III. Возбуждение вопроса в литературе и журналистике о преобразовании в церковно-общественных дела. – Проявление сочувствия в светском обществе к участи духовенства

В самом конце пятидесятых и в начале шестидесятых готов весьма много писалось и положении русского духовенства и в светских, и в духовных журналах, а также в отдельных изданиях, появлявшихся преимущественно за границей, где свободнее можно было поднимать и осуждать некоторые щекотливые вопросы, относящиеся до церковного управления, строя и быта нашего духовенства. Особенно сильное впечатление произвели разоблачения, появившиеся в книге, напечатанное в 1858 году в Лейпциге, на русском языке, под заглавием «Описание сельского духовенства в России». В этой книге в ярких красках были выставлены недостатки в быте русского духовенства, в системе его образования воспитания и управления. В этих разоблачениях грустная правда, быть может, была перемешана с преувеличениями, но преднамеренной неправды в этой книге видеть нельзя, ибо автор говорит: «да восстяжет нас Господь на суде своем страшном, если мы осмелимся сказать хоть одно слово лжи». Коренное преобразование для всего духовенства автор считал необходимым и в особенности в системе образования и управления, которое в образе «консисторий» представлялось автору верхом несправедливости. Можно сказать, что в этой книге затронуты были главнейшие вопросы, которые впоследствии стали обсуждаться широко в нашей журналистике шестидесятых годов. Все надежды автор возлагал на «могучую державную руку государя» и торжественно предсказывал, что все духовенство в стране вечной жизни, пред престолом Царя царствующих, крепким голосом воскликнет имя того царя земли русской, который совершит то, чего не было сделано со времен равноапостольного князя Владимира, а именно, изведет из тьмы и сени смертной тех, которые других должны вести к пренебесному свету. В майской книжке журнала «Русский Вестник» за 1859 год известный историк Погодин объявил, что эта книга написана по его заказу одним сельским священником и напечатана за границей вопреки воли автора.³⁴

Эти разоблачения вызвали возражения и в том же году, то есть в 1859, появился в Берлине сборник под заглавием: «Русское духовенство». В статьях этого сборника анонимные авторы, памятуя, как всегда помещики и начальство опасались увеличения власти и влияния духовенства на народ, старались выяснить истинную причину бессильного и забитого состояния духовенства и изобличить нападавших на него писателей в намеренном преувеличении его недостатков³⁵. Одна из статей этого сборника, а именно: «Мысли светского человека о книге: Описание сельского духовенства», была перепечатана в апрельской книжке, № 16, журнала «Духовная беседа» за 1859 год³⁶.

Не только состояние и быт низшего духовенства служили темой для споров и обсуждений, но также подвергалось критике и положение высшего духовенства, в особенности по отношению его к государственной власти. По условиям нашей цензуры только в заграничной журналистике мог возникнуть возбудивший общее внимание спор между нантским епископом Жакмэ и парижским протоиереем Васильевым о значении высшей светской власти в делах русской Церкви и ее поместного собора Св. Синода. Это горячая полемика, возгоревшаяся в 1861 году на страницах журнала «L’Union chrétienne», касалась известного текста для членов Св. Синода, и в словах этой присяги упомянутый католический епископ усматривал зависимость нашей Церкви от государственный власти³⁷. Протоиерей Васильев в своем ответе отстаивал самостоятельность русской Церкви пред государством, и этот ответ (как и вся переписка) был переведен на разные европейские языки и, между прочим, разослан ко всем французским епископам³⁸.

Насколько дозволяли цензурные условия, и у нас светские и духовные писатели посвящали свои статьи раскрытию подробностей быта духовенства, обнаружению недостатков, замечаемых в духовном сословии, особенно в системе его воспитания, образования и управления. Светская литература на первых порах заговорила по большей части в ожесточенном тоне. В публицистических статьях обращалось внимание на поразительную апатичность и боязливость духовенства к общественным интересам, на его постоянное раболепие и заискивание пред сильными людьми, на отсутствие связей его, помимо треб, с другими сословиями, на односторонность его образования и даже указывалось на невежество многих сельских священников. Усматривая потомственность в духовном звании, обусловленную наследственность мест и полную замкнутость духовенства вследствие получения образования в семинариях, наполненных исключительно детьми священно и церковнослужителей, некоторые писатели без стеснения называли духовной кастой. В беллетристических сочинениях и воспоминаниях некоторых лиц рисовались неприглядные типы, развившиеся в духовном классе, и особенно много описаний посвящалось тяжелой бурсацкой жизни и вообще семинарскому строю, страдавшему сухостью преподавания, излишней жесткостью начальства к ученикам и бедностью учебных средств и пособий³⁹.

Все эти нападки светских писателей на духовенство не оставались без ответа. Некоторые представители духовного сословия выступили с печатным словом, в котором с своей стороны укоряли светское общество в неуважении к священному сану, в нарушении правил и обрядов веры, в незнании этих правил, в склонности ко всему иноземному, в скудости отпускаемых средств на нужды духовенства, а высшее светское общество еще и в том, что оно также совершенно замкнуто для лиц других сословий, в том числе и для духовенства, а следовательно, представляет из себя в некотором роде тоже касту⁴⁰.

Из этих полемических статей мы опустим те, в которых авторы, под предлогом нападок на духовенство, пытались разрушить устои веры и церковности, так как эта отрицательная деятельность явилась лишь эпизодом в общем ходе нашего умственного движения в описываемую эпоху⁴¹. Сосредоточив внимание на статьях, написанных без этих предвзятых целей, мы заметим, что наиболее благоразумные и беспристрастные авторы в большинстве случаев сходились в том, что быт духовенства очень тяжел, что образование его недостаточно, что его сословные и гражданские права не в меру умалены и оно стоить едва ли не ниже среднего класса, что идеал священника в понятиях нашего общества далеко вообще замечаются вялость и неустройство и, наконец, что важный вопрос об улучшении быта духовенства стоит в непосредственности и тесной связи с другими важнейшими общественными вопросами, в том числе с вопросом о правильной постановке участия мирян в церковно-общественных делах и с вопросом об упорядочении народного быта и народного образования.

В начале критика у большинства не была сильная, да и защита не была особенно убедительна. У споривших лиц как бы спала повязка с глаз, и они, увидав свою неприглядность, начали укорять, перебраниваться и нападать друг на друга, не имея достаточных знаний о настоящих причинах такого неприглядного общего состояния и вялости общественных дел⁴². Но с годами поверхностный и задорный характер полемики стал уступать место серьезному и трезвому обсуждению общественных вопросов.

В начале шестидесятых годов русское общество пережило слишком много радостных и тревожных событий, которые вызывали необычайным подъемом духа и потребовали от современников напряженного и внимательного к себе отношения. Припомнить, что в указанное время совершилось освобождение крестьян, обусловленное нравственной и крупной материальной жертвой со стороны дворян-помещиков; праздновать 8 сентября 1862 года тысячелетие существования русского государства и это воспоминание упраздняло навсегда уместность ссылки на мнимую молодость России; переживалась тяжелая распря с родственным по происхождению народом, поляками, указавшая на громадное значение православия и православного духовенства в западном крае⁴³, переживались волнения учащейся молодежи в обеих столицах и в провинции (Казани) и смуты в Петербурге от злонамеренных поджогов, явившиеся первыми симптомами серьезной болезни некоторой части нашего общества, подорвавшей здоровое течение народной жизни и отражающей своими тяжелыми последствиями еще и в настоящее время⁴⁴. Наконец, в сфере церковной отметим: празднование 11 мая 1862 года после многих лет забвения в церкви московского университета памяти святых первоучителей славянских Кирилла и Мефодия, и это событие не могло не напомнить о том убожестве народного образования, которое замечается еще и поныне⁴⁵; торжество открытия 13 августа 1861 года мощей св. Тихона Задонского, распространителя в народе религиозного просвещения и облегчавшего участь страждущих. Это торжество ознаменовалось многими чудесными исцелениями и совершилось в Задонске в присутствии полумиллиона людей разного звания, пола и возраста, которые при обходе с мощами около монастыря пали как один человек, с воженными свечами, на колена⁴⁶.

Все эти события и происшествия волновали и умудряли наше общество, которое не могло не уразуметь, что при розне и вражде между сословиями нельзя удовлетворительно разрешать назревавшие великие социальные вопросы, и что распространение не только действием разрушителей общественного порядка, но и недостатками мнящих себя охранителями такового. В этом отношении назидательный урок обществу давал московский митрополит Филарет, который по поводу просьбы графа Путятина (бывшего министра народного просвещения) относительно предупреждения императора Александра II о крайне опасном тогдашнем положении для государства и династии, в письме своем названному графу от 21 сентября 1861 года, между прочим, поучал: «примечаю и долг имею поставлять во внимание себе и кому могу, что мы много согрешили пред Богом охлаждением к православному благочестию, в чем особенно вредные приметы подаются из высших и образованных сословий, ослаблением нравственных начал в жизни частной и общественной, в начальствовании, в суде, в области наук и словесности, роскоши и даже скудности, пристрастием чувственным удовольствиям, расслабляющим духовные силы, подражанием иноземному, большею частью суетному, чем повреждается характер народа и единство народного духа, преследование частной и личной пользы преимущественно перед общей. Умножившиеся грехи привлекают наказание, по реченному, накажет тя отступление твое (Иер. 2:19). Средства против сего: деятельное покаяние, молитва и исправление. Недостатки охранителей обращаются в оружие разрушителей» (Собр. мнен. и отзыв., т. V, ч. 1).

Уже в 1861 году, наряду с критикой и осуждением стало пробуждаться в светском обществе некоторое сочувствие к духовенству, к его законным потребностям, а также и к запущенным по неразумию церковно-общественным делам. Мысль об активном участии мирян в деле улучшения быта духовенства, а также в церковно-общественных заботах и предприятиях стала постепенно доходить до сознания наших общественных деятелей, которые в знаменитом манифесте, 19 февраля 1861 года, услышали с высоты престола обращенный к народу призыв на свободный труд, являющийся залогом домашнего благополучия и «блага общественного». Эти деятели не могли не усмотреть, из опубликованных в то время данных, ближайшего участия духовенства в устройстве сельских народных школ⁴⁷. Они должны были признать эти заслуги духовенства и ту выдающуюся роль, которая в этом важном деле выпадает на его долю, ибо сельское духовенство еще долго будет стоять во главе распространения просвещения по деревням. Они не могли упустить из вида всю важность частного почина в деле поддержания православия в западном крае. Даже в разгар полемики по духовно-общественным вопросам, именно в 1859 году, когда стало известным, что многие приходы в западной России столь бедны, что сами не в состоянии удовлетворить необходимейшим потребностям богослужения, и храмы их ветхи, то в Петербурге образовалось общество для вспоможения беднейшим православным церквам и монастырям в России. Основательницами этого общества явились графиня Кушелева, графиня Тизенгаузен и Е. С. Бутурлина, и в состав этого общества вошли преимущественно женщины. 27 марта 1859 года это общество было учреждено и принято под покровительство государыни императрицы Александры Федоровны, а после ее кончины, последовавшей в 1860 году, государыни императрицы Марии Александровны, верховной покровительницы общества восстановления православия на Кавказе⁴⁸. Также благотворным последствием такого пробудившегося в светском обществе сочувствия к нуждам духовенства было оказание материальной помощи беднейшим его членам и содействие к его просвещению. Москва первая стала строить дома призрения для заштатных священнослужителей, а затем ее примеру последовал Петербург и, наконец, провинция⁴⁹. Упомянем здесь, что предсмертной заботой известного государственного деятеля графа Д. Н. Блудова был проектом о распространении повсеместно в России женских духовных училищ⁵⁰. Наконец, что касается Москвы, отметим учреждение 22 июля 1863 года «Общества любителей духовного просвещения», с целью споспешествовать распространению и возвышению в духовенстве и в других классах народа религиозно-нравственных познаний. В этом благоприятном для духовенства движении не отставала и провинция. Так, например, в Калуге в 1861 году в доме дворянского собрания устраивались музыкальные вечера, на которых предлагались чтения на духовные темы, и выручка шла на выдачу пособий нуждающимся воспитанникам семинарии⁵¹.

В ежедневной печати также стали изредка попадаться статьи, сочувственно настроенные к духовенству⁵². В этом отношении на первом плане следует поставить газету И. С. Аксакова «День», в которой помещались статьи, посвященные интересам духовного сословия и церковно-общественным делам, а также заключавшие в себе призыв к церковной благотворительности, с каковыми статьями мы при дальнейшем изложении будем иметь случай познакомиться. Здесь же мы обратим внимание на покаянное послание, помещенное за 1863 г., в № 30 «Дня», со стороны редакции этой газеты, ее сотрудников и многих сочувствующих такому посланию лиц. Узнав о стойкости в вере и мученичестве некоторых православных священников западного края во время польского мятежа, названная газета писала: «Мы виноваты пред вами: простите нас… Мы, русское общество, как будто забыли про существование Белоруссии… Какие высокие подвиги совершало ты, белорусское духовенство, бедное, угнетенное, сирое, лишенное всякой поддержки, общественной и государственной, подвиги долготерпения и мученичества».

Но кроме газетных статьей, отливавшихся серьезностью направления, стали появляться в литературе и журналистике труды, обнаруживавшие в авторах вдумчивость и глубокое изучение затронутого предмета, и эти труды, осветившие впервые область духовных интересов и церковно-общественного ведения, произвели глубокое впечатление на современников и не потеряли своего значения и в настоящее время. В этом отношении на первом плане следует поставить духовную журналистику, которая заметно оживилась в начале шестидесятых годов, особенно с того времени, когда к старым журналам присоединились новые журналы, смело и беспристрастно отнесшиеся к вопросу о духовенстве («Дух Христианина» в Петербурге, «Православное Обозрение» и «Дешеполезное Чтение» в Москве, «Духовный Вестник» в Харькове), посвятившие свои труды выяснению различных практических интересов духовенства («Руководство для сельских пастырей» в Киеве), следившие с особенным вниманием за церковными делами («Странник» в Петербурге) и помещавшие на своих страницах ученые труды авторов, которые своими историческими изысканиями помогали выяснению вопросов, занимавших в то время наше общество («Труды Киевской духовной академии»)⁵³.

С содержанием некоторых из этих статей мы постепенно также будем знакомиться при разборе разных явлений в области церковно-общественных дел; здесь же приведем выдержку из статьи «О первоначальном народном обучении» помещенной в кн. II «Приложений к творениям св. отец» за 1862 год. Автору этой статьи удалось в сжатых и ясных выражениях выяснить некоторые стороны действительной причины печального состояния духовенства, о чем так много писалось и говорилось в то время.

В этой статье автор, между прочим, говорит: «нужно раз убедиться в той истине, что если просветительное влияние духовенства не являлось доселе в столь полной мере, как бы это желательно и как обнаруживается оно в других странах, причиной тому не какой-нибудь духовный разлад между духовенством и народом, а частью стесненное положение народа и, главным образом, стесненное положение, в которое поставлено историей духовенство. Когда Петр Первый издал указ, запрещавши монаху держать у себя в келии перо и чернила; когда тот же государь указом повелел, чтобы духовный отец открывал уголовному следователю грехи, сказанные на исповеди: духовенство должно было почувствовать, что отселе государственная власть становится между ним и народом, что она берет на себя исключительное руководство народной мыслью и старается разрушить ту связь духовных отношений, то взаимное доверие, какое было между паствой и пастырями. Духовенство поняло, что действовать своим духовным влиянием для него отселе небезопасно. Когда последовало отнятие церковных имуществ (не одних крестьян, но и земель) и за отнятые рубли духовенство вознаграждено было грошами; когда приобретение новых имуществ для Церкви намеренно обставлено было разными трудностями, когда над оставшимися имуществами контроль все более и более усиливался, распоряжение ими все более и более централизовалось; когда часть церковных имуществ стала употребляться даже на потребу не чисто церковную, духовенство должно было почувствовать, что и у собственных средств оно не хозяин, а только приставник; что оно не может отселе ни задумать назначения своим средствам, ни тем менее ручаться, что первоначальное назначение устоит долгое время. Духовенство поняло, что отселе властно оно без всякой помехи пригласить жертвователя разве только на позлащение церковной крыши или возведение ограды, без уверенности, впрочем, что крыша и ограда навсегда сохранять свое назначение⁵⁴.

«Когда духовенство видеть, что законодательство сначала может быть намеренно, а затем и бессознательно, следуя старому порядку, с обидной последовательностью проводит такое правило: «духовное лицо православного исповедания за свое служение не должно быть ничем вознаграждаемо, либо должно получать вознаграждение несравненно меньшее, чем лица светские ,или лица духовные, но не православные, стоящие не тех же самых должностях»⁵⁵ – к какому заключению должно приходить духовенство? К тому без сомнения, что оно есть сословие намеренно униженное, на которое сама государственная власть смотрит с презрением и единственно за то, что оно вернее других осталось священным началам своей родины. Какой же после того ждать уверенности или одушевления в действиях?

«Происходит ли духовное движение в народе, закон велит ставить сейчас между духовенством и народом полицейскую власть с обязанностью обидного надзора и обязанностью не менее обидного содействия. Устраивает ли само правительство среди народа школу, оно назначает туда законоучителя, но в ряд с другими, ставит его в положение чиновника, подвергнутого всем мелочным формальностям администрации. Самую домашнюю школу, куда крестьяне и мещане добровольно отдают детей, духовное лицо принуждено таить от правительства: ибо закон требует, чтобы о каждой школе был подаваем отчет, а отчет предполагает ревизию и вмешательство. Не достаточно ли одних этих причин, чтобы сделать духовенство тем, чем оно есть, к сожалению, теперь? А именно: сословием запуганным, но вместе жадным и завистливым, униженным, но притязательным, ленивым и равнодушным к своему высшему призванию, а вследствие того и не весьма безукоризненным в образе жизни. И однако из всех сословий просвещенных наше духовенство, каково оно ни есть, есть сила наиболее хранительная в государстве. И однако, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, духовная связь между ними и народом не разорвана. Но чтобы укрепить эту благодетельную связь, нужно поднять, ободрить, поощрить духовенство».

Статья эта была замечательная и вызвала весьма существенные дополнительные соображения. В «отечественных Записках» обращалось внимание на незначительность услуг духовенства народному образованию в допетровскую эпоху, когда духовенству принадлежали еще церковные имущества и оно, следовательно, обладало большими материальными средствами, и параллельно ставились на вид заботы об этом образовании со стороны православных мирян, которые, соединяясь в религиозно-просветительные братства, учреждали народные школы, составляли буквари и грамматики. В заключении высказывалось удивление, что автор, защищая сельское духовенство от угнетений светской власти, ни слова не говорит о том угнетении, которое оно претерпевает от своей же братии, духовенства. А также высказывалось удивление и тому, что автор, при перечислении неблагоприятных влияний на сельское духовенство, забывает упомянуть о кастовом устройстве его и схоластическом воспитании, то есть, о двух самых главных причинах препятствующих просветительному влиянию его на народ⁵⁶.

Но что всего примечательнее, так это обращение внимания государя императора на статью «О первоначальном народном обучении», а именно, на следующее место: «православное духовенство есть сословие намеренно униженное, на которое сама государственная власть смотрит с презрением». Так как эта статья, принадлежавшая перу Н. Гилярова-Платонова, появилась, как известно, в органе московской духовной академии, а затем перепечатана под заглавием «Судьба русского народного образования» в московском журнале, «Православное обозрение» 1862 года № 6⁵⁷, то спрошено было мнение об этой статье митрополита Филарета. Последний заявил в письме на имя обер-прокурора Ахматова, от 25 сентября 1862 года, что статья эта была прочитана ему в рукописи без объявления намерения напечатать оную, потому он следил за ней не строгим критическим взором и, обращая внимание на сущность дела, на поручение духовенству первоначального обучения народа, отозвался о ней одобрительно⁵⁸. Затем, по существу запроса митрополит Филарет, признавая приведенные выражения неосторожными и неблаговидными, однако находил, что, по конструкции всего замеченного места в статье, указанные выражения надо понимать только как обескураживающее мнение духовенства о себе. «Если бы, – продолжал московский святитель, – автор ту же мысль облек в выражения более осторожные, как, например, что вознаграждение духовного лица за службу меньшее, нежели светского и православного, меньшее нежели неправославного служителя религии, невольно располагает православное духовенство видеть себя менее других пользующимся благоволением государственной власти: та же мысль только в более осторожных выражениях не подверглась бы неблагоприятному суждению, при беспристрастном воззрении на дело. Если неблагоприятному воззрению (продолжает митрополит) подверглось и то выражение статьи, что законодательство сначала, может быть, намеренное было менее внимательно к службе православного духовенства, нежели к службе светских лиц и иноверцев; то это указание, смягченное словами «может быть» относится, как видно из предыдущей части статьи, ко временам Петра Великого, а не к настоящему времени. И такой отзыв не будет тяжел для Петра Великого, который, конечно, не для возвышения духовенства пожелал отменить патриаршее достоинство и, в пародию над духовенством и церковными обрядами, учредил так называемый «всешутейший собор». Что касается до вознаграждения службы православного духовенства меньшего в сравнении с службой светских чинов и иноверцев, это так очевидно из штатов жалованья разных учреждений, что едва ли нужно приводить примеры⁵⁹. Члены православных консисторий, духовных правлений, благочинные проходят сии должности лица римского исповедания в России. Многочисленные сего рода сличения способны подать повод, конечно, не к тому, чтобы служащие в духовном ведомстве воскрилялись и поощрялись, а разве к тому, чтобы они чувствовали себя сравнительно униженными и менее пользующимися вниманием власти. И в сем состоит весь смысл рассматриваемой статьи, что рассматриваемая статья не подлежит обвинению в несправедливости или в неблагонамеренности, а только в неосторожности и неблаговидности выражений».

В заключении этого краткого обзора литературы пятидесятых и начала шестидесятых годов по церковно-общественным вопросам мы не можем не упомянуть о богословско-полемических статьях А. С. Хомякова, который по словам Ю. Самарина, «выяснил идею церкви в логическом ее определении», понимая под церковью не иное что, «как единство верных, созидаемое взаимной любовью в Иисусе Христе, нашем Спасителе и Боге». Эта заслуга Хомякова представляется тем более значительной, что в то время, по словам того же Самарина, под влиянием направления, данного науке господствовавшей за границей школой, эта наука и у нас глядела на веру свысока, как на пережитую форму самосознания, из которой человечество выбивалось на простор. Наше образованное общество только отчасти испытывало на себе влияние науки, получая от нее не начала, даже не выводы, а общее направление или тон. На эту среду гораздо сильнее действовали обстоятельства другого рода и действовали хотя бессознательно, но за одно с наукой. Во главе этих обстоятельств стоял крупный, всем бросавшийся в глаза факт церковной казенщины, иначе, подчинения веры внешним для нее целям узкого официального консерватизма, который под предлогом охранения веры, благоволения к ней и благочестивой заботливости о ее нуждах, мнет и душит ее в своих бесцеремонных объятиях, давая чувствовать всем и каждому, что он дорожит ею ради той службы, которую она несет за него. Тогда очень естественно в обществе зарождается мнение, что так тому и следует быть, что иного от веры и ожидать нельзя и что, действительно, таково ее назначение. Это убивает всякое уважение к вере.

И вот в эту-то среду, на ряду с отрицательными доктринами, попали и возвышенные понятия А. С. Хомякова, который, усматривая всю будущность в Церкви, приглашал в 1858 году, по окончании кровопролитной войны России с Европой, наше общество заняться интересами, превосходящими интересами, какие только есть у людей на земле, то есть, интересами «церковными» в обширном значении этого слова.

А. С. Хомяков допускал, что Церковь Русская не настолько зависима от государства, насколько бы следовало, и не пользуется полной свободой в своей деятельности, но полагал, что эта зависимость не вредит характеру Церкви. Отсутствие такой свободы в Церкви он приписывал малодушию ее высших представителей и их собственному стремлению снискать покровительство правительства не столько для самих себя, сколько для Церкви. Есть, конечно, нравственное заблуждение в таком недостатке упования на Бога; но это, по мнению Хомякова, случайная ошибка лиц, а не Церкви, не имеющая ничего общего с убеждением веры. Дело было бы совсем иное, замечал далее Хомяков, ежели бы малейшее догматическое заблуждение, или даже нечто на это похожее было допущено или дозволено церковью из угождения правительству; но такого допущения сделано не было⁶⁰.