- Народные традиции
- Переживание евангельских событий
- Яйца – отдельный вид искусства
- Долгожданный момент
- Окончание праздника
Тёплые детские воспоминания о пасхальных традициях Чернигова из уст бывшего пономаря, а ныне диакона Санкт-Петербургской епархии Фёдора Палева.
Я поделюсь воспоминаниями о пасхальных днях моего детства, которое прошло в Чернигове. Там, в кафедральном соборе я в четыре года начал алтарничать и с этого момента по-особому стал воспринимать богослужения.
Пасха была для меня самым долгожданным событием в году! Предчувствие грядущего Воскресения зарождалось во мне еще на Рождество Христово и достигало своего апогея на Вход Господень в Иерусалим.
Народные традиции
На этот праздник бытовало народное поверье: до Страстной седмицы необходимо расстаться со всеми своими грехами, чтобы войти в «Чистый понедельник» чистыми. Возможно, до сих пор там существует такая народная традиция – «бить» друг друга освящённой вербой. Конечно, это звучит очень наивно, но мы действительно верили в то, что это очищает от грехов; ещё и обижались, если не получали свою порцию «побоев»!
Накануне Великого Четверга, именуемого в народе «Чистым», все обязательно принимали душ или ванну. Моя мама всегда строго контролировала, чтобы я вымылся, а потом причастился. Конечно, мы все, школьники, писали по несколько заявлений в школу, чтобы не пропускать важные богослужения последней недели поста.
В четверг вечером на службе 12-ти Страстных Евангелий каждый прихожанин покупал фиолетовую лампадку с парафиновой свечой внутри. На богослужении эти лампадки зажигались, а потом разносились по домам. Это зрелище было завораживающим, особенно если глядеть сверху, с колокольни, на эту большую процессию огоньков, направляющуюся из храма во все уголки города!
Откуда взялась такая традиция? В Евангелии Христос называет себя Светом. Это отражено и в молитвословиях. Например, в конце Первого часа священник произносит слова: «Христе, Свете Истинный, просвещаяй и освящаяй всякаго человека, грядущаго в мир, да знаменается на нас свет лица Твоего, да в нем узрим Свет Неприступный…». Воскресение Христово – это свет, которым Христос освещает всё: глубины ада, землю, небеса, всю вселенную. Поэтому люди и несли символически этот тёплый лампадный свет к себе домой, чтобы у них дома тоже была частичка Света Христова.
Приходя домой, крестообразно обжигали огнем из лампадки косяк входной двери. Когда на Украине заходишь в дом, смотришь наверх и видишь крест, то сразу понимаешь: здесь живут верующие люди.
Насколько я помню, в вечер Великого Четверга, как по расписанию, в Чернигове всегда шёл дождь. Поэтому люди шли домой, закрывая лампадки руками, – чтобы огонёк не погас. Дома свет не включали – в оставшийся вечер никакой свет не должен был гореть в доме, кроме этого, страстно́го, принесённого со службы.
Ещё вспоминаю из таких наивных народных поверий – у кого в Великий Четверг больше нагара на свече, у того больше грехов «сгорит». Конечно, мы, алтарники, смотрели на это немного по-другому, потому что нам приходилось убирать храм после богослужений, в том числе счищать весь натёкший воск с пола.
Переживание евангельских событий
В Великую Субботу вместо «Херувимской» поётся песнопение «Да молчит всяка плоть человеча». Начиная с утрени Великой Пятницы было принято молчать где-то сутки. Мне эта традиция очень нравилась: вместо того, чтобы болтать попусту и распыляться на внешнее, можно было внутренне собраться, честно поговорить с самим собой. Такие диалоги что-то для меня открывали, например, лучшее осмысление евангельских событий или нахождение чего-то нового и важного внутри себя. Конечно, вначале я просто делал то, что делали все – но потом нашёл в этом молчании свой смысл, и оно мне стало очень нравиться.
Мне хорошо запомнилось, как наш Владыка Амвросий читал Страстные Евангелия своим плотным вторым тенором – все плакали, не плакать было очень сложно. Все священники в алтаре были поющие, и вспоминается до сих пор, как от прокимна «Разделиша ризы моя себе…» у меня шли мурашки по коже.
Страстная Пятница – это день плача и скорби. Я воспринимал евангельские события – мучения, распятие, смерть Иисуса Христа в реальном времени и ощущал всем сердцем, что Он умер. Но, с другой стороны, был на 100% уверен, что Он вот-вот воскреснет! И с этим ощущением начинал заниматься приготовлением еды к праздничному столу.
Великая Суббота, погребение Плащаницы – очень трогательная служба: Христос сошел в ад и начал там проповедовать Евангелие, просветил преисподнюю Своим светом. Уже появляется мажор в песнопениях – этим обозначается переходный момент: Пасха уже наступила, просто людям ещё об этом не известно!
Погребение Плащаницы у нас совершалось через большой крестный ход. Во время того, как огромная процессия выходила из кафедрального собора, мы с моим другом Пашкой, алтарником, поднимались на колокольню и сопровождали всё это погребальным звоном – бегали от самого маленького колокола к самому большому, звоня в них по очереди 18 раз подряд.
После погребения Плащаницы на службе уже звучит: «Да воскреснет Бог», «Егда снизшел еси к смерти, Животе безсмертный…» — мы уходили домой с душевным подъёмом и предвкушением того, что Воскресение близко! Интересно, что погода по мере приближения к Пасхе действительно улучшалась: если в четверг вечером шёл дождь, то в пятницу было небольшое потепление, и солнце проглядывало сквозь тучи.
Яйца – отдельный вид искусства
На Украине кулич тоже называется пасхой. Я считаю, что это правильно, потому что в Евангелии написано, что Иисус пошел есть пасху – пасхальный ужин. Утром Великой Пятницы обычно мама готовила пасхи, а я занимался раскрашиванием яиц. Это было очень трудоёмким процессом! Сначала, как правило, яйца окрашивали в луковой шелухе, а уже потом сверху красками наносили рисунки. Традиционно на первом яйце жёлтой краской писали «ХВ» — «Христос Воскрес», и после этого, «главного яйца», расписывали остальные – кто во что горазд: рисовали лебедей, свечи, природные узоры и орнаменты.
Яйца – это вообще отдельный вид украинского искусства. В России они называются «крашенками», а у нас «писанки». Дети всегда соревновались – у кого «писанка» круче! Чем мельче был узор, тем более искусным считался мастер. У нас даже в Центре детского творчества на Светлой седмице проходил конкурс на лучшее яйцо. Конечно, «доживали» до конкурса далеко не все яйца, ведь мы играли ими в битки, а в сёлах «катали» по деревянному жёлобу – выигрывал тот, чьё яйцо выдержало это «испытание». Мне запомнилось, что крайне редко играли нерасписанными яйцами – чаще всего это была именно ручная работа.
В субботу, после Литургии и чтения положенных 15 паремий (у нас ничего не сокращалось), мы выходили на улицу для освящения пасхальных снедей, принесённых людьми в корзинках. Иногда было даже жалко кропить эти корзинки, потому что люди очень старались, чтобы было красиво, делали целые натюрморты, которые, как правило, лежали на рушниках (вышитых вручную полотенцах). У тех, кто побогаче, ещё сверху лежал рушник, а третьим рушником эту корзинку придерживали.
Великая Суббота была очень напряжённым днём для меня из-за бесконечной череды освящений: территория, которую нужно было обойти, была огромной, и пока пройдёшь весь периметр, от ходьбы очень сильно устают ноги, а связки – от бесконечного пения. Священники сменяли друг друга, а пономарям приходилось «отрабатывать полную смену». Благо, люди у нас щедрые, во время освящения не скупились на пожертвования – пономарям тоже перепадало, и это было для нас поддержкой.
Вспоминаю, что людей всегда было очень много, народ шёл в храм толпами, и не только на Пасху, но и в предшествующие ей дни. Бывало даже, что все пришедшие не помещались в храм – тогда на улицу выводились колонки.
Долгожданный момент
Конечно, самый долгожданный момент – пасхальная заутреня! Во время полунощницы, мы с Пашкой снова шли на колокольню, и дожидались там сигнала. Колокольня была 58 метров в высоту, мы были на третьем ярусе, всего их четыре. Нам присылали смс о готовности, затем мы вслушивались в долетающие до нас отголоски службы – сигналом был возглас владыки: «Слава Святей, Единосущней, и Животворящей, и Нераздельней Троице…», затем «Аминь!» от хора, и мы сразу же начинали звонить. «Христос Воскресе!» уже не слышали.
Интересно, что в народном сознании укоренилось, что «Христос Воскресе!» можно говорить друг другу только в этот момент. А мы с Пашей, сами того не зная, христосовались намного раньше, чем все остальные – как, по-хорошему, это и надо делать. У нас была традиция – во время подъёма на колокольню, он говорил мне «Христос Воскресе!» — для нас Пасха наступала на 15 минут раньше, чем для остальных.
Мы звонили, потом прибегали обратно где-то к пасхальному канону. На каноне у нас бытовала интересная традиция – переоблачать архиерея в разные облачения на каждую песнь канона. Основывалась эта традиция на том, что Пасха – «праздников праздник», соответственно, нужно переменять все праздничные облачения, от белого до красного. В конце канона пот со всех тёк ручьём, руки дрожали: конечно, для всех это была непростая работа, нужна была слаженность действий, как пит-стоп на «Формуле-1»! Я специально ради интереса засекал время: на одно полное переоблачение уходило всего 26 секунд.
Ещё вспоминается один важный момент: каждение всегда совершал только архиерей! Мне кажется, что это действие и живое участие в богослужении сближало предстоятеля с народом, в отличие от тех случаев, когда архиерей находится где-то в глубине алтаря и прихожане совсем его не видят.
Евангелие читали всегда на 12 языках: церковнославянский, украинский, русский, белорусский, греческий, латынь, иврит, английский, французский, немецкий, итальянский, польский. У нас были священники-полиглоты, которые знали разные языки в совершенстве, это было очень красиво.
Наверное, самая большая проблема – пасхальные ожидания алтарников чаще всего отождествлялись с простым желанием разговеться, поесть мяса. Интересно, если бы этого не было, как бы мы этот праздник воспринимали? Испытывали ли мы реальную пасхальную радость? Думаю, что да, потому что всегда есть какое-то тонкое переживание, едва уловимое.
Сначала ты просто радуешься: Пасха – это такой взрыв всегда, фейерверк! Особенно с этими переоблачениями: кто-то потеет, кто-то смеётся… Владыка шутил, разряжал обстановку, в алтаре была радостная атмосфера. Когда пели «Воскресение Христово видевше» по шестой песни, Владыка поздравлял духовенство, давал каждому по яичку. Меня специально подзывал, давал яйцо, говорил что-то ласковое. Ходили даже слухи, что он сам расписывал эти яйца…
Потом, после всплеска эмоций, приходило тонкое переживание какого-то спокойствия, умиротворения, ощущения, что началась новая жизнь. Так как я воспринимал всё в реальном времени, то была какая-то надежда: раз Христос воскрес, значит, что-то должно измениться и в моей жизни. Всегда была надежда на лучшее, и даже если этого не происходило, то это ожидание во мне оставалось и горело, не остывая, наверное, несколько месяцев после Пасхи.
После службы, где-то в полпятого утра, мы с Пашей снова шли звонить. Было практически невозможно протолкнуться из-за людей, которые шли к выходу в 4 или 5 рядов. Из толпы кричала моя учительница: «Федя, я тебя видела! В следующий раз не отвертишься, я знаю, где ты работаешь!» — конечно же, в шутку. А ещё мои одноклассницы, которые знали меня как худощавого простачка, тут видели меня совсем другим – в красивом стихаре, в сопровождении огромного Паши. Ему тогда было лет 25, он весил 105 килограмм, у него были большие мышцы, он смотрел на людей сверху вниз. Конечно, это производило неизгладимое впечатление! Но при этом он был очень добрым. И мы шли вдвоём через эту толпу, и я гордился тем, что со мной такой защитник!
Окончание праздника
На выходе из колокольни меня всегда ждал папа. Я бросался ему на шею, мы христосовались, а потом, в машине, разворачивали бабушкины котлеты, завёрнутые в фольгу. Конечно, можно было после службы пойти на трапезу в архиерейскую столовую, там кормили просто замечательно – но я отдавал предпочтение трапезе в кругу родных. Помню, что всегда на столе был борщ, красная икра. Мы кушали и ложились спать. Отсыпались где-то до 14 или 15 часов дня, кто как.
Для меня окончание пасхального дня было всегда немного грустным. После пережитого эмоционального всплеска наступало медленное угасание. Но меня очень поддерживали поздравления от близких людей, их звонки. И оставалось это едва уловимое переживание надежды на перемены и на светлое будущее с воскресшим Христом.
Комментировать