№ 21. Мая 19-го

Господь наш Иисус Христос, возносясь на небо, заповедал ученикам Своим не отлучаться из Иерусалима до сошествия на них Святого Духа: вы же седите в Иерусалиме, дóндеже облечетеся силою свыше (Лк.24:49). И они, возвратившись с Елеона, неотлучно пребывали в Иерусалиме и приготовлялись к принятию обетованного Духа Утешителя. И егда внидоша во Иерусалим, взыдоша на горницу, идеже бяху выну пребывающе и терпяще единодушно в молитве и молении (Деян.1:13, 14; Лк.24:54) и пост⁴². Такое приготовление учеников Господних продолжалось непрерывно десять дней. И егда скончавашася дние пятидесятницы, внезапу бысть с небесе шум, яко носиму дыханию бурну... и явишася им разделени язы́цы яко огнени и исполнишася вси Духа Свята и начаша глаголати иными языки, якоже Дух даяше им провещавати (Деян.2:1–4). Народ, собравшийся в Иерусалим по случаю праздника Пятидесятницы, видел преславное действие Святого Духа на Апостолов, но многие не поняли оного. Иные, ругающеся, как замечает евангелист Лука, глаголаху, яко вином исполнени суть (Деян.2:13).

Благочестивые слушатели! Обстоятельства, предшествовавшие сошествию Святого Духа и сопровождавшие оное, весьма поучительны для нас. Для нашего назидания обратим внимание 1) на способ приготовления учеников Господних к принятию Святого Духа; 2) на время Его сошествия; 3) на образ сошествия Его, и 4) на последствия оного.

Апостолы возвратишася в Иерусалим от горы, нарицаемыя Елеон. И егда внидоша, взыдоша на горницу, идеже бяху пребывающе и терпяще единодушно в молитве, молении и посте (Деян.1:12). Ученики Господни, приготовляясь к достойному сретению и принятию Духа Утешителя, всецело посвятили себя на служение Богу. Составивши из себя общество, неразрывно сопряженное единодушием, взаимною любовью и твердою верою в обетование Христа Спасителя, они пребывали в сионской горнице, в которой провели десять дней сряду. В сем священном месте они постоянно молились и прославляли Господа за являемые Им роду человеческому Божественные благодеяния. Строгий пост был постоянным спутником их молитв и молений.

И нас, братие, св. Церковь, как бы в иерусалимскую горницу собрала в храм сей, дабы призвать Духа Утешителя, да приидет и вселится в нас. В своих молитвословиях она, между прочим, так взывает к Богу о всех нас: «Господи Иисусе Христе, Боже наш, в день сей пятидесятный ниспосли на ны Духа Твоего Святаго, вонми нам благоприятием и благодатию, посети нас благостью Твоею, огради нас оружием правды Твоей и истиною Твоею; дух премудрости Твоея нашим подаждь помышлениям, дух разума даруй безумию нашему, духом страха Твоего осени дела наши, дух правый обнови во утробе вашей и духом владычным утверди поползновение мыслей наших». Сии молитвенные воздыхания св. Церковь возносила о всех нас; но для каждого ли из нас они благотворны? Кто имеет апостольскую веру в Иисуса Христа, чья вера сопровождается искреннею любовью к Богу и ближним, постоянною молитвою и удалением от всякого греха; – того Дух Святой, по молитве Церкви, не только исполняет, но и преисполняет своими божественными дарами. А таковых верующих много ли между нами? Предоставляя вам самим решение этого вопроса, скажу, что кто из нас не приемлет Духа Божия, в ком не обитает божественная благодать, тот хотя и называется христианином, но не принадлежит Христу. Аще кто Духа Христова не имать, сей несть Егов, сказал Дух Святой устами Апостола Павла (Рим.8:9).

И егда исполнишася дние пятидесятницы, беша еси Апостолы единодушно вкупе… и исполнишася вси Духа Свята. Обетованный Утешитель сошел на Апостолов не тотчас по вознесении Господнем, но спустя десять дней. Какая была причина сему? Не без причины и не без цели так сделано, говорит св. Иоанн Златоуст. Господь ведал, что люди не оценивают надлежащим образом и не считают великими благ, которые имеют, сколько бы ни были велики и приятны сии блага – если наперед не испытали лишения их. Лишения всегда научают нас яснее понимать цену вещей, которые и прежде имели. С сею же целью Господь действовал и в то время»⁴³. Ученики наслаждались бесчисленными благами в присутствии Иисуса Христа. Когда Господь оставил их одних, тогда они тем с большей охотою имели приять и сохранить благодать Божию, чем яснейшим образом сделалось для них Ее вознесение на небо.

Вместе с вступлением в Церковь Христову, и каждый из нас, братья, подобно Апостолам, приемлет благодать Божию. Одни из нас небрегут о сохранении ее, а другие сохраняют ее, как драгоценное сокровище. С последними бывает иногда то же, что с Апостолами. Господь, по премудрым целям Своим, как и Апостолов, не редко и их как бы оставляет, т. е. не дает им ощущать в себе Его вседействующей и животворящей силы. Таковые из нас да не сетуют, и тем более да не предаются унынию, но да подражают единодушным молитвенникам и постникам сионской горницы. Апостолы, в продолжение десяти дней, упразднились от всего земного и сделались сосудами чистыми, вполне достойными принятия Духа Божия. И для ревнующих о подражании Апостолам кажущее лишение благодатных даров, в руках промысла, есть средство к очищению их веры, возвышению их любви, утверждению их терпения, усовершенствованию молитвы, изгнанию опасного самоуслаждения и приготовлению для них сугубого блаженства.

Явлению Святого Духа в горнице сионской предшествовал шум – бурное дыхание, наполнившее ее. И бысть внезапу с небесе шум, яко носиму дыханию бурну, и исполни дом, якоже бяху сидяще (Деян.2:2). Для чего сошествию Святого Духа предшествовало бурное дыхание? «Ветр, скажем словами св. Дмитрия Ростовского, имеет такую силу, что не точию развевает плевелы от чистой пшеницы, но разрушает храмины и искореняет древеса высока и, заходя в пещеры земные, производит трясение». Бурное дыхание, предшествовавшее сошествию Святого Духа, произвело подобное действие в Апостолах. Апостолы, до сошествия Святого Духа, не свободны были от некоторых недостатков (Ин.21:17–20; Лк.24:25; Мф.20:21–24). Бурное дыхание, наполнившее сионскую горницу, искоренило в них оные и, так сказать, вывеяло из них дух мира сего, и потрясло их ветхого человека в самом основании его; и таким образом, приготовило из них чистые сосуды, которые имел наполнить и наполнил Своею благодатию Дух Святой.

Если и мы, братья, надлежащим образом приготовим себя к принятию Святого Духа, то бурное дыхание божественной благодати коснется и нас. Оно пробудит нас от обольщения, в каком содержит нас мир, извеет из нас мрак неведения наших преступлений, потрясет все существо наше, низложит нашу гордость, сокрушит наше жестокосердие и повлечет нас путем заповедей Христовых.

И явишася им разделени язы́цы яко огненни (Деян.2:3) Существенною обязанностью апостольского служения была проповедь: шедшей научите вся языки (Мф.28:19), заповедал им Господь. Дух Святой, сошедший на каждого из Апостолов в виде языка, тем самым отделил каждому из них и указал пределы порученного учительства. Кроме сего, по словам церковной песни, Дух Святой сошел в виде языков, чтобы напомянуть нам историю вавилонского столпотворения. «Языцы иногда размесишася дерзости ради столпотворения; язы́цы же ныне умудришася славы ради боговедения; тогда упразднися безгласие к мучению: ныне обновляется согласие к спасению душ наших»⁴⁴.

Языки, сошедшие на Апостолов, были огненные. Явление Святого Духа в виде огненных языков указало те действия, которые производит Дух Святой в душе, приемлющей Его. Как вещественный огнь действует двумя силами: светом и теплотою, так и Дух Святой, Свет и света податель, вселяясь в человека, просвещает его душу, – преподает ей дар ясно видеть обман призраков, которые погрязший в чувственности разум принимает нередко за истины, обнажает всякое суесловие и прекословие лжеименного разума, разгоняет мглу всякого неведения и сомнения, устанавливает в ней ясный взгляд на все и сообщает ей уповаемых извещение, вещей обличение невидимых (Евр.11:9). По той мере, как Божественный Свет освещает душу, Божественная теплота или любовь согревает и восполняет ее. Она сообщает душе сладость в подвигах самоотвержения, изгоняет из нее самолюбие, попаляет терние плотских пожеланий, преподает радость в гонениях и мучениях за имя Христово, поселяет в ней мир, делает ее благою, кроткою, воздержною. Слияние сих источных даров Духа Святого, по словам одного из архипастырей наших, образует огненный язык⁴⁵.

И исполнишася вси Духа Свята и начаша глаголати иными языки. Дух Святой, сходя и на нас, если мы бываем достойны Его, хотя не сообщает нам дара языков (в чем в настоящее время нет и нужды), но сообщает другие дары, которые весьма спасительны для нас, – вселяет в нас любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, веру, кротость, воздержание (Гал.5:22).

Имеем ли мы, братья, сии благодатные дары Святого Духа? Кто из нас ощущает в себе тот пламень любви к Богу и ближнему, которым горел Апостол, когда писал к ученикам своим: сердце наше распространися, не тесно вмещается в нас (2Кор.6:12) – в том обитает плод Святого Духа – любовь. Кто преисполняется радостью, припоминая свое искупление бесценною кровию Иисуса Христа, свое разрешение от грехов и усыновление Богу Отцу: в том обитает второй плод Святого Духа – радость. Чья душа бывает спокойна и тогда, когда гнетут ее всякого рода лишения и несчастья, в том обитает третий плод Святого Духа – мир. Украшены ли мы и другими христианскими добродетелями, каковы: кротость, воздержание, милосердие, вера, – добродетели эти суть признаки присутствия в душе нашей небесного Утешителя Духа Святого.

Апостолов, исполненных Духом Святым, люди мира сего называли пьяными: сии пьяни суть (Деян.2:15). И в настоящее время о людях благочестивых также отзываются люди нечестивые. Уединенного и благомыслящего они называют суемудренным и праздным, щедродательного – глупым, обуздывающего свои страсти и удаляющегося от всякого рода забав и увеселений – грубым и человеконенавистником. Конечно, душа человека истинно благочестивого, как бы люди мира сего ни называли его, не только не будет возмущаться, но еще будет радоваться, яко поносят его и рекут на него всяк зол глагол Христа ради (Мф.5:11) и еще с большим рвением и любовью будет провождать свою благочестивую жизнь.

Благочестивые слушатели! Мы не довольни есмы помыслити что от себе, яко от себе, но довольство наше от Бога (2Кор.3:5). Сам Бог есть действуяй в нас и еже хотети и еже деяти. Божественная благодать и воспроизводит в нас желание принятия Св. Духа, и указывает приготовительные к сему способы, и сообщает нам силу к выполнению их; сам Дух Святой ведает немощи наши; Ему известно, когда, как, и какую нам необходимо подать помощь. К Нему мы, посему, должны и обращаться с постоянною молитвою, да спасет нас, имиже весть судьбами. Аминь!

Свящ. П. Орловский

Праздник Воскресения Христова – этот царь дней, праздник праздников, по выражению Григория Богослова, сопровождается в Церкви особенным попразднством, соответствующим величию праздника. Сорок дней продолжается торжество веры и Церкви; сорок дней повторяются отзвуки победных песней воскресения; и не эти только сорок дней, но и каждый воскресный день составляет попразднство этого светлого праздника. Составляя сосредоточие, основу всей области веры, освещая всю духовную жизнь христианина, воскресение Христово господствует, царит и над всем кругом церковного года.

Это особенное попразднство светлого праздника Церковь сохранила от времен древнейших. В древней Церкви это попразднство было столь же продолжительно: вместе с праздником Вознесения Господня оно продолжалось также, как и ныне 50 дней; время от Пасхи до Дня сошествия Св. Духа называлось пятидесятницею и составляло как бы один непрерывный праздник. О таком значении пятидесятницы, как пятидесятидневного празднования события от Пасхи до Сошествия Св. Духа, находим не мало свидетельств в древней Церкви. «Пасха, говорит, например, Тертуллиан, есть более торжественный день для крещения, а потом пятидесятница, – самое продолжительное время для крещения, в которое и воскресение Господа воспоминалось и благодать Святого Духа обетовалась»⁴⁶. «У язычников, говорит он же в другом месте каждый праздник празднуется только однажды в год, а у тебя (христианин) праздник всякий восьмой день, т. е. (воскресный). Отбери и поставь рядом все языческие праздники, они не наполнят пятидесятницы»⁴⁷. Посвящая дни пятидесятницы воспоминанию воскресения Господня, явлений Его по воскресении, вознесения и первоначальной проповеди Апостолов (почему и в древней Церкви, как и ныне, в это время читались деяния апостольские), Церковь обязывала каждый день пятидесятницы почитать праздником, и освящать делами благочестия, хотя общественные занятия и частные работы в это время и не прерывались. Собор Иллибеританский 305 г. в одном из своих правил требует, чтобы верующие праздновали не сороковой только и пятидесятый день по Пасхе, но каждый день пятидесятницы⁴⁸. По характеру духовной жизни христиан пятидесятница представляла как бы прямую противоположность четыредесятнице. Чем глубже во время четыредесятницы было сетование о грехах, чем суровее были подвиги покаяния и чем живее дух веры сострадал распятому и погребенному Господу, тем живее восхищался он теперь при созерцании Воскресшего, тем светлее и отраднее являлась духовная жизнь при славословии победителя смерти и ада. Это духовное торжество выражалось в некоторых характеристических особенностях церковной жизни. Так как все дни пятидесятницы назначались на дело духовной радости, то Церковь почитала несогласным с духом празднества поститься и преклонять колена в эти дни. «В день Господень, говорит Тертуллиан, мы считаем неприличным поститься или молиться с коленопреклонением. С такою же свободою мы радуемся со дня Пасхи до Пятидесятницы»⁴⁹. В дни пятидесятницы, говорит Епифаний, ни колен не преклоняют, ни постятся⁵⁰. В 20-м правиле первого никейского собора говорится: «поскольку в день Господень (т. е. воскресный) и в самые дни пятидесятницы некоторые преклоняют колена, то для общего единообразия во всех епархиях св. собор постановил, чтобы молились Богу стоя. Вместе в этим в это время требовалась и особенная нравственная строгость, и светские удовольствия считались несовместными с духовным характером празднования: император Феодосий Младший запретил народу забавляться на зрелищах и цирках во все время пятидесятницы «так как эти дни должны быть временем торжественного благоговения, когда умы всех христиан должны заниматься богослужением и воспоминанием чудес, соделанных апостолами для утверждения Евангелия»⁵¹.

Из дней пятидесятницы древняя Церковь освящала особым празднованием сороковой день по Пасхе – день вознесения Господня и пятидесятый – день сошествия Св. Духа на Апостолов. Протестантские богословы, желая, по возможности, большее число праздников отнести ко временам позднейшим, чтобы отнять у них авторитет древности и видеть установление человеческое, настойчиво доказывают, что праздники Вознесения и сошествия Св. Духа получили начало не ранее 4-го века. Но утверждать это можно только с предзанятою мыслью. Было не в духе древней Церкви оставлять без нарочитого празднования великие события из жизни Господа или Церкви, когда время или день совершения этих событий были положительно известны. Церковь, например, издревле праздновала и строго чтила день входа Господня во Иерусалим, дни страдания, явления Господня ученикам вместе с Фомою и другие; невероятно, чтобы она оставляла без празднования дни Вознесения и сошествия Св. Духа, время коих было так точно определено в Деяниях апостольских. Дошедшие до нас от первых веков свидетельства об этих праздниках могут достаточно подтвердить мысль о древнейшем происхождении этих праздников. Блаженный Августин ясно указывает происхождение их от времен Апостолов. «Если что-нибудь, говорит он, сохраняется не по писанию, а по преданию, но сохраняется, однако же, во всей вселенной, то отсюда следует заключать, что, все это сохраняется, как учрежденное или установленное самими Апостолами. Так, поэтому, прославляется повсюдным празднованием страдание Господа и воскресение, и вознесение на небо, и пришествие с небеси Духа Святого»⁵². В постановлениях апостольских между днями, в которые рабы должны быть свободны от работ, наряду с другими праздниками упоминаются и праздники Вознесения – «потому что в этот день окончание домостроительства Христова» – и пятидесятница в тесном смысле, т. е. день сошествия Св. Духа⁵³. Упомянутый нами собор Иллибеританский (в Ельвире) 305 года ясно упоминает о праздновании Вознесения Господня и пятидесятницы, когда в 43 правиле определяет, чтобы христиане почитали праздником и каждый день пятидесятницы, а не сороковой только и пятидесятый⁵⁴. С 4-го века замечается особенно торжественное празднование Вознесения Господня. Св. Златоуст называет этот день «светлым и светоносным, великим и торжественным праздником, вполне достойным неизреченной благодати Божией, явленной вознесением»⁵⁵. В характере праздника выражалась преимущественно мысль, что вознесением Господа и Его прославлением завершилось дело искупления, исполнилось таинство домостроительства Божия и верующие призваны в общение благодатных действий искупления (почему в некоторых церквах, например в Каппадокии день Вознесения назывался ἀποσωζωμένη день завершения спасения). Ныне, говорит Златоуст в беседе на Вознесение, род человеческий примирен с Богом; ныне продолжительная вражда и брань сотрена и уничтожена; ныне возвратился нам данный некий мир, дотоле неожиданный. Ибо кто мог надеяться, что Бог Вышний примирится с человеком? Мы, которые казались недостойными земли, ныне вознесены на небо; мы, которые были недостойны и земного начальства, взошли в вышнее царство: мы прошли небеса, взяли царственный престол и господства: и природа, для которой херувимы стерегли рай, сама ныне сидит, выше херувимов»⁵⁶. В частности, о празднике сошествия Св. Духа, по словам древнего писателя, есть свидетельство у Иринея, епископа Лионского, а также об этом празднике упоминает Ориген⁵⁷ – чем несомненно доказывается существование его во втором веке. По мнению Епифания, именно христианский праздник Пятидесятницы разумеется в словах деяний апостольских: суди (Павел) мимо ити Ефес, яко да не будет ему закоснети во Ассии: тщашебося, аще возможно будет, в день пятидесятницы быти во Иерусалиме (Деян.20:16).

Эти немногие представленные нами свидетельства достаточно опровергают мысль о позднейшем происхождении праздников Вознесения Господня и Пятидесятницы, возникших будто бы во второй половине 4-го века для выражения учения Церкви о Божестве Иисуса Христа и Св. Духа – против еретиков. Не останавливаясь на более подробном опровержении этого мнения, мы не считаем безынтересным обратить внимание на некоторые особенно характеристичные обряды и обычаи при церковном праздновании этих праздников.

Происхождение особенных церковных обрядов и обычаев в эти праздники, как и другие, объясняется естественно. Вознесение Господне и сошествие Святого духа на Апостолов совершилось при особенной обстановке, сопровождалось внешними действиями и явлениями, особенно замечательными, резко отличавшими эти события. Христианское чувство, воспринимая дух праздника, переносясь к самому событию, естественно удерживало и некоторые внешние формы, некоторые принадлежности внешней обстановки, с которыми соединялось первоначальное событие. С другой стороны, для выражения духа, идеи праздников, христианская мысль старалась облечь эту идею в форму, найти для нее символ или соединить с праздником действия, соответственные характеру его или выясняющие духовный смысл его. Но при этом, так сказать, чувственном воспроизведении празднуемых событий нельзя не заметить резкого различения в практике древней восточной и позднейшей западной католической церкви. Древняя Церковь, преимущественно отличавшаяся созерцательным направлением, наиболее возвышенным, духовным отношением к области веры, вносила в праздники особые символы и обряды с великою осторожностью. Празднуемое событие воспроизводилось в церковных песнопениях, чтениях и молитвах, изображалось посредством живописи на иконах, сохранялись воспоминания события иногда в некоторых принадлежностях внешней обстановки; но символических действий, наглядного представления празднуемых событий Церковь не допускала. Театральное представление событий, евангельской истории с действующими лицами и речами Церковь считала недостойным кощунством. Не то мы видим в церкви западной, особенно в средние века. С праздником соединяется множество символических действий; для более удобного усвоения духа праздника народом, церковь допускает наглядное, чувственное, часто грубое воспроизведение празднуемого события, совершенно несогласное с духовным характером празднования. От этого, заметим также, в восточной древней Церкви мы вообще встречаем гораздо менее особенных обрядов и обычаев в праздники Вознесения и сошествия Св. Духа, чем в церкви западной.

Евангелист Лука повествует, что Иисус Христос вознесся, изведе учеников вон (из Иерусалима) до Вифании. В соответствии этому в восточной Церкви был обычай в день Вознесения совершать крестный ход за город – в Иерусалим на гору Елеонскую, в других городах – на какую-нибудь загородную гору или возвышенное место. В Антиохии и многих Церквах Сирии поэтому же богослужение в день Вознесения совершалось за городом на кладбище, – также как в великую пятницу – в соответствие тому, что Господь пострадал вне города. На этот обычай указывает и св. Златоуст, когда в слове на Вознесение говорит: «когда мы воспоминали день распятия Господа, мы это делали за городом: и теперь празднуя вознесение Распятого, мы опять оставили город и поспешили к гробам усопших». – В память же того, что ученики Господа, по вознесении Его, возвратились с радостью великою, в древней Церкви в этот день устроялись особенно обильные а щедрые агапы или вечери любви; и этот обычай в африканской церкви так утвердился, что блаж. Августин встретил в народе сильное сопротивление, когда захотел отменить его – Иной характер носят на себе обряды и обычаи в праздник Вознесения в церкви западной. Здесь видно желание представить в наглядной форме не обстановку только события празднуемого, а и само событие с возможно полным подобием вознесения Господня. Как в праздник Воскресения Христова устроялась религиозная драма с действующими лицами – мироносицами, ангелами и воинами, беседовавшими о воскресении, и поднималось из гробницы пластическое изображение Христа: так и в праздник Вознесения в церквах представляли наглядно вознесение Господне. На богослужении в этот день при пении стиха: взыде Бог в воскликновении, Господь во гласе трубне (Пс.46:6), в то время как в соответствии с этим играли и на трубах, – поднималось в церкви вверх до самого купола раскрашенное изображение Иисуса Христа, окруженное ангелами. Когда образ исчезал вверху, бросали сверху горящее изображение диавола, которого внизу народ топтал ногами и дети наказывали розгами. Это было символом победы Иисус Христа над диаволом и его низвержения во ад. Кроме того символически изображался и хлеб, сходящий с небеси; с хор или с галереи храма бросали народу кусочки хлеба в виде облаток, и в то время, как присутствующие в церкви от мала до велика бросались подбирать эти кусочки, благоговению их преподавалась новая благодать: в символ излияния воды, пиющий от которой не вжаждется во веки, на богомольцев в обилии поливали сверху воду. Все эти обычаи часто сопровождались комическими сценами, обращавшими этот символизм в пустую забаву и, поэтому, впоследствии были отменены, но представление вознесения Господня осталось и доселе в некоторых католических церквах. В средние века в день Вознесения совершались также и процессии, подобные существовавшим в восточной Церкви, но также с большим драматизмом: одни лица, например, представляли при таких церемониях учеников Господа, другие ангелов и т. п. При богослужении, по окончании чтения Евангелия, пасхальные свечи тушились в знак того, что Господа уже нет на земле, но в Пятидесятницу, при освящении воды, зажигались снова. Достойны замечания также некоторые местные и частные обычаи в день Вознесения в католической Церкви. В соответствие тому, что Христос, возносясь на небо, благословил учеников, Папа в день Вознесения доселе преподает особенно торжественное благословение urbi et orbi (Риму и миру) при пушечных выстрелах и музыке. В связи с праздником обручения венецианского дожа с адриатическим морем – праздником, получившим начало в 1177 году, когда в день вознесения дож Себастиан Циани разбил флот императора Фридриха I, – возникла в Венеции особенная церемония: патриарх торжественно совершал водоосвящение в большом сосуде и потом эту освященную воду выливал в море для предотвращения морских бурь⁵⁸.

Обращаемся к обрядам праздника Пятидесятницы. Великое событие сошествия Святого Духа на Апостолов совпал с иудейским праздником жатвы первых плодов, который впоследствии заменился праздником в воспоминание синайского законодательства, данного в 50-й день по Пасхе. Это совпадение не привнесло существенных элементов в дух и характер христианского праздника. Иудейские праздники жатвы первых плодов и синайского законодательства в христианском празднике имели как бы свое исполнение и завершение, и иудейский характер праздника исчезал в христианском, по созерцанию Церкви, как прообраз в событии исполнившемся. «Церковь праздновала не начатки жатвы от царства природы, но начатки жатвы от царства благодати, не откровение закона письмена от горы Синая, а откровение нового закона Духа от небесного Иерусалима». Только один, весьма, впрочем, характеристичный обычай остался памятником иудейских обрядов в день Пятидесятницы, хотя и этот обычай получил в христианстве уже несколько иное и высшее значение. Говорим об обычае украшать храмы, дома и улицы цветами, зеленью и деревьями. В церкви иудейской был обычай украшать синагогу и дома древесными ветвями, устилать травою и цветами – в память того, что закон дан был евреям на горе, покрытой в то время, по толкованию раввинов, зеленью (Исх.34:3). Горница, в которой собрались Апостолы в день Пятидесятницы и где произошло событие сошествия Святого Духа, вероятно, была украшена, по обычаю иудейскому, цветами и деревьями. Поэтому благоговейное чувство христиан естественно с духом праздника хотело удержать и внешнюю обстановку, при которой совершалось это великое событие. Кроме того, христианская мысль придавала этому обычаю и другой смысл. С сошествием Святого Духа открыто роду человеческому в наибольшем свете таинство Святой Троицы. С этим полнейшим откровением в христианском созерцании естественно соединилась мысль о первоначальном откровении Святой Троицы – Аврааму в лице трех странников, которых он принял у Мамврийской дубравы, где стояла его куща, и воспоминание об этой дубраве священной естественно располагало христиан видеть вокруг себя в храмах и домах древесные ветви. Обычай украшать дома, храмы и улицы деревьями и цветами сохраняется в Церкви от времен древнейших и соблюдается и у католиков и протестантов. – Между другими обычаями древней Церкви замечателен обычай соединять с этим днем, в воспоминание сошествия Святаго Духа, некоторые таинства. Так этот день был одним из избранных дней, в которые преимущественно совершалось крещение оглашенных⁵⁹. Также в некоторых церквах у христиан был обычай в этот день приобщаться св. Таин⁶⁰.

Богослужебные обряды и обычаи западной церкви в день Пятидесятницы носили тот же характер, как и обряды в день Вознесения. Особенная торжественность богослужения, особенно музыкальная месса, подобное православному, но более роскошное и искусственное украшение храмов цветами и венками – всегда отличали празднование этого дня в западной церкви. Применительно к явлению огненных языков, сошедших на апостолов, преобладающим цветом в облачениях священника и одеждах престола был цвет красный, и одежды этого цвета употреблялись в течение целой недели. При этом символические действия воспроизводили во всей полноте события сионской горницы и наглядно представляли сошествие Святого Духа. Во время пения «veni spiritus sanctus» – на хорах или над куполом церкви производился шум – подобие шума с небес, при котором сошел Дух Святой; когда же «veni spiritus sanctus» начинали петь второй раз, представлялось самое сошествие Святого Духа. Так как Он сошел в виде огненных языков, то из купола храма, бросали на присутствующих клочки зажженной пакли или другого материала, а также бросали розы и различные цветы, – в ознаменование радости, различия языков и разнообразия духовных даров, открывшихся в Церкви благодатию Духа Святого. Для еще более ясного представления сошествия Святого Духа, кроме того, выпускали сверху живого белого голубя или спускали из средины купола деревянное изображение этого символа Святого Духа. Вместе с этим в символ освящающей благодати Духа Святого и в соответствие пророчеству: воскроплю на вы воду чисту и очиститеся от всех нечистот ваших (Иез.36:25) присутствующие в храме окроплялись освященною водою. Все эти символические действия, разнообразясь по местным обычаям, в средние века были весьма распространены. После того как более возвышенное и облагороженное христианское чувство вытеснило эти грубо-чувственные представления, возникли другие, более тонкие символы сошествия Святого Духа. Так, например, один из позднейших западных процессионалов (Бамбергский) определяет такое последование: певчие на галерее поют слова Господа приимите Дух Свят; хор внизу отвечает на это: имже отпустите грехи, отпустятся им, аллилуия. Это повторяется в другой раз и тогда открывается стоящее на престоле серебряное изображение голубя с распростертыми крылами, до этого времени бывшее под покровом⁶¹.

Праздник Пятидесятницы продолжался в древней Церкви сначала один день, а потом, вместе с попразднеством в честь Святой Троицы, два дня; но в церкви западной празднование Пятидесятницы с украшением церквей и домов продолжалось до 10 века семь дней (потом четыре и, наконец, с 15-го века до настоящего времени – три дня). На каждый из этих дней назначалось празднование в честь особого дара Духа Святого: в воскресение праздновали дух мудрости, в понедельник дух разума, во вторник дух совета, в среду дух крепости, в четверток дух ведения, в пятницу дух благочестия и в субботу дух страха Божия. В этой раздробленности также можно видеть характеристическую черту западной церкви: такой анализ был не в духе Церкви восточной, всегда сохранявшей строгую целостность в своем богословском созерцании.

А. В-нов

I.

У земледельцев бывает в году драгоценное время, – время посева хлеба, когда день один стоит для них всего года, или, как говорится, «день кормит год»; точно такое же время есть и у пастырей – делателей духовных, сеятелей слова Божия ко спасению людей. Это время – у одра больного, когда он близко видит могилу свою, и она страшит его за всю прошлую жизнь; это время, от которого зависит вся будущая судьба его. Надобно быть крайне небрежным к своему долгу, чтобы не обращать пастырского внимания на такие случаи. Погодим про себя рассуждать; пойдем к самому делу и взглянем на дело пред лицом самой жертвы кризиса.

Вот пред нами искатель спасительной истины. Он с помощью Божиею нашел это небесное сокровище, но – или сил не достает у него покорить свои страсти ради этого сокровища, или свет истины поражает его своим блеском, и – он, по испорченности своей натуры, полагает не смотреть на него, боясь видеть всю отвратительность пороков своих. В таком состоянии у человека бывают минуты колебания и решимости, бывает перелом роковой душевной болезни; а когда перелом совершается, – он может решить себе вопрос и на жизнь, может решить и на смерть. Не помочь ему решить вопрос на жизнь, не помочь, при всех средствах ко спасению его, – значит видеть его в морских волнах и оставить несчастного бороться с ними при одних собственных его силах, Погиб он, и надо отвечать пред Богом за его погибель.

Вчера я, положим, видел одного счастливцем – таким, который едва ли знал, какие черные дни есть на свете. Он привык к одним только удачам и удовольствиям. Вера в Бога, милующего и карающего, мало имела места или вовсе не имела в его натуре, насквозь испорченной пороками. Ныне слышу, – он взят под стражу по такому преступлению, по которому закон грозит ему лишением всех прав и самого имущества, которое служило к удовлетворению всем его страстям. Ныне он – несчастнейший в мире. Оставить ли мне его – самому обдумывать свое положение? Нет, он теперь растерялся, он – без запаса нравственных сил – стал слабейшим, жалким существом. Так благослови, Господи, и дай мне, служителю Твоему, крепость, сокрушить исконного врага, усердно влекущего брата моего в ненасытную пропасть. Он, бедный, непременно близок к отчаянию, и враг почти торжествует свою адскую тризну над ним. Нет, потороплюсь застать его хоть на краю пропасти и подать руку помощи ко спасению во славу Господа Бога, Который призвал меня быть неусыпным стражем – особенно таких несчастных, падших. Если не пойти, а он в отчаянии погибнет самоубийством, то гибель его глубоко падет на мою душу и на сердце ляжет тяжелым камнем до всеобщего суда. Тогда могу я быть покоен, тогда буду прав, когда в свое время, по совести, исполню долг, возложенный на меня моим священным призванием.

В таких-то случаях мы должны оставить 99 овец в горах и немедля спешить на спасение одной погибающей. Да, находясь в горах, овцы, конечно, не совсем будут в безопасности; без пастуха могут или упасть с крутизны и убиться, или волк может расхитить их, или сами могут заблудиться скорее, нежели на обширной равнине, – не смотря на то, Спаситель внушает нам оставить всех этих овец ради одной заблудившейся. Договорим с благоговением словами Его – нашего небесного Пастыреначальника: если пастуху случится найти ту овцу, то – истинно говорю вам – он радуется о ней более, нежели о 99-ти незаблудшихся. Так нет воли Отца вашего небесного, чтобы погиб один из малых сих (Мф.18:12,13,14). Смотрите же, не презирайте ни одного из них; говорю вам, что Ангелы их на небесах всегда видят лице Отца Моего небеснаго. Я и Сам за тем пришел на землю, чтобы взыскать и спасти погибшего (Мф.18:10,11) – разумеется всякого, без различия возраста. Несчастный, о котором сказали мы выше, также дитя заблудившееся; теперь он также слаб и малодушен, но – он нуждается в большей помощи, и, следовательно, требует от нас большего участия, нежели дитя.

Какими же путями искать сего погибшего? – Главное, что весьма трудно, расположить его к себе, приобрести его доверие к своему слову. Простой, необразованный человек, если только он православный христианин, скоро располагается к священнику: он сколько слаб, столько и доверчив; только сей добро на почве души его, нетронутой гнилью ученого суемудрия, – сей и соблюдай посев этот в целости, – он взойдет от росы благодати Божией и в свое время принесет свой плод. Здесь помощи нашей требуется, пожалуй, не более того, сколько для дитяти, о котором сказал Спаситель. Особенно простолюдин бывает доверчив к своему духовному отцу, который уже имел случай оказать свое доброжелательство к нему. Это говорю я по собственному опыту. Но человек образованный, который давно охладел к утешительным истинам христианской веры, или вовсе им не верит, – совсем иная задача. Где нет веры в Бога Промыслителя о всех и милосердого Спасителя, там нет и надежды – этого якоря спасения, на котором могли бы держаться моральные силы противу бури страстей на волнах лжеумствования. Человек в таком положении, пожалуй, будет тяготиться присутствием священника. Тут что делать ему? И тут не должен отказываться от дела своего служения. Не надо забывать, что те наиболее нуждаются в священнике, которые не хотят его. Кому из вас непонятно, что здесь требуется жертва, великая жертва от нашего сердца! Служитель Христов, подыми же свое знамя! Из глубины сердца призови веру в благодатную силу своего священства, укрепись еще верою в милосердие Божие и самоотверженным терпением! – Это наше единственное оружие. Вознеси теплую молитву за падшего к Тому, Кто однажды навсегда и за всех положил душу Свою! В этом вся мочь вашего святого оружия, пред которою и страсти и глубокое неверие часто преклоняют свою гордую главу, сознавая свою гнусность и невежество. Нужно ли говорить, что здесь нет места корыстным видам, лицеприятию и т. п., что противно нашему святому призванию? Чтобы расположить к себе, к слову своему заблудшего, – для сего не только надо действовать бескорыстно, но еще с своей стороны быть готовым на всякие жертвы для его спасения. Чем больше во мне запаса этой пастырской добродетели, тем смелее и ближе могу я подойти к несчастному. Не правда ли, он скоро увидит, что я не враг, а друг его, – такой друг, какого он никогда не имел; тогда не замедлит наградить меня и доверием своим. Если же я в этом успел, то значит, в половину уже успел. Тогда будет благовременно подать ему добрый совет, и могут быть вполне действенны ободрение и утешение его.

С этою теориею должна быть согласна практика. Так ли на самом деле? На этот раз с удовольствием могу указать на опыты «у одра умирающих» из записок покойного И. А. Розенштрауха, евангелического проповедника в Харькове (напеч. в С.-Пет. 1863 г)⁶². На деле не всегда удается пастырю вдруг достигнуть успеха в своем деле; но это ничего не значит в нашем служении и не мешает надеяться на счастье в будущем; для нас одна удача должна быть величайшею наградою за десять неудач. – Однако ж, к слову, не лишне будет из тех опытов взять что-нибудь для примера. Стоит того. Здесь мы найдем и такие уроки, которые могут быть применимы к делу православного пастыря. Вот, например, какой случай был. – Боюсь отнять долю той силы, с какою пастырь подвизался на своем поприще, – так передам подлинником, как он сам говорит в своих записках.

«Майор фон К., женатый на особе греческого вероисповедания и живший в доме ее родителей, одержим был болезнью высшей степени мучительною, и доктора потеряли уже всякую надежду на его выздоровление. Его страдания и близкая ранняя смерть (ему было 35 лет), молодая жена и двое маленьких детей, которых он оставлял, возбуждали к нему всеобщее участие, тем более что он был известен и уважаем, как отличный человек. Я его никогда не видел, и, чтобы получить к нему доступ, обратился к друзьям его тестя. На страстной неделе я был позван причастить его. Я нашел его не на кровати, и с первого взгляда почувствовал к нему невольное влечение, – Он принял св. причастие с обильными слезами и – как мне казалось – с благоговением. Прощаясь с ним, я просил у него позволения навещать его; он охотно позволил. После светлого Воскресения я начал свои посещения, и, естественно, говорил больше о религиозных предметах. Он слушал меня спокойно, даже внимательно, но молча, – хотя делался разговорчив, лишь только речь обращалась на другие предметы и обнаруживал тогда весьма научное образование. Долго я не мог растолковать себе его молчания, но чрез несколько недель все объяснилось. В одно из следующих посещений моих дошло у нас до взаимных объяснений, и тут он со всею откровенностью сказал мне, что мои посещения будут для него не неприятны, если только я не стану говорить с ним о религии, потому что это бесполезно. До 18-тилетнего возраста он был очень благочестив, верил и молился, и истинно целомудренным юношею поступил в Д... университет, но там профессора и убедительно доказали ему неосновательность христианской религии, и он сам потом об этом много читал и думал, пока дело не стало ему ясно; и начал затем опять исполнять свои обязанности, что могут засвидетельствовать мне его начальники, его друзья и его семейство. – С этого дня доступ к нему стал мне труден, и, быть может, я устал бы добиваться случаев говорить с ним, если бы болезнь его не усилилась. К тому же члены семейства его всячески заботились, чтобы он не умер без исповеди и причастия, что для них, как православных, было бы крайне прискорбно. – Уже долго спустя после смерти его узнал я, сколько труда стоило им склонить его принимать меня. Его отвращение ко мне возрастало, и так как мне нужно было проходить мимо его окна, когда я шел к нему, то он всегда находил время и предлог отказать мне. Он все еще был убежден, что выздоровеет, лишь только у него будет достаточно сил, чтобы съездить на воды, и думал, что местные доктора не умеют его лечить. Его страдания между тем возросли до такой ужасной степени, что непонятно было, как его натура могла выносить их. Около октября, на мой обычный вопрос, как он себя чувствует, он отвечал: «я должен умереть». В первый раз еще заговорил он о смерти. Я воспользовался этим случаем, чтобы поговорить с ним о его надеждах на вечность. «Я не знаю, сказал он, чем и где я был прежде нежели родился, и не знаю, что будет со мною, когда я должен буду оставить этот мир». – Как это безотрадно, однако ж! возразил я, – Вы разлучаетесь с нежно любящею вас женою, с милыми детьми, с добрыми родными, без надежды видеться с ними. – Он: «муж, – философ должен перенесть это, как неизбежное», – Я: «А если, однако ж, потребуют отчета в вечности? – Он: «и его я не боюсь, если бы это и могло быть! потому что все свои обязанности я верно исполнял, и более делал добра, нежели должен был». – О вменимости греха в смысле писания и знать он не хотел. Это был наш последний довольно искренний разговор; с тех пор он упорно молчал, много что произносил несколько слов или запрещал мне говорить и оборачивался ко мне спиною, если я не умолкал. Чем опаснее становилось его положение, тем убедительнее просили меня родные его не покидать его. Однажды спросил я его, отчего это на страстной неделе приняли Вы причастие и, как казалось, с большим чувством, а теперь, когда положение Ваше ухудшилось, и сами Вы потеряли надежду на выздоровление, отвергаете Вы с таким упорством примирение с Богом? – Он: «я сделал тогда это в угоду женщинам, которые не давали мне покоя; слезы же мои были следствием слабости моих нервов». – Я: можно призадуматься над тем, что Вы сейчас сказали; если бы Вы теперь попросили у меня причастия, быть может, я не решался бы подать его Вам, хотя и знаю, как сильно желают Ваши родные, чтобы Вы не умерли без причастия, и, без сомнения, употребят все усилия, чтобы склонить Вас к тому; я поставлен таким образом в неприятное и затруднительное положение – или отказать Вам в св. дарах, или допустить Вас недостойно причаститься их. – Он: «О, на этот счет будьте спокойны! Скорее сделаюсь я ребенком, нежели повторю такую глупость». – Я: Господин Майор, теперь знаю я, почему Вы должны так долго страдать, вися между жизнью и смертью, чему доктора не могут надивиться. Вы – жертва своей головы, но не сердца. Если правда, что до 18-ти летнего возраста Вы были благочестивы, целомудренны, верующи, принадлежали Христу, а только красноречивыми соблазнителями вовлечены были в заблуждение, то Вы должны жить дотоле, пока не обратитесь от глубины сердца, и снова не сделаетесь дитятею, но дитятею Божиим – «Молчите, и убирайтесь!» воскликнул он в гневе, и я ушел. После того видел я его только изредка, и наши разговоры были кратки, и почти одного и того же содержания: – как Вы себя чувствуете, г. Майор? – «Я должен умереть!» – Я знаю это. Обратитесь! – «Молчите!» и если я продолжал, то он оборачивался к гневе или говорил мне: «Убирайтесь!» – Так продолжалось до 5 января следующего года. Я отправился к нему, узнав, что он близок к концу и что каждую минуту можно было ожидать его смерти; сосуд с св. дарами был со мною. На полдороге уже встретил я слугу на площади, который просил меня поспешить к его господину. Семейство больного ждало уже меня и умоляло меня убедить его принять причастие. Я сказал им, что давно уже того желал, но что до сих пор, к сожалению, не мог в том успеть. Меня ввели к больному, и наш разговор так походил на прежние, что мы как бы заучили его. Когда он обернулся к стене, приказал мне замолчать и выйти вон, – встал я и сказал: «г. Майор, как вежливый образованный человек, Вы, конечно, не откажете мне в одной просьбе». Он умолк, и я продолжал: «с Пасхи, следовательно в течение 8 месяцев, навещал я вас часто и совершенно бескорыстно, выслушивал от Вас не одно жестокое слово, и не раз даже и дверь была мне указана. Сегодня я, конечно, в последний раз у Вас; мы свидимся опять уже в том мире. Когда я других больных навещаю, то им и домашним их служит к утешению, когда я молюсь с ними. Со времени принятия вами св. причастия на страстной неделе ни разу мне этого не дозволили сделать, – позвольте же мне сегодня с молитвою навсегда с Вами проститься. – Он долго молчал, и я хотел было уже удалиться, как он, заметив это, быстро обернулся и, как бы командуя батальоном, крикнул мне повелительно: «Молитесь!» – Я начал тогда вопиять к Богу о душе его. Чрез несколько минут он сжал руки и стал повторять за мною. Когда я кончил, – высоко поднял он свои сжатые (по обычаю протестантов) руки, и мягким, детским голосом сказал: «дайте мне причастие!» Враг подстрекнул меня спросить его: «Без сомнения, женщины уговорили вас?» – «О, замолчите!» воскликнул он – но опять совершенно другим тоном, нежели каким он говорил. Это тем поразительнее, что обыкновенно говорил он густым басом. – Я подал ему св. причастие с полным убеждением, что он достойно его принимает. Когда все было окончено, он протянул мне руку и сказал мне уже густым мужским голосом: «благодарю тебя!» – Не меня, возлюбленный сын мой, но благодари Того, Кто столь великим терпением следовал за тобою, привлек тебя к Себе и не оставил меня в лжецах, когда я в уповании на Его всемогущество предрек тебе, что ты делаешься дитятею Божиим, – не детским ли голосом даже просил ты трапезы примирения?» – Тут спросил я его, не желает ли он благословить своих детей? Он отвечал утвердительно, и когда я поднес в нему детей, то он возложил на них руки и произнес благословение по-русски, что мне, ради присутствующего семейства, было весьма приятно. Когда, несколько часов спустя, я снова к нему пришел, то нашел его в большем душевном беспокойстве; теперь только вполне почувствовал он свою великую вину, что целые 17 лет жил он вдали от Господа и сомневался, прощены ли ему в причастии грехи его, так как он столь долго и упорно противился благодати; он верил в обетования Евангелия, однако ж, не находил в них успокоения, и хотел, наконец, знать, отчего он чувствует страх такой, – ведь он верит же теперь? Тут сказал я ему: «Сегодня утром все шло быстро и легко, и, без сомнения, были бы Вы блаженны, если бы умерли тотчас после причастия. Но милосердие Божие хочет, еще до отшествия Вашего отсюда, раскрыть Вам всю бездну греха и опасности, в которой Вы находились, чтобы Вы тем с большею благодарностью почувствовали всю полноту благодати и научились бы ее высоко ценить». Но когда и эти слова его не успокоили, то я прибавил: Сегодня же утром получили мы убедительное доказательство великой силы молитвы, – не хотите ли еще раз употребить это драгоценное средство? – «Да, помолитесь», сказал он, и сжал руки. – Но не хотите ли Вы сами помолиться, спросил я, то я помогу Вам? – «Да, прошу Вас», отвечал он, – Я стал тогда молиться от его имени о том, в чем он нуждался. Он повторял за мною, и мир Божий сошел в его душу. Когда я благословил его именем Господа, – он протянул мне руку и снова сказал: «Благодарю тебя», – но сам себя прервал «нет, не тебя, – но там у престола Всевышнего вечно будем мы Его благодарить оба за дарованное нам искупление во Иисусе». С этого часа и до полуночи он почти непрерывно и громко молился; потом стал постепенно ослабевать, шевелил только устами и нуждался в посторонней помощи, чтобы руки его держать в молитве. В 6 часов утра он перекрестил сначала тещу, потом жену и, наконец, самого себя, тихо опустил руку, закрыл глаза, и переселился в вечные обители мира».

Повторяю, – кризис бывает помощником нашему делу; а бывает и наоборот. В этом состоянии человек способен вообще на крайности. Наше дело в том и состоит, чтобы зорко следить за ним, и уследить, к какой крайности он расположен, – удержать его от падения, возбудить в нем заснувшую в нем жизнь духа и веры, и направить его на путь ко спасению. – Если мы своим искренним, бескорыстным участием приобретем его расположенность, доверие к себе, тогда наш пастырский зов имеет благодатную силу, имеет силу – расплавить его сердце, как воск, – овладеть им и вести его, как послушное дитя. Если евангелическому проповеднику это удавалось, – тем более мы православные пастыри можем рассчитывать на успех; у нас, кроме святого причастия, есть еще два также сильные средства к примирению с Богом, – это таинства покаяния и елеосвящения.

Впрочем, в утешение себе можно сказать то, что крайние неверы в образованном классе составляют меньшую долю на почве пастырской деятельности, а в простом народе нашем и вовсе редкость. Мы – сельские пастыри скорее встретим людей на краю отчаяния, которое близко к сумасшествию, или зараженных каким-либо русским, грубым заблуждением в вере; и по отношению к этим людям с нашей стороны тем не менее нужны усиленные средства.

При виде такого или другого кризиса должны ли мы думать или говорить: я не могу, я не способен, без меня лучше обойдется!.. Тяжелый грех берет на свою душу тот, кто заставляет себя такими или другими ширмами. Очевидно, – они сделаны на скорую руку, только для прикрытия настоящего врага нашей деятельности – нерадения и лености. Не столько сил наших здесь требуется, сколько готовности, искреннего усердия к делу и твердой веры в помощь Божию. Если заснул в нас этот существенный залог любви к ближнему, усугубленный и окрыленный в священнике особою благодатию Всевышнего, – стоит только пробудиться, воспрянуть и, призвав Бога на помощь, спешить к делу, которое призывает нас. Жив Господь, Который рек вам устами Апостола: сила Божия в немощи совершается, по вере нашей. Скорее изменится свет, нежели что-либо реченное Господом; а Он, между прочим, сказал в предупреждение нашего малодушия, относительно к делу нашего служения: не пецытеся, како или что возглаголете: дастбося вам в той час, что возглаголете (Мф.10:19).

Свящ. П. Бобров

Спустя недели две, Господь послал мне случай опять побывать в том же хуторе. Один из хуторян творил помин по родителям. Собрались почти все прихожане, которые в прежний раз присутствовали при собеседовании. Я рад был случаю поговорить с ними.

– «Ну что, друзья мои, помните ли, о чем прошлый раз мы беседовали? – Не забыли еще?»

– «Как же, батюшка, не забыли», – отвечал за всех старик, участвовавший в прежней беседе. Кажись, ты говорил, что вот мы хоть и молимся, да не так, как надо? И за то Господь на нас гневается, за то посылает нам беду за бедой, что не усердно Ему молимся. Так ведь?..

– «Так. Хорошо, что помните. Продолжим же нашу беседу. Если вы помните одно, то, я думаю, не забыли и другого. Я сказал вам, в тот раз, что другою причиною неурожая у нас можно считать дурное наше поведение, дурную нетрезвую жизнь. Как жизнь трезвая, чистая, святая служит для человека цепью, связующею его с Богом; так, наоборот, жизнь дурная, порочная, беззаконная разрывает эту цепь, этот союз и низводит на нас гнев Божий. Пример сего мы видим в истории ветхозаветной. Народ еврейский находился под особенным непосредственным покровительством Божиим. Бог нарочито избрал его и берег для своих премудрых целей. При всем том, когда этот народ забывал истинного Бога, Творца своего и благодетеля, начинал поклоняться богам чуждым – идолам; словом, делался народом нечестивым и развращенным – гром мщения и гнева небесного немедленно разражался над его головою. По Божью попущению, нападали на евреев сильные языческие народы. Они всячески оскорбляли народ Божий, отнимали у него имущество, хлеб, даже порабощали его своей власти.

– «Что ж это, батюшка, ты хочешь применить нас к жидам и язычникам? – возразил при этом старик. – Чем же мы на них похожи? Мы, кажись, православные христиане, по-христиански как будто и живем».

– «Вот в том то и беда, что как будто, а на деле-то выходит совсем иначе. В самом деле, осмотримся-ка, возлюбленные мои, нет ли и в нашей, по-видимому, православно-христианской жизни чего нечистого? Нет ли и у нас своего рода идолов, которым мы покланяемся вместо Бога истинного, – за что нас Господь так ощутительно и наказывает? – Есть, братья, есть: не греша можно говорить так утвердительно. Иначе что же бы это значило, что святой храм наш, дом Бога живаго и в праздники не редко бывает пуст, а дома пьянства, наоборот, и в будничные рабочие дни, очень часто бывают полны? Что это, говорю, значит, как не то, что у некоторых из христиан страсть к пьянству преобладает над всеми добрыми чувствованиями и расположениями, делается для них как бы идолом, в честь которого они и совершают своеобразные празднества? Кто искренно, всем сердцем любит Господа, кто всею душою предан св. Церкви, кто не только знает, но и старается всеми силами исполнять заповеди Господни: тот, конечно, не пойдет в дом пьянства. Для него один вид сих заведений омерзителен. Он видит там сеть, которою диавол уловляет человеков в вечную пагубу.

Сами вы, конечно, хорошо знаете, какой большой вред пьянство наносит человеку, преданному сей страсти. Уже не говорю о том, что пьяница разоряет себя и домашних своих. Это само собою очевидно. Скажу только о том, до какой степени пьянство извращает нравственную, духовную жизнь человека. Оно доводит его до самого отвратительного безобразия, рождает в нем самые омерзительные пороки. Не даром слово Божие говорит: не упивайтеся вином, в немже есть блуд. Точно, для пьяного, как лишенного ума и всех добрых человеческих стремлений, нет ничего святого. Он иногда, – страшно и больно вымолвить, – в порыве необузданных страстей попирает ногами, так сказать, священные законы естества и посягает на честь собственных детей. Что же касается, до скверного смешения с другими безнравственными, потерянными женщинами, то это просто для него игрушка».

– «Ох, батюшка, подтвердил прежний собеседник, все это, к стыду и несчастью нашему, истинная правда. До чего только доводит нас это беспутное пьянство, – страшно и подумать. От него и разорение нам, как ты сказал, от него и скверносмешение, от него и кровосмешение. Чай, и язычники то не всегда и не все такую зазорную жизнь вели, какую у нас ведут некоторые христиане. Как еще Господь терпит нам грешным! За то-то, видно, Он и посылает на нас беду за бедой: тут неурожай хлеба, тут то, тут другое».

– «Положим, что не всегда же Господь наказывает нас за грехи. Иногда бывает и так, что его же любит Господь, наказует. Да, утешительно было бы думать, что Отец Небесный по любви к нам грешным посылает на нас бедствия. Ведь и беда самая грозная не так тяжела, когда человек уверен в своей невинности. Как-то легче терпеть, когда не чувствуешь ничего на совести. А если совесть наша скажет нам совсем противное? Если и мы не чужды тех омерзительных пороков, о которых мы выше упоминали? О, горе нам в таком случае! Горе нам, если мы своею скверною, нехристианскою жизнью, своим пренебрежением уставов святой православной Церкви заслужили праведный гнев Отца Небесного! Горе нам, если гной грехов наших затворил небо, что оно не дает дождя, иссушил землю, что она не производит в надлежащем изобилии плодов! Горе нам, говорю, потому что такое наше поведение, такая жизнь лишает нас последнего утешения, – спокойствия совести, или внутренней самоуверенности, под влиянием которой человек, в надежде на Бога, беде самой страшной глядит прямо в лицо.

Так вот, други мои, а жизнь-то ваша, как видите, не так безукоризненна, не так безупречна, не так чиста, чтобы Господу не за что было наказывать вас бедствиями. Желаю вам, как ваш пастырь и отец духовный, исправиться в вашем поведении. Воздержитесь от пороков и тайных и явных, особенно от пьянства и прелюбодейства. Тогда и молитвы ваши будут иметь силу пред Богом; ибо много может молитва праведнаго споспешествуема. Тогда Господь прекратит и общее ваше бедствие – неурожай хлеба.

Священник Иаков Семенов

Гундоровская станица

В феврале настоящего года приходит ко мне, православному священнику, неизвестный мне русский человек с книжками и листами «Истины» поговорить об истине. После нескольких свиданий со мною, он, нисколько не обинуясь, сам дает мне «Истину» для прочета, хотя бы и в собственность, – обещая доставлять этот журнал и впредь по мере его выхода, если угодно.

Явление это замечательно уже и потому, что в нем видится прямое осуществление выраженного в «Православном Обозрении»⁶³ отзыва о раскольническом обществе редакции «Истины», что любовь к истине приводит это общество к совершенному общению с Церковью православною. Ученик, сообщник и сотрудник известного⁶⁴ инока Павла прусского, ревнитель издания и, распространения «Истины», Константин Еф. Чайков-Голубов уже присоединился к православной Церкви⁶⁵. Это и был неведомый, приходивший ко мне русский человек, житель прусской киновии; он не затруднился принять от меня иерейское благословение с обычными словами: «благослови, отец», не затруднился при выходе от меня обратиться, по народно-русскому православному обычаю, с св. крестом к изображениям св. киевопечерских угодников, св. Митрофана Воронежского и св. Тихона Задонского, висевшим в углу моей комнаты и изображенным притом не на доске, а на бумаге. Занятие изданием журнала, переведение мыслей на бумагу с возможно обделанным развитием, необходимое для того, чтоб издание сделать наибольше распространенным и интересным для чтения, полезным для мыслящих голов, хотя бы и загрубелых в раскольническом отчуждении, естественно лучше уясняет дело для самого издающего и пишущего, и если пишущий и издающий есть истый искатель истины, – необходимо приводит его к большему и большему сознанию раскольничьей неправды и к сознательному признанию истины православия. В дальнейшем это дело уже переходит в национально-миссионерское дело, изведанное и узнанное самим обратившимся. Он передает истину другим, еще блуждающим в неведении, и передает тем ревностнее, чем искреннее и собственное его обращение и желание привлечь других к истине⁶⁶.

Пред этим две книжки «Истины» 1868-го года (3-я и 4-я)⁶⁷, выпущенные в январе. Обе, как извещается печатно на самих книжках, будут проданы на месте. В эпиграфе 1-й книжки, к словам: «к сожалению старое забытое кажется новым, самосозданным, впрочем полезным» прибавлено: «по выражению покойного митрополита московского Филарета», чего не бывало в прежних книжках⁶⁸.

Обе книжки отпечатаны, как и прежние, на простой серой бумаге, церковно-славянским, тщательно отчетливым, шрифтом. Серая бумага употреблена, конечно, для избежания лишних расходов по изданию, которое едва ли кто кроме «своих» будет читать, а для «своих» важен главным образом и исключительно смысл дела, а не внешность; а славянский шрифт употреблен как для того, чтоб и крепкий раскольник не отверг книги, так и потому, что вообще люди «старой веры» дорожат славянскою буквою, как буквою, на которой печатается лишь божественное, душеспасительное.

Думаю, не интересно, а может быть, и весьма небесполезно духовным пастырям обширной России, встречающимся с раскольниками, ознакомиться с миросозерцанием современных лучших лиц раскола, с воззрениями их на то или другое явление жизни внутренней и внешней, общественной и частной, государственной и личной, с суждениями их по тому или другому большею частью близкому ко всему вопросу жизни. Поэтому, моя братская любовь предлагает содержание двух указанных книжек журнала «Истина», с краткою оценкою его, предоставляя самим читателям судить об истине этой глаголемой «Истины». В предлагаемом, независимо от вышесказанного, пастырь русской паствы встретит вообще достаточно разных метких практических взглядов трезвого русского человека на разные вопросы жизни, с которыми нередко доводится становиться лицом к лицу пастырю словесного, русского стада.

1-я статья 3-ей (1-я 1868 года) книжки «Истины» «Проявление Божества». Эпиграф ее – слова из книги Исх.3:14 и евангелия Ин.1:3, приведены верно содержимому православною Церковью тексту славянской Библии, – как и вообще священные тексты приводятся в «Истине» верно. Автор этой статьи хочет быть богословом, и психологом, и естествоведом. Статья имеет в виду не одних и собственно раскольников, а вообще борется с материалистическим воззрением на миробытие и хочет вообще напомнить о Боге присущем и в природе, ввести в познание и изучение природы и человека интерес богопознания, одухотворить и возвысить это ведение и вообще всюду в природе как бы осязательно представить присутствие Божества, обыкновенно отвергаемое естественным воззрением материального отношения к явлениям мира⁶⁹. Таким образом, в статье есть интерес не только для раскольников, а и вообще для каждого христианина, тем более что, вследствие исторически-практического направления времени, – «о том, что дальше стихийного бытия должно возвышать ум, и чтоб понимать о Боге из проявлений непроизвольно-премудрых – давно уже не учатся», по выражению автора статьи⁷⁰. Не высказано цели статьи, но цель видна; чтоб увлеченным и увлекающимся современными учениями и естественными науками так называемым «богачам» их – людям высшего раскольничьего круга напомнить о Боге, уяснить взгляд на природу совместно с существованием Божества, отстоять духовное и нравственное существование человека в мире. «Истина» уже не упоминает о федосеевцах или о каком-либо таком или ином частном мнении того или другого воззрения раскольнической секты или раскольничьего толка, как прежде. В книжках, которые пред нами, она, по-видимому, отрешается уже от раскола, хоть и не становится еще на почве истинного православия.

Статья разделяется на 2 отдела: 1-й отдел показывает «Проявление Божества» в природе вообще; 2-й в духовной жизни человека. Автор выходит из понятия о Боге, и начинает речь вполне достойно важности предмета: «Очистим ум, говорит он, и рассуждая поймем, что виновник, Создатель и Правитель твари есть Бог един, едина сила... воля…» и далее перечисляет свойства Божии, не соблюдая, впрочем, строгой последовательности в приведении свойств Бога и мешая свойства жизни Божией с свойствами сущности Божией. И заключает: «Бога никто нигде никогда не постиг. А потому не тот богослов, кто тщится божество постигнуть, но тот богослов, кто высочайшее и непостижимейшее Богу понимаемому восписует. И не тот умен, кто отметается божества». – Следя за ходом мыслей и образом выражения в статье «Проявление Божества» в природе, не трудно видеть, что автор этой философско-теологической статьи, не имеет недостатка с способности умствовать, но вместе с тем нельзя не видеть, что он не тверд в знании православного учения о Боге. Спутанность в мыслях и неточность в выражениях обличают в авторе человека, который не знаком с систематическим учением богословия о Боге и человеке, и не изучил правильно этого учения даже по церковным книгам, что непростительно уже раскольнику, и тем более обратившемуся в православие. – Чтобы не утомить читателей изложением всего хода мыслей статьи, довольно запутанных и сбивчивых, и вместе с тем, чтобы оказать справедливость нашего суждения об этой статье, считаем достаточным привести маленький отрывок из нее, взятый нами на выдержку: «Существо, вид и движение, (свойство) союзное в твари, являет о быте трех – собственного божества, не различием действ в твари (было бы ограничено), понимаемого, но по несмесному соединению, по собствам составным распознаваемого». Таким образом, «творение и проповедует некое страдательное, неподобное божеству, подобие в себе самой (нужно бы самом) имея в существе вид и свойство (движение)... да соблюдется взаимная связь мира осуществителем существ Богом – Деян.17:28 – три составным, Который есть невиновный, родной и исходной, Сый неразделен по всему промыслу своему – один Сый и таков же; но по личным собствам своею бытия, троичен Сый и не такое же»...

Статья заключена извещением редактора, что приготовляются к печати догматические выражения вселенской Церкви пастырей «о проявлении Божества». В 4 (2) книжке «Истины» еще нет их.

Вторая статья «Произвол» – интереса не богословского. Автор ее говорит об образовании людской нравственности с точки зрения общежитейской, простой психологии, о положении нравственности в жизни, о влиянии ее на жизнь и о влиянии жизни на нее. Доказательства состоят больше в словах, не отличающихся ни особенностью содержимых ими понятий, ни серьезностью логического их сопоставления, ни интересом выводов. В этом общем воззрении автора-раскольника на близкий к каждому вопрос жизни показалось нам занимательным изображение «влияния словесного и бытового учения» на «народные нравственности» в четырех нациях «между которыми он вырос и которые достовернее других известны ему». Передаем это изображение словами самого автора. – Евреи. Учение их искон века грубо понимаемо и в отношении богопознания не изъясненное до чистоты Христианской. Грубую прообразовательность чувствуют евреи и сами и чают разъяснения. Общий быт их был постоянно стеснен извне – подначально, внутри – под законом. А господствовал и редко, и не долго. Отсюда легко образующееся в них нравственное терпение и дальновидность в жизни. После порабощения – возможность легкой жизни, искусство в расчетах жизни, самонеуважение, извертливое пронырство, неоткровенность, привычка ко всякой жизни и сбережению, и – главное – отвращение и неискренность к иноплеменным. – Поляки. Учение их относительно нравственной богобоязни сосредоточено на бессознательном доверии человеку (Папе), безо всякого исследования отношений между Богом и человеком. Люди передовые высокомерны, любославны, несамостеснительны. Общий быт их был в постоянном неуравновесии равноправности и в разности сословий: панство и хлопство – два противоположных сословия, при одном бессознательном настроении, по случаю влияния высшего класса на низший, – хлоп стремится панствовать, не замечая саморазрушения в несправедливом панстве. Отсюда, нравственное нетерпение и недальновидность, стремление к неравенству, возвышению и гордости, господство несамостеснения, самохвальство превышающее дело, откровенность и непромышленность, совершенно противоположно евреям. – Немцы. Учение их в отношении богопознания неопределенное и произвольное. Люди передовые – пристрастные и деликатно безнравственные: нравственность не имеет определенности. Общий быт их, по случаю многолюдства, затруднительный. Жизнь их изобретательная, при отсутствии благонравия развитие разрозненности и зависти, искусства и экономии, хитрости, неоткровенности, любовь к пытливости, привычка к великолепию, но не к довольству. – Русские. Учение их в отношении богопознания доверчиво, но, по случаю правоверия, достаточно благонравно. Жизнь их была дикая, но в довольстве. Из всего этого – простота и доверчивость. Вообще, они взаимно любовны и очень просты, а грубы от того, что их ничто не побуждало учиться мирской хитрости, – привычны к довольству, но не к великолепию. Неопрятностью еврей схож с русским, но не довольством. Опрятностью немец схож с поляком, но не довольством (л. 19 и 20).

В конце статьи, на шести страницах «о влиянии жизни на нравственность», идет рассуждение о причинах неблагосостояния людей. Автор находит их главным образом в «неравновесном развитии хлебопашества и ремесленности, в сильном развитии «пышности», «любославия» и «беструдия», между прочим неблагосклонно отзывается о возникновении частых городов и банков, а «веротерпимость» и «безрассудное говение» прямо признает плодами безверия и суеверия. И все это высказывает в спутанном и темном изложении неискушенного образовывающею критикою пера.

Далее идут «Частные письма об общем вопросе». Все имеют подпись: «мужик». Их четыре.

Письмо первое. Автор проводит и доказывает мысль, что «народная склонность к чему-либо происходит от сприсущия какому-либо общему учению и материальному быту» и хочет таким образом указать необходимость держаться «учения истинного и быта доброполезного».

Всюду существует, говорит автор, неравенство сословий и неравенство собственностей. Это представлялось и представляется несправедливостью. – Вопрос: как восстановить равенство, как уничтожить существующее неравенство собственностей? – «думные люди» в Европе (Кант, Бабеф, Робеспьер…) трудились решать теоретически, смотря на Американские Штаты. Но в Американских Штатах рабочая масса народа суть только что родившиеся незлобивые младенцы, которые потому пока и довольны своим самобытным существованием; но дайте им, при отсутствии доброй нравственности, отжить день злобы и они, делая захваты, станут таки стремиться к неравенству состояния и таки стеснять «нищую братию»: и возможности благополучию не будет. – Подобным же образом опровергается и учение Прудона (письмо писано в 1866 году).

Та же главная мысль, что «общественная нравственность вростает от сприсущия какому-либо учению и материальному быту... Рим.5:1–5» проводится и во «втором письме». Автор «мужик» ведет тут борьбу с «Нигилизмом» – о свободе человека и равноправности, и сводит мысли свои к тому выводу, что уничтожить неравенство состояния и дать свободу независимую в одно и тоже время – вещь немыслимая, невозможная, несбыточная. Кто свободен, тот не допустит всякого вмешательства общины в его домашнее дело. Если же усилится община, то он не свободен. Если же он свободен, то кто может стеснить его в движимом имуществе, в образе его жизни (а ведь последняя весьма многоразлична). Управление государственное доставляет после этого не в пример большую свободу, нежели все мнимо-свободные учреждения, ограничивающие обыденную жизнь всякого человека...

Далее – по мнению автора, об определении одинаковой жизни мужчин и женщин нельзя сказать положительного слова, как нельзя требовать одинаковых способностей, одинакового развития (1Пет.3). Несравненное Богом и природою не в силах быть сравнено чьею бы то ни было теориею. – Беспристрастно сопоставив и оценив характер, приемы, способности и деятельность мужчин и женщин, находим неравенство. Указывать же некоторых женщин, оказавших великую народную деятельность и некоторых мужчин бездеятельных в народном деле: указывать сотую часть из целого. – Женщина, по нетвердости развития телесных мускулов, неспособна к тяжелым трудам, но лишь к легким домашним. В том и есть ее равноправность и, если угодно, и преимущество.

В заключение, на последних тех страницах письма, говорится о том, при каких условиях грубо материалистическое направление может быть действительно опасным, – именно: при свободном распространении его, при грубом гонении на него и при слабости в обличении его непоследовательностей, каковых везде – бездна в любой модной книжке, часто на одной и той же странице.

«Письмо третье», на том основании, что истинная наука и нравственность неразлучны как сами в себе, так и для общества, доказывает, что социализма не может быть в обществе и социальные стремления переустроить и веру не могут состояться. Речь идет особенно спутано и темно, так что в многих местах трудно и гадать о смысле. Автор больше просто говорит, чем доказывает и убеждает, да и говорит не больше того, что уже и прежде выражал о необходимости главного фактора всего доброго – доброй нравственности.

«Письмо четвертое» (спутанным изложением и темным языком) защищает церковь и государство, необходимые для благосостояния и даже существования народа и взаимно поддерживающие себя.

«Церковь есть, соединение правоверного народа, а государство – надзор за благосостоянием Церкви. Где Церковь теряет свое значение и суживается на одно духовенство, там люди несамостеснительны, разъединены и начинают тяготиться сами собою. А государство вместо охранения Церкви сберегает только себя от нападений самонедовольного народа. – Энергично отвергает мысль о достоинстве западных религий, подводя к ним сравнение с любодейцею. «Любодейца похожа на жену, но характер ее мамовный, а не божественный» и прямо прилагает к ним слова писания, вполне приводя их крупными буквами на 18 страницах: Дан.7:7–8,19–25;11:31–45; 2Фес.2:3–12;1Фес.5:1–10; Откр.17:1–6,12–18, – давая им приличное свое толкование. Например «Церковь Христова и, Ее таинства, непоколебимы пребывают во святых во всей силе своей. Разложением древних царств силою человеческою Бог восстановил всеобладающую Империю Рима, так что и разложением Рима до пыли от среды возвеваемой, восстановит державу святых силою божественною» (л. 63). Какую именно Церковь и каких святых разумеет автор – не знаем; нельзя добраться до подлинного смысла слов его; можно только заметить, что автор и вообще редакция «Истины» говорит об этом обоюдно, и это, по нашему мнению, не добрая сторона «Истины».

«Выдержка из письма нашему старознакомому путешественнику» – это небольшие (4 страницы) отрывочные заметки по поводу какого-то письма.

Вот несколько лучших выдержек, особенно интересных по патриотизму истинно русского человека и натурально-простому русскому, хотя и характерно раскольническому выражению.

«Начали писать во Францию о России⁷¹. Пусть Бог погибельным расположением сердец противных творит волю свою. Видно, хотят обнизить славу богопочитающей России в виду западных саморазлагающихся держав. Пусть их меряют (самосознанное) сознание русского народа на свой бессознательный аршин. Пусть натравливают бесхлебный народ на землеобширную Россию. Бог не попустит зла на нас до тех пор, пока мы сплочены неразъединенным союзом веры православной. А развяжется союз охлаждением правоверия, войдет бессознательная веротерпимость, нахлынут религии разъединяющие, ну – тогда можем погибнуть в бесчинии». – «В течение 7 лет звенел и гудел журнал («Колокол»), во всю мочь разглашая превратные понятия. Из безуспешности его видно, что разглашал понятия, несообразные с духом русского народа, сплоченного союзом веры». – «Он уверяет теперь, что Россия бунтует славян и греков в Турции. Неправда. Россия только желает успеха единоверным братьям, отстаивающим право сознательного понимания, от насилования бессознательных суеверов турков». – «Запад не перестает с досадою уверять, что в России растет юная Россия Гм... Может быть! нам кажется, что юность всегда была и будет полегкомысленнее старости; и что всегда растет; а с возрастом и умнеет и опытнеет»… – Безверие в человеческом быте не новость. Старики младенствуют и детски побаловав вразумятся, если вникнут в разбирательство прошедшего. А нет, – ну – пропадай они в упрямстве. Нам для самих себя важен догматический союз веры, правдивосплачивающий Россию. Божие благословение на ней, пока не отступит она от правопонимания (правоверия?)... – «Пусть напрасные обвинители России не прельщаются количеством религиозностей западных, превышающих восточную Церковь; – правда не в количестве, но в рациональности понимания. Неправда… может силою плоти убивать слабый сосуд правды, но правду всесильную все-таки не пересилит».

Последняя статья «Дарвинисту» заключает небольшие заметки на теорию Дарвина «о происхождении видов», не представляющая ничего особенно-характерного и серьезного.

Вот разве небольшая выдержка: «Если вы поняли из инстинкта животных, что обезьяна есть наш праотец: я спрошу: почему же не пчела и муравей? Инстинкт последних более похож на психологические законы человека. Если вы поняли это из телосложения? я скажу: что все без исключения животные по составу плоти родня человеку. С собачьим лицом тело мученика Христофора проявило дух разума. Следовательно, нам из телосложения животных нельзя судить о психологии человека. Будь человек без понятия, он подобен скотам бессмысленным. Будь и животное с произвольным мышлением, в нем дух есть».

4-ю книжкою займемся после.

Н. Соколов

г. Сувалки