Жития святых российской Церкви, также иверских и славянских и местно чтимых подвижников благочестия. Месяц июль

Мало сохранилось сказаний в летописях отечественных о подвигах сих благоверных Князей и не дополнил сказания позднейший описатель жития их, инок Пахомий, но благоухание святой их жизни исполнило их княжескую отчину и доселе, сквозь ряд столетий, сделало драгоценною память их в Ярославле, где почивают и другие угодники Божии их священного племени: Св. Феодор Чермный, с двумя своими сыновьями, Давидом и Константином.

Сын великого Всеволода Владимирского, кроткий и мудрый Константин, уступивший великое княжение брату своему Георгию, был основателем княжества Ярославского, которое отдал в удел второму сыну своему Всеволоду и, по свойственному ему благочестию, украсил Ярославль, как и свой престольный Ростов, благолепными соборными храмами, во имя Успения Богоматери. Малолетним остался Всеволод после кончины родителя, под сенью дяди, с двумя своими братьями: Васильком, Князем Ростовским, и Владимиром, Князем Угличским, и рано вступил в брак с Мариною, дочерью Князя Олега Курского. Две благословенные

отрасли родились ему от сего супружества, Василий и Константин, но не продолжительно было мирное княжение кроткого Всеволода в Ярославле. Разразилась над Россиею грозная туча, давно над нею висевшая: вторгся в нее свирепый Батый, с бесчисленными полчищами монголов, в 1236 году, все предавая огню и мечу. Великий Князь Георгий, не надеясь удержаться во Владимире, удалился в область Ярославскую, приглашая к себе Князей Русских, чтобы общими силами сразиться с варваром, но к нему пришли на помощь только брат Святослав и три племянника.

Между тем, монголы разорили престольный Владимир и удельные Ростов и Ярославль, со многими иными городами северной Руси. На берегах реки Сити возгорелась кровавая сеча, в которой пал Великий Князь и доблестный его племянник Всеволод Ярославский. Юные осиротевшие Князья, Василий и Константин, остались с матерью своею в разоренном их наследии, и старший наследовал княжение. Горькая предстояла ему участь, в краткие дни правления, идти кланяться в Орду, вместе с другими Князьями Русскими, ибо все преодолела сила Монгольская. В 1243 году странствовал он туда, вслед за Великим Князем Ярославом, чтобы суровый Батый укрепил за ним наследие отцовское и, хотя отпущен был с честью, должен был, однако, на следующий год идти опять в Орду, вместе с дядею, для снискания милости ханской.

Около 1245 года, Василий Всеволодович вступил в брак с некой Княжною Ксенией и, от сего супружества, родились ему дочь Мария и сын Василий в малолетстве умерший. Тяжкая была эпоха его княжения для земли Русской, под игом Монгольским, но чудная была судьба страждущей Руси: как неопалимая купина, горела она и не сгорала; веянием небесным охлаждалось пламя ее страданий, и сколько воссияло новых звезд на тверди небесной в это лютое время! Между ними кротко воссияли и два Князя, Василий и Константин, искушенные бедствиями как злато в горниле.

В страхе Божием управляли они родовой своей областью, не вступаясь в междоусобия Князей Русских, ибо заботились только о благе своей отчины, врачевали раны, нанесенные ей нашествием Монгольским, и обновляли разоренные храмы, но и их святая жизнь не продлилась ко благу земной их отчизны. Зимою 1249 года, Князь Василий, прибывши во Владимир, для свидания с родственным ему Великим Князем, святым Александром Невским, заболел и там скончался 8-го Февраля, посреди общего плача присных своих. Сам витязь Невский, с двумя Князьями Ростовскими, Борисом и Глебом, и с многочисленным клиром, провожал тело усопшего Князя в Ярославль, где было оно погребено Епископом Ростовским Кириллом, в соборной церкви Успения, при великом стечении плачущего народа.

Князь Константин наследовал на краткое время княжение братнее, стараясь заменить его своим подданным, теми же добродетелями отца и правителя, но через шесть лет его постигло бедственное поражение от татар. Ватаги их беспрестанно скитались по опустошаемой земле Русской, разоряя ее пределы; такое их полчище напало на Ярославль 3-го июля 1257 года. Константин вышел отразить их, с малочисленною дружиною, на соседнюю гору, по другую сторону реки Которости, обтекавшей кремль Ярославский, и пал в кровавой битве на этой горе, которая с тех пор прозвалась Тугою, от туги и печали, нанесенной городу падением его Князя; но смерть Константина спасла Ярославль от разорения и тело убиенного Князя, положившего душу за людей своих, с великою честью погребено было в соборной церкви, подле брата его Василия.

После кончины сих благоверных Князей, наследницею Ярославского престола осталась дочь Васильева Мария, и за ее малолетством управляла Ярославлем мать, Княгиня Ксения, до того времени, когда дочь ее вступила в супружество с Князем Смоленским Феодором Ростиславичем Чермным, который приобрел чрез сей брак и княжество Ярославское.

Весною 1501 года, выгорел кремль Ярославский и, вместе с палатами княжескими, сгорел и соборный храм Богоматери. Когда начали копать рвы для заложения нового храма, обрели два не повредившиеся от времени гроба, с нетленными в них телесами, и по надписям на каменных плитах узнали, что это были блаженные Князья Василий и Константин. По совершении над ними соборной панихиды, опять были опущены гробы их в могилу, но вскоре поднялась страшная буря, с громом и молниею, и в течение двух недель шел ливень и не умолкали громы, так что ужас объял граждан Ярославских; они приняли это за знамение небесного гнева, потому что не воздали должной почести благоверным Князьям своим, которые как бы возвратились к ним своим нетлением, через два с половиной столетия. По просьбе народной, Епископ и клир вынули из недр земли священные останки и перенесли их, с великим торжеством, из кремля в земляной город, в деревянную церковь страстотерпцев Бориса и Глеба. Когда известился о том Великий Князь Московский Иоанн Васильевич III, немедленно прислал он из Москвы искусных каменщиков, для построения соборного храма, и сам впоследствии пришел в Ярославль на поклонение святым своим предкам, от мощей коих непрестанно истекали исцеления. С торжеством были они перенесены во вновь устроенный храм и поставлены между столпов с правой стороны, под древними родовыми их иконами. Память их обретения празднуется 3-го июня.

(Извлечено из местной летописи.)

В ста двадцати верстах от города Архангельска, в пределах Холмогорских, есть селение Яренга, жители коего занимаются промыслом соловаренным. Случилось, при державе Царя Иоанна Васильевича и в дни святительства Митрополита Макария, некоторым жителям сего селения выехать за шесть верст в море; там обрели они на льдине мертвеца непогребенного, в одной срачице и смиловавшись над ним, срубили около него колоду и поставили на берегу моря. Протекло с тех пор двадцать пять лет, и никто не слыхал о том мертвеце, доколе не было от него видение одной болящей жене, которая страдала расслаблением всех своих членов. Явился ей юноша в том виде, в каком обрели его на море, и сказал: «Если хочешь быть исцеленною, иди на море, где лежит мое тело». Исполнила она повеленное, и, достигши указанного места, с теплой молитвой припала к пустынному гробу и возвратилась исцеленной.

Явившийся повелел ей идти возвестить о мощах своих, иеромонаху Варлааму, служившему при церкви Святителя Николая в селении Яренгском, чтобы перенести их из пустого места в свою церковь, и Варлаам, убежденный чудным исцелением болящей женщины, взяв с собой несколько поселян, отплыл к тому месту, где стояла одинокая колода над неведомым угодником Божиим. С молебным пением разобрали колоду и повеяло ароматами из гроба, и нетленными обретены были священные останки; благоговейно поднял их служитель алтаря, с помощью поселян, и перенес на ладью: они возвратились с драгоценной ношей в селение, где еще оставались в живых поселяне, срубившие за двадцать пять лет перед тем колоду над обретенным ими телом; они узнали священный лик его и многие потекли чудеса от нетленного тела. Иеромонах Варлаам переложил его в новую раку и поставил в храме чудотворца; желал он при жизни своей написать лик сего новоявленного угодника Божия, но скончался прежде нежели исполнилось благочестивое желание.

Через семьдесят три года после обретения, явился Иоанн, на Соловецком острове, иноку Феодориту, занимавшемуся иконописанием, и велел ему написать свой образ, объяснив и то, какими чертами, и в какой одежде; дважды и трижды являлся ему Иоанн, возбуждая ускорить свою работу, ибо предстояла ему близкая кончина, и через несколько дней, едва только начертал образ и пошел приобщиться Святых Тайн, впал он в нечаянную болезнь, от которой скончался. Игумен Соловецкий Антоний велел довершить икону и с честью отпустил ее в Яренгское селение, в 1607 году.

Вскоре после перенесения мощей блаженного Иоанна в Яренгу, случилось жителю того же селения, с работником своим, ловить рыбу на море, за восемь верст от Яренги; время было знойное и, в самый полдень, работник пошел купаться в речке, называемой Сосновка. На берегу стояла неизвестная гробница, как бы колода, и на нее сел, чтобы раздеться, небрежный юноша, но внезапно впал в исступление ума и хозяин, отыскивая его до самого вечера, обрел лежащим без чувств у гробовой колоды. Он перенес его на плечах в свое становище и хотел расспросить о причине припадка, но не мог, ибо расслабленный не владел языком. В ту же ночь явился ему во сне неизвестный человек, который назвал себя Лонгином и велел придти, вместе со священником, на свой гроб, чтобы там получить исцеление. Явился в то же время Лонгин и священнику Петру, селения называемого на Уньих рогах, и, назвав себя, велел ему также поспешить на место, где были обретены мощи, вместе с расслабленным; после пения погребальных псалмов, преданы были земле священные останки, а болящий исцелился. Утешился пресвитер, что был самовидцем чуда сего, и водрузил крест на том мест, чтобы православные могли приходить молиться над гробом человека Божия.

Вскоре явился блаженный Лонгин другому расслабленному, по имени Иакову, который многие годы не мог двинуться с одра болезни, и велел перенести тело свое из пустынного места в селение Яренгское, к церкви Святителя Николая; болящий возвестил видение свое тому же иеромонаху Варлааму, который с радостью пошел исполнить священный завет сей. Благоприятен был ветер на море, во время плавания со святыми мощами, от которых также распространялось благовоние, и благополучно достигли они селения Яренги, где поставлены были под одною сенью с обретенным прежде Иоанном.

Многие исцеления ознаменовали святость праведников: к ним притекали болящие из окрестных пределов и получали облегчение от болезней. Женщина, по имени Мария, три года страдавшая жестоким недугом беснования, порывалась броситься в огонь и воду, чтобы только окончить жизнь, и присные запирали ее в особых светлицах, налагая на нее узы. Однажды муж с изумлением встретил ее на свободе, ходящей по селению, и хотел опять заключить, но она сказала ему: «Не тронь меня, потому что, когда заключили меня и связали в особом покое, заклепав двери, явились мне два благообразных мужа, светлые лицом, которые сняли с меня узы, отперли двери, выпустили на свободу и не велели возвращаться в дом свой, но идти к Николе чудотворцу на Яренгу и там поклониться гробам Иоанна и Лонгина». Услышав разумные речи из уст своей жены, муж посадил ее в ладью и вместе с ней отплыл на Яренгу; там отпели они молебен, при раке угодников Божиих, и жена, увидев образ блаженного Иоанна, узнала в нем одного из тех, кто явился и исцелил ее.

Молодой крестьянин, живший на реке Двине, купаясь во время сильного зноя в холодном озере, подвергся падучей болезни и жестокие имел припадки беснования, во время коих бегал в исступлении по лесам и дебрям. Однажды, во время сильного беснования, с большим трудом связали его и привели домой, но ему виделись повсюду толпы ужасных эфиопов, и посреди сего страха, внезапно предстал светлый муж, призывавший его на Яренгу, в храм Николы чудотворца, к гробам блаженных Иоанна и Лонгина, чтобы там получить исцеление. Но, когда юноша почувствовал облегчение от благодатного явления, не хотел он более идти на Яренгу, несмотря на убеждения родителей, и в течение трех лет ходил на промыслы торговые в Пермь и Казань; там напал на него тот же лютый недуг и вспомнил он наложенный на него обет. Немедленно поспешил на Яренгу, оставив свой промысел и получил совершенное здравие.

Живший в пределах Каргопольских, на реке Онеге, поселянин Евфимий, более полугода страдал тяжкою болезнью чрева. Ему являлись до трех раз, в тонком сне, два светлых мужа, которые звали его к Яренгским чудотворцам Иоанну и Лонгину, и когда болящий спрашивал их о неведомой дороге, объяснили ему самую местность Яренги, на летней стороне моря океана. Уверовал он явившимся и, почувствовал малую ослабу от болезни, немедленно поплыл в дальний путь на Яренгу, где получил совершенное исцеление, у раки блаженных Иоанна и Лонгина. И многим другим являлись чудные исцелители, подобно бессребренным врачам Косьме и Дамиану, сделавшись безмездными благодетелями родного своего края, на помории океана, скудном помощью человеческой, но где, посреди немощи нашей, обильно являлась сила Божия, благодатью, дарованной Божьим угодникам.

И не одни болящие, но и пловцы, обуреваемые на море–океане, получали чудную помощь от сих угодников, когда на бурном понте появлялись страшные волны и не было ни откуда надежды спасения, ибо сокрушались уже кормила утлых судов; тогда, посреди отчаяния, являлись на ладьях два светлые мужа и говорили пловцам: «Дерзайте, невредимы будете!» и при сих словах внезапно умирялось бесчиние моря; как устрашенные рабыни бежали волны и сами сокрушались в бездне утихающего океана.

При державе благочестивого Царя Михаила Феодоровича, когда кормило церковное держал святейший Патриарх Иосиф, на кафедре же Софийской воссел Митрополит Афоний, с великим торжеством перенесены были, игуменом Соловецким Варфоломеем, святые мощи блаженных Иоанна и Лонгина, из малой часовни, где дотоле находились при церкви Святителя Николая, в новую каменную церковь чудотворцев Соловецких Зосимы и Савватия; тогда же переложены были в новые раки оба угодника Божия. Игумен Варфоломей хотел оставить под спудом блаженного Лонгина, как был он и прежде, но братия монастырская молила его со слезами, чтобы не разделял угодников Божиих. Братия говорила: «Всесильный Господь морем сочетал обоих, как бы двух братьев, одного с востока, другого же с запада; так и ныне да будут нераздельны друг от друга святыми мощами, как они духом предстоят вкупе Святой Троице». Исполнил игумен желание братии и, когда открыта была рака, чудное благовоние пролилось из нее во свидетельство святости блаженного Лонгина, к общему утешению всех благоговевших к его памяти.

(Сборник Императорской библиотеки № 365.)

Из пределов Вологодских был родом сей блаженный, но кто были его родители? – неизвестно; трудный был его промысел соловаренный, в котором работал безмездно, изнуряя себя постом и молитвой. После долгого труженичества, пошел он в город Ростов и там водворился, при соборном храме Успения Богоматери, наложив на себя тяжкие вериги со крестами, а на всех своих составах медные кольца и тяжкий железный колпак на голову, отчего и прозван был большим колпаком; так подвизался до исхода души своей, не облегчая себе тяжкого бремени. Пришел он в царствующий град, где пребывал довольно времени, юродствуя по стогнам; когда же предчувствовал близкую кончину, посетил церковь Покрова Богоматери и блаженного Василия, что на рву, и просил у протоиерея Димитрия место себе, где бы ему лечь. Протоиерей с братией благословил его избрать место и блаженный избрал себе то, где ныне почивают его мощи.

Из церкви пошел Иоанн к живому мосту на Москву–реку, где встретился ему болящий человек, по имени Григорий, два года уже не владевший ногою. Расспросив его о болезни, Иоанн, как бы нечаянно, наступил ему на ногу и тем исцелил ее; блаженный велел ему идти сказать о том протоиерею церкви Покрова, без сомнения для того, чтобы, по случаю сего исцеления, соборная братия даровала ему обещанное место. Потом пошел за реку в баню и там, в первый раз, сняв с себя все свои тяжкие вериги, трижды облился водою, приготовляя себя, через сие умовение, к погребению; он лег на скамью, положив под голову всю носимую им тяжесть, и простился со всеми тут бывшими, говоря: «простите меня братия и, когда преставлюсь, отнесите меня к церкви Покрова Богородицы и ко гробу блаженного Василия, чтобы протоиерей с братией у себя похоронили тело мое». С сими словами скончался; бывшие при его блаженной кончине поспешили известить о ней настоятеля соборной церкви Покрова. Протоиерей с братией немедленно перенесли священные останки в церковь свою, при большом стечении народа; во время панихиды исцелился сын боярский Елеазар Юрьев, двадцать лет страдавший глазами.

Скончался блаженный 3-го июля 1589 года и, по повелению Царя Феодора Иоанновича, много слышавшего о его добродетели, соборно погребал юродивого Митрополит Казанский с Епископом Рязанским и множеством архимандритов и игуменов. В самый час погребения страшная восшумела буря, с громами и молниями, которые опалили много святых икон в церквах. Ризничего Владыки Рязанского убило до смерти в самом храм, где совершалось погребение, диакона Покровского Пимена вынесли едва живым, священника Иоанна ударило о землю так, что был долго без чувств и едва успел покаяться, и многих предстоявших людей оглушило и ранило небесным огнем. «Единый Бог ведает тайную вину сей небесной кары» говорит летописец, записавший страшное событие. Миновалась буря и начались благодатные исцеления от гроба угодника Божия, которые ознаменовали святость его; иных сам он звал к своему гробу, являясь им на пути, других разрешал, притекавших с верой к его раке; до пятнадцати таких исцелений записано в соборной церкви, где погребен. И на дальние страны простиралась благодатная его сила. На севере, в городе Орешке, воевода Борис Петрович Благова одержим был тяжкой болезнью и был при смерти. Ночью впал он в забвение и услышал таинственный голос: «Молись Господу и Пречистой Его Матери и призывай на помощь Иоанна водоносца, называемого большой колпак, молитвами коего исцелит тебя Господь!» После сего таинственного посещения разрешился от болезни воевода и прославил угодника Божия.

По летописцу известно также, что сей, Христа ради юродивый, встречаясь на стогнах, обличал Бориса Годунова, который не смел ему возражать и, быть может, буря устрашившая царствующий град в час погребения Христа ради юродивого, была предзнаменованием страшных бедствий, угрожавших столице и всей России, за невинную кровь царственного мученика, которая вскоре должна была пролиться в Угличе.

(Со списка, находящегося на паперти церкви Василия блаженного в Москве и из летописи Императорской библиотеки № 97.)

4-го июля, во святых отца нашего Андрея, Архиепископа Критского, Иерусалимита, и преподобной Марфы, матери святого Симеона–дивногорца.

4-го числа, преподобного отца Афанасия Афонского.

В тот же день обретение честных мощей богоносного отца нашего Сергия Радонежского чудотворца. (Смотри слово преосвященного Митрополита Московского, о обретении святых мощей его.)

4-го числа, преподобного отца нашего Сисоя великого.

В тот же день обретение мощей святой Иулиании, Княжны Ольшанской, в Киево–Печерской лавре.

В первых годах XVII столетия, при Архимандрите Печерской лавры Елисее Пеетенецком, открыто было сокровище мощей сей благоверной Княжны, когда копали могилу в обители, близ соборной церкви, для одной именитой девицы Киевской. В совершенном нетлении обретена была благообразная Иулиания, как бы спящей, украшенная златотканными одеждами, драгоценными перстнями и запясьями. Герб благочестивых Князей Ольшанских и серебряная дщица над гробом с ее именем, удостоверили, что это действительно была Княжна Иулиания, дочь Князя Григория Ольшанского. Но лишь только прикоснулись к ее одеждам, они рассыпались как прах; осталось одно нетленное ее тело, к которому как бы не дерзнула прикоснуться смерть, и еще драгоценные украшения на ее руках.

Облекли в новые одежды святую девицу и положили в юго–западном углу великой церкви, но без почести, подобающей Святым, и много стекалось ко гробу ее любопытных, без должного благоговения прикасавшихся к святыне; тогда несколько почернели святые мощи. Немного времени спустя, когда престол митрополии Киевской и вместе архимандрию лавры Печерской, содержал блаженнейший Петр Могила, ревнитель православия, явилась ему в чудном видении богоугодная Княжна, укоряя за маловерное небрежение ее мощей. Тогда добрый пастырь велел богобоязненным инокиням вышить благолепные одежды для святых мощей и, устроив благолепную раку, с духовным торжеством, соборно перенес блаженную Иулианию на более приличное место, и положил праздновать ее память в день обретения 6-го июля, ибо многие с верой к ней притекавшие, получали исцеления.

Были и другие знамения от святых мощей. В 1617 году, еще при архимандрите Елисее, пришел неведомый человек в лавру, зараженный неверием, который принял на себя личину благоговения, как будто желал поклониться святыне мощей преподобных Печерских. Лукаво просил он еклесиарха Ливерия открыть ему раку благоверной Княжны и, воспользовавшись минутой, когда отступил Ливерий, похитил драгоценный перстень с правой ее руки. Дерзновенно вышел он из храма, с мнимой своей корыстью, но, как только переступил порог церковный, внезапно впал в лютое беснование; святотатец, мечась во все стороны и испуская пену из уст, праведным судом Божиим изверг нечестивую свою душу. В ужасе бежал еклесиарх известить архимандрита о страшной смерти неведомого пришельца, и настоятель, уразумев над ним кару Божию, велел осмотреть, не похитил ли он чего–либо церковного? Обрели в пазухе его драгоценный перстень и еклесиарх узнал, что перстень сей был от руки благоверной Иулиании. По случаю пришел в лавру один благочестивый гражданин Киева, который узнал святотатца и объявил о его ереси. Тогда архимандрит поучил братию словесами евангельскими: что ничего нет тайного, что бы не было явлено в свое время, и велел погребсти еретика вне ограды монастырской.

В 1667 году июля 6-го игумен златоверхого Архангельского монастыря на старом Киеве Феодосий, пришел в лавру Печерскую для поклонения святым мощам, и просил еклесиарха Паисия открыть ему раку святой Иулиании, признаваясь, что еще дотоле никогда не воздавал должного поклонения святым ее мощам; но на сей раз был к тому побужден чудным видением. После утреннего пения ему явился светлый лик многих святых дев и одна из них сказала: «Я Иулиания, которой мощи лежат в святой церкви Печерской; для чего пренебрегаешь ты мною? я же причтена от Господа Бога ко святым девам, Ему угодившим». С тех пор благочестивый игумен никогда не приходил в лавру Печерскую, не воздавая особенного поклонения святым мощам блаженной Княжны Иулиании.

(Из Патерика Печерского.)

4-го июля, преподобных отец наших: Фомы иже в Малеи, и Акакия иже в лествице.

В тот же день память святой благоверной Великой Княгини Московской Евдокии, в инокинях Евфросинии.

Блаженная Евфросиния, в мире Евдокия, была дочь Великого Князя Суздальского Димитрия Константиновича, который долго оспаривал старейшинство престола у юного Князя Московского Димитрия, и, наконец, уступив силе его оружия, выдал за него дочь свою и из соперника сделался верным союзником. Всеми дарами природы украшена была прекрасная Княжна Суздальская, но мудрость ее и благочестие превосходили еще временную красоту; двадцать два года счастливо провела она в супружестве с Великим Князем Димитрием которого память осталась незабвенной в потомстве, славной победой над полчищами Мамаевыми, усвоившей ему навсегда название Донского. Шесть сыновей родились от сего брака, из коих старший Василий со славою наследовал престолу отеческому, когда ранняя кончина похитила Великого Князя во цвете его мужества, и еще восемнадцать лет после смерти супруга провела Евдокия в целомудренном вдовстве, в палатах великокняжеских, мудрою советницей сына в делах правления.

Горестна была ей разлука с любимым супругом, которого столь нечаянно похитила смерть, и современная летопись сохранила слова горького ее плача над гробом его. Умирающий поручил ей быть вместе с отцом и матерью осиротевших чад своих, наставляя и укрепляя их по заповедям Господним, и свято исполнила она данный ей завет; исполнили оный и сыновья, которых предал отец Богу и матери их, строго повелев им быть всегда под ее страхом и ни в чем ее не преслушать, ибо клятва отеческая разрушает дома детей, а воздыхание матери до конца их искореняет. С великой честью и многими слезами похоронив супруга своего в соборе Архангельском, неутешная вдова посвятила себя исключительно на служение Богу.

Много соорудила она святых церквей и обителей; на своем княжеском дворе поставила церковь каменную во имя Рождества Богородицы, с приделом Лазарева воскресения, в память славной победы супруга своего над татарами. Знаменитые иконописцы того времени, Феофан Грек и Симеон Черный, благолепно расписали церковь сию, и в Переяславле Залесском построила она храм во имя рождества Предтечи, и другие по разным городам, во славу Божию; в царствующем же граде создала девичью общественную обитель Вознесения Господня, на которую обратила все свои заботы, потому что в ней избрала себе место упокоения, временного и вечного. Не ее ли пламенною молитвою спасена была Россия и от грозного завоевателя Тимура, как мечем ее мужа избавилась от нашествия Мамаева?

В четвертое лето вдовства ее, страшный Тамерлан, покорив многие царства, хотел покорить и Русскую землю, и уже дошел до Ельца; блаженная Евдокия усугубила молитвы к Богу, о избавлении Церкви от предлежавшей скорби. Ее советом и Первосвятителя Киприана, перенесена была из Владимира чудотворная икона Матери Божией, писанная Евангелистом Лукой, и устрашился ее явлением Тимур. Ему предстала в ночном видении светлая жена в багряных одеждах, на горе высокой, окруженная множеством грозных воинов, а с горы сей спускались Святители, со златыми в руках жезлами, претившие ему дальнейший путь. В ужасе воспрянул Тимур и не смел двинуться против великой поборницы Христиан; он отступил со своими Ордами, сокрушившими силу Оттоманскую, и спасена была столица; юный же Великий Князь, дерзнувший выступить против страшного врага, со славою возвратился. Христолюбивая его мать не преставала прилагать новые подвиги к прежним своим трудам, исправляя все добродетели, которыми можно угодить Богу, наипаче же подавая обильную милостыню нищим. Но, несмотря на строгий пост и воздержание, сохранила она внешнее благолепие своего образа, как некогда Даниил и отроки Вавилонские, не измождаемые постом, по благодати Божией. Завидуя ее добродетели, враг человеческий возбудил подозрение, в нескольких безрассудных людях, против целомудрия сей непорочной Христовой невесты.

«Можешь ли, державная, говорили они, целомудренно вдовствовать в таком довольстве?» Неразумное слово сие достигло даже до слуха благородных чад ее и возмутило дух одного из них, Георгия, который впоследствии нанес много скорби земле Русской. Не утаилось нарекание сие от блаженной Княгини, но нисколько она не смутилась, а благодарила Бога за неправедное поношение, в надежде на праведное воздаяние. Она хотела безмолвствовать и до конца, но, видя смущение сыновнее, призвала всех своих детей и со слезами им сказала: «Не смущайтесь, милые мои чада; с радостью желала бы я претерпевать всякое уничижение и клевету человеческую Христа ради, но, видя смущение одного из вас, решаюсь открыть вам то, что хотела от всех утаить, да познаете истину и упразднится настоящая клевета». Тогда, открыв сверху несколько своей одежды, показала им отчасти перси свои и утробу, до такой степени изможденные от великого ее воздержания, что иссохли, почернела плоть ее и прилипла к костям; а между тем пышная одежда представляла ее дородною, ибо она нарочно облекалась во многие одеяния для того, чтобы утаить от людей свой подвиг, ведомый единому Богу. Ужаснулись чада ее и умилились, увидев, как благочестивая их мать истомила воздержанием благородную плоть свою, но она запретила им говорить о том кому–либо и особенно мстить клеветникам, предоставляя суд Господу.

Вскоре после этого было ей утешительное явление от Раздаятеля венцов труженикам. Сам Господь за несколько времени до ее кончины послал Ангела своего возвестить ей о скором исшествии ее из мира. Пораженная светлым его зраком, не могла произнести ни единого слова и пребыла безмолвной многие дни, знаками только объясняя, чтобы написали для нее на иконе Ангела Божия, в том виде, как он ей явился, и когда принесли ей образ Архистратига Небесных Сил, внезапно разрешился язык ее; она известила о бывшем ей явлении и велела поставить икону в домовой своей церкви Рождества Богородицы.

Благоверная Княгиня не хотела уже долее оставаться в палатах княжеских, но, приготовляя себя к отшествию в вечность, пожелала провести остальные дни в созданной ею обители Вознесенской. С плачем провожали ее дети и бояре из соборной церкви в обитель. Во время сего торжественного шествия сидевший на пути слепец, услышав, что идет Великая Княгиня, громко возопил: «О, боголюбивая Княгиня наша, питательница нищих, мы убогие всегда имели от тебя довольство в пище и одежде; ныне же не презри меня, многие годы страждущего слепотой, но сотвори со мною милость и, по обещанию твоему, даруй мне прозрение, ибо в сию ночь ты мне явилась во сне, говоря: «завтра прозришь». Блаженная шла мимо, какбы не внимая речам его, и только сбросила с плеча рукав верхней своей одежды. Как только осязал руками своими слепой, сброшенный ему рукав, и с верой отер им очи, внезапно возвратилось ему зрение и прославил он Бога.

До тридцати болевших различными недугами исцелились во время шествия ее в обитель на пострижение. Она приняла легкое иго Христово, облекшись в иноческий образ и изменила княжеское имя свое Евдокии на монашеское Евфросиния, и еще несколько времени подвизалась, доколе не совершила богоугодное свое течение, июля 7-го 1407 года в созданной ею обители, где и была положена, как бы краеугольный ее камень. Господь, прославивший ее при жизни, прославил и после блаженной кончины многими знамениями и исцелениями, исполнив всякими благами ее обитель. Неоднократно возгоралась сама собою свеча над ее гробом, как и над гробом благоверного ее супруга, знаменуя тем Небесный свет, которым наслаждались они в Небесном Царствии, за светлые подвиги временного своего царствия.

(Из Степенной книги.)

8-го июля, святого Великомученика Прокопия и святого Прокопия, Христа ради юродивого, Устюжского чудотворца.

Из западных стран, от Латинского языка и земли Немецкой, происходил сей блаженный Прокопий, как о нем рассказывали люди, пришедшие из Великого Новгорода. Воспитан был он посреди великого богатства, но никому не известны имена его родителей и присных, ни даже какого был он племени; одно лишь известно, что, пришедши в совершенный возраст мужества, наполнил он имуществом своим корабль и, оставив отечество свое, по благоволению Божию, приплыл в Новгород, сопутствуемый своей дружиной, в северные пределы наши, ибо таков был обычай гостей иноземных.

Там познал он истинную православную веру; дивясь благолепию храмов и множеству обителей, слыша звоны великие и пение ликов, видя поклонение святым иконам и строгий чин иноческий, умилился он в глубине души и благодать Божия коснулась его сердца; уже не пожелал он более возвратиться на свою темную родину, но всей душой прилепился к вере православной и, утаившись от своей дружины, начал ходить по городу и обителям, чтобы обрести себе мудрого наставника в вере Христовой. Пришел он однажды на Хутынь в обитель, недавно созданную преподобным Варлаамом и, припавши к ногам его, со слезами умолял научить его истинной вере. Сперва усомнился преподобный в истине его слов: каким образом богатый купец иноземный, с такой ревностью мог искать православия? Но, когда убедился в искреннем его усердии, с любовью принял и научил заповедям Христовым, внушая ему все отвергнуть любви ради Божией и, взяв крест свой, последовать за Христом.

Тогда юный труженик, взяв имение свое у дружины, посвятил его Богу и водворился в обители Варлаама, отрекшись от суемудрого учения Латинского. Часть имения своего роздал он нищим, другую же употребил на сооружение храма в обители Хутынской, ничего себе не оставив, и еще недовольный сим подвигом, восприял на себя юродство Христа ради; облекся он в худые разодранные одежды и представляясь безумным, чтобы избежать молвы человеческой о его добровольном пожертвовании земного богатства, но повсюду преследовала его молва эта; все на него указывали в Новгороде, как на отрекшегося от благ мира сего, и смутилось смиренное сердце.

Открыл он душевную скорбь свою игумену Варлааму и просил благословения идти куда–либо в дальнюю пустыню, в восточные пределы; Преподобный сперва его удерживал, советуя лучше не исходить из обители и даже заключиться в затвор, но непреклонно было желание блаженного Прокопия. Убедительно просил он себе молитвы старческой, на предпринимаемый им подвиг, и с благословением отпустил его Варлаам. Так оставил труженик пределы Новгородские и устремился в неведомые ему страны восточные, чтобы обрести себе древле утраченное отечество небесное, не в преходящих земных градах. Многие скорби и укоры и самые удары принял он от безрассудных людей на пути, которые не постигали таинственной мудрости его мнимого безумия; терпеливо переносил он и зимний холод и летний жар; но, юродствуя днем, ночь проводил без сна на молитве, плача о грехах своих и возбуждая душу свою к покаянию словесами апостольскими: «Что многими скорбями подобает нам внити в Царствие Небесное». Так, переходя из града в град и из страны в страну, достиг, наконец, предназначенного ему места, Великого Устюга.

Поселившись в ветхой хижине, в верхнем конце города, блаженный Прокопий продолжал тот же суровый образ жизни, не милосердый к своему телу; граждане, видя его юродствующим на стогнах, всячески над ним ругались и осыпали ударами; он же с благодарностью терпел раны, взирая на предлежащий подвиг и на начальника веры и совершителя Иисуса (Евр.12:2). Нисколько не раздражался оскорбляемый на оскорбителей, а только молил Господа не вменит им греха сего. Каждую ночь странствовал Прокопий по городу, обходя все церкви, не давая себе ни малейшего отдыха, со многими слезами припадая на колени в открытых папертях; если же хотел успокоиться на краткий час, то ложился где–либо на гноище, или в непокровенной храмине, без всякой одежды, несмотря на снег или дождь, и, как возлюбил блаженный Господа всей своей душой, так и Господь возлюбил его и прославил во временной жизни и вечной.

Дар прозорливости был ему свыше ниспослан вместе с благодатью исцелений за его труженический подвиг, ибо вольный сей мученик не щадил себя ради Господа Иисуса. Долго скитаясь по городу, избрал он наконец, себе постоянным местом жительства паперть соборного храма Богоматери, который был срублен из дерева и весьма высок; тут пребывал и в зиму, и в лето, ни к кому не приходя в дома из жителей и не радея о своей пище и одежде; если кто из богобоязливых приносил ему немного хлеба, принимал с любовью, и то не всякий день; от богатых же никогда не хотел ничего принять. Дух прозорливости открыл блаженному Прокопию о гневе Божием, который угрожал Устюгу и заблаговременно явился он проповедником покаяния, как некогда пророк Иона на стогнах Нинивийских, чтобы отклонить гнев Божий за грехи народа. Однажды в день воскресный, после утрени, когда священнослужители начали петь молебен Богоматери, перед чудотворной ее иконой Одигитрии, и много молилось народу в храме, взошел Христа ради юродивый объявить бывшее ему внушение от Господа, и громогласно сказал: «Покайтесь, если же не отстанете от прежних злых своих дел и не умолите за них Господа и Пречистую Его Матерь и не очиститесь постом, то за беззакония ваши погибнете вы вместе с градом вашим огнем и водой». Ужаснулся народ, но не поверил предсказанию, ибо никто не хотел принять Прокопия за пророка или вестника Божия; ожесточилось сердце людей, и помрачился духовный взор их. «Это юродивый, говорили граждане, выходя из храма, и бессмысленны его речи, сам он не знает, что говорит.»

Огорчился блаженный, видя ожесточение народа; по окончании божественной службы вышел он из церкви на паперть соборную и начал громко рыдать о нераскаянных и о предстоявшей им гибели. Стали к нему приходить некоторые богобоязливые люди и спрашивать: «Что ты, юродивый, непрестанно плачешь? Какая у тебя печаль на сердце?» Блаженный же отвечал только словами евангельскими: «Бдите и молитесь, да не внидите в напасть (Мф.24:41)». На третий день вышел из паперти Прокопий и пошел по всему городу опять проповедовать покаяние, со многими слезами, чтобы все молились Господу, дабы отвратил праведный Свой гнев и не погубил Великого Устюга за беззакония народа, но не подействовала и сия вторая проповедь; все стремились на прежние мертвые дела свои, как псы нечистые на мертвечину, и блаженный возвратился опять в паперть свою на молитву.

И вот на следующее воскресенье, около полудня, нашла туча мрачная на Устюг и сделалась ночь посреди дня; ужаснулся народ, видя необычайное знамение, ибо со всех сторон собирались черные тучи, обложившие кругом весь небесный свод, огненными клубами излетали из них молнии и так ужасно рокотал гром по всему небу, что не могли друг друга слышать, и стала колебаться под ногами земля; а тучи все сходились чернее и чернее над трепещущим городом, ожидавшим на всякий миг конечного запаления. Тогда только уразумел народ истину слов мнимого безумца и все устремились с женами и детьми в соборную церковь, богатые и убогие, свободные и рабы даже до грудных младенцев, без различия звания и пола; все умоляли священнослужителей служить молебны Матери Божией и петь акафисты Ее Благовещению; от слез народа омочился помост церковный; одни внимали словам молебна, другие, подняв взоры и руки к небу, повторяли покаянный псалом Царя пророка и умилительные молитвы; все молили милосердную Мать и Владычицу умилостивить Сына Ее и Бога и спасти их от предлежащей напасти.

Пришел и блаженный Прокопий помолиться вместе с народом, припал лицом к помосту церковному перед иконой Матери Божией, и с горячими слезами, не подымая головы своей, усердно молил Заступницу Христиан спасти град Устюг и всех живущих в нем; умиленно взывал он: «Спаси и помилуй людей твоих согрешивших и отврати от них праведный гнев Твой, ибо, меня ради пришельца, пришел гнев Твой на место сие». И, как только окончилась его молитва перед иконой Одигитрии, чудное совершилось знамение: внезапно воскипел от иконы, обильный источник благовонного мира и настала тишина великая на небе и на земле, утихли молнии и громы и разошлись огненные облака на все стороны по пустынным местам; они попалили в окрестностях многие леса и каменным дождем засыпали дерби; доселе известна пустыня эта, в двадцати верстах от Устюга, именуемая Котольской, и долго был виден ломанный опаленный лес, над которым разразился гнев Божий, пощадивший город, в страх и свидетельство будущим родам; но никто не был поражен ни в городе, ни в окрестностях, а многие болящие, помазавшись чудно истекшим миром, получили исцеление и две беснуемые жены избавились от тяжкого недуга. Общая радость распространилась по всему великому Устюгу; все прославляли Господа и Пречистую Его Матерь и угодника их блаженного Прокопия, который молитвами своими избавил их от внезапной смерти.

Уже в последний год пребывания блаженного Прокопия в Устюге настала суровая зима, с жестокими вьюгами, которые продолжались две недели и засыпали снегом дома внутри города. Не только люди не могли переносить сего лютого холода, но замерзали самые птицы и падали на землю. Множество народа померзло в городе и окрестностях, особенно терпели нищие и странные, стеная из глубины сердца; они умирали на распутьях и наполнилось ими несколько убогих домов на горе, у монастыря Предтечи, других же засыпало снегом на пути; но и в этот жестокий мороз блаженный Прокопий продолжал труженическую жизнь свою в паперти соборной, не имея ни храмины, ни постели, ни теплой одежды; ветхим рубищем прикрывал он обнаженное свое тело и неотступен был от храма, несмотря на стужу; не было куда ему укрыться и не помышлял он о том, хотя никто из старых людей не помнил в Устюге такой бурной страшной зимы.

Когда миновалась двухнедельная вьюга, вышел однажды из паперти угодник Божий за церковь в угольный двор, к некому рабу Божию Симеону, бывшему впоследствии отцом великого Стефана Епископа Пермского. С лицом светлым и приятным смехом вошел он в храмину; изумился Симеон, увидев Христа ради юродивого; ибо думал, что замерз от стужи, и с любовью обнял его. Сели они и начали духовно беседовать между собой. «Для чего ты так сетовал обо мне, брат мой? сказал блаженный, и теперь почему плачешь? Не унывай, приготовь трапезу, чтобы мы вместе вкусили сего дня пищи». Обрадовался Симеон нечаянному предложению и пока собирали трапезу, спросил блаженный: «Скажи мне искренне, добрый брат мой, много ты пожалел обо мне, странном человеке, помышляя, что я уже замерз от лютой стужи? Что же было бы тогда с братьями моими нищими? Хранит Господь любящих его и близок сокрушенным сердцем, и смиренных Духом Своим Пресвятым спасает. Если ты и впредь любить меня будешь, многое утешение воспримешь душе своей, но не проливай и тогда слез твоих обо мне, ибо великая радость бывает человеку, который всей душой скорбит и всем сердцем своим уповает на Бога, и в сем веке и в будущем».

Понял тайный смысл его речи, умудренный им Симеон, что нечто дивное совершилось с ним во время зимнего мороза и, облобызав его, дружеской сладкой речью стал спрашивать блаженного о его терпении в непогоду, заклиная Богом живым не утаит от него, где пребывал в лютый мороз, и не скрывать благодати Божией: как могло обнаженное тело его столько дней и ночей переносить такую непогоду?» Воздохнул из глубины сердца смиренный Прокопий и отвечал: «Какую пользу хочешь получить, брат мой, от меня, нечистого и юродивого, валяющегося по стогнам на гноище, в смраде своих грехов? Но великая любовь твоя ко мне побуждает меня исповедать тебе тайну мою. Заклинаю тебя, однако, Богом, Создателем и Спасом нашим Иисусом Христом и Божественным его Духом, доколе я в жизни сей не открывай того, что поведаю тебе любви ради». Поклялся Симеон сохранить тайну и человек Божий, открыв медоточивые уста свои, так говорил:

«Когда поднялась впервые сия жестокая вьюга, ужаснулся я и уже отчаялся в жизни, не думая, что в силах буду перенести ее, в наготе моей, без всякой одежды и без храмины, где бы мог подклонить голову. Малодушествовал я и вышел ночью из паперти церковной, из–под крова Матери Божией. Сперва устремился к стоявшим напротив малым хижинам убогих людей, надеясь обрести у них себе хотя краткий покой и укрыться от стужи, но они не только к себе не впустили, но, выскочив из хижин, палицами отогнали меня как некоего пса, крича вслед за мной: прочь отсюда, юродивый! В страхе бежал я от них, уже не зная, где укрыться, но мысленно творил молитву: «Буди имя Господне благословенно от ныне и во веки; лучше умереть мне Христа ради и Господь вменит мне сие в праведность или даст мне терпение вынести стужу. Набрел я на пути на Другую пустую хижину, в углу которой нашел лежащих псов; я лег подле и начал было от них согреваться, но и псы, увидев меня, быстро вскочили и все убежали; я же помыслил сам в себе; вот до чего я грешен, что не только нищие люди, но и псы гнушаются мною, ибо все встречные, из числа убогих, говорили мне: «Иди и умри, лживый юродивый, нет нам от тебя здесь спасения».

Тогда пришел мне на сердце такой помысл: «Люди меня отвергли, и так возвращусь на путь спасения». Я возвратился опять в паперть соборную, под кров Матери Божией, и тут сел в углу, скорчившись от жестокой стужи; дрожали все мои члены, а я плакал и молился, и часто взирал на образ Спаса нашего Господа Иисуса и Пречистой Его Матери; каждый вздох мой казался мне уже последним, ибо совсем посинело оцепеневшее мое тело; и вот внезапно почувствовал я некую приятную теплоту и, открыв уже закрывшиеся глаза, увидел перед собой светлого юношу, на лице коего будто горел солнечный луч, в руке его была чудная ветвь, расцветшая всякими цветами, белыми и алыми, не мира сего тленная ветвь, но райская. Юноша взглянул на меня и сказал: «Прокопий! Где ты ныне?» Я отвечал: «Сижу во тьме и сени смертной, окован железом.» Но юноша ударил меня цветущей благовонной ветвью прямо в лицо: «Прими ныне, сказал он, неувядаемую жизнь во все твое тело и разрешение постигшего тебе оцепенение от мраза». И вот, посреди зимней стужи, благовоние цветов весенних проникло в сердце мое; как молния блеснул и скрылся от меня виденный мною, но жизнь, им данная, мне приразилась, и вот что я слышал, то говорю тебе». Умолк блаженный Прокопий и, оставив дом присного своего Симеона, возвратился опять в паперть соборную на прежний подвиг.

Не напрасно питал духовною приязнь к благочестивому Симеону угодник Божий, провидя прозорливым оком священную леторосль, имевшую от него возникнуть; но не ему открыл он сию радостную тайну, а той, которой еще в детстве предназначено было, в супружестве с Симеоном, родить великого Стефана. Еще трех только лет была сия блаженная Мария, дочь посадского человека великого Устюга. Случилось ей однажды идти с родителями мимо соборной церкви Успения Богоматери во время вечернего пения, когда много стояло народа около церкви, внимая божественной службе. Прокопий вышел из паперти и, как бы юродствуя пред людьми, поклонился до земли отроковице и громко сказал: «Вот идет дочь мая и мать великого отца нашего Стефана Епископа, Пермского учителя». Подивились слышавшие пророчеству блаженного, ибо в то время не было еще ни единого человека от племени Пермского, кто бы веровал во Христа, но все были одержимы тьмою язычества.

Христа ради юродивый имел обычай, ходя молитвенно по стогнам, носить в руке своей три кочерги, и опытные в духовной жизни замечали, что, когда кочерги сии были простерты вперед, великое было обилие хлеба, а когда подымал кочерги кверху, оскудевали хлеб и все плоды земные. Часто приходил блаженный Прокопий на берег реки Сухоны; севши на камень, смотрел он на плывших в малых челноках через великую реку, и вместе с тем молился, чтобы Господь сотворил им тихое плавание. Полюбил он место сие и камень, на котором сидел и убедительно молил мимо ходящих: «Положите здесь кости мои на этом месте, а камень сей, на котором сижу ныне, на моей могиле, и воздаст вам Господь благое в день праведного суда своего». Потом опять возвращался он в паперть к ночной своей молитве.

Незадолго до кончины было от Ангела Божия откровение блаженному Прокопию о скором его исходе из временной жизни. Ночью вышел он из паперти соборной и направился к обители Введения Богоматери и великого Архистратига Михаила, где игуменствовал присный ему священноинок Киприан; там, став на колени у святых врат, пламенную вознес он молитву к Создателю своему, благодаря за все благодеяния, которыми осыпал его от первых дней юности и до исхода, призвав его из земли чуждой и из мрака заблуждения к свету истины. Всю свою жизнь прошел он мысленно в краткой сей молитве и, отошедши от святых ворот на конец моста, тут возлег, сложил крестоообразно руки и молитвенно испустил дух, месяца июля в 8-й день. Святые Ангелы отнесли непорочную душу к престолу Вседержителя, а многострадальное тело его, никем не брегомое, лежало на голой земле. В ту же ночь настала снежная буря, несмотря на летнюю пору, и на две пяди покрыла снегом всю землю.

Когда на рассвете поднялись граждане Устюжские, изумились они, увидев необычайный снег, и боялись за хлеб и за овощи, но к полдню растаял снег, нимало не повредив растительности. Это было только знамением, что они лишились великого своего молитвенника, но мысль их была обращена к вещественному. Между тем, священнослужители соборные заметили, что против многолетнего обычая не было в храме на утрени блаженного Прокопия. Священники и диаконы начали спрашивать о нем горожан, ибо никогда не случалось, чтобы он когда–либо опустил утреннее и вечернее пение, или божественную литургию, но никто о нем ничего не знал. Тогда стали искать его по всему городу, по всем Божиим церквам, и нигде не могли обрести; на четвертый только день обрели мертвенное тело его, лежавшее на голой земле, близь монастыря Богоматери у конца моста. Буря снежная нанесла большой сугроб снега, как бы в две сажени, на священные останки праведника, и снег служил ему покровом, не растаяв и в летний зной к общему изумлению всех граждан, ибо такое дивное знамение хотел явить Господь над Своим угодником. С плачем подняли священнослужители блаженного и понесли на главах своих священным собором, с пением псалмов, со свечами и фимиамом, в церковь соборную и там поставили, доколе не соберутся граждане Устюжские на погребение. На том месте у моста, где обрели многострадательное тело, водрузили деревянный крест, а потом каменный, на память события.

Сошелся весь народ великого Устюга с женами и детьми в соборную церковь, и началось надгробное пение посреди общего плача. Со слезами воспоминали благодарные граждане отеческие заботы блаженного Прокопия о их спасении, предсказания и проповедь перед нашествием гнева Божия, и чудное им избавление от огненной тучи, и иные многие знамения, от него бывшие. По соборном отпетии, с великой честью понесли тело блаженного к берегу великой реки Сухоны, на то место, где любил он сидеть и молиться о плавающих через шумную реку, и где заповедал себя положить, у любимого своего камня, недалеко от соборной церкви святой Богородицы. Там и погребли его и поставили над ним его камень по данному им завету; но Господь не хотел оставить в забвении угодника Своего и многими прославил знамениями место его погребения. Праведник скончался в 1303 году. Протекло более полутора века, когда пришел из Москвы в Устюг другой убогий человек по имени Иоанн, который, услышав о великих подвигах блаженного Прокопия, стал подражать его чудному житию и, написав священный лик его, поставил в часовне, которую соорудил своими руками над его гробом, ради памяти и поклонения благочестивых людей. Но помысел лукавый взошел в сердце священнослужителей; они изгнали благоговейного пришельца, вынесли образ и разметали часовню.

Протекло не более тринадцати лет после этого события, когда повелением Великого Князя Иоанна Васильевича, со всех сторон собиралась рать на Казань и с великого Устюга пришли ратники в Нижний Новгород, где долгое время стояли на страже от нашествия казанских татар. В то время, попущением Божиим за грехи людей, повальная болезнь свирепствовала в Нижнем, и это было началом прославления угодника Божия, ибо он начал являться в ночных видениях многим из своих горожан, в том знакомом им образе, как они привыкли его видеть на иконе в своей часовне Устюжской. Блаженный говорил им, чтобы они дали обещание поставить на великом Устюге церковь в Память Христа ради юродивого Прокопия, и минует их болезнь; те из них, которые дали обет сей, исцелились, те же, которые, по жестокосердию своему, не уверовали, умерли от болезни.

Когда миновало служебное время и возвращались они на родину, стали помышлять ратники, дорогой об исполнении данного ими обета. Дошедши до великой реки Сухоны, срубили они на берегу ее много леса для сооружения храма и, сплавив на реку, сами на нем приплыли, как на плотах, в родной свой город. Там, пришедши в соборную церковь, поведали священнослужителям и гражданам бывшее им явление в Нижнем Новгороде и последовавшее за тем исцеление и, с общего совета, положено было соорудить церковь во имя праведного и блаженного Прокопия над его гробом. Достойно внимания, что уже до того времени начертан был образ будущей церкви на том самом камне, на котором при жизни любил сидеть Христа ради юродивый, пророчествуя, и который после его кончины поставлен был ему вместо памятника. Тогда же устроили и новую гробницу и написали на ней священный лик его, украсив ее драгоценными наволоками. С тех пор начали ежегодно совершать память Христа ради юродивого, 8-го июля, и многие потекли чудеса и исцеления от его раки.

Первое исцеление совершилось над гражданином Устюжским, по имени Григорий, который страдал огневицею и, будучи в совершенном расслаблении, просил, чтобы отнесли его к гробу чудотворца. В малой ладье привезли его к первоначальной церкви блаженного Прокопия и, когда по отпетии молебна, приложили его к гробнице, внезапно, силою Божией и молитвой угодника, поднялся сам собою расслабленный и на своих ногах, без всякой опоры, мог возвратиться домой, прославляя Господа и новоявленного чудотворца.

Был в престольном граде Москве некто боярин Владимир, окольничий Великого Князя Иоанна Васильевича, впавший в тяжкую болезнь; все его тело покрылось язвами и не было ему пользы от. врачей. Случилось в то время в Москве устюжане, пришедшие по делам своим к боярину, ибо ему было вверено Великим Князем управление великого Устюга. Один из горожан пришел бить челом боярину и, видя его в крайнем изнеможении, сказал: «Не прогневайся на нас, честной боярин, мы хотим назвать тебе доброго врача, который может исцелить тебя от твоей тяжкой болезни. Был у нас на Устюге много лет тому назад муж, житием благочестивый, Христа ради юродивый, по имени Прокопий, и ныне, у соборной церкви Богоматери, на площади стоит церковь во имя его, где находится многоцелебная его рака, которая источает много чудес притекающим к ней с верою.» Услышав о том, боярин Владимир возгорелся желанием хотя мысленно поклониться гробу новоявленного чудотворца. Немедленно послал он гонца в Устюг великий, чтобы заказать церковную службу за здравие свое в церкви блаженного Прокопия. Ускорил гонец и, по воле боярина, пригласил священнослужителей отслужить молебен и освятить воду над его ракой; они же, исполнив повеление, послали обратно гонца со святой водой и иконой блаженного Прокопия в благословение дому боярина, и, как только возвратившись, вошел гонец в ложницу болящего, немедленно поднялся он с одра болезни и с любовью принял икону. Отпели еще молебен блаженному Прокопию и совершенно исцелился боярин; с тех пор имел он большую веру к святому и поставил икону его в домашней образной: это была первая икона Христа ради юродивого в престольной столице.

Послан был Великим Князем Иоанном Васильевичем в великий Устюг другой боярин Михаил Семенович Воронцов для управления сей областью. Был у него слуга, называемый Пантелеймон, к которому имел он большую доверенность за его послушание. Внезапно посетила тяжкая болезнь служителя боярского, как будто сломаны были все его составы телесные, и уже отчаивались о его жизни. Сидели присные около одра его, он же никого не узнавал и как будто разговаривал с кем–то пришедшим, но никого не было видно; внезапно, как бы проснувшись от сна, воскликнул больной: «О, чудный блаженный Прокопий, помоги мне, грешному рабу!» Когда же пришел в себя, рассказал он окружавшим: «Братия, видел я блаженного Прокопия, пришедшего к одру моему, и услышал от него такую речь: «Брат Пантелеймон, подойди ко мне и скажи хотя одно слово, вижу, что ты крепко болен; я отвечал ему: «Ей, господин мой блаженный, изнемогаю и страдаю крепко». Позади же блаженного видел я пресвитера в ризах, который служит при его гробе, в правой руке держал он крест, а в левой святую воду. Явившийся велел мне встать с одра и, взяв меня за руку, сказал: «Встань, чадо, не обленись, а пресвитеру велел благословить меня честным крестом и покропить святой водой, обещая здравия сими евангельскими словами: «Отселе будешь здрав и не буди не верен, но верен». И так, молю вас, братия, отнесите меня ко гробу чудотворца, где хочу исполнить обет мой». Обрадовался боярин и немедленно велел нести отрока своего в церковь блаженного Прокопия: отпели молебен Господу, Пречистой Его Матери и блаженному Прокопию, и там узнал отрок того священнослужителя, который явился ему вместе с блаженным юродивым.

Еще один наместник великого Устюга, Семен Борисович, рода боярского, имел при себе служителя немилостивого, который многие наносил оскорбления устюжанам и умер не по–христиански, без причащения Божественных Таин тела и крови Христовой. По воле боярина, похоронили его близ церкви блаженного Прокопия и сделана была над его могилой деревянная палатка, но в ту же ночь невидимой силой была разметана до основания. На другой день пришедшие на гробницу служители изумились, видя ее разорение и возвестили о том наместнику, который велел возобновить гробовую палатку, но на следующую ночь она была опять разорена. Оскорбился боярин, помышляя, что кто–либо из враждебных ему людей над ним ругался, но один из граждан устюжских успокоил его сими словами: «Не гневайся, господин мой, слышал я от прадедов моих, что здесь лежат мощи блаженного Прокопия–чудотворца.» Тогда образумился наместник, велел немедленно перенести мертвеца в другое место, вдаль от церкви блаженного Прокопия, и сам, пришедши в храм его, со слезами припал к его раке, взывая к нему: «Прости меня, блаженный Прокопий, грешного и неразумного, за то, что я дерзнул положить раба моего при твоей великой святыне; ныне же радуйся, о, досточудный угодник Божий!»

Много иных недужных исцелялись над гробом преподобного, расслабленных всеми членами, беснуемых, слепых, хромых, всякого возраста и звания, и все прославляли великого угодника Божия, даровавшего им разрешение от тяжких недугов. Здесь только исчисляются самые замечательные из чудных событий.

Когда в малолетстве царя Иоанна Васильевича татары казанские опустошали восточные и северные пределы Руси, дошли они вверх по реке Сухоны и до великого града Устюга, все предавая огню и мечу. Окрестные поселяне бежали от их разорения в дремучие леса. Но одна убогая женщина, по имени Саломония, не успевшая скрыться, уведена была в плен в дальнюю Казань. Много лет провела она в плену, непрестанно думая о милой своей родине, и вот однажды пришло ей неодолимое желание бежать из плена. Вспомнила она о чудесах, которые часто бывали от гроба блаженного Прокопия в великом Устюге, и с этой мыслью осенила себя крестным знамением, призывая блаженного себе на помощь. «Если вынесет меня Бог из татар на Русь, говорила она, и дойду я до града Устюга великого и увижу очами своими гроб блаженного Прокопия, то положу покров на гроб его, сколько силы моей возможет; ныне же, о, досточудный Прокопий, помоги мне, грешной рабе твоей!»

Не напрасно говорит великий учитель Иоанн Златоуст: «Что ум и сердце пленных людей всегда бывают во странах своих». Так и сия убогая жена, стремясь мыслью постоянно на родину, устремилась туда и на самом деле. Решилась она и, с помощью Божией, по молитве блаженного, вышла из плена татарского на Русь и достигла великого града Устюга. Тогда вспомнила обет свой во дни плена и, пришедши в церковь блаженного, просила священнослужителей отпеть для нее молебен, потом положила приготовленный ею покров на многоцелебную раку и рассказала клиру и народу о чудном своем избавлении из плена Татарского.

Был пресвитер по имени Домитиан, в городе Устюге, при соборной церкви, который имел большую веру к блаженному Прокопию; впал он в тяжкую болезнь огневицы и до такой степени она усилилась, что уже пресвитер лежал, как бездыханный, на одре своем и все домашние горько над ним плакали, как по умершем. Но когда все разошлись по кельям и одинокий лежал пресвитер, предстал ему в тишине ночи святолепный муж у самой постели и сказал: «Вижу тебя крепко болящим». – «Изнемогаю, отвечал иерей, никогда не приключалась мне таковая болезнь.» Тогда явившийся сказал ему: «Вот я пришел к тебе, ради прежнего добродетельного жития твоего и радения ко мне; хочешь ли одену тебя своею одеждою?» Сказав это, снял одежду с болящего и положил у ее ног, потом одел другою, принесенною им ризою, и произнес: «Отселе будешь здрав!» Болящий спросил беседующего с ним: «Поведай мне имя твое: кто ты? Ибо вижу, что ты человек сильный и так трудишься ради меня грешного.» Блаженный отвечал: «Я раб Божий, Прокопий Устюжский, послан тебе на помощь от Господа: отселе прощает тебе Господь». С этими словами стал невидим; болящий же иерей в ту же минуту почувствовал разрешение от тяжкой болезни и, поднявшись с одра своего, прославил угодника Божия.

При державе Царя Иоанна Васильевича, в 1548 году, при Митрополите всея Руси Макарие и Архиепископе Ростовском Никандре, в пределах Устюжских было знамение, в обители страстотерпцев Бориса и Глеба, в городе, называемом Выбор, во славу угодников Божиих Варлаама и Прокопия. Уже многие годы находилась в церкви их икона и пришла в ветхость. В день памяти блаженного Прокопия, поставили икону сию на торгу, потому что был обычай сбираться народу к этому празднику, из окрестных селений. Некто убогий человек, из Усоли, по имени Иван, четыре года лежал расслабленным в больнице богарадной избы, мало видя, тяжко слыша и едва говоря языком; иногда ползал он на локтях и коленях милостыни ради, а иногда возили его в санках богобоязливые люди.

Услышав, что горожане Усольские хотят плыть в Устюг, молил он, чтобы его взяли с собой ко гробу чудотворца, но никто не хотел взять его, чтобы не был в тягость. Оставленный на берегу, дополз он до торга и, увидев там икону блаженного, начал ей усердно молиться, хотя и не в силах был говорить, но сердцем стенал и плакался долгое время, призывая себе на помощь угодника Божия, и призываемый пришел на зов его и сказал, взяв его за руку: «Вот тебе здравие!» Дважды сотворил он крестное знамение на челе расслабленного и еще сказал ему: «Иди, целуй лик мой на иконе и будет здоров». При сих словах стал невидим; расслабленный же почувствовал укрепление всех своих членов и, взяв два посоха, сам поднялся, пошел, и поцеловал икону чудотворца. Изумился народ, видя расслабленного ходящим по торгу и, обступив его, спрашивал: как он исцелился? И исцеленный всем рассказал бывшее с ним чудо. Это был вечер субботний, накануне праздника чудотворца; на другой день собравшийся народ возвестил о чудном исцелении правителю города. Он объявил радостное сие событие игумену обители и просил всенародного молебна после литургии. При звоне всех колоколов игумен с братией, подняв честную икону, пели молебен посреди народа Господу, пречистой Его Матери и угодникам Их Варлааму и Прокопию; все стремились благоговейно целовать святую икону. Был тут и исцеленный: игумен расспрашивал его при всем народе о чудном событии, и он громко исповедал пред всеми дивное свое исцеление. С великим торжеством была опять отнесена чудотворная икона в обитель, в ограде коей соорудил новый храм во имя Христа ради юродивого Прокопия Устюжского чудотворца.

(Из рукописного жития блаженного Прокопия, хранящегося в библиотеке лавры Сергиевой под N 189.)

9–е июля, святого священномученика Панкратия, Епископа Тавроменейского.

10-го числа, святых четыредесятипяти мучеников, пострадавших в Никополи Армейской, и память преподобного отца Антония Печерского.

«Восхвалим мужей славных и отцев наших в бытии, говорит премудрый сын Сирахов, многую славу создал в них Господь величием своим от века; они оставили по себе имя и возможно поведать хвалу их; телеса их в мире погребены были, а имена их живут в роды, премудрость их поведают люди и похвалу им исповедует Церковь». (Прем. Сир. глава 44.) К сим великим и славным мужам, которых похвала исповедуется во всей Церкви, принадлежит и отец бытия иноческого в России, великий Антоний Печерский, через которого многую славу создал Господь, ибо от его пещерной лавры процвели все пустынные обители земли Русской. Во дни просветителя, равноапостольного Князя Владимира, благоволил Господь даровать Церкви своей и сего светильника иночествующих.

На берегах Днепра, в городе Любече, родился Антоний, когда еще только начало распространяться христианство на Руси, и уже с юных лет пожелал жития иноческого, о котором еще только мог слышать, но не имел случая видеть иноков. Человеколюбивый Господь вложил ему в сердце идти в страну Греческую, чтобы там постричься, и он сделался странником, подражая странствовавшему ради нашего спасения Господу. Достигнув Царьграда, отплыл оттуда на святую Афонскую гору, где обошел все обители, видел жительство святых отцев, свыше естества человеческого подражавших во плоти ангельскому, и сердце его разгорелось любовью Христовой поревновать житию их. Антоний водворился, наконец, в одной из обителей, во имя Вознесения Господня; она была основана незадолго до его пришествия, на берегу моря, почти у входа в полуостров Афонский, там где ныне стоит Есфигмен, святым Архиепископом Солунским Василием, на память своего блаженного учителя Евфимия нового, который недалеко от нее спасался и оставил по себе малый скит. Тогда еще не существовала Иверская знаменитая лавра, Ватопедская была разрушена арабами и только что основалась лавра великого Афанасия. Игуменом Есфигменским, по списку ста восьмидесяти предстоятелей различных обителей Афонских, которые скрепили в 973 году уставную грамоту в Протате, или основной лавре Святой горы, был тогда Феоктист; к нему пришел преподобный Антоний, прося возложить на него ангельский образ. Феоктист, прозрев в нем духовным оком избранный сосуд благодати, исполнил желание юноши и научил его совершенству иноческому; с его благословения поселился пришелец Русский в дикой пещере, на обрыве скалы, над шумящей у ее подошвы бездною, на расстоянии одного лишь поприща от обители, и тут стал подвизаться, полагая в сей пещере молитвенное начало всему иночеству русскому.

Немалое время пребыл он на Святой горе и уже возмужал в подвиге, когда было извещение свыше его игумену отпустить преподобного на родину; но не один раз, а дважды был посылаем туда Антоний отцом своим духовным, как голубица Ноева из ковчега, не обретшая себе в первый раз места стояния ногам своим: но уже не возвратился, подобно ей, во второй раза с ветвью масличной, ибо сам он сделался маслиною плодовитою в земле своей, и окрест его духовной трапезы возникли бесчисленные чада его, как новосаждения масличные. Игумен, впервые отпуская его, сказал: «Антоний, иди опять в Россию, чтобы там послужил ты для утверждения многих, и да будет над тобой благословение Святой горы». Антоний, приняв благословение это как бы из уст Божиих, пошел в путь, помышляя о грядущей судьбе иночества на своей родине, которого обильное семя должен был в ней посеять; но память его сохранилась и на Святой горе Афонской. Доселе показывают там, близ Есфигмена, пещеру, где он спасался, откуда веет благоуханием, ради святой его жизни; там и доселе спасаются подвижники и бывают чудные знамения; недавно устроена пещерная церковь, и лики монашествующих обители Есфигменской вместе с ликами лавры Печерской одинаково празднуют священную память блаженного Антония.

В престольном Киеве обходил Антоний многие монастыри, которые уже начали созидаться Князьями Русскими и Святителями Киевскими через иноков греческих, пришедших с первым Митрополитом Михаилом, но в них не было совершенного. чина общежития и не решился водвориться там преподобный Антоний, видевший все совершенство жития иноческого на Святой горе, где было оно тогда во всем его цвете. Томимый жаждой безмолвия, воспоминая непрестанно об оставленной им пещер в скалах на берегу моря, скитался он по окрестным дебрям и горам, желая обрести себе хотя нечто подобное и, пришедши, наконец, на Берестово в дремучий лес, нашел на красном берегу Днепра дикую пещеру, которую некогда ископали там хищники Варяги; сотворив молитву, в ней начал подвизаться пришелец Афонский. Еще тогда равноапостольный Владимир восседал на престоле Киевском, но вскоре закатилось яркое это светило земли Русской и язычник, сын его Святополк, овладев престолом, начал проливать мученическую кровь своих братий. Преподобный, видя страшную эту бурю и кровопролитие, удалился опять на Святую гору в любимую свою пещеру.

Но пустынная пещера Антониева на берегу Днепра осталась колыбелью и зародышем будущего иночества. Когда благоверный Князь Ярослав, сын великого Владимира, победив жестокого Святополка, утвердился на престоле великокняжеском, полюбил он урочище Берестова, и поставил там церковь во имя святых Апостол, возле палат княжеских. Один из пресвитеров этой церкви, некто Иларион, муж благочестивый и постник, который впоследствии был Митрополитом Киевским, любил посещать уединенный холме на берегу Днепра в дремучем бору, и там, недалеко от Варяжских пещер, где спасался Антоний, ископал себе малую пещеру, не более как в две сажени; туда ходил он втайне молиться Богу и воспевать псалмы в тишине ночи. Между тем, было вторичное извещение игумену Феоктисту на Святой горе, по умиротворении земли Русской. Глас Божий таинственно провещал ему: а пошли мне Антония опять на Русь, ибо там он мне нужен». Повиновался игумен небесному гласу и, призвав Антония, сказал ему: «Богу угодно, чтобы ты опять шел в Россию, ибо многие от тебя возникнут там черноризцы; буди же над тобой благословение Святой горы, иди с миром.» Блаженный Антоний, приняв вторичное это благословение, пришел опять в Киев, в дремучий лес на Берестовой, обретши готовую уже пещеру Иларионову на том холме, где любил молитвенно уединяться, предпочел ее диким пещерам Варяжским. «Господи! со слезами воззвал он к Богу, да будет на месте этом благословение Святой горы Афонской; молитвой отца моего духовного, который постриг меня, утверди меня здесь». И здесь он водворился, продолжая Афонский подвиг строгой жизни, вкушая только хлеб и воду, а иногда ничего во всю неделю; во бдении же пребывал день и ночь, и руками своими прилежно копал землю, распространяя пещеру.

Мало–помалу начали к нему собираться благочестивые молитвенники, принося потребное для жизни и прося его духовного совета; некоторые желали и сожительствовать. В числе первых посетителей был пресвитер Иларион, уступивший ему свою пещеру, который принял от него и пострижение, но не оставил церкви Св. Апостол и оттоле поступил на кафедру святительскую; другой пресвитер Никон, пришедший из дальней Тмуторакани, остался при Антонии, и ему поручил преподобный по его священному сану постригать новоначальных, приходивших на жительство в его пещеры. Тогда пришел и блаженный юноша Феодосий, которому суждено было, вместе с Антонием быть отцом иночествующих на Руси и составить в ней общежитие по образцу великого Киновиарха Палестинского ему соименного, подобно как Антоний был подражатель первого великого Антония пустынножителя Египетского.

Скончался великий Ярослав и на престоле Киевском воссел старший сын его Изяслав, в 1055 году; уже славен был тогда Антоний во всей Русской земле, и сам христолюбивый Князь, услышав о его ангельском житии в пещерах Киевских, пришел к нему вместе с дружиной просить благословения; отовсюду начали стекаться люди всякого звания к труженику, чтобы принять от него пострижение иноческое. Пришли к преподобному двое таких ревностных, искателей спасения, юные возрастом, но зрелые духом: Варлаам, сын великого боярина, Иоанн, сын великого боярина Иоанна, и Ефрем, евнух княжеский. Обоих велел постричь, по их пламенному желанию, великий Антоний и много претерпел от того бедствий вместе с братией, ибо не только разгневанный боярин силой извлек сына своего из пещерной обители, равно как и Князь своего евнуха, но Изяслав велел разогнать все духовное стадо Антония и, раскопав пещеры, самого сослать в заточение вместе с Никоном за то, что постригал присных ему людей.

«Когда гонят вас в одном граде, бегите в другой (Мф.10:25)», говорил ученикам своим Спаситель, и этому божественному гласу последовал Антоний; он дал место гневу княжескому и хотел удалиться из мирной своей пещеры, где уже не мог обрести себе покоя, но едва услышала о том супруга Изяславова, дочь храброго Болеслава Польского, умолила она Великого Князя не навлекать гнева Бойкия на свою землю изгнанием черноризца, ибо помнила, сколько пострадала собственная ее родина, когда отец ее Болеслав раздраженный за пострижение преподобного Моисея Угрина, изгнал рабов Божиих из своей державы и сам бедственно погиб от междоусобия. Пришел в чувство Изяслав, и послал просить святого Антония возвратиться в его пещеры; едва обрели его на третий день и умолили возвратиться.

Молитвами его, не только собрали опять Господь разбежавшихся овец духовного его стада, но и множество иных привел в его пещеры на путь спасения к свету Христову. Всех любезно принимал Антоний и постригал Никон; таким образом собралось до двенадцати человек братии. Общими трудами ископали они обширную пещеру и устроили подземную церковь и кельи, которые доныне существуют под ветхим монастырем Печерским, и в этой пещере пребыл преподобный Антоний сорок лет. Когда уже собрано было довольно братии, он сказал им: «Вот исполнились слова моего игумена над вами, братия, и вас уже осенило благословение Святой горы; и так живите в мире, я поставлю вам игумена, ибо сам хочу безмолвствовать в уединении, как начал здесь сперва». Он поставил над ними настоятелем блаженного Варлаама, а сам затворился в келье той же пещеры, избегая всякой молвы; потом, для большего уединения, переселился на другой соседний холм, ближе к нынешней великой лавре, и там начал копать себе иную пещеру, а Варлаам с братией, по его благословению, остались в прежней. Число их умножалось постепенно, и они уже не могли более вмещаться в пещерной церкви; тогда испросили у преподобного благословение поставить малую церковь на холме вне пещеры, и благословил их на то Антоний. Убогая эта церковь, во имя Успения Богоматери, послужила началом великой лавре Печерской; вскоре после сего Великий Князь Изяслав, основавший близ своих палат монастырь во имя ангела своего великомученика Димитрия, вызвал туда на игуменство Варлаама из пещерной обители; но, как замечает преподобный летописец Нестор, хотя и много монастырей бывают поставляемы от Князей и бояр, их богатством, не таковы они, как те, которые поставляются молитвами святых, слезами их и пощением. Так и преподобный Антоний, не имея золота, ни серебра, несравненную возрастил обитель, поливая ее слезами, которая внезапно процвела из пещерного семени и как ветвистое древо разрослась над всей Русскою землею.

По удалении Варлаама, братия просили опять блаженного Антония поставить им настоятеля, предоставляя это на волю Божию и его собственную. Антоний сказал им: «Да будет над вами игумен тот, кто наиболее из вас послушлив, кроток и смерен», и братия единодушно избрала Феодосия, которого благословил начальствовать старец Антоний, а сам продолжал безмолвствовать в пещере. При мудром настоятельстве Феодосия, умножилось число братии до ста, и он решился, с общего их совета, выйти из пещеры и составить обитель на горе, но прежде пришел просить на то благословения первоначальника. Исполнился радости Антоний и благословил Бога, призывая молитвы Матери Божией и святых отец афонских на созидаемую обитель. Он послал одного из иноков к Великому Князю просить у него под монастырь гору, которая возвышалась над пещерой, и с радостью уступил ее Изяслав. Тогда Феодосий основал на горе пространную церковь, которую благолепно украсил и поставил около нее кельи и ограду с башней; новая эта лавра прозвалась Печерской, в память прежних пещер, где обитали иноки. Феодосий утвердил ее не только извне, но и внутри, уставом общежительным, который получил из Царьграда из обители Студийской, и отселе устав сей распространился во все обители Русские.

Благодать Божия изливалась чудными дарами на преподобного, исцелениями и пророчествами, не только исцелял он духовно, но и телесно своими молитвами, смиренномудрием покрывая дарованную ему благодать; он подавал болящим зелье, которым питался, вместо благословения, и они получали здравие; подражателем этого чудного образа врачевания оставил по себе Антоний преподобного Агапита Печерского, безмездного врача. Предсказания его вскоре сбылись: однажды три Князя Ярославичи, Изяслав с братьями Святославом и Всеволодом, идучи на брань против половцев, пришли принять благословение от великого Антония; он же, провидя на них гнев Божий, прослезился и сказал: «Грехов ради ваших, будете побеждены от варваров; многие из воинов падут от острия меча, другие потопятся в реке во время бегства, иные же будут уведены в плен.» Исполнилось слово старца и горькое претерпели поражение на реке Альте Князья Русские, едва сами спасшиеся от бегства. Шимону сыну Князя Варяжского, в то же время предсказал Антоний, что не только спасется от смерти в той же брани, хотя уже будет лежать посреди мертвых, но по истечении многих лет первый возляжет в церкви каменной Печерской, которой будет ктитором. Шимон, возвратясь из этой брани, исповедал преподобному Антонию, что действительно лежал он посреди избиенных, но некая сила Божия извлекла его с поля битвы и исцелила от ран, и что лежащему при Альте, как некогда на море, когда бежал от дяди своего из Варяг, виделась на небесах та чудная церковь, которую должно ему основать в лавре Печерской.

После этой несчастной брани с половцами, граждане киевские стали побуждать Великого Князя выйти опять в поле против них, потому что они опустошали окрестности столицы, но Князь не соглашался; возмутился против него народ и, изгнав, поставил на место его Князя Полоцкого Всеслава, сидевшего в темнице Киевской. Изяслав бежал в землю Польскую к Болеславу смелому, но через полгода возвратился опять на свой престол, силою оружия. Тогда по искушению диавольскому, начал он сильно гневаться на преподобного Антония, которого оклеветали перед ним, будто бы благоприятствовал Всеславу. Антоний служил тогда в пещере болящему Исаакию, искушенному, в затворе прелестию диавольскою, который впал в расслабление; он остался спокойным, несмотря на угрожавший гнев Великого Князя, ибо чувствовал свою невинность; брат Изяслава, Князь Черниговский Святослав, известясь об опасности, угрожавшей святому старцу, послал тайно ночью взять его из пещеры. Преподобный, пришедши в Чернигов, полюбил уединенное место близь города, в горе Болдине; там ископал себе опять пещеру, по подобию Киевской и Афонской, и стал в ней подвизаться, позабыв о смутах земных; впоследствии около сей пещеры устроилась обитель.

Недолго, однако, ликовал ненавистник добра. Немного времени спустя Великий Князь Изяслав убедился в невинности Святого и послал в пределы Черниговские умолить его, чтобы возвратился к своему стаду. Незлобивый Антоний преклонился, к его молитве и пришел опять к братии своей, смятенной как овцы без пастыря. Не восхотел Господь, чтобы это первоначальное солнце жития иноческого воссияло на Русь, из другого какого–либо места, кроме престольного Киева, матери городов Русских и колыбели нашего христианства. Не изнемог и преподобный после сих испытаний в своем подвиге, но, труждаясь постом и молитвою, до конца победил силу демонскую, с которой непрестанно боролся в темном своем вертепе. Уже он начал иметь старание о каменной церкви, вместе с Феодосием, которая предъявлена была чудным видением Князю Варяжскому Симону, и молился небесному Зодчему, чтобы совершил храм Пречистой Своей Матери. Молитвенная его забота чудным образом олицетворилась в Царьграде: не отлучаясь от обители Печерской, предстал он с собеседником своим Феодосием, искусным каменщиком греческой столицы, вызывая их оттоле на строение своей церкви, по повелению небесной Царицы. Когда же пришли они по сему чудному зову и стал молиться преподобный о указании ему места для строения храма, на дарованном ему поле от Князя Святослава, явился Сам Господь славы и дивным знамением указал ему избранное место, над которым повторилось ветхозаветное чудо росы, испрошенной некогда Гедеоном.

Это было уже последнее деяние земной жизни великого Антония, который безвыходно обитая в пещере как бы во всегдашнем гробе, мог говорить с Апостолом: «По вся дни умираю». Чувствуя приближение кончины, не о себе заботился, но о собранном стаде, для которого еще было нужно пребывание его во плоти; он утешал плачущих чад своих, обещая им, что и после своего отшествия не оставит места земного своего подвига, и испросит помилование тем, которые подобно ему будут тут подвизаться. Сорок лет подвизался он в первой пещере и шестнадцать в другой, где и окончил временное свое жительство, июля в 10-й день 1073 года, на девятидесятом году своего подвига.

Честные мощи первоначальника погребены были в той пещере, где и скончался под великим монастырем, но, как сам преподобный, во время своей жизни, удалялся от молвы человеческой, так и мощам своим испросил у Господа, как и соименный ему пустынножитель Египетский, то же дарование, чтобы сокрыты были от человеческих взоров. Когда впоследствии дерзнули некоторые раскопать могилу преподобного, они опалены были пламенем, внезапно исшедшим из земли; но, хотя и невидимы для нас мощи преподобного, близок он всегда призывающим его и наипаче силен отгонять тьму бесовскую от тех, которые с верою к нему приступают, как испытал это на себе многострадальный затворник Иоанн, спасавшийся в его пещере. Не оставил преподобный избранного им места и после своей кончины, как обещался при жизни, ибо он явился опять в Царьграде, вместе с Феодосием, иконописцам греческим, которых послал к другу своему, блаженному Никону, бывшему тогда игуменом, для расписания своей лавры, и неоднократно являлся в видениях и другим подвижникам. «Прославим и мы, говорит позднейший писатель жития его, человеколюбца Господа, даровавшего столь чудного первоначальника иночествующим земли Русской, которого тайные деяния ведомы единому Сердцеведцу, и в книгах живота вечного пространнее записано житие его, нежели на земле, тростью книжною скорописца; у расточенных от многих браней не обрелось древней рукописи, но то, что сохранилось, мы собрали воедино, чтобы, прославляя первоначальника нашего, и нам сподобиться его обещания быть общниками спасения и в покаянии окончить дни свои на избранном им поприще».

(Из Патерика Печерского.)

11-го июля. Св. мученицы всехвальной Евфимии и преставление блаженной Княгини Ольги во святом крещении Елены.

Вслед за памятью блаженного отца иночествующих Антония, Церковь отечественная воспоминает в празднествах своих общую мать христианства на Руси, блаженную Ольгу, которая, по выражению древнего Нестора, была как денница, предтекущая солнцу в христианской земле, или как заря пред светом дневным, ибо она воссияла, подобно луне, во мраке ночи, т. е. во тьме язычества неверных человеков, блистая как бисер в нечистой земле, потому что нечисты были люди, не омовенные крещением святым; она же омылась купелью и совлеклась греховной одежды ветхого человека Адама и облеклась в нового, который есть Христос. Посему и мы к ней воскликнем: «Радуйся, обращение Русской земли к Богу и начаток примирения нашего, первая взошедшая в Царство небесное, которую восхваляют сыны Русские, как свою руководительницу, по смерти молящую Бога за свою Русь».

Светлое лицо Ольги, прославленное мудрым правлением во дни язычества и еще более обращением ее к христианству, которое указала она своему великому внуку, сделалось искони предметом любви народной и много сохранилось о ней преданий, языческих и христианских; каждое из них проникнуто духом своей веры и потому не должно удивляться, если язычество, думая прославить свою Княгиню, яркими чертами изобразило то, что казалось ему первой добродетелью, месть за супруга. Более отрадны предания о первых днях ее юности, которые дышат свежестью чистых нравов славянских: это первое явление Ольги на ее высокое поприще. Неизвестно, почему слывет она в предании правнучкой Гостомысла, вождя славян, призвавшего Рюрика в древний Новгород; так названа она и у Святителя Димитрия, описавшего ее житие; сердцу человеческому сродно совокуплять все великое и именитое воедино.

Сын Рюрика, потешаясь княжескою ловлею в пределах Псковских, пришел однажды на берег реки Великой, недалеко от селения Выбуцкого, где была родина Ольги; не было ладьи для Князя, чтобы переплыть реку, и вот он видит юного пловца, плывущего на малом челноке. Кликнул ему Игорь, чтобы принял в ладью свою и перевез через реку; когда же во время плавания взглянул на лицо гребца, узнал Игорь в мнимом юноше красную девицу и страстью воспламенилось сердце Князя; но старческий разум дан был сей юной деве и целомудренным словом удержала она страстный порыв своего Князя. Изумился Игорь мудрости девичьей и, хотя скрылась от взоров на берегу реки, глубокое оставила она впечатление в его сердце и уже не мог он более забыть девы Псковской.

Протекло немного времени; Игорь возвратился с правителем Олегом в престольный Киев, недавно им завоеванный от Князей Русских Аскольда и Дира; мудрый Олег искал невесты княжескому своему питомцу, но уже в сердце Игоря давно был сделан выбор невесты: он велел вызвать ту, которая перевезла его через реку Великую в час ловли в дремучих лесах Пскова, и правнучка Гостомысла оставила легкое весло малой ладьи своей, чтобы взяться впоследствии за кормило государственное. Ольгою назвал ее Олег, украсив именем своим юную деву, которой как бы сообщил через то правительственную свою мудрость и, под этим именем она прославилась в Церкви, хотя другое священное имя равноапостольной матери великого Константина было дано ей во святой купели, из коей воссияло Христианство на всю Русь.

Многие протекли годы; скончался мудрый правитель, возвеличивший на юге княжение Русское, протекли и тридцать лет княжения Игорева, не всегда счастливого в битвах с греками и соседними древлянами. Изменою погиб он в их городе Коростене, и здесь начинаются сказания языческие о мщении Ольги за смерть любимого супруга. Она была еще во цвете возраста, когда осталась вдовою с малолетним сыном Святославом, и мужественной рукой взяла бразды правления до совершеннолетия сына; ибо еще при жизни Игоря привыкла уже уважать ее дружина Варяжская и покорилась доблести женской; храброго вождя Свенельда назначила она военачальником дружины, опытного старца Асмуда дядькой сыну, и мыслями обратилась к ограждению слабого княжения от насилия древлян, превознесенных смертью ее мужа. Князь их Мал, слыша о мудрости и красоте Ольги, искал руки ее, но послы древлянские, пришедшие в Киев, с сим горким предложением для вдовы убиенного Князя, первые подверглись ее мщению. Гордо велели они нести себя киевлянам, в ладьях своих, на двор княжеский, в знак своего владычества над побежденным народом, и были брошены в глубокую яму перед теремом вдовы Игоревой. Другие более именитые послы древлянские, не ведавшие участи первых, пришли с тем же предложением, и подверглись той же бедственной доле: их угостили на смерть русской баней.

Тогда послала гонцов своих Княгиня к Князю древлянскому, чтобы готовил для нее тризну над могильным курганом Игоря; сварили яства и мед, пришла с дружиной Княгиня; собрались гости древлянские и упились медом, они заснули, но непробудным сном, ибо на них обрушилась месть дружины Варяжской за своего Князя; никто из них не возвратился в Коростен. Возникла война, когда обнаружилось мщение; Святослав еще отроком впервые повел в бой свои дружины и детской рукой пустил копье; оно упало к ногам его ратного коня, ибо еще не в силах был метать далее, но этот первый воинский порыв княжеского отрока решил битву. «Начал Князь наш, потягнем!» воскликнул воевода Свенельд и дружина Варяжская, устремившись в бой, опрокинула врагов. К стенам Коростена подступили руссы; во главе их стояла сама Княгиня. Древляне просили мира, Ольга требовала дани и дани странной, в которой таилась женская хитрость: по два голубя и по три воробья с каждого дома; но к вечеру каждая птица принесла на хвосте своем искру пламени в присное гнездо свое и запылал повсюду Коростен. Так совершилось мщение и пало могущество древлян, опасное руссам; но здесь оканчивается и темная сторона язычества для Ольги; перед ней открывается новое светлое поприще христианства, на которое она была призвана свыше, не для себя только, но и для своего народа, чтобы быть денницей наступавшего дня.

Уже около полувека зародилось христианство в южных пределах Руси, с тех пор как Князья варяжские, Аскольд и Дир, ходили на судах своих осаждать Царьград и там, разбитые чудно возбужденной бурей, при погружении в море ризы Богоматери, исповедали Бога Истинного; они приняли святое крещение и принесли новую веру в свое отечество; в Киеве было уже довольно христиан в княжение Игоря, потому что при мирном договоре его с греками, когда варяги–язычники присягали на холме Перуновом, повергнув перед кумиром свои ратные доспехи, христиане русские присягали в церкви св. Пророка Илии. Мудрая Ольга, властвуя над язычниками и христианами, могла ли не быть проникнута истиной евангельской, тогда особенно, когда вручила бразды правления возмужавшему сыну и, чуждая дел царственных, могла избрать себе единое на потребу, спасение души своей. Без сомнения, был ей от Бога послан руководитель на пути спасения, ибо впоследствии мы видим при ней некоего пресвитера Григория, который сопутствовал ей в Царьград и оставался при ней до конца ее жизни; он вероятно убедил Княгиню искать православия вместе с христианством на Востоке, потому что есть сказание в летописцах западных, будто Ольга посылала к Императору Немецкому Оттону великому, просить у него епископа и проповедников в свою землю; довольно странно однако, чтобы Княгиня русская обращалась на Запад ради христианства, когда уже в престольном ее городе были христиане, заимствовавшие веру свою из Царьграда, с которым были руссы издавна в сношениях политических и торговых.

Но еще прежде странствия своего в Царьград, когда еще в руках Ольги было кормило правительственное, обошла она северные пределы своего пространного княжения, Новгород и родную ее область Псковскую, везде уставляя погосты и дани и перевозы по рекам; повсюду сохранилась память мудрых ее распоряжений и временных становищ; в Пскове еще хранятся ее сани, говорит Нестор летописец, живший более века после нее. В то время основала она на родине своей, при впадении реки Псковы в Великую, новый город Псков, который сделался средоточием всей области. По местному преданию, было ей тут чудное видение: три яркие луча воссияли посреди дремучего бора, и это послужило ей знамением будущего христианства, к которому была уже расположена душевно. Устроив таким образом дела княжения и будучи уверена в любви сыновней, она могла спокойно идти в Царьград, чтобы исполнить давнее желание своего сердца.

Около 956 года, Княгиня русская туда отплыла и, хотя есть разногласие между Нестором и летописцами греческими, о времени и некоторых случаях ее пребывания в Царьграде, однако Кедрин, вместе с Нестором, свидетельствуют о ее крещении и сам царственный летописец Константин Багрянородный, восседавший тогда на императорском престоле, в книге своей о обрядах двора Византийского, подробно описывает торжественный прием Княгини русской в палатах царских. Многочисленная дружина сопровождала Ольгу; были с ней особы княжеские, ее свойственницы, и многие именитые жены, племянник ее и пресвитер Григорий, до двадцати послов Русских, кроме бояр Святослава, переводчики и более сорока гостей или купцов русских, обыкновенно проживавших в Царьграде, которые все присоединились к ее дружине, чтобы оказать почесть своей Княгине. В среду, 9-го сентября, был торжественный прием, но, как видно впоследствии из слов самой Ольги, не скоро был назначен торжественный день сей и долго простояла она на судах в пристани Цареградской Золотого рога (называемой Судом в летописях наших), покамест происходили условия о приемных обрядах, на которые обращали тщательное внимание при дворе Византийском.

Княгиня Русская, при вступлении в палаты императорские, остановилась в преддверии их там, где Логофет империи предлагал обычные вопросы послам иноземным; в отдалении от нее стояли сопровождавшие ее послы и гости. Тогда Лагофет ввел Великую Княгиню в ту золотую палату, где обыкновенно восседали Императоры на своих престолах, для приема царственных особ, во всем блеске царского двора, окруженные своими сановниками, из коих каждый носил на себе отличие своего высокого сана. Побеседовав с Императором Багрянородным, она должна была идти через многие покои в Августеон, или круглое здание с крытыми переходами, и там долго сидела в ожидании второго представления Императрице. В палате Юстиниановой устроено было возвышенное место, покрытое багряными коврами, на котором стоял трон Императора Феофила и рядом с ним золотые царские кресла. На троне сидела Императрица, супруга Константинова, на креслах ее невестка Феофания. Княгиню русскую проводили из Августеона в залу Юстинианову, где собран был весь двор царский: там от имени Царицы великий Вестиарий предложил ей также несколько вопросов. Потом Императрица удалилась во внутренние покои, где находился Император со всем своим семейством; туда же приглашена была и Княгиня Ольга и уже на свободе беседовала с царственными лицами.

Между тем великолепное пиршество приготовлено было в храмине Юстиниановой. Императрица сидела опять на троне и Княгиня Ольга, в знак уважения к супруге великого Царя, стояла до того времени, как ей указали место за особым столом с придворными боярами. Послы и гости российские обедали в другой храмине, так называемой златой палате; потом дарили гостей деньгами: племяннику Княгини дали тридцать милиаризий или два с половиной червонца, каждому из родственных ей лиц по двадцати, а послам и гостям по двенадцати, пресвитеру Григорию восемь, людям Святославовым по пяти. На золотом, осыпанном драгоценными камнями блюде, поднесли самой Княгине в дар пятьсот милиаризий, не более сорока двух червонцев. 18-го октября, в воскресенье, Княгиня вторично обедала во дворце и сидела за одним столом с Императрицей, ее невесткой, Романовой супругой, и с детьми его; Император обедал в другой зале со всеми Русскими гостями. Угощение заключилось также дарами, еще более умеренными, нежели первые. Ольга получила только двести милиаризий, то есть не более шестнадцати червонных, а другие менее по соразмерности; по восточному обычаю такие дары означали одну лишь почесть.

Второе сие пиршество могло уже быть после крещения Ольги, о котором не упоминает Багрянородный писатель, потому что он касался только обрядов двора Византийского, а не церковных действий. Летописец русский, желая возвеличить достоинство своей Княгини, записал предание народное: что Император греческий, пораженный красотой и разумом Княгини, предложил ей разделить с ним престол Византийский; она же, действуя с благоразумием, прежде нежели дать ему ответ на предложение брачное, просила себе крещение и никого другого не хотела иметь восприемником от купели, как самого державного. Просветившись же святым крещением, обличила неразумие Царя правилами церковными о духовном родстве, воспрещавшем сей брак. Но Ольга уже была в преклонных летах и не Цимисхий, которого называют летописи, восседал тогда на престоле, а Константин Багрянородный, имевший уже супругу, как видно из собственного его описания. Не определено также имя Патриарха, крестившего блаженную Ольгу, но, судя по летосчислению, должно полагать, что это был не родственник царский Феофилакт, а заступивший место его Полиевкт, строгий постник, который совершил таинство возрождения духовного над пришедшей искать спасения в Царьграде.

Умилительны выражения летописи о том благоговении, с каким прияла святое крещение блаженная, радуясь душой и телом о своем спасении. «Благословенна ты в женах русских, сказал ей Патриарх, ибо ты возлюбила свет и оставила тьму, и благословят тебя сыны русские в последние их роды.» Это было предзнаменованием ее грядущей небесной славы. Поучая Ольгу вере Христовой, Патриарх заповедал ей устав церковный о посте и молитве, о милостыни и воздержании; она же, преклонивши главу, смиренно стояла, как губа напояемая, внимая поучению святительскому, и только сказала: «Молитвами твоими, Владыко святый, да охранена буду от сетей неприязни». Имя Елены, матери великого Константина, наречено было во святом крещении этой новой просветительнице земли Русской, и многими драгоценными дарами почтил ее Император, прежде нежели отпустить в ее землю, ибо радостно было это событие двору Византийскому; как некогда Царица Южская, пришедшая подивиться мудрости Соломоновой, так и сия блаженная Ольга приходила в Царьград, но не для того, чтобы искать одной лишь мудрости человеческой, а мудрости Божией, спасительной человекам. Посетив Патриарха и испрашивая себе его напутственного благословения, она говорила ему: «Народ мой в язычестве, также и сын мой, помолись обо мне, Владыка святый, чтобы Господь меня соблюл от всякого зла». С миром отпустил ее Святитель, сказав утешительное слово: «Чадо верное, ты во Христа крестилась и облеклась, Христос и сохранит тебя, как Ноя в ковчеге и трех отроков в пещи Вавилонской». С благословением Патриаршим благополучно возвратилась она в Киев.

Летопись говорит, что после ее возвращения Император Греческий прислал к ней своих послов с требованием обещанных ею будто бы даров, воском и мехами, и воинов на помощь, в вознаграждение за те дары, какими сам осыпал ее в Царьграде; но Ольга будто бы отвечала послам: «Скажите Царю, что если столько же времени простоит у меня в пристани на Почайне, сколько я у него стояла в приставе на Суде, тогда пошлю ему требуемые дары!» и с такой речью отпустила послов царских. Крещение святой Ольги исполнило ее еще большей духовной любовью к сыну, Князю Святославу, не охладило и его сыновних отношений к мудрой матери, хотя и напрасны были все ее старания обратить его к вере Христовой. Не хотел он слышать о святом крещении, но и не возбранял никому креститься, а только смеялся над новокрещенными, потому что для неверных, не ведающих славы Господней, вера христианская казалась безумием, по слову Апостола: «Мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, для Эллинов безумие ... ибо безумное Божие мудрее человеков и немощное Божие крепче человеков» (1Кор.1:25).

Часто говорила блаженная Ольга Князю Святославу: «Сын мой, я познала Бога и радуюсь духом, если и ты его познаешь, и ты радоваться будешь». Но он не хотел внимать матери, продолжая следовать обычаям языческим, и говорил ей: «Что скажет о мне дружина моя, если изменю вере отцов? Она надо мной ругаться будет». Тяжки были такие речи для блаженной Ольги, но она покорялась воле Божией, говоря сама в себе: «Если захочет Бог помиловать род мой и землю мою Русскую, то положит им на сердце обратиться к нему, как и мне даровал эту благодать», и с теплой верой молилась день и ночь о сын своем и народе, чтобы просветил их Господь, какими ведает судьбами; а между тем, не в силах будучи умягчить сердце Святослава, уже возмужавшего в язычестве и непрестанно ходившего воевать с своими дружинами, она старалась посеять семена христианства в трех своих малолетних внуках, Ярополке, Олеге и Владимире, которых оставлял ей отец воитель; святое семя это в свое время принесло благоприятный плод, укоренившись в сердце юного Владимира, ибо ничто так глубоко не западает в душу, как родственное слово матери.

Есть благоговейное предание, что новопросвещенная Княгиня русская принесла с собой из Царьграда, в числе многой священной утвари, Честной Крест с Животворящим Древом и такой надписью: «Обновилась земля Русская к Богу святым крещением при блаженной Ольге.», и что крест сей поставлен был на престоле Св. Софии, митрополии Русской, созданной великим правнуком ее Ярославом, где оставался до конечного разорения Киева монголами. Стараясь рассеять тьму язычества в земле своей, св. Ольга поставила церковь над могилой христианского Князя Аскольда, во имя Святителя Николая, который вероятно был ангелом сего Князя, вероломно убиенного Олегом на берегу Днепра. Тут приготовила и для себя место упокоения, ибо чуждалась могилы языческой; на родине своей, как гласит предание местное, соорудила она церковь во имя Святой Троицы, в память виденных ею на том месте трех знаменательных лучей, и тем освятила основание именитого города Пскова, которому особенно священно имя ее.

Безмолвствует летопись о других церковных деяниях Ольги, будучи исполнена воинскими деяниями сына ее Святослава, который возлюбил красные берега Дуная и там, ратуя с греками, временно водворился в болгарах, оставив родной Киев на произвол враждебных соседей. В отсутствие Князя обступили его печенеги и неминуемая опасность угрожала Княгине, заключенной в стенах его с своими внуками, без всякой защиты. Граждане изнемогали голодом и жаждой, ибо с земли и от Днепра окружали Киев печенеги, и нельзя было никому выйти из города, чтобы дать весть дружине русской о нашествии врагов. Вызвался один лишь смелый отрок, говоривший языком печенежским; вышел он с уздой в руке из города в стан вражий, спрашивая всех, не видал ли кто его коня, и так спустился ко Днепру; тогда бросился в реку и невредимо переплыл ее под тучей стрел вражьих. Он сказал воеводе княжескому Претичу, что, если не приступит к городу, Киев должен сдаться. Претич устремился с малой дружиной на печенегов, страшась гнева своего Князя еще более, нежели оружия врагов, и освободил Княгиню и ее внуков. Печенеги бежали, думая, что пришел сам Святослав.

Когда возвратился он из дальнего похода и несколько отдохнул в Киеве, стал опять тужить по красным берегам Дуная, и говорил своей матери: «Не любо мне в Киеве, хочу жить в Переяславле на Дунае, ибо там средоточие земли моей, куда стекаются все ее блага». Огорчилась Ольга и сказала сыну: «Ты видишь, что я больна, куда же хочешь от меня идти? Погреби меня прежде, и потом иди, куда хочешь». Блаженная уже разболевалась и предчувствовала свою кончину, когда так беседовала с сыном; через три дня она скончалась, заповедав не творить над собой тризны языческой, но погребсти ее близ могилы Аскольдовой, при церкви Святителя, где уготовила себе гробницу; плакались о ней сын ее и внуки, и весь народ плачем великим, провожая ее до места погребения; там похоронил блаженную пресвитер Григорий, христианским обрядом, перед лицом язычников и еще малого числа верных: это было в 979 году, через тринадцать лет после ее крещения. Первая от земли Российской причтена она к лику святых, сподобившись небесного чертога. Протекло не более двадцати лет после ее преставления, и уже вся земля Российская просветилась христианством. Равноапостольный внук ее Владимир, создав десятинную церковь в Киеве, вынул из земли нетленные мощи своей бабки и с великой честью перенес их в новый храм Богоматери; все, которые с молитвой прибегали ко гробу блаженной Ольги, получали исцеление от святых ее мощей. Такова была сия денница земли Русской, предтеча светлого дня.

(Из летописи и Четьи–Минеи.)

12-го июля, святых мучеников Прокла и Илария и преподобного отца Михаила Малеина.

В тот же день память двух мучеников варяжских, Феодора и сына его Иоанна, и преподобных: Арсения Новгородского, Антония Леохновского и Симона Устюжского, что на Болмах.

Прежде просвещения великого Владимира, когда еще жертвовал он кумирам во тьме языческой, обитал в Киеве человек Божий, именем Феодор, родом из варягов, но просветившийся христианством в Греции; при нем, как лилия посреди терний язычества, процветал сын его, отрок Иоанн, прекрасный душой и телом. Дом их стоял на том месте, где впоследствии Владимир соорудил десятинный храм Богоматери. Однажды, когда возвратился Князь с победой из похода против ятвягов и готовились жертвы богам языческим, внушил диавол служителям своим принести ему жертву человеческую, избрав ее по жребию; жребий пал на отрока Иоанна и старейшины послали взять его из дома родительского. Напрасно старался спасти его отец, обличая суету кумиров; киевляне в порыве ярости устремились ко двору Феодора и разбили секирами двери его храмины: отец и сын взбежали на высокие сени, стоявшие на столбах. «Если боги ваши требуют сына моего, воскликнул отец, пусть пошлют одного из среды своей и возьмут его себе на жертву, вы же, что на меня восстали?» Подняв руки к небу, вознес он пламенную молитву Господу Иисусу, но киевляне, исполнившись еще большей яростью, подрубили высокие столбы и обрушились сени. Так погибли оба мученика под развалинами собственного жилища; неизвестно, где их погребли. Это были первомученики земли Русской и их святая кровь, как доброе семя, вскоре возрастила обильный плод.

(Из Четьи–Минеи и летописи.)

От благочестивых родителей, Григория и Пелагии, произошел сей блаженный подвижник, во Ржеве Володимировом, и мирское имя его было Амвросий. Воспитанный во всяком благочестии, удаляясь от дел человеческих и преуспевая в Божиих, он уже с юных лет проявил в себе то, чего могла ожидать от него святая Церковь, принявшая его впоследствии в лик своих святых. Скромным ремеслом Амвросия было кожевенное дело и, прилежно им занимаясь для поддержания родителей, не забывал он и нищих, которых наделял милостыней, но ремесло ему не препятствовало ежедневно посещать храмы Божьи для молитвы. По смерти отца был он понуждаем матерью вступить в супружество и не хотел быть ослушником ее воли, но и полгода не прожил с супругой.

Как некогда Авраам оставил дом родительский, чтобы идти странником на зов Божий, так и сей блаженный юноша оставил все свое, и дом, и присных, и втайне от них бежал в Великий Новгород, где сперва также занялся ремеслом своим, чтобы снискать себе пропитание и питать нищих. Через пять только лет он написал к матери своей, прося у ней благословения, и к супруге Марии, утешая ее словами евангельскими: о вечном блаженстве, ожидающем тех, которые оставят отца и мать, жену, чада и имущество имени ради Христова. Воспламеняемый все более и более божественной ревностью, решился он, наконец, совершенно оставить мир, чтобы работать в безмолвии единому Богу и, по совету посадника Новгородского Феодора Дмитриевича Сыркова, основавшего обитель, носящую доселе его имя, совершенно отрекся от мира и принял в ней иноческое имя Арсения в 1556 году, за пять лет до страшного разгрома Новгородского Грозным Иоанном.

В образе ангельском еще более усугубил он свой подвиг, ибо всего себя предал любви Божией, не радея о земном, и жительство его, по слову апостольскому, было сокровенно со Христом в Боге. Слезы непрестанно текли из очей его, как о своих грехах, так и о бедствиях, предстоявших Новгороду; но, когда странствовал в смиренной одежде по его стогнам, над ним глумились дети и даже прибивали одежду его к мосту Волховскому, на котором часто сидел. Но не развлекали его такие поругания: ходил ли он по улицам города, или сидел на мосту, постоянно молился и просил Господа, чтобы не вменил греха обидящим его. Когда христолюбивые люди подавали ему милостыню, Арсений разделял ее с нищей братией, едва что–либо себе оставляя, а иногда ничего не вкушал в течение целого дня, когда выходил из своей хижины около моста, откуда выгоняла его непогода, заливая его дождем и засыпая снегом; носил он на себе постоянно тяжкие вериги, рубище его до такой степени было ветхо, что если бы и на три дня поверг оное посреди площади, никто бы к нему не прикоснулся; так провел многие годы, не опуская ни одной службы Божией и имея постоянной себе спутницей память смертную.

Слух о нем дошел и до Грозного Царя, когда попущением Божьим излил он страшный гнев свой на Великий Новгород, Иоанн хотел строить новый дворец свой на развалинах дворища Ярославова, но ему нашелся докучливый сосед, который поселился прежде него на скромном участке княжеского пустыря, у самого Волхова: это был Арсений, недавно только основавший тут убогую свою обитель во имя Рождества Богоматери с малым числом иноков. Преподобный Арсений был действительно заступником обуреваемого города; напрасно грозный сосед после всех своих опустошений просил у него молитв и прощения, думая дарами привлечь к себе святого мужа; Арсений не хотел их принять, как цену крови, и благодушно обличил Царя за его жестокость. «Многие неповинные души послал ты в Царство Небесное», строго говорил ему старец, как некогда священномученик Филипп Митрополит, и на сей раз смирился Иоанн. Он сбирался идти на Псков, и пришел еще однажды испрашивать благословения у святого. «Завтра, Государь, готов я в путь за тобой» отвечал Арсений, и обрадовался его готовности Царь; но это было только таинственное предсказание о собственной кончине, ибо на утро, приобщившись Святых Таин, предал он на молитве чистую свою душу Богу, 12-го июля 1571 года.

Сколько таких замечательных случаев, таящихся в житиях наших святых ускользает из гражданской истории, и однако они поясняют многое, что может казаться странным. Летопись говорит, что Иоанн, подступив к Пскову с намерением разорить его, умилился ночью при звуке благовеста. Мудрено ли, что сердце его, потрясенное обличениями и предсказанием святого мужа, которое так скоро сбылось, было уже расположено тайным ужасом к умилению? Арсений, заживо обличавший его в Новгороде, обещал идти вслед за ним во Псков, уже мертвым: страшно было с совестью Иоанна иметь при себе такого невидимого укорителя!

Обитель преподобного Арсения, едва ли не последняя из основанных в Новгороде, пережила и второе его разорение при шведах; но около ста лет спустя она пришла в упадок и была приписана в 1732 году к Юрьеву монастырю, взамен отобранного у него подворья на княжьем дворе по определению Архиепископа Феофана Прокоповича, а мощи преподобного перенесены были торжественно в Кириллов монастырь, что близ Новгорода, в 1785 году. Однако часовня, где они почивали, сохранилась на прежнем месте, равно как и уважение народа к памяти своего мужественного ходатая. Ее обновило в начале нынешнего столетия усердие одного из граждан Новгородских, и даже в ней был устроен тесный алтарь во имя прежней монастырской церкви Рождества Богоматери, но освящения не последовало; там доселе видны иконостас и прежняя гробница св. Арсения, куда приходят покланяться благочестивые богомольцы.

(Из рукописного сборника житий святых, Новгородской Семинарии.)

Тверь была земной родиной блаженного Антония, который происходил из детей боярских Вениаминовых; с юных лет исполнилось сердце его страхом Божиим и постоянно помышлял он, как бы избежать ему суетного мира и попечений житейских, ибо видел, какой горечью напояются прилепляющиеся к молве человеческой и скольких лишаются благ, прогневляя Бога нечестивой жизнью. Имя Антония, нареченное во св. крещении, послужило ему как бы знамением и залогом будущего пустынного жительства, ибо, несмотря на любовь к нему присных, сердце его влекло далеко от них в уединение, чтобы где–либо облечься в иноческий образ. Пришел он в предместье Великого Новгорода, вконец называемый Шелонский, близ озера Ильменя, за двенадцать верст от города, на реку Переходу, и несколько времени прожил в пустыне, называемой Рублева пустошь, непрестанно моля Господа о сподоблении его ангельского образа.

Там, в безмолвии пустынном, имел он ангельское видение и таинственное внушение: идти за три поприща оттуда на место, называемое Леохново, и туда устремился Антоний. Он нашел там пустынного инока по имени Тарасия, который его постриг; вместе потрудились они над сооружением церкви во имя Преображения Христова, и украсили ее с подобающим благолепием. Новая пустынь Антония по урочищу назвалась Леохновской; вскоре, с благословения Архиепископа Новгородского, освящена была церковь Преображения и собралась около него братия, которой подавал он строгий пример жизни, трудясь наравне со всеми и исполняя все черные работы монастырские. Были в числе учеников его и благородные, подобно ему; они также, подражая блаженному отцу своему, вместе с ним трудились, свято исполняя все заповеди Христовы; хотя и не имел высокого образования преподобный, но здравый ум его и душевная доброта восполняли недостаток учености, как и соименный ему отец иноков, великий Антоний, говорил ученикам своим: «Не требует иных душа человеческая, как только здравого ума.», сам он был во всем последователем великих отцов пустыни.

Однажды, когда упражнялся в келейном правиле, провидел он прозорливым оком поражение православных под Оршей, ибо это было время горького междоусобия от самозванцев; Антоний сказал служившему у него келейнику: «Брат, под Оршей множество православных побито, грех ради наших.», и через несколько дней пришла весть о сем печальном событии, которое, как бы очевидец, в подробности рассказал блаженный ученику своему. В другой раз случился пожар в обители: загорелась крыша над трапезой и сильный ветер разносил пламя по окрестным кельям. Келарь (который сам описывает сие событие, равно как и житие преподобного) в недоумении устремился к нему и, встретив его в дверях кельи, пал к ногам его, со слезами прося умолить Господа и Пречистую Его Матерь о спасении обители. Блаженный Антоний обратился к иконе Всемилостивого Спаса, которая стояла у него в кельи, и так помолился: «Господи, ты благоволил полюбить место сие, попусти же наказание с милостью и сотвори достойное;», потом, со слезами обратясь к келарю, сказал: «Не бойся брат, не оскорбит нас всемилостивый Бог, свыше нашей меры»; в ту же минуту пламень ветром обратился в другую сторону и скоро погас, не повредив обители.

Царь Иоанн Васильевич властвовал в земле Российской, когда преподобный Антоний пришел в царствующий град. Возрадовался Царь его пришествию, потому что много слышал о его добродетели и давно желал видеть, почитая как единого от святых. С великой честью принял он Антония, прося молитв его и благословения, и даровал ему много милостыни и жалованные грамоты на земли и рыбные ловли на озере Ильмене, хотя и не радел Антоний о земной славе и богатстве, труждаясь в пустыне, как один из древних отцов.

Достигнув маститой старости, почувствовал блаженный приближение своей кончины. Случилось ему быть в Новгороде, когда постиг его смертный час, и с радостным сердцем его встретил, ибо чистая душа его не страшилась смерти. В день праздника Воздвижения Честного Креста приобщился он еще однажды Святых Таин и, преподав конечное благословение бывшей при нем братии, призвал к себе пономаря церкви Евангелиста Луки по имени Корнилия; «Брат Корнилий, сказал он, буди тебе знамение, чтобы мне быть положенным в созданном мною монастыре благолепного Преображения,» ибо тяжко было святому лечь далеко от своей обители. Преставился он в девятом часу ночи, в день праздника, и трудолюбивое тело его с честью погребено было в Великом Новгороде, на Федятиной улице, у церкви Евангелиста, по правую сторону алтаря, где сам избрал себе место, так как по случаю Немецкого разорения нельзя было ему возвратиться в свою загородную обитель. Восьмидесяти шести лет скончался блаженный Антоний, из коих пятьдесят шесть свято провел в иночестве; время же его кончины не определено, но можно относить его к 1612 и 1613 году, потому что во время пленения шведского вызван был он для безопасности в Новгород бывшим тогда Митрополитом Исидором; шведы разорили его обитель и умертвили много братии.

Когда же изгнаны были шведы и начали возвращаться окрестные жители по своим местам, пришел один из любимых учеников усопшего, Григорий, на пепелище его обители и прослезился, увидев ее разорение и избиенных братий. Предавши земле их трупы, поставил он келью свою на запустевшем месте, и часовню во имя Преображения Господня. Несколько лет спустя явился ему во сне преподобный Антоний и сказал: «Отче Григорий, поди в Великий Новгород и скажи преосвященному Киприану Митрополиту и вельможам города, чтобы меня положили в созданной мною обители Преображения Господня». Но старец Григорий еще не решился идти к Владыке после первого явления: оно повторилось и, наконец, в третий раз уже в страшном виде явился ему блаженный учитель, испуская огненные лучи и сказал: «Если не исполнишь моих слов, явлюсь в другом месте, ты же погибнешь». От страшного сего явления пал, как мертвый, ученик его; пошел он в Великий Новгород к Владыке и вельможам. Митрополит с крестным ходом, при великом стечении народа вступил в церковь Евангелиста Луки; там, раскопав могилу блаженного Антония, обрели святые мощи его совершенно нетленными, подняли их с молебным пением и понесли в бывшую его обитель. Как только их открыли, совершилось первое чудо: исцелился слепой человек по имени Иосиф, три года ничего не видевший; а на пути близ Аркажского монастыря прозрел другой слепец, по имени Стефан. Святитель велел архимандриту Юрьева монастыря Дионисию со всеми игуменами Новгородскими с великой честью проводить тело блаженного Антония в его обитель, где было оно положено на месте подвига, и многие исцеления истекали от святых мощей его.

(Из рукописи сборника житий святых, Новгородской семинарии.)

В первое лето царствования благочестивого царя Феодора Иоанновича, родился преподобный Симон в отчине монастыря Иосифа Волоколамского, и был воспитан в благочестии родителями, оставаясь в доме их до двадцатилетнего возраста. Когда же при державе Василия Иоанновича Шуйского и в первый год святительства Гермогена Патриарха, восстала рать на землю Русскую и повсюду были убийства и крамолы, отец юноши Михаил, обнищав, удалился в другие пределы, осиротевший же сын его пошел в Москву и там занялся ремеслом ризошвейным; потом пошел в поморские страны и, водворившись в городе Устюге, питался трудами рук своих.

Спустя несколько времени, движимый благочестием, направился он к Студеному морю и приплыл на остров Соловецкий, для поклонения преподобным Зосим и Савватию; там научился грамоте и церковному пению, сладостно было для него чтение божественных книг и беседа с духовными старцами о спасении души. Воспламенился он желанием иноческого образа и, оставив многолюдную обитель Соловецкую, перешел в область Двинскую, на реку Пинегу, в обитель Богоматери, называемой Грузинской; там молил игумена Макария постричь его в иночество; после многих назидательных речей исполнил настоятель благочестивое его желание и изменил мирское имя его Симеона на сходное с оным Симона; юноше было тогда уже двадцать четыре года. Со всею ревностию предал он себя службе монастырской, безропотно исполняя все тяжкие работы, имея всегда в сердце своем память смертную, и непрестанно повторяя богодохновенные слова Давида: «Виждь, Господи, смирение мое и труд мой, и остави вся грехи мои». Любимый и уважаемый всеми, пожелал он совершенного безмолвия и отпустил его игумен в уединение, зная высокую его добродетель. Пришел Симон в пределы Новгородские и там, обойдя многие пустынные места и Ладогу, и Корелу, не обрел себе жительства по сердцу; тогда возвратился опять в пределы Вологодские и рекою Сухоною спустился к великому Устюгу; дорогой расспрашивал он некоего поселянина по имени Антония: где бы найти желанную пустыню для водворения? И тот указал ему за двадцать поприщ от реки Сухоны, вниз по речке Кичменге, непроходимую дебрь, называемую Волма.

Блаженный Симон полюбил дикое место сие и помолился Господу и Пречистой Его Матери, чтобы позволили ему тут водвориться для спасения души его. Он поставил себе тесную хижину и начал возделывать землю в совершенном уединении, ибо и тот, кто указал ему место, оставил его; питался он овощами, которые сам посадил, а иногда хлебом, который собирал, как милостыню, в окрестных селениях, ибо в течение пяти лет никто не ведал уединенной его кельи, огражденной дремучим бором; когда же окрестные жители узнали, то старались его вытеснить, но он благодушно претерпел гонение и удержался на избранном месте.

При державе царя Михаила Феодоровича, пришел Симон в престольный град и просил у государя жалованной грамоты на избранное им место, ибо тогда уже понемногу начали сбираться к нему ученики, и он пожелал устроить там обитель. С разрешения царского и патриаршего, поставил Симон церковь во имя Воздвижения Честного Креста; но козней диавольской пришли злые люди и сожгли церковь во время братской трапезы. Поскорбел Симон, но не упал духом и соорудил новую церковь на месте сгоревшей; сам он ходил в Ростов испросить антиминс и нужную утварь у митрополита Варлаама и, приняв от руки его сан священства, возвратился в свою пустынь и освятил церковь; это было в январе 1620 года. Но враг человеческий не оставил гонений своих против человека Божия.

Не угасла против него вражда окрестных поселян, которые опасались соседства обители, желая приобрести себе ее землю. Трое из них пришли однажды в пустынное место, где преподобный рубил лес, и начали убеждать его ласками и угрозами, чтобы выдал им церковную жалованную грамоту, по которой владел местом; на него налагали даже тяжелую колоду, угрожая смертью, если не исполнит их требования; едва умолил их Симон отпустить его, чтобы поискать грамоту. Возвратясь к своим, он рассказал бывшее с ним приключение и угрожавшую опасность, и люди монастырские собрались, чтобы поймать сих трех насильников, но нигде не могли их найти. Приблизился праздник блаженного Прокопия, Христа ради юродивого Устюжского, и весь народ устремился в Устюг на поклонение святому; туда же пошли и большая часть из братий, живших на Болмах; не скрылось это от злоумышленников. Ночью пришли они в пустынь и нашли преподобного совершенно одиноким; как лютые звери устремились на него убийцы, и различными истязаниями домогались отнять у него грамоту, уязвляли железом, пытали огнем. Преподобный умолил их отпустить его на минуту для отыскивания грамоты и, пришедши в церковь Воздвижения Креста, пал ниц перед иконой Матери Божией; со слезами помолился он, благодаря Владычицу за то, что позволила ему водвориться в сей пустыне и поручал Ей с сыновнею доверенностью собранное им стадо и самого себя в час смертный; помолился и Господу Иисусу, чтобы послал ангела мира принять душу его и сопричел бы его к избранному своему стаду.

Восстав от молитвы, причастился он в алтаре запасными дарами, хранившимися в ковчеге, и укрепленный бессмертной пищей, вышел к своим злодеям; «Теперь делайте со мной, что хотите» сказал он, и жестокосердные, не умилившись смирением старца, осыпали его многими ругательствами и ударами, уязвляя ножами многострадальное тело, и, наконец, отсекли благоговейную главу его, а тело повергли близ кельи. Это случилось 12-го июля 1644 года, на память святых мучеников Прокла и Илария. Несколько дней лежало поверженное тело, никем невредимое, ни зверями, ни птицами, и в свежих ранах запеклась кровь страдальца. Возвратилась братия из Великого Устюга, и с ужасом обрела блаженного своего наставника мертвым, поверженного перед дверьми его кельи, с жестокими знаками своего мучения; с горьким плачем подняли они тело преподобного и внесли в церковь, из обители же Архангельской города Устюга вызвали иеромонаха Ефрема, который совершил над избиенным надгробное пение и похоронил по левую сторону созданной им церкви. Пятидесяти шести лет от рождения был преподобный Симон, когда принял мученическую кончину: над его могилой выросло высокое дерево, широко осенив ее своими ветвями, знаменуя место погребения; память же праведного с похвалами сохранилась на Волмах, в его пустыне и окрестных местах, собирая усердных молитвенников в основанную им пустынь.

(Из записок, сообщенных Епископом Вологодским, и рукописного жития преподобного Симона.)

Во дни блаженного князя Симеона Калужского стояла обитель Рождества Христова близь города Калуги в дремучем лесу, которую часто посещал Христа ради юродивый Лаврентий, имевший себе прибежищем самые палаты христолюбивого князя, ибо глубокое питал он уважение к чудному мужу, который еще при жизни прославился многими знамениями. Это было в начале XVI века.

Случилось однажды татарам напасть на пределы Калужские с намерением разорить самый город, и против них выступил князь Симеон с малым числом своих воинов. Праведный Лаврентий сидел в то время в доме княжеском и внезапно воскликнул: «Дайте мне мою секиру, ибо напали псы на князя Симеона»; он устремился неизвестно куда, юродствуя по обычаю и имея при себе малую секиру. Между тем, князь бился с татарами на реке Оке и изнемогали уже воины его от множества наступавших врагов; но, промыслом Божиим, внезапно обрелся на ладье Христа ради юродивый, подле великого князя, и укрепил дух войска, взывая «не бойтесь!» Сам он помогал воинам на неверных и помощью Божией, при его молитвах, одолел князь полчище татар; Лаврентий же внезапно скрылся от взоров и опять обрелся в доме княжеском, юродствуя и говоря: «Оборонил от псов князя Симеона Иоанновича». Возвратившийся князь исповедал перед всеми как внезапно явился в страшный час битвы Христа ради юродивый и даровал ему победу. Шесть лет спустя после сего чудного избавления, в 1518 году, преставился князь Симеон Калужский и был погребен в престольной Москве, в соборе Архистратига, между князей удельных.

Еще прежде князя, в 1515 году, августа 1–го, преставился блаженный Лаврентий и, с великой честью был погребен в любимой его обители Рождества Христова. Предполагают, что происходил он от рода боярского Хитровых, потому что его именем начинается родовой помянник их в Перемышльском Лютиковом монастыре в пределах Калужских. На древних иконах, хранящихся в церквах и домах, Христа ради юродивый благоговейно изображается в рубахе и овчине, но с босыми ногами, ибо так ходил он зиму и лето; волосы его темно–русые и долгие раскинуты по плечам, долгая борода раздваивается на персях, а в руке его малая секира, насаженная на длинное топорище, которую всегда при себе носил. Вскоре после его преставления потекли исцеления от его раки. В 1621 году записано в обители чудо, совершившееся над боярином Львом Кологривовым, который приехал туда с женой и детьми в совершенном расслаблении, но когда принесли его ко гробу блаженного Лаврентия, начал креститься и проговорил; возвратились ему прежние силы и он совершенно здоровым возвратился домой, славя угодника Божия.

На следующий год чудно исцелился при раке его посадский человек Стефан от страшного беснования; с трудом могли его привлечь туда родственники, но как только дошел до церкви Богоявления Господня, внезапно пришел в себя и рассказал своим присным, что было ему страшное явление обступивших его демонов в образах звериных, от которых спас его представший праведник Лаврентий и велел идти в обитель Рождества Христова к своему гробу.

Убогая девица Евдокия, жившая в отчине блаженного, лишилась зрения от болезни и много о том скорбела посреди своего убожества. Однажды ночью явился ей Христа ради юродивый, велел идти в мир, собрать довольно милостыни и поставить свечу над его гробом. Исполнила девица повеление святого мужа и тотчас по отпетии молебна прозрела к утешению своих родителей. Также исцелилась другая жена, по имени Евдокия, родом из Калуги, которая, услышав о чудесах, истекавших от раки преподобного, пришла помолиться над гробом присного ей святого, и не втуне осталась ее молитва.

В 1641 году один благочестивый горожанин Калуги принес ко гробу блаженного Лаврентия сына своего Давида, болевшего ногами так, что не мог ступить; отрок, прикоснувшись к раке, внезапно почувствовал разрешение от болезни и мог сам собой возвратиться в дом свой. Не только из соседней Калуги, но и из дальних мест стали притекать ко гробу преподобного, привлекаемые молвою о чудных его исцелениях. Пришел некто Симеон из Нижнего Новгорода к игумену обители, долгое время страдавший лихорадкой, и просил его несколько времени пробыть в обители, ибо много слышал о чудесах святого. Благословил игумен и не посрамилась вера пришельца в заступление угодника Божия, ибо вскоре исцелился от своего недуга и потом, потрудившись довольно времени в обители, возвратился на родину в Нижний Новгород.

Тот же боярин Лев Кологривов, сорок лет после своего исцеления движимый верой к человеку Божию, привел ко гробу болящего сына своего Петра, страдавшего долговременной лихорадкой, и получил желанное исцеление сыну, как некогда для себя. Много иных исцелений истекало и продолжают истекать до ныне от гроба сего праведника, к утверждению веры православных. Память его записана в старых рукописях 8-го июля, местно же совершается 10-го августа.

(Выписано из рукописи, хранящейся при Калужской обители Архиерейского дома.)

13-го июля, Собор святого Архангела Гавриила и преподобного отца нашего Стефана Савваита.

В сей же день память преподобного Стефана Махрищского.

Собеседник Сергиев, преподобный Стефан, был также одним из великих двигателей жизни иноческой на севере и виновником основания многих обителей; но описание жития его не сохранилось с такой подробностью, как житие великого Сергия Радонежского, потому что не было записано современниками. Только во дни Царя Иоанна Васильевича, когда благочестивый Митрополит Макарий с такой любовью собирал жития святых своей Церкви, было обращено особенное внимание и на житие преподобного Стефана, о святости коего давно уже разносилась молва по окрестным пределам столицы. Тогда поручено было благоговейному описателю многих житий святых иноку Иоасафу, который по смирению называет себя невеждой и грубым поселянином, собрать сведения и о подвигах великого Стефана. В его обитель на Махру пришел скромный писатель, и там вопрошал братию о житии их первоначальника. Тогда игумен Варлаам вынес ему полуистлевшие свитки, в которых прадед его Серапион, бывший иноком в той же обители, записал нечто слышанное им от современников о преподобном, и это послужило основанием для описания его жития.

Из южных пределов Руси происходил Стефан, хотя и неизвестен род его, и в лавре Печерской древнего Киева положил начало иноческому житию; там, руководимый к ангельской жизни ангелоподобными людьми, приучился к строгим подвигам иночества, воздержанию от страстей, непрестанному посту и молитве, и в юные свои годы служил уже образцом для старшей братии; но по причине обладания Литовского, в древней матери городов русских, вынужден был Стефан бежать от гонений латинских из Киева в северные пределы Руси, где процветало благочестие под державой князей Московских, благосклонно принят был он кротким сыном мудрого Калиты, великим князем Иоанном, отцом витязя Донского. Обрадованный пришествием такого подвижника, Иоанн осыпал его своими милостями и хотел удержать при себе, но ничто не могло остановить преподобного, душа коего томилась жаждой пустыни. Он просил только у державного дозволения водвориться где–либо в его пределах, чтобы основать обитель иноческую в уединении и с его дозволения отошел искать себе пустынного приюта на северо–восток от престольного города в пределы Владимирские.

Обрел он себе, наконец, посреди дебрей и лесов желанное место для безмолвия на урочище, называемом Махра, отовсюду окруженном водами как бы стеной; там водрузил пустынный крест в знамение будущего жительства, и поставил себе убогую хижину, труждаясь день и ночь как бы осужденный на вечную работу, ибо памятовал суд Господень, произнесенный над первым человеком: «В поте лица твоего снеси хлеб твой.» и заповедь апостольскую: «Аще кто не хощет делати, ниже да ясть». Сам он рубил лес окрест кельи и очищал место для нивы, которую возделывал сперва один, а потом с братией не для себя, а для приходящих в его пустыню, ибо всех принимал и странных, и нищих, и отовсюду стали собираться к нему иноки. Сперва не хотел им позволять селиться подле себя, чтобы не нарушали его безмолвия, но потом, умоленный ими, принял их под кров свой, и когда собралось немалое число, поставил для них молитвенный дом во имя Живоначальной Троицы, который был освящен по благословению митрополита всея Руси Феогноста.

Немного времени спустя, и сам он сподобился получить от него сан священства и степень игуменства во вновь устроенной им обители, которая чрезвычайно распространилась, руководимая им по уставу общежития. Неленостно поучал братию преподобный о благочинии церковном и обязанностях инока, напоминая им слова Господни: «На кого воззрю, если не на кроткого и молчаливого и трепещущего моих словес (Ис.66:2).» Еще более, чем словом, поучал примером, ничем не разнствуя от братии в пище и одежде, облеченный в рубище, как бы один из последних, и первенствуя только на молитве, ибо всех предупреждал в храме Божием и никому не уступал в трудах. Многие стекались к нему из окрестностей для духовного совета, посещал для назидательной беседы и Радонежский Сергий, которого лавра уже возникала по соседству, в сорока верстах от Махры; но однажды, по другой причине, пришел к Стефану великий, сподвижник, хотя по смирению и утаил от него вину своего прихода, огорчение от братии, вынудившее его удалиться на время из своей обители. Узнав о пришествии пустынного Сергия, велел ударить в било церковное Стефан и встретил его со всей братией, ибо единодушны были оба труженика; единую волю творили они Господа своего и дружно возделывали духовную бразду, посевая в ней семя словесное. Встретившись, поклонились они взаимно до земли, прося друг у друга молитв и благословения, и ни один из них не хотел первый поднять лица своего от земли: так велико было их обоюдное смирение. Едва умолен был преподобный Сергий, как гост, благословить Стефана и братию, и вместе вошли они в церковь для краткой молитвы, потом же сели за трапезу и довольно побеседовали о пользе душевной. Несколько дней пробыл Сергий у Стефана, обходя с ним пустыню и веселясь духовно о процветании его обители; наконец, открыл ему желание своего сердца: «Желал бы я, отче, с помощью Божий, обрести себе место уединенное, где бы безмолвствовать; и так прошу твою любовь даровать мне одного из учеников твоих, знающих пустынные места».

С любовью исполнил его желание преподобный Стефан и отпустил с ним искусного ученика своего Симона, который, обошедши с Сергием многие места пустынные, указал ему высокое прекрасное место на реке Киржачи; оно полюбилось отшельнику Радонежскому, и там основал новую обитель во имя Благовещения Богоматери, где временно водворился, доколе братия первоначальной лавры его не почувствовала горького лишения и разлуки с таким пастырем и не умолила его возвратиться уже через посредство святителя Московского Алексия. Вскоре и самого Стефана постигло такое же искушение от братии, и он последовал смиренному примеру друга своего Сергия. Недалеко от его лавры обитал христолюбивый человек по имени Григорий, от юности изучивший священное писание, который часто посещал преподобного и, наконец, пожертвовав все свое имение обители, сам в ней постригся; он сделался сыном послушания и любимым учеником своего наставника. Преподобный послал его к святителю Алексию, который рукоположил Григория во пресвитера и возвратил в обитель.

Между тем, некоторые из окрестных жителей волости Юрцовской, позавидовали преподобному, видя, каким расположением пользуется он у державного, потому что боялись, как бы не овладел их селами и полями; несмотря на кроткие увещания Стефана, они грозили ему смертью и преподобный решился дать место их гневу. Призвав старшего священноинока своей обители, мужа добродетельного по имени Илию, ему поручил пасти собранное им словесное стадо, доколе не возвратится, говоря, что отойдет только не в дальнее место. Ночью тайно от всех вышел из обители Стефан, взяв с собой одного лишь любимого ученика своего Григория и вместе с ним устремился в пределы северные за Вологду; прошедши многие дебри и леса, поселились они в глубокой пустыне, близ великой реки Сухоны при потоке, называемом Юрьеве, и там срубили небольшую церковь Святой Троицы и другую подле во имя великомученика Георгия. Стали к ним собираться мало–помалу братия из окрестных мест и таким образом составилась обитель с благословения архиепископа Ростовского.

Недалеко от сей новой обители жил благочестивый человек по имени Константин, рода честного и богатого, который принес много имения Стефану для строения монастыря и молил постричь его в одежду иноческую. Исполнил Стефан благочестивое желание и, нарекши его Кассианом, поручил старшему ученику своему, священноиноку Григорию, которого достойным подражателем сделался новый инок. Далеко распространилась молва о новой обители не только в окрестных селах и городах, откуда стекались многие в сей монастырь, называемый Авнежским по урочищу, но и Великий Князь Димитрий, услышав о удалении Стефана в пустыню северную, прислал к нему обильную милостыню и пригласительную грамоту к себе в столицу. Стефан поручил паству свою Григорию, а келарную службу Кассиану, которые были оба воспитаны, как два голубя под его крылами, и посреди общего плача собранной им братии, пошел на зов державного в царствующий град; дорогой посетил он опять обитель свою Махрскую, и там встречен был с чрезвычайным восторгом осиротевшими своими чадами, которые, узнав о возвращении отца своего, все к нему устремились, чтобы принять благословение; одни припадали к стопам его, другие прикасались края его одежды, иные издали только простирали к нему руки, взирали на него как на Ангела Божия, и все умоляли не оставлять их более и возвратиться к ним из столицы.

Милостиво принял его там Святитель Алексий, глубоко уважавший его добродетель, и любитель благолепия церковного Великий Князь; он снабдил Махрищскую обитель многими землями и льготами, и велел ему опять в ней водвориться. Будучи в Москве, преподобный обрел там еще одного великого подвижника, которого благословил на поприще иночества. Это был юноша Косьма, сродник ближнего великокняжеского боярина и окольничего, Тимофея, славившегося богатством. Отринув все мирское, молил он Стефана облечь его в образ иноческий; преподобный, провидя в нем сосуд избранный и пламенное усердие, тронулся слезным его молением и, возложив на него одежду иноческую, нарек его Кириллом и поручил блаженному Феодору, архимандриту Симоновской обители, племяннику преподобного Сергия. Сей Кирилл был впоследствии основателем обители Белозерской, которая просияла в пределах северных, как великая лавра, и сделалась там светилом иноческой жизни до самых дальних пределов океана.

После духовной беседы с Великим Князем, которого особенная милость к Стефану изумляла самих вельмож, и, приняв благословение от Святителя Алексия, возвратился преподобный в свою Махрищскую обитель, чтобы уже никогда более ее не оставлять, ибо уже начала одолевать его старость. Чувствуя приближение своей кончины, созвал он духовное стадо и еще однажды поучил братию подвигам духовным, страху Божию и непрестанной памяти смертной, любви нелицемерной, воздержанию и конечному отречению от мира. Старейшинство поручил он уже избранному им однажды священноиноку Илии, которого также довольно наставил, как пасти вверенное ему стадо, а сам, восприяв на себя святую схиму и причастившись Святых Таин, предал чистую свою душу Богу, июля в 14-й день 1406 года. Благоухание святой его жизни повеяло от святых его мощей, свидетельствуя о благоприятном предстательстве его перед лицом Божиим; братия погребла его со слезами в созданной им обители Живоначальной Троицы, и старалась подражать богоугодной жизни сего блаженного учителя.

Священноинок Илия заступил на краткое время место отца своего духовного Стефана, руководя братию по начертанной им стези, но он уже был плод, созревший Господу, и вскоре отошел к наставнику своему, возлегши подле него на вечный покой. Достойным его преемником был священноинок Николай, который ни в чем не нарушил устава отеческого, но последующие настоятели принесли нечто из своего, думая лучше управить обителью, нежели преподобный Стефан. Случилось в то время и посещение Божией обители для вразумления иноков: вятчане, возмутившиеся против державы Московской, соединились с татарами казанскими и стали грабить Русские пределы. Они разорили все окрестности Вологодские и обитель Авнежскую, которую создал столь многими трудами преподобный Стефан; иноков закалали как агнцев, и в числе их любимых учеников, старца Григория и Кассиана Авнежских. Пострадала обитель Махрищская, хотя и не от руки неверных, но от огня, опустошившего церковь, трапезу и кельи; рассеялись осиротевшие иноки и на время оставили память старца своего Стефана; но Господь не забыл своего угодника и прославил его по смерти даром исцелений; над гробом его выросли три большие березы от одного корня, и составили над ним широколиственную природную сень, которой не дерзала касаться рука человеческая.

Много лет после преставления блаженного Стефана жил в его обители некто благоговейный старец, инок Герман, уже столетний, днем и ночью предстоявший в молитвах к Богу. Однажды ночью вышел он из своей кельи и увидел над гробом преподобного горящий огонь поде сенью древесной; ужаснулся старец и поспешил возвестить о том игумену Ионе, который увидел из окна своего тот же огонь, как бы луч света, сиявший от гробницы. Пришел в то время из лавры преподобного Сергия игумен Арсений, для посещения игумена и братии и, услышав о чудном явлении, духовно уразумел знамение благодати Божией; он велел поставить над могилой гробницу, осенить ее покровом и перед ней возжечь большую свечу, и сам, совершив божественную литургию, уставил, чтобы с тех пор ежегодно праздновалась память преподобного Стефана.

Протекло довольно времени: случилось в храмовой праздник Пятидесятницы, когда уже братии было до шестидесяти человек и много собралось народа, а еще более нищих от належащего голода, оказалось и в обители оскудение хлеба, которым не могли удовлетвориться сошедшиеся тысячи людей. Игумен Варлаам заботился, однако, чтобы не был нарушен гостеприимный устав преподобного Стефана и, после службы пошел помолиться на гроб его, с верой к нему взывая: «Знаю, о, преподобный, что, если только хочешь, можешь нам помочь своими молитвами и малыми сими хлебами насытить множество народа, ибо ты сам для сего потрудился во дни жизни, чтобы по заповеди Христовой напитать алчущих и призреть странных, и то же ты нам заповедал, чадам твоим». Сказав сие, велел он трапезному брату Симону положить все, что было хлеба, на трапезу, хотя и в малых ломтях; народа же было такое множество, что не могла вмещать трапеза, ни даже кельи, и некоторые расположились на дворе монастырском. Роптал трапезник Симон на игумена, одержимый неверием, говоря сам в себе: «Можно ли таким малым количеством хлеба насытить такое множество? На утро же не останется нам самим ни крохи, ни одной чаши пития». Но Господь, насытивший некогда в пустыне пятью хлебами пять тысяч народа, явил и здесь свое знамение. Игумен по обычаю сотворил молитву, перед началом трапезы, и благословил идущих, и что же? Не только насытились все участники дивной трапезы, обильно пищею и питием, но и с избытком осталось множество хлеба и пития в сосудах не на один только день, как опасался маловерный трапезник, но более, нежели на три месяца вперед; братия прославила Господа, дивного во святых своих, и угодника Его Стефана.

За пятьдесят поприщ от обители Махрищской, близ города Юрьева, жил в селе своем некто благочестивый человек по имени Иаков, имевший сына Даниила, который от юных лет впал в тяжкий недуг беснования; уже он достиг совершенного возраста и часто, покидая дом родительский, нагим проходил дебри и леса, так что отец боялся, чтобы не погиб где–либо в пустыне. По совету соседей своих, решился он посетить для болящего обитель Махрищскую и, одев его прилично, привел ночью в гостиницу монастырскую, а сам возвратился домой. Заснул утомленный трудным путем Даниил, и ночью явился ему инок старый, высокий ростом, со впалыми ланитами, имевший бороду долгую, русую и до половины седую. Явившийся сказал ему: «Встань, иди в мою обитель, и в ней останься до конца твоей жизни». Даниил проснулся в полном уме, совершенно здравым, и всем рассказал чудное свое видение; сорок лет прожил он в обители, трудясь до самой смерти.

Много иных исцелений совершилось над гробом преподобного, расслабленных, немых, которые сами притекали в обитель, или были приводимы родителями и исцелялись по отпетии молебна, с окроплением святой водой над ракой преподобного Стефана. Замечательно исцеление одного хромого, имевшего скорченную ногу, поселянина по имени Алексия, из соседнего селения Семеновского. Нога его сгнила почти до колена и скорчились жилы; он ходил на деревяшке и просил милостыню. Однажды во время голода с трудом приполз он в обитель; игумен велел ему сидеть при гробе преподобного, чтобы питаться милостыней, и часто воспоминал его в молитвах болящий, призывая к себе на помощь. Внезапно отпали струпы от ноги, и простерлась, она сама собой; оставил он при гробе святого деревянное свое ходило во свидетельство исцеления, и сам остался в обители на служение братии. Также исцелился и другой житель слободы Александровской, по имени Иоанн, имевший сухую руку; ночью явился ему во сне некто, повелевая идти в обитель Махрищскую, и, когда не послушал таинственного зова, предстал уже наяву старец во вратах его дома сухой и высокий, до половины седой, который укорил его за неверие и велел идти в обитель, чтобы там получить исцеление; на сей раз повиновался болящий и, пришедши к гробу преподобного, получил здравие после молебного пения.

Еще один, одержимый духом нечистым, страшный своим соседям, приведен был в узах железных в обитель и оставлен там при гробе преподобного. Инок, стоявший при гробе и имевший попечение о болящих, пошел пригласить священника для молебна, но, возвратясь, уже не нашел беснуемого, который расторг узы свои и бежал.

Смутилась братия, опасаясь, чтобы где–либо бедственно не погиб, но вскоре он сам явился в полном разуме, неся в руках своих вериги и, припадая ко гробу, рассказал старцам свое видение: ему виделось около гроба страшное пламя, в которое хотели его ввергнуть, и он, расторгнув узы, бежал, но в ту же минуту почувствовал себя исцеленным от тяжкого недуга.

Все сии чудеса, в различное время записанные, представлены были игуменом Варлаамом митрополиту всея Руси Макарию, который повелел написать житие преподобного смиренному иноку Иоасафу; Самодержец же великий князь Иоанн пожертвовал много серебра на сооружение каменного храма в обители и, когда начали копать рвы для основания, обрели и открыли самый гроб святого Стефана, из которого повеяло благоухание; на персях святого лежали тонкие кожицы, на коих весьма искусно изображены были двенадцать праздников; по повелению святителя, их вложили в серебряный крест, и осенение сим священным крестом спасительно было для прикасавшихся к нему с верой.

(Из рукописного жития, хранящегося в Троицкой лавре под №12).

14–го, святого апостола Акилы.

14–го, святого мученика Кирика и матери его Иулиты. В тот же день успение святого равноапостольного князя Владимира.

Драгоценно для нас житие просветителя нашего, с подробностью исторической сохраненное в летописи преподобным Нестором и вкратце еще начертанное почти современным ему черноризцем Печерским Иаковом, вместе с похвалой Кагану нашему Владимиру. «Так было за немного лет прежде нас, говорит благоговейный инок, во дни самодержца Русской земли Владимира, внука Ольгина, правнука Рюрикова», и, уподобляя его равноапостольному царю Константину, молитвенно взывает к обоим, сближая между собой и подвластные им племена: «О, святые цари Константине и Владимире, помогайте на сопротивных сродникам вашим, избавляйте от всякой беды людей греческих и русских, и о мне грешном молитесь Богу, как имеющие дерзновение перед Ним, да спасусь вашими молитвами. Молюсь и преклоняю вас на милость, писанием сей малой грамоты, которую в похвалу вашу написал, недостойным умом и худым невежественным моим смыслом. Вы же, святые, молясь о нас, людях своих, примите в сомолитвенники к Богу чад ваших, Бориса и Глеба, да все вместе возможете умолить Господа, силою Честнаго и Животворящаго Креста, предстательством Пресвятыя Владычицы нашея Богородицы и всех Святых».

Первые годы жизни и княжения Владимирова неутешительны, как деяния человека, косневшего во тьме язычества, которое не умягчает сердца; но таковы были и темные начала равноапостольного Константина и иных великих мужей, которые сделались впоследствии просветителями и благодетелями своего царства; посему и не боится история подымать сию завесу, ибо через то еще большею славою озаряется светлая сторона их жизни.

По смерти языческого воителя Святослава между трех его сыновей временно разделилась земля Русская: старший Ярополк сел княжить в Киеве, область Древлянская сделалась уделом Олега, Новгород назначен был юному еще Владимиру, который там княжил под руководством опытного дяди своего Добрыни. Вскоре по смерти отца возникло междоусобие братьев. Старый воевода Святослава Свенельд возбудил Ярополка против младшего Олега, который убил на ловле сына Свенельдова. – Олег во время битвы был сброшен с моста и затоптан конями; плакал Ярополк, когда узнал о смерти братней, но и ему также предстояла смерть от брата. Узнав об участи Олега, Владимир бежал за море к Варягам, откуда некогда произошла сила русских князей; он возвратился оттоле с новой дружиной и уже не страшась Ярополка, искал случая отмстить ему за смерть брата, по долгу мести языческой.

Прежде начала брани хотел он вступить в родственную связь с сильным племенем других князей Варяжских, пришедших также из–за моря, и послал просить за себя дочь князя Полоцкого Рогволода, но гордая Рогнеда велела отвечать Владимиру: «Да не будет, чтобы когда–либо отрешила я ремень у сапога сына рабынина», ибо князь Новгородский не был сыном законной жены Святославовой, но только рабыни его, ключницы Малхи. Раздраженный Владимир пошел войной на Полоцк, победил Рогволода, сжег город и, истребив весь род его князей, силой взял за себя надменную Рогнеду. Тогда, окрепши силами, пошел он против Ярополка, со всеми полчищами варягов и славян. Слабый Ярополк бежал из своей столицы в укрепленный город на стечении Роси и Днепра, но там ожидала его измена от присных; собственный воевода его, по имени Блуд, подкупленный Владимиром, выдал князя брату; он убедил Ярополка идти на зов Владимира, в стан его, и там дружина варяжская умертвила Ярополка перед лицом брата. Владимир взял за себя вдову его, пленницу греческую, уже беременную, и от сего нечестивого брака родился Святополк, бывший впоследствии убийцей братьев своих, трех сыновей Владимировых, ибо Господь взыскивает иногда грех отцов на детях для страшного примера и назидания; не был счастливым для Владимира и брак его с Рогнедой, за которую также сватался и Ярополк; Владимир едва не сделался жертвой мщения дочери Рогволода.

В 980 году вступил Владимир на престол отеческий и еще в цветущих летах явил себя не только храбрым воителем, подобно отцу своему Святославу, но и мудрым правителем, подобно блаженной бабке своей Ольге. Немедленно отпустил он дружину варяжскую, с помощью коей овладел Киевом, ибо варяги по старой памяти своих набегов почитали себя не союзниками Владимира, но завоевателями его области, и требовали дани с киевлян. Ласковыми речами ублажил их Владимир, доколе не собрал довольно силы, чтобы противустать им; тогда вынудил их идти в Царьград искать себе службы у императора, которого предварил о неспокойном духе сей дружины. Утвердив власть свою, Владимир явил усердие свое к богам языческим, соорудил новый истукан Перуна с серебрянкой головою, и поставил его близ теремного двора на холме, вместе с другими кумирами. Туда стекался народ ослепленный и земля осквернялась кровью жертв; быть может, совесть тревожила князя и этой кровью искал он примириться с богами языческими, доколе, наконец, познал ту единственную искупительную кровь, которая могла умиротворить человека с Богом. Не только жертвы животных, но и человеческие падали на холме Перуна; возвратясь однажды с победой после счастливой войны, решился он однажды по совету бояр своих заклать в жертву богам кого–либо из отроков или девиц киевских, и жребий пал на юного варяга Иоанна, уже просвещенного христианством. Напрасно старался спасти его отчаянный отец: на обоих обрушилась ярость народная, и сын, и отец пали под обломками обрушенного их жилища; они были первыми и последними мучениками христианскими в языческом Киеве.

Жертвуя идолам, жертвовал Владимир и страстям своим, ибо что были боги идолослужителей, если не демоны, которые возбуждали их к удовлетворению своих страстей? Сходно с нравами языческими, утопал князь русский в наслаждениях чувственных и, по выражению летописца, женолюбив был подобно Соломону. Не довольствуясь первой супругой Рогнедой, от которой имел четырех сыновей: Изяслава, Мстислава, Ярослава и Всеволода, он назвал сыном своим и Святополка, взяв за себя его мать, жену брата своего, и еще имел трех законных по язычеству жен: Чехиню, от которой родился ему Вышеслав; а от двух последних произошли: Святослав и Мстислав и два будущих страстотерпца Борис и Глеб, прославленные в Церкви Русской. Кроме сих законных жен, еще множество наложниц наполняли палаты его в Киеве, Вышгороде и Берестове; казалось, если попущено было погрузиться ему в скверны язычества, то для того только, чтобы тем поразительнее было его обращение к свету Христову. Посреди сих чувственных наслаждений, едва не настиг его смертный час от руки старшей супруги Рогнеды, прозванной в летописи Гориславой по тем бедствиям, которые испытала она в жизни; простив ему убийство отца и братьев, она не могла ему простить предпочтение других жен, и однажды, когда князь посетил ее уединенное жилище близ Киева, в селе Предславине, Рогнеда решила умертвить его во время сна. Проснулся князь и отвел удар; хотел он сам казнить виновную и велел ей, облекшись в брачные одежды, ожидать смерти, но явился в храмине нечаянный ходатай, отрок, сын ее Изяслав; он подал меч родителю и, наученный матерью, сказал: «Ты не один, отец мой, сын твой здесь свидетелем!», и выпал меч из руки гневного отца. По совету бояр своих, простил он виновную ради сына ее, и отдал им в удел бывшую область Рогволода.

Славны были воинские дела Владимира, еще во дни его язычества; не напрасно кровь варяжская текла в его жилах и горел в нем дух отца его Святослава. Прежде всего, сразился он с Мечеславом Кралем Польским, который, подобно ему, сделался просветителем своей земли; оружием отторг он у него города Червенские, которые составили впоследствии сильное княжение Галицкое, потом смирил мятежных вятичей и радимичей, не хотевших платить ему дань, и завоевал страну ятвягов дикого племени латышского, обитавшего в лесах между Литвой и Польшей, и распространил пределы свои до самого поморья Балтийского. С запада устремился он на восток и с дружиной Новгородской, под начальством дяди его Добрыни, спустился по Волге в землю болгар, обитавших на устье Камы. Устрашенные его нашествием просили мира и отпустили послов с многими дарами; они же впоследствии искали привлечь могущественного князя к лжеучению Магометову, которое сами исповедывали.

Желание познать истину уже возгорелось в душе Владимира, который с детства еще помнил христианские нравы и советы блаженной бабки своей Ольги, и вместе с христианами плакал над ее могилой. Если и заглушены были семена христианства в бурном возрасте юношества, когда, обитая на севере между языческими варягами и славянами, далек был от всего христианского, то, возвратясь в Киев, где обрел опять начатки веры Христовой, не мог он остаться равнодушным к первым воспоминаниям своего детства. Как объяснить иначе внезапную перемену его мыслей и это чудное совещание князя со своими боярами о избрании веры истинной, которое не повторяется ни в какой летописи! Тем искреннее рассказ сей, что в нем сохранены и все воинские черты духа варяжского, ибо, избрав веру, Владимир пошел не просить ее у греков, но завоевать. Благодать Божия коснулась его сердца, но не вдруг, а постепенно обновлялся в нем внутренний человек, и суровый варяг сделался кротким христианином; от того и так прочна была сия перемена внутренняя во Владимире и такой твердой стопой стало христианство в земле русской, при самом его начале, без всякого кровопролития, только силой воли и убеждения князя, которому привык покоряться его народ, как мудрому правителю, пекущемуся о его благе.

Так описывает преподобный Нестор, в простодушной летописи своей, утешительное обращение Владимира к христианству и предварительное прение о вере в его палатах. Пришли в 986 году болгары веры Магометовой и сказали: «Ты, князь мудрый и смысленный, а не ведаешь закона, уверуй в закон наш и поклонись Магомету». – «Какая же вера ваша?» спросил их Владимир, и они отвечали: «Веруем Богу, а Магомет учит нас обрезанию, запрещает вкушать свинину и вино, но по смерти обещает нам красных жен, каждому по сердцу его, дозволяя и в здешней жизни многоженство.» Обольстительна была для сластолюбца полная свобода страстей, но странным казалось ему обрезание и запрещение вина; попущением Божиим действие одной страсти победило в нем другую, для того чтобы отвлечь от обеих. «Вино есть веселие на Руси, и не можем без него быть», отвечал он болгарам.

Услышав о посольстве болгар, явились и посланники от Папы, из области Немецкой, которые стали обличать язычнику ничтожество его идолов и проповедовали Бога Единого. Владимир хотел знать о заповедях их веры; они отвечали снисходительно, заповедуя пост по силе каждого, ибо кто пьет или ест, то все во славу Божию, по словам Апостола (1Кор.10:31). Но самая сия ослаба, которой надеялись привлечь к себе язычника, не тронула его сердца, ибо оно требовало обличений сильных для потрясения духа и совершенного разрешения от страстей. Просто и мудро, отвечал немцам Владимир: «Идите обратно, ибо сего отцы наши от вас не принимали».

Тогда и евреи хозарские, обитавшие в Тавриде, подвигнутые вестью о посольстве болгар и христиан к сильному князю русскому, думали привлечь его к своей вере. Послы их сказали ему: «Христиане веруют тому, кого мы распяли, мы же веруем единому Богу, Авраамову, Исаакову и Иаковлю». Спросил и их Владимир: «Что есть закон ваш?» и услышал отчасти то же, что и от болгар, обрезание и запрещение свинины, с прибавлением хранения субботы. «Но где же земля ваша?» спросил их Владимир, и там ли вы ныне?» Смутились евреи и сказали князю: «Прогневался Бог на отцев наших и расточил нас по всем странам, грех ради наших; Иерусалим земля наша в руках христиан». Внук мудрой Ольги отвечал ими: «Как же учите вы иных, будучи сами отвержены от Бога; если бы Бог любил вас и закон ваш, не были бы вы расточены по чужим странам; хотите ли и нас подвергнуть той же участи?»

Наконец, прислали и греки философа своего к Владимиру, по имени Константина, который обличил перед ним всю плотскую прелесть веры Магометовой и ту духовную слепоту, в коей коснели евреи, распявшие Господа славы и сами добровольно отвергшие спасение свое, которое перешло к христианам. Учение христианское не могло не поразить язычника; он хотел слышать от философа: для чего сошел Бог на землю? и всю повесть страданий Христовых. Тогда в кратких, но ярких чертах раскрыл ему философ все чудное сказание Ветхого Завета: о создании неба и земли, о сотворении и падении человека, искушенного диаволом; изгнании его из рая и о первом братоубийстве (горькое воспоминание для убийцы брата!). Страшная картина потопа, карающего землю за грехи людей, и огненная казнь Содома и Гоморры, избрание Авраама родоначальником нового племени, из которого должен был произойти Искупитель, рабство Израиля в стране Египетской и чудные знамения, с какими извел их Моисей из плена, прехождение Чермного моря и потопление фараона; закон, данный Богом посреди громов Синайских и завоевание Израилем земли обетованной; Царь воитель Давид, угодивший Богу, и сын его Соломон строитель храма, Святая Святых, и последующие затем судьбы царства до разорения Иерусалима и первого храма; Вавилонское, семидесятилетнее пленение и обновление храма, в котором должен был явиться Сам Господь, предсказанный пророками: все сие, при чудном свете речений пророческих, которые предваряли о каждом событии до последнего, величайшего из них, сошествия на землю Бога, глубоко потрясло душу Владимира.

Но сердце его умилилось, когда после всех сих ветхозаветных картин, философ рассказал ему смиренную евангельскую повесть о воплотившемся Творце, рожденном ради его спасения в убогом вертепе от Девы и повитом в яслях между бессловесных, который, когда настало время исполнить дивное искупление человеков, явился в пустыне, крестился во Иордане, собрал учеников и проповедал Евангелие Царствия Небесного, со многими чудесами, ознаменовавшими в сыне человеческом Сына Божия: как преданный учеником, был Он представлен на судилище языческое жрецами еврейскими, терзаем, поруган, распят на кресте, и как в третий день воскрес от гроба во исполнение слов пророческих; как, умертвив смерть, вознесся на небо к Отцу Своему и ниспослал от Него Духа Святого на учеников своих, которые проповедали веру Христову по вселенной.

Рождение Бога от убогой Девы и распятие Его на древе крестном поразили язычника, который привык искать земного величия в богах своих; но философ объяснил ему недоумение его сердца: «Обольщен был древле Адам и, богом пожелав быть, не сделался богом; сего ради Бог сделался человеком, чтобы обоготворить Адама; лестью женской пал в раю Адам, вкусив от запрещенного древа, и от Девы воплотившийся Бог распался на древе, чтобы обновить падшую природу человека». Мудрец христианский, желая еще более поразить не только мысли, но и чувства Владимира, показал ему икону Страшного суда, на коем изображены были муки грешников и блаженство праведных. Глубоко вздохнул Владимир, взирая на чудную сию икону, которая представляла ему собственную его участь в будущем веке, если не покается. «Благо сим одесную и горе сим ошуюю!» воскликнул он, и философ сказал тронутому князю: «Если хочешь одесную стать с праведными, то веруй в Господа Иисуса, распятого и воскресшего из мертвых, и крестись во имя Его».

Тронуто было сердце язычника, но не вдруг мог он решиться оставить широкой путь мирских наслаждений, чтобы вступить в тесные врата, которые вели в Царствие Божие. «Пожду еще мало», сказал Владимир и положил в сердце своем испытать о вере, ибо дело шло не об одном личном его убеждении, но и о просвещении всего народа. С великими дарами и почестями отпустил он философа и созвал бояр своих и старейшин градских на спасительное совещание, от которого должно было зависеть не только временное благо земли русской, но и вечное. «Вот приходили ко мне болгары, говорил князь, предлагая принять закон их, потом приходили немцы, восхваляя также свою веру; были после них и евреи; последние пришли греки, осуждая все прочие верования и прославляя свое; много беседовал посланный их о начал и судьбах мира сего, чудна была его беседа и сладостна для слуха: он возвещал о ином мире, в котором умирающие опять воскреснут, чтобы более не умирать, и обещал сие тем, кто вступит в их веру, угрожая мукой огненной отступникам; и так придайте мне разума, какой дадите ответ?»

Бояре и старцы отвечали: «Ты ведаешь, о, князь, что никто своего не хулит, а хвалит; если же хочешь почтить истину, имеешь у себя людей верных; пошли их испытать веру каждого из сих народов, чтобы видели, как служат они Богу своему». Мудрое слово сие было по сердцу князю и всем его людям; избрали десять мужей, добрых и смысленных, и сказали им: «Идите сперва к болгарам, испытайте веру их». Они же, видя нечистые дела их и нелепое служение, с омерзением возвратились в землю свою. Князь уже не думал посылать их к евреям, которых падшего состояния не терпела благородная душа его, но он послал людей своих в христианские земли, чтобы отселе почерпнуть просвещение духовное и велел идти сперва к немцам, а потом к грекам. Не без особого промысла Божия случилось то, что посланные его соглядать церковную службу немцев, не умилились сердцем и, не улучив себе никакой пользы душевной, уклонились от них к грекам, ибо оттоле надлежало воссиять православию на землю русскую. Достигнув Царьграда, предстали они двум императорам, Василию и Константину, внукам Багрянородного, и возвестили им духовную цель своего послания, обещая быть общниками их веры, если зрелищем богослужения умилится их сердце. Возрадовались кесари греческие и многими осыпали их почестями. Немедленно послали они к патриарху с таким словом: «Пришла Русь, испытывая о вере нашей; и так потщись устроить благолепную службу во храме Софии и премудрости Божией; собери священный собор и весь клир, и сам облекись во святительские ризы, да видит Русь славу Бога нашего и, сподобившись благодати крещения, изменит вражду свою на любовь к нам и божественною просветится верой».

Патриарх поспешил исполнить волю царскую; созвал он собор и устроил клир, учредив торжество великое, как бы в нарочитый праздник, возжены были все лампады в великолепном храме премудрости Божией и весь он исполнился фимиама при сладостном пении ликов, представляя зрелище более подобное небесному, нежели земному. Посреди сего благолепия церковного вошли во святилище кесари, во всем блеске пышного двора своего, и с ними русские послы; их поставили на высоком месте, откуда могли они видеть всю красоту церковную и чудное служение патриарха со всем собором епископов, пресвитеров и диаконов. Изумились пришельцы русские: взоры и слух их никогда не видали ничего подобного, и сердце их познало истину в сию торжественную минуту, ибо были к ним приставлены диаконы, объяснявшие весь таинственный смысл божественной службы. Мнилось им, что самые ангелы соединяли гласи свои с ликом человеческим и, вне себя от восторга, вышли они из храма по совершении литургии. Свет благодати коснулся их сердца, они полюбили веру греческую, восхваляя чудное ее богослужение. Восемь дней пробыли послы русские в Царьграде и со многими дарами отпустили их императоры на родину, внушая им возвестить то, что видели и слышали.

Когда возвратились в землю свою, созвал опять Владимир бояр своих и старейшин и приказал послам возвестить дружине все, что испытали о вере в чуждых странах. Со всей искренностью отвечали послы: «Ходили мы к болгарам, и странным показалось нам служение их; встают они, садятся как бы неистовые, в распущенных одеждах, и дико смотрят по сторонам, все у них мрачно и смрадно и нет ничего доброго в законе их. Были мы у немцев и видели различные богослужения в церквах их, но без всякого благолепия и не обрели себе никакой пользы душевной. Но, когда мы пришли к грекам и они ввели нас в тот храм, где служат Богу своему, поистине не знали мы, где обретаемся на небе или на земле, ибо нет на земле ничего подобного, ни такой красоты; одно лишь можно сказать: что если где–либо, то у них пребывает с человеками Бог, и служение Ему у греков свыше, нежели у всех народов. Не можем забыть виденной нами красоты; всякий человек, вкусив однажды сладкого, уже не захочет после вкусить горечи; так и мы не можем более здесь оставаться чуждыми сей вере». Глубокое впечатление произвело искреннее слово сие на дружину Владимирову; многолетние старцы из числа бояр его, в памяти коих свежими еще были минувшие времена блаженной Ольги, сказали князю: «Если бы не хорош был закон греческий, то не прияла бы его и бабка твоя Ольга, которая была мудрейшей из всех человеков». Заветное имя Ольги решило любимого ее внука, о котором столько она молилась; уже он не хотел более испытывать о вере и только спросил бояр своих: «Где креститься?» Старцы кратко отвечали: «Там, где тебе любо».

Здесь опять представляется чудное зрелище, которое не повторилось ни в каком народе, ибо в князе русском вполне отразился воинственный дух варяжского его племени: он ищет христианства, но не хочет смиренно молить о нем превозносившихся греков, памятуя уничижение, какому подвергалась мудрая Ольга от надменных кесарей, с которыми бились и отец его Святослав, и дед Игорь. Князья русские Аскольд и Дир ходили некогда с оружием на Царьград и там приобрели веру; пойдет и он, по примеру их, ратью на греков, но не в дальний Царьград, а в ближайшую Корсунь, и там завоюет веру! Нельзя было требовать смирения от язычника и воинственной его дружины; но искренно было его усердие, хотя и с младенческим мудрованием варяжских своих обычаев.

В 988 году собрал Владимир многочисленную дружину и спустился по Днепру так называемым греческим путем к торговой Корсуни, углубившейся в ее морском заливе. Князь русский стал со своими судами в лимане на одно вержение стрелы от города, и началась кровопролитная осада, которой соответствовала столь же упорная защита. Крепко бились граждане из–за стен и не было успеха дружине русской, хотя отовсюду обступила она укрепленный город. Напрасно грозил осажденным князь русский, что три года готов простоять под их стенами, доколе не сдадутся; никто не помышлял о сдаче. Тогда Владимир стал помышлять о приступе и велел дружине своей присыпать землю к стенам, чтобы взять город на копье, но не было и тут успеха; граждане, подкопавшись изнутри под свои стены, ночью отгребали насыпь и уносили землю внутрь города, где насыпали на площади целый холм, доселе видимый посреди развалин Корсуни. Так протекло шесть месяцев в напрасных усилиях, доколе не вложил Господь в сердце одного корсунянина саном пресвитера по имени Анастас открыть Владимиру тайное средство овладеть городом не ради корысти человеческой, но, чтобы самого завоевателя приобрести Богу, ибо ведома была ему благая цель сей необычайной брани. Кратко написал он на стреле: «Есть кладези за тобою к востоку, откуда по трубам течет к нам вода, перейми их,» и пустил стрелу сию в стан русский. Изумился Владимир столь нечаянному совету и принял его не как от человека, но как бы свыше. Поднял он взор свой к небу и воскликнул: «Господи, если так будет, то сам я в воде сей крещуся», и немедленно перекопал источники; жаждой истомился город и сдался, но не как победитель, взошел в него с дружиной своей Владимир, ибо сам уже был побежден Богом христианским, который покорил ему Корсунь для собственного его спасения, и вместе с ним всего его народа.

Тогда послал к императорам греческим с таким словом: «Вот я взял славный град ваш Корсунь; слышу, что имеете сестру свою еще девицей, и прошу ее себе в супруги; если же не отдадите ее, то и с вашим царствующим градом поступлю так, как с Корсунью» Смутились кесари и еще более опечалилась сестра их; но не смели они прекословить мощному князю, а только желали обратить его на путь спасения и отвечали послам Владимировым: «Не подобает христианам браниться с язычниками; если же крестится, то и желаемое получит, и царствие Божие приобретет, и с нами единоверен будет; иначе не можем мы выдать за него сестры своей». Отрадна была такая речь Владимиру, и он послал сказать императорам: «Крещусь, ибо прежде сего испытал закон ваш, и любо мне богослужение ваше, как мне рассказали о нем посланные мною мужи». Слово сие успокоило кесарей греческих, и они стали умолять сестру свою именем Анну на сие страшное для нее супружество; а между тем послали сказать князю: «Крестись, и тогда пошлем к тебе сестру нашу»; но Владимир опять отвечал им: «Пусть прежде придут с сестрой вашей имеющие окрестить меня.»

Трудно было Василию и Константину убедить царевну Анну идти в страну чуждую за князя варвара по понятиям греческим. Горько плакала она и говорила: «Иду туда, как бы в полон, лучше бы мне здесь умереть!» Но державные братья утешали ее: «Что, если обратит тобою Бог русскую землю на покаяние, а землю греческую избавишь ты от лютой рати? Видишь ли, сколько зла причинила грекам Русь, и ныне, если не пойдешь, той же бедой грозит нам?» Так, едва могли убедить царевну! Она же на веки простилась с братьями и присными своими и севши на корабль, вместе с сановниками царскими и пресвитерами, плача, поплыла через море Черное, на берег, ей чуждый. С великой честью встретил ее клир и народ в греческой Корсуни, с торжеством ввели в град и посадили в царском тереме, до времени совершения брака.

Господь, все устрояющий на пользу человекам и в лице Владимира воздвигший второго Константина земле Русской, хотел просветить его чудом, подобно как апостола своего Павла, чтобы сделать его равноапостольным просветителем подданной ему страны. Во время пришествия царевны, когда все ликовало в Корсуни, встречавшей сестру своих кесарей, болезнь очей приключилась князю русскому, и он поражен был временно слепотой при совершенном изнеможении тела. Скорбел Владимир и упал духом, уже сомнение начало колебать его сердце, но мудрая царевна утвердила его в вере Христовой; она послала сказать ему: «Прими временную слепоту сию, как посещение Божие, ибо желает показать тебе Господь неизреченную свою славу; если хочешь освободиться от своей болезни, поспеши креститься во имя Святой Троицы, иначе не можешь исцелиться». Поверил слову царственной невесты Владимир и сказал: «Если сие исполнится, то поистине велик Бог христианский!» И велел все приготовить для своего крещения. Немедленно приступил к оглашению князя русского епископ Корсунский с пресвитерами, пришедшими вместе с царевной; в церкви св. апостола Иакова, стоявшей посреди торжища Корсунского, приготовлена была купель; с одной стороны храма была палата Владимирова, а с другой терем царевны; и долго после еще показывали на площади города царственные сии жилища, развалины же церкви видны и доныне.

С чрезвычайным торжеством совершено было таинство крещения, при котором присутствовали все сановники царские и вся дружина русская, ибо восприемником от купели заочно был старший император, коего царственное имя Василия принял новокрещенный, и здесь явил Господь славу свою чудным знамением для обращения язычников и для утверждения в вере народа христианского. Как только епископ возложил святительскую руку свою на главу новокрещенного и стал погружать его в купели, во имя Отца и Сына и Святого Духа, внезапно спала как бы чешуя с очей его, подобно тому, как спала некогда такая же чешуя с очей обращенного Савла, апостола языков. Прозрел Владимир, и в радостном восторге воскликнул: «Ныне познал я Бога истинного!» И он прославил Бога, просветившего взоры и сердце его. Изумилась дружина Владимирова чудному исцелению князя своего, и некоторые из бояр его просили себе также крещения. Вскоре после обновления духовного совершилось и брачное торжество князя русского с греческой царевной; Анна уже не страшилась сего супружества, ибо видела благодать Божию над супругом своим и над всей его землей.

Епископ Корсунский с любовью поучил князя, просвещенного им в купели, и раскрыл ему истины веры христианской и правила святых Вселенских Соборов. «Внимай себе, о благородный самодержец, говорил он, и последуй апостольскому преданию и учению святых отец, право правящих слово истины. Се ныне новорожден ты благодатью Христа Бога и очищен от всякого греха, сделавшись сыном света и наследником Небесного Царствия. Блюди, да не прельстит тебя кто–либо из еретиков, но исповедуй всегда православную веру, сохраняя чистый ее символ: верую во единого Бога Отца Вседержителя. Исповедуй единое крещение водой и Духом; приступай с верой ко Святым Тайнам, приемля с умилением тело и кровь Христову, и все церковные предания храни. Поклоняйся благоговейно Честному Кресту Господню, святым иконам и мощам угодников Божиих, веруй и семи Вселенским Соборам, которые сохранили веру нашу чистою от всех ересей, на нее восстававших. Соблюдай чистоту телесную в целомудренном браке, ибо с единой только женой позволяет совокупляться закон христианский; уважай пресвитеров Божиих, могущих научить тебя слову истины; таким образом сохранит тебя Господь от всяких соблазнов и богопротивных дел, и сподобит тебя Небесного своего Царствия, молитвами пречистой своей Матери и всех святых».

Хотя епископ Корсунский совершал крещение над князем русским, но без сомнения в Корсунь прислан был от патриарха Цареградского митрополит, долженствовавший вместе с Владимиром идти просветить землю русскую. Молчит о том летопись Несторова, но священное предание гласит, что первым митрополитом послан был некто благочестивый муж по имени Михаил, родом из Сирии, и с ним шесть епископов, между которыми долженствовали быть разделены анархии русские. Прежде нежели оставить Корсунь, Владимир хотел ознаменовать там отрадное событие своего крещения и поставил церковь ангела своего святого Василия на горе, которая была насыпана посреди города во время осады; он испросил себе в благословение от местного епископа честную главу Климента Папы Римского, пострадавшего в Херсони в 1–м веке христианства, и часть от мощей ученика его Фива: это была первая святыня, которую принес с собою Владимир в престольный Киев вместе с церковными сосудами и святыми иконами. Отселе сохранилось в земле русской название Корсунской для всякой святыни, которая носит на себе отпечаток древности. Но, собирая христианскую святыню, Владимир, как победитель, желал принести с собой и знамение своей победы, ибо он великодушно уступал Корсунь императорам греческим, как брачное вино за сестру их, царевну. Посему взял из покоренного города два медных изваяния и четырех коней медных искусства греческого, которые поставил у себя в Киеве, близ созданного им храма Богородицы, вероятно, в подражание того, как поставлены были великим Юстинианом знаменитые изваяния коней перед вратами Святой Софии. Анастас, пустивший известительную стрелу в стан Владимира, сопутствовал князю в числе иных пресвитеров корсунских, как человек, приобретший себе доверенность князя. Сопровождаемый супругой–царевной и сонмом святителей греческих, с великим торжеством оставил князь русский покоренный им город, где обрел спасение: себе и народу, и проникнутый великим званием своим, поспешил на апостольский подвиг в Киев, где первым его действием было сокрушение кумиров, им самим некогда сооруженных. Все велел он ниспровергнуть, иные рассечь на части, другие жечь огнем; идола Волоса, называемого скотьим богом, бросили в реку Почайну. Перуна же громовержца, как более уважаемого из всех кумиров, велел привязать к конскому хвосту и влечь его с горы по Боричеву свозу на реку, приставив к нему двенадцать воинов, которые били его палицами, не потому что бездушное дерево могло что–либо чувствовать, а для поругания демона, который под видом идола прельщал человеков.

«Чудны дела твои, Господи, восклицает летописец, не вчера ли еще чтим был от человеков кумир сей? Ныне же он поруган!» Когда влекли Перуна по ручью в Днепр, плача бежали за ним неверные люди, еще не приявшие крещения, и громко вопияли: «Выдыбай, наш боже.» Есть народное предание, что он выплыл на берег реки на том месте, где поставлен впоследствии монастырь Выдубицкий, и что слышан был, по лести демонской, вопль поражаемого кумира; но Владимир, опасаясь, чтобы народ не привязался опять к кумирам, велел следовать за ним вниз по реке, повсюду отталкивая его от берега, доколе не пройдет Днепровские пороги. Там, далеко за порогами, извергла его река, и место это прослыло Перуновой речью, т. е. косой.

Когда таким образом очистил Владимир столицу от скверных идолов, приступил он к общему крещению народа, который уже был довольно времени приготовляем к этому священному делу предварительным испытанием князя своего о вере, посольством избранных мужей из его дружины для познания веры истинной, и походом Владимира под Корсунь для приобретения этой веры. Низвержение кумиров было окончательным знамением его воли, которой не смел ослушаться народ, привыкший уважать своего князя. Чтобы еще более возбудить ревность к христианству, Владимир окрестил прежде пред лицом всех двенадцать сыновей своих на Почайне, и граждане киевские могли видеть во всем благолепии церковном то священное таинство, которое их ожидало. Тогда послал князь глашатаев своих по всему городу с таким словом: «Если кто не обрящется на реке в назначенный день, богатый или убогий, раб или свободный, тот будет мне противник». И по чудному промыслу Божию повелительное, но вместе и спасительное слово сие не только не нашло себе пререкания в людях, неверных до того времени Богу, верных однако своему князю, но даже было принято с любовью; все с радостью устремились в заветный день на реку, говоря один другому: «Если бы не добро сие было, не принял бы сего Князь наш и бояре». С такой младенческою простотою стекакались они к спасительному крещению и поистине сбылось над ними евангельское слово: «Аще не будете яко дети, не можете внити в царствие Божие» (Мф.18:3).

Торжественное и умилительное зрелище открылось: равноапостольный князь, с новопросвещенным сонмом двенадцати сыновей и со всею своею дружиною, стоял на берегу Днепра при рассвете, ожидая, когда взойдет денница и с ней воссияет свет Христов на землю русскую. Пред ним у самых вод освященной реки, стояли святители и все пресвитеры, сколько их было, в священных облачениях, со свечами и кадилами, в облаке фимиама, как лик небесных ангелов, спустившийся на землю, и заветными их молитвами освящались скромные струи Почайны и широкого Днепра; они обращались в спасительные воды Иордана для обновления всего народа киевского, который толпами стремился в реку по гласу своего владыки, без различия возраста и пола; одни погружались по самую выю, другие только до персей, смотря по глубине вод, более юные ближе к берегу, взрослые держали детей на руках, чтобы и они сподобились святого крещения и над всеми сими, жаждущими спасения, пресвитеры читали совершительные молитвы крещения: поистине радость была на небе и на земле о стольких душах спасаемых; плакал только один демон, изгоняемый от места, где думал навсегда утвердить жилище свое, вдали от учения апостольского и крови мученической. Равноапостольный князь на соседнем холме, подняв к небу взоры и руки, в радостном восторге, что сам он и люди его познали Бога истинного, так помолился: «Боже, сотворивший небо и землю, призри на новых людей сих и даруй им Господа уведать Тебя, истинного Бога, как уведали страны христианские утверди в них веру правую и невозвратную; мне же помоги, Господи, на сопротивного врага, да надеясь на Тебя и Твою державу, побежду его козни.»

Как только окрещены были жители Киева, озаботился благочестивый князь, чтобы и вся подвластная ему земля русская просветилась святым крещением. Повсюду велел он сокрушать капища, низвергать кумиров и ставить церкви, наскоро срубленные, и разослал пресвитеров для крещения народа. В Киеве, на бывшем холме Перуна, чтобы истребить память сего языческого бога, поставил церковь во имя ангела своего, святого Василия, подобно как и в Корсуни на осадном холме. Но для того, чтобы просвещение духовное еще более утвердилось в народе, с юного возраста и как бы всосалось с млеком младенцев, ревностный Владимир велел повсюду устраивать училища для малых детей, которые через грамоту научались слову Божию; не только в Киеве и других городах, но и в нарочитых селах, где только сооружены были церкви и пресвитеры, устраивались такие училища; и что же? – ослепленные неверием, коснея в невежестве, плакали о детях своих, для спасительного учения как будто отдаваемых на жертву, хотя и не смели противиться воле князя; мудрая сия мера свидетельствовала, как глубоко был проникнут сам Владимир истиной христианства и как искренно желал он просвещения своего народа.

На следующий год после своего крещения приступил Владимир к строению храма во имя Богоматери близ своего терема в Киеве, на том месте, где пострадали мученики варяжские, и вызвал для сего опытных мастеров из Греции, ибо он хотел, чтобы храм сей по своему благолепию не уступал Корсунским, и не щадил для украшения его сокровищ своих; мусия и честные иконы и вся утварь были ему принесены из Царьграда; Анастас, пресвитер заблаговременно назначен для служения при сей новой церкви, которая прозвалась десятинною, потому что Владимир посвятил на содержание ее десятую часть княжеских доходов. Когда же через шесть лет довершен был соборный храм сей, который праздновал собору Матери Божией на другой день Рождества Христова, радостью исполнилось сердце нового Соломона и, в день торжественного освящения, так помолился он Господу: «Господи Боже! призри с небеси и виждь и посети виноград сей и утверди новых людей сих, которых насадила десница твоя, сердце коих ты обратил к разумному познанию тебя истиннаго Бога. Призри на церковь твою, созданную недостойным рабом твоим во имя родившей тебя Матери Девы, и если кто помолиться в церкви сей, услыши его молитву, ради молитвы пречистой Богородицы! Я же клятвенно обещаю церкви сей десятую часть имения моего и всех моих городов, а если кто отымет сие, со мною станет на суд пред Господом.» Светел был праздник, Владимир угостил Святителей и бояр княжескою своею трапезою и не были им забыты нищие.

Сокрушаемы были идолы, но не везде с одинаковым успехом: в Новгороде, куда ходил сам Митрополит с пресвитерами, возник ропот народный, ибо не хотели расстаться язычники с своим кумиром; однако благоразумный правитель, дядя Владимира, Добрыня, помог Святителю и с помощию его низвержен был Перун в мимотекущий Волхов, подобно как в Киеве низвергли в Днепр; также влекли его и поражали ударами, чтобы посрамить демона пред лицем веровавших ему людей. В Новгороде поставлен был один из Епископов, пришедших из Корсуни, именем Иоаким, который озаботился о распространении христианства в обширной области Новгородской. Сам Владимир, как гласит местное предание, с другими Епископами и пресвитерами, обходил северные пределы Руси и заложил на берегу Клязьмы город во имя свое; везде, где только мог на пути, сооружал церкви, ставил города, чтобы привлечь рассеянных под сень христианства. Таким образом положил основание многим городам по Десне, Трубежу и Суле, и населил их Славянскими племенами, ив окрестностях Киева основал Белград, который более других был ему по сердцу.

Но, при внутреннем устроении государства, мудрый Князь часто был отвлекаем войнами с беспокойными соседями и набегами Печенежскими; едва только успешно окончил он войну с Хорватами, в западных пределах Руси, как должен был идти отражать с востока нападение Печенегов, которые разоряли область Киевскую. Летописец подробно рассказывает замечательное событие войны сей: «войско Печенегов, стояло за рекою: Князь их вызвал Владимира на берег и предложил ему решить дело поединком между двумя, с обеих сторон избранными богатырями. Ежели Русский убьет Печенега, сказал он, то обязываемся три года не воевать с вами; а ежели наш победит, то мы вольны три года опустошать твою землю. Владимир согласился и велел бирючам или глашатаям, в стане своем кликнуть охотников для поединка; не сыскалось ни одного, и Князь Русский был в горести. Тогда приходит к нему старец и говорит: «Я вышел в поле с четырьмя сынами, à меньший остался дома; с самого детства никто не мог одолеть его. Однажды, в сердце на меня, он разорвал на двое толстую воловью кожу; вели ему бороться с Печенегом.» Владимир немедленно послал за юношей, который для опыта в силе своей требовал быка дикого и когда зверь, раздраженный прикосновением горячего железа, бежал мимо юноши, богатырь сей вырвал одною рукою из боку его кусок мяса. На другой день явился Печенег, великан страшный и, видя малорослого своего противника, посмеялся ему. Избрали место; единоборцы сразились; юноша Русский крепкими мышцами сдавил Печенега и мертвого; ударил, о землю. Тогда дружина княжеская, кликнув победу, бросилась на устрашение толпы Печенегов, которые едва мог ли спастись бегством. Радостный Владимир, в память события, заложил на берегу Трубежи город и назвал его Переяславлем, ибо Русский витязь переял у врагов славу; наградив его щедро и старца отца его, с торжеством возвратился он в Киев.»

Иногда, однако, великой опасности подвергался сам Владимир от сих пустынных варваров; три года спустя после одержанной над ними победы, напали они опять на его область и приступили к городу Василеву, построенному им, не далеко от Киева, на реке Стугне. С малою дружиною вышел против них Князь, но не мог устоять против их множества. Окруженный отовсюду свирепыми врагами, укрылся он под мостом и дал обет, если спасет его Господь от руки их, соорудить в Василеве храм, во имя Преображения, ибо это был светлый день сего праздника. Услышал Господь молитву угодника своего и спас от врагов; Князь исполнил обет свой, немедленно заложив церковь Преображения в Василеве, и, чтобы разделить радость о своем избавлении с присною дружиною, созвал посадников и старшин градских и, в продолжение осьми дней, весело угощал их в Василеве.

По сказанию летописца, триста кадий меда сварено было для сего пиршества и триста гривен серебра роздано убогим. Возвратясь в Киев ко дню Успения, повторил Князь торжественное пиршество для всего народа и опять не были им забыты убогие, которых особенно миловал Владимир, памятуя слово евангельское: «блажени милостивии, яко тии помиловани будут» (Мф.5:7) и слово Соломоново: «даяй нищему, Богу в займ дает». Посему дозволено было всякому нищему приходить во двор княжий и брать для себя нужную пищу и питие, и милостыню деньгами, но и это еще не казалось довольным для щедрой души Владимира, который одевал нагих и кормил алчных, не только в одном Киеве, но и во всех городах Русских. Он говорил своим присным: «не все убогие могут доползти до княжеского двора, ибо некоторые из них больны или калеки», и так велел устроить возила, на которых клали хлебы и овощи, мясо и рыбу, мед и квас; приставники княжеские ездили по городу, спрашивая нет ли где больных или беспомощных? и всех удовлетворяли. Гостеприимство же Князя выражалось еженедельными трапезами для присных его, бояр и дружины, в светлом его тереме, где изобильно угощались они роскошными яствами. В праздники господские и Святых, коих память чествовал с любовью, три трапезы поставлялись всегда в палатах княжеских: первая для Святителей и черноризцев, вторая для нищей братии, а третья для самого Князя и его дружины» Случился однажды ропот в дружине его, охмелевшей от крепкого меда: «стыдно нам есть ложками деревянными, а не серебряными.» Не оскорбился добрый Князь таким укором, но велел сковать серебряные ложки для дружины, говоря: «сребром и золотом не добуду я себе дружины, а дружиною добуду себе и сребро и злато, как отец и дед мой добывали». Любил Владимир свою дружину и с нею рассуждал о устроении области, о мире и войне.

Свидетельствуя о милосердии и гостеприимстве великого Владимира, летописец повествует и о чрезвычайной его кротости, ибо до такой степени смягчилось сердце его, что он даже щадил жизнь преступников и самых убийц наказывал только денежною пенею, не почитая себя в праве лишать кого–либо жизни. Умножались от того разбои в земле Русской, так что наконец Епископы должны были прийти к Владимиру и спросить его: «для чего не казнит злодеев?» Смиренно отвечал Владимир: «боюсь греха»; но они сказали Князю: «ты поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на милование; ты должен казнить разбойников, но испытав прежде вину их», и Князь повиновался совету святительскому. Епископы и старшины градские побудили также Владимира, в старческие годы его, не полагаться на мир с окрестными властителями, Польским и Венгерским, но всегда иметь готовую рать, ибо только с оружием и с конями можно быть уверенным в мире.

Еще одно страшное нападение Печенегов оправдало мудрует сего совета. В 997 году, услышав, что Князь Русский пошёл собирать дружину в пределы Новгородские, многочисленною ордою напали они вторично на приделы Киевские и стали под Белградом, так что никому нельзя было выйти из города и голод одолел осажденных. Жители, собравшись на вече, изморенные и безнадежные на помощь Князя, решились уже сдаться Печенегам, чтобы хотя не всем погибнуть от голода; но все они были спасены благоразумием одного старца, который не присутствовал на вече и узнав, что граждане хотят сдаться, послал сказать старшинам, чтобы подождали еще три дня; он велел ископать два кладезя, поставить в них одну кадь с сытою, а другую с тестом, и звать старшин Печенежских будто для переговоров. Когда же пришли в город, граждане, указав им на кладези, сказали: «напрасно себя губите; если десять лет еще простоите, ничего не можете нам сделать, ибо сама земля нас кормит». Поверили Печенеги и сняли осаду.

Давно уже скончался первый Митрополит, святой Михаил, и место его заступил другой Святитель Греческий Леонтий, присланный от патриарха Николая Хрисоверха, в 991 году. Столь же ревностно содействовал он благочестивому Князю в христианском просвещении страны его, и рукоположил Епископов в созданные им города: Неофита в Ростов и Стефана во Владимир Волынский, в Белград же Никиту; озаботился Владимир и о просвещении Волжских Болгар, которые хотели некогда обольстить его своею верою и, одолев их оружием, послал к ним мудрого философа Греческого для проповеди слова Божия; крестились некоторые из их Князей, но другие остались во тьме. Крестился также один из Князей Печенежских, именем Кучук, водворившийся в Киеве: столь велика была ревность святого Владимира! Во дни его, при блаженном Леонтие, обретены были нетленными мощи святой Княгини Ольги, когда хотел он перенести их из церкви Святителя Николая, стоявшей на Аскольдовой могиле, в созданный им храм Богоматери, и с великим торжеством совершилось сие перенесение. Повествует черноризец Иаков, что в новой гробнице блаженной Княгини устроено было сверху оконце, сквозь которое можно было видеть нетление честного ее тела, если только кто с верою приходил к сему оконцу, которое не отворялось для неверующих.

И третий Митрополит Иоанн прислан был из Царьграда, после кончины Леонтия, около 1103 года; он освятил каменную церковь Верховных Апостол, которую построил Князь в любимом селе своем Берестове, где и окончил дни. Уже это были последние годы святого Владимира: в полном блеске своего могущества восседал он на престоле древнего Киева, оружейный многочисленными сынами и храбрыми витязями, которых имена и богатырские подвиги долго славились в песнях народных после представления Великого Кидая. Так некогда и Царь Давид имел около себя 37 сильных мужей, из коих каждый мог выйти против ста врагов; славились между витязями Владимира Илья Муромец и Ян Усмошвец, поразивший Печенега и Александр Попович, победивший Половцев. Послы иностранные иноземных властителей стекались ко двору Владимира, и там находили себе убежище Князья, лишенные своих престолов, как Олав Норвежский, бывший в последствии Королем. Век Владимира почитался золотым веком первенствующей Руси и тридцати–трех летнее его княжение оставило по себе глубокие следы на все будущие столетия. Но Владимир, увлеченный любовью к сыновьям, имел неосторожность разделить между ними, еще при жизни, обширную свою область, и это было началом уделов, от которых возникли междоусобия после его кончины. Старшему Вышеславу отдал он Новгород, и после ранней его смерти перевел туда Ярослава из Ростова, а в Ростов посадил Бориса и Глеба в Муром. Изяславу давно уже был отдан Полоцк, Святославу Древлянская земля, а Всеволоду Волынь, где основал Владимир город, носивший его имя. Мстислав княжил в Тмутаракани, а Святополк, им усыновленный от брата, в Турове, и он сделался убийцею братьев.

Каждого из малолетних сыновей отпустил Великий Князь в удел его, о благоразумными пестунами, чтобы приучить к делам правительственным, но уже при жизни его возникли неудовольствия от сыновей. Таким образом Ярослав, правитель Новгорода, дерзнул объявить себя независимым и не хотел платить обычной дани, которую ежегодно посылали наместники Новгородские Великому Князю и его гридням или телохранителям. Владимир велел готовиться войску к походу на Новгород, чтобы наказать ослушника, а сын, ослепленный самолюбием, призвал из–за моря Варягов на помощь, но Господь отклонил горькое сие междоусобие; в то же время и Печенеги подняли опять оружие, и престарелый Князь должен был послать против них юного сына своего Бориса, только что пришедшего из Ростова; в столь тревожные дни постигла старца Владимира предсмертная болезнь.

Царевна Греческая Анна, уже скончалась за несколько лет прежде своего супруга. Сам Владимир в старости маститой, предчувствуя приближение кончины, любил уединяться посреди дремучих лесов, в загородном селе своем Берестове. Ослушание старшего сына без сомнения ускорило его кончину; но отпуская в поход любимого сына своего Бориса, с которым не хотел разлучаться, еще не ожидал старец, что уже прощается с ним на веки. Вскоре после его отшествия, постигла Владимира тяжкая болезнь и, умирая, помолился он Господу, в умилении сокрушенного сердца: «Господи, Боже мой! Не знал я Тебя, но Ты меня помиловал и святым крещением просветил и дал мне познать Себя, Творца всяческих, Отца Господа нашего Иисуса Христа; слава тебе, Владыко, с Сыном и Святым Духом! Не помяни моей злобы, ибо если не ведал я Тебя в язычестве, то ныне ведаю. Помилуй меня, Господи, если хочешь мучить за грехи мои, казни меня Сам, но не предавай в руки диаволов». С такою молитвою предал он душу свою в руки Ангелов Божиих и с миром преставился, чтобы получить венец нетления от руки Господней, ибо, добрыми своими делами и милостынею, сокрыл себе сокровище на небесах, где уже давно было его сердце, и ревнуя житию святых мужей, подражал страннолюбию Авраамову, кротости Моисеевой, незлобию Давидову и правоверию Царя Христианского Константина.

Двадцать восемь лет княжил он в земле Русской после своего крещения, утверждая землю свою верою Христовою, и тридцать три года восседал на престоле Киевском; преставился же 15 Июля 1015 года, ночью, в селе Берестове; горестна была ночь сия для всей земли Русской. Ужас объял его присных, которые боялись властолюбия Святополка; один он только из сыновей Владимира был тогда в Киеве, прочие все по уделам. Бояре хотели утащить кончину Великого Князя, чтобы дать время возвратиться сыну его Борису; ночью выломали пол в сенях его храмины Берестовской, завернули тело в ковер и, спустивши на веревках, отвезли тайно в соборный храм Богоматери; но скоро печальная весть разгласилась по всему городу: бояре, дружина и народ, толпами устремились в храм и горько плакали о заступнике земли Русской, сирые же и убогие о своем кормителе. В мраморную раку положено было тело святого Князя и, посреди всенародного рыдания, погребли его в созданной им церкви Десятинной, подле благочестивой супруги, Царевны Греческой. «Память его свято сохраняют люди Русские, говорит писатель жития его, поминая свое крещение, и прославляют в молитвах Господа, даровавшего им такого Князя, сотворившего столько добра земле Русской, ибо если бы не крестил он нас, доселе бы мы были в прелести диавольской, и погибли бы подобно предкам нашим; но Господь спас нас рукою святого Князя нашего и самого его сподобил царствия небесного, сопричислив к лику праведных, с Авраамом и прочими Патриархами».

(Из летописца, Степенной книги и похвалы Владимиру черноризца Иакова.)

16-го Июля, священномученика Афиногена и десяти ученик его, и память Святых Отцев шести Соборов.

17-го числа, Святой великомученицы Марины.

18–го, Святого мученика Иакинфа, и Святого мученика Емилиана.

В тот же день память преподобного Иоанна многострадального, затворника Печерского.

«Многими скорбями подобает нам внити в царствие Божие» (Деян.14:22.) говорит Апостол, учитель языков, и на самом деле показал истину его слов сей многострадальный Иоанн, добровольно заключивший себя в одной из тесных келий пещер Антониевых и там проведший всю свою жизнь в добровольном страдании, но подвиг его был многим на пользу. Часто приходила к нему братия пещерная за советом духовным. Однажды посетил его инок, томимый вожделением плотским, и просил молитв и ослабления его страсти; преподобный Иоанн сказал ему: «да крепится сердце твое, потерпи Господу и сохрани пути его и не оставит тебя Господь в руках вражиих, ниже предаст в ловитву зубам их.» Страстный инок отвечал: «поверь мне, отче, что если не подашь мне ослабление, не найду себе покоя, преходя от места на место»; но преподобный возразил: «для чего хочешь предать себя на Снедь врагу и уподобиться человеку, стоящему на краю пропасти, которого враг внезапно низвергает в бездну, отколе нельзя уже восстать после столь лютого падения? Если останешься здесь во святой обители, то будешь подобен человеку, стоящему далеко от пропасти, которого хотя и старается увлечь в нее враг, но не в силах низринуть. Так терпением твоим изведет тебя Господь от рова страстей и от брения нечистоты; но послушай меня, брат, да исповедую тебе случившееся со мною, во дни юности моей:

«Когда пришел я в святую обитель сию Печерскую, чтобы трудиться по чину ангельского образа, много страдал я от томления нечистой страсти и не знаю, чего не претерпел ради моего спасения. Два и три дня иногда оставался я без пищи, иногда и всю седьмицу, умерщвляя себя нестерпимою жаждою; всю же ночь бодрствовал и в таком злострадании пребывал в течение трех лет, никак не обретая себе покоя. Пошел я однажды в пещеру, где положен преподобный отец наш Антоний, и там пребыл день и ночь на молитве при гробе его; тогда послышался мне голос преподобного: Иоанн, подобает тебе идти затвориться в пещере, чтобы невидением и неслышанием упразднилась внутренняя брань твоя, и поможет тебе Господь молитвами преподобных своих. С того времени я здесь затворился в тесном и скорбном месте, где уже пребываю тридцатый год, и недавно только обрел себе покой; все же прежние годы проводил в непрестанной борьбе со страстями и помыслами моими нечистыми, хотя и суровую проводил жизнь, удручая тело свое бдением и постом. Не зная что мне предпринять, не в силах будучи одолеть плотской брани, решился я наконец возложить на обнаженное тело свое тяжкие вериги и доселе томлюсь стужею и железным угрызением; но когда и это было недостаточно, ископал я себе глубокую яму, даже до плеч, и при наступлении дней великой четыредесятницы, взошел в сию произвольную могилу и засыпал себя перстию, так чтобы иметь только свободными руки и голову; и так угнетаемый землею со всех сторон, пребыл я недвижимым весь пост, но и тут не оставило меня разжение помысла.

«К тому же и враг человеческий насылал мне различные страхования, чтобы изгнать меня с места моего подвига: ноги мои во глубине ямы, как бы загорелись, скорчились жилы и трещали кости, и до чресл моих досягал пламень, но я не радел о лютой болезни, радуясь, что она соблюдет меня от нечистоты, и предпочел лучше болеть в той яме, Господа ради, нежели выйти из нее на поругание демону; в то же время представлялся мне и страшный змей, дышущий пламенем, осыпающий меня искрами и как бы хотящий пожрать меня живым. Когда наступила светоносная ночь воскресения Христова, змей сей внезапно как бы охватил пламенною своею пастью голову мою и руки, так что опалил мне волосы и бороду; я же из сей адской гортани воскликнул к Господу: «Боже, Спасе мой, зачем ты оставил меня! ущедри меня единый человеколюбец, спаси грешного безгрешный, избавь от скверны беззакония, да не увязну в сетях лукавого, ибо вот он, как лев рыкает, хотящий меня поглотить; воздвигни силу твою мне на спасение и блесни молнией, да исчезнет от лица твоего».

«Едва только окончил я сию молитву, как блеснул божественный свет и исчезли привидения, которые с тех пор, по благодати божией, меня более не тревожили; и мне послышался небесный глас: Иоанн, вот тебе помощь, но внимай себе, чтобы не пострадать что–либо горшее в будущем веке. Дерзнул и я спросить: Господи, для чего допустил меня страдать столь тяжкою мукою? и опять был мне голос: против сил терпения твоего нашло на тебя искушение, да очистишься как злато, искушенное огнем, ибо не допускает Господь искушения свыше сил человеческих, да не будет поругание от злых демонов; но как премудрый господин, Господь крепким и сильным рабам вручает великие и тяжкие дела, а немощным более легкие, так разумей и о брани телесно помыслов нечистых против которой борешься сам по себе; но обратись молитвенно к тому мертвецу, который против нас, чтобы облегчил тебя от страсти нечистой, ибо он более сотворил Иосифа и может помогать страждущим сею страстию. Не зная имени его и я сперва взывал: Господи помилуй меня молитвами сего преподобного! потом же узнал, что это Моисей, родом Угрин, и тогда осенил меня свет неизреченный, которым доселе наслаждаюсь, не требуя свечи ни днем ни ночью, и все достойно ко мне приходящие насыщаются тем же светом, и видят утешение Божие, которое посетило меня, со времени той светлой ночи, надеждою будущего вечного света».

Окончив таким образом исповедание многострадального жития своего, преподобный Иоанн сказал иноку: «мы сами, о брат мой, пригвоздили ум наш к плотолюбию; посему и Господь попущает на страсти праведным судом своим, ибо мы не сотворили плодов достойных покаяния; но как я уже говорил тебе, помолись сему преподобному Моисею и он тебе поможет». Вместе они помолились. Иоанн, взяв одну кость от мощей преподобного, дал ее иноку, говоря: «приложи ее к телу твоему» и как только приложил, почувствовал что угасло в нем разжение страстное; омертвели все его нечистые помыслы на всю его жизнь. Оба прославили Господа, прославляющего святых своих, угодивших ему чистою жизнию.

Вскоре после сего исповедания многострадальный Иоанн, Июля 18–го, предал дух свой в руки Господа, которому, спострадал, чтобы с ним воцариться. Мощи его святые, точащие исцеления, как столп крепости от лица вражия, стоят и доныне непоколебимо там, где сам себя до рамен окопал, сперва когда подвизался, а потом когда почувствовал время своего преставления; молитвами сего благословенного затворника да последуем и мы в землю обетованную, как за тем светлым столпом, который святил ночью Моисею в пустыне, когда руководил он народ Израильский.

(Из Патерика Печерского.)

19 Июля, Преподобной Макрины, сестры великого Василия, и преподобного отца Дия.

В тот же день память благоверного Романа Ольговича, Князя Рязанского.

Роман Ольгович был Князем области Рязанской в самое тяжкое бедствие нашего отечества в эпоху владычества Татар. Отец Романа, Олег Ингваревич красный, четырнадцать лет страдал в плену у Батыя и, по возвращении своем, только шесть лет управлял Рязанскою разоренною землею. Искушенный страданиями, он переселился в вечность в 1258 году, в образе схимника, 20-го Марта в среду на страстной неделе, передав престол княжеский сыну своему. Роман Ольгович вместе с княжеством, наследовал от отца и все его добрые свойства. Святая вера и благочестие, любовь к православию и христианское терпение были единственным утешением и опорою его в бедственное время порабощения. Вместе с супругою своею Анастасиею, он старался и детям своим: Феодору, Константину и Ярославу, словом и примером передать веру и добродетели свои, как залог утешения в скорби и спасения.

Монгольские баскаки и численники, поставленные для сбора поголовной дани и наблюдения за поступками Князей обходились слишком жестоко с побежденными. Роман терпел и молился, надеясь на помощь Божию, и надежда его не обманула. Он имел утешение видеть учреждение в Орде православной епархии и ослабу земли Русской от насилия варваров. Так в 1261 году Митрополит Кирилл поставил в Сарай Епископа Митрофана, а чрез пять лет скончался жестокий Хан Беркай. Беспрекословно повинуясь Беркаю, Роман Ольгович с такой же покорностью относился и к преемнику его Мангу–Темиру. Но ни вера, ни кротость, ни покорность новому хану не могли спасти его от смерти, которую определено ему претерпеть в орде за Христа Спасителя. В 1270 году баскак Рязанский оклеветал Князя пред Темиром, будто Роман хулит великого Царя и ругается вере его! Поводом к сей клевете без сомнения были дерзкие поступки со стороны баскака, которые вынудили Князя, выведенного из терпения, сказать правду в глаза ему, и надменный слуга жестокого Хана выдумал клевету, как надежное средство к отмщению и погибели Князя.

Татары приняли тогда магометанство, которое жестоко преследует исповедников других вер. Нашлись в Орде люди «злодейственные», которые подтвердили клевету на Князя Романа. Монгольский летописец (Абульгази) хвалит Мангу–Темира за великий ум и мудрость в правлении; но дарования не могли смягчить его варварского сердца; посему он запылал гневом, когда услышал донос баскака, и приказал немедленно явиться Князю в Орду на суд. Спокойно выслушал печальную весть кроткий сын Олега красного и поспешил в Орду, к горести семейства и всех жителей Рязани, искренно любивших христолюбивого Князя. Для своего оправдания, он должен был, по повелению Хана, принять веру Магометову. В порыве благочестивого негодования и любви к вере Христовой, Роман с презрением отверг столь безумное требование. Разгневанный Хан предал его суровейшим татарам на мучение, которые, как говорит летописец, «начали принуждать его к своему зловерию, то ласками, то угрозами». Чувство оскорбленного христианства сильно воспламенило сердце Князя и смелая обличительная речь исторглась из уст его. «Не подобает православным христианам, воскликнул он, оставив истинного Бога и непорочную веру, следовать обычаям бесовской прелести и идолослужению гнусной вашей веры, которую не только не приемлю, но и проклинаю. Чту только единого Бога христианского, ему принесу жертвы хвалы и преклоняю колена пред светом евангелия, сожалея о ослеплении вашем. Угодно было Всемогущему покорить нас власти чуждой, и мы терпеливо повинуемся святой его воле; по первому слову своих властителей готовы быть в Орду с дарами, но никто в мире не силен заставить христианского Князя пожертвовать своею совестию и верою». Татары пылали яростию и скрежетали зубами на Святого; но видя непреклонность устремились на него и начали бить немилостиво. «Христианин есмь! восклицал Князь, осыпаемый ударами, и свята воистину вера Христианская!» Он хотел еще говорить, но ему заткнули рот и, обременив цепями, бросили в темницу. В душном подземелье, связанный по рукам и ногам, Роман ослабевал телом, но крепился духом. Покорность промыслу Божию, бывшая одною из основных добродетелей его жизни, поддерживала страдальца и вливала в него новые силы для перенесения наступавших мучений. Князь предчувствовал что его ожидает и только молился. Жребий его уже решен был Ханом: он дал Татарам повеление умертвить Романа. С жестокими ругательствами извлекли несчастного из темницы и повели на место казни. Князь спокойно шел на мучение; на лице его отражалось чувство христианского смирения и душевного спокойствия, которые даются в удел не многим, очистившимся в горниле искушений. Исповедник Христов не страшился умереть за него, но не знал, что ожидает ужаснейшая из смертей – смерть медленная. Пришедши на место казни, Роман в последний раз хотел испытать силу своего слова над варварами, начал укорять их в суеверии и жестокости, грозил им гневом Божиим. Ему отрезали язык. Лишенный органа слова, мученик взором продолжал обличать их. Ему вырезали глаза; бесчеловечие мучителей не пощадило ни одного члена страдальца; Романа рубили по частям: сперва отняли персты рук и ног, обрезали уши и уста, потом отсекли руки и ноги; наконец в довершение сего ужасного мучения, когда остался один обрубленный и обезображенный труп, но еще с искрою жизни, содрали кожу с головы, отрубили ее и воткнули на копье.

Такие страдания претерпел в Орде доблестный Князь Рязанский, Роман Ольгович! День его мученической кончины остался незабвенным для потомства. Церковь причислила Романа к лику праведников и совершает память его 19-го Июля, именуя его святым благоверным Князем. История вписала имя его в летописи свои; современники называли его новым мучеником, чтили его наравне с Борисом и Глебом, Михаилом, Князем Черниговским и его болярином Феодором, и по страданию уподобляли его Иакову Персидскому. В Софийской летописи, по случаю смерти святого Романа, прибавлено еще следующее краткое, но весьма назидательное рассуждение: «о возлюбленные Князья Русские! не прельщайтесь суетною славою света сего, которая тоньше паутины и как тень скоро исчезает; вы не принесли на свет сей ничего и взять с собою ничего не можете. Не обижайте меньших сродников ваших: ибо Ангелы их всегда видят лице Отца вашего, который на небесах. Возлюбите чистоту, да сподобитесь радости праведников, как и сей блаженный Роман купил себе страданиями царство небесное и, со сродником своим Михаилом, принял от руки Господа венец нетленный».

Предание говорит, что святые останки Романа, по старанию некоторых благочестивых соотечественников, тайно унесены были в престольный град его Рязань и там преданы земле с должною честию. Супруга, дети и подданные, пролили горькие слезы о смерти доблестного Князя, но утешились твердостию сего, второго Михаила, уверенные, что Бог не оставит той земли, где Князья, верные чтители его в жизни, и под мечем врагов не страшатся исповедывать имя Христа и великодушно за него умирают. Предки наши благоговейно чтили память мученика Романа; они передали нам как писать лик его на иконах. Святый Роман изображается так: возрастом млад, подобием рус, власы у него коротки, кудреваты и с ушей мало повилися тонкими косицами. Одежда княжеская: шуба соболья надета на плечах, в распах до полу; приволока бархатная, багряная в кругах. Правая рука простерта на молитву, в левой держит град, а в нем церковь.

Напечатлеем же светлый образ благоверного Князя Романа в душе своей, не забудем вспоминать о его страданиях и молиться ему, в день скорби, так как он, всегда предстоя престолу Господа в лике мучеников, имеет дерзновение ходатайствовать о нас пред Богом. Его молитвами Господь помогает нам. Так 19-го Июля 1812 года, в день его памяти, Бог даровал одержать первую победу над Французами при Клястицах. В память сего славного дела, положено написать образ мученика Романа, Князя Рязанского, на стенах храма Спасителя, строящегося в Москве в память избавления России от нашествия Галлов и с ними двадцати народов.

(Из летописи и записок преподобного Гавриила Архиепископа Рязанского.)

20-го Июля, Святого славного Пророка Илии.

В тот же день память преподобного Авраамия, игумена Городецкого, Галичского чудотворца.

От благоверных родителей происходил блаженный Авраамий, но неизвестно из каких пределов великой России. Исполненный благочестия, с юного возраста соблюдал он все заповеди евангельские, чистоту телесную и душевную; но, желая большего совершенства, увлечен был в пустыню, чтобы там искать подвигов иноческих. Он желал обрести мужа святого, могущего спасти его и облечь в ангельский образ, чтобы вместе с ним поработать Господу и, услышав о великом Сергие, собиравшем пустынную обитель в лесах Радонежских, на крыльях веры и любви устремился к сему солнцу земли Русской. Юный пришелец пал на колени пред святолепным старцем и со слезами молил принять его в число своих учеников. Напрасно говорил ему великий Сергий: «чадо, видишь пустыню сию, скорбно и тесно место, ты же, как думаю, не будешь здесь переносить скорби пустынной»; сие же говорил ему, не только испытывая юношу, но и провидя прозорливым оком, что будет из него муж желаний угодный Богу, который водворится в иной пустыне и соберет в ней многолюдную обитель духовных чад.

С умилением отвечал Авраамий: «честный отче, Господь направляющий всякого человека, привел меня к святыне твоей, желая спасти; и так все, что повелишь мне, сотворю с помощию Божиею и святою твоею молитвою». Тогда уже более не пререкал ему Сергий: «чадо мое, сказал он, благословен Бог, укрепивший тебя на сие тщание и место, буди в нем». Благосклонно поднял старец юношу, лежавшего у ног его и орошавшего слезами землю, постриг власы его и облек в иноческую одежду; вместе с пострижением чувственных волос и отложением ветхих риз, отложил он мудрование плотское и облекся в нового человека, и весь предался Богу и преподобному Сергию. Много подвизался Авраамий в трудах телесных, а ночи проводил в славословии Божием, первый являясь в церкви и последний выходя из нее; послушание его было в поварне и хлебне, и сверх того ежедневно носил для братии дрова и воду, имея непрестанно в памяти своей слово псаломное: «виждь смирение и труд мой и остави вся грехи моя»; он омывал их слезными струями, более подобный бесплотным Ангелам нежели человекам.

По долгом искусе, удостоенный священства пожелал Авраамий конечного безмолвия и благословился у преподобного Сергия, чтобы пребывать ему в чине молчальников. Благорассудительный старец отвечал ему: «если желаешь молчания, Авраамий, то в наступающий день участвуй со мною при служении святой литургии». На другой день, после причащения пречистых тайн, осенил его крестным знамением Сергий и сказал: «Господь да исполнит желание твое»; когда же благословлял, видел Авраамий как бы некий пламень, исшедший на него из руки Святого, и с того дня пребыл в молчании; но преподобный не лишил его божественной службы, в продолжение коей мог он произносить священные слова; если же иногда хотел бы беседовать с человеками, молитва Святого возбраняла ему, и в таком чудном онемении пребывал Авраамий многие годы. Тогда молил блаженного своего учителя отпустить его на безмолвие в уединенное место, и Сергий, видя успех его подвига, благословил идти в пустыню, ибо провидел, что настало для него время к собранию собственных чад духовных; но прощаясь с ним, много поучил его о кознях диавольских, искушающих наипаче пустыннолюбцев, дал ему и такое наставление: «если приидет к тебе братия в пустыню, принимай их с любовию, не себе угождая, но искреннему твоему, и носи на себе немощи немощных»; так отпустил его с миром, дав ему во Христе целование. Авраамий, как земля плодотворная, приняв в сердце своем благословение старческое, умножил оное во сто трудов добродетелей. Оставляя лавру Сергиеву, где столько лет спасался, пламенно помолился он животворящей Троице, чтобы наставила его на путь к месту пустынному, где бы 12 мог обрести спасение и, руководимый Богом, направился к северо–востоку от лавры в пределы Галицкие.

Благоверный Князь Димитрий Феодорович, внук Князя Василия Константиновича Ростовского, еще содержал тогда град и землю Галичскую; скипетр же всея земли Русской держал христолюбивый Великий Князь Димитрий, победивший Мамая на Донском побоище, но не было любви между Князьями: Великий, за некую вину наложил впоследствии опалу свою на Князя Галичского и, выгнав его из отчины, взял и отдал ее в удел сыну своему Князю Георгию. Преподобный Авраамий избрал себе пустынное место на противуположном берегу озера Галичского, которое было тогда покрыто густою дубравою, вдали от жилищ человеческих; но и ближайшие жители, хотя уже просвещенные святым крещением, держались еще прелести идольской. Утомленный долгим шествием, опочил он близь озера под высокою горою, но прежде, со слезами, вознес теплую молитву к Господу, чтобы, изведши его в пустыню, наставил где водвориться, не презрев его смирения, и чтобы сама Матерь Божия, приняв его под свой покров, умолила о нем Сына своего и Бога.

После совершения акафиста Матери Божией, послышался ему голос с горы: «взойди на гору, Авраамий, где стоит икона Матери Господней». Ужаснулся преподобный и, в трепете воззрев на гору, увидел чудный свет на ее вершине. Туда поднялся с верою, оградив себя крестным знамением, и увидел икону Владычицы с Предвечным Младенцем на руках, стоящую на высоком дереве и сияющую дивным светом. В трепете пал на землю Авраамий и долго лежал, орошая ее слезами, доколе не услышал глас, повелевавший ему встать и укрепиться. С умилением взирал он на чудную икону и вот она сама собою спустилась на руки преподобного. «Откуду мне сие, воскликнул он, яко прииде ко мне Мати Господа моего», и с благодарною молитвою поставил опять икону на древо, отпев молебен Матери Божией, и так всю ночь пребыл без сна, помышляя о чудном явлении.

Чрез несколько времени пришло на мысль преподобному взять икону сию и идти с нею в одну внутреннюю пустыню; но, когда, при наступлении ночи, заснул с сею мыслию, услышал опять таинственный голос: «Авраамий! останься на месте сем и спасешься, и возградишь мне обитель; много будет тебе, муж желаний, чад духовных, и я не оставлю учеников твоих, соблюдая их во дни твоей жизни и после твоего отшествия к Господу». Проснулся Авраамий в великом трепете и стал на свое правило. Чрез несколько дней перешел он на другую соседнюю гору, и возлюбил жить на ней, потому что была пространнее первой и имела источник сладкой воды; там начал созидать малую часовню и туда перенес икону Матери Божией; но, когда пришел на прежнее место, где вначале обрел ее, с изумлением опять ее увидел на том же древе. Почувствовал он вину свою и падши ниц пред иконою, исповедал грех свой, что дерзнул самовольно перенести икону Пречистой с того места, которое соизволила сама она избрать.

Тогда начал мало по малу переносить на плечах своих срубленную им часовню и собрал ее опять на том месте, где явилась ему икона. В великом воздержании проводил он дни свои близь обретенного им сокровища, воспевая непрестанно хвалы Господу и пречистой его Матери, никому не ведомый, но искушаемый на месте своего подвига от невидимых врагов, которые хотели удалить его различными страхованиями и сами принуждены были бежать от пламенной молитвы великого подвижника. Сухой хлеб, принесенный им с собою, и вода источника служили ему пищею и то чрез несколько дней, хотя уже истощалась и сия скудная пища, не оскудевала вера Авраамия в слова евангельские о птицах небесных, которые не собирают в житницу и питает их небесный Отец; и так, по слову псаломному, возлагал на Господа печаль свою.

Однажды некто благочестивый муж, имевший надобность переехать через озеро, изумился, увидев в пустыне малую часовню и обрел в ней преподобного на молитве. Он просил благословения неведомого мужа и, приняв оное, спрашивал, откуда пришел в сию пустыню? «Странник я, отвечал Авраамий, и множество имея грехов, пришел оплакивать их в сей пустыне; ты же от Господа послан ко мне, убогому грешнику». Тогда рассказал ему о чудной иконе, и со страхом поклонился ей ниц пришелец; он сказал Преподобному: «человек Божий, думаю, что по воле Божией пришел я сюда, и так прошу твою святыню молить о мне грешном Господа, да милостив будет ко мне в день судный; тебе же буду приносить все нужное из дома моего». Отпуская, Авраамий просил только сего пришельца Иоанна, приносить ему по одному хлебу втайне, чтобы никто не узнал о его пребывании; и смиренно повиновался ему Иоанн.

Однако не мог укрыться в своей пустыне преподобный; дошел слух о чудном явлении иконы до Князя Галицкого Димитрия Феодоровича, благоговейного и боголюбивого; послал он от себя верного человека к преподобному, пригласить его к себе благословения ради, но не внял Авраамий прошению княжескому и говорил посланному: «иди и умоли Князя твоего оставить меня в сей пустыне, плакаться о грехах моих. «Слово сие еще более распалило благочестивую душу Князя, желанием видеть старца, а наипаче честную икону. Еще два посланных от имени его пришли к человеку Божию и поскорбел старец о таком докучливом молении; вспомнил он слово Господне, бывшее некогда великому пустынножителю Арсению: «Арсений, беги от человеков и спасешься!» и бывший ему самому таинственный глас о неотступном пребывании на месте сем; но не мог он более отрекаться исполнить волю княжескую; долго молился он пред чудною иконою и благоговейно подняв ее из часовни спустился к берегу и переплыл на ладье озеро. Благоверный Князь велел собраться всему церковному клиру, и со множеством свечей и кадил, встретил честную икону во вратах города; сам он молитвенно принял ее на свои руки, неся лик Богоматери в церковь Сына ее и Бога, и поставил в храме на дорогих наволоках.

Князь и все его бояре почтительно поклонились преподобному, говоря: «радуйся честный отче Авраамий, пришедший благословить нас»; он со смирением поклонился до земли Князю и, облекшись в священные ризы, соборно отпел молебен и освятил воду, которою окропил не только Князя и весь его двор, но и всех болящих, какие принесены были в храмину; они исцелились, как только приложились к чудотворной иконе Матери Божией. После молебна учредил обильную трапезу Князь Димитрий; весь клир и все бояре и многие из горожан участвовали в сей трапезе; не были забыты и нищие и не было ни единого скорбящего в целом городе. Так светел был праздник в честь иконы Богоматери!

Вечером затворился Авраамий в уединенной храмине и всю ночь пребыл на молитве; на другой день призвал он к себе Князя для духовной беседы; когда же услышал о чудном явлении и повелении соорудить обитель, пораженный сим чудом обещал уделить ему часть своих имений для построения храма и обители, и отпустил с честью преподобного в его пустынное жительство на прежнее безмолвие. Тогда усугубил свой подвиг Авраамий и стал очищать лес, для сооружения более пространной церкви, во имя Матери Божией. Князь способствовал ему обильною милостынею и так соорудилась благолепная церковь во имя Успения Богоматери, со всею утварью и кельями для приходящих иноков, которыми отовсюду наполнилась обитель сия, прослывшая Новоезерскою. Они сожительствовали блаженному мужу, который всех принимал с любовию; некоторые, услышав о его богоугодной жизни, оставляли даже обитель преподобного Сергия, чтобы при нем водвориться; старанием его и помощью Князя процвела обитель, в которую со всех сторон стекались больные и их исцеляла молитва человека Божия.

Хотя окрестные жители давно уже были просвещены святым крещеньем, но они коснели еще в невежестве и допускали у себя чародеев. Тяжко было это для сердца человека Божия, часто собирал он их к себе и говорил: «чада мои, если веруете Христу, Сыну Божию, то оставьте свою волшебную прелесть и узрите на себе славу Божию». Усердно молился о них Авраамий пред иконою Матери Божией, чтобы наставил их Господь к познанию своей истины и отвратил их от прелести бесовской, и ради святых его молитв, умягчились сердца их, как исцелялись их телесные недуги; народ прославлял угодника Божия, который был просветителем своего края. В великом уважении была чудотворная икона в новой обители; когда сын витязя Донского, Князь Георгий, получил в удел Галич и он часто посещал обитель для поклонения святыне и чтобы принять благословение от старца, без чего никогда не собирался в путь и не выступал на брань. Ради большей почести, испросил он Авраамию сан Архимандрита, но человек Божий помышлял не о почести мирской, а только о безмолвии.

Он поставил на место свое благоговейного инока, по имени Порфирия, а сам, втайне от всех, укрылся из обители в пустыне. За тридцать верст от нее нашел он красное место на берегу малого озера и там уединился; однако, спустя несколько времени, уведала братия о тайном месте его подвига и пришла умолять, чтобы возвратился в свою обитель; но не согласился на то любитель безмолвия, а только позволил остаться при себе некоторым из учеников, по усиленной их просьбе. Тогда опять помыслил о сооружении небольшой церкви, во имя Богоматери, положения честного ее пояса, и общим усердием окрестных жителей вскоре соорудились, не только церковь, но трапеза и кельи, и составился тут монастырь общежительный.

Утесняемый молвою, бежал Аврамий и из сего монастыря на реку, называемую Вигу, где также обрели его ученики и стали около него селиться; он же, как чадолюбивый отец, не мог их отринуть, и разрешил поставить церковь, в честь собора Богоматери. Игуменом избрал ученика своего, священноинока Пафнутия, а сам непрестанно памятуя глас, бывший от Господа великому Арсению: «чтобы бежал от людей, безмолвствовал и тем спасался», в четвертый раз оставил учеников своих и удалился за тринадцать поприщ на озеро Чухломское, где обрел себе, удобное место под высокою горою и поставил часовню; провидел он духовным оком, что тут должно было упокоиться его многотрудному телу. Посему, когда и тут собрались к нему ученики, прося о дозволении с ним остаться, не воспретил им, зная, по духу предвидения, что на горе сей процветет обитель Богоматери свыше всех, которые основал до того времени, ибо там будет сокровище мощей его; однако пребывал сам в уединении под горою, куда приходили к нему братия для исповедания своих помыслов. Вместе с учениками трудился он для сооружения церкви во имя Покрова Богоматери и носил на старческих раменах землю из подгория, для утверждения крутого берега, на котором хотел поставить храм. Слыша о подвиге преподобного, стекались к нему на помощь окрестные жители и вскоре составилась многолюдная обитель во сто человек братии, которая также процвела общежитием: это была уже четвертая, основанная преподобным в пределах Галицких.

Блаженный Авраамий достиг уже старости глубокой, но не оставлял и в преклонных летах труженического своего подвига, при оскудении сил телесных, обновляясь юностию орлею. Когда же почувствовал приближение кончины своей, вручил старейшинство обители присному ученику своему Иннокентию, а сам удалился на безмолвие, за одно лишь поприще от обители, куда перенес малую свою часовню и там опять стал подвизаться в посте и бдении. За полгода предсказал он о своем преставлении и усугубил подвиг, приготовляясь к отшествию в вечность, еженедельным приобщением божественных тайн.

В Июле месяце впал он в предсмертный недуг свой и послал пригласить к себе настоятелей всех основанных им обителей; вместе с ними стеклась и вся братия. В последний раз простер он к ним назидательную свою беседу о пользе иночества, наставляя их быть единомысленными и твердо стоять в православии, удаляясь от всякой прелести душевной и телесной, и не забывать странных и нищих, ожидая себе воздания от Господа. Он поручил собранное им стадо Матери Божией и в самый час своего исхода приобщился еще однажды божественных тайн, поддерживаемый учениками. Долго молился он о присных чадах своих, которым всем преподал мир и благословение; смиренно молился и о душе своей, чтобы избежать ей мытарств воздушных, и в теплой молитве к Господу и пречистой его Матери отлетела душа его. Июля в 20-й день 1375 года преставился великий труженик, исполненный лет и деяний и чудное благоухание пролилось от усопшего. С плачем и пением псаломным понесли игумены созданных им обителей трудолюбивое тело в церковь Покрова Богоматери, и с честию погребли на месте последнего его подвига, ибо монастырь сей был последний из четырех, которые основал во время долгого своего труженичества.

Многие исцеления потекли от священного его гроба; одержимые различными болезнями и душевными недугами получали разрешение, когда притекали с верою, ибо так прославил Господь угодника своего, не только при жизни, но и по смерти; воистину был он подражатель древним угодникам Божиим, стяжавши незлобие Иакова и страннолюбие Авраамово, которого имя носил, и слава его доселе пребывает, не только в созданных им обителях, но и во всех пределах Галицких, которые почитают его за великого своего заступника пред Богом.

(Выписано из рукописного жития, хранящегося в Чухломской обители преподобного.)

21-го Июля, преподобных отец: Симеона, Христа ради юродивого, и Иоанна, спостника его, и святого Пророка Иезекииля.

22–го, Святой Мироносицы и равноапостольной Марии Магдалины.

23–го, Святых мученик: Трофима и Феофила.

24–го, Святой мученицы Христины.

В тот же день Отечественная Церковь празднует память святых своих Страстотерпцев, Князей Бориса и Глеба, нареченных во святом крещении Романом и Давидом, и еще память преподобного Поликарпа, архимандрита Печерского.

Два черноризца Печерских оставили нам описание жития сих блаженных мучеников, Князей Русских: Иаков, написавший похвалу равноапостольному отцу их и праматери Ольге, и преподобный Нестор, сохранивший для потомства, красноречивым пером своим, житие великого отца иночествующих Феодосия. Благоговейно начинает он и повесть о страдании святых Бориса и Глеба, молитвою ко Господу вседержителю, чтобы призрел на смирение его и подал бы ему разум сердца для сказания всем послушающим жития сих страстотерпцев, как слышал оное от христолюбцев. Как две яркие звезды, посреди темных облаков, так сияли два святых брата, из числа всех двенадцати сынов Владимировых; всех отпустил он в данные им уделы, но сих двух, как более любимых, при себе удерживал, ибо Глеб был еще в детском возрасте, блаженный же Борис, хотя и возмужал, но неохотно расставался с ним родитель. От юных лет исполнен был Борис благодати Божией и чтение божественных книг было любимым его занятием. Наипаче любил он жития святых мучеников, как бы предчувствуя собственную участь и, читая их, со слезами молился Господу. «Владыко мой, Иисусе Христе, сподоби и меня быть в числе твоих угодников, даруй мне ходить по стопам их, да не вознесется мысль моя суетою мира сего, но просветится сердце мое разумением заповедей твоих; не лиши и меня того дара, которого сподобил от века угодивших тебе, ибо ты Бог истинный, помиловал нас и извел от тьмы ко свету». Так часто он взывал к Богу, а Святый Глеб, сидя при брате своем, внимал усердно чтению и с ним вместе молился, ибо неразлучен был с блаженным братом своим, непрестанно от него поучаясь, и хотя еще был в детском возрасте, но уже созрел его разум; по примеру родительскому, миловал он сирот и вдовиц, так как видел, что нищелюбивый отец его не только принимал убогих на княжеском дворе своем, но и посылал искать их по домам и развозить пищу болящим, которые сами не могли прийти. Посему и чадолюбивый Владимир особенно любил сих двух своих сыновей, ради христианских добродетелей, которые отличали их от прочих. Борис в святом крещении наречен был Романом, а Глеб Давидом, и на обоих почивала благодать Божия. Преподобный Нестор говорит, что обоим братьям приличестовали имена сии, по отношению к тем святым, в честь коих были даны им имена. Есть предание, что когда однажды соимянный старшему

Князю, Роман сладкопевец, после долгой молитвы задремал в храме Богоматери, явилась ему владычица и вручила ему таинственный свиток. По искушению диавольскому выронил он свиток сей из рук своих и опять вручила ему Матерь Божия тот же. дар, бывший для него знамением благодати Божией и на Русского Романа воздвиг свои козни ненавистник добра, диавол, чтобы похитить у него дар Божий, истребить его с лица земли и для сего вселился в душу Князя Святополка, внушая ему зависть против брата. И младшему Глебу приличествовало имя Давида, ибо он по слову псаломному, мал был во братии своей и меньший в дому отца своего. Великий Князь Владимир, видя Бориса вступающего уже в возраст мужества, пожелал еще при жизни своей сочетать его браком, хотя и вопреки его желанию, ибо сердце юноши стремилось от земного к небесному, однако повиновался он воле родительской. Тогда временно отпустил его от себя отец в область Ростовскую; Глеба же еще при себе оставил, хотя и назначил ему область Муромскую, но вскоре возвратил и Бориса, ибо слышал о кознях старшего сына Святополка против обоих братьев, тем паче желал иметь их при себе, чтобы наблюсти за ними отеческим оком и оградить от козней брата; но такая забота еще более возбудила злобу Святополкову: боялся он, чтобы отец, вопреки прав старейшинства, не благословил великим княжением Бориса и, разжигаемый злобою, искал удобного времени, чтобы погубить его. Случай представился при кончине родительской. Незадолго до нее, равноапостольный Князь, в уединении своем на Берестове, услышал горькую весть, что несметная орда Печенегов напала на пределы Киевские, когда дружина его готовилась идти в Новгород смирить непокорного сына Ярослава. Призвал он присного ему Бориса и вручив начальство над многочисленною дружиною, велел идти отразить Печенегов. Горестна была сия разлука предчувствием близкой кончины: юный Князь пал к ногам старца и потом устремился в его объятия; обливая слезами лице и руки родительские, плакал и отец его, ибо вещее сердце говорило ему, что уже не узрит более в живых сына своего; так со многими слезами они расстались. Борис пошел с дружиною против Печенегов, которые бежали, не дожидаясь его прихода; а между тем скончался Великий Князь.

Как только услышал окаянный Святополк о кончине родителя в уединенном селе его, быстро прискакал он в Киев из соседнего Вышгорода и сел на престоле великокняжеском; первою его мыслию было погубление двух братьев, любимцев отца его. Тайно ночью привезено было тело равноапостольного Князя из Берестова в соборную церковь, и еще не успели предать его земле, когда уже должен был спасаться бегством юный Глеб; пришел он в церковь Богоматери и так помолился пред иконою Спасовой: «Владыко Господи! помощник всех уповающих на тебя, внемли, что хотят сотворить рабу твоему Борису, брату моему. Если и мне судил ты быть убиенным во граде сем, не побегу отселе от суда твоего, если же нет, буди со мною во всяком пути моем, не оставь меня Господи, и не предай на смерть». Потом припал и пред иконою Матери Божией, с тою же пламенною молитвою и вышедши из храма, спустился к Днепру, где уже приготовлена была для него ладья. С попутным ветром отплыл он вверх по реке в пределы северные, направляясь в Муромскую область от козней законопреступного брата Святополка.

Блаженный Борис уже возвращался после успешного своего похода, когда внезапно поразила его горькая весть о кончине родительской и водворении брата Святополка на престоле Киевском; зарыдал Борис и, проливая потоки слез, помолился Богу о упокоении отца своего в лоне праведных. – «Увы мне, восклицал он; отче мой, к кому прибегну и от кого напитаюсь добрым учением, для чего не было меня тут, когда закатился свет очей моих, чтобы по крайней мере сподобился целовать священные седины Твои и своими руками погребсти честное твое тело! Хотел бы я обратиться к брату моему Святополку, если еще не осуетился мирским величием. Не буду, однако, ему противиться, пойду к брату и скажу ему: «ты мне брат старейший, будь мне отцом и господином!» Лучше буду мучеником Богу моему, нежели восставать на брата; увижу, по крайней мере, лице брата моего меньшего, присного мне Глеба: воля Господня да будет!»

Жаждал блаженный видеть брата своего, как некогда жаждал Иосиф видеть лице брата меньшего Вениамина, и увидев, возрыдал и долго плакался на вые его и Вениамин плакался на вые брата своего. – Но не знал печальный Князь, что уже не было в Киеве Глеба и что брат его бежал от убийственных замыслов Святополка. – Святополк трепетал в Киеве, не зная брата своего, и рассыпал щедрые дары Киевлянам, ибо известна была ему любовь их к блаженному Князю и боялся его дружины; послал он избранных людей своих к Борису, с вестию о смерти родительской и с обольстительным словом, что хочет иметь с ним любовь и умножить еще удел, данный ему отцем; но в душе своей помышлял иное, ибо Каинов замысл гнездился в нечестивой душе.

Ночью прискакал он в Вышгород, бывший свой удел, где более надеялся найти людей себе преданных и, собрав дружину свою, говорил ей: «скажите по истине, имеете ли ко мне приязнь?» – Воевода Путша отвечал ему за всех: «все мы готовы положить за тебя наши головы». Тогда окаянный Святополк, подстрекаемый диаволом на братоубийство, сказал им: «если вы обещаетесь мне положить за меня свои головы, то вы мне братья; идите и где только найдете брата моего Бориса, избрав удобное время, умертвите его». Они же, скорые на пролитие крови без правды, поклялись исполнить волю его и устремились на сей диавольский замысл. До Бориса доходил уже слух о козни братней, ибо некоторые из верных Киевлян успели сообщить ему страшную весть сию, но блаженный не хотел им верить: «может ли это быть, говорил он, или не знаете вы что я меньший брат и не противен старейшему»? Два дня спустя пришли к нему другие вестники, говоря, что и брат его Глеб уже бежал из Киева; но святый Князь спокойно отвечал: «благословен Бог, а же не убегу и не удалюсь от места сего, ибо не хочу быть противником брату моему старейшему, но как угодно будет Богу, так и исполнится! Лучше мне здесь умереть, нежели на чужой стороне». Так говорил он дружине своей, которая с ним ходила на рать; их было числом до восьми тысяч и все говорили ему: «мы о владыко наш, вручеды были тебе отцем твоим и готовы идти с тобою, и даже одни без тебя, чтобы изгнать из Киева Святополка и тебя туда ввести, ибо милостив был к нам отец твой»; но блаженный, заботясь о них, как о братии своей, отвечал им: «нет, братия мои, нет отцы мои, да не будут сего, не прогневайте Господа и брата моего, чтобы и против вас не воздвиг крамолы.

Лучше мне одному погибнуть, нежели погубить с собою столько душ; не смею противиться старшему брату своему, и не могу избежать суда Божия; но молю вас, братия, разойдитесь по домам, а я пойду к брату моему п паду к ногам его, а он, видя меня, умилосердится и не умертвит, уверившись в моей покорности».

Так со многими слезами простился с дружиною и всех распустил, а сам остался на берегу Альты с одними лишь отроками своими весь тот день, ибо послал одного из присных своих к брату, со словом мира; но жестокосердый Святополк, удержав у себя посланного, поспешил выслать убийц на брата. Блаженный Борис, видя, что не возвращается посланный, сам поднялся в путь, чтобы идти к брату своему; дорогою встретились ему еще верные люди, которые спешили предупредить Князя, что нечестивый Святополк уже послал против него убийц и что они близко. Тогда лишь остановился Борис и, подняв взоры и руки к небу, воззвал ко Господу, чтобы спас его державною рукою и избавил в страшный час сей от ярости братней. На берегу Альты велел он поставить уединенный шатер и там остался ожидать горькой своей участи, окруженный только одними своими отроками. Внутри шатра пламенно молился Св. Князь до изнеможения сил своих, и так настиг его вечер; тогда возлег на одре своем и всю ночь еще горько плакал, сон бежал его очей; он велел отрокам принести свечу и стал читать божественные книги, а между тем приближались уже лютые убийцы; блаженный велел пресвитеру петь всенощную, ибо это был день недельный и сам с умилением читал шестопсалмие: «Господи, что ся умножишася стужающии ми; мнози восстают на мя, мнози глаголют души моей несть спасения ему в Бозе его; Ты же Господи, заступник мой еси!» Злодеи, подошедши к шатру, не дерзали в него проникнуть, ибо не попустил им Бог напасть на праведного до конца божественной службы; по совершении же оной, обреченный им на жертву, спокойно воссел на одр и сказал беззаконным: «взойдите братия и совершите волю пославшего вас». Они же, как дикие звери, устремились на святого и вонзили в него свои копья. Один из предстоявших отроков бросился на Князя своего, чтобы закрыть его телом своим, убийцы и его пронзили и, думая что Князь уже мертв, вышли из шатра; но блаженный, вскочив с одра, еще имел довольно силы, чтобы выйти из–под шатра; поднял он к небу руки и вознес пламенную молитву, благодаря Господа, что сподобил его недостойного быть общником страдания Сына Его, пришедшего в мир спасти человеков: «Послан и я был отцем моим оградить людей его от врагов их, и вот я ныне уязвлен рабами отца моего! Но Господи, отпусти им грех их и меня упокой со святыми твоими, ибо в твои руки ныне предаю дух мой».

Не умилились жестокосердые трогательною молитвою Князя своего, который о них молился Господу; один из них, еще более жестокий, ударил его мечем в сердце; пал на землю Борис, но еще не испустил дух. Вокруг его избили много отроков; с любимого же отрока его, Георгия, родом Венгра, который искал спасти его, прикрыв своим телом, хотели сорвать златую гривну, дарованную ему Князем, и чтобы скорее снять гривну, отсекли ему голову. Окаянные обернули тело блаженного Бориса в тот самый шатер, в котором совершили убийство и еще дышущего повезли в Вышгород и между тем послали с вестию к Святополку о совершенном убийстве. Но Святополк, услышав от вестников, что еще дышет брат его, послал двух Варяг на встречу, чтобы довершить убийство его, и один из них пронзил его мечем в сердце; так скончался блаженный на двадцать восьмом году возраста своего, Мая в 24-й день, прияв венец от Христа Бога с праведными. Его повезли в Вышгород и положили до времени в церкви Св. Василия. Убийцы возвратились с жестокою вестию к Князю Святополку; имена их: Путша и Талец, Ядовит и Ляшко. Но окаянный Святополк не довольствовался одним братоубийством; услышав, что юный Глеб бежал в северные области, послал настичь его, чтобы там погубить, подобно Борису.

Есть разногласие в сказании обоих черноризцев о некоторых обстоятельствах, предшествовавших смерти Глебовой. Нестор, в повести своей о страстотерпцах, говорит, что младший Князь бежал из Киева уже по смерти родителя, когда узнал о убийственных замыслах Святополка, и что посланные убийцы, гнавшись за ним несколько дней, настигли его на реке, где и совершили злодеяние. Иное предание у Иакова, которое внесено и в летопись, хотя одинаково описывает обстоятельства кончины, быть может и то, что Глеб бежал из Киева, не зная еще о смерти отца, в Берестове, которая утаена была Святополком, и потому мог ой послать к нему коварных вестников с таким словом: «приди вскоре, отец зовет тебя, ибо тяжко болен». Неизвестно, где находился в это время юный Князь, без сомнения уже в своей Муромской области, ибо в летописи сказано, что как только услышал горькую весть сию, немедленно сел на коня и поспешил с малою дружиною на Волгу; но дорогою споткнулся под ним конь и Князь сломил себе ногу. С трудом достиг он Смоленска и оттоле хотел спуститься по Днепру к Киеву, но не в дальнем расстоянии от города, в устье Смядыни, пришел к нему другой более правдивый вестник из Новгорода от брата Ярослава, которого уже успела предварить сестра их Предслава о смерти родителя и убиении брата Бориса. «Не ходи в Киев, послал сказать ему Ярослав, ибо отец наш скончался, а брат наш Борис убиен от Святополка».

Горько восплакал юный Глеб, пораженный страшною вестию: «увы! воскликнул он, двойное горе, двойное сетование послал мне Господь! Плачу о родителе, еще более плачу о тебе, возлюбленный брат мой Борис, не от врага пораженный, но от руки братней. Лучше бы и мне с тобою умереть, нежели сирым оставаться без тебя в этой жизни; а я надеялся еще долго созерцать ангельское лице твое. Ныне же что сотворю, лишенный твоей доброты? О присный брат и владыка! Если получил ты дерзновение у Бога, моли о моем сиротстве и унынии, чтобы я сподобился с тобою жить, но не в этом суетном свете». Еще стенал он, проливая слезы с тяжкими воздыханиями, когда приспели по Днепру посланные от Святополка убийцы. Издали увидев ладью, поплыл к ней юный Глеб, спокойный духом, не подозревая злобы; они же гребли ему на встречу с омраченною душою. Напрасно присные Князя предостерегали его, чтобы не вдавался в руки вражий; подобно Борису, не хотел состязаться с братом, и всю свою дружину высадил на берег, желая лучше один за всех погибнуть, ибо не ожидал такого бесчеловечия от брата. Обрадовались убийцы, когда увидели ладью Глеба одиноко к ним плывущую, и как только поравнялись с нею на водах, вместо обычного привета, привлекли к себе крюками ладью и как дикие звери перескочили в нее из своих судов, с обнаженными мечами, так что весла выпали из рук гребцов Глебовых и от ужаса все они омертвели; тогда уразумел блаженный Глеб жестокую участь его ожидавшую, но еще думал жалостными мольбами умилостивить злодеев: «не убивайте меня, братья мои, воскликнул он, какую обиду нанес я брату моему или вам? Если же есть обида, ведите меня к Князю вашему и моему, пощадите юность мою, не пожинайте класа еще не созревшего; если и жаждете моей крови, то не всегда ли я в руках ваших?» Но никакая мольба не могла тронуть жестокого сердца убийц. Несчастный Князь от живых обратился с мольбою к усопшим, призывая на помощь отца своего и брата: «Владимир отец мой! услышь голос сына, призри на бедствующее твое чадо, без вины закалаемое, и ты, о, брат мой Борис, внемли моему воплю! Отца моего призвал я и не послушал меня, и ты ли не хочешь также внимать брату, видя скорбь сердца моего? Но помолись сбо мне к общему нашему Владыке, предстоя у его престола». И сам он помолился, преклонив колена повторял слова псаломные: «суди Господи обидящия мя и побори борющия мя; сподоби меня быть причастником Святых твоих, повели Ангелам твоим принять душу мою, ибо готова душа моя пред тобою, Господи! Ты мой Спаситель и тебе славу воссылаю». Когда юный Глеб умолял жестоких пощадить его юность, свирепый вождь их Горисер подал, знак столь же лютому клеврету, сидевшему за Князем, повару, по имени Торчину, чтобы заклал своего владыку; и не устрашился беззаконный поднять руку свою на юного Князя, как некогда закалал он ягнят для пиршеств княжеских; не поревновал он блаженному отроку Князя Бориса Георгию, который хотел закрыть его своим телом; но подобно предателю иуде, изменил своему владыке и, подняв нож, перерезал гортань Святому Глебу. Так предал чистую душу свою Господу блаженный Князь; как жертва непорочная принесенная во всесожжение, воспарил он в небесные обители к желанному брату; и восприяв небесные венцы, исполнились оба радости духовной, по слову псаломному: «се коль добро и коль красно, но еже жити братии вкупе!» (Пс.132:1). Тело Святого мученика брошено было на пустом месте, между двух колод, но Господь не оставляет рабов своих и сохраняет кости их, чтобы ни единая от них не сокрушилась, по слову псаломному. Долгое время лежал в небрежении блаженный Князь, и никому даже из присных его не пришло на мысль погребсти его тело, доколе не отмстил брат его Ярослав свирепому Святополку за его убийство. Но в продолжении сего времени были чудные знамения над тем местом, где лежало нетленное тело; мимоходящие гости путем торговым, или ловчие, скитаясь около на своих промыслах, видали тут иногда как бы свечу горящую и столп огненный и слышались им тут пение ликов, но не земных. Ярослав княжил в Новгороде, еще не ведая о смерти родителей, и вызванные им из–за моря Варяги позволяли себе всякие насилия в городе; раздраженные граждане, возмутившись, избили пришельцев, и в свою очередь отмстил Ярослав, умертвив старшин Новгородских, которых лестию пригласил к себе на пир. В ту же ночь пришла к нему печальная весть из Киева от сестры его Предславы: «отец твой умер, а Святополк водворился в Киеве, убив Бориса и послал убить Глеба; блюдися и ты!» Смутился Ярослав, скорбя о отце своем и избиенной дружине, собрал он на вече Новгородцев и раскаялся пред ними в жестоком своем поступке. Великодушно простил народ Князю своему в страшную сию годину и отвечал: «хотя братия наша и были тобою избиены, но мы еще можем за тебя бороться, Князь». Таким образом, собрав тысячу Варягов и до тридцати тысяч Новгородцев, двинулся Ярослав против Святополка, призывая во свидетели Бога, чтобы судил по правде, ибо не он, а Святополк стал проливать кровь братнюю, и без вины погубил Бориса и Глеба. Не знал еще Ярослав, что немилостивый братоубийца не удовольствовался смертию двух страстотерпцев, но простер убийственные замыслы свои и на прочую братию. Третий сын равноапостольного Владимира, Святослав, который давно уже княжил в уделе своем Волынском, услышав о гибели братьев, искал спасения в бегстве, надеясь укрыться в земле Угорской от меча братняго, но и туда послал за ним своих клевретов немилосердый Святополк и там, в горах Угорских, настигли они и предали жестокой смерти юного Князя. Участь сия готовилась и Ярославу, но Господь избрал его быть мстителем за невинную кровь братьев. Святополк, с своей стороны, услышав о наступлении Ярослава, собрал против него множество Руси и Печенегов, и пошел на встречу к Любечу. Три месяца стояли друг против друга оба воинства; Днепр разделял их, и никто не смел перейти на противуположную сторону реки. Воевода Святополков, ездя по берегу, укорял Новгородцев и обещал им, как плотникам, заставить рубить хоромы Киевские. Не вытерпело сердце Новгородцев: они решились перейти реку, которая уже начинала замерзать и нечаянно напали на дружину Святополкову, упившуюся вином. Печенеги, не могли помогать, ибо под ними проломился лед; победил Ярослав и сел на престоле Киевском, а Святополк убежал к Ляхам и чрез два года привел с собою Короля Болеслава на Киев. Вооружился против них Ярослав и стал на берегу реки Бута; но на сей раз победа осталась на стороне Болеслава, раздраженного насмешками Киевлян о его чрезмерной тучности. С торжеством взошел он в Киев и водворил там Святополка, а Ярославль спасся в Новгород, с четырьмя только спутниками, и хотел бежать далее за море к Варягам, но Посадник Новгородский Константин, сын Добрыни, который славен был во дни Владимира, истребил его ладьи, говоря: «мы еще можем, Князь, биться за тебя с Болеславом и Святополком. Собрали поголовную дань и наняли Варягов; с многочисленною дружиною выступил опять Ярослав против Святополка; безумный же Святополк, не чая такой грозы, вместо благодарности к Ляхам, велел избивать их по всем городам, чтобы избавиться от их влияния. Король Болеслав бежал из Киева, захватив много добычи и пленных; а Святополк, побежденный братом, должен был бежать к Печенегам; но на следующий год явился он впять с их полчищами, и Ярослав выступил против него на берег Альты на то место, где убиен был некогда Святой Борис, и где должно было совершиться отмщение. Здесь, на заветном месте, подняв к небу руки, так помолился Ярослав: «кровь брата моего вопиет к тебе от земли, Владыко, как некогда Авелева; отмсти братоубийце, как положил ты стенание и трясение на Каина, да и он воспримет мзду свою. Вы же, братия моя святая, Борис и Глеб, если и отлучились от нас телесно, но живы пред Господом, предстательством своим помогите мне». На рассвете возгорелась жестокая сеча и длилась весь день до глубокого вечера: трижды возобновлялась она с новою силою, но по вечеру одолел Ярослав. – Бежал окаянный Святополк и напало на него расслабление, так что не мог он сидеть на коне; в ужасе ему казалось слышать непрестанную за ним погоню. «Бегите, гонят!» восклицал он, терзаемый совестию, «горе мне!» и так пробежал всю землю Ляхскую, гонимый гневом Божиим, нигде не обретая себе покоя, и достиг пустыни, между землею Чехов и Ляхов; там бедственно окончил жизнь восприяв себе достойное наказание от Бога, и вместе с жизнию временною, лишился жизни вечной. Долго показывали в пустыне его могилу, из которой исходил смрад, в обличение братоубийства. С тех пор престала крамола в земле Русской; Ярослав, водворившись на престоле родительском, стал на свободе помышлять о воздании должной почести братьям. Св. Борис уже давно погребен был в Вышгороде, но о Св. Глебе не все еще знали, что он убиен близь Смоленска; когда же услышал Великий Князь о чудных явлениях, бывших на устье Смядыни, сказал он: «там верно брат мой!» и послал пресвитеров с честию поднять его тело и перевезти на ладье в Вышгород, чтобы положить подле Святого Бориса. Изумительно было для всех, как чрез столько времени, нетленно сохранилось тело блаженного Глеба, как бы живого, ибо Господь осенил своего страдальца и прославил обоих неразлучных любовию во временной жизни, не разлучных и по смерти во единой гробнице.

Вскоре ознаменовалась многими чудесами слава страстотерпцев и многие исцеления потекли от их священной гробницы. В первое время, когда еще не всем известно было место их погребения, один из числа пришельцев Варяжских небрежно ступил на их могилу у церкви Святого Василия, но внезапно исшедшее из земли пламя опалило ноги неблагоговейного Варяга. Он поведал о том дружине своей и с тех пор никто не смел приближаться к месту Святого. Молва разнеслась по всему Вышгороду и граждане приходили благоговейно поклоняться на их гробницу. Случилось, по зависти диавольской, что пономарь церкви Св. Василия небрежно забыл погасить свечу пред местною иконою после утрени и загорелась церковь; граждане еще вовремя прибежали, чтобы вынести из храма всю священную утварь, но церковь сгорела и не без промысла Божия, для того, чтобы сооружена была новая, вместо ветхой, во имя страстотерпцев, а священные телеса их вынуты были бы из–под земли, и не оставался под спудом светильник.

Старейшина Вышгорода все возвестил Великому Князю Ярославу и Князь совещался с боголюбивым Архиепископом Иоанном о знамениях, бывших от гроба страстотерпцев. Святитель, собрав весь свой клир, крестным ходом пошел в Вышгород к месту, где погребены были оба мученика и с молитвою раскопав могилу, вынули их из недр земли. Сам он, с пресвитерами благоговейно открыл гробы, и все изумились чудному нетлению: телеса обоих братьев белы были как снег и ангельские их лица сияли небесным светом; место все исполнилось благовония, как бы от обилия фимиама. Гробы страстотерпцев внесли в малую храмину, бывшую при церкви, и совершили над ними обычную службу; вскоре еще более прославил Господь своих угодников. Старейшина града имел отрока хромого, которого нога была скорчена и суха, без всякой жизни, и не мог он иначе ходить, как на деревянной опоре. Приходил часто отрок ко гробу чудотворцев и с верою и слезами молил их о исцелении; однажды ночью явились ему оба страстотерпца Роман и Давид, и сказали: «что вопиешь к нам»; когда же показал им сухую ногу свою, они трижды ее перекрестили. Воспрянув от сна, почувствовал себя исцеленным и исповедал пред всеми о чудном своем видении. Умилительно было и то, что пред обоими святыми Князьями, когда ему являлись, нес свечу тот великодушный отрок Георгий, который пожертвовал жизнию за Князя Бориса, покрыв его своим телом. Скача от радости, как олень, устремился он к раке Святых и пред всем народом славил Господа и святых его угодников, даровавших ему исцеление. Вслед за тем другое чудо ознаменовало святость мучеников: слепой человек, пришедший на гроб их, припал к священной раке, прилагая к ней очи свои, и внезапно прозрел. Тогда опять старейшина города поспешил с радостною вестию к христолюбивому Ярославу, и Князь разделил радость сию со Святителем Иоанном. благоговейным страхом исполнился Архиерей Божий и мудрый совет подал Державному. «Подобает нам, говорил он, благоверный Князь, соорудить церковь во имя Страстотерпцев и установить день празднования памяти их». Утешился словом Владыки христолюбивый Князь и повелел приготовить все нужное для сооружения храма. В одно лето воздвигнута была церковь, которую венчал благоверный Ярослав пятью главами и внутри украсил благолепными иконами; тогда по воле Князя, написана была икона двух святых мучеников Князей и с любовию взирали на нее все притекавшие в храм, как бы на лики самих Князей еще живых. С великом торжеством освящена церковь, в присутствии Великого Князя, Митрополитом Иоанном, и священная рака обоих страстотерпцев внесена в храм. 24-го Июля, день мученической кончины блаженного Бориса, назначен был для ежегодного празднования памяти обоих святых братьев; во время торжественной литургии исцелился еще один хромой, который с великим трудом мог приползти к священной раке.

После божественной службы обильную трапезу приготовил христолюбивый Князь духовным и боярам своим, утешенный тем, что уже не только по слуху, но и собственными глазами удостоверился в чудных знамениях, истекавших от раки мучеников. По примеру нищелюбивого отца его Владимира, не были забыты и убогие за раскошным пиршеством Ярослава, которое повторялось в течение осьми дней, и много было роздано милостыни убогим. По образцу соборной десятинной церкви престольного Киева, повелел Державный властелину Вышгорода отдавать в церковь Страстотерпцев десятую часть городских доходов, а Митрополит Иоанн поставил при новом храме целый клир иереев и диаконов, которые должны были совершать ежедневную службу. Не оскудевали чудеса от раки Страстотерпцев: слепые прозирали, хромые ходили, беснующиеся очищались и всякие недуги разрешались молитвами Святых Бориса и Глеба; иным они сами являлись в сонных видениях, другие же разрешались сердечною молитвою при их раке, а некоторые получали освобождение от уз своих и во мраке темничном. В некоем граде сидели в погребе люди, осужденные старейшиною, и уже долгое время томились в узах, когда однажды пришло им на мысль призвать себе на помощь Князей– Страстотерпцев, с теплым раскаянием во грехах своих. Ночью во время их молитвы, как бы раскрылся кров их темницы и увидели они двух святых братьев, на конях, и отрока пред ними, держащего свечу. В ужасе пали пред ними узники, но явившиеся сказали: «не бойтеся, мы Борис и Глеб, которых призывали вы в молитве, пришли освободить вас от скорби, потому что вы покаялись в согрешениях своих и уже не постигнет вас наказание; судьи отпустят вас с миром». При сих словах, оковы спали с рук их и исчезли Святые. Громко стали взывать разрешенные от уз «Господи помилуй!» На голос их прибежали стражи и изумились, видя узников разрешенными и оковы пред ними лежащие. Услышав от них о чудном явлении, они поспешили с сею вестию к судье, который отпустил виновных, прощенных самими Князьями–Страстотерпцами, и спасенные ими соорудили во имя их церковь.

По кончине великого Ярослава, сын его Изяслав, воссев на престоле отеческом, наследовал глубокое уважение его к святым мученикам, которых память ежегодно приходил праздновать в Вышгород; видя, что церковь, сооруженная отцем его, уже приходит в ветхость, призвал он искусных древоделей и назнаменовал место подле старой церкви для сооружения новой. По приглашению Князя, Митрополит Георгий освятил место, и старейшина города с большим усердием, приступив к строению храма, скоро довершил его и благолепно украсил. Великий Князь Изяслав пригласил опять Митрополита Георгия освятить церковь и перенести в нее святые мощи. На другой день после соборного освещения, торжественно совершено было перенесение святых мощей, при котором присутствовали многие Князья, пришедшие из областей своих, с детьми их, и много Епископов и иноков, в числе их и преподобный Феодосий игумен Печерский, украшенный всеми добродетелями, который сиял, как солнце, посреди сонма черноризцев.

Митрополит Георгий несколько сомневался о святости блаженных Страстотерпцев, приступая к открытию их раки; но, когда, открыв, увидел нетление святых братьев, и почувствовал благоухание, которым исполнилась внезапно вся церковь, ужаснулся обратясь к востоку, поднял он к небу руки и воскликнул: «прости меня, Господи, согрешил я, не верую святым Твоим, но помоги неверию моему; ныне верую во истину, что святы суть Страстотерпцы Твои». Он вынул из раки Князей–мучеников, руку блаженного Бориса, с благоговением облобызал ее и приложил к очам и к сердцу, потом благословил ею благоверного Князя Изяслава и за ним брата его Святослава, страдавшего язвою на шее, от которой исцелился; на главе его остался нечаянно один ноготь с руки блаженного Бориса, как бы в благословение. За Святославом и третий Князь Всеволод и все люди приняли осенение той же священной десницы. Тогда с молитвою подняли обе раки и внесли их в новую церковь, где поставили с правой стороны. Это было 2-го Мая 1072 года и великое было празднество в Вышгороде, который непрестанно утешался многими знамениями от святых своих Князей. При новой церкви постоянно стоял один из убогих, немой человек, лишенный ноги до колена и питался милостынею приходивших. Узнав однажды, что пришли люди именитые в Вышгород на поклонение Страстотерпцам, прибыл он к той храмине, где трапезовали богатые пришельцы, но никто из мимоходивших слуг ничего ему не подал, и нищий томился голодом посреди обильных яств. Внезапно впал он как бы в исступление: ему представилось, что он в храмине Страстотерпцев и что исходят к нему из алтаря оба святые Князя, Борис и Глеб; в ужасе пал пред ними убогий; они же, взяв его за руку, подняли и посадили, и стали спрашивать о его болезни; крестным знамением осенили Святые болящую ногу и, помазав, как бы елеем, потянули ее. Все сие казалось ему, как бы во сне, ибо сам он лежал в исступлении пред дверьми храмины, так что мимоходившие почитали его мертвым и толкали, чтобы видеть, есть ли еще в нем дыхание. Некоторые из боголюбивых, полагая, что он в сильном припадке беснования, отнесли его к церкви Святых мучеников и там положили в притворе. Вокруг столпился народ и вот, пред взорами всех, стала вырастать больная нога его от колена, и мало по малу сделалась совершенно подобною другой здоровой ноге. Очнулся и воспрянул дивно исцеленный, и тот, кто еще недавно был нем и хром, проговорил во услышание всех и свободно ступал, каждому, кто его спрашивал, радостно рассказывая совершившееся с ним чудо. В городе Дорогобуже, на праздник Святителя Николая, одна женщина, по невниманию своему, занималась обыкновенным рукоделием, не смотря на святость дня и на зов приглашавших ее в церковь. Одиноко сидела она в храмине своей за работою, когда внезапно представилось ей, что три мужа, в светлых ризах, въехали во двор ее: один из них стар годами и двое юношей по сторонам его; все трое упрекали ее, для чего работает в такой праздник и не идет в церковь? Она же отвечала: «мне убогой вдове подобает трудиться и нет нужды ходить в церковь». Тогда послышалось ей, будто старец говорит юношам в ответ на ее дерзкое слово: «и так размещен до основания храмину ея». Они извлекли ее за правую руку из храмины и в то же мгновение иссохла рука ее; как мертвую подняли ее соседи и отнесли в другую храмину, потому что собственная ее была чудным образом разметана; хотели расспросить ее о случившемся, но она не могла отвечать; с трудом раскрывали уста ее, чтобы пропустить немного воды; в таком бесчувственном состоянии пребыла женщина сия до великого поста. На первой недели отнесли ее в церковь Святителя Николая и там, после молебствия, она несколько опамятовалась и просила себе пищи; но рука ее оставалась еще иссохшею. Три года спустя, решилась она идти в Вышгород помолиться блаженным Страстотерпцам, ибо и до нее дошла молва о их чудесах; день и ночь не отходила болящая от церкви. Однажды ночью, на кануне воскресного дня, задремавшей у дверей церковных, приснилось, что оба святые Князя выходят из храма и, взяв ее за руку, велят ей перекреститься; она же отвечала им: «или не видите, что рука моя суха? не могу ею двигнуть;» но в ту минуту проснулась, ибо пономарь пришел отворять церковь для утрени. Взошла и болящая вслед за ним в притвор и усердно там молилась; во время службы выпала у нее одна серьга и покатилась прямо к раке; болящая тут же отдала серьгу свою нищим и в ту же минуту почувствовала нестерпимую боль в иссохшей руке, так что хотела уже выйти из храма, но ее удержали. При чтении евангелия разрешилась сама собою повязка, которая поддерживала сухую руку, и исцеленная могла свободно ею владеть. В радостном восторге припала она к раке Страстотерпцев и прославила Бога; сам преподобный Нестор слышал из уст ее чудный рассказ сей.

Повествует он еще о одном чуде святых Князей. Жил недалеко от Вышгорода слепец, который часто приходил в церковь Святого Георгия и со слезами молил Великомученика о прозрении. Однажды ночью явился ему Св. Георгий и сказал: «что вопиешь ко мне! если хочешь прозреть, иди к Святым Борису и Глебу, ибо им дана благодать целебная в стране сей!» Уверовал слепой, пошел в Вышгород к раке Страстотерпцев; там, однажды ночью, оба они ему явились и когда крестным знамением осенили очи его, внезапно прозрел слепой. «Видите ли» заключает преподобный летописец, выражая словом своим и бедственную современную ему эпоху междоусобий «видите ли, братия, сколь высокое достоинство стяжали блаженные Князи послушанием старейшему брату; а если бы воспротивились ему, не сподобились бы десного стояния от Господа. Много есть ныне сыновей Княжеских, не покоряющихся старейшим и убиваемых, но не удостаиваются они такой почести, как сии чудные два брата, которые лучше захотели сами погибнуть, нежели подвигнуть дружины свои на старейшего. Не одного ли же отца были они, как и брат их, и такой пример послушания нам показали, подражая самому Владыке Господу нашему, который положил душу свою за людей своих? Кто не подивится их подвигу, который прославили и Ангелы на небесах и человеки на земле, и сам Господь увенчал их венцем нетленным.

О блаженные и всяких похвал достойные! как дерзну я окаянный и грубый разумом, восписать вам похвалы. Блажен по истине град, в котором священная ваша рака; блажен и самый гроб, из которого истекает столько исцелений! Не напрасно назван был вышним превознесенный вами град, на высоте коего светите вы, как два неугасимые светильника, никогда не оскудевающие, ни днем, ни ночью, хотя и самое солнце облекается мраком ночи! То, что я написал о житии Страстотерпцев, внимательно рас просил от их присных, а многое и сам ведал; молю же вас, любви ради Божией, читающих слово мое, воспоминайте меня в молитвах пред блаженными Страстотерпцами, дабы написавший житие их сподобился оставления грехов, предстательством святых Князей, поблагодати Господа нашего Иисуса Христа». Здесь останавливается Нестор; но Иаков идет далее, до времен Мономаха. После удаления Великого Князя Изяслава, брат его Святослав, наследовав его престол, помыслил создать церковь каменную, во имя Страстотерпцев, но не успел довершить начатого здания. Брат его Всеволод довершил, но все оно в одну ночь обрушилось, и Всеволод отошел также к отцам своим, не исполнив данного обета. Между многими Князьями разделилась земля Русская: Святополк Изяславович сел на великом княжении, Давид и Олег, сыновья Святославовы, княжили в Чернигове, а сын Всеволода, Владимир Мономах, в Переяславле; но от несогласия Князей и беспрестанных, набегов Половецких, не было времени заняться строением храма. Здесь повторяет Иаков чудо, рассказанное уже преподобным Нестором, без означения времени и имен, о двух узниках, оклеветанных пред Князем Святополком и посаженных им в исподнюю темницу. Много молились невинные страдальцы Князьям Страстотерпцам и еженедельно давали деньги стражам, чтобы приносили от них просфоры в церковь Св. Романа и Давида, доколе не смиловались над ними блаженные Князья. Однажды ночью, один из узников, почувствовал себя разрешенным от оков и увидел также, что они сломаны на спящем его товарище, когда на всех прочих целы были тяжкие железы; немедленно призвал он стража и просил отвести себя в церковь Чудотворцев. Там, пред священною ракою, объявил всему клиру чудное свое видение, как внезапно раскрылся пред ним свод темницы и явились святые Князья, которые велели ему идти приложиться к их раке, товарища же оставить в темнице, ибо на него напала внезапная слепота, во уверение тех, которые бы усумнились в дивном его разрешении, а чрез три дня и он должен прозреть; Великий Князь, обличенный столь чудным знамением в своей неправде, разрешил обоих узников; исполненные благодарности, не отходили они от гробницы святых Князей и наипаче тот, которому обещано было от них прозревай, доколе не возвратился ему свет очей. Смирился и Святополк и с того времени стал правдивее в судах своих. Чудо сие возбудило усердие Великого Князя соорудить новый храм в честь Страстотерпцев, Владимир же Мономах особенное питал к ним усердие: он возымел желание оковать сребром священные их раки, но желал, чтобы втайне оставалось приношение его; ночью сам приходил снять меру раки и когда приготовил серебряные позлащенные доски, пришел опять ночью, с искусным художником, и оковал священные раки. Изумилися граждане, сошедшиеся утром для поклонения святым Князьям, когда увидели богатое украшение гроба и прославили тайного украсителя, благотворившего церквам Божиим. Впоследствии, уже на великокняжеском престоле, Мономах еще благолепнее оковал златом и сребром священные раки и повесил пред мощами драгоценное паникадило, из хрусталя и золота, искусству коего дивились и приходившие из Греческой земли.

Между тем и Олег, сын Святослава, подвигнутый усердием Мономаха, решился исполнить давнее желание Князей Русских: отца своего и дяди, и, вызвав искусных художников, соорудил великолепную церковь в Вышгороде, на месте обрушившейся. Много умолял он Великого Князя перенести в нее святые мощи, но Святополк не обращал внимания на его просьбу, по зависти, что не сам соорудил церковь. После его смерти, когда умиротворился мятеж в земле Русской и Владимир сел на великом княжении, в 1113 году, соизволил он желанию родичей своих, Давида и Олега Черниговских. Все Князья Русские собрались на сие великое торжество, которое совершил Митрополит Киевский Никифор, с собором Епископов: Феоктистом Черниговским, Лазарем Переяславским, Миною Полоцким и Даниилом Юрьевским. Прохор, игумен Печерский, предводительствовал ликом преподобных игуменов и многочисленному собору черноризцев, которые сошлись со всех пределов земли Русской, вместе с боярами и воеводами, стеклось и множество убогих и болящих, чаявших исцеления при святых мощах, так что стены Вышгорода не могли вместить такого народного множества.

1-го Мая, во вторую субботу по Пасхе, совершилось торжественное освящение храма, а на другой день, в неделю жен Мироносиц приступили к перенесению святых мощей. Пели утреню в обеих церквах и поставили каждую раку на особые богато убранные сани; благоговейно шел Великий Князь Владимир у главы старшего Князя Романа, и с ним Митрополит и весь клир, со свечами и кадилами; бояре влекли на длинных вервях тяжелые сани со священною ношею; но от стеснившегося народа нельзя было подвигаться вперед. Мономах велел метать куны и паволоки в толпу народа, чтобы расступалась и открыла путь; но большая часть, не обращая на то внимание, стремилась к раке, чтобы только к ней прикоснуться: все плакали и вопияли от радости; с трудом довлекли раку Князя Романа. Позади других саней, у главы святого Глеба, шли храмоздатели, Князья Черниговские, с своими Епископом и боярами, взывая: «Кирие елейсон», и здесь совершилось знамение: внезапно остановилась рака и не смотря ни на какие усилия, не могли сдвинуть ее с места; по два человека брались за одну вервь и вервь разрывалась в их руках. То же знамение уже совершилось однажды над ракою святого Глеба, при первом перенесении святых мощей, еще во дни Изяслава; она остановилась в дверях церковных и долго вопиял народ: «Господи помилуй,» доколе не двигнулась опять тяжкая сия рака. Так и здесь усердная молитва провожавших Св. Глеба Святителей и Князей, а не сила человеческая, двинула священную раку его, которая внесена была в храм и поставлена подле братней, к общему утешению всех духовных и мирян. Здесь останавливается сказание черноризца; после же разгрома Монгольского, сокрылись святые мощи и даже доселе неведома таинственная судьба их, хотя местное благоговейное предание гласит, что они доселе глубоко таятся в земле, под древними сводами прежнего храма, где ныне сооружена новая церковь святых Страстотерпцев.

(Выписано из древнего рукописного сказания двух черноризцев, из летописи и Степенной книги.)

Многоплодный знаменует имя Поликарпа и таким явился он во временной сей жизни по своему добродетельному плодоносию. Ни во что вменив преходящую славу мира сего, принял образ иноческий в лавре Печерской, и просиял в ней постом и молитвою, строго соблюдая данный им обет. Благой пример жития иноческого подавал ему Св. Симон, избранный из лавры на Суздальскую кафедру, который будучи ему родственником по плоти, близок был и по духу; он взял его с собою в епархию, где поощрял к добродетели, душеспасительными рассказами о блаженных черноризцах Печерских, которые прославились нетлением чудотворных мощей своих; блаженный же Поликарп, благоговейно внимая из уст его назидательной повести о угодниках Божиих, написал жития их, как явствует из его послания к Архимандриту Печерскому Акиндину. Когда же разлучился с наставником своим Симоном, возвратясь в лавру, не отлучался от него духом, ибо Симон продолжал наставлять его частыми посланиями, в которых излагал также подвиги преподобных Печерских. После кончины блаженного Акиндина, преставившегося в старости глубокой, не оставалось никого искуснее Поликарпа в подвигах иноческих, и ему вверено было кормило великой лавры, единодушным избранием всей братии, во дни великого Князя Киевского Ростислава Мстиславича, при Митрополите Иоанне III. Тщательно старался Поликарп соблюсти весь монастырский устав, преданный преподобным Феодосием, и как опытный наставник, вполне оправдал веру к нему братии; повсюду распространялась молва о ее благочинии, и державные Князья оставляли свои престолы, чтобы пользоваться советами блаженного Поликарпа.

Благоговея к нему Великий Князь Ростислав уставил на весь великий пост, по субботам и воскресным дням, приготовлять трапезу для двенадцати черноризцев Печерских, тринадцатым был сам Архимандрит; а в Лазареву субботу, всю братию Печерскую призывал к себе благочестивый Князь, после шестинедельного подвига, и никого не отпускал без милостыни. Угощал он трапезою и других иноков монастырей Киевских, но сердце его особенно лежало к лавре преподобных Антония и Феодосия. Еженедельно в великий пост приобщался он божественных тайн и неоднократно просил блаженного Поликарпа, чтобы принял его иноком в свой монастырь; но Архимандрит говорил ему: «Князь благочестивый! тебе повелел Бог творить правду и стоять в крестном целовании». Князь же отвечал: «отче святый! княжение мира сего не может быть без греха, и меня уже истомило вседневными печалями; хотел бы я, хотя на старости моей, послужить Богу и поревновать таким царям, которые тесным и скорбным путем восприяли небесное царствие». – «Христолюбивый Князь» – сказал ему блаженный – «если сего от сердца желаешь, воля Божия да будет». Когда Великий Князь разболелся в Смоленске, в отчине своей, немедленно велел он везти себя в Киев; сестра его, Рогнеда, видя изнеможение брата, умоляла его: «останься здесь в отчине своей, и здесь мы положим тебя в твоем здании церковном;» но он отвечал: «хотя я немощен, но пусть везут меня в Киев, и если Бог возьмет меня на пути, пусть положат тело мое в отеческом здании, в монастыре Св. Феодора; если же Бог подаст мне здравие, то обещаюсь быть иноком в Печерской святой обители, при блаженном Поликарпе». Но болезнь его усиливалась; пред смертию призвал он отца своего духовного, иерея Симеона, и говорил ему: «ты дашь ответ Богу за то, что возбранил мне постричься у святого мужа в Печерском монастыре, чего я искренно желал, и да не вменит мне Господь во грех неисполнение мною обета!» Виною же всех добродетелей благочестивого Князя сего были духовные беседы преподобного Поликарпа, который, не только братию, но и мирян и Князей возбуждал на путь спасения, словом и примером. После многих лет Правления преставился он в старости маститой, Июля в 24 день 1184 года, в день памяти святых Страстотерпцев Князей Бориса и Глеба. После его кончины было смятение в лавре, ибо не могли найти достойного инока, чтобы наследовать столь великому старцу; более достойные отказывались, смирения ради и по любви к безмолвию. Великою скорбию была отягчена вся братия, ибо нельзя было оставаться столь великое время без пастыря. Ударили в било и, сошедшись в церковь, начали петь молебны Матери Божией и преподобным отцам Антонию и Феодосию, призывая на помощь и новопреставленного подвижника, дабы он указал им достойного строителя; и чудное дело! после молитвы, как бы едиными устами, многие сказали: «пойдем к Василию, благоговеному иерею, на Щековицу, да будет нам игумен!» С общего совета, все пошли к иерею, и, хотя долго он отрекался, однако умолен был принять иноческий образ и настоятельство; Митрополит Киевской Никифор постриг его в иноки и вручил ему правление священной лавры. В Патерике Печерском напечатано и пространное послание Епископа Симона к блаженному Поликарпу, исполненное назидательных советов о жизни иноческой, в который восхваляет святую лавру, даровавшую многих святителей на кафедры епископския, соревнуя счастию быть одним из ее иноков, ибо из нее востекали и пророки, и проповедники, и чудотворцы, и все возможные добродетели в ней просияли, в лице ее подвижников; в этом послании, вкратце отразилась слава многих великих мужей ее. «Проси Господа», заключает Симон, «в той честной лавре получить и скончание своей жизни и со всеми угодившими Богу отцами Печерсцими, сподобиться быть возлюбленным от Бога». Исполнилась сия святительская заповедь над преподобным учеником его!

(Из Патерика Печерского).

25-го Июля, Успение Св. Анны, матери пресвятой Богородицы, и святых жен: Олимпиады и Евпраксии.

В тот же день, Отечественная Церковь совершает память преподобному Макарию Унженскому и Желтоводскому.

В городе Нижнем родился преподобный от благочестивых посадских жителей Иоанна и Марии, и еще на лоне матери проявил в себе будущего подвижника: как только слышал он благовест церковный, младенческим воплем начинал взывать, как бы побуждая своих родителей нести его в церковь; в другое же время, когда не бывало службы, спал он непробудным сном, так что изумлялась сему все присные его: это действительно побуждало и самих родителей чаще ходить в церковь, чтобы там успокоился от плача их младенец; когда же приносили младенца в церковь, начинал он улыбаться и ласкаться к матери своей, и таким образом стали носить его в приходскую церковь Жен Мироносиц на каждую службу.

Семилетнего отрока отдали в научение книжное и он изумил необычайными успехами учителей, ибо всех своих сверстников превзошел быстрым разумением священных книг; кротостию же и послушанием подавал пример старшим; от детских игр и суетных бесед удалялся еще в таком возрасте, когда могли они быть по сердцу отрока. Здравый смысл его всегда наставлял на благое и любовь к ближнему согревала его сердце, внушая и другим доброе к нему расположение; молитва была любимым его занятием; непрестанно посещал он церковь Божию и особенно любил священнослужение иноческое в обители Печерской, куда часто ходил, несмотря на довольно далекое расстояние от города. Там распалялся дух его слышанием духовных песней и житий святых; наипаче тронуло его сердце житие преподобных Печерских, Антония и Феодосия, от которых и сия новая обитель на берегу Волги прозвалась Печерскою, и он пламенно пожелал облечься в иноческий образ, ожидая только удобного времени для восприятия на рамена свои благого ига Христова.

Однажды, когда шел в монастырь, настиг он дорогою нищего и просил его обменять чистую свою одежду на то рубище, в которое облечен был убогий. В таком одеянии, никем неузнанный, приступил к настоятелю и просил его постричь в иноческий образ; настоятелем был старец Дионисий, впоследствии поступивший на Суздальскую кафедру; подивился юному его возрасту Дионисий и спрашивал: «отколе он и каких родителей?» но юноша утаил их имя и отвечал: «если бы у меня были отец и мать, не искал бы я у тебя пристанища, но оставался бы в доме моих родителей», и настоятельно просил о скорейшем пострижении.

Опытный старец, видя чрезвычайную молодость пришельца, говорил ему: «поверь мне, чадо, что жестоко и прискорбно иноческое житие; боюсь, чтобы, отыскивая спасение души своей, не увлекся ты благами мира сего, от которых отрекаешься ныне, никто же руку свою возложив на рало, и зря вспят, управлен будет в царствие небесное» (Лк.11). Заплакал отрок и отвечал: «отче святый! никакая скорбь не может отлучить меня, от милости Божией, только ты соверши надо мною чадолюбивое дело свое!» Подивился разуму его преподобный и, видя пламеную веру, исполнил его желание и постриг, хотя имел он не более двенадцати лет; Дионисий дал ему имя Макария, тезоименитая блаженству и принял в свою келью, чтобы самому наставлять его на подвиг иноческий. Юный Макарий во всем повиновался совету старца своего и сделался по его примеру истинным хранителем заповедей Божиих, имея ко всем любовь и послушание и наложив на себя строгий пост.

Долго скорбели родители блаженного отрока о внезапной его утрате, но в течение трех лет никаких не имели о нем известий, хотя и не более трех поприщ отстояла обитель от города: так мало было общения между пустынножителями и горожанами. Случилось однажды настоятелю послать старца в город для потребности монастырской и старец сей был знаком родителям отрока. Отец со слезами стал рассказывать семейную свою скорбь о лишении сына, описывая внешний его образ; и в нем узнал инок юного Макария. «Есть у нас, сказал он плачущим родителям, отрок, пришедший за три года пред сим в обитель, который сказался безродным странником и умолил настоятеля постричь его, и ныне подвизается между нами, изумляя всех своею добродетелью». Услышав о том Иоанн, устремился в обитель и, припадши к ногам настоятеля, умолял возвратить ему единородного сына. Изумился Дионисий и призвал юношу, возвестив ему о пришествии родителя. «Чадо Макарий», сказал он ему, с легким упреком, «хочет видеть тебя отец твой, о котором ты мне не открыл»; но блаженный отвечал ему: «оставил я отца своего на земле и притек к небесному отцу Господу нашему». Стоявший вне кельи отец, услышав сладостный сердцу его голос сыновний, воскликнул с плачем: «Подобало ли тебе, сын мой, до конца опечалить родителей своих? И я не менее радовался твоему спасению; покажи нам только лице твое!» Но Макарий из внутри кельи отвечал отцу: «невозможно тебе видеть здесь лица моего, ни мне беседовать с тобою, ибо есть нам общий Отец на небесах, Которому обещал себя и ныне с Ним беседую; не огорчайся и не унывай, но иди в дом свой, оставив мне свое благословение, если же Бог благословит, то в лучшем веке увидим друг друга»; но отец не хотел отойти от кельи и обещал не выйти из обители, доколе не явит лица своего сын, о котором пролил столько слез. Не в силах будучи одолеть его непреклонность, Иоанн умолял сына, если уже не хочет показать лица своего, чтобы по крайней мере простер ему руку из оконца, и сие последнее прошение исполнил юный подвижник. Простер он руку и отец, прижав ее к сердцу, целовал, взывая: «чадо мое сладкое, спасайся и молись за родивших тебя, чтобы и мы молитвами твоими получили спасение!» С сим утешением возратился в дом свой Иоанн объявить супруге о обретении сына и вместе о вторичной его утрате, и, хотя прискорбно было ей о том слышать, утешалась она по крайней мере тою мыслию, что он жив и за нах молится.

Но блаженный, приходя в возраст, смущался духом, видя общее, к нему уважение братии; пожелал он пустыни, чтобы там в безмолвии пребывать с единым Богом, и тайно вышедши из обители, устремился в пустынные дебри. На реке, называемой Лук, остановился он в начале и, поставив на берегу ее малую для себя хижину, подвизался там несколько времени, доколе не был обретен окрестными жителями, которые начали к нему стекаться, ради спасения душевного. Собралось к нему и несколько учеников, для которых соорудил церковь во имя Богоявления Господня и составил обитель общежительную; сам же искал удалиться от молвы человеческой во внутреннюю пустыню и пришел по сю сторону реки Волги, на озеро великое, которое прозвалось от него Макариевым, а оттуда на Желтые воды по другую сторону реки, от которых и сам назвался Желтоводским. Там ископал себе пещеру для жительства, но и в пустыне не мог укрыться от взоров людей, привлеченных молвою о высокой его добродетели, ибо слух о нем дошел и до Великого Князя. Опять собралось к нему множество братии, и он устроил для них церковь во имя Живоначальной Троицы, подавая для всех пример трудолюбивого подвига, ибо, подражая древним отцам, сам работал своими руками; не только стекались к нему православные, но и неверные, жившие в окрестности, с благоговением приходили просить его молитв и приносили дары в его обитель.

При державе благоверного Князя Василия Васильевича Темного, в 1439 году, было нашествие Орды Казанской на Русскую землю. Улу–Махмет, с сыном своим Маматеком, опустошили окрестности Нижнего и много увели пленников. Тогда пострадала и обитель Желтоводская преподобного Макария, разоренная ими до основания, и тогда иноки, как зрелые класы, пожатые серпом, легли на ее развалинах; в числе пленных уведен был и блаженный Макарий и представлен к вождю Ордынскому; но сами Татары превозносили его похвалами, как мужа кроткого и смиренного. Услышав о том, с гневом возразил им воевода: «если действительно таков человек, приведенный вами, зачем же наложили на него руки? или не знаете, что за оскорбление таких кротких людей, прогневается Бог, ибо един он и у них и у вас?» Немедленно велел он отпустить узника и, по его ходатайству, отпущены были еще сорок человек, кроме жен и детей, даже со всем их имуществом; но прежде нежели оставить место сие, Макарий просил о дозволении погребсти православных христиан, избиенных Татарами, чтобы не оставить их на растерзание птиц и зверей, и с дозволения Ханского совершил погребение всех невинно избиенных страдальцев.

Тогда со всеми освобожденными им пленниками, пошел в путь туда, куда направит его Господь, кротко увещевая их, чтобы не скорбели о утраченном и не заботились о пище и нуждах пути: «не скорбите, чадо мои, говорил он, о нашедшей на нас беде от иноплеменных за наши многие согрешения, ибо так обращает нас Господь на путь спасения и все сие творит на пользу нашу». Утешительно было слово его для народа, который называл его своим отцем и избавителем; но опытный вождь не советовал возвращаться на прежнее жилище, чтобы не подвергнуться опять разорению и со всеми вместе направился в пределы Костромские, на реку Унжу; пустынными местами шли они, чтобы не впасть в руки варваров, и потому со многими лишениями сопряжено было трудное странствие, но Господь сохранил их молитвами своего угодника. Однажды спутники его поймали дикого лося и хотели убить себе на пищу, потому что истомились голодом, но прежде просили на то благословение святого мужа; время было постное, ибо оставалось еще три дня до праздника Святых Апостол; преподобный строго воспретил им разрешать пост, хотя истомились на пути, и обещал, что Господь вознаградит в свое время принесенную ими жертву послушанию церковному. Исполненный веры велел он отпустить дикого зверя в леса, положив на нем какой–либо знак, и послушные ему чада пустили лося, отрезав ему только конец уха.

Когда же наступил праздник и опять скорбел народ о недостатке пищи, преподобный, уединившись в чащу леса, помолился, как некогда вождь Израилев о народе своем, чтобы призрел Господь скорбь его и даровал ему пишу. Во время молитвы его послышались радостные клики народа: ловчие поймали опять отпущенного ими зверя, которого узнали по примете: они привели его к старцу; Макарий засвидетельствовал им, столь ясным примером, о промысле Божием к людям своим, и на сей раз разрешил употребить лося в пищу, ибо уже прекратился пост; с тех пор не оскудевала пища во время пути, доколе достигли они желанного города Унжи. Не утаилось пришествие преподобного от граждан, ибо давно уже предшествовала молва о его подвигах на Желтых водах, как взяли его Татаре и потом отпустили на свободу, и как, не смотря на опасность, мужественно похоронил избиенных в обители. Все вышли к нему на встречу со крестами и с пением церковных песней, но смиренномудрие Макария, от юности возлюбившего безмолвие пустынное, не радовалось такому изъявлению народного восторга; он желал себе одной лишь пустыни и спрашивал о ней у горожан; ему указали пустынное место, за пятнадцать верст от города, на краю озера и туда он устремился, как олень, жаждущий источников вод. Там водрузил крест и поставил себе хижину, взывая псаломски: «Се покой мой, зде вселюся!» но и там не укрылся от своей славы.

В близь лежавшем селении единородная дочь поселянина Феодора, лишилась зрения, в припадке беснования; отец ее отлучился в то время в царствующий град для купли и помышлял какое бы найти врачебное зелие для своей дочери; тогда представилось ему, как будто беседовал он с кем–либо из своих присных: «для чего сомневаешься в щедротах Божиих и ищешь помощи человеческой, когда подле нас есть угодник Божий, которого доступны молитвы? ему поклонись, и быть может испросит он исцеление дочери твоей». Та же самая мысль и в тот же час, пришла и жене его, остававшейся в селении, и когда возвратился домой, с изумлением открыли они друг другу тайные свои помыслы. Тогда взяв болящую дочь свою, вместе с нею, пошли в пустыню и, бросившись к ногам старца, долго со слезами умоляли о ее исцелении. Старец много отрекался по своему недостоинству и наконец сказал им: «если явлена будет вера ваша пред Богом, то ради сей веры исцелит дочь вашу». При сих словах осенил знамением крестным очи ее и в ту же минуту она прозрела, к утешению родителей. Несмотря на любовь свою к пустыне, во избежание молвы человеческой, блаженный Макарий посещал, однако, от времени до времени город Унжу, чтобы не лишать жителей его спасительного слова. Там, а не в пустыне, судил ему Господь окончить дни свои, к общему назиданию блаженною его кончиною; в самый час ее внезапно исполнился благоухания весь город Унжа, и не только город, но и окрестные селения, так что все уразумели, что чистая душа его отходит к Господу и отовсюду сбирался народ, чтобы видеть его преставление. Общий был плач и великое стечение, когда понесли многотрудное тело подвижника из города в пустыню, где заповедал себя погребсти, и во время сего торжественного шествия много было исцелений благодатными молитвами усопшего. Преставился он в глубокой старости, Июля 25-го 1504 года, почти столетним, после 83–х летнего иночества, и память о нем живо сохранилась, сквозь ряд столетий, на Унже и на Желтых водах. Восемнадцать лет после его преставления, при державе Великого Князя Василия Иоанновича, Орда Казанская в числе двадцати тысяч, обступила город Унжу и грозила разорением, зажегши его посады. Не было войска, чтобы отразить врагов; воевода Федор Сухонин, вместе с гражданами, обратились к единственному своему заступнику, блаженному Макарию и пред его иконою слезно молили о защите. Тогда некоторым из благоговейных видим был на облаках преподобный, заливающий пожар, и вскоре зашумел ливень, погасивший пламя; на осаждающих же напал внезапный ужас, и они бежали, не зная сами от кого, избивая друг друга. Некоторые из них взяты были в плен и, спрашиваемые воеводою о причине их бегства, говорили, «что им виделся старец на коне, в иноческой одежде, вторгшийся в полки их и метавший в них стрелы». В то же время ватага Татарская из трех сот человек устремилась к пустынной обители Макарьевой и уже проникла в ограду, с намерением ограбить. Один из Татар поднялся на крышу соборной церкви Св. Троицы, чтобы срубить позлащенный крест, который почитал серебряным, но невидимою силою сброшен был с крыши; другие Татары проникли в церковь и хотели сорвать серебряные листы с гробницы преподобного, но они поражены были слепотою, и все бежали, многие же утонули в великой реке Унже.

Десять лет спустя, в 1532 году, четырнадцать тысяч Татар напали на город Солигалич, угрожая сжечь его и отвести в плен жителей, которым не было ни отколе помощи. По совету священника соборной церкви Успения Богородицы, где находился чудотворный образ преподобного Макария, старшины города и весь народ обратились к нему с пламенною молитвою: это было в поздний зимний вечер; на рассвете же некоторые из граждан видели старца на коне, облеченного в иноческую одежду багряного цвета, который выезжал из города во вражий стан; лице его было совершенно сходно с ликом блаженного Макария на иконе. Подъехав к стану, именем Божиим, грозно повелел он удалиться врагам, и внезапно возникло смятение в стане ратном; Ордынцы, бросая оружие, устремлялись в бегство и многие из них добровольно отдавали себя в плен. Так совершилась сила Божия в немощи человеческой, и в беззащитном крае, по–видимому оставленном на произвол человеческий, один усопший отражал тысячи врагов!

Во время сих страшных нашествий, жил на реке Унже, близь обители преподобного, один благочестивый поселянин, именем Иоанн, имевший великую к нему веру; жена его Мария была уведена в плен и уже три дня шла за ордою, от горя, не вкушая никакой пищи и постоянно молясь Святому; от изнеможения погрузилась она в глубокий сон и увидела старца инока, который сказал ей: «не скорби, я Макарий Желтоводский, пришел вывести тебя из плена; восстав, иди за мною!» Проснулась она и последовала за явившимся; он провел ее через весь стан неприятельский, далеко в поле, и там сделался невидим. Оставшись одна, боялась освобожденная, чтобы опять не настигли ее Татары, но она внезапно увидела себя у ворот города Унжи. В ту же минуту муж ее и сын молили угодника Божия о освобождении пленницы, еще не успели окончить своей молитвы, когда пришел страж от городских ворот, возвестить им, что уже Мария стоит пред воротами. Освобождая от плена узников, разрешал преподобный и болящих от тяжких болезней. Посадский житель города Юрьевца Повольского, лишившийся языка, с верою пришел в обитель блаженного Макария просить исцеления на его гробе, ибо много слышал о чудесах его; и там, во время молебна, разрешился язык его. Воевода царский Иван Выродков, страдавший внутреннею болезнею и еще от многих ран, полученных им на брани с Татарами, несмотря на свою немощь, должен был, по указу царскому, идти опять воевать против них, с другим воеводою Симеоном Заболоцким. Многие из сострадания убеждали его остаться, но он не хотел быть ослушником воли царской, и дорогою заехал в обитель преподобного. Уже его несли на руках, ибо не мог даже ехать в повозке от жестокой боли; но приближаясь к обители, хотел непременно идти пешком и велел себя поддерживать. В ожидании, пока отопрут церковь, взошел он отдохнуть в трапезу и мысленно молил преподобного о исцелении. Увидев сосуд с водою, просил он себе испить воды и пил ее так много, что все бывшие с ним изумлялись; между тем спрашивал у иноков: «откуда берут сию воду?» – «Из кладезя, который вырыл сам преподобный», отвечали они; воевода сказал: «никогда в жизни ничего я не пил слаще воды сей» и говоря это, внезапно почувствовал себя исцеленным, не только от внутренней болезни, но и от внешних ран. Вдова боярыня Мария, жившая в городе Чухломе, долгое время страдала от корчей и не надеясь получить облегчение от врачей, велела везти себя в обитель преподобного, где, после усердной молитвы у раки святого Макария, будучи окроплена святою водою, совершенно исцелилась. Также и некто боярин Алексей Коривин, одержимый расслаблением после многих воинских походов, получил разрешение от своей болезни при раке преподобного. И другой расслабленный, купец города Нижнего, Иоанн Кидохов, привезенный в обитель, исцелился, когда вкусил из кладезя преподобного воды: он погрузился в глубокий сон и проснулся как бы никогда не болевший. Житель города Унжи, преданный пьянству, часто во время нетрезвости жестоко бил жену свою Елену, которая не в силах будучи более переносить его жестокости, решилась утопиться в колодце; но как она была благочестива и имела особенную веру к угоднику Божию, поставляя всегда в день его памяти трапезу для нищих, то и не дал ей погубить душу свою преподобный. Уже она подошла к колодцу, но внезапно увидела при нем старца инока и в ужасе отступила. Он сказал ей: «отойди от кладезя и не дерзай исполнить злого умысла своего, чтобы не постигли тебя горькие муки в вечной жизни; я Макарий Желтоводский, пришедший избавить тебя от потопления и вечной смерти». Смятенная бросилась к ногам старца; но, когда поднялась от земли, уже не видала его пред собою и с миром возвратилась в дом свой. Опамятовался муж ее и оставил нетрезвую жизнь.

Семнадцатилетняя девица города Кинешмы, слепая почти от рождения, и еще две, страдавшие слепотою многие годы, в пределах Унжевских, и крестьянин соседней, монастырю волости, получили в различные времена исцеления при раке преподобного, во время молебного пения, когда окропляли их святою водою. Крестьянин Новгородский Герасим, ремеслом швец, пришедши в обитель, просил усердно игумена и братию отслужить молебен преподобному, и со слезами благодарил угодника Божия за оказанную ему помощь. После молебна объявил он братии, что, имея жену и детей, добывал себе хлеб ремеслом своим, ходя по деревням, но во время работы отекли его ноги и покрылись ранами, так что не могли ходить. Вспомнил он о угоднике Божием и дал обет идти пешком в его обитель; тогда впал в тонкий сон и услышал голос, обещавший ему исцеление, если исполнит обет свой. С той минуты почувствовал исцеление и в течение недели совершенно исцелился.

(Из Сборника ИМП. Библиотеки отдел. 1 № 82.)

26-го Июля, Святого Священномученика Ермолая и иже с ним, и святой преподобномученицы Параскевы.

В тот же день память преподобного отца нашего многострадального Моисея Угрина.

Блаженный Моисей, родом из Венгрии, был один из любимых отроков блаженного Князя Страстотерпца Бориса и служил ему верно с родным своим братом Георгием, до дня мученической кончины Князя. Один он, из всех его отроков, спасся на Алыпе, во время страшного братоубийства, и успел прибежать в Киев с горькою вестью, к сестре Князя Предславе. Там укрывался от ярости Святополка, доколе Великий Князь Ярослав не отмстил ему смерти братьев; но, когда Святополк привел из Ляхов короля Болеслава, и Болеслав, возвращаясь в свою землю, увел с собою в плен двух сестер Ярославовых и бояр их, тогда увели с ними, в тяжких оковах, и сего блаженного Моисея, крепкого телом и прекрасного лицом.

Один из вельмож Болеславовых, сильный богатством, лишился жизни во время похода и оставил по себе молодую прекрасную вдову, которая поражена была красотою юного отрока Моисея; нечистые помыслы гнездились в сердце ее и она хотела обольстить юношу, обещая ему свободу, великие богатства и собственные области; но блаженный Моисей отвечал ей: «Адам первозданный, послушав жены своей, изгнан был из рая, и крепкий Сампсон, всех превозмогавший силою, женою предан был инопленникам, и Соломон, постигший всю глубину премудрости, от женолюбия поклонился идолам, и не ради ли жены Ирод поразил Предтечу? Как же буду я свободен, если порабощусь жене, сохранив целомудрие от юности моей».

Напрасно обещала ему жена и славу, и почести, и господство над всем ее домом; от всего отрекся Моисей, предпочитая душевную и телесную чистоту тленным благам мира сего. «Господь» говорил он, «даровал мне терпение в узах моих, в которых уже томлюсь пять лет; не хочу погубить труда моего, который избавит меня от вечных мук». Видя не успешность своих обольщений, другой диавольский совет умыслила нечестивая жена; она купила себе пленника за тысячу златниц, чтобы совершенно иметь его в своей власти и, облекши в богатые одежды, приступила к новым искушениям. Но как некогда целомудренный Иосиф, сбросил с себя пышные сии одежды Моисей и, подобно ему был заключен в темницу: там хотела уморить его голодом неистовая жена, но над ним умилостивился один из стражей темничных, и втайне подавал ему пищу; другие же старались убедить его не отрекаться от брака с юною и прекрасною женою, имевшею большое влияние в земле Ляхской; ничто, однако, не могло поколебать твердости человека Божия, который предпочитал насильственному браку узы и смерть в темнице. «Если бы Иосиф» – говорил он, «не воспротивился вначале жене Пентефриевой, не царствовал бы потом в Египте; я же не царства земного желаю, но небесного ради все сие терплю, ибо подобает работать Господу, а не жене, и потому никакая прелесть диавольская не отлучит меня от любви Христовой!»

Из крайности в крайность повергала лютая страсть нечестивую жену: то изведя юношу из темницы, посылала его на богато убранном коне по городам своим и селам, повелевая всем ему поклоняться, как обладателю всех ее имуществ; то опять, видя, что смеется над тленными богатствами, ввергала его в душную темницу, и грозила, что не отпустит его от себя живым и что он умрет в страшных муках. Блаженный же дерзновенно отвечал: «не боюсь никакого зла, ибо Господь со мною и ему хочу работать в иноческом образе». Пришел в то время черноризец от Святой горы, по усмотрению Божию, саном иереи, и втайне облек Моисея во святой иноческий образ. Много укрепил его в целомудрии инок и внушил не страшиться жены и не предаваться в руки врага, потворствуя ее искушениям. Чернец удалился и нигде не могли его обрести. Отчаявшись и в последней надежде, жестокая его обладательница уже не щадила своей жертвы и велела терзать ее ударами; кровь лилась потоками; свирепые исполнители воли своей госпожи увещевали мученика под ударами, чтобы согласился исполнить ее желание, если не хочет погибнуть в тяжких муках; но страдалец спокойно отвечал им: «творите повеленное вам, мне же нельзя уже отречься от иночества и любви Божией, и никакие муки не могут отлучить меня от сего ангельского образа. Наконец неистовая жена, потеряв не только страх Божий, но и стыд человеческий, обратилась к Королю Болеславу, изложив ему в послании, как осталась вдовою после мужа и как купленный ею пленник пренебрегает брачными узами и, не смотря на все истязания, облекся самовольно в иноческий образ; она просила совета и участия; Король велел пригласить к себе боярыню и привести ее узника. Но и король напрасно старался убедить инока отложить свой обет и вступить в брак с тою, которая предлагала ему все свои богатства, если хочет спасти жизнь свою, ибо Болеслав предоставлял ей право жизни и смерти над своим пленником, для примера другим. Словами евангельскими отвечал преподобный державному: «кая польза человеку, аще мире весь приобрящет, душу же свою отщетит, или что даст измену за душу свою? Ты предлагаешь мне славу и почести, которые, и у тебя самого скоро похитит гроб; погибнет вскоре и нечестивая жена сия». Хотя и исполнилось сие предсказание, но испытания продолжались и жестокая Ляхиня, не довольствуясь одними ранами, чтобы отмстить презревшему ее красоту, велела оскопить его; едва не истек кровию Моисей. Сам Король, в угождение ей, ибо она была рода именитого, воздвиг гонение на черноризцев в области своей и всех их изгнал; но Господь вскоре воздвиг отмщение за рабов своих: внезапно умер Болеслав и возник страшный мятеж в земле Ляхской; народ избил Епископов своих и бояр, и в числе их погибла бесстыдная жена сия.

Тогда преподобный Моисей, улучив свободу и исцелившись от ран своих, пришел водвориться в пещерной обители Св. Антония и там, как храбрый воин Христов, подвизался в посте и молитве до конца дней своих. Господь, за великую его победу над страстями нечистыми, даровал ему благодатную силу побеждать и в других те страсти. Пришел к нему однажды брат, обуреваемый помыслами и просил помощи; преподобный взял с него обет никогда в жизни не говорить ни единого слова с женщинами, и прикоснулся чресл инока жезлом своим, без которого не мог ходить от восприятых им ран; в ту же минуту омертвели страсти нечистые в пришедшем к нему брате. Десять лет подвизался в пещерах блаженный Моисей, после шестилетнего целомудренного подвига, подъятого им в узах, в земле чуждой, по примеру Иосифа, и преставился Июля в 26-й день, еще при жизни великого Антония, и по смерти преподобного Моисея сохранилась мощам его та же врачующая сила против страстей нечистых, какою обладал он при жизни, и мы это видим из примера многострадального Иоанна, призывавшего его себе на помощь, когда заживо зарыл себя в могиле для истомления своей плоти, и костию от мощей Угрина исцелил страдавшего тою же страстию брата.

(Из Патерика Печерского.)

27-го числа, Святого великомученика и целителя Пантелеймона и блаженного Николая, прозванного Кочана, Христа ради юродивого, чудотворца Новгородского.

Родился он в великом Новгороде, от благочестивых родителей Максима и Иулиании, изобиловавших богатством, и с юных лет начал являть великую веру к Богу, как благовонное кадило, непрестанно исходила из уст его молитва; возлюбил он чистоту и пост и частые коленопреклонения, и стали прославлять его добродетель вельможи Новгородские; он же убоясь славы человеческой начал юродствовать Христа ради и скитался, как безумный, по стогнам, с тайною молитвою в сердце; однако и тут не укрылся от молвы, ибо все взирали на него, как на человека Божия, уважая самое его рубище, хотя и были безрассудные люди, которые над ним ругались и осыпали побоями; но он радовался поруганию и молился о своих оскорбителях; Господь же укреплял его в подвиге.

Однажды посадник Новгородский пригласил на пиршество свое всех именитых мужей Новгородских; встретился ему на распутии блаженный Николай, которого глубоко уважал посадник, поклонился ему до земли и сказал: «раб Божий, сотвори любовь? приди ко мне вкусить хлеба», и блаженный отвечал ему: «если Богу угодно, так и будет!» Помедлив немного, пришел он в дом посадника, но еще не возвращался хозяин, а безрассудные слуги начали ругаться над пришельцем и не щадили ударов; верный раб Христов мужественно перенес обиды, благодаря Бога, и изгнанный из дома боярского стал опять скитаться по улицам. Когда возвратился посадник и собравшиеся к нему гости сели за трапезу, велел он отрокам своим подносить гостям вино и мед; но слуги, сошедшие в погреб зачерпнуть напитки, с изумлением нашли все бочки пустыми, которые еще недавно были полны: в одно мгновение иссякло все вино, никем не тронутое. В ужасе побежали возвестить о том отроки господину своему, и сам он сошел в погреб подивиться зуду; потом велел отрокам идти на Варяжский двор купить еще вина.

Тогда вспомнил о блаженном Николае и спросил отроков: «приходил ли к ним на двор юродивый?» Они не утаили оскорбления, нанесенного человеку Божию. Огорчился посадник и немедленно послал лучших своих отроков искать по всему городу блаженного Николая и смиренно молить прийти к нему в дом: с трудом могли обрести его посланные и упросили незлобивого идти с ними к посаднику. С радостию встретил его в сенях хозяин дома и посадил посреди, вельмож, умоляя простить вину отроков. По слову блаженного, опять пошли зачерпнуть вино и мед и нашли бочки наполненными, как были прежде; но человек Божий запретил посаднику оглашать о бывшем чуде и сам удалился от похвал человеческих.

Блаженный Николай юродствовал всегда на Софийской стороне, на Торговую же не переходил за Волхов, потому что там в одно время с ним спасался другой юродивый, Феодор, который гнал его оттуда, говоря: «не ходи на мою сторону, живи на своей!» и когда однажды гнался за ним до берега реки, Николай, окрыляемый верою, перешел по водам, как бы по мосту; так прославил Господь угодника своего при жизни, прославил его чудесами и по смерти. Блаженный преставился 27-го Июля 1392 года и погребен был на Яковлевой улице при церкви Великомученика Пантелеймона, потому и память их совершается в один день.

Посадский человек, по имени Никифор, живший недалеко от церкви Великомученика, дал в заем деньги присному своему Исаакию и хотел взять с него расписку. Но ни Исаакий, ни сын его, не знали грамоты и потому позвали они клирика Иоанна соседней церкви, чтобы написать свидетельство. Когда же пришел срок уплаты долга и стал требовать своих денег Никифор, искусился Исаакий и жестоким словом оскорбив доверителя, не хотел платить ему денег. Никифор позвал его на суд пред судей градских, и не убоялся Исаакий пред лицем всех лжесвидетельствовать, будто не знает своей расписки. Клирика Иоанна не было в то время в городе; когда же возвратился на праздник Святителя Николая и объявили ему, как оболгал его Исаакий, возверг Иоанн печаль свою на Господа, и призвал себе на помощь великого чудотворца. Притек он и ко гробу блаженного Николая, Христа ради юродивого, и со слезами взывал к нему: «о блаженный угодник Божий, не дай в обиду уповающего на тебя; ты осенил меня на пути в царствующий град, не лиши и здесь своего покрова». После молитвы возвратился он в дом свой и хотел отдохнуть от пути, но едва возлег на одр, как увидел пред собою блаженного Николая, который сказал ему: «не скорби, брат, и не бойся; иди завтра пред судей градских. Бог оправдает твое рукописание; Исаакий же познает свое согрешение и обличит вину свою пред народом». На другой день стали на суд клирик Иоанн с клеветником Исаакием и сыном его, которые оба продолжали стоять в своей неправде; но клирик, положив твердое упование на блаженного Николая, не боялся обличить их в лице, и граждане стали убеждаться в истине слов Иоанна. Наконец, после трехдневного словопрения, проснулась совесть в Исаакий; пришел он на паперть церкви Св. Иакова и исповедал всенародно грех свой; клирик же Иоанн возвратился оправданный в дом свой и прославил угодника Божия.

(Из Сборника житий Святых Новгородских.)

28-го Июля, Святых Апостол и диаконов: Прохора, Никанора, Тимона и Пармена.

В тот же день празднуется явление иконы Смоленской Одигитрии.

29-го числа, Святого мученика Каллиника.

30–го, Святых Апостол: Силы и Силуана.

31–го, предпразднество происхождения древ честного и животворящего Креста Господня; и Святого праведного Евдокима.

На пустынном острове озера Кожи, называемом Лобском, в северных Онежских пределах, находится та забвенная обитель, в которой спасался сей преподобный; она считала, однако, в числе своих настоятелей, и великого Никона Патриарха, переселившегося на Кожеозеро из Соловецкого острова; основателем же пустыни сей были отшельник Нифонт и строитель Серапион из царственного рода властителей Казанских. – Туртас было магометанское имя его; взятый в плен Царем Иоанном после завоевания Казани, принял Христианство по примеру Царя своего Едигера, и назван был во святом крещении Сергием. Долго жил он в доме боярина Захария Ивановича Плещеева, который женат был на Царице Астраханской, крестившейся под именем Иулиании, его родственнице; но ни родство сие, ни мирская слава, не могли отвлечь юного подвижника от избранного им пути спасения в безмолвии пустынном. Он устремился к морю Океану, в пределы полунощные, и водворился на пустынном Кожеозере, где обрел себе сподвижника, священноинока Нифонта: это было в 1563 году.

Нифонт облек Сергия в иноческий образ, переименовав его Серапионом, и мало по малу составилось около них братство, забытое миром, посреди непроходимых вод, лесов и дебрей. Видя умножение братии, Нифонт вознамерился идти в Москву просить у Государя места для основания обители и поручил собранных ему иноков надзору Серапиона, но уже более не возвращался в свою пустыню, скончавшись в одной из обителей столицы. Скорбела братия, не зная что сделалось с их настоятелем; между тем ощутился недостаток припасов, голод иночествующих тронул сердобольную душу Серапиона и заставил его выйти из пустыни в мир испросить у Христолюбивцев хлеба для пропитания братии; дали ему семян и жернова, трудолюбивый инок возложил их на рамена и понес в обитель; ни дальность пути, ни лом хвороста, чрез мхи по коим должен был проходить, ничто не утомило Серапиона, ибо в нем усердие все превозмогало и сила Божия совершающаяся в немощи; принесши данный запас в обитель, избавил он братию от голодной смерти.

Когда же узнал о кончине сподвижника Нифонта, сам отправился в Москву просить благочестивого Царя Феодора Иоанновича об отведении места для обители, устроенной Нифонтом. Уважил Государь прошение доброго инока и велел отвести земли для обители, весь остров Лобский, кругом же Кожеозера по четыре версты во все стороны, а Митрополит Дионисий выдал грамоту на устройство монастыря. – Возвратясь в свою пустыню, усердный Серапион расчистил леса, обработал земли, соорудил первую церковь во имя Богоявления Господня и устроил там общежитие. Потом и вторично ходил в царствующий град, с иноком Авраамием за антиминсом для новой церкви. Патриарх Иов восседал тогда на святительском престоле; он рукоположил Авраамия в сан Иеромонаха и поручил Серапиону строительство обители. Вскоре соорудил он и другую церковь, благовещения Богоматери, по благословению Митрополита Новгородского Александра и, по его прошению, Митрополит Исидор учредил в 1608 году игуменство в новой обители, назначив настоятелем Авраамия. Три года спустя, преставился к вечной жизни блаженный Серапион, после 46–летних подвигов в пустыне Кожеезерской, в которой собралось под сению его до 40 человек иноков; между ними особенно прославились святостию жизни: Леонид основатель Усть–Недумской пустыни и преподобный Никодим отшельник Хозь–Югский.

Близь города Ростова, в селении Иванкове, родился сей великий труженик и мирское имя его было Никита; родители его были земледельцы и часто с ними находился он в поле, пася стадо отцовское. Однажды, посреди тишины сельской, услышал тайный голос его зовущий, но не тем именем, которое он носил: «Никодим, Никодим!» – Ужаснулся отрок, ибо никого другого не было в поле, и возвестил о том родителям; они успокоили его, ибо уразумели в этом голосе предзнаменование иного образа жизни, но как сын послушания, он оставался с ними до их кончины. После их смерти, чувствуя сиротство свое, переселился в Ярославль, где научился ковать железо и делать гвозди, чтобы питаться трудами рук своих; потом переселился в царствующий град, где занимался ремеслом своим, не забывая и нищих, которым уделял свои избытки, и часто посещал храмы Божии.

В одном доме с Никитою обитал выходец из Твери, занимавшийся одинаковым с ним ремеслом, который имел злую и безнравственную жену: ей пришла преступная мысль отравить мужа, и она положила яд в его пищу. Не зная коварного замысла, муж пригласил с собою обедать сотрудника своего Никиту, и оба были отравлены; но муж немедленно умер, а Никита, хотя и сохранил жизнь, но страдал жестокою болезнию в утробе. Однажды сидел он по обычаю на месте, где продавал рукоделие свое; к нему подошел человек в странном одеянии и спросил, назвав его по имени: «Никита! чем болишь, скажи мне без всякого сомнения, что с тобою случилось?» – С полною доверенностию открыл ему болящий причину своей болезни, и странник сказал ему: «чадо, в шестом часу дня приходи ко храму Владычицы, честного Ее Покрова, что на рву; там я тебе дам лекарство, которое поможет тебе молитвами Пресвятой Богородицы.» Послушался Никита и на указанном месте встретил его тот же человек, с малым сосудом в руке, из которого дал ему выпить, осенив прежде себя знамением крестным. В ту же минуту он исцелился от тяжкой болезни, а странник скрылся от его взоров: – это был блаженный Василий Христа ради юродивый.

Немного времени спустя пришел Никита на место, называемое Кулишки, где спасался в землянке другой человек Божий, по имени Илия; увидев Никиту, громко он воскликнул в прозорливом духе: «откуда пришел сюда Хозь–Югский пустынник?» Не уразумел сперва такой речи блаженный Никита, но потом, когда начал размышлять сам с собою, подумал, не было ли это указанием, чтобы бежал из суетного мира. Одна сия минута решила судьбу его, ибо вспомнил он и прежде бывшие к нему в отрочестве глас, нарекавший его доводимом, и недавнее чудное свое исцеление. – Оставив суетный мир, пошел он в Чудовскую обитель великого Архистратига и припал к ногам Архимандрита Пафнутия, со слезами умоляя постричь его в иноческий образ. Видя его глубокое смирение и доброе произволение, не усумнился Архимандрит исполнить его желание и нарек ему имя Никодима, данное свыше. В совершенном послушании пребывал новый инок при отце своем духовном и, после сорокадневного искуса, стал усердно исполнять все службы монастырские и трудиться для братии, которые все радовались строгому его житию; взоры его всегда были опущены долу, а ум парил горе: не было в нем никогда ни малейшего порыва нетерпения или гнева, ибо в мыслях его было непрестанно воздаяние страшного суда за грехи наши, и со тщанием прилежал он пению и чтению церковному, никогда не отлучаясь от храма Божия. Одиннадцать лет провел он таким образом в обители Чудовской; когда же Архимандрит Пафнутий возведен был на степень Митрополии Крутицкой, взял он с собою любимого ученика своего и там еще оставался при нем один год блаженный Никодим. Но по истечении сего времени пожелал безмолвия пустынного и смиренно просил Святителя отпустить его в пределы северные на новый подвиг. – Хотя и грустно было Митрополиту Пафнутию расставаться с искренним своим другом, однако позволил ему идти в пустыню и благословил в путь иконою Богоматери Владимирской с Предвечным Младенцем.

К северу направился труженик в пределы Каргопольские, к морю Океану, в пустынный монастырь Кожеезерский и там поставил над жертвенником дарованную икону; но не более полутора года пробыл в обители, трудясь вместе с братиею в хлебне и поварне и во всех монастырских службах, подавая собою пример глубочайшего смирения. Убегая молвы человеческой, ибо всеми был похваляем, ради высокого жития, удалился Никодим во внутреннюю пустыню, на реку называемую Хозь–Югу, где поставил себе, посреди болот, уединенную хижину; таким образом исполнилось над Ним слово человека Божия, что назовется он пустынником Хозь–Югским. Ночь и день проводил он в трудах и молитве и часто говорил сам себе: «о смиренный Никодим, обрел ты себе место безмолвное для своего спасения, и так воспряни духом в сие краткое мимо текущее время, хотя и в единонадесятый час, ибо вечер уже приблизился, и праведный Судия придет со славою воздать каждому по делам его». С твердою верою вооружился преподобный на врага душ человеческих и крестным знамением рассеявал все его, страхования, которыми искушаем был, подобно древним пустынножителям. Не давал он отдыха изнуряемой своей плоти и только сидя позволял себе несколько дремать после дневного труда и ночного бдения; сам он развел огород около своей хижины и все посылал в обитель, чем благословлял Бог его труды; малой удицей ловил рыбу на реке Хозь–Юге, но никогда не позволял себе лакомства вкушать ее свежею. С тяжелым водоносом ходил всякий день на реку, от которой отстояла хижина его на одно поприще, и во все время перехода творил молитву, чтобы не подвергнуться ему искушению демонскому; слыхал он иногда и голос вражеский, изгонявший его из пустыни: «изыди, калугер, зло погибнешь, ибо ты вступился в достояние наше!» Но пустынник, подняв взоры и руки к небу, теплую творил молитву и укреплялся в своем подвиге. Однажды вся его келья объята была огнем по козни вражией, но и тогда не вышел из нее преподобный и молитва его угасила пламя шумным дождем, внезапно пролившимся на келью…

Приходили к нему разбойники расхитить то, что собрал, но ничего не обрели, кроме немногих запасов, и сами, заблудившись в пустынной дебри, принуждены были возвратиться к его убогой кельи и положить на праге ее даже то не многое, что похитили. Тем окончились наваждения демонские; с тех пор уже не испытывал их в своей пустыне блаженный Никодим и мирно продолжал безмолвное житие свое. Случилось, что вода в реке Хозь–Юге до того возвышалась, что обступила всю келью преподобного. Но он взял икону Богоматери, которою благословил его Митрополит Крутицкий, и поднявшись на крышу, оттоле, как на столпе, воспевал псалмы, доколе не отступила вода от его кельи. – В другой раз, в зимнее время послал настоятель отнести преподобному запас хлебный и едва могли обрести иноки пустынную его келью, ибо ее совершенно занесло снежною бурею. Под глыбами снега, как бы в пещере, спасался преподобный, ожидая доколе не растаят погребшие его снега. За озером, как бы на два поприща от обители, стоял монастырский скотный двор, и жившие там служители приходили иногда за благословением к преподобному; они упросили дозволить им соорудить на другом месте новую для него келью, ибо первая много пострадала от огня и воды: долго не соглашался пустынножитель, но должен был уступить их усердию. Со слезами оставил он первое, им самим устроенное жилище, которое, не смотря на тесноту, казалось ему пространнее царского чертога; но близь нового жилища ископал себе глубокую яму и в нее часто спускался для сокрушенной молитвы; однажды пребыл в ней всю четыредесятницу без пищи, питаемый благодатию Божиею.

Был в обители Кожеезерской добродетельный инок, который посещал блаженного Никодима в его пустыне, и любил его старец, ради его смирения. Игумен Авраамий послал сего инока управлять монастырскою волостию на реку Онегу. Никодим просил прислать оттуда ему несколько удиц, и тот, исполнив повеленное, по усердию к старцу, завязал в плат, кроме удиц, еще несколько серебряных денег. Присланный от него постучался в келью старца, но прежде нежили принять от него плат, преподобный, по духу прозорливости, велел развязать узел и, оставив себе деньги, отдать ему одне лишь удицы: такова была его нестяжательность. – Господь сподобил его дара чудес еще при жизни.

Пришли в обитель Кожеезерскую, в 1635 году, помолиться Спасу и Пречистой, двое из поморских жителей, Кирияк Козлов и Иван Пешков, и рассказали братии, что в весеннее время вышли они в море, из реки Варзуги, и много их носило бурею между льдов, так что уже отчаивались в жизни, ибо нигде не могли пристать к берегу от плавающих льдин. Многих святых призывали они на помощь, чтобы спастись им от потопления, вспомянули и блаженного старца Никодима; и когда, истомившись от последних усилий, впали как бы в забвение, представилось им, что пришел в их ладью старец и говорит: «знаете ли Хозь–Югского Никодима, которого призвали себе на помощь?» Сказав сие, стал на корму и начал управлять ладьею, говоря: «не бойтесь чада, но все упование возложите на Бога и на Пречистую Богородицу, Она спасет вас». – Ладья находилась еще за два поприща от берега, но при управлении чудного кормчего, на двое разделялись пред ним льдины, оставляя широкий проток на подобие реки; и так благополучно достигли берега; явление сие было еще за девять лет до кончины блаженного.

Слава о нем распространялась по всем окрестным пределам и многие приходили навещать его для пользы душевной в пустыню. Достигла молва и до царствующего града; Святейший Иоасаф Патриарх Московский возблагодарил о нем Господа, что в последние времена явил такого светильника на Руси. Он послал ему в дар дорогую шубу, заповедав молится за благоверного Царя, Христолюбивое воинство и всех православных. С благоговением принял дар сей преподобный, помолился за пославшего оный Святейшего Патриарха и тут же отослал шубу в монастырь, ибо сам привык покрывать только рубищем наготу свою.

Вскоре после стал на молитву преподобный и помолился Господу, чтобы принял его в сообщники Святых своих и сделал причастником небесного царствия. Во время молитвы предстали ему два светлых мужа: один в одежде святительской, другой в иноческой; страх объял блаженного, не привидение ли искушает его? но явившийся Святитель сказал ему: «Не бойся раб Христов, пустыни житель и ревнитель преподобных! Господь послал нас известить о твоем преставлении, ибо вскоре приимешь благое Иерусалима, уготованное от Господа любящим Его». – Исполнившись дерзновения, припал к ногам их блаженный Никодим и спросил: «кто вы, господие мои, и что́ ваше ко мне пришествие?» – Тот же Святитель Божий отвечал: «Я Алексий Митрополит Московский, со мною же Дионисий Архимандрит Сергиевой Лавры: то, о чем ты молился, исполнится, и ты водворишься в царствии Небесного Владыки со Святыми Его». – Сказав утешительное слово сие, оба скрылись от взоров пустынника. Тогда почувствовав скорое свое отшествие к Богу, пригласил к себе преподобный настоятеля обители и открыл ему бывшее видение. Игумен упросил старца идти с ним в обитель, чтобы помолиться о всей братии и там довершить жизненный подвиг. Не соглашался сперва отшельник, ибо хотел окончить дни свои в смиренной кельи, но Игумен умолял его не оставлять их сирыми и не лишать своего благословения обители. – Повинуясь настоятелю, последовал за ним в обитель многолетний отшельник, там встречен был с великою честию братиею, ибо все смотрели на него, как на Божий дар, свыше к ним посылаемый из пустыни. Рачитель безмолвия поселился в малой пустой кельи и продолжал молитвенный подвиг до исхода жизни; не более сорока семи дней продлилось жительство его в обители. К нему приставлен был для служения инок Иоанн Дятлев, которого и прежде любил за его благонравие. Когда однажды шел из трапезы Иоанн мимо кельи блаженного Никодима, услышал голос старца из внутри его зовущий, ибо келья его всегда была затворена; взошел он и увидел старца, сидящего в сенях на пороге. «Чадо Иоанн, сказал ему Никодим, веди меня на место в келью мою, ибо уже крайне изнемогаю». – Иоанн отвел его, и преподобный, благословив его, отпустил, сказав ему: «иди, чадо Иоанн, с миром, Господь да будет с тобою во все дни жизни». В то же время Игумен и братия выходили из трапезы и почувствовали необычайное благоухание на дворе монастырском. Они хотели видеть, откуда истекает благоухание, и нашли, что это из кельи преподобного: подошедши к ней, сотворили молитву, но не получая отзыва, вошли сами собою; и обрели преподобного уже скончавшимся: лице его было светло и радостно. Восплакали над ним Игумен и братия, воспоминая многолетние труды его в пустыне; с великою честию погребли старца Никодима близь церкви Богоявления Господня, с южной стороны, и многие потекли исцеления от его гроба верующим. Преставился преподобный Никодим в 1639 году Июля 3–го, при настоятеле Ионе, прожив в монашестве около 50 лет, из коих 37 лет неисходно в пустыне.

Ученик преподобного, Иеромонах Иаков, описавший житие его и чудеса, предпринимая труд сей, помолился Господу, Пречистой Его Матери и угоднику их преподобному Никодиму, чтобы явили ему, богоугодно ли будет дело сие? – Однажды, после Божественной службы, взошел он отдохнуть в келью и было ему видение, будто бы в церкви много народа, раскопана земля и виден гроб; спрашивал он чей это гроб? и ему отвечали: преподобного Никодима. Иаков остерегался как бы не упасть в разрытую могилу, но упал в нее на самый гроб и ужаснулся. В эту минуту поднялся из гроба Никодим, сел в нем и, обняв ученика своего, веселым взором внушал, чтобы не боялся. – При воззрении на радостное лице, прекратилась боязнь. Стал Иаков спрашивать старца о пустынном его подвиге и все ли истинно, что слышал от свидетелей его жизни в сей пустыне; не скрыл и того, что дерзнул написать трудолюбное его житие. Преподобный весело отвечал ученику своему: «хорошо ты сделал, чадо мое, ибо все сие пострадал я ради царствия небесного, ты же потщись хранить чистоту и целомудрие и подвизайся для пользы души своей!» – При сих словах инок проснулся. Это был тот самый Иаков Дятлев, которого перед смертию благословил преподобный Никодим; он пишет о себе, что еще при Игумене Авраамие, в Петров пост 1624 года, взят был настоятелем, как простой послушник, вместе с другим иноком Моисеем, в пустыню Никодимову; плыли они озером до устья Хозь–Юги и поднялись рекою до места жительства отшельника, которого келья отстояла на целое поприще от берега. На половине дороги от реки до хижины, встретил их сам пустынножитель и поклонился до земли Игумену, прося благословения; поклонился ему также до земли и сам настоятель, прося себе взаимно благословения. Спросил он преподобного, кто известил его о их пришествии? – «Никто не сказал мне, отвечал отшельник, но я ожидал тебя в эти дни». – Изумился настоятель и когда подошли к кельи, произнес обычную молитву; отшельник же тихо сказал «аминь», потом, взглянув на послушника, назвал его по имени и спросил: «давно ли живет в обители Иоанн Дятлев?» – Еще более изумился его прозорливости игумен, ибо не более двух недель определился послушник в обитель. – Он сказал старцу о болезни очей сего послушника, и сам Иоанн, бросившись к ногам его, просил себе молитв для исцеления. После душеполезной беседы, они расстались: и настоятель и преподобный взаимно просили друг у друга молитв; особенно старец Никодим просил, чтобы не забывал его священноинок Авраамий во время возношения Святых даров; а между тем послушник Иоанн почувствовал, что начала ослабевать болезнь его глаз. На следующий год опять посетил Игумен Авраамий старца отшельника, с тем же послушником, и опять прозорливо встретил их преподобный: они остались для ночлега в пустынной кельи; послушник едва не умер от угара, но преподобный, нашедши его без чувств, восставил своею молитвою. – Игумен поплыл вверх по реке для осмотра очищенных покосов; спускаясь обратно увидел издали отшельника, ходящего по берегу и около него мирно пасущихся оленей, но как только услышали голос плывущих, все разбежались. Изумился настоятель такому общению его с зверьми пустынными, но блаженный возвратился простотою духовною к райской жизни. Во время сего вторичного посещения совершенно престала болезнь очей послушника Иоанна, так что он мог свободно читать книги; когда же опять впал в ту же болезнь, исцелился прикосновением лоскута от мантии преподобного. Ему явился однажды, в тонком сне, святой старец и, слегка прикоснувшись, сказал: «чадо Иоанн, я всегда молил Бога, да подаст тебе исцеление;» и с сими словами скрылся. С тех пор не возвращалась к нему болезнь. Писатель жития испытал милость преподобного и над своими присными; когда однажды заболела его мать Евдокия, явился ей в тонком сне блаженный старец и велел молиться Господу и Пречистой Его Матери, для получения исцеления. На том месте, где стояла ветхая его хижина, поставлен был впоследствии Животворящий Крест; в летнее время многие из трудившихся на покосах монастырских, воспоминая с любовию труды святого старца, приходили молиться на место земного его подвига, и там получали исцеления. Ко гробу святого старца отовсюду притекали также болящие и одержимые духами нечистыми и все получали, по вере своей, облегчение от недугов. Некоторым являлся он во время их болезни, один, или с другом своим священноиноком Авраамием, и благодатное их явление всегда приносило помощь: и мантия его иноческая и посох, которым подпирался в преклонные годы, приносили также благодатную помощь; много таких дивных исцелений записаны были в обители Кожеезерской. Являлся он и путникам, заблудившимся в дебрях и лесах, и приводил их в обитель, когда уже предстояла им голодная смерть; спасал и обуреваемых на Северном море. Пятидесятник из города Архангельска, пришедший в обитель, рассказывал, что весною ходил по Белому морю для ловли моржей и отлучился от своей дружины, без всякого запаса. Долго скитался он по льдинам и уже не видя нигде исхода, истомленный лег на льду, в ожидании смерти. Со слезами призывал он на помощь Господа и всех Святых; было утро; при солнечном свете, внезапно увидел, как бы на воздухе, пятиглавую церковь, а в головах у себя старца, который сказал ему: «обещайся идти в обитель Богоявления на Кожье озеро, помолиться Всемилостивому Спасу и Он тебя избавит от горькой смерти». – На вопрос пятидесятника, старец назвал себя Никодимом, а виденную им церковь Богоявленскою, и в сию минуту проснулся заблудившийся путник от чудного видения. Внезапно почувствовал он, что сильным ветром оторвало от других ту льдину, на которой лежал, и несет ее с моря, а громады льдов расступались перед нею, доколе не прибило ее благополучно к берегу. Тогда спасенный от смерти прославил Господа и его угодника, и поспешил, по чудному зову, в обитель Кожеезерскую принести благодарственную молитву над гробом неведомого ему спасителя.

Один из окрестных жителей, по имени Симеон, живший на реке Лене, лишился зрения после долговременной болезни; слышал он издавна о чудесах преподобного и усердно молился, чтобы оказал ему помощь. Однажды, когда лежал ночью на одре своем и творил умную молитву, услышал он, что двое входят в его храмину и говорят: «вот пришел к тебе Никодим Кожеезерский с Игуменом Авраамием». Один из них приложил персты обеих рук к болящим глазам, и тотчас почувствовал облегчение страдалец, но никого не видел пред собою. Была темная ночь; при рассвете изумился Симеон, что рассеялся вокруг него обычный мрак и все предметы опять ему видимы: в радостном восторге поднялся он с постели и вышел из дома; с изумлением встретили его пред вратами братья и присные, которые еще накануне видели его слепым; все вместе пошли в обитель Кожеезерскую принести благодарное моление на гробе преподобного, и поведали о чудном исцелении Игумену и братии. В Прологе, напечатанном в Москве, в 1662 году, во дни патриаршества Никона, причтен преподобный Никодим к лику Святых и назначено творить ему память Июля 3–го, с пением стихир и канона, творцами коих были пришельцы Сербской земли: Макарий Митрополит Гревенский и Авва Феодосий.

(Выписано из рукописного жития, хранящегося в обители Кожеезерской.)