Триодь Цветная – песнь милующей и торжествующей любви

Еще несколько дней, и чадолюбивая многопопечительная наша Мать Святая Церковь усталым труженикам святого поста, в утешение и ободрение их, будет песнословить:

«Душеполезную совершивше четыредесятницу, и святую седмицу страсти твоея

просим видити, человеколюбче, еже прославити в ней величия твоя и неизреченное нас ради смотрение твое, единомудренно воспевающе: Господи, слава Тебе».

Итак, окончен трудный путь покаяния и молитвы, как время душеполезных подвигов для верующих, и Святая Церковь приглашает всех нас прославить в наступающие святые дни воспоминания страстей Господних, особенную к нам грешным милующую любовь Божию, ради которой Господь Бог не пощадил и Единородного Сына своего, но предал Его за нас на крестную позорную и мучительную смерть. С окончанием дней Святой четыредесятницы, в которую слышались песни покаяния и сокрушения о грехах, меняется и характер церковных песнопений. Теперь среди воспоминаний о страданиях Христа Спасителя в наше назидание Святая Церковь предлагает иные мотивы, песни милующей к нам любви Божией, Его бесконечной благости к грешным людям и отрадного утешения для истинных его последователей – в невечернем дни воскресения Его приобщиться плодам Его спасительных страданий.

От скорбных песнопений о суровых подвигах поста, покаяния и сокрушительной о грехах молитвы к радостным песням милующей и торжествующей любви Святая Церковь, как чадолюбивая Мать, установила праздновать два торжественнейших и великих события в земной жизни Спасителя – воскрешение Лазаря и торжественный, поистине царский, вход Его в Иерусалим, при громких и немолчных восклицаниях народа и детей: «Благословен грядый во имя Господне, Царь Израилев!» с бросанием под ноги жребяти, на котором возсел ради нашего спасения Спаситель, ваий и ветвей. Воспоминанием этих величайших и знаменательных моментов в жизни нашего Спасителя, Святая Церковь как бы желает рельефнее и выразительнее для нашего назидания подчеркнуть и противопоставить – бесконечную благость Божию к нам, безмерное милосердие и милующую любовь Его, с одной стороны, а с другой, человеческое непостоянство, черную людскую неблагодарность и полное наше ничтожество и недостоинство пред теми милостями, какие излило на нас Небо чрез крестные страдания Спасителя.

Иной характер церковных песнопений и торжественнейший праздник, именуемый неделею ваий или цветоносия, и начало весны и пробуждение природы, выражающиеся у нас в появлении первых цветов из недр земли, освободившейся от снежного покрова, и дали нашей церковно–богослужебной книге этого периода имя Цветной Триоди. Название это – случайное и не отвечает ни составу данной книги, ни содержанию ее песнопений, особенно если мы примем во внимание не древний объем этой книги в рукописях греческих,¹ наших славяно–русских и старопечатных изданиях, а ее нынешний состав, включающий в себя лишь службы от первого дня Святой Пасхи до недели всех святых. Название книги – Цветною Триодью в этом объеме не поддается объяснению ни с какой стороны. Здесь нет уже упоминания ни о ваиях и цветоносии, ни о трипеснцах, послуживших основанием и эту книгу, по примеру Постной Триоди, называть Триодью, так как великою пятницею трипеснцы прекращают свое доминирующее значение в нашем богослужении. Вот почему православная греческая Церковь, от которой мы приняли богослужение, и эту книгу, хотя довольно часто объем последней определяется и от субботы Лазарева воскрешения до недели всех святых, никогда не называет ни Триодью,² ни Цветною Триодью, а именует: Πεντηϰοστάριον – Пентикостарием, так как главное содержание ее составляют службы Пятидесятницы, т.е. от Святой Пасхи до недели всех святых.³

Службы, входящие в состав Цветной Триоди, по своей структуре или распорядку, весьма заметно отличаются от служб круга годичного и круга постового трудного. Не желая утомлять ваше благосклонное внимание передачею содержания названной книги во всем объеме, мы сейчас остановимся лишь на главнейших службах страстной седмицы, в песнопениях которой господствующий мотив – бесконечная милующая любовь Божия к нам грешным изображается во всей исчерпывающей полноте. Службы страстной седмицы весьма заметно выделяются из ряда других служб обилием чтений Ветхозаветных и Новозаветных. В первых предлагаются нашему благочестивому вниманию прообразы Божественного Страдальца и пророчества о Нем, а во вторых воспроизводится вся земная жизнь нашего Спасителя и, с особенною выразительностию, последние дни жизни Спасителя, Его крестных страданий и погребения. Эти воспоминания так глубоко захватывают внимание молящихся, что не остается места другим воспоминаниям из истории жизни Церкви христианской, а посему на эти дни совершенно отсутствуют в церковном употреблении службы Минеи и совершенно отлагаются песнопения из Октоиха. Только великий праздник Благовещения представляет в этом отношении исключение, но и ему отмежевываются узкие рамки лишь одного дня.

В понедельник мы творим память блаженного Иосифа прекрасного и изсохшия смоковницы «занеже начало отсюду преемлют страсти Господа нашего Иисуса Христа: Иосиф же во образе сего приемлется», «зане и Христос от единоплеменных Иудей завиствуем бывает и от ученика на тридесяти сребреницех продается и во мрачный темный ров, гроб, заключается, и оттуду самовластно восторгуется царствует над Египтом». – «Смоковница убо есть сонмище иудейское, на немже плода подобнаго Спас не обрет, точию осеняющее закона, и сие отъят от них, праздное всячески содеяв». «Есть же смоковница всяка душа всякаго духовнаго плода не причастна: в ней же утру, по настоящей яве жизни, не обретая Господь покоя у нея, усушает ю клятвою и в вечный посылает огнь».⁴

Во святой вторник Церковь воспоминает пребывание Господа с учениками на горе Елеонской и притчу Его о десяти девах, «на милостыню обращая рече, вкупе и уча еже прежде конца всем готовым быти».⁵ В великую среду память жены блудницы, помазавшей миром Господа и приготовившей Его к погребению. В четверг – «священное умовение ног, тайную вечерю, предание яве яже по нам страшных Тайн, преестественную молитву и самое то предательство».⁶ В великий пяток «святыя и спасительныя страсти совершаем Господа и Бога Спаса нашего Иисуса Христа, яже нас ради волею прият: оплевание, биение, заушение, досады, посмеяния, багряную одежду, трость, губу, оцет, гвоздие, копие и по сих всех крест и смерть, яже вся в пяток содеяшася».⁷ В великую субботу «боготелесное погребение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа и еже во ад сошествие празднуем».⁸

Песнопения церковные этой недели не многочисленны и не велики по объему, но они глубоко трогательны и назидательны по содержанию, производят на душу молящихся неотразимо сильное впечатление и будят в ней самые лучшие чувствования. Не удивительно поэтому нисколько, что Святая Церковь, чтобы глубже запечатлеть их в сердцах верующих, повторяет их неоднократно. Одни и те же стихиры мы слышим и в стихирах на стиховне на утрени, и их же поем в стихирах вечерних на «Господи воззвах». Некоторые песнопения: «Се жених грядет в полунощи» и «Чертог твой вижду, Спасе мой» составляют принадлежность утренних служб первых трех дней, а последний ексапостиларий переходит даже и в службу великого четверга. Тоже можно сказать и о песнопениях: «Егда славнии ученицы», «Благообразный Иосиф» и «Приидите, ублажим Иосифа приснопамятного». О других песнопениях, как напр., ексапостиларий: «Разбойника благоразумнаго» приходится сожалеть, что он, усладив наш слух за одним богослужением, более уже не повторяется в других службах.

Отмеченная нами некоторая кажущаяся бедность творческого вдохновения пред событиями величайшей важности в истории нашего домостроительства искупается, однако, не только глубокой содержательностию этих песнопений, их захватывающею все существо молящихся обаятельностию, неотразимым воздействием на сердца молящихся, богатством внутреннего содержания, отрадного для сердца, – песнею о милующей любви Божией к нам грешным. Этому помогает и то сознание, что эти песнопения запечатлены глубокою древностию. Святая православная Церковь, приняв эти песнопения из практики древне–Сионской Церкви, которой Провидение вверило попечение о святых достопокланяемых местах крестных страданий нашего Спасителя, хранила их в своем ритуале, как зеницу ока, передала их во всей чистоте и неприкосновенности практике древних церквей – Антиохийской, Александрийской и Константинопольской, а чрез них болгарской, нашей русской, армянской и грузинской. Эти песнопения, сближая нашу практику с практикою древне–христианской Церкви, для человека глубоко–религиозного, ищущего в нашем богослужении элемента назидательного и трогательно–умилительного, делают вопрос о том, кто составлял эти песнопения, и кому принадлежит весь чин служб страстной седмицы – совершенно безразличным и мало имеющим значения. Точное определение имени песнописцев – будет ли это св. Кирилл Иерусалимский, или св. Кирилл Александрийский, или св. Софроний, патриарх Иерусалимский († 634–644), или кто-либо иной из церковных писателей, с точки зрения литературной, патристической и гимнографической имеет, конечно, весьма важное значение, но для целей чисто–литургических, для назидания молящихся в храме и даже для церковного богословского миросозерцания вообще все эти вопросы второстепенного свойства и даже безразличные. Поэтому-то многочисленные древние литургические рукописи, сохранившие до нас эти драгоценнейшие памятники церковной гимнографии и чины служб страстной и пасхальной седмиц, или вовсе не содержат на себе имен песнотворцев, или, очень часто, в показаниях их имен расходятся между собою до крайней противоположности. И любознательному исследователю древне–христианской гимнографии предстоит в решении вопросов этого рода много мучительных и часто бесплодных гаданий и напрасных усилий. Сознание глубоко–религиозного верующего человека, ищущего в песнопениях только назидания, опирающееся на авторитет церковный, как на якорь спасения, нисколько не смущается вопросом об авторских правах на то или иное песнопение, или молитвословие, но всецело находится под тем неотразимым впечатлением, какое производит это песнопение в его душе. Словами грешного мытаря: «Боже милостив, буди мне грешному» (Лк.18:13), молящийся изливает перед Богом искреннее сокрушение о грехах; словами благоразумного разбойника: «Помяни мя, Господи, егда приидеши во царствии своем» (Лк.23:42) выражает отрадную надежду через крестные страдания Господа и Его милующую любовь получить вместе с разбойником доступ в царство небесное. Совершенно безразлично для церковного человека, кто составил высоко–поэтическую стихиру великой среды: «Господи, иже во многия грехи впадшая жена», святая ли Таисия блудница, своим беспримерным покаянием изгладившая все грехи своей прежней порочной жизни, или философствующая знатная красавица, византиянка Кассия, оскорбленная в своем самолюбии и скрывшаяся в монастырь после того, как ей не удалось разделить византийский престол вместе с иконоборцем императором Феофилом, или вписал в эту стихиру названный император несколько своих мыслей, или, наконец, эта стихира и целиком, принадлежит ученейшему константинопольскому патриарху Фотию († 891), или кому-нибудь иному из писателей церковных. Для богомольца, живущего сердцем, важно одно, что когда Церковь поет слова этой дивной песни: «Приими моя источники слез, иже облаками производяй воду. Приклонися к моим воздыханием сердечным, приклонивый небеса неизреченным твоим истощанием... Грехов моих множества, и судеб твоих бездны кто изследит? Душеспасче, Спасе мой, да мя, твою рабу не презриши, иже безмерную имеяй милость»,⁹ он слушает эти слова с чувством глубокого умиления и в это блаженное время тихо роняет свои горячие покаянные слезы на холодный церковный пол... В самом деле, кто определит безошибочно имя писателей таких дивных и всем хорошо известных умилительных песнопений страстной седмицы, как, например, «Се Жених грядет в полунощи», «Чертог твой», «Егда славнии ученицы», «Разбойника благоразумнаго», «Благообразный Иосиф», «Приидите ублажим», «Да молчит всякая плоть человеча» и друг., для религиозного же человека достаточно сознания того, что их приняла под свой покров наша Святая православная Церковь, с древнего времени прикрыла их своим авторитетом, с которым не могут идти ни в какое сравнение авторитеты Андрея Критского, Косьмы Маюмского, Иоанна Дамаскина и др. И составители церковных богослужебных песнопений и чинов, по-видимому, и сами дорожили более всего авторитетом церковным, чем своими авторскими правами, благодаря чему и мало заботились о сохранении над своими гимнографическими трудами своих имен. Только акростихами некоторые из них выдавали свои поползновения в этом направлении.

На эти стороны нашего богослужения, к глубокому сожалению, мало обращает внимание наша православная догматика, ищущая церковного учения не в наших песнопениях и обрядах, а в писаниях отдельных отцев и учителей Церкви, выражавших часто лишь свое собственное мнение, а не голос всей православной Церкви.

Консерватизм церковный и уважение к высокой авторитетной древности не позволяют нам допустить, что в богослужения Страстной седмицы проникли многие песнопения позднейших церковных писателей.

Теперь позвольте обратить ваше благосклонное внимание на самый строй, порядок наших служб Страстной седмицы и в частности последних дней ее – пятницы и субботы. Он нисколько не походит на строй и порядок служб обычных, повседневных: в нем сохраняются во всей неприкосновенной чистоте строй и распорядок древне–христианских служб, создавшихся в первые века христианства в иерусалимской Церкви, в виду самых святых мест и тех реликвий христианских, о которых нам подробно и трогательно повествуют святые евангелисты. Нисколько поэтому не удивительно, что эти службы, при всей их значительной длительности, выстаиваются легко всеми и производят на всех одинаково глубокое неотразимое впечатление. Мы в настоящее время, благодаря открытию в науке многих ценных литургических памятников и памятников древне–паломнической литературы, описывающих святые места страданий нашего Господа и чин торжественных литаний к ним в ночь пред распятием Его на кресте, имеем счастливую возможность дать самый обстоятельный анализ этой службы и представить вам как происхождение ее, так и глубокое неотразимое впечатление на молящихся в Иерусалиме, где эта служба совершалась почти в том самом виде с IV века нашей эры, в каком она содержится ныне в наших богослужебных книгах.

«Последование святых и спасительных страстей Господа нашего Иисуса Христа» известно в народе под именем «стояния», как службы, во время которой молящиеся, стоя и в благоговении, выслушивают святые евангельские чтения, чередующиеся с умилительными песнопениями, имея в руках при сем зажженные свечи. Иначе это последование называется службою 12 евангелий, по числу самых евангельских чтений. Служба эта, совершаемая в наших храмах ночью, при непрерывном чтении евангельских повествований о крестных страданиях Спасителя, с пением в промежутках умилительных антифонов и песнопений, отвечающих своим содержанием выслушанному евангельскому повествованию, производит глубокое впечатление, но она, к сожалению, лишена необходимых и естественных движений или переходов и самых тех пунктов, на которых происходили рассказываемые евангелистами события. Отсутствие этих дополнительных, но весьма оживляющих богослужение подробностей и украшений делает службу великой пятницы не вполне понятною современным богомольцам.

Почему, например, служба эта, начавшись евангелием и прощальною беседою Спасителя, обрывается на словах: «Изыде на он пол потока Кедрска, идежее бе вертоград, в оньже вниде сам и ученицы Его» (Ин. 18:1)? Почему следующее евангелие начинается словами: «Изыде Иисус с ученики своими на он пол потока Кедрска» (там же)? Почему потребовалось 15 антифонов для пропромежуточных заполнений между евангелиями? Откуда появились пред седальнами малые ектении и особые возгласы священника, каких наша богослужебная практика в другое время не знает? Почему стоит 12 евангелие в этой службе, начинающееся словами: «Во утрий же день иже по пятце», т.е. в субботу, когда ему всего уместнее находиться (и оно действительно там и читается, после обнесения плащаницы вокруг храма) в субботней службе, так как о погребении Спасителя повелась речь лишь вечером в пятницу? Эти и многие другие вопросы, возникающие в умах людей, вдумывающихся в состав церковных служб и желающих найти себе полное и ясное разумение этого сложного и исключительного по своим особенностям богослужения, получают категорический ответ в обстоятельном рассмотрении места и времени происхождения этого чина.

Служба страстей Христовых, как мы теперь хорошо знаем из описания ее одною западною паломницею Евфериею или Сильвиею Аквитанскою, уже почти в этом своем виде была в употреблении Иерусалимской Церкви в IV веке нашей эры.

«После пищи, по словам этой паломницы, все идут на Елеон в ту церковь, где находится пещера, в которой был в этот самый день Господь с апостолами. И там, приблизительно, до пятого часа ночи постоянно поются или песни или антифоны, приличные дню и месту, и читаются также чтения; они чередуются с молитвами. Читаются также из Евангелия места, в которых Господь беседовал в этот день, сидя в той пещере, которая находится в церкви. И оттуда приблизительно уже в шестом часу ночи с песнопениями идут вверх на имвомон, т.е. на то место, откуда Господь вознесся на небо. И там снова подобным же образом бывают чтения, песнопения и антифоны, приличные дню; произносятся и молитвы, которые читает епископ и читает всегда приспособленные дню и месту. И так, при первом пении некоторые сходят с песнопениями с имвомона и приходят к тому месту, где молился Господь, как писано в Евангелии: «И сам отступи от них, яко вержением камене, и моляшеся» (Лк.22:41). На этом местe есть изящная церковь: в нее входят епископ и весь народ, произносится тут молитва, приличествующая месту и дню, поется еще одна песнь, и читается соответствующее место из Евангелия, где Спаситель сказал ученикам Своим: «Бдите, да не внидите в напасть» (Мф.26:41). И прочитывается там все место, и снова произносится молитва. Затем оттуда все, даже малолетние дети спускаются с песнопениями в Гефсиманию. Вследствие столь большого количества толпы, утомления от бдений и изнурений от ежедневных постов, будучи принуждены спускаться с столь высокой горы, идут в Гефсиманию при песнопениях очень медленно. И бывает приготовлено множество церковных светильников для света всему народу. И когда придут в Гефсиманию, сперва произносится приличествующая молитва, затем поется песнь и читается то место из Евангелия, где взят Господь. После этого часа идут с песнопениями пешком в город, приходят в тот час, когда человек начинает распознавать человека; затем идут посреди всего города... до Креста. И когда придут ко Кресту, то начинается уже почти дневной свет. Тут снова читается то место из Евангелия, где Господь приводится к Пилату, читается и целиком все, что, как написано, Пилат говорил Господу и иудеям... После отпуста у Креста еще до восхода солнца все тотчас с бодростию идут на Сион помолиться у того столба, возле которого бичевали Господа».¹⁰

Из приведенного свидетельства мы видим, что все составные части нынешней службы страстей Христовых в ΙV веке были уже налицо: гимны или антифоны, молитвы, чтения евангелий и посещение с процессиями или литаниями некоторых мест, на которых пребывал в эту ночь Господь наш Иисус Христос. Антифоны состояли главным образом из пения приличествующих воспоминаемым обстоятельствам псалмов, следы которых мы наблюдаем и в современной нам службе, как, например, в стихах: «Князи людстии собрашася вкупе на Господа и на Христа Его» (Пс.2:2) и другие. Молитвы с коленопреклонением, о которых говорят Евферия и вновь открытый грузинский Иерусалимский Канонарь VII века, могли быть и специальные, нарочитые и приноровленные к данной службе, но они до нас не дошли и ныне неизвестны. Вполне допустимо и то предположение, что здесь разумеются, так называемые у нас, утренние «светильничные» молитвы, читаемые ныне священником во время шестопсалмия, после первых трех псалмов, и размещавшиеся в древне–богослужебной практике по всему утреннему богослужению, применительно к его составным частям. Концы этих-то молитв и составляют возгласы к тем малым ектеньям, которые произносятся в нашем чине в промежутках между антифонами и седальным. Что касается евангельских чтений на этой службе в древнее время, то число их было сравнительно не велико и едва ли переходило за семь. Объясняется это тем обстоятельством, что количество и место, к которым в эту ночь совершала торжественные крестные ходы Иерусалимская Церковь с паломниками, приходившими в Иерусалим к празднику Пасхи, определилось не сразу, а после сооружения на этих достопоклоняемых местах величественных храмов.

В V и VI веках, как можно заключать на основании ныне обнародованных древних армянских Лекционариев (Конибер относит их составление к 464–8 годам), содержащих в себе указание богослужебных чтений и псалмов на различные праздники в Иерусалиме на святых Христовых местах,¹¹ порядок и состав службы Страстей Христовых остаются еще приблизительно те же. Но в VII веке порядок и состав ее осложняются уже новыми литаниями, а, следовательно, и новыми дополнительными песнопениями, именуемыми антифонами или «ипокои». В иерусалимском грузинском Канонаре, обнародованном о. протоиереем К.С. Кекелидзе, торжественная литания из Гефсимании направлялась «во святой Петр, где был дом Каиафы», оттуда во «Святую Софию, где был дом Пилата», и затем уже «перед Святую Голгофу», где служба страстей и оканчивалась. Действительно, на месте раскаяния апостола Петра, где стоял дом Каиафы, в VI веке была сооружена величественная базилика (basilica grandis) во имя апостола Петра,¹² а на месте претории Пилата или лифостротона построил в 542 г. грандиозный величественный храм во имя Богоматери император византийский Юстиниан, наименовав его Св. Софиею или Новою церковью,¹³ которая сохранилась до наших дней в мечети Эль-Акса. Число же антифонов и евангельских чтений в службе Страстей Христовых VII века не превышает, однако, восьми, при чем и распорядок их все еще значительно разнится от современного нам чина.¹⁴

В IX веке служба эта, как можно судить по Иерусалимскому типикону 1122 г., уже излагается в более подробном составе и ближе к нынешнему порядку.¹⁵ Число антифонов нынешнее с прибавлением многих новых стихир, не вошедших в состав современной службы. Отсутствует 12 евангелие, настоящее место которому, как мы сказали выше, в службе великосубботней, а не в службе святых Страстей. Служба Страстей Христовых начинается на Сионе в иперооне, где происходила тайная вечеря Спасителя с учениками», и отсюда, по прочтении первого евангелия, совершалась, при пении трех первых антифонов, литания на Елеонскую гору, где провел с учениками Господь часть этой страшной ночи, и где Он произнес свою прощальную беседу.

Точнее и определеннее указаны литании в конце утрени в Святогробском храме, а именно: 1) литания в центр или «пуп» земли в средине святого Сада, находившийся во дворе пред базиликою Воскресения;¹⁶ 2) литания пред святое Краниево место, и 3) литания во святую Темницу. Последней литании предшествовало восхождение патриарха и архидиакона в, так называемое, «Ангельское победне» είς τήν ’Αγγελικήν νιϰητήριον или в скевофилакию,¹⁷ которая находилась за Краниевом местом, где хранился святой крест с частицею Животворящего Древа. Патриарх этот крест брал и, привязав его к своим плечам, выносил из хранилища, а архидиакон, закинув свой орарь на шею патриарха, влек его и сажал в Темницу, где осужденный Спаситель ожидал несправедливого приговора¹⁸ беззаконных иудеев. Здесь пред святою Темницею, по прочтении паремии из пророка Захарии: «Тако глаголет Господь: прииму жезл Мой добрый» (Зах.11:10), чин Страстей Господних и оканчивался.¹⁹

IX-X веком дальнейшее развитие чина Страстей Христовых в Иерусалиме оканчивается. В 1009 или 1010 году последовало, как известно, нашествие на Иерусалим халифа Хакема, который разрушил до основания многие храмы, стоявшие на святых местах, или же превратил их в мусульманские мечети. Свободная религиозная жизнь Иерусалимской Церкви и отправление церковных литаний на места, освященные пребыванием Спасителя, были сильно стеснены и покупались уже ценою денег.²⁰

С появлением крестоносцев в Иерусалиме и после образования здесь Иерусалимского королевства в 1099 году, господствующее положение в Святогробском храме заняли католики, изгнавшие греческого патриарха из Иерусалима и стеснившие греческое богослужение здесь до последней степени. Об этом обстоятельное свидетельство мы находим у нашего пресловутого паломника игумена Даниила в его известном «Хожьнье». Литании греческие, совершавшиеся на святых местах, в его бытность в Иерусалиме, внутри Святогробского храма, и по городу, напр., в первый день Пасхи после заутрени,²¹ весьма слабо уже напоминают о тех литаниях, которые совершались здесь с IV века по X век.

Древний Святогробский патриарший Типикон потерял свое жизненное практическое значение и сделался достоянием библиотеки, как красноречивый памятник безвозвратно минувшего счастливого прошлого времени Сионской Церкви. Его место занял другой, более упрощенный, выработанный отчасти в Святогробском храме, но более всего практиковавшийся в соседнем с Святогробским храмом монастыре Богородицы Спудеев или Тщания, построенном на том месте, где стояла пречистая Богоматерь, потщавщаяся видеть Сына своего распинаема.²² Этот-то Церковный Устав или Типикон, попав в лавру пр. Саввы Освященного и будучи там в значительной степени обработан и дополнен, и получил у нас название Иерусалимского Типикона обители пр. Саввы Освященного. И у монахов–спудеев, и в обители преподобного Саввы Освященного, и повсюду, куда был принят в богослужебную практику этот последний Устав, как руководство, служба Страстей Христовых не могла уже совершаться так, как она совершалась в Иерусалиме клиром Сионской Церкви, потому что не было налицо тех святых достопокланяемых мест и тех драгоценных реликвий, какими некогда владела древняя Сионская Церковь – Матерь всех церквей – Божие жилище. Сложный и полный движения и жизни чин Страстей Христовых, принятый в целом своем виде из Иерусалимской Церкви и весьма незначительно дополненный в Константинопольской Церкви, пришлось волею–неволею ограничивать тесными пределами соборных или приходских храмов, лишить присущего ему драматизма и массовых паломнических движений, чем отличался этот чин в древности в Иерусалиме. Теперь все внимание молящихся в наших храмах сосредоточено было на священнослужителях, воспроизводящих в евангельских повествованиях шаг за шагом всю трогательную повесть страданий нашего Спасителя в эту ужасную ночь, и на пение умилительных по содержанию антифонов, седальнов, блаженств, тропарей трипеснца и стихир на стиховне и хвалитех. О бывшем некогда непрерывном передвижении клира и народа с места на место: с Сиона на Елеон, с Елеона в Гефсиманию, снова на Сион на место покаяния апостола Петра, в город на Лифостротон и к Голгофе, отчасти напоминают нам лишь непрерывные каждения священнослужителями храма и молящихся во время седальнов и постепенное удаление в алтарь с середины храма архипастырей и пастырей, по прочтении им назначенного евангельского чтения.

Сознавая эту, так сказать, бедность драматического элемента в службе святых Страстей, современная православная греческая Церковь и ввела в практику этой святой Ночи умилительный обряд выноса креста Христова. При пении 15 антифона, после 5 евангелия:

«Днесь висит на древе, иже на водах землю повесивый: венцем от терния облагается, иже ангелов царь: в ложную багряницу облачается, одеваяй небо облаки: заушение прият, иже во Иордане свободивый Адама: гвоздми пригвоздися Жених церковный: копием прободеся Сын Девы», священник берет запрестольный крест и чрез северные алтарные двери выносит на середину храма и водружает его здесь среди молящегося народа. Приняв кадило от диакона, который на выносе с каждением предшествует священнику, несущему крест, он трижды кадит крест, затем творит с диаконом три земных поклона пред крестом, при словах антифона: «Покланяемся Страстем твоим Христе», произносимых троекратно, и, облобызав крест, удаляется в алтарь к аналою, стоящему в царских дверях и обращенному для большей вразумительности евангельских чтений к народу. Все богомольцы, следуя примеру священнослужителей, совершают поклонение кресту и лобызают его.²³ Обряд этот принятый у нас на юге России в некоторых храмах, под влиянием греческой богослужебной практики, производит на молящихся глубокое впечатление.

Служба великой вечерни в пятницу страстной седмицы своими подробностями дает ясно видеть, что она имела некогда назначение входить в состав чина литургии преждеосвященных Даров, совершавшегося в этот день, по древнему патриаршему Святогробскому Уставу и по Типикону Великой Константинопольской Церкви. И доселе чин этой литургии удержался в этот день в практике римско–католической церкви.

Если обратимся к рассмотрению состава и распорядка последования утрени великой субботы, то мы снова должны констатировать, что это последование сохранило в себе также многие черты глубокой христианской древности. Пение непорочных с припевами из 17 кафизмы, содержащих в себе величания погребения и страдания Спасителя и горестный плач Пречистой Девы Марии и преданных учеников Спасителя о беспримерной неблагодарности человеческого рода к своему Благодетелю, осужденному на смерть и погребаемому по обычаю смертных людей, – это общераспространенный в древности антифонный строй общественного богослужения. Существующие и доселе между статьями ектеньи и особенные возгласы: «Яко свят еси, Боже наш, иже на престоле славы херувимстем почиваяй, и Тебе славу возсылаем со безначальным твоим Отцем» и т.д., «Ты бо еси Царь мира, Христе Боже наш, и тебе славу возсылаем со безначальным твоим Отцем» и т.д. – ясные показатели, что на этих местах стояли в древнее время утренние молитвы, ныне сконцентрированные не вполне удачно и приуроченные ко времени чтения шестопсалмия.

Конец утреннего богослужения, сосредоточивающий на себе все внимание молящихся, т.е. вынос плащаницы и обнесение ее вокруг храма, после пения великого славословия, несомненно производит на молящихся глубокое, неотразимое впечатление. Здесь имеются налицо, как мы видим, весьма многие архаические черты христианского богослужения, бесследно утраченные в большинстве других подобных служб. Достойно замечания и то важное обстоятельство, что обряд выноса плащаницы за великосубботнею утренею в богослужебной практике – позднейшего происхождения и создался не раньше ХV столетия.²⁴ Древнейшая же практика была проще и заключалась в том, что, после пения великого славословия, износилось на средину храма лишь св. Евангелие по тому обычаю, какой ныне практикуется у нас за литургиею. Нередко Евангелие это выносилось, будучи завернуто, для благолепия и особенного к нему благоговения, в большой воздух, с изображением на нем шелками боготелесного положения во гроб Спасителя, употребляемый для покровения святых Даров. Износимое Евангелие большой величины и богато украшенное для удобства и легкости священник нес из алтаря иногда даже на плечах.²⁵ Соединение, таким образом, Евангелия с большим воздухом или плащаницею и изнесение его на плечах священником и положило начало ныне прочно утвердившемуся у нас в практике употреблению плащаницы или «воздуха»,²⁶ который, по Уставу, ныне у нас принятому из Великой Церкви, по обнесении вокруг храма, после возглашения священником: «Премудрость прости», вносится в алтарь и полагается, в воспоминание погребения Спасителя во «гробе нове», на святой престол или на особый стол и более народу уже не показывается. Евангелие на этом выносе ныне хотя и держится в руках священником, но оно как бы не замечается молящимися.

Следующее затем пение прокимна, чтение пророчества Иезекиилева, пение прокимна: «Воскресни, Господи Боже мой» и чтение апостола и евангелия – все это такие особенности настоящей службы, которые Великая Константинопольская Церковь практиковала «на всякую неделю». «Подобает ведати, говорится в Уставе патриарха константинопольского Алексия (1034–1043), яко Великая Церковь по все лето на всяку неделю гласом 6 поет: «Воскресни Господи», в ту же едину утреню, т.е. в великую субботу, семимь гласом поет таковаго прокимена».²⁷ Во время пения этого прокимна, согласно древнему церковному обычаю (εϰ παλαιου έθος εϰϰλησιαστιϰόν), по правилу русского митрополита Иоанна II (1080–1089), полагалось «иереем и архиереем седати, бельцем или простьцем никакоже, аще князь или царь будет».²⁸ Мы не останавливаем вашего благосклонного внимания на интересных и глубоко назидательных особенностях великосубботней вечерней службы, так как, по содержанию песнопений, эта служба примыкает уже к пасхальной службе, о чем речь мы откладываем до другого удобного случая. Нам предстоит теперь весьма трудная задача: из массы глубоко–содержательных, высоко–поэтических и умилительно–трогательных песнопений страстной седмицы для вашего назидания привести некоторые из песнопений, в которых бы с выразительною рельефностию изображалась милующая любовь Божия к грешному роду человеческому. Здесь мы стоим пред такой трудной задачей, как если бы кто дал нам поручение – из кристальной чистоты студеного источника почерпнуть для томимого в знойный день страшною жаждою чашу самой холодной и чистой воды, или из груды лежащего пред нами свежей чеканки золота выбрать самый безукоризненный червонец. Песнопения нашей Цветной Триоди, как поэтические произведения, столь совершенны во всех отношениях, что они могут все без исключения считаться перлами человеческого гения. К тому же эти песнопения известны многим из вас с детства, и многие знают их наизусть и поют дома в моменты умилительного благодушия и даже за работою. Посему своим настоящим выбором, неосторожным предпочтением одних песнопений другим, мы рискуем впасть в возможную вполне ошибку и, помимо воли и желания, можем оскорбить ваше религиозное и эстетическое чувство. Только надежда на ваше, м–выя г–ни и м. г.г., благосклонное снисхождение и прощение, в целях исчерпывающей полноты темы настоящей нашей беседы, мы и предлагаем вашему благосклонному вниманию несколько стихир, в коих, по нашему сознанию, изображается милующая любовь Спасителя нашего, к нам грешным наиболее выразительно и рельефно. Вот эти из многих песнопении:

«Страдания честная настоящий день, якоже светила совершена, возсиявают миру; Христос бо грядет страдати благостию, вся содержай дланию изволяет простретися на древе, еже спасти человѣка».²⁹

«Стекается прочее соборище Иудейское да Содетеля и Зиждителя всяческих Пилату предает. О беззаконных, о неверных! Яко грядущаго судити живым и мертвым на суд готовят; исцеляющаго страсти ко страстем уготовляют. Господи, долготерпеливе, велия твоя милость слава тебе».³⁰

«Таиноводствуя твоя, Господи, ученики учил еси, глаголя: О, друзи, зрите, да никийже страх вас разлучит от мене. Аще бо и стражду, но за мир, не блазнитеся убо о мне: не приидох бо, да послужат ми, но послужити и положити душу мою избавление за мир. Аще убо вы друзи мои есте, мене подражайте: хотяй первый быти, да будет последний, владыка, яко служитель. Пребудите во мне, да грозд принесете: аз бо есмь лоза животная».³¹

«Тернием венчается Бог, землю всю украшей цветы, и раны приемлет и терпит поношение долготерпеливно, и багряницу поругания носит, и терпит вся Бог сый и страждет своею плотию».³²

«Милосердия пучина, како предстоит огнь Пилату, сену и трости и земли сущей, его же не опали огнь Божества Христос, но пожидаше терпеливо, иже естеством свободь яко человеколюбец».³³

«Кий тя образ, Иудо, предателя Спасу содела? Еда от лика тя апостольска разлучи? Еда дарования исцелений лиши? Еда со онеми вечеряв, тебе от трапезы отрину? Еда иных ноги умыв, твои же призре? О, коликих благ непамятлив был еси! И твой убо неблагодарный обличается нрав, того же безмерное проповедуется долготерпение и велия милость».³⁴

«Сия глаголет Господь Иудеом: людие мои, что сотворих вам, или чим вам стужих? Слепцы ваши просветих, прокаженныя очистих, мужа суща на одре возставих. Людие мои, что сотворих вам и что ми воздаете? За манну – желчь, за воду – оцет, за еже любити мя, ко кресту мя пригвоздисте. Ктому не терплю прочее, призову моя языки, и тии мя прославят со Отцем и Духом, и аз им дарую живот вечный».³⁵

«Два и лукавная сотвори перворожденный сын мой Израиль: мене остави источника воды животныя и ископа себе кладенец сокрушенный; мене на древе распят, Варавву же испроси и отпусти. Ужасеся небо о сем и солнце лучи скры, ты же, Израилю, не усрамился еси, но смерти мя предал еси. Остави им, Отче святый, не ведят бо, что сотвориша».³⁶

«Приидите, христоноснии людие, видим, что совеща Иуда предатель со священники беззаконными на Спаса нашего: днесь повинна смерти безсмертнаго слова сотвориша, и Пилату предавше, на месте лобном распяша. И сия стражда вопияше Спас наш, глаголя: остави им, Отче, грех сей, да разумеют язы́цы из мертвых мое воскресение».³⁷

«Днесь Владыка твари предстоит Пилату и кресту предается Зиждитель всех, яко агнец приводим своею волею: гвоздьми пригвождается и в ребра прободается и губою напояется манну одождивый, по ланите заушается Избавитель мира, и от своих раб поругается Создатель всех им. О, Владычнаго человеколюбия! О распинающих моляша своего Отца, глаголя: Отче, остави им грех сей, не ведят бо беззаконии, что неправедное содевают».³⁸

В этих дивных песнопениях, изображающих неизреченную милующую любовь Божию к нам грешным, подается назидательный пример всем, дабы и мы, памятуя сей великий урок нашего Божественного Учителя с креста посреди мучительных страданий, в наступающий радостнейший день светлого Христова воскресения от избытка благодарного сердца, обнимая друг друга, могли искренно сказать: «И ненавидящим нас простим вся воскресением».

«После Пасхальной службы, в образцах творчества человеческого, говорит преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, нельзя найти песни более полной чувствованиями, столько же живыми, сколько и высокими, восторгами святыми и истинно неземными. Пасхальная служба – торжество неба и земли. Это звучная и сладкая гармония гласов – сердца, полного живейшею радостию о победителе смерти и ада. Пасха – торжество торжеств и песнь Пасхе – из праздников праздник душе».³⁹ Если мы обратимся к историческому изучению самого порядка или чина Пасхального богослужения, то и он в своих составных, в высшей степени сложных частях, является богослужением исключительным, мало похожим на все другие богослужения церковного года и в высокой степени назидательным. Чувствуется, при рассмотрении этого торжественного богослужения, что в нем сохранился до наших дней остаток глубокой христианской древности, что этот чин сложился в иных условиях жизни Церкви Христовой, чем те, с какими явился в нашу богослужебную практику ныне действующий у нас Иерусалимский устав, и что подробности этого чина для ясного их понимания требуют от нас сложных и многосторонних исторических справок и объяснений.

Пасхальная служба начинается, по ныне принятому у нас Типикону, вечернею, соединенною с литургиею святого Василия Великого, в великую субботу. О воскресении Господа Святая Церковь громко возвещает молящимся в стихирах на «Господи, воззвах»: «Обыдите, людие, Сион и обымите его и дадите славу в нем воскресшему из мертвых»... «Приидите, людие, воспоим и поклонимся Христу, славяще Его из мертвых воскресение»... «Страстию Твоею, Христе, от страстей свободихомся и воскресением Твоим из истления избавихомся»... В «иных» стихирах хотя воспоминается, сошествие Господа во ад, но все они заключаются следующими словами, относящимися к празднуемому воскресению: «Слава, Господи, кресту Твоему и воскресению Твоему», или: «воскресением дарова нам живот вечный».⁴⁰

О воскресении из мертвых нашего Спасителя говорится в апостольском чтении в словах: «Ведяще, яко Христос воста из мертвых, ктому уже не умирает, смерть Ему, ктому не обладает», в аллилуарном припеве после апостола: «Воскресни, Боже, суди земли, яко Ты наследиши во всех языцех», в стихах к нему, хотя и не содержащихся в наших богослужебных книгах, но имеющихся в нотных изложениях и поемых в большинстве городских храмов: «Ангел вопияше», «Христос новая пасха» и «Течаху жены», в евангелии и в причастном стихе: «Воста, яко спя Господь и воскресе спасаяй нас».⁴¹

Если мы от нашего Типикона обратимся к современной практике всего православного Востока и к Типику Великой Константинопольской церкви, то здесь мы увидим уже с большею ясностию, что торжественный пасхальный характер вечерней великосубботней службы вне всякого сомнения. Стих: «Воскресни, Боже, суди земли» на глас седьмой начинает петь в алтаре священник, при чем, имея в руках корзину, наполненную дафнами и живыми цветами, разбрасывает их по всему храму с приветствием к народу: «Христос воскресе» и с ответом на него: «Воистину воскресе».⁴² В это время на колокольне храма производится торжественный трезвон «во вся кампаны», а также в била и клепала и древа тяжкая. Царские двери во всех алтарях отворяются и остаются отверстыми уже на всю пасхальную неделю. Икону «Уныния» или «Положения во гроб Спасителя», лежащую на аналое на средине храма, екклисиарх заменяет иконою воскресения. Вся служба великосубботняя на Востоке именуется ныне: «ή πρώτη άνάστασις» – «первое воскресение».

Но как ни ясен торжественный характер великосубботней вечерней службы из наших обрядов, включая сюда и перемену священнослужителями облачений багряных (не траурных) на белые и особенно из священных песнопений этого дня, тем не менее среди наших пастырей, даже и серьезно интересующихся нашим богослужением, но слепо приверженных установившейся практике и не желающих следовать прямому предписанию нашего действующего Типикона, раздается неосновательная жалоба на «логическую непоследовательность в богослужении великой субботы, ослабляющую и разрушающую то молитвенное настроение, которое создается в душе молящихся предшествующими службами».⁴³ О. А.Н. Антонов, печатно высказавший такое суждение об этой единственной в своем роде службе нашего церковного года, несомненно упустил из внимания прямое указание нашего Типикона,⁴⁴ в котором говорится ясно, что на утреннем богослужении, после великого славословия, при пении Трисвятого, «приходит игумен пред святыя царския двери, и ту стоит, ожидая конца Трисвятого последняго. Сему же кончану бывшу, входит настоятель со Евангелием в царския двери и полагает Евангелие на пресвятом, плащаницу же на уготованне столе во образ гроба».⁴⁵ Иными словами говоря, св. плащаница, после этого выноса, скрывается от взоров молящихся в алтаре и на средине храма более уже не полагается. Так это, действительно, и практикуется на всем православном Востоке, где св. плащаница не лежит открытою для народа в течение великосубботнего вечернего богослужения, а потому не читаются за нею и «Деяния Апостольские». Имея же в виду установившуюся у нас практику, после входа с плащаницею не входить священнику в алтарь, вопреки Устава, а полагать плащаницу снова среди народа «на уготованне столе во образ гроба», куда она и износится за вечернею в великую пятницу и где она лежит по причинам житейским и экономического свойства, до начала пасхальной утрени о. Антонов в песнопениях на великосубботней литургии: «Да молчит всякая плоть человеча» и «Не рыдай Мене, Мати», и – «в присутствии плащаницы посреди церкви и в чтении «Деяний Апостольских» словно над покоящимся во гробе» усматривает «диссонанс» и даже «противоречие». В горячем желании придать нашему величественно–торжественному великосубботнему богослужению свою и, скажем прямо, своеобразную «логическую последовательность», о. Антонов, оставив стихиры на «Господи, воззвах» на своем месте предлагает перестроить всю эту службу по его личному вкусу. «Оставив богослужение великой субботы сплошь и до конца (sic) звучать погребальными словами и мелодиями, а всю церковную обстановку оставив в траурном покрове – возможно было бы, говорит он,⁴⁶ песнь: «Воскресни, Боже», с которой никак не может расстаться наше музыкальное чувство (только–то?), и чтение евангелия о воскресении Спасителя перенести на полуночницу «светлой ночи», предварив ими крестный ход. От такой вполне возможной (будто–бы?), с точки зрения исторического развития богослужения, перемены наше Пасхальное богослужение нисколько не потеряло бы в своих достоинствах, но еще боле выиграло бы, приобретя большую выразительность и назидательность». О. Антонов смело утверждает, что даже самое «чтение евангелия за литургией надо считать непоследовательностью, ибо в то время как Божественное Слово «запечатало свои уста», не могло раздаваться его Божественного учения на земле»,⁴⁷ и поэтому рекомендует великосубботнюю литургию оставить совершенно без евангельского чтения.

Если бы мы следовали беспощадной «логике» о. Антонова, то нам пришлось бы воскресные стихиры на «Господи, воззвах» и причастен, трактующие о воскресении, тоже выкинуть из великосубботней службы. Греческий Типик должен был бы уничтожить из нее всю обрядность «перваго воскресения» и воскресный отпуст в конце литургии. Но, следуя доброму совету о. Антонова, если мы решимся вдумчиво и серьезно вникать во все подробности богослужения великосубботней службы и ее исторические основы, то мы никоим образом уже не сможем исключить, например, евангельского чтения из этой литургии. О. Антонову известно, что с великосубботним вечерним богослужением соединялся в древности чин крещения оглашенных,⁴⁸ совершавшийся во время чтения, и доселе сохраняющихся в нашей практике 15 паремий, вместо коих современный Типикон Великой Христовой Церкви, за отсутствием оглашенных, указывает читать только три паремии.⁴⁹ Впрочем, и древняя византийская богослужебная практика допускала при подобных обстоятельствах, т.е. в виду малого количества крещаемых, сокращение числа паремий – после восьмой прямо читали пятнадцатую паремию.⁵⁰ Новопросвещенные обыкновенно из крещальни приводились в храм к литургии, при пении: «Елицы во Христа крестистеся».⁵¹ Следовавшие затем апостол и в конечной своей части евангелие те самые, которые и доселе сохраняются в нашем чине крещения.⁵² Таким образом великосубботняя литургия в этой части сливается с чином крещения. Для связи и в виду пасхального празднования евангельское чтение ныне лишь несколькими стихами восполняется вначале. Если же чин крещения не может остаться без главных составных своих частей – апостола и евангелия, то тем самым и чин великосубботней литургии никоим образом нельзя себе представить без этой неотъемлемой составной части литургии с самого древнего времени.

Мнимые «диссонанс» и «противоречие» в этой службе о. Антонов видит в присутствии плащаницы посреди церкви, которая, как мы сказали выше, должна, по Уставу, находиться уже в алтаре, и в чтении «Деяний Апостольских, словно над покоящимся во гробе», о чем в Типиконе прямо говорится: «нам же вкушающим предложится чтение великое в Деяниих Святых Апостолов, от начала», а для вкушения «по единому укруху хлеба», «по шести смоквей или фиников и по единой мерней чаши вина», по тому же Типикону «по отпусте исходим из церкве в трапезу»,⁵³ т.е. Деяния Апостольские должны читаться не в храме,⁵⁴ а в трапезе.

Херувимская: «Да молчит всякая плоть человеча» и задостойник: «Не рыдай Мене, Мати», также не могут вносить «диссонанса» в богослужение настоящего дня. О. Антонову известно, что, по древнейшему святогробскому Типикону, вместо херувимской: «Да молчит всякая плоть человеча» положена была для пения в этот день совершенно иная песнь и по содержанию вполне приличествующая празднуемому воскресению,⁵⁵ а в Уставе Великой Константинопольской Церкви «Да молчит всякая плоть человеча» пелась вместо херувимской и в службах других дней, когда воспоминаний о погребении Спасителя не было и задолго до того времени, когда обряд выноса плащаницы за страстными службами установился в нашей практике.

Если мы обратимся теперь к самым песнопениям, то в них едва ли можно видеть «погребальныя слова и мелодии». Текст херувимской: «Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом, и ничтоже земное в себе да помышляет: Царь бо царствующих и Господь Господствующих приходит заклатися и датися в снедь верным», отвечает вполне тому именно моменту в чине литургии, когда это песнопение положено для пения; в нем ни единым словом не говорится ни о сошествии Спасителя во ад, ни о погребении Его. Задостойник из 9 песни канона Великой субботы хотя начальными словами: «Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе» и дает место скорбной мысли о печальных событиях в жизни Богоматери, при погребении Спасителя, но в дальнейших словах той же песни: «востану бо и прославлюся и вознесу со славою, непрестанно яко Бог, верою и любовию тя величающия» слышится тот же победный радостный мотив песнопений «праздника праздников», выраженный в словах пасхального канона: «Смерти празднуем умерщвление» и т.д. и в тропаре «Христос воскресе из мертвых». В виду всего сказанного нельзя не согласиться, что о. М. Поспелов, с которым горячо спорит о. Антонов, правильнее понимает характер великосубботней вечерней службы, как торжественного воскресного богослужения.

Начало пасхальной утрени предваряется пением канона Великой субботы: «Волною морскою» с обычным для подобной службы началом и заключением, состоящим из чтения Трисвятого и «Отче наш» по 9 песни канона, тропаря: «Егда снишел еси к смерти», краткой сугубой ектеньи и отпуста. Все это предваряющее утреню молитвословие, совершаемое за плащаницею, в виду того, что оно поется в самую полночь, получило у нас наименование полунощницы, хотя с этою службою какого бы то ни было вида – повседневною, субботнею и воскресною, оно не имеет никакого сходства. В этом каноне мы имеем несомненно остаток древней агрипнии,⁵⁶ совершавшейся в практике древних христианских церквей – Сионской и Константинопольской и др. – накануне великих праздников, когда неусыпающие (άϰήμοιτοι) и ревностные (σπουδαίοι) иноки совместно с благочестивыми христианами проводили все время до начала обычных торжественных богослужений, совершаемых патриархом и его клириками, в непрерывных молитвословиях и песнопениях в честь предстоящего празднуемого Церковью события. Самым торжественным праздником в Церкви Христовой считалась Пасха, когда верующие проводили всю ночь в бодрствовании за слушанием слова Божия и приличествующими воспоминаемому событию песнопениями, каковым и считался канон великой субботы.

Самое приготовление к пасхальной утрени обставляется такими церемониальными подробностями, какие в других церковных службах, даже на великие праздники Христовой Церкви, мы не видим. «Об часе утреннем, говорится в Типиконе, параекклисиарх, взем благословение у настоятеля, исходит и ударяет в великое и клеплет довольно. И вшед в храм, вжигает свещи вся и кадила: устрояет же сосуды, два со углием горящим, и влагает в них фимиама много благовоннаго, и поставляет один сосуд среди церкве, другой же во святом олтаре, яко да исполнится церковь вся благовония. Таже настоятель вшед во святый олтарь со иереи и диаконы, облачатся во весь светлейший сан. И раздает свещы братии, и вземлет честный крест: кадило же вземлет диакон, иерей же святое Евангелие, ин же иерей образ воскресения Христова: и ставятся лицем на запад. И затворят врата церковная, яже к западу. Исходит настоятель со иереи в притвор северными дверьми, предыдущим пред ним со двема свещами, и оба лика поюще стихиру глас 1: «Воскресение твое, Христе Спасе». Таже ударяют во вся кампаны и тяжкая и клеплют довольно. И вшед в притвор, станут со Евангелием и со образом лицем на запад, якоже указася прежде. Таже настоятель вземлет у диакона кадило в правую руку, крест же в левую, и кадит образы и клиросы и братию по обычаю. Диакону же предносящу пред ним свещу горящу. Братия же все стоят, держаще свещы своя со вниманием, молящеся в себе и благодаряще нас ради пострадавшаго и воскресшаго Христа Бога нашего. По скончании же каждения, приходит настоятель пред великия врата церкове и покадит диакона, предстоящаго ему со свещею. Тогда взем кадило диакон от руку настоятеля и покадит самого настоятеля. И паки восприем настоятель кадило, став пред церковными дверьми, зря на восток, и назнаменает великия врата церкве (затвореная суща) кадилом крестообразно, трижды, держа в левой руце честный крест, и светильником стоящим по обою страну, и велегласно возгласит: «Слава святей». И нам отвещающим: «Аминь», начинает настоятель, с прочими служители, велегласно настоящий тропарь, во глас 5: «Христос воскресе». И мы тойжде поем подобне, со сладкопением. Поется же сей тропарь трижды от настоятеля и трижды от нас. Таже настоятель глаголет стихи: первый – «Да воскреснет Бог», и на кийждо стих мы поем тропарь: «Христос воскресе» по единощи, вторый стих: «Яко исчезает дым», «Тако да погибнут грешницы», «Сей день, его же сотвори Господь», Слава и ныне. Таже настоятель поет вышним гласом: «Христос воскресе» и отверзает врата, входит настоятель с честным крестом, предыдущим ему со двема лампадами, и братиями поющим: «И сущим во гробех». Таже ударяют во вся кампаны и клеплют довольно три звоны».⁵⁷

Так излагает начало Пасхальной утрени Цветная Триодь. Если мы обратимся к современной практике церквей нашей русской и греческой, то мы отметим еще некоторые весьма характерные подробности, нашей Триодью хотя и не предусматриваемые, но сохраняющиеся в этой службе несомненно, как остатки глубокой христианской древности. Так наша Триодь говорит о свечах, раздаваемых братиям, о диаконе, предстоящем священнику со свещею, о светильниках, стоящих «по обою страну священника», или «настоятеля», или «о двух лампадах, предыдущих ему», но совершенно умалчивает о светильнике пред святым крестом, держимым священником в левой руке, как это принято на всем православном Востоке, или о трехсвечнике (трикирие) с иконою воскресения Спасителя, употребляемом у нас повсюду не только в приходских храмах, но даже в соборных, где предстоятелем является епископ. Между тем эта любопытная подробность Пасхальной службы в связи со всем чином вступительной части утрени заслуживает особого внимания, так как, по свидетельству известного литургиста Симеона Солунского, описавшего нам подробно чин древней песненной (άσματιϰή αϰολουϑία) утрени, в практике Великой Константинопольской Церкви подобный порядок утрени практиковался во все торжественные праздники. Предстоятель храма, полагая начало песненной утрени в притворе соборного Софийского храма, всегда вступал внутрь его, по отверзении дверей, имея в руках святой крест с прикрепленными к нему тремя зажженными свечами (έν δε τφ σταυρψ τρεις ϰηροί πεπηγμένοι).⁵⁸ Святым крестом пред входом в храм настоятель благословлял царские (входные) двери.

О выносе хоругвей и запрестольного креста и о хождении с ними кругом храма не говорится в Триоди ни единым словом. Этого обычая нет и на православном Востоке, за исключением Иерусалима. Впрочем, и в нашей русской богослужебной практике обычай кругового (и иногда троекратно) хождения около храма практикуется не везде. Он имеет место чаще всего в тех храмах, где отсутствуют боковые двери храма, и выход в притвор церковный совершается через одне западные двери. Посему в тех храмах, где устроены выходные северные и южные двери, крестный ход в нарфикс для начала Пасхальной утрени совершается лишь по северной стороне храма до западных врат, пред которыми, по Уставу, и положено начинать эту утреню. В этом случае, очевидно, выражение Триоди: «и исходит настоятель со иереи в притворе северными дверьми» понимается буквально, и под северными дверями разумеются не северные двери, ведущие из храма в нарфикс, как устроялись большие храмы на православном Востоке, а северные боковые двери, каких восточные храмы в громадном большинстве случаев не имеют.

Современный православный Восток сохранил еще несколько любопытных подробностей в этом моменте Пасхальной утрени. Так, пред началом выхода в притвор, предстоятель храма, возжегши свечу от неугасимой лампады, стоящей за престолом, становится в царских дверях и поет: «Приидите, приимите свет от невечерняго Света и прославите Христа, воскресшаго из мертвых». Народ, собравшийся в храм для молитвы, подходит к предстоятелю и зажигает свою свечу от его свечи. Обряд этот несомненно имеет связь с древним чином получения благодатного огня в Святогробском храме, где в упрощенном виде он сохраняется в практике его, как известно, и до наших дней.

В нарфиксе пред началом утрени предстоятель прочитывает первое воскресное евангелие, повествующее о воскресении Спасителя. Обычай, соблюдаемый на Востоке, по примеру древней богослужебной практики.

Пение тропаря пасхи с припевами из псалма: «Да воскреснет Бог» – есть несомненный остаток древнего антифонного пения, имевшего место в чине песненных последований.

На Востоке не только начальная часть утрени проходит в нарфиксе, но здесь же произносится диаконом и вся великая ектенья, после которой предстоятель говорит стихи: «Возьмите врата князи ваша» и др. с вопросом извнутри храма: «Кто есть сей царь славы?» При словах: «Господь сил – той есть царь славы», предстоятель, ударив ногою в церковные двери, отворяет их и с пением первой песни канона: «Воскресение день» со всею процессиею входит внутрь храма. Последний обычай, очевидно, появился здесь под влиянием входов и литаний, практиковавшихся в Византийской церкви, где, после крестных ходов из св. Софии в другие храмы и на городские площади, процессии встречались обратно подобным образом. Обычай этот у нас сохранен в чине освящения храмов.

Канон св. И. Дамаскина: «Воскресения день», по Уставу, поется не обычным порядком, потому что «творит начало канона на куюждо песнь всегда предстоятель», при чем «по коейждо песни бывает ектения малая вне олтаря». Возгласы священник произносит внутри алтаря в таком порядке: после первой песни возглас: «Яко Твоя держава и Твое есть царство и сила», по 3 песни: «Яко свят еси Боже наш», по 4 песни: «Яко благ и человеколюбец Бог еси», по 5 песни: «Яко святися и прославися пречестное и великолепное имя Твое», по 6 песни: «Ты бо еси Царь мира и Спас душ наших», по 7 песни: «Буди держава царствия Твоего благословенна и препрославлена», по 8 песни: «Яко благословися имя Твое и прославися царство Твое» и по 9 песни: «Яко Тя хвалят силы небесныя».

Эти особенности в чине утрени на первый день Пасхи весьма достопримечательны. Предначинание канона настоятелем в алтаре практиковалось на торжественных службах и в Святогробской Иерусалимской практике и по Уставу Великой Константинопольской церкви. Наш обычай есть отголосок этой древней практики. Что же касается малых ектений после каждой песни канона, заключающихся возгласами священника, то в современном нашем богослужении это ясные показатели того, как может быть соединен обычный утренний порядок службы с порядком торжественной праздничной утрени.

Всем и каждому хорошо известно, что одну из главных составных частей повседневного богослужения составляют, так называемые у нас, утренние светильнычные молитвы, читаемые обычно священником, по прочтении первых трех псалмов шестопсалмия. В нашей практике держится среди пастырей ни на чем не основанный обычай, противоречащий и прямому предписанию Типикона, по которому чтение шестопсалмия прямо возлагается на предстоятеля церкви, что без прочтения этих утренних молитв якобы даже нельзя священнику и совершать на следующий день литургии. Отсюда в нашей практике мы видим, что все священнослужители, готовящиеся к совершению литургии, при начале шестопсалмия, вместо того, чтобы, по предписанию Типикона, прилежать читаемому «со вниманием и со страхом, якоже самому беседующе Христу Богу нашему невидимо и моляще о гресех наших», углубляются в чтение утренних молитв и остаются совершенно равнодушны к умилительным и покаянным псалмам шестопсалмия, которое, таким образом, как бы не для них предназначается, а для молящихся в храме. Пасхальная служба, по своему строю особенная: в ней на целую неделю шестопсалмие отсутствует; к удивлению, забываются на это время совершенно нашими пастырями и утренние молитвы, по содержанию своему не стоящие ни в какой связи с шестопсалмием и очутившиеся в данном месте лишь по недоразумению...⁵⁹ Совершенное опущение на пасхальной неделе утренних молитв, к удивлению, не приводит в смущение даже наших суровых ригористов пастырей в деле подчинения букве Устава, и только в некоторых наших монастырях (напр., на Валааме) утренние молитвы прочитываются священнослужителями, но когда для сего они улучат свободный в утреннем богослужении момент. А между тем существующие ныне после каждой песни канона ектеньи и явились в последовании Пасхальной утрени с целью дать священнослужителям время, когда диакон произносит эти ектеньи, прочесть в последовательном порядке все утренние молитвы. Их заключительные возгласы с некоторою незначительною перестановкою и суть наши нынешние возгласы, произносимые священнослужителями без предваряющего текста самых молитв, а потому для наших пастырей являются как бы новшеством или такою особенностию, для исполнения которой без замешательства требуется им непременно иметь под руками Триодь, где эти возгласы напечатаны на ряду, а не обычный священнический Служебник. В чине утреннего богослужения мы имеем ныне 12 утренних молитв. Если мы первые две молитвы отнесем на время великой ектеньи, опустим молитвы 9: «Возсияй в сердцах наших» и 10: «Господи Боже наш покаянием оставление человеком даровавый», первую потому, что отсутствует в этой службе чтение евангелия, а вторую потому, что она покаянного характера, и составляет перифраз 50 псалма, который за богослужением этих дней отсутствует, то все прочие восемь молитв с полным удобством размещаются на ектениях восьми песен канона и прочитываются священником, пред тем возгласом, каким полагается заключить ту или иную ектенью. В таком случае главнейшая составная часть нашего утреннего богослужения – молитвы не будут забыты или опущены даже и в пасхальную неделю.

В чине Пасхальной литургии прежде всего останавливает на себе внимание экзегета нашего богослужения – присутствие трех антифонов, как несомненный остаток древне–богослужебного строя, известного под именем «песненнаго последования». Впрочем, необходимо заметить, что этот трехантифонный строй, так называемой литургии оглашенных, присущ всем дванадесятым праздникам и даже обычному повседневному чину литургии. В виду этого гораздо большего внимания заслуживают в Пасхальной литургии обряды, сопровождающие чтение евангелия.

«Времени же приспевшу чтения святаго евангелия, читаем мы в Цветной Триоди, диакон, хотяй евангелие чести, глаголет: «Благослови, владыко, благовестителя». Таже настоятель глаголет: «Бог молитвами святаго славнаго» и прочая, якоже указася в литургии. И исходит диакон и на обычном месте прямо царских врат на восток лицем станет, настоятелю прежде возгласившу пред престолом: «Премудрость прости услышим святаго евангелия». Тождее и вси иереи, елицы суть служащие, по сих же и диакони глаголют на различных местех ставше от святаго престола и до западных врат церковных, един по единому. Последи же всех стоит архидиакон, и чтут вси по настоятелю, един по единому по статьям, якоже настоятель расположит. И начинает настоятель: «От Иоанна святаго евангелия чтение». Прочии тожде. Настоятель: «Вонмем». Прочии тожде. Настоятель, стоя пред престолом на восток лицем, чтет: «В начале бе слово» и прочая. Прочии тожде. И на всяком возгласе ими статьи евангелия ударяют в церкви по единощи в кандию. Параекклисиарх же вне церкве в великое било и в великий кампан: на последнем же возгласе ударяют во вся кампаны и в малое било».⁶⁰

Для того, чтобы не утомлять внимания однообразным повторением евангельского чтения многократно, у нас вошло в обычай – в соборных и во многих городских храмах читать это евангелие на различных языках.

Эта особенность Пасхальной литургии ведет свое начало из глубокой христианской древности и находит себе место в практике Иерусалимской–Святогробской⁶¹ и древней Константинопольской Великой Церкви.⁶² При служениях патриарших, чтение пасхального евангелия начинал патриарх за престолом в синтроне, а его повторял (ο συναγινώσϰων) на амвоне или диакон, или саккеларий или один из диаконов низшего разряда (ειτε τις άλλος των έπιτηδειοτέρων). Евангелие читалось не только на греческом языке, но и на латинском (του δε ρωμαίου Ευαγγελίου άναγινωσϰωμένου) и сирском, и это делалось, очевидно, с тою целью, чтобы паломники, собирающиеся с разных концев земного шара и говорящие на различных языках, могли выслушать евангельское слово на доступном им языке, дабы, как замечает Святогробский Типик 1122 г., «была радость и торжество всякому народу малому и великому».⁶³

Едва ли и следует прибавлять, что это многократное повторение по статьям евангелия за Пасхальною литургиею, при крайнем утомлении молящихся от продолжительных служб предшествующих дней, при всей своей торжественности обрядов, сопровождающих его, несомненно обременительно. Посему практика всего православного Востока, согласно ныне действующему Типикону Великой Церкви, перенесла данный обычай из литургии на великую вечерню первого дня Пасхи, получившую там наименование: второе воскресение (ή δεύτερα άνάστασις) и все обряды приурочила к положенному на этой вечерне евангельскому чтению «Сущу позде».⁶⁴ Болгарский современный Типик прямо говорит, что евангелие на вечерни Пасхи чтется «на различныя языки, якоже обычно».⁶⁵ И мы хорошо знаем, по личным наблюдениям, что и в Иерусалиме, и в Константинополе, и в Афинах, и в других местах Востока к этому вечернему богослужению, совершаемому патриархами с своими синодальными архиереями, митрополитами, с собором священнослужителей, торжествующий народ, отдохнувший после ночного бдения, собирается в громадном количестве и следит за всем происходящим в храме на этом богослужении с живым неослабным интересом.

В видах удобства и облегчения молящихся, на православном современном Востоке переносятся из утрени на эту же вечерню умилительный обряд христосывания священнослужителей с народом, а на конец литургии чтение слова Иоанна Златоуста: «Аще кто благочестив и боголюбив».

Переходя теперь к самому содержанию и характеру песнопений нашей Пасхальной службы, мы можем смело утверждать, что они, как произведения возвышенного богословского ума и исключительного поэтического вдохновения, не без основания признаются за истинные перлы церковной гимнографии. Посему неудивительно, что повторять эти песнопения и слышать их даже и за одним и тем же богослужением возможно чаще не только не утомительно, напротив, весьма радостно, и это поистине праздник для торжествующей души. Пред пасхальными песнопениями все прочие песнопения Цветной Триоди как бы стушевываются, отходят на второе место и служат лишь повторением тех мыслей и чувств, которые прекрасно и полно выражены в песнопениях св. Пасхи. Основной мотив Пасхального богослужения – песнь торжествующей и всепрощающей любви.

Воскресение Христа Спасителя нашего, по словам св. Иоанна Дамаскина, есть «нареченный и святый день, един суббот Царь и Господь, праздников праздник и торжество есть торжеств».⁶⁶ В этот великий день «небеса убо достойна да веселятся, земля же да радуется, да празднует же мир видимый же весь и невидимый: Христос бо воста веселие вечное».⁶⁷ «Ныне вся исполнишася света, небо же и земля и преисподняя, да празднует убо вся тварь востание Христово, в немже утверждается».⁶⁸ «Богоотец убо Давид, пред сенным ковчегом скакаше играя, людии же Божии святии, образов сбытие зряще, веселимся божественне, яко воскресе Христос, яко всесилен».⁶⁹ «Безмерное Твое благоутробие адовыми узами содержимии зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, пасху хваляще вечную».⁷⁰ «Смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечнаго начало, и играюще поем виновнаго, единаго благословеннаго, отцев Бога и препрославленнаго».⁷¹ «Приидите новаго винограда рождения, божественнаго веселия в нарочитом дни воскресения, царствия Христова приобщимся, поюще его яко Бога во веки».⁷² «Возведи окрест очи твои, Сионе, и виждь: се бо приидоша к тебе, яко богосветлая светила, от запада и севера и моря и востока чада твоя, в тебе благословящая Христа во веки». «Днесь всяка тварь веселится и радуется, яко Христос воскресе и ад пленися».⁷³ «Светися, светися новый Иерусалиме: слава бо Господня на тебе возсия, ликуй ныне и веселися, Сионе. Ты же, чистая, красуйся, Богородице о востании рождества Твоего».⁷⁴ «Приидите от видения жены благовестницы и Сиону рцыте: приими от нас радости благовещения воскресения Христова: красуйся, ликуй и радуйся Иерусалиме, Царя Христа узрев из гроба, яко жениха происходяща».⁷⁵

В прочих песнопениях Цветной Триоди через всю Пятидесятницу главный основной мотив – торжествующая и всепрощающая любовь сохраняется во всей силе и полноте: «Да радуется небо, да ликоствуют земная, яко Христос от Девы явися, яко человек, избави из нетления все человечество Своею смертию».⁷⁶

«Смерть умертвися, ад пленися, сущий во узах свободися Христовым воскресением, возрадуемся и руками восплещим, празднующе светло».

«Апостоли взыграйте, и ангели ликуйте, земнороднии вcи возрадуются: Господь воскресе, тля испровержеся и печаль преста, и ликовствует Адам».⁷⁷

«Поставим вси ныне лики духовныя и да зовем: Христос воскресе. Да радуется земля, да веселится небо, облацы да кропят Нам правды тучы, празднующим светло и Христа поющым».⁷⁸

«Явися свет непреступный нам, сияя от гроба красный Христос Господь. Ад пленися, сатана исчезе, радуются мира концы, ликует тварь, поет празднующи Церковь Христова».⁷⁹

«Свет трисолнечный на земли днесь ясно блистает и мрак вземлет страстей, является воскресение Христово, соблюдающее верныя: апостольстии ликуют чини любовью, Иосиф веселится и мироносиц честных память светлая венчает верно всех восхваляющыя и божественное востание славящыя».⁸⁰

Радостное чувство настолько глубоко захватывает благодарное сердце искренно верующего человека и переполняет его таким неземным восторгом, что он, в избытке этих святых восторженных чувств, не находит ничего лучшего, как повторять вместе с Церковью всем и каждому: «Пасха – радостию друг друга обымем» «и ненавидящим нас простим вся воскресением».