1. Миссия и начало соборного движения

В последней четверти XIX века в связи с развитием местного самоуправления, которое началось после земской реформы, прошли три областных архиерейских совещания, посвященных проблемам миссии. В начале XX века эти собрания стали называться архиерейскими соборами.

Церковные публицисты начала XX века, говоря о необходимости возвращения к соборному управлению, обычно указывали на важность этого условия для исполнения учительных функций Церкви. В активизации приходской жизни, развитии церковных братств и участии мирян в жизни Церкви видели средство для того, чтобы церковная проповедь была услышана всеми. И приходящиеся на конец XIX века первые опыты проведения соборов были также связаны с решением миссионерских проблем.

О созыве архиерейских соборов заговорили в 60‒70-е годы XIX века. Толчком к этому послужила, по всей видимости, земская реформа. В результате развития органов местного самоуправления многие вопросы стали решаться обществом, а не государством. Мысль о необходимости проведения областных соборов была высказана высочайше учрежденным 12 января 1870 г. Особым комитетом для преобразования духовно-судебной части. Подготовленный комитетом проект был разослан епархиальным архиереям. Многие из них поддержали предложение о регулярном созыве таких соборов. Так, например, епископ Костромской Платон (Фивейский)¹⁵ в своем отзыве писал:

Во всех сословиях теперь образуются съезды для решения дел, их касающихся. Почему ж только одни епископы не собираются для решения дел церковных, тогда как это требуется с самого начала Церкви священными правилами.¹⁶

В том же духе высказался и епископ Тамбовский Палладий (Раев)¹⁷:

Тогда как в отечестве нашем разные общества и учреждения пользуются правом собрания для обсуждения своих дел, русские православные епископы не имеют взаимного общения, не имеют обмена мыслей, необходимого по важности церковных дел, в чем упрекают нашу Церковь представители и писатели других христианских вероисповеданий. Собрание епископов в таких священных городах как Москва и Киев не только напомнило бы собою, но и воскресило бы древние частные соборы и оказалось бы весьма полезным по вопросам догматическим, законодательным, административным, миссионерским, по всем вопросам, касающимся внешнего и внутреннего состояния Русской Православной Церкви. Такие соборы были бы вполне сообразны и с достоинством сей последней. Они своими соображениями и совещаниями давали бы материал для Святейшего Синода и сообщали бы новое, столь желательное движение русской церковной жизни. Собрание таких местных частных соборов в настоящее время и при нынешних путях сообщения не представит ни малейших затруднений.¹⁸

В 1884‒1885 годах по инициативе К.П. Победоносцева¹⁹ в Киеве, Казани и Иркутске прошли архиерейские совещания, которые в начале XX века было принято называть архиерейскими соборами. Все три собора рассматривали почти исключительно вопросы миссионерского служения. С самого начала соборного движения именно миссионерская проблематика выдвигалась на первое место.

Круг проблем, которые волновали архиереев последней четверти XIX века, очень близок к тому, что обсуждалось накануне Собора 1917‒1918 годов. По понятным причинам, архиереи не касались лишь вопросов высшего церковного управления.

Мы в своих рассуждениях, – вспоминал о Киевском соборе епископ Никанор (Бровкович),²⁰ – подняли чуть ли не все положение Православной Церкви в России, заботливо, однако же, обходя, к счастью, одно устройство Св. Синода и вообще устройство управления Русской Церковью.²¹

Ниже мы вкратце рассмотрим материалы этих трех соборов. Причем если для Казанского и Иркутского удалось обнаружить записи хода заседаний и другие архивные материалы, то сведения о Киевском соборе приходится черпать лишь из воспоминаний участников и появившейся в начале XX века обобщающей статьи П.В. Гурьева.²²

Задачей первого архиерейского совещания было подготовить и издать от своего имени антисектантское послание. Кроме того, собравшиеся в Киеве архиереи обсудили достаточно широкий круг общецерковных проблем. Таким образом, возник прецедент архиерейских совещаний, сохраняющих внешнюю независимость от Синода.

В письме епископу Никанору (Бровковичу) от 29 июня 1884 г. К.П. Победоносцев сформулировал задачу, которую предстояло решить участникам Киевского совещания. Сообщив о высылке В.А. Пашкова²³ и М.М. Корфа²⁴, а также о других мерах, предпринятых правительством против сектантов, К.П. Победоносцев призвал архиереев официально высказаться по этому поводу. Совещание должно было составить и издать от своего имени пастырское послание о рационалистических сектах («штунде») и их вождях:

А что же Церковь? – вопрошал К.П. Победоносцев. – Надо бы ей явить себя миру. Се ныне время – для сего благоприятно. У меня мысль такая (о чем на днях буду писать в Киев): мог бы старец митрополит Киевский²⁵ собрать к себе епископов тех епархий, где штунда появилась, для общего совещания о мерах. Тут бы кстати посудили и о латинянах. Затем все, за общим подписанием, могли бы издать пастырское послание к народу о штунде и вожаках ее. Действие сего было бы благотворное на всю Российскую Церковь. И время бы для сего прекрасное – 8 сентября – Нерушимая стена.²⁶

Из письма видно, что для обер-прокурора актуальным является не обмен мнениями (организация собора свидетельствует о том, что серьезная работа не планировалась), а составление обращения к народу от имени собора. Ожидалось, что пропагандистский эффект от соборного послания будет большим, нежели от очередного синодального указа. В ответ епископ Никанор написал, что в предстоящем съезде желательно участие самого обер-прокурора,²⁷ поскольку традиции общецерковных совещаний, проводимых вдали от обер-прокурора, не было, и архиереи из опасения обвинений в бунте против властей, не стали бы проводить содержательной дискуссии:

Когда съезжались архиереи на юбилей Киевской духовной академии, то обер-прокурор Д.А. Толстой²⁸ витал в те дни где-то невдалеке от Киева, но никак не в Киеве. И это принято было архиереями за тонкое внушение, что они ни о чем, касающемся Церкви, рассуждать не должны, а могут только попраздновать, съесть свои обеды и за бокалами шампанского пожелать друг другу многих лет. Это я слышал от непосредственного участника съезда, блаженной памяти святителя Казанского Антония.²⁹ Когда лет пять спустя явились некоторые архиереи на юбилей владыки митрополита Исидора³⁰ в Петербург, то, делая им первый прием, старец-владыка встретил их словами: «Ну, вот вы все там озабочены теперь проектом преобразования духовного суда». А граф Димитрий Андреевич Толстой на эти дни отбыл из столицы. Все архиереи поняли это как внушение старца-владыки, чтобы ни один из них не заикался о проекте преобразования духовного суда. Опасаюсь, что без прямой инициативы и непосредственного руководства с вашей стороны в богоспасаемом граде Киеве и ныне, поклонившись киевским святыням, мы съедим один-два обеда, пожелаем старцу-митрополиту премногих лет в дополнение к его многим летам и мирно отбудем восвояси, благословляя Бога. Отвыкли мы – сказать ли!, принимать общие дела Церкви близко к сердцу. Мы о них толкуем только дома, в келейном уединении, да разве изливаем свою душу иногда только в секретной беседе при редких свиданиях двух архиереев.³¹

К.П. Победоносцев успокоил епископа Никанора, пообещав приехать в Киев и присутствовать на совещании епископов.³²

Совещание должно было выглядеть инициативой архиереев, и Киевский митрополит Платон (Городецкий) 21 июня 1884 г. направил в Синод соответствующее ходатайство. Необходимость совещания епископов мотивировалась тем, что в юго-западных епархиях проживает много сектантов и иноверцев, причем их количество увеличивается. Предполагалось архиереям обсудить, «какие более действительные меры можно принять, с одной стороны, к ослаблению иноверия, в особенности же штундизма в юго-западном крае и к пресечению его вредного влияния на православных жителей, а с другой – к большему развитию и утверждению православия в народе».³³

К 8 сентября 1884 г. в Киев приехали епископ Херсонский Никанор (Бровкович), архиепископ Кишиневский Сергий (Ляпидевский),³⁴ епископ Подольский и Брацлавский Иустин (Охотин),³⁵ архиепископ Волынский Тихон (Покровский),³⁶ епископ Могилевский Виталий (Гричулевич),³⁷ епископ Черниговский Вениамин (Быковский),³⁸ епископ Екатеринославский Феодосий (Макаревский),³⁹ епископ Прилукский Иларион (Юшенов).⁴⁰ Кроме того, в работе совещания приняли участие викарии Киевской епархии епископ Чигиринский Виталий (Иосифов)⁴¹ и епископ Уманский Поликарп (Розанов).⁴²

Опасения устроителей съезда, что не привыкшие к свободной дискуссии архиереи ограничатся лишь произнесением официальных речей, не оправдались. Уже на первом заседании архиереи стали ставить вопросы, которые выходили за рамки намеченной программы. Если присутствовавшему на заседании К.П. Победоносцеву хотелось максимально сузить проблематику дискуссий («Главное штундизм, послание и некоторые общие меры»⁴³), то митрополит Платон не хотел все сводить к частностям. Епископ Никанор (Бровкович) вспоминал, что Победоносцев вел заседание достаточно жестко и закрыл его в самый разгар дискуссии. Лишь после отъезда обер-прокурора участники совещания получили возможность свободно обсуждать достаточно широкий круг церковных проблем.

Неизвестно, велись ли во время этих заседаний протоколы. Основным источником остаются мемуары епископа Никанора, на основании которых можно получить представление о круге обсуждавшихся проблем. Участники совещания много говорили о недостатках современного духовенства, о том, что «не следует терпеть в нашем духовенстве обнаружений пьянства, буйства, светской притязательности в духовных лицах, открытого табакокурения, нарушения постов».⁴⁴ Церковное учительство было признано одной из важнейших обязанностей священнослужителя. Священников, не способных к учительству, было решено подвергать взысканиям и даже увольнять. Встал вопрос и о материальном положении клира. Митрополит Платон предлагал ввести особый налог в пользу духовенства, однако предложение не было поддержано, поскольку могло вызвать общественное недовольство. Поскольку просвещение народа неотделимо от школьного дела, школьный вопрос также стал предметом дискуссии. Митрополит Платон, ссылаясь на опыт лютеранского духовенства, предложил обязать всех родителей давать детям начальное образование, а непослушных штрафовать. «Я, – пишет епископ Никанор, – с своей стороны, видя общее согласие, сказал: «рановременно, но согласен; обоюдоостро, но согласен"».⁴⁵ При этом архиереи прекрасно понимали, что далеко не все формы начального образования полезны для дела церковной проповеди. Как известно, организация школ для детей и взрослых была одним из направлений деятельности демократической общественности. Многие из приехавших в деревни учителей были настроены антицерковно. Поэтому участники собора решили также обратиться к правительству с просьбой о том, чтобы воспитанием юношества занимались люди благочестивые. Правда, сами участники съезда отмечали, что эта задача является трудновыполнимой.

Другим вопросом, который активно обсуждался на Киевском съезде, был вопрос о языке богослужения. Впервые он возник, когда речь зашла о рационалистических сектах. На непонятность богослужения как на причину бегства в штунду указывал митрополит Платон,⁴⁶ по предложению которого в изданном собором послании к сектантам Писание цитировалось по-русски. В результате возник неожиданный стилистический эффект: язык текста послания оказался более архаичным, чем язык цитат из Священного Писания.

Чувствуется некоторая неровность стиля, – писал об этом послании епископ Никанор, – что около меня, здесь в Одессе, без малейшего намека с моей стороны замечается и другими: простой текст послания состоит большей частью из славянских речений (это подлинная редакция архиеп. Сергия), а тексты Свящ. Писания, наоборот, приводятся по-русски (это по настоянию старца, чтоб было всем, и самим штундистам, понятно.⁴⁷

Кроме проблем языка обсуждали и вопросы соблюдения богослужебного устава, улучшения церковного пения, проведения внебогослужебных собеседований и многие другие проблемы, о которых будут спорить церковные публицисты начала XX века.

Основной целью проведения Киевского совещания была подготовка «Пастырского послания иерархов юго-западных епархий своим паствам». Принимать решения по еще каким-либо вопросам совещание не было уполномочено, поэтому выработанные архиереями рекомендации, относящиеся к различным сторонам церковной жизни, рассматривались Синодом, который и придавал им форму законодательных актов. На основе материалов этого совещания Синод принял следующие определения:

1) о введении в духовных семинариях юго-западного края специальных курсов, посвященных местным ересям и расколам, в первую очередь, штундизму

2) о составлении специальных листков и брошюр, посвященных обличению иноверческих учений, с подробным изложением тех частей православного учения, которые отвергаются или извращаются иноверцами

3) об усилении миссионерской деятельности против раскола вообще и штундизма в особенности

4) о наблюдении через приходских священников, чтобы православные дети не обучались грамоте у раскольников;

5) об увещевании совращенных в штундизм или иную секту и о действиях церковных властей в случае, если увещевание не подействует

6) об определении в те приходы, в которых имеются сектанты, лучших священников

7) об обязанности священников или других членов причта в приходах, где имеются сектанты, читать и толковать Писание, обращая внимания на те места, которые сектанты используют в своих целях

8) об изыскании способов оказания помощи бедным прихожанам.

Некоторые предложения архиереев к компетенции Синода не относились, поэтому ряд решений должны были принимать другие государственные органы. Так, был восстановлен отмененный в 1862 году закон, согласно которому для строительства неправославного храма требуется разрешение епархиального начальства. Цензурное и полицейское ведомства получили указания следить за тем, чтобы православная вера не порицалась публично, чтобы не распространялись антиправославные книги и брошюры. Совещание обратилось также в Министерство народного просвещения с требованием, чтобы учителя народных школ были православными и отличались приверженностью к Церкви. На это предложение министерство ответило, что еще в 1868 году католикам было запрещено занимать какие-либо должности в Варшавском и Дерптском учебных округах

Нужно сказать, что далеко не все пожелания Киевского собора были приняты. Так, например, не было поддержано предложение давать иностранцам разрешение на переезд в Россию лишь при том условии, что они примут православие. Православные священники не получили разрешения беспрепятственно входить в старообрядческие богадельни и больницы, о чем также просили участники совещания. Несмотря на просьбу совещания, старообрядцам не было запрещено употреблять за богослужением облачения, подобные православным, а штундистов, вопреки просьбе архиереев, не переселили вместе с семьями в отдаленные места. Не утвердили и предложение об обязательном обучении детей в школах с наложением денежного штрафа на лиц, не отпускающих детей на учебу. Некоторые предложения архиереев технически не могли быть превращены в законодательные акты. Утверждение, что в должностные обязанности священника входит наблюдение за тем, чтобы каждый прихожанин усвоил основные евангельские истины не только умом, но и сердцем, так и осталось благим пожеланием.

После бурных событий начала XX века решения Киевского архиерейского совещания не кажутся особенно существенными. Однако в 1905 году, то есть в самом начале соборного движения, П.В. Гурьев, характеризуя решения этого совещания, писал:

Многие из мероприятий собора вошли в жизнь и получили в последующее время настолько широкое применение, что действие их распространилось не только на епархии юго-западного края, но и на всю православную Россию. Так, преподавание о местных ересях и расколах ныне введено уже во всех духовных семинариях. Число церковных школ более чем удесятерилось по сравнению с числом их в 1884 году почти во всех епархиях, где есть старообрядцы и сектанты, учреждены ныне должности миссионеров; противораскольнические и противосектантские сочинения и листки получили в настоящее время довольно широкое распространение; много также после 1884 года возникло новых религиозно-просветительских обществ и братств.⁴⁸

Основное значение Киевского совещания – не в принятых решениях, а в том, что впервые за весь синодальный период было проведено что-то вроде архиерейского собора. Показательно, что соборное движение началось с решения миссионерских проблем. Как мы увидим далее, архиерейские съезды-соборы, посвященные миссионерской проблематике, созывались еще дважды.

В Казанском архиерейском совещании, посвященном проблемам инородческой и старообрядческой миссии, участвовали не только архиереи, но и миссионеры, преподаватели, ученые. Этот съезд носил более практический характер, чем Киевский. Многие его предложения были реализованы.

Казанский съезд⁴⁹ был посвящен проблемам новокрещенных поволжских инородцев. Инициатива проведения исходила от епископа Уфимского Дионисия (Хитрова),⁵⁰ который предложил организовать совещание с участием Казанского, Нижегородского, Саратовского, Самарского и Симбирского архиереев. Синод не только поддержал это предложение, но и предложил расширить программу и провести в Казани архиерейское совещание, посвященное проблемам инородческих приходов и старообрядчества. Кроме председателя, архиепископа Казанского Палладия (Раева), в заседаниях принимали участие епископ Уфимский Дионисий (Хитров), епископ Астраханский Евгений (Шершилов),⁵¹ епископ Пермский Ефрем (Рязанов),⁵² епископ Симбирский Варсонофий (Охотин),⁵³ епископ Оренбургский Вениамин (Смирнов),⁵⁴ епископ Екатеринбургский Нафанаил (Леандров),⁵⁵ епископ Сарапульский Тихон (Троицкий-Донебин).⁵⁶ Кроме архиереев в этом собрании в качестве экспертов участвовали преподаватели Казанской духовной академии: архимандрит (будущий митрополит) Антоний (Вадковский),⁵⁷ ориенталист и переводчик Н.И. Ильминский,⁵⁸ протоиерей Евфимий Малов,⁵⁹ специалист по старообрядчеству профессор Н.И. Ивановский,⁶⁰ профессор В.В. Миротворцев,⁶¹ доцент М.А. Машанов,⁶² инспектор чувашских школ Казанской и Симбирской губерний И.Я. Яковлев,⁶³ законоучитель Казанской крещено-татарской школы священник В.Т. Тимофеев,⁶⁴ профессор МДА Н.И. Субботин,⁶⁵ а также работающие в Поволжье рядовые миссионеры.

Проблемам старообрядчества было посвящено выступление епископа Пермского Ефрема. По его мнению, раскол в Пермской епархии стал развиваться с 1862 года, со времени освобождения крестьян от крепостной зависимости, поскольку «крестьяне, неправильно понимая дарованную им свободу, отнесли ее и к делу веры».⁶⁶

В настоящее время, – говорил епископ Ефрем, – между раскольниками укрепилось убеждение что правительство дало им полную свободу жить без Церкви и пастырей. В силу такого убеждения они свободно располагают своею религиозно-нравственною жизнью к соблазну православных.⁶⁷

Для борьбы с распространением старообрядчества епископ Ефрем рекомендовал проводить регулярные беседы священников со своей паствой, в ходе которых должны читаться полемические антистарообрядческие сочинения и объясняться позиция Православной Церкви по актуальным для старообрядцев вопросам. Приходским священникам предлагалось посещать дома старообрядцев и беседовать с ними. Члены клира должны обязательно присутствовать при беседах со старообрядцами приезжающих в приход епархиальных миссионеров, чтобы эти беседы превращались в своеобразные курсы повышения квалификации для клириков. В идеале каждый член клира должен был научиться самостоятельно проводить миссионерскую беседу. С той же целью рекомендовалось составить семинарский учебник, посвященный старообрядчеству.

Епископ Ефрем говорил и о подготовке популярной литературы, адресованной самому широкому читателю, материалом для чего могли бы послужить книги архимандрита Павла Прусского.⁶⁸ Кроме того, следовало подготовить и издать подробный разбор «Поморских ответов» и других популярных в старообрядческой среде полемических сочинений.

Среди миссионерских мер владыка называл просвещение приходского духовенства и активизацию церковной жизни в приходах. Чрезвычайно важным, по его мнению, было добиться хорошего понимания богослужения клириками:

Воспитанники духовных семинарий и академий должны быть хорошо ознакомлены с содержанием и языком богослужебных книг, справляясь в потребных случаях с греческим подлинником и с словарями. Для внятного и осмысленного чтения и пения в церкви нужно поднять в духовенстве разумение богослужебных книг вообще и, в частности, неудобопонятных оборотов речи и отдельных слов.⁶⁹

Записка не прибывшего на съезд епископа Саратовского и Царицынского Павла (Вильчинского)⁷⁰ наглядно демонстрирует, какого типа мероприятия участники съезда рассматривали как миссионерские. Епископ явно отдавал предпочтение силовым акциям государства. Первое место в перечне его предложений занимает разрушение правительственными войсками Иргизских монастырей. Епископ Павел с большим почтением писал о своем предшественнике епископе Иакове (Вечеркове),⁷¹ «имя которого и по сие время вспоминается в среде сектантов со страхом».⁷² Первоначально дело миссии в Саратовской епархии велось силами двух миссионеров, назначаемых из числа местного духовенства. В 1866 году было учреждено Братство святого креста, основной задачей которого являлось религиозное просвещение. На первых порах в роли миссионеров выступали новообращенные старообрядцы и сектанты. Однако постепенно на смену им стали приходить миссионеры в священном сане. Вскоре к работе братства присоединилась и духовная семинария.

При епископе Павле епархия была разделена на 48 миссионерских округов. Каждый округ имел библиотеку и профессионального миссионера. Братство креста периодически проводило собрания окружных миссионеров, а также печатало и бесплатно распространяло миссионерские сочинения. Для подготовки миссионеров из народа в Саратовской епархии существовала Кирилло-Мефодиевская противораскольническая школа, для учебы в которой приглашали жителей сел, где проживало много старообрядцев.

Кроме общеобразовательных предметов, учащиеся имели возможность присутствовать на диспутах со старообрядцами и тем самым приобретали практические навыки миссионерской деятельности. Кроме доклада епископа Ефрема и записки епископа Павла, от Казанского съезда не сохранилось других записей, поэтому мы не имеем информации о характере дискуссии. Однако выработанные собором архипастырей решения доступны. В итоговом документе имеется раздел, посвященный миссии среди старообрядцев.⁷³

Архиереи считали необходимым включить в программы семинарий предметы, необходимые миссионерам, работающим со старообрядцами. Кроме того, предполагалось более глубокое изучение богослужебного языка в церковно-приходских школах. Большое внимание уделялось и печатной пропаганде. Предполагалось бесплатно раздавать книги и листовки прихожанам, приходские библиотеки укомплектовать пособиями для проведения бесед, а централизованные миссионерские библиотеки (в благочиниях) должны были приобретать всю новую литературу, посвященную старообрядчеству.

Весьма действенной мерой авторы документа считали собеседования со старообрядцами. Поскольку для проведения таких бесед требуется специальная подготовка, каждой епархии необходим хотя бы один профессиональный миссионер, готовить которых нужно в особом учебном заведении (в Московском Никольском единоверческом монастыре). Было очевидно, что для обмена опытом надо регулярно проводить миссионерские съезды, причем первый из них решили провести уже в 1886 году.

Авторы документа рассматривали единоверие как основной путь присоединения старообрядцев, поскольку «православие и единоверие составляют одну Церковь».⁷⁴ В связи с этим участники совещания предложили смягчить встречающиеся в полемических сочинениях резкие характеристики древнего богослужебного чина, о чем Синод впоследствии выпустил специальное определение.⁷⁵

Кроме того, собор предложил облегчить переход в единоверие. Дело в том, что по правилам 1832 года переходить в единоверие могли лишь те, кто уклонялся от общения с Православной Церковью в течение нескольких десятилетий. Это ограничение ввели из опасения, что единоверие окажется не мостом, по которому старообрядцы перейдут в православие, а способом для православных вполне легально перейти в старообрядчество. Неразумность запрета заключалась в том, что многие тайные старообрядцы, умудрившиеся тем или иным способом записаться православными, перейти в единоверие не могли. Российское законодательство рассматривало переход из православия в старообрядчество как наказуемое преступление. Поэтому по рекомендации Казанского совещания губернаторам, в чьей власти было уголовное преследование отступников от православия, разослали секретную инструкцию,⁷⁶ которая позволила епархиальным архиереям принимать в единоверие тайных старообрядцев, которые не отказывались от участия в некоторых церковных таинствах. Раньше это было категорически запрещено.

Как мы помним, основной темой Казанского совещания было христианское просвещение новокрещенных народов. Архиереи отмечали, что инородцы отличаются глубокой набожностью, детской простотой веры, преданностью Богу и глубоким почитанием святых Его; но, в то же время, у них гораздо больше остатков языческих верований, чем у русских, так что, в общем, их религиозно-нравственное состояние менее удовлетворительно. Если религиозность православно русских часто бывает только чисто внешняя, то у инородцев она дальше внешности редко простирается.⁷⁷

Архиереи приводили многочисленные примеры двоеверия: сосуществования у новокрещенных народов христианских и языческих представлений и верований. Так, например, марийцы молятся «Богу христианскому пред иконою Спасителя, но с закланием в виде жертвоприношения быка для общей трапезы».⁷⁸ Основной проблемой инородческих приходов являлось то, что прихожане не понимают русского и церковнославянского языков. Меры, направленные на преодоление языкового барьера между миссионерами и их паствой, вырабатывались с учетом идей Н.И. Ильминского, который принимал участие в работе съезда. Поскольку священник должен хорошо знать язык своих прихожан, желательно, чтобы он происходил из того же народа, что и его паства. Ссылаясь на опыт западных миссионеров, Ильминский призывал активно привлекать крещеных инородцев к делу миссии. Понятно, что образовательный уровень священников-инородцев был не особенно высоким, но это компенсировалось отсутствием культурной бреши между ними и прихожанами.⁷⁹ Совещание отметило необходимость не только изучать в семинариях инородческие языки, но и готовить священников из местного населения.

В качестве объекта миссионерского воздействия Казанское совещание называло не только старообрядцев и язычников, но и представителей образованных сословий. Наиболее действенным способом убеждать образованных людей участники совещания считали циклы проповедей, которым следовало придавать характер связных систематических бесед:

Ввиду умственного настроения людей этого общества, в содержание проповеди следует вводить рассмотрение тех вопросов веры и нравственности христианской, которые по преимуществу подвергаются возражениям со стороны неверующих и сомневающихся.⁸⁰

Параллельно с проповедями совещание предложило организовывать публичные лекции, причем для привлечения публики архиереи рекомендовали объединять выступления лекторов с концертами духовной музыки. Особое внимание участники совещания уделяли христианскому воспитанию молодежи. Они считали необходимым приучать детей к участию в церковном пении, советовали родителям, чтобы дома дети читали вслух и разъясняли разобранные в школе евангельские фрагменты и т.д. В церковном учительстве должны были участвовать не только священники, но и диаконы.

Подготовленные документы были переданы в Синод, который на их основе выпустил определение «О деяниях бывшего в г. Казани собрания преосвященных архиереев».⁸¹ Те предложения, которые можно было реализовать силами епархий, были приняты Синодом. По рекомендации съезда Синод учредил должность епархиального миссионера, который разъезжал по епархии и проводил миссионерские беседы.⁸² По предложению архиереев были приняты меры для того, чтобы выборные должности не занимали активно проповедующие старообрядцы и сектанты: соответствующий секретный циркуляр разослало Министерство внутренних дел,⁸³ а затем Синод обратился в законодательные органы с предложением отстранить от исполнения обязанностей членов суда, не принадлежащих к православию.⁸⁴

Работа собора в Казани явно удовлетворила К.П. Победоносцева:

Я только что вернулся из Казани с самыми приятными впечатлениями, – писал он епископу Никанору. – Совещание епископов зачалось и идет успешно и толково. Немало дельных людей собралось в пособие совещанию – не говорю уже о Н.И. Ильминском с почтенными его сотрудниками отцом Маловым и Яковлевым, выписан из Москвы Н.И. Субботин, и съехались трое известных миссионеров из Оренбурга, Пензы, Перми. Я не сомневаюсь, что это общение мысли и опыта принесет (и принесло уже) немало пользы. С киевскими пунктами мы не знали, что делать: на первом плане поставлено обращение к правительству. Надеюсь, что в Казани дело будет поставлено практичнее.⁸⁵

Совещание в Иркутске было посвящено ситуации в епархиях Сибири. Христианизация народов Сибири рассматривалась как задача не только церковная, но и государственная. Поэтому кроме архиереев здесь присутствовали и представители администрации. Обсуждались как административные (наделение новокрещенных землей и приучение их к оседлому быту), так и просветительские меры (в частности, переводы богослужебных книг на местные языки).

Опыт проведения архиерейского собора в Казани показался удачным, и его решили повторить в Сибири – регионе с большой долей инородческого населения.⁸⁶ Синод определением от 14‒28 марта 1885 г. предложил Иркутскому архиепископу Вениамину (Благонравову)⁸⁷ пригласить преосвященных, чтобы «выработать общие для всех сибирских епархий меры к устранению причин, препятствующих возвышению религиозного состояния приходов, улучшению народной нравственности, ослаблению и совершенному искоренению раскола и развитию проповеди слова Божия в среде инородцев-язычников».⁸⁸ В работе собора, кроме архиепископа Вениамина, приняли участие епископ Енисейский и Красноярский Исаакий (Положенский),⁸⁹ епископ Томский Владимир (Петров),⁹⁰ епископ Камчатский Гурий (Буртасовский),⁹¹ епископ Селенгинский Мелетий (Якимов),⁹² епископ Киренский Макарий (Дарский),⁹³ и епископ Таврический Мартиниан (Муратовский),⁹⁴ который в течение продолжительного времени занимал Камчатскую кафедру. В отличие от Киева и Казани, в работе Иркутского архиерейского совещания участвовало светское начальство: только что назначенный генерал-губернатор Восточной Сибири А.П. Игнатьев,⁹⁵ Енисейский губернатор И.К. Педашенко,⁹⁶ военный губернатор Забайкальской области Я.Ф. Барабаш⁹⁷ и управляющий делами Иркутского губернатора В. Петров.⁹⁸ Генерал-губернатор присутствовал только на тех заседаниях, на которых обсуждались взаимоотношения Церкви и государственных структур. Организаторы совещания считали миссию церковно-государственной задачей, в решении которой должны участвовать представители как церковной, так и гражданской власти.

На первом заседании архиепископ Вениамин прочитал доклад, в котором предлагал не столько церковные, сколько государственные меры для искоренения причин, мешающих успешному обращению язычников. По его мнению, при выборе веры население ориентируется на местную элиту:

Религиозный индифферентизм бурят ведет к тому, что они смотрят, в какой вере им жить легче, в той и остаются: где большинство начальников христиане и никакой нет выгоды оставаться язычниками, там они идут массами к крещению, а где все начальство языческое и держаться язычества выгоднее, там их нелегко подвигнуть к обращению одним убеждением в истине христианства, в которое они и теперь веруют.⁹⁹

Кроме того, владыка считал, что государство должно сдерживать активность местных лам, поскольку «где распространено ламство, там с большим трудом прививается земледелие и оседлый быт».¹⁰⁰ Предполагаемая мера борьбы – запрет ламаистских обрядов вне дацанов.

Крещение для бурят не только было приобщением к Церкви, но и вело к резкому разрыву с традиционным укладом, переходу от кочевой жизни к оседлой. Однако землю новокрещенным отводили далеко не сразу, и иркутский владыка предлагал обратиться в Главное управление Восточной Сибири с просьбой о выделении миссионерским станам земли для новокрещаемых.

Военный губернатор Забайкальской области А.Н. Корф¹⁰¹ считал, что в четырех-пяти центрах, расположенных на значительном расстоянии от границы, следует сосредоточить все миссионерские силы: красивые храмы, торжественное богослужение, образованные священники, готовые к полемике с буддистами. Предполагалось, что эти православные островки постепенно будут расширяться, однако, с осторожностью и тактом, поскольку обиженные кочевники всегда имеют возможность откочевать в Монголию или Китай.¹⁰² Участники совещания не поддержали эти предложения: их реализация привела бы к закрытию десятков уже существующих миссионерских станов.¹⁰³

По российским законам принявший крещение китаец или монгол автоматически получал российское подданство, и российским дипломатам приходилось защищать их перед властями Китая или Монголии. Во время одного из заседаний Иркутского собора рассказали следующую историю. После крещения двух китайцев, Китай по дипломатическим каналам потребовал их выдачи, так как они обвинялись в хищении, а Россия отказалась выдать двух новокрещенных. По мнению государственных чиновников, такие случаи часто ставили российских дипломатов перед серьезными проблемами.¹⁰⁴

По предложению архиепископа Вениамина совещание обсуждало вопрос о соотношении местных традиций и обычаев с нормами христианской жизни. Православные миссионеры никогда не объявляли войны народным обычаям, однако мирились с ними лишь постольку, поскольку эти обычаи не противоречили христианской морали. Совещание предлагало сделать известным между инородцами, что степной обычай калыма, как противоречащий христианским началам брака и узаконяющий в практике рабство, не должен быть применяем к лицам, принявшим Св. Крещение. Вообще, когда степные обычаи или законы стоят в противоречии с христианской религией, крещеные инородцы должны руководствоваться в своей жизни христианскими началами и на них основанными законоположениями русского православного государства, а не степными, коренящимися на языческой почве, от которой они должны быть свободны.¹⁰⁵

В связи с проблемами миссии встал вопрос об организации начальных школ для местных детей. Предстояло решить, на каком языке – русском или монгольском,¹⁰⁶ будут преподавать в этих школах. По мнению участников собрания, монгольская письменность была для бурят чужой и малопонятной. Изначально школы для бурятских детей были ориентированы на русский язык, который был языком государственным: на нем велась вся официальная переписка и делопроизводство. Однако во второй четверти XIX века функции монгольского литературного языка стали постепенно расширяться: он начал входить в школьное образование и в практику официального делопроизводства забайкальских бурят. Участники Иркутского собора считали, что эта тенденция ведет к омонголению наших бурят, вопреки прежним стремлениям правительства разорвать между ними и монголами всякую связь, как вредную во многих отношениях.¹⁰⁷

По мнению архиепископа Вениамина, следовало всячески препятствовать распространению среди бурят монгольской письменности, которая распространяется «вместе с ламством» и «во вред христианству и обрусению инородцев», заменяя ее русской или же бурятской на кириллическом алфавите.¹⁰⁸ Решение собора сводилось к ограничению сферы употребления монгольского языка и расширению функций русского, причем заботиться об этом должны были светские власти, а не духовные.¹⁰⁹

Миссионерские переводы и их качество всегда были животрепещущей проблемой сибирской миссии. Судя по выступлениям участников совещания, в распоряжении миссионеров имелся напечатанный монгольским шрифтом перевод Священного Писания на бурятский язык.¹¹⁰ Существовали также переводы на бурятский некоторых богослужебных книг. Они были напечатаны кириллицей, но при этом ориентированы на книжное монгольское произношение. Кроме того, существовало несколько катехизических пособий, переведенных на язык, близкий к разговорному, и напечатанных гражданской азбукой. По всей видимости, уровень переводов был невысоким. В современном справочнике¹¹¹ по истории бурятской письменности эти опыты даже не упоминаются. Архиепископ Вениамин считал эти переводы неудовлетворительными: они отличались многочисленными ошибками, а самое главное, были непонятны для бурят.

Несколько лучше обстояло дело на Алтае. Переводческая традиция в этом регионе восходит еще к трудам архимандрита Макария (Глухарева).¹¹² По словам епископа Томского Владимира, Алтайская миссия уже давно занималась переводческой деятельностью.¹¹³ Миссионеры выработали и процедуру введения новых переводов в богослужение. Переводы проходили цензуру и еще в рукописях рассылались миссионерам, которые проверяли понятность этих текстов.

В постановлении собор призвал Иркутскую и Забайкальскую миссии ориентироваться на пример Алтайской, и заняться исправлением существующего перевода церковно-богослужебных книг и составлением новых переводов с применением их к живому разговорному языку, употребляемому в районах их миссионерской деятельности, каковое постановление должно быть обязательно для миссионеров всех Сибирских миссий в отношении к местным инородческим языкам. В видах же усовершенствования перевода книг церковно-богослужебных и образования новых переводов книг для назидания, учредить переводческие комиссии или по временам собираться знающим инородческий язык миссионерам и вместе с грамотными крещеными инородцами проверять сделанные одним лицом переводы по примеру Алтайской миссии. Если при переводах окажется невозможным выразить христианское понятие никаким словом инородческого наречия лучше оставить термин подлинника без перевода, чем выражать его неточно и тем более словом, выражающим языческое понятие.¹¹⁴

Основным препятствием для перехода старообрядцев в единоверие оставалось убеждение, что дониконовские обряды были прокляты соборами 1656 и 1667 годов. Синод неоднократно составлял разъяснения, в которых доказывалось, что прокляты были не обряды, а противящиеся церковной власти раскольники. Однако подобные разъяснения удовлетворяли далеко не всех. Снять же клятвы, наложенные при участии восточных патриархов, Синод не мог, поэтому Иркутский съезд обратился в Синод с просьбою совместно с восточными патриархами издать послание, посвященное старым обрядам.¹¹⁵

Активизация церковной жизни на уровне прихода и на уровне епархии является одним из самых эффективных миссионерских средств. Поскольку огромные территории сибирских епархий лишали архиерея возможности посещать все подчиненные ему приходы, участники совещания предложили учредить новые епархии в Сибири. Уменьшение территории дало бы архиерею физическую возможность быть ближе к своей пастве.¹¹⁶ Одновременно с этим говорили о необходимости увеличить число приходских храмов, поскольку многие верующие не могли посещать богослужение из-за того, что путешествие к ближайшему храму занимало несколько дней.

Однако расстояние было не единственной проблемой. Архиереи отмечали, что даже в тех местах, где имелись православные храмы и причт, ситуация оставляла желать лучшего. Многие храмы были полны только на Рождество, Пасху и престольный праздник, причем даже усердные прихожане исповедовались и причащались значительно реже, чем один раз в год. Катастрофически низким являлся уровень религиозного образования. Некоторые люди не знали ни одной молитвы.

Участники совещания прекрасно понимали, что в течение долгого времени Сибирь была местом, где селились либо ссыльные, либо стремящиеся к наживе или независимости от государства авантюристы. Ожидать, что эти люди или их дети будут проявлять особое благочестие, явно не приходилось:

Сюда шел всякий сброд, большею частью, такие люди, которые искали здесь одной наживы, а об удовлетворении своих религиозных потребностей не заботились.¹¹⁷

Оказавшись в местах, где до ближайшего храма были сотни верст, сибирские колонисты, не имевшие особой привычки к церковной жизни, вообще перестали посещать храмы. Бесцерковный быт превращался в традицию, которая сохранялась и тогда, когда возможность посещать храм появлялась. В связи с этим Иркутский съезд предложил ряд мер.

1. Строить в селах силами крестьян молитвенные дома с алтарями простой архитектуры. Поскольку священников в Сибири всегда не хватало, при каждом молитвенном доме рекомендовалось иметь грамотного мирянина, который бы мог по праздникам совершать богослужение мирским чином по Следованной псалтири.¹¹⁸

2. Следить за тем, чтобы миряне хотя бы один раз в год исповедывались и причащались. Для достижения этого – преподать архипастырский совет священникам, чтобы они не ходили в праздничные дни со святым крестом и св. иконами к тем прихожанам, которые не были у исповеди и святого причащения более трех лет. Думается, что стыд перед своими односельчанами, удостоившимся в праздник посещения христианских святынь, заставит их быть более ревностными к исполнению своего христианского долга.¹¹⁹

Съезд указал на неэффективность существующей практики, при которой священники ежегодно доносят консистории о не бывших более трех лет у исповеди и причащения. Публичная епитимия была признана куда более эффективной мерой.

3. Принять меры к закрытию воскресных базаров, чтобы люди шли в храм, а не на рынок.

4. Обязать золотопромышленников строить храмы, содержать духовенство и в праздники освобождать рабочих для молитвы.¹²⁰

Церковно-приходская школа – наиболее простой путь для религиозного воспитания детей.¹²¹ Однако в Сибири организация таких школ была связана с большими трудностями. Во-первых, существенная часть прихожан жила на значительном расстоянии от приходских храмов, и дети не могли даже изредка посещать уроки. Во-вторых, катастрофически не хватало учителей.

Решение первой проблемы виделось в создании школ во всех более или менее крупных поселениях. Архиереи полагали, что жителям сел, готовых на свои средства содержать школу, следует предоставлять определенные налоговые льготы. Нехватка учителей была не менее сложной проблемой. Учителя с хорошей подготовкой не шли в церковно-приходскую школу из-за низкой оплаты труда. Рассчитывать на священника, значительную часть времени проводящего в разъездах по удаленным от церкви поселениям, не приходилось. Участники иркутского съезда считали, что преподавать в школах могут жены и дочери священников, получившие в женских духовных училищах необходимую подготовку. Однако семейные обязанности не всегда давали женщинам возможность работать в школе.

Во многих школах преподавали ссыльные, но их мировоззрение часто было очень далеким от православия. Судя по материалам Иркутского собора, среди ссыльных учителей были и те, кому епархиальные архиереи могли с чистым сердцем разрешить преподавание. Востребованными были и услуги грамотных крестьян, учащих детей по славянскому букварю, Часослову и Псалтири:

Не следует пренебрегать даже учителями из ссыльнопоселенцев или крестьян. Есть между ними лица в нравственном отношении благонадежные, а главное, давно уже занимающиеся школьным делом и свыкшиеся с ним. Правда, они ведут дело по старой методе, но зато они ведут его в строго церковном духе, по Часослову и Псалтири, и довольствуются самым малым вознаграждением за свой труд. Да и вывести подобных учителей по селам довольно трудно: крестьяне к ним привыкли. В таком случае священнику лучше принять их под свой надзор и руководить их преподаванием.¹²²

Наиболее подходящими кандидатами на учительские места являлись, по мнению архиереев, псаломщики. Предлагалось даже освободить преподающих в школе псаломщиков от помощи священнику при совершении треб, не лишая их при этом церковных доходов.

Соборное движение в России началось с архиерейских совещаний, посвященных проблемам миссии.

Архиерейские совещания, оказавшиеся предтечами соборного движения в Русской Церкви, были созваны для решения миссионерских задач. И вопросы, которые волновали участников этих совещаний, не сильно отличались от тех вопросов, которые обсуждали участники предсоборных дискуссий. Общей темой всего предсоборного движения можно считать проблему установления коммуникации между Церковью и стремительно секуляризующимся миром. Реформы церковного управления, проповеди, церковного суда или богослужебного языка рассматривались лишь как средства для достижения этой главной цели. В широком смысле установление такой коммуникации следовало бы назвать миссией («идите и научите»), однако в начале XX века слово миссия употреблялось в более узком значении.

Организуя в Киеве, Казани и Иркутске архиерейские собрания, К.П. Победоносцев едва ли предполагал, что таким образом он становится одним из инициаторов соборного движения. Да и сами участники этих собраний не считали себя участниками соборов. Однако в 1905 году, то есть в самом начале движения, направленного на созыв Собора, в прибавлениях к официальным «Церковным ведомостям» появилась уже неоднократно упоминавшаяся нами статья П.В. Гурьева, посвященная архиерейским собраниям времен Победоносцева. Символично, что менее чем два десятилетия спустя автор этой статьи стал членом Поместного Собора, а затем – личным секретарем избранного этим Собором патриарха. Таким образом, первый опыт соборного решения церковных проблем был предпринят в связи с решением миссионерских задач.

Непосредственным продолжением архиерейских соборов 1880-х годов стали всероссийские миссионерские съезды. Материалы этих съездов и отчеты об их деятельности публиковались в церковной прессе, поэтому мы не будем подробно останавливаться на ходе их работы, а ограничимся лишь самым общим очерком.

29 июня‒4 июля 1887 г. в Московском Никольском единоверческом монастыре проходил Съезд противораскольнических и противосектантских миссионеров,¹²³ который в позднейшей литературе стали называть Первым миссионерским съездом.¹²⁴ На съезде были выработаны общие правила миссионерской организации, которые затем были утверждены Синодом¹²⁵ и напечатаны.¹²⁶ В этих правилах были впервые прописаны обязанности епархиального миссионера,¹²⁷ вводились должности уездных и окружных миссионеров,¹²⁸ предлагались правила проведения миссионерских бесед и внебогослужебных собеседований, предусматривалось создание епархиальных миссионерских библиотек и т.д.

Второй миссионерский съезд работал в Москве 29 июня ‒ 13 июля 1891 г. и занимался преимущественно обсуждением и конкретизацией правил, выработанных первом съездом.¹²⁹

Третий миссионерский съезд заседал в Казани 22 июля ‒ 5 августа 1897 г. Съезд призвал правительство законодательно ограничить деятельность сект, активизировать деятельность приходских священников. На заводах и фабриках создаются воскресные школы для рабочих, антисектантские миссионерские центры. Интересно, что съезд рассматривал социалистические и атеистические учения как сектантские.¹³⁰

Четвертый миссионерский съезд работал в Киеве 12–26 июля 1908 г. и явился наиболее крупным миссионерским собранием в истории дореволюционной России. В ходе дальнейшего изложения мы будем неоднократно обращаться к материалам этого съезда.¹³¹

Пятый миссионерский съезд заседал в Григорьевском Бизюковском монастыре Херсонской епархии 25 июля ‒ 5 августа 1917 г.¹³² Место проведения съезда было связано, по всей видимости, с тем, что здесь с 1914 года существовала единственная в России духовная миссионерская семинария. Наряду с обсуждением текущих проблем миссионерской деятельности, участники съезда готовили материалы к Поместному собору, который должен был состояться в ближайшем будущем.

Кроме всероссийских, состоялось и значительное число епархиальных миссионерских съездов. Упомянем лишь некоторые из них. 16‒24 сентября 1901 г. состоялся Орловский миссионерский съезд. Этот съезд был задуман как епархиальный, однако большое количество миссионеров, приехавших в Орел из разных концов России, превратило его почти что во всероссийский.¹³³ 13‒26 июня 1910 г. миссионерский съезд прошел в Казани, 24 июля ‒ 5 августа 1910 г. – в Иркутске.¹³⁴ 6‒12 августа состоялся миссионерский съезд в Саратовской епархии.¹³⁵

С миссионерскими съездами связано и возникновение специализированной миссионерской периодики. По решению II Всероссийского миссионерского съезда с 1896 года в Киеве начало издаваться «Миссионерское обозрение» с подзаголовком «Противосектантский журнал». Характеризуя программу журнала, редакция приводила слова Спасителя: «Идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева» (Мф.10:6) – обосновывая этим утверждение, что главным объектом миссионерской деятельности должны быть отошедшие от Церкви жители исконно православных регионов. В первую очередь, к ним относятся старообрядцы и сектанты.¹³⁶ При этом борьба с сектантством рассматривалась как государственная задача:

Сектантство, как болезненное явление, в своем развитии естественно нарушает правильный порядок и вообще здоровое течение церковной жизни и, в то же время, по тесной связи Церкви с государством, оно нарушает правильное развитие жизни государственной.

<...> История и современные наблюдения доказывают, что формы религиозного шатания и вольномыслия так часто скрывают в себе, а иногда только покрывают собою вольномыслие социальное, а религиозные верования и исповедания так близко соприкасаются в наше время с политическими симпатиями, что закрывать глаза на явления религиозного сектантства и церковной анархии в народе и обществе нет никакой возможности с точки зрения политической. Отсюда вытекает обязанность миссионерского печатного органа освещать сектантские вопросы и с этой стороны, тем более что мысль о необходимости государственной борьбы с сектантством усвоена и разделяется далеко еще не всеми представителями правительственных сфер России».¹³⁷

Редакция предполагала анализировать общие теоретические вопросы миссии, помещать исследования и описания имеющихся в России антицерковных группировок и теорий. Кроме того, значительное место журнал уделял вопросам миссионерской практики. Следует сказать, что при чтении «Миссионерского обозрения» не возникает впечатления, что здесь миссионерские материалы занимают существенно большее место, чем в других периодических изданиях того времени. Связано это с тем, что вопросы воцерковления отпавших от православия граждан России на рубеже веков обсуждались очень широко. И специально миссионерские журналы действовали в русле этой вполне сложившейся традиции. В конце XIX‒начале XX века в разных епархиях появлялись свои периодические миссионерские издания, которых насчитывается более трех десятков.¹³⁸