Перевод фрагмента книги архимандрита Эмилиана Симонопетрского «Толкование на слово о трезвении св. Исихия»

Прежде всего следует отметить, что благодаря живому, выразительному языку, многочисленным примерам из повседневной жизни, а самое главное, благодаря своему личному духовному опыту, древние святоотеческие наставления в устах старца Эмилиана обретают новое звучание и осмысление. Ибо отец Эмилиан принадлежит к числу тех немногих современных старцев, которые горячо восприняли святоотеческое Предание и опытно пережили его на очень высоком духовном уровне. Толкование содержит множество наставлений старца Эмилиана о делании Иисусовой молитвы и прохождении духовной брани. Прочитав первые страницы данной книги, христианин почерпнет новые силы и вдохновение в своем духовном шествии к Богу.

Из самого названия книги, которую комментирует отец Эмилиан, становится очевидным, что главной темой данного «Толкования» является добродетель трезвения. В трезвенной духовности святого Исихия существуют четыре составных элемента, которые подробно анализирует в своем комментарии отец Эмилиан: Иисусова молитва, внимание, безмолвие и память смерти. Старец Эмилиан в своем толковании учит нас, что все вышеуказанные добродетели при правильном упражнении в них должны приводить и приводят человека к общению и единению с Богом, к реальности обожения, что и является главной целью человеческой жизни. Таким образом, можно сделать вывод, что учение отца Эмилиана коренится в православном Предании и в своей сущности восходит к древнему учению таких святых Отцов Церкви, как прп. Макарий Великий, св. Иоанн Лествичник, прп. Исаак Сирин, св. Максим Исповедник, прп. Иоанн Дамаскин, св. Симеон Новый Богослов, свт. Григорий Палама. Поэтому мы вправе утверждать, что старец Эмилиан является верным последователем и хранителем святоотеческого наследия предшествующих великих богословов и мистиков Православной Церкви. Однако, хотя все элементы аскетическо-мистического учения отца Эмилиана глубоко укоренены в церковном Предании, но само Предание он как бы пропускает через свой собственный духовный опыт. Ибо, по учению отца Эмилиана, Предание может быть подлинно православным только в том случае, если в его основе лежит опыт личной встречи христианина с Богом, опыт единения человека с Богом, что и является главной целью человеческой жизни.

Мы надеемся, что толкование отца Эмилиана на «Слово о трезвении» св. Исихия Иерусалимского зажжет духовную ревность и вдохновит на духовные подвиги не только современных русских монахов, но и всякого христианина, «упражняющегося в благочестии»². Ведь по учению отца Эмилиана духовная жизнь одна и для монашествующих и для мирян, ибо «все мы призваны Богом на царские браки³, к наслаждениям Царства Небесного, к стяжанию таинств «от века сокрытых в Боге»⁴, которые «нам даны»⁵ и нам открыты»⁶. Книга представляет собой интерес и актуальность для богословов, аскетов, монашествующих и широкого круга читателей.

Данная книга несколько раз переиздавалась в Греции. Перевод подготовлен по изданию: Αιμιλιανός (Σιμωνοπετρίτης), αρχ. Λόγος περί νήψεως ερμηνεία στόν άγιο Ησυχίο. – 2 εκδ. – Αθήναι: Ιερόν Κοινόβιον Ευαγγελισμοῦ της Θεοτόκου Ορμῦλιας, 2007.

«Слово душеполезное и спасительное о трезвении и главной добродетели»⁷ приписывается св. Исихию, пресвитеру Иерусалимскому, который жил в конце 4-го и в начале 5-го веков. Однако, по причине разнообразных терминов (νοημάτων), которые содержатся в этом произведении, оно, вероятно, имеет более позднее происхождение и возможно претерпело изменения от более позднего автора. На основании же предания мы принимаем его как произведение св. Исихия, который адресует его к некоему Феодулу, ничего не говоря о его жизни, а только из духовности произведения мы предполагаем, что Феодул был монахом с духовными поисками.

В действительности же св. Исихий обращается не только к Феодулу, но к каждой душе: в первую очередь к монахам, а затем и «к каждой плоти», ибо все мы призваны Богом на царские браки⁸, к наслаждениям Царства Небесного, к стяжанию таинств «от века сокрытых в Боге»⁹, которые «нам даны»¹⁰ и нам открыты.

Это «Слово» есть некий путь, который нас вводит прямо на путь Господень, в жизнь духовного устремления. С самого начала автор указывает нам способ, с помощью которого мы не сможем потерпеть неудачу в нашем шествии к Богу, чтобы мы не потеряли, так сказать, ни одного следа Его присутствия. Оно нам также помогает и в том случае, если мы благодатью Божией уже стяжали определенные стадии на нашем духовном пути, чтобы сейчас с более быстрым ритмом мы стяжали еще больше, потому что годы нашей жизни проходят очень быстро.

Впрочем, как мы видим из Ветхого и Нового Заветов и из жизни святых, возможно и в одно мгновение нам стяжать Бога, чтобы потекли потоки благодати от Бога и нас затопили.

Итак, изучая это слово, хотя и нехотя, мы чувствуем неудержимое влечение (ἀναγκαία παρόρμησι) жить Богом.

Автор начинает свое произведение со слова трезвение, которое имеет не какое-нибудь неопределенный смысл, но означает деятельность, или лучше сказать, деятельность, труд нашей жизни, апостольское наше призвание, дело и нашу жизнь, скажем так, и наше дыхание, которое этим обеспечивает нам монастырскую атмосферу. Подобно тому, как если бы мы перестали дышать, то живительный воздух перестал бы входить в нас и мы бы умерли, так и если хоть на одно мгновение у нас будет отсутствовать трезвение, то прекратится вход в наше бытие живоначального ветра, Духа Святого. Не имея же Святого Духа, мы очутимся в удушливой атмосфере, не благодатной, без радости, без покоя и мира – не будем чувствовать себя уверенно в жизни и Бог не услышит нашу молитву. Таким образом, трезвение дает нам возможность иметь Бога.

Слово трезвение (νῆψις) происходит от глагола «быть трезвым» (νήφω), что значит наблюдаю внимательно, бодрствую: душа моя не спит, но живо следует (παρακολουθεῖ)¹¹. Однако, изначальное значение этого глагола – «не пить вина». Я не только не пью, но мое воздержание и стойкость достигают до того, что я совсем ничего не принимаю в мой организм: пощусь постоянно по одной и единственной причине – чтобы последовать за Неким. Следовательно, я бодрственно рассматриваю Некоего и соучаствую в Его движениях, чтобы всегда быть осведомленным о Его действиях. Итак, под словом «трезвение» следует понимать непрестанное бодрствование, которое есть чистая деятельность ума.

Художество духовное (μέθοδος πνευματική). В повседневной нашей жизни «μέθοδος» есть способ, путь, система, которой мы следуем, для того чтобы достигнуть чего-либо. Оно (т. е. слово «μέθοδος») происходит от глагола «μεθοδεύω», которое означает «идти за кем-то», «брать кого-то за ноги» – в настоящем случае Самого Бога, – (по)следовать за Ним, сопровождать Его. Итак, слово «μέθοδος» здесь поставлено не случайно: оно дает точное значение существительного «трезвение», то есть, что работу я делаю не один, но сопровождая Некоего Другого. Следовательно, человек, который не может чувствовать своего собрата, сорадоваться ему, следовать за ним, сопровождать его, необщительный, одинокий, такой человек не духовного, но душевного одиночества не способный к трезвению. По этой причине наша Церковь установила монашеское жительство, высшей формой которого является уединенная с Господом пустынническая жизнь, с Которым сосуществует вся Церковь.

Мирские люди образуют общество, но имеют хлопоты и заботы о мирском. Охотятся за тленным, суетным, повседневным, которое погибает как только пройдет сегодня, которое есть единое «сейчас»: «сейчас», прежде нежели произнесешь последнюю букву, уже прошло. Мир, «образ мира»¹², некоторым образом предшествует тому, о чем думает человек и, следовательно, его шествие (т. е. мира) быстро и поверхностно (φευγαλέα)¹³.

Наоборот, трезвение, бодрствование ума, есть по преимуществу, деятельность нашего духа, погоня и последование за Святым Духом, это то высшее, что даровал человеческому бытию Бог. Наш ум, наш дух, умная составная нашей души (τὸ νοερὸ συστατικὸ μᾶς) приближается к Богу и соединяет нас с Ним.

Следовательно, художество духовное (μέθοδος πνευματική) означает соработничество моего духа со Святым Духом, когда мой дух, глубинные таинники моего бытия не могут (в это время) быть причастными другим энергиям.

Таким образом, трезвение нас ставит перед жизнью Бога, делает нас причастниками Святого Духа, Творца моего бытия, ибо жизнь началась тогда, когда захотел Дух Святой. Как же она началась?

В некий уникальный и единственный момент истории Небесный Отец захотел и сотворил тварный мир. После сотворения тварного мира Он затем в соработничестве с другими Двумя Лицами Святой Троицы творит человеческое тело и вдувает в него «дыхание жизни». Таким образом, творение Божие становится «душою живою»¹⁴. Тогда Бог перестал далее носиться только над бездной¹⁵ и пронизывать (только) тварные и вещественные начала и животных: Он вселяется в уникальное и высшее существо, которое становится царем и разумом твари – причиной же творения его (т. е. человека) есть Сам Бог. С этого времени и далее происходит совместное шествие, единение человека с Богом, и невозможно помыслить человека, образ Невидимого Бога, без Святого Духа.

Следовательно, Святой Дух, как Одно из Лиц Святой Троицы содействует в рождении каждого человека. Вместе с Отцом и Сыном Он подает в матернюю утробу вещество, которое берет от отца и матери, и зачатый эмбрион становится плотью, прахом. Прах рождает человек, «земля еси и в землю возвратишься»¹⁶. Этому праху родители дают все свойства и характеристики своих личностей, дают самих себя, образ своей плоти.

То, что сделал Небесный Отец с первым человеком, то же самое Он делает и при рождении каждого человека, с тем исключением, что тогда Он сотворил сначала прах и затем вдунул в него Духа Святого, а сейчас Святой Дух входит в человека непосредственно во время его зачатия. То есть, с первого мгновения эмбрион имеет жизнь и является человеком, потому что получает вдувание Святого Духа: он имеет заложенные в его природу способности быть владыкой твари, составляет всецелый образ Божества и до последнего момента своей жизни носит в себе непрестанно и совершенно элементы Божественной и человеческой природы. Существует внутреннее общение человеческой и Божественной природ в человеке, как и во Христе.

Следовательно, при рождении каждого из нас существуют одновременно: с одной стороны Божественные действия, а с другой стороны действия человека согласно первоначальному глаголу и совету Божества: «плодитесь и размножайтесь»¹⁷. Муж и жена, один человек, одна плоть – «будут одной плотью»¹⁸, имеют общение со Святым Духом и Всесильное Слово соединяет все вместе, все вводит в утробу женщины, и так мы имеем целого человека, Бога и человека. Новый же, Богом созданный и для Бога созданный человек облекается при Крещении Божеством, благодатной жизнью, в то время как Святой Дух становится уделом его бытия. С этого времени от Духа Святого, пребывающего в человеке, (а следовательно и от самого человека) непрестанно исходят (выбрасываются) искры, свет Божества. Таким образом, прах земли, благодаря трезвению, становится искрящейся жизнью.

Следовательно, трезвение есть, по преимуществу, причастие Святого Духа, дело и приобретение нас монахов, как апостолов. Ибо кто есть апостол и какое его дело? Апостол есть тот, кто видел Бога и был призван Богом, тот кто действует от Бога и своей Богоносностью сообщает (передает) Бога другим людям. Именно это и есть дело монашеского жительства.

Итак, трезвение есть некое внутреннее общение, некий единый внутренний организм с Богом, и оно может каждодневно совершаться внутри нас, когда мы не заняты суетными и случайными заботами, ложью (прелестью) жизни. Трезвение, как художество духовное (μέθοδος πνευματική) есть таинство, благодаря которому проходит внутрь меня Бог, прохожу и я внутрь Бога. Тогда Дух Святой, как животворящее семя входит непрестанными движениями внутрь утробы моего сердца, и там рождается «дух спасения», как говорит пророк¹⁹.

Фраза художество духовное (μέθοδος πνευματική)» нам также напоминает о существовании лукавого духа, который умер раз и навсегда в тот момент, когда удалился от Бога, поэтому рождает и приносит нашим душам смерть. Лукавый дух конечно же не имеет власти над созданиями Божьими, но выслеживает, подстерегает, чтобы напасть, как только позволит Бог.

Между тем, не только Бог дает право лукавому духу (нападать на человека), как Он это сделал в случае с Иовом²⁰: его призывает и наш дух. Нерадивая жизнь, когда ты «тяготишься», скатывание в буднечность, а прежде всего греховное и беззаконное житие являются некиими призывами (приглашениями) лукавого духа. Поэтому, в подвиге трезвения существует, по преимуществу, энергия (действие) выслеживающего лукавого духа. Поскольку лукавый дух по природе не насажден в человеке, то он может быть изгнан из того человека, который духовно священнодействует на жертвеннике своего сердца. Несмотря на это, он (т. е. лукавый дух) не перестает неудержимо нападать на него. Поэтому, это художество (μέθοδος) есть некая духовная борьба. Поэтому, находясь между различными духами, мы должны всегда односторонне выбирать наше устремление к Святому Духу, если, конечно же, хотим быть победителями, ибо насколько тонкое есть сие художество трезвения, настолько и опасное.

Безусловно, лукавый дух не может входить в глубину моего духа, но, когда наш дух занят чем-то посторонним, то Святой Дух пребывает бездейственным. Здесь происходит то же самое, что бывает и во взаимоотношениях между людьми. Когда кто-нибудь рассматривает меня с большой любовью, но я смотрю в другое место и не имею никакого общения с ним, то он не может соделать меня причастником своей любви. Он может только ждать с поднятой рукой, так что, как только я брошу на него свой взгляд, то он тут же меня пригласит, чтобы я имел с ним общение. Но сколько раз можем мы, люди, делать это? Дух Святой, однако, это делает: ожидает на Своем месте, возможно и в течении всей нашей жизни, ожидая когда-нибудь привлечь к Себе взоры нашего сердца.

Поскольку святой сказал нам, что трезвение есть художество духовное (μέθοδος πνευματική), то сейчас он нам представляет, чего можно достигнуть этим художеством.

Избавляет, с помощью Божиею, всего человека, все его существо, от страстных помыслов и слов и лукавых дел. Приведем один пример. Некто просит у меня помощи. Я в это время уставший и ему отвечаю грубо. Такое мое поведение является лукавым делом и показывает, что до сегодняшнего дня я не применял духовное художество трезвения, путь, который ведет к бесстрастию.

В другом случае, возможно что я и не исполню на деле греха, но, видя некоего человека, в меня может войти некий страстный помысел, например я скажу сам себе: «чтобы мои глаза никогда тебя больше не видели». Мысль, помысел, он только прошел в меня, я его не исполнил и даже ничего не выразил словами. И тогда я оправдываюсь: «Вот, помысел вошел в меня, лукавый его вложил в меня». Но если лукавый может так легко влагать в нас страстные помыслы, то это доказывает, что мы не пользуемся этим художеством, с помощью которого изгоняются лукавые демоны, и что мы не являемся духовными людьми.

Когда закоснеют помыслы в человеке, или когда долгое время возвращаются различные страстные помыслы, тогда, подобно тому как толстеет плоть человека, так и толстеют и помыслы и впоследствии становятся словами.

Таким образом, страстные помыслы имеют некое развитие. Когда мы их допускаем, то они нас завоевывают и становятся словами: вначале внутренними, но по причине большой нашей немощи со временем и внешними: то есть, мы их можем выражать словами, а затем они становятся и делами. Поэтому наша книга говорит, что только трезвение избавляет нас от страстных помыслов и слов и лукавых дел. Здесь прилагательное страстных определяет существительное помыслов и слов, однако, как бы то ни было, оно имеет отношение и к слову «дел».

Когда святой использует фразу страстных помыслов и слов и лукавых дел, то он не подразумевает под этим, что трезвение избавляет нас от грехов, потому что мы не избавляемся так от них. Необходимо провести глубокую работу в нашей душе, чтобы мы избавились от всего греховного, и чтобы произошло очищение от нашего беззакония и греха.

Тогда какой же смысл вложен в прилагательное страстных? Слово «страстность» (ἐμπάθεια) указывает на то, что во мне пребывает страсть. Предлог «ἐμ» показывает, что мое сердце является не просто поверхностью, но впадиной, ущельем, неким жилищем, неким святилищем, оно есть то, что вмещает в себя нечто. Следовательно, я не могу не вмещать в себя, не могу не иметь ничего внутри себя: имею. Что же я имею? Или то, о чем мы упомянули выше, или Бога. Не вмещаются одновременно все (т. е. Бог и дьявол) в человеческом сердце. Итак, прилагательное страстных обнаруживает существование внутренней энергии, движения, склонности и жизни. Например, внезапно дует сильный ветер и я поворачиваю мой взгляд, чтобы увидеть что произойдет. Это движение обоснованно начинается от меня, оно есть некое побуждение.

Итак, святой Исихий ставит перед собой цель представить (показать) внутренние побудительные мотивы, которые ведут человека к разнообразным внешним действиям, а не к Божеству. Имея, таким образом, страстные помыслы я становлюсь ведόмым некой иной силой или энергией, делаю то, чего я не хочу делать, не управляю собой, не веду сам себя. Хотя Бог соделал меня царем твари и жизни, но я становлюсь рабом. Следовательно, фраза страстных помыслов выражает повреждение (ἐξαχρείωσι) образа Божьего, по причине побудительности и недобровольности (ακουσιότης) человека, который ниспал в раю и каждый день падает в своей личной жизни.

Но эту мою недобровольность я не должен принимать, я не должен ее желать, я не должен ее провоцировать, я не должен иметь никакого причастия к ней, я не должен следовать ей. Однако, из жизненных опытов доказывается противоположное. Я выпиваю, например, и затем убиваю. Я не хотел убивать, но поскольку выпиваю, значит естественно, что или убью, или оскорблю, или забуду. Но в общем слово «выпиваю» означает то, что я упраздняю пост, видение и последование Богу, поскольку пост означает бодрствование, искание и последование Богу.

Таким образом, наша наклонность является доказательным элементом нашей вины. Поэтому слово страстных не означает «злых» и «лукавых», но обнаруживает нашу ответственность, нашу вину, если даже мы и не чувствуем себя виновными. Тогда мы становимся лукавыми жилищами, не чувствуя этого, но мы должны это знать.

Когда внутри меня движется помысел, которого я не контролирую, то это значит, что мое сердце ускользает из моих рук. А когда что-либо ускользает из моих рук, например, какой-нибудь камень, то я не знаю чью голову он разобьет или какое зло причинит. Грех был совершен однажды в раю, но совершается сейчас в моей личной жизни. С помощью же трезвения я могу освободиться от этого рабства, потому что трезвение есть путь к бесстрастию, к которому не существует иного пути.

Страстных помыслов. Что значит помысел (νόημα)? Окончание –μα показывает результат (следствие). Итак, помысел есть следствие некоего умного движения. Я думаю, и следствием этого умного действия, которое совершается и зрится внутри меня есть помысел, который является представлением этого моего умного движения. Я сопровождаю, например, некоего, чтобы увидеть, как он движется, как улыбается, что делает, и имею перед собою его образ вместо Бога. Таким образом, помысел есть некое следствие, некое мое собственное действие или желание, которое я терплю (выношу), когда оно не исходит от меня.

Помысел, который входит в меня происходит от некоей, так сказать, духовной составной, от некоего духа. Если бы он был от Святого Духа, то святой Исихий не сказал бы, что трезвение нас избавляет от него. Очевидно, он хочет нам показать, что он (т. е. помысел) происходит от лукавого духа. Следовательно, под словом помысел святой понимает то, что говорим и мы: «В меня вошел некий помысел». Мы так правильно говорим, потому что извне моего духа, лукавый влагает мне помысел. Поэтому, помысел сам по себе не есть грех, но вторжение, прилог. Подул ветер, открылись окна, разбились оконные стекла, все превратилось в крошки. Это дуновение ветра, которое я не смог предотвратить, хотя принял все меры, не является чем-то, за что я ответственен.

Святые Отцы от начала греха до его исполнения всегда видят лукавого демона. Не существует, говорят они, движение, которое не свидетельствовало бы, что здесь лежит лукавый. Поэтому, когда мы знаем его личность, кем он был и кем стал, то как только войдет в нас некий помысел, сразу же понимаем, что «змей скрывается под травой». То есть, мы не должны иметь дело с ветром, но с тем, который нам его принес, с самим диаволом. Мы понимаем, что если начнем заниматься помыслом, прилогом, то мы с этого времени уже не будем заниматься самими собой, но диаволом. Учение Отцов Церкви по этому вопросу ясное и мы должны его знать.

Страстных слов. Что есть слово? Отелесение (τὸ σάρκωμα) помысла и умного действия (τῆς νοερᾶς λειτουργίας), которое во мне совершилось, помысел, который мы воспроизвели в слово. В меня вошел, например, помысел, что меня не любит старец. Этот помысел ко мне приближается, я беседую с ним, а в действительности беседую с лукавым. То есть, я оставил трезвение, проследовал весь путь зарождения прилога, помысел развился (προχώρησε) и стал словом, и в последующее время я уже трезвлюсь в лукавом духе.

Здесь имеет для нас силу то, что сказал Моисей об Израильском народе: «Наелся, напился, насытился, растолстел и забыл Бога, Который его родил и вскормил»²¹. Наши помыслы есть отталкивание (ногой) Бога (απολάκτισις τοῦ Θεοῦ), отелесение, развитие эмбриона, семя которого бросил внутрь нас лукавый демон. Помысел теперь облекается плотью, которая, насколько я ей занимаюсь, настолько она и питается. Ибо насколько более качественным является какой-нибудь предмет, настолько более тверда его плоть, его оболочка, для того чтобы его предохранять. Поэтому и демон старается сделать насколько можно более толстой (грубой) плоть, более крепкими наши помыслы, так чтобы было сокрыто его семя, которое находится внутри, чтобы мы его не увидели и не удалились от него.

В развитии помыслов в слова мы встречаем и мечтание (φαντασία), которое приходит помощником в грехе. Мечтание есть удобрение, которое питает наш помысел и делает его (τὸν καθιστᾶ) очень живым и выразительным, оно есть некая полная живопись, которую я вижу и воспринимаю: оно есть некая ужасная вещь, некое состояние виновности, потому что не есть зрение Бога, но занятие, наслаждение неким другим образом внутри моей души.

Когда меня атакует мечтание, то я уже завоёван (εῖμαι ἤδη κατακτημένος), и не могу далее сражаться: я связан по рукам и ногам и мне нужны очень большие усилия, чтобы его (т. е. мечтание) стряхнуть с себя. Мечтание же, имеет силу снова приходить: оно очень легко снова возвращается, сколько бы я его ни изгонял. Оно есть словно красивейшая, обнаженная женщина, которую я помню, и которая на меня нападает. Поэтому, даже очень духовный человек подвизается в умной молитве, избегая любого помысла, который хочет соединиться с его умом, а тем более избегая мечтания, которое удаляет его от всякой умной духовной работы.

Но давайте возвратимся к прошлому примеру, чтобы лучше понять развитие помысла в слово. Помысел был, что меня не любит старец. Со временем я начинаю соглашаться с этим помыслом, говоря самому себе: «Конечно, разве ты не помнишь, что он тебе тогда сказал? Следовательно, он действительно не любит тебя. Однако, что же мне делать? Буду находиться в послушании: я учинен в послушание и буду подвизаться в нем до смерти». Теперь помысел стал словом.

Все, что я ответил помыслу, который в меня вошел, являются словами негодными (гнилыми), которые обнаруживают, что я был побежден, что я упал, как и лукавый, но скрываю свое поражение, потому что в глубине своей души я его желаю этими сильными словами, которые в действительности есть коварство, обман, западня (ловушка). Ибо никто ничего не может делать, когда находится в порабощенном состоянии, когда не взывает (кричит) его существо (όταν δὲν βοᾶ ἡ ύπαρξις του), и когда он не чувствует необходимости освобождения. Поэтому, когда я говорю, что дал обет и должен делать послушание до смерти, то ложь говорю. Проще говоря, представляю самого себя перед Богом как мученика, чтобы скрыть энергию (τὴν ἐνέργεια), которая совершается и двигается во мне, которой я действую сейчас и не страдаю от нее.

И лукавых дел. На третьей стадии помысел становится делом, чем-то завершенным (κάτι τὸ ἀπηρτισμένο), которое вначале совершается во мне. Чего только мы не сооружаем в нашем уме! Только этого не обнаруживаем, в большинстве случаев, когда приходим на исповедь: говорим только некоторые лоскуты (куски). То есть, схватываем только нечто из книги нашего сердца и передаем это старцу, но только то, что показывает наше хорошее расположение или некоторое наше старание, и другие наши погрешности, вместе с этим показываем немного и гноя, который гнездится в нашей душе. Однако мы не открываем ему (т. е. старцу) наше истинное жительство. Старец конечно же все понимает, но это не имеет никакого значения для нас, потому что они (т. е. наши тайные дела) остаются под жутким железным ошейником, который делаем (δημιουργοῦμε) сейчас мы, а не сатана.

Поэтому фраза лукавых дел указывает (δηλώνει) на личное действие. Сатана не нужен больше. Как говорит притча, лукавый человек бросил ночью семя, посеял плевелы и теперь мирно спит или путешествует, зная о том, что земля покрыла семя, и плевелы когда-нибудь взойдут. Когда это случится, снова спрашивает самого себя с тревогой земледелец: «Что же я буду делать с ними? Срежу? Сожгу? Но ведь я сожгу вместе с плевелами и пшеницу. Может быть мне их оставить? Боюсь, как бы они ее не задушили»²². Находясь в сомнении, он размышляет об этом, снова размышляет, проходит время, все это увеличивается (растет), и в конечном итоге что из всего этого выйдет? Нечто подобное претерпеваем и мы: представляемся пред Богом, как представляется перед земледельцем поле с плевелами.

Фраза лукавых дел выражает полный результат, не просто нашего собственного согласия, но нашего собственного содействия и соучастия. Дело, которое произошло внутри нас, может совершиться, и нашим телом, и в нашей келье, и где бы то ни было, оно есть наше собственное. Каждое действие в нашем теле, в нашей душе, в нашем духе, к третьим лицам, к нашему окружению, к Богу, к ангелам, к святым, начинается внутри нас, впоследствии, оно проявляется и внешне, и в итоге отражается (ἔχει ἀντίκτυπο) на всем творении.

Всего человека, с помощью Божиею, избавляющее. От всего этого избавляет всего человека трезвение. То есть очищение, которое ведет к бесстрастию и обеспечивает бесстрастие, происходит благодаря трезвению. Но, да не будем верить в то, что мы чисты, да не будем говорить, что хотим очиститься без трезвения, бдительности и пребывания ума в видέнии Господа днем и ночью. Мы не можем избавиться сами, только Бог может нас избавить.

Итак, первым плодом трезвения является очищение. Мы больше не имеем ни помыслов, ни слов, ни мечтаний, ни лукавых дел. Какое величие знать, что ты являешься неуязвимым в жизни. Когда кто это знает, то разве он не скажет что: и жизнь мою отдам, и мою утробу, и заплачу любые деньги, чтобы стяжать бесстрастие?

Поскольку мы узнали первый плод трезвения, то теперь каждый из нас может осознать, на первом ли, втором, десятом году монашеского своего жительства, или на двадцатом и сороковом году своей христианской жизни, подвизается ли он в этом занятии первостепенной важности. Если же мы обнаружим, что не подвизались в нем, то имеем перед собой оставшееся время нашей земной жизни, чтобы мы не достигли конца своей жизни, не став обладателями этого занятия. Если же снова увидим, что мы чисты, то «увидим славу Господню», которая нас удостоила стать бесстрастными.

Но как же избавляет нас трезвение от этих трех страшных наших врагов?

Долговременно (χρονίζουσα) означает, что мы не можем сказать, что если мы сейчас начнем проводить трезвенную жизнь, то сразу же приобретем все это. Необходимо упражняться в этой добродетели в течении длительного времени, а часто, и в течении многих лет. Трезвение не является занятием только сегодняшнего дня, но оно должно быть всегдашним нашим занятием, «доколе можно говорить «ныне»²³, сколько бы ни существовало времени. Путь трезвения (в действительности же шествие Бога внутри нас, сопровождение Его) должен быть долговременным. Наше тесто требует многих лет, чтобы быть обработанным Христовой закваской.

Мы же, однако, что делаем? Как только поподвизаемся один, два, пять, десять лет, негодуем затем и говорим: «А, на молитву! Где же плоды, которые обещал Бог? Одно говорит, а другое делает. Он меня забыл, и считает меня за ничто». Такая моя позиция является лукавым шествием, помысел, который стал словом, а в последствии делом. Вот это есть некое лукавое дело, которое возделывается внутри нас. Поэтому святой говорит, что трезвение преуспевает в нас только тогда, когда проводится нами долговременно и усердно: мое шествие должно быть некоей погоней (ένα κυνηγητό), но в спокойной атмосфере, когда я ничего не ожидаю от Бога, а только следую за Ним (παρακολουθῶ), хотя обычно мы ожидаем.

Истинное ожидание Святого Духа есть то, когда мы заняты Им, а не то, когда мы ожидаем немедленного исполнения наших требований Богом. Это не есть любовь к Богу, но любовь к наслаждениям. Бог человеколюбив, но я не боголюбив: я «человеколюбив», люблю мою человечность, самого себя. Поэтому Бог никогда не дает благодать человеку, который спешит и говорит: «Я утомился, не могу больше просить у Бога». Мы удивляемся здесь премудрости Божией, ибо если бы Он дал такому человеку дары благодати, то он использовал бы Божественные дары для самого себя и «последнее будет хуже первого»²⁴. Итак, когда я ожидаю Духа Святого, то это означает, что я занимаюсь Духом Святым. Это есть мое собственное занятие, и конечно же долговременное, без перерывов.

Я молюсь, например, в продолжении некоторого длительного времени и затем говорю: «Мне следует сейчас посетить знакомые мне монастыри, чтобы увидеть, как они поживают». Но перерывы воруют у меня время: они есть некое любопытство, я занимаюсь тем, что относится вокруг дела, а не самим делом, которое есть Святой Дух. Перерывы являются остановками в преуспевании трезвения.

Другой пример: Некоторые в монастыре имеют послушание месить тесто. Они начинают замешивание утром, через некоторое время происходит небольшое землетрясение, они пугаются, бегут, выходят наружу, задерживаются, происходит суматоха, одни говорят: «Давайте продолжим нашу работу», другие говорят: «Давайте сделаем освящение помещения», третьи говорят: «Давайте совершим молебен». Проходят, таким образом, один, два, три часа, затем они возвращаются, чтобы продолжить замес теста, но уже поздно. Теперь необходимо начинать замешивать тесто с начала.

Это означает, что мы не можем, продвигаясь и развлекаясь, то есть прерывая нашу духовную жизнь, успешно совершать нашу работу. Если я подвизаюсь сейчас в трезвении, а затем раздражаюсь, или посещаю свой родной дом и возвращаюсь затем через три дня (три дня в родном доме равнозначны, по крайней мере, трем месяцам перерыва в монашеском жительстве), все это означает остановку трезвения: то, что я построил, то разрушил, и теперь снова должен начинать с начала. Трезвение должно быть проходимо долговременно и без перерыва.

Также необходимо, чтобы мы его совершали усердно: вся наша раздражительность, вся наша раздражительная часть, все наши внутренности должны быть заняты Богом. Подобно тому, как плуг разрезает глубоко корку земли и вскрывает борозды, бросая направо и налево пухлую землю, для того, чтобы было брошено семя, чтобы оно было покрыто почвой, и затем дало ростки, так и трезвение должно разрыхлить нашу внутреннюю сущность и открыть путь, чтобы мог пройти Сам Бог, Единственный, Кто может уладить все наши проблемы и открыть наше сердце. Подходящее время есть плуг, который нам дарует возможность укрывать в утробе нашей собственной земли Духа, чтобы мы Его имели и чтобы мы могли преуспевать. Подобно тому, как возрастает эмбрион внутри матерней утробы, так и проходит духовное рождения человека.

Усердно проходимое (προθύμως οδευομένη). Святой использует здесь глагол «идти» (οδεύω), чтобы связать его со словом художество (μέθοδος). Когда мы идем, чтобы достичь какого-либо места, то как только встретим какую-нибудь речушку, то что мы делаем? Бросаем в нее камни и ступаем по ним, или строим какой-нибудь мост, если в этом месте река глубока. То есть, мы делаем усердно что-нибудь, чтобы нам перейти. Итак, выражение проходимое усердно показывает, каким образом нам следует устраивать дела, чтобы мы в конечном счете занимались трезвением.

Но что означает причастие проходимое (οδευομένη)? Оно означает, что в нас входит (проходит) (προχωράει) ве́дение Божие. Нам действительно очень важно понять, что Бог ожидает с семенем в руке чтобы, как только хотя бы немножко откроется наше сердце, то сразу же бросить его (т. е. семя).

Если мы это понимаем, то почувствуем какую имеет цену перед Богом то, чем мы занимаемся, проливая нашу кровь и утробы наши, уподобляясь в этом мученикам. Вот бескровное мученичество, которое, однако же, принимается Богом как кровное. Давайте же будем его добиваться усердно.

Безусловно будет иметь большую цену, если мы его начали с того момента, когда ощутили Христа в нашей жизни, или хотя бы с того момента, когда мы стали монахами, или хотя бы со вчерашнего дня. Если же мы еще его не начали делать, то да начнем сегодняшнего дня. Все вышеупомянутое произойдет, «оно в наших руках», оно исполнится. Если же мы тратим наше время на другие занятия, то это значит, что мы теряем Христа, теряем святое семя.

1. Апостол. М.: Изд-во Сретенского монастыря. 2005.

2. Библия. М.: Издательство Российского Библейского общества. 2009.

3. Святое Евангелие. М.: Ковчег. 2011.

4. Αιμιλιανός (Σιμωνοπετρίτης), αρχ. Λόγος περί νήψεως ερμηνεία στόν άγιο Ησυχίο / αρχ. Αιμιλιανός (Σιμωνοπετρίτης). 2 εκδ. Αθήναι: Ιερόν Κοινόβιον Ευαγγελισμοῦ της Θεοτόκου Ορμῦλιας, 2007.

5. Вейсман А. Д. Греческо-русский словарь. М.: ГЛК. 2006.

6. Дворецкий И. Х. Древнегреческо-русский словарь. М.: 1958. Т. 2.