Письма о магометанстве

Ты так убедительно просил меня, любезный друг, написать тебе о превосходстве христианской веры над магометанством; ты так живо представил мне затруднительное твое положение в кругу магометан, над которыми ты поставлен начальствовать, когда между вами зайдет речь о вере, что я, наконец, решился удовлетворить твоему желанию, но еще отлагал до времени исполнение. И вот сегодня, только что я возвратился от утрени вербной, с радостною ветвию пальмы в руках, меня встретил в дверях посланный тобою офицер татарский и спросил от твоего имени, не будет ли к тебе писем? Признаюсь, я это принял за указание свыше и, не теряя ни одной минуты, сел к тебе писать. Пусть же, подумал я, посланец твой, не ведая сам того, что ему вверено, принесет тебе первое письмо о предмете, касающемся собственного его спасения.

Да дарует Господь, хотящий всем человекам спастись и в разум истины прийти, чтобы и сии чада Авраамовы, по Исмаилу и Агари, познали, наконец, кто был во истину Сын Давида и Авраама, которого сами они признают за великого Пророка! Пусть и они когда-либо, подражая отрокам еврейским, вместе с нами ему воскликнуть: «осанна в вышних, благословен грядый во имя Господне!»(Мф.21:9) И Он, которому, не смотря на его земное смирение, лики Ангельские непрестанно взывают: «осанна!» Он снизойдет, по непреложному своему обещанию, к зовущим его во имя Господне, если только готовы принять его с отверстым сердцем, снидет и сотворит у них обитель с Отцем своим небесным! (Ин.14:23) В тот день, как говорил он некогда ученикам своим, на последней вечери с ними, в тот день, от преизбытка своей радости, уже не спросят его ни о чем (Ин.16:23); то есть не будут пытливо допрашивать: действительно ли он Сын Божий? Но, получив в сердце свое обильное излияние Духа Божия, сами почувствуют себя детьми Божьими и постигнут, что один только, тесно соединившись с нами, Бог мог возвысить человеков до столь блаженного их усыновления.

О какая минута, друг мой, если это когда-либо совершится! Боюсь только, чтобы мы христиане, грехами своими, соблазняющими братий наших, сами не воспрепятствовали их душевной пользе! Будем молиться, чтобы Господь употребил, хотя и недостойные орудия, к их спасению; ибо Он лучше знает, какую из каждого извлечь пользу. Мы же только, с детским смирением и без малейшего превозношения, ничего не приписывая своему мелкому разуму, выскажем друг другу, что у нас на сердце, и я, помня слышанные от тебя вопросы, буду стараться, по крайнему моему разумению, удовлетворять им, основываясь на истинах веры.

Трудную, однако, возложил ты на меня обязанность, любезный друг, трудную не столько по существу предмета, потому что не от себя и не свое буду излагать тебе в моих письмах, сколько в отношении самих вопрошающих; ибо дело касается до верования близкого их сердцу, а я бы не хотел их оскорбить не только словом, но даже неприятным для них помыслом. Мне бы хотелось, чтобы они поняли меня и убедились, что одна только искренняя к ним любовь побуждает меня говорить им, вопреки собственному моему желанию, хотя совершенно согласно моим чувствам, а любовь чистая может ли оскорблять? Если я стою на краю бездны, и кто-либо оттолкнет меня сильною рукою, могу ли я почесть наглым такой толчок? или, если кто, зная, что таится отрава в чаше сладкого вина, вырвет ее из рук моих, неужели я это приму за дерзость? Если же в случаях, относящихся до спасения временной жизни, такое предостережение приемлется с благодарностью, можно ли негодовать на человека, если он заботится о спасении ближнего своего, на всю вечность? А когда я истинно убежден, как меня в том уверяет и Св. Писание: (Деян.4:12) «что нет другого имени под небесами, данного человекам, которым могли бы спастись, кроме благословенного имени Господа нашего Иисуса Христа, и что пред ним должно преклониться всякое колено небесных и земных и преисподних» (Флп.2:10) то не лежит ли на мне священная обязанность, и не есть ли долг совести всякого верующего, познакомить с сим спасительным именем тех, которые в него не веруют по своему неведению?

Слышу, и не без страха, грустное суждение некоторых людей из мира образованного: «стыдно изменять веру отцов! во всякой вере можно спастись; пусть каждый следует той, в которой родился и не бесчестит себя непостоянством!» Как! одно и тоже быть христианином, или евреем, или магометанином? И это дерзают говорить люди, запечатленные именем Христовым, искупленные его кровью, пользующееся плодами его благодатного воскресения! Но разве одно и тоже: веровать во Христа как в Бога (ибо только на этом необходимом условии основано все наше спасение) или, забыв сию основную истину, признавать Христа только за человека, хотя и Пророка, как рассуждают о нем магометане? или еще, что даже ужасно и вымолвить, хулить его как евреи, коих предки его распяли? Такое странное суждение, не обличает ли совершенного отсутствия веры, или совершенного незнания того, во что надлежит веровать? иначе как согласить, в образованном уме, такие противоречия, которые стоит только поставить рядом, чтобы с ужасом от них отступить? Таким образом, христианин, который говорит, что можно равнодушно оставаться в законе Магометовом, без познания света Христова, может ли по совести называть себя сим священным именем? А тот из числа христиан, кто глубоко верует, что нельзя иначе спастись, как сею верою во Христа, может ли опять по совести, оставаться равнодушным к неверию других? Не должен ли он стараться убедить магометанина, не в одних нравственных началах, которые никому не чужды, но в самой коренной истине, служащей основанием для всех прочих, в Божестве Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа!

Но, каким образом? – тебе покажется странным мой ответ: сделавши его прежде искренним магометанином! так как и еврея нельзя иначе обратить к свету Христову, как если он сделается прежде истинным израильтянином, и внимательно исследует все что, в книгах Пророческих, говорится об обетованном Мессии, ибо: «исследуйте писания, говорит сам Господь евреям, они свидетельствуют о Мне».

И действительно, таким образом, видел я сам обращение ученого раввина еврейского. Что же должен сделать в свою очередь магометанин, для своего обращения? – изучить Коран и потом сравнить его с истинами Ветхого и Нового Завета, из которых почерпнул Магомет свои сказания, чтобы самому убедиться: верно ли передано им то, что он слышал от других? и уже на основании сего убеждения посудить хладнокровно: до какой степени можно давать веру Магомету, и в собственных его словах? А между тем строгое исполнение нравственных правил Корана, в котором есть и много назидательного, приготовит человека к принятию высших истин, нравственных и догматических.

Весьма бы желал я, чтобы письма мои дошли до слуха и до сердца тех из магометан, которые по своему образованию сделались совершенно русскими, кроме христианства. Их духовное состояние гораздо для меня больнее тех из их собратий, которые с безотчетным чувством и в глубине своего неведения, умеют только взывать: «нет Бога кроме Бога и Магомет его пророк!» но исполняют, однако строго его заповеди. Если, по словам Апостола Павла: (Рим.2:14) «и язычники, не имеющие закона, по природе законное творят»; то легко, быть может, что вседействующая благодать Божия, рано или поздно, пробудит их совесть, а смиренное их послушание, хотя и слепое, приготовит сердце к скорейшему послушанию той светлой истине, без коей нет спасения и которая ясно им предстанет в день, когда Бог, чрез Иисуса Христа, будет судить все тайные дела человеческие (Рим.2:16), и когда, по собственному его уверению (Мф.24:30), «пред знамением его креста, восплачутся все народы земные». Но те, которые воспользовались плодами образования только для того, чтобы отступить от собственных преданий и, под личиною светскости, равно пренебрегать в обеих верованиях то, что им не по вкусу и мыслям, те которые таким образом плывут по бурному морю страстей, далеко от обоих берегов, на утлом челне самонадеянности и слепого равнодушия,– какой иной пристани могут они достигнуть, если не преисподней? О них помолимся, друг мой, к ним протянем с берега спасительную руку, для собственного нашего спасения, и если хотя один из них обратится к истине, «будет о нем радость на небе», как и на земле, ибо, по словам Господним: «радость бывает на небесах об одном грешнике покаявшемся, более, нежели о девятисот девяти праведных, не имеющих нужды в покаянии» (Лк.15:7).

16 Марта 1847 года.

Я обещал тебе, любезный друг, продолжать мои письма о том же предмете, по возвращении моем в северную столицу, и теперь поспешаю исполнить мое слово, хотя не знаю, как и когда до тебя достигнут сии строки? Теперь ты в самом пылу воинских действий, там, где наиболее кипит весь фанатизм магометанства, при кликах: «Нет Бога, кроме Бога, и Магомет его пророк!» Быть может теперь будет, кстати, объяснить тебе исторически: кто был сей пророк, и каким образом положил он такое огненное начало своей проповеди, что даже, после двенадцати столетий, она еще сильно разгорается и всегда при звуке оружия? Это может быть полезно не только для тебя, но и для пристрастных последователей сей проповеди: потому что, не разоблачив пред ними лица их пророка, с должным, однако уважением к их сердечным чувствам, нельзя будет коснуться его учения или Корана, чтобы раскрыть истину.

Итак, кто был Магомет? – буду отвечать словами более скромного писателя арабского Абулфеды, для того чтобы не увлечься высокопарными речами сынов Востока, во славу начальника их веры. Магомет происходил от Авраама в тридцатом поколении; сии поколения столь же внимательно перечтены у арабов, как у нас родословие иного Сына Авраамова, происходящего от законной жены его Сарры, а не от рабыни Агари, которая удалена была из дома Патриарха, для того чтобы, по словам Св. Писания: «род ее не имел наследия с чадами обетования, рожденными от свободной» (Быт.21:10). Ты понимаешь меня, любезный друг, что я говорю о Господе нашем Иисусе Христе, в лице коего обещано было Богом благословенье всем народам земным, и который был также сын Авраамов, но по Исааку (Быт.22:18). Замечательно пророчество об Исмаиле и его потомстве, в тех же пяти книгах Моисеевых, которым непременно велит верить сам Магомет, упоминая о них многократно в своем Коране, и не ведая, что слова Моисея указывают на него: «Сей будет человек дикий; руки его на всех и руки всех на него, и пред лицем всей братии своей он вселится, и в народ великий возрастет» (Быт.16:12, 21:18). Не все ли сие сбылось над диким племенем арабским, воевавшим со всею вселенной, в дни Халифата и проповеди Корана?

Магомет происходил от славного племени Кореишитов, которым исключительно вверено было в Мекке охранение главного святилища их Каабы, или дома Авраамова; дед его Эль-Моталеб, по тайному предчувствию будущей славы младенца, дал ему на семейном пиршестве имя Магомета, т. е. славного, какое не носил дотоле никто из членов его семейства. Громкое имя сие послужило к странному и ни на чем не основанному мнению, у последователей Корана, которое впрочем, внушено было самим Магометом. Он говорит в LXI главе своего Корана (ст. 6), будто бы Иисус, сын Марии, сказал сынам Израилевым: «я послан от Бога, чтобы утвердить Пятикнижие Моисея, данное вам прежде меня, и чтобы возвестить пришествие иного посланника после меня, которого имя будет Ахмет, т. е. славный.» На чем же основывался Магомет? – в Евангелии у Иоанна написано: что Господь, прощаясь со своими учениками, сказал им: «и я умолю Отца моего, и иного Утешителя даст вам, да будет с вами во век, Дух истины» (Ин.14:16). Далее говорил и о действиях его: «когда же придет Утешитель, которого я пошлю вам от Отца, Дух истины, от Отца исходящий, он будет свидетельствовать обо мне»(Ин.15:26). Какое же отношение мог найти Магомет между сим обещанием нашего Спасителя и его посольством? – вот какое: на Греческом языке Утешитель выражается словом: Параклитос, а славный: Периклитос, и сим созвучием воспользовался новый законодатель, чтобы к себе отнести пророчество.

Добросовестно ли это? – об этом предоставляю судить его последователям, ибо Евангелие и Коран пред ними, и главы и стихи мною указаны; впрочем, истина обнаружилась в самых действиях обещанного посланника. Господь прямо указывал, что Утешитель засвидетельствует о нем то же, что и сам он о себе свидетельствовал, т. е. что он истинный Сын Божий, равный Отцу, и это запечатлел апостолам Дух Святый, обильно на них излившийся; а тот, который неправильно применил к себе слова Христовы, не воздал и ему надлежащей славы, ибо не был сам просвещен Духом истины, без которого никто не может познать Сына Божия и чрез него прийти к его небесному Отцу (Ин.14:6).

Теперь обращаюсь опять к жизни Магометовой. Чрез несколько дней после рождения, лишился он отца и был воспитан кормилицею своею в пустыне. Там, по сказаниям арабским, однажды два человека, в белых одеждах, повергли на землю младенца и раскрыли ему грудь, чтобы вложить в нее нечто небесное. Испуганная кормилица поспешила возвратить шестилетнего питомца матери, которая вскоре скончалась, и он остался на руках столетнего своего деда до его смерти. Дядя Абуталеб заменил ему родителей; но все наследие Магомета, сына Абдаллы, состояло в пяти верблюдах и одной эфиопской рабыни. Абуталеб, занимаясь сам торговлею, старался передать опытность свою юному племяннику, и потому брал его с собою в дальние странствования с караванами по Сирии. Магомету было 13 лет, но разум его далеко превосходил возраст, и необычайные способности, соединенные с прекрасною наружностью, возвещали в нем некое необычайное предназначение. Это невольно поразило настоятеля одной христианской обители, в окрестностях Бостры, где искали себе гостеприимства путешественники; Абуталебу предсказал инок будущую славу его племянника, предупреждая его против козней иудейских и внушая блюсти его жизнь.

Предсказание возбудило дух юного Кореишита, уже готовый на все великое. Образ жизни его в доме Абуталеба, охранителя Каабы, открытом для всех князей арабских, приготовил его к будущему народному поприщу, и отроком уже заслужил он общую доверенность. Это обнаружилось при обновлении храма Каабы. Все колена арабские участвовали в общем деле благочестия, и потому каждое хотело иметь ту исключительную почесть, чтобы поставить на прежнее место, внутри святилища, черный камень, который по преданиям арабским, принесен был Архангелом Гавриилом первым строителям Каабы, Аврааму и Исмаилу. Предоставили, наконец, с общего согласия, решить спор сей первому, кто взойдет в храм, и по случаю взошел Магомет; он присудил положить священный камень на ковер, который должны были поднять за края, по одному человеку из каждого колена, а сам, взявши с ковра камень, поставил его на место. Таким образом, Магомету, в самых юных летах, уступлено было важнейшее действие между его единоплеменниками, что послужило также предзнаменованием будущей его славы.

Ему минуло двадцать пять лет, когда богатая вдова, из того же знаменитого рода Кореишитов, доверила ему сперва свои караваны, а потом собственную участь, избрав его своим супругом; несмотря на разность лет, потому что Кадиже было уже сорок, брак сей увенчался счастьем семейным; до самой своей кончины она была единственною супругою Магомета и почитается у его последователей одною из четырех жен, особенно прославленных и любимых Богом. Ты спросишь, кто же прочие три? – это единственная дочь Магомета от Кадижы, по имени Фатима, выданная им за Алия (прочие его дети скончались в малолетстве), и еще преблагословенная Мария, признаваемая им девою и при рождении Господа Иисуса Христа, по свидетельству Корана (Гл. III. XXI). Странное, и самолюбивое сближение! Кто же четвертая? – ты сам удивишься: безыменная жена Фараона, при коем родился Моисей! Почему же удостоилась она такой почести? трудно решить: это одно из произвольных преданий воображения арабского. Может быть, по сбивчивому преданию, почесть сия досталась жене Фараона, вместо дочери, которая спасла и воспитала Моисея. После брака Магометова, на пятнадцать лет совершенно умолкает о нем история, до сорокалетнего его возраста, и все сие время покрыто мраком неизвестности, который проясняет одно только слово Абулфеды: «Бог внушил ему любовь к уединению, и всякое лето проводил он месяц в пещере, на горе Хара».

Здесь, в глубокой тишине, созрело то, что давно таилось в его уме и пламенном сердце. Прежде, нежели убеждать других, вероятно, сам он старался убедить себя в своем посольстве, ибо первоначальная его цель была благая: истребить идолослужение в своем народе и привести его к познанию истинного Бога, сокрушив кумиры, окружавшие священное здание Каабы. Но вот в чем погрешил новый законодатель: он пожелал создать собственную систему веры, по чувству ли превозношения, которое вовлекало некоторых, даже из числа христиан, в подобные заблуждения, или по неведению настоящих источников учения христианского, т. е. Священного Писания. Трудно согласить грубые ошибки и присказки, часто встречающаяся в Коране и выдаваемые за самый текст Библии, с неоднократным уверением, в том же Коране, о божественности книг Моисеевых, и Евангелия. Не думаю, чтобы Магомет хотел умышленно исказить тексты Св. Писания, особенно те, которые вовсе не имели для него важности догматической; я уже показал, как он изменил некоторые в свою пользу. Вероятнее то, что он не имел случая основательно изучить божественные книги, а только слышал многое из них, находясь беспрестанно, во время своих путешествий, между христианами и евреями, которые даже жили посреди колен арабских. Потом, когда уединился с такою таинственностью, чтобы создать новую веру, и для большего впечатления внушал всем, будто вовсе не знает грамоты, он изложил в своем Коране только те из преданий Ветхого и Нового Завета, которые сохранились в его памяти, в том виде как он их слышал, или как они образовались у него в течение многих лет. Посему и является, промежду бесчисленных повторений одних и тех же сказаний, об Аврааме, Ное, Моисее и прочих Патриархах и Пророках, такое странное несогласие с Св. Писанием. Особенно когда дело доходит до Господа Иисуса Христа, видно совершенное неразумение спасительного догмата нашего искупления; а между тем сверхъестественное рождение его от Девы Марии и благовестие Ангела, высказано почти словами Евангельскими. Часто говорится в Коране о чудесах Господних, но для чего? непонятно, когда, по словам Магомета, Христос не свыше человека и его учение еще должно быть запечатлено свидетельством иного пророка, т. е. самого Магомета. Так может заблуждаться ум человеческий, если он ищет своего, а не Божиего.

Первое явление Магомета, для проповеди его Корана, весьма торжественно у писателей арабских. По обычаю удалился он в пещеру горную и там, посреди мрака ночного, предстал ему Архангел Гавриил и сказал: «читай!». «Не умею читать» ответствовал новый пророк. «Читай, воскликнул Ангел, во имя Бога Творца, создавшего человека; читай во имя поклоняемого, научившего человека владеть пером: он пролил в душу его луч ведения» (Коран XCVI). Магомет, повторяя стихи сии, подвигался на середину горы, и услышал опять голос: «о Магомет, ты посланник Божий, а я Гавриил!» С сими словами исчезло пред ним явление. Что сказать нам христианам о сем новом посольстве, засвидетельствованном только самим посланным и никогда никем не предсказанном миру? – Не таково было благодатное явление Господа нашего на Иордане, предреченного и ожидаемого от начала мира, засвидетельствованного рядом Пророков, за несколько столетий, и последним из них Иоанном Предтечею, в самую минуту своего пришествия; ибо он прямо на него указывает целому народу, говоря: «Се агнец Божий, вземляй грехи мира» (Ин.1:36). И какое странное было бы противоречие, когда бы Архангел Гавриил, явившийся Пречистой Деве Марии, чтобы возвестить ей воплощение Слова Божия, которое было исполнением закона и Пророков, явился бы опять чтобы воздвигнуть нового пророка, который воспрекословит учению Христову! Прежде всех уверовала в посольство мужа своего, Кадижа, его супруга, и приняла ислам, т. е. посвящение Богу. Вслед за нею, юный племянник Магомета, Али, и приемыш его Саид, взятый им из рабов и освобожденный ради исламизма: и так обращение началось в недрах его семейства. Абу-бекр, богатейший из граждан Мекки, первый принял учение Магомета, из числа чуждых его семейству, и сам убедил в истине его посольства еще девять из самых почетных граждан. Это было великим торжеством для Магомета, и он праздновал сие событие роскошною вечерию, данною всему обширному родству дяди своего Абуталеба. Но когда стал проповедовать сам о себе, по окончании вечери, никто не хотел ему верить; один только пламенный Али воскликнул на вопрос его: «кто хочет быть моим братом, наместником, Халифом?» – «Я, о пророк!» и был наречен от него Халифом.

Племя Кореишитов, раздраженное против нового учения одного из своих сочленов, который громко укорял их в идолопоклонстве, обратилось к дяде его, Абу-талебу, чтобы он заставил молчать племянника: но Магомет отвечал ему: «если бы Кореишиты вооружили против меня солнце и луну, одно одесную, другую ошуюю, и тогда бы я остался неколебим». Однако он принужден был удалиться в близ лежавший горный замок, потому что все его приверженцы осуждены были на изгнание и многие бежали в Абиссинию. Влияние Абу-талеба спасло самого проповедника, хотя и не разделял он его образа мыслей; но и в замке Магомет едва не сделался жертвою, возбужденной против него ненависти своего племени. Омар, один из самых жестоких Кореишитов, избран был их орудием и уже, с кинжалом в руках, шел умертвить отступника веры отцов. Дорогою зашел он в дом своей сестры, там ему прочли несколько стихов Корана и, внезапно обращенный, поспешил в замок, исповедать веру свою в учение нового пророка. Писатели арабские утверждают, что черви источили в храме Каабы пергаментный лист, на коем написан был приговор против последователей Магомета, и что это послужило к его возвращению. Но вскоре кончина Абу-талеба и Кадижи лишила его опоры в Мекке, и он принужден был удалиться из своей родины, где угрожала ему опасность.

В окрестностях Мекки встретил он жителей Медины, приходивших на поклонение Каабы, и силою красноречия убедил их в своем посольстве, так как они сами, обитая по соседству с двумя коленами евреев, много уже от них слышали о Мессии завоевателе; потом приготовили они своих сограждан к принятию нового пророка. Между тем в Мекке сам Магомет поколебал доверенность многих, странным рассказом о своем ночном путешествии до седьмого неба, из храма иерусалимского, на огненной кобылице Эль-борак. Неуместное превозношение Магомета, будто бы беседовавшего с Адамом, Авраамом, Моисеем, Аароном и самим Господом Иисусом, возбудило общее негодование; Абубекр должен был клятвенно засвидетельствовать истину видения, чтобы успокоить волнение умов. Жители Медины воспользовались затруднительным его положением в Мекке, чтобы торжественно пригласить к себе. Магомет, уверенный в преданности новых своих приверженцев, отправил к ним свое семейство, а сам решился еще раз возвратиться в Мекку, с двумя только ему верными Абубекром и Али. Еще однажды покусились умертвить его Кореишиты; узнав о заговоре, Магомет облек своею одеждою смелого Али и сам бежал ночью из Мекки; убийцы, не найдя желанной жертвы, пощадили юношу и погнались вслед за ненавистным проповедником. Чудо спасло его по сказаниям арабским; устрашенные гонители пали с коней своих к его ногам; он успел скрыться в Медину. Бегство сие сделалось началом летосчисления для Магометан, под известным именем Эгиры.

Первое, что устроил Магомет в новом своем отечестве, была мечеть при доме, в котором поселился, и туда стали собираться мусульмане или, по значение сего слова, верные. Он старался утвердить союз духовного братства, между многочисленными своими последователями в Медине, и чтобы наградить Абубекра за его неколебимую преданность, женился на девятилетней его дочери Аисхи, не смотря на ее детский возраст. Она была всегда любимою женою пророка арабского, которой доверял он все свои тайны, и ее влияние доставило впоследствии Халифат Абубекру, вопреки законных прав Алия. Но любовь к Аисхи не препятствовала Магомету вступать постепенно в союз супружеский еще с четырнадцатью другими женами, потому что, по словам своих историков, он особенно был расположен к женскому полу: свойство едва ли достойное законодателя духовного? – и как странно такое чувственное развитие, уже в преклонных летах, после пятнадцатилетнего единственного брака с Кадижею, в самом цвете лет! Если бы продолжилась жизнь ее, быть может, многоженство не вошло бы в нравы и законы исламизма. Но до такой степени все более и более разгоралась чувственность Магомета, что не укрылась даже от его сладострастных желаний жена усыновленного им Саида, и приемыш, по расчетам человеческой мудрости, добровольно уступил се своему усыновителю.

Но так как невольный ропот возник в Медине, за такое кровосмешение, Магомет искал оправдать себя небесным разрешением, и внезапно внушены ему были, будто бы свыше, стихи сии, доселе читаемые в XXXIII гл. Корана: «когда ты говорил тому, кто был облагодетельствован дарами Божьими и твоими (т. е. Саиду): сохрани свою супругу и бойся Бога, ты сам таил в сердце своем любовь, готовую обнаружиться по воле небесной. Ты остерегался суждений человеческих, но должно бояться только Бога. Саид развелся со своею женою, и мы тебя соединили с нею, для того чтобы верные имели свободу вступать в брак с женами усыновленных ими, после их развода; божественная заповедь должна исполниться!» Что сказать, о такой кровосмесительной заповеди, изобретенной для личной своей прихоти? В последствии, когда ему еще хотелось умножить число своих жен, он объявил, что услышал опять небесный голос: «О пророк! тебе позволено вступать в супружество с женами, которым выдашь приданое, с рабынями которых Бог послал тебе в руки, с дочерьми твоих дядей и теток, которые бежали с тобою и с каждою верною женою, которая отдаст тебе свое сердце. Мы знаем уставы брака, нами назначенные для верных: но не бойся сделаться виновным против сих правил, ибо Бог снисходителен и милостив» (Коран XXXIII ст. 49). Таким образом, Магомет разрешал себе, в качестве пророка, более, нежели другим: не странно ли играть таким образом вдохновением, для своих плотских наслаждений?

Между тем Магомет искал распространить, силою оружия, новое свое учение вне Медины; воины его нападали на караваны, шедшие в Мекку, и сам он ходил воевать с никоторыми из соседних поколений арабских, принуждая их покориться. Успехи его возбудили ревность Кореишитов; они выступили в поле против сокрушителя их отеческого богослужения, чтобы защитить свои караваны. На берегах Красного моря, близь кладезя Бедр, сошлись впервые полки язычников с мусульманскими, которые уступали им числом, но превосходили духом, ибо их одушевлял сам Магомет. Он бросил против тьмы неверных горсть праха, обещал своим в помощь легионы Ангелов, велел победить Абубекру и победил; пламенные стихи Корана прославили поле Бедрское, как первое поприще победы ислама над язычеством. Алий, открывший битву счастливым поединком, получил в супружество дочь Магометову Фатиму; пятая часть богатой добычи, была назначена Богу, пророку, его родственникам, сирым и убогим; двое из пленных, закоснелые враги Магомета, казнены смертью. Абу Софиан, старшина арабов языческих, выступил с отрядом всадников против Медины, чтобы отомстить за поражение Бедрское, и бежал при появлении вождя мусульман. Второй поход Кореишитов был удачнее, и осада Медины едва не сокрушила рождающегося величия Магометова. Он сам с окровавленным лицом, уязвленный, окруженный всеми ужасами смерти, едва не сделался жертвою врагов; одни только чрезвычайные усилия приверженцев могли спасти его в пылу битвы. Однако Кореишиты удалились, не довершив последнего удара, и освободившись от их страшного нашествия, законодатель арабский продолжал властвовать в Медине, как Царь и пророк, в одно и тоже время, издавая постановления духовные и гражданские, и смиряя оружием соседние колена еврейские. Тогда учредил он строгий пост месяца Рамадана, в память ниспослания ему Корана в пустыне, и запретил употребленье вина, потому что видел, во время своих походов, каким страшным беспорядкам подвергал войска его сей возбуждающий напиток, волнуя кипящую арабскую кровь.

Кореишиты, удаляясь от Медины, надменно звали его, помериться силами опять на поле Бедрское, и Магомет явился туда, но не нашел врагов. Вскоре, однако, жители Мекки, соединившись с другими коленами арабскими и еврейскими, подступили опять к Медине. Магомет ожидал их и укрепил город; он сам работал со своим народом, рассекая камни, чтобы выкопать ров вокруг стен. Трижды ударил он молотом по утесу, не уступавшему усилию других, и три молнии блеснули из-под руки его; по словам Абул-феды, так изъяснил их пророк: «первая знаменует, что Бог предает моему оружию счастливую Аравию; вторая покорение Сирии и Запада; третья Востока. Мужество Магомета одолело опять предприимчивость его врагов, несмотря на внутренние смятения в Медине. Мало-помалу опустел воинский стан их; первый пример бегства подали евреи, возбудившие сию брань: для покорения их двинулся немедленно вождь арабов и осадил крепость Карайдитов. После долгого сопротивления они решились вверить себя милосердию победителя. Магомет избрал посредником, для решения их участи, одного из старейшин арабских, ненавистника евреев, раненого ими во время приступа к Медине, и он, еще страждущий от язвы, произнес горький приговор: «умертвить всех мужей, пленить жен и детей, и разделить их имущество!» – «Это приговор Божий!– воскликнул пророк, – он достиг уже седьмого неба и свыше открыт был Сеиду!» и вследствие сего, мнимо небесного суда, семьсот евреев пали под мечом победителя; лучшая из жен их досталась в удел Магомету и сделалась супругою того, кто был обагрен кровью ее близких: опять чувственность соединилась с кровопролитием!

Когда сравнить сии воинские начала проповеди Магомета, оружием распространявшего свое учение по трепещущей Аравии, с кроткими началами проповеди Евангельской: не умилится ли сердце каждого, если он только хочет познать истину, видя, какая разность в начинаниях? – С одной стороны огонь и меч, широко пролагающие путь Корану, который в пламенных стихах обещает, будто бы свыше, оправдать каждое действие, каждую страсть грозного пророка Аравии: с другой Божественный учитель, мирно обходящий пустыни Палестинские, «не угашая курящегося льна и не сокрушая трости надломленной» по выражению Св. Писания (Мф.12:20). Он избирает учеников своих на берегах озера, чтобы сделать из рыбарей ловцами человеков, исцеляет всякий недуг и всякую язву в людях, и проповедует покаяние в грехах, ибо приблизилось небесное царствие. Здесь ощутительна близость не земного внешнего царства, расширяющегося и умаляющегося, по мере успеха или упадка силы оружия, как было с Магометовым, но внутреннего духовного и небесного, какое не могли создать на земле человеки, а мог только один Творец их, в образе человеческом. – Каково было начало таковы и последствия, и как Спаситель наш запечатлел своею кровью проповеданное им учение, так и продолжалось устрояться на земле его небесное царство, на костях мучеников, за него пострадавших, по тому примеру, как он сам пострадал за весь род человеческий. Напротив того учение законодателя арабского, совершенно противное Христову, хотя он выдавал себя за предсказанного им Утешителя, продолжало распространяться в духе своего основателя, потоками крови тех, которые не хотели ему покориться.

«Имеющий уши слышать да слышит!» (Лк.8:15) мы же обратимся опять к деяниям Магомета. Продолжение войны отвлекло его последователей от поклонения родной их святыни Каабе, но сердце их горело желанием исполнить священный, по их родовым понятиям, долг сей. Магомет обещал им скорое исполнение пламенного желания и, уже чувствуя свою силу, двинулся к Мекке, с тысячью четырьмястами вооруженных. Семьдесят верблюдов, богато украшенных, следовали за ним, обреченные на жертву; ветхозаветное пролитие крови животных сохранилось в новом его учении, так как он не уразумел цены божественной крови Искупителя, однажды и навсегда пролитой и удовлетворившей за грехи наши; ибо, что есть всякая жертва, если не образ примирения человека с Богом? а Магомет, без всякой цели, удержал у себя знамение, отринув исполнение оного. «Закон, имея только тень будущих благ, говорит Апостол, одними и теми же жертвами, ежегодно приносимыми, никогда не может сделать совершенными приносящих; ибо невозможно, чтобы кровь животных уничтожала грехи; Христос же однажды принес себя в жертву, и навсегда сделал совершенными освящаемых.» (Евр.10:1, 3, 12, 14) В свое время мы об этом побеседуем пространнее.

Смутились Кореишиты, услышав о вооруженном шествии отверженного ими пророка; они сами устремились к нему навстречу и послали одного из старшин своих для переговоров. С изумлением пересказал он своим, о том благоговении, какое оказывали, пред его глазами, новому законодателю его последователи: если он омывал себе руки, они тщательно собирали воду сию, если плевал, отирали слюну, собирали каждый волос, нечаянно падавший с его головы, ибо он, по выражению Абул-феды, был как Богом посреди себе подобных. Итак, вот почести божеские, оказываемые человеку, ревнителями единства Божия! Со своей стороны Магомет послал договариваться с язычниками Отмана, одного из своих близких, и он, за смелость своих ответов, окован был цепями. Раздражился и вместе обрадовался вождь мусульман, ибо это давало ему повод оружием довершить предпринятое богомолие; уже все готовились к битве, когда испуганные Кореишиты отпустили узника и просили мира; написаны были условия. Магомет хотел поставить во главе свой титул посланника Божия, но представитель Кореишитов не хотел на то согласиться, и принужден был уступить ему пророк. Сильно преданный ему Али упорно отказывался написать имя его, без громкого титла; тогда сам он, позабыв в сию решительную минуту то, что некогда исповедал Архангелу Гавриилу и потом во все течение жизни, о своем незнаний грамоты, взял перо и написал своею рукою, вместо громкого имени посланника Божия, более скромное: «Магомет сын Абдаллы». Это забвение сочтено было впоследствии за чудо. – Заключили десятилетний мир между мусульманами и Кореишитами, во время коего властны были все колена держаться той или другой стороны, и мусульманам позволено было ежегодно, без оружия, посещать святые их места, но не более как в течение трех дней.

Мирный договор возбудил негодование мусульман, ожидавших завоевания; с трудом мог убедить их Магомет, собственным примером, исполнить священный долг поклоненья Каабы, и для того чтобы их утешить, тотчас по возвращении повел осаждать две крепости еврейские; они покорились; но третий замок стоил ему многих жертв. Отважнейшие из вождей, Абубекр и Омар, напрасно бросались напролом; Магомет вверил знамя свое зятю Алию, которого, по словам Абул-феды, тут же исцелил от глазной болезни, хотя сам Магомет о сем свидетельствует в Коране, что без всяких чудес его посольство (XXIX. 49); Али, поразив на стене вождя евреев, ворвался в замок. Жители избежали смерти, но не плена, и опять одна из прекрасных пленниц сделалась супругою пророка арабского, как будто бы он положил себе постоянным правилом угождать плоти своей после каждого кровавого завоевания. Дорого, однако, стоило ему сие последнее: сестра убитого вождя евреев на пиршестве брачном поднесла ему отравленного ягненка. При первом куске почувствовал он отраву и успел выплюнуть; но острота яда проникла уже в кровь и много сократила дни его, часто возбуждая в нем жестокие боли. Измена сия еще боле раздражила ненависть его против евреев. Он поспешил покорить все их отдельные поколения и срыл их замки.

Обогащенный добычею, исполненный славы, повелитель мусульман уже начал чувствовать свое могущество и думать, как Царь, о союзе с окрестными властителями; к нему возвратились бежавшие некогда в Абиссинию приверженцы; он послал просить Царя абиссинского сочетать его браком с дочерью враждебного ему вождя Кореишитов, Абу-софиана, которая еще оставалась в руках царских. С радостью исполнил просьбу его Царь и отпустил с богатым веном невесту пророка. Потом, вырезав себе печать с надписью: «Магомет посланник Божий», новый законодатель отправил от себя мужей доверенных к Царю персов Хозрою и Императору греческому Ираклию. Прогневался могущественный властитель Персии, надменным титлом неведомого ему араба, и, разорвав грамоту, велел наместнику своему в счастливой Аравии прислать к нему связанным дерзкого самозванца. Он еще не знал силы его и вскоре был умерщвлен сыном своим. Писатели арабские утверждают, будто Магомет угадал смерть Хозроя в самую минуту события, и что устрашенный сею прозорливостью наместник обратился к его вере. С большим вниманием принял хитрый Ираклий грамоту вождя арабского, которою приглашал Императора, со всем народом, покориться его учению и веровать в единого Бога, чтобы не быть язычниками. Так мало понимал Магомет, что христиане не менее и чище его признавали единство Божие! Ираклий отпустил посланного с богатыми дарами, не желая воздвигать новых враждебных соседей Св. граду, только что избавленному им от ига персов. Однако некоторые из ближайших властителей арабских с презрением отвергли послания Магомета; другие же покорились исламизму.

Магомет воспользовался миром, чтобы еще раз совершить обряд поклонения Каабе, и на сей раз не нашел сопротивления; город опустел при его появлении. По особенной льготе, которую сам себе дозволил, вопреки всех уставов, он еще раз вступил в брак в самой Мекке, когда еще не успел снять с себя одежды богомольца, так заняты были чувственными предметами мысли его и во время благочестивого странствия. Некоторые из старшин Кореишитов покорились ему в Мекке, в том числе Отман, блюститель Каабы, и два будущие завоевателя Сирии и Египта, Калед и Амру, прославившиеся своею храбростью. Желая подчинить себе властителя Бостры, управлявшего городом во имя Императора, Магомет отправил к нему посланника с предложением исламизма; но посланный был убит на дороге, и три тысячи арабов вооружились, по воле их пророка, чтобы отмстить грекам за нарушение права народного, хотя нарушил оное арабский наместник.

Это было первое состязание магометанства с христианством, и с тех пор доныне не угасло пламя войны. Недалеко от Мертвого моря, в виду замка Карака, закипела первая кровавая битва; она стоила многих жертв арабам и пал их военачальник Саид, усыновленный Магометом; но отчаянное их мужество одолевало над многолюдством греков. Плач о множестве своих погибших умалил радость победы, и погребальным представилось первое торжество Магомета над христианами. Новые враждебные покушения Кореишитов отвлекли опять его внимание к Мекке. Отринув ходатайство тестя своего Абу-софиана за непокорных сограждан, он двинулся против них с сильным войском. Во время переговоров под стенами города завязался бой, и Кореишиты побеждены были в последний раз. Магомет велел прекратить кровопролитие и победителем взошел в Мекку, хотя в смиреной одежде богомольца; Али нес пред ним знамя ислама; прямо к Каабе направили они шествие, и в то же мгновение пали, под рукою духовного вождя арабов, 360 идолов, окружавшие священное здание Авраама. Он истребил также женские лики Ангелов внутри Каабы, с изображениями Авраама и Исмаила, которые держали в руках стрелы судьбы; потом обошел семь раз около храма, приложился к черному камню Патриарха, произнес молитву намаз при кладезе Агари, называемом Земзен, и довершил обряд поклонения обычным омовением.

В тот же день вступил он в храм Каабы, в достоинстве верховного Имама, и произнес с кафедры установленные молитвы; но, заботясь об утверждении своей власти, не решился Магомет оскорблять сограждан, и оставил каждому занимаемое им место при святилище. Милостиво обошелся и с народом, который ожидал себе неволи. «Как желаете вы, чтобы я поступил с вами?» спросил победитель смятенное собрание Кореишитов. «Как великодушный брат», – отвечали они, и услышали милостивое слово: «вы свободны!» Так поступил он и с самыми закоснелыми из прежних своих врагов, даже осужденными заранее на смерть, если только они сами являлись просить пощады, или другие за них ходатайствовали; весьма немногие пострадали. Иногда против воли принужден был прощать Магомет, и упрекал друзей своих: зачем заблаговременно не исполнили приговора? Две недели провел победитель в Мекке, но не хотел там основаться, ибо связан был в действиях своих святостью места, давними обычаями и свободным духом Кореишитов, когда напротив того в Медине он царствовал и, не имя пред собою Каабы, сосредоточивал в себе благоговение своих последователей. Провозгласив свое учение о едином Боге и Мекку главным святилищем своей веры, он послал своих присных с вооруженною проповедью по всем пределам Аравии, чтобы везде сокрушать идолов и привлечь к покорности Корану.

Однако, на высшей степени своего могущества едва не был совершенно уничтожен законодатель арабский восстанием двух из самых сильных колен языческих. С двенадцатью тысячами войска выступил он из Мекки и ночью был окружен неприятелями, в горных ущельях. Войско его рассеялось внезапным страхом; сам он остался только с малою горстью присных, готовых пролить за него последнюю каплю крови. Абубекр, Омар, Калед и Али, служили ему неодолимым щитом. Напрасно взывал он бегущим мусульманам: «я Магомет! я посланник Божий!» Клики его привлекали только врагов, а не защитников. Уже он хотел броситься с отчаянием в толпу врагов, чтобы там найти себе славную смерть; но один из его присных, Эль-Аббас, угадав его тайную мысль, удержал за узду его коня. «Если ты удерживаешь меня, то созови моих воинов», сказал ему Магомет, и звонкий голос Эль-Аббаса собрал вокруг него несколько бежавших. Сами они устыдились своего малодушия, снова загорелся бой: язычники хотели удержать за собою победу, мусульмане изгладить позор свой. Магомет, видя одушевление, бросил опять, как на поле Бедрском, горсть песка против неприятелей, обещая победу, и враги бежали. Никогда не подвергался он такой опасности.

Неудачный приступ к замку где заключился вождь язычников, Малек, не избавил их однако от ига Магометова, потому что множество пленных и добычи, взятых в последней битве, принудило Малека принять новое учение. Примеру его последовали почти все Князья различных племен Аравии, пораженные чрезвычайными успехами проповедника Корана. Они отправили послов своих к нему с дарами и были приняты в духовный союз его. Один только из них, Князь Иемамский, возмечтал стать с ним на равной степени и дерзнул так написать: «Мосейламе, посланник Божий, Магомету посланнику Божию, мир! полземли да будет твоею и полземли мне». Но он отвечал ему: «Магомет, посланник Божий, Мосейламе, лжецу: земля принадлежит Богу, и он дает ее в наследие кому хочет». Орудие Каледа сокрушило горделивца. Уже совершенно покорена была Аравия; Магомет обратил взоры свои на богатую Сирию и провозгласил священную войну против греков. Сам он и все его присные сделали большие пожертвования денег, чтобы собрать до 30,000 войска, с которым Магомет перешел знойную пустыню; но он нигде не встретил войск греческих и его военные действия ограничились покорением нескольких малых владетелей христианских, в окрестностях Красного моря. Вторичное посольство к Императору Ираклию, с предложением исламизма, окончилось одними словами.

По мере усиления могущества законодателя строже становились уставы его против идолопоклонников. Уже никто из них, под опасением смертной казни, не смел приближаться к святилищу Каабы. Самые закоснелые и отдаленные из поколений арабских толпами притекали покориться учению Корана. Князья и Цари их падали к ногам пророка, который управлял всею Аравиею, как бы по непрестанным внушениям свыше. Счастливая Аравия последняя приняла проповедь из уст Алия; но одно колено христианских арабов, Назран, сохранило веру отцов и предпочло дань измене Евангелию. Еще однажды и в последний раз предпринял Магомет поклонение Каабе и совершил оное с большею торжественностью, как бы предчувствуя свою кончину, потому и называется оно доныне странствием прощания у мусульман. С вершины одной из окрестных гор проповедал еще раз Магомет единство Божие, во всеуслышание народу, и объяснил таинственный смысл внешних обрядов, которые сам исполнил около дома Авраамова: он обрезал себе волосы, освободил 63 раба, зарезал собственноручно столько же овец, по числу лет своей жизни, и раздал их в пищу своим верным. Тогда, по словам писателей арабских, услышал он следующие слова с неба, записанные им в Коране, от звука коих будто бы пала под ним его верблюдица: «ныне положил я печать твоей веры и исполнилась милость моя над тобою, ибо мне угодно было дать тебе ислам» (Коран. V).

По возвращению в Медину, когда все мысли законодателя арабского заняты были покорением империи греческой, постигла его неумолимая гостья рода смертных. Первый припадок болезни почувствовал он будучи у одной из своих жен, которых посещал поочередно, и просил, чтобы ему позволено было провести все время недуга в покоях более любимой Аисхи, дочери Абубекра. «О Аисха, – говорил он,– с тех пор, как я отведал ядовитый кусок в Хаибаре, не преставал я чувствовать его пагубные последствия; теперь же яд терзает мою внутренность и раздирает жилы сердца». Но, несмотря на то, посреди самых сильных мучений, Магомет только и мечтал о войне с греками, чтобы отмстить за смерть усыновленного им Саида. Он призвал юного сына его к смертному одру своему и, несмотря на незрелый возраст, доверил ему войско, в той надежде, что никто лучше сына не отмстит за отца. Сам он, охладевшею рукою, вручил ему знамя исламово и твердым голосом сказал: «вооружись за дело Божие, веди мужественно святую войну, лезвием меча сотри язычников».

Когда видишь начальника нашей веры Господа Иисуса, с высоты креста, к которому пригвоздила его ненависть врагов, молящимся о отпущений им греха сего, и когда, в противоположность столь милосердому действию, слышишь, что законодатель арабский, заболевший вследствие отравы, в объятиях жен, возбуждает юношу пролить кровь тысячи невинных за смерть отца, и называет дело это Божьим, не возникнет ли тут в сердце невольный вопрос: Божие ли дело вся его проповедь? Не видимое ли тут исполнение пророчеств Св. Писания, о духе имеющем явиться в мире, не о Духе Утешителе, низошедшем тотчас по вознесении Господа Иисуса Христа, но о духе Антихристовом, совершенно противном его небесному учению? Между тем, ослепленные земною славою своего пророка, не находят ничего неприличного в сих предсмертных его действиях, когда напротив высокое смирение Божественного Страдальца на кресте кажется им до того унизительным, что признавая вместе с нами его чудное рождение от Девы и славное вознесение, они почитают призраком его крест, которым будто бы обмануты были иудеи; так объяснились слова апостола: «что слово о кресте для погибающих есть безумие, а для спасаемых сила Божия» (1Кор.1:18).

Более достойным законодателя духовного было то, что и в последние дни своей жизни, при совершенном оскудении сил, он велел водить себя в мечеть, и однажды, взойдя на кафедру и возгласив хвалу единому Богу, спрашивал всех верных своих мусульман: «не оскорбил ли кого-либо из них, и не имеет ли кто против него тяжбы или неудовольствия? ибо каждого готов он удовлетворить деньгами и даже лично, перенесением всякой обиды». Но и тут, последними словами сей умилительной речи, была заповедь: «изгнать силою оружия всех язычников из Аравии и проклятие на иудеев». Магомет уже не мог двигаться с болезненного одра своего, но еще не преставал уверять присных в непрестанных видениях Ангелов. Однажды только изменили ему нравственные силы, и он воскликнул, по свидетельству Абул-Феды: «принесите хартий и чернила, чтобы я написал вам книгу, которая не допустит вас когда-либо возвратиться к заблуждению!» Смутились его приближенные: «что говорит пророк? спрашивали они друг у друга, разве нет у нас Корана? какой иной книги еще хочет?» Началось жаркое прение при самом одре болящего, и шум голосов вызвал его из забытья: «удалитесь, сказал он, неприлично спорить пред пророком!» С тех пор, чувствуя свое расслабление, запретил допускать к себе посетителей и друзей. Одна преданная ему Аисха имела право при нем оставаться, ибо он был уверен в ее скромности и от нее услышали все мусульмане чудные рассказы, о последних минутах их пророка и о подобострастии, с каким будто бы Архангел Гавриил приходил к дверям его, испрашивать позволения для Ангела смерти взойти, говоря, «что Бог желает пламенно его присутствия на небе, и что собственные его, Ангельские стопы, боле никогда не коснутся земли после удаления пророка». Ангел же смерти приступил и, только с согласия пророка, принял его душу.

Общее уныние овладело мусульманами, когда распространилась горькая весть о смерти Магомета; никто не хотел ей верить; свирепый Омар грозил умертвить всякого, кто только дерзнет говорить, что пророк умер, когда он только подобно Моисею, на сорок дней отошел к Господу. Такое отчаяние понятно, когда ожидали чего-либо сверхъестественного от человека, почитаемого столь близким к Богу. И ученики Иисуса Христа рассеялись в ужасе при распятии их Господа, и они печально говорили на пути явившемуся им, неведомому спутнику: «мы же надеялись, что Он есть хотящий избавить Израиля, но вот после всех сих событий третий уже день настал» (Лк.24:21). Но что отвечал им Божественный спутник? «о неосмысленные и медленные сердцем веровать во все, что говорили Пророки! не так ли подобало пострадать Христу, чтобы взойти в славу свою?» – Когда же они познали в нем воскресшего Господа, исполнилось божественною радостью их сердце, и с сею вестью спешили они к прочим Апостолам, которых вскоре утешил сам воскресший своим явлением. «Смерть! где твое жало? ад! где твоя победа?» (1Кор.15:55) могли действительно воскликнуть апостолы во всеуслышание вселенной, не только видя, но, даже осязая, такое явное исполнение всех своих надежд, в свидетельство коего пролили потом собственную кровь свою, а не кровь ослепленных язычников. Тогда и глубокое таинство страданий Господа их представилось им в истинном его значении, ибо оно просияло жизнью пред их глазами, для искупления всего мира, в лучах славы его воскресения.

Но не могли иметь такого утешения последователи Магомета, ибо, несмотря на все мнимые явления Ангелов и дозволение, будто бы данное им Ангелу смерти, он умер как человек и мертвый лежал пред ними, не имеющий воскреснуть до последнего общего суда, и то наравне с прочими. Здесь видимы были жало смерти и победа ада! Тесть бездыханного пророка, Абубекр, должен был удержать ярость Омара и смягчить отчаяние народа, напомнив им собственные слова их учителя в его Коране: «Магомет только посланник Божий, другие ему предшествовали; если он умрет или будет убит, оставите ли вы его учение?» (III. ст. 80). «Ты умрешь, и они умрут» (гл. ХХХIII. 24). Звучат ли горькие слова сии тою жизнью, которою исполнено все Евангелие, как один утешительный отголосок торжественного привета Пасхи: «Христос воскрес!» – «Если не воскрес Христос, восклицает Апостол, проникнутый жизнью сего воскресения,то суетна вера ваша» (1Кор.15:14) ибо действительно, только на этом уповании основана вся наша вера.

Вот, любезный друг, я изобразил тебе, в кратких словах, основываясь на источниках арабских, всю жизнь сего аравитянина, которого дух, сильным порывом, возвысился от идолопоклонства к признанию единого Бога, но сию зарю истины затмил властолюбием и чувственностью; он может назваться великим только по успеху, потому что создал Халифат, охвативший Азию и Африку, и доселе еще считает до двухсот миллионов своих последователей. Но временное царство его, расширявшееся и умаляющееся ныне, по мере успеха или упадка оружия, мусульмане, совершенно противоположно небесному царству Христову, которое не от мира сего, и потому не будет иметь конца, как было предсказано Архангелом (Лк.1:33). Чтобы еще яснее представить тебе сию истину, постараюсь раскрыть тебе, в последующих письмах, учение Корана, сравнив его с Евангельским, и особливо указать те произвольные отступления, от подлинных слов Ветхого и Нового Завета, который позволял себе новый пророк, повелевая, однако, верить книгам Моисеевым и Евангелию.

Хочешь ли знать, какое высокое понятие имел сам Магомет о своем Коране? – Ты удивишься его выражениям, но они там находятся: «Если бы люди и гении соединились вместе, чтобы создать нечто подобное Корану, они бы не произвели ничего ему равного, когда бы даже взаимно помогали друг другу» (Коран. ХVII. 90) Чтобы дать еще более достоверности сей книге, в сердцах своих последователей, он говорит в другом месте, как бы от лица Божия: «Коран есть откровение Владыки вселенной: верный дух принес его с неба и положил на твое сердце, чтобы тебе быть апостолом; он написан на чистом языке арабском и был предсказан писанием древних. Не служит ли ему знамением то, что старцы детей Израилевых о нем ведают» (Коран. ХХVI, 192–197) Действительно, это было бы знамением для Корана; но напротив того сведущие в Святом Писании могут засвидетельствовать, что нигде в книгах Ветхого и Нового Завета не упомянуто о Коране. Я уже показал в предыдущем письме, как неправильно относил к себе Магомет сказанное Господом Иисусом о Духе Святом Утешителе, когда между тем все Священное Писание исполнено пророчествами и знамениями о пришествии Христовом.

Самозваный пророк арабский несколько раз упоминает в своем Коране, что книга сия, божественная по его словам, дана в подтверждение и дополнение к Пятикнижию Моисееву и Евангелию Христову, как совершеннейший закон для руководства человеков. «Верующие Писаниям, говорит он, веруйте и в то, что ниспослал Бог для подтверждения ваших священных книг» (Коран. IV, 50) «Говорите им: мы веруем в книги данные Моисею, и в книги посланные Пророкам от Господа, и не делаем между ними различия» (II, 13). «Прежде Корана была дана книга Моисеева для руководства человеков; Коран подтверждает ее на языке арабском» (ХLVI. 11). Много подобных свидетельств можно бы привести из Корана, но умалчиваю о них для краткости: следственно должно было бы ожидать в нем повторения тех же самых истин и событий, какие находятся в Святом Писании, с некоторым только их развитием или дополнением. Напротив того, не только догматы, но и самые происшествия искажены в Коране или представлены совсем в ином виде. Чему же верить? – Писанию ли, гораздо древнейшему Корана, которому он сам велит верить, или собственным словам Корана, которые опровергают самое это Писание, по произволу того, кто приводит оное себе в свидетельство? Одно только неведение читающих может оставить без внимания невежество писавшего, с такою однако самонадеянностью, что даже в явном противоречии он смело указывает на Св. Писание. Так например, уверяя, что всякая пища была дозволена Израилю, кроме той, в которой будто бы, еще до закона Моисеева, отказал себе Патриарх Иаков (мясо верблюжье) восклицает: «принесите Пятикнижие и читайте, если вы искренны.» (Коран. III, 87) Исполним волю Магомета, раскроем Пятикнижие и ничего подобного нигде в нем не найдется, так что нельзя даже угадать, на какое место писания хотел указать Магомет? Однако он не боится присовокупить вслед за сим: «кто изобретает ложь на Бога, принадлежит к числу нечестивых». Спрашивается, к кому относить сие страшное слово, если не к тем, кто искажает Св. Писание, вдохновенное свыше? Таким же образом изменяет Магомет, по своему произволу, библейские сказания обо всех Пророках и Патриархах, и однако, приводя их в совершенно ином виде, присовокупляет, как бы от имени Божия: «Мы рассказываем тебе все сии повести о наших посланниках для утверждения твоего сердца; чрез них истина к тебе сходит» (Коран. ХI, 121). Но разве могут быть у Господа две противоречащие друг другу истины?

Нет нужды проходить весь Коран для опровержения беспрестанно повторяемых в нем противоречий с Св. Писанием, на которое часто ссылается; достаточно взглянуть на две или три первые главы, чтобы убедиться в неверности приводимых свидетельств, если только кто хочет узнать истину, а не слепо взывать: «нет Бога, кроме Бога, и Магомет его пророк!» Кажется однако и в делах человеческих, не только в деле Божьем, если кто приведет кого-либо себе в свидетели и свидетель сей покажет иное, а не то что он утверждал, то неправильно на него указавший осуждается как виновный, и уже боле не имеют к нему веры в последующих показаниях. Не также ли должно бы поступать и относительно Корана? Вот, после первой великолепной главы его, употребляемой магометанами при ежедневной их молитве, мы читаем в заглавии второй: «Корова». Что за странное титло для божественной книги и на чем оно основано? – Опять на неверном сказании о корове, назначенной Моисеем в жертву: тут приводится целая беседа законодателя с народом, весьма странная и которой вовсе нет в Св. Писании; даже сама причина жертвоприношения вымышлена в Коране. Стоит только заглянуть в книгу Чисел Моисеевых (Чис.19), чтобы убедиться до какой степени Магомет отступил от истины. Моисей повелевает, для очищения нечистоты в сынах Израилевых, заклать юницу рыжую вне стана и кровью ее покропить семь раз пред дверьми Скинии свидетельства; потом сжечь совершенно жертву сию, а пепел ее сохранять в чистом месте, для того чтобы, возлив в нее воду, кропить ею требующих очищения. В Коране же Моисей именем Божьим повелевает заклать корову, и народ спрашивает: «не есть ли это насмешка?» Моисей отвечает: «избави меня Бог быть в числе безумных». Тогда Израильтяне опять расспрашивают его о годах, шерсти и свойствах сей коровы, и с трудом соглашаются принести такую жертву. Наконец Моисей повелевает, в возмездие за смертоубийство, ударить мертвого одним из членов сей коровы, и говорит: «так воскрешает Бог мертвых и творит чудеса пред очами вашими». Откуда же все это почерпнуто? Позднейшие истолкователи Корана, составили по сему поводу целую повесть, основанную неведомо на каком-то предании: об убийстве богатого еврея, обнаруженном при заклании рыжей коровы, которая приобретена была дорогою ценою от юноши-сироты, по предсказанию Ангела. Видно, что Магомет почерпал не из чистого источника Св. Писания, но из каких либо поврежденных народных толков, у еврейских поколений, живших между арабами и отчасти забывших свою веру.

Однако вторая глава, произвольно ознаменованная именем коровы, есть одна из основных в Коране, ибо она касается не одной только маловажной жертвы ветхозаветной, но в ней, столь же безотчетно и отрывисто, упоминается о многих важнейших событиях Библии; это показывает в каком несовершенном виде составлена книга законодателя арабского, собранная по листам уже после его смерти, и никогда не заключавшая в себе чего-либо целого, хотя она доселе служит единственным законом, духовным и гражданским, для всех его последователей. Она только исполнена чрезвычайной поэзии, и это человеческое вдохновение приемлется ими за божественное. Разберем в ней внимательно сотворение человека (Коран. II. ст. 28–32). Господь беседует с Ангелами, извещая их, что поставит начальника на земле, и отвечает на их возражения или лучше сказать упреки: «Я знаю то, чего вы не знаете», потому что Ангелы противопоставляют Богу будущее кровопролитие человеков, вместо тех гимнов, которые доселе слышали от сонма Духов. После того Бог, назвав Адаму имена всех животных, испытует Ангелов: могут ли они сказать имена их? и заставляет Адама открыть им сию тайну. Он велит Ангелам поклониться человеку; но Иблис, или Сатана, отрекается по гордости, и как сказано в другом месте Корана (гл. XV ст. 35 – 40), будучи проклят, просит себе пощады, до дня воскресения человеков, и говорит в лице Господу, что как он его обольстил, так и сам (т. е. диавол) станет строить козни против человеков, исключая избранных. Где мог заимствовать Магомет весь этот нелепый рассказ?

Как величественно напротив того в Библии: Бог совещается сам с собою, о создании человека, знаменуя тем тайну Святой Троицы в единстве существа своего, которая обнаруживается и в самом деле творения; ибо, как написано в книге Бытия Моисеевой, Бог все созидает Словом своим и Дух Божий носится над бездною. Вместо странной выдумки Корана об испытании Ангелов, касательно наименования животных, Моисей, лучше постигая достоинство человека, созданного по образу Божию, говорит, что он сам назвал каждое из них по имени. Повесть о грехопадении наших праотцев в раю, дважды повторяется, во II и VII главе Корана, и оба раза искажена. Магомет рассказывает также о запрещении вкушать некий плод, не называя древа, о соблазнении человека Диаволом, о чувстве наготы после падения, изгнании из рая и о будущей вражде между человеком и диаволом; но здесь есть отступление от истины и не постигнута пророческая сила слов Божьих о грядущем Искупителе. В книге Моисеевой: диавол соблазняет жену, как слабейшую, и обещает, что человеки будут яко боги, если вкусят от древа познания добра и зла (Быт.3:6). В Коране же диавол соблазняет обоих вместе, обещая им только, что они будут Ангелами, когда несколько перед этим человек поставлен у него выше Ангелов, ибо и диавол будто бы пал оттого, что не хотел ему поклониться, и хвалился в лице Господа, что будет преследовать его творение до последнего суда. Какую же защиту против него имеет человек и какие следствия падения его изгнания из рая? – В книге Бытия это объяснено: смерть есть следствие греха, труд и болезнь ее предваряют; но тогда же обещано человеку, что сын жены, то есть тот, кто от нее родится, Господь Иисус Христос, сокрушит главу змия, т. е. диавола (Быт.3:15). У Магомета же записана только часть предсказания, т. е. о вражде между человеком и диаволом, но он не понял радостного обещания о грядущем Искупителе, как и не мог постигнуть: в чем собственно состояло падение человека? А без падения какого можно ожидать искупления? Посему так чуждо ему Божественное лицо Искупителя, в образе человеческом, и он непрестанно вооружается против него в своем Коране.

Я указал на сию главную, при самом начале, погрешность против той истины христианства, на которой основано все последующее учение наше. Упоминать ли о прочих произвольных сказаниях, заключающихся в той же главе, вопреки подлинных слов Св. Писания: например о воскрешении Моисеем умерших (ст. 53), о превращении нарушителей субботы в обезьян (ст. 61) и проч.? Говорить ли об Аврааме, как он просит Бога показать ему силу свою воскрешением птиц, рассеченных им для жертвы (ст. 252), и подобные же выдумки о прочих Патриархах? Все предания перемешаны и превращены, одно и тоже повторяется о тех же лицах, в разных местах, при частых ссылках на Пятикнижие Моисея, которое однако не может подтвердить слов Корана, хотя напротив того Магомет упрекает самих евреев в неведении, и что они будто бы, а не он, заменяют истину сказками (ст. 73).

Приведу для примера трогательную повесть Иосифа, которая известна всем христианам по книге Моисеевой, и занимает целую XII главу в Коране, где однако во многом обступлено от древнейшего сказания Библии. Как объяснить такое изменение? И какая могла быть тому причина, кроме неведения и привычки к произвольным вымыслам, тем паче, что большая часть сей повести, почти слово в слово взята Магометом из Библии (Быт.38–46). Начало весьма с нею сходно, касательно снов Иосифа и продажи его братьями; но целомудрие Иосифа, в отношении жены Пентефриевой, утратило все достоинство в Коране, ибо там он уже готов согласиться на грех, когда внезапно его удержало некое знамение, тень отца, как говорят толкователи Корана. Пентефрий застает Иосифа в дверях своей спальни и когда жена клевещет на Иосифа, то присные царедворца, позванные им на суд, узнают истину по тому: спереди или сзади была изорвана одежда бежавшего юноши? Жена Пентефриева, чтобы оправдать себя пред своими подругами, приглашает их на трапезу, за которою служит Иосиф, и все так поражены его красотою, что заглядевшись на юношу порезали себе пальцы; – какая сказка! Пентефрий, хотя убежденный в невинности Иосифа и умолявший его сперва умолчать о позоре жены своей, потом, без всякой причины, сажает его в темницу, где, по словам Корана, проповедует он единство Божие и обличает веру своих товарищей узников.

Изъяснение снов кравчего и хлебодара сходно с библейским, равно как и истолкование Иосифом сна Фараонова; но его не зовут сперва пред лице Царя, а только освобожденный кравчий служил между ними посредником, что опять несогласно с Библиею. Иосифу поручат сказать Фараону, чтобы он велел спросить у жен египетских: зачем порезали они себе пальцы на пиршестве жены Пентефриевой? (вопрос совершенно неуместный, ибо виною сего служила собственная его красота), и это заставляет виновную супругу открыть истину, давно уже известную ее мужу. Повесть о братьях Иосифа, пришедших покупать хлеб в Египте, о приказании им привести младшего Вениамина, и о чаше, найденной в его мешке, согласна с Моисеем; но и тут является примесь: Иосиф будто бы посылает с братьями одежду свою к отцу, чтобы он прозрел наложением оной на глаза его; но еще тогда Иаков не был слеп и никогда не исцелялся одеждою сына. Потом Иосиф сажает отца своего и мать на высокие седалища, и они падают ниц пред ним, во исполнение виденного им некогда сна о поклонении ему солнца, луны и звезд. Но этого нет в Библии, и это несовместимо было бы со скромностью Иосифа; к тому же известно, по сказанию Моисея, что мать Иосифа, Рахиль, давно уже скончалась, при рождении меньшего брата его Вениамина. Так, на каждом шагу, обличаются неведение и вымыслы, даже в таких местах, где, по содержанию историческому, не было причины вымышлять; видно, что самому Магомету неверно передан рассказ Моисея, с присказками арабскими. Однако он не боится выдавать их за откровение Божие и Ангел будто бы говорит ему от лица Господа: «о Магомет, такова сия повесть, из числа неизвестных, которую мы тебе открываем. Ты не присутствовал, когда братья Иосифа творили против него козни; но большая часть людей тебе не повторит, ты не будешь просить от них мзды за сию повесть, ибо это предостережение для всех человеков. Сколько чудес на небе и на земле, но люди идут мимо и отвращаются, и примешивают идолослужение к вере в Бога» (Коран. XII. 103. 104).

Довольно обличений Ветхого Завета против вымыслов Корана; обратимся к Новому или Евангелию, которому он также велит верить, хотя также его искажает. После второй главы Корана третья носит заглавие: Семейство Имрама. Что это за имя?– Магомет так вздумал назвать родителя Пресвятой Девы, но он смешал его по имени с отцом Моисея, который действительно назывался Амрамом; имя же родителя Девы было Иоаким. Простительна ли такая ошибка?– однако глава сия начинается весьма громко: «Бог! нет другого Бога, кроме Него, живого, недвижимого. Он послал тебе во всякой истине книгу, подтверждавшую предшествовавшие ей писания. Он ниспослал Пятикнижие Моисея и Евангелие для научения человеков; он ниспослал наконец и сию книгу отличия. Посмотрим, что же скажет она о дочери Имрама, в имени коего уже отклонился от истины пророк?– Начало повести взято из так называемого первого Евангелия Иакова, которое не признано Церковью, хотя некоторые из содержащихся в нем преданий признаются достоверными. – Далее предсказание Ангела Захарии о рождении Иоанна (Иагии по тексту Корана), заимствовано из Евангелиста Луки; но там сказано, что Захария останется нем, доколе не родится у него сын, а у Магомета определен только трехдневный срок невольному безмолвию: и так тот же Архангел, будто бы возвестивший сие Магомету, сам себе противоречил? Столь же не верно описано в Коране и благовещение Пречистой Деве.

Опять Магомет призывает себе в свидетельство откровение Божие, и посланный будто бы ему говорит: «мы откроем тебе неведомые тайны», хотя уже тайна сия была возвещена и записана в Евангелии, за шестьсот лет до Магомета. Ангелы, а не Архангел Гавриил, по словам сего мнимого нового откровения, сказали Деве: (Коран. III. 37–42) «Бог избрал тебя и сделал чуждою всякого тления; Он избрал тебя между всеми женами во вселенной. Бог возвращает тебе Слово свое; Оно назовется Мессиею, Иисусом, сыном Марии, который славен будет в этом мире и ином, и будет другом Божьим; ибо он возглаголет к людям, младенец в колыбели и в тоже время муж по возрасту, и причтется к праведным. – Господи, отвечала Мария: как будет мне сие, когда я мужа не знаю? и так отвечал ей Ангел: Бог творит, что хочет, Он рекл: буди, и будет. (Это искажение слов Евангелиста Луки Лк.1:35): «Дух Святый найдет на тебя и сила Вышнего осенит тебя, сего ради и рожденное от тебя свято наречется Сын Божий, ибо не изнеможет у Бога ни един глагол» – Далее в Коране Ангелы говорят: «Бог научит его книге и премудрости, Пятикнижию и Евангелию. Иисус будет посланником его пред сынами Израилевыми; Он скажет им: я прихожу к вам со знамением от Господа; я сделаю из грязи птицу, дуну и она оживет; (взято из отверженного Церковью еретического сказания о детстве Христовом); я исцелю слепорожденного и прокаженного, я воскрешать буду с дозволения Божия; я скажу вам, что вы сеяли, и что сохранили в домах: (какая нелепость после столь великих чудес!) Все сии дела будут служить для вас знамением, если хотите быть верными; я прислан подтвердить Пятикнижие, прежде меня вам данное и проч.» Иисус вскоре заметил неверность иудеев и восклицает: «кто поможет мне в пути Божьем?– Мы, отвечали Апостолы, мы веруем в Бога и в твое посольство, впиши нас в число свидетелей» (Корана III. ст. 43–46) И так от Апостолов помощь Господу, а не от Господа его ученикам!

«Иудеи, продолжает Магомет, изобрели много хитростей против Иисуса, а Бог изобрел против них, и конечно искуснее их Бог» Но достойно ли Божества такое ратоборство? Здесь опять начинает говорить сам Господь, вместо Магомета, ибо все перемешано в Коране, и лица и предания, судя по его произвольным порывам воображения; слова сии обращены ко Христу: «конечно я даю тебе претерпеть смерть, и я возношу тебя к себе и избавляю от нервных, и ставлю тех, которые тебя последуют, выше неверующих тебе, до дня воскресения» (ст. 48) И так вот Магомет как бы признает здесь, хотя и глухо, смерть Христову прежде его вознесения, когда напротив того, в другом месте Корана, он утверждает: будто подобный Христу человек был распят вместо него на кресте, потому что, не постигая всей высоты смирения Христова, он почитал бесчестием крест, сделавшийся славою вселенной. «Евреи, говорит он, не веровали в Иисуса, они изобрели ужасную клевету против Марии. Евреи говорят: мы убили Мессию, Иисуса сына Марии, посланника Божия. Нет, они его не убили и не распяли; человек похожий на него взят был на его место и те, которые о том спорили, сами остались в сомнении. Они не знали сего наверное, а только предполагали, но они действительно его не убили. Бог возвысил его к себе, и Бог могуществен и премудр. Не будет ни единого человека, между верующими в Писания, кто бы не уверовал в него прежде своей смерти; в день воскресения он (Иисус) будет свидетельствовать против них» (Коран. IV. 155, 156, 157) Дерзновенно заключает Магомет, после благовестительных слов Ангельских, о рождестве Христова от Девы: «Иисус в глазах Божиих то же, что и Адам; Бог создал его из персти и сказал: будь, и он был. Это слова истины от самого Господа, страшитесь сомнения!» (стихи 52 и 53)

Так слепо уничижает Магомет Божество Христово, сравнивая Господа с Адамом, которому он действительно был равен, только по человечеству. Но пусть объяснит нам Магомет, для чего же столь необычайные знамения, при рождении обыкновенного человека, когда после него необходим еще пророк, то есть сам Магомет, будто бы предвозвещенный? и на каком основании верить ему, если он сам уничтожает все древнейшие свидетельства о Христе? – Мы уже видели, как он покусился отнести к себе (Коран. LХI. 6), кривым истолкованием, сказанное прямо Господом об Утешителе Духе истины. Здесь же, вслед за хульными словами против Божества Христова, столь же дерзновенно относит он к себе пророчество Моисея, о грядущем Мессии, приводя только отчасти слова сии, но не показывая когда и кем они сказаны. Моисей сказал, в книге Второзакония, прощаясь с народом Израильским: «иного Пророка восставит вам Господь, как и меня, того послушаете, во всем, что он ни будет говорить вам; всякая душа, которая не послушается того Пророка истребится из народа» (Втор.18:15–18). И по воскресении Христовом, когда уже сбылись все обещанные знамения над Христом, Апостол Петр, в книге Деяний (Деян.3), прямо указывает на Христа, как на предсказанного и уже пришедшего Пророка. Но Магомет, через 600 лет, хочет вступить в права Христовы, как он присвоил себе и лице Духа Святого, и потому говорит в той же главе Корана: (III. 75) «когда Бог принял завет Пророков, он сказал им: вот я даю вам книгу и премудрость. Придет однажды пророк утвердить принятое вами; веруйте ему и помогайте всею вашею властью. Согласны ли и приемлете ли завет на сем условии? – они отвечали, мы согласны. Будьте же свидетели, возразил Господь, я засвидетельствую против вас, и кто после сего условия захочет от него устрашиться, тот будет в числе погибших» – Не ужасно ли такое лжесвидетельство?

В XIX главе Корана Магомет повторяет опять Евангельскую повесть, о рождении Предтечи и благовещении Пречистой Девы, но в других словах, с изменениями против прежнего своего показания, и присовокупляет наконец много вымыслов, которые совестно даже повторять. В III главе Корана, Ангелы, во множественном числе, благовестили Деве, а здесь Бог посылает ей Духа, в совершенном образе человеческом, который внезапно является укрывшемся в храме и говорит: «я послан от Бога даровать тебе сына», ибо, по мнению магометан, Дух Святой и Архангел Гавриил, одно и то же; так мало разумеют они тайны христианские, которые дерзают осуждать! Слова Пречистой Девы и ответы Ангела разнствуют с выражениями, прежде приведенными в Коране, которые ближе были к изречениям Евангельским, а в таких высоких предметах изменять слова значит тоже, что и вымышлять. Далее, вопреки Св. Писанию и даже здравому смыслу, постигают Пречистую Деву болезни рождающей, и она взывает к Богу о смерти, как будто бы нетленно зачатое в утробе ее, от Духа Святого, могло подвергнуть ее, при рождении, обыкновенным мукам, каким подвергаются женщины, в грехе рождающие зачатых в грехе детей? – Для чего же было допускать сверхъестественное зачатие от Духа? По словам Корана, страждущая слышит, в утешение себе, голос младенца, повелевающий ей утолить голод и жажду плодами потрясенной ею пальмы и водою явившегося у ног ее источника, ибо она, по смешанным преданиям арабским, бежала а пустыню, для тайных родов. – Где мог заимствовать такие вымыслы, недостойные величия Божьего, писатель Корана, выдающий их за непреложные?

Он представляет потом Пречистую Деву, возвратившуюся с чудным Младенцем в свое семейство, которое с изумлением расспрашивая о новорожденном, называет ее, не знаю уже почему, сестрою Аарона. Магомет забыл, что она испрошена молитвою от неплодной, и на сей раз смешал ее с Мариамию, сестрою Первосвященника иудейского, как это часто с ним случается в именах и лицах. Мария велит испытующим ее допросить младенца, и новорожденный отвечает им: «Я служитель Божий, он дал мне книгу и поставил Пророком; он хотел, чтобы я был благословен везде, где ни буду» (Это искажение древнего пророчества, сказанного Аврааму: что в семени его благословятся все народы (Быт.22:18)). «Мир будет со мною, в день моего рождения, и в день когда умру, и в день когда воскресну"– Магомет присовокупляет ко всем сим выдуманным речам, которые сам он не мог прочесть, ибо и нет их ни в каком Писании, обыкновенную свою хулу, основанную на глубоком невежестве тайн Божьих: «Бог не может иметь детей; далеко от его славы да будет хула сия» (Коран. XIX. 31–36), как будто бы христиане признают Бога Вседержителя, имеющим детей в человеческом смысле!

Но вот еще разительный пример вымыслов Магомета, который однако поставляет себя наравне с величайшими посланниками Божьими и рассказывает, каким образом Бог, в последний день, соберет посланных им Апостолов, в том числе и его, чтобы спросить у них отчет об успехе их проповеди. Тут присоединяет он следующий вымысел, которым вероятно думает заменить сказание Евангельское о вечери Тайной, превосходившее его чувственные понятия: «О Иисус, сын Марии! сказали Апостолы: Господь твой может ли ниспослать нам с неба трапезу, совсем готовую? Бойтесь Господа, если имеете веру, отвечал Иисус. Мы желаем, сказали они, сесть за сию трапезу и вкусить от нее, чтобы утвердились сердца наши; мы узнаем, что ты проповедал истину и засвидетельствуем о тебе. Тогда Иисус, сын Марии, произнес сию молитву: Боже и Господи, ниспошли нам трапезу от неба, дабы она служила пиршеством, для первого и последнего из нас, и знамением твоего могущества; напитай нас, ибо ты лучший из всех питающих. Тогда Господь отвечал: вот я ниспошлю вам трапезу, но горе тому, кто после сего чуда останется неверным; я приготовлю для него самое ужасное наказание, которое когда-либо было уготовано. Бог сказал тогда Иисусу: говорил ли ты когда-либо человекам: почитайте Богами меня и мать мою, вместо Бога единого? – Славою твоею клянусь, что нет, возразил Иисус; как же бы я мог сказать то, что не истинно? если же бы сказал, разве ты бы не знал того? ты знаешь, что в глубине души моей; я же не знаю, что в глубине твоей, ибо ты один ведаешь тайны; я не более сказал, как то, что ты мне велел сказать: покланяйтесь Господу Богу моему и вашему. Доколе я был на земле, я мог свидетельствовать против них, а когда ты позвал меня к себе, взоры твои были на них, ибо ты свидетель всяческих. Если ты накажешь их, то имеешь право, ибо они рабы твои; если же простишь, ты властен, ибо всемогущ и премудр (Коран. V. 108–118).

Можно ли изобретать с большею самонадеянностью? – Как мало разумел Магомет, что был Господь наш Иисус Христос, когда влагает ему в уста такие речи и равняет его со смертною, по плоти, его матерью! И однако же, на основании сих лжесвидетельств, последователи Корана думают, что мы почитаем за Божество пречистую Матерь Господа; ибо, по слепоте своего учителя, не могут отличить божества от человечества, а потому и не воздают должной славы истинному Сыну Божию и Богу. «Никто не знает Сына, кроме Отца» (Мф.11:27), говорит Спаситель наш, и дабы не думали, что Бога могут познать человеки, без его посредства, присовокупляет: «Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын открыть захочет». О сем божественном откровении, Сына в Отце и Отца в Сыне, скажу тебе в последующих письмах, сколько словом человеческим объяснить оное можно, на основании священного откровения, от самого Бога к нам бывшего.

Но прежде, и в заключение письма сего, спрошу тебя: можно ли давать веру Магомету, после всех вымыслов, в которых изобличается его Коран, чрез поверку со Священным Писанием, хотя и выдаваемый им за вдохновенную книгу? Простой здравый смысл достаточно говорит, что если Магомет ссылается на Евангелие, писанное за шестьсот лет до него, четырьмя беспристрастными свидетелями, и на Пятикнижие Моисеево, писанное за 2000 лет то, или должно принять в свидетельство книги сии и, сравнив их с тем, что из них извлечено в Коране, отринуть искаженное, или искать новых книг Моисеевых и Евангельских, которых однако не могут представить магометане; да и как создать их, чрез несколько тысячелетий, и заставить веровать им, не только христиан, но даже евреев, свято соблюдающих у себя книги Моисеевы от самого начала? А потому, человек, проникнутый истинами Св. Писания, с ужасом читает вымыслы Корана, не смотря на всю поэзию его выражений, и должен напомнить магометанам собственные слова Магомета: «кто изобретет ложь на Бога, тот в числе нечестивых» (Коран. III. 88).

Прежде, нежели приступить к объяснению догматов веры, не полагаю излишним сравнить, хотя в некоторых главных чертах, учение нравственное Корана с учением христианским, так как я уже сличал вымышленные сказания Корана, с истинными событиями Св. Писания. Многие превозносят нравственное учение Корана и находят, что оно даже не уступает Евангельскому; тут нечему дивиться, хотя и неприлично такое уподобление. Апостол Павел говорит: «что даже язычники, не имеющие закона, по природе законное творят» (Рим.2:14); единственно, кто только внимает гласу совести, тот уже близок к добру, хотя не имеет достаточно силы совершить оное без благодати, свыше даруемой от Бога человекам. Кольми паче Магомет, который родился чрез шесть столетий после того, как утвердилась вера Христова на Востоке, и который заимствовал свое учение, частью от евреев, частью от христиан, мог иметь чистые пред собою источники, для почерпания нравственных истин, и если чему-либо надлежит удивляться, то это самовольному его отклонению к другим началам, в которые вовлекли его честолюбие и чувственность.

Он сам повторяет несколько раз, что книга его писана для подтверждения Св. Писания, и даже иногда благосклонно отзывается о других исповеданиях: «поистине те, которые веруют (т. е. собственно магометане) и те, которые следуют вере иудейской и христиане, одним словом: кто бы ни веровал в Бога и в последний день, и творил добрые дела, все те получат награду от их Господа (Коран. II. 59). Но в последующей главе, по странному противоречию, которое впрочем, весьма часто встречается в Коране, говорит: «кто желает иной веры, кроме ислама (под коим разумеет собственно свою) не будет принят от Бога, и в другом мире будет в числе несчастных» (ст. 79). Магомет полагает, что истинные евреи и христиане суть те, которые следуют его учению; но мы уже видели, как он сам исказил то, что от них заимствовал, хотя, однако, повелевает верить их книгам.

Из сего возникло странное мнение между его последователям: будто бы христиане не пользуются настоящими книгами Священного Писания и что истинное предание находится в руках магометан. Мнение сие основано на том, что они слышали, как в первые века христианства были распространяемы некоторые подложные книги, под именем Евангелия, еретиками, которые изображали их в свою пользу; но они не знают, что тогда же, при самом начале, Церковь христианская обличала сии подложные книги, свято соблюдая у себя те, которые приняла от ближайших учеников Господа. Известно, что Евангелист Иоанн, бывший сам апостолом и достигший столетнего возраста, еще при жизни своей, прочел и утвердил три Евангелия Матфея, Марка и Луки, написав в дополнение к оным четвертое Евангелие, так что уже после сего не может оставаться ни малейшего сомнения в истине сих четырех современных свидетельств.

Несмотря на то, христианам известны все подложные книги, распространенные еретиками, и что весьма замечательно: исключая двух или трех случаев, указанных мною в предыдущем письме, сказания Корана разнствуют даже и с этими принятыми нами писаниями, и конечно магометане не могут представить никакого достоверного списка сих подложных книг, который бы не был нам известен, ибо все они уже были обличены гораздо прежде рождения Магомета. Но вот что еще более может обнаружить истину: Пятикнижие Моисеево, на которое беспрестанно ссылается Коран, было написано за полторы тысячи лет до рождества Христова и до такой степени свято соблюдаемо евреями, что сочтены в нем не только слова, но и буквы, так что никогда даже никому не приходило на мысль, ни в те древние времена, ни в последующие, написать подложное Пятикнижие; это тем достовернее, что книги сии хранятся доселе в руках евреев, которые нам враждебны. Каким же образом Коран не согласен в своих сказаниях, даже и с древнейшими книгами Моисеевыми, и беспрестанно изменяет, по своему произволу, то, что освящено временем и непрерывным преданием?

Однако, несмотря на такие несправедливые понятия о христианах и евреях, они, как бы неверующие, в числе прочих язычников подвергаются гонению, ибо Коран велит, без всякого милосердия, изгонять и умерщвлять всех неверующих (II. 187. IV. 91) Он даже укоряет тех, которые чуждаются брани: «вам предписали войну и вы гнушаетесь ею!» восклицает он (II. 212); до такой степени все его учение проникнуто духом брани, а не мира.

«Нет пред Богом животных, боле гнусных, как те, которые не веруют и остаются неверными. Если тебе удастся схватить их во время войны, рассей, посредством их казни, их последователей, чтобы они о том поразмыслили. Если ты ожидаешь измены от какого-либо народа, воздай ему тем же: Бог не любит изменников. И так поставь на ноги все силы, которыми располагаешь и крепкие дружины всадников, чтобы устрашить врагов Божьих и твоих, и тех, которых ты еще не знаешь, но которых знает Бог. Все, что ты издержишь для дела Божия, будет тебе вознаграждено, и ты не останешься в убытке. Если же они склоняются к миру, и ты склонись; доверься Богу, ибо он все знает и слышит; если же изменят, Бог тебе поможет» (Коран. VIII. 57–64) Кто говорит сии воинственные речи? – судя по их духу и по самому заглавию, конечно, какой-либо полководец; нет, это законодатель и начальник веры; но и он, как будто чувствует несвойственность таких воззваний для своего духовного сана, когда прибавляет: «никогда не было дано пророкам, захватить много пленников, не совершив на земле больших смертоубийств! – Ты желаешь благ сего мира, Бог даст тебе блага иного; он могуществен и премудр» (ст. 68) Но по самым этим свойствам Божьим, мы не можем поверить, чтобы от Бога были слова сии!

Нет, мы знаем иного Пророка, и сам Магомет его знает, ибо несколько добрых речей у него заимствовал, «который не переломил надломленной трости и не угасил льна курящегося» (Ис.42:3; Мф.12:20), как о нем предрекли прежде бывшие Пророки, но который, по тем же предсказаниям: «взошед на высоту, пленил плен, и не только дал даяния человекам» (Пс.67:19), сделав учеников своих из рыбарей ловцами человеков, но даже сокрушил медные вереи ада, низложив его царство, и все сие одною только силою слова, но божественного; ибо он был воистину Бог и человек, «пришедший не погубить, а спасти души человеков», как сам выражался о себе в Евангелие (Лк.9:56) Он не почитал гнусными животными язычников, по слепоте не знающих Бога, но только заблудшими овцами (Ин.10:16), которых надлежало привести во двор овчий, и они с радостью услышали пастырский глас его. Он не запрещал о них молиться, как внушал сие Магомет, будто бы от имени Божия, объявляя: «что не подобает пророку и верным, испрашивать пощады у Бога для язычников, даже если бы они были из числа родных, когда уже явно, что они обречены огню» (Коран. IX. 114) Нет, он сам молился даже о своих распинателях, с высоты искупительного креста: «Отче, отпусти им, не ведают бо что творят» (Лк.23:34) ибо для сего и пришел он в мир, в образе человеческом, чтобы принести себя в жертву за все человечество; но законодатель арабский не мог постигнуть духовной высоты сего чрезвычайного смирения.

Посему и существует такое расстояние между заповедями, истинно божескими, данными свыше, вместе с благодатною силою их исполнить, и заповедями человеческими, которые только с первого взгляда кажутся довольно высокими. Магомет полагает, что он уже весьма многое сказал сими словами: «когда ты мстишь за нанесенные тебе обиды, старайся, чтобы месть твоя была соразмерна с ними; но если ты предпочитаешь перенести их с терпением, это будет полезнее для терпеливых» (Коран. XVI. 127) Но что говорит нам Божественный наш учитель? – «любите врагов ваших, благословляйте клянущих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих и гонящих вас, ибо, если вы будете любить только любящих вас, какой вам ожидать награды? – и язычники, не тоже ли творят? Будьте же совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф.5:44–48) По причине строгости, превозносит Магомет закон Моисеев: «око за око, зуб за зуб» как лучшее законодательство, хотя велит также руководствоваться и Евангелием (Коран. V. 52). Но он не извлек из него сих божественных слов: «вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб; а я вам говорю: не противьтесь обижающему, и если кто ударит тебя в правую щеку, подставь ему левую, и хотящему судиться с тобою и взять у тебя ризу, отдай и срачицу» (Мф.5:38, 40).

Одну только заповедь, о милостыни, с любовью принял Магомет, и часто упоминает о ней в Коране, внушая ее своим последователям. Если же вникнуть в изгибы человеческого сердца, то необходимо должно сознаться, что гораздо легче сотворить милостыню, от своих избытков и даже недостатков, и принять странного в дом свой, нежели простить врагу, не тому, который идет на нас с оружием, но такому, который оскорбляет нас, в предметах самых чувствительных для нашего сердца. Для сего надобно одержать совершенную победу над самим собою и достигнуть той высоты смирения и любви, которую может внушить только один пострадавший за нас Господь. Кто знает, до какой степени смирил себя Бог, чтобы восстановить падшего человека, тот уже, ради сей небесной любви, все простит брату своему, ибо имеет с ним единого на небесах Отца. Вот почему одно только Евангелие может совершенно пересоздать человека, сделав его членом семейства Христова и чадом Божьим, когда напротив того всякое другое учение, от человеков пришедшее, хотя и дает некоторое нравственное образование, но не перерождает его совершенно, не проникнув его Духом Божьим. И как не совершает оно человека отдельно, так равно и не образует его в семейном быту, по свойству тех же недостаточных законов, которые, по-видимому, как будто имеют некоторое основание в самой природе человеческой.

Я хочу говорить о многоженстве, которое Магомет опровергал сперва собственным примером, будучи, в самые пылкие годы юношеского возраста, верным супругом единственной жены своей Кадижи, хотя она была гораздо его старше, и которое разрешил, столь широкою рукою, после ее смерти, будучи уже сорока лет, когда предался сам узаконенной им чувственности. Мы видели из жизни его, что он имел до пятнадцати жен и не опускал ни малейшего случая, в походах и даже на богомолье, вступать в новые супружества, под предлогом политических видов; самая смерть приключилась ему от отравы, составленной на пиршестве женской рукою. Особенные льготы, которые он себе предоставил в качестве законодателя и пророка, превосходят всякое приличие, так что он принужден был оправдывать себя, данным ему, будто бы свыше, дозволением вступать в недозволенные браки, с родственницами и даже с женою усыновленного им приемыша; это все по необходимости отразилось в его законодательстве.

«О Магомет, будто бы сказал ему Ангел, тебе позволено брать себе в супруги женщин, которым ты дал приданое, рабынь, которых предал Бог в твои руки, дочерей твоих дядей и теток, которые бежали с тобою, и всякую верную женщину, которая сама собою предала душу свою пророку, если пророк хочет на ней жениться. Это есть преимущество, которое мы тебе даруем пред прочими верными. Мы знаем уставы брака, учрежденного нами; не боимся сделаться виновным, пользуясь своими правами: Бог снисходителен и милостив» (Коран ХХХIII. 49. 50). Итак, по сознанию самого законодателя, чувственные наслаждения, даны ему в награду за проповеданную им миру, и служат для него как бы отличием от прочей толпы мусульман. С каким утонченным сладострастием описаны им все сии льготы! «Ты можешь подавать надежду всякой, которую только пожелаешь, и принять на ложе свое ту, которую пожелаешь, и если даже опять ее пожелаешь, после того как ее уже раз оставил. Ты не будешь в этом виновен; таким образом, легче будет утешать их. Ни одна из них не должна быть огорчена, и все должны быть довольны тем, что ты им даруешь. Бог знает то, что в сердцах ваших; он всеведущ и человеколюбив» (ст. 51).

Отвратительно следовать за всеми сими изворотами сладострастия и женскими интригами, которые были не раз оговариваемы в Коране и подавали повод к какому-либо новому узаконению, выдаваемому за внушение свыше; это одно уже достаточно, чтобы обличить мнимое посольство, которое до такой степени запятналось плотскими помыслами. Так, например, когда одна из жен его оскорбилась предпочтением, оказанным от него другой, ибо он провел с тою ночь, которая сей принадлежала, то от того возникли жестокие упреки, возмутившие душу пророка. Сей час, в качестве ниспосланной ему свыше, явилась целая глава Корана, под титлом: Запрещение (LXVI), в которой высказаны все сплетни женские: как одна из жен не сохранила вверенной ей тайны, и как все это узнал пророк, по небесному внушению, и к сему прибавлено: «что Бог и Архангел Гавриил, и все праведные, между верующими и Ангелами, подадут ему помощь в случае (совестно вымолвить, но это подлинные слова Корана, ст. 4), если две жены совещаются вместе против пророка». Достойно ли это Божества и чистого мира Ангельского? Самое начало главы сей уже обличает чувственность, которою она вся проникнута: «О пророк, зачем запрещаешь ты то, что дозволил Бог? ты ищешь удовлетворить твоих жен: Бог снисходителен и милостив! Бог позволил тебе разрешить твои клятвы; он твой покровитель». И после того, как священное имя Божие, столь хульно и часто, приемлется всуе, для предметов грубой чувственности, есть еще люди, которые веруют искренно небесному посольству их пророка?

До такой степени помрачилась душа Магомета, и все представлялось ему в чувственном виде, что даже райские наслаждения духовного мира, которых, по высокому выражению апостола, «и ухо не слыхало и око не видало, и которые не могли взойти даже на сердце человека» (1Кор.2:9), он умел обратить в чувственное: «Те, которые уверуют и будут творить добрые дела, будут введены в сады, орошенные потоками вод, и останутся там вечно; они найдут там женщин, чуждых всякого тления, и прохладу рощей» (Коран. IV. 60). В главе LVI это описано еще чувственнее, так что даже неприлично повторять (ст. 33–36), и что же? – это обещание небесных Гурий прельщает многих чувственных людей, и заставляет их превозносить достоинства Корана и слепо в него веровать!

Когда Магомет позволил себе столь много и обещал столько грубых наслаждений в будущей жизни, конечно и в этой жизни он озаботился удовлетворить своих последователей, в их плотских похотях, чтобы крепче привязать их к себе сими нечистыми узами. «Женщины ваше поле, говорит он, ходите на ваше поле, когда хотите» (Коран. II. 223) Какое недостойное сравнение! Посмотрим, однако, что запрещает, и что разрешает Магомет, в своих брачных уставах? «Вам запрещается, говорит он (но можно ли даже и подумать о таком ужасе?), жениться на ваших матерях, ваших дочерях, тетках, племянницах, кормилицах, молочных сестрах, тещах, питомицах, вверенных вашей опеке, если вы имели общение с их матерями; если же нет, то это вам дозволено. Не женитесь также на внучках ваших, дочерях сыновей ваших, и на двух сестрах; если же это и совершится, то Господь простит, ибо он милостив» (Коран. IV. 27). Не доходит ли это уже до кровосмешения? и, однако все сие разрешает Магомет, именем Божьим! Далее он запрещает брать за себя замужних женщин, кроме тех, которые достанутся в руки верным, в качестве рабынь, и присовокупляет к сему: «таков закон Божий» (ст. 28) Но разве брак рабыни разнствует от брака свободной, святостью уз? все это выдается и приемлется за Божие слово!

Любопытно, однако, каким логическим рассуждением руководится Магомет, для узаконения всех сих беспорядков, в IV главе Корана, имеющей заглавием: Женщины. Он говорит в начале: «о люди, бойтесь Господа, создавшего вас всех из единого человека; он создал из него его подругу и, от сих двух существ, произвел весь человеческий род» И так вот, вначале творения, представляется нам единая чета, созданная рукою Божьею и благословенная им на произведение себе подобных. Не вытекает ли естественно из сего брак христианский, одного мужа с одною женою, по слову Божию, сказанному первому человеку, подтвержденному и Спасителем нашим в Евангелии: «сего ради оставит человек отца своего и мать, и прилепится к жене своей и будут два плоть едина» (Быт.2:24; Мф.19:5) Посему многоженство магометан, не есть ли видимое противоречие, не только закону Божию, но даже и закону естественному, указанному нам при самом создании человека, и возвращенному к первобытной чистоте в боговдохновенном законе христианском? Здесь можно видеть яркую черту различия между уставами человеческими и божественными. Если спросить чувственную природу человека, то послабление, дарованное Магометом, для удовлетворения плотской похоти, под видом узаконенных браков, кажется ей гораздо благоразумнее, нежели строгость Евангельская, не позволяющая, ни под каким предлогом, выходить из стеснительной, по-видимому, двойственности лиц брачных, и все люди, ищущие угодить своей плоти, так рассуждают; но и в этом случае, как и в других, вполне оправдывается нетленный закон Божий, в котором все направлено к очищению и возвышению духа человеческого, чрез умерщвление плоти со страстями и похотями.

Пусть самый ревностный, но беспристрастный магометанин взглянет на внутренний семейный быт своих единоверцев, и даже на собственный, если он женат на нескольких женах, по уставам Корана, и потом пусть сравнит его с христианским: есть ли, и может ли быть мир и согласие между несколькими женами одного и того же мужа, завидующими друг другу, не только в нравственном, по даже и в чувственном расположении к ним общего их владыки, когда даже Коран обличает такое домашнее неустройство, внутри семейства самого законодателя? А что сказать еще о многочисленных рабынях, сверх того возбуждающих зависть и самих законных жен? и какие плоды сего внутреннего междоусобия? Совершенное уничтожение семейного быта, ибо там, где нет равенства естественного и христианского, между мужем и женою, а только отношения владыки к подвластному ему существу, которое называется законною женою или наложницею, там нет и того сердечного согласия, какое бывает основано на взаимном уважении обоих супругов; не говорю уже о недостойных враждах между женами, для привлечения к себе чувственной страсти их супруга.

Что же сказать еще о детях, воспитанных на разных правах, судя по разности состояний их матерей, и в постоянной ненависти друг к другу? – Одни только единоутробные большею частью бывают хороши между собою, и это доказывает, что естественное всегда одерживает верх над противоестественным; но самая жестокая вражда разделяет детей разноутробных, ибо они всасывают с млеком чувства ненависти своих матерей. Самая невозможность воспитать в единомыслии такое разнородное семейство, производит то, что равнодушные родители стараются отдалить от себя детей и отдают их в чуждые руки на воспитание, так что они возвращаются совершенно чуждыми отеческому крову; а если и воспитывают их дома, то какая есть возможность дать нравственного начала ребенку, посреди сего внутреннего хаоса раздоров, отравляющих семейный быт едва ли не каждого мусульманина?

Можно ли сравнить это печальное положение с благословенным устройством семейства христианского, где муж, будучи только главою, а не владыкою жены, соединен с нею союзом духовным, знаменующим таинственный союз самого Господа нашего с Церковью (Еф.5:32). С минованием первого пыла любви остается между супругами нежная дружба, основанная на взаимном уважении, и плодом оного бывает нравственное воспитание детей, т. е. образование их духа и сердца до такой степени совершенства, чтобы во всех своих поступках, а паче в делах любви к ближнему, они уподоблялись, сколько возможно в настоящей жизни, Творцу своему и достигали сего подобия, чрез подражание Тому, кто носил на себе вместе и образ человеческий и образ Божий – Господу нашему Иисусу Христу. Такое благоустройство семейное, основанное на личном духовном образовании человека, производит и гражданское благосостояние, ибо оно восходит постепенно из семейства в общество, из общества в государство. Но, по несчастию, мы не встречаем государственного благосостояния в землях магометанских, потому именно что они лишены порядка общественного и семейного.

Кроме сей основной причины, даже одно то, что каждое общество магометанское хочет исключительно руководствоваться только Кораном, как единственным законом духовным и гражданским, с произвольным и часто пристрастным его толкованием, своих Кадиев и Мулл: одно это уже препятствует водворению желанного порядка; ибо сам Коран, хотя и заключает в себе несколько узаконений, не может, однако представить полного удовлетворительного их собрания. – Такое исключительное к нему пристрастие напоминает поступок второго Халифа Омара, который отвечал на вопрос военачальника своего Амру: как поступить ему с великолепною библиотекою Александрийскою?– «Если она заключает в себе то же, что есть и в Коране, то она бесполезна, и следственно ее надобно сжечь; если же заключает противное, то тем паче подлежит сожжению»; и таким образом погибло в пламени драгоценнейшее хранилище познаний человеческих, собранное многими веками, в котором совокуплено было все учение древних. Приговор сей над образованием и ученостью целого мира послужил основным камнем и для преемников Халифа; а потому, обыкновенным последствием распространения Корана, было всегда угашение света наук, исключая только немногих отраслей, и совершенное истребление искусств, несмотря на всю внешнюю славу быстро распространившегося Халифата.

Пусть также беспристрастный мусульманин сравнит образ сего воинственного распространения его веры с кротким распространением христианства, и скажет, положив руки на сердце: которое из них более достойно Божества? В одном огнь и меч, сокрушающие, по заповеди пророка арабского, всех, которые не веруют его Корану; в другом также пролитие кровей, но только добровольных жертв, принесших себя за исповедание истины, и чудное дело! – на костях мученических строится прочное здание веры, которое благоприятствует всякому развитию умственному, когда напротив того магометанская стесняет просвещение и сама ослабевает, по мере сокращения физических сил своих проповедников. Не доказывает ли это божественного начала одной веры и человеческого другой? тем боле, что если вникнуть в догматы обеих религий, то Магометова, как изобретение земное, кажется ближе к понятиям человеческим и удобоисполнимее в ее заповедях. Каким же образом та, которая свойственнее человекам, могла водвориться только напряжением чувственной силы; а та, которая поражает наш разум необычайностью своих догматов и нравственных начал, к обузданию человеческих страстей, та проникает душу, чрез кроткое слово убеждения, и, смирив сперва ум, возносит его потом до высшей точки созерцания, какая только доступна на земле? Не есть ли это знамение ее божественности, во исполнение пророческих слов апостола, который был сам в числе чудных ее проповедников: «Бог избрал безумное мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное, и незнатное мира и ничего не значащее избрал Бог, дабы истребить значащее, для того чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом: дабы вера утверждалась не на мудрости человеческой, а на силе Божьей» (Коран. I. 27–29. II. 4–5).

Все это истины библейские, хотя и переданы иными словами и с произвольными прибавлениями. Коран допускает и всемирный потоп, и откровение Божие человекам, чрез избранных мужей, Патриархов и Пророков, и закон, данный чрез Моисея народу израильскому, и наконец последний суд и общее воскресение мертвых. Он исповедует и основную истину Евангельскую: рождение Господа нашего Иисуса Христа, от Пречистой Девы Марии, наитием Духа Божия, называя даже рожденного от нее Словом Божиим.

В чем же, наконец, разность, спросишь ты, после таких выражений, совершенно сходных с христианскими?– Разность состоит в отсутствии одной великой истины: признания Божества в лице Иисуса Христа, без чего выражения Корана о нем, как рожденном от Девы и как Слове Божием, не имеют значения; ибо они могут относиться только к Богу. До Господа Иисуса не было никого, кто бы родился от Девы, не от семени мужеского, а от наития Духа Святого; и как всякий человек естественно есть плод мужа и жены, то уже одно такое необычайное рождение, из девственной утробы, без семени мужеского, не обнаруживает ли некое сверхъестественное Существо, которое никак не может стать между Пророками? и может ли Оно иметь нужду еще в одном позднейшем пророке, для подтверждения своей божественности? – Таким образом, магометане, исповедуя чудесное рождение Господа Иисуса, сами того не ведая, безмолвно исповедуют его Божество, под оболочкою человечества, и вот какой гласной, необходимой истины, не достает для полноты их исповедания! Вот почему, когда насильственно исторгнут Магометом, из обетований Ветхого Завета и их благодатных исполнений в Новом, сей основный камень спасения всех человеков, – вот почему не может быть прочным его здание, утвержденное на одних человеческих началах, без связи божественной.

Основание сие, связь сия, ключ Ветхого и Нового Завета, ключ неба и земли, «без него же, по выражению Евангельскому, ничтоже бысть еже бысть»(Ин.1:3) есть Господь наш Иисус Христос,– Слово Божие, как называет его и Коран (III. 40), описывая благовестие Ангела Деве, – Сын Божий, хотя и не хочет Его так назвать Магомет; чувственный его разум не мог возвыситься до духовного созерцания Божественного естества, сколько Оно само себя благоволило раскрыть человеческой убогой природе. Омраченный плотскими помыслами, Магомет даже не постигал возможности иного духовного рождения для самих человеков, о которых говорит Евангелист Иоанн: «что они родились не от похоти плотской, но от Бога, и сделались детьми Божиими, потому что уверовали в Сына Божия» (Ин.1:13). – Кольми паче Тот, кто, чрез посредство сей веры, мог даровать людям благодать соделываться детьми Божиими, долженствовал сам быть (уже не только по благодати, но и по самой своей природе, далеко превосходящей нашу), Сыном Божиим, единородным небесного своего Отца! – и так свидетельствует о том Евангелист: «В начале было Слово и Слово было у Бога и Бог был Слово» (Ин.1:1) – Он называет его: «Светом истины, просвещающим всякого человека, грядущего в мир, «но, возвещая таинственное его рождение от Бога, не боится явно исповедать: «что хотя Свет сей был в мире, и мир чрез него произошел, однако мир его не познал, и когда пришел он к своим, свои его не прияли» (Ин.1:10–11).

Если же так смело и явно исповедует Евангелист: «что Слово сделалось плотию и вселилось в нас», то это потому, что он сам видел славу единородного Сына Божия, как выражается в своем Евангелии и в соборном послании ко всем человекам: «О том, что было от начала, что мы слышали и видели очами нашими, что рассматривали и осязали своими руками, т. е. о Слове жизни...»

После всего того, что мы говорили с тобою, о нравственном различии между Евангелием и Кораном, вспомним еще однажды, какие истины согласные с нами исповедует Коран? – Во-первых: единство Божие, догмат, который столь ревностно проповедовал Магомет, что даже полагал, будто мы от него отступили, потому что он не хотел вникнуть в таинство, которое еще более укрепило веру нашу в сию истину. Потом признает он сотворение мира, видимого и невидимого, силою Божиею, создание Ангелов и падение одного из них, Сатаны; создание Адама и Евы и искушение их в раю, «свидетельствуем и возвышаем вам сию вечную Жизнь, которая была у Отца и явилась нам, о том, что мы видели и слышали, проповедуем вам, дабы и вы имели общение с нами, а наше общение с Отцем и Сыном его Иисусом Христом, и сие пишем вам, дабы радость ваша была совершенна» (1Ин.1:1–5). Такому очевидному свидетелю можно дать веру, и во всяком случае заслуживает он, чтобы исследовали слова его, ибо вслед за тем исповедует нам истину, в которой никто из нас не может не сознаться: «если мы говорим, что не имеем греха, то мы сами себя прельщаем и истины нет в нас». Но вот какое утешительное слово присовокупляет к сему Евангелист: «если же исповедуем грехи наши, то Бог, верный и праведный, оставит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды; ибо мы имеем ходатая ко Отцу, Иисуса Христа праведника, который есть очищение грехов наших, и не только наших но и всего мира» (1Ин.1:8–9, 2:1–2).

Здесь становится понятною причина его рождения, в образе человеческом, и проясняются все откровение Пророков и закон Моисеев, предсказавший иудеям будущего Избавителя рода человеческого. Таким образом, все что не договорено было или усечено в Коране, исключением из него необходимого лица Богочеловека, восполняется вочеловечением Иисуса Христа.

Если недоступно, для ограниченного ума нашего, крайнее снисхождение Господа нашего и Бога к человекам, то весьма доступна, для нашего греховного сердца, необходимость такого снисхождение, без которого бы мы оставались вечно в состоянии падения. – И хотя чрезвычайным кажется средство нашего восстановления, как просто однако и сообразно оно с тем, что было для нас необходимо! а в истине одно то велико, что просто. – Поскольку мы больны, то надобно искать врачевства в противном тому, что произвело болезнь; а от чего мы больны? – от гордости, потому что она была виною нашего падения и до сих пор влечет нас к тому же. Итак, чем же мы должны лечиться? – «смирениями»; но уже тут недостаточно было собственного нашего смирения, чтобы поднять нас из бездны падения, потому что гордость человека внушила ему страшную мысль: «сделаться Богом», и следственно нужно было обратное действие самого Бога, для коренного исцеление сей человеческой гордости. Что же совершилось? – премудро и просто воспевает сие Церковь, в одной из своих песней, на день Благовещения: «Богом восхотел быть Адам, и обманулся; человеком делается Бог, да обоготворит Адама».

О глубина премудрости и крайнего человеколюбия!– Бог, все исполняющий собою, является на земле, чтобы восстановить свой образ, помраченный в человеке, и восприняв на себя человеческий образ, чрез сие творческое прикосновение Божества к человечеству, опять воссоздает его, как некогда сотворил Он его из персти; ибо преобразовать, равно как и сотворить, может один только Творец, и никакая сила человеческая не в состоянии обновить падшее человечество. Безуспешность проповеди Ноевой и последовавший за оною всемирный потоп, служили горьким доказательством сей истины; закон Моисеев, данный от Бога избранному народу, еще более засвидетельствовал недостаточность средств человеческих, хотя и освященных свыше. Надлежало самому Творцу придти на помощь к своему творению, и как луч солнца проникает в освещаемые им предметы, не теряя чистоты своей, так благоволил Он проникнуть, божественною жизнию, в падшее естество наше.

После этого становится понятным и благовестие Ангела Пречистой Деве, и зачатие ее от Духа Святого; ибо она послужила, как некогда девственная еще земля, для образования нового Адама, долженствовавшего иметь первобытную чистоту, которая после падения не могла уже произойти от семени человеческого. Таким образом мне ясен догмат христианский; но я не могу понять причины столь необычайного рождения, если родился только простой человек, как лжемудрствует Коран; и что же?– в сверхъестественном обретается смысл, которого напрасно ищешь в естественном или мнимо разумном, потому что, по словам Апостола: «безумное Божие мудрее человеков» (1Кор.1:25). Быть может последователи Корана усомнятся: как это могло духовное существо Божие соединиться с бренным составом человеческим?– А разве душа, соединенная с телом и составляющая с ним вместе одного человека, не есть также существо духовное, хотя и в неизмеримом расстоянии от Божеского? Но любовь Божия сократила сие расстояние, и всемогущество Божие восполнило то, что нам кажется невозможным.

Опять восстает на Бога чувственный разум, который однако не устрашился, еще в первом Адаме, искать равенства с Богом, и потому пал до такой степени, что даже не может постигнуть: до чего простирается человеколюбие Создателя!– «Что такое Слово Божие? вопрошает он; какой может быть Сын у небесного Отца»?– ибо грубость человеческой природы вносит и человеческие помыслы в созерцание духовные. Но что дает нам возможность возвыситься над бессловесною природою животных, если не разумное слово, разительною чертою нас от них отличающее, которое полагает на нас отпечаток подобия божественного?– Если же слово человеческое служит для нас подобием Божества, то может ли быть лишено самое Божество, сего первообразного Слова, которое творчески открыло его миру? ибо мир создан Словом Божиим, но Оно столько же выше нашего человеческого слова, сколько самое Божество превосходит человечество. Существованию сего Божия Слова в Боге мы необходимо должны уверовать, если только взглянем на самих себя; постигнуть же таинственное отношение Слова Божия к Богу мы не можем, по немощи нашей, ибо не в силах постигнуть и собственной нашей природы; а потому должны принять с верою то, что сие Божественное Слово благоволило нам о себе открыть, возвещая Духом Святым, о своем предвечном рождении от Бога, Отца всяческих. Мысль об Отце необходимо произраждает и мысль о Сыне, и мы веруем в Сына Божия, который благоволил нам себя обнаружить в более доступном для нас образе сына человеческого.

До какой степени однако может ослепляться разум человеческий, если еще он страждет под бременем падения Адамова и чужд обновления Христова! – То, что составляет лучшее преимущество рода человеческого и обнаруживается единственно в вере христианской, служит ему камнем преткновения. – Одни мы, христиане, называем Бога Вседержителя сладостным именем Отца нашего; ибо мы одни веруем, что он соизволил Сыну своему единородному сделаться сыном человеческим, и, чрез его земное с нами братство, возвел нас в небесное достоинство чад Божиих, наследников вечного царствия Господа нашего Иисуса Христа. Как утешительны такие родственные узы твари с Творцом! – они основаны не на каком-либо духовном возношении ума и сердца, от земли к небу (ибо никакое наше созерцание не может исполнить бездны, их разделяющей), но на действительном снисхождении самого Творца к своей твари, в образ коей Он облекся, чтобы совершенно ее себе усвоить и себя ей. Если уму, не просвещенному верою, странным может казаться такое снисхождение, то еще более странно и даже недостойно Божества было бы оставление Богом своего создания, в состоянии упадка и отчуждения, когда Он сам внушил человекам пламенное желание ближе познать Его и с ним соединиться.

Пусть каждый беспристрастный магометанин положит руку на сердце и скажет: так ли он близок к Богу, чрез посредство проповеди своего пророка, как близок к небесному Отцу своему каждый христианин, чрез Христа? ибо Христос, будучи Богом, облекся для нас плотию, и через свое доступное для всех человеческое, приблизил нас к недоступному иначе Божеству. Такое средство сближения не есть ли крайнее выражение любви Божией к человекам, вполне достойное Бога, который, по слову апостольскому: «сам есть любовь!» (1Ин.4:16) – А для того, чтобы не на одних только современников вочеловечения Христова простиралась благодатная сила его воплощения, – Он сообщается каждому из нас, чрез приобщение Божественных Его тела и крови. Но прежде, мы должны в Него уверовать сердцем, и креститься не только во имя Его, но и во имя небесного Отца, Его к нам ниспославшего, и во имя Духа Святого, чрез наитие коего Он вочеловечился и Которого сам ниспослал на землю, дабы обитал в человеках, искупленных Его кровию. – Таково высокое значение двух основных таинств христианства, крещения и причащения, соединяющих человека с Богом.

Омовение внешнее, ежедневно повторяемое у магометан, только для чистоты внешней, не заключают в себе никакого внутреннего духовного знамения, ибо они не возрождают к вечной жизни, как у христиан единственное, неповторяемое таинство крещения, омывающее нас от первородного, наследственного греха Адамова. Равномерно и обрезание крайней плоти, служившее знамением Ветхого Завета у евреев, до явления Нового обетованного Завета в лице Мессии, утратило свое духовное значение у магометан, ибо они не ожидают никакого Мессии. Оно даже не служит им и нравственным знамением обрезания плотских страстей, ибо нигде, как у них, не открыто более обширного для них поля. В чем же состоит видимый залог их общения с Богом? ибо одни молитвы, которые обретаются у всех народов, даже языческих, неудовлетворительны; они суть только возношение души нашей к Богу, более или менее чистое, смотря по степени образования духовного, но это не есть печать божественного его общения с ними.

Одни только таинства, то есть видимые знаки невидимой благодати Божией, которые потому собственно и носят название таинств, запечатлевают союз наш с Богом, чрез пострадавшего за нас Богочеловека, и потому вера христианская так твердо исповедует, что без них не может быть спасение человекам.

Но я слышу, что у магометан есть еще один обряд, совершаемый ими, по окончании единственного поста их Рамазана, на праздник Байрама, который у них как бы заменяет нашу Пасху. – Это есть торжественное принесение в жертву избранного овна или ягненка, главою каждого семейства, и я напрасно ищу таинственного смысла сего жертвоприношения; вижу только последовательность предания, перешедшего от отцев, но уже утратившего духовную силу, вместе с духовным значением. – Авраам и Исмаил, родоначальники племени арабского, приносили жертвы, и Моисей установил законный их порядок для народа Израильского; но что же предзнаменовали сии жертвы?– ибо по словам апостола Павла, которые я уже привел однажды: «невозможно, чтобы кровь телячья или козья уничтожила грехи, и жертвами сими, каждого приносимыми, делается только воспоминание грехов» (Евр.10:3, 4). У нас, христиан, есть сему разрешение, а также и самых грехов, о коих воспоминали жертвы, и потому упразднено такое воспоминание. «Христос, продолжает тот же Апостол, однажды принес себя в жертву и навсегда сделал совершенными освящаемых» (Евр.10:14). Таким образом ветхий закон Моисеев, имевший только тень будущих благ, а не самый образ вещей, восполнен сею спасительною и единственною жертвою и предзнаменования ее уже сделались излишними.

И Магомет, не постигнув своевременного совершения сих таинственных образов, удержал их в своем законе, и доселе проливается у него кровь бессловесных животных, вместо бескровного приношения умилостивительной жертвы, в воспоминание той, которая примирила Бога с человеками. Родоначальник его Авраам, видевший, по словам Евангелия, день Христов (Ин.8:56), провидел духом и сию искупительную жертву, когда, ради послушания, хотел принести Богу во всесожжение возлюбленного сына своего Исаака, который был образом Сына Божия за нас пострадавшего, и тогда обещано ему было: «что в семени его, т. е. в Том, кто имел произойти от его рода, благословятся все племена земные» (Быт.22:18) Сказание о вольной жертве Аврамовой находится и в Коране, хотя не объяснен настоящий таинственный ее смысл. Когда же исполнилось предсказанное благословение над вселенной, в лице Господа Иисуса Христа, искупившего кровию своею мир, то Магомет, живший шестьсот лет после сего благодатного события, не уразумел тайны, которую за две тысячи лет созерцал уже его праотец Авраам. Столь зорко око духовное, предвидящее за тысячелетие, и столь слепо чувственное, не замечающее и того, что уже пред ним совершилось!

И какой великой тайны, или вернее сказать, какого единственного, необходимого блага, лишил Магомет, по своему неведению, уверовавших словам его, паче нежели Христовым?– искупление, т. е. освобождение от вечной духовной смерти, нас ожидающей за грех Адамов и предзнаменованной нам телесною временною смертью! – Страшно и подумать о таком лишении, тем более, что оно произвольно и уже ничем не может вознаградиться; это не какой-либо посторонний догмат, не имеющий влияние на судьбу нашу, но самый существенный, на коем основано все наше спасение, и в котором горько убеждает обуревающее нас чувство нашей греховности, взывающее о помощи свыше. И какая несообразность!– мы видим в Коране, что Магомет исповедует падение Адама в раю, и следственно всего рода человеческого в первом человеке, который предал себя добровольно искушению диавола; а между тем нет в Коране никакого спасительного средства для восстановления падшего человечества, которое предоставлено собственным силам своим, уже в состоянии падения, без благодати Божией. Мы видим опять жертвы ветхозаветные, продолжающиеся в новом учении законодателя арабского, и уже не постигаем их значение, потому что они не приводят нас к единственной искупительной жертве, однажды за нас принесенной, и мимо Голгофы не имеют никакой цели! – Какими слезами оплакать такое заблуждение, ведущее к погибели душ?

Крест Христов, который есть лучшая его на земле похвала и не напрасно венчает чело царствующих и верхи наших храмов, сей дивный крест кажется бесчестием для Магомета; ибо он не умел постигнуть всей его спасительной славы, и не напрасно говорит апостол: «что слово о кресте для погибающих есть безумие, а для нас спасаемых сила Божие» (1Кор.1:18). Не есть ли это действительно знамение силы Божией, в немощи совершающейся, по словам того же апостола, когда бесчестное орудие казни послужило к спасению вселенной и возсело опять человеком в утраченное ими достоинство детей Божиих? Что по истине славнее и достойнее Божества? – то ли, как предполагает Магомет (Коран. гл. IV), что обольщенные евреи ошибкою распяли неизвестного, но похожего на Христа человека, и потому невинно за него пострадавшего, когда сам Христос, уклонясь чрез сие подобие от смерти, взят был на небо? – или то, как благовествует нам Евангелие, что он был действительно распят, но волею, а не вопреки своей воли, ибо сам о себе говорил: «власть имею положить душу мою и власть имею опять восприять ее» (Ин.10:18), что и доказал на деле своим воскресением; когда же еще не пришло время вольного его заклания и однажды хотели побить его камнями евреи, за исповедание его Божества, он прошел невредимым сквозь их толпу (Ин.8:59). Еще ли мало сего для славы Распятого, что в самый час своей смерти снисшел он, в силе своего Божества во ад, чтобы извести оттуда души веровавших в него праотцев, и тридневный воскрес из гроба? – Тогда только, по совершении на земле своего небесного посольства, а не для избежание смерти, как учит Коран, Он взят был на небо и, сокрушив смертию своею жало смерти, вознесся со славою к Богу Отцу, дабы ниспослать нам Духа Святого, и паки приидет, уже со славою, судить мир.

Не отвергает сего последнего страшного явления и Магомет, когда после своего вымысла, о мнимом избежании Господом славы креста, присовокупляет: «не будет ни одного человека между верующими в Писание (так называет он собственно евреев и христиан), кто бы не уверовал в Него прежде своей смерти; в день же воскресения Иисус будет свидетельствовать против них» (Коран. IV. 157). Действительно, по словам древних Пророков, приведенным и в Евангелии:«распявшие Господа воззрят на Того, которого они пронзили» (Ин.19:37). Но те, которые увлекшись другою крайностию, неразумно почли распятие сие недостойным Божества и отвергли искупление, вместо того, чтобы освятиться кровию и водою, истекшими в час распятия, из прободенного ребра Господа нашего и Спаса, – не дадут ли также страшного ответа Богу, за свое ожесточение? – Что скажут и они, в день суда, когда увидят на небе сие знамение Сына человеческого, крест его, пред коим, по словам самого распятого Господа, «восплачутся вся колена земная» (Мф.24:30), но которым они соблазнялись на земле, отвергая все спасительные увещания?

«Страшно впасть в руки Бога живого! – говорит Апостол,– и если отвергавшимся закона Моисеева, при двух или трех свидетелях, без милосердия был побиваем камнями, то сколь жесточайшему осуждению, думаете, повинен будет тот, кто попирает Сына Божия, не почитает за святыню кровь завета, которою он освящен, и ругается над Духом благодати?– Мне отмщение, я воздам, глаголет Господь, Господь будет судить народ свой!» (Евр.10:28–31). И что же мы видим? – Безумно восклицали Евреи, предавая на смерть своего Мессию: «кровь его на нас и на детях наших!» (Мф.27:25) и действительно кровь сия тяжко легла на них: еще при жизни тех, которые распяли Господа славы, сотрен был с лица земли преступный их город и весь народ рассеян был по лицу земли, во исполнение давнего пророчества Моисеева, за то что не послушали того истинного Пророка, которого воздвигнул им Бог (Деян.3:22). Но не также ли страшно отвергать искупительную кровь сию, пролитую за весь мир, которая одна только может омыть нас от первородного греха нашего праотца Адама и избавить нас от вечной смерти, смертию пострадавшего за нас Сына Божия? и как отвергать, когда Он милосердно простирает к нам отверстые объятия, с высоты спасительного креста своего, и непрестанно взывает к нам:«приидите ко мне все труждающиеся и обремененные и я упокою вас; возьмите иго мое на себя и научитеся от меня, что я кроток и смирен сердцем и найдете покой душам вашим, ибо мое иго благо и бремя мое легко» (Мф.11:28–30).

Вот, друг мой, что мне хотелось сказать тебе, от избытка сердца, дабы ты в свою чреду мог передать это тем из последователей Корана, которые не с пытливым духом, но с истинным желанием познать истину, к тебе обратятся. Господь же Иисус Христос, «желающий всем человекам спастися и в разум истины прийти» (1Тим.2:4), лучше нашего слабого человеческого слова может прояснить их сердцу то, что необходимо для их спасения.

Не для тебя, и не к тебе было писано письмо сие, любезный друг, потому что оно предшествовало моей поездке в Грузию, где мы сошлись с тобою. – Нет, я писал его другому давнему моему знакомцу, из числа образованных и благонамеренных магометан. Но я присоединяю оное к тем, которые написал тебе, потому что нахожу полезным, после предварительных сведений, мною изложенных на вопросы христианина, о вере магометовой, высказать мысль мою, хотя вкратце, и последователю Корана, как бы некое братское увещание, ради его спасения. – Здесь, в малом очерке, представится ему то, о чем пространнее я говорил с тобою, и быть может прямое слово будет еще действительнее косвенного, если только принято будет прямою душою и в простоте сердца. И так обращаю к тебе это безымянное письмо, и прошу принять его столь же благосклонно, как и предыдущие; – оно проникнуто тем же духом любви к братии нашей (если еще не во Христе, то доколе сие не сбудется), в общем, родоначальнике нашем Адаме, коего образ принял на себя Господь наш Иисус Христос, для спасения всех человеков.

Отвечаю тебе, любезный К, на твое поздравление с нашими Светлыми праздниками, которое мне приятно было получить и от магометанина. Но моя духовная радость смутилась тем, что я прочел на конце твоего письма, о несчастной опытности, тобою приобретенной от обращения с невежественными людьми: «будто бы все равно быть христианином или магометанином, лишь бы только быть честным человеком». – Как тяжело такое необдуманное слово, и как видно, что ты еще вовсе не понимаешь, что такое вера Христова? хотя читал наши книги; а я бы желал, чтобы вера, сколько сие возможно, была доступна твоему разуму. Можно ли в одно и то же время распинать Христа и веровать в него? – нет; ибо это было бы то же, что насмешка иудеев над Христом, которые преклоняли пред ним колена, плевали на него, били и восклицали ему:«радуйся Царю Иудейский!» (Мк.15:18), следственно нельзя в одно время быть евреем и христианином! – Спрошу опять: можно ли признавать в одно и то же время, Христа, Сына Божия, засвидетельствованного пророками от начала мира, и апостолами с мучениками до наших времен, – и Магомета, который, взяв на себя название Утешителя, будто бы в лице его обещанного Иисусом Христом своим ученикам, гнал христианство в самой его колыбели, на Востоке, где оно процветало уже шесть веков? – Итак, если он не сказал о себе истины, хотя в одном, можно ли ему верить впрочем?– Что же касается до некоторой нравственности его Корана, то не забудь, что он почерпнул ее, равно как и сказания Ветхого и Нового Завета, переделанные им по своему разумению, из наших Священных книг и из устного предания христиан и евреев. Скажу тебе больше: и Христу не должно бы верить, несмотря на высокую нравственность его Божественного Евангелия, когда бы он сказал о себе хотя одно слово не истинное; ибо если бы человек, из каких либо видов, мог назвать себя Сыном Божьим, не будучи им, то не было ли бы это крайнею степенью святотатства, за которое правильно бы желали побить его камнями евреи, и как могли бы после сего верить его проповеди?

Ты видишь, что тут нет средины: или Иисус Христос есть Сын Божий и Бог, равный своему небесному Отцу, или мы должны с ужасом бежать от него, как от человека, хотевшего обольстить нас! – Но вера Христова не страшится такого сомнения, ибо кто понимает, что есть Сын Божий, тот верует ему; а неверие проистекает большею частью от неведения. – Испытай: скажи самому умному черкесу, или нашему крестьянину, что земля ходит около солнца, а солнце стоит; – он засмеется тебе в глаза и скажет: «в чем же ты хочешь меня уверить? разве ты не видишь собственными твоими глазами, как перед тобою встает и садится солнце, и не чувствуешь, что под тобою не движется земля?» – Что будешь ты отвечать такому мудрецу, который кажется, будто бы руководствуется опытом? как будешь ты доказывать ему, расчетами астрономическими, что напротив того солнце стоит, а земля около него ходит? – Его невежество укрепится самонадеянностью и преданием предков, и он останется при своем мнении, смеясь над тобою. – Не то же ли бывает, друг мой, и с несведущими в вере, которые не хотят вникнуть в ее догматы? Ты видишь, однако, что то же солнце испускает на землю лучи свои, проникающие светом и теплотою всю землю, и в то же время не отделяющиеся от светила, из коего истекают; почему же не хочешь ты верить божественному рождению Сына Божьего, из лона Предвечного Отца своего, с коим пребывает неразлучно? – Когда ты говоришь, ты чувствуешь, что слово твое, исходя из уст твоих, выражает тайную мысль твою и есть верный ее образ, и словом своим человеческим ты творишь многое. Почему же не хочешь ты верить, что Божественное Слово, таинственно исходящее от Бога невидимого, есть верный Образ его, творческая сила, создавшая вселенную и открывшая нам небесного Отца? – Ты веришь, по свидетельству Корана (III. 40), что Иисус Христос родился, наитием Духа Божия, от Марии Девы, и признаешь такое рождение, которое по законам человеческим кажется невозможным? – Отчего же, спрошу опять, не веруешь ты в Господа Иисуса, как в Сына Божия, снисшедшего на землю спасти нас? – Или хочешь испытать и исследовать существо и природу Божию, и тайну его Троического бытия, когда ты сам, бренный человек, не понимаешь собственной своей природы и не разумеешь, что такое душа твоя? – однако ты ее в себе чувствуешь, и в ней отразился также тройственный образ твоего Создателя; ибо и в ней есть: начало всему ум, и выражающее его слово, и все исполняющая воля, хотя нельзя сравнить существа нашего с Божьим.

О, пойми же Господа Иисуса Христа, любезный друг, и ты будешь непременно ему веровать! Ты говоришь мне, что я должен простить тебе твою вину, потому что Пасха есть день всемирного прощения; но на чем же основаны слова твои? – Если Христос только праведник, то правда одного человека не спасает других и страдания его не искупают от грехов. Один Творец, создавший человека, мог пересоздать его, сделавшись сам человеком, так что мы все, падшие в праотце нашем Адаме, восстанем чрез нового Адама, т. е. Иисуса Христа. Адам хотел быть Богом и пал; Бог сделался для нас человеком и мы восстали; вот вся краткая система христианства. – Но для сего надобно быть в самом близком общении со Христом; надобно быть его телом духовным, так как мы наследовали тело греха и тления от Адама; для сего надобно возродиться вторым рождением во Христа, чрез очистительное крещение; – иначе мы не будем его детьми и наследниками; надобно питаться его духовною пищею, чтобы быть живыми, – иначе мы умрем опять. Не может человек, сын ветхого Адама, оставаться без вещественной пищи; не может и сын нового Адама жить без Божественной пищи, ему дарованной свыше самим Христом; и какая пища? – Он делает нас причастниками собственных тела и крови, чтобы, питаясь ими, мы точно делались ближайшими членами его тела, так что он сообщает каждому из нас причастие своей силы и жизни, чрез сию пищу, и делает наследниками вечной жизни, которой мы лишились чрез Адама. Теперь временная смерть сделалась для нас только переходом к вечной жизни, а до Христа и вне Христа, который есть единственная истина и жизнь, сия временная смерть была началом вечной смерти, ибо мы истлевали во грех.

Итак, пойми теперь силу слов Христовых: «никто не приходит к Отцу, как только чрез Меня?» (Ин.14:6). – «Кто поверит и окрестится, спасен будет, а если кто не поверит, осужден будет!» (Мк.16:16). – «Ядущий мою плоть и пиющий мою кровь пребывает во мне и я в нем» (Ин.6:56). – «Если не вкусите плоти Сына человеческого и не пиете крови его, не будете иметь в себе жизни» (Ин.6:53). – «Посему, все да чтут Сына, как чтут Отца, а если кто не чтит Сына, тот не чтит и Отца, его пославшего (Ин.5:23); и неверующий Сыну не увидит жизни, но гнев Божий пребудет на нем» (Ин.3:36). «Ибо свет пришел в мир, но люди более возлюбили тьму, нежели свет, потому что дела их злы» (Ин.3:19).

Вот тебе, любезный друг, краткое изложение христианства, сколько можно вместить оное в тесный объем письма. Теперь скажу тебе еще несколько слов и о тебе самом. Ты полагаешь, что достаточно для нашего спасения одной добродетели. – Из всего сказанного прежде ты уже мог видеть, как это мнение ошибочно, ибо добродетель служит только первою ступенью к спасению, а спасти может только вера во Христа, яко Бога, имеющего власть спасать. У тебя есть книга Нового Завета; прочти там, в Деяниях апостольских, главу 10 о Римском сотнике Корнилие (Деян.10), который был столь милостив к нищим и ревностен к молитве, что даже Ангел ему явился от Бога. Но что велел ему Ангел? – призвать к себе апостола Петра и исполнить, что он повелит; а что велел апостол? – «креститься»! ибо нет другого спасения. И так добродетель обращает внимание Божие к человеку; но горе тому, кто, заслужив оное, не радит о своем спасении, особенно когда имеет столько средств и людей, открывающих ему истину и зовущих его ко Христу. Ничто не может оправдать пред Богом такого нерадения, где возлюбили тьму более света. Умерший во тьме, в ней и пребудет вечно, ибо пока мог еще идти деятельно к свету на земле, не хотел идти, и сам предпочел мрак свету истины. Преступление будет произвольное и потому наказание праведно.

Скажу тебе известие, для тебя приятное: может быть, мы увидимся нынешнею осенью, потому что я имею намерение провести зиму в Грузии, а в Ставрополь и на воды думаю приехать в половине сентября. Итак, постарайся увидеться со мною, или по сю сторону Кавказа, или по ту; но до того времени поспеши отвечать мне. Прости; обнимаю тебя мысленно и желаю тебе спасения свыше всего.

Не знаю, любезный друг, останешься ли ты доволен тем, что, в кратких словах, старался я отвечать тебе, на твои вопросы о магометанстве. По крайней мере, ты здесь увидишь, в чем состоит различие между истинною верою во Христа и верованием в пророка, который сам себя назвал сим именем, но ничем не засвидетельствовал своего небесного посольства; ибо собственного уверения недостаточно.

Если бы я мог предвидеть все возражения, которые вероятно возникнут со стороны последователей Корана, я, конечно, постарался бы дать и на них, по мере возможности, удовлетворительные ответы. Но мне кажется, возражения их относились бы только к некоторым частностям, или к каким-либо народным преданиям, большею частию искаженным, на которые нет особенной нужды отвечать, потому что они не составляют сущности их веры, так как все необходимое заключается в Коране; а я уже коснулся тех основных догматов, на коих стоит здание их веры.

Для желающих познать истину, особенно из числа образованных и благонамеренных, сказано достаточно, чтобы они могли видеть собственными глазами, какие неверные свидетельства приводятся в Коране, и какое огромное расстояние нравственное между учением и догматами обоих исповеданий. Распространяться о том, может быть, было бы для них и утомительно. Для нежелающих же приблизиться к свету истины и предпочитающих коснеть во мраке, потому только что родились в оном и отцы их так веровали, никакое слово убеждения человеческого не может быть удовлетворительно. Хорошо бы однако напомнить им, если они так твердо держатся предания отеческого и почитают бесчестием изменить ему, что однако сами отцы их однажды нарушили сию верность; ибо кроме тех, которые обратились из язычества к магометанству, большая часть совратились из христианства, так как религия Христова предшествовала шестью столетиями магометовой, и все те пределы, где теперь наипаче господствует учение Корана, особенно процветали христианством: остатки многочисленных церквей, в горах Кавказских, ясно о том свидетельствуют.

Итак, если чувство нравственное говорит нам, что должно исправлять свои погрешности, и если нехорошо, по мнению некоторых, изменять вере отцов, то возвращение к прежнему их верованию, если оно было христианское, есть скорее дело чести, нежели бесчестия, как исправление давней погрешности, тяготевшей на целом поколении. Мне же вопрос сей представляется еще с другой точки зрения. – Во всех наших житейских делах мы стараемся подвигаться вперед, и наше умственное образование далеко превзошло образование отцов наших. Почему же хотим мы только оставаться равнодушными к просвещению духовному, если оно встречает нас на жизненном пути, вместе с образованием светским? – Впрочем, вопрос этот не может относиться прямо к нам, христианам, потому что свет истины Божественной озарил нас прежде всякой науки и, как истекающий от горнего начала, руководил нас, сквозь сумрак варварских времен, к тому образованию, каким пользуемся ныне. Однако мы видим и у нас различие между людьми, посвятившими себя изучению высоких истин христианства, и людьми, которые просто держатся учения веры, не вникая в его глубокие истины; конечно и здесь, просвещение духовное, соединенное с чистою верою, которая не страшится просвещения, имеет то преимущество, что может принести много плодов не только для себя, но и для других.

Почему же магометане, столь охотно заимствующие у нас образование светское, не хотят идти далее и останавливаются на этою первой, низшей ступени, не давая себе отчета в том, что от нас приобрели? – Если же бы захотели они вникнуть в истинное начало сего лестного для них просвещения, то увидели бы, что и ему основанием послужила вера Христова, образовавшая сперва сердце, а потом ум человека, без чего не может существовать истинного просвещения, не только духовного, но даже и житейского. Если сия благочестивая жажда возникнет в сердце некоторых из последователей Корана, при чтении сих писем, обличающих его учение – пусть обратятся, для дальнейшего изучения истин христианства, к святой Церкви, которая наставит их чрез избранных своих проповедников; ибо целью моею было только пробудить в них это чувство, дремлющее иногда, под бременем равнодушия или рассеянности, но внушенное самим Богом каждому для своего спасения. Если бы, из всего многочисленного сонма магометан, хотя один подвигся на сей братский зов и открыл бы глаза свои к свету Христову, – вполне бы вознаградился труд мой, предпринятый для всех, с искреннею к ним любовью. Поистине великая была бы радость, не только на земле между христианами, о приобретении нового брата, но и на небе, между Ангелами Божьими (Лк.15:10), о спасении еще одной души, для которой пролил также драгоценную кровь свою общий Искупитель всего мира, Господь наш Иисус Христос, лишь бы только душа сия в него уверовала и вступила в спасительное с Ним общение!

Москва, Великая Суббота 10 Апреля.

Конец и Богу слава!