Об отношениях Церквей латинской и греческой в период крестовых походов

Со времени великого раздора между восточными и западными христианами, случившегося при Римском папе Николае I и патриархе Константинопольском Фотии, хотя были неоднократные попытки восстановить мир и древнее единение между ними, но ни одна из этих попыток не увенчалась успехом. Всякими неправдами достигнутое папами «главенство» в церкви западной, освящающее все нововведения и уклонения догматические, нравственные и обрядовые, никогда не дозволяло им возвратиться на прямой и открытый путь истины; не любовь к правде, а желание владычества руководило их отношениями к Востоку; изворотливая хитрость, готовая преступить в насилие, управляла их речами и поступками. Каноническое утверждение этого «главенства» и «непогрешимости» папского престола внесло в недра западной церкви зло постоянное, которое всегда делало тщетною всякую надежду на воскресение церквей: потому что от признания главенства папы зависит, по мнению Латинян, восстановление единства. А это значит: нужно подчиниться прихотливой власти Римского епископа, не связанного никакими законами, чтобы считаться членом церкви. Ибо, что́ говорило каноническое право западной церкви? «Святая римская церковь утверждает каноны, но не связана ими и не покоряется им сама. Как Иисус Христос, давший закон, исполнил его, чтобы освятить в себе, и потом, чтобы показать, что Он есть владыка закона, оставил его и освободил от него своих апостолов, так и святители первого престола уважают каноны, изданные ими или другими с их согласия, и исполняют их по смирению, чтобы другие тем охотнее исполняли их, но иногда показывают своими определениями, ограничениями или примерами, что они владыки и установители этих самых канонов»¹. Такого нововведения не хотели и не могли признать восточные христиане, а папы о нем только и хлопотали при всех сношениях по поводу «соединения или примирения», и при удобном случае, опираясь на свое мнимое верховенство, не задумывались на над какими мерами к подчинению себе восточных христиан: унижение греческой церкви считалось «прославлением» римской. – С мыслью о крестовых походах тесно связывались надежды римского престола на подчинение себе православной церкви. Уже папа Григорий VII, первый деятель крестовых ополчений, высказался об этом в письме (1074) к императору Генриху IV следующим образом: «Меня особенно побуждает к сему предприятию то, что константинопольская церковь, разногласящая с нами в учении о Святом Духе, ищет единения со святым престолом, и почти все восточные народы ждут, что вера Св. Петра скажет об их различных мнениях. И как наши отцы, по коих стопами желаем следовать, часто ходили в те страны для утверждения веры, так и мы обязаны хлопотать о том же, если Бог откроет нам туда путь²» Лет через семьдесят, Евгений III торжественно объявлял, что «если борьба (крестоносцев) и бесполезна в других отношениях, все-таки она нужна для того, чтобы латинских пастырей ставить в церквах восточных³».

Латинские духовные и феодальные владельцы западной Европы, по невежеству своему верившие всяким возгласам о правах римской кафедры и по корыстолюбию искавшие в далеких странах Востока вещественных выгод, были усердными исполнителями мыслей и предначертаний главы западного христианства. В глазах латинского духовенства все христиане, не признавшие папы «главою церкви», были еретиками, недостойными пощады; а для феодалов – покроенные становились безусловными рабами, долженствующими исполнять волю своих повелителей. Действия и поступки этих поборников папства на Востоке довершили то разорение между греческими и латинскими христианами, которое началось гораздо ранее их, то есть, в девятом веке. Ближайшее соприкосновение западных и восточных христиан яснее прежнего и нагляднее показало, чего восточная церковь должна была ожидать от мнимых своих защитников, одушевляемых властолюбивыми указаниями римского престола; оно нанесло сильные раны политическому и церковному строю жизни православных христиан, но вместе уверило последних, что от Запада нельзя им ждать братской помощи, а только угнетения и насилия.

Деятельность, и самого папы, и его подручников, враждебная православной церкви, не замедлила открыться вполне, когда Латинянам удалость стать твердою ногою в разных городах и областях, где дотоле процветало православие. Пришлые гости тотчас обнаружили себя; едва взята была Антиохия (1098), как новый владетель ее, князь Боэмунд, известил предводителя крестоносцев, Готфрида: «Знай, что тебе приходиться иметь дело с низкими животными и недостойными людьми, которые думают только об истреблении всего племени латинского. Я знаю постоянную злобу и упорную ненависть Греков к самому имени Латинян». Готфрид отвечает ему, что и «сам он ежедневно утверждается в том⁴». От чего же происходила неприязнь восточных христиан к «освободителям»? От того, что Латиняне принесли с собою для «освобождения» тяжкое иго церковное и политическое. По взятии Антиохии, вожди крестоносцев писали папе: «Мы победили Турок и язычников, а еретиков, Греков и Армян, Сирийцев и Якобитов, не можем одолеть. Итак, просим тебя, возлюбленный отец наш, чтобы ты, отец и глава, пришел на место своего отечества, и как наместник Святого Петра, сел на его кафедре и управлял нами, послушными сынами своими, а все ереси, какого рода они ни были, искоренял и уничтожал своею апостольскою властью и нашим мужеством⁵». Папа, конечно, не последовал приглашению; но через два года по взятии Антиохии тамошний греческий патриарх, Иоанн, вынужден был⁶ оставить свою паству и удалиться в Константинополь. Латинский прелат, Бернард, занял его кафедру и начал управлять чужою церковью по обычаям и постановлениям церкви латинской. С того времени греческие православные патриархи Антиохийские, назначаемые в Константинополе, жили в этом городе и были только титулярными, потому что весь Антиохийский патриарший округ, волею-неволею, подчинен был патриарху латинскому. Этот имел у себя в зависимости 13 архиепископских латинских престолов, у коих были еще свои подчиненные епископы (suffraganei). Только в некоторых незначительных местностях оставались православные епископы, укрываемые от Латинян политическими обстоятельствами страны и самою бедностью своею⁷; прочие греческие епископы были изгоняемы из мест, занятых крестоносцами; некоторые самую свободу должны были выкупать деньгами, как например Аркадий, епископ Кесарии Палестинской, завоеванной королем Балдуином в 1102 году. Его кафедру занял латинский архиепископ Балдуин⁸.

Как Антиохийский округ отнят был у православного пастыря, так и Иерусалимский подпал церковной власти пришлого духовенства. Еще на пути к Иерусалиму, крестоносцы заняли город Лидду и в нем церковь Св. Георгия; здесь они поставили латинского епископа, обыкновенно титуловавшегося по городу Рамле, недалеко от Лидды. Завоевание Иерусалима дало им случай поставить первого латинского патриарха в Св. Земле; греческий, Симеон, отправившийся за два года пред тем на остров Кипр для сбора милостыни, умер там. Все св. места Иерусалима: церковь гроба господня, горы Сионская и Елеонская, заняты были Латинянами; вслед за тем, и епископские престолы достались латинским прелатам. Кроме трех непосредственно подчиненных ему епископий – в Вифлееме, Лидде и Хевроне, этот патриарх имел в своем округе четыре митрополии – в Тире, Кесарии, Назарете и Кераке. У каждого из этих митрополитов-архиепископов были свои суффраганы: у Тирского – Бейрутский, Сидонский, Панеадский и Потолемиадский (с конца XII в.); у Кесарийского – епископ Севастианский; у Кераского – Синайский (титулярный); у Назаретского – Тивериадский и приер Фаворский⁹.

Такому измещению греческих епископов и замена их латинскими подал для крестоносцев пример еще прежде их утверждения в Св. Земле; пример, если только нуждались они в примере, шел из Италии. Когда Норманы отняли у Греков южную Италию, то всюду оставляли на своих местах греческих епископов; но по смерти Феодора, епископа Скилакского (Сквилаче), граф Рожер созвал, в 1096 г., собор латинских епископов, которого решение – при замещении кафедры предпочитать Латинян Грекам – было утверждено папою¹⁰. А в год взятия Иерусалим, именно в сентябре 1099 года, папа Урбан II позвал оставшихся греческих епископов и иных знатнейших из православного духовенства на собор в неаполитанский город Бари: здесь, в присутствии ста восьмидесяти трех латинских епископов он раскрывал и доказывал питомцам православия римский догмат об исхождении Св. Духа и от Сына. Когда же Греки, возражая, опровергли его положения и сделали безответным, то он поручил Ансельму, епископу Кентерберийскому, говорить за себя. Деяний этого собора нет, а греческие писатели вовсе не упоминают о нем. Только сам Ансельм передает, будто Греки, побежденные, стыдились и каялись в том, что о спорном догмате не верили согласно с римскою церковью. Собор заключился торжественным отлучением отвергавших учение римское об исхождении Св. Духа. Здесь впервые произнесена римская анафема на православный догмат¹¹.

Таким образом, куда ни простиралась политическая власть западных христиан, за нею следовало и церковное преобладание римского престола, но отнюдь не единение церквей. Православные христиане в Сирии и Палестине смотрели на пришлых пастырей¹² как на незаконно вторгшихся в чуждую им область, и из Константинополя получали себе священников; оттуда же выходившим решениям и повиновались. Униатов, сколько можно заключать, было весьма немного¹³. Иаков Витрийский, живший в Палестине в начале XIII в., говорил, что православные «Сирийцы, подобно Грекам, считают всех Латинян отлученными от церкви при причине их ложного учения и (незаконных) религиозных обычаев; они обманывают алтари, на которых Латиняне совершали свое богослужение, не воздают их таинствам никакого уважения и не хотят подыматься, когда римские священники несут больным тело Христово; они только из страха перед мирской властью высказывают наружную преданность латинским прелатам, в епархиях коих живут; на идущия от них отлучения, считая последних делом отлученных, смотрят как на ничего не значащие, и боятся их только из-за худых последствий в гражданской жизни».

Несмотря на то, что и в занятых крестоносцами областях, преобладание латинства поддерживалось только мирскими средствами, папы не оставляли своих затей в подчинение себе православных христиан и вне пределов крестоносных владений. Константинополь оставался еще оплотом и убежищем православия; отсюда шла поддержка православию и в Св. Землю. Папы, хорошо понимая значение Константинополя, непрерывно в течение XII века, старались путем переговоров убедить патриархов и императоров признать свое первенство; но тщетно.

В 1113 году уполномоченный папы, архиепископ Миланский, Петр Хризолан, приходил в Константинополь для переговоров о соединении церквей, и в присутствии императора Алексия Комнина защищал против православных богословов новоизмышленный догмат. Но как попытка Хризолана, так и письмо самого папы, Пасхалиса II, к императору, от 1115 года, не имели успеха. Именно в конце августа того года, папа в письме благодарил Бога, что Он вложил в сердце императора мысль и воссоединении церквей, и сожалеет, что совершению этого дела мешает преимущественно различие национальностей; впрочем императору, говорит папа, легко склонить на это клир и мирян, сановных и подначальных, и что он действительно усердствует этому, показывают его письма и послы к нему. «Тебе», продолжает папа, «хорошо известно, как велико было прежде уважение и подчинение Константинопольских патриархов Римскому епископу. Но уже не мало лет прошло, как предстоятели царствующего града со своим клиром, в противность всем преданиям, так уклонились от любви и послушания римской церкви, что не хотят ни принимать писем, посылаемых к ним апостольским престолом, ни входить в общение с его апокрисариями. И если ваша мудрость не выскажет нам любви, то разделение, конечно, продолжится, так что мы друг о друге не станем иметь никаких сведений, и исчезнет навсегда память о прежней дружбе. Первым средством к единению мне кажется то, чтобы собрат наш, Константинопольский патриарх, признал первенство и важность апостольского престола, как это постановлено учреждением благочестивого государя Константина и общим голосом соборов, и отстал от своего дальнейшего упорства, по данному вашим легатам наставлению; а те митрополии и провинции, которым некогда подлежали распоряжениям апостольского престола, должны быть возвращены ему. Уже тогда, как члены соединятся с главою, существующие между греками и Римлянами разности в вере и обычаях могут быть примерены. Этого нельзя достигнуть, пока одна церковь не признает авторитета другой». Император предоставлял решение вопроса собору; на том дело и покончилось¹⁴.

В 1136 году посол Германского императора Лотаря II, Ансельм, епископ Гавельбергский (в Саксонии), часто вступал с греческими богословами в прения о предметах, разделявших Восток и запад в деле веры; наконец, 10-го апреля того же года назначено было торжественное об этом рассуждение, в императорском дворце. За Греков говорил Никита, митрополит Никомидийский, а за латинян Ансельм. Православное учение об исхождении Св. духа Никита доказывал, главным образом, ясными словами самого Иисуса Христа (Ин.15:26) и непогрешимым авторотам Никео-константинопольского символа. Ансельм же, в свою защиту, ссылался на обыкновенное у западных богословов доказательство, то есть, на право церкви развивать догматы веры и уяснять их. Как доказательство важности и непогрешимости римской церкви, Ансельм приводил, что из греческой церкви возникали бесчисленные ереси, а римская (будто) не возмущалась никакими. Никита отвечал: «Если и возникали в греческой церкви ереси, то они в ней же были и обличены и послужили к яснейшему раскрытию и большему утверждению веры. Может быть между римлянами потому не так много возникало ересей, что между ними не было ученых и проницательных исследователей. Писания. Если нужно порицать суемудрие, которым прельщались греческие еретики, то нельзя однакож хвалить и невежество Латинян, которые ничего твердо не сказали о вере, но в невежественной простоте только следовали другим, что́, по-видимому, происходило или от нерадения в исследовании догматов веры, или от тупости и дебелости ума, или от обременения их мирскими занятиями». Сильно говорил Никита против притязаний папы на подчинение ему греческой церкви и на требование беспрекословно принимать повеления и определения западных соборов. «Если папа намерен посылать нам указы, гремя с высоты своего престола, судить и рядить наши церкви без нашего ведома, то, где же тут братство или даже отечество? Мы были бы рабами, а не чадами церкви! И если бы надлежало нести столь тяжкое иго, то одна римская церковь пользовалась бы желанною ей свободою и давала бы законы всем прочим, не подчиняясь сама никакому закону. К чему бы нам служило га знание Св. Писания? К чему – разум? Одна власть папская, которая, по словам вашим, свыше всех человеков, делает все сие тщетным. Папа будет единым епископом, единым учителем, который даст Богу ответ за стадо, ему единому вверенное. Если же хочет иметь со рабов, которые бы вместе с ним трудились в вертограде Господнем, то пусть сохраняет свое первенство, не презирая братьев, возрожденных Иисусом Христом в лоне церкви не для рабства, а для свободы. Ибо все мы, по словам апостола, должны предстать на судище Христово, – все, говорит он, не исключая ни папы, ни его самого, хотя был апостол. Посему не находим мы ни в каком символе, что должно исповедовать, в частности римскую церковь, но церковь святую, соборную, апостольскую. Вот что́ говорю я о римской церкви, которую вместе с вами уважаю, но не полагаю, как вы, обязательным долгом во всем ей следовать и оставлять наши обряды для ее обрядов, не поверив оные прежде разумом и властью Писания, и идти за нею слепо закрыв глаза, повсюду, куда только заблагорассудит она вести по собственному ее разумению. Мудрым между Греками и Латинянами подобает рассудить, полезно ли и честно ли нам так действовать?» – Впрочем, и на сей раз отложили обстоятельнейшее рассмотрение средств к единству до имеющего быть вселенского собора.

При императоре Мануиле (1143–1180) происходили частые обманы посольств по этому предмету; дело, конечно, не могло состояться, потому что под словом «соединение» папы всегда разумели «порабощение» Греков, и в учении веры, и в гражданском отношении. В 1168 году легаты папские прибыли в столицу греческой империи и предложили, как условие единения церквей и (чего желал император) помощи против Турок, согласие на следующие три пункта: признание главенства папы, его верховного суда и поминовение его в церковных молитвах πρωτειον, εχχλητον, μνημοαυνον. Патриарх Михаил Анхиальский держал по сему случаю собор; «Здесь, после многих диспутов и тщетных усилий легатов, дело примирения, то есть, принятия римских предложений, решительно не состоялось. Император, собор и весь синклит решили – с папою и его приверженцами прервать всякие связи и предоставить дело единения суду Божию. Однакож не предали их анафеме, как других еретиков, потому что это великий и знаменитый народ, а все-таки положили не входить с ними опять в общение. Составили определение, в котором изложена была чистая, православная вера, для того чтобы латинская церковь впредь не беспокоила восточных патриархов касательно пунктов учения, за которые она уже была осуждена, так как они следовали апостольской заповеди: еретика человека по первом и втором (тщетном) наказании удаляйся и знай, что он неисправим и самим собою осужден»¹⁵. Патриарх разослал по всему Востоку «окружное послание» с извещением о решении Константинопольского собора, в предостережение от обольщения латинских, и поручил Вальсамону, известно в то время законодавцу, собрать и изъяснить правила церковные, – труд, конченный уже в 1196 году. В решениях Вальсамона о том, допускать ли Латинян в православные храмы и сподоблять ли их освященного хлеба (антидора), современники замечали излишнюю строгость. Димитрий Хоматен, архиепископ Болгарский, так писал об этом Константину Кавасиле, архиепископу Диррахийскому: «Когда православный архиерей позван будет в церковь латинскую, безбоязненно может входить туда, потому что и они поклоняются св. иконам и поставляют их в своих храмах. Также без всякого опасения может сообщать им, когда приходят в православную церковь, и части благословенного хлеба, потому что этот обычай может мало-помалу совершенно привлечь их к священным нашим обрядам и догматам. Италия славится храмами божественных апостолов и мучеников; из них знаменитейший есть славный в Риме храм верховного из апостолов Петра. Туда приходят наши священного и мирского чина люди, воссылают к Богу молитвы, воздают подобающую честь и поклонение чтимым в них святым и нисколько не подвергаются зазору за то, что бывают в латинских храмах. Помнится, что за несколько пред сим лет спрашивал о некоторых приметах Марк, блаженной памяти патриарх Александрийский, и ему отвечал покойный¹⁶ патриарх Антиохийский, Феодор Вальсамон; был там вопрос и о латинских пленниках: нужно ли, именно, допускать их в православные церкви и сподоблять священного хлеба? Последовавший на это ответ совершенно воспрещал сказанных Латинян удостаивать божественного общения руками наших иереев. Многие из людей ученых не одобрили такого ответа, как жестокого и крайнего, не соответствующего значению латинских обрядов и обычаев; ссылались на мнение об этом предмете ученейшего Феофилакта, архиепископа Болгарского († 1078), который прекрасно говорит о снисхождении, благоразумной распорядительности и домостроительстве. Отсюда люди, иначе думавшие, основательно и хорошо познали, что нужно держаться кротости, чтобы не отвергнуть, а мало по малу и тихостью приобрести братьев, за которых излил кровь свою общий Спаситель и Владыка наш»¹⁷.

В 1187 году, египетский султан Саладин приступил к осаде Иерусалима; неприязнь к крестоносцам со стороны греческих христиан Св. земли была столь велика, что они не хотели поддерживать Латинян и даже оказывали сочувствие мусульманским победителям. Причина понятна: султан обещал им свободу веры! И едва Латиняне утратили Иерусалим, Вифлеем и другие места до самого побережья финикийского, как православный клир вступил в законное свое достояние. По ходатайству императора Исаака-ангела, Саладин возвратил православным все св. места, храмы и даже церковные земли, а православный патриарх Афанасий, первый после Симеона, получил возможность жить во св. граде¹⁸.

Но, тогда как латинское влияние вытеснялось и слабло в Палестине, беспорядки и политический переворот в Константинополе дали папам случай и возможность распространить свое владычество в европейских областях империи. Еще в 1191 году, похититель власти на острове Кипр, Исаак Комнин, оскорбил Английского короля Ричарда, отправлявшегося в Палестину, и был лишен владений и свободы; остров достался сначала Тамплиерам (рыцарям храма), которые тотчас занялись «обращением еретиков» и сожгли нескольких духовных и мирян; но греческая знать подняла знамя бунта, и рыцари должны были отказаться от Кипра. Тогда, успокоив недовольных, Ричард отдал свое приобретение титулярному королю Иерусалимскому Гвидону Лузиньяну, который разделил остров на несколько феодов, или рыцарских поместий, которыми могли владеть только католики, будут ли то Греки или западные пришельцы. Из поземельных владений половина была отдана вассалам, но и оставшиеся у поселян все-таки вошло в состав рыцарских ленов; сами Греки обратились в крепостных людей (колонов). Неофит иеромонах так описывал состояние коренных жителей острова в 1203 году: «Вот уже двенадцать лет, как наши дела идут все к худшему. И сам духовный сын наш (говорится о каком-то знатном греке), не смогший ни видеть, ни слышать, ни сносить бедствий, после многих усилий избежал, милостию Божиею, жестокость рук, со всеми людьми своими, и от Константинопольского императора Ангела получил достоинство севаста. Бедствия этой страны таковы, что все богатые оставят здесь свои богатства, светлые жилища, сродников, домашних, слуг, многочисленные стада, плодоносные поля, виноградники, и с поспешностью, тайком, удалятся в другие страны и в царствующий град. Но кто изобразит гонения, заключения в темницы, вымогательства денег в столько-то и столько тысяч»¹⁹? Уже в 1192 году папа Целестин назначил сюда трех латинских епископов и архиепископа; множество латинского духовенства попало сюда из Палестины и Европы; но еще до самого Латеранского собора остававшиеся православные епископы не терпели явного насилия своей совести.

Четвертый крестовый поход увенчался неожиданным для римского престола успехом – завоеванием Константинополя и поставлением латинского патриарха на ту кафедру, предстоятели которой составляли душу оппозиции православного Востока против мирского и церковного преобладания пап. Когда латинские прелаты заняли патриарший престол в Константинополе, и через них тамошние христиане подчинились папе, то господство последнего на востоке казалось упроченным навсегда; папам оставалось, по-видимому, только торжествовать над ненавистными презрителями их повелений. Случай к завоеванию Константинополя был следующий. Сын низложенного императора Исаака Ангела, царевич Алексей, искал помощи против похитителя престола, Алексея III, на Западе. Крестоносцы, шедшие в Палестину на кораблях венецианских, по убеждению Венециан, согласились подать ему помощь за большое вознаграждение деньгами и подчинение греческой церкви римскому папе. После восьмидневной осады город был взят; Алексей III спасся бегством, и на престол снова взошел слепой Исаака, имея соправителем сына. Уплата обещанных крестоносцам денег сопровождалась увеличением налогов, грабежом церквей и насилиями; провозглашение в церковных молитвах папского имени раздражало всех благомыслящих патриотов, – и новый переворот (в январе 1204 года) лишил престола и жизни Исаака и Алексея. На престол вступил Алексей V Мурзуфл, который объявил, что не хочет и слышать о подчинении иностранцам. Тогда крестоносцы решились взять Константинополь, собственно, для себя и еще перед взятием согласились между собою в дележе владений империи. 12-го апреля 1204 года столица действительно была взята; уверенность патриарха Греческого в том, что завоевание Константинополя Латинянами непременно повлечет за собою и преобладание римского престола, была столь велика, что он вместе с другими бежал из него сперва в Селиврию, а потом в Дидимотих, где скоро и умер. Это был Иоанн Каматир. Подобным образом не только из Константинополя, но и из других многих городов и монастырей, с приближением крестоносцев, бежали греческие епископы, монахи и духовные. Удалились они большею частью в Малую Азию, где Феодор Ласкарис, зять императора Алексея III, утвердился в Никее и продолжил бытие Греческой империи, и в Колхиду, где Алексей Комнин основал еще новую империю, коей столицею был Трапезунд²⁰.

О том, как победители отнеслись к побежденным, «еретикам-Грекам» в Константинополе, дошли до нас свидетельства и самих Греков, и латинян. Даже папа Иннокентий III говорил, что «Латиняне не щадили ни веры, ни пола, ни возраста»; совершались всякого рода насилия, грабежи, поругание святыни. Никита Хониат, описывая ужасы при взятии города, говорит, что мусульмане, взявшие Иерусалим в 1187 году, поступали гораздо умереннее и человеколюбивее. Папа, порицавший необузданность и варварство Латинян, выказанные при взятии города, изъявил однакож и радость о том, что греческая церковь, наконец, «подчиняется» ему, хотя об этом подчинении православная церковь нисколько и ничем не высказалась тогда. Православные христиане частью бежали пред лицом гонителей, частью выжидали дальнейших событий и молча признали политическую власть латинян, покоривших себе весь Балканский полуостров до самого Адрианополя, исключая нынешней Албании (древнего Эпира), где утвердилась одна ветвь императорского дома Ангелов, и части Фессалии, где сохранил независимость так-называемый «Великий Влах²¹». Некоторые приморские места в малой Азии, например, Халкидон и Никомидия, также подпали власти крестоносцев, – впрочем на короткое время; в 1224 году Никейский император совершенно изгнал Латинян из Азии.

Папа, считавший себя верховным главою церкви с правами божественными и человеческими, то есть, гражданскими, не стеснялся сам, не стеснял и духовенство свое всеми мерами укреплять латинство в завоеванных областях, сравнивая греческую церковь с Самариею, а свой престольный город с Иерусалимом, и призывая всех западных христиан по возможности споспешествовать утверждению новой латинской империи на берегах Босфора и римской веры. В Риме так рассуждали: «Упорные схизматики (то есть, Греки), чада церкви, издавна возмутившиеся против нее, заслуживают наказания. Если страх оружия нашего заставит их возвратиться к своему долгу, то прекрасно; если же нет, то нужно истребить их и населить страну католиками²²». Будь у Латинян возможность, не очутись они сами в неблагоприятных обстоятельствах, Греков, без сомнения, постигла бы участь Албигойцев в начале XIII века, или Мавров XVI; но все-таки Латиняне делали все, что могли, для олатинения православного Востока.

Первым распоряжением папы касательно Константинополя было повеление епископам и аббатам крестоносного войска определить к оставленным Греками церквам латинских клириков в достаточном количестве для Латинян, которые имеют навсегда поселиться там и избрать среди себя патриарха. Но крестоносцы еще для взятия города, и не ожидая папских распоряжений, условились об этом предмете. Едва кончились грабежи, как латинское духовенство поделило между собою Константинопольские церкви и начало совершать в них богослужение по своим обрядам; Венецианами, по договору, достался храм св. Софии, и многочисленный клир его составился из венецианского духовенства. Император Балдуин просил Иннокентия прислать в Константинополь поболее миссалов и бревиариев, необходимых для совершения богослужения по латинским обрядам, и желая прибытия возможно большего количества монахов всяких орденов. Но и без того Латиняне, подобно хищным птицам, спешили на берега Босфора, особенно из Сирии и палестины, так что, казалось, эти страны обрекались на оставление ими²³. Латинский патриарх в Константинополе должен был служить видимым залогом и представителем подчинения греческой церкви; и папа, утверждая в сем достоинстве Венецианина Фому Морозини, писал: «Церковь византийская, не имевшая доселе ни имени, ни места между апостольскими престолами, возвышена теперь римскою церковью до патриаршества и получает первое место после римской; некогда отторженная от повиновения апостольскому престолу, она, по милости Божией, смиренно возвращается теперь к нему²⁴». Папа, конечно, ошибся в своих предположениях, но все-таки нанес сильные раны полноте греческой церкви. Метрополии европейской Греции, числом около 25²⁵, были заняты латинскими прелатами, а равно и большая часть епископских престолов; также и богатейшие монастыри достались западным монашеским орденам. Что касается Греков, живших под духовною и гражданскою властью Латинян, то мы знаем, что с их церквей шли большие поборы епархиальным начальникам²⁶, и что константинопольские Греки, уважая повеления императора Генриха, согласились (1209 г.) признание римского первенства заявлять торжественным возглашением по окончании литургии «Иннокентию, папе древнего Рима, многая лета!» Так было на практике всюду: то есть, и в землях Латинской империи, и в венецианских владениях, вообще довольствовались тем, что Греки или при всяком богослужении, или в известные праздничные дни возносили молитвы (laudes, `ενφημ`ιαι) о своих повелителях, папе и местном архиепископе. Но в частностях осуществления планов на подчинение православных христиан встречаем местами самое бесцеремонное насилие и приспособление судов инквизиционных. Так, в 1213 году, папский легат Пелагий, довершая подчинение Константинопольцев и встретив со стороны духовенства сопротивление, велел закрыть все греческие монастыри и церкви в столице, а монахов и священников заключить в темницы; с народом же надеялся легко управиться. Но император Генрих, уступая настояниям вельмож греческих, приказал отпереть темницы и возвратить свободу томимым греческим духовным²⁷; многие бежали в Вифанию. Здесь, еще в 1206 году, в Никее, солись святители православной церкви и составили собор. На нем греческая церковь, хотя и угнетаемая силою враждебною, но твердая в бедствиях и горе, непоколебимая в вере сынов своих и единая в духе своих предстоятелей, выразила свои желания, в избрании законного преемника на престол св. Константина. Феодор Ласкарис торжественно венчан был на царство избранным собором патриархом вселенским Михаилом Авторианом²⁸. С этого времени на императоров Никейских стали обращаться взоры всех, чуждавшихся иноземного владычества, а столица их, по местопребыванию в ней патриарха вселенского, была столицей православия.. Туда стекались все лица, имевшие нужду до патриарха, приезжали и местные иерархи и первенствующие архиереи самых отдаленных стран (в том числе и русский митрополит).

Папа Иннокентий мало обращал внимания на Греков вифинских. Уверенный в неминуемом вольном или невольном окончательном обессилении и покорении Греков, он поспешил торжественно провозгласить мнимое «соединение» и покорность восточной церкви на Латеранском соборе 1215 года; от имени греков поклялись тут в верности папе латинские патриархи Константинополя, Антиохии и Иерусалима. Но очевидно, что соединились тут не Греки с Латинянами, а восточные латиняне с западными. Самое оглавление касающихся сюда постановлений показывает, что собор еще в будущем ожидал осуществления провозглашенного им «единства»; потому что надпись гласит: «О пренебрежении Греков в отношении к Латинянам». В постановлениях говорится: «Хотя мы желаем покровительствовать Грекам, которые в наши дни возвратились к послушанию апостольскому престолу, и по возможности удерживаем их обычаи и обряды, но не обязаны мы уступать им в том, что опасно для спасения души и умаляет честь церкви». К числу таких предметов отнесены омовение Греками престолов, на которых Латинян совершали литургию и перекрещивание Латинян, «на что, по слухам, и ныне дерзают некоторые». Далее повелевалось оставлять на епископских кафедрах только таких епископов, которые поклянутся в верности римскому престолу; запрещалось поставлять греческих епископов в таких епархиях, где уже есть латинские епископы, и дозволялось только для христиан греческого обряда ставить викария, всецело подчиненного латинскому епископу. Постановления собора ограждены анафемой непокорным и угрозою гражданских казней²⁹. Что сии постановления не весьма уважались греческими христианами Латинской империи, видно из донесения (1217) Иоанна, легата в Константинополе, папе Гонорию III. Он доносил, что некоторые Греки тайно получили священные степени епископов для тех мест, где были латинские епископы; другие, будучи отлучены, совершают богослужение в запрещенных церквах, и слишком много ценя греческую обрядность, не хотят ни в чем повиноваться латинским прелатам; иные греческие епископы, как и некоторые латинские, совершают посвящения в чужих епархиях, и получают десятины из них в ущерб епископам местным, хотя греческим епископам не дозволено пользоваться десятинами. Папа велел легату сообразовываться с правилами соборов и призывать в помощь гражданскую власть³⁰.

Кроме общих распоряжений, Латеранский собор и, в частности, занимался устройством отношений между латинскими и греческими епископами острова Кипра. Именно, он постановлял: 1) чтобы латинский архиепископ жил в Никосии, новой столице королевства, а прочие три кафедры латинские находились в Фамагусте, Номесии и Пафе; 2) чтобы число греческих епископов, тогда доходившее до шестнадцать, было доведено до четырех; 3) латинский архиепископ управлял бы, до смерти греческого архиепископа Симеона, только Латинянами, а после того пользовался властью примаса над всеми христианами острова; 4) по смерти греческого архиепископа и прочих, ныне живущих, греческих епископов, их церкви и доходы должны перейти к Латинянам, кроме четырех дозволенных епископских кафедр для Греков; 5) тогда же перейдут к латинским епископам десятины³¹ и поземельные владения греческих кафедр, а греческие, имеющие остаться, епископы будут довольствоваться единственно доходами с церквей и монастырей³². Понятно, сколько неудовольствий возбуждала такая бесцеремонность собора! Неизвестно, в каком именно году скончался Симеон; но в 1222 году папа узнал, что вместо него избран Греками новый архиепископ, Неофит, и что греческие епископы продолжают преемство и в тех епархиях, где есть латинские; в то же время получил и от короля Генриха I-го просьбу о дозволении поставлять для Греков епископов, хотя бы и не подчиненных церкви римской, для умиротворения недовольных и ускорения этим единства церквей. Папа, ссылаясь на Латеранский собор, писал, что не может терпеть такого нечестия, что два епископа в одно церкви составили бы чудовище, как две головы на одном теле. «Вот почему мы повелеваем патриарху Иерусалимскому и архиепископам Тирскому и Кесарийскому не терпеть Греков, обитающих в этих епархиях в качестве епископов, и настоятельно требуем, чтобы священники и диаконы королевства Кипрского повиновались латинским архиепископам и епископам, власти коих они подчинены, и сообразовывались бы, как дети послушания, со своею материю, римской церковию». Вследствие такого определения папы, латинские духовные, опираясь на мирскую силу, захватывали церкви и «все божественное старались присвоить себе», говорил патриарх греческий Герман, в 1223 году. «И законный архипастырь, блаженнейший архиепископ Кипрский, неофит, изгнан с престола, а пришлый человек латинского рода, восседая на оном, говорит, что он никак иначе не допустит епископов и прочих священников пасти и учить народ ромейский, как разве они изъявят покорность³³ и сделают приличный взнос денег ему, новому и незаконному архиерею; в противном случае будут совершенно изгнаны с острова».

Тога все православное население Кипра обратилось к этому патриарху, жившему в Никее; спрашивали: что делать? От лица всех православных Киприотов, Греков и Сириян, явились в Никею епископ Солийский Леонтий и другой Леонтий, игумен монастыря Полынковского (`Αψιντ`ιων). Они сказали, что латинский архиепископ, не желая и слышать о греческом, требует себе подчинения от епископов и прочих лиц священного чина, и только под таким условием обещает оставить за ними их епископства и право совершать священнодействия. Патриарх, рассуждая, что «оставить столько народа без пастырского попечения есть великий и тяжкий грех, а уступить воле Латинян и с отщепенцами заключить союз единения несогласно со строгостью канонов и несообразно с обычаями церкви», определил: о самом виде подчинения, требуемого Латинянами, отнестись к собору.

На соборе было предложено епископу и игумену сказать по суще правде, чего, собственно, требуют Латиняне? И они объявили, что требуют непременно трех вещей: 1) подавать друг другу руки, священники священникам, наши латинянам; ибо это считается полным обеспечением от неприязни, знаком покорности обстоятельствам; 2) чтобы Ромей (то есть Грек, Ρωματος), возводимый на священную степень епископства или иерейства, или производимый в другой священный чин и игуменство, после избрания своими единоплеменниками, без воли латинского архиепископа не вступал в отправление своей должности (и этого Латины требуют единственно скверного ради прибытка); 3) пусть Греки подлежат суду своих епископов, когда нужно; но если кто из судящихся захочет обратиться с апелляцией к латинскому архиепископу, будет ли то клирик, или мирянин, то окончательный суд принадлежит ему. Что касается первого пункта, патриарх соборно определил; «Если, не отступая от канонов, преданий, обычаев и самой веры, что-нибудь благорассмотрительно, и без оскорбления церкви Христовой, могут сделать Кипрские епископы и некоторыми уступками поддержать свои церкви, которым грозит падение и сокрушение, то можно извинить такой порядок вещей». Когда же на соборе многие, особенно бежавшие из Константинополя, подняли вопль против такого решения, говоря, что, подавая руку Латинянам есть знак гражданского и церковного им рабства³⁴, то патриарх, и не желая оставить без помощи Киприотов, которым нельзя же было поголовно оставить родину, и вместе опасаясь, чтобы и «пассажиров собственного корабля не довести до возмещения и раздоров», предоставил христианской совести каждого следующее наставление апостола Петра: умоляю вас, братия, остерегайтесь производящих разделения и соблазны, вопреки учению, которому вы научились, и уклоняйтесь от них. Ибо такие люди служат не Господу нашему Иисусу Христу, а своему чреву, и ласкательством и красноглаголанием обольщают сердца людей простодушных (Рим.16:17–18). «Вы же, во Христе братия острова Кипра (говорит патриарх), будьте подражателями Константинопольской церкви! Ее пастырям да последуют пастыри кипрские, непрестанно играя на свирели слова и ободряясь спасительными утешениями, и паства кипрская да ревнует питомцам Константинополя. Они, в течение немалого времени разлученные с пастырями, имея общую паству с яростными волками, лишенные власяного украшения бороды и обритые, печать веры сохранили нерушимою и посрамили волков, всуе сияющих. Если же некоторые из них, весьма немногие числом, и потерпели что, то все же прибегли к ритине галаадской (Иер.8:22) и к духовным врачам сего места (то есть, Никеи), через которых и возвратили прежнее здравие, и не менее невредимых стяжали похвалу признанием своей немощи и поспешным исканием врачевства. Итак, если бы случилось, что пастыри кипрские, сошедшись с волками и воюя за собственных овец, и заботясь об их спасении, в чем-нибудь уступали (чего да не будет), увещеваем их не впадать тотчас в отчаяние, не отлагать надежды спасения, не прилагать беззакония к беззаконию и не поспешать на худшее, да не смешиваются с языками и не поучаются делам их, но тотчас да восстают от падения и прибегают ко врачу. Что же касается других двух пунктов, то есть, чтобы без ведома Латинян никто не вступал в отправление своей духовной обязанности, чтобы Ромеям не было препятствия апеллировать к Латинянам в случае неудовольствия, когда сочтут себя обижаемыми от судей единоплеменников, то это дело смирению нашему кажется безразличным; на него и латиняне настаивают только ради гнусного прибытка; потому что немалый отсюда доход. Смирение наше дает пастырям кипрским такой совет: уступать Латинянам относительно взяток и не противиться им. Потому что достойно хвалы телесным лишением приобретать пользу для души, как бы медью золото. Может быть, наполнив руки деньгами, освободят их от требуемой подачи рук, и когда их руки будут касаться земли от тяжести, сим можно будет воздавать преподобные руки к Богу, и без всякой обиды и неосужденно совершать священнодействия».

Кто вздумает отвергать (говорит новейший немецкий³⁵ писатель), что в сем ответе греческого патриарха обнаруживается высокая нравственная сила и достоинство? Это истинно церковная черта презрения земных благ пребыла существенным преимуществом греческой церкви перед латинскою. Высказанное Греками недоверие к Латинянам не было несправедливым и неосновательным; они знали, как ленные отношения выродились в низкое корыстолюбие, от которого не свободен был и высший клир, подобно рыцарям; знали также, что вслед за таким подчинением следует полное рабство Риму. Потому во втором послании к Кипрянам, сказав, что итальянское надмение ставит на место Христа епископа ветхого Рима, который силится уничтожить патриаршие престолы, патриарх говорит, что великое зло заключается в духовном подчинении само измышленным постановлениям древнего Рима, и советует «всем мирянам, которые суть истинные чада кафолической церкви, всячески избегать тех священников, которые подчинились Латинянам, нив церковь с ними не сходиться, ни принимать благословения от рук их. Лучше в собственных домах, наедине, молиться Богу, нежели собираться в церкви с покорившимися Латинянам». Объясняя, почему греческие епископы и духовные, подчинившиеся латинянам, несправедливо в оправдание себе высказывают, будто они ничего не сделали в противность священным канонам, патриарх говорит, что «они признали власть насильников и грабителей, тогда как правила св. апостол и св. отец подвергают отлучению епископов, вторгающихся в чужие области, да и тем грозят анафемой, которые вводят новизны в непорочную веру христианскую»… «Клирики, которые принадлежат к нашей церкви и желают соблюсти веру, отцам преданную, да не повинуются архиереям своим, поклявшимся в покорности, и пусть нисколько не безпокоятся, если они, из угождения латинской церкви, произнесут на них отлучение. Такое отлучение не имеет силы и более обращается на отлучающих». Около этого же времени Герман писал и к патриарху латинскому в Константинополь письмо, отрывок из которого приведен Аллатием в сочинении De libris ecclesiasticis graecis, pag. 182. Говорится там: «А я уже подверг и отлучению Греков, живущих в Константинополе, если хотя и примут просфору из рук священников, которые по слабодушию отпали в послушание и волю древнего Рима, или вместе с ними участвуют в молитвословиях, как предателей божественных и священных канонов и обычаев, отцами преданных³⁶».

Так действовал и наставлял православных христиан патриарх Герман! А между тем Латиняне не только изгоняли и оскорбляли епископов к общению с собою, поминовению папы и принятию догматов их. Легат Пелагий, о деятельности которого в Константинополе мы упоминали уже, в 1225 году прибыл из Птолеманды на остров Кипр для новых насилий. Духовенство греческое, воодушевленное пастырскими увещеваниями патриарха, не хотело признать законности латинских притязаний и святости опресноков: за то тринадцать монахов, отказавшихся взять назад свое осуждение опреснокам, были сожжены, как еретики³⁷.

Обстоятельства заставили греческого патриарха войти в переписку с самим папою и его кардиналами; он желал посредством их облегчить несколько участь порабощенных христиан. Пять францисканцев, возвращавшихся в Европу через Никею, подали ему и случай писать (1232 г.). Содержание письма ясно показывает, что патриарх не ожидал «соединения церквей», считая надмение папского престола неодолимым тому препятствием. В сознании, что «единение» было бы чудом, он начинает письмо молитвенным воззванием: «Господи Иисусе, спаси меня! Тебя полагаю в основание сего дела, которое должно принести исцеление всему миру. Твой пророк Исайя научает меня, что никто, доверяющийся сему краеугольному камню, не постыдится. (Ис.28:16). Это истинно, и только сын лжи мог бы противоречить сему. Но, как краеугольный камень, Ты долженствуешь соединять единством веры все народы земные, которые Ты, распростерши руки на кресте, призвал!» Затем обращается к папе: «После того, как возводили мы очи свои к небесным горам с мольбою о помощи, обращаемся к тебе, святейший отец, который занимаешь первый апостольский престол, с просьбою: удостой спуститься несколько с высоты славы и внять словам моим, словам человека бедного, и по жизни, и по речи» «Сии отцы (францисканцы) пришли к нам, думаю, по особенному устроению Божественного Промысла. Мы говорили с ними о давно уже продолжающемся раздрании нешвенного хитона, которым руки апостолов облекли кафолическую церковь, который разорвали не грубые солдаты, а превозношение духовных, от чего и произошло столь великое и долговременное разделение, между тем как нет человека, который сжалился бы над невестою Христовою». К этому делу, говорит он, можно отнести жалобу псалмопевца Давида: «они разделились, и не смутились» (не поскорбели). Потому что, продолжает он, «если это мы, то должны скорбеть и призывать имя Господа, чтобы Он даровал нам мир; Он есть Отец и не может спокойно видеть, как из его детей, подобно рыбам, большия поглощают меньших. Увы! кто даст главе моей воду и очам моим источники слез, чтобы я мог день и ночь оплакивать разделение нового Иерусалима на враждебные царства Иудино и Израилево, на города Иерусалим и Самарию? Подобно плотским братьям Каину и Авелю, Исаву и Иакову, мы стоим друг против друга. Я не хочу, говорит он, продолжать это сравнение далее, чтобы не показалось, будто желаю у старшего брата своего похитить право первородства. Однакож, продолжает он, отец мой еще не стар, и очи его еще не ослабли; Он ясно видит все с небес и благословляет несправедливо притесняемых. Но кто отделяет себя от тела церкви, которой глава – Христос? Если это мы Греки, то изсушайте, перевязывайте и лечите точащую рану, как велит долг братской любви; а если мы, Греки, не тронуты болезнию и поражены Латиняне, то мы верим, что не потерпите быть исключенными от наследия Христова, что, напротив, всякий из вас вместо того готов умереть тысячу раз. Но когда весь мир единогласно вопиет, что противоречие в догматах, пренебрежение к церковным правилам, изменение отческих обычаев суть необходимые причины разделения, то и мы со своей стороны молим Бога с воздетыми руками, чтобы нам, после тщательного изследования истины, достигнуть соединения. И скажу ясно: много сильных и знатных повиновалось вам, если бы не страшились они несправедливых притеснений, наглых насилий и постыдного рабства, которому вы подвергаете своих подчиненных. Отсюда кровные войны между братьями, опустошения городов, наложение печатей на церкви, прекращение священнослужения, чтобы Греки не славословили Бога. Недостает Грекам одного мученичества; но грозит уже то время, когда воздвигнется трибунал мучителей, подставятся престолы гонителей, потекут токи крови; мы пойдем на поприще мученичества и будем подвизаться добрым подвигом, в надежде принять венцы от десницы Всемогущего. Славный остров Кипр знает, о чем я говорю. Похвальны ли такие дела латинян, святейший отец и преемник апостола Петра! Велел ли производить такие насилия Петр, смиренный и кроткий ученик Христов? Так ли учил предстоятелей, пиша в своем послании: пастырей ваших умоляю я , сопастырь и свидетель Христовых страданий, и соучастник в славе, которая должна открыться, пасите какое у вас стадо Божие, надзирая не нуждою, но охотно, и богоугодно, не скверного ради прибытка, но от усердия, не как обладающие наследием Божиим, но подавая пример стаду, чтобы, когда явится Пастыреначальник, вы получили неувядающий венец славы (1Посл. 5 гл.). Так учил Петр, и вы можете видеть, кто не повинуется его учению. Нам, говорит Герман, в утешение довольно той части послания, где повелевается скорбящим радоваться (гл. 1), чтобы испытанная как бы чрез огонь вера наша послужила нам в честь и похвалу в день пришествия Христова. Однако, патриарх просит папу: «Прости ми, кротчайший из всех твоих предшественников на престол древнего Рима, за то, что огорченное сердце обнаружило сии жалобы! Препояшь чресла твои силою, возжги светильник твоих добродетелей и поищи потерянной драхмы, а мы станем помогать тебе. Нам хорошо известно, что как мы греки, во всем стараемся блюсти православие, так церковь древнего Рима вооружается против мысли, будто она погрешима в каком-либо пункте и имеет нужду во врачестве или исправлении. Никто не примечает безобразия своего лица, если не посмотрится в зеркало, или другой кто не обратит на то внимания его. Но мы, заключает он, имеем многие, великие и ясные зеркала в евангелии Христовом, в посланиях апостольских и в писаниях отеческих; в них мы желаем смотреться; они всякому скажут истину. А кто не хочет смотреться в них, тот показывает этим, что еще раньше он увидел в них свое безобразие. Бог мира да пошлет нам пастырям Его разумных овец, ангела мира, как некогда пастырям Вифлеемским!»

В грамоте к кардиналам, сказав о необходимости и важном значении добрых советников, патриарх заявляет свою готовность приступить к единению и продолжает: «Но я молю Царя Небесного, который принял зрак раба, чтобы он исторг из сердец наших всякое превозношение, восстающее против братского соединения нашего, и озарил дух ваш светом познания, чтобы нам действовать согласно и мирно, потому что истина обыкновенно рождает врагов. Причиною нашего разделения – тиранство, угнетение и вымогательства римской церкви, которая из матери сделалась мачехою, и своих детей, которых долго воспитывала, подобно хищной птице, выбрасывающей своих птенцов, удалила от себя презрительным обращением. Умерьте себя скромностью; пусть врожденная римская жадность немного ослабеет; тогда, может-быть, через наследование истины мы и возвратимся к единству. Были же некогда все, и Итальянцы, и Греки, соединены одной верою и одними церковными правилами, блюли взаимный мир, защищали друг друга и поражали врагов церкви. Хоты вы за многие наши услуги воздали одною неблагодарностию, но мы не хотим мстить за то, потому что и морским разбойникам благоприятствует ветер, и Бог позволяет солнце изливать свой свет на праведных и неправедных. Горе, восклицает патриарх, горе от нашего плачевного разделения! Один порицает другого, один избегает общения с другим, как от духовной заразы. Что тут делать? Если мы лежим, воздвигните нас; не ищите только выгод в наших внешних несчастиях, а способствуйте нам воскреснуть духовно, и мы, может-быть, сочтем себя обязанными благодарностию вам! Но если вина и начало соблазна – от древнего Рима и от преемников апостола Петра, то приведете на память братское исправление сего апостола через Павла, которое не послужило поводом к раздору, а напротив к более глубокому пониманию истины. Они пребыли соединенными во Христе союзом любви при одной вере и одном учении, не разделяясь честолюбием или корыстолюбием: о если бы вы могли быть подобны им! Но камнем соблазна для нас служит то, что вы, где только можно, только и думаете о собирании и увеличении земных владений, золота и сребра, хотя желаете считаться учениками того, который сказал: сребра и золота нет у меня (Деян.3:6). Ваши дела противоречат вашей проповеди! Приобретайте уверенность, если хотите служить примером и образцом для нас! Видите, как хорошо, если один брат поддерживает другого! Бог только один не имеет нужды в помощи и совете, а люди предоставлены взаимной поддержке». А что касается до малочисленности будто бы людей, несогласных с требованиями римского престола, то патриарх указывает на Эфиопов, Сириян, Иберов, Лазов, алан, готов (в Крыму), Хазар, бесчисленная племена Руссов и Болгар, совершенно одну с Греками веру соблюдающих³⁸.

Ни папа, ни кардиналы его не захотели выйти на тот путь примирения, на который хотел вывести их восточный патриарх. Папа в своем ответном письме распространился о главенстве Петра, сравнивал греческую церковь с потерянною драхмою и блудным сыном и выразился наконец, что через отделение от римской греческая церковь подчинилась влиянию мирской власти и потеряла свободу (facta est saecularis potestatis ancilla), все бедствия восточной церкви произошли от того, что она не хочет возвратиться к главе церкви (то есть папе). Папа не счел нужным объяснить, в чем состоит свобода церкви. Но очевидно, что эта свобода состоит в правильном хранении откровенного учения и апостольских преданий во всей их частоте. Повиновение в делах гражданских светской власти или самому папе-царю еще не есть рабство церкви; не странно ли, что папы заговорили о свободе церкви, тогда как поработили западную церковь и всеми мерами старались утвердить свое преобладание на Востоке? Папа Григорий IX обещал, далее, прислать в Никею двух доминиканцев и двух францисканцев, которые объяснят желания папы и кардиналов. Эти монахи действительно пришли на следующий (1233) год и вручили патриарху папскую грамоту, где отделение Греков сравнивалось с отступничеством Самарии, говорилось, что Бог не переставал воздвигать у Греков великих учителей, каковы например св. Златоуст, св. Григорий Назианзин, св. Василий Великий и св. Кирилл, подобно тому, как в Израильском царстве посылал Илию, Елисея и других пророков. Далее, как глава церкви, папа приписывает себе две власти – духовную и мирскую, говоря, что сам Иисус Христос последнюю власть даровал апостолу Петру словами: возврати меч твой в его место (Мф.26:52), – толкование, достойное предмета, который хотелось доказать. Оба меча, говорит папа, преданы церкви, но одним действует церковь непосредственно, другим рукою мирян; один в руках священника, другой употребляется по указанию священника. Писание свое папа заключает замечанием об евхаристическом хлебе: «квасный хлеб, говорит, представляет смертную (corruptibilem) плоть Иисуса Христа, тогда как опреснок служит образом тела Христова прославленного». Писание папы помечено 8-м мая 1233.

Четыре латинские монаха, достигшие Никеи в начале 1234г., были приняты с честью. 5-го января к вечеру их встретили у ворот столицы знатное духовенство и светские сановники с поздравлениями и торжественно провели по городу до назначенной им квартиры; на пути дозволено им было совершать молитвословие в храме, где собирался первый вселенский собор 325 года, и потом назначена им для богослужения церковь, близкая к их квартире. Во дворце императора Ватация, 17-го января и в другие дни, происходили разъяснения по церковным делам в присутствии патриарха и всего освященного собора. Отчет об этих беседах³⁹ составлен самим монахами по возвращении на Запад; конечно, они себе приписывали победу в происходивших рассуждениях об исхождении Св. Духа и таинстве Евхаристии. Но, по замечанию аббата Гете⁴⁰ «из их же свидетельства видно, что они смешивали в троичности лиц понятия испостасности и личности, предвечного исхождения по существу и временного послания Св. Духа верующим; что они ложно ссылались на св. писание и отеческие творения; что они не могли дать основательного ответа о прибавке Filioque, вводящий новый догмат, и сравнивали ее с приложением членов веры, сделанным отцами 2-го вселенского собора к символу первого собора, что в Никее» 26-го января монахи объявили, что не хотят более входить в рассуждения о Св. Духе: «потому что если вы не думаете принять очевидной истины, то что мы предложим вам?» Тогда император предложил исследовать вторую причину разделения, употребление опресноков, – но, после незначительных переговоров, дело отложено было до созвания собора в конце марта месяца. Монахи удалились в Константинополь, и извещенные патриархом, явились к назначенному сроку в Нимфею, близ моря. На соборе, между прочим, спросили представители латинства: «для чего вы не только изгладили из церковных книг имя папы, но и огласили его еретиком и отлученным, и каждый год анафематствуете его?» Последнее обстоятельство хартофилакс⁴¹ объявил совершенно ложным, но заметил, что они не должны удивляться враждебности Греков к латинянам, так как сии последние при завоевании Константинополя разоряли церкви, похищали с олтарей золотые и сребряные украшения, бросали в море св. мощи, попирали ногами иконы святых и из храмов делали конские стойла. Когда же и патриарх, в свою очередь, спросил: для чего папа изгладил его из книг церковных? – то монахи отвечали: «Тебя не изгладили, потому что и не был внесен; но что касается твоих предместников, то справься, кто прежде кого изгладил, папа ли их или они его?» Рассуждения о прежних двух пунктах не привели ни к чему. Греки объявили и догмат римский неправильным, и опресноки незаконными; равно и предложение об огне чистилищном (этот предмет впервые тут появился на рассмотрении собора) Греки также отвергли, как новизну. Наконец, император сказал: «ради мира сделаем взаимную уступку. Вы уничтожьте прибавку к символу, а мы допусти ваши опресноки». Латиняне отказались. «На каких же условиях достигнем примирения?» спросил император. «Вот на каких», ответили папские уполномоченные: «признайте, что истинная евхаристия совершается только на опресноках, и изгладьте из своих книг все, что говорится там против сего верования; равно признайте, что Дух Святой исходит и от Сына, и уничтожьте все книги, где говорится противное. Папа и церковь римская не могут уступить и йоты из своих верований; одну только уступку можно вам сделать, это – не обязывать вас петь символ с прибавлением». Такова сущность ответа полномочных папских. На последнем соборном заседании обе стороны мысленно произнесли анафему друг другу; иного следствия и ожидать нельзя было, так как «единение» по западным понятиям означает «подчинение римскому престолу». Папа дума неудачу своего посольства восполнить крестовым походом против Греков вифинских, но, как известно, император Греческий не только не потерял из своих владений, а еще отнял много у Латинян и грозил самому Константинополю. В том же (1234) году и Болгарский царь Асень, возобновив церковные связи с греческим патриархом, прекратил союз с римским престолом, начатый за тридцать шесть лет пред тем; патриарх Герман признал патриарха Терновского в этом достоинстве под условием верности православию⁴². За четырнадцать пред сим лет пало латинское королевство в Солуни; в 1220 году овладел им православный владетель Эпира, деспот Феодор. Латинский архиепископ бежал на запад, а к 1230 году не оставалось ни одного и из епископов латинских в бывшем королевстве; по просьбе деспота Михаила патриарх Герман заместил все кафедры Греками.

Чего папа не мог сделать в странах независимой Греческой империи, то проводил в местах, где власть его уважалась. Повелел он латинскому архиепископу острова Кипра обязать подчиненных ему греческих епископов не дозволять в своих епархиях служить ни одному священнику, который открыто не поклянется в верности и послушании римской церкви и не осудит все ереси, в том числе и непризнание опресноков. Архиепископ верно исполнил поручение папы. Следствием того было, что греческие монахи и духовные в большом числе оставили свои церкви и монастыри, забрав с собою движимое церковное имущество, тайно оставили Кипр и бежали в Армению (1240 года). Григорий IX велел тогда оставленные монастыри и церкви отдать латинскому духовенству. С этого времени можно считать утверждение унии на острове, хотя эта уния ограничивалась только поминовением папы в молитвах и подчинением греческих епископов латинскими; окончательное распоряжение об отношениях греческого духовенства к латинскому последовало уже в 1260 году⁴³.

В 1261 году, 25-го июля, незначительный отряд греческого войска овладел Константинополем и положил конец Латинской империи, существовавшей пятьдесят семь лет, три месяца и одиннадцать дней. Латинский император и патриарх искали спасения в бегстве. Папство вдруг увидело исчезновение своих надежд на владычество в столице православия – Константинополе и на всем Востоке. Император Михаил Палеолог, получивший радостную весть в Азии, тотчас отправился в Европу, и 14-го августа имел торжественный вход в возвращенную столицу. Шел он пешком, без императорских украшений; впереди хода несена была чудотворная икона Богоматери; в храме св. Софии воздано было торжественное благодарение Богу.

С какими чувствами была принята в Риме весть о падении Константинополя, видно из письма папы Урбана IV к королю Французскому, Людовику IX (в июне 1262 г.): «Это известие поразило нас как меч, и мы, подобно пораженные громом, лишились чувств; и лицо церкви покрылось краскою стыда, при взгляде на прибывшего сюда дражайшего сына» (Балдуина, латинского императора). Просил он короля оказать помощь изгнаннику; в то же время поручил францисканцам проповедовать новый крестовый поход. «Меч схизматиков», писал он французскому провинциалу ордена, «поднять против верных, и сильная буря разразилась для уничтожения католицизма; потому что схизматик Палеолог, называющий себя греческим императором, вместе с подданными своими обращает все усилия злобы своей на истребление Латинян». Взявшим крест обещаны были такие же льготы, какие и сражающимся против мусульман, и индульгенции на сто дней тем, кои будут присутствовать на проповедях о крестовом походе⁴⁴. Но, тогда как папа только оружием надеялся достигнуть «единения церквей», император греческий сам сделал попытку войти в союз с ним. Опасаясь предприимчивости Неаполитанского короля, Карла Анжуйского, который обещал деятельную помощь изгнанному Балдуину, Михаил Палеолог в 1263 году отправил посольство к папе с просьбою остановить вооружения латинского Запада и с изъявлением готовности на соединение церквей, каковое дело требует предварительного политического мира. Целых десять лет после сего происходили переговоры и договоры о средствах единения; на Востоке желали предать это дело соборному рассуждению, но Климент IV считал «собор не необходимым, даже неприличным; иначе покажется, будто римская церковь не знает истины» (1267 г.). Палеолог, угрожаемый новым крестовым предприятием и не находя сочувствия делу унии в своих подданых, прибег к угрозам и темничному заключению, и таким образом вынудил у некоторой части столичного духовенства согласие на признание римского первенства. И вот составилось посольство, которое на Лионском соборе 1274 года от имени восточной церкви поклялось «отринуть всякую схизму, истинную веру римской церкви блюсти ненарушимо и не отступать от нея, признавать первенство римской церкви и оказывать ей добровольное послушание». Эту клятву прочел сначала логофет (секретарь) Георгий Акрополит от имени императора и всех мирян Греков, а потом чтец Иоанн от имени клира. Константинопольский патриарх Иосиф, как не хотевший ничего знать об унии, был низложен; его место занял Иоанн Векк. Но Лионская уния все-таки осталась делом политическим, а не церковным; напрасно сам император добивался хоть формального признания ея в государстве: ни конфискация, ни ссылки, ни казни и уродования твердых в православии не помогли⁴⁵. Сам виновник унии должен был уступать общему негодованию, и папа Мартин IV, считая поведение императора хитрою уловкой и насмешкой над папством, торжественно отлучил его от церкви (1282 г.). Скоро после того умер Михаил; его заботы об унии сделали его так ненавистным для подданых, что он не удостоен был царского погребения.

Сын его и преемник, Андроник II, и при жизни отца не имел склонности к подчинению папе; а общее неудовольствие на умершего императора и патриарха Иоанна Векка прямо указывало ему путь, которым он должен был идти в отношении к унии с римским престолом. Патриарх Векк, упреждая низложение, добровольно удалился в монастырь; но его все-таки потребовали на собор духовенства, где председательствовал вновь занявший престол Иосиф; здесь он осудил свои сочинения, писанные в защиту латинства, оправдываясь волею покойного государя, подписал православное исповедание веры и затем сослан в монастырь близ города Прусы; той же участи подверглись и два архидиакона, которые во время Лионского собора участвовали в папском служении. Все церкви и улицы городские были окроплены святой водою, в знак очищения от латинской заразы. После этого целых двенадцать лет Греческий император не входил ни в какие сношения с римским престолом; а упадок папской власти на Западе со времен Бонифация VIII (†1300) и ослабление ревности к крестовым предприятиям отняли у папы всякую надежду утвердить на Востоке свое влияние силою оружия; осталось им одно средство – убеждения и обольщения!

По изгнании Латинян из Константинополя Греками и из Антиохийского патриархата мусульманами⁴⁶, латинская церковь еще сохраняла преобладание в некоторых местностях материка Греции и на островах, занятых в эпоху крестовых походов; но продолжала это преобладание до новейших времен только в приморской Албании и на островах Цикладских. Князь ахайский, Вильгельм, уже во время занятия Константинополя Греками, находился в плену (с весны 1260 г.) у Михаила Палеолога и получил свободу (1262 г.) только уступкой трех крицких городов Мизаитры, Монемвасии и Майны; с этого времени Греки стали твердою ногою в Море и постепенно теснили латинство, восстанавливали свободу церкви и народности. Майна, часто бунтовавшая против властей латинских, еще в 1255 году была оставлена латинским епископом; а теперь и в соседнем Лакедемоне латинский клир не мог держаться, и епископ этого города в 1278 г. был перемещен в Корон; в Лакедемоне стал жить греческий православный архиепископ. Андроник II хрисонулом 1282 г. подтвердил за архиепископом Монмвасийским права, принадлежащие ему до времен латинского владычества, и подчинил ему епископов Китурии, Елоса (Езера), Майны, Реонды, Земена, Модона, Корона и Андруссы; впрочем, последние три православные епархии существовали только по имени, потому что самые города находились во власти Латинян. В 1432 году вся Морея, за исключением городов Корона, Модона, Аргоса и Наполи, возвратились под власть Греков; вместе с тем и существование в ней латинства исчезло, подобно миражу, не оставив по себе следов в религиозной жизни народонаселения. Сами Латиняне тамошние еще прежде начали обращаться к православной церкви, как уже в 1320 году жаловался папа Иоанн XXII. В Аттике конец латинскому владычеству положил султан Магомет II (1460 г.), как и на большей части Архипелагских островов – Лесбосе, Лемносе и др. Кипр взят Турками в 1571 году, и тотчас же Греки острова избрали своего архиепископа, отвергши всякий вид унии с Римом; а еще прежде на Родосе, с удалением рыцарей (1521 г.), не стало ни одного Латинянина. Из островов Средиземного моря только на острове Крите латинские власти старались наиболее держать в порабощении греческую церковь.

Крит не был завоеван Латинянами; император Алексей IV в 1203 году подарил его маркграфу Моферратскому Бонифацию, а этот в следующем году продал его Венецианам. Венециане, заняв остров, в 1212 году, тотчас изгнали всех греческих епископов и архиепископа и поставили вместо них латинских; латинский архиепископ острова присутствовал на Латеранском соборе 1215 года. В подчинении у него было десять епископов. Частые бунты Критян (1212, 1217, 1230–1236, 1271–1278, 1282–1299) не только по политическим, но и по религиозным причинам, сопровождались выгодными для них условиями мира и привилегиями⁴⁷, заставляли правительство смотреть сквозь пальцы на то, что Греки не хотели иметь церковных связей с пришлою иерархией. Когда в 1361 году само венецианское дворянство острова, разорвав связи со своею метрополией, избрало независимого дуку (герцога) и обнародовало, что на острове «латинский обряд отменяется, и на будущее время будет терпима только греческая обрядность, к которой присоединись и дука, и его совесть», то в продолжении трех лет греческая церковь, пользовалась господством на острове, и в это-то время, кажется, патриарх Константинопольский прислал сюда архиепископом некоего Макария, о котором после упомянул папа, как увидим. В мае 1364 остров снова был покорен Венецианами, а в 1368 году папа Урбан V, в видах воссоединения «схизматиков» с римскою церковью, писал архиепископу Критскому и прочим епископам: «Церковные наказания, поддерживаемые и гражданскою властию, надеюсь, послужат к истреблению схизмы на этом острове; с этой целью постановляем, чтобы никакой Грек не был принимаем в клир или посвящен, как только латинским епископом или греческим католиком, которые дадут ему в том письменное удостоверение; и священник, рукоположенный им, должен совершить миссу и прочие богослужения по обряду латинскому; мы воспрещаем впредь всякому калогеру или священнику греческому, не уважающему нашего обряда, исповедовать или говорить проповеди». Так как наставление это не сопровождалось желанными последствиями, то папа Григорий XI в 1373 году обратился к венецианскому дожу, Андрею Контарини, и писал ему, между прочим: «Некогда схизматический патриарх Константинопольский прислал на ваш остров Крит архиепископа своего исповедания, чтобы он заведовал духовными делами Греков схизматиков, но один из ваших предшественников запретил, под угрозою наказания, принимать его; и после смерти известного Макария это наблюдалось, как и поныне еще наблюдается. Тот же самый дож запретил схизматикам острова оставлять его для посвящения от какого-нибудь схизматического епископа; но теперь этого не наблюдают, и потому-то схизма усиливается на острове. Просим вас о ненарушимом исполнении того запрещения как нами самими, так и чиновниками, посылаемыми на остров; это поможет обращению схизматиков, которые тем более будут верны нам, чем более войдут в единение с латинскими католиками⁴⁸». Но как вообще шли дела латинской церкви и народности, всего лучше открывается из донесения венецианскому сенату генерал-проведитора критского, Джакомо Фоскарини, вступившего в должность в 1574 году. Доносил он, что почти вся итальянская колония⁴⁹ потеряла свою народность и сделалась греческою не только потому, что Греки постепенно овладели рыцарскими ленами (кои позволено было владельцам продавать или отдавать в аренду), но еще более потому, что почти все, еще остающиеся на острове, венецианское сельское дворянство приняло греческие нравы и обычаи, и давно уже не разумеет иного языка, кроме испорченного греческого диалекта критских поселян; только в городах еще сохраняются некоторые следы итальянских обычаев и образования. Живущие вне городов, при причине недостатка латинских церквей⁵⁰ в селах, или подолгу воздерживаются от всяких церковных молитвословий, или совершают крещение детей, браки и погребение в греческих церквях по греческому обряду; и вот потомки знатного дворянства, носящие фамилии Веньери, Контарини, Барбарини, Морозини, Дандоло, Бони, Фоскарини и иные, на самом деле – Греки, так что я велел неправым причислить их к Грекам. Даже городское дворянство приняло греческие нравы, начало бросать венецианскую одежду и одеваться по-гречески. Женщины, хотя строгие католички и наблюдают латинские праздники и обычаи, но духовниками имеют греческих монахов и священников. Учителями детей всюду были греки; в главном городе острова, Кандии, не было ни одного учителя Итальянца, а в Канее, приморском торговом городе, только два». При таком порядке дел, осторожное правительство венецианское старалось не вмешиваться в церковные дела Греков⁵¹, и когда папа в 1634 году послал визитатора на остров Крит, то правительство велело генерал-проведитору не допускать его до ревизии и визитации греческих церквей. Все-таки запрещение Грекам иметь своих епископов на острове и нарушение привилегий дворянства острова, равно как обычная венецианскому правительству система подсматривания и угнетения гражданского, не могла возбудить в греках особенных симпатий к нему. В разгар борьбы за владение островом, продолжавшейся двадцать четыре года (1645 – 1669), именно в 1654 году, один греческий священник из Канеи внушил Гуссейн-паше, что самое лучшее средство приобрести сочувствие туземного населения есть, в противность венецианской политике, назначить сюда греческого митрополита с нужным числом епископов. Паша донес об этом султану, и султан велел патриарху немедленно поставить на остров митрополита. Первым митрополитом Критян был тот самый канейский священник; выбор семи епископов предоставлено было ему⁵². Через пятнадцать лет после того весь остров занят был Турками, за исключением трех крепостей; здесь-то и укрепились Латиняне.

Если бы теперь кто спросил: есть ли в греческих землях остатки латинства, утвержденного и вкорененного со времен крестовых походов? – мы указали бы на острова Наксос, Тинос, Сиру и Санторин с несколькими меньшими. Латинская церковь стала здесь твердою ногою потому, что колонисты латинского происхождения превосходили числом Греков, и эти острова находились постоянно в близких сношениях, торговых и церковных, с Западом. А если бы спросили нас: чем отразились в общественной жизни Латинян и Греков усилия римской церкви подчинить последних, под предлогом соединения? – то мы указали бы на нравственное разъединение Греков и Латинян, завершившееся в первой половине XIII века, так что Греки даже начали говорить вместо: «Греки и Латиняне» – «христиане и Латиняне⁵³».

Игумен Арсений

Воронеж, 22-го декабря 1866 года