«Добро» без Бога — не добро?
Сегодня нередко приходится слышать, что человек может вершить добро вне зависимости от того, в какого «бога» он верит и верит ли в «бога» вообще. Совершать добрые дела, утверждают сторонники этой позиции, естественно для всякого человека, как для существа личностного, нравственного. Об этом свидетельствует не только христианское нравоучение, но и светская психология, и философия. Закономерности нравственной жизни исследовались ещё античными философами, до начала существования христианской Церкви. Поскольку это так, продолжают они, постольку нельзя утверждать, что делание добра доступно лишь верующим. Высоконравственной личностью может стать каждый здравомыслящий человек: хоть монотеист, хоть политеист, деист, пантеист, атеист, лишь бы только он сам желал и стремился делать добро и избегать зла.
Гораздо более резким предубеждением является другое, согласно которому, лишь вне христианства возможно формирование действительно возвышенной морали, с чёткими и верными критериями добра и зла, так как христианство, будучи религией церковников, направлено на эксплуатацию человека и подавление личностных свобод. А это — за гранью добра. В XVIII веке, в Европе, эту идею отстаивали, развивали и тиражировали «просветители-материалисты». Воодушевленные успехами естественных наук и считая, что естественнонаучное знание должно похоронить веру в сверхъестественное, они сочли нужным отбросить не только христианские догматы, но и христианскую нравственность, а взамен создать новую, совершенную мораль — «мораль разума».
«Можно подумать, — писал в данной связи П. Гольбах, — что религиозная мораль только для того и придумана, чтобы разрушить общество, превратить людей в первобытных дикарей... Каковы бы ни были наши суждения о божестве, проще заменить мораль религиозную моралью разума» [1, c. 213, 214].
Таким образом, предпочтя вере в Бога веру в самобытное материальное начало, христианской нравственности они противопоставили нравственность, основанную на частных, субъективных представлениях о добре и зле. В своих фантазиях они мечтали о совершенной морали, которая будет близка и понятна каждому человеку; и даже указывали пути её формирования. Их не пугало, что разные люди по-разному оценивают, что есть добро, а что — зло.
Вот, например, какой путь к созданию новой нравственности предлагал Поль Гольбах: «Заменим мораль, предназначенную для небольшого числа избранников и зиждущуюся на вопиющем неравенстве и несправедливости, моралью, одинаково необходимой и понятной всем обитателям земного шара, принципы которой заложены в самой природе человека. Будем же изучать эту человеческую природу, её потребности, желания; исследуем способ удовлетворения этих нужд и стремлений; подумаем, ради чего мы стремимся жить в обществе; понаблюдаем, что вызывает симпатии человека, к чему он по своей природе испытывает уважение, кому он стремится оказать помощь; и с другой стороны, подумаем также над тем, какие поступки вызывают ненависть, презрение, осуждение людей; обратимся к нашему опыту; предоставим разуму указать нам поведение, которое может дать человеку наиболее реальное, прочное и долговечное благополучие; воздержимся от тех поступков, следствия которых покажутся нам сомнительными; пусть временные, преходящие радости не заставляют нас жертвовать долговечными благами, остережемся ради минутного наслаждения отказываться от прочного и длительного счастья; будем заботиться сами о себе, стремясь развить уже заложенные в нас возможности счастья и благополучия; будем мужественно бороться со всяким злом и страданием; если они неустранимы, постараемся их смягчить; поищем в себе самих и в наших ближних способы, могущие облегчить нашу жизнь; постараемся снискать в наших собратьях участие к своей судьбе; заслужим их сочувствие тем добром, которое им сделаем. Такое поведение заложит основы естественной, разумной и прочной морали, пригодной для всех людей, способной гораздо больше содействовать благополучию всего общества и всех его членов, чем та мистическая, шаткая и порочная мораль, которую навязывают нам служители церкви» [1, с. 214 — 215].
По понятным причинам реализоваться их замыслам было не суждено. В чём же они просчитались, и в чём ошибаются те, кто идя по их следу, считают, что для совершения добра ни вера в Бога, ни Сам Бог не нужны?
Вот основные тезисы их оголтелого мудрования:
— Объективно добро не является самоценным; добро и зло — категории этического порядка, необходимые для нравственной оценки поступков отдельных людей и сообществ; для оценки общественных явлений.
— Нравственность не ограничивается формальной нормативной регуляцией; нравственная способность проявляется в каждом человеке через разум и совесть.
— Целью совершения добра является индивидуальная или общественная польза, личное и/или общественное благо. Эта цель подчинена исключительно земным практическим интересам и не распространяется в вечность.
— Мораль является продуктом социально-исторического развития общества. По мере развития или деградации общественного устройства критерии добра и зла могут меняться, и это — нормально.
— В границах одного общества могут сосуществовать несколько видов морали, что не противоречит нравственным закономерностям.
— Христианская мораль ограничивает нравственную свободу личности, лишает земную жизнь человека самостоятельного смысла.
В филологическом плане добро определяется достаточно просто: «всё хорошее, положительное, направленное на благо» [2, с. 264]. Однако простота этой формулы не снимает трудностей её этической трактовки. В самом деле, как определить: что значит «всё хорошее»?, что является благом, а что нет? Ведь история часто демонстрирует нам диаметрально противоположное отношение людей к добру и злу.
Так, иудеи убили Христа руками римлян, считая, что действуют во благо ветхой синагоги. Язычники, гнавшие Церковь, считали, что действуют хорошо, во благо империи (христианство не встраивалось в их законы и в их религиозные представления). Марксисты-ленинцы боролись с Православием, как с мракобесием, и тоже полагали, что действуют во имя добра (в идеологическом плане Православие представляло для них препятствие на пути построения идеального общества — коммунистического рая на земле). Сегодня в ряде европейских государств христианская нравственность перестаёт приниматься за эталон, и если раньше для подавляющей части европейцев основу морали, хотя бы формально, составляли евангельские ценности, то сегодня стереотипы меняются: старые ценности вытесняются новыми, заведомо противоречащими Благовестию. Тем не менее европейской элитой этот процесс воспринимается как позитивный.
Конечно, к добрым делам можно отнести и куда менее знаковые и масштабные действия: помочь страждущему, накормить алчущего, напоить жаждущего, обогреть мёрзнущего, заступиться за немощного, приютить странствующего. Разумеется, такого рода добрые поступки могут и не быть обусловлены внутренней верой. Человек может совершать их, руководствуясь собственной совестью (Рим.2:14--15), милосердием, состраданием, чувством долга, патриотизма и пр. При этом, по правилам обыденной речи, ничто не мешает артикулировать эти дела, как добро. Людей, совершавших такие поступки, хотя бы от случая к случаю, было немало всегда: как в ветхозаветные времена, так и во времена Нового Завета.
Но вот незадача! Несмотря на это, псалмопевец, а за ним и апостол свидетельствовали, словно «об обратном»: «нет делающего добро, нет ни одного» (Пс.13:3) (ср.: Рим.13:12). Почему? Неужели ошиблись?
Отнюдь. Дело в том, что «добро» в мирском, приземленном значении и «добро» в подлинно-религиозном понимании не составляют взаимного тождества.
— Тогда как для религиозно равнодушного (агрессивно безбожного) человека критерием добра может служить его совесть, гражданская позиция, общественная мораль, идеология или закон, для верующего — всесовершенная воля Божья. В строгом православном понимании, добро творит только тот, кто смиренномудренно ходит перед Богом (Мих.6:8), кто, полагаясь на Бога, осознанно и свободно угождает Ему как своему Владыке и Отцу (что невозможно без веры (Евр.11:6)).
— Согласно наставлениям выдающихся христианских подвижников, даже и «добрые» дела, совершаемые не по соображениям угождения Господу, могут быть оценены судом Божьей Правды, как злые. (Ср.: «Брат! добрые дела должны мы и признавать добрыми... Но если кто делает доброе не по цели Богоугождения, — это доброе оказывается злым, по намерению делающего» [3, с. 277]).
Это связано с тем, что при правильно сформированном христианском самосознании обязательство совершать добрые дела воспринимается не иначе, как нравственный долг перед Богом: «мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк.17:10).
— Идеалом добродетельного Человека, для каждого христианина, является Господь Иисус Христос.
— Высшей целью для христианина, при совершения добрых дел, служит духовно-нравственное совершенствование, уподобление Богу, обожение, единение с Богом и наследование Царства Славы. Высота цели способствует строгости оценок: добро — зло.
Леонов А. М. Преподаватель Православного Догматического Богословия Санкт-Петербургской Академии Теологии и Искусств.
1. Гольбах П. Письма к Евгении. Здравый смысл. М.: Академия наук СССР, 1956.
2. Кузнецов С. А. Большой толковый словарь русского языка. СПб.: Норинт, 2006.
3. Преподобный Никодим Святогорец (составитель). Преподобных отцев Варсануфия Великаго и Иоанна руководство к духовной жизни, в ответах на вопрошения учеников. СПб.: Общество памяти игумении Таисии. 2012.
Сегодня нередко приходится слышать, что человек может вершить добро вне зависимости от того, в какого «бога» он верит и верит ли в «бога» вообще. Совершать добрые дела, утверждают сторонники этой позиции, естественно для всякого человека, как для существа личностного, нравственного. Об этом свидетельствует не только христианское нравоучение, но и светская психология, и философия. Закономерности нравственной жизни исследовались ещё античными философами, до начала существования христианской Церкви. Поскольку это так, продолжают они, постольку нельзя утверждать, что делание добра доступно лишь верующим. Высоконравственной личностью может стать каждый здравомыслящий человек: хоть монотеист, хоть политеист, деист, пантеист, атеист, лишь бы только он сам желал и стремился делать добро и избегать зла.
Гораздо более резким предубеждением является другое, согласно которому, лишь вне христианства возможно формирование действительно возвышенной морали, с чёткими и верными критериями добра и зла, так как христианство, будучи религией церковников, направлено на эксплуатацию человека и подавление личностных свобод. А это — за гранью добра. В XVIII веке, в Европе, эту идею отстаивали, развивали и тиражировали «просветители-материалисты». Воодушевленные успехами естественных наук и считая, что естественнонаучное знание должно похоронить веру в сверхъестественное, они сочли нужным отбросить не только христианские догматы, но и христианскую нравственность, а взамен создать новую, совершенную мораль — «мораль разума».
«Можно подумать, — писал в данной связи П. Гольбах, — что религиозная мораль только для того и придумана, чтобы разрушить общество, превратить людей в первобытных дикарей... Каковы бы ни были наши суждения о божестве, проще заменить мораль религиозную моралью разума» [1, c. 213, 214].
Таким образом, предпочтя вере в Бога веру в самобытное материальное начало, христианской нравственности они противопоставили нравственность, основанную на частных, субъективных представлениях о добре и зле. В своих фантазиях они мечтали о совершенной морали, которая будет близка и понятна каждому человеку; и даже указывали пути её формирования. Их не пугало, что разные люди по-разному оценивают, что есть добро, а что — зло.
Вот, например, какой путь к созданию новой нравственности предлагал Поль Гольбах: «Заменим мораль, предназначенную для небольшого числа избранников и зиждущуюся на вопиющем неравенстве и несправедливости, моралью, одинаково необходимой и понятной всем обитателям земного шара, принципы которой заложены в самой природе человека. Будем же изучать эту человеческую природу, её потребности, желания; исследуем способ удовлетворения этих нужд и стремлений; подумаем, ради чего мы стремимся жить в обществе; понаблюдаем, что вызывает симпатии человека, к чему он по своей природе испытывает уважение, кому он стремится оказать помощь; и с другой стороны, подумаем также над тем, какие поступки вызывают ненависть, презрение, осуждение людей; обратимся к нашему опыту; предоставим разуму указать нам поведение, которое может дать человеку наиболее реальное, прочное и долговечное благополучие; воздержимся от тех поступков, следствия которых покажутся нам сомнительными; пусть временные, преходящие радости не заставляют нас жертвовать долговечными благами, остережемся ради минутного наслаждения отказываться от прочного и длительного счастья; будем заботиться сами о себе, стремясь развить уже заложенные в нас возможности счастья и благополучия; будем мужественно бороться со всяким злом и страданием; если они неустранимы, постараемся их смягчить; поищем в себе самих и в наших ближних способы, могущие облегчить нашу жизнь; постараемся снискать в наших собратьях участие к своей судьбе; заслужим их сочувствие тем добром, которое им сделаем. Такое поведение заложит основы естественной, разумной и прочной морали, пригодной для всех людей, способной гораздо больше содействовать благополучию всего общества и всех его членов, чем та мистическая, шаткая и порочная мораль, которую навязывают нам служители церкви» [1, с. 214 — 215].
По понятным причинам реализоваться их замыслам было не суждено. В чём же они просчитались, и в чём ошибаются те, кто идя по их следу, считают, что для совершения добра ни вера в Бога, ни Сам Бог не нужны?
Вот основные тезисы их оголтелого мудрования:
— Объективно добро не является самоценным; добро и зло — категории этического порядка, необходимые для нравственной оценки поступков отдельных людей и сообществ; для оценки общественных явлений.
— Нравственность не ограничивается формальной нормативной регуляцией; нравственная способность проявляется в каждом человеке через разум и совесть.
— Целью совершения добра является индивидуальная или общественная польза, личное и/или общественное благо. Эта цель подчинена исключительно земным практическим интересам и не распространяется в вечность.
— Мораль является продуктом социально-исторического развития общества. По мере развития или деградации общественного устройства критерии добра и зла могут меняться, и это — нормально.
— В границах одного общества могут сосуществовать несколько видов морали, что не противоречит нравственным закономерностям.
— Христианская мораль ограничивает нравственную свободу личности, лишает земную жизнь человека самостоятельного смысла.
В филологическом плане добро определяется достаточно просто: «всё хорошее, положительное, направленное на благо» [2, с. 264]. Однако простота этой формулы не снимает трудностей её этической трактовки. В самом деле, как определить: что значит «всё хорошее»?, что является благом, а что нет? Ведь история часто демонстрирует нам диаметрально противоположное отношение людей к добру и злу.
Так, иудеи убили Христа руками римлян, считая, что действуют во благо ветхой синагоги. Язычники, гнавшие Церковь, считали, что действуют хорошо, во благо империи (христианство не встраивалось в их законы и в их религиозные представления). Марксисты-ленинцы боролись с Православием, как с мракобесием, и тоже полагали, что действуют во имя добра (в идеологическом плане Православие представляло для них препятствие на пути построения идеального общества — коммунистического рая на земле). Сегодня в ряде европейских государств христианская нравственность перестаёт приниматься за эталон, и если раньше для подавляющей части европейцев основу морали, хотя бы формально, составляли евангельские ценности, то сегодня стереотипы меняются: старые ценности вытесняются новыми, заведомо противоречащими Благовестию. Тем не менее европейской элитой этот процесс воспринимается как позитивный.
Конечно, к добрым делам можно отнести и куда менее знаковые и масштабные действия: помочь страждущему, накормить алчущего, напоить жаждущего, обогреть мёрзнущего, заступиться за немощного, приютить странствующего. Разумеется, такого рода добрые поступки могут и не быть обусловлены внутренней верой. Человек может совершать их, руководствуясь собственной совестью (Рим.2:14--15), милосердием, состраданием, чувством долга, патриотизма и пр. При этом, по правилам обыденной речи, ничто не мешает артикулировать эти дела, как добро. Людей, совершавших такие поступки, хотя бы от случая к случаю, было немало всегда: как в ветхозаветные времена, так и во времена Нового Завета.
Но вот незадача! Несмотря на это, псалмопевец, а за ним и апостол свидетельствовали, словно «об обратном»: «нет делающего добро, нет ни одного» (Пс.13:3) (ср.: Рим.13:12). Почему? Неужели ошиблись?
Отнюдь. Дело в том, что «добро» в мирском, приземленном значении и «добро» в подлинно-религиозном понимании не составляют взаимного тождества.
— Тогда как для религиозно равнодушного (агрессивно безбожного) человека критерием добра может служить его совесть, гражданская позиция, общественная мораль, идеология или закон, для верующего — всесовершенная воля Божья. В строгом православном понимании, добро творит только тот, кто смиренномудренно ходит перед Богом (Мих.6:8), кто, полагаясь на Бога, осознанно и свободно угождает Ему как своему Владыке и Отцу (что невозможно без веры (Евр.11:6)).
— Согласно наставлениям выдающихся христианских подвижников, даже и «добрые» дела, совершаемые не по соображениям угождения Господу, могут быть оценены судом Божьей Правды, как злые. (Ср.: «Брат! добрые дела должны мы и признавать добрыми... Но если кто делает доброе не по цели Богоугождения, — это доброе оказывается злым, по намерению делающего» [3, с. 277]).
Это связано с тем, что при правильно сформированном христианском самосознании обязательство совершать добрые дела воспринимается не иначе, как нравственный долг перед Богом: «мы рабы ничего не стоящие, потому что сделали, что должны были сделать» (Лк.17:10).
— Идеалом добродетельного Человека, для каждого христианина, является Господь Иисус Христос.
— Высшей целью для христианина, при совершения добрых дел, служит духовно-нравственное совершенствование, уподобление Богу, обожение, единение с Богом и наследование Царства Славы. Высота цели способствует строгости оценок: добро — зло.
Леонов А. М. Преподаватель Православного Догматического Богословия Санкт-Петербургской Академии Теологии и Искусств.
1. Гольбах П. Письма к Евгении. Здравый смысл. М.: Академия наук СССР, 1956.
2. Кузнецов С. А. Большой толковый словарь русского языка. СПб.: Норинт, 2006.
3. Преподобный Никодим Святогорец (составитель). Преподобных отцев Варсануфия Великаго и Иоанна руководство к духовной жизни, в ответах на вопрошения учеников. СПб.: Общество памяти игумении Таисии. 2012.
