Часть X

И нищие благовествуют.

Мф.11:5

И множество народа слушало Его с услаждением.

Мк.12:37

Через два дня после рукоположения отец Серафим рассказывал одному из своих духовных чад: «Два дня назад я стал священником и сразу же почувствовал, сколь тяжек этот крест. Молись обо мне еще ревностнее, дабы я и впрямь мог помогать спасению душ. Священство ниспослано не ради меня самого, а чтобы я тянул за собой людей к высокой небесной жизни. Какое чудесное призвание и какая ответственность!»¹²⁹⁸

Незадолго до того как это новое бремя легло на плечи отцов, их небесный предстоятель, архиепископ Иоанн, помог им избавиться от бремени некоторых мирских забот. Общество памяти архиепископа Иоанна в Сан-Франциско предложило Братству оплатить расходы по устройству колодца, если воду все- таки найдут. Поскольку лозоход определил и место, и запасы воды, из Общества приехали люди и привезли собранные деньги – несколько тысяч долларов.

Вскоре (13 июля 1977 года) в монастырь на огромном тягаче привезли бурильную установку. Отцы указали место и глубину, на которой, по уверению лозохода, была вода. Взревел мотор, бур начал пронизывать слой за слоем. Дошли до отметки двадцать пять метров, но ни капли воды не обнаружили. Стали бурить дальше. На глубине сорока метров бур наткнулся на камень. «Еще глубже?» – спросил механик. За каждый лишний метр отцам придется платить дополнительно. Отец Герман обратился к отцу Серафиму: «Мы уже и так “нарыли” тысячи на две. А еще установка насоса в тысячу обойдется».

Тяжело было на душе у отцов: и воды нет, и деньги, собранные с трудом, вылетят в трубу. Пока бурение продолжалось, отцы и паломники пошли в храм на молитву. В конце концов отец Герман сказал: «Похоже, недостойны мы воды. В любом случае, слава Богу! Молитесь, чтобы нам хоть бы хватило денег расплатиться».

Все собрались в трапезной, ибо не ели целый день. Потом вернулись в церковь, совершить канон Пресвятой Богородице. Во время молитвы они услышали крик со двора: «Вода!» А выбежав, увидели бьющий из-под земли фонтан. Бурильщик сказал, что добрался до воды лишь на глубине сорока пяти метров. Подошел, зачерпнул: «Хорошая, вкусная вода!» В монастыре возликовали.

Уезжая, бурильщик порекомендовал отцам механика по насосам. Тот вскорости приехал и быстро управился с работой. Оба мастера выставили два счета – в итоге сумма вдвое превышала ту, на которую рассчитывали отцы. Но, сосчитав собранные пожертвования, они увидели, что денег как раз столько, сколько требуется! «Это дар владыки Иоанна!» – возрадовался отец Серафим2.

Колодец, бесспорно, облегчил монастырский быт. Не нужно больше ездить за водой на грузовике или таскать ведра вручную от подножия горы. Видно, раньше их небесный покровитель, блаженный Иоанн, считал, что отцам нужен этот подвиг, чтобы испытать всю тяжесть борения. Теперь же, по принятии священнического сана, надобность в этом подвиге отпала, и его заменил другой – жертвенное служение людям.

Резкую перемену, которую внесло в жизнь отцов священство, можно заметить даже по отметкам в летописи: каждодневные записи делались все скуднее, все торопливее. Если раньше у отца Серафима доставало времени изложить даже свои размышления о состоянии Церкви, о целях и задачах Братства, то теперь он лишь успевал записывать имена и одним-двумя словами – суть дела. А имен заметно прибавилось. В глазах людей монастырь, обретя собственных пастырей, которые могли исповедовать и служить литургии, стал и впрямь духовным центром. И люди уже ждали от отцов большего. По-прежнему отцы принимали всех, часто помогали разрешать своим подопечным сложные духовные вопросы.

Но монастырем не ограничивались деяния отцов. Поскольку они были призваны нести людям благодать Божию, пастырство их распространялось все дальше. Они учредили свои «миссионерские пункты», став православными проповедниками Евангелия на северо-востоке Америки.

Миссионерская деятельность началась в 1978 году в Рединге. В монастырь приезжало все больше и больше паломников, по пути туда и обратно они, в том числе священники и епископы, останавливались в Рединге на ночлег в доме Валентины Харви. Мать и муж Валентины к тому времени уже скончались, она жила с дочерью Александрой. Ночуя у Валентины, паломники проводили службы в ее «молитвенной келейке». Паломников прибывало, этой комнатки становилось явно недостаточно, и Валентина предложила отцу Герману устроить часовню у себя в гараже, отдельно стоящем во дворе здании размером примерно двадцать на тринадцать метров, в котором она хранила вещи. Построили его совсем недавно, после того как на этом месте сгорел курятник.

Дело с часовней устроилось совсем неожиданно, как в свое время с созданием Братства. В день именин Валентины Харви (в 1978 году) отец Серафим с несколькими паломниками поехал к ней в Рединг, чтобы поздравить с праздником. Тем же вечером к ней направился и отец Герман с двумя братиями отслужить в ее доме девятый час и вечерню. За несколько миль от Рединга у них сломалась машина. «Опять козни диавола! Значит, хочет помешать чему-то очень хорошему!» – подумал отец Герман. Остаток пути они решили пройти пешком. Однако вскоре их подобрал отец Серафим, возвращавшийся с паломниками в монастырь. Все были в бодром духе. Отец Герман, уловив этот настрой, понял, что сейчас Господь тронул их души не просто так – настало время исполнить давнишнюю мечту и основать в Рединге православную миссию. До дома Валентины Харви доехали на грузовике.

Отец Герман попросил хозяйку: «Проводите нас в молитвенную келью». Зажгли свечи, пропели канон Пресвятой Богородице. Потом отец Герман обратился ко всем: сегодня их молитвенный вечер напоминает службу в древней катакомбной Церкви. Как и в стародавние времена, христиане сегодня должны духовно порвать с духом мира сего. Он напомнил собравшимся, что в этой самой комнате бывал архиепископ Иоанн. «Вы хотите, чтобы в Рединге была православная часовня?» – спросил он Валентину. Та кивнула. «Так вот, – продолжал отец Герман, – давайте устроим здесь миссионерскую часовню, дабы неотмирное христианство, которое представлял архиепископ Иоанн, плодотворно служило мирянам».

Отец Серафим с радостью сердца взирал на отца Германа. «Можно мне взять ключ от гаража?» – спросил отец Герман у Валентины. Она дала ему ключи. «Принесите икону, которой владыка Иоанн благословил вас, и веник». Валентина залилась счастливыми слезами. Принесла крохотную бумажную иконку, которую архиепископ Иоанн подарил ей еще в Шанхае, когда она училась в церковной школе.

В тот вечер отец Герман расчистил один угол и поставил иконы. «Ну вот мы и основали собор Богородицы “Споручницы грешных” в честь архиепископа Иоанна». Он сказал это, потому что кафедральный собор в Шанхае, в котором служил владыка Иоанн, был тоже освящен в честь иконы Божией Матери «Споручница грешных». Отец Герман назвал его «собором», памятуя о кафедральном соборе владыки Иоанна во Франции, – первоначальная церковь там тоже родилась в гараже.

Архиепископ Антоний благословил открытие миссионерской часовни в честь иконы «Споручница грешных» в Рединге. Вскоре после этого, в воскресенье Торжества Православия, отец Герман повез всю монастырскую молодежь в Рединг, где после крестного хода с иконами и хоругвями освятил новую часовню. В пятницу Светлой седмицы там впервые служили литургию. В последующие месяцы Валентина и ее дочь Александра с помощью других верующих много потрудились, превратив бывший гараж в настоящий православный храм.

Теперь Валентина поняла, почему много лет тому назад, когда она собиралась уезжать из Рединга, владыка Иоанн сказал, что она живет там неспроста. Особенно примечателен был один случай. Когда владыка в последний раз был у нее дома (а произошло это за три дня до его кончины), уезжая, он уже собирался садиться в машину, но вдруг остановился и благословил образом Курской Божией Матери курятник. Потом благословил все остальное имущество Валентины и снова вернулся осенить иконой курятник. «Почему он все благословляет курятник?» – спросила мать Валентины, и Валентина в шутку ответила: «Должно быть, хочет, чтобы у нас был самый благословенный в мире курятник». Несколько раз до отъезда владыка устремлял на Валентину испытующий взор, будто хотел что-то сказать. И только теперь, более двадцати лет спустя, когда в гараже на месте сгоревшего курятника появилась часовня, Валентина наконец поняла смысл тех его странных действий.

Отцы надеялись, что, создавая подобные миссии и вдохновляя других, они смогут воплотить в них принцип пустыньки «на задворках».

«Это будет не «организованный приход”, – писал в одном из писем отец Серафим, – а просто некий миссионерский пункт для тех людей в Рединге и близлежащих городах, кто уже бывал на службе в нашем монастыре».¹²⁹⁹

И жаждущим пустыни не обязательно теперь ехать в Платину для того, чтобы увидеть воплощение истинно духовных принципов. Молясь здесь и ведя духовную борьбу, они могут найти неотмирность и в мире сем.

Отцы не упускали случая служить в Рединге литургию, стараясь, чтобы это было не реже раза в месяц. И все, кто сопровождал отца Серафима в поездках, видели: он вкладывает в это дело всю душу. Но мало кто догадывался, сколь великую жертву он приносил. По натуре он был совсем иной, не такой общительный, неугомонный миссионер, как отец Герман. Ему всякий раз, как истинному монаху, не хотелось покидать монастырь, умом и сердцем он постоянно пребывал в своей любимой пустыни. Несмотря на столь сильное нежелание выезжать куда бы то ни было, ему иногда приходилось служить на Пасху или Рождество в миру.

Отец Алексий Янг вспоминает: «За год или два до его кончины мне довелось везти отца Серафима на машине куда-то, где он должен был выступать с лекцией или беседой. Вышли мы из машины. Он идет впереди. Потом поворачивается и говорит: «Знаешь, ведь это все не для меня”. Это интересный момент, потому что сейчас многие думают, что в последние годы жизни он занимался тем, чего всегда искал. В определенном смысле так оно и есть. Но какая-то частица его души все равно отторгала все это, и он хотел просто быть в монастыре. Он слышал Божий призыв заниматься миссионерской работой и откликался на него. Это был его долг... Взор его всегда был устремлен ко Христу благодаря каждодневному, ежечасному и неуклонному исполнению долга».¹³⁰⁰

Братии в монастыре отец Серафим говорил: «Что бы ни посылал нам Господь, мы должны смиренно принимать и исполнять это лучшим образом. Каждый день приносит новые борения, новый повод молиться еще усерднее, новые возможности служить Богу».¹³⁰¹ Взгляд этот отнюдь не фаталистический. Отец Серафим понимал, что жизнь его истинно исполнится лишь тогда, когда он будет чутко прислушиваться к воле Господа, будет Его послушным чадом. Отец Герман писал: «Отец Серафим понуждал себя отдавать людям всю душу». Но именно в таком понуждении (согласно учению преподобного Макария Великого) и приобретается плод духовный и дается преобильная благодать. Отец Серафим вскорости обрел радость в новом призвании, сострадал людям, которым служил, и, чуя скорый конец времен, не щадил себя ради других.

С самого начала православной миссии в Рединге он на первом же собрании прихода изложил принципы, которые не позволили бы превратиться общине в обычный обмирщенный приход, этакий замкнутый мирок, раздираемый мелочными междоусобицами.

1. Само слово “приход” подразумевает некую группу людей и средоточие их интересов. Но как далеко это от христианского идеала! Мы должны быть едины со всеми верующими Православной Церкви, не просто покупать церковную утварь, а помогать деньгами и делами людям: страждущим православной Уганды, обществу “Православное дело” в Австралии, основанному еще архиепископом Иоанном, и т.п.

2. Жертвенность. Помогать нуждающимся. Хорошо бы 10 % дохода употребить исключительно на Божие дело – во благо храма, бедствующих и т.д. (но без фарисейства)

3. Господь – прежде всего: возникнут споры – решать их в духе христианской любви. Должно быть желание оделять других и прощать. Будем же исполнять волю Божию, а не свою».

С 1978 по 1984 год Братство открыло миссии в Уиллитсе (штат Калифорния), Медфорде и Вудберне (штат Орегон), Москве (штат Айдахо), Спокане (штат Вашингтон). Как и в Рединге, православные миссии родились желанием людей приобщаться церковной жизни в своем родном краю. В большинстве своем в этих миссиях были, что называется, средние американцы, которые выросли, не слыша ни единого слова о Православии. Открывая эти миссии, отцы особо держали в уме слова Христа: и нищим благовествуется (см.: Лк.4:18).

Отец Серафим и отец Герман по нескольку раз в год посещали миссии в Орегоне. Кто-нибудь из них двоих раз в год ездил и дальше – в Вашингтон и Айдахо. Отец Серафим отмечал в своей летописи, что люди, для которых он там служил, вызывают у него «доброе, теплое чувство». Чаще всего им приходится вести духовную борьбу, не имея рядом настоящего православного храма, что конечно же тяжелее.¹³⁰²

В 1980 и 1981 годах отец Серафим предпринял первую миссионерскую поездку в Вашингтон, освятил там дома местным православным, крестил дотоле некрещеных прихожан. Отец Герман побывал в Орегоне, Вашингтоне и Айдахо в 1982 году, читал лекции с показом слайдов в трех университетах. На его лекциях было много народу. Особенно сильное впечатление произвела на него миссия в городке Москоу (Москва), штат Айдахо, основанная переселенцами из городка Форест Глен близ Платины. К тому времени прихожане этой миссии уже сняли в аренду небольшое помещение, устроив там часовню с алтарем. «Мы служили в часовне всенощную, – вспоминает отец Герман, – ив это время одна женщина, жившая по соседству, пошла выносить мусор, и в окне часовни перед ней неожиданно предстала древняя православная Византия: сияние свечей, мерно раскачивающееся кадило с курящимся ладаном, иконы, древние песнопения. Она остолбенела, не понимая, что происходит, потом не удержалась, зашла в часовню, где и пробыла до конца долгой службы. Случай этот изменил всю ее жизнь».

Миссия в Медфорде (штат Орегон) состояла из русских, греков и сербов. Они хотели открыть в южном Орегоне православный приход, поскольку к югу от города Юджин ни одного православного храма не было. В 1978 году они сообщили о своем желании Алексею Янгу, жившему в девяноста милях от Медфорда. Алексей передал это платинским отцам, и тс встретились в Медфорде с семьями, заинтересованными в открытии прихода. Потом отцы стали ездить в Медфорд служить литургию. Миссия была посвящена святителям Иннокентию Иркутскому и Иннокентию Аляскинскому.

Поначалу в Медфорде не заладилось. Некоторые прихожане посчитали платинских отцов чересчур строгими и требовательными: тяжело соблюдать посты и т.п. «Наш приход не для монахов!» – заявляли они. Решили пригласить священника другой юрисдикции. В феврале 1979 года, перед Великим постом, служа в Медфорде литургию, отец Серафим (никоим образом не насилуя их волю) призвал прихожан сделать выбор. Однако новый священник буквально оскорбил некоторых верующих модернистским подходом, и они в конце концов «возжелали старого Православия и попросили нас вернуться», – писал отец Серафим.¹³⁰³

Еще одним бременем отцов было их первое детище, община Алексея Янга в Этне в честь святых Адриана и Наталии (вблизи границы Калифорнии с Орегоном). Два года отцы по очереди ездили туда служить литургии. Раз в год наведывался туда и епископ Нектарий, привозил с собой чудотворную Курскую икону Божией Матери. Алексей Янг вспоминал: «Однажды, отслужив молебен в нашей маленькой часовне у меня за домом, епископ Нектарий приложил руку к моей груди и сказал: “Я знаю, что у тебя на сердце”. Он чувствовал, сколь дорога мне сама идея православной миссии, и всячески меня поддерживал и подбадривал».¹³⁰⁴

Конечно, отцы мечтали о том дне, когда и Алексей Янг станет священником. Особенно теперь, с появлением общины в Медфорде, он мог бы окормлять и Медфорд, и Этну. Отцы поделились этой мыслью с медфордцами, и те, как выразился отец Серафим, «возликовали от такой перспективы».¹³⁰⁵

В феврале 1979 года, будучи в Этне, отец Серафим завел с Алексеем разговор о принятии священства. Вскоре медфордская миссия обратилась к епископу Нектарию с официальной просьбой о рукоположении Алексея. Рукоположение было назначено на вторую неделю после Пасхи.

5 мая 1979 года в монастыре Преподобного Германа Алексей Янг был рукоположен во иерея епископом Нектарием (за день до того он принял сан диакона). Присутствовали прихожане из нескольких миссий, и, по словам отца Серафима, это было настоящее «праздничное торжество». Годы спустя отец Алексий вспоминал: «Накануне пронесся бурный весенний ураган, и дорога к монастырю Преподобного Германа стала почти непроходимой. Тем не менее ради такого случая в церкви собралось множество паломников. Епископ Нектарий – наш апостол – плакал и во время рукоположения, и во время Евхаристического канона.¹³⁰⁶ Служа Божественную литургию, он всегда и неизменно исполнялся благоговением перед этой величайшей тайной. В конце он сказал мне: “Смотри не стань профессиональным священником, то есть не делай из священства карьеру, не смотри на него как на способ заработать на жизнь. Дыши им как воздухом, не заботься слишком уж о материальной, финансовой стороне жизни, отдай себя Христу, как подобает Его священнику. Будь готов

В воскресенье отец Алексий отслужил свою первую литургию. Так закончились в монастыре те «три очень духовных дня», как назвал их отец Серафим.¹³⁰⁷ Днем отец Серафим поехал с отцом Алексием в Этну учить его проводить богослужения. «Несколько дней он неотрывно наставлял меня, – вспоминал отец Алексий, – с необычайным терпением и любовью. Никогда не указывал на ошибки в присутствии прихожан, но запоминал их и после службы подробно разбирал Занимался он и с нашим «хором” – моей матушкой и Барбарой Марри. Как трудно давались им песнопения! После одной литургии они извинились перед ним, дескать, плохие мы ученицы, но услышали поистине восхитительный ответ: “Да что вы! Уверен, пенис ваше угодно Ангелам”. Спокойный, выдержанный, истинный любящий отец во всем.¹³⁰⁸

Старался нас поддержать, как и всегда, епископ Нектарий. Однажды, спустя несколько недель после моего рукоположения, он повез куда-то Курскую икону Божией Матери и заехал с нею в Этну. Поставил образ у нас в часовне и попросил меня отслужить перед ним молебен. А я молебнов-то тогда еще ни разу не служил (хотя, конечно, много раз на них присутствовал)! Сказал я ему об этом, а он на ломаном английском успокаивает меня, мол, ничего, справишься. Ну, я и отслужил. Смущался ужасно, чувствовал себя таким глупым и неумелым. А когда закончил, он мне сказал (водитель его перевел): «Ты так служил, словно уже десять лет священник”. Я понимал, что это неправда, но очень обрадовался, что он сказал так по-доброму».¹³⁰⁹

Через несколько лет после рукоположения в общине отца Алексия было уже пять семей. Летом 1981 года он крестил в своей часовенке сразу семь человек. Отец Серафим был в тот день в Этне и помогал ему. Как и планировалось, отец Алексий взял под свое пастырское крыло не только миссию Святых Адриана и Наталии в Этне, но и медфордскую общину – ему сподручнее было добираться до них, нежели платинским отцам.

Читая письма и летопись отца Серафима, понимаешь, насколько радовался он новым миссиям, видя в них исполнение апостольского предвидения архиепископа Иоанна. «Пусть труды наши в Северной Калифорнии и Орегоне выглядят незначительными, – писал он, – нам дорого каждое, даже небольшое, дело... Во всем происходящем Господь очевидным образом являет Свою милость и промыслительное попечение о наших скромных свершениях... Благодарим Бога за тот дух, который почил на этих наших миссиях по предстательству владыки Иоанна».¹³¹⁰

Едва успели народиться новые миссии, отцы взялись за другое дело. В 1977 году провели в монастыре первое Свято-Германовское летнее паломничество, которые с той поры по традиции проводятся в августе (когда отмечается день прославления святого). Служили всенощную и литургию, полный круг богослужения провели на английском. Отец Герман, отец Серафим и отец Алексий Янг выступили с лекциями, равно и другие приглашенные, как из священства, так и из мирян. В 1978 году отец Серафим провел беседу «О современных знамениях конца света», а в 1979 – «Православное христианство на пороге 1980-х годов». Обе эти беседы были впоследствии представлены в сжатой форме на страницах «Православного слова».¹³¹¹

Размышляя о первом и последующих Свято-Германовских паломничествах, отец Серафим писал: «Цель этих паломничеств – дать возможность людям получить базовые знания о Православии и обрести вдохновение в обстановке православного монастыря. Вдали от суеты и мирского влияния современной городской жизни паломники могут глубже постичь основы собственной веры, осознать, какие богатства таит Православие, дабы потом использовать их для своего спасения и спасения других... Задача этих паломничеств – отнюдь не проведение “конференций” с научными лекциями (хотя и это может по праву иметь место в православной жизни), а выработка живого опыта при обучении, на достаточно простом уровне. Путь к этому – не только беседы в неофициальной обстановке, но и участие в ежедневном круге богослужений и труд, который выполняют паломники».¹³¹²

На съезды эти отец Серафим возлагал большие надежды и очень дорожил ими. Незадолго до паломничества 1979 года он писал отцу Герману, гостившем в те дни в Свято-Троицком Джорданвилльском монастыре: «Более всего думаю сейчас о предстоящем летнем паломничестве – это ли не прекрасная возможность православного просвещения, столь редкая в наши дни... Мне кажется, “тяжелый, спертый воздух” официальной Церкви душит все и вся вокруг. Сколь нужны сейчас ощущение свежести и новизны. По-моему, мы можем дать это людям. После смерти, быть может, наши труды и оценят, пока же будем стараться помочь тем, кому можем»¹³¹³.

Паломники приезжали и издалека: из Австралии, Японии, Канады, с восточного побережья США через всю страну. Каждый год их все прибывало: в 1978 году – 60 человек, в 1981-м – около 200. Монастырь уже не вмещал всех желающих, и многие ночевали прямо в лесу в спальных мешках: мужчины в пределах монастыря, женщины – за его оградой, подле маленького приюта для гостей. Никто не требовал с них денег, просили только «привозить с собой спальные мешки и фонари и оказывать посильную помощь».

Всем прибывшим, не убоявшимся суровых простых условий жизни, паломничество приносило тихую радость. Люди на время отряхивали с ног прах мирской, знакомились с единомышленниками. «Суточный круг богослужений, проходивших в основном на английском, задавал строгий, благоговейный тон всей жизни паломников в монастыре», – писал отец Серафим.¹³¹⁴ «Съезды паломников помогают людям вести серьезную и сознательную православную жизнь, в центре коей – подготовка к причащению Святых Таин. Заметно, сколь серьезно паломники относятся к богослужениям и лекциям».¹³¹⁵

Особенно радовало отца Серафима, когда люди уезжали из монастыря с более глубоким пониманием православной веры, научившись лучше видеть за внешними проявлениями ее суть и более полно проникнувшись учением святых отцов, которое может и должно влиять на все стороны жизни верующего человека. Так, например, он записал после паломничества 1979 года: «Обсуждалось множество фактов (я сам много нового узнал!), но самое главное – кажется, удается донести до паломников правильное мировосприятие, показать им не столько Православие рассудка, сколько Православие сердца... В перерывах между лекциями у нас разгорались дискуссии по миссионерским вопросам, и я постарался установить трезвый подход в беседе на темы “рассудок против сердца”, “ошибки излишней ревности” и тому подобное. Думаю, уехали они все хотя бы с зачатками осознания того, что внешние проявления – это еще не сама реальность».¹³¹⁶ Три года спустя, после паломничества 1982 года, он напишет: «Тот православный взгляд, что мы стараемся проповедовать, действительно начинает проникать в сердца».¹³¹⁷

Самым замечательным в этих паломничествах были встречи американцев-новообращенных с живыми «связующими звеньями» Святой Руси: епископом Нектарием и отцом Спиридоном. Пока позволяло здоровье, оба непременно приезжали на съезды. Живя рядом с этими подвижниками, слушая их, паломники стяжали нечто от древней православной мудрости и благочестия.

В 1979 году, например, епископ Нектарий рассказывал паломникам о новом Оптинском исповеднике, которого знал лично, иеромонахе Никоне.¹³¹⁸ Прочитал им письмо, которое отец Никон послал матери епископа Нектария из советского концлагеря. «Ликвидационная комиссия», изгнавшая монахов из Оптиной, надругалась над отцом Никоном, обрив его и оплевав, и заточила в концлагерь, откуда он, умирая от туберкулеза, писал: «Счастью моему нет предела. Возрадуйтесь в тот день и возвеселитесь, ибо велика вам награда на небесах (Лк.6:23). Верю, что слова Господа относятся и ко мне, и с нетерпением жду момента, когда изойду из греховного тела своего и буду едино с Господом моим».

«Когда мать читала это письмо, мы, дети, плакали», – вспоминал епископ Нектарий.¹³¹⁹

В 1978 году выступил и отец Спиридон. Он говорил о жизненном пути архиепископа Иоанна. И как же любил он эти «паломничества», чувствуя себя в родной стихии. Вершила праздник памяти преподобного Германа торжественная литургия и крестный ход по лесу с хоругвями. Отец Спиридон весь сиял и по-детски счастливо улыбался, слушая вдохновенное пение.

Архиепископ Антоний тоже несколько раз бывал на этих паломничествах и предлагал свою поддержку. Во время паломничества 1980 года он рукоположил Владимира Андерсона во диакона, чтобы он служил миссии в Уиллитсе, посвященной святителю Иоанну Милостивому. Как записал отец Серафим, во время этого паломничества архиепископ провел беседу, в которой «определил это паломничество как духовное продолжение миссионерских трудов покойного архиепископа Джорданвилльского Виталия, подвизавшегося в Почаевской лавре на западе России до Первой мировой войны. Этот пламенный миссионер вдохновенно проповедовал у стен монастыря, обращаясь к огромному людскому морю, собравшемуся у монастыря для поклонения мощам преподобного Иова и чудотворной Почаевской иконе Пресвятой Богородицы, поднимая его на подвиг огненного благочестия и твердой защиты православной веры. Эти проповеди перемежались церковными службами, пением акафистов и показом слайдов с православными святынями ночью на монастырских стенах. Духовный огонь, возжженный этим паломничеством в Почаев, менял судьбы людей и давал новую жизнь православным христианам Западной Руси. Паломничество Братства преподобного Германа, в гораздо более скромном масштабе, стало реальной попыткой последовать примеру архиепископа Виталия».¹³²⁰

В 1981 году в паломничестве приняли участие иерархи из разных концов страны. «Поскольку открытие паломничества совпало по времени с Собранием русской молодежи в Сан-Франциско, – писал отец Серафим, – местных епископов на этот раз заменил епископ Алипий Кливлендский. Кроме того, он принимал активное участие в дискуссиях после лекций. Ближе к концу недели приехал архиепископ Лавр из Джорданвилля».¹³²¹ ,

После паломничества начинались недельные занятия Богословской академии Нового Валаама, завершающиеся традиционным выпускным актом, который проводил отец Герман. Целую неделю в монастыре жило около шестидесяти человек. Кроме привычных лекций по православному богословию, истории Церкви, церковной музыке, отец Серафим предложил курс лекций по православному толкованию библейских пророческих книг: в 1979 году – книги пророка Даниила, в 1980 году – книги Откровения святого Иоанна Богослова, в 1981 и 1982 годах – Книги Бытия.¹³²²

Рассказывая о съездах паломников в «Православном слове», отец Серафим приходит к заключению: «Гости уезжали с новым осознанием пропасти между истинным православным христианством и духом современного мира, с новой решимостью бороться так, чтобы сохранить себя в Православии в наши трудные времена... У них остались теплые воспоминания об этих днях в калифорнийских горах, вдали от рассеянной городской жизни. Семена, зароненные в их сердца за эти несколько дней, могут дать всходы. Они обрели новые силы трудиться в винограднике Христовом».¹³²³

Летние паломничества были всегда связаны с крещениями – новообращенных православных американцев отцы приобщали не только духовности, но и Таинств. Отец Серафим даже и не старался особенно привлекать народ ко крещению: неисповедимыми Господними путями люди сами находили дорогу к Православию.

Первым они крестили банковского кассира из Рединга. О монастыре он узнал на работе в банке – ему иногда попадались чеки Братства. Из любопытства он поехал в монастырь посмотреть, что да как. А через год он уже стал новопросвещенным православным христианином.

Второго отыскали в книжном магазине Рединга, в отделе философской и религиозной литературы. Однажды туда приехал отец Герман узнать, покупают ли люди их книги. Увы, они были не распроданы. Вдруг кто-то тронул его за плечо.

– Ты кто? – услышал он. Обернувшись, увидел молодого человека. Из- под копны волос – внимательный взгляд. Отец Герман улыбнулся:

– Я – православный монах, и к тому же священник!

– Ну ты даешь! – изумился парень.

Еще более удивился он, узнав, что отец Герман жил в монастыре около Платины, – парнишка с родителями раньше ходил туда в походы на горный кряж, чуть ниже монастыря. А теперь парень был проповедником в протестантской организации «Открытая дверь» и – что тоже входило в его «пастырские обязанности» – играл в христианской рок-группе. Ранее он входил в недавно созданную «Евангелическую Православную Церковь», которая в ту пору еще не имела тесной связи с традиционным Православием. Увидев отца Германа в магазине, парень не мог понять: то ли это христианин, то ли иудей, то ли буддист. Услышав, что отец Герман православный христианин, он захотел подробнее узнать, что это такое. А потом начал рассказывать о своем необычайном знакомстве другим, и вскорости отец Серафим крестил его вместе с семерыми друзьями. Произошло это летом 1980 года, во время традиционного паломничества, в кристально прозрачной горной речке. Стоя в длинных белых рубахах, новокрещеные – мужчины, женщины, дети – держали свечи и пели вместе с прочими паломниками на лоне божественно тихой природы. На редкость трогательное зрелище.

За пять лет священства отец Серафим и отец Герман крестили в таких горных речках более ста человек.

А меж тем миссия в Рединге, нареченная в честь иконы Божией Матери «Споручница грешных», расширяла свою деятельность. В 1979 году Братство организовало в доме Валентины Харви женскую конференцию. В субботу в часовне отслужили всенощную, а в воскресенье отец Серафим совершил Божественную литургию. Летопись так освещает это событие: «Присутствовало почти тридцать человек. Едва ли не все причастились Святых Таин. Отец Серафим рассказал, как нужно понимать знамения времени. Слушали с большим интересом. Конференция удалась. Атмосфера очень молитвенная».¹³²⁴

В последующие годы отцы продолжили эту традицию зимними Свято-Германовскими паломничествами в Рединге. Они брали в аренду большой зал, вмещавший всех желающих из окрестных городков. В зимнее паломничество 1982 года (оно началось в канун Великого поста) отец Серафим прочитал лекции о значении поста, о том, как извлекать из него наибольшую духовную пользу. То было последнее зимнее паломничество отца Серафима. Как-то отец Герман, бывший в те дни в монастыре, спросил одного участника паломничества, как там дела.

– Распрекрасно! – отвечал тот. – Людям очень интересно все о Православии, они жадно ловят каждое слово на лекциях.

Отец Герман поинтересовался:

– Ну а как отец Серафим?

– Рад-радешенек.

И впрямь, отцу Серафиму доставляло огромное утешение передавать Православие томящимся духовной жаждой людям, и неважно, сколько их или насколько они «интеллигентны». Он не задавался целью воспитать «знатоков» Православия. Куда важнее, как применят люди почерпнутые знания, воспримут ли душой и сердцем. Хотя сам отец Серафим всегда и все схватывал на лету, он бывал необыкновенно терпелив к тем, до кого все доходило медленно и туго.

Более всего радости доставляли ему уроки Библии, которые он давал каждый месяц по воскресеньям после литургии в Рединге. Мысль эта родилась на женской конференции, и месяцем позже отец Серафим в доме Валентины Харви провел первое занятие. Открывая людям святоотеческий подход к пониманию Священного Писания, отец Серафим радовался, видя живой интерес людей, отвечая на многочисленные вопросы.¹³²⁵

К 1979 году жизнь отцов была заполнена паломниками, разъездами по приходам, лекциями и беседами. Неудивительно, что на иное времени уже не хватало. Утомишься, пока читаешь в летописи весь полный список дел, встреч, служб.

Столь напряженная кочевая жизнь, все старания исполнять свой пастырский долг в последние годы жизни отца Серафима пошли на благо не только его пастве, но и ему самому. Он отдавал себя другим, и собственная душа его становилась сильнее, созревала для Царства Божия.

«Какие же мы с тобой счастливые, – говорил он собрату, – и как мало у нас времени, чтобы этим богатством поделиться с людьми».

Страдание – признак иного Царства, коего чаем. Если бы быть христианином значило быть «счастливым» в этой жизни, Царствие Небесное оказалось бы нам не нужно.

О.Серафим (Роуз)¹³²⁶

Православие не может быть «удобным», если оно, конечно, не подделка.

О.Серафим (Роуз)¹³²⁷

Почему сегодня, на первый взгляд, так мало чудес? Потому, считал отец Серафим, что мало осталось у людей сердоболия.

В небольшой записке, случайно найденной много лет спустя после смерти отца Серафима, он четко, всего в нескольких словах, изложил суть великой истины нашего времени:

«Боль сердечная – необходимое условие духовного роста и проявление силы Божией. Господь исцеляет тех, кто и в отчаянии с сокрушением сердца полагается и уповает на Божию помощь. Тогда-то Господь и действует. Отсутствие чудес сегодня указывает лишь на скудосердие людское, и даже у православных христиан исчезает болезнование сердца, оно остывает в эти последние времена».

Собственная жизнь отца Серафима – яркое подтверждение этих слов. Не сокрушал ли он сердца, молясь перед открыточным изображением Божией Матери в книжном магазине в Сан-Франциско? Не сокрушал ли сердца Глеб, взывая к преподобному Герману у его могилы на Аляске указать ему путь и послать брата-единомышленника? Не чудо ли их встреча, не чудо ли все, что им удалось осуществить? Все чудеса в жизни отца Серафима, в том числе и творимые архиепископом Иоанном, – плод молитв сокрушенного сердца, сродни молитвам Иисуса Христа на Голгофе.

Когда отец Серафим был призван Господом к пастырству, он часто напоминал духовным чадам не отчаиваться в самых тяжких страданиях, но, как говорил святой Марк Подвижник, «терпеть сердечную муку в духе преданности».

Многие из его советов запечатлелись в умах и сердцах духовных чад, другие – на бумаге: по послушанию отцу Герману отец Серафим сохранял черновики всех своих назидательных писем.

В 1973 году, когда умерла дочь Андерсонов Мэгги (ее схоронили на склоне Благородного кряжа), отец Серафим написал ее матери Сильвии следующее:

«Боль утраты естественна, но это то, что принадлежит земле. Душа же ее пребывает с Господом, и испытание, выпавшее вам, – это Божие посещение, а также доказательство того, что во всем происходящем есть смысл более глубокий, нежели человеческая логика и чувства могут себе представить!

Иной раз кажется, некоторым выпала “легкая” и незапутанная жизненная стезя, но это лишь видится со стороны. Другим же, как, например, Вам, жизнь уготовала скорби и заботы. Не печальтесь. С точки зрения духовности именно те, у кого “легкая жизнь”, подвергаются опасности, потому что без преодоления страданий, посылаемых Богом, нет духовной пользы и преуспевания. Каждого из нас Господь знает лучше, чем мы сами, и уготавливает то, что нам нужно, часто вопреки нашим ожиданиям!

Приходить на могилку к Мэгги для нас большое утешение и радость. Во вторник после Светлой седмицы (когда поминают усопших) мы побывали у нее, чередуя поминальные песнопения с пасхальными. Потом там же потрапезничали яйцами, ибо они – символ воскресения. Воистину мертвые и живые едины в Боге, и лишь по нашей душевной слепоте мы порой забываем об этом».¹³²⁸

Спустя несколько лет отец Серафим писал одному из своих духовных чад, столкнувшемуся с «политикой» в Церкви и переживавшему из-за этого печального опыта:

«Что касается выпавших тебе испытаний, воспринимай их как естественную часть жизни и знай, что Бог попускает их тебе в таком количестве, потому что ты способен их понести. То оцепенение, которое возникло у тебя при столкновении с политикой там, где ее не должно быть – в святом месте, скоро пройдет. Нужно научиться терпеть и страдать. Однако же не стоит видеть во всем этом нечто “нескончаемое и ужасное”, ведь Господь посылает и обильные утешения: пошлет их и тебе. Учись находить радость даже в усиливающихся скорбях; так спасешь свою душу и поможешь другим».¹³²⁹

Другому человеку (англичанину), оказавшемуся в похожих обстоятельствах, отец Серафим дает такой совет:

«Конечно, в том, что касается вас лично, я не могу ответить однозначно. Знаю, однако, что в духовной жизни именно в условиях, кажущихся невыносимыми, человек начинает расти. Ведь тогда ему приходится быть более восприимчивым, искать уже не столько собственной воли, сколько воли Божией, учиться глубже понимать окружающую действительность, – и все это через страдания, собственные и тех, кто рядом».¹³³⁰

Схожие слова написал отец Серафим молодому человеку, который чувствовал неприкаянность в миру и собирался служить Богу как священник:

«Хороший ответ неприкаянным новообращенным в мире сем дает отец Димитрий Дудко. Мы, по-моему, читали его за трапезой, когда Вы уже ушли. Приобщайтесь, насколько возможно, духа Церкви, ее жизни, образа мыслей... Как ни трудно Ваше одиночество, оно во благо, ибо только страдание взращивает нашу духовность. Оно пройдет, как только Вы проникнитесь духом Церкви, непрестанно напитываясь им. Духовное чтение каждый день весьма поможет в Вашем борении.

Относительно священства: взлелейте эту мечту в сердце своем. Чем богаче Ваш жизненный опыт, чем больше Вам выпадет “страданий” (я знаю, Вы не любите это слово), причем не тех, что Вы ищите сознательно, а та малость, которую Вам посылает Господь (примите же эту малость с радостью), – тем более подготовлены Вы будете для священства».¹³³¹

Молодому священнику отец Серафим посоветовал:

«Не унывайте, видя, как в приходе Вашем некоторые восстают против Вас. Хуже было бы, если бы Вас все любили: это значило бы, что в пастырстве своем Вы чересчур угождаете людям. Христа тоже ненавидели, Его распяли. Так с чего бы нам ожидать всеобщей любви, если мы идем по стопам Христа? Следите, чтобы Ваша пастырская совесть была чиста, и бойтесь не людской ненависти, а ненависти в собственной душе».¹³³²

Но не только к страждущим обращал отец Серафим свои советы. В 1979 году он получил письмо от молодого человека, готовящегося ко крещению и уже воспылавшего сердцем к Православию. Он только что прочитал новую книгу, изданную Братством (ему прислал ее отец Серафим), – «Грех Адама и наше искупление»; это проповеди преподобного Симеона Нового Богослова о грехопадении человека и об искуплении грехов во Христе. Читатель этот отмечал: «К концу книги я подметил, что подчеркиваю (как самое важное) едва ли не каждое предложение. Слезы наворачивались на глаза – такие слезы испрашиваем мы у Пресвятой Богородицы в утренних молитвах. Они очищают душу». Он мечтал создать со временем небольшую общину по образу монастырской и надеялся, что его сосед по комнате, бывший беспризорник-еврей, станет православным христианином. Однако один из его друзей не советовал увлекаться столь отдаленными мечтаниями.

Вот что написал отец Серафим этому молодому готовящемуся ко крещению человеку:

«Ваш друг прав: не воспаряйте в “фантазиях”. Но и не подавляйте их совершенно. Ведь, не мечтая, мы не сможем жить!.. Да будет милость Господня, чтобы Ваш друг Ройби крестился и нашел свое призвание, дабы приносить плоды в православном христианстве...

Дай Бог, чтобы и впредь Ваш пыл, с которым Вы читаете проповеди преподобного Симеона, не пропал. Имейте же, однако, в виду, что это будет возможно только вкупе со страданиями: со страданиями придет всё, что необходимо для углубления Вашей веры, – если Вы примите это со смирением и покорностью воле Божией. Нетрудно восхищаться и изумляться глубиной и богатством Православия. Труднее направить эти высокие чувства в русло смирения и трезвения, что можно стяжать, лишь правильно понимая и принимая страдания. У многих нынешних православных (особенно у новообращенных) одна и та же беда: они с жаром и увлечением рассуждают об истинах Православия, о том, как надлежит жить, не чураясь гордыни и самолюбования (Как же! Они мнят себя постигшими то, что большинство людей попросту не замечает). Отсюда и критиканство, о чем мы Вас уже предупреждали. Да умягчится сердце Ваше и да наполнится оно любовью ко Христу и ближнему своему. Хорошо бы Вам найти духовного отца, кому бы Вы могли поверять все, что на сердце, и полагаться на его суждение – этот путь легче.

Если Богу угодно, такой духовный наставник встретится вам “естественным” образом, равно как и все в духовной жизни приходит со временем, терпением, страданием и самопознанием».¹³³³

В другом письме отец Серафим указывал: «В самом деле, сколько раз приходится нам постигать и заучивать ту истину, что наши мысли и притязания должны пройти проверку жизнью и выковаться в страданиях».¹³³⁴

Отец Серафим очень беспокоился о тех, кто, приобщившись богатств Православия» пытался избежать страданий и стремился к праведности легким путем. Он познакомился с одной незамужней женщиной, решившей отдать собственных детей на воспитание в чужие семьи, дабы самой целиком посвятить себя религии. О ней отец Серафим писал:

«Если она таким образом разделается с детьми, можно не сомневаться – душа ее навеки погибнет... Страшную ошибку совершает она, вообразив, будто сможет помышлять о монашестве, о духовности, избавившись от детей. Мы должны отчетливо понимать, что духовная брань начинается сейчас и в тех условиях, в которые нас поставил Бог (а тем более, если трудные условия мы создали себе сами), на потом откладывать духовную жизнь нельзя. Знала бы она, что ее спасение – в страдании воспитывать детей. Не пройди она через это, напрасно тешить себя надеждой на грядущую духовную жизнь. Ее не может быть после того, как мы разделались со своими заботами, – это выдумка! По-моему, также в страданиях есть истинный духовный смысл тогда, когда добровольно принимаешь их».¹³³⁵

Самой же нерадивой матери отец Серафим адресовал следующие слова:

«Понимаем, Вам очень трудно воспитывать детей. Но это крест, возложенный Богом, и честно скажу, вряд ли Вы спасете свою душу каким-либо иным путем, нежели достойным воспитанием собственных детей. Духовная жизнь начинается обычно, когда положение кажется “безвыходным”, тогда человек научается обращаться к Богу, а не уповать на собственные ничтожные силы и мнение».¹³³⁶

Следуя учению святых отцов, отец Серафим советовал людям не торопиться определить свое духовное состояние. В 1975 году он писал одному новообращенному:

«Не беспокойтесь о своей духовной скудости – Бог видит ее. Вам же нужно положиться на Него, молиться как можно усерднее, не впадать в отчаяние и бороться, насколько достанет сил. Вот когда Вы начнете думать, что достигли многого в духовной жизни, – бейте тревогу: значит, все наоборот. Истинная духовная жизнь с первых шагов сопровождается страданиями и лишениями. Так возрадуйтесь всякой скорби!»¹³³⁷

Одному юному семинаристу, который собирался покидать Джорданвилль, по его мнению, не дающий ему «духовного роста», отец Серафим посоветовал:

«По Вашему письму видно, в каком положении Вы оказались. Все, что Вы пишите, правильно, даже слишком. Но Вы совершаете одну кардинальную ошибку: беретесь судить о своем собственном духовном состоянии. Ни знания Ваши, ни жизненный опыт не подскажут, что Вам сейчас нужно: аспирин или хирургическое вмешательство. Так смиритесь же, поймите, что сейчас Вы и сами не знаете, что для Вас лучше. Каков же тогда ответ? Искать более строгий монастырь? Пока Вы к такому не готовы. И, верно, горько пожалеете, если найдете. И он не даст Вам ожидаемого Вами духовного роста. Поймите, ни “строгость”, ни “свобода” сами по себе не дают духовности. В условиях “свободы” люди становятся духовно распущенными, и всякое преуспевание отсутствует. Но и “строгость” зачастую не приносит плодов, хотя ее жертвы часто мнят себя духовно возросшими, на деле же впадая в недуги тщеславия и гордыни. Они считают, что духовный наставник сделает все за них сам. Случись Вам оказаться в тех или иных условиях, Вы должны жить в страхе Божием и с рассудительностью.

Дерзну ответить на Ваш вопрос: наберитесь терпения, надежды, дабы вынести все искушения, которым Вы подвергаетесь. Не спешите с выводами – аспирин или операция! – покуда не набрались знаний и опыта; собственно, для этого Вы и поступали в Джорданвилльскую семинарию. Через несколько лет мнение Ваше будет более здравым – семинария даст Вам и знания, и опыт жизни в православной общине. Пока Вы слишком молоды, чтобы оценивать свой духовный рост, – это в Вас гордость говорит. Наберитесь терпения, выдержки. Наблюдайте, изучайте; придет время, и делами Вы сможете проверить, сколько выросли духовно.

Короче говоря, искушение покинуть Джорданвилль после нескольких лет семинарства и послушничества – от лукавого, так сказать, “справа”, чтобы сбить Вас с оптимального пути к духовному росту под благовидным и убедительным предлогом. Помните, как святой, память которого мы совершаем сегодня, преподобный Кирилл Белоезерский, решил было, что получит больше духовной пользы, сидя в тихой келье, нежели работая на шумной кухне. И что на самом деле оказалось совсем не так, как внушало ему неопытное суждение.¹³³⁸ Будь этот пример Вам во вразумление, когда опять начнутся искушения “справа”. “Шумная кухня” даст вам богатый душевный опыт, хотя казаться может совсем иное.

Чувство пустоты, мирская гордыня, сознание беспомощности перед искушениями – все это отойдет. Принимайте же пока это как крест, боритесь в меру сил, только не возомните, что можете вдруг разом их одолеть».¹³³⁹

Не один год получал отец Серафим письма от студентов: в современном научном мире они, к своему разочарованию, не находили Истины. Подобно вышеназванному семинаристу, многие хотели бросить учебу. Отец Серафим сочувствовал им – некогда он и сам разочаровался в академическом мире. Однако подбадривал ребят, наказывая учиться и извлекать пользу из того, что у них есть: образование нужно завершить (как некогда поступил он сам). Так, одному из студентов, сетовавшему, что изучение философии Канта и Скиннера для него – «духовный ущерб», отец Серафим посоветовал:

«И все же заставьте себя закончить учебу – сами удивитесь: то, что ранее казалось ненужным (даже Кант со Скиннером), вдруг принесет пользу».¹³⁴⁰

А вот совет другому студенту:

«Разумеется, студенческая жизнь таит немало соблазнов. Но помните: учение само по себе полезно и может пригодиться в христианской жизни. Избегайте пустой суеты и соблазнов, что явно не на пользу. Даже в безбожной обстановке можно “искупать время”, говорил святой апостол Павел, и воспользоваться возможностью чему-либо научиться».¹³⁴¹

Отец Серафим повторил совет Христа не заботиться о завтрашнем дне (см.: Мф.6:34) одному из студентов, обеспокоенному будущим после колледжа:

«Не знаете, что делать дальше?.. Закончите учебу и положитесь на Бога, Он откроет Вам путь. В США, как и на всем Западе, резко ухудшается как политическое, так и экономическое положение. Печально, однако то же самое и в церковной жизни – Вы не одиноки в своих тревогах! В Сан-Франциско вдруг пустеют приходы, старые священники умирают, а смены нет. Причину прозревают совсем немногие: слишком долго Православие принималось как нечто само собой разумеющееся, но само по себе оно не может сохраниться! Век наш подводит нас ко временам катакомбной Церкви, тогда возможности наши будут, очевидно, как никогда велики.

Мы не можем прозревать в будущее, но знайте: если любите Бога, Его Православную Церковь и ближнего своего, Он найдет Вам применение.

Не теряйте связи с другими православными ревнителями (а они есть, не сомневайтесь)».¹³⁴²

В некоторых пастырских назиданиях отец Серафим указывает, как преодолевать искушения плоти. В одном из писем он говорит:

«Тому, у кого нет сил бороться с плотскими страстями, преподобный Варсануфий советует: “Сразу же прибегай к Иисусовой молитве, и найдешь успокоение, беспрестанно молись и повторяй: Господи, Иисусе Христе, избави меня от постыдной страсти”».¹³⁴³

В другом письме он писал мужчине, который сетовал на слабую волю и стыдился на исповеди говорить священнику о своих грехопадениях:

«Не бойтесь исповедовать грехи плоти. Вы что, считаете себя святым?

Бог попускает Вам эти падения для Вашего же смирения. Так поднимитесь же и идите дальше в страхе и трепете. Боритесь сколько можете, но в отчаянье не впадайте, что бы ни случилось. Сила православной твердости наращивается очень постепенно; этому содействует Ваша каждодневная борьба. А поддались искушению – помогут сознание собственного греха и смирение».¹³⁴⁴

Еще одному лицу отец Серафим писал:

«Не думайте, что Ваша борьба с похотью – явление редкое. В наш век зла страсти напитали сам воздух, вот бесы и нападают на Вас, найдя уязвимое место. Всякая битва со страстями включает в себя и брань с бесами, которые дают нам почти неприметные “внушения”, дабы возбудить страсти, или иным образом содействуют их разжжению. Сюда привносится и людское воображение, однако неразумно будет пытаться проводить четкую границу между тем, где кончаются страсти и воображение, и [тем, где] начинается, собственно, деятельность бесов. Вам следует лишь не охладевать в борьбе.

Бесы нападают во снах – что ж, это уже хорошо, значит, они отступают, видя сознательное сопротивление греху. Бог попускает Вам это, побуждая тем самым бороться дальше. Часто бесы временно отступают, и человеку начинает казаться, что он одолел похоть. Но все святые отцы предупреждают, что до самой смерти нельзя верить в окончательную победу над страстью. Продолжайте борьбу, и в смирении найдете прибежище: увидите, как низко Вы можете пасть, и что без постоянной помощи Бога, зовущего к жизни высокой и безгрешной, Вы бы пропали».¹³⁴⁵

Из этих писем явствует, что отец Серафим был мягок с теми из своих духовных чад, кто на самом деле старался бороться с блудными грехами, подбадривал их в этой нелегкой брани. К тем же, кто уступал греху, а потом пытался себя оправдывать, отец Серафим применял совершенно иной подход. Приводим его письмо молодому человеку, втягивавшему неосторожные души в противоестественный блудный грех, считая при этом, что так он проводит их «евангелизацию». Как видим, тут отец Серафим высказывается без обиняков:

«Чадо мое, ты занимаешься самообманом, идя верным путем к погибели. Не буду скрывать этого от тебя из ложной доброты. Ты говоришь о помощи другим, а ведешь и их в погибель... Знаешь ли ты, что “проповедуя веру” N, а потом совершая с ним грех, ты делаешь ему прививку против Христа? И после этого ты собираешься его спасать?

Пробудись, чадо, если еще можешь. Ты чувствуешь, что между нами возникло некое непонятное тебе “отчуждение”. Это отчуждение создал ты сам, избрав собственный путь и отвергнув всех, кто пытался образумить тебя. Позже ты ощутишь то же отчуждение (а может быть, и уже ощущаешь) в отношениях с владыкой Нектарием и со всеми истинными православными христианами, а потом и с самим Православием. Ты себя в своих же глазах оправдываешь тем, что, мол, ты – особенный и что твои личные проблемы – слишком тяжкий груз, а потому им надо позволить самим себя изжить, прежде чем ты сможешь взаправду избрать Христа. Нет, дитя мое, никакой ты не особенный: этим путем уже прошли тысячи “новообращенных безумцев”, и вот теперь и ты встал на него.

Прости мне все эти резкие слова. Говорю так, потому что люблю тебя и не хочу, чтобы ты погиб. Не перестаю молиться за своего заблудшего сына... Буду рад пострадать вместе с тобой и за тебя, но это не принесет пользы, пока ты не откажешься от собственного понимания того, как нужно жить.

В эти выходные нас навестил один ревностный пастырь Христов с Восточного побережья. Какое глубокое чувство общности связывает нас с ним! Оно основано на преданности Православию, ревности и глубоком страдании, – но всему этому ты останешься чужд, пока доверяешь самому себе.

Да спасет тебя Господь от погибели.

Я же молюсь за не просвещенного светом Христовым N. Не обманывай его больше».¹³⁴⁶

Как уже говорилось, взгляды отца Серафима на половые отношения определялись учением святых отцов. Это позволяло ему помогать и другим поставить эти отношения на подобающее им место. Так, он писал одному из своих духовных сыновей:

«Всеобщая путаница в этих вопросах, кажется, проистекает от непонимания подлинного православного учения о половых отношениях – они не “святы”, но они и не зло. Суть православного понимания явствует из житий святых, тут даже и писания святых отцов нет необходимости открывать: Церковь благословляет союз мужчины и женщины, он служит исполнению заповеди Творца, но вместе с тем он принадлежит животной стороне человеческой природы и, будучи частью жизни падшего человечества, неизбежно переплетен с грехом. Это не должно нас шокировать, ведь даже такая насущная потребность, как питание, к примеру, тоже переплетена с грехом, – кто из нас безупречно воздержан в еде и питье и сполна властвует тут над своим чревом? Грех – это не просто особые действия, от которых можно воздержаться и остаться “безгрешным”. Грех опутывает нас как паутина, и мы не можем в этой жизни по-настоящему, полностью высвободиться из нее. Чем серьезнее и глубже человек старается жить по православному, тем грешнее он себя ощущает, поскольку начинает все яснее видеть эти оплетшие его с ног до головы сети. И тот, кто совершает меньше грехов, чувствует себя большим грешником, нежели тот, кто грешит напропалую!

Между прочим, святые отцы особо отмечают, что у Адама и Евы в раю не было половых отношений. И мяса они не ели. Фома Аквинский, кажется, утверждал обратное, но это хорошо вписывается в римокатолическую доктрину о природе человека.

Все это нужно бы со временем изложить письменно и напечатать, проиллюстрировав пространными цитатами из святых отцов и житий святых, то есть все, что с этим связано, – вопрос об абортах, естественных и противоестественных грехах, порнографии, гомосексуализме и т.д. Пользуясь святоотеческими источниками, все это можно было бы сделать осторожно, в неоскорбительной форме, и в то же время с предельной ясностью...

Ну и хватит об этом. Ты, кстати, прав в том, что такие вещи лучше печатать мирянам, а не монахам».¹³⁴⁷

Основываясь на святоотеческом опыте, отец Серафим советовал своим духовным чадам не доверять своему воображению, не позволять ему брать верх над собой, особенно во время молитвы. Отец Алексий Янг вспоминает, как отец Серафим преподал ему, тогда еще римокатолику, готовившемуся стать православным, важный урок: «Я спросил отца Серафима о медитации, которая у нас с женой была частью ежедневных утренних молитв, – под влиянием всего прошлого опыта римокатолической практики мы решили, что это необходимо. Однако мы тогда не знали, что православный взгляд на медитацию сильно отличается от эападнохристианского. В разговоре с нами отец Серафим объяснил, что использование воображения в западной духовной практике – например, в вычитывании Розария или в духовных упражнениях Игнатия Лойолы – несовместимо с православной духовностью и вообще запрещено, поскольку воображение как таковое человек начал применять только после грехопадения Адама и Евы. Будучи одной из низших функций души, оно стало любимой игрушкой диавола, посредством воображения вводящего в обман даже благонамеренных христиан».¹³⁴⁸

Также не советовал отец Серафим слишком уж доверять эмоциям. Отец Алексий Янг вспоминает первое посещение платинскими отцами Этны: «Видя, как мы расчувствовались [на службе], они предостерегли нас от излишнего эмоционального увлечения красотой богослужения, объяснив, что эмоции, как и воображение, будучи низшей функцией падшей человеческой природы, требуют весьма осторожного обращения».¹³⁴⁹

Б 1979 году отец Серафим получил письмо от русского священника, впавшего в шоковое состояние после того, как его непозволительно резко, если не сказать жестоко, оттолкнул его духовный отец, настоятель старостильного греческого монастыря. Настоятель предъявил иск другому старостильному греческому монастырю, распространявшему, как он считал, против него клевету, нанял юриста. Русский священник выразил нежелание участвовать в этой борьбе, после чего настоятель и весь его монастырь отказались с ним общаться и даже вернули ему все, что он когда-либо им дарил. Отец Серафим дал ему весьма ценный совет, основанный на глубоком понимании тех нездоровых психологических механизмов, что зачастую лежат в основе «традиционалистского» (по мнению его носителей) подхода. Заслуживают внимания и размышления отца Серафима о взаимоотношениях между духовным отцом и его духовным чадом в современных условиях. Отец Серафим пишет:

«Получил Ваше письмо и прочел его с глубокой скорбью. (Отец Герман уехал в паломничество на Афон и пробудет там еще около недели.) Мы не очень хорошо знаем отца N. Переписываться с ним мы начали десять или одиннадцать лет назад после заочного знакомства через одного нашего друга, встречавшегося с ним в Южной Калифорнии... Письма его вызывали у меня большое сочувствие, я видел, что его сломал, просто прибил к земле тот сверхкритический подход, который был характерен для него в прошлом. Кроме того, на нем не преминули сказаться разделения и общая подозрительность внутри греческого движения за старый стиль. Но отец Герман (а он острее, чем я, чувствует психологические моменты) заметил, что в его письмах слишком много смирения, их автор склонен все усложнять и, возможно, мало чем отличается от других известных нам участников греческих группировок.

Вот, собственно, и все, на чем основываются наши представления об отце N., и этого явно недостаточно для понимания сути произошедшего между вами разлада. (Думаю, однако, что отца Германа ваше сообщение не очень и удивит.) Очевидно, отец N. страдает от глубокого чувства неуверенности в отношении чего-то конкретного, и вся возникшая ситуация провоцирует резкое обострение этого чувства. Его гнев из-за явно несправедливых обвинений – это, скорее всего, своеобразная психологическая защита от дальнейших нападок на него, которые, как он чувствует, заденут его “слабое место”, каково бы оно ни было. Лично у меня есть ощущение, что все это так или иначе связано с величайшей проблемой нынешнего нашего Православия (там, где оно пытается быть серьезным и верным Преданию): так много расчета и так не хватает сердца. Мы это видим на примере отца N., доктора NN. (особенно после того, как он ушел в раскол из-за иконографического изображения Бога Отца), священников “бостонской линии” и множества новообращенных. Да что далеко ходить – я и в себе это замечаю, ведь сам воздух, которым люди дышат в наше “просвещенное”, ориентированное на рассудок время, пропитан этим духом. Русские священники, кажется, менее всего им заражены, но и для нас, обратившихся в Православие людей Запада, еще есть надежда – нам надо лишь вынести достаточную меру страданий.

Полагаю, Вам не стоит сомневаться в подлинности всего доброго, что Вы получили от отца N., просто теперь Вы увидели и его слабые стороны. Одному Богу известно, будет ли еще между вами подобие тех отношений, что бывали прежде. Может быть, он и впрямь Вас “использовал”, если расчет возобладал у него над сердцем; в то же время сам этот расчет мог быть вызван какими-то его более глубокими эмоциями.

Все мы не без изъянов. В наше время и духовные учителя с недостатками, и этот факт сам по себе крайне важен и многое в духовной жизни объясняет. Великих старцев нынче не осталось, а те полуучителя, что есть, одной рукой создают, а другой рушат созданное. Конечно, следует быть благодарными и за ту добрую науку, что все-таки нам перепадает, но с изрядной долей трезвости и осторожности.

Для Вас же тут, возможно, урок таков: будьте трезвее. Да, сердцу нужно верить (уверен, отец Герман меня в этом поддержит), ибо что есть у нас лучше сердца? Уж точно не рассудок, пытающийся вычислить все и вся. Не думаю, что Вам повредит то доверие, которым Вы почли отца N. Сделанное им для Вас добро пребудет с Вами, если Вы сохраните смирение и трезвость. (Если Ваше доверие ему было чрезмерным, как к гуру, сейчас Вы несете за это наказание; но это наказание временное.) Пришло время слушать свое сердце и совесть. Полное, слепое послушание просто невозможно как таковое, особенно в наше время. Думаю, если между вами еще будут какие-то отношения (если он допустит), Вам придется доверять голосу сердца. Вот что неизменно советует епископ Игнатий (Брянчанинов) христианам последних времен: старцев теперь не осталось, сверяй все духовное руководство с Евангелием (конечно, не специально сидеть и просчитывать, где учитель ошибся, а естественным путем видеть – сердцем и совестью)...

Мы сами стараемся поддерживать со всеми мир, но не скрываем своего мнения, видя, что кто-то пытается навязать Церкви свои узкие личные взгляды... Все-таки группировки возникают и распадаются, а Церковью по-прежнему правит Господь. Нам радостно бывает, когда кто-то ревнует о Православии и в то же время занимается исключительно своим делом. Поэтому “политический припадок” отца N. нас так огорчил...

Жаль, я не могу дать реальный совет в постигшем Вас горе, кроме одного: доверяйте сердцу и совести и не делайте ничего, противного им. Если отец N. вернет Вам свою благосклонность, не требуя участия в “политике”, – что ж, тем лучше. Вы будете впредь мудрее и трезвее. Может быть, стоит немного подождать, прежде чем пытаться восстановить с ним контакт, если Вы чувствуете, что это вообще нужно. Ну а если мысли его не переменятся, тогда придется Вам оставить его с его явно немалыми проблемами. Господи, помилуй нас всех! Молитесь за него. В монашеской общине порой бывают очень напряженные отношения, люди там общаются очень тесно, и диавол нападает сильнее, чем в других местах.

А тем временем не бросайте духовную жизнь лишь потому, что рядом с Вами нет руководителя! Святые отцы и сейчас говорят с нами в своих писаниях (читали Вы “Невидимую брань”?). Да и сама жизнь нам учитель, если стараться жить смиренно и трезво. Иногда и совета хорошего можно послушать. Цените все доброе, что у Вас есть (неплохо все это в дневник записывать), а о том, чего не имеете, не горюйте!»¹³⁵⁰

Мы убедились, как отец Серафим, сам пройдя долгий путь в Православии, слившись с ним душой, теперь советовал людям не проявлять своей ревности, «растаптывая» иную веру. Одному новообращенному он написал:

«Сейчас, когда Вы готовитесь креститься, хотелось бы дать Вам несколько советов:

1. Не позволяйте себе застревать во внешнем слое Православия, будь это великолепие богослужений, внешняя дисциплина (посты, земные поклоны и т.д.), хранение канонической “правильности” и все в этом роде. Все эти вещи сами по себе хороши и полезны, но если им придавать слишком большое значение, начнутся беды и искушения. Вы пришли в Православие, чтобы воспринять Христа, и об этом никогда не надо забывать.

2. Не занимайте сверхкритичную позицию. Я не хочу тем самым приуменьшить Ваш ум и проницательность, но необходимо поставить их в послушание верующему сердцу (под этим я подразумеваю не чувства, а нечто более глубокое – наш богопознающий орган). Некоторые новообращенные, увы, считают себя уже “мудрецами” и используют Православие для того, чтобы свысока поглядывать на других, иногда даже на своих же братьев-православных из других юрисдикций. Несомненно, православное богословие неизмеримо глубже и правильнее, нежели современные ошибочные теологические доктрины Запада, но относиться к этому мы должны со смирением, а не с гордыней. Новообращенные, которые хвастают “своей” мудростью перед католиками и протестантами, потом возносятся над собственными приходскими священниками, епископами, а потом и над святыми отцами, и над самой Церковью!

3. Помните: для выживания православному необходима связь с живым Преданием Православия. В книгах этого не прочтешь, словами не расскажешь. Эту связь Вы обретете, если будете относиться ко всему со смирением, без излишней критики, стараться вести нормальную жизнь по устоям православного благочестия и церковной дисциплины, если в Вашем сердце на первом месте будет Христос. Большинство “юрисдикций” ныне... теряют эту связь просто из-за обмирщенности. Но есть и искушение “справа”, корень которого – в той излишней критике, о которой я уже говорил. Из-за этого сейчас греческая традиционалистская (старостильная) Церковь пребывает в состоянии хаоса – различные юрисдикции грызутся между собой, предают друг друга анафеме, обвиняя одна другую в нарушении “канонической правильности”. При этом из-за отдельных не столь уж серьезных вопросов теряется видение всей традиции...

У Вас уже накоплен достаточный жизненный опыт, и Вы способны избежать этих искушений, в которые обычно попадают люди молодые и неопытные. И все же знать об этом нелишне».¹³⁵¹

За несколько лет до кончины отец Серафим получил письмо от одной негритянки, собиравшейся принять Православие. Она никак не могла примириться с жестоким, высокомерным отношением некоторых православных к тем, кто вне их Церкви. Это напомнило ей былое отношение белых к неграм. Она писала:

«Меня очень беспокоят взгляды и отношение Православия к тем, кого оно называет «западными” христианами, то есть к протестантам и римокатоликам. Я читала довольно статей православных авторов, многие из которых употребляют оскорбительные и возмутительно небрежительные слова и выражения, например «паписты”. Нас, негров, обзывали всегда всячески, может, потому я столь нетерпима к подобному и не хочу употреблять эти выражения, если стану сама православной. Даже слово «еретик” коробит меня...

Мои отношения с родными и близкими складываются непросто. Они ничего не знают о Православии, не понимают его. Но они верят Богу, молятся Христу... Неужели мне презирать их как безбожников только потому, что они не православные? Или считать их христианами, которые еще не познали истинной Церкви?

Задавая эти вопросы, вспоминаю невольно святителя Иннокентия Аляскинского. Довелось ему посетить францисканские монастыри в Калифорнии. Будучи православным, он доброжелательно относился к католическим монахам и священникам. Не называл их оскорбительно. По-моему, именно это отношение к христианам других Церквей и является подлинно православным».

Подобными вопросами задавались многие, пришедшие к православной вере. Отец Серафим, сам изведавший в молодости враждебность к инакомыслию и иноверию, к концу своей короткой жизни многое понял, многое отбросил. И отвечал негритянке так:

«Рад Вашему письму не потому, что Вас беспокоит этот вопрос, а потому что отношение Ваше показывает истинное Православие, оно как раз и предполагает любовь и сострадание к тем, кто вне Православной Церкви.

Твердо верю, что именно этому учит Православие...

Изложу вкратце свое понимание того, каким должно быть подлинно православное отношение к неправославным христианам.

1. Православная Церковь основана Христом ради спасения человечества, и потому нашу жизнь следует строить так, чтобы сохранить чистоту учения Церкви и верность ей. Только в Православной Церкви благодать подается через Таинства (большинство других Церквей даже и не заявляют о серьезном отношении к Таинствам). Только Православная Церковь является Телом Христовым, и если трудно спастись даже в лоне Православной Церкви, насколько же труднее спастись вне ее!

2. Тем не менее не нам определять духовное состояние тех, кто находится вне Православной Церкви. Если Господь желает даровать спасение людям, ничего не знающим о Православии и исповедующим христианство наилучшим из известных им способов, – это Его дело, а не наше. Но спасение такого человека происходит вне границ нормального, данного Им пути, то есть в Церкви, в которой он есть часть Тела Христова. Сам я могу принять протестантский опыт «нового рождения” во Христе. Я встречал людей, полностью изменивших свою жизнь после встречи со Христом, и их опыт невозможно игнорировать, ссылаясь на то, что они неправославные. Таких людей я называю “субъективными” или “начинающими” христианами. Не присоединившись к Православной Церкви, они не способны обрести полноту христианства, стать “объективными” христианами, поскольку не принадлежат Телу Христову и не получают благодать в Таинствах. Думаю, именно поэтому у них так много сект – начинают христианскую жизнь они подлинным обращением ко Христу, но не могут продолжать ее в правильном русле, пока не войдут в Православную Церковь. И получается так, что они заменяют учение и Таинства Церкви своими собственными мнениями и субъективным опытом.

Поэтому я бы сказал о христианах, находящихся вне Православной Церкви: они еще не обрели полноты истины – может быть, она им просто пока еще не открыта, а может быть, тут наша вина: мы живем в Православии и несем учение Церкви не с той безупречной очевидностью, какая им была бы понятна. С такими людьми мы не можем иметь единства в вере, но и нет резона считать их совершенно чуждыми вере или равными язычникам (хотя и к язычникам недопустимо враждебное отношение, ведь они еще не видят истины!). Правда, что во многих неправославных песнопениях содержатся ложные учения и взгляды. Особенно это касается мысли о том, что “спасенному” нет нужды что-либо еще делать, так как Христос уже и так все совершил. Такое представление не позволяет людям узреть истину Православия, обращающего особое внимание на необходимость бороться за свое спасение даже после того, как Христос даровал нам его, по словам апостола Павла: Со страхом и трепетом совершайте свое спасение (Флп.2:12). Но рождественские религиозные песнопения, как правило, не содержат ложных взглядов, и православные в Америке их поют (некоторые исполняют даже в самых строгих монастырях!).

Словом “еретик” в последнее время и вправду стали злоупотреблять (об этом я упомянул в статье об отце Димитрии Дудко).¹³⁵² Изначально оно призвано отделить новые учения от Православия, но, конечно, мало среди неправославных христиан сознательных “еретиков” и не стоит навешивать этот ярлык всем.

Заканчивая письмо, скажу, что мне видится правильной позиция отца Димитрия Дудко: неправославных мы должны расценивать как вероятных сынов нашей Церкви, которым покуда не открылось Православие. Дай Бог, чтобы мы послужили достойным примером. Разумеется, мы должны признавать их христианами и поддерживать с ними добрые отношения – нас, по крайней мере, связывает общая вера во Христа! – не говоря уже об отношениях в собственной семье. Верно, пример святителя Иннокентия очень поучителен. В непримиримый спор мы вступаем лишь тогда, когда неправославные религии покушаются на нашу паству или тщатся изменить наше вероучение...

Что до предрассудков – это человеческое, Церковь не имеет с ними ничего общего. Православие не требует, чтобы мы принимали какие бы то ни было мнения или предрассудки, касающиеся других рас, народов и т.п.».¹³⁵³

Всем, кто писал в монастырь Преподобного Германа, надеясь обрести богоносных старцев, способных руководствовать их через просвещение от Духа Святаго, отец Серафим говорил: «В наше время такого наставничества, увы, не получить. И все мы, положа руку на сердце, в немощи своей и растлевающей нас греховности и не заслуживаем его.

Более смиренная духовная жизнь пристала нашему веку, святитель Игнатий (Брянчанинов) в своей превосходной книге назвал ее “жизнью по совету”, то есть по заповедям Христовым, почерпнутым в Священном Писании и Священном Предании и изъясненным нам теми, кто умудреннее и опытнее нас. Старец требовал беспрекословного послушания, “советчик” же предлагает путь, и мы на опыте проверяем его».¹³⁵⁴

Как свидетельствуют некоторые из писем, отец Серафим мог говорить достаточно строго с теми, кому, по его мнению, угрожала серьезная духовная опасность. Но он тщательно избегал превышения своих духовных полномочий. Одна из его духовных дочерей, Агафья Принс, вспоминает: «Он не желал власти над людьми, не стремился их контролировать». Под его руководством она «испытывала удивительное чувство свободы».¹³⁵⁵ Отец Владимир Андерсон говорил о том же: «Отец Серафим, при всех своих блестящих качествах, был очень смиренным... Никогда не давал авторитетных советов на манер нынешних гуру. Тех, кто просил у него совета, он старался мягко подвести к самостоятельному решению, никогда не вынуждал выслушивать декларативные заявления и выполнять указания».¹³⁵⁶

Отец Алексий Янг подтверждал эти наблюдения: «Одним из поразительнейших свойств отца Серафима была прежде всего полная незаинтересованность во власти над кем-либо. В отличие от некоторых духовных руководителей, он не изображал из себя великого учителя, не приказывал (мы у него были не ученики, а духовные чада). Я спрашивал его мнения – он отвечал то, что думал, но окончательное решение всегда оставлял за мной. Таким образом, я был обречен на ошибки, но он знал, что последствия этих ошибок послужат мне уроком. Если же у него возникала необходимость покритиковать, он всегда уравновешивал критику чем-нибудь позитивным, и поэтому не было чувства, будто тебя раздавили, лишили вдохновения в том деле, которое ты выполняешь. И это показатель духовного здоровья. Это так не похоже на поведение тех, кто делает из своей персоны некий культ, считая, что лучше вас знает, как вам жить».¹³⁵⁷

В другом месте отец Алексий писал: «Отец Серафим... предостерегал нас от «гуруизма», как он это называл, то есть стремления ставить некоторых людей, облеченных властью, на пьедестал, как гуру или старцев. Его это очень пугало, поскольку в американском характере, по его наблюдению, есть один существенный недостаток: некая черта, заставляющая определенных индивидуумов – приходских священников или монахов – претендовать на духовную власть, не принадлежащую им по праву, так как сами они не очистились, не преобразились покаянием. У других же проявляется обратная сторона этого свойства: они старательно выискивают ложных старцев, предоставляют им свободу действий и позволяют им контролировать свою жизнь даже в се основополагающих моментах. Отец Серафим неоднократно подчеркивал, что истинные старцы встречаются крайне редко и что сами мы не заслуживаем таких духовных руководителей. Даже если бы они вдруг появились среди нас, мы не знали бы, как с ними обращаться».¹³⁵⁸

В своих советах и руководстве духовными чадами отец Серафим полагается на свой опыт жизни в монастыре и на книги святых отцов. Самое важное – его просвещала благодать Божия, которую он стяжал в «болезнованни сердца, хранимого в духе праведности». Пусть он не стал богоносным старцем, зато он воодушевил многих нести свой внутренний крест, вдохновил на каждодневный и пожизненный добрый подвиг (см.: 1Тим.6:12), плоды которого явятся при всеобщем воскресении.

Внимать чужому горю научи,

Чужое прегрешенье покрывать

И милость ближнему нести,

Чтоб милость самому стяжать.

Александр Поуп¹³⁵⁹

После кончины отца Серафима один из горячих его почитателей так описывал его духовный путь: «Начинал отец Серафим как большой философ, опередив многих мыслителей нашего времени, однако к концу жизни сделался он человеком сердца, беспредельно сострадающим людям. Без обращения ко Христу, без Православия такая разительная перемена невозможна».

В молодости, разочарованный, погруженный в собственный внутренний мир, отец Серафим пытался познать и понять высший смысл. Честностью, целеустремленностью и отчаянной решимостью снискал он Божию благодать. И возрастая в знании, возрастал он и в любви к Богу и ближнему. В книге «Откровенные рассказы странника своему духовному отцу» можно найти прекрасное объяснение этому: «Посредством размышлений, изучения слова Божия и опытных наблюдений возбудить в душе жажду и вожделение, или, как иные выражаются, «удивление”, которое производит неутолимое желание ближе и совершеннее познавать вещи, глубже проникать в свойства предмета.

Один духовный писатель рассуждает о сем так. «Любовь, – говорит он, – обыкновенно развивается познанием, и чем больше будет глубины и пространства в познании, тем более будет любви и тем удобнее размягчается душа и располагается к любви Божественной, прилежно рассматривая самое пресовершеннейшее и преизящнейшее существо Божие и беспредельную Его любовь к человекам”».¹³⁶⁰

Духовная дочь отца Серафима, Соломония, приводит пример того, как «умягчилось, раскрылось к Божией любви сердце ее учителя». «Одно из самых дорогих моих воспоминаний об отце Серафиме – вечерня на Прощеное воскресенье в начале Великого поста. Дорого оно потому, что в те минуты я видела отца Серафима предстоящим Богу с открытой душой. Кто может выразить всю боль сердца, тоскующего по Богу? В такие минуты мы одни и нас видит лишь Бог. Но на вечерне в Прощеное воскресенье наши сердца единым гласом взывают к Богу в прокимне:¹³⁶¹ Не отврати лица Твоего от отрока Твоего, яко скорблю, скоро услыши мя. Вонми души моей, и избави ю (Пс.68, 18–19). Как хотелось бы не писать эти строки, а дать читателю услышать пение, вопль сокрушенного сердца ко Господу. Вижу все отчетливо, словно служба эта была вчера: в глубине алтаря стоит отец Серафим, слышен лишь его голос (мелодия псалма была нам незнакома). Сколько ж в этом голосе кротости, смирения и покаяния! Он не выказывал особых чувств, он взывал к чему-то более сокровенному, к некоей струнке в моей душе, которая отозвалась чудом! Вот он поднял руку к лицу, я подумала: “Неужто смахнул слезу? Ведь он молится Богу о спасении своей души!”

Как и многие люди, я полностью доверялась отцу Серафиму: и в житейских мелочах, и в тяжких духовных недугах. Помогал он всегда истово и самозабвенно, всякий раз я думала: сколь же сильна в нем тоска по Богу. Идут годы, но всякий раз, когда он служил вечерню на Прощеное воскресенье, я с нетерпением ждала, когда услышу его голос, его молитву. И всякий раз он – почти незаметно – смахивал слезу».¹³⁶²

Еще одно свидетельство о «сердечном человеке» написал отец Алексий Янг. «Хочу немного рассказать о пастырстве отца Серафима. Суть его священства – в его проповедях: немногословных, всегда по существу, проникновенных, “смиряющих” нас (как он сам говаривал), показывающих, чего ждет от нас Христос. Помню его первую литургию в нашей миссии (в городе Этна). Не помню уж почему, только служба началась за полночь. Отец Серафим вышел из алтаря читать Евангелие, свеча скупо освещала бледное лицо и книгу в руках. Мне подумалось: наверное, так же служили и в катакомбах. Наверное, так же служат сегодня и в гонимой подпольной Церкви в России. В проповедях перед нами открывалось любящее, заботливое сердце – столь редкое в нашем холодном мире, свободная, глубокая мысль, порожденная не падшим миром сим, а благостью Божией. “Не жалейте сил в борении, – говорил он, – несите свой крест не сетуя, не думайте, что вам труднее, чем другим; не оправдывайте грех свой слабостью, взгляните на себя трезво. А главное – любите друг друга”. Христовы слова. Воистину отец Серафим явил нам Христа и в словах, и в делах».¹³⁶³

Духовный сын отца Серафима, брат Лаврентий, пишет, что ему не доводилось слышать более вдохновляющих, чем у отца Серафима, проповедей на английском. «Строго следи за собой, – учил отец Серафим. – Не давай себе поблажек. Если уж поддался слабости, если думаешь, что не в силах устоять перед грехом, помни, что это слабость, это грех. Замечай собственные изъяны и не осуждай ближнего».¹³⁶⁴

Проповеди отца Серафима были столь действенными не из-за красноречия, а потому что исходили из глубины его богатой души. Богатство это он стяжал каждодневным непрерывным борением, приближавшим его ко Христу. От избытка сердца говорят уста (Мф.12:34). Или, говоря словами преподобного Макария Великого, которые отец Серафим записал в свой духовный дневник: «Так и обогащенные Духом Святым, поистине имея в себе небесное богатство и общение Духа, если возглаголют кому слово истины и если сообщат кому духовное слово и пожелают возвеселить души, то из собственного своего богатства и из собственного своего сокровища, каким обладают в себе, изрекают слово, им возвеселяют души слушающих духовное слово... А нищий и не обретший себе богатства Христова, не имея в душе духовного богатства, источающего всякую благостыню слов и дел я помышлений Божественных и неизглаголанных тайн, если и хочет изречь слово истины и увеселить некоторых из сдувающих, то, в действительности и по самой истине не стяжав себе слова Божия, а только припоминая и заимствуя слова из каждой книги Писания или пересказывая и преподавая. что выслушал у мужей духовных, увеселяет, по-видимому, других, и другие услаждаются его словами; но как скоро окончит свою речь, каждое слово возвращается в свое место, откуда взято, и сам он опять остается нагим и нищим; потому что не его собственность – то духовное сокровище, из которого он предлагает, пользует и увеселяет других, и сам он первый не возвеселен и не обрадован Духом.

Посему-то прежде всего с сердечной болезнью и верой надлежит просить у Бога, чтобы дал нам обрести в сердцах своих богатство Его, истинное сокровище Христово, в силе и действенности Духа; и таким образом, обретши сперва в себе самих пользу и спасение и вечную жизнь Господа, потом уже, сколько у нас есть сил и возможности, будем пользовать и других, из внутреннего сокровища Христова предлагая всякую благостыню духовных словес...»¹³⁶⁵

В пастырстве отец Серафим чрезвычайно терпеливо выслушивал людей, их чаяния, однако на удивление сдержанно делился своими взглядами. Говорил коротко, лишь самое необходимое. Когда к нему приходили за духовным советом, он, бывало, подолгу молчал, ожидая, пока человек задаст вопрос.

В житии Оптинского старца Иосифа рассказывается, как некий монах роптал на старца за то, что тот, будто жалея слова, ничего не говорил, пока его не спросят. «Отчего так? – думал монах. – Старец столь начитан в святоотеческих писаниях, столь исполнен духовной мудрости, что мог бы быть многословнее, – а из него все приходится вытягивать вопросами». Прошло время, и старец объяснил ему свое поведение словами святого Петра Дамаскина, писавшего: «Не следует говорить что-либо душеполезное без вопрошения братии, чтобы добро пришло по свободной воле, как учит апостол: Не господствуя над наследием Божиим, но подавая пример стаду (1Пет.5:3). Даже отцы древности не говорили, не будучи спрошены, считая это празднословием».

Другому иноку, которого, вероятно, смущала та же мысль, старец Иосиф сказал: «На меня недовольны некоторые, что я мало говорю. Но для того чтобы утешить скорбящую душу, много и не надо говорить – надо только дать свободно самому высказаться, не перебивая, и когда выскажет все свои скорби – уж этим самым и облегчит свою скорбь. К этому остается прибавить только несколько согретых любовью слов и пояснить кое-какие недоумения, и человек после этого видимо укрепляется верою, обновляется душой и снова готов все терпеть».¹³⁶⁶

Таков же был пастырский подход и отца Серафима, вполне для него естественный. Барбара Мюррей из общины в Этне вспоминает: «Каждый раз, когда я приезжала к нему с какой-нибудь своей проблемой, он шел со мной в печатную мастерскую. Спрашивал, что происходит, каково положение, и я рассказывала. А после этого воцарялась полная тишина. Все, кто ездил к отцу Серафиму за советом, знают, что длиться это молчание могло очень долго... Потом наконец он говорил несколько слов, утешая меня в моей проблемной ситуации, и мы шли в церковь...

Приезжала я в Платину с ворохом беспокойных мыслей в голове. А отстою службу – и уже они не кажутся такими важными, словно ничего плохого и не случилось».¹³⁶⁷

Отец Серафим, конечно, в отличие от Иосифа, старца Оптинского, не был прозорливым, однако слова, сказанные о старце Иосифе, можно отнести и к нему самому:

«Его краткие ответы и сжатые наставления были сильнее и действеннее самых обстоятельных и продолжительных бесед. Он умел в двух-трех словах сказать так много, что сразу становилось все ясным и понятным. Самые убедительные доводы самолюбия и горделивого самооправдания разбивались вдребезги от одного его слова».¹³⁶⁸

В связи с последней цитатой приведем еще одну поучительную историю, рассказанную паломником, приехавшим в первый раз в монастырь за год до смерти отца Серафима:

«Не забыть мне и первой исповеди у отца Серафима. Я только что стал православным, был чрезвычайно горд. Мне казалось: в духовной жизни я продвигаюсь семимильными шагами. Отец Серафим спросил, какие грехи я пришел исповедать. Я перечислил кое-какие «мелочи”, хотя и в них искал себе оправдание. В основном же говорил о своей «добродетели”, дабы перечеркнуть все грехи. Смысл был очевиден: да, я, конечно, грешник, но как и все люди, а вообще-то я совсем не плох, лучше многих и многих.

Когда я замолчал, отец Серафим спросил: “Это все?” Я кивнул. “Ох, брат мой”, – вздохнул мой исповедник. Тут я подумал: “Должно быть, я-таки неплохой человек – вон, он меня братом называет!” А он тем временем продолжает: “Долгий же путь предстоит Вам пройти”. Слова эти ударили меня в самое сердце. Ни благодушное нравоучение, ни суровая отповедь не достигли бы такого. В последующие годы, изведав немало падений, я должен с огорчением признать его правоту. Теперь, когда иной раз ослепляет самодовольство и я хочу спокойно “наслаждаться” духовной жизнью, неизменно приходят на память его слова: “Ох, брат мой, долгий же путь предстоит Вам пройти”. Незабываемый урок смирения и призыв к каждодневной борьбе».

Некоторые его духовные чада говорят, что получали духовную пользу, просто находясь в его присутствии. На них изливалось благословение не только его слов, но и его молчания. «У отца Серафима в глубине был покой, как будто ядро в центре, – вспоминает Владимир Андерсон, – словно он всегда был рядом с Богом... Он самый подлинный, самый реальный человек из всех, кого мне доводилось встречать».¹³⁶⁹ Отец Алексий Янг говорил о том же: «Отец Серафим был очень, очень спокойный, никогда не делал внезапных движений, не говорил громко. Вокруг него будто образовывалось “поле тишины”, и рядом с ним вы чувствовали, как эта тишина проникает и в ваше сердце, и вы приобщаетесь этой благодати. То, что казалось чрезвычайно важным, переставало быть для вас таковым».¹³⁷⁰

Отец Алексий говорил, что почерпнул у отца Серафима три жизненных принципа. «Я их узнал не столько из его книг, сколько из бесед с ним на протяжении долгих лет. Первый принцип: “Мы на земле странники, и ничего постоянного для нас здесь нет”. Следует все время себе об этом напоминать. Мы всего лишь паломники, путешественники. Эта жизнь – только начало, а конца не будет. Мы к ней относимся так, будто она вечна, и необыкновенно важно сделать карьеру, получить образование, пробиться вперед и так далее. Но все это умрет вместе с нами со смертью тела; ничто из этого не пойдет с нами в другой мир.

Отец Серафим хотел научить нас принципам, которые помогли бы нам выстоять в жизни, в различных меняющихся обстоятельствах и трудностях. Поэтому когда вы шли к нему с вопросом по поводу конкретного дела, могло так случиться, что он и не обсуждал его с вами. Но в любом случае он давал основополагающий принцип, по которому можно было самому оценить эту проблему и прийти к трезвому, взвешенному, надежному решению. Вот, например, напоминание о том, что все мы в мире странники. Это принцип, предпосылка. Рассмотрим все проблемы, возникавшие у нас в последнюю неделю или месяц, все обстоятельства нашей частной жизни, кажущиеся нам очень важными. Мы сердимся, расстраиваемся, волнуемся, боимся. Теперь подумаем, насколько изменилась бы наша жизнь, ее качество, в масштабах дня, недели или всей жизни, если бы мы напоминали себе, что пришли сюда как странники и что в свете этого все наши “дела да случаи” в действительности не так уж и важны.

Второй принцип отца Серафима заключается в том, что нашу православную веру нельзя рассматривать как субъект “науки”, “предмет академического исследования”. Это может показаться странным, ведь есть же десятки томов святоотеческих писаний, богослужебных текстов, житий святых – всего и не перечислишь. Конечно, тут допустим и академический уровень, но не в нем суть. Однажды отец Серафим написал мне: “Никогда никому не позволяй отнять у тебя книги. Но не путай чтение с реальностью, то есть с жизнью в Православии...” “Православие, – бывало, говорил он, – не столько в голове, сколько в сердце. Оно живое”.

Однажды мы с ним шли куда-то по монастырскому двору и я его спросил: “Отец Серафим, какая Ваша любимая икона Пресвятой Богородицы?” (Знаете, наверное, как любят новообращенные задавать такие вопросы.) Он остановился и сказал: “Такой у меня нет”. – “Не может быть! – возразил я. – У всех есть любимая икона Божией Матери. А у Вас какая?” Он снова остановился и посмотрел на меня, теперь уже с удивлением. “Ты что, не понимаешь? Все это одно целое”. Какой глубокий ответ! Ведь правда, нельзя просто выбрать что-то и сказать: вот, это лучшее или это у меня любимое. Все на самом деле едино!

В таких случаях отец Серафим снова и снова напоминал мне, что надо не столько изучать Православие, читать или писать о нем, сколько жить им.

Третий принцип, наверное, самый важный. Отец Серафим говорил мне: “Если ты не найдешь Христа в этой жизни, не найдешь Его и в той, иной”. У западного человека подобное заявление вызывает шок. Что это значит на практике? Он говорил не о мистическом опыте видений или чего-либо в этом роде. Любой, кто лично знал отца Серафима, с уверенностью скажет, что таких разговоров он не стал бы вести.

Что значили его слова: “найти Христа в этой жизни”? Отдавать все свое внимание Христу, прежде всего. Постоянно, ежедневно, ежеминутно. Не просто читать положенные молитвы или творить поясные поклоны перед иконами, выходя из храма, а целый день, в любых обстоятельствах мыслью быть со Христом – возноситься к Нему умом и сердцем.

Отец Серафим часто напоминал мне слова из Нового Завета: Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем. <… > Совершенная любовь изгоняет страх (1Ин.4:16, 18). Меня всегда терзали всяческие страхи, поэтому он и приводил эту фразу. И объяснял: ‘Совершенной любви к Богу или к кому-либо другому у нас быть не может, поскольку сами мы несовершенны. Божия любовь совершенна. Если мы пребываем в любви – а Бог есть любовь, – тогда Бог пребывает в нас. Так мы можем все больше приближаться ко Христу в этой жизни”. И так мы избавляемся от страха перед жизнью и людьми, перед трудностями и тяжелыми обстоятельствами.

Еще он любил цитировать отрывок из того же послания Иоанна: Дети! Последнее время (1Ин.2:18) и из Евангелия от Луки: Не бойся, малое стадо! ибо Отец ваш благоволил дать вам Царство (Лк.12:32). Помню, он не раз за все те годы повторял их мне. В минуты страха и скорби они потом приходили мне на память. Особенно утешительно было повторять их про себя, когда внезапно скончалась моя жена, матушка, через несколько лет после того, как отец Серафим покинул этот мир. Но самой утешительной была тогда мысль, что теперь она с ним.

В заключение хочу выразить глубокое убеждение, что отец Серафим нашел Христа в этой жизни. Нельзя дать другим то, чего сам не имеешь, а он так много отдавал. Поэтому мы знаем, что в нем пребывал Христос».¹³⁷¹

Одна прихожанка отца Алексия, Барбара Мюррей, о которой выше уже шла речь, так вспоминала действенное и краткое наставление отца Серафима:

«21 марта 1975 года я поехала в монастырь. Была метель, снег валил такой, что дороги не разглядеть. Но уж больно тяжело было на душе в ту пору, и я думала только о том, как бы добраться до монастыря. У подножия горы оставила машину и пошла пешком. В хорошую-то погоду это чрезвычайно утомительно, сейчас же я скоро промокла до нитки, замерзла и выбилась из сил. Встретили меня отец Серафим и отец Герман, удивились: как это я по такой погоде добралась. Я помолилась, немного поработала, потрапезничала. Сердце мое устроилось. Казалось, снегом замело весь мир – ни единого звука, тишина, покой. Мои заботы уже не столь докучали, их тоже словно заносило снегом, и с каждым часом на душе делалось все легче.

К вечеру метель кончилась. Снегу нанесло на метр, и это поверх старого покрова! Когда настало время уезжать, отец Серафим вызвался проводить меня и вызволить мою машину из снежного плена: она стояла на обочине, и снегоуборочные машины могли ненароком засыпать ее окончательно. Отец Серафим надел небольшие, незаметные под рясой снегоступы и велел идти след в след. Мне сразу вспомнился слуга, шедший по стопам святого Венцеслава. По пути отец Серафим пел тропари, псалмы, я подпевала. Всякий раз, когда он чувствовал, что то или иное песнопение мне неизвестно, он сразу переходил к знакомому мне тропарю. Или молча слушали, как скрипит снег под ногами. Иногда останавливались перевести дух, и отец Серафим рассказывал что-либо из житий святых или цитировал святых отцов. Говорил, сколь важно быть не одиноким в духовной борьбе. В одиночестве мы больше прислушиваемся к собственному мнению, а оно может оказаться “кривым зеркалом”. “Случись вам упасть, – заметил он, – кто поднимет, если идешь один?” Отец Серафим, конечно, имел в виду духовное падение. Однако, когда он свалился в снег и я помогла ему подняться, он тут же вспомнил эти слова.

Мы спустились с горы. Мои опасения оправдались – неприметную машину мою снегоочистительные машины похоронили в огромном сугробе. Отец Серафим терпеливо раскопал ее, вывел на уже очищенную от снега дорогу. Я попросила благословение и уехала. Меня грызла совесть: опустилась ночь, стоял мороз, а отца Серафима ждал долгий и трудный путь. Только спустя много лет, когда после кончины отца Серафима мне позволили прочесть его летопись, я узнала, что в тот день он уже один раз спускался вниз и к вечеру был уже очень уставший.¹³⁷²

День этот запомнился надолго, хотя отец Серафим говорил мало, и не столько слова его вновь вдохнули в меня жизнь, сколько само его присутствие, живой пример православного бытия».¹³⁷³

Печать тяжких страданий остается навсегда, как бы круто не изменилась к лучшему жизнь. Печать эта, носимая в сердце, умягчает и утоньшает душу, человек делается особенно чувствителен к чужой боли и беде.

Так и с отцом Серафимом. Пастырская душа его подсказывала, когда пожурить, когда утешить, кому заронить семя христианского смирения и надежды. Обходительность и мягкость, столь отличная от суровости и напористости его печатного слова, привлекали к нему людей. Достаточно было взглянуть ему в глаза, и становилось ясно: он чувствует боль другого, ибо сам испытал ее. Не раз являл он сострадание грешникам, так как по смирению своему видел и в себе грешника перед светлым ликом Божиим. Однажды, подбадривая одну из духовных дочерей, весьма удрученную, клянущую себя за греховность, он сказал: «Раз осуждаешь себя – значит освободишься от грехов!»

Хотя отца Серафима и называли «человеком сердца», он не был сентиментальным, сдерживал свои чувства. «Достоинство не позволяло», – как некогда говорила Алисон. После его смерти, однако, многие духовные чада вспоминали его, давая волю своим чувствам. Что не удивительно. Воспоминания, приводимые ниже, написаны его духовной дочерью – по характеру полной противоположностью отца Серафима, о которой он пекся, которую он любил, видя ее страждущую душу. Полтора года спустя после его кончины она прислала отцу Герману эти строки, пронизанные сердечной болью утраты.

«Что написать Вам из своих воспоминаний об отце Серафиме?.. Когда он лежал в больнице, я завела дневничок... Записывала все, что помнила: с той поры, как познакомилась с ним, до его последних дней в больнице и чувства свои после его смерти... Записи эти очень помогли. Всех воспоминаний не перечислить. Многие сугубо личные или просто сентиментальные... помню, как он воздевал руки в алтаре... как пел... улыбался, а когда крестил меня, руки его были тверды и надежны, в тот день он поцеловал меня в лоб...

Помню последнюю нашу встречу, незадолго до больницы. Чудесный воскресный день в Платине, отец Серафим рассказывает о монастырской собаке, павлинах, оленях, о недавнем затмении солнца. Он был очень счастлив, много смеялся. Я спросила, как он себя чувствует. Он оглядел монастырь и сказал просто: “Как в раю!” Простите, батюшка, если воспоминания мои не слишком духовны, но мне очень хотелось бы поделиться ими.

Отец Серафим неизменно относился ко мне с любовью, даже когда называл “дурой” и “тупицей”. Я почему-то никогда не обижалась, хотя и понимала, что он не шутит. Даже этими словами он подавал надежду. .

То воскресенье в Платине я принимаю как незаслуженное благословение. Вы, несомненно, знаете, как была я на него зла, когда он рассказал обо мне такое, что мне совсем не хотелось слушать. Месяцами я обдумывала его слова, дулась, но в тот воскресный день что-то заставило меня приехать в Платину. Отец Серафим встретил меня тепло и с любовью, несмотря на мои глупые детские обиды и ужасные проступки. Перед ним, как и обычно, я выглядела совершенным посмешищем. Посетовала, что из привычной колеи обыденности не вырваться. Терпеливо выслушав меня, он сказал: “Случается, обстоятельства выбивают нас из привычной колеи”. Теперь я вижу, сколь он был прозорлив. Эти слова я беспрестанно повторяла про себя, когда отец Серафим лежал на смертном одре. По-моему, что-то переменилось во мне с его смертью. Я и теперь бываю еще греховнее, еще жестокосерднее... Но его смерть поистине выбила меня из привычной колеи. Жизнь моя переменилась. С утратой отца Серафима на душе вскипело и отчаяние, и горечь, – но сам он сделался мне много ближе. И я начала прозревать: при жизни его я старалась угодить ему, чтобы он любил, хвалил меня. После его смерти я поняла, что и без моих ухищрений он любил меня, да только я, по слепоте своей, не замечала...

Приятно сейчас говорить о нем, вспоминать... Долгое время я этому сознательно противилась...

Он требовал, чтобы я жестче относилась к себе; с другой стороны, просил, чтобы я себя не тиранила... Понимаете, о чем я? Однажды на исповеди, перечислив свои грехи, я сказала, что нет у меня надежды и я хочу умереть, и в том же духе. Он сказал: “Спору нет, ты – великая грешница, но из этого совсем не следует, что нужно уходить из жизни!” И у меня вновь появилась надежда. Наверное, это – самое главное, что он вселял надежду.

Он все время взывал к моему терпению: “Поспешай не торопясь, по мере своих сил, и когда падаешь – непременно поднимайся вновь!”

А в самый первый мой приезд в Платину отец Серафим был болен. Однако вышел ко мне (Вы послали за ним одного из братии). Он всегда находил время и для меня, и для каждого, невзирая на самочувствие. Всегда терпеливо выслушивал, отвечал на вопросы.

Одно из самых дорогих ныне воспоминаний прежде вызывало у меня ревность. Отец Серафим очень любил одну маленькую слепую девочку из прихода в Рединге. С ней он являл беспримерное терпение, часто от души смеялся, слушая ее. Она была для него радостью. Однажды после утрени мы сидели у Валентины Харви за обедом. Появилась эта кроха, что-то пролепетала, и отец Серафим засмеялся в голос. Такое случалось очень редко. Видно, крепко любил он эту девочку.

Салли (Соломония) недавно напомнила мне об одном случае, в котором проявилась необычайное терпение отца Серафима. Тоже в Рединге, на заре приходской жизни, когда теперешней церкви еще не было. Стояло лето, и в часовне было нестерпимо жарко. После службы все отправились “в холодок”, а я задержалась – у меня были вопросы к отцу Серафиму. Он терпеливо и долго выслушивал меня, обливаясь потом, на что обратила внимание Салли (она пришла позвать нас к обеду). Отец Серафим всегда готов был пожертвовать своим здоровьем, верно?

Помню еще одно воскресенье. Хотя и боюсь вспоминать: я вела себя ужасно. Праздновалась Пасха (у западных христиан), и это лишь усугубляло мое настроение. Я гостила у друзей, много выпила, на душе сделалось пакостно. Я сбежала с праздника, но пошла не домой, а к Валентине – знала, что он там будет. Пришла и... разревелась. Вечерело. Отец Серафим собирался уезжать. Он вышел из церкви, увидел мою постыдную пьяную истерику, подошел, положил мне на плечи руки и тихо, спокойно заговорил. И снова он вдохнул в меня силы подняться после грехопадения и идти дальше по жизни. В дневнике я написала: “Хорошо бы остановить тот миг, когда я стояла там рядом с отцом Серафимом. Так спокойно и уверенно с ним”.

Словами не опишешь всего, что случилось в тот день. На память приходят строки Священного Писания о том, как Христос исцеляет бесноватого мальчика, который бьется о землю, бросается в огонь.

И наконец, последняя прижизненная встреча с отцом Серафимом, уже в больнице. Я пришла навестить его и несколько минут провела с ним наедине. Вы знаете, все время там он плакал. Конечно, ему было страшно и больно, но, сдается мне, печалился он не столько о себе, сколько о нас. И вот он открыл глаза, взглянул прямо мне в лицо. Не знаю, узнавал ли он людей, но меня узнал, точно. И несмотря на боль, несмотря на то, что со всех сторон был стиснут капельницами, трубками, датчиками, он улыбнулся. Этой минуты мне никогда не забыть.

Читаю эти строки и сама становлюсь себе противна. Как можно по- прежнему оставаться страшной грешницей, памятуя такие счастливые минуты с отцом Серафимом?»

И мы имеем от Него такую заповедь, чтобы любящий Бога любил и брата своего.

1Ин.4:21

Отец Серафим становился провидцем душ, и соответственно менялось направление его деятельности. Когда он начинал миссионерскую работу, упор делался на защите Православия от модернизма, обновленчества, экуменизма. И первые шаги его на этом поприще можно считать успешными. Сам же он писал впоследствии: «Чем больше узнаешь о христианском учении и практике духовной жизни, тем больше видишь своих ошибок, и возникает естественное желание поступать “правильно”».¹³⁷⁴ Шли годы, и отец Серафим сам убеждался в поверхностности своего впечатления. Его основные принципы, философия жизни не изменились: и в конце жизни позиции его не сблизились ни с модернистами, ни с экуменистами, ни с приверженцами нового календаря. Они остались такими же, как и в первые дни «Православного слова». Но теперь, через много лет, он убедился, сколь горьки плоды «сверхправильности», и понял, что сегодня людям нужно нести что-то более важное, ибо настали те последние времена, когда во многих охладеет любовь (Мф.24:12).

Отец Серафим стал проповедником Православия сердца – вот что самое главное. И в этом (наряду с темой возрождения Святой Руси) – основное содержание последних лет его жизни.

«Истинное христианство – не набор правильных мнений и суждений, этого недостаточно для спасения души», – сказал отец Серафим в одной из лекций и привел высказывание святителя Тихона Задонского:

«Аще бы кто сказал, что истинная вера есть правое содержание и исповедание правых догматов, правду бы сказал; ибо верному неотменно нужно есть православное догматов содержание и исповедание. Но сие единое знание и исповедание не делает человека верным и истинным христианином. Содержание и исповедание православных догматов заключается всегда в истинной в Христа вере, но не всегда истинная во Христа вера во исповедании православном заключается.

...Знание правых догматов имеется в разуме, которое часто бывает бесплодно, надменно и возносливо.

...Истинная же вера в Христа есть в сердце, как сказано выше, и есть плодовита, терпелива, любительна, милосердна, человеколюбива, сострадательна, алчущая и жаждущая правды и пр., от мирских похотей удаляется и единому Богу прилепляется, всегда к небесным и вечным стремится и ищет их, противу всякого греха подвизается и от Бога помощи непрестанно ищет и просит к Тому».

Далее он подкреплял свое мнение словами блаженного Августина: «Вера христианская с любовью совершается. Вера без любви – от диавола!»¹³⁷⁵ А святой апостол Иаков в своем Послании указывал: И бесы веруют, и трепещут (Иак.2:19).

Далее отец Серафим продолжал: «Таким образом, святитель Тихон дает нам первоначальное понимание Православия. Прежде всего, вера должна гнездиться в сердце, а не в уме, она должна быть “живой и греющей душу” а не абстрактной холодной теорией. Вере учатся в жизни, а не в школе».¹³⁷⁶

Чтобы лучше продемонстрировать суть сердцем прочувствованного христианства, отец Серафим привел пример одной из протестантских групп, где ранее подвизались Мария, Соломония и некоторые другие (ныне православные). Как и прежде, не мирясь с ошибками и заблуждениями протестантов, отец Серафим преодолел былые «ниспровергательские» настроения и указал на суть людских чаяний, скрытую под иной, неправославной личиной.

«У этих протестантов, – писал он, – простая и теплая вера, в ней нет сектантской узости взглядов, присущей многим протестантским группам. Они не верят, в отличие от иных своих собратьев, что уже «спасены” и никаких усилий более прилагать не нужно. Они верят в необходимость духовной борьбы и не позволяют себе “расслабляться” душой. Они принуждают себя прощать друг друга, не таить зла на ближнего. Подбирают на улице бродяг, хиппи, отвозят на особую ферму, где в работе стараются излечить их души и приучить к ответственности. Иными словами, они относятся к христианству серьезно, как к главному в жизни. У них нет полноты христианства, которой обладает Православие, но их дела хороши. Вера у них живая, они любят Христа, любят ближнего. Во многом они нам пример, только сделать мы обязаны еще больше...

Некоторых из наших православных привлекают такие протестантские организации, но бывает и наоборот: некоторые протестанты обращаются в Православие. Разве это удивительно? Мы исповедуем христианство во всей полноте, и в жизни нашей, в самой ее гуще, наверное, есть нечто приметное и желанное для всякого, кто искренне любит истину. В монастыре мы крестили нескольких протестантов из этой группы. И к Православию их привлекла благодать и Таинства Господни, то есть то, чего нет у протестантов. Встав на путь Православия, ежи вскорости поймут, сколь поверхностной и наивной была их вера и жизнь совсем недавно. Их наставники черпают практические советы из Евангелия, но когда они иссякают, приходится повторяться. В Православии люди находят богатство неисчерпаемое, которое помогает глубже понять христианский опыт, который абсолютно превосходит любой опыт даже лучших неправославных христиан. Мы же, православные, наделенные этим богатством, должны пользоваться им в большей степени».¹³⁷⁷

Примерно так же говорил отец Серафим и об обращающихся в Православие африканцах. Начиная с 1960-х годов он с большим интересом следил за деятельностью африканской православной миссии, писал и публиковал статьи об африканских новообращенных, поддерживал с ними переписку, посылал одежду, продукты, экземпляры Библии и «Православного слова».¹³⁷⁸ Его глубоко трогали письма из Африки, в них он находил простое благочестие и сердечную любовь к Иисусу Христу и Церкви, которые могли, по его мнению, многому научить людей с усложненным западным мировосприятием. В одной из бесед он сказал: «В последние пятьдесят лет возникло мощное движение обращения в Православие в Уганде, Кении, Танзании, а теперь вот в Конго и других африканских странах. Они пишут нам в “Православное слово”, и чаще всего в этих исполненных евангельской простоты письмах говорится о радовании в Господе. Африканцы очень, очень благочестивы и верны Православию. Именно такие простые сердца и нужны Христу, и вот эти люди сейчас приходят в Православную Церковь».¹³⁷⁹

В другой беседе отец Серафим подробнее остановился на письмах из Африки: «Получил очень трогательные письма от африканских мальчиков, обратившихся в Православие. Они питают величайшее уважение к своему епископу. Посещают семинарию. Африканцам явно передается чувство подлинного Православия. Простые люди, слыша проповедь Евангелия, и в наши дни откликаются на нее так, как и всегда в прошлом. Проблемы возникают, скорее, с непростыми людьми».¹³⁸⁰

Исповедуя внутреннее «сердечное» Православие, отец Серафим предостерегал от увлечения рассуждением и критикой, видя в них искушение «внешней мудростью». «Иногда, – писал он, – ревность по “Православию” (в кавычках) может быть столь чрезмерной, что возникает ситуация, похожая на ту, в которой одна русская женщина¹³⁸¹ заметила по поводу одного американского новообращенного: “Да, он, конечно, православный, – да вот только христианин ли он?” Этому явлению давно есть четкое название. Быть православным, не будучи христианином, значит фарисействовать (по-иному это не назовешь), держаться буквы церковных законов, утеряв животворящий Дух истинного христианства».¹³⁸²

Отец Серафим указал, как легко можно увлечься «правильностью» даже в мелочах: «Мы, любя традиционную византийскую иконопись, можем вдруг с презрением отнестись к иконам современного письма. То же касается и церковной музыки, архитектуры, слепого следования постам, поклонам в церкви и т.д.¹³⁸³

Если вы начнете возмущаться, что у вас в церкви “неправильные иконы” (то бишь написанные не в традиционной манере), – берегитесь, ибо вас слишком увлекла чисто внешняя сторона. Сколько церквей, где кроме “правильных” икон больше ничего нет! Я всегда с недоверием отношусь к таким церквам: не следуют ли они “правильной” моде? Известно много случаев, когда старые, истинно русские иконы (написанные с бо́льшим или меньшим вкусом и умением в относительно новом стиле) заменялись сверхревностными хранителями традиций на новые бумажные иконы в византийском стиле. Что же в итоге? Люди утрачивают связь с традицией, с теми, кто и дал им Православие. Они убрали иконы, перед которыми люди молились веками».¹³⁸⁴

Отец Герман вспоминает, когда в начале 1970-х годов готовился специальный выпуск «Православного слова» ко дню памяти отца Герасима (прожившего много лет отшельником на Аляске), он поделился сомнениями с отцом Серафимом:

– Как нам представить отца Герасима великим подвижником современного Православия, если у него в церкви были иконы, писанные в XIX веке в западном стиле?

– Именно они и подтверждают его приверженность Преданию, – ответил отец Серафим, – ибо он в простоте и любви принял то, что оставили ему наши праведники по вере.

«Внешняя мудрость» подстерегает нас и в молитве, и в чтении духовных книг. Здесь легко пойти на поводу у собственных страстей. Вот что говорил по этому поводу отец Серафим: «Сейчас вошло в моду “упражняться” в Иисусовой молитве, читать “Добротолюбие”, кивать на святых отцов. Все это нас не спасет – это лишь внешняя сторона веры, средство, которое может помочь, употреби мы его правильно. Если же вы хотите стяжать лишь “пылкое чувство”, то придете в итоге не ко Христу, а к антихристу».¹³⁸⁵

Отец Серафим держался взглядов святителя Игнатия (Брянчанинова): лишь те, кто чувствует Царство Божие сердцем, распознают антихриста, когда он появится на земле. А «сверхправильные», напротив, станут его легкой добычей. Отец Серафим, ссылаясь на «Повесть об антихристе» Вл.Соловьева, говорит, что антихрист, дабы привлечь тех православных, кто держится традиций, откроет Музей христианской старины. «Пожалуй, и образ зверя (Откр.13:14) будет написан с соблюдением византийских иконописных традиций – пусть мысль эта будет нам трезвящим напоминанием, – писал отец Серафим. – Ибо антихриста нужно понимать как явление духовное. Почему мир захочет поклониться ему? Да потому что в нем есть то, что найдет отклик в каждой душе, когда в ней нет Христа. И если, не дай Бог, мы поклонимся ему, значит нас привлекло нечто внешнее, схожее с христианством. Ведь антихрист означает того, кто “вместо Христа” или похож на Него».¹³⁸⁶

Именно такой поверхностный подход (столь угодный антихристу) увидел отец Серафим в необоснованных нападках «православных» на блаженного Августина. Его сверхлогические учения (не вызывавшие восторга у самого отца Серафима) суть внешнее, сердцем же блаженный Августин был конечно же православным. В одном из писем отец Серафим отмечал: «Самое, пожалуй, “православное” в блаженном Августине – его православное чувство, благочестие, любовь ко Христу, что так ярко проявляется в “Исповеди” – наименее догматической его работе. (Святые отцы в России любили также читать его “Монологи”) Сегодняшние ниспровергатели блаженного Августина тщатся уничтожить вместе с ним и благочестие, и самую любовь ко Христу... Меня страшит хладность сердца “сверхправильных” куда больше, чем некоторые заблуждения блаженного Августина. Холодные сердцем подготавливают почву для антихриста (чье подражание Христу распространяется и на “правильное” богословие). В блаженном Августине я ощущаю любовь Христову».¹³⁸⁷

Отец Серафим не уставал призывать единоверцев к состраданию страждущим. «Есть много каждодневных возможностей выразить христианскую любовь, – говорил он, – подать милостыню, посетить болящего, помочь нуждающимся».

Он часто предостерегал от опасности превратить Православие в «стиль жизни», игнорируя при этом свои основные христианские обязанности. В одной из бесед он сказал: «Может быть, мы хвалимся тем, что постимся и соблюдаем церковный календарь, держим дома “хорошие иконы” и слушаем “соборное пение”, подаем бедным и жертвуем на церковь? Может, находим удовольствие в возвышенных святоотеческих писаниях и богословских дискуссиях, а в сердцах наших нет ни простоты Христовой, ни истинного сострадания людям?

Тогда мы обрели “духовную жизнь со всеми удобствами”, и нам нечего ждать духовных плодов, которые явят христиане, не пользующиеся всеми этими удобствами , жизнь которых есть сплошное страдание и битва за Христа».¹³⁸⁸

В 1979 году, говоря об архиепископе Андрее (прежде отце Адриане) из Ново-Дивеева, почившем за год до того, отец Серафим напомнил: «Он ненавидел “тепличное” христианство, когда человеку “приятно” быть православным, но не хочется бороться, углубляться в христианскую жизнь. Мы, новообращенные, легко попадаем в ловушку “тепличного” Православия. Живет человек рядом с храмом, посещает богослужения на английском языке, ходит к хорошему священнику, часто приступает к Таинствам, принадлежит к “правильной” юрисдикции, – а сердце при этом холодное, бесчувственное, человек горд и высокомерен. Об этом говорит святитель Тихон Задонский».

В той же беседе отец Серафим замечает, что можно быть «духовным» и при этом не иметь фундамента христианской жизни – любви: «Наша духовная жизнь берется не из книг. Она не выводится из формул. Все, что мы узнаем, должно стать естественной, неотделимой частью нашей жизни. Читаем мы, к примеру, об исихазме и Иисусовой молитве, начинаем ею заниматься – и в то же время закрываем глаза на собственные страсти, не замечаем прямо перед собой человека, остро нуждающегося в помощи, а ведь именно отношением к своим страстям и к страждущему ближнему проверяется подлинность нашей веры. В этом фундамент нашей веры, а Иисусова молитва – это уже более внешний уровень».¹³⁸⁹

«Надо уже сейчас, на нынешнем этапе нашего духовного развития начинать участвовать в жизни Церкви, – советовал отец Серафим. – Не откладывая на потом, противостоять страстям, любить ближнего, заботиться о тех, кто рядом, и осознавать свою ответственность за них, делать добрые дела, быть, в конце концов, просто добрым, неунывающим человеком. Следует с понятием относиться к бедам и несчастьям ближнего, подбадривать и помогать выйти из трудной ситуации. От этого наша жизнь в Церкви исполняется благодати».¹³⁹⁰

Так, по словам отца Серафима, проявляется христианская любовь, и сам он жил именно по этим законам. Еще он говорил о труде любви, не заметном для окружающих, то есть молитве за ближнего. Его советы и тут проистекали из личного опыта – из каждодневной молитвы за других людей, совершаемой в безмолвии сердца, в тиши его монашеской кельи. Молился он не только за близких людей, но и за всех, о ком знал, особенно за страждущих.

В 1981 году, отвечая на вопрос одного своего собрата – православного священника – о роли молитвы в жизни инока, отец Серафим особо подчеркнул обязанность молиться за других и за весь мир. «Монах, – сказал он, – имеет возможность молиться больше, чем мирянин, поскольку вся монашеская жизнь строится вокруг церковных служб, совершаемых утром, вечером, а также в другие часы суток. Он проходит весь суточный круг богослужений. Особая часть его церковной и келейной молитвы – молитва за других. В миру людям обычно не удается посвятить столько времени молитве за других, а у монаха это время есть. Молясь в пустыни, вдали от мира, он обращается мыслью к тем, кто терпит нужду, скорбит, ведет тяжкую борьбу. Часто у этих людей в миру нет никого, кто пожалел бы их в страданиях. А монах может это делать. Мы получаем письма со всего мира, в которых люди рассказывают о своих нуждах и борьбе с обстоятельствами, и на нас ложится обязанность молиться за них, прося у Бога милости для страждущих во всем мире».¹³⁹¹

В православном понимании монашеской жизни инок, покидая мир, не перестает любить и заботиться об оставшихся в нем и трудиться для него. Любовь и забота инока проявляется в молитве, которая помогает миру существовать.

Отец Серафим серьезно относился к своей обязанности молиться за весь мир. Для этого он специально следил за судьбой тех, кто живет в тяжелых условиях, особенно под властью коммунистических и тоталитарных мусульманских режимов. Во время летнего Свято-Германовского паломничества 1979 года он провел беседу под названием «Православные христиане на пороге 1980-х годов», в которой попытался представить слушателям картину тяжелейших страданий, не прекращающихся во всем мире, начиная с гибели на море тысяч южноазиатских «лодочников» и заканчивая истреблением режимом коммунистического диктатора Пол Пота четверти населения Камбоджи. На той лекции он прочел трогательное письмо православного жителя Уганды, только что освободившейся от власти мусульманского диктатора Иди Амина.¹³⁹² Из письма явствовало, что режим Амина жестоко преследовал христиан, убивая священников и мирян, закрывая и бомбя их храмы, принуждая проводить воскресные богослужения в пятницу (священный день мусульман). Отец Серафим провел параллель между мусульманской диктатурой и коммунистическим тоталитаризмом. «Это страшно, – сказал он. – Публиковались фотографии комнат пыток Иди Амина, все у него как у коммунистов. Только Амин это делал ради насаждения в Уганде ислама».¹³⁹³

Отец Серафим объяснял, что молитва за весь мир – долг не только монахов (хотя на них лежит, конечно, больше ответственности), но и вообще всех христиан. В своих беседах он советовал и монахам, и мирянам на молитве охватывать мыслью весь мир, прося Бога помиловать страждущих. Особенно переживал он за христиан, гонимых за веру.

Проповедь «Православия сердца», вне всякого сомнения, была плодом углубленной молитвенной жизни, от которой умножался, говоря словами отца Серафима, «существенный опыт болезнования сердца»¹³⁹⁴. Почивший недавно на Афоне уважаемый старец Паисий так описывал опыт молитвы с болезнованием о других людях, к чему призывал и отец Серафим: «Молитва не от сердца, а только от ума никуда дальше не идет. Чтобы молиться от сердца, оно должно болеть. Когда мы руку ушибем или другую часть тела, дух наш собирается в том месте, где болит. Так и сердце должно болеть, чтобы дух в него сошел.

Нужно сделать чужую боль своей! Мы другого должны любить, болезновать о нем, тогда и молиться о нем сможем. Должны выходить мало-помалу из своей скорлупы и начинать любить, болеть за других, сначала за свою семью, а потом и за большую семью Адама – Божию семью».¹³⁹⁵

Любовь отца Серафима, выраженная и во внешних делах, и в молитве, свидетельствовала об углублении его веры и, с другой стороны, сама способствовала ему. Господь сказал: По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою (Ин.3:35). Отец Серафим воистину получил то, о чем просил в молитве к Божией Матери еще в 1961 году, – помочь ему войти в «самое сердцем спасительной веры Христовой. И в глубине этой веры он узрел любовь к Богу и любовь к ближнему, на чем и утверждается весь закон и пророки (Мф.22:40). Это первые две заповеди Бога Воплотившегося, Того, Кто сделал любовь законом, обязательным к исполнению.

Смирись – и тебя не победят, склонись – и останешься прям. Веди себя безыскусно, держись простоты.

Лао Цзы¹³⁹⁶

Как-то раз в 1979 году, после окончания Свято-Германовского летнего паломничества, отец Серафим завел с братьями и сестрами во Христе разговор о простоте. Еще до прихода к Православию читал он об этой добродетели в книгах древних (дохристианской поры) китайских мудрецов. Наблюдая «порядок вещей» и размышляя о нем, они понимали простоту и смирение как «путь небес». В Иисусе Христе нашел отец Серафим воплощение этого пути, услышав зов: Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное (Мф.18:3). А братии и сестрам отец Серафим сказал следующее: «Языческий китайский философ Лао Цзы учил, что слабость побеждает силу. Пример тому у нас в монастыре: могучие дубы валятся от ветра, теряют ветви, слабые гибкие сосенки гнутся, но, пока живы, почти никогда не падают.

На этом примере мы видим, как гибкость и податливость свидетельствуют о силе. То же и в человеческой жизни: тот, кто безгранично верит во что- то и готов биться с несогласными, пока не снесет им голову, являет слабость свою. Он так неуверен в себе, что хочет и другого перетянуть в свою веру, дабы самому крепче уверовать».

По словам отца Серафима, нам для того, чтобы гнуться, подобно этим соснам, нужно изменить свое сердце.

«Нужно умягчать сердце, – говорил он, – сделать его более податливым. У протестантов мы видим множество людей с мягким сердцем, которые из любви ко Христу добры к другим. Это основа христианства. И мы, живя в Православии, не должны думать, что можно быть холодным, твердым и уверенным в собственной правильности и в то же время оставаться христианином. Правильность – лишь внешняя сторона христианства. Да, это важно, но не первостепенно. Важнее же всего сердце. Сердце должно быть мягким, исполненным теплом любви. А если не дано тебе – проси Бога, чтобы сподобил, послал труды, коими мягкое и с любовью сердце можно стяжать. Большинство из нас, увы, живет с холодным сердцем. Не станем доверять нашему изощренному в логике разуму, не будем покорно следовать выводам нашей мысли, в отношении которых допустима даже некая “небрежность”. Поступая так, мы вступим в сакраментальную жизнь Церкви и воспримем благодать от Бога. И тогда Сам Господь будет просвещать нас...

Спасет нас только простота. А снискать ее в сердце своем можно лишь молясь Богу, испрашивая у Него этой простоты, отринув собственную мудрость. И случись, нам зададут вопрос: “А можно ли написать икону Бога Отца?” – мы не бросимся тут же отвечать: “Да, конечно. Это делается так-то и так-то, согласно решению такого-то Собора”. Полагая себя “мудрее мудрецов” мы невольно оставим вне Церкви “неправых”, что приведет нас в итоге к гибели. Лучше, если мы, подумав, признаем, что не очень-то искушены в этом вопросе. И чем больше мы будем задумываться, тем более мы защищены от духовных опасностей.

Принимайте веру от отцов в простоте. Попадется вам самый простой русский священник – благодарите Бога. Учтите, мы многому можем научиться у такого батюшки. Мы, люди со “сложной” душой, своевольным умом, прихотями, можем получить от него нечто столь для нас ценное...

Как только мы слышим или сами про себя начинаем отпускать критические замечания [касающиеся людей в Церкви], необходимо остановиться и сказать себе, что даже если все это и правда – а такие вещи чаще всего в определенной мере соответствуют истине, – все равно подобное критическое отношение есть явление весьма отрицательное. Оно никуда толком нас не приведет. В конечном итоге оно может даже вывести нас за ограду Церкви. А потому надо уметь остановиться в самый первый момент и напомнить себе, что нам не должно осуждать и считать, что сами мы мудры и все знаем лучше других. Напротив, постарайтесь чему-либо научиться – возможно, даже без лишних слов – у кого-то из тех людей, к которым может быть обращена ваша критика.

Последуем простому пути, не доверяя собственной мудрости, делая всё возможное, что в наших силах, и при этом отдавая себе отчет, что разум наш, не согретый верой сердца, весьма слаб, – и православное осмысление жизни начнет мало-помалу складываться у нас в душах».¹³⁹⁷

Как отец Серафим учил жить, так жил и сам, Многие вспоминают, что этот умнейший и высокообразованный человек служил постоянным примером простоты. К нему можно отнести слова, сказанные некогда в житии преподобного Иоанна Лествичника: «Он отринул тщеславную человеческую мудрость».¹³⁹⁸ Вот что рассказывает один из паломников монастыря Преподобного Германа, по имени Джон:

«С отцом Серафимом я познакомился, заканчивая первый курс колледжа. Считал себя серьезным мыслителем, в борьбе ищущим ответы на вечные вопросы и тем самым приближающимся к Истине. Большинство людей вокруг, похоже, совсем не интересовались этим; старики, потрепанные жизнью, уже не находили в себе сил, а молодых более привлекали радости мирские: деньги, предпринимательство, компьютеры...

Узрев в отце Серафиме родственную философскую душу, я уже предвкушал долгие и глубокие беседы о вечных вопросах. Слушал он меня внимательно. Изложив свои глубокие мысли, я, однако, не дождался подобного от него. Он ограничился краткими и точными замечаниями. Тогда я, признаться, был озадачен и разочарован и лишь сейчас понял, что к чему. Прошло уже десять лет, а почти все его немногословные советы живы в моей памяти. Православием я начал интересоваться, изучив его самые вдохновенные труды. Я читал святого Дионисия Ареопагита, Владимира Лосского. Меня привлекали такие неохватные идеи, как «божественный мрак” в апофатическом богословии.

И всякий раз отец Серафим возвращал меня на землю. Я остался в монастыре, чтобы ближе познакомиться с верой и подготовиться ко крещению. Со многим, как мне казалось, я уже был знаком – ведь воспарял я в сферы высокой метафизики. Но однажды отец Серафим, когда я пришел к нему в келью, озадачил меня вопросом:

– Ты знаешь, какие посты блюдет Церковь?

– Великий, Рождественский... – начал перечислять я.

– А знаешь ли ты об апостольском посте – в честь святых апостолов Петра и Павла?

Мне стыдно было признаться, что я даже не слышал о таком. Отец Серафим, указав на его важность, рассказал, когда и почему он был введен. А в заключение добавил:

– Подсчитали, что более полугода приходится на постные дни.

Я очень удивился, отец Серафим, очевидно, пытался втолковать мне, что крещение – не повод чувствовать себя избранным, приобщенным высокого богословия и философии, а начало каждодневной борьбы, жертвенных трудов во имя Иисуса Христа. Ненавязчиво отец Серафим выводил меня из «божественного мрака” к изножью Креста, коим мы можем спастись.

За год моего подготовительного периода ко крещению я успел прослушать в университете курс по философии религии и написал два реферата, получив высокие отзывы. Я очень гордился ими. Первый назывался «Размышления о религии чистого разума Канта”. Я дал его почитать отцу Серафиму, ожидая очередной похвалы. Вскорости поинтересовался, прочитал ли он работу.

– Прочитал, – ответил он.

– Ну, и каково ваше мнение? – спросил я.

– Слишком умно для меня, – сказал он.

Я остолбенел. Лишь много позже узнал (хотя подозревал и раньше), что отец Серафим проштудировал не только Канта, но и многих философов, о которых я и слыхом не слыхивал. И уж конечно, разбирался в западной философии куда лучше, чем мои университетские профессора. Почему же он сказал тогда о маленьком реферате студента-второкурсника, что это “слишком умно для него”? Для того чтобы преподать мне урок простоты и смирения.

Второй реферат я написал о Сёрене Кьеркегоре, философе парадоксальном, будоражащем ум, о котором можно говорить день и ночь напролет.

– Что вы думаете о Кьеркегоре? – спросил я отца Серафима.

– Мне жаль его, – только и сказал отец Серафим.

И слова его относились не к великому разуму, а к страдающей душе философа. Впоследствии я много думал о Кьеркегоре, его борьбе за христианскую ревность среди хладосердных братьев по Церкви, о борьбе с собственными противоречиями и понял, что отец Серафим нашел самые нужные, самые простые слова».¹³⁹⁹

Другой паломник, Пол, вспоминал, как тщетно пытался он завязать с отцом Серафимом «интеллектуальный» спор. Будучи протестантским пастором, Пол сердцем сознавал духовную глубину Православия, но попытался в споре доказать отцу Серафиму несостоятельность этого учения. Когда отец Серафим просил задавать вопросы, он вместо этого затевал спор. Как он потом признался, «я пришел к отцу Серафиму не с вопросами, а с готовыми мнениями».

Как-то раз Пол разработал хитроумную логическую ловушку, основываясь на «фактах» еврейских погромов в дореволюционной России. Когда же он представил свои доводы отцу Серафиму, тот лишь сказал: «Я не собираюсь защищать то, что противно христианству!» И все логические ухищрения Пола оказались напрасны.

В другой раз, когда Пол явно бросал вызов, задавая вопрос, куда он, протестант, отправится после смерти: на небо или в преисподнюю, отец Серафим ответил: «Кто я такой, чтобы сказать, пойдешь ли ты на небеса или в преисподнюю?!» «Отец Серафим не вдавался в протестантскую диалектику, – замечал впоследствии Пол. – Он лишь говорил: “Святые отцы возвестили нам...” Еще как-то раз Пол заговорил с отцом Серафимом в придирчивом тоне. Отец Серафим молча встал и пошел прочь. «Я тогда получил глубокий урок, – говорит теперь Пол. – Своим молчанием и нежеланием спорить отец Серафим словно сказал мне, что веру можно принимать только как малое дитя».¹⁴⁰⁰

Потом, после кончины отца Серафима, он горько сожалел, что из-за тяги к словопрению лишил себя возможности получить мудрые наставления от истинно Божиего угодника. Со временем он крестился в Православие и теперь стал активным, преданным членом нашей Церкви.

Вот что вспоминает о первой встрече с отцом Серафимом молодой монах, перешедший в Платину из другого монастыря. В отличие от «спорщика» и «интеллектуала», он не полагал себя сверхумным. Он даже побаивался знакомства с отцом Серафимом, так как был наслышан о его глубоких и весьма ревностных сочинениях.

Когда отец Герман послал этого монаха в келью к отцу Серафиму для беседы, монах необыкновенно разволновался. Отец Серафим усадил его. Гость, видя почтенные седины и проницательный взгляд, не мог взять в толк, о чем говорить.

– А вы знаете, какие собирать грибы? – вдруг спросил отец Серафим.

– Нет... – растерянно ответил новый брат.

И отец Серафим, опытный грибник, с задором рассказал ему, какие съедобные грибы водятся в округе. У брата на душе полегчало, он рад был услышать что-либо о простой монашеской жизни.

В стремлении к простоте отец Серафим бежал всего показного (того, что он называл «духовным притворством и аффектацией»¹⁴⁰¹), в нем не было и тени «монастырской гордыни», которая побуждает ходить в длинных одеждах и принимать приветствия в народных собраниях (Мк.12:38). Вот воспоминания одной новообращенной:

«Встретила я отца Серафима, будучи еще протестанткой. Мне были чужды сами понятия об иконах, мощах, монастырях, постоянном покаянии. В гостях у православной подруги я узнала, что ожидают отца Серафима. Я внутренне постаралась подготовиться к встрече с ним. Его благолепие превзошло все мои ожидания: он оказался долгобородым, длинноволосым, в рясе до пола. Внешность обманчива, решила я, и постаралась угадать, что же скрывается под благочестивой личиной: так часто попадались люди, душой не соответствовавшие облику. Однако все мои сомнения рассеялись. Я убеждалась, что внешность отражает душу, его православную веру, монашество, и черная ряса – внешний знак внутреннего сердечного покаяния. И разделять их невозможно».¹⁴⁰²

Отец Серафим убегал также от похвалы и славы как от огня. Однажды, отвечая на вопросы после лекции во время одного из летних паломничеств, отец Серафим вдруг услышал, что к нему обращаются как к «светочу молитвы». Отец Серафим резко оборвал выступавшего: «Ближе к делу. Задавайте вопрос!» В тот раз к нему подошел юный богоискатель, боготворивший каждую пядь земли, на которую ступал отец Серафим. Не зная всех православных норм поведения, он, подойдя к своему кумиру, перекрестился и, поклонившись, попросил благословения. «Креститесь перед иконами, а не перед людьми», – сказал ему отец Серафим.

Иной раз, следуя примеру епископа Нектария и Оптинских старцев, отец Серафим использовал и юмор для своих пастырских целей. Мы уже приводили примеры, как ненавистны были отцу Серафиму легкомыслие, пустосмешие. В то же время он понимал: излишняя серьезность только повредит духовно неокрепшим американцам, особенно молодым. Как духовный отец, он обязан был учитывать воспитание, полученное в миру, до прихода в монастырь. Им нужно было некоторое утешение, шутка, улыбка, чтобы разрядить обстановку. Иначе они начнут воспринимать себя уж слишком всерьез, станут самих себя считать критерием суждения обо всем окружающем. Или же просто впадут в уныние, из которого им потом будет очень трудно выбраться.

Знавшие отца Серафима подтвердят: у него было блестящее чувство юмора, тонкое и не всегда заметное на первый взгляд. Монах, которому отец Серафим рассказывал про грибы, вспоминает такой случай. Однажды в трапезной отец Герман распространялся о тщете современной технологической цивилизации.

– Строят небоскребы, – говорил он, – соревнуются, кто выше. Строят, строят... А что потом?

– Почему потом? – вставил отец Серафим. – Кинг-Конг уже приходит.

Отец Алексий Янг отмечает, что «отец Серафим склонен был к розыгрышам, которые человеку, не присутствовавшему при этом, показались бы неуместными в той обстановке. Ничего низкого или жестокого, просто маленькие скромные розыгрыши, и то изредка»8.

Салли (Соломония) рассказала один такой случай. Однажды, когда после дождя на монастырском дворе стояли лужи, отец Серафим сказал ей, чтоб пошла посмотреть на утку, плавающую в луже. «Только потихоньку, а то спугнешь», – предупредил он. Соломония на цыпочках пошла посмотреть. А отец Серафим едва сдерживал смех. Утка оказалась... резиновой!

Еще одна паломница, попавшая в монастырь за год до кончины отца Серафима, была удивлена, увидев, как он играет в снежки с мальчишками. Поначалу ей показалось это столь неуместным. Но, приобщившись православной жизни, поняла, что ничего неприличного в этом нет.

Отец Герман говорит: «Когда я только познакомился с отцом Серафимом, он и не подумал бы играть с кем-нибудь в снежки – столь высоко было его понятие о достоинстве». И лишь потом, когда стал пастырем и нужно было опекать ребятишек, начал играть в снежки. Любил он также поиграть с мальчишками в «ловилки».

Еще одной добродетелью отца Серафима, связанной с простотой, являлось терпение. Отец Герман признает: «Если и научился я терпению, то только от отца Серафима. Это самое важное, чему я у него научился».

Духовным чадам своим отец Серафим не раз говорил, что выжить духовно можно лишь вооружившись терпением в горниле испытаний. «Ведь диавол ходит вокруг нас аки лев рыкающий, – предостерегал он, – но с Божией помощью мы терпением в испытаниях победим его»9. Однажды отец Алексий Янг в письме пожаловался ему, что тонет в пучине трудностей и проблем, и отец Серафим написал ему, что «главный ответ на твои вопросы ищи в послании Иакова: С великою радостью принимайте, братия мои, когда впадаете в различные искушения, зная, что испытание вашей веры производит терпение; терпение же должно иметь совершенное действие, чтобы вы были совершенны во всей полноте, без всякого недостатка (Иак.1:2–4)».¹⁴⁰³ В другом письме к отцу Алексию отец Серафим подчеркивает: «Гораздо лучше научиться терпению и смирению, чем получить все, что душе угодно, а потом обнаружить... внутри себя пустоту. Дай, Господи, нам доверять Тебе, ибо Ты устрояешь нашу повседневную жизнь лучше, чем могли бы мы сами».¹⁴⁰⁴

Отец Серафим знал, что без терпения не обойтись не только на пути к спасению посреди напастей и испытаний, но и в обуздании «ревности не по разуму». Он сказал однажды: «Лишь маленькими шажками, а не одним прыжком достигнем мы Царствия Небесного. И сворачивать с этого прямого пути оснований нет. Аминь!»¹⁴⁰⁵

Посему все вы, сделавшиеся причастниками Духа Христова, ни в чем, ни в малом, ни в великом, не поступайте с пренебрежением и не оскорбляйте благодати Духа, чтобы не лишиться вам той жизни, которой стали уже причастными.

Преподобный Макарий Великий¹⁴⁰⁶

Христианами не рождаются, а становятся.

Блаженный Иероним¹⁴⁰⁷

Отец Герман говорил: «Правдоискатель, найдя истину в Православии, не ищет долее. На том завершается его поиск, так сказать, “по горизонтали” и начинается другой – по “вертикали”, то есть вглубь Православия. Если же он не оставит прежнего своего поиска (стараясь достичь совершенства во внешней “правильности”), не исключено, что он минует самое Церковь и удалится от нее».

Именно в отце Серафиме нашел он человека, обратившегося в Православие и переставшего искать Истину в чем-то ином. Поиск свой он обратил вглубь, «по вертикали», и не прекращал его до последних дней. Он счастливо избежал многих ловушек и препон на пути новообращенных, стяжав святоотеческое мышление, и отец Герман подумал: «Много полезных уроков он мог бы преподать нынешним новообращенным» – и посоветовал ему написать «Руководство для обратившихся в Православие».

Отец Серафим, приняв это послушание, отправился к себе в келью – писать «Руководство». На одной странице набросал он список характерных «недугов» новообращенных – главных препятствий на пути православного сегодня:

«А. Самость, упование на себя и свои силы. Лекарство: отказаться от главенства собственных мнений, испрашивая совета у более мудрых, руководствоваться учением святых отцов.

Б. Академический подход: слишком интеллектуальный, безучастный, ни к чему не обязывающий, абстрактный, нереальный. Тесно связан с самостью. "

В. Много лишних пустых разговоров о Царстве Небесном, много шумихи и рекламы. Упор на внешнюю сторону дела, на достижение успеха. Опасность: получится форма без содержания, миссия без духовной сути.

Лекарство: все внимание сосредоточить на духовной жизни, держаться подальше от славы и общественного внимания, не вступать в страстные словопрения.

Г. Духовные переживания.

Симптомы: возбужденное состояние, обилие великих событий и знамений, кровь кипит. Стиль разговора высокий, что свидетельствует об отсутствии смирения. Истоки этого надо искать в протестантстве и собственных мнениях, взятых с воздуха.

Лекарство: трезвение души, недоверие к своим суждениям, опора на святых отцов и жития святых, испрашивание совета.

Д. Уныние, пораженчество. Синдром охлаждения. Причина: чрезмерное внимание к внешним проявлениям веры, “общественному мнению” и т.п.

Лекарство: сосредоточение на внутреннем, духовном, пренебрежение мнимым успехом, памятование о Том, за Кем следуем (Христос был распят, однако не потерпел поражения, но победил).

Е. “Хромота на обе ноги” – широта в одном и узость в другом».

В другой работе, посвященной новообращенным, отец Серафим снова говорит о «болезновании сердца», считая его водоразделом подлинности духовной жизни конкретного человека. «Истинных воинов Христовых отличает от новообращенных безумцев и беспечных прихожан “болезнование сердца”».¹⁴⁰⁸ Отец Серафим знал, что без сокрушения, без внутренней покаянной надломленности, рожденной болезнованием сердца, новообращенный так и останется на горизонтальном, плоскостном уровне, изучая Православие вдоль и поперек на основе своих собственных мнений и доверяя тем ложным выводам, что дает им логическое мышление. По словам преподобного Варсонофия Великого, «без болезнования сердца никому не дастся дар различения помыслов [мотивов действий и тому подобное]».¹⁴⁰⁹

Писал отец Серафим и о духе критиканства, столь характерном для новообращенных.

«Мой священник (или приход) правильный, остальные – нет. Или наоборот: мой священник все делает не так, как другие; мой монастырь – истинно святоотеческий в отличие от иных; или: у нас все “неканонично”, вот в другом монастыре живут по заветам святых отцов».

Такие мнения чрезвычайно опасны. И тот, кто их держится, сам на краю пропасти; более того, повторяя свои ошибочные, чисто субъективные взгляды, он распространяет яд критиканства среди других верующих5.

У отца Серафима был пасомый – классический пример «новообращенного безумца», мнящего себя мудрее мудрецов. Он устроил часовню у себя за домом и вменил обязательные песнопения для всех прихожан (в противовес пению по нотам, исполняемому отдельным хором). В день Святой Пятидесятницы он отчитал одну русскую прихожанку, которая хотела петь в хоре. Этот «ревнитель» писал отцу Серафиму: «Не для того я строил часовню, чтобы поддерживать всякое заблуждение, я так прямо ей и сказал...» Он высмеял в этом письме самую идею хора, уподобив прихожан, внимающих пению, «гостям, которые весь вечер и слова не вымолвят, уткнувшись в какой-нибудь журнал. Здесь я не пойду ни на какие компромиссы», – заявил он.

Отец Серафим, хотя и сам предпочитал всеобщее песнопение во время службы, указал своему духовному сыну на недопустимость такого подхода к людям. Он написал:

«Остерегайтесь! Как бы правы Вы ни были по некоторым вопросам, считайтесь с мнением других. Не “правота” на первом месте, а христианская любовь и гармония. Сколько таких новообращенных, уцепившись за свою правоту (пусть и неоспоримую), кончили страшным падением. Им не хватало христианской любви и доброй воли, они отторгали людей без надобности и в конце концов остались одни со своей “правильностью” и “правотой”. Не советую идти по их стопам!..

Из Вашего письма видно, насколько неверное у Вас отношение к N. миссии, опасное и для других, и для Вас самого. Говорю об этом прямо и молюсь, чтобы у Вас достало мужества принять мои слова и все изменить, пока не поздно. Ваша “ревность” к богослужению на английском, к пению всех прихожан и т.д. в основе своей есть ревность не по Богу, она нехристианская. Она замешана на упрямом своеволии и является симптомом болезни “сверхправильности” поражающей столь многих новообращенных и напрямую ведущей к катастрофе. Если Вы сейчас не начнете борьбу с этой страстью (а это страсть), N. миссия обречена, а сами Вы, вероятнее всего, потеряете и веру, и даже семью. Слишком много я знал таких случаев, видел подобную “модель поведения” новообращенных и теперь не могу не предупредить Вас.

В Православии Вы недавно, но уже учите других, более опытных духовно, и из Вашего письма следует, что “учите” Вы их чрезвычайно грубо, бестактно, без христианского доброжелательства. Простой здравый смысл должен подсказать Вам, что так нельзя. Христианская любовь должна пристыдить Вас, заставить Вас глубже изучить хотя бы основы христианства, прежде чем поучать других, хоть в самой малости. Пока из Ваших мест писем не получал, но представляю, как Вашим поведением Вы обижаете и раните людей. И нет ничего загадочного и непонятного в том, что люди отходят от Вас. Именно из-за таких, как Вы, “ревнителей” и происходят раздоры в Церкви, оттого-то люди и покидают приходы. И не нужно прятаться под маской ревнителя “англоязычных служб” и “пения без партитуры” – это Ваша гордыня, которой чужды основные христианские понятия о смирении и любви.

Взгляните на себя со стороны: прежде Вы не ужились в приходе N. и ушли. Теперь у Вас “свой” приход, и Вы уже сами отталкиваете людей. Не бывает так, что всегда правы только Вы, а остальные – виноваты. Принимайтесь-ка исправлять свои ошибки и живите в мире с христианами, которые рядом...

Как же к этому прийти? Для начала нужно принять некоторые основополагающие принципы православной жизни:

1. Все вопросы, касающиеся церковных служб (язык богослужений, способ пения и т.д.), а также поведения в храме (вопрос о головных уборах для женщин и тому подобное) решает служащий в данном храме священник. Вам не пристала роль “полицейского”, навязывающего свое понимание “церковных правил”. И так уже ясно, что, действуя так, как сейчас, Вы всех отпугнете. Да и в любом случае, люди приходят в храм, надеясь хоть там отдохнуть от леденящего душу законничества, окружающего их в миру. Так пожалейте их!

2. Поймите, что Вы пока еще новообращенный, Вам надо многому учиться и уж никак не быть “учителем” других, кроме, конечно, того научения, которое каждый человек преподает окружающим примером своей жизни – благим или не очень. Научение это в первую очередь касается собственной семьи, а тут у Вас, по Вашим же словам, как раз проблемы... В предыдущих письмах Вы говорили, что, возможно, расстанетесь с женой, возможно, [сын Ваш] вырастет неправославным. Может ли христианин–- муж и отец! – видя такую опасность, спокойно ожидать катастрофы? Как не возгорится его сердце исправить что-то в себе? Ведь если Ваши мрачные прогнозы оправдаются, в ответе будете Вы – ибо Вы не явили близким образца христианской жизни, который воодушевлял бы их и согревал любовью. Вы дали холодные “правильные” установки, а это лишь пища для гордыни.

3. Начните смирять себя в отношениях с другими, вести себя с ними с любовью и состраданием. Надо из кожи вон вылезти, стараясь увидеть мир их глазами и перестать ранить их чувства. Переставайте быть эгоистом, живите в мире с теми христианами, что окружают Вас. За один день этому не научишься, но необходимо хотя бы положить этому начало.

4. Начните всерьез изучать азбуку Православия. Читали ли Вы “Невидимую брань”? С нее неплохо бы начать.

Пожалуй, хватит, а то сразу трудно все переварить. Я не призываю Вас разом отказаться от всех взглядов или в одночасье сделаться сердечным и понимающим. Я хочу лишь, чтобы Вы усерднее трудились над собственной душой, учились сострадать, не ставить во главу угла “правильность”. Поверьте, это не так уж трудно выполнить, и без этого Вы не обретете покоя и счастья в духовной жизни».¹⁴¹⁰

Через восемь месяцев этого человека оставил сын, как и опасался отец Серафим. В своем следующем письме к нему отец Серафим пишет:

«Что Вам сказать? Очевидно, я оказался для Вас плохим духовным наставником, не сумел передать даже азбучные истины Православия. За последний год Вы еще более отдалились, усугубили свое положение далеко не христианскими поступками: сначала посеяли раздор в приходе, потом поругались с гостившими священниками и, наконец, лишились сына, а ведь Вы собственными стараниями отлучили его от себя, он таков, каким Вы его воспитали, даже по большей части не осознавая того. Ответственность за все его неблаговидные поступки ложится целиком и полностью на Вас. Вы не по-христиански обращаетесь с людьми и, похоже, этого не замечаете...

Хотите стать православным христианином – сейчас же, сию же минуту начинайте менять поведение, вспомните о любви к Богу и людям. Это значит – не поступайте по своей прихоти или капризу, не говорите первое, что взбредет в голову, не затевайте ссор по пустякам или по важным вопросам. Постоянно просите прощения у близких (да, да, чаще, чем Вам хочется), жалейте их и горячо молитесь о них. Будь Вы в обыденной жизни сострадательней к сыну, он бы не ушел от Вас. Он Вас любит, о чем, боюсь, Вы, вероятно, и не догадываетесь...

Если Вам еще дорог мой совет духовного наставника, примите новое молитвенное правило: вечером вместо Иисусовой молитвы прочитайте 100 молитв (по четкам) примерно следующих: “Господи, Иисусе Христе, помилуй моего брата...” (и называйте имена). И так перечислите всех близких, начиная с собственной семьи. После каждой молитвы – поклон (а после молитвы о родных – земной поклон). Остановитесь на сотне (даже если придется некоторых помянуть дважды или трижды) и в последней молитве попросите милости Божией для всех. Надеюсь, это пробудит Вашу душу и в ней проснется любовь к братьям и сестрам, как к единоверцам, так и к прочим...

Земной Вам поклон, и прошу простить за мои прегрешения и плохое пастырство в отношении Вас. Господи, помилуй нас всех... Уверяю Вас, каким бы ни было отныне Ваше отношение ко мне, мое к Вам – не изменится.

С любовью о Христе, недостойный иеромонах Серафим».¹⁴¹¹

Хотя отец Серафим и предостерегал от шатаний из крайности в крайность, столь характерных для новообращенных, он никогда не противопоставлял им православных по рождению – это породило бы лишь глупое соперничество. Некоторые в Церкви полагали, что все нынешние церковные беды из-за новообращенных, дескать, не будет их – не будет и хлопот. Отец Серафим с этим решительно не соглашался. В письме к одному новообращенному, пытавшемуся разумным, взвешенным способом найти решение конкретной церковной проблемы, он отмстил, что тот в данном случае действует отнюдь не как «новообращенный безумец» и что не каждый урожденный православный смог бы так действовать: «Сдается мне, что слишком много мы наговорили о “новообращенных” ведь ловушки, в которые они попадают, – тс же, что угрожают любому верующему».¹⁴¹²

Именно из-за этого отец Серафим возражал против ограничения влияния новообращенных, для чего выдвигалось требование проводить в англоязычных миссиях богослужения на церковно-славянском языке. В 1979 году один из священников американской миссии в Англии пожаловался в письме отцам, что, как он прочел в статье архиепископа Русской Зарубежной Церкви, службы на церковно-славянском стали «политикой Синода». Отец Серафим уверил его, что такой политики никто не вводил, и отметил, что взгляды владыки «крайне нереалистичны» и свидетельствуют об «очень небольшом опыте на миссионерском поприще». «Сами мы, – продолжал отец Серафим, – пользуемся полной свободой развивать нашу американскую миссию. У нас и в монастыре, и в общинах почти все службы проходят на английском, и владыка Антоний специально поощряет нас все делать на английском, как и он сам. И так обычно относятся к этому все наши епископы, а требования владыки N. вовсе не типичны».¹⁴¹³

Отвергая взгляды тех, кто во всем винил новообращенных, отец Серафим был очень осторожен в суждениях и не впадал в другую крайность, сваливая все церковные беды на урожденных «этнических» православных. Он подметил, что многие американцы, недовольные «засильем» православных из Старого Света, не видят, что сами идут тем же путем. Отец Серафим назвал его «американством»,¹⁴¹⁴ последней этнической модой. «Многие теперь говорят: “Мы американцы и не верим ни во что этническое”. Но ведь и Америка сама по себе есть еще одна этническая юрисдикция. А они этого не замечают, потому что сами американцы».¹⁴¹⁵ «Ведь равно неправы и те молодые урожденные православные, кто пеняет своим духовным родителям на их происхождение, из-за которого якобы они в неравном положении, в некоем духовном гетто.¹⁴¹⁶ Еще один пример верхоглядства. Отринув что-то или кого-то по «этническим соображениям», можно упустить самую суть Православия, «живое Предание», передаваемое из поколения в поколение. Отец Серафим говорил: «В нашей Русской Церкви еще можно отыскать немало простых сердцем тихих батюшек, которые и не помышляют о расколах и группировках, об отлучении несогласных с «церковной политикой”. Батюшки эти терпеливы и многострадальны, немногословны, а потому некоторые их критикуют: мол, что они могут дать своим прихожанам, какое духовное руководство? Все нападки критиканов легковесны и неглубоки. Присмотримся же к этим смиренным батюшкам, присмотримся к самой Церкви и узрим то, что не сразу бросается в глаза – связь с прошлым.¹⁴¹⁷

Связь эту не передать словами. Ни на приходе, ни в другом месте ее и не заметишь сразу. Она исходит от тепла любящего сердца, от многих страданий, долготерпения, ревности (но не той, которая порождает нападки на других). И вообще, мало людей, которые могут вам все это подробно объяснить».¹⁴¹⁸

Работая над «Руководством для обратившихся в Православие», отец Серафим высказал как-то отцу Герману соображения, сравнивая новообращенных и урожденных православных. Отец Герман считает высказывание это весьма разумным. «Воспитанные в Православии с детства обладают терпением, но не рвением. У новообращенных рвения предостаточно, но нет терпения. Лучше всего, когда рвение закалено терпением. Мы должны руководствоваться святыми отцами, которые суть разум Церкви».¹⁴¹⁹

Не принимал ничью сторону отец Серафим и в другом противоборстве – русской и греческой традиций. Одному новообращенному, которого мучил этот вопрос, отец Серафим написал: «В чем-то “русские” ближе к древним Преданиям и обычаям, в чем-то – “греки”. Я неспроста ставлю кавычки, ибо мы все едины во Христе, и уж совсем непозволительно из-за национальных различий сеять соперничество меж православными. Нам есть чему поучиться друг у друга, но и тем и другим нужно учиться в первую очередь у Спасителя нашего Иисуса Христа познавать чистые истоки Его Церкви! И у “греков”, и у “русских” предостаточно мелких недостатков, и те и другие ввели в обиход Церкви некоторые новшества. Но если мы любим друг друга во Христе, недостатки эти несущественны и, право же, легче их терпеть, чем изменять, ломать, критиковать. Каждый приход и монастырь волен хранить православные предания в доступной и посильной ему мере, в духе смирения и любви».¹⁴²⁰

Отец Алексий Янг говорил, что отец Серафим не просто не принимал ничью сторону в соперничестве между новообращенными и урожденными православными, – он «наводил мосты» между «родными Православию» церковными руководителями и целым поколением американских новообращенных. «Чтобы понять суть этого, – писал отец Алексий, – надо иметь представление о Православии в Америке (особенно о Русской Зарубежной Церкви) в 1960-х годах.

В то время, когда я и моя семья только заинтересовались Православием, на английском никто не служил (даже в многочисленных так называемых “современных” юрисдикциях) и, по сравнению с нынешними временами, книг о Православии на английском тоже было мало. Духовенство по большей части по-английски либо не говорило вообще, либо говорило еле-еле, что крайне затрудняло исповедь и духовное наставничество. Нас принимали в церкви тепло и искренне (мы посещали собор в честь иконы Божией Матери “Всех скорбящих Радость” в Сан-Франциско), но в основном Православие оставалось для нас закрыто из-за языкового барьера.

Отец Серафим сознательно старался “навести мосты” между новообращенными из американцев и Церковью. Он бегло говорил по-русски и мог обращаться от нашего лица к церковным властям, выражать наши чаяния и нужды. В то же время он мог и нам с поразительной ясностью объяснить особенности мировосприятия русского духовенства, включая иерархов, что он и делал в письмах к подобным мне новообращенным. Через него мы обрели возможность проникнуть “в души” наших руководителей, а они, соответственно, в наши. Для тех, кто стоял у истоков обращения американцев в Православие, “наведение мостов” отцом Серафимом было неоценимым делом любви».¹⁴²¹

Отцу Серафиму так и не удалось завершить «Руководство». Чем больше он о нем думал, чем больше рождалось выстраданных строк, тем очевиднее становилось ему: сама идея «Руководства» неверна. Сколько раз повторял он, что нет «готовых рецептов в духовной жизни». Христос не дал нам точных указаний на все случаи жизни, зато оставил самую великую, приводящую в трепет заповедь: возлюби даже врага своего.

Доведись отцу Серафиму написать «Руководство», он дал бы новообращенным, ищущим готовых советов и рецептов, еще одно средство осознания себя мудрее мудрецов. Еще бы: теперь бы они знали лучше всех об опасностях, подстерегающих на духовном пути. И такое самомнение, безусловно, привело бы к гордыне и духовной смерти.

Впрочем, положение современных новообращенных совсем не безнадежно. В конце жизни отец Серафим подметил: на смену поколениям прежним, видевшим в Православии по большей части заманчивую область законнических предписаний и интеллектуальной претенциозности, пришло иное, многообещающее поколение людей. Другу в Джорданвилль отец Серафим писал: «В последние годы у нас тут наметился иной настрой новообращенных: их больше интересуют собственно основы Православия, нежели «всезнайство”, въедливое изучение канонов, Типикона и т.п.».¹⁴²²

Сегодня уже многие, выражаясь словами отца Серафима, «уловили суть» Православия. Конечно, все былые преграды, препоны остались, и немало людей споткнутся о них, сколько ни пиши предостережений. Но советы отца Серафима (во всех его работах) не пропали втуне. Разумеется, они не панацея от всех болезней духовной жизни, однако помогли многим душам презреть внешнее и маловажное и начать постижение сути древнего Православия, то есть вступить на его «вертикальную» стезю.

В мае 1979 года отец Герман наконец сподобился совершить долгожданное паломничество на Афон: главным образом для того, чтобы встретиться со своим духовным отцом схимонахом Никодимом Карульским и вместе начать работу по подготовке к печати духовного дневника наставника самого отца Никодима – иеросхимонаха Феодосия. В своем дневнике старец Феодосий описывает состояние сердца при совершении Иисусовой молитвы.¹⁴²³ По пути на Афон отец Герман заехал в Джорданвилль, в Свято-Троицкий монастырь. Никогда он не отлучался из монастыря так надолго (более чем на месяц). Письма от отца Серафима показывают, сколь ценил он собрата, как полагался на него. Не прошло и недели, как отец Герман получил первое письмо: «Все пока идет нормально, гостей немного. Непривычно “командовать”, и я немного не в себе... но пока терплю».¹⁴²⁴ Через неделю он уже сетовал:

«Только в воскресенье выдалась минутка для собственных писаний. Если так и дальше пойдет, много я не сочиню. Вдвоем у нас все ладилось и спорилось, в одиночку – совсем не то... Перенимай все что можешь ценного у Старого Света и благодари Бога за все. Дай Бог тебе поскорее вернуться. Мы скучаем!»¹⁴²⁵

Когда он узнал, что отец Герман задерживается в Джорданвилле, то забеспокоился: неужто опять придется отстаивать свою независимость? Отцу Герману он написал:

«Зачем тебя задерживают на две недели? Конечно, если видишь пользу или смысл, оставайся. Но если они хотят испытать, “достоин” ли ты самостоятельности вне Джорданвилля, или подготовить тебя к хиротонии во епископа – беги быстрее огня. В последний раз владыка Нектарий снова сказал, что мечтал бы умереть здесь, у нас. Но потом передумал: через два-три года, говорит, вас все равно сделают иерархами, и еще неизвестно, кого “назначат” в Платину, а ему это не по душе. Я ответил, что мы пойдем по пути преподобного Сергия Радонежского,¹⁴²⁶ а не [епископа Григория] Граббе (он утверждает, что, согласно мнению митрополита Антония [Храповицкого], от епископства отказываться нельзя). И наш владыка повеселел.

Глубоко убежден, что именно здесь нам нужно трудиться во имя Божие. Поддадимся уговорам и уедем – значит изменим нашему призванию и вряд ли добьемся чего-нибудь. Владыке Лавру, конечно, мы нужны для его “организационных” целей, ему, в общем-то, не столь важно, чем мы сейчас занимаемся, он с радостью закроет нами какую-нибудь брешь в своей структуре, разумеется, “ради общего блага”. Оттого что ты так надолго остановился в Джорданвилле (если, конечно, в этом нет особой надобности), страдаю не столько я, сколько наше дело: ты чересчур “на виду”, у всего церковного мира создается впечатление, что наша работа в Платине не так уж и значима.

Прости, если чего-то не понимаю и неверно мыслю. Сам решишь, когда вернешься, что и как нам делать».¹⁴²⁷

Тем же годом и самому отцу Серафиму выпало совершить паломничество в Свято-Троицкий монастырь в Джорданвилле, где он пробыл пять дней. То была самая дальняя его поездка в жизни. Вряд ли он вообще отправился бы в путь (с чисто монашеской склонностью жить и работать в одном месте во имя спасения), не пригласи его читать лекции в Свято-Троицкий монастырь на ежегодные Свято-Германовские чтения, проводимые 12/25 декабря. Отцу Серафиму предложили две темы: «Православие в США» и «Смешанные браки. Их влияние на Церковь». Он избрал первую, от второй отказался по вполне понятным причинам.

Не ставя себя слишком высоко, отец Серафим сомневался: стоит ли ему идти по стопам собрата, отца Германа, который впервые шесть лет назад ввел практику ежегодных поездок в Джорданвилль? Отец Серафим делился своими мыслями в письме к знакомому: «Молитесь, дабы слово мое в Джорданвилле не оказалось бесплодным. В 1973 году там с пламенной речью выступил отец Герман, но аудитория была не готова, только сейчас люди начинают прозревать. Однако я не такой уж велеречивый оратор, поэтому прошу Ваших молитв, дабы обрести нужный настрой».¹⁴²⁸

В Джорданвилле тем временем предвкушали встречу с отцом Серафимом. В те годы Томас Андерсон, мальчик, живший у отцов в Платине в начале семидесятых годов, уже был восемнадцатилетним юношей и учился в Джорданвилльской семинарии. «Семинаристы благоговели перед Платиной, – вспоминает он. – Говорили, что хотят уехать туда, но боялись не выдержать тамошних трудностей. Для них это был “домик, затерянный в прериях”, в котором подвизались пустынники, печатавшие книги на английском языке. К отцу Серафиму семинаристы питали огромное уважение и с радостным оживлением ждали встречи и бесед с ним».

Ко времени этой поездки упокоились почти все выдающиеся мыслители и писатели Православия в Америке: архиепископ Аверкий, архимандрит Константин, профессор И.М.Андреев. Полгода ранее (29 июня / 12 июля 1978 г.) скончался и праведный архиепископ Андрей (отец Адриан), игумен Ново-Дивеевского монастыря.

Отец Серафим предпочел поехать в Джорданвилль поездом, а не лететь самолетом. Отец Алексий рассказывал, что «отец Серафим считал поезд более цивилизованным средством передвижения, поскольку тот, по сравнению с самолетом, идет с небольшой скоростью... По пути он собирался заезжать в местные приходы, чтобы своими глазами увидеть приходскую жизнь за пределами узкого мирка Сан-Францисской епархии»6.

Отец Герман дал ему послушание – вести дневник, и благодаря этому мы получили подробное описание нескольких дней его жизни, приобщились его мыслей и духа, лучше поняли характер этого человека, коему оставалось жить менее трех лет. Приводим отрывки из дневника.

«Декабря 3/161979 года

После всенощной в церкви Рединга в часть иконы Пресвятой Богородицы “Споручница грешных” и обильного ужина, рано утром, отец Герман, брат Феофил и сестры Мария, Нина и Соломония проводили меня на вокзал. Пообещали слушаться отца Германа и молиться обо мне. Сестры сказали, что поездка очень важна: я должен задать нужный тон в тамошней церковной жизни, что особенно важно для молодежи: тон духовной брани, простоты, трезвения, а не бездушной «правильности”, что так часто сбивает с толку новообращенных. Конечно, я скажу обо всем этом. Да поможет мне Бог!

Начало моего пути ознаменовано маленьким происшествием. В поисках своего места я задел чемоданом о кресло, и он раскрылся – все мое “добро” вывалилось на пол. Вот ведь какие козни строит лукавый! Пришлось в полутемном вагоне ползать, собирать. Но ничего, все обошлось.

Рядом сел чернокожий паренек. Мы успели поговорить (он вышел в Дэвисе, чтобы пересесть на автобус до дому). Он спортсмен, баскетболист, поступил в колледж Христианской Библии в Портленде и получил стипендию. Поначалу я дремал, положив ноги на его мяч, еще не зная, кто мой попутчик. Зовут его Ричард Кларк, очень вежливый и тихий молодой человек. Я рассказал ему немного о себе, дал номер “Православного слова”, попросил написать, если возникнут вопросы о Православии, попросил его молитв. Так сразу в начале пути я встретился с юностью и непорочностью, что, оказывается, не совсем утеряно в Америке.

В Окленде простояли три часа. Успел написать отцу Сергию (Корнику), отцу Алексию (Янгу) и отцу Герману. Перекусил. Не оставляла мысль: что же сказать в Джорданвилле и, что самое главное, готова ли молодежь слушать...

Еще одно маленькое происшествие: в вагоне-ресторане какая-то женщина обозвала меня Аятоллой.¹⁴²⁹ За столиком со мной сидела молодая пара. Мы говорили о маловажных вещах.

Уже вечером после ужина (мы подъезжали к Неваде) со мной поздоровалась молодая женщина с ребенком. Оказалось, ее муж – грек, православный. Услышав это, к нам подсел молодой человек, и несколько часов кряду мы проговорили о христианстве и религии вообще. Молодой человек – протестант, но разочаровавшийся в своей религии, учит русский, чтобы попасть в страну, где христиане гонимы и, возможно, не лицемерны, как на Западе. Он засыпал меня вопросами (и он прошел увлечение разными харизматическими культами и пр.). Я дал ему почитать “Православие и религию будущего”.

Декабря 4/17, понедельник

Целый день ехали по Вайомингу – голые холмы, редкие ковбойские селения. Холодно. Не согреть ли этот необъятный край целины истовой православной молитвой? Почти все время беседовал со вчерашним молодым человеком. Зовут его Марк Комсток. Он уже успел прочитать главу о “харизматическом движении”. В Вайоминге он вышел, взял с собой книгу и пообещал навестить наш монастырь. Живет он в Обурне.

До самого вечера составлял план будущей лекции. Господи, дай мне нужные слова, помоги потрудиться на пользу душ!

За ужином в вагоне-ресторане сидел рядом с механиком из Орегона и изысканно-вежливым христианином-англиканцем из Сан-Диего. В поезде все почему-то делаются неимоверно вежливыми и обходительными.

Декабря 5/18, вторник

Проснулся с рассветом. Едем уже по Айове. Начиная с Небраски (которую мы проехали ночью) – будто иная страна: большие города, ухоженные фермы, не то что “дикий запад”, где на много миль окрест ни души. Айова мне весьма по душе: старые дома, усадьбы, тщательно возделан каждый клочок земли – видно, земля здесь всему голова, все добротно и основательно, не то что Калифорния.

В 10:00 переезжали через Миссисипи, наполовину скованную льдом, ничего особенного, всего раза в два шире нашей Сакраменто.

В 13:25 – точно по расписанию – прибыли в Чикаго. Стояли два часа. Писал открытки, прошелся по вокзалу, позвонил отцу Феодору Юрсвичу в Кливленд...»

Декабря 7/20, четверг

Весь день провел с отцом Феодором, с виду безработным, но на самом деле очень серьезным молодым (всего тридцать лет!) священником. Много времени посвящает своим детям, но выкраивает час-другой и пишет иконы. Очевидно, это ему более всего по сердцу. С нами был и молодой человек (восемнадцати лет), спокойный, очень серьезный, по имени Дэвид, хочет быть монахом. Отец Феодор готовит его ко крещению. Он показал мне церкви – старую и новую (еще недостроенную). Почти такие же я видел во сне с месяц тому назад. Сводил он меня и в собор Святого Феодосия, принадлежащий Американской Православной Церкви.¹⁴³⁰

Вечером собралось человек десять прихожан на беседу. В основном говорил о нашем осознании себя православными христианами: кто мы, есть ли разница между нами, православными, и протестантами или римокатоликами, мусульманами и буддистами или вообще неверующими?

Вопрос этот далеко не праздный, ибо бывают весьма огорчительные, а то и трагичные случаи, когда молодежь покидает Православную Церковь.

В Северной Калифорнии у православного священника-грека росла дочь и, очевидно, не удосужилась уяснить себе, в чем же учение Православной Церкви. Она примкнула к евангелистам, к так называемой “Церкви Христа”, разделяя убеждения ее главы – он проповедовал общинную жизнь и взывал к ее идеализму. Девушка поехала за ним в Южную Америку, чтобы начать новую жизнь в Джоунстауне, городе, названном в честь проповедника.

Вы, вероятно, знаете, что там случилось год назад. Что должно остановить нашу православную молодежь от таких шагов?

Другой пример – русский парнишка, выросший в Нью-Джерси. Он регулярно ходил в церковь, вовсе не понимая, почему он православный, а не иной веры и что такое Православие. Не имея четкого представления о своей вере, легко поддался дурному влиянию. В восемнадцать лет он уже успел жениться и развестись, увлекшись наркотиками. Я был знаком с ним: обычный нормальный русский паренек, толком не знающий, зачем живет.

И года не прошло – он угодил за решетку: торговал наркотиками. За три-четыре года так пристрастился к этому зелью, что его парализовало. Не так давно он умер, в злобе, проклиная Бога. А почему? Да потому что не осознал себя, своей веры.

И еще пример. В Сан-Франциско на Калифорнийской улице, недалеко от наших православных церквей, стоит черный дом – храм сатаны. Недавно профессора социологии и студенты университета в Беркли провели исследование: кто же посещает этот храм? Оказалось, в основном дети из русских православных семей. Исследователи пришли к заключению: такие дети, не приученные к собственной вере, не осознавшие ее, легче всего поддаются сатанизму, ибо Православие – религия, которая требует многого, и если не выполнять этих требований, душа ощущает пустоту.

Многие не понимают того, что религия – самая могущественная сила на свете. Сегодня в мире наблюдается “религиозное возрождение”, но большинство учений лживо. Молодежь, в том числе и русская, и иная православная, поклоняется идолам в индусских храмах, почитает живыми богами духовных учителей, махарадж, предается медитации в дзен-буддистских и прочих языческих храмах по всей Америке, доверяется фанатикам-изуверам вроде Джима Джоунза. Почему?

Скажу о своем опыте. Как и многие молодые люди, я увлекался дзен-буддизмом и т.п. Впервые попав в православную церковь, я испытал удивительное чувство; тогда я еще не знал, что это благодать. Познакомился с воистину святым пастырем, архиепископом Иоанном, прочитал много книг о Православии, о его принципах, о святых. Наконец, принял постриг и с одним молодым русским, таким же богоискателем, поселился в глуши Северной Калифорнии, пытаясь хотя бы в малой степени воссоздать жизнь российских пустынников и печатать журнал “Православное слово” (по благословению владыки Иоанна). Хотя мы вдали от городов, от людей, только за последние полтора года крестили десять человек (в основном за одну неделю летом). И еще четверо готовятся принять крещение. Например, одного юного гитариста привел к Православию его учитель, другой русский юноша сподобился принять Православие благодаря своим иконам. Можно назвать еще несколько девушек из протестантской общины в Северной Калифорнии, студента, прочитавшего немало книг по истории Церкви (обо всех Вселенских Соборах и пр.). Жена одного новообращенного – типичная американка, торгует котлетами и бутербродами. Что привело их к Православию? Благодать Божия. Одни молодые люди теряют веру, других Господь призывает. Вера требует серьезного отношения.

А что слышно из России? Там необычайный подъем интереса к Православию после шестидесяти лет без веры. Люди крестятся тысячами. Некоторые еще не понимают, почему вдруг их привлекла Церковь, – так действует благодать Божия.

Сегодняшние события в России – нам урок и вдохновляющий пример. Вот отец Димитрий Дудко. Восемь с половиной лет просидел в концлагере, пострадав за то, что беседовал с верующими на вечерних службах. У него сломаны ноги, ему строго-настрого приказали молчать, ибо Православие страшит власти. И таких много: монахиня Валерия, Владимир Осипов, Александр Огородников. Нужно им помочь: молиться о них, через “Православное дело” (Организация, у истоков которой стоял архиепископ Иоанн), письмами (в “Православном слове” приводятся некоторые адреса).

После моего рассказа завязался живой разговор. В полночь отец Феодор и Дэвид отвезли меня на вокзал. Поезд опоздал на час, и у нас хватило времени выпить кофе. Меня весьма тронул этот простой священник, подлинный ревнитель Православия в нашей американской глубинке. Он приглашал меня заехать и на обратном пути.

Декабря 8/21, пятница

Около восьми утра меня встретил на вокзале отец Лаврентий, крестник о.Серафима (брат Лаврентий), три года проживший в монастыре Прп.Германа, епископ Лавр, прислал за мной машину. Пока ехали в монастырь (20 миль), я немного побаивался: какой прием меня ждет? Может, холодное небрежение или критика? Отец Лаврентий предупредил, чтобы я не очень много говорил об архиепископе Иоанне, иначе сочтут, что я “хвастаю”, подобно тому как “хвастал” архиепископ Андрей знакомством со старцем Нектарием. Это усугубило мои мрачные предчувствия, хотя изначально и не помышлял говорить об архиепископе Иоанне.

К полудню приехал в Джорданвилль. Сначала короткая беседа с епископом Лавром у него в кабинете, затем – с отцом Владимиром (священник, сыгравший ключевую роль в обращении о. Германа). Потом брат Григорий показал мне церковь. К завтраку припоздали. Поначалу не мог привыкнуть к их свободным правилам: каждый сам себе накладывает столько еды, сколько хочет. Меня очень тепло встретили отец Пантелеймон¹⁴³¹ и отец Антоний, а также отец Гурий, отец Гермоген, а потом и отец Михаил Помазанский. Снегу в Джорданвилле немного, но когда я приехал, было холодно, пять градусов ниже нуля. Лишь назавтра я обвыкся, да и снег нежданно-негаданно почти весь сошел.

После завтрака и отдыха (как наказал мне отец Владимир) мне показали монастырь: семинарию, библиотеку, типографию, переплетную и столярную мастерские, сараи и овощехранилище, и каждый брат четко знает свои обязанности.

Никому я здесь не в обузу, предоставлен самому себе, лишь изредка кое- кто заговаривает со мной. Взял несколько книг в магазине – подарок отца Владимира. Вечером после ужина отслужили повечерие. Братия очень трогательно молились перед иконами, но надо сказать, я не “потрясен” красотой их пения, скорее, оно соответствует рассказам отца Германа.

Вечером на двери увидел записку от отца Петра. Он просит зайти к нему, поговорить. Хочет приехать к нам в Платину, чтобы делать “как можно больше” для православной миссии среди американцев. Он, конечно, молод и незрел, но я отлично понимаю: здесь все буднично, каждый знает свое дело, заведенный распорядок, нет того вдохновения, которое испытывали мы в своей работе. Я велел ему молиться и испросить разрешения у отца Германа.

Сегодня навестил отца Макария. Он какой-то вялый и сонный, видно, серая обыденность сказывается и на нем.

Ко мне зашел серб Тодор, один из ревнителей веры, ему тоже интересен наш монастырь. Я разочаровал его: мы трапезничаем три раза в день, так что никаких особых подвигов, увы, нет.

Поговорил, и с молодым мечтательным Алешей из Советского Союза. Хочет, чтобы “Православие и религию будущего” перевели на русский.

После вечерних молитв я заглянул в нижнюю церковь: там отец Иоанникий служил акафист на английском для нескольких новообращенных.

Декабря 9/22, суббота

В пять утра загробным голосом возвестили: “Время пению, молитвы час, Господе Боже, помилуй нас”. И громкий звонок – чтобы никто не проспал. Хотя я и устал, все же пошел в церковь. После полунощницы и утрени молился перед иконами с братией. Потом они ушли. Владыка Лавр сказал, что это “рабочие” монахи, что мне можно остаться.

Днем беседовал с владыкой Лавром, отцом Иларионом, с отцом Иоанникнем. Поговорили о расхождениях с “линией” Бостонского монастыря, но сошлись лишь на том, что ссоры никому не нужны. Конечно, здесь влияние Бостона уже не чувствуется, однако многие все же живут с оглядкой. Хорошо бы противопоставить бостонской “линии” свою, джорданвилльскую, но... выше головы не прыгнешь.

В четыре дня – службы: девятый час, малая вечерня, повечерие и правило перед Причащением. Отец Игнатий дал мне прочитать канон Ангелу Хранителю.

В шесть – ужин, в семь – всенощная. Мне дали клобук брата Евгения (он сетует, что пока не может его носить) и определили на правый клирос, подпевать отцу Игнатию (у него голос много выше моего). В одиннадцать служба закончилась. Поют и впрямь прекрасно, но, даже подпевая, сердцем я далеко – в тихой своей пустыни: видно, мне претит всякое общение с людьми, хотя и пустынником меня не назовешь.

Декабря 10/23, воскресенье

В восемь – заутреня, в половине десятого – литургия, служит сам епископ. Как всегда, я толком не знаю всех правил и, разумеется, опоздал к приветствию владыки. Сослужу с семью священниками. После завтрака – моя беседа с послушниками и семинаристами, однако народу собралось куда больше.

Беседа с послушниками и семинаристами Джорданвилльского монастыря

Вижу пред собой будущих пастырей, монахов, ревностных православных паломников. Кто вы? Осознаете ли вы свою веру? Вы должны знать, что такое Православие, что такое – быть православным. Научить этому нельзя – к осознанию себя в вере вы должны прийти сами. Об этом неплохо иной раз задуматься. Готовы ли вы всякому, требующему у вас ответа в вашем уповании, дать ответ, как велит святой апостол Петр (см.: 1Пет.3:15)?

Однажды меня подвозили на машине до Платины, и в конце пути водитель спросил: “Можете ли вы за пять минут рассказать, что такое Русское Православие?” Нечто подобное предстоит и вам, готовьтесь ответить серьезно и глубоко, не кивая лишь на бороды и рясы. Часто люди познают истинную веру в мелочах: перекрестился ли человек перед трапезой, висит ли у него икона в углу. С этого начинаются расспросы о вере.

Вот наиболее очевидные, с которыми вы непременно столкнетесь:

1. Почему нельзя совершить самоубийство? Многие молодые люди уходят из жизни, не найдя в ней смысла. Вы можете указать смысл жизни? Я знаю человека, который отвечает людям на этот вопрос: настоятельница буддийского монастыря на горе Шаста, добрая и сострадательная. У нее телефон с “горячей линией”, люди ей звонят в отчаянии, и она старается их спасти. Вероятно, и вы знаете некоторые внешние аспекты христианства, но можете ли вы сказать, что верите так, что способны убедить кого- либо в вашей правоте и тем самым спасти? Это – апологетика, ее вам читают в семинарии.

2. Почему нельзя вступать в секты дзен-буддизма, Джима Джоунза, Харе Кришна, мунитов и пр.? Чем они плохи? Вам читали курс по сравнительному религиоведению, отнеситесь к нему с полной серьезностью, дабы ответить на эти вопросы. Вы должны отличать религию истинную от ложной.

3. Что плохого во “вновь рожденных” христианах или в христианах-“харизматиках”? Легко порицать их среди тех, кто их не приемлет. Но попробуйте убедить тех, кто уверовал либо в одно, либо в другое – не удастся, если вы сами не разберетесь, что в этом плохого. И да будет вам известно, такие христиане – по крайней мере, некоторые из них – всей душой чают Православия, и стоит им услышать чей-то рассказ о том, как человек пришел к вере, как они сами тянутся к Церкви и приобщаются веры.

В наше время нельзя просто “считаться” православным, потому что православны родители или соседи. Нужна вера сознательная, и отчет о ней, возможно, придется дать в любую минуту. И конечно же, нужно четко представлять, что такое Православие...

Надеюсь, вы крепко задумаетесь и осознаете важность живого православного слова.

Протестанты, разумеется, скажут: ваше Православие мертво. Службы у вас на непонятном языке, много бессмысленных ритуалов, в церкви мало кто молится.

Суждение такое поверхностно. Хотя многие из нас именно такие, мертвые духом православные.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский – пример живого слова, он постоянно пробуждал людей. Читая каноны, он останавливался, чтобы пояснить прочитанное. Все, что он делал, напитано живой верой.

Спасение дается нам Церковью – богослужениями и молитвами, но и впрямь вера наша мертва, если не вложить все усердие, весь пыл сердца.

Откуда черпать знания? Присматривайтесь к тому, что происходит вокруг. За трапезой внимайте чтению из житий святых, еще в земном своем бытии уподобившихся Ангелам. Мирские люди и слыхом не слыхивали о таком, у вас же есть возможность, было бы только желание слушать отверстыми ушами.

Святитель Иоанн Златоуст учит, что нельзя спастись, не читая духовных книг. Конечно, бывают исключительные обстоятельства (в тюрьмах, концлагерях и пр.). Но какой ответ будете держать вы, коли не используете свои возможности?

Какие книги читать? Преподобного авву Дорофея, “Невидимую брань”, святого праведного Иоанна Кронштадтского, отца Димитрия Дудко “О нашем уповании”.

Мир только-только осознал, сколь неисчерпаемо богатство Православия, дарованное нам. Пророчество преподобного Серафима о возрождении России сбывается...

К концу беседы подошел владыка Лавр с русским писателем [Владимиром] Солоухиным (автором книги “Черные доски” о старинных иконах), который также коротко выступил и ответил на вопросы. Он не чужд религии, иногда ходит в церковь в Москве. (Говорит: “Мы все крещеные”) Рассказал о переменах в России к лучшему, что позволило ему печатать свои книги (содержащие мирские оценки церковной жизни). Очередная его книга “Оптина пустынь” должна выйти в Москве зимой. Книгу профессора Концевича об Оптиной не читал и пожелал познакомиться с ней. В заключение очень метко отозвался о современном искусстве: “Можно написать стих без рифмы, или без ритма, или без смысла, но когда в стихе нет ни того, ни другого, ни третьего, это уже не поэзия”. Очевидно, в русском искусстве осталось нечто и от былых традиций...

Декабря 11/24, понедельник

В три часа дня первое собрание участников Паломничества в зале семинарии. Я сидел с отцом Киприаном во главе стола, переводил его речь, потом вопросы и ответы.

Служил всенощную, волновался, наделал кучу ошибок. Нет, я все-таки не “профессионал”, что, может, и к лучшему. Несколько стихир пропели по-английски.

После всенощной отец Иоанникий навестил меня (он же сопровождал меня в субботу на кладбище), рассказывал о своих горестях и заботах. И впрямь у него тяжкая жизнь и нет необходимой помощи.

Декабря 12/25, вторник. Память преподобного Германа

Немного поспав, в семь утра уже совершал проскомидию.¹⁴³² Тоже волновался, даже больше, чем перед грядущей лекцией. Но все прошло удачно, ошибок на этот раз было меньше. Служило двенадцать священников. Получилось очень празднично. Отец Валерий в проповеди уподобил преподобного Германа Аляскинского преподобному Серафиму Саровскому. Владыка Лавр разрешил мне на отпусте благословлять народ иконами преподобного Германа, которые я привез с собой, и я раздавал их верующим, когда подходили прикладываться ко кресту.

Вскоре после завтрака все собрались в семинарском зале. Отец Георгий сказал вступительное слово, владыка Лавр приветствовал меня, после чего я выступил со своей лекцией «Православие в США”.¹⁴³³ В основном читал заранее подготовленный текст, лишь иногда отвлекался. Присутствовало 130 человек, слушали внимательно.

Потом было живое обсуждение, в основном задавались вопросом, как сохранить в себе православную веру, что свидетельствует о вдумчивости моей аудитории. Кое-кто высказался за издание житий святых для детей, что, несомненно, является первостепенной задачей.

После обсуждения отец Георгий рассказал о нашем монастыре в Платине, о том, сколь светло и покойно там на душе, показал слайды, которые сделал, пока гостил у нас. Затем свои афонские слайды показал отец Владимир (Мальченко), особенно поразил вид опустелых русских скитов, разрушающихся на глазах. Завершил Паломничество владыка Лавр, поблагодарил всех, но как-то серо и буднично. Потом побеседовать со мной подошло несколько человек, в том числе и молодой новообращенный из протестантов... Было выставлено много книг из нашего монастыря, некоторые люди брали адреса из Кестон-колледжа, для того чтобы написать православным людям в России и Румынии.

Позже отец Валерий пригласил меня к себе в келью, «митрополичью комнату”, посетовал на безделье и плохое отношение Синода. Все это, конечно, тревожные симптомы в нашей церковной жизни.

После ужина и службы ко мне пришел брат Евгений, тоже грустный. Его удручает вялость монастырской жизни. Я посоветовал ему не ставить себя слишком высоко.

Заглянул отец Иларион, спросил, можно ли напечатать мою лекцию в “Православной жизни”, потом пришел и долго беседовал со мной отец Давид, молодой рясофорный монах. Расспрашивал о религиозном фанатизме, о том, как донести Православие до простых американцев, о значении слова “Christmas” (“Рождество”), о чересчур ревностных верующих, которые по “постным” и “скоромным” этикеткам на продуктах, которые вы покупаете, судят о вашей вере. На что я сказал, что читать этикетки и выбирать по ним постную пищу не так уж и плохо, но нельзя навязывать это другим. Поговорили мы и о “сверхправильном” приходе в Ипсвиче, где сменили русские песнопения на греческие – более “правильные” и молитвенные. Почти во всем мы сошлись во мнениях, это меня обнадежило: все-таки сохранился еще здравый взгляд на церковную жизнь.

По слухам знаю, что в трапезной допоздна обсуждали мою лекцию. Значит, вызвала интерес...

Декабря 13/26, среда

Лег спать лишь в час ночи и проспал всю утреню, а когда зазвонили к литургии, я спросонья решил, что еще утреня; в общем, и тут опоздал. Пошел попрощаться с владыкой, с отцами, поговорил с братом Фомой [Андерсоном] и Филиппом Грэмом, сыном диакона из Ипсвича. Он тоже обеспокоен “сверхправильным” креном в их приходе. Все-таки у молодых очень здравый подход, и это обнадеживает.

Отслужив литию у гробниц митрополита Анастасия и архиепископа Тихона (странно, я не видел могилы архиепископа Аверкия), я со своим крестным отцом, Димитрием (Андро де Ланжероном), отправился дальше.

Поездка в Джорданвилль оправдала себя, хотя живи я здесь – быстро бы увял душой. Многие страдают от уныния и однообразия здешней жизни. Верно, попахивает “зеленой тоской”. А вдохновения или просто поддержки не дождешься, даже жития святых в трапезной читают, бубня себе под нос, так что едва слышно. А владыка Лавр нарочито избегает собственных оценок и комментариев. Насельники здесь “тянут лямку”. Впрочем, многим на пользу и такая жизнь. Но я бы не выдержал. Наша пустынь в Платине совсем иная.

Ближе к полудню мы с Димитрием отправились в путь, через весь штат Нью-Йорк к Ново-Дивееву. Задержались мы там, правда, всего на час. Я успел кратко навестить матушек Серафиму, Гавриилу, Марию, сестру Дарью. Побывали на могиле архиепископа Андрея (отца Адриана).

К ужину приехали домой к отцу Димитрию в маленький приятный городок Уголок Свободы, по духу напоминающий деревню. Я познакомился с его семьей, в том числе и с моим крестным сыном Николаем, умственно отсталым мальчиком. Ничто его не интересует, лишь Церковь. Он мечтает стать монахом. А в целом очень хорошая, благочестивая русская семья: две вполне нормальные дочери, мать и бабушка.

После ужина пошли в гости к одному из прихожан, он живет поблизости. Я отслужил там недолгий молебен, побеседовал с шестерыми учениками приходской школы о “подвиге”, то есть духовной брани, привел примеры из житий святого апостола Фомы, мучеников раннего христианства, епископов, пустынников, жизни современных миссионеров в Уганде, многострадального русского народа. Рассказал и о нашем монастыре, о наших братьях меньших, зверушках, – детишки были в восторге, да и взрослые тоже (среди них был старичок, знавший митрополита Парижского Евлогия (Георгиевского, † 1946) и других европейских церковных деятелей).

Декабря 14/27, четверг

Сегодня отдыхал, писал письма, открытки. Отказался от предложения (одного из вчерашних моих собеседников) посмотреть Нью-Йорк, посетить Синод.

Вечером приехали двенадцать русских – прихожан Нью-Брансуика. Я и им рассказал (по-английски) о подвижничестве, о страждущей России, о ее духовном возрождении, об отце Димитрии Дудко, об Африке и тамошнем миссионерстве...

Декабря 15/28, пятница

Еще один день отдыха. После обеда едем с Димитрием в Пенсильванию, в гости к отцу Деметросу Серфесу. Он беседовал со мной в Джорданвилле и очень зазывал к себе. Несколько часов ехали по холмистой живописной Пенсильвании. Остановились в Гаррисбурге, на берегу живописной реки. Там купили мне билет на поезд от Нью-Йорка до Кливленда, и к вечеру мы приехали к отцу Деметросу.

После трапезы мы все втроем пошли в церковь к отцу Деметросу (где раньше располагались протестанты). Уютная, с красивым иконостасом, хорошими иконами. Отслужили канон Пресвятой Богородице. Отец Деметрос поет не очень хорошо. Я же пел стихиры на русский лад, прихожане – на греческий.

После молебна побеседовали с людьми (их было вместе с детьми человек пятнадцать). “Православие сердца” – так можно определить тему беседы. Говорил о духовной брани, о том, как важно ценить духовные наши сокровища, нашу свободу, о том, как страдает Россия, и о помощи тамошним православным (раздал несколько адресов), об опасности «удобной” духовной жизни, о том, как важно, чтобы Православие вошло в сердце, а не только в разум. Приняли хорошо, задавали много вопросов, как сохранить Православие в собственной душе и в душах детей. Сказал я и о «правильности”, этом извечном камне преткновения, и том, что мы зачастую не применяем православные принципы в собственной жизни.

После церкви мы вернулись домой к отцу Деметросу (его дом отстоит на милю) и за ужином продолжили разговор... Димитрий очень устал и отправился спать, а мы с отцом Деметросом проговорили до 3-х или 4-х часов утра. Он не так прост, каким показался поначалу, прекрасно видит все разногласия в Церкви. “Прощупал”, какова моя позиция по некоторым вопросам, например, относительно архиепископа Феофана Полтавского...

Декабря 16/29, суббота

Немного поспав, мы позавтракали в местной гостинице, ее владельцы – прихожане отца Деметроса. Лишь к полудню тронулись в путь. От его церкви – этого православного форпоста – осталось очень хорошее впечатление. Теперь наш путь лежал к отцу Валерию Лукьянову в Лейквуд (штат Нью- Джерси). Недалеко от Филадельфии попали в затор и в Лейквуд приехали лишь в четыре часа дня. Успей мы добраться туда утром, я бы смог побеседовать со школьниками.

Всенощная началась в пять часов. Я служил и помогал отцу Валерию исповедовать. Утром в воскресенье очень многие будут причащаться Святых Таин, поэтому на исповедь пришло более ста человек. Некоторые – с очень серьезными заботами и бедами. Постарался помочь чем мог. После службы поужинали, и я лег спать. Отец Валерий принял меня весьма радушно, было приятно познакомиться с его матушкой и детьми.

Декабря 17/30, воскресенье

Утром снова помогал исповедовать, потом сослужил отцу Валерию... выступил с проповедью по Евангелию «Много званых, а мало избранных”.

После литургии в огромном зале рядом с церковью устроили трапезу, и я выступил с речью. Сначала говорил по-русски (рассказал об истории и нынешнем положении нашего монастыря), потом обратился на английском к молодежи, призвал их беречь веру, глубже проникаться ею. Привел примеры заблудших православных, тех, кто искал Истину вне веры и, не найдя, возвращался к Православию; поведал о бывших протестантах – наших новообращенных.

Закончил опять на русском, обратившись к “взрослой” аудитории...

Потом ко мне подошли несколько человек. У одного сын, пройдя увлечение буддизмом, наркотиками, хотел было вернуться в Православие, но его остановил отец N. и сказал, что нужно полтора года каяться и только затем можно причащаться Святых Таин. Рассказал, что сын теперь учится в университете, хочет стать миссионером среди таких же бедолаг, каким был сам. Я сказал этому человеку, чтобы присылал сына к нам...

Трогательно попрощавшись с отцом Валерием, под колокольный звон (звонарями были его дети) мы с Димитрием отбыли...

Мы приехали в Нью-Йорк на вокзал за пятнадцать минут до отхода поезда. Пяти минут мне достало – я понял, что город этот более видеть не хочу. Попрощался с Димитрием... и тронулся в обратный путь.

Декабря 18/31, понедельник

В восемь утра был уже в Кливленде, едва успел высадиться со своим немалым багажом. Меня встретил отец Феодор, у которого я и скоротал день. Этот батюшка для меня – воплощение нашего американского Православия: молодой, скромный, старающийся по мере сил. Он не ждет великих миссионерских дел, а тихо и смиренно стоит на страже веры. Дай Бог ему сил и духовных плодов. С нами почти весь день пробыл Давид – он вскорости собирается принять крещение. Удалось немного поговорить и с ним. В шесть вечера отслужили вечерню на английском. Присутствовала еще одна семья.

Декабря 19/1 января, вторник

В четыре утра совершили литургию, “хором” был отец Феодор... Настоящая катакомбная служба, очень воодушевившая нас обоих. Вот так, казалось бы, малым мы и сможем сберечь нашу веру.

Выпили кофе, отец Феодор проводил меня, и мое путешествие, слава Богу, на том закончилось.

Я вовремя успел в Чикаго к поезду, пришлось даже прождать несколько времени на вокзале. В вагоне-ресторане за моим столом сидел некто из Дейтонвиля, но никаких «миссионерских” разговоров я не затевал.

Декабря 20/2 января, среда

Память святого праведного Иоанна Кронштадтского. В поезде тихо, пишу дневник, обдумываю статью о Туринской плащанице. За обедом семья из Уотсонвиля – мать и дочь – выказывала лишь обычный вежливый интерес к Православию.

Декабря 21/3 января, четверг

Последний день в пути. Самые живописные места – калифорнийские горы. На восточных склонах лежит глубокий снег, а на западных тепло (около + 20°). Возможно, и у нас в Платине будет не так холодно нынешней зимой.

Уже при подъезде к дому случилось у меня еще одно миссионерское знакомство. Рядом сел длинноволосый (но безбородый) парень по имени Рик, он захотел “проверить”, что представляет собой моя духовность. Сам он из Денвера, из очень религиозной семьи, однако примкнул к секте “Урантия” – поиск истины с помощью медитации и пр. Направляется в Сан-Франциско поближе познакомиться со своими единоверцами, а заодно присмотреть что-либо еще духовное. Я указал ему, сколь опасны такие блуждания и отход от истинной веры, рассказал о нашем монастыре, об архиепископе Иоанне и посоветовал сходить в усыпальницу владыки и попросить наставить на путь истинный. “Почему это я должен просить кого-то, когда могу обратиться прямо к Богу?” – недоумевал он. Я ответил: “Потому что владыка Иоанн ближе к Богу, чем ты, и может помочь.” Пригласил его к нам, отдал ему два оставшихся номера “Православного слова”: об И.М.Андрееве и о нашем паломничестве 1978 года. Он поблагодарил и ушел. Какой самонадеянный парень! Да возрастет в нем зароненное семя и да поможет ему спастись!

Выводы после поездки. Прошла успешно, было много полезных встреч. Во многих уголках Америки живут православные, не прекращающие духовную брань, и замечательно, что мы помогаем друг другу.

Ни у кого нет таких возможностей, как у нас, печатать необходимую для православных воителей литературу. Значит, нужно удвоить усилия. К нам может прибыть пополнение – следует подготовиться к этому. Необходимо направлять и сестер наших на стезю плодотворного труда.

Мы должны и в состоянии задавать тон нашим православным – не “правильности”, а сердечной веры. Дай нам Бог силы и мудрости!»

О Ксение славная, яко мудрая дева в полунощи жития твоего Жениху Христу во сретение измла ecu, светильник пламенеющий любве Божия носящи.

Стихира из службы блж.Ксении Петербургской

В 1966 году, вскоре после смерти архиепископа Иоанна, отца Германа пригласили в Приют святителя Тихона, где г-жа Мария Шахматова отобрала для Братства кое-какие бумаги архиепископа. Она предоставила им для публикации все его архивы, отыскала рукопись так и не увидевшей свет службы блаженной Ксении Петербургской (в то время еще не причисленной к лику святых), известной юродивой XVIII века, творившей чудеса. Отцу Герману и отцу Серафиму была особенно близка эта Божия угодница, современница преподобного Германа Аляскинского. Возможно, они даже встречались в Петербурге.

В 1968 году, предваряя ее скорое прославление, отцы опубликовали посвященную блаженной Ксении службу на русском языке. Одновременно они записывали все известные чудеса, сотворенные ее небесным предстательством. Будучи на небесах, блаженная Ксения видимо помогает женщинам наших дней, особенно тем праведницам, которые терпят нападки нигилистов за исконные женские добродетели. В 1971 году, печатая материалы о недавних чудесах блаженной Ксении, отец Серафим задумался: а чем может Братство воодушевить ищущих Бога женщин и подвигнуть их на православный подвижнический путь? И когда через несколько лет в их монастырь действительно стали приезжать такие женщины, он начал истово молиться о них блаженной Ксении.

После рукоположения отца Серафима Мария и Соломония по-прежнему жили в домике для гостей на склоне монастырской горы в Платине. Они раздумали ехать в Ново-Дивеевский монастырь – Платина более соответствовала их духу: будучи американками, они искали монастырь с миссионерским «уклоном» для новообращенных. Они рады были остаться в Платине и участвовать в издательских трудах отцов, перенося на бумагу записанные на магнитофонных кассетах переводы. Они получили особое задание: помогать в подготовке публикации житий новомучеников российских, сперва в « Православном слове», а со временем и отдельной книгой. 14 июня 1977 года отец Серафим сделал такую запись: «Отец Герман подал им идею выпустить книгу “Святые русских катакомб”, при этом с самого начала решительно настроиться сделать это дело до конца».¹⁴³⁴ Мария говорила потом, что для них, а особенно для нее, эта книга тогда стала «средоточием всех усилий». Барбара же по обыкновению держалась особняком, жила в чаще леса, в монастыре показывалась лишь изредка.

К тому времени (как и предполагали отцы) пополз мерзкий слушок, что в Платине они завели целый «гарем». Но теперь ничто уже, казалось, не беспокоило отца Серафима. Услышав от отца Алексия о сплетнях, он лишь посуровел и твердо сказал: «Что ж, очень жаль. Женщины эти хотят того, что не в силах дать церковная организация, так кто же, кроме нас, поможет им? Что ж, пускай старушки судачат, а мы на свой страх и риск будем продолжать».

Отец Алексий продолжал: «По его словам я понял, сколь безразлично ему мнение людей, не понимающих, что собой представляют отцы. Подобное отношение он являл не раз и не два».¹⁴³⁵

Конечно, отцы понимали, что теперешнее положение их помощниц и радетельниц не может долго оставаться таковым, особенно с прибытием в монастырь новой братии. Им нужен был свой собственный скит – в отдалении от монастыря, где они могли бы все вместе трудиться во имя Божие. Они уже и без того обустроили свой быт наподобие жизни в скиту. И очевидно, вслед за самим Братством преподобного Германа, их общине предстояло преобразоваться в монастырь.

В январе 1978 года отцы приступили к поискам участка земли для сестер. Агент по недвижимости посоветовал им купить надел в районе старого поселения лесорубов Чащоба, в двенадцати милях к западу от монастыря. Там еще стояло несколько домов, был магазин и непременная пивная. Но и здесь не удалось обосноваться: оказалось, участок уже продан. Что же, решили отцы, видно, не очень это место угодно Богу. Им предложили другой участок, невдалеке от первого», чуть дальше от поселения, что было лишь на руку отцам. 11 февраля они съездили туда и утвердились в своем благоприятном мнении. Земля была покрыта метровым слоем снега и, как сказал потом отец Серафим, показалась ему «зимним раем»:¹⁴³⁶ их встретил кедровник и ельник (в отличие от сосен и дубов в Платине), протекала там и речушка, невдалеке был родник. Располагался участок выше в горах, нежели платинский монастырь.

Землю купили. Летом сестры туда переехали. Пока шло строительство дома-часовенки для жилья, спали под открытым небом, готовили на костре. Поляна, окруженная елями, служила открытой часовней, отцы время от времени служили здесь литургию. Со временем заложили фундамент храма.

Ведя полумонашескую жизнь, сестры поддерживали слегка сокращенный круг богослужений, сами рубили дрова, держали огород, кур и коз. Вскоре к ним присоединилась еще одна молодая женщина из протестантской общины, обратившаяся в Православие под влиянием Марии и Соломонии. Звали ее Нина.

11/24 сентября 1978 года, когда сестры как раз заканчивали строительство домика-часовни, Русская Зарубежная Церковь причислила к лику святых блаженную Ксению Петербургскую (в1988г. ее причислила к лику святых и Русская Православная Церковь Московского Патриархата). Отец Серафим перевел текст службы этой святой, найденный в архивах архиепископа Иоанна, и отцы опубликовали ее в «Православном слове», сугубо молясь блаженной Ксении о предстательстве за сестер пред Господом.

В 1979 году, будучи на Афоне, отец Герман поговорил с отцом Никодимом о сестрах, спросил его мнение о женском монашестве в Америке. Отец Никодим поддержал его и благословил закладывать основы монашеской жизни в новом скиту. Для пострига первой монахини он отдал свою мантию, камилавку и параман.¹⁴³⁷ Сказал, что не стоит бояться никаких препятствий, ибо всякое место, где творится молитва Иисусова, есть свет миру. Добавил, что женскому скиту лучше всего следовать примеру простой, без затей, афонской каливы.

Окормляя обитательниц нового скита, отец Серафим и отец Герман обнаружили, что у женщин в монастыре иные заботы, нежели у мужчин. Сестры Ксениевского скита во многом превосходили мужчин-послушников выносливостью и духовной зрелостью. Мужчины, увы, являли меньше чуткости, «душевной тонкости» и больше неуверенности в себе. Но были свои «бесовства» и у женщин, например, злопамятность. Мужчины сразу высказывали свои обиды и недовольства. Женщины подолгу хранили их в сердце и «пережевывали». Гнев мужчин быстро возгорался, но и быстро угасал, женщины обид не забывали и подолгу вели «холодную войну».

18 ноября 1979 года отец Серафим провел с будущими монахинями беседу, дабы утвердить их в основах монашества – основах христианства, что помогло бы им бороться с бесовскими прилогами и собственным падшим естеством. Многие советы отец Серафим почерпнул у аввы Дорофея, поучения которого сестры читали. «Вы должны построить жизнь, приближенную к монашескому идеалу, – наставлял их отец Серафим, – он внесет смысл в жизнь, сделает ее более плодотворной. До сих пор вы жили, полагаясь в основном на свою волю. Это понятно, не сразу начинаешь прозревать, чего истинно хочешь. Но, увидев тщету своеволия, каждая из вас сделала шаг к монашескому идеалу. Монашеская жизнь не дается сама собою, она – итог упорной работы, напряжения, осознания ответственности за свои дела, попечения о них. Вот принципы, которые вам надлежит усвоить, и жить соответственно:

1. Любовь и прощение. Старайтесь не обижать друг друга, а коли обиделись – простите. Да не зайдет солнце во гневе вашем или в холодном небрежении (преподобный Иоанн Кассиан не разрешал даже молиться в монастырской церкви, покуда обиженный не прощал обидчика). Если уж не можете с легким сердцем простить, тогда хотя бы осознайте свою вину, а не ищите причины в другом. Причина – в вашем хладном сердце. Даже сама мысль: “А кто виноват?” – свидетельствует о том, что вы стараетесь оправдаться.

2. Откровенность друг с другом. Вы должны знать, что делает ближний. Поутру приступайте к своим трудам, а на всякое дело, к ним не относящееся, испрашивайте благословения.

3. Совместная жизнь, богослужения и трапезы. В часовне проводить полный круг служб ежедневно. Раздельные у вас лишь кельи и келейное молитвенное правило, все остальное совершается совместно. Каждая обязана петь в хоре.

4. Радение о деле. Авва Дорофей очень много полезного пишет об отношении к работе. Нельзя работать с прохладцей, спустя рукава.

5. Глубокое смирение относительно себя самих. Мы должны думать: «Я – падший, греховный человек; Господи, помилуй!” И надобно помогать таким же, как мы, грешникам».¹⁴³⁸

Через месяц в своем Джорданвильском дневнике отец Серафим писал: «Сестер нужно направлять к плодотворной работе». Но сперва предстояло уладить вопрос куда более важный, нежели мелкие распри между ними. Хотя отцы и пытались наладить их совместную жизнь, у каждой сестры, по всей видимости, было свое особое призвание. Барбара, например, стремилась к пустынничеству. Мария более всего хотела посвятить жизнь Богу и считала, что наилучший путь к этому – монашество, но в тот момент она еще не приняла окончательного решения относительно пострига. Нина говорила, что жаждет монашества, но не обладала твердостью и решимостью Барбары. А Соломония вообще еще не определилась: то ли идти в монахини, то ли обзаводиться семьей.

Барбаре все это виделось как отсутствие в скиту общей цели в монашестве, и она так и осталась жить в лесу, иногда навещая устроенную для нее в Этне «келью игумена Назария». Вскоре ушла Соломония, предпочла работать медсестрой в Рединге. Правда, и там она старалась помогать отцам печатать «Православное слово».

Отцы истово молились, испрашивая, что делать дальше. Будет ли в Чащобе скит? Неизвестно, куда определить Марию, – не выгонять же ее! – она деятельная, полная сил, желания работать, и нельзя губить ее призвание служить Господу. Отец Серафим всегда возлагал на нее большие надежды. Еще в 1976 году, через два дня после ее посещения монастыря Преподобного Германа; он написал о ней в письме отцу Алексию Янгу: «Она во многом того же духа, что Барбара Маккарти, ее переполняет жизнь, не устраивает “сверхправильность”, она жаждет всю себя отдать служению Господу, но не вписывается в “обычные” модели существования православных в наши дни... Чисто внешне ей еще многому надо научиться, но сердце у нее глубоко православное. Ей нужно лишь найти свое место, где жизнь ее могла бы быть плодотворной».¹⁴³⁹

Тем временем миссии Братства разрастались. Требовалось их объединить каким-то журналом или газетой, что задавало бы тон движению американских православных. Уже давно отцы замышляли газету святоотеческого толка для самого широкого круга. Она бы называлась «Православная Америка» и рассказывала бы о значительных событиях православной жизни в Америке, позволяла бы всем американским православным (независимо от их убеждений) делиться своими мыслями и мечтами.

К середине 1980-х годов платинские отцы окончательно созрели для осуществления этого замысла, желая принести пользу не только американской православной миссии, но и Марии. Они сообщили о своем намерении архиепископу Антонию, и владыка благословил их начать дело. В июне, в день Всех русских святых, отслужив литургию и совершив два крещения в редингском приходе, отец Серафим обратился к отцу Алексию Янгу и Марии с предложением делать газету. Мария помнит его вопрос к ней: «Вы слышали что-либо о газете “Православная Америка”?» Он попросил Марию и отца Алексия вместе взяться за этот проект, и они с радостью согласились. Предполагалось, что новое издание будет выходить взамен «Никодима», журнала отца Алексия, который ему уже трудно было выпускать одному из-за обилия пасторских обязанностей.

После этого разговора отслужили еще один молебен и провозгласили рождение «Православной Америки».

Первый номер вышел в июле. «Я писал редакционные статьи, – вспоминал отец Алексий, – и некоторые другие материалы и как редактор нового издания в целом отвечал за его выпуск. Мария являлась соредактором и занималась материалами о гонимой Церкви, отвечала за переводы и макетирование газеты6¹⁴⁴⁰.

Новые обязанности занимали почти весь ее рабочий день. В это богоугодное дело она вкладывала всю душу, утоляя жажду служения Богу. Электричества в скиту не было, и для того, чтобы поработать над очередным выпуском, ей поначалу приходилось ездить по друзьям с электрической печатной машинкой в рюкзаке. А к осени отцы арендовали в городке Платина домик-прицеп, который стал одновременно ее домом и штаб-квартирой нового издания.

Платинские отцы всегда были готовы помочь «Православной Америке», как некогда помогали и «Никодиму». Отец Алексий вспоминал: «Волнение, мучившее нас в начале работы над проектом, постепенно испарилось, так как мы постоянно чувствовали поддержку и вдохновение от отца Германа и отца Серафима. Они, в свою очередь, ликовали, видя, как популярна становится наша газета. Одной из первых оформила подписку на нее мама отца Серафима, хотя она и не была православной. Этот факт несказанно обрадовал отца Серафима».¹⁴⁴¹

Вскоре после его кончины отец Алексий написал в газете: «Читатели знают, что отец Серафим был и постоянным автором, и соредактором газеты. Помимо собственных подписанных статей он опубликовал много переводов¹⁴⁴² (которые, как он полагал, не стоили благодарности) и ряд не подписанных его именем статей.

Но еще более важно то, что отец Серафим был совестью нашей редакции, ее вдохновителем и движителем, а порой и мягким укором, когда мы, как он выражался, «писали не по делу». Так что же является нашим делом? Донести основы Православия как можно большему числу американцев. И всего-то. Казалось бы, задача ясная и простая. Но это “всего-то” вырастало до гигантских масштабов. Он верил в нас, несмотря на наше глупое упрямство, более того, – он верил в важность и ценность нашей работы и связывал с ней немалые ожидания».¹⁴⁴³

В августе 1980 года, после летнего Свято-Германовского паломничества, отцы готовились к постригу Барбары и освящению женского скита в честь блаженной Ксении Петербургской. В день праздника Успения, 15/28 августа, отец Герман объявил о назначенном на следующий день постриге.

Постриг состоялся в женском скиту перед Божественной литургией в присутствии многих паломников. Церковь в скиту была еще не достроена, поэтому служили в открытой часовне. Трогательное зрелище: монахи молятся в лесу подле большого деревянного креста и иконы Спасителя – благословения старца Михаила Валаамского.

Отец Серафим накрыл Барбару своей мантией, став тем самым ее «мантийным старцем». При постриге в мантию она получила от отца Германа имя Бригитты – первой святой монахини Ирландии. Отец Серафим и раньше подвигал ее познакомиться с западноевропейскими корнями Православия, почитать жития святых (особенно кельтских) и отцов Церкви.

На той же службе Нина стала рясофорной монахиней (стадия, предшествующая полному постригу). После пострига монахиням полагалось три дня и три ночи, не покидая церкви (в данном случае леса), молиться о тех, кто остался в миру.

Отец Серафим стал духовником новых монахинь, первых насельниц скита Блаженной Ксении Петербургской. Через неделю он снова навестил их и отметил в летописи, что застал их «в покое и радости».¹⁴⁴⁴

Под водительством матери Бригитты, при четком определении целей монашества, обитель Блаженной Ксении бурно пошла в рост. Сестры достроили церковь (в традициях Северной Фиваиды), там проходили ежедневные службы, на литургии приезжали отцы Серафим и Герман. В 1981 году туда приехала семнадцатилетняя новообращенная, возжелавшая посвятить свою жизнь Богу, потом сестер еще прибыло. Построили себе бревенчатые кельи. Изготовляли четки и продавали – на те деньги и кормились. По-прежнему ухаживали за огородом, держали кур и коз. А случалось пойти на почту или в магазин, брали с собой «вьючную козу» и так шли лугом и лесом.

Некоторые паломники не понимали, зачем нормальные, студенческого возраста американки избрали такую жизнь. Не раз их обзывали «туристками». Местная газета преподнесла следующее известие под сенсационной «шапкой»: «Семнадцатилетняя девушка вынуждена строить себе жилье». Но сестры, подобно мудрым евангельским девам, спокойно продолжали трудиться во имя Господа, не обращая внимания на молву.

Выпадали им и тяготы, но никогда не переставали сестры благодарить свою небесную предстательницу. Однажды им случилось увидеть в лесу блаженную Ксению: она ходила окрест и благословляла монастырь.

Не оставлял их пастырской заботой и отец Серафим. Пять лет спустя после его кончины в скиту собралось множество паломниц, чтобы провести традиционное летнее Свято-Германовское паломничество. Многим пришлось ночевать под открытым небом, кое-кто, незнакомый с лесом, побаивался гремучих змей, скорпионов, медведей, рысей, водившихся окрест. Однажды в третьем часу утра паломница, ночевавшая подле кельи «Успение», ясно видела высокого монаха с длинной седой бородой, в черном клобуке. Он медленно прошел по тропинке в двух шагах от женщины, низко склонив голову. Паломница не осмелилась заговорить с ним, полагая, что он молится. Удивилась она лишь тому, что он шел бесшумно – ни скрипа, ни шороха А несколькими минутами раньше того же монаха приметила другая паломница Она узнала в нем отца Серафима

И сегодня скит Блаженной Ксении Петербургской – истинный рай для всякого истинно зрячего: высокие ели, часовня и пустыньки с иконами святых, подле которых останавливаются помолиться паломники. Сестры осязают свою небесную покровительницу рядом: икона запечатлела ее в платке и мужнином мундире. Рядом – икона святителя Иоасафа Белгородского, одного из последних святых, прославленных в дореволюционной России. Ее прислал в благословение скиту афонский старец Никодим. Давно уже платинские отцы вверили сестер попечениям святителя Иоасафа, и вместе с блаженной Ксенией он охраняет американок, приходящих в скит с молитвой.

Еще при жизни отца Серафима сестры начали печатать жития праведных жен: подвижниц, святых, монахинь, тайнозрительниц, блаженных, преподобных, основательниц монастырей –«Современный материкон».¹⁴⁴⁵ Сестры задались целью взрастить у своих соотечественниц понятие о традиционном монашестве и об основах православной духовной жизни. Словно в благодарность отцу Никодиму, они подготовили и издали два тома житий современных афонских старцев.

За годы, прошедшие со дня смерти отца Серафима, постриженицы скита Блаженной Ксении основали несколько новых женских монастырей в различных местах: на Аляске, в штатах Миссури, Индиана и Аризона. Американки – все новообращенные в Православие – продолжают приходить в эти монастыри, принимают постриг и присоединяются к первым сестрам скита Блаженной Ксении, посвящая всю свою жизнь Богу.

Сегодня, когда в миру осмеиваются такие христианские понятия, как добродетельность и целомудрие, особенно важно иметь подобные пристанища. Последовательницы жен-мироносиц могут в ежедневных подвигах стяжать целомудрие и чистоту сердца, дабы там достойно могла пребывать благодать Святого Духа. По словам отца Адриана, «они воздадут Богу и почести». И сохранят (во что бы то ни стало) самое главное, хранимое женщинами- христианками, – верность Жениху Небесному. Нося тяготы друг друга, принимая с любовью всякого приходящего, сестры могут создать спасительную твердь для утопающих в трясинах современного мира.

Одна из первых сестер скита Блаженной Ксении сказала: «Никогда за всю историю нашего скита, кто бы нас ни посещал, жизнь наша не была легкой. Вечная борьба. Нам всегда помогала ревность к делу, к которому призвала матушка Бригитта, – пустынь, совместная жизнь, издание подвижнических книг. В наш духовно скудный век женщинам оставляют не так много выбора. Но огонек, возгоревшийся в сердцах наших предшественниц, подвигает и нас жить в идеалах пустыни. Чтобы он не, угас, нам нужно постоянно бороться с незримым сонмищем бесов и с собственным падшим естеством. С болью сердца и в трудах мы стяжаем пустыннический идеал».