Некоторые мысли по поводу посещения греческих храмов1
Летом 2006 года Господь сподобил нас посетить остров Крит, самый большой греческий остров, с очень нелегкой исторической судьбой. Православная страна, замечательные люди, теплое море, необычная для нас… религиозная культура.
Необычная? Для нас, привыкших к русской православной культуре, многое из греческой действительно кажется необычным. Мы часто, размышляя о богослужении, обрядах, обычаях, сравниваем русское православие с греческим и именно греческое считаем образцовым. Афон, старцы, непрерванная традиция «умной» молитвы…
Но Греция – это не только Афон и не только старцы. В нашей поездке мы как раз познакомились с самыми обычными приходами провинциальных городков и сел. И увидели, что не все, с точки зрения русского паломника, там идеально. При более близком знакомстве видишь, что нечто драгоценное греками утеряно, и наоборот, сохранено русскими, принявшими христианскую веру из Греции и хранившими ее бережно и благоговейно. И не только не растерявшими ее, но и преумножившими. Есть, конечно, и то, чему мы можем у греков поучиться.
В этих кратких заметках мы поделились впечатлениями от посещения греческих храмов и знакомства с местными религиозными обычаями. Разумеется, все наши замечания субъективны, не претендуют на полноту описания греческого благочестия, в разных регионах страны имеющих свою специфику, и касаются лишь того, что мы увидели здесь, на Крите.
Отец Константин:
Первое сильное огорчение, которое мы испытали, приехав на Крит, – отсутствие древних храмов и каких бы то ни было святынь и христианских достопримечательностей. А между тем остров имеет интересную христианскую историю. На Крите делали остановку стражники, когда везли апостола Павла на суд, в Рим. Позже апостол вернулся и проповедовал здесь и здесь же, первым епископом Крита, оставил своего ученика Тита: «Для того я оставил тебя в Крите, чтобы ты довершил недоконченное и поставил по всем городам пресвитеров, как я тебе приказывал» (Тит 1, 5). Мощи апостола Тита хранились в великолепном храме, разрушенном впоследствии арабами-сарацинами.
Несколько столетий спустя епископом Крита стал святитель Андрей Критский, автор замечательных песнопений и богослужебных текстов… (Все знают Покаянный канон Андрея Критского.)
В IX веке Крит захватывают сарацины. Через 100 лет византийцами они изгнаны, но в 1210 году, после IV Крестового похода, остров переходит к католикам и начинается «католическая оккупация» (как называют критяне это печальное для них время). В XVI веке остров разграбляют пираты-турки во главе с беспощадным Хайреддином Барбароссой. Через сто лет Крит переходит под власть турок. Лишь в самом конце XIX века этот остров вновь становится частью православной Греции.
Все, что имело отношение к древней православной истории, во время мусульмано-католического владычества было уничтожено. В лучшем случае это руины, как, например, храм св. Дмитрия Солунского XI века (современник нашего Покрова-на-Нерли).
Этот храм, как ни странно, не восстанавливают, хотя не является он и музеем. Это просто заброшенные и поросшие травой развалины, находящиеся в горах. Но интересно, как нам рассказали, что жители близлежащих деревень приходят в этот храм помолиться в особой нужде и считают его особо благодатным. Литургия же здесь не совершается.
Большинство критян считает себя верующими – православными христианами. Во многих лавках и магазинчиках, кафе и тавернах – иконки.
Православие здесь гораздо более тесно вплетено в жизнь человека, нежели в России. С одной стороны, это хорошо, с другой – перестает восприниматься как культура живого общения с Богом, как что-то возводящее вверх; скорее, это некая культурная традиция, в которой живут, к которой привыкли, но душу она не затрагивает.
Воскресный день греки называют именно так, как он и должен называться, чем он и является по сути: КИРИАКИ – ДЕНЬ ГОСПОДЕНЬ.
Утреннее богослужение начинается с Утрени, затем следует Литургия. Царские врата открыты с начала Утрени до окончания Литургии. Утреня служится в почти пустом храме, народ подтягивается к Литургии.
Сам священник во время Утрени тяжело вздыхал, ходил по Алтарю, совершал поминовение, давал возгласы. Кажется, что эта Утреня тяготила и его. А она была совершенно невыразительной. Только раз, прочитав Евангелие, вынес его и дал поцеловать прихожанам. Наша Утреня со входами, каждениями, возгласами не в пример ярче греческой.
Литургия проходила динамично, при общем подъеме. Правда, это не мешало верующим разговаривать, спорить, делиться новостями. Несколько раз священник привычно поворачивался к народу и сквозь Царские врата цыкал на прихожан. Шум утихал. Дети вообще не молятся за богослужением. Они бродят вокруг храма и заходят только на Причастие.
Прекрасная традиция: перед окончанием Проскомидии звонит колокол, и все в храме поминают своих близких. Священник тоже молится словами: «Помяни Господи». Помощник в Алтаре в это время острым ножом разрезал большие хлебы (по-нашему Просфоры), принесенные прихожанками, на куски. После Литургии все эти частицы священник раздал верующим.
Во время пения Трисвятого интересная греческая вставка. Мы обычно поем Трисвятое трижды. Потом: Слава Отцу и Сыну, и Святому и Духу, и ныне и присно и во веки веков, аминь. Святый Безсмертный, помилуй нас. И последний, четвертый раз, полный: Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас.
У греков перед последним разом пения Трисвятого священник возглашает: Динамис! Что значит: Сила! И чтец (по-греч. псалт) поет громко и старательно, на пределе сил: Святый Боже, Святый Крепкий…
После чтений Апостола и Евангелия сразу Херувимская. Наших ектений: Рцем вси… и Заупокойной нет. Как нет (отменены в 1838 году) и ектений об Оглашенных.
Во время Великого входа проходят с Дарами по храму, это замечательно, так как верующие видят, что Таинство совершается для них. Однако так же долго, очень долго, надуманно долго, на Великом входе поминают всех, начиная от Патриарха и заканчивая отдельными прихожанами поименно.
Молитвы Третьего часа нет, и это не очень хорошо. Мне показалось, что священник не смог себя молитвенно подготовить, собраться, для произнесения Установительных Христовых слов – Сие есть Тело Мое, Сия есть Кровь Моя. Интересное указание греческого служебника – после причащения священнослужителей дать знак певцам окончить пение. Этот знак священник дает, ударяя несколько раз звездицей о край дискоса.
Исповеди перед Причастием нет, но взрослых причащалось мало, всего несколько человек, преимущественно причащались дети. Как и у нас, они причащаются первыми, потом – взрослые, Чашу, причастившись, не целуют. Плат для отирания уст держат так: один конец сам священник захватывает той же рукой, что держит Чашу, другой конец держит причащающийся. Он же себе и отирает уста. Для детей конец плата держат родители, они и отирают губы малышу.
Да, русские алтарники огорчатся, но запивки у греков нет. Когда я попросил глоток вина, чтобы запить торжественно врученный мне кусок антидора (величиной с кулак), меня долго не могли понять…
После Литургии нет целования креста. Но все подходят к священнику, сложив руки лодочкой, и он вкладывает в них частицу антидора, после чего ему целуют руку. На такие частицы нарезаются остатки большого хлеба, из которого был вырезан Агнец и вынуты частицы в честь святых, а также за здравие и за упокой поминаемых. У нас антидор – маленький кусочек. Здесь он – величиной со спичечный коробок.
Второй раз мы молились в соборе городка Рефимно. Служба происходила торжественно (по греческим меркам, у нас бы она считалась обычной), с диаконом. Три священника.
Совершенно невозможным казалось поведение прихожан. Все сидят, причем даже во время Евхаристического канона. И, что кажется уже совершенным абсурдом, в очередной раз все, загремев скамейками, уселись после возгласа диакона: Станем добре, станем со страхом… [Станем хорошо, станем благоговейно.]
Всю службу люди переговаривались. Такое впечатление, будто они совершенно не молились. Глядя на лица, видишь, что многие зевают, многие смотрят в другую от алтаря сторону. Ни одного лица, захваченного происходящим, внимающего чтению и пению, мы не видели, кроме одной женщины в первое воскресенье. В России в этом отношении иначе. У нас всякий пришедший, в меру сил, пусть отвлекаясь, но старается вникнуть, помолиться.
Но самое грустное чувство, даже в каком-то смысле потрясение, мы испытали при причащении. Причащал людей… диакон. Для нас это недопустимо и невозможно2, так же невозможно, как если бы на Тайной Вечери причащал не Христос, а кто-то из апостолов. Как если бы, сказав: «Сие есть Тело Мое, сия есть Кровь Моя», Христос поручил одному апостолу причащать других, а сам бы начал убирать со стола, гасить лампы и заниматься прочими посторонними делами. Примерно это наблюдали и мы. Как только диакон начал причащать в углу от Царских врат, священники стали заканчивать службу, петь и читать все, что полагалось. Но ведь диакон – просто помощник, он призывает к молитве, читает Священное Писание… Священник же на Литургии изображает собою Христа, он и должен причащать людей.
И причастники – опять почти все дети, взрослых причащалось (в соборе в воскресный день!) не больше десяти человек.
Мысли после посещения храмов
На мой взгляд, если Утреня немного затянута (особенно непонятно, зачем это нужно в воскресный день, тем более что прихожане и не приходят на Утреню), то Литургия неоправданно сокращена. Во всяком случае, нам было тяжело молитвенно переживать Литургию оттого, что служба все время скакала с одной темы к другой, не давая сосредоточиться.
Русская практика (часто критикуемая): Утреня вечером (хотя, казалось бы, абсурд – служить утреннее богослужение вечером), Литургия, торжественно, утром, – на мой взгляд, идеальна.
Что еще не понравилось
В маленьких храмах нет кресла на Горнем месте. Конечно, немного смешно, когда в российской глубинке в маленьком сельском храме видишь кресло для епископа, который раз в 100 лет посещает этот храм. Но богословский принцип сохраняется: священник как апостол действует по поручению епископа – олицетворяющего Самого Бога. На то, что этот храм контролируется епископом, что он в любой момент может сюда приехать, и указывает его пустой трон.
В Греции в маленьких храмах я видел на Горнем месте… столик с приношениями. Здесь с десяток бутылок с вином, с минералкой (зачем она здесь?), пузырьки с маслом и лепешки, которые нарезает пономарь на куски, поминая живых и усопших. Какие-то целлофановые пакеты, коробочки, в общем, все постороннее.
И икона на Горнем месте иная. У нас это обычно Деисис – то есть Христос Вседержитель на Троне с предстоящими (Божией Матерью и Иоанном Предтечей). Здесь – только Божия Матерь. Примерно так же, как у нас в Софии Киевской. В древней Византии были две традиции иконографии Горнего месте: Божия Матерь и Деисис. На Руси все же закрепился правильный вариант (то, что сегодня его во многих храмах нет, – как раз неправильно), то есть Деисис.
В Греции чаще встречается вариант Божией Матери.
Почему Деисис более верный, подробно говорить не будем, написано об этом немало. Если в двух словах: то Литургию совершает Господь Иисус Христос. Христос Спаситель Себя приносит в Жертву, то есть умирает ради спасения людей. Он, поэтому, Первосвященник, как Его постоянно называет Священное Писание и Предание. И именно поэтому на Горнем месте должна быть икона Христа с предстоящими. Он – приносит Жертву, люди ее благодарно приемлют. (По этой же причине изображение Деисиса выгравировано или каким-то образом нарисовано на Евхаристической Чаше.)
Отсутствует жажда религиозных знаний. Мы не видели ни одной книжной лавки, где бы продавались религиозные книги, хоть брошюры, даже при храмах. Зато при одном храме видели лавку с лампадками и иконками. Но поразительно то, что рядом с лампадками, стоит курительный кальян и развешаны маски языческих божков.
Все верующие подчиняются традиции, все живут, «как принято», и никто не задает вопросов, почему так, а не иначе. Все, входя в храм, покупают обязательную свечку. Все вовлечены в посторонние разговоры во время службы.
Храмы во время богослужения полупустые, но, когда выходишь на улицу, с изумлением видишь, что перед храмом кучками стоят люди, столько же (если не больше), сколько было и в храме. Это тоже непонятная традиция: приходить на воскресную службу и не заходить в храм. Или заходить, ставить свечку и тут же выходить и разговаривать на улице.
Причащаются мало. В России эта ситуация в последние десятилетия исправляется. У нас молится и причащается много детей, там мы детей на службе не видели вообще, только несколько было принесено к Чаше.
Наконец, днем все храмы (кроме собора) заперты. По моему убеждению, храм днем всегда должен быть открыт, и в нем должен дежурить доброжелательный верующий человек (если есть возможность, священник).
Что понравилось:
Понятность службы. Византийское пение такое четкое, что слышно каждое слово, так что прихожанам удобно молиться.
Во время чтения Апостола диакон совершал каждение очень тихо, так помахивал кадилом, что бубенцы не звенели и каждое слово апостольское было слышно. У нас же диакона иногда так кадят, так, порыкивая, привлекают к себе внимание, что об Апостоле прихожане забывают.
Во время Великого входа священнослужители проходят через весь храм.
У храмов установлены стенды, на которых вывешиваются фотографии прихожан и сообщения: у того-то юбилей, у другого иное значимое событие в жизни, а у такого-то – 40-й день по смерти. Жители, проходя и проезжая мимо, останавливаются и читают эти листовки, узнают из них новости и, соответственно, проявляют участие.
Прихожане более тесно общаются, чем у нас. Почти везде напротив храма – кафе, и там после Литургии пьют кофе с булочками. После службы в соборе городка Рефимно мы пошли гулять. Было 9 утра, многие горожане и туристы еще спали, и город был пустым. Не было еще и мучительного палящего солнца. Храмы все были открыты, в них убирались после только что окончившейся службы, и мы обоняли ароматы кофе и свежеиспеченных саек, доносившиеся из кафе напротив храмов. Подошли к одному из таких кафе: смеются, громко разговаривают, гремят тарелками прихожане, собравшиеся сюда после Литургии…
Елизавета:
Добавлю кое-что с позиции человека, находящегося в храме с прихожанами, так как в первое воскресение отец Константин молился в алтаре. Опишу некоторые свои впечатления по порядку, начиная с утреннего пробуждения.
Пять часов тридцать минут – прозвонил наш будильник. Для нас очень рано, тем более, что мы только приехали и сильно недоспали. Вставать очень тяжело, но само название воскресного дня здесь, в Греции, – День Господень – гонит даже мысль о том, что можно остаться дома. Одеваемся и выходим на улицу. Тут свежо, но уже совсем светло, и мы, набросив на себя теплую одежду, выходим на пустынную улицу.
Накануне мы специально зашли в один из храмов и спросили, во сколько начинается Богослужение. Нам сказали: в семь часов. Мы рассчитали, что за час дойдем даже до городка Рефимно, если не встретим храма ближе. И действительно, вдруг слышим колокольный звон, созывающий людей на службу. Перед нами маленькая церковь, мы решаем не продолжать поиски и сворачиваем к ней.
Семь часов в воскресный день для нас рано, в это время у нас, в России, начинается ранняя Литургия, но большинство людей ходит на позднюю. Их можно понять: тяжело встать так рано в нередко единственный выходной день. Иногда и к десяти-то часам не подняться. Особенно жалко школьников, у которых начиная с 5-го класса обычно шестидневка, и людей, которые вынуждены были всю неделю недосыпать. Но тут, размышляем мы, наверное, другое дело, люди в жарких странах издревле вставали рано, начинали работу, пока солнце еще не палит. И вставать здесь, конечно, гораздо легче, чем в Петербурге, сонливость быстро проходит и приходит ощущение свежести и бодрости, усталость, может быть, и вернется, но пока ее нет. Мы приближаемся к храму, звонят колокола, но вокруг по-прежнему пустынные улицы. Почему-то никто не спешит в храм, наверное, думаем мы, все уже там, может быть, мы все-таки опоздали.
Мы заходим в церковь. Чтец уже громко, нараспев читает молитвы, но в церкви только несколько человек. Оказывается, в семь часов начинается Утреня.
Мы уже успели обратить внимание, что в тут каждой греческой церкви – от большого собора, до маленькой церквушки, – помимо стасидий, располагающихся вдоль стен, стоят стулья: рядами на всем пространстве храма, как в католических храмах. Очень милая гречанка средних лет здоровается с нами и предлагает пройти и сесть вперед. Мы проходим. Я предлагаю дочери Ульяне сесть, служба будет долгой, и ей будет тяжело всю ее выстоять. Очень удобно: ребенок может посидеть, но в то же время находиться не где-то сзади, где ничего не видно, а следить за службой.
Греческие распевы ложатся на сердце, и хотя мы мало что понимаем, создается молитвенное сосредоточенное настроение. И хотя мне говорили, что это не подлинно византийское пение, и что оно несет отпечаток турецкого влияния, это внятное голосение на мой взгляд, как нельзя лучше служит цели – обратить все мысли и чувства ко Господу. Оно красиво и разнообразно, не то что монотонное невнятное бормотанье иных чтецов в наших храмах, – и поэтому утоляет присущую человеческой душе жажду прекрасного. Чтец интонационно подчеркивает наиболее важные моменты читаемого, украшает красивыми распевами. Получается достаточно разнообразно, очень красиво, но одновременно и сдержанно, совсем непохоже на сложные, витиеватые мелодии портесного пения, прижившегося в большинстве наших храмов, когда в красивом слиянии многих партий часто даже не разобрать слов.
Однако, к сожалению, вовсе не все нас так же порадовало, как пение. На многое пришлось взглянуть критически.
Утреня была долгая, и заключалась она практически только в попеременном пении двух чтецов. Священник в службе почти не участвовал: несколько раз подавал возгласы да однажды кадил. Неверующие люди нередко ставят в вину Русской Церкви то, что ее богослужение напоминает театральное действо, никак не касающееся, находящихся в храме. Но церковный человек знает, что действия и возгласы священнослужителей вовсе не ощущаются как нечто обособленное от прихожан, наоборот, благодаря им осуществляется взаимодействие народа и предстоятеля. И как раз этого не хватало на греческой Утрене. Конечно, народ просто должен следовать вниманием за словами молитвы вместе со священником и чтецами. Но не так-то просто обычному человеку, не слишком преуспевшему в молитвенном делании, два часа держать свой ум погруженным в слова молитв. Многочисленные обращения священнослужителей к народу, входы, каждения – все, что есть на русской Утрене, переключая внимание, помогают не отвлекаться. Кроме того, взаимодействие прихожан со священником помогает пришедшим в храм ощущать себя народом Божиим во главе со своим предстоятелем.
В 9 утра началась Литургия. И тут, наконец, начал собираться народ. К середине Литургии все места были заняты, а народ продолжал прибывать. Казалось странным: куда же он поместится, церквушка-то маленькая, к тому же стулья занимают все пространство, оставляя небольшой проход в центре. Ситуация разрешилась очень просто: большинство людей не задерживались в храме. Они входили в главные двери, покупали свечу, проходили вперед к алтарю, там эту свечу ставили в большой ящик с песком и выходили в боковые двери. При этом по дороге они со всеми здоровались: жали руки, обнимались, целовались, громко обменивались последними новостями.
Между прочим, ощущается сразу, что это приход, на котором все друг друга знают, одна семья. У нас сейчас при храмах практически нет подлинных общин, прихожане зачастую никого в храме не знают и часто страдают от недостатка христианского общения. И тем радостнее было видеть такое доброжелательное общение прихожан этой маленькой церкви. В следующее воскресение абсолютно такую же ситуацию мы наблюдали в центральном соборе города Рефимно, где община была во много раз больше.
Однако я не случайно говорю, что мы наблюдали общение прихожан. Не обращать внимание на него было сложно. Чем ближе к Причастию, тем больше приходило людей, соответственно, тем больше свечек поцелуев, рукопожатий, восклицаний. Мне часто приходится слышать жалобы, что в наших храмах, особенно там, где много народа, сложно не отвлекаться: кто-то пройдет в одну сторону, кто-то в другую, кто-то просит передать свечку, кто-то сам протискивается поставить. Но тут было нечто особенное. Передвижение и разговоры становились столь громкими, что священник несколько раз поворачивался и цыкал на народ. Это, впрочем, мало что меняло.
Сосредоточиться и молиться было трудно, тем более что, поскольку мы стояли, а не сидели, то находились как раз на проходе. Но прихожане, даже и те, которые сидели, не слишком-то были заняты молитвой, в нашем понимании во всяком случае. Мне показалось, что люди тут воспринимают богослужение и молитву несколько иначе, чем мы. Было ощущение, что они в основном и не преследовали цели умом и сердцем следовать за словами богослужения. Посетив храм в воскресный день, они выказали Богу свою любовь и почтение, большее в их планы и не входило. И это несмотря на то, что именно греческие монастыри Афона на сегодняшний день являются носителями и проповедниками практики углубленной молитвы.
Причащалось, к сожалению, совсем немного людей. Но меня это даже не удивило. Сложилось впечатление, что люди недостаточно глубоко переживают Литургию, общение с Богом и потому не ощущают острой потребности в причащении.
Я тоже подошла к Причастию. Увидев, что я подхожу к Чаше сознательно, священнослужитель причастил меня, не устраивая, как часто бывает в наших храмах, допроса, где, когда исповедовалась, как готовилась и т.д.
После службы весь приход отправляется пить кофе с булочками в ближайшее кафе. Мы шли после богослужения по узким улицам городка и с радостью наблюдали, как напротив каждого из многочисленных тут храмов сидела в кафе его община.
Еще две вещи мне хотелось бы отметить. Первое – внешний вид прихожан, особенно женщин. Тут, видимо, существуют свои интересные традиции. Женщины в Греции в церкви голову не покрывают. Никто, кроме совсем уже дряхлых старушек, помнящих, наверное, еще другие требования, да и те редко. Но при этом в основном женщины в юбках. Однако самое необычное не в этом. По большей части женщины в церкви были одеты во все черное. Я даже подумала вначале, что, может, это какие-то послушницы. Но нет, это что-то вроде такой церковной моды, наиболее церковные прихожанки считают необходимым одеваться таким образом.
Можно предположить, что этот благочестивый обычай исходит из предпосылки, что в храме надо быть одетым скромно, чтобы не привлекать внимание окружающих, не отвлекать их от молитвы. Но мне такой обычай все же не близок. Все в Церкви устроено так, чтобы внешнее, материальное помогало правильному настрою души. И одежда тоже играет тут свою роль. С древности люди стремились украсить себя в праздничные дни, выражая таким образом свою радость и создавая хорошее настроение у окружающих. Мы, безусловно, очень зависим от таких внешних проявлений. И мне кажется странным, что в праздничный воскресный день люди идут к Богу во всем черном, а потом переодеваются и продолжают день. Скромно, но нарядно, не буднично одеваясь, мы создаем себе и окружающим праздничное настроение. И это не такой уж маловажный момент.
И еще несколько удивило вот какое обстоятельство. Маленький сельский храмик, все прихожане друг друга знают. И вот у них за богослужением незнакомый священник, да еще видно, что не грек. Представьте себе, что у нас в маленьком храме появится новый священник, это, безусловно, привлечет доброжелательное внимание прихожан. Удивительно, что тут на нас (о. Константин был в рясе и с крестом) никто не обратил никакого внимания, даже не поздоровался. И никто, даже священник, не пригласил нас выпить вместе с ними чаю. Нам самим, ясное дело, напрашиваться было неудобно, хотя очень хотелось пообщаться, задать накопившиеся вопросы. У нас в больших храмах обычно нет общины, но если это маленький, замкнутый приход, он не оставит без внимания гостя, даже просто прихожанина. Мне так кажется.
И еще несколько грустным показалось явно недостаточно почтительное отношение прихожан к своему священнику. Я вовсе не за то несколько нездоровое отношение к священнику, которое часто встречается в наших храмах. Но как к предстоятелю, как к главе общины прихожане должны относиться к священнику с особым почтением, без панибратства.
[1] Опубликовано с сокращением в журнале: Вода Живая. Санкт-Петербургский Церковный Вестник. 2007-№1.
[2] В древности такая практика иногда встречалась, но впоследствии была отменена.