- Мечтал быть диаконом, а стал врачом
- Карьерный взлет
- Родители развелись и поженились заново, но ничего не изменилось
- Руководство по восстановлению от детской травмы
- Насилие по нисходящей
- Единственная конфета – мандарин
- Как простить?
- Светлое место
- Священник и врач
- Разные овцы одного стада
История священника Сергия Бортулева
Этот серьезный крупный мужчина отличался уверенным тоном, поставленным голосом, внятными формулировками. Успешный доктор, главный врач частной клиники, кандидат медицинских наук, он твердо шел к поставленной цели. И – стал священником в декабре прошлого года.
Что привело его в храм? Как он интерпретирует происходящие в жизни трудности? И что трогает такого сурового внешне человека – до слез?
Об этом – рассказ священника Сергия Бортулева, клирика Андреевского собора, врача-терапевта и кардиолога высшей категории.
Мечтал быть диаконом, а стал врачом
Я родился в семье родителей-атеистов, но у меня была очень набожная бабушка, мама моей мамы. Меня крестили в 1982 году, через полгода после дня рождения, во Всеволожском Троицком храме. И примерно с двух лет бабушка стала водить меня в храм.
Храмов тогда было мало. Мы жили в поселке Янино и ходили в Никольскую церковь на Большеохтинском кладбище. С этого момента, с первого соприкосновения с богослужением у меня появилось отчетливое желание быть священнослужителем.
Помню, когда я оставался у бабушки, я надевал какую-то рубашку моей матери длиной до пола, это был мой стихарь, ставил перед собой табуретку и произносил ектении, как диакон. Настолько мне всё это нравилось.
В 88-м году начались восстановительные работы храма Илии Пророка, и мы с бабушкой туда ходили, помогали. Помню, как бабушка накладывала лопатой на носилки какой-то мусор, и мы его выносили. Мне тогда было 6 лет, так проходило наше лето, мы много трудились. В 92-м году при храме открылась воскресная школа, в которую я пошел. А через год меня пригласили в алтарь – и я, наконец, надел настоящий стихарь. Сначала подавал кадило, ходил со свечой. Потом начал читать. 9 лет шел к этой мечте!
В алтаре были ребята постарше, которые на тот момент учились в семинарии. И немножко они мой пыл остудили. Показались мне заносчивыми, а, с другой стороны, слишком по-простецки относящимися к тому, что в церкви происходит.
В общем, я находил какие-то недостатки и связывал это с тем, что они получают духовное образование. И понял, что поступать по окончании школы в семинарию не готов. Боюсь я туда поступать, не хочу!
Тогда моим духовным отцом был ныне покойный протоиерей Василий Швец. Он служил в Псковской области. Родители к тому времени воцерковились, и мы ездили к батюшке в деревню. Много беседовали, он пытался понять мои настроения, интересы в жизни и так далее.
В какой-то момент сказал: «Благословляю тебя быть врачом».
Карьерный взлет
Оборачиваясь назад, скажу, что это было довольно волюнтаристское благословение. Но в тот момент это для меня стало целью. У меня ее не было, а были смятения и сомнения. И тут у меня появилась четкая цель, к которой я стал двигаться. И сегодня нисколько не жалею о том, что пошел в медицину.
Особенности домашнего воспитания привили такой навык, что если за что-то взялся, то доводишь до конца и делаешь это хорошо. Окончив медицинский институт, я пошел в интернатуру по терапии, это годичное последипломное образование, потом на два года в клиническую ординатуру по кардиологии. Остался ассистентом на кафедре, защитил кандидатскую диссертацию. То есть занимался и педагогической, и научной, и лечебной деятельностью. Женился, у нас родилось двое сыновей. После защиты диссертации больше сосредоточился на науке и практической деятельности. Довольно быстро стал заместителем главного врача, сейчас я главный врач в другой частной клинике.
Вот так примерно складывалась моя судьба. Я ставил задачи и стремился этого добиваться.
Родители развелись и поженились заново, но ничего не изменилось
Спрашиваете, что за особенности домашнего воспитания? Эта долгая история… Я вырос в военном городке, в семье военнослужащего. Соответственно, у меня было довольно суровое семейное воспитание.
И ремень в моей жизни был, и армейский сапог, и кулак. Никакой пощады мне не было. Хотя я был беззащитным маленьким ребенком, который порой даже не понимал, за что получает наказание. А если и понимал, то суровость этого наказания была абсолютно несоответствующей проступку.
И хотя тогда я не знал, что может быть иначе, все равно чувствовал, что не должны взрослые люди так с ребенком поступать! Я не видел других примеров, шли суровые 90-е годы, было плохо абсолютно всем. Общая тревожная, депрессивная ситуация сказывалась внутри семейных отношений. Отец пил и в этом состоянии бил мать, ну и меня.
В какой-то момент родители развелись. Но спустя пару-тройку лет отец вернулся со словами, что он все осознал, ему нужна семья, а пить он бросит. Это был примерно 87-й год. Мать поехала в Пюхтицы, и тамошний архимандрит благословил ее – дескать, выходи за него замуж повторно.
Опять же, сейчас я бы сказал, что это был волюнтаристский поступок с его стороны. Если бы ко мне сегодня обратился кто-то с таким же вопросом, я бы едва ли сказал, что нужно выходить снова замуж за человека, который страдает алкогольной зависимостью и поднимает руку на жену и ребенка. Но, тем не менее, он ей так сказал.
Мой отец вернулся в семью. И, по большому счету, ничего не изменилось.
Руководство по восстановлению от детской травмы
Не могу сказать, что я справился с этими болезненными воспоминаниями. Какое-то время назад я прочитал книгу американского психолога Пита Уокера «Комплексное ПТСР. Руководство по восстановлению от детской травмы». И понял, что ничуть я с этим не справился. Во мне живет этот маленький Сережа, этот ребенок трех-, пяти-, восьми лет, который несёт в себе большое количество недополученной ласки и детских обид.
А ведь это постоянно в моем детстве и в моей уже взрослой жизни конфликтует с христианскими убеждениями, что нужно всех прощать. И нельзя приступать к таинству Евхаристии, не простив всех и не попросив у всех прощения. Долгие годы это влияло на меня и мешало жить.
Став взрослым человеком, женившись, родив детей, я продолжал пытаться контактировать со своими родителями, которые свои тиранические черты характера проявляли уже по отношению к моей семье. В какой-то момент я понял, что этому нужно положить конец, выстроив четкие границы.
И только прекратив общение, получилось что-то изменить.
Насилие по нисходящей
Так что у меня за спиной осталось такое прошлое, которое наложило на меня большой отпечаток. И полностью избежать физического насилия по отношению к собственным детям я не смог. Бывало, что срывался, когда они переходили границу дозволенного. Например, когда что-то непозволительное совершали в отношении своей мамы, моей супруги. Однако спустя время я понял, что делаю что-то совершенно неправильно.
Хорошо, что у меня такая жена – по молодости, когда я был слишком горячим по отношению к детям, она меня тормозила. Моя же мать никогда меня не защитила от садисткого произвола моего отца.
И конечно, если продолжать сравнивать наши семьи, для меня был совершенно недопустимым образ пьяного отца, скандалы в семье, когда семья ищет своего папу по дружкам, по пивным, по гаражам и тому подобное. Этого в детстве моих детей точно не было.
И вот когда я прочитал книжку Пита Уокера, я понял, что мне нужно было ее прочитать 17 лет назад, когда мы родили старшего ребенка. И моим детям это тоже нужно прочитать до того, как они родят своих детей. Теперь я смотрю на каждого – на своих родителей, дедушек-бабушек и так далее, видя в них тех, кого недолюбили в детстве. И могу сказать, что уровень насилия в наших семьях все-таки сильно снижается.
Если брать мою бабушку – у нее отец погиб на войне, она осталась старшим ребенком в 4 года, имея двух братьев и сестру младше себя. И она со своей мамой пахала на корове, потому что лошадей забрали на колхозные поля. Ходила зимой босиком. А учиться пошла только после войны, лет в 12. Окончила всего 4 класса.
А потом вышла замуж за алкоголика, который ее бил и который бил их ребенка. То есть в детстве моей матери насилия было еще больше. Но я искренне верю, что оно идет по нисходящей и однажды в моих потомках сойдет к нулю. Я надеюсь, что оно уже на мне прекратилось и дальше пойдет по нарастающей только сила добра.
Единственная конфета – мандарин
Сегодня я практикую в своей семье и просить прощение, и часто говорить о своей любви – детям, жене и всем вместе взятым. И конечно, обнимашки, поддержка того, кому плохо, и так далее. Именно потому, что в моем детстве никогда такого не было. Я видел довольно холодных, бесчувственных родителей.
Когда я рассказываю про свое детство сыновьям, я говорю – у вас всегда есть печенье, конфеты, вы открываете ящик кухонного стола и думаете, а что бы мне взять? И говорите, – мама, купи нам что-нибудь еще вкусненькое, потому что все, что есть, нас не устраивает.
А у меня в детстве не было ни печенья, ни конфет. На Новый год родителям выдавали «новогодний снег» и какой-нибудь мандарин. Это была единственная сладость. Знаете анекдот? «Папа, купи, пожалуйста, мороженое» – «Сынок, я тоже люблю мороженое, но деньги у нас есть только на водку». Так вот этот анекдот про меня.
Единственный человек, который ко мне в детстве хорошо относился, это была бабушка. Которая со своей маленькой пенсии иногда что-то мне выкраивала.
Например, мы с ней ели мороженое, когда ехали из храма. Или она покупала мне шоколадку. Это было крайне редко, потому что жила она бедно, 90-е годы были тяжелыми. И у нее не всегда была возможность что-то себе позволить. Кроме того, родители часто с ней конфликтовали, в том числе потому, что она заступалась за меня.
Как простить?
С отцом я около шести лет не общаюсь совсем. Мы не видимся, не разговариваем. Это гораздо лучше, чем то, что было до этого. Потому что встречи всегда возвращали меня в то самое детство, в котором я испытал много неприятных ощущений.
С матерью у нас тоже был довольно болезненный двухлетний перерыв. После чего она либо изменила стратегию, либо произошли изменения в ее душе. В общем, она пришла и попросила прощения.
Мне было 39 лет, и впервые я от своей мамы услышал извинения. При этом, когда я был маленьким и понимал, что меня сейчас неминуемо ждет наказание, я говорил «прости», а родители считали, что это фальшивые извинения. Мне никогда не верили и мне все равно влетало.
И вот теперь мать попросила прощения, после чего произошел определенный перелом.
Сейчас у нас есть негласные, а где-то гласные договоренности о рамках, о границах, о том, как мы общаемся, как она общается со мной, с моей супругой, чтобы это было уважительно, что она говорит детям, чтобы это не было провокационно, так, что бабушка допрашивает их или стравливает с родителями и так далее. В общем, чтобы избежать каких-то манипулятивных ситуаций, которые были до этого. Это стало возможным, потому что извинения прозвучали.
В свою очередь и я попросил у них прощения. Сейчас могу сказать следующее. Попросить прощения действительно можно не искренне. Но обиду отпустить – вот это неискренним не бывает.
Либо ты ее отпустил, либо не отпустил. Да, даже если отпустишь, она все равно где-то прорывается. Время от времени как-то так складывается, что хочется поделиться. Ведь если ты поделился горем со своим слушателем, то ты разделил его пополам. А если поделился радостью, то умножил ее на два. Так гласит китайская мудрость.
Поэтому иногда хочется поделиться. Иногда в виде поддержки другого – послушай, что было у меня. Все это рано или поздно зарастет рубцами, и будет у тебя все прекрасно. Это временное испытание, давай двигаться дальше.
Но когда я это рассказываю, неизменно каждый раз испытываю боль и слезы, которые приносят мне облегчение, очищение. Тем не менее, я ощущаю, что обиду я отпустил. Приступая к таинству Евхаристии, я это проверяю и понимаю, что на сердце камня на них не лежит. И вот это большое облегчение.
Светлое место
Единственным светлым местом в моем детстве, местом, где меня не обижали, была церковь. Людям, которых я там встретил, я доверял, потому что они никогда не совершали никакого насилия – ни физического, ни психологического. Так что моё желание служить в церкви всегда было искренним. Это светлое, чистое место, в котором мне хотелось быть.
А образом отца для меня стал мой духовник. После смерти уже упомянутого отца Василия Швеца моим добрым советчиком стал здравствующий ныне протоиерей Александр Будников. Я его знаю с детства, с открытия Ильинского храма. Человек, который всегда относился ко мне с отеческой лаской, с любовью. И сегодня, когда мне уже 43 года, это тот человек, к чьим советам я действительно прислушиваюсь.
И вот как-то в феврале 2018 года, прямо во время богослужения батюшка меня к себе призывает и спрашивает:
– А ты не планировал поступать в семинарию?
– Ну, вроде не планировал, но как благословите.
– А ты хочешь?
– Хочу.
– Тогда благословляю, готовься, поступай.
Это было перед Великим постом. Я успел подготовиться, сдать успешно экзамены и поступить в семинарию.
Я ведь всегда хотел стать дьяконом, хотел стать священником, но как-то не дерзал. Так что в моей жизни выбор профессии был продиктован двумя лицами. Духовником, которого мне дали родители в детстве, и духовником, которого я избрал, будучи взрослым.
Спустя три года, когда я заканчивал третий курс, в благочинии отца Александра потребовался диакон, и он точно так же подошел ко мне и спросил – а не хочешь ли ты быть диаконом? «Хочу». Он сказал – ну, значит, твое желание сбудется.
После этого запустился процесс, и примерно через месяц я был рукоположен к храму Преображения Господня в Лесном.
Священник и врач
Работа врача и служение в сане священника во многом схожи.
Люди и врачу, и священнику приносят свою боль, страдание. Конечно, речь не о совершении таинств, у этого нет аналогий ни в одной профессии. Но когда ты взаимодействуешь с прихожанами, это очень похоже на работу врача.
Нередко мне сейчас рассказывают истории, напоминающие мою собственную. Я слышу историю меня, или историю моего отца, или моей матери. Важно человека при этом не осудить.
Я в этих ситуациях бывал. Я не жил в рафинированных условиях, я не родился с серебряной ложкой во рту. И вот это мое сложное взросление теперь помогает в служении. Как будто ты с кем-то вместе читаешь одну книгу и ее обсуждаешь. Или смотришь один фильм.
Я сталкиваюсь с жизнью похожих людей, и это позволяет лучше узнать моих родителей – что они чувствуют, что они испытывают. Я считаю, что каждую ступеньку моей жизни, по которой я делал шаг, готовил для меня Господь. Он вёл меня к сегодняшнему дню через опыт предыдущих 43 лет и ведёт через сегодняшний опыт к следующей ступеньке. И я не знаю, сколько их у меня будет.
Разные овцы одного стада
В последние время я, наверное, стал сентиментальным. Иногда смотрю фильм – и слезы текут. Мне не стыдно в этом признаваться. Как-то ко мне пришла женщина, которая всю исповедь плакала. А я стою и плачу вместе с ней…
Возможно, ей в этот момент было нужно, чтобы попался такой священник, который мог сострадать. У Господа же всех много. Есть очень строгие и неэмоциональные отцы, и это наверняка очень хорошо и кому-то полезно. Но есть вот такие, как я, сентиментальные.
И это тоже нужно. Господь стал пастырем стада, в котором есть очень-очень разные овцы.
Справка: Священник Сергей Бортулев, клирик Андреевского собора (1982 г. рождения, рукоположен во иереи в декабре 2024 г.). Врач-терапевт высшей категории, кардиолог высшей категории, кандидат медицинских наук. Главный врач ID-clinic (Санкт-Петербург). Учится в магистратуре СПбДА, 2-й курс. Женат, отец двух сыновей.
Записала Анна Ершова
Комментировать