Об обрядовой стороне таинства Елеосвящения

Источник

Пробная лекция, прочитанная в 1887 г., сент. 9 дня студентам М. Д. Академии, в присутствии членов Академического Совета

Церковное последование, известное у нас под именем елеосвящения, точнее елеопомазания, в греческом требнике носит название: ἀκολουθία τοῦ ἁγίου, ἐλαίου, τάχις τοῦ εὐζελαίου, ἐπταπαπάδιον и другие. Хотя ни одно из этих названий не соответствует вполне славянскому, но ближе подходит к нему второе: τάξις τοῦ εὐχελαίου, чин молитв над маслом. В основании этого последования лежит стародавнее, дохристианское употребление масла, как врачебного средства, с которым соединялось и символическое значение елея, служившего знаком помилования и снисхождения, выражением божественного милосердия к страждущему. Излишне приводить здесь доказательства в пользу довольно распространенного в языческой древности употребления елея, как мистического средства врачевания1; достаточно в данном случае заметить, что некоторые места священного писания2, а еще более свидетельства Талмуда и раввинов не оставляют никакого сомнения в том, что помазание больных елеем было у евреев в большом употреблении и даже дозволялось в субботу. Вероятно, имея в виду практику своего времени, а быть может и не без личного указания Господа, апостолы во время своего первого выступления на проповеди «многих больных мазали маслом и исцеляли»3. Без сомнения, на основе подобного же обряда, практиковавшегося в иудейской синагоге, апостол Иаков дает наставление христианам из иудеев «призывать пресвитеров церковных к больному, чтобы они помолились над ним, помазавши его елеем во имя Господне»4. Усвоив для христианского таинственного врачевания готовую обрядовую форму, апостол кроме того упомянул о молитве. Последняя и составляет первую литургическую основу обряда, который впоследствии разросся в целую сложную систему. Мы не знаем апостольской молитвы елеосвящения, хотя судить о ней, как и вообще о содержании и характере первоначальных евхелейных молитв, можно отчасти по той весьма небольшой по объему молитве над маслом, которая находится в Апостольских Постановлениях (VIII, 29) и в которой священнодействующий молится, «чтобы Господь даровал елею силу восстановить здоровье, исцелять болезни, отражать демонов и все вражеские козни». Продолжением древне-христианских евхелейных молитв и более или менее их верным отголоском могут служить позднейшие врачевальные молитвы, из которых одни назначены против известного рода болезней, напр., лихорадки, головной боли, болезни глаз, другие имеют более общее содержание и направлены против дьявола, который считался и считается виновником разных болезней и наваждений. В теперешнем большом требнике, осталось три-четыре такого рода молитвы над больными; в старинных же славянских требниках они составляли особую довольно значительную группу, в которой попадаются и молитвы апокрифического содержания, близкие к народным заговорам, с примесью суеверных представлений того времени. В образец этих последних приведу две молитвы над «главой болящим» по одному рукописному требнику XVI–XVII в. «Во имя Отца и Сына и Св. Духа. Господи помилуй, Господи помози главе и полглаве его. На главном (вероятно лобном) месте распятся Господь и взять болезнь главе. Якоже хожаше на горе синайстей, обрете гроб отверст, деву лежащу в нем и рече ей: что имаши, что лежиши? Господи, глава ми болит и Господь положи руку на ней и рече ей: тебе глаголю главо, не боли главо ни полглавы. Во имя Отца распятся Господь, Господь пострада, воскресе: Господи помяни мя всегда, ныне и присно»5. Другая молитва подобного же содержания «Христос истинный Бог Наш, Иже возложи честный и животворящий крест Адаму на главу. Адам же не поболи ни главой, ни очима, ни нежидом, тако и се раб Божий да не поболит ни главой, ни очима, ни нежидом во имя Отца и Сына и Святого Духа»6.

Начавшись с простейшей формы (врачевальных молитв), последование елеосвящения с вероятностью слагалось мало по малу; за отсутствием впрочем положительных данных нет возможности следить за процессом этих наслоений и на пространстве нескольких столетий приходится довольствоваться отрывочными указаниями. Гоар в своем евхологии между прочим пишет, что он видел в одной древней рукописи две евхелейные молитвы; одну с надписью имени Иоанна Златоуста, другую с именем Василия Великого7. Существование молитв с означенными надписями важно; оно указывает на участие в устроении рассматриваемого последования двух великих отцов Церкви, «слагавших, по словам св. Софрония, молитвы и возношения, и полное последование священных служб». К сожалению, из надписей не видно, в чем состояли труды означенных лиц по устройству чина елеосвящения; в пересмотре ли существовавших молитв и избрании из них лучших, и наиболее соответствующих характеру и целям этого священнодействия, или же в составлении ими совершенно новых молитвословий. С VIII–IX стол. история обрядовой стороны таинства елеосвящения становится определеннее; около этого времени чинопоследование приобретает на греческом востоке тот приблизительно вид, в каком оно известно в нашем теперешнем требнике. Из этого времени дошел до нас замечательный своей древностью евхологии, от имени своего владетеля получивший название Барберинова; между другими последованиями он содержит и «чин как нужно творить св. елей для больных, призывающих семь пресвитеров вечером»8. О составе чина елеосвящения по этому литургическому памятнику мы скажем несколько ниже, а теперь заметим только то, что существеннейшую и надо полагать, самую древнюю часть в нем составляют семь молитв и без сомнения, главная из них, начинающаяся словами: «Отче Святый, Врачу душ и телес"… Кто был составителем этих молитв? – неизвестно ни из надписей над ними, ни из других источников; только творец канона оставил о себе известие в акростихе, по которому расположены его тропари и который читается: εὐχὴ ἐλαίου ψαλμὸς Αρσενίου. Впрочем акростих проведен не по всем строфам канона и некоторые стоят вне связи с ним. Мы думаем, что они с течением времени выпали и заменены другими позднейшего происхождения. Кто был этот Арсений? Алляций и Аркудий, писатели-паписты ХVII в. полагают, что это был Монемвасийский епископ Арсений, живший в XV в. и состоявший в унии с Римом, но канон этот, как я уже сказал, раннейшего происхождения, а потому гораздо основательнее предположение Гоара, относящего его к Арсению монаху, который жил в конце IX в. и был современником патриарха Игнатия и императора Василия Македонянина9.

В X–ХIII вв. наше последование вероятно имело краткий состав, было известно под именем «службы за болящего» и в этом своем простейшем виде оно состояло из нескольких тропарей, апостола, евангелия и двух-трех молитв, относящихся к данному случаю. В позднейшем, сложившемся виде рассматриваемый нами чин известен из требников XIV–XVII столетий и представляет несколько редакций, отличающихся содержанием и построением отдельных частей, равно как и группировкой одних и тех же обрядов10. Остановился здесь на двух из них, как наиболее характерных, далеко не соответствующих последованию нашего требника. Самая краткая редакция имеет следующий вид; обычное начало, несколько просительных и покаянных тропарей, апостол из соборного послания Иакова, где упоминается о призывании пресвитеров к больному, евангелие об исцелении расслабленного при овчей купели, затем совершительная молитва над главой болящего: «Отче Святый, Врачу душ и телес…», потом священник помазует больного с произнесением слов: «Благословение Господа Бога Спаса Нашего на исцеление души и телу…» Помазание сопровождается второй молитвой. «Благоутробне Господи милостиве Боже наш…», в которой священник молит Господа, чтобы чрез возложение его грешной руки сообщилось по милости Его исцеление болящему. Последование заканчивается сугубой ектенией и отпускной молитвой: «Владыко многомилостиве Господи Иисусе Христе…»11. Как видим, здесь весь обряд рассчитан не на семь священников, а на одного совершителя. Более подробную запись представляет греческий требник XIV в. Иоанна Кантакузина. Елеосвящение совершается по нему семью священниками и начинается тремя антифонами с промежуточными ектениями и песней «Единородный Сыне», затем следует вход, что само собой предполагает совершение елеосвящения при храме, а не в доме, с пением стиха: «Приидите, поклонимся…», с возгласом священника: «Яко свят еси Боже наш…» и трисвятым. Чтение апостола и евангелия, и ектетения: «Рцем вси от всея души…» служат переходом к самому елеосвящению и составляют первое из семи отделений этой службы. На каждом из таких отделений полагается апостол, евангелие и две молитвы, при чем каждый раз совершается помазание одним из священников. Ни канона, ни тропарей нет; елеосвящение заканчивается отпуском. Только что представленное изложение последования, по нашему мнению, не безынтересно. Своим началом оно невольно напоминает литургию – обстоятельство, которое дает исследователю основание предполагать, что когда-то и елеосвящение, подобно прочим таинствам, было тесно связано с литургией и что начало его, по требнику Иоанна Кантакузина, есть не что другое, как не совсем удачный сколок с некогда полного и вполне законченного последования. Упомянутый нами Барберинов евхологий, а также и некоторые другие старославянские рукописные требники подтверждают эту догадку. Они представляют обряды рассматриваемого таинства в весьма сложном виде и излагают такие его части, которых вовсе нет в теперешнем печатном чине елеосвящения. Полный состав этой службы был излагаем здесь по аналогии с вечерней и утреней, к которым само елеосвящение с его молитвами примкнуло, как особая дополнительная часть, или лучше сказать, оно составляло зерно, около которого наслоились и группировались названные службы. Полная служба εὐχελαίου, судя по этим данным, начиналась с вечера и в нее входили те части, из которых слагалась и слагается вечерня и утреня или παννυχίς именно: стихиры на «Господи воззвах», канон, хвалитны. Указание на этот состав предварительной части елеосвящения сохранилось и в теперешнем требнике, где после канона замечено: «аще убо есть вечер, бывает отпуст; аще ли есть заутрия», то приготовляется столец для лампады с маслом… и служба продолжается. Продолжением елеосвящения служило на другой день отправление литургии за больного, причем антифоны и молитвы, чтения из апостола и евангелия, также некоторые прошения на ектениях приготовлялись к характеру основного последования. Сам обряд εὐχελαίου совершался уже после литургии и был обставлен семью молитвами с таким же числом апостолов и евангелий, последовательно исполнявшихся каждым из семи священников. Все последование заканчивалось молитвой, во время которой возлагалось евангелие на голову больного; пресвитеры также возлагали свои руки на больного и все вместе произносили эту молитву, следуя вполголоса за словами первенствующего священника. В заключение читалась одна из молитв над исповедниками, потому что в древности елеосвящение над больными соединялось с исповедью и разрешением их грехов.

Тесная связь с отдельными церковными службами, преимущественно же с литургией, оставляющая отличительную особенность сейчас представленного последования елеосвящения, становится еще осязательнее, так сказать, в других редакциях евхелейного обряда, известных нам из практики восточных сектантов. По одному из таких последований, елеосвящение совершается непременно в церкви, обряд как и у нас, справляется семью священниками и состоит из семи отделений с особыми чтениями из апостола и евангелия, и двумя молитвами. Одна из этих молитв – просительная за больного и эта тема варьируется на разные мотивы в каждом из семи отделений; но содержание другой молитвы очень разнообразно и состоит из прошений: о мире церкви и благосостоянии ее членов, начиная с правительства, о благорастворений воздуха, об освобождении народа от неприятелей и всяких враждебных нападений, о принесших дары и о помогающих церкви своими приношениями, о прекращении идолопоклонства, об оглашенных и введении их в лоно церкви, об умерших и живущих братьях. Эти молитвы священника каждый раз предваряются обращением диакона к присутствующим, чтобы они молились о том-то и о том-то. После седьмого возгласа и седьмой молитвы больной подходит и принимает помазание. Спрашивается: как могло войти такое множество и при том таких разнообразных прошений в состав службы, имеющей свое особое специальное содержание и что между ними общего? Эти прошения внесены сюда из большой молитвы о церкви, ее членах и нуждах, читаемой священником на литургии после освящения Даров, а внесены они, потому что освящение елея для помазания больного совершалось именно в это время, в знаменательную часть службы, после освящения Даров, и вот отдельные части литургийной молитвы стали исполняться вперемежку с специальными молитвами елеосвящения. Очень вероятно, что этот чин прежде занесен и записан был в самом составе литургии, а при своем выделении захватил с собой и тот специально литургийный материал, к которому был привязан по своему положению. В заключение сейчас изложенного нами последования елеосвящения считаю нужным прибавить, что последнее совершалось в церкви даже и тогда, когда тяжело больного не находилось там налицо. В этом случае елеосвящение было ничем иным, как молением за больного пред Дарами евхаристии, самому же обряду елеопомазания больной подвергался у себя на дому, куда служащие священники приходили уже с освященным на литургии маслом. В нашем теперешнем требнике рассматриваемый чин имеет более сжатый вид и стоит вне всякой связи с литургией.

После краткого обзора некоторых редакций занимающего нас последования естественно спросить: какие же из них принадлежат к позднейшей его обработке и какая должна быть признана за первоначальную? Нам думается, что древнейшей формой данной аколуфии нужно считать или коротенькую службу о недужных или тот строй εὐχελαίου, который образовался в связи с литургией.

Может показаться странным, каким образом служба, рассчитанная на больных, отличалась такой полнотой и справлялась в несколько приемов с значительными перерывами. Но чтобы это недоумение потеряло свою силу, нужно отрешиться от теперешней практики, когда елеосвящение в большинстве случаев совершается над опасно больными и совершается, разумеется, наскоро. Прежде прибегали к этому таинству люди, настолько владевшие физическими силами, что могли приходить в церковь и здесь слушать полное последование. Вот причина, почему даже и в теперешних требниках, не говоря о древнейших, делается замечание что эта служба справляется над больным в церкви или дома, ἐν ἐκκλησίᾳ ἢ ἐν οίκω, почему рядом с выражениями о трудно больном встречаются и такие: «подходит желающий собороваться к священникам, принимает от них благословение, делает известное число поклонов». Дело идет, очевидно, не об умирающем, да и в самом содержании молитв нет указаний на то, чтоб объектом таинства был тяжело и безнадежно больной. В греческой церкви это таинство хотя и совершалось над больными, но не имело значения extremae unctionis или напутствия умирающим. Симеон Солунский в свое время говорил, что латиняне, «благодаря своим нововведениям, исказили истинный смысл этого таинства и стали совершать его не над болящими, но над умирающими»12. Впрочем, более беспристрастные из западных писателей склоняются к той мысли, что первоначально и в западной церкви это последование не имело того исключительного характера, какой получило впоследствии и ссылаются при этом на сакраментарий, известный с именем папы Григория, sacramentarium Gregorianum13. Выражение ἐν ἐκκλησίᾳ можно объяснять из обычая средневековых и новых греков приносить своих больных в церковь в надежде исцеления, особенно где были чудотворные иконы или мощи. Больных клали в церковном притворе на хорах или в особенных, нарочито для болящих устроенных при церкви зданиях, где они оставались по несколько времени и подвергались церковным обрядам. Относительно таких больных без сомнения было совершенно удобно совершать елеосвящение с каноном, литургией, с целым рядом подготовительных и заключительных обрядов. Наконец, нужно взять в рассчет и следующее характерное обстоятельство, которое имело место в практике греческой церкви. Елеосвящение нередко совершалось там не над больными, а над здоровыми. Симеон Солунский говорит, что в его время некоторые из благочестивых людей еще заживо совершали над собой таинство елеосвящения в умилостивление за себя и ради окончательного отпущения грехов… Совершать елеосвящение, говорит он в другом месте, можно во всякое время над одним и тем же лицом, а не один только раз, потому что сказано: «исповедайте друг другу согрешения», – очевидно во всякое время, а не однажды и «молитесь друг за друга, яко да исцелеете», – не один только раз, но постоянно, потому что мы и падаем постоянно14. В этом случае елеопомазание имело значение покаянного акта и служило выражением прощения грехов. Очевидно, здесь сохранилось воспоминание о том времени, когда разрешение грехов исповедника соединялось с помазанием и елей употреблялся как символ прощения. Как такое действие, оно могло иметь значение средства, предупреждающего болезни тела, а потому для всех и во всякое время полезное. Чаще всего оно справлялось в великий четверг, в тот знаменательный литургический день, когда совершалось воссоединение с церковью кающихся и много других особенных обрядов, как напр. приготовление мира, в монастырях омовение ног настоятелям избранной братии, омовение трапезы и мощей, приготовление запасных даров, благословение нового огня и наконец, освящение елея для помазания больных и одержимых демонами, как запас на круглый год. Benedictio olei без сомнения совершалось в этот день по аналогии с освящением мира и в воспоминание елея грешницы, помазавшей ноги Спасителя; при этом над всеми присутствующими в церкви совершалось елеопомазание. В некоторых русских монастырях, напр. в здешней лавре, этот знаменательный обряд совершается и доселе; но с особенной торжественностью и благолепием он справлялся в старину при патриархах в Московском Успенском соборе15.

В близкой связи с описанным обрядом таинства елеосвящения стоит обычай, державшийся в некоторых греческих монастырях, совершать таинство елеосвящения над всей братией в Лазареву субботу. По описанию, находящемуся в уставе императрицы Ирины, в монастыре, ей основанном, обряд этот справлялся таким образом: семь священников приходили в этот день на монастырское кладбище и в тамошней церкви совершали ἐπταπαπάδιον; отсюда один из них отправлялся в сам монастырь, потому что кладбище было отделено от него оградой. Произнесши здесь молитву над елеем при собравшихся монахинях, он помазывал каждую из них поочередно и затем немедленно уходил. Этот любопытный обряд совершался, как видите, на кладбище и может служить для нас переходом к новой форме таинства елеосвящения, имевшей приложение к обрядам погребения. – На эту сторону дела, сколько нам известно, первые обратили внимание покойные описатели рукописей московской синодальной библиотеки. Описывая один из здешних требников, они остановились на особой его статье под заглавием: «чин на освящение масла умершим иноком и бельцем»16.). В этой статье записана таже служба, что и в елеосвящении, только она применяется здесь к лицу уже умершему. Здесь читается также семь апостолов, семь евангелий и столько же молитв, как и в чине елеосвящения, но только все эти чтения и молитвы имеют заупокойный характер. Они заканчивались или помазанием умершего или же просто выливаем на него масла из лампады; хотя в самой этой статье и не говорится ничего о таком помазании, но оно несомненно совершалось, как видно из других мест, где говорится об этом обряде, который составлял собой особый торжественный вид погребения и был первоначально употребляем в монастырях над монахами. В некоторых местах канона елеосвящения прямо говорится, что умерший был монахом. После этот обряд стали справлять и над бельцами. Обычай помазывать елеем умершего имеет, по нашему мнению, прежде всего историческое основание и ведет свое начало от погребальной практики восточных народов, которым в этом случае воспользовались христиане. Там, как известно, тело умершего умащали ароматами и благовонными мазями, а затем обвертывали в полотно или саван. В этом виде и предавали тело земле или оставляли в пещерах, и в высеченных искусственно гробах. Тертуллиан, Дионисий Александрийский, Дионисий Ареопагит и другие христианские писатели говорят об этом обычае, как об общераспространенном между христианами, а последний даже выясняет его внутренний смысл, видя в этом обряде выражение той мысли, что умерший, как бы достойно совершив подвиг земной жизни, борцом и тружеником сошел с земного поприща. Объяснение взято, очевидно от обычая, по которому бойцы и гладиаторы, выходя на арену, мазались маслом для удобства борьбы. Позднейшие толкователи в объяснении обряда идут еще дальше и проводят аналогию между обрядами крещения и погребения, и как там, говорят они, вступающий в среду христианства неофит сначала духовно омывается в купели, а потом промазывается миром, так и здесь тело умершего сначала обмывается чистой водой, а затем – освященным елеем. Из этой простейшей обрядовой формы, которая удержалась вполне и в теперешнем чине погребения, развилась более сложная и искусственная, – которая осложнилась обрядами таинства елеосвящения и получила вид особой службы или последования. Неизвестно, как она сложилась и кем составлена; но что этот обряд имеет значительную древность, видно отчасти из того, что мы сказали на основании устава императрицы Ирины. Там елеосвящение справлялось на монастырском кладбище и следовательно, имело ближайшее отношение к заупокойной службе. В первой половине ХIII в. об елеосвящении над умершими рассуждает Никифор II, патриарх Константинопольский, имея в виду сторонников этого обычая; затем мы находим этот чин в рукописных требниках XIV–XV в. и наконец о нем делает несколько замечаний Симеон Солунский. Он говорит, что в его время на умерших братий поливали елей из церковной лампады и это считалось необходимым условием иноческого погребения, а на мирян, по его словам, сыпали персть или пепел из кадильницы и затем уже предавали тело земле. Но случалось и так, что благочестивые люди, заживо совершив над собой таинство елеосвящения, просили сберегать остатки этого елея и когда умирали, последним помазывали их, предавая земле… «Впрочем, некоторые совершают таинство елеосвящения прямо над усопшими, что одни из архиереев запрещают, так как это не предано в Писании, а другие – нет, потому что оно совершается на пользу души. Я с своей стороны, сколько мог, старался исследовать дело и нашел, что совершать его похвально и желающим это делать не должно препятствовать; впрочем, заключает Солунский, это не тот елей, который предан Спасителем и апостолами…, ибо св. елей один, а не много и священнодействие его одно и одно из семи таинств…»17. Не знаем какие данные имел для такого неожиданного заключения наш литургист, равно как остаемся в неизвестности и насчет тех исследований, которые им были предприняты; но во всяком случае тогда этот обычай совершать елеосвящение над умершими был в полной силе и составлял дополнение к обыкновенным обрядам монашеского погребения. В венецианских изданиях последование елеосвящения над умершими печатается с именем афинского митрополита Николая; как видно, этот последний не отличался большой разборчивостью в принятии легендарных сказаний и

совместил в своем последовании такие наивные апокрифические мотивы, которые дали повод Алляцию упрекать наши богослужебные книги в разного рода суеверных выдумках и нелепостях. Теперь последование елеосвящения более не справляется над умершими и сам этот чин отошел в область истории, как одна из форм обряда, уже исчезнувшего из практики, однако его главные стихии не погибли вовсе, но вошли в состав священнического погребения. Дело в том, что это последнее построено было на основе седмеричного числа, преобладающего в елеосвящении и кроме того сохранило сам обряд седмикратного помазывания. Впрочем, в теперешнем печатном требнике и у Гоара в его евхологии, этот седмикратный мотив не выдержан, но в рукописных требниках счастливо сохранился и служит выражением замолкшей, но когда то бывшей в силе практики. Символика древнего обряда дает себя чувствовать в некоторых памятниках нашей древней литургической письменности и вот напр. что читается в одном из славянских рукописных требников нашей академической библиотеки в чине священнического погребения: «и пришед един от священник миросует (усопшего), яко новокрещена, вшед у гроба, прием сосуд маслиный и возливает на него крестообразно (кийждо) по единому от попов, дóндеже свершатся вси седм попов»18. Впрочем, судьба этого обряда в чистом его виде была во всяком случае непродолжительна. На практике применение соборования к умершему не обходилось без затруднения; как приложить прямо к умершему обряд, справлявшийся над лицами живыми, хотя бы и больными? Вот этим-то недоразумением в связи с непониманием смысла обряда между простым людом и вместе с некоторыми неудачными последованиями, появившимися на этот случай и было, вероятно, вызвано запрещение совершать таинство елеосвящения над умершими; отголоском его служит правило нашей Кормчей, которое гласит: «над умершим маслосвящения да не дерзавши творити отнюдь»19.

* * *

1

См. у Августин Denkvürdigkeiten aus d. christl. Archaolog. В. IX, р. 467.

5

Pkn. требн. М. Д. Ак., V 85, л. 199.

6

Ibid. p. 197.

7

Εὐχολογ. р. 440.

8

Joar. Εὐχολ. р. 428–430.

9

Ibid., p. 434.

10

Более обстоятельные сведения о развитии чинопоследования елеосвящения в исследованиях: П. Одинцова, «Порядок общественного и частного Богослужения в древней России до XVI в.», А Л. Катанского, «Очерк истории обрядовой стороны таинства елеосвящения» (Христ. Чт., 1880, №№ 7, 8), А. А. Дмитриевского, «Богослужение в русской церкви за первые пять веков» (Прав. Собес. 1883, III) и его же «Богослужение в русской церкви в XVI в.».

11

Ркп. Требник М. Д. А., № 85, л. 212, обор. – 249.

12

Сочинения бл. Симеона Архиепископа Фессалоникийского, стр. 365.

13

Εὐχολ. Joar, p. 433.

14

Ibid. 367– 368.

15

См. об этом Древн. Российск. Вивлиоф., т. IX. Треод. и в ст. Н. Ф. Красносельцева в Правосл. Соб., 1887 г., № 5.

16

Опис. Синодд. рк. отд., III, ч. 1, № 74, л. 112 об.

17

Сочинения бл. Симеона, стр. 368–69.

18

Ркп. требн. М. Д. А., № 183, гл. 75.

19

Номокан. при мирск. потребн. 1639 г., л. 41, пр. 161.


Источник: Голубцов А.П. Об обрядовой стороне таинства Елеосвящения // Прибавление к Творениям св. Отцов. 1888. Ч. 42. Кн. 3. С. 113-130.

Комментарии для сайта Cackle