В каждом роде есть свой святой молитвенник. Если подумать, то и в роду многих из нас были или есть такие люди.
Одна женщина поразила меня тем, что, посмотрев прописи внучки-первоклассницы, сказала:
— Деточка, ты уже большая, пришла пора научиться писать церковную записку. Садись, я буду диктовать тебе имена твоих предков…
В каждой семье есть человек, который молится за весь род. Казалось бы, что тут такого?
Обычные религиозные старушки, тетушки или дедушки. Иногда это девушки, юноши, алтарники, монахи, священники… Но прослеживается закономерность: в семье, а точнее — в родне, обязательно есть один молитвенник. Он помнит, кто как жил и кто как ушел, знает, в чём нуждаются родные. И молится за них — за живых и усопших. Так складываются его жизнь и устремления.
У него в руках — все нити рода, судьбы непутевых, успешных, несчастных, живых и незабытых ушедших. Тех, кто ночи проводит в казино или руководит заводом, учится в третьем классе или продает джинсы на рынке, пишет научные работы или ухаживает за больными.
Это больше, чем делают мать и отец; через таких людей мы связаны с Богом, они словно за ручку ведут нас от наших земных забот к небесам. В каждом роде есть свой святой молитвенник. И с ним обязательно связана какая-нибудь история.
В Румынии таких молитвенников называют «апостолами». В каждом роду есть женщина-апостол. Она не выходит замуж, ведет благочестивую жизнь, молится за всех. Все семьи большой родни ей время от времени передают обновленные синодики: ведь жизнь идет, кто-то рождается, кто-то умирает. Румынские «апостолы в платочках» каждый день читают эти помянники, ходят в храм, памятуя имена родных. Когда молитвенница умирает, избирают ей смену.
Если подумать, то и в роду многих из нас были или есть такие люди.
У писателя Николая Шипилова была молитвенница крестная Лёля, а когда не стало, её сменила его родная сестра Надежда. Инвалид детства, она не вышла замуж, жила скромно, ходила в церковь, подавала записки, ездила по тюрьмам к братьям, возила передачи, вела переписку с родней… Чем не «апостол рода»?
Одна из двух моих бабушек рассказывала о дальнем родственнике старце Дионисии, который ходил по домам родни, останавливался у них на какое-то время и молился по ночам. А вторая бабушка жила с нами и тайно молилась перед иконой, потом прятала её в тумбу, чтобы не «компрометировать» своих детей-коммунистов. И в церковь ходила, и молитвослов открывала ежедневно, но тайно. И записки с именами там были, я помню. Написанные необычным почерком, химическим карандашом, время от времени переходящим в «простой» — не простые, сложные подчас, имена вроде «Пелагия, Феодора, Лаврентий, Алексий…» От детского внимания такие подробности не ускользают.
Бабушка — это эпоха
Бабушка… Бабушка в нашей культуре — это эпоха. Только бы хотела и умела рассказывать! Мне повезло — мои бабушки, хоть не всегда хотели, но хорошо умели говорить. Бабушка Ольга свою жизнь прожила в деревне. Ходила в храм, работала в колхозе, воспитывала детей, в основном трудом. Во время военной оккупации берегла их и сберегла, несмотря на подчас смертельную опасность для всей семьи. Без молитвы, без Бога это вряд ли бы удалось. А еще она была записана в библиотеку и постоянно читала толстые книги.
И вторая бабушка, Анастасия, тоже читала классику и отрывные календари, много стихов знала наизусть, а еще пела длинные песни про степь и ямщика, каких-то несчастных цыганок и коробейников — каждый раз коробейник был в её исполнении другой. Наверное, это всё и помогло ей пройти через все испытания ХХ века: раскулачивание, тюрьму, каторжный труд, возвращение на родину «в никуда»… Все-таки красота внутренняя, которая и есть культура, помогает и относиться к жизни правильно, и жить среди людей, и выживать. А вера — это кресало, которое делает внутреннюю красоту совершенной. Потому что, как говорится, вера — послушница Самого Бога.
Бабушка мыла золото на Зейских приисках, была чернорабочей, потеряла троих младенцев, потом вернулась на родину в деревню под Минском, стирала в воинской части солдатское белье, но никогда не унывала и не жаловалась, не рассказывала о своих бедах. А если рассказывала — это всегда было что-то полезное, непременно — урок. И каждый урок этот сиял такой чистотой нравственности, уважением к каждому человеку и даже животному, чисто христианской красотой и смирением! Страшные вещи, которые довелось ей пережить, бабушка рассказывала с улыбкой, чуть ли не с юмором, словно облегчая тяжесть для слушающего.
⠀Молилась, доставая и пряча иконки, прошедшие с ней через ссылку. Она знала полезные и опасные свойства многочисленных трав, плодов и и цветов, и они неоднократно спасали ей жизнь. На Благовещение пекла жаровонков. Следила за пасхалией еще по царскому календарю, листочки от которого прошли с ней через ссылку и хранились в тумбе среди дорогих ей вещей. В праздники возжигала массивную восковую свечу, воткнув её в стакан с пшеницей. А перед свечой — ставила икону. Вот о ней я хочу рассказать поподробнее. Потому что они связаны — люди и иконы, хранящиеся в их домах.
Подлинные реликвии рода
Есть вещи, при одном взгляде на которые увидишь дальше и больше. Уходишь в другое время и даже чувствуешь другую душу, зависаешь в странном мире, граничащем между сном и дежавю. Такие вещи есть в каждом доме, это семейные реликвии.
Несомненная ценность — бриллианты, золото, фамильное серебро, картины. Их даже можно продать, чтобы спасти человека рода своего и, значит, свой род. Каждый человек в роде ценен, как звенья одной цепи.
Но есть такие вещи, которые спасают по-другому. Это письма, иконки, локоны детских волос, лоскутки от отцовских рубашек, обёртки, пёрышки… Для чужих они бессмысленны. Я как-то задумалась: а что это у нас в семье? Прабабушкина домотканая льняная скатерть. Мы ею укрываем стол на великие праздники и семейные даты. А еще — икона.
В моей семье хранится иконка Иверской Божией Матери, афонская литография на белом шелке. Для кого-то — просто тряпочка. Для нас — Спасительница.
Мои предки по материнской линии до седьмого колена жили в деревне Уручье. Сейчас там станция Минского метро.
Их раскулачили в один день, без предупреждения. Отправили в теплушках на Дальний Восток.
Собраться не дали — мои родные схватили только главное. Успели спрятать на себе несколько «неважных» вещей: книгу по медицине, молитвослов, Евангелие, три иконки, царский портрет, фотографии.
Из «важного» взяли плотницкие инструменты и семена.
Весь этот стратегический запас помог выжить.
Высадили людей из теплушек в конце ноября прямо в заснеженную тайгу. Тут-то всё и пригодилось. Инструменты — для дела, остальное — для веры… В том числе и в то, что доживут до весны и посеют семена.
Четверо детей, старшей, моей бабушке, 18, младшей — 6. Все выжили. А люди падали замертво. Не говоря уже о дороге: на каждой остановке выносили…
Ссылка была пожизненной. Но после войны, благодаря золоту, добытому в том числе и моими родными, ссыльных амнистировали, разрешили вернуться на родину. Золото помогло Победе.
Потому в моей семье золото носить не принято. Его у нас нет. Мы не любим золото. Нет в нём для нас радости.
Теперь иконка Иверской — у меня.
Помню, бабушка её прятала. В тумбе лежала сумочка, в ней — иконка, молитвослов, Евангелие, свеча. Достанет, помолится — спрячет. Навечно поняла: нельзя! Накажут! Портрет Императора пострадал в ссылке, его изъяли, моих родных наказали.
Я бабушку «воспитывала»:
— Ты что, не знаешь?! Бога нет!
Она молчала, ничего не доказывала.
Поэтому теперь я стараюсь не раздражать детей лишними нравоучениями, от бабушки и от жизни научилась: придёт время, поймут.
Наша Иверская… Сколько она выслушала молитв, сколько видела слёз, сетований и благодарений. Дважды пересекла СССР. При ней рождались и умирали, женились и крестились, решали важнейшие семейные проблемы и благословляли начатое.
Спасительница рода нашего.
Семейная реликвия, сохраненная молитвенницей за семью и родню — моей бабушкой Настей.
Иногда молитвенницей за весь род и особенно за родителей становятся не бабушка, не дедушка и не мама — дочка. О таком случае я вам и хочу рассказать.
Инокиня, дочь бандита
Сегодня не надо прятаться для того, чтобы помолиться, да и иконы у многих современных православных в доме находятся просто в огромных количествах. И в монастырь можно уйти, если душа и Господь зовет. И там молиться о своей родне. Как инокиня Ирина. Проникнитесь её историей и сами поймете: кто она, как не апостол своего рода?..
В её семье, как в зеркале, отразились все перипетии нашей истории, и если бы рисовать исторический портрет эпохи, эта семья подошла бы идеально. В ней были немецкие и сталинские лагеря, война в разрушенном Минске, ожидание расстрела, детский дом, жизнь бандита, наркомания, монашество…
Путь семьи инокини Ирины потрясает.
Корни рода уходят в Петродворец, где мелькает княжеский лик, случайно найденный на фотографиях, запрятанных бабушкой под стены бревенчатой избушки. Бабушкой, прошедшей пять концлагерей, сначала немецких, потом советских…
Бабушка её по фамилии Кучинская была под угрозой расстрела за то, что выливала топливо из вражеских самолётов. Такое немцами не прощалось. Но её почему-то простили…
А дедушка был председателем колхоза и дважды получал награды из рук Сталина.
Мама будущей инокини выросла в детдоме, а потом вышла замуж за красивого парня, который оказался не совсем в ладу с законом. Его мать спасалась от войны молитвами к Богородице и всё время носила с собой икону. И однажды уцелела во время бомбёжки, унесённая взрывной волной в безопасное место. Своих сына и дочь воспитывала в вере. Хоть и вырос сынок верующим, но далек был от образцового христианина…
Мать Ирина рассказывает:
— Я — инокиня, а мой папа был бандитом… Он говорил, что работает Робин Гудом. Мама ждала его всю свою жизнь. Он появлялся и исчезал. И когда мне исполнилось одиннадцать, а брату — немного больше, не вернулся в последний раз. Эх, девяностые… Смутные были годы для всех: и праведных, и грешных.
Девочка пережила гибель и пропажу отца трудно. И даже отстранилась от Бога: словно обиделась на Него. И ей было наплевать на себя. Пока не случилось чудо сознательного обретения Бога.
Инокиня Ирина в Свято-Елисаветинском монастыре Минска несёт послушание на мужском подворье в деревушке с библейским названием Лысая Гора.
Там живут бывшие преступники, наркоманы, пьяницы и бродяги. Плакала и горевала поначалу. Выводила у них вшей, вытирала им слёзы и сопли, покрикивала, да и побивала, если заслуживали! Однажды Господь ей открыл: «Они чьи-то дети, так и относись к ним». И они стали её детьми — эти ужасные грубые и несчастные мужики.
Мать Ирина хорошо поёт, водит трактор, делает удивительных кукол. И молится за свой род и своих подопечных. Она жалеет, что отец не дожил до того дня, когда она смогла бы его забрать к себе на подворье.
В средние века всякий рыцарь, вступающий в орден, должен был доказать свою принадлежность к аристократии подвигами. А чем можно доказать свою любовь к Богу? Любовью к ближнему и к ближним. Заботиться, облегчать жизнь, поддерживать, когда плохо и, как в этом случае, уйти в монастырь ради непрестанной молитвы за своего непутевого отца, который думал, что работает «Робин Гудом». За отца и весь свой род.
Вот мы и пришли к тому, что молитвенник за свой род — это не робот, читающий тексты по молитвословам; это — любящее сердце, недреманное око, нить от земли до неба. Его связь с Богом — почти апостольское служение. А кто в вашем роде молится за вас и всех близких и дальних?
Может быть, это вы?..
Татьяна Дашкевич
Комментировать