Иудейский вопрос

О невозможности предоставления полноправия русским гражданам из иудейского народа

Об имени: «иудеи». – Их происхождение. – «Избранный народ» не «лучший». – Библейская характеристика иудеев. – Их положение в Римской Империи, – в средне- и нововековой Европе. – Вольтер, Ренан, Наполеон об иудеях. – Иудеи в России – Их посольство к кн. Владимиру. – Неосновательность религиозного высокомерия иудеев. – Христос – не «иудей». – Талмуд о Христе и христианах, – Ученые иудеи. – Вера и национальность в иудействе. – Ибрагим и Шмуль.– Отношение иудеев к гражданским обязанностям. – Отзыв Достоевского. – О вреде для России от полноправия иудеев. – Лучшее peшeниe вопроса.

В тщетном старании припомнить имя слепца Квазимодо, один из героев гениального В. Гюго, капитан Феб, знает только одно, что «имя у него какое-то странное: не то страстная пятница, или вербное воскресенье, не то заговенье, одним словом, названиe какого-то праздничного дня, когда полагается звонить во все колокола»¹. Я нахожусь в совершенно обратном положении: имя того народа, который следует Моисееву закону, начертано в моей памяти неизгладимыми буквами; как нельзя более точно обозначается им самый народ, но вот беда: теперь принято говорить о «семитах», об «евреях», или, если угодно, об «израильтянах», только не об «иудеях», или, по искони установившемуся у русских произношению, не о «жидах». Феб не мог назвать имени слепого звонаря по запамятованию; я же, хотя и в твердой памяти, затрудняюсь говорить о жидах, чтоб не прослыть «старовером». Не с «провокаторской» целью делаю настоящую оговорку, а в интересах взятой темы. Ведь, надо же знать, о ком речь, и не называть вещи не принадлежащими им именами. В само деле, рассуждая, например, о поляках, никто не станет заменять точного этнографического определения другим, более общим,-славянами, так как польская народность относится к славянам в качестве вида к роду. Почему же, не допускаемое в одном случае, исключе

ниe должно быть сделано в другом? Оно тем менее допустимо, чем более с неточным названием предмета, как это само собою понятно, не может не привнестись только вредной путаницы в такое дело, развязаться с которым едва ли под силу нашим, хотя бы и «лучшим», людям. Одно из двух: или иметь в виду неотразимый для всех факт – существующих иудеев, со всеми типическими особенностями, свойственными этому народу, и, сообразно с ними, рассуждать об его правах в Российской Империи; или же, в погоне за каким-то бонтоном, иметь дело с бесплотным призраком, потому – что израильтяне и евреи, в смысле определенного народа, представляют собой теперь один только этнологический фантом: некогда были, а ныне нет их: fuissent!

Да и в самом деле: кто и что такое «семит»? На это не так-то просто ответить. Назад тому сто лет наука воображала, что располагает солидными данными для искомого ответа: семиты – это сыны Сима. Теперь она отвечает более сдержанно. Одно время решающим критерием считался язык, – опять ошибочно. Хотя понятие «семит» такое, без которого обойтись нельзя, потому что им обозначается многосторонний комплекс исторических явлений в их взаимной связи, однако, ему не достает строго очерченной пограничной линии, а на периферии такое этнографическое представление сливается с другими. В конце концов, семит, в смысле расы, как и ариец, походит на те разменные денежные знаки, обойтись без которых невозможно, но за то нужно и остерегаться, чтоб не принять их за чистую монету.

Раса – не первоначальный феномен, а имеет свое особое происхождение. Если бы мы захотели спросить иудея: «кто ты?», то должны прежде всего исследовать: не лежит ли в основе этой ярко выраженной индивидуальности некоторая примесь чужеземной крови, и, далее, как дифференцировалась эта, таким образом происшедшая, своеобразная природа? Что перешло из священных иудейских книг в христианскую религию, то родилось не от дряхлого иyдейства, но отчасти от более экспансивного и одаренного, особенно в юношеском периоде, более смелым воображением «израильского» народа, частью же, в период зрелости, от еще не вполне обособившегося от Израиля и высокомерно еще не превознесшегося над другими нациями иудея. Тот иудей, которого мы теперь так хорошо знаем, лишь мало-помалу вырастал на своей национальной почве, в продолжение своей многовековой и беспримерно-исключительной истории. Ни праотец Иаков, ни царь Соломон, ни пророк Исаия не признали бы, наприм., в раввине Акибе своего правнука, не говоря уже о других потомках.

В настоящей статье не хватит места для подробностей иудейской антропогении, за которыми отсылаю читателя к спещальным сочинениям таких первоклассных ученых, как Штаде ² , Велльхаузен ³ , Масперо ⁴ , Ренан ⁵ , Смуккер⁶ и мн. др. Наука доискалась теперь до амморейско-хеттейской крови, текущей в иудейских жилах, и, даже, для столь типического «Judennase» окончились дни его печального сиротства. По тщательной диагностике Лушана⁷, «иудеи произошли, во-первых, из подлинных семитов, во-вторых, от арийских аммореев, а, в-третьих, и главным образом – из потомков древних хеттеев, не говоря уже о других примешениях». Так, в сопутствии и под влиянием многоразличных обстоятельств, родился на свет тот «типический иудей, который, особенно после вавилонского плена, не интересовался ни политикой, ни литературой, ни философией, ни искусством. Он знал только одну библию, чтением которой исчерпывался весь его духовный интерес», как об этом свидетельствует не кто иной, как почтенный иудейский ученый Монтефиоре⁸. Твердо помня только одно, что они – «избранный народ», которому должны послужить все другие народы, иудеи сильно развили в себе узкий религиозный эгоизм, украшенный пышными цветами самого крайнего фанатизма и высокомерия.

Обыкновенно говорят, что история повторяется. Нет, она не повторяется. По крайней мере, «иудей» – это совершенно своеобразное явление, не допускающее никакой подходящей аналогии. Но без известных исторических условий он вышел бы не таким, каким его мы знаем. Особое этнологическое смешение, которому обязан он своим бытием, и последующая история сами по себе еще не произвели бы аномального явления- иудейства, если б этому не содействовали некоторые исключительные обстоятельства. Эти последние легко перечислить: их только пять, и они соприкасаются между собою подобно зубчатым колесам часового механизма: 1) национальная обособленность; 2) вековой, после падения израильского царства, период образования характерных особенностей; 3) разрыв исторических местных преданий, благодаря вавилонскому плену; 4) возвращение к ним со стороны родившихся в плену поколений и 5) политическая зависимость, в которой находились с той поры иудеи. В связи с этнологическими особенностями, перечисленные обстоятельства увековечили их, и с той поры, можно сказать, пошел гулять по белу свету неспокойный Картафил, в св. крещении Иосиф, он же и Агасвер, или, проще, «вечный жид» . Его душа, его думы и вожделеня – чисто – иудейсие, и в судьбе его символически

изображаются необыкновенные судьбы родного ему народа.

По освященному веками преданию об иудеях принято говорить, как только об «избранном народе». Против этого возражать нечего: – взгляд библейский. Но другое дело – о причинах избрания их. Обыкновенно думают, что Иегова в Своем избрании руководился несравненным духовным „превосходством» этого народа пред всеми земными племенами. Поставленный тезис особенно приятен сердцу самих избранников и заботливо проводится ими, а, с их голоса, и другими в науку, в религиозную и мирскую жизнь. Вот уже в продолжение долгих веков он гипнотически действует на религиозное и политическое самосознание особенно христианских народов, понижая его подчас до нуля. Не позволительно ли, однако, думать наоборот, что избрание Божие простерлось на этот народ потому, именно, что он еще в отдаленном прошлом содержал в себе те отрицательные качества, которые вполне созрели только ко времени после-вавилонского плена и, особенно, во дни земной жизни Спасителя, и что без особого водительства Божия «избранный народ» окончательно погиб бы в своих закоренелых грехах?

Пусть не указывают на видимую парадоксальность этих строк. Если угодно, ведь и все домостроительство человеческого спасения, по суду естественной мысли, – чистейший парадокс, блестяще формулированный еще Тертуллианом: Natus est Dei Filius, non pudet, quia pudendum est; et mortuus est Dei Filius, prorsus credibile est, quia ineptum est; et sepultus resurrexit, certum est, quia impossibile⁹. в свою очередь чуть не на два века предваренный апостольскими словами: «понеже в премудрости Божией не разуме мир премудростию Бога, благоизволил Бог буйством проповеди спасти верующих»¹⁰. В устроении человеческого спасения Господь поступал весьма «экономно"¹¹, подобно тому, как добрый домоправитель старается с наименьшими средствами достигнуть наилучших целей, почему и избрал Себе «особый» народ в проявление Своей, «в немощи совершающейся, силы"¹². Не надо только забывать при этом об одном, что речь идет о народе, а не об отдельных лицах: между тем и последними – большое различие, ясно засвидетельствованное Самим Господом Авраам – отец верующих, а в его плотских потомках Спаситель видит чад «диавола»¹³; Моисей пророчествовал о Мессии, а последователи богоданного закона не веровали своему пророку¹⁴. Что делать! История гладка, ведь, только на бумаге, а в действительной жизни переполнена всякими злоключениями, обильно выпадающими особенно на долю великих деятелей.

Так и в истории избранного народа. Вот, самоотверженный вождь спасенных от египетского рабства, в благодарность, ожидает себе побиения камнями¹⁵. В другой раз к такой же смерти приговорило «все общество» не только Моисея, но и брата его Аарона¹⁶. Такая же казнь ожидала потом и Давида¹⁷, и это не удивительно со стороны «буйного» и «жестоковыйного» народа. Для Моисея же он был настолько «тяжел», что даже смерть представлялась ему более легкой участью¹⁸. В высокой степени характерно выражается на этот счет пр. Исайя: «вем», говорит он народу от Лица Божия, «яко жесток еси, и жила железна выя твоя, и чело твое медяно»¹⁹. По словам того же пророка, «Авраам не узнаёт нас, и Израиль не признаёт нас своими»²⁰. У пр. Иеремии отмечено, что «каждый из них предан корысти»²¹, усилившейся, по словам другого пророка²², до «обкрадывания» даже Самого Иеговы. Иезекииль не находит слов для бичевания «дщери Иеpyсалимской» и называет ее «развратною» более, нежели «Самария и Содома»²³, а пр. Варух готов оплакивать ту «несчастную землю, которая приняла сыновей» вероломного народа²⁴. Как бы подводя итог всему прошлому своих соотчичей, «сеявших ветер», пр. Осия предрек им страшную «жатву бури»²⁵. «Жестоковыйные! люди с необрезанным сердцем и ушами! Вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы», говорит в заключение своей предсмертной речи первомученик Стефан. «Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие Праведника, Которого предателями и убийцами сделались ныне вы»²⁶. Для совершения неслыханного и величайшего преступления, каким является Христово распятие, в целом свете не нашлось ни одного еще другого, кроме «избранного», народа. Неужели же потому, что он «лучший» из всех? Что согласиться с этим, нужно наперед затмить свой ум и погасить всякую совесть! Не вернее ли и не пора ли отказаться от унаследованных на этот счет предрассудков и, признавая только относительную ценность исполненной «избранниками» религиозной миссии, указать им подобающее место среди других «грешных» народов?

Но пока еще не получено ответа на вопрос: «кто ты?» – преждевременно отводить иудею такое место.

Человек познается в делах своих, из которых, составляется история, где прошлым обусловливается будущее. Библейское прошлое иудеев слишком удалено от нас, и его назидания представляются, по крайней мере некоторым, устаревшими. Пусть будет так! Обратимся к иудейской истории в новозаветном ее периоде, и чтоб не разрывать колец в сомкнутой цепи минувших деяний, начнем с положения иудеев в Римской Империи. Подобно магнитной стрелке, при всяких колебаниях непременно обращающейся к северу, иудеи остались верны себе, не смотря ни на какие злоключения. Рассеянные по всей империи, они не замедлили приложить врожденные им таланты к различным, особенно коммерческим, предприятиям и освободить себя от более тяжких повинностей, например, от военной службы²⁷. В «вечном городе» иудеи населили отведенный специально для них четырнадцатый квартал, где и размножались с необыкновенной быстротой. Строгие «ревнители отеческих преданий», они цепко держались последних и на чужбине, представляя из себя status in statu, с неизменной готовностью к мятежам и восстаниям при первой возможности. Поистине, что-то невероятное приходится слышать от одного римского историка²⁸ о восстании иудеев в Кирене, где они, «под предводительством некоего Андрея, начали истреблять все, носившее греческое или римское имя. Они ели тела убитых, опоясывались их кишками, окроплялись их кровью и обтягивались их кожею». Во время этого восстания погибло 220.000 человек. «В Египте и Кипре свирепствовали не меньшие жестокости, и здесь нашли свою смерть 240.000 жертв». По словам ц. историка Евсевия, мятежники действовали «как бы по наущению какого-то демона“²⁹. Не мудрено, что иудейство и государственная измена, с точки зрения римлян, были синонимическими понятиями³⁰. Необузданные в тревожное время, иудеи были несносны для римской власти даже и в самое тихое. По крайней мере, до нас сохранилась одна замечательная речь анонимного проконсула, с которою он обратился к иудейской депутации насчет «шабаша»³¹. «Когда б напало на вас неприятельское войско», так говорил оратор, «или разлилось бы наводнение, иль бушевал бы ураган, произошло бы землетрясение и т. п. физическая катастрофа, – решились ли б вы даже и в таком случае проводить свои субботы в обычном безделье? Наверно, нет! Вы бросили б все свои причуды и напрягли бы последние силы к спасению себя самих, своих детей и жен и к сбережению своего имущества. Так слушайте ж, что я скажу вам. Я для вас – война, наводнение, чума, землетрясение и все подобное в этом роде; одним словом, я для вас – злой рок и заставлю вас поступать по моей воле и оставить свои обычаи»!

Преувеличенное представление иудеев об их национальном первородстве сталкивалось с крайним презрением победителей к побежденным. Для этих париев, происшедших, – так думали римляне, – от прокаженных египтян³², не могло быть другого имени, кроме despectissima pars servientium, teterrima gens, по выражению Тацита³³. «Для обеспечения за собой власти над народом на будущее время», пишет римский историк, «Моисей дал ему противные всякой человеческой нравственности обычаи. Что у нас преступно, то у них свято, и, наоборот, позволительно то, что в нас возбуждает отвращение». Недаром, далее, стоически-выносливый Марк Аврелий, при взгляде на подданных Моисеева закона, патетически воскликнул: „о, маркоманы! о, квады! о, сарматы! Наконец-то я нашел людей, еще худших по сравнению с вами»³⁴! Презрение римлян к иудеям разгоралось тем сильнее, чем поразительнее бросался в глаза контраст между их претензиями, с одной стороны, и политическим порабощением с другой. Они провозглашали себя избранным, единственным, угодным Богу, народом, в будущем имеющим владычествовать над всем миром, и, однако, над ними тяготел неумолимый рок. Избегая всякого соприкосновения с победителями, чуждающиеся эллинской науки, побежденные представлялись римлянам жалким и невежественным народом. «Только один несчастный иудейский народ почитает единого Бога, настолько бессильного и слабого, ut sit romanis numinibus cum sua sibi natione captivus», читаем в «Октавие» Mинуция Феликса³⁵. Замечательное обстоятельство! Довольно друживший с иудеями в начале своей «пророческой» деятельности, Мохаммед вынужден был потом не только порвать с ними всякие отношения, но и вести против них самую ожесточенную войну.

Что касается положения иудеев в средневековой Европе, то в каждом государстве с ними приключалось почти одно и то же: и народы, и правители вздыхали только об одном, как бы избавиться от этих необыкновенных граждан. Иудей в глазах тогдашних христиан представлялся худшим по сравнению с самым отъявленным язычником. На официальном языке церкви он назывался perfidus, – человеком, не заслуживающим никакого доверия. Естественных средств казалось недостаточно для обращения «вероломных», и потому осталась одна надежда только на сверхъестественную помощь. «Oremus et pro perfidis Judaeis» гласит литургийная молитва в великий пяток³⁶. Очевидно, нелегко жилось молитвенникам, но и судьба иудеев была подчас настолько жестокой, что они не знали, чем только умолить гонителей о пощаде. В смысле ultima ratio они ссылались на то, чтоб их не истребляли до конца хотя бы для напоминания своим гонителям о Христовых страданиях³⁷!

И новая история не принесла чего-либо особого в отношения между иудеями и христианами: «суть» дела осталась такою же, какой и была. В той самой Франции, в которой торжественно провозглашены были на весь мир «droits de l'homme», нашелся непримиримый враг «самого ненавистного и безчестного» народа, – это тот самый Вольтер , на которого, разве только по недоразумению, почему-то уповают, даже, такие иyдейские ученые, каким был покойный Джемс Дармстетер³⁸. Фернейский же отшельник не находит слов для выражения своего крайнего презрения к «невежественному и варварскому народу»³⁹, дышащему «религиозной ненавистью ко всем другим нациям и возмущающемуся против всех властей, пресмыкающемуся в несчастии и наглому в благополучии»⁴⁰. Презренное «1'argent fut l’objet de leur conduite dans tous les temps»⁴¹. Позднейший потомок «свободных мыслителей», Ренан «готов прежде всех признать, что семитическая раса, сравнительно с индо-европейской, представляет собой une combinaison inf&eaceacute;riore de la nature humaine»⁴². «Поразительная простота (simplicité) семитического духа», пишет в другом месте тот же ученый, «стесняет человеческий мозг, замыкает его для всякой возвышенной идеи, для всякого утонченного чувства, для всякого разумного исследования»⁴³. Если считать «разумными» эти рассуждения Ренана, то нельзя признать такими же высказанные им в речи «О первоначальном тождестве и постепенном разделении между иудейством и христианством»⁴⁴. Впрочем, на то были особые, хотя и недостойные знаменитого писателя, причины, из которых главнейшая – в бароне А. Ротшильде⁴⁵, если только не признать такою тот furor judaicus, с которым в свое время считался, даже, сам Цицерон⁴⁶. Но что касается иудейской политики европейских вельмож, то несомненно, её «толерантность» в ущерб «своим» объясняется экономической зависимостью правителей от иудеев: государям нужны были деньги на войну, а дворянству – на роскошную жизнь. «Саранча и гусеницы, пожирающие мою Францию»! кричал на иудеев сам великий Наполеон и сам же потянулся к ним за золотом, даруя им с процентами свое высокое покровительство. Граф Мирабо является сердечным другом иудеев, благодаря «умным женщинам» из того же племени46а. Князь Дальберг за полмиллиона гульденов продает полное гражданское полноправие франкфуртским иудеям. Подкупленные банкирским домом Ротшильдов, Гарденбери и Меттернихи, вопреки единодушному протесту «союзников», становятся на сторону иудеев, пренебрегают своими нащональными интересами и великодушно даруют своимъ благодетелям потомственное дворянство⁴⁷. Таких примеров измены «своим» более, чем достаточно. К несчастью, эти примеры заразительны, как чума, и не она ли распространилась теперь по лицу русской земли, в требовании, под знаменем «освободительного движения», полноправия живущим в России иудеям?

Русским суждено было познакомиться с иудеями, круглым счетом, тысяча лет тому назад. Известен мудрый разговор князя Владимира с казарскими иудеями. «И рече Володимер: «что есть закон ваш?» Они же реша: «обрезатися, свинины не ясти, субботу хранити». Он же рече: «то где есть земля ваша?» Они же реша: «в Ерусалиме». Он же рече: «то тамо ли есть? » Они же реша: «разгневася Бог на отцы наши, и расточи ны по странам грех ради наших, и предана бысть земля наша Хрестеяном. Он же рече: »то како вы инех учите, а сами отвержени от Бога и расточени? аще бо Бог любил вас и закон ваш, то не бысте расточени по чужим землям; еда нам тоже мыслите прияти""⁴⁸. Как жаль, что теперешние разссуждения об иудейском равноправии построяются по образцу известного примера из формальной логики: «все люди смертны», «Кай – человек» и пр.! Как ошибочно в таком важнейшем вопросе отправляться от сколько пышной, столько же и малосодержательной фразы о droits de l’homme! Как будто разговор идет о каком-то несуществующем человеке «вообще», а не о реальном «Кае» – иудеях! И как будто «закон» их – это такой пустяк, о котором теперь не говорит ни один порядочный человек. Очень жаль, что не принято говорить о нем, тем более, что еще ни у какого другого народа в целом свете «закон» не связан так плотно с самым «бытием», как, именно, у иудеев. Недаром Моисей заповедал им: «итак, положите сии слова Мои в сердце ваше и в душу вашу и навяжите их в знак на руку свою, и да будут они повязкою над глазами вашими»⁴⁹. Не принято говорить о религии по нашему невежеству и рабскому следованию по стопам бессовестно проституируемой нами французской революции. Я намеренно отложил до времени рассуждение по этому предмету, чтобы теперь подробнее заняться им в приложении к русской, именно, действительности.

Можно сказать, по всей России пронеслось «крылатое слово» самодовольных иудейских прогрессистов, так еще недавно обращенное к нашему смирению: «мы вам дали Христа, дадим и конституцию». Вот, о первой пока половине этого изречения и хочется сказать несколько слов. Спрашивается: был ли Христос прирожденным иудеем? Если б речь шла, например, о пророке Исайи, то, при полном признании его высокого превосходства над соплеменниками, все-таки, следует сказать: да, он был чистейший иудей. Подобным же образом и певец своего народа Гомер, чтоб привести его к национальному самосознанию, должен был наперед сам, в своей собственной груди, заключать квинтессенцию целого эллинского быта. Но что касается величайшей претензии какого-либо одного народа на смелое утверждение: «мы вам дали Христа», то она совсем не к лицу особенно теперешним иудеям. Для верующих «Иисус есть сын Иосифов, Илиев... Адамов, Божий"⁵⁰, потому что только «безмужным» зачатием «от Духа Свята» обусловливалось Его мессианское служение. Если б, действительно, это «мы» имело такое место в рождении Христа, какое указывают ему наши добровольные учители, то в лучшем случае одним раввином оказалось бы больше среди других книжников и фарисеев, а в худшем – род человеческий, может быть, и доселе еще ожидал бы грядущего Мессию. Правда, Св. Дева (об опекуне, или «обручнике» Иосифе, разумеется, здесь не может быть никакой речи в Иудейском смысле)⁵¹ происходила из «дома Давидова»⁵², но, во-первых, она отделена от своего предка на четыре тысячи лет⁵³, а, во-вторых, сам-то Давид был гораздо менее иудеем, нежели как это обыкновенно допускается. Несомненно, прабабка Давида, Руфь, – моавитянка⁵⁴. Не имеется такого же буквального свидетельства библии об иноземном происхождении и Давидовой матери, зато неоднократное указание на «меньшего сына» Иессеева, отрока «белокурого, с красивыми глазами и приятным лицом»⁵⁵, подкрепляемое таким важным обстоятельством, что Вифлеем располагался в стране, густо населенной аммореями, наводит на мысль об амморейской родословной жены Иессея. Описанная библией внешность отрока Давида, если только доверять авторитету Вирхова, – явление, никогда не встречающееся среди евреев и уроженцев сирийской группы⁵⁶. Весь склад душевной жизни Давида, его необыкновенно впечатлительный, нежно-женственный характер⁵⁷, его вольные и невольные ошибки и всегдашняя готовность раскаяться в них⁵⁸, никогда не покидавшие его смирение и великодушие⁵⁹, выдающаяся храбрость⁶⁰ до пренебрежения личной безопасностью⁶¹, подчас ярко выражаемое пристрастие к филистимлянам и заметное равнодушие к своим израильским подданнымъ⁶², – все эти качества решительно выделяют Давида из ряда других израильских героев и довольно близко роднят с людьми иного племени. Во всяком случае, занимающий современную библиологию вопрос: «не был ли Давид на половину или на три четверти аммореем»? родился не в какой-то досужей фантазии, а имеет глубокий raison d’être. Наследник Давидов Соломон произошел от матери-хеттеянки⁶³, чем и объясняется его, претившая подданным, политика⁶⁴. Матерью Ровоама была едва ли израильтянка или иудеянка, а вернее иностранка⁶⁵. Но об этом довольно. Теперь обратимся к послепленной истории царства израильского: не прольет ли и она несколько света на «Книгу родства Иисуса Христа, Сына Божия?».

По церковному преданию, родители пр. Девы Марии, Иоаким и Анна, жили в галилейском городе Назарете⁶⁶. Наименование «Галилея» (от Gelil haggoyim) означает собственно «языческую область», как и в евангелии упоминается о «Галилее языческой»⁶⁷. Значительно отдаленная от средоточия религиозной жизни – Иерусалима, Галилея еще искони не пользовалась славой насчет племенной «чистоты» своих насельников. По крайней мере, о колене неффалимовом известно, как о «смешанном» по своему составу⁶⁸. Между тем как остальная часть Палестины по своему географическому положению была отделена от прилегающих стран, из Галилеи, начиная от Геннисаретского озера, пролегал путь к Дамаску, так что местным обитателям можно было скорее достигнуть Тира и Сидона, чем Иерусалима. Затем, Соломон значительную часть этой «языческой страны» с двадцатью городами подарил тирскому царю Хираму в награду за его услугу по сооружению иepycaлимского храма⁶⁹. В виду их малонаселенности, тирский царь перевел в них различных туземцев⁷⁰. Вскоре потом наступило разделение царств, благодаря которому, в течение почти целой тысячи лет до Р. Хр., значительно ослабела политическая связь Галилеи с Иудеей. Приблизительно за 720 лет до Р. Хр. северная часть Израильского царства была опустошена ассириянами, а его граждане переселены в отдаленные провинции их царства, где и растворились в местных народностях. На место военнопленных были колонизированы иноземцы, с которыми, в свою очередь, смешались оставшиеся израильтяне. Сюда же со временем переселилось значительное число финикиян и греков⁷¹, это значит, в галилеян довольно прибавлено чистой арийской крови. «И перевел царь Ассирийский людей из Вавилона, и из Куты, и из Аввы, и из Емафа, и из Сепарваима, и поселил их в городах Самарийских вместо сынов Израилевых. И повелел царь Ассирийский, и сказал: отправьте туда одного из священников... И пришел один из священников, и учил их, как чтить Господа»⁷² . Таким образом, «иудеями по вере» стали даже и те северопалестинские, начиная от Самарии, жители, в которых не было ни одной капли израильской крови. Возможно, что в более позднее время среди них поселялись и чистые «иудеи», но только в качестве пришельцев, так как главнейшей заботой последних, со времени возвращения из вавилонского плена, являлось охранение своего «святого семени» от всякого смешения с «отвратительными народами»⁷³: браки между иудеями и галилеянами были запрещены. Но и эта маленькая колония иудеев незадолго до Р. Хр. переселилась в Иудею: «Симон (Маккавей) взял с собою находившихся в Галилее и Арваттахе иудеев с женами и детьми, и привел их в Иудею»⁷⁴. В религиозном отношении галилеяне, как бы то ни было, представляли собой строго православных и часто даже фанатических «иудеевъ». Но просто смешно видеть в этом какое-либо доказательство их соплеменности иудеям. Поступить так – это все равно, как, например, славянскихъ насельников Бocнии или чистейших арийцев Афганистана этнологически смешивать с «турками» только потому, что названные народы являются «правоверными“ мусульманами и, подчас, более фанатичными, чем подлинные турки.

Представляя собой предмет оскорбительных насмешек для иудеев, под своей грубоватой внешностью галилеяне скрывали глубокую сокровищницу выдающейся силы и таланта. Пусть какая-нибудь иерусалимская служанка насмехалась над их своеобразным выговором⁷⁵, а обидная для самолюбия их пословица упорно твердила: «что хорошего может произойти из Назарета»⁷⁶, или: «разве Христос придет из Галилеи»⁷⁷, -однако, в библейской истории встречается несколько подобных сообщаемому в Книге Деяний событий: «и все изумлялись», повествует она о сошествш Св. Духа на апостолов, «и дивились, говоря между собою: сии говорящие не все ли – галилеяне?» ⁷⁸. Еще в древнее время галилеяне отличались высоким поэтическим творчеством и своим подвижным чувством далеко опережали сравнительно более косных иудеев. Едва ли справедливо видеть простую «случайность» в том обстоятельстве, что все апостолы происходили из Галилеи; только один из них был иудей, да и тот впоследствии оказался предателем!⁷⁹

Нет нужды распространяться в беcконечность с доводами в пользу утверждаемого положения, по которому пр. Дева, несомненно, происходила из «дома Давидова», но только не в приемлемом для иудеев смысле. Сколько угодно, можно рассуждать, например, о высокой или низкой золотой пробе, о беспримесной чистоте иудейского народа, или, вместе с Тургеневым, «о подсаласкинских носахъ» и «перепреевских затылках»⁸⁰, о чистокровных рысаках и т. п., но только не прикасаться грязными руками к святине, бесценно дорогой всему просвещенному миру, исключая лишь тех, которые высокомерно вопят: «горе народам, восстающим на род мой!»⁸¹. В совершенном благоговении пред церковным преданием, можно и должно признать происхождение пр. Девы «из дома Давидова», но только без чисто-иудейского самомнения, отметающего из царственного рода последнюю каплю чужеземной крови. Выражаясь словами Златоуста, «можно было бы указать еще и на более таинственную причину, по которой умолчано о предках Девы, но и так уже много сказано»⁸². Божественное Слово, в Его незримом действии, не замыкалось в узких пределах Иудеи, но «сеялось» в целом миpe, по глубокому замечанию св. Философа Иустина⁸³, а так как невидимое есть прообраз видимого, то позволительно думать, что, по вопросу о происхождении Девы Марии из «дома Давидова», необходимо значительно расширить вместимость последнего, отнюдь не обезличивая самого «дома». Таково «иудейство» Богоматери; не иное оно также и у Самого Христа. Достаточно только одного взгляда на древнейшие Его изображения в христианских катакомбах, чтобы махнуть рукой на сделавшееся неотвязчивой idée fixe иудейское представление о Лице Спасителя. Нет, вы не дали нам Христа и дать Его не могли⁸⁴!

Наоборот, с отчаянным напряжением всех сил, вы хотите, во чтоб ни стало, отнять Его у нас, о чем и будет дальнейшая речь.

Голгофская Жертва – это дело преступных рук «избранного» для ужасного злодеяния народа; теперешнее опозорение Христова имени – дело преступных умов тех же «избранников». Неопровержимым доказательством последней мысли служит единственный sui generis, во всей священной письменности рода человеческого, памятник – иудейский талмуд. В нем содержится чистейшая квинтэссенция религиозно – политических взглядов и чаяний иудейского народа, на долгие веки консервированная его велемудрыми раввинами. Недоступный до последнего времени для христиан, даже и из ученых, этот литературный памятник теперь мало-по-малу начал дешифрироваться и проясняться со стороны своего бесподобного содержания. Три года тому назад английский бакалавр Трэверс Херфорд выпустил в свет капитальное исследование⁸⁵, в котором, на основании подлинных свидетельств иудейского талмуда, исповедникам Нового Завета сообщаются взгляды на них и на Христа последователей Моисеева закона. Глубокая эрудиция и полное научное беспристрастие названного теолога не подлежат ни малейшему сомнению. Ссылаясь на капитальное исследование Херфорда, я не погрешу, поэтому, против научной правды⁸⁶.

Талмуд избегает называть Господа именем Иисус, встречающимся в нем чуть ли не один раз, зато вместо “Ieshu” (Иисус)⁸⁷ располагает богатым лексиконом более ярких и ярых наименований, в высшей степени характерных для религиозной психологии «святого семени». Вот эти названия: “Ben Stada” – “Сын Штада”, т.е., изменившей своему мужу женщины⁸⁸; “Ben Pfndira”, “Pandera”, “Pantira” – “Сын Пандиры”, “Пандеры”, “Пантеры”⁸⁹, вероятно, взято из греч. Pathera, служащего, подобно латинскому lupa,символом самой крайней животной чувственности и ничем не брезгующего сладострастия: это только другое обозначение “блуда”⁹⁰; “Mamzer” – незаконорожденный⁹¹; “Сын блудницы”⁹²; “Валаам” – лживый прорицатель⁹³; “осел”⁹⁴; “бунтовщик”⁹⁵; “глупец” и т.п.⁹⁶ , – названия, вписанные в талмуд прямо со «скрижалей сердца» творцов этой единственной на свете книги: Иудь, Елиезевер, Шемуелей, Меиров и других многочисленных сподвижников их. Действительно, «иудей» «дали» нам Христа, – но высмеяенного, изувеченного, поруганного! Вместе с пропроком, мы, подлинно, «изумляемся при одном взгляде на Тебя! Так обезображен Ты, Спаситель, больше всякого человека»⁹⁷…

По нерасторжимойсвязи с Ним верующих, естественно, и на них смотрит талмуд ненавистным оком. “Min”, “minun” – вот обычные наименования, прилагаемые талмудом в первом случае к одному христианину и в другом – к собранию верующих, означающие целый комплекс оскорбительных понятий о них, как об «изменниках», «отступниках», «эпикурейцах», «обманщиках», «безбожниках», «еретиках», – все, что хотите, кроме хорошего⁹⁸! Мало того, по талмудическому взгляду, «минеи» хуже язычников, и потому с ними не следует входить ни в какие сношения: «убоина минеев – идолатрия, их хлеб – самарянский, вино их – идоложертвенное, фруктовые плоды не одесятствованы, их книги – чародейные, сыновья их – бастарды»⁹⁹. Приблизительно около 80 года нашей эры состоялось официальное осуждение «минеев» и составлена была приличная случаю формула проклятия их, честь изобретения которого принадлежит р. Шемуэлю га-Катону¹⁰⁰. Громовая анафема разить из нее по всем трем временам: в давнопрошедшим она припоминает о прародительском грехопадении, за которое райский змий-искуситель получил звание «минь»¹⁰¹; в настоящем ее стрелы разят всех не-иудеев, и, наконец, в будущем, в загробном мире «весьма значительная часть человечества обрекается на полное уничтожение. В этом отношении, по справедливому замечанию нашего почтенного гебраиста и знатока талмуда, проф. И.Г. Троицкого, «талмуд является в своем роде единственным религиозно-литературным памятником, не имеющим для себя оправдания не только в Св. Писании, и в верованиях древних народов , соприкасавшихся с евреями, так как у всех их право загробного существования признавалось за всеми людьми¹⁰². Талмудическое учение о так наз. «частичном» бессмертии, ведь, это проповедь материалистического монизма чистейшей воды; ведь это дарвинизм, по крайней мере, за две тысячи лет до самого Дарвина; ведь это его формула «of the continuance of the law of the survival of the fittest» без милости и сострадания.

Если бы кому угодно было усомниться насчет солидарности современных «ученых» иудеев с вышеизложенным взглядом талмуда на Христа и Его последователей, то имеются убедительные данные для подтверждения совершенно обратного: и теперешние иудеи верны талмудическому камертону. Вот как, например, в «лучшей еврейской истории»¹⁰³ проф. Гретца излагатеся «Жизнь Иисуса»: «Иисус был первенцем какого-то неизвестного плотника Иосифа и жены его Мирьям». «Все современные христианские богословы должны (?!) признать Иосифа отцом Иисуса, если не хотят стать смешными мистической веры в возможность рождения Иисуса девой»¹⁰⁴. «Итак, уже в силу своего происхождения, Иисус не мог стоять на той степени знания закона, какой достигли жители Иудеи, благодаря деятельности школ Гиллиля и Шаммая¹⁰⁵. «Иисус николько не отошел от современного ему еврейства; он отнюдь не думал о том, чтобы стать реформатором в еврейской религии¹⁰⁶. «Пристрастия суда к Иисусу мы не можем видеть, так как внешние факты были безусловно против него»¹⁰⁷. «издевательства над Иисусом, венчание его терновым венком – насмешка над его мессианско-царскими достоинствами, исходили отнюдь не от иудеев, а от диких варваров – римлян. Они же пригвоздили его про приказу Пилата¹⁰⁸ к кресту"¹⁰⁹. Но должно быть, даже, и в «лучшей истории» осталось хоть немного места для совести, так как дальше говориться о Спасителе, «ставшем, может быть (?), жертвой рокового недоразумения. Его смерть, хотя бы и невинная, стала поводом бесконечных страданий и разнообразных способов смерти (?) детей его же народа. Миллионы разбитых сердец и жизней еще до сих пор не искупили его смерти»¹¹⁰. Впрочем, надо иметь ввиду то обстоятельство, что русской читающей публике преподносится «лучшая еврейская история» в такое время, в которое, по словам г. В. Битнера (автора предисловия), «нам еще очень, очень далеко (куда же еще дальше?) до свободы печати и свободного выражения религиозных убеждений»¹¹¹. Послушаем же иудейского историка, как говорит он «на – свободе». Действительно, здесь он с цинической откровенностью называет Иисуса «die Neugeburt mit der Totenmaske»¹¹². При взгляде на голгофскую Жертву, Гретць заверяет, что «для своего внутреннего улучшения иудеи совсем не нуждаются в этом судорожном потрясении, – по крайней мере, средние классы городских обывателей!»¹¹³ В новоизданном сочинении испанского иудея, Моисея де Леона, Спаситель называется «дохлой собакой, зарытой в навозной куче»¹¹⁴. Проф. Д.А. Хвольсон кого-то хочет убедить в той предвзятой мысли, что «все евреи так же мало повинны в смерти Христа, как немцы в казни Гусса или французы – Людовига XVI, и что еврей, читая евангилие, чувствует себя в родной сфере. Нигде он не находит чего-либо недоведомого, напротив, очень часто – буквально сходное»¹¹⁵. Евангилие-то читать, а Самого Первоевангелиста распять!!!

Едва ли нужно доказывать положение, что в наличном составе иудейского оркестра первая скрипка представляется талмудом, что же касается хотя бы и великих ученых, то их дело только вторить ему, смотря по времени и обстоятельствам, то нежно, то грубо, то тихо, то громко. Поэтому, так импонирующее на первый взгляд своей сдержанностью мнение о мнимом согласии иудейства с христианством надо принимать cum grano salis. «В притворстве все мы грешны», по словам Шекспирова Полония, «известно, ведь, что мы лукавством превосходим, даже, черта», особенно же в виду освященного веками талмудического reservation mentalis¹¹⁶. Так или иначе, но только, по ясному и точному учению талмуда, наш Спаситель есть «минь» в превосходной степени, а мы, верующие в Него, как в Богочеловека, – «минимы», обреченные на бесславное исчезновение будущем веке.

В такую необыкновенную форму отлился религиозно-нравственный облик действительных, а не воображаемых (о которых у нас часто говорят) иудеев. По своим вероисповедным воззрениям, они относятся к нам, как положение к отрицанию, как плюс к минусу, и смотрят на нас, как высшие на низших, – как «семя святое» – на «отвратительные народы»¹¹⁷.

Не забудьте того, что, с иудейской точки зрения, их религиозные и политические идеалы, представляют собой только две стороны одной и той же медали. Поэтому, с переменой своей веры, иудеи тем самым являются изменниками национальным вожделениям родного народа, равно как и признание истинности за национальным «самоопределением», например, русского народа, в смысле коренного носителя своего государственного идеала, звучит из уст иудея, как погребальная песнь праотеческому «закону».

«Злодей Исав» – вот символическое название римского правительства и, стало быть, всякого, подчиняющего себе иудеев; название, по меткому замечанию Херфорда, являющееся в своем роде талмудической «a stock phrase»¹¹⁸, огненными буквами вписанное в иудейскую душу. А каким представляется Исав в глазах ревнивого к своим прерогативам иудейства, об этом довольно библейских свидетельств¹¹⁹. Следовательно, в какой бы стране не жил иудей, местное правительство для него – «злодей Исав», одним уже данным определением о нем лишенное всяких шансов на достодолжное отношение к нему со стороны нерасположенного к «злодею» подданного.

«Привыкнув считать за ничто законы священные римлян,

Права иудейские учат они, которые чтут и содержать

В точности, как повелел Моисей в тех таинственных свитках,–

Не показывать путь никому, лишь присным по вере,

Обрезанным только одним открывать желанный источник»¹²⁰.

Пусть же теперь, кем бы не был он, мой предполагаемый собеседник, хотя бы самым убежденным юдофилом, каким является, например, «Белый ворон», автор недавленого письмо «По еврейскому вопросу»¹²¹, – пусть он, положа руку на сердце, по чистой совести ответит, на два следующих вопроса:

1)       Истинно или ложно представлена в приведенных строках религиозно-политическая психология современного иудейства?

2)       И можно ли и должно ли, с точки зрения русской государственности, дать равноправие иудеям?

Так как автор настоящей статьи сам не может предрешать ответа на первый вопрос (осмеливаясь только считать вышеизложенное объективно-правильным), то ему остается теперь заняться вторым и представить еще некоторые данные для решения его в отрицательном смысле. Во избежание всякого недоразумения, считаю долгом указать на то, что предметом настоящей статьи служит не бесправие, не антисемитический фанатизм, не какое-либо «провокаторство» в отношении иудеев, а ясный и точный вопрос в том: следует ли дать полноправие русским гражданам иудейского закона?

Как общее положение, по которому «всякому нужно дать его естественные гражданские права», слова г. «Белого ворона» верны. Красива и звучна также и парламентская фраза o droits de l’homme. Логически правильно умозаключение о смертности «Кая», потому что «все люди смертны», а «Кай – человек». Но, при соприкосновении с реальной жизнью, общие положения, кудрявые фразы и логически построения сплошь и рядом оказываются никуда негодными, и если по ним устроить жизнь, то получится невообразимый хаос. Обратимся к примеру: «все русские подданные должны иметь принадлежащие им права». «Мусульманин Ибрагим – русский подданный». «Следовательно, мусульманин Ибрагим должен иметь принадлежащие ему права». «Иудей Шмуль – русский подданный». «Следовательно, иудей Шмуль должен иметь принадлежащие ему права». По суду формальной логики, сделанные заключение правильны, но жестоко заблуждаются те, которые хотят и целую жизнь втиснуть в ее ограниченные пределы. Жил на свете один философ, принесший понятие мировой цели в жертву математики и – попал в мысленный тупик. Этот философ – знаменитый Спиноза, амстердамский иудей¹²². Легко перевариваемый логикой, один и тот же материал является отравой для живого организма. Дело в том, что тогда – как современное иудейство всеми фибрами своей души отрицает Христа и устами своего лучшего историка называет его «die Neugeburt mit der Totemaske», исламить благоговеть пред своим «небесным» кораном, в котором прямо сказано о Христе, как о «Рабе Божием, Которому «Сам Бог дал писание», и которого Он же Сам «поставил Пророком и сделал благословенным везде, где бы ни был»¹²³. «В сохранившую девство свое», читаем в другом месте корана о Пр. Деве, «вдохнули мы от Духа Нашего и поставили Ее и Сына Ее знамением для миров»¹²⁴. То видно, что от признания Христа Пророком далеко еще до учения о Нем, как о Богочеловеке (да этого и требовать от корана невозможно), но за то во сколько же крат дальше, – если только может, вообще, идти речь о соизмеримости талмуда с кораном, – от пророка до какого-то несчастного висельника – «Бен-Штада»?!! Что бы не говорили рационалистические писатели, вроде, например, Д.Ф. Штраусса по вопросу о том: «Sind wir moch Christen»¹²⁵? – бесспорно лишь то, что европейская культура произросла на почве принесенного Спасителем христианства, как и мысами, при всех своих немощах, составляем из себя, именно, христианский народ. Для большей точности прибавлю, что суть дела не в отрывочных фактах, как в таковых, но в одухотворяющем их верхнем начале, – в принципе, как в заправляющей ими пружине. Вот тут то и оказывается, что с мусульманином возможен более или меле ладный modus vivendi, что между верующими в Евангелие и в коран пролегает некоторая нейтральная полоса, на которой умещаются взаимные интересы, что христиане (православные русские – хозяева в своей стране) могут рассчитывать на необходимое в общежитии уважение к себе со стороны мусульман, что мы для последних – не проклятые «минеи» и потому, в свою очередь, без особых колебаний можем признать их гражданского полноправие. Но согласитесь, что поступить также в отношение взятого в логическом примере «иудея – Шмуля» препятствует решительное отсутствие в последнем того минимума требований, которого не предъявить иудею мы не можем: в противном случае хозяева земли русской не только распишутся в смешном донкихотстве, но, – что уже совсем не смешно, – сами же будут подрывать свою веру и государственность. Как ни «талантлив» и как ни «энергичен еврейский народ», по мнению г. «Б.Ворона», а только дать ему полноправие нельзя: придется из-за Шмуля обидеть Ибрагима. А поляки? А немцы? Армяне? Грузины? Финны? Латышы? И т.д., – да, ведь, они справедливо вознегодуют на такое правительство, которое, очертя голову, приподнесет иудеям равноправие! Все названные народы неравленно к нам ближе, чем иудеи, не своей только верой и на ней основанном укладе целой жизни, но и своим историческим прошлым. Хоть мы и не так образованы (особенно за последнее время ничегонеделания), как западно-евпропейские народы, но и не совсем похожи на тех щедринских «глуповцев», у которых, по словам старожилов, «была какая-то история, но впоследствии не то крысами съедена, не то в пожар сгорела»¹²⁶. Наша история, слава Богу, цела и желающем у нее поучиться преподает полезные уроки.

Неизвестно, в какое время пришли славяне в ту обширную страну, которую мы называем теперь Европейской Россией. Достоверно только одно, что они пришли с юго-запада, с берегов Дуная, вытесненноые оттуда каким-то сильным врагом. Они поселились по рекам: Западному Бугу, Днестру, Днепру и его притокам, далее, на севере, поселились по Западной Двмне и около озера Ильменя, на востоке – по Оке. Кроме славянских народов, по сказанию летописца, в тогдашней России жили и многие иноплеменники: меря, вокруг Ростова и на Переславском озере; мурома – на Оке; черемиса, мещера, мордва – на ю.-восток от мери; ливы – в Ливонии; чудь – в Эстонии; весь – на Белоозере и т.д. О иудееях ничего не слышно кроме лишь того, что упоминается о составе казарь из людей разных вер, между прочими, и иудейскиой, которую приняли все казары в восьмом веке, а в девятом уже отказались от нее в пользу христианской¹²⁷. После упоминания о безуспешном предложении иудеями князю Владимиру своей веры летописец некоторое время молчит об иудеях; слух о них прошел не ранее 1096 года, когда, гонимые крестоносцами, они прибежали в Польшу и отсюда в Россию. В 1113 г. своей жадностью к деньгам они возбудили против себя народный бунт, при чем многие из них были побиты. В 1124 году, по словам летописца, «погореша жидове»¹²⁸. Немного ранее он же пишет о нападении половцев (в 1095 г.) на Киево-Печерский монастырь и об избиение иноков, за исключением взятых в плен. Среди этих последних находится преп. Евстратий. С 30 иноками он «был продан корсунскому жиду, а тот, принуждая их отречься от веры, товарищей Евстратия уморил голодом, а его самого распял в пасху на кресте, ругался над несчастным и, наконец, пронзил его копьем»¹²⁹.

Как видно из сказанного, начало иудейской истории на России необыкновенно, печально и типично. Оно 1) необыкновенно, потому что все другие народы сидели на своих местах, и каждый трудился над своим государственным устройством, а иудеи пришли на готовое, по стародавней своей привычке, засвидетельствованной еще в книге И. Навина¹³⁰; 2) печально, в виду непринятия русским князем иудейской веры и нерасположении славян к иудеям; 3) типично, согласно с изречением древнего мудреца: «бывает нечто, о чем говорят: «смотри, вот это новое»; но это было уже в веках, бывших прежде нас»¹³¹, потому что иудеи, во избежание тяжелого труда, обратились к своему любимому денежному промыслу, чем и возбудили против себя народ; вошли в непохвальный торг с врагами русских и, в лице корсунского соотчича, увековечили свой религиозных фанатизм, – типично, потому что совершенно в духе этого народа. Каким последний был, таким и остался. Лучше других поведали бы нам об этом западно-русские люди шестнадцатого-семнадцатого веков, как «жид арендатор держал у себя церковные ключи и брал деньги за всякую церковную службу, при чем жестоко издевался над религией, как жидовки щеголяли в нагрудниках из церковных облачений» и пр.и пр.¹³². Так благодарили гости приютивших их хозяев! И вот, теперь еще требуют себе равноправия на том основании, что и они «такие» же граждане русской страны, как и все другие. История ясно свидетельствует, что совсем они не такие, а незванные пришельцы, «земли не обработавшие, городов не строившие и виноградников не насаждавшие». Они «вошли в чужой труд» и хотят «жать, где не сеяли, и собирать, где не расточали». Бесспорно, что «каждая нация имеет право и долг слагаться в благоустроенную государственность». Но почему же последняя обязана дозволить участие в законодательстве и в управлении и всякому, случайно поселившемуся на ее территории, пришельцу? «можно и в качестве гостя быть счастливым и пользоваться уважением в чужой стране, без малейшей претензии на управление в ней. В ветхом завете заповедано иудеям любить пришельцев: «потому что и вы были пришельцами в земле египетской». Эта обязанность лежит и на нас. В каждом христианском государстве нужно благожелательно относиться к израильтянам – в качестве чужеземцев. Но тот же закон внушал последним: «когдаты будешь поставлять над собой царя, то не должен выбирать чужеземца, которы не брат твой». Итак, из права на гостеприимство, которым должны пользоваться чужеземцы, отнюдь еще не следует притязания на соуправление. Тем меньше могут претендовать на последнее наши иудеи, после того как сами утратили управление в своем отечестве. Если Божественный Промысел не допускает их до управление в своей стране, то откуда же получить им право – разыгрывать из себя господ в нашей? Ссылка образованных иудеев на то, что они более уже не чужеземцы, что по рождению и по душевному складу они такие же немцы, французы и т.д., что их отечество здесь, а иного они не требуют, – неубедительна. Ибо у них религия не отделима от национальности"¹³³.

Кто так настойчиво, как иудеи, требует себе прав, тот непременно должен помнить и о соединеных с ними обязанностях. К несчастью, в наш век как-то мало обращают внимание на последние. Почему это так, – рассуждать здесь об этом не место, но за это свидетельствуют факты. Еще в свежей у всех памяти наша несчастная война на Дальнем Востоке. Уж если когда, то, именно, в период русско-японской войны примерные граждане из иудейского народа могли бы прославиться своим патриотизмом и, таким образом, обеспечить за собой большой почет и уважение в русском государстве. Что же оказалось на деле? Вот, несколько случайны-взятых телеграмм. 1) «Dziennik Poznanzki» сообщает¹³⁴, что «в прошлую субботу¹³⁵ преследовали через Львов в Краков 438 русских дезертиров-евреев. В Кракове их встретит местный комитет по делам переселенцев; он же облегчить им проезд в Вену, откуда большинствобеглецов направляется в Америку». 2) по словам «Przeglad Wszechpolski», «обнародование мобилизации в варшавскомвоенном округе вызвало среди населения массовые побеги в Галицию. Дезертиры-евреи из одесского округа увеличили число беглецов в такой степени, что в очень короткое время их насчитывается уже около 4000. В настоящее время в Краков их прибывает несколько десятков, иногда даже сотен – ежедневно. Краковской полиции удалось собрать сведения, из которых видно, что в некоторые дни число дезертиров доходило от 600 до 1000 человек. Большинство их направлялось в Америку»¹³⁶. 3) «Нью-Иорк, 29 декабря (11 января1905 г.) (Рейтер). За последние пять месяцев в Нью-Йоре прибыло 75,160 русских евреев!!!¹³⁷. 4) «Нам пишут» из Вильны: «приведу рассказ одного честного еврея о способе, к какому прибегают евреи для уклонения от воинской повинности. Предусмотрительный еврей приписывается в мещане какого-нибудь захолустного местечка, напр. Вышки, Витебской губ., сам же в Вышках не живет, а живет где-нибудь в Варшаве, Лодзи, аккуратно сообщая в мещанское управление о рождении детей и выписывая для них паспорта. Приходит время, сыну еврея имнуе 21 год, и волей-неолей должен вести он его в те же Вышки для отбывания воинской повинности, и везет. Но, спрашивается, кто знает его сына, когда и самого-то его немного знают? Вот и везет еврей какого-нибудь горбатого, калеку, и говорит, что это его сын. Ему, конечно, верят. Лета, ведь, на вид сходятся с паспортом и метрическим свидетельством. Чего же больше? Является такой сын в присутствие и, конечно, освобождается от повинности навсегда. А настоящий Ицка или Шлемка гуляет себе по Варшаве и в ус себе не дует. А слышал об этом от самого еврея»¹³⁸…

Если бы собирать рассеянные по газетам корреспонденции в этом сорте, то, кажется, ими можно было бы нагреть большую печь в самый трескучий мороз. Предположением в дезертирах увлечение толстовским «непротивлением злу» можно, пожалуй, оскорбить их правоверие. Лучшим опровержением такого предположения служит теперешнее воинстсвующее иудейство. Не вернее ли будет объяснить преступное дезертирство особым видом иудейского патриотизма, по которому ubi bene ibi patria? А в таком случае, иудейское отечество – целый мир, все существующие государства и ни одно в частности. Да и зачем стоять в рядах имперских войск когда, по словам выведенного в одной старинной сказке (народная мудрость!) иудея, «вот узе правда истинная, что русский солдат-моссенник»!¹³⁹ Несправедливо забывать и о том, что, действительно, в минувшую войну показали себя героями, например, те иудеи-трубачи и барабанщики, которые стояли под сильным неприятельским огнем в тюренченском бою и вынесли на руках, полуживого от ран, священника. Хотелось бы послушать и еще о чем-либо подобном, но оно едва ли найдется; иначе, иудейская пресса протрубила бы об этом на весь мир и на все лады. Итак, где-же тут данные для иудейского полноправия?

Теперь позвольте привести ценную справку из «Дневника писателя», посвященную рассматриваемому предмету. Не считая себя последнем специалистом, покойный Достоевский своим здравым умом высказал такие мысли, которые сделали бы честь даже и присяжным «социологам». При самом горячем желании «исполнять закон Христов», Достоевский весьма робко оговаривается насчет «уравнения прав» иудеев с правами русского народа. Мучившийся этим заклятым вопросом, писатель «желал бы полного расширения прав еврейского племени, по крайней мере (!), по возможности (!), именно, насколько сам еврейский народ докажет способность свою принять и воспользоваться этими правами без ущерба коренному населению»¹⁴⁰(?!!). высказанное желание, как вывод, не только согласуется с предшествующими ему посылками, а, наоборот, диаметрально противоречит им, потому что эти посылки – целый обвинительный акт против иудейства. «Наверное нет в целом мире другого народа, который бы столько жаловался на судьбу свою, поминутно, за каждым шагом и словом своим, на свое принижение, на свое страдание, на свое мученичество. Подумаешь, не они царят в Европе, не они управляют там биржами хотя бы только, а стало быть политикой, внутренними делами, нравственностью государства», «прежде всего (слова анонимного автора, «образованного и талантливого»¹⁴¹ иудея, на письмо которого отвечал Достоевский) необходимо предоставить им (иудеям) все гражданские права (подумайте, что они лишены до сих пор свободного местожительства), как и всем другим чужим народностям России, а потом уже требовать от них исполнения своих обязанностей к государству и к коренному населению»¹⁴²

«Но подумайте (отповедь Достоевского) только о том, что, когда еврей «терпел в свободном выборе местожительства», тогда двадцать три миллиона «русской трудящейся массы» терпели от крепостного состояния, что уже, конечно, было потяжелее «выбора местожительства». И что же, пожалели их тогда евреи? Не думаю. Нет, они и тогда точно также кричали о правах, которых не имел сам русский народ, кричали и жалобились, что они забиты и мученики. Но вот пришел Освободитель и освободил коренной народ. И что же, кто первый бросился на него, как на жертву, кто воспользовался его пороками преимущественно, кто оплел его великовечным золотым своим промыслом, кто тотчас же заместил, где только мог и поспел, упраздненных помещиков, с той разницей, что помещики хоть и сильно эксплуатировали людей, но все же старались не разорять своих крестьян, пожалуй, для себя же, чтоб не истощить рабочей силы, а еврею до истощения русской силы дела нет: взял свое и ушел. Я только что прочел известие о том, что евреи в Южных Штатах уже набросились всей массой на многомиллионную массу освобожденных негров и уже прибрали ее к рукам по-своему, известным и вековечным своим «золотым промыслом», и пользуясь неопытностью и пороками эксплуатироуемого племени. А дней десять тому назад прочел корреспонденцию из Ковны, прехарактернейшую: «дескать, до того набросились там евреи на местное литовское население, что чуть не сгубили всех водкой, и только ксенды спасли бедных опившихся, угрозя им муками ада и устраивая между ними общества трезвости». Вслед за ксендзами поднялись и местные банки, именно, чтобы спасти народ от процентщика-еврея, и сельские рынки, чтобы можно было «бедной трудящейся массе» получать предметы первой потребности по настоящей цене, а не по той, которую назначали евреи. Ну от я это все прочел и знаю, что мне в один миг закричать, что все это ничего не доказывает, и что все это от того, что евреи сами угнетены, сами бедны, и что все это лишь «борьба за существование», что не будь евреи и так сами бедны, а, напротив, разбогатей они, то мигом показали бы себя с самой гуманной стороны, так что мир бы весь удивили. Но, ведь, конечно, все эти негры и литовцы еще беднее евреев, выжимающих из них соки, а, ведь, те гнушаются такой торговлей, на которую так падок еврей. Во-вторых, не трудно быть гуманным и нравственным, когда самому жирно и весело, а чуть «борьба за существование», так и не подходи ко мне близко. Не совсем уже эта такая ангельская черта. А в-третьих, если писать историю этого всемирного племени, то можно тотчас же найти сто тысяч таких же и еще крупнейших фактов. Любопытно то, что чуть лишь вам понадобится справка о еврее и делах его, – не ходите в библиотеки, не ройтесь старых книгах, не ищите, не трудитесь, а протяните лишь руку к какой хотите первой, лежащей подле вас, газете: непременно найдете что-нибудь о евреях, – все одни и те же подвиги! Так, ведь, это что-нибудь да значит. Разумеется, мне ответят, то все обуреваемы ненавистью, а потому все лгут. Но, в таком случае, тотчас рождается другой вопрос, если все до единого лгут и обуреваемы такой ненавистью, то с чего-нибудь да взялась же эта ненависть, ведь, что-нибудь значит же эта всеобщая ненависть, «ведь, что-нибудь значит же слово все», как восклицал некогда Белинский?!»¹⁴³

«Пусть я не тверд в познании еврейского быта, но одно то я уже знаю наверно и буду спорить со всеми, именно, что нет в нашем простонародье и предвзятой, априорной, тупой, религиозной какой-нибудь ненависти к еврею. Мне, даже, случалось жить с народом в одних казармах, спать на одних нарах. Там было несколько евреев, – никто не презирал их, никто не исключал их, не гнал их. Когда они молились, – никто не мешал им и не смеялся над ними; напротив, смотря на них, говорили; «это у них такая вера». И что же? Вот, эти-то евреи чуждались во многом русских, не хотели есть с ними, смотрели чуть не свысока (и где же это? В остроге!) и, вообще, выражали гадливость и брезгливость к русскому, к «коренному народу»¹⁴⁴.

Защитники иудейства возражают, что «русский народ сам требует посредника, руководителя, экономического опекуна в делах, кредитора, сам зовет его, сам отдается ему. Посмотрите, напротив, в Европе: там народы сильные¹⁴⁵ и самостоятельные духом не боятся дать все права еврею! Слышно ли что-нибудь во Франции о вреде от status in statu тамошних евреев?»¹⁴⁶

«Рассуждение, по-видимому, сильное, но, однако же, прежде всего тут мерещится одна заметка в скобках, а именно: «стало быть, еврейству там и хорошо, где народ еще невежествен, или несвободен, мало развит экономически, – тут-то, стало быть еврею и лафа!». И, вместо того, чтобы, напротив, влиянием своим поднять этот уровень образования, усилить знание, породить экономическую способность в коренном населении, – еврей, где не поселялся, там еще пуще унижал и развращал народ, там все больше приникало человечество, еще больше падал уровень образования, еще отвратительнее распространялась безвыходная, бесчеловеческая бедность, а с ней и отчаяние. В окраинах наших спросите коренное население: что двигает евреем и что двигало им столько веков? Получите единогласный ответ: «безжалостность: «двигали им столько веков одна лишь к нам безжалостность и одна только жажда питаться нашим потом и кровью»¹⁴⁷. «Что, если бы не евреев было в России три (??) миллиона¹⁴⁸, а русских; а евреев было бы 80 миллионов, – ну, во что обратились бы у них русские, и как бы они их третировали? Дали бы они им сравняться с собой в правах? Дали бы им молиться среди них свободно? Не обратили ли бы прямо в рабов? Хуже того: не содрали ли бы кожу совсем?»

В виду таких до ужаса безутешных данных, сам великодушный печальник всех «униженных и оскорбленных», этот первоклассный психиатр, перед тончайшим анализом которого раскрывалиь незримые для других тайники человеческой души, в которой, под грубой толщей всяких преступлений, чувственности и пороков, он умел, он в состоянии был увидеть хоть едва тлевшую искру добра, веры и правды, сам он, Достоевский, в конце концов, вынужден только «задуматься над вопросом о совершенном сравнении во всем их (иудеев) прав с правами коренного населения»¹⁴⁹. Этот вывод не как тот: этот согласен с посылками. Выше взятый из формальной логики пример дал предполагаемому Шмулю требуемое полноправие; теперь громко заговорила сама реальная жизнь, во всеоружии поражающих цифр и фактов; выступила неподкупная история, и от заключения, сделанного по всем правилам формального мышления, не осталось и камня на камне: Шмуль никаким образом не может быть уравнен в правах с другими гражданами Российской Империи, если только она дорожит не суетной, мирской, а Божьей правдой, и если только стремиться к укреплению своего экономического благополучия и политического единства и могущества. Стыдно слышать о великой Империи, как о какой-то “dumb Russia”, по приговору одного первоклассного историка¹⁵⁰. А несомненно, криво и в угоду лже-либеральной теории о естественных “droits de l’homme” поставленный вопрос о полноправии иудеев не освежит наши сильно поблекнувшие лавры.

Пред нами два пути: или, признав полноправие иудейского народа, добровольно предаться в их власть и подвергнуть всю Россию опасному риску постепенного превращения в бездыханный труп, или, предотавив настойчивым просителям большую возможность хоть сколько-нибудь сносного сожития с действительно русскими гражданами, приложив все силы и не щадить никаких средств к нравственному оздоровлению и к умственному просвещению нашего неразвитого народа. Мирно-культурное состязание народов, ведь, неизмеримо выше зверски-дикой их травли!

Если только угодно Промышляющему над всеми царствами и народами помочь нам в тяжком государственном строительстве, то рано или поздно мы выйдем очищенными и более крепкими из своей огненной пытки; если же на историческом знамени дорогого Отечества нам суждено прочитать роковые слова: «мене, текель, упарсин». Но – да будет Божья воля! Во всяком случае, самоубийство преступнее убийства. «Oremus pro perfidies Judaeis», но, вместе тем, помолимся и о себе самих, измученных, опозоренных, разоренных, искалеченных и сильно нуждающихся в Божией помощи.