, они всё своё влияние употребляют на поддержание и усиление раскола. Раскольники на их фабриках получают лучшие места и больше жалования, на их средства во многих местах епархии содержатся богатые моленные с целыми штатами лжепопов, от них-же получают подачки и пропагандисты раскола. Кроме этих капиталистов, громадную поддержку секте окружников оказывают и их выдающиеся поставники и особенно лжеепископ Швецов, который, будучи родом из Владимирской епархии, до сего времени продолжает навещать свою родину. В каждый свой приезд сюда он привозит с собою массу разных подпольных печатных и гектографированных раскольнических книг и брошюр, которые и распространяет во множестве среди раскольников. Местные начетчики находятся в постоянных личных и письменных сношениях с ним и, получая от него подпольные издания, не стесняются даже открыто пользоваться ими на публичных беседах с православными миссионерами. И здесь окружники употребляют все усилия к тому, чтобы привлечь противоокружников в свою секту, но все их попытке в этом отношении остаются пока тщетны, несмотря на то, что противоокружники не имеют ни видных капиталистов-покровителей, ни выдающихся лжепопов и начетчиков и живут разбросанно среди православных и раскольников других толков. (Владимир. еп. вед.).

В Вятской епархии, по словам одного из местных миссионеров, каждый последователь австрийщины есть апологет и пропагандист своего лжеучения. В семейном-ли кругу, в гостях-ли, в дороге или на работе, – везде любимый разговор о вере, о преимуществах австрийщины пред православием. Заправители австрийщины, живущие в Москве и Нижнем Новгороде, не жалеют средств на усиление этой пропаганды в пределах Вятской епархии, они в изобилии высылают сюда сочинения известных раскольнических авторов: Швецова, Перетрухина, Механикова, Бриллиантова, Усова, а местные пропагандисты усердно распространяют их в народе. Правда, и здесь в австрийщине между окружниками и противоокружниками происходят постоянные раздоры, и те и другие живут в непримиримой вражде между собою, лжепопы их и лжеепископы не только друг за друга не молятся, а даже друг друга публично проклинают. Но этим только отчасти парализуется успех их пропаганды (Вятские еп. вед.).

Дает знать о себе раскол австрийского согласия и в отдаленной Сибири. И здесь, по наблюдению миссионеров, он отличается особенною стойкостью, жизненностью, стремлением к пропаганде, к объединению разрозненных раскольнических толков и к созданию крупных и прочных центров.

В Томской епархии главари раскола, – лжевладыка Томский Феодосий и известный деятель австрийского согласия лжеархимандрит Феофилакт, – проживают в монастыре, давно уже существующем в тайге на реке Юксе, в 80 верстах от Томска. Феофилакт вместе с известным в австрийщине начетчиком и писателем Страховым, служащим специальным миссионером при лжеепископской кафедре, деятельно занимаются пропагандой, для чего разъезжают по епархии, посещают различные раскольничьи общины, снабжают их утварью, книжками, иконами. Особенным успехом пользуется их пропаганда среди последователей стариковщины. Нередко стариковцы, мучимые сомнениями, являются за разрешением их даже к православным священникам. «Скажите вы нам, Бога ради, что это за австрийская иерархия такая, – все её хвалят. Мы думаем, что Бог услышал нашу мольбу, сжалился над нашим несчастным положением и посылает нам теперь ту истинную иерархию, о которой мы плакали и которую искали». Без сомнения, такое тревожное состояние их не в далеком будущем разрешится переходом в австрийщину, тем более, что Томская стариковщина теперь не имеет у себя ни одного наставника, способного разобраться в вопросах веры, так как главнейший наставник её Иван Иванов уже перешел в австрийщину. Так как австрийские попы Томской епархии – люди некнижные и совершенно неспособные ни к пропаганде своих верований, ни к защите их, то здешние австрийцы окружники, по примеру и совету своих единоверцев в России, с которыми они поддерживают постоянные сношения, решили иметь у себя для этой цели на жаловании особых миссионеров. Миссионеры эти уже появились и действуют. Это – некие Барышников и Федосеев, выдающие себя за учеников Швецова. Под видом торговцев они ездят по епархии, укрепляют своих, пытаются, где можно, совратить православных. Не обходится без них и ни одна более или менее важная публичная беседа с православными миссионерами, где они наглыми и бессовестными приемами собеседования всегда показывают себя достойными учениками Швецова (Том. еп. вед.).

Кроме миссионеров пропагандистов одним из главных средств пропаганды в руках австрийцев является их богослужение. «Ты, брат, приди и посмотри нашу службу, – говорят они обычно совращаемым, – увидав, никогда не расстанешься; всё у нас хорошо и чинно, у вас же в безпоповщине и беглопоповщине ничего этого нет». И действительно, наименование епископа, священника, диакона, служение в облачениях, устройство церквей и монастырей, сходных с православными, – всё это служит приманкою не только для раскольников, но и для православных, особенно там, где нет православного храма и благоговейного богослужения. Поэтому-то раскольничьи лжевладыки и стараются обставлять возможным благолепием и торжественностью своё богослужение. Они не жалеют денег на покупку богатых священнических и архиерейских облачений, усердно заботятся о внутреннем украшении молелен, снабжают всем необходимым для богослужения – дорогими сосудами, богослужебными книгами и пр. Но весь этот религиозный маскарад устраивается только для обольщения простой, темной массы, которая по невежеству своему охотно отдает себя руководству устроенного обманным образом лжесвященства; а какую цену всему этому придают сами лжепопы, это можно видеть, напр., из следующего факта, передаваемого одним из вятских миссионеров. Ему однажды один из лжепопов показал свою дарохранительницу, которая оказалась ничем иным, как жестяною коробкою весьма сомнительного происхождения. В дароносице нашлась чайная ложка и «запасные дары», завернутые в промасленную бумагу, перевязанную мочалом. Прежде, чем раскрыть бумагу, лжепоп надел поручи. Чрез дырявую бумагу крошки «даров» сыпались на стол. Показав «дары», он снова завязал их, положив дароносицу в дорожный чемодан и толкнул его под лавку. Пришедшая хозяйка смела крохи на пол и постлала на стол скатерть. Так раскольнические лжепопы обращаются со своими святынями даже на глазах у православного миссионера (Вят. еп. вед.).

Беглопоповщина, сильная еще в некоторых епархиях, в других – в настоящее время вымирает и переживает последние дни. Так, напр., во Владимирской епархии беглопоповцы встречаются лишь единицами в Гороховецком и Меленковском уездах и видных представителей не имеют (Владимир. еп. вед.). В Вятской епархии беглопоповщина представляет также жалкие остатки старинного поповского раскола. Беглых попов здесь нет, и беглопоповцы, за неимением их, управляются стариками и уставщиками и с внешней стороны ничем не отличаются от безпоповцев, – они только по принципу беглопоповцы (Вят. еп. вед.). Сильна еще беглопоповщина в таких центрах раскола, как Черниговская и Донская епархии. Во многих посадах Черниговской епархии беглопоповцы представляют преобладающий элемент раскольнического населения. Во главе беглопоповцев стоит беглый поп Илья, проживающий обычно в пос. Лужках и отсюда делающий разъезды по епархии для удовлетворения религиозных нужд пасомых. Посад Лужки является еще настолько видным беглопоповщинским центром, что сюда приезжают беглопоповцы из разных мест России для причащения от попа Илии. Даже энергичная окружническая пропаганда встречает здесь в лице беглопоповцев сильное противодействие, так что если бывают случаи перехода беглопоповцев в австрийский раскол, то нередки случаи и перехода австрийцев в беглопоповщину (Черн. еп. вед.).

Безпоповщина, сильная количеством своих последователей, в высшей степени ослабляется внутренними раздорами и дроблением на секты и мелкие толки. От неодинакового решения возбуждаемых самым строем её обрядоверной жизни вопросов о средствах спасения в мнимоантихристово время, она с каждым годом дробится всё на новые и новые толки, последователи которых не имеют между собою религиозного общения, считая друг друга за еретиков. С одной стороны, вследствие этих постоянных внутренних смут и раздоров, с другой – вследствие резкого уклонения по своему внешнему виду от строя Церкви Христовой и по невежеству своих лучших членов, безпоповщина представляет самую благоприятную почву для пропаганды австрийского лжеучения. Управляющие безпоповцами наставники, уставщики и начетчики, будучи в большинстве случаев людьми невежественными, безнравственными и своекорыстными, не пользуются авторитетом у своих пасомых; эти последние не только относятся к ним с недоверием, но даже открыто глумятся над ними; наставники-же, чтобы удержать недовольных, идут на разного рода казуистические уступки, чем еще более роняют свой авторитет. Вот один из фактов, иллюстрирующих это: попечитель безпоповщинской моленной д. Корчиной, Томской епархии Евфимий Третьяков, вздумав вступить во второй брак с женщиной, оставившей своего первого мужа, обратился к наставнику Булыгину с просьбою свести их. Наставник отказался сводить этот брак, как беззаконный. Тогда Третьяков обратился к двум другим начетчикам, которые «свели» за одно ведро пива и «венчали пьяные». Булыгин, не зная о случившемся, пришел к Третьякову в дом и начал увещевать его, что он делает нехорошо и зазорно: «христианскому браку должно совершаться молитвословием, а вас кто же благословлял?» Рассерженный Третьяков не вытерпел строгого увещания и сказал: «есть вашего брата, – сведут, только пивом напой». И наставник, хотя наложил на него епитимью, но не развел их, рассуждая, что если развести, они поедут в церковь и обвенчаются, тогда погибнут две души христианские; ради великого греха отступления попустил малый (Томские еп. вед.). Не помогают и «духовные казнения», которым подвергают наставники своих непослушных духовных чад; соборы же, устраиваемые для суда над ними, оканчиваются обычно взаимной перебранкой и вызывают еще большие раздоры и неурядицы. Так, например, поморцами Бийского и Змеиногорского уездов, Томской епархии, был созван собор для суда над неким Рехтиным, обвинявшимся в том, что он зазрел поморское крещение, принял новое от какого-то неизвестного учителя и начал принимать к себе поморцев, хотя уже крещеных, чрез новое перекрещивание. Для суда над ним был приглашен известный Терентий Худошин, который и прибыл на собор с помощником своим Черчимцевым. Но Рехтин пригласил защитником себе не менее известного поморского начетчика Токарева из Нижнего Новгорода. Собор кончился перебранкой главнейших представителей той и другой стороны, а местным поморцам пришлось только пожалеть о понесенных затратах на вызов дорогих гостей (Томские еп. вед.). Не помогают и «послания» московских заправил раскола, к которым нередко обращаются безпоповщинские наставники за помощью для поддержания своего авторитета. Когда, например, Карповскими поморцами, Томской епархии, было получено из Москвы такое послание, с предписанием «почитать и слушать своего наставника Феодотия», и прочитано на «соборе», то один из присутствовавших Трофим Худяков заявил: «почему же наш Феодотий поступает не так, как бы следовало наставнику: за всякую требу ему кланяться нужно, а он всё над нами ломается? В послании пишут нам, – продолжал он, – чтобы православным иконам не кланяться, и на это я не могу решиться, потому что мы кланяемся не доскам, краскам или меди, а тому, чей лик изображен на иконе. Судите, как знаете, а я, если придется бывать у православных, буду кланяться их иконам». Феодотий должен был поступиться престижем своей власти и мог только обескураженно заметить: «всяк Еремей про себя разумей, что с тобой поделаешь, когда ты не слушаешь отеческого послания» (Томские еп. вед.). Но эти постоянные раздоры по вопросам внутренней жизни не мешают раскольникам дружно соединяться между собою и общими силами ратовать против православной Церкви. Для этого они составляют соборы, на которых решают вопросы о лучших способах пропаганды и ведения бесед с никонианскими миссионерами, здесь же менее опытные начетчики учатся у более опытных; для этой цели нередко начетчики одной местности предпринимают поездки к более опытным начетчикам других, часто очень отдаленных местностей. На одном, например, из соборов в центре донской безпоповщины, между прочим, было постановлено послать начетчиков Лебедева и Пятибратова к опытным и начитанным людям, – к Батову в Тулу и Надеждину в Нижний Новгород, чтобы они поучились у них, как защищать своё любимое старообрядчество. Постановление собора было исполнено. Лебедев и Пятибратов ездили к указанным начетчикам, многому у них научились, привезли от них много подпольных брошюр, направленных против православия, и теперь с этими брошюрами в руках они являются на беседы и вычитывают из них свидетельства в защиту своего лжеучения (Донские еп. вед.). Из безпоповцев наибольшею сплоченностью и энергией в пропаганде своего лжеучения отличаются поморцы. Пропаганда в большинстве случаев ведется тайно и осторожно. Постоялые дворы, мукомольные мельницы, содержимые раскольниками, куда во множестве съезжается простой люд, являются одним из удобнейших и наиболее излюбленных мест раскольнической пропаганды.

И в истекшем году в жизни всех вообще раскольников по-прежнему замечалась крайняя обособленность и отчужденность от православных и всего православного. Фанатическая ненависть к православию характеризует всех раскольников.

Насколько велика обособленность раскольников от всего православного, можно видеть, напр., из следующего факта. На помощь пострадавшим от неурожая в 1898 г. явилось «Общество Красного Креста». Организовав столовые и пункты для бесплатной раздачи хлеба нуждающимся, «Общество» заведование и тем и другим во многих местах поручило сельскому духовенству. Но раскольники не только сами отказались от помощи «Общества», но и православных склоняли к такому отказу, распуская слух, что «Общество Красного Креста» есть учреждение антихристово, заведывающие столовыми суть слуга его, и что обращаться к ним за помощью – значит заранее готовить себе погибель. Так, напр., было в Вольском уезде, Саратовской губернии. «Печать это! Печать антихристова!» вопили раскольники села Алая, тыча пальнем в красный крест на бумагах «общества» (Сарат. еп. вед.). Святыни православные для грубых и закоренелых раскольников служат предметом постоянного глумления и кощунства. Раскольник-фанатик, проезжая или проходя мимо православного храма, со злобой отвернется от него, или даже плюнет в его сторону; св. причастие для него – змеиный яд, освященная погружением Св. Креста вода – вода нечистая, оскверненная, которую можно пить только на погибель себе (Томские еп. вед.). При такой фанатической ненависти ко всему православному, раскольники проявляют в отношении к православным крайнюю нетерпимость. Особенно заметно это в тех местностях, где раскол занимает господствующее положение по своей численности и влиянию на дела общественные. В таких местностях положение православных невыносимо. Здесь в своих религиозных правах и в удовлетворении самых законных требований своего религиозного чувства стеснены не раскольники, на что обыкновенно несправедливо жалуются они, а православные. Волостные и сельские власти из раскольников, всячески притесняя православных, открыто говорят, что пока власть в их руках, – всё можно сделать. Много интересных в этом отношении фактов было сообщено участниками первого миссионерского съезда в Томск. епар. Так, некоторые православные, проживающие в раскольнических деревнях, не решаются и до сих пор пригласить в своё селение священника со св. иконами, хотя и желали-бы этого, опасаясь возбудить против себя раскольников. Православные деревни Шарчиной, испросив себе разрешение на постройку церкви, освятили под неё место, огородили его и поставили крест с кружкой для пожертвований. Раскольники разнесли ограду, разбили кружку, а на месте, предназначенном для православной церкви, выстроил себе дом и поселился раскольник. Когда те же Шарчинские православные посеяли общими силами несколько десятин хлеба, предназначая выручку от него на постройку церкви, раскольники испортили посевы (Томские еп. вед.). С развитием переселенческого движения в Сибирь, раскольники, опасаясь наплыва в свои селения православных и желая оградить себя от этого нежелательного для них элемента, или вовсе не принимают к себе переселенцев, или принимают только тех, которые дают подписку впредь ничем не касаться к православному священнику и детей своих крестить стариками. Кроме таких подписок, от вновь принятых переселенцев раскольники требуют иногда особых удостоверений их прежних обществ о том, что «они с попами не знаются». И удостоверения эти чисто официального характера даются. Вот одно из таких удостоверений, представленное переселенцем принятым в Тумановское общество Томской епархии. «Удостоверение Мироновского сельского общества Макаровской волости, Пермской губ., Шадринского уезда, 1895 г. Марта 26 дня. Дано сие удостоверение нашему односельцу Демиду Булыгину в том, что он, Булыгин, с попами не знается, а живет по старообрядческому закону, в чём и подписуемся». Следуют подписи и печать сельского старосты. Принимая в своё общество только дающих подписки «не знаться с никонианством», раскольники, наоборот, всеми зависящими от них мерами преследуют и гонят от себя всякого, заявившего своё сочувствие к православию. Средством для этого у них являются общественные повинности и поборы. Не успеет православный новосел оглянуться на новом месте, как его уже облагают непомерными поборами или выбирают на какую-либо службу на полгода; остается одно из двух – или бежать от непосильных повинностей и умирать с голоду, или идти в раскол… (Томские еп. вед.). Там, где православные превосходят раскольников численностью, раскол или бежит в глухие места, где это возможно, как, напр. в Сибири, или-же совершенно замыкается в себе, чуждаясь всего иноверного. Раскольнические невежественные старики, наставники и попы всеми мерами стараются поддерживать эту отчужденность в своих пасомых, опасаясь влияния на них православия. Всякое применение живой мысли, пытливость ума строго ими преследуется. «Старые книги» и самодельные «цветники», исполненные хулы на православную Церковь, должны удовлетворять все умственные запросы раскольника; книг никонианских не только не следует читать, но даже грешно и касаться их; от миссионеров и священников нужно бегать, как от слуг антихриста… Поэтому неудивительно, что раскол в своей массе и до настоящего времени представляет темное, мрачное царство. Религиозное понятие, взгляды и убеждения большинства раскольников показывают, что это не блюстители истинного староверия, а какие-то суеверы, полуверы, или совсем потерявшие веру люди. Дальше внешности в деле религии раскольник не идет. Содержи старую веру, перебирай в руках лестовку, да читай молитву Исусову – и получишь спасение. В молитве самое главное – была бы лестовка в руках, да не просчитаться «бобками». Без лестовки не может быть истинной молитвы, потому что каждую молитву нужно читать столько раз, сколько положено, чтобы не задолжать Богу. (Вятские еп. вед. Томские еп. вед.). Преклонение пред внешностью и буквой, при полном игнорировании внутреннего настроения, приводит раскольника к самым диким выводам. Он убежден, что Бог преклоняется на милость не силой покаянного чувства, сердечностью и теплотою молитвы, а количеством молитвенных слов, поклонов и лестовок, что, поэтому, для Бога безразлично, чьими устами эти молитвенные слова произносятся и кем поклоны полагаются, важно только, – за кого всё это делается. Отсюда – повсеместно распространенный среди раскольников обычай откупаться от епитимий и нанимать за себя других для выполнения религиозных подвигов (Томские еп. вед., Оренбургские еп. вед.). До чего доходит формализм раскольников в деле религии, можно видеть из следующего сообщения одного из Донских миссионеров о том, как совершается запись и разрешение грехов у беглопоповцев. Беглопоповец, желающий получить загробную блаженную жизнь, обязан непременно, хотя раз в жизни, записать все свои вольные и невольные грехи и отправить их на разрешение к попу. Если почему-либо грехи не были разрешены просителю при его жизни, они должны быть разрешены ему после смерти иначе душа его погибнет (Донские еп. вед.).

При таком обрядоверии и механическом взгляде на дело спасения, раскольники или совершенно не знают основных истин христианства, или же представляют их в крайне извращенном виде. Не могут ничего дать им в этом отношении и их невежественные руководители, питающие их, вместо здравого учения, различного рода небылицами и вымыслами досужей фантазии. Поэтому неудивительно, что за последнее время все чаще и чаще приходится слышать о возникновении в расколе новых сект и толков с самыми дикими религиозными воззрениями и понятиями. Напр., один из руководителей Донской безпоповщины, некто Карасев, недавно стал проповедовать учение, запрещающее делать из всякого рода кирпичей здания – и покупать всякого рода новоусовершенствованные земледельческие орудия, особенно косилки и сеялки. Запрещение строить из кирпичей землянки Карасев находит в следующих словах библии: «и болезненну тем (израильтянам) жизнь твориху (египтяне) в делех жестоких, брением и плинфоделанием» (Исх.1:14). Отсюда Карасев делает тот вывод, что делать кирпичные землянки или даже просто мазанки и жить в них – значит принимать ересь египетскую. Относительно косилок он усматривает явное предсказание в Апокалипсисе, где слова: «и от дыма изведоша прузи на землю» (Откр.9:3–10) толкует в смысле появления косилок, выработанных в кузнечном горне; а выражение: «дана бысть им область, якоже имут область скорпии земнии», по его мнению, указывает на продолжительность летней работы косилок, равняющейся жизни комаров и других, появляющихся летом, насекомых; слова: «и речено бысть, да не вредят травы земныя, ни всякаго злака» значат, что сам Бог запрещает косить что-либо косилками; «и уподобление пругов уподобно конем, уготованным на брань» это – косилки, запряженные лошадьми; «и на лицах их яко венцы» – кругообразно устроенные махи; «и лица их яко лица человека» – сиденья, приделанные на косилках, с точки зрения Карасева, похожие на человеческие лица; «и имеяху власи женския» – бичевочки на сноповязалках для вязания снопов; «зубы же, яко зубы львовы» – резцы, приделанные к косам жнеек.

Истолковав подобным образом или вернее – извратив истинный смысл указанных строк из священной книги Откровения, Карасев взял топор и, изрубив махи своей косилки, продал таковую за бесценок (Донские еп. вед.).

Заснувшее на букве самосознание раскольника непременно влечет за собой холодность к вере, религиозный индифферентизм и даже неверие. Переход раскола с почвы старообрядчества на почву отрицания в настоящее время, по наблюдениям миссионеров, явление не редкое. Отцы отрицали, как пишет о расколе один из миссионеров Вятской еп., св. причащение, а дети отрицают и крещение. Отцы говорили, что священства и таинств взять негде, а дети говорят: и без них можно спастись – одною верою. Отцы говорили: нового письма иконы худы, а дети говорят и совсем икон не нужно – ни старых, ни новых (Вятские еп. вед.). Многие из раскольников начинают говорить: я сам себе церковь, другие проповедуют, что добрыми делами можно спастись во всякой вере, даже вне христианства (Томские еп. вед.). Рационализм среди раскольников, особенно безпоповцев, начинает уже формироваться в более или менее определенные секты, – каковы, напр. в Вятской еп. «Никаноровцы», отрицающие всё, кроме Евангелия, пред которым и совершают молитву без всяких наружных действий; «Колногоровцы», сливающие Лица Св. Троицы в одно Лицо И. Христа и отвергающие почитание свят. икон и молитвенное призывание ангелов и св. угодников (Вят. еп. вед.). Таковы-же «немоляки» Томской епархии, проповедующие о спасении одной только верой и надеждой, без всяких внешних средств (Томские еп. вед.). Не высока и нравственность раскольников. Носить одежду установленного образца и покроя, подстригать известным образом волосы на голове, растить бороду, не пить чаю, не курить табаку, «соблюдать чашку», посты – вот чем исчерпывается раскольническая мораль. Незаконные-же сожительства, свобода половых отношений, доходящая до открытой мены жен, не только терпимы в расколе, но находят даже и религиозное оправдание. Поэтому разврат широко распространен в расколе, даже дряхлые старики не стыдятся с похвальбой рассказывать о своих развратных похождениях (Томские еп. вед., Вятские еп. вед.). Такова та тьма глубокого невежества, которая до сих пор еще плотною стеною облегает раскол, которую так ревниво оберегают вожаки раскола, руководствующиеся в своей деятельности побуждениями наживы и власти и совершенно равнодушные к истине. Как пробудить эту невежественную массу от её умственной спячки и заставить её сознательно относиться к своей вере, как рассеять окружающую её беспросветную тьму, – об этом поговорим в другой раз.

А. О.

Новый почетный академик, П.Д. Боборыкин, известный, как внимательный наблюдатель текущей жизни со всеми её веяниями и течениями и отразитель её в своих романах, в последнее время начинает в своих беллетристических произведениях не мало уделять места вопросам веры и церкви. Это ясный знак, что вопросами этими интересуется наше общество, а излагаемые им рассуждения суть лишь воспроизведения действительности. В напечатанной им повести «Однокурсники» («Вест. Евр.», Янв.–Февр.) выведен один интеллигентный раскольник-старообрядец, «столовер», как любит его называть автор. «Столовер» этот очень характерный тип старообрядчествующего интеллигента, какой народился у нас в последнее время. Познакомиться с этим типом читателям нашим не безынтересно.

Авив Щелоков, так именовался наш старовер-интеллигент, по родителям своим принадлежал к федосеевцам, и отец звал мать его до самой её смерти «посестрием», потому что брака, как таинства, не принимал. Еще гимназистом Авив стал сам себе «сочинять веру», а студентом любил говорить на тему «свободы совести». На бесцеремонные вопросы товарищей, какой он веры, он отвечал им: «я хлыст» или: «я перекувылданец» и объяснял недоумевающим, что такое согласие водилось еще не так давно, в Заволожье, повыше Нижнего. Как старовер, Авив был убежденный, но изувером не был; и его «столоверство» было очень широкое. Будучи по своей вероисповедной части настоящим «начетчиком», он не забывал греческого языка и новый завет читал каждый день в оригинале, а Апокалипсис знал чуть не наизусть. Любил читать и по-русски, и на двух иностранных языках философские книжки. Посещал театр и рассуждал о декадентстве в литературе. Особенно он любил развивать идею, что главная порча нашей интеллигенции – дипломы и права по службе, чего совсем бы не нужно. Тогда была бы свободная наука, как свободна должна быть и Церковь, отделенная от государственной власти. В силу последнего мнения, он последователей господствующей Церкви называл «государственниками». Сам он «прав» никаких не имел, ибо вышел с третьего курса университета и остался купцом, каким был и отец его, торговавший ситцем.

Занявшись торговым делом, Авив не оставлял занятий над выработкой своего религиозного «credo». Наоборот, он постарался изложить его в особой даже тетрадке для более отчетливой формулировки его для себя. С некоторыми пунктами из этого «credo» автор знакомит нас.

«На женщину, любовь, брак, – словом на всё, что по модному называется «феминизмом», Щелоков смотрел по своему и в этом «пункте» особенно доволен тем, что ему, по его положению «столовера», не признающего возможности в настоящее время брака, как таинства, не обязательно налагать на себя супружеские узы. Для него и законная жена будет только «посестра», подруга, в крайнем случае мать его детей – и только. Никаких особых прав она на его личность, на его душу, на весь его нравственный обиход, не должна иметь. Как Авив Щелоков, как человек с образованием и с мыслящей головой, – он не считал всего этого вредом для общественного уклада; но это дает ему свободу, какой не имеют «церковные» ни в господствующей Церкви, ни в каком другом терпимом исповедании, и за это он благодарит судьбу… Ни за что, ни из-за какой писаной красавицы он не променяет веры и не пойдет в церковники. За веру он отдаст голову на отсечение, и не из фанатизма, а потому, что он выше всего ставил свою религиозную свободу. – Положим, его «согласие» только терпится; но, «пребывая» в нём, он – вольный казак, нет никакого «казенного» начальства над его совестью. Он «сам себе папа», и сам может, когда приспеет время, стать больше, чем простым начетчиком, а если на то пошло, то и вероучителем. Пустой, суетной «истовости» он в себе не видит. Но не может он и оставаться всё в тех же взглядах, верованиях и упованиях, какие переданы ему от «стариков». Он куда больше ушел и вот уже третий год работает над своим собственным «credo». То, что можно было, по его разумению, согласить в философии и науке с Откровением, он согласил; но и без него над этим работали умы «почище» его. У него – даже скромная задача: показать своим одноверцам новые исходы, открыть пред ними более широкие горизонты, воздержать от мертвечины, буквоедства или дремучего изуверского мракобесия».

Таков современный тип интеллигентного раскольника-безпоповца. С одной стороны тип этот заслуживает сочувствия, именно: представитель его – Авив Щелоков не только не стесняется исповедовать открыто своё религиозное «credo», – он даже негодует, что наша православная интеллигенция слишком равнодушна к вопросам веры вообще и своей Церкви в особенности. Вот его на этот счет рассуждения:

«Я, – говорил Щелоков своему «однокурснику» студенту, –до сих пор изумляюсь тому равнодушию, с каким вы, интеллигенты, принадлежащие к господствующему исповеданию, трактуете всё, что составляет суть духовной жизни Целого народа… Положим, ты (т. е. однокурсник его) и сотни других, прошедших чрез университетское учение, воображаете себя свободными мыслителями. Но это не резон! ты все-таки член господствующей Церкви. На тебя, прямо или косвенно, падает ответственность… Для вас говорить о вопросах веры, о других исповеданиях, о том, как насилуется совесть сотен тысяч, – праздные, почти неприличные для передового человека вопросы… За всё время, как я вращаюсь среди интеллигенции, я не помню ни одного горячего разговора на эти темы… у самой что ни на есть развитой молодежи. А разве это фасон?… Небось, собери здесь дюжину однокурсников, брось им какую-нибудь фразу, что автор «Капитала» ошибается в том-то и в том-то. И сейчас дым коромыслом поднимется. А тут духовная жажда целого народа – и хоть бы нуль внимания»… На замечание своего православного однокурсника, что «к религиозным движениям последних годов есть интерес в хорошей читающей публике», Щелоков отвечает: «так… от нечего делать! или из общего свободомыслия; но потребности настоящей, как в том же простом народе – нет! А без Бога – быть нельзя. Я тебе не говорю – без какого. Но без того, что означается словом religio, вселенской, общемировой связи, – жить людям, причисляющим себя к избранному меньшинству, – нельзя»…

Этот Авив Щелоков, убежденный в своем «столоверстве» и им отчасти даже и рисующийся, по нашему мнению, сильно преувеличивает свой приговор на счет отсутствия интереса, потребности настоящей к вопросам религии у нашей интеллигентной молодежи. Что интерес есть, это нам приходилось несколько раз в наших «Летописях» отмечать, да и сам Авив признает его. Но что есть и насущная потребность в вере, это показывает тот же Боборыкин в другой своей повести «Жестокие» («Рус. Мысль», Янв.). Собравшаяся молодежь, по описанию Боборыкина в этой повести, слушает чтение тирады из «церковного римского». В вызванном ею разговоре один из собравшихся высказывает следующие, вполне справедливые, слова: «Разве все не мечутся кругом… в агонии душевной тоске чего-то ищут, мечутся, изнывают под бременем своей безграничной свободы? Да, алчут! Хоть какой-нибудь идол, фетиш, божественный луч или сатанинская чара… Но дайте нам верить»… «Алчут все – это верно» невольно и неожиданно для себя согласилась одна из присутствовавших, совсем не желавшая даже и слушать чтение тирады из «церковного римского». Да, сильная алчба этой веры охватила в последнее время нашу интеллигенцию; если бы её не было, не росло бы так быстро и наше сектантство.

Что же для нас особенно интересно, – это то, что даже и те из интеллигенции, которые почитаются «неверами», в глубине их души, может быть, бессознательно, но носят потребность к вере, содержат религию. Только эта внутренняя сторона их жизни духовной лежит где-то далеко, спит; и требуется толчок, чтобы проявиться ей и загореться сильным пламенем. Та же светская литература дает нам наглядный и характерный для этого пример. Некто – в молодости порядочный кутила и богохульник – после одного случая радикально изменил и жизнь свою, и воззрения: стал убежденно религиозным и ригористически благочестивым человеком. Он однажды в бурную погоду тонул в Каме. «И вот, рассказывает он, иду я ко дну и думаю: главное, надо дыхание удержать, чтобы не захлебнуться, и чувствую я, что сил моих уже нет… И вижу я, что какой-то святой угодник стоит подле меня и говорит так строго и сурово: «А веришь-ли ты, что Бог везде существует?…» И думаю я, как мне сказать… Сказать верю?… Значит, я солгу; сказать: не верю… так тут мне и капут… И так я не дал ответа. Ну, думаю, будь, что будет, а будет то, что Бог даст… И как только я это подумал, т. е., будь то, что Бог даст, – как вдруг точно кто меня изо всей силы толкнул в левый бок, и я точно проснулся…». И он, действительно, оказался на сухом месте (Вест. Евр., Февр.). Конечно, это бессознательная галлюцинация под влиянием смертного страха; но именно такое содержание она приняла в виду таившейся в душе его сильной потребности в вере живой. И много у нас таких отрицателей, крестящихся невольно при всяком неожиданном стуке на потолке, при темноте в дальнем углу.

Нельзя, конечно, отрицать, что Авив Щелоков будет целостнее со стороны внутреннего его содержания, чем наши верующие и интересующиеся вопросами веры интеллигенты. С этой стороны он вполне заслуживает симпатии. Но и в нём нельзя не отметить недовольства верованиями «стариков» и желания выработать своё «credo» с согласованием в нём философии и науки с Откровением и верою «стариков», т. е. того, что характеризует между прочим и нашу интеллигенцию, ищущую и алчущую веры. У нашей только интеллигенции перевес берет не Откровение, а рассудок при согласовании науки с Откровениями. Любопытный пример тому представляет Суворин, издатель «Нового Вр.», в одном его маленьком письме… «Я плохой христианин, пишет он, а, может быть, даже и совсем не христианин. Я думаю, что лучше всего это известно Богу, в которого я верую. Я должен вам сказать, что бесконечность вселенной я себе представить не могу. Я думаю, что где-то есть конец, далеко-далеко, за звездами, и там Бог, не сила, не математический закон, а Бог, всемогущее существо. Если я, смертный, могу теперь говорить через телефон с Парижем; если электричество дает мне возможность сноситься с отдаленными людьми, то Богу легко читать в моём сердце, легко видеть меня и вас и знать наши дела и помышления. Это чересчур просто, не богословски, не философски, быть может, иначе я себе не могу представить Бога.

Думаешь о смерти, думаешь и о душе.

Когда моя душа дойдет до Бога? Пойдет-ли она со скоростью света, она будет идти миллионы лет, она увидит чудеса всего мира, она приблизится к планетам, к кометам, к звездам, она пролетит мимо громадных огненных светил, она пролетит мимо планет, населенных странными, но прекрасными существами, ибо всё Божье создание прекрасно, и душа, освобожденная от тела, получит способность понимать и Бога, и его творение лучше чем тогда, когда она в теле» (№ 8980).

К такому антропоморфизму в представлении о Боге и душе привело г. Суворина желание не отстать от науки, мыслить согласно требованиям её представителей, чтоб не почитаться от других «буквоедом» в писании. Раскольники-интеллигенты пока не дошли до таких Суворинских тонкостей. Жаль только, что не они только, но и рядовая их братия, сельчане-раскольники, начинают входить в сношения с нашими сектантами; так, в конце прошлого года сообщалось в газетах, что раскольники некоторых местностей (теперь не помню – каких) сильно интересуются Л. Толстым и его учением, что некоторые даже предпринимали паломничество к нему в Ясную Поляну и любезно беседовали с ним по некоторым вопросам веры (Неделя, № 43). Такие беседы очень легко могут довести наших. обрядоверов до отрицания не только обрядов, но даже и догматов.

С таковыми типами православных и раскольников интеллигентов познакомила нас текущая светская литература. Нельзя скрыть, чтобы симпатии читателей были на стороне первых…

Э. О.

Противосектантская миссия в Екатеринославской епархии имеет прочную и определенную организацию, благодаря неустанным заботам о ней местного архипастыря, преосвященнейшего епископа Симеона. Восьмой параграф «Правил об устройстве миссий и о способе действий миссионеров»…, изданных Св. Синодом от 25-го мая 1888 г. за № 1116, в Екатеринославской епархии не является мертвой буквой; нет, он здесь имеет строгое жизненное приложение сообразно местным потребностям. При особой напряженности рационалистического и мистического сектантства в Екатеринославской епархии её приходским пастырям особенно приходится памятовать слова апостола о всеоружии Божием, которым можно отразить все козни диавола (Еф.6:11–17). Для большей успешности церковно-приходской миссии из священников приходов, зараженных сектантством, или же находящихся в соседстве с такими приходами, образованы миссионерские кружки (комитеты), заключающие в себе не менее трех членов; кроме лиц, облеченных в священный сан, в состав миссионерских кружков входят и светские люди, имеющие достаточные богословские познания для борьбы с заблуждающимися (напр., учителя церковно-приходских школ). Таким образом, миссионерские комитеты Екатеринославской епархии представляют из себя небольшие духовно-воинствующие отряды, ведущие систематически дело «духовной брани» в районах, населенных сектантами. Ближайшим руководителем и непосредственным вождем «миссионерствующей братии» является А. Я. Дородницын, стяжавший себе почетную известность в истории нашей внутренней миссии, как миссионер – писатель и практик. Миссионерские комитеты проводят не менее одной публичной беседы в месяц с иномыслящими своего района; на этих беседах присутствуют все члены комитета. Отчеты об этих беседах или протоколы они представляют в Епархиальный миссионерский комитет, организованный при духовной семинарии г. Екатеринослава; последний комитет объединяет собою действия комитетов, устроенных в епархии; живою душою комитета является всё тот же епархиальный миссионер.

Такова в общих чертах постановка миссии в Екатеринославской епархии, где приходские пастыри не фиктивно, а самым делом принимают участие в многотрудной работе по вразумлению отступников от православной Церкви. Естественно поэтому, какой интерес должны представлять протоколы, описывающие их собеседования с местными сектантами, и нельзя не выразить глубокого удовольствия по поводу появления их в печати. Благодаря опять-таки высокому покровительству, оказываемому епархиальной миссии со стороны преосвященнейшего Симеона, была образована специальная редакционная комиссия из членов Епархиального миссионерского комитета, во главе которой стоит г. Дородницын, для приготовления к печати протоколов о собеседованиях с сектантами, а затем особой резолюцией Его Преосвященства ассигнована потребная денежная сумма на издание этих протоколов. Редакционной комиссией издано в свет пока два выпуска, в которых рассмотрены (в 32-х протоколах) более или менее подробно следующие истины, пререкаемые нашими сектантами и раскольниками: об источниках православно-христианского вероучения (три протокола), о пребывании и действии Св. Духа в Церкви Христовой (два протокола), об оправдании и освящении человека, о первородном грехе, о крещении младенцев (два протокола), о таинстве священства и перстосложений для крестного знамения (против раскольников), о богоучрежденности церковной иерархии, о таинстве причащения (два протокола), о таинстве покаяния (два протокола), о недозволительности и вреде сектантских религиозных собраний, о состоянии душ после смерти, о почитании св. креста (два протокола), о почитании властей, о неядении мяса и непитии вина (против шалопутов), о таинстве брака (против них же), о почитании и молитвенном призывании святых, о молитвах за умерших (два протокола), об иконопочитании (два протокола), о Церкви Христовой и её свойствах (три протокола), о таинствах (против хлыстов). Издание в свет этих протоколов несомненно еще более оживит и благотворным образом воздействует на тружеников-миссионеров Екатеринославской епархии. В предисловии к изданию совершенно справедливо замечается, что «с этого времени деятельность миссионерских комитетов получает печатную гласность и, как таковая, может сделаться предметом суждений печати и общества; а потому нужно быть осторожным, чтобы не подвергнуться справедливым нареканиям».

Не с целью нарекания, а в видах благожелательных, мы со своей стороны позволим сделать следующие замечания. Судя по изданным протоколам, некоторые миссионерские комитеты дают не совсем удачную, на наш взгляд, постановку своим собеседованиям с иномыслящими. После изложения православного учения об известной догматической истине, пререкаемой сектантами, очередной о. собеседник или же председатель комитета предлагает присутствующим сектантам сделать возражения по поводу прочитанного (Вып. 1, стр. 20, 72, 94. – Вып. 2, стр. 37, 51, 90, 134). При таком порядке вещей сектант оказывается в весьма благоприятном для него положении нападающего, а православный пастырь в роли защищающегося; между тем такая постановка совсем не соответствует достоинству законного учителя Церкви Христовой, который словом Божиим призван не только с кротостью наставлять противников, но и обличать их строго (2Тим.2:25, Тит.1:13). Слово пастыря Церкви должно быть со властью (Мф.7:28), а потому он и не может ронять своего достоинства, дозволяя невежде-сектанту публично, так сказать, экзаменовать себя и порицать православную веру, проповедником которой он является. Предоставляя затем сектанту с самого начала беседы ставить вопросы, православный собеседник находится постоянно в опасности уклониться в сторону от главного предмета речи. Высокопоучительный образец публичной беседы мы имеем в речах Господа, обращенных к Иову: кто сей, омрачающий, – говорит Господь в начале своей первой речи, – Провидение словами без смысла? Препояшь ныне чресла твои, как муж: Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне (Иов.38:2–3). Эти величественные слова Вседержителя должны всегда служить миссионеру путеводною звездою в его беседах с сектантами: последние должны отвечать и защищать своё упование, а миссионер должен требовать у неправомыслящих отчеты и объяснения в их заблуждениях. Еще менее удачно предлагать сектантам излагать на публичной беседе свои взгляды на ту или другую православную истину, не признаваемую ими (Вып. 2, стр. 51). Получив на это право, ловкий начетчик-штундист своею одностороннею начитанностью может всегда произвести соблазнительное впечатление на слушающих простецов из православных. Говорим это, как очевидцы. Пастырь Церкви, приступающий к публичной беседе с иномыслящими, обязан хорошо знать их заблуждения о том предмете, о котором думает в данную минуту вести с ними речь; сведения же о сектантском вероучении удобнее всего почерпать при частных келейных беседах с заблуждающимися. Публичная беседа в этом отношении мало пригодна.

С внешней стороны протоколы изданы вообще хорошо. Составителям протоколов следует только заботиться о более тщательной цитации библейских текстов; особенно много ошибок против этой цитации мы встретили, напр., в протоколах № 3, № 4, № 11 первого выпуска. Если это опечатки, то их следовало бы отметить в надлежащем месте.

Н. Булгаков

Книга с таким заглавием открыто не преследует никаких миссионерских целей – ни опровержения сектантских заблуждений, ни ограждения от них православных читателей; тем не менее в деле борьбы с сектантством такая книга может оказаться гораздо полезнее многих изданий специально-противосектантского характера. Такое значение её для интересов дела внутренней миссии обусловливается не только предметом её, но и её выдающимися достоинствами.

Содержание книги о. прот. Никольского указывается в самом заглавии её. В начале книги автор кратко уясняет высокое религиозно и нравственно-воспитательное значение страстной и великой седмицы в годичном круге церковных богослужений; и затем автор обращается к раскрытию религиозно-воспитательного значения каждого дня сей седмицы, – с каковою целью он предварительно излагает историю евангельских событий, усвояемых Церковью каждому дню страстной седмицы для прославления, и, наряду с этой историей, изъясняет порядок и особенности церковного богослужения каждого дня. Евангельскую историю каждого дня страстной седмицы автор передает полно и в хронологическом порядке событий евангельских; а в передаче истории о. Никольский держится прямого и непосредственного смысла евангельского повествования, для чего нередко излагает историю словами Евангелия-же. Полно автор воспроизводит и содержание каждодневных богослужений страстной седмицы: из богатой сокровищницы церковно-богослужебных последований этой седмицы он износит самое существенное, что способно привлечь внимание верующей души к богослужебной книге, которая (нельзя не сознаться в этом!) для большинства православных мирян до сих пор является малопонятной и малоизвестной. О. протоиерей Никольский поставил задачей своей книге дать назидательное чтение читателям, без различия их в возрасте и умственном развитии, и достигает этой цели успешно: он пишет весьма ясно и просто: книга его может быть легко понята от начала до конца самым простым читателем; излагает автор содержание своего труда очень живо и интересно, и потому книга его нисколько не утомляет внимания читателя.

В виду указанных достоинств издания мы не можем не рекомендовать сочинения о. протоиерея А.И. Никольского вниманию православных пастырей, особенно же тех, кому настоит нужда позаботиться об ограждении своих приходов от заражения сектантскими лжеучениями. Давая «Страстную и Великую седмицу» – о. Никольского прихожанам, пастырь Церкви может быть вполне уверен, что эта книга охотно будет прочтена ими, достаточно понята и даст им совершенно правильное представление о том высоком предмете, о котором трактуется в книге. К этому нужно присоединить еще и то, что серьезный тон искреннего одушевления и благочестия, коим проникнуто изложение рассматриваемой книги – «Страстной и Великой седмицы», невольно возбуждает и в читателе чувства уважения и благоговения к тому предмету, о коем говорится в книге о. протоиерея Никольского. Понятно отсюда, какое значение может иметь сочинение о. Никольского в деле ограждения православной паствы от заражения сектантскими заблуждениями, которые, как известно, особенно успешно распространяются именно на почве религиозного невежества и равнодушно холодного отношения к предметам веры. Вообще же со стороны содержания и со стороны изложения рассматриваемая книга о. протоиерея Никольского заслуживает полного внимания всех любителей духовного и душеполезного чтения.

Настоящее 4-е издание сочинения прот. А.И. Никольского «Страстная и Великая седмица» составляет перепечатку 3-го издания этой книги (Киев, 1898 г.), которое, согласно определениям: 1) Училищного Совета при Святейшем Синоде (от 26 января – 1-го февраля 1899-го года), и 2) Особого отдела Ученого Комитета Министерства Народного Просвещения (уведомление от 17 июня 1899 г. № 14494) дозволено к обращению в библиотеках церковно-приходских школ, в учительских библиотеках всех низших училищ Министерства Народного Просвещения и в бесплатных народных читальнях и библиотеках. Названные учреждения при выписке книги от издателя А.И. Никольского (Киев, Левашевская ул., № 12) пользуются уступкой в 40% с объявленной цены её, т. е. могут покупать книгу вместо 50 коп. за 30 коп.

П. С-в.

Благоверный великий князь Андрей Боголюбский – это один из тех святых русской Церкви, относительно которых возникают в полемике с сектантами и даже иногда в сознании и верующих людей сомнения и недоумения, как дескать попал во святые этот князь, с именем которого история связывает многие кровавые и мрачные свои страницы.

Книжка г. Георгиевского, заглавие которой выписано нами, как тщательный и добросовестный труд археолога-любителя, может дать солидное выяснение и успокоение подобных недоумений колеблющейся веры. Вот почему на страницах миссионерского органа отмечаем мы второе издание этой книжки. Из-под пера автора встает пред читателем величественный образ святого Андрея Боголюбского – «первого собирателя Руси, первого могущественного князя её, провозгласившего идею сильной и мудрой власти краеугольным камнем, при созидании и укреплении Руси, и первого мученика этой идеи, запечатлевшего её своею кровью (95 стр.). В жизни своей, как человек и как сын своего века, св. Андрей, конечно, не был чужд и некоторых недостатков, но при всём том жизнь этого князя-мученика представляет нам жизнь великой и сильной души, движимой добрыми, высокими мотивами. Характерно выразился о князе Андрее летописец: «Бог дал ему так пожить, говорит он, чтобы он мог не только жизнью свою душу спасти, но и кровью своею мученическою омыть свои прегрешения» (36 стр.). За такую-то жизнь он и в сонме святых, за то и Господь прославляет нетлением его тело.

Книжка г. Георгиевского издана хорошо, снабжена рисунками и – при ясности и задушевности речи автора – представляет интересное и занимательное чтение. Ученым комитетом Министерства Народного Просвещения она допущена в ученические, старшего возраста, библиотеки средних учебных заведений. Цена очень доступная. Желаем успеха и этому второму изданию.

Свящ. Аркадий Виноградов

В командах некоторых экипажей стали появляться нижние чины, зараженные лжеучениями так называемых штундистов.

Из показаний этих зараженных оказывается, между прочим: 1) что св. иконы и св. таинства они отвергают; 2) в церковь Божию не ходят, признавая в ней простой дом; 3) отказываются знаменать себя крестным знамением, так как-де о том не сказано в Евангелии; 4) от присяги же, данной ими на верную, самоотверженную службу Государю, они-де освобождены Самим Иисусом Христом!!!…

Вот какие кощунственные, какие пагубные для души мысли внушены простым, добрым доселе людям этими преступными лжеучителями! И мало ли еще погибельных лжеучений они внушают слушателям, которые идут к ним, не послушав объяснений в своём непонимании от Богом указанного им отца духовного – священника, не заглянув к нему, не спросив объяснений его!!!…

Более тысячи лет стоит наша Русская земля и под кровом святой Церкви православной выросла в обширное и могучее государство; сколько племен и народов вошло в его состав и нашло в нём их благополучие, так как ни в одной стране мира Божия инородцы не пользуются такими правами и льготами, как именно у нас, в России, ибо нашему Самодержавному Государю-Отцу все жители данного Ему Богом царства – одинаково дорогие ему дети, и о каждом из них печалуется Его любящее сердце. Зато и все мы, православные чада Его, горячо любим Его и с радостью отдаем Ему нашу жизнь до последней капли крови, по первому же Его слову, почитая в Нём Помазанника Божия, верного сына Церкви православной, единой хранительницы на земле благодатных средств для спасения душ человеческих.

В такой-то сердечной любви Царя с народом, непрестанными с незапамятных времен молитвами всей св. Церкви и святых угодников Божиих, стала и окрепла наша Русь православная, на удивление и зависть всем остальным странам, в которых нет такого единения Царя с народом, нет и любви в народах ко св. Церкви, какая живет на Руси и спасает верных сынов своих.

А где завелась зависть, там является и зложелательство. Зачем Россия такая могучая, так верна своей Церкви, так любит своего Царя, так беспредельно послушна Ему? Надо ослабить её единство, а для этого лучший путь – ввести смуту в умы, смутить и верующую совесть православных И вот – явились эти смутьяны. С видом благочестивых, с Евангелием в руках, они повели свою темную работу для отрывания людей от Церкви, толкуя им Евангелие на свой лад и научая их, этих несчастных, самим разуметь читаемое в нём, как Бог на душу положит. Но мы, православные, знаем и веруем, что полное, спасительное разумение Евангельских истин вверено Господом Богом только Церкви Его, Им основанной, и что самочинное толкование их влечет людей лишь к заблуждениям и к пагубе; ведь и скопческая ересь вычитала для себя закон уродования своего тела из того же Евангелия. По этому-то всякий верующий православный, читая священное Писание и впавший в недоумение от прочитанного, должен искать пояснения непонятого им у своего отца духовного, благодатного священнослужителя Церкви Божией, а не у первого встречного и, спаси Бог, не у навязывающего ему своё разумение и толкование тайком, на тайных собраниях и беседах. Правда Божия света не боится; тайные собрания вообще, а по делам веры и религии в особенности – собрания нечестивые, какой бы благочестивый вид не принимал на себя тамошний лжеучитель: ведь и сатана может принять на себя вид светлого Ангела. Поэтому-то и сказано – «блажен муж, иже не идет на совет нечестивых».

Бойтесь тайных, самозванных учителей, этих волков в овечьей шкуре, проповедующих под видом добра – только смуту в умах и в совести, особенно любезную всяким чужим завистникам силе и могуществу нашего отечества. Не только не ходите сами на тайные сборища, не только удерживайте ближних от посещения их, но и указывайте властям на места таких сборищ и на самих устроителей, как на зловреднейших смутьянов.

Будем служить Государю нашему честно и нелицемерно, как служили отцы, деды и прадеды наши, оставаясь всегда и неизменно добрыми воинами православными, любящими сынами Церкви Божией, и только в ней искать спасительного разумения и научения.

Приказ этот раздать, по экземпляру на человека, всем нижним чинам христианских исповеданий Черноморской флотской дивизии.

Февраля 24 дня 1901.

Вице-адмирал Гильтебрандт

13-го апреля особым присутствием Киевской судебной палаты слушалось дело старообрядца Василия Мельникова, обвинявшегося по 181 ст. ул. о нак. Дело это уже разбиралось в стародубском окружном суде. Обстоятельства дела таковы:

30-го марта 1897 года, при обыске в квартире Мельникова, найдены были четыре экземпляра газеты «Слово Правды», издаваемой в Румынии, в гор. Браиле, старообрядческим братством. Газета эта посвящена защите старообрядчества, и во главе её стоит брат обвиняемого, Федор Мельников. Задержанные издания переданы были на рассмотрение духовной власти, которая признала, что в статьях этой газеты содержится порицание православной веры, например, в статьях по поводу обретения нетленных мощей святителя черниговского Феодосия. При производстве дознания задержаны были письма на имя Василия Мельникова, в которых старообрядцы различных местностей Пермской и Вятской губерний просили им выслать «Слово Правды», прилагая при письмах подписную плату. При переписке некоторые из старообрядцев употребляли особые знаки, которые, однако, были дешифрированы, благодаря ключу, неизвестно кем доставленному прокуратуре при анонимном письме. Как выяснилось затем, на «Слово Правды» существовала тайная подписка, причем объявления о ней рассылались в закрытых конвертах в разные местности России. На основании вердикта присяжных заседателей, Мельников был приговорен к ссылке в менее отдаленные места Сибири.

На приговор этот Мельников подал в Сенат кассационную жалобу, в которой доказывал, что к деянию его не применима 181 ст. Ул. о наказ. В статьях «Слова Правды», по мнению кассатора, нет поношения православия (?), а есть только критика церковных порядков и установлений, вполне допускаемая и в цензурной печати (?). Кассатор доказывает это сравнением инкриминируемых статей с сочинениями известного русского канониста проф. Суворова и со статьями, которые были помещены в «Русском Труде». Кроме того, для применения ст. 181 Ул. о наказ. необходимо, по мнению кассатора, намерение произвести соблазн и колебание веры. Такое намерение может существовать только в том случае, когда порицание православия производится в присутствии православных и имеет в виду поколебать уважение православных к Церкви. А так как «Слово Правды» распространялось среди старообрядцев, то в деянии Мельникова нет признака ст. 181 Ул. о наказ., и его можно привлекать только по 1022 ст. Ул. о наказ., т. е. за ввоз в Россию книг без рассмотрения цензуры. Во всяком же случае, по мнению кассатора, дело это, по точному смыслу ст. 1213³ уст. уголовн. судопр., подлежит рассмотрению судебной палаты, а не окружного суда с участием присяжных заседателей.

Жалоба Мельникова слушалась в уголовном кассационном департаменте Правительствующего Сената, который определил: вердикт присяжных заседателей и определение киевской судебной палаты о предании Мельникова суду, за нарушением ст. 1213³ Уст. угол. судопр., отменить.

Таким образом дело перешло в киевскую судебную палату и слушалось 13-го апреля в заседании особого присутствия палаты с участием сословных представителей, при закрытых дверях.

Резолюцией палаты Мельников, как сообщают киевские газеты, приговорен к заключению в исправительном арестантском отделении сроком на три года и три месяца. Вместе с тем объявлено постановление палаты о взятии Мельникова под стражу в предупреждение возможности уклонения от исполнения наказания, причем меру эту разрешено заменить внесением залога в сумме 5,000 руб.

Было время, когда старообрядцы, по великому своему фанатизму, все изобретения науки считали произведением вражьим.

Самовар для них был змием шипящим, железную дорогу принимали за апокалипсического зверя.

Ныне же мы видим другое.

Ныне раскольничьи вожди додумались до того, что стали применять научные изобретения для целей пропаганды, целей самозащиты своей смущающейся совести и для увековечения памяти своих знаменитых апологетов раскола. В конце февраля был в Стародубье пресловутый защитник раскола, Швецовский секретарь и ученик, И. Усов.³⁰¹ Цель его поездок по слободам, как он выражается, миссионерская: «Я-де, говорит, уже 9 месяцев нахожусь в поезде и неоднократно вступал в собеседования с гг. миссионерами». Конечно, насколько верно то, что Усов вступал в собеседования с оо. миссионерами, это Бог весть; но что он посланный агент от Швецова, для зондирования почвы в Стародубье, по вопросу о еретичестве Швецова и для примирения с стариком – умирающим Сильвестром, это факт. Попутно, конечно, дана ему инструкция утверждения колеблющихся умов. И с чем же, вы думаете, разъезжает г. Усов?… Разъезжает он с «фонографом»!… И не подумайте, что его он попутно купил в своей поездке, нет! Посредством фонографа Эдисона раскольничий апологет демонстрирует пред слушателями составленную беседу г. Бриллиантова якобы с православным о. миссионером, речь Феодора Мельникова пред окружным судом и много другого, служащего для поднятия духа старообрядчества, вроде увещания самого Швецова.

Интересно видеть этого феномена расхаживающим в длиннополом, «по пятам бьющем», кафтане с фонографом под рукой, по домам раскольничьих лжепопов и уставщиков!

Таким образом «бесовское изобретение» Эдисона послужило в руках раскольничьих руководителей оружием для укрепления их пропагандических лжеучений и бранной хулы или наглой клеветы на Церковь. Ну, что бы сказали старики-раскольники, видевшие в самоваре «шипучего змия», услышав машину, говорящую человеческим голосом? Воистину последнее время, воскликнул бы он!…

Многим из тружеников по делу миссии наверно приходилось слышать разговоры, которые ведут иногда между собою раскольники на каком-то особом, непонятном и странном наречии, на котором ведут и переписку все почти раскольничьи деятели.

Я знаю, что большинство из нашей семьи читателей «Миссионерского Обозрения» знает ключ к этому раскольничьему шифру, но все-таки хочу им поделиться, быть может. кто из читателей и не знаком с ним.

У меня под руками письмо одного из раскольников, в котором он пишет так:

«Ушецорсяю шал, гко шсацыто шилсап иф ролтшы». Сейчас же видно, что в сих шифрованных словах гласные все на месте, как и полугласные, что на самом деле и так. Составитель этого раскольничьего ключа остановился только лишь на одних согласных, из коих выбросил (Ѳ и Ѵ) фиту и ижицу, остальные же двадцать расположил так чтобы одна могла заменять другую, т. е. таким образом:

б, в, г, д, ж, з, к, л, м, н

щ, ш, ч, ц, х, ф, т, с, р, п

Теперь так, гласные и полугласные (которые иногда и отсутствуют) должны занимать соответствующие им места, а согласные переменяются, напр., если Вам нужна буква В, Вы заменяете её соответствующей в нижнем ряду Ш, Т заменяете К и т. д., т. е. нижняя заменяет верхнюю и наоборот.

Прост и незамысловат сей шифр, но раскольники все пользуются им издавна.

Мне приходилось говорить с некоторыми из них и они приписывают изобретение его иконописцам.

Ив. Чередников

Всем хорошо известно, что развитие сектантства нигде не идет так быстро, как в англо-саксонских странах. Главной причиной сектантства является, разумеется, индивидуализм этой расы, ставящей выше всего в мире личную свободу. Церковь, единая и целостная, возможна только там, где церковный общественный принцип поставлен выше принципа личного, где отдельная личность приносит свои интересы в жертву интересам целого. Этого-то именно и нет в англо-саксонской расе. Личность там выше всего. Церковь рушится и секты размножаются, как грибы после дождя.

Это ненормальное положение озабочивает тех из англичан, которые еще не утратили способности понимать важность церковного принципа. В Лондоне в 1881 году создалось общество «объединения христиан всех наименований». Членами этого общества числятся епископы лондонский, оксфордский и калькутский и много выдающихся церковных деятелей Англии, между которыми находим автора «Жизни Христа», диакона Фаррара. В выпущенном недавно сборнике этого общества епископ оксфордский говорит о будущности христианства в англо-саксонских странах.

«Во всём, решительно во всём я вижу приближение великого дня. Когда наступит этот день, никто сказать не может, но настанет время, когда все говорящие по-английски христиане объединятся в одном исповедании веры; догматические особенности, разделяющие нас теперь, перестанут быть преградой для взаимного общения. Люди сознают, что они дети одного Отца – Бога и что они – братья во Христе. Не догматические подразделения, а чувства сыновнего благоговения и братской любви объединят нас в одном символе веры».

Тенденция, проведенная здесь, ясна. Англо-саксонская раса утомилась религиозным индивидуализмом и культом эмансипированной мысли. Чувствуется потребность в национальном культе, в Церкви в истинном значении этого слова. Той-же тенденцией проникнута наделавшая шума проповедь известного в Лондоне церковного оратора, dr. И. Д. Макклюра. Dr. Макклюр сказал, между прочим, что XIX столетие не было веком веры. Век веры еще впереди, может быть, таким веком будет начинающееся XX столетие; возрождение религиозности будет эпохой возрождения христианства. Пунктом всеобщего объединения явится «великая центральная истина смерти Иисуса Христа за всех людей». Нужно, чтобы все люди утвердились в вере в тайну искупления, тогда все религиозные несогласия и споры утратят важность. Человечество объединится в величайшем из верований, в вере спасения людей Богом чрез Христа.

Всё это симптомы возрождения церковной мысли. Индивидуализм отживает свой век в религии.

Старобельск, Харьковской губ. В Старобельскую земскую больницу явился из Беловодска крестьянин Иван Плотников, лет 29, с отрубленной кистью левой руки.

Плотников, вычитав в священных книгах, что если глаз соблазняет человека, то его надо вынуть, а если рука, то её надо отторгнуть, понял это буквально, и четырьмя ударами топора отсек себе левую руку.

– А вона, бисова, нехай так не робе, – отвечал он спрашивавшим его о причине.

Выдержав спокойно перевязку в приемном покое, Плотников прошел пешком 15 верст до больницы уездного города, куда он был отослан с сотским по распоряжению станового пристава.

– Оренбургский епархиальный миссионер М.И. Головкин, более 10 лет потрудившийся для духовного просвещения Оренбургского края и стяжавший себе почтенную известность, переходить на службу епарх. миссионером в Симбирскую епархию.

– Киевский епархиальный миссионер С.М. Потехин принимает священный сан с определением к одной из градских церквей.