Глава третья. Образование способности чувствования

1. Посредством способности познавательной поставляем мы предметы как бы пред взором своего ума, составляем о них определенные понятия, восходим от известного к неизвестному и употребляем этот умственный запас для целей весьма различных. Хорошо, если мы, правильно понимая самих себя и истинное свое назначение, все производим от Единого и опять все направляем к Единому. Кроме познавательной способности, мы имеем еще способность ощущать приятные или неприятные впечатления окружающих нас предметов (§ 20). Эта способность называется способностью чувствования (facultas sentiendi).

2. Способность чувствования есть также великое благодеяние Божие и новое доказательство Его премудрого о нас попечения. Будучи окружены столь многими и разнородными предметами, мы находимся под непрерывным их влиянием на нас. Как легко могли бы мы потерпеть от них вред, если бы не имели способности скоро примечать их отношение к нам! Кто мог бы приобрести достаточное познание о всех предметах! И как часто рассудок со своим наставлением слишком поздно приходил бы к нам на помощь! Даже в нравственном отношении чувствованием весьма часто предваряется решение ума.

3. Если действие предмета на нас соответствует внутреннему нашему расположению, он, удовлетворяя сему расположению, нравится нам; а потому это чувствование мы называем приятным, в противном же случае – неприятным. В человеке может быть столько же различных чувствований, сколько он имеет расположений и сколько точек соприкосновения с чувственным и сверхчувственным миром. Чувствования бывают то сильнее, то слабее, а именно:

а) по отношению к предмету – степень их силы бывает соразмерна степени примечаемого согласия или несогласия предмета с нашими расположениями и стремлениями;

б) по отношению к нам самим – они бывают не только слабее или сильнее, но и совершенно различны по различию нашей чувствительности и расположения в известное время. Поэтому один предмет в одно и то же время в различных людях может возбуждать совершенно различные чувствования, и тот же самый человек, по причине изменяющегося расположения, получает совершенно различные впечатления от одного и того же предмета. При этом имеет особенно сильное влияние на наше физическое состояние и сила воображения. Представьте, например, какое противоположное действие производит на нас звон колокола, когда он возвещает нам или торжественное празднество, или погребение великого нашего благодетеля.

4. Такие расположения требуют особенного внимания. Получив правильное образование и направление, они, как и чувствования, не только облегчают обыкновенные наши земные занятия, но и открывают сердце наше для благороднейших удовольствий и всему бытию нашему сообщают новую приятность. Как много возвышается наше внутреннее состояние теми чувствованиями, которые рождаются в нас от искреннего обращения с благородными людьми, от сознания добрых дел наших и особенно от тесного и искреннего общения с Богом! Хотя одни чувствования, сами по себе, и не имеют высокого достоинства, но если они охраняются и управляются умом, то содержат в себе зародыш благороднейших нравственных расположений. Эта истина яснее нам открывается, когда мы, с другой стороны, представим себе такого человека, которого чувство испорчено и мертво для всего доброго, истинного и прекрасного.

5. Впрочем, как ни хороши и как ни благодетельны чувствования, надобно, однако же, наблюдать, чтобы ими всегда управлял ум, просвещенный учением Христовым, ибо чувствования сами по себе слепы, и потому, где не достает ума, там нет и вождя для слепых. Как же должно управлять ими? Этот вопрос разрешается главным правилом истинного воспитания: должно воспитывать человека так, чтобы он верно мог достигать своего истинного назначения, временного и вечного (§ 8). Посему никакое чувствование не должно препятствовать достижению главного назначения человека, напротив, все они должны согласно содействовать к тому.

Справедливо замечают, что правильное образование способности чувствования особенно нужно в наше время, когда, с одной стороны мечтательность, притворство и чрезмерная утонченность чувства так часто преобладают, а с другой, напротив, истинно благородные чувствования так часто остаются без уважения или в совершенной неизвестности.

Способность чувствований, особенно благороднейших, подобно нежным почкам цветов, от вредного влияния очень скоро повреждается или, по крайней мере, затрудняется в своем раскрытии. Это происходит особенно:

а) От недостатка возбуждения. Низкие чувствования пробуждаются в человеке сами собою, но высшие требуют правильного возбуждения и содействия от вне. Без этого они остаются нераскрытыми, а мало-помалу и самый зародыш их скрывается. Еще хуже, когда обхождение с воспитанником и окружающие его предметы препятствуют пробуждению благородных чувствований. Сюда относятся: слишком раннее принуждение дитяти к умственным или механическим занятиям (§ 17 и 42); сухое и холодное преподавание предметов, особенно св. веры и нравственности; суровый, слишком строгий образ воспитания, когда например с детьми постоянно обходятся строго, беспрестанно их бранят, стращают угрозами, наказывают, и проч. (§ 19); собственная нечувствительность родителей или воспитателя, также шутки и насмешки над детьми или в их присутствии над другими, обнаруживающими благородные чувствования. Ничто так сильно не подавляет нежных благородных стремлений детского сердца, в самом их зародыше, как холодная и колкая насмешка над ними.

б) От неправильности средств, которыми возбуждаются чувствования, когда, например, требуя от детей известных чувствований, хотят вынудить их угрозами и наказаниями или обращают их в средство к получению каких-нибудь наград. Все это не иное что значит, как приучать детей к лицемерию, а самые чувствования подавлять.

В рассуждении сочувствий к причинам, вредно действующим на сердце, надобно отнести слишком частое или постоянное присутствие предметов, возбуждающих сочувствие, также слишком сильно возбуждающие средства, которые, чрезмерно напрягая сердце, делают человека равнодушным к обыкновенным предметам жизни.

в) Чувствования подавляются господствующими мнениями, склонностями, душевными расположениями и даже известными состояниями тела. Кто, например, всех людей представляет злыми, всех добродетельных лицемерами или низший класс народа представляет как бы от судьбы осужденным на страдания и не стоющим того, чтобы дети счастия заботились о нем, тот тем менее способен принимать участие в положении других, чем сильнее обладают им такие предрассудки.

2. Из этого объяснения видно, как много родители должны заботиться о том, чтобы добрые расположения детей не были подавляемы. Особенно худо поступили бы они, если бы с намерением стали ослаблять в детях чувствительность из опасения злоупотребления этой способности. Если подле хорошей пшеницы возникают ростки плевелов, то поэтому еще не следует исторгать самую пшеницу.

1. Нужно также следить за тем, чтобы чувствования не были чрезмерно раздражаемы или напрягаемы. Они должны быть легко колеблющимися волнами, по которым душа тихо и спокойно могла бы стремиться к своему назначению, а не диким и шумным потоком, который в бурную ночь может разбить нас о скалы или утесистые берега. Эта неумеренность может быть и в самых благородных чувствованиях – тогда она еще страшнее. Какие чувствования благороднее чувствований св. веры? Но какое зло, когда они превращаются в мистические грезы или воспламеняются до мечтательного бессмыслия и крайне опасного исступления! Хотя пылкие чувствования естественны в юношеском возрасте, а потому неразумно было бы требовать от юноши спокойствия и умеренности, свойственных человеку пожилому, однако нужна большая осторожность, особенно людям слишком раздражительным, чтобы их пылкость не выходила за границы.

2. Важнейшие причины этой неумеренности следующие:

а) Слабая и потому самому слишком раздражительная нервная система;

б) Сильное воображение, легко воспламеняющееся, или уже воспламененное чтением романов. На чувство веры то же действие производят мистические повести и рассуждения.

в) Дружеское обращение с чувствительными людьми. Также какие-нибудь прежде случившиеся с человеком необыкновенные приключения, часто оставляющие в душе сильные предрасположения, которые от малейших причин снова обнаруживают свое действие.

3. Поэтому надобно обращать строгое внимание как на физическое, так и на нравственное состояние воспитанника, на его прежнее поведение, на его любимое чтение, знакомство, и на все, из чего точнее можно узнать его личные свойства. По тесной связи чувств с воображением, сюда относится все сказанное в § 69 об ограничении воображения.

Сущность дела здесь опять состоит в возбуждении и управлении способности чувствований. Возбуждение, как выше было замечено, особенно необходимо для чувствований высших; потому что низшие обыкновенно пробуждаются сами собою и требуют не столько намеренного возбуждения, сколько благоразумного удержания их в своих пределах. Но и касательно высших чувствований потребность возбуждения весьма различна, смотря по степени внутренней приемлемости воспитанника и по различию звания, к которому он назначается. Хотя каждый человек в известной степени имеет приемлемость для прекрасного, истинного и Божественного, хотя также нет ни одного звания, в котором сии чувствования не были бы нужны, однако ж, как не у каждого человека сердце равно открыто для них, так и не все состояния требуют одинаковой степени их образования. Что было бы делать, например, простому поселянину с работами его звания, часто по-видимому низкими, если бы в нем чувство красоты образовано было в высшей степени?

Главные средства к возбуждению чувствований суть следующие:

а) Нужно при каждом случае обращать внимание воспитанника на все, в чем его невинное сердце может встречать прекрасное, великое и святое, как в природе и истории, так и в произведениях искусства. При этом надобно заботиться не только о правильности, но особенно о ясности и живости представлений, ибо чувствования зависят более от воображения, нежели от ума.

б) Для той же цели надобно воспитанника окружать такими предметами, которые согласны с возбуждаемыми чувствованиями, так чтобы все противное образованному вкусу и неблагородное оскорбляло его чувствование, привыкшее к истинно прекрасному и благородному. Счастливо дитя, если оно возрастает среди таких обстоятельств, при которых всегда видит выражения истинного благоговения, целомудрие невинного сердца, со страхом убегающего всякого порока, истинную красоту, добрый порядок и благородство!

в) Родители и воспитатели не только сами в себе должны иметь чувство, всегда открытое для истинной добродетели и благочестия, но при каждом случае показывать и детям нелицемерное свое стремление ко всему истинно благородному и высокому и как в словах, так и в делах во всякое время служить для них образцом истинно доброго поведения. Обнаруживаемые при всяком случае добрые суждения и согласные с ними поступки родителей или воспитателей делают на детей такое впечатление, которому не может противостоять их нежное сердце.

г) Наконец, и в настоящем случае со всем вниманием должно охранять невинность детей и чистоту души их, еще светлой, неомраченной порочными страстями. Только невинное дитя имеет в своем сердце приемлемость и способность к истинному благородству. Но горе дитяти если сердце его испорчено, предано ненависти или зависти или страдает от ядовитого жала тайного порока! От этого лучшие чувствования истребляются в самом их зародыше так же, как нежные цветы дерев увядают от инея.

1. Чувствования должно не только возбуждать, но и направлять так, чтобы они способствовали к достижению истинного назначения человека или, по крайней мере, никогда не препятствовали. Поэтому чувствования наши всегда должны подчиняться высшим целям, чтобы таким образом они могли приносить благотворные плоды.

2. Есть люди, которые от самых маловажных предметов получают сильные чувствования, а в случаях важных остаются совершенно холодными. И также есть люди, коих чувствования столь же скоро проходят, как скоро и возбуждаются. Причиною сих недостатков часто бывает тщеславное желание казаться чувствительными и добродушными, но обыкновенно источник их находится в беспорядочном воображении. Эти недостатки нередко встречаются и в детях, потому воспитатель должен не только охранять их от всякого лицемерия и притворства, но и стараться вместе с воображением образовать в них разум и спокойную рассудительность и мало-помалу утверждать постоянный характер, так чтобы они не зависели от временных расположений и не увлекались первым приятным впечатлением, но управляли бы собою по началам здравого рассуждения.

4. Воспитанник должен учиться с ранних лет владеть своими чувствованиями и подчинять их требованиям долга и приличия. Это сколько трудно, столько же и важно. Как мало людей, которые всегда могли бы управлять порывами чувств своих и давать им надлежащее направление! Тем не менее по непременному закону, все, происходящее в нас и зависящее от нашей свободы, должно быть подчинено уму, а ум – закону Божию. Для облегчения сего дела:

а) Надобно всегда поддерживать в воспитаннике спокойную твердость духа и рассудительность, и в то же время наблюдать, чтобы какие-нибудь чувствования, положим и благородные, не усиливались до чрезмерности. В терпении вашем стяжите души ваша, сказал Спаситель (Лк. 21:19). И Дух Божий обитает не в бурном вихре, не в ужасающем землетрясении, не в пожирающем пламени, но в дыхании тихого вечернего ветра (3Цар. 19:11, Лк. 9:55).

б) Если воспитанник порывами чувствований увлечется к безрассудным поступкам, то как скоро придет он в себя, надобно обращать его внимание на неприличие и противозаконность подобных поступков и из примеров других показывать ему, до каких глупостей доходит человек, когда, не советуясь с рассудком, водится одними только чувствованиями и скоропреходящими впечатлениями. Как искренно Давид благодарил Авигею за то, что она благоразумными своими представлениями отклонила его от принятого им в порыве гнева намерения совершить кровавое мщение над домом Навала! (1Цар. 25:32 и след.)

4. Наконец, чувствование доброго и благородного должно переходить в деятельность. Доброму дереву свойственно не только цвести, но и приносить добрые плоды – так и сердцу человеческому. К сожалению, не редко довольствуются и услаждаются приятными чувствованиями, хотя они совершенно бесплодны. Люди с нежным сердцем и слабыми нервами не могут видеть несчастного, не трогаясь до глубины души, но часто на этом и останавливаются.

5. Поэтому воспитатель не должен много уважать одни чувствования воспитанников, но всегда надобно побуждать их к добрым и благородным поступкам, и чаще напоминать им изречение Спасителя: Всяко древо, еже не творит плода добра, посекают е, и во огнь вметают. Не всяк глаголяй Ми: Господи, Господи! внидет в Царствие небесное: но творяй волю Отца Моего, иже есть на небесех. (Мф. 7:19, слч. Иак. 2:15 и след. 1Ин. 3:17 и след.)

1. Прежде других раскрываются в человеке низшие чувствования, посредством которых мы получаем представление о приятных или неприятных впечатлениях, производимых на наше тело и его внешнее состояние. Таковы ощущения телесного здоровья или болезни, удовольствия или неудовольствия и т. п. Хотя сии чувствования почти только животные и очень легко принимают превратное направление, однако разрушать их не должно. Попытки сделать человека совершенно бесчувственным ко внешним впечатлениям были бы не только бесполезною борьбою против непобедимой потребности природы, но и противны намерениям Творца. Что был бы это за человек, на которого ничто не действовало бы? Мог ли бы он надлежащим образом заботиться о своей жизни и продолжении ее, будучи совершенно бесчувственным? И особенно мог ли бы он тогда принимать участие в благополучии или несчастии других?

2. Впрочем, в настоящем состоянии, в котором грех нарушил согласие и подчиненность сил человеческой души, нужна большая осторожность, чтобы низшие чувствования не сделались слишком сильными или даже господствующими. Посему-то Божественное Откровение так часто говорит о самоотвержении, о распятии плоти, об умерщвлении плоти, об умерщвлении плотской похоти, противовоюющей духу, и о благодушном перенесении всех трудов и тягостей настоящей жизни.

3. Основание сему, без сомнения, должно быть положено еще в детстве. Кто в детстве водился только чувственным удовольствием или неудовольствием, тот и в мужеских летах не будет в состоянии владеть собою. Поэтому воспитатель должен стараться как можно ранее и без отлагательства приводить низшие чувствования воспитанника в такое подчинение, чтоб они не только не препятствовали достижению его главного назначения, но и содействовали к сему. Как об этом будет говорено в отделении о нравственном воспитании, то здесь можно указать только на сказанное в §§ 16 и 33 – о пользе ранних привычек и благоразумного укрепления, и особенно на то, что неоднократно было говорено о страхе Божием.

1. Под именем сочувствий мы разумеем благожелательное участие в благополучии или несчастии других. Сочувствия обнаруживаются не только к людям, но и к животным, а в нежных душах – и ко всему, что носит на себе следы чувства. Сочувствия служат для человека источником искренних и благородных радостей и вместе плодовитым зародышем хороших поступков. Они расширяют сердце так, что человек с любовию обращается во все стороны и часто желает осчастливить других, забывая о себе самом.

2. Впрочем, если сии чувствования происходят только от нежной настроенности природы и нет в них теплоты высшей жизни, то они еще не имеют нравственного достоинства, и легко могут принять превратное направление. Поэтому как возбуждение, так и управление сими чувствованиями требует большой попечительности. Здесь первое дело воспитателя состоит в том, чтобы он устранял от воспитанника все притупляющее способность сочувствия. Это бывает,

а) Когда детям позволяют мучить животных. Кроме того, что такие поступки сами по себе уже противны любвеобильным намерениям Творца, Который сотворил животных хотя и для служения нам, но вместе и для благополучия, свойственного их природе, – дети такими поступками ожесточают свое сердце и чрез то очень скоро делаются нечувствительными и жестокими к подобным себе. Воспитатель тем строже должен охранять детей от этого злоупотребления, чем оно обыкновеннее, особенно между детьми. Превосходные правила в этом отношении дает ветхозаветный закон, повелевающий при каждом случае щадить животных. (См. Исх. 20:10, 23:4 и след.; Лев. 22:28, Втор. 22:6, сл. Притч. 12:10).

б) Чувства притупляются от причин выше показанных (в § 78), именно – от привычки видеть страдания других, от вредных предрассудков против беднейшего класса людей, от худых расположений души, от неразумных насмешек над детьми, когда они обнаруживают живое участие в других, и особенно от жестокого обращения с ними. Любовь возбуждается только любовию.

3. Если сии препятствия будут устранены, то сердце дитяти само собою откроется для сочувствия: ибо оно для того и создано. Эти чувствования столь естественны человеку, что на бесчувственного человека обыкновенно смотрят как на не-человека и называют его бесчеловечным. Впрочем, можно и надобно употреблять еще особенные средства к возбуждению сочувствия. Для этого

а) Надобно внушать воспитаннику с ранних лет уважение и любовь к своим ближним. Святая вера говорит нам, что все мы имеем одного общего родоначальника, что каждый человек сотворен по образу Божию и что все мы созданы для одной и той же главной цели. Слово Божие уверяет нас, что Бог любит всех нас, не взирая на неравные преимущества или дары счастия. И грешника терпит Его беспредельная благость. Бог хочет не смерти грешника, но чтобы он обратился и был жив, и потому дает ему время для покаяния. Он, по Своему милосердию, ищет грешника так же, как заботливый пастырь ищет заблудшей овцы. По этой беспредельной любви Иисус Христос умер за всех и все мы искуплены бесконечною ценою крови Его. Посему презирать кого-либо из ближних – значит презирать бесконечную цену искупления – кровь Богочеловека. Во Христе и чрез Христа все мы – дети одного Отца, Которого престол на небе, члены одного тела, коего глава Сам Христос, и все имеем надежду на небесное наследие, где, если до конца жизни сохраним любовь ко Христу, будем наслаждаться вечною и неизреченною радостию. Святая вера простирается еще далее: она заповедует нам в каждом из наших братьев, особенно в бедных и в тех, которые низки в глазах мира, видеть Самого Спасителя. Он Сам как бы алчет и жаждет в лице их и благодеяние, которое мы оказываем одному из малых сих, усвояет Самому Себе. Могут ли нежные души детей оставаться холодными к несчастию других, если часто и с непритворным чувством будут внушать им сии и подобные истины?

б) Кроме сих средств, к возбуждению сердца детей служат также примеры и живые изображения искреннего участия. Таких картин исполнена Священная история, и в этом случае является нам образцом Сам Христос: Он плакал над гробом друга своего Лазаря, и пролил слезы сострадания даже о том Иерусалиме, который приготовлял Ему поносную и мучительнейшую смерть.

в) Но, как ни сильно действуют на детей показанные средства, они только в таком случае произведут прочное действие на них, когда родители и воспитатели их собственным своим примером будут оправдывать предлагаемые им наставления. А если сего не будет, то все останется без ожидаемой пользы.

1. При возбуждении сочувствий надобно возбуждать не только сострадание к несчастиям других, но и сердечное участие в их благополучии. Это второе действие сочувствия – сочувствие любви, в сравнении с первым труднейшее. Сострадание к несчастным требует менее власти над собою, нежели искреннее сорадование другим в их счастии. Даже между друзьями, если только они не вполне преданы духу благодати, сердечная радость о счастии другого нередко возмущается тайным неприятным ощущением. Справедливо один из древних любомудров³ зависть называет самою общею и самою сильною из всех болезней, какими только страдают люди; а другой⁴ говорит: «Много у нас врагов, но завистники – почти все». Причина этого столь неприятного явления скрывается в свойственном падшему человеку самолюбии, которое каждый раз чувствует болезнь, как скоро другим достается то счастие, которого мы желали бы самим себе. Потому очищение детского сердца от этого гнойного чирья, как один языческий мудрец⁵ называет зависть, при воспитании должно быть предметом особенного попечения. Священное Писание предлагает очень поучительные примеры, ясно изобличающие недостоинство и низость сего порока как в нем самом, так и в его последствиях. Но главное врачевство против порока зависти, опять, заключается в сыновнем страхе к Богу и в непрестанном благоговении пред Ним.

2. Впрочем, воспитатель много погрешил бы, если бы стал думать, что в этих чувствованиях не нужно опасаться ни чрезмерности, ни превратного направления. Как ни хорошо сердечное участие в судьбе других, но оно всегда должно быть управляемо умом. А ум носит в себе святой и непреложный закон, предписывающий все чувствования направлять и употреблять так, чтобы они вспомоществовали достижению нашего как временного, так и вечного назначения. Этому закону противны:

а) Чрезмерная нежность чувства, отчего человек, следуя влечению своего удобопреклонного сердца, соглашается на всякую просьбу другого, а иногда делает даже несправедливости против одних, чтобы оказывать благодеяния другим. Эта чрезмерная доброта сердца, которая никогда не хочет огорчать и никому ни в чем не хочет отказывать, часто служит претыканием для совести, особенно когда такие люди, в обществе занимая высокие места, должны бывают управлять другими и, в случае безуспешности кротких мер, употреблять строгость для достижения благих целей. Пример таких людей Священная История показывает в Первосвященнике Илии (1Цар. 2 и след.).

б) Чрезмерная чувствительность – которая, увлекаясь сильным участием в положении других, выходит из пределов приличия или даже высших обязанностей. Такая чувствительность обнаруживается обыкновенно в людях со слабыми нервами, особенно в девицах, и не только к людям, но и к животным. Впрочем, нередко основанием видимой чувствительности бывает одно притворство (§ 78). По этой причине молодому человеку необходимо нужно привыкать с природною добротою сердца соединять непоколебимую верность и постоянную твердость характера или необходимо, чтобы сердце всегда было охраняемо и управляемо умом.

в) Особенно надобно всегда наблюдать, чтобы сочувствия в детях не основывались, может быть, и без их сознания, на побуждении к другому полу. Эта тайная склонность, быв допущена в детях, скоро усиливается в них, движет и сковывает их и часто весьма рано обнаруживается в пагубных действиях.

1. В чем состоит красота? Ошибаются, когда сущность красоты полагают только в согласном действии частей, или только в стройном впечатлении предмета на наши органы, или вообще только в опыте. Представление красоты не есть одно опытное понятие, но более идея ума. Нося в себе идею истины и нравственного добра, человек, существо, одаренное умом, в то же время более или менее ясно сознает и ощущает так же и идею красоты. И хотя первообразная Красота непостижима и невыразима, однако ж он видит отблеск ее в мире чувственном и духовном и, если имеет к тому способность, старается выразить ее в чувственных формах.

Истина, Святость и первообразная Красота есть сам Бог, и наш долг – более и более уподобляться сему вечному Первообразу. Сотворенные существа участвуют в истине, нравственном добре и красоте только в той мере, в какой отражаются в них Божественные совершенства.

2. Поэтому только существа разумные имеют чувство красоты. Этому чувству некоторые дают название (§ 62) высшего воображения (или фантазии), которое совершенно отлично от воображения низшего. Последнее представляет образы только чувственных предметов; а высшее созерцает прекрасное само в себе, составляет умопредставляемые образы (идеалы), старается выразить их в действительности и искренно радуется тому, что Господь Бог наш создал вселенную так прекрасно и так превосходно (Пс. 103).

То же должно сказать о чувстве великого и высокого. Впрочем, чувствования красоты не одинаковы: представляемая красота не только доставляет чисто духовное удовольствие, но приятно действует и на чувственную природу человека. Поэтому совершенство и достоинство сих чувствований бывают различны, смотря по тому, действуют ли они более на чувственную или на духовную природу человека.

3. Чувство красоты, как способность, есть в каждом человеке, но не у всех имеет оно одинаковую силу и живость. Это много зависит от свойств как физической, так и духовной природы человека, да и от образования, какое ему дано было в ранние годы. Посему хотя в каждом не совсем грубом человеке есть идея красоты и некоторое внутреннее стремление, тихо, но почти непреодолимо влекущее его к прекрасному, однако в приложении этой идеи к частным предметам мы замечаем большое различие. Что восхищает хорошо образованного человека, то может навлечь скуку необразованному, и наоборот (§ 74). Это не должно казаться странным: в приложении и идей истины, и нравственного добра к частным случаям опыт то же показывает. Еще более усматривается различия, когда обращаем внимание на внешние выражения красоты в сочинениях, произведениях живописи, и проч.

1. Кто не признает пользы в том, когда чувство красоты, порядка и гармонии стараются в каждом человеке пробуждать и образовать, по крайней мере, до некоторой степени? Безвкусие или превратный вкус в ком бы то ни было очень неприятны: каждому доброму человеку приятно видеть даже в простом народе любовь к опрятности, к красотам природы, к гармонии и т.п. Кому, напротив, понравится грубость в обхождении, беспорядочная роскошь в домашних вещах, превратный вкус в украшениях, и проч.? А все это естественно происходит, когда при воспитании образование чувства красоты оставляется в небрежении. Образованное чувство красоты может служить обильным источником радостей в жизни, значительным шагом от грубого нравственного состояния к образованности и средством к охранению и возвышению нравственного совершенства человека. Чувство красоты, даже не раскрытое, а рассматриваемое только как способность, уже много возвышает человека над всеми неразумными существами. Если эта способность будет правильно пробуждена и раскрыта, то не только облегчает и услаждает нашу жизнь, но и возвышает нашу деятельность. Многими великодушными предприятиями и прекрасными произведениями искусства человечество одолжено идеалам души, восторженной красотою.

Один писатель об образовании вкуса к красоте говорит: «Вкус требует меры и приличия; грубое, насильственное и низкое противно ему. Человек, имеющий образованный вкус, по тому самому имеет уже некоторое господство над собою. Еще более вкус освобождает душу от власти инстинкта. Хотя он располагает ее только к удовольствию, но к удовольствию высшему, получаемому от всего благородного, стройного, совершенного. Наклонность к грубому и низкому осуждается уже приговором вкуса, прежде чем поступить на суд ума». Но при этом надобно помнить, что образование чувства красоты тогда только истинно полезно для христианской нравственности, когда идет под непрерывным влиянием святой веры и сыновнего страха к Богу. Где нет этого, там от образованного вкуса пороки хотя делаются утонченнее, но все остаются пороками, и чем ослепительнее становится наружность пороков при помощи вкуса, тем они бывают опаснее. В Афинах нравственная порча никогда не была так велика, как при Перикле, когда утонченность вкуса достигла высшей степени. То же было и в Риме в царствование Августа.

2. Чтобы чувство красоты получило правильное образование, для этого надобно наблюдать известные правила как в возбуждении, так и в руководстве этой способности. Для возбуждения чувства красоты:

а) Должно чаще обращать внимание воспитанника на прекрасное и чудесное в величественном творении Божием, каков этот мир, так обширно распростертый пред нами. Невозможно, чтобы неиспорченная еще страстями душа воспитанника оставалась пустою и не наполнялась высокими чувствованиями, когда глаз откроет ей бесчисленные лучи первообразной Красоты, блистающие пред ним во всех царствах природы, или когда в ясную ночь дух его стремится к небу, усеянному звездами, где в неизмеримых пространствах самое смелое воображение теряется от изумления. При таких зрелищах как естественно возвышается в человеке чувство нравственное и благочестивое!

б) Надобно мало-помалу знакомить дитя с отличными произведениями искусства, занимая душу его или хорошими картинами, или воодушевленным сочинением, или музыкою, или пением. При этом нужно, чтобы воспитанник замечал, отчего изображение прекрасно, в чем состоит эта красота и т. п. Можно также при нем говорить с кем-либо другим о достоинстве прекрасного произведения и с некоторою подробностию разбирать его свойства. Впрочем, касательно человеческих искусственных произведений нужна большая осторожность, потому что прекрасное очень часто употребляют только как средства для возбуждения нечистых пожеланий, и без того так сильных в испорченной грехом природе человека. Как, например, вредно знакомить мальчика или девочку с такими произведениями, при взгляде на которые может соблазниться неиспорченное их сердце и их невинность подвергнется опасности! И как неразумно было бы давать воспитанникам для чтения такие повести или романы, которые, положим, и искусно написаны, но наполнены рассказами и картинами, вредными для чистоты детских мыслей и расположений?

в) Вообще здесь многое зависит от того, чем окружен и при каких обстоятельствах образуется воспитанник. Если образованию вкуса в дитяти не препятствуют расстройство его здоровья или грубое обхождение с ним, если от него удаляют все низкое и отвратительное и окружают его только такими предметами, которые производят на него приятные впечатления и т.п., то детское сердце будет развертываться, как прекрасный цветок между цветами природы, и с годами будет приобретать более и более вкуса к красотам природы и искусства.

г) После можно предлагать воспитаннику и несовершенные произведения, с тем чтобы он открывал и указывал их недостатки. Наконец, пусть наука о красоте (эстетика), если обстоятельства будут благоприятствовать, объяснит ему и выведет из начал то, что правильно пробужденное и руководимое чувство заранее уже познало на самом деле. Правила науки могут утвердить и упрочить понятия и навыки, сообщенные воспитанием.

1. Пробужденное чувство красоты имеет нужду в правильном руководстве. Сколько вредно, столько же и неосновательно думать, что искусство не зависит от высших соображений и не должно иметь другой цели, кроме изображения красоты. Последняя цель искусства совсем не та, чтобы оно, не обращая внимания на св. веру и нравственность, старалось только сообщить привлекательную форму всяким предметам, может быть, даже и пороку, а, напротив, единственно та, чтобы оно напечатлевало в сердце человека истинно прекрасное и чтобы чрез это человек воодушевлялся благоговением к Богу и возвышался в нравственном совершенстве. Поэтому искусство крайне унижает себя, когда, раболепствуя чувственности или даже в угодность нечестию, отвлекает сердце человека от истинного назначения его и как бы лукавством предает его врагам, подобно Далиле своею красотою обманувшей и предавшей врагам Самсона (Суд. 16:15 и след.).

Прекрасным в искусстве собственно можно называть только совершенно согласное с идеями истины и нравственного добра, – только то, что может питать в нас нравственно-добрые расположения. Там нет истинной красоты, где предмет, хотя и имеет формы прекрасные, но своим содержанием противоречит истине или нравственному добру. Такие произведения недостойны человека. Дух человеческий стремится к первообразной Красоте, Источнику всякой совершенной красоты – Богу; следовательно, стараясь выражать красоту в чувственных формах, он должен всегда держаться идеи первообразной Красоты и к ней стремиться, а не останавливаться на одних только формах красоты, лишенных жизни. В этом случае произведения искусств языческого мира не должны быть образцами для нас. Мы знаем, что в Греции и Риме высшая степень утонченного вкуса предшествовала падению народов. Это потому, что усовершенствование искусств поддерживалось стремлением к земным удовольствиям и чрез то влекло к повреждению нравов. Но в мире христианском, под влиянием откровенного света истины как вообще искусства, так и образование вкуса к прекрасным произведениям в настоящем смысле должны служить к усовершению нравов, к распространению и возвышению истинных добродетелей – любви к Богу и ближним и, следовательно, к утверждению и возвышению народного благосостояния и к упрочению бытия его.

2. Поэтому первое требование при образовании чувства красоты состоит в том, чтобы оно никогда не служило во вред чувству веры и нравственности. Что пользы человеку от всей утонченности вкуса, когда он чрез это вредит своей душе? Наклонности и воображение в душе человека находятся между собою в тесном отношении по взаимному влиянию. Как пробудившаяся наклонность рождает в душе соответствующие себе образы, так и, обратно, воображение по своему свойству пробуждает дремлющие наклонности. Какая грозит опасность, если искусство хочет показать свою привлекательность в том, чтоб живо и обольстительно изображать позорные картины, например, постыдные страсти, плотскую любовь, грубые чувственные наслаждения и т.п!

Вообще, удаление от истинной Веры всегда влечет за собою удаление от истинной идеи искусства. С удалением от Бога наука делается обманчивым ложным светом, а искусство – сосудом со смертоносным ядом.

3. Надобно также наблюдать, чтобы ни одна из прочих сил души, например, разум, ум и др., не была подавляема или ослабляема образованием вкуса к изящному. Как вредно, когда молодой человек, занятый только мечтами о красотах, пренебрегает обязанностями своего звания, будто пустыми и бесплодными делами, и таким образом становится неспособным к общественной жизни! Надобно также наблюдать, чтобы чувство великого и высокого в сердце воспитанника не развивалось превратно и до чрезмерности. От этого может случиться, что мечтательный юноша, ища славы своей только в высоком и чрезвычайном, будет презирать все обыкновенное. Великое и высокое, равно как и прекрасное, должно быть тихим пристанищем для утомленного путника, где бы он наслаждался по временам прекрасными видами и потом опять продолжал свой путь, держась той стези, которая Промыслом ему указана.

4. Далее, не должно упускать из виду внешних отношений воспитанника и его будущего звания. Будущему земледельцу или промышленнику, как и девушке среднего состояния, высшая утонченность вкуса более повредит, нежели сколько принесет пользы. В этом случае вкус послужит только к тому, что сии люди будут недовольны своими обыкновенными, часто низкими, занятиями, а затем и самым своим состоянием.

5. Если в том или другом воспитаннике откроется особенное расположение и сильное влечение к искусственным произведениям, то воспитатель хотя не должен подавлять обнаруживающегося таланта, однако всегда должен стараться о том, чтобы воспитанник имел ум, просвещенный Евангельским учением, и сердце, согреваемое любовию к Иисусу Христу, и ничего в мире не ставил важнее для себя, как искренно стремиться к своему вечному назначению. И будущий художник главным долгом своим всегда обязан поставлять произведениями своего искусства, как себе и своим современникам, так и будущему поколению, помогать сколько можно в стремлении к последнему назначению человека. Горе ему, если он, заслуживая всеобщее удивление как художник, в то же время раболепствует постыдным страстям, надут гордостию, высокомерием, полон ревнивой зависти, холоден ко всему священному и злоупотреблением своего художнического дара, может быть, для многих тысяч ближних служит камнем соблазна (Мф. 18:6 и след., 1Кор. 6:9 и след.).

Уже несколько раз было замечаемо, какая нужна осторожность касательно чтения книг. Конечно, духа не нужно стеснять, после того как его пробудили, но желательно, чтобы родители и воспитатели, руководствуясь здравым разумом и чувством благочестия, с большею осторожностию давали детям книги для чтения; особенно из стихотворений надобно выбирать для сего только лучших из лучших поэтов, применяясь к разным обстоятельствам детей.

1. Всякому человеку прирождено стремление к истине. Даже обманщик, который, по превратному самолюбию, старается обманывать других, не хочет, чтоб его самого обманывали. А что сказать о тех благородных душах, для которых исследование истины составляет главное занятие? С какою жаждою они стремятся к источнику Божественного света, и если после долгого искания искомая истина наконец открывается им, то как искренно они радуются, и с каким восторгом принимают найденное! Даже языческая древность представляет нам таких людей, которые, презирая все чувственные удовольствия, большую часть жизни провели в опасных путешествиях и жертвовали всем, чтобы только собрать обширные познания.

2. Хотя это стремление к истине и такое сильное чувствование удовлетворенного стремления предполагают уже довольно высокую степень образованности, однако и дитя способно чувствовать истину, если только воспитатель умеет сохранить сердце его неиспорченным и хорошо оживлять благородное стремление души его. Для этой цели:

а) Сам воспитатель всегда должен высоко и свято уважать истину. Это уважение ему надобно выказывать при всяком случае, не только словами, но особенно своим примером, своею живою ревностию к расширению собственного образования, радостию о новых открытиях и непритворным уважением ко всему, что истинно и полезно, старое ли это или новое.

б) Он должен давать чувствовать своему воспитаннику, как тяжело не знать необходимых и полезных предметов или иметь о них только темные сбивчивые понятия; напротив, как отрадно бывает для души человека, когда он освобождается от сего состояния, и когда круг его зрения с каждым днем более расширяется.

в) Всеми мерами стараясь сохранить чистоту и невинность воспитанника, надобно также при обучении удалять от него все причиняющее ему скуку и тягость. Чувство истины и умственное образование не могут хорошо усовершаться, если дитя будут принуждать к учению только физическими мерами или учение будет состоять только в сухом преподавании уроков и в изучении на память каких-нибудь непонятных положений, если родители и учителя будут представлять обучение как бы неизбежным злом и станут утешать детей своих только будущею свободою. Подробнее об этом сказано будет ниже.

3. Что касается руководства сего чувства, то надобно особенно остерегаться, чтобы дитя не предавалось неумеренному любопытству, своенравной односторонности или умственной гордости. Впрочем, об этом было уже говорено в §§ об образовании умственных способностей.

1. Все мы носим Божественный закон, написанный в сердцах наших (Рим. 2:15), и наша совесть говорит нам, что мы всецело и безусловно должны покоряться ему. Когда человек искренно повинуется голосу этого закона, тогда он чувствует в себе мир и радость, которые далеко превосходят всякое чувственное удовольствие. Но кто не внимает сему голосу, тот чувствует в себе праведное наказание, ибо раздраженная совесть, подобно грозному пророку, обличает его в преступлении и предрекает наказание, навлекаемое преступлением. Если внутренние упреки очень сильны, то называются угрызением совести. Это наказание, само по себе мучительное, бывает очень спасительно: оно служит доказательством того, что хотя человек и уклоняется от Бога, но Бог еще не оставляет его.

2. Несмотря на то, что чувства справедливости и нравственного добра находятся во всяком человеке, их живость и сила бывают очень различны. Какое, например, расстояние между нежным чувством доброго и благочестивого человека, который страшится и трепещет всякого греха, и чувством ожесточенного злодея, который многократными злодеяниями подавил свою совесть и пьет грехи как воду! Отселе очевидно, как необходимо пробуждать сие чувство в сердце дитяти с ранних лет и иметь о нем постоянное попечение. Пренебрегать или подавлять нравственное чувство то же значит, что разрушать нравственную жизнь человека. Особенную важность имеет это чувство в детском возрасте. Детский смысл еще слаб, неопытен, не знаком с опасностями, которых так много встречается в свете –поэтому что было бы с его невинностию, если бы нежное нравственное чувство не предваряло решений разума, не предостерегало его от грехов и не охраняло невинности детской души?

3. В этом отношении, опять, прежде всего надобно устранять от воспитанника все, от чего это чувство может притупляться или терпеть повреждение. Для этой цели

а) Надобно всегда остерегаться осмеивать в детях или при них в ком-нибудь другом ту нежность нравственного чувства, по которой они отвращаются от всего худого. Насмешка в этом случае крайне вредна: дети, для избежания насмешек за добрые чувствования, часто кидаются из одной крайности в другую.

б) Никогда не должно ослаблять в детях нравственного понятия извинением безнравственных поступков, чрез приведение двусмысленных правил, изречений и т. п. Кто в присутствии детей говорит о грехах нецеломудрия как извинительных слабостях, тот будет причиною того, что дети скоро станут почитать сии грехи маловажными. Сюда относятся замечания (§ 69) касательно нескромных картин.

в) Надобно охранять дитя от обращения с порочными людьми, от чтения соблазнительных сочинений, от встреч с худыми примерами, особенно в любимых и уважаемых особах. Чувство дитяти притупляется и в том случае, когда оно узнает, как много безнравственного происходит в других местах. Как необходимо предостерегать детей от нравственного повреждения, так же пагубно было бы подробно знакомить их и с историею бесчисленных соблазнов.

1. Для пробуждения нравственного чувства в дитяти всего нужнее пример родителей, особенно матери, и всех окружающих его. К сему также много способствуют ясные и живые повествования, которые детскому сердцу дают чувствовать красоту и достоинство добродетельных поступков, а порок, напротив, представляют в его срамном виде. В этом отношении особенно полезно чтение Библейской истории, в которой так прекрасно, впрочем, без излишней чувствительности, изображается вожделенное состояние невинности, зловредность греха, счастие семейного мира, блаженство благоговейного хождения перед Богом, равно как наказания за непозволительное любопытство, за ненависть, неуважение к почтенной старости и т. п.

Справедливо замечают, что вредно было бы упражнять нравственное чувство дитяти, раскрывая ему только необычайные подвиги добродетели и указывая на примеры редкого мужества. Дети, привыкши смотреть на дела необыкновенные, пренебрегают своими обязанностями, почитая их маловажными, ищут своего назначения в том, к чему они Промыслом не призываются, и свое нерадение к настоящим обязанностям хотят извинять своим стремлением к воображаемой высшей деятельности.

2. Нравственного чувства никогда не должно отделять от чувства веры. Всегда надобно напоминать детям, что Бог вездеприсущ и взором Своим проникает сердца и утробы, что внушение совести есть глас Божий, грех – оскорбление Божества, а добродетель, одушевляемая живою верою во Иисуса Христа, есть единственный путь, приводящий человека к вечному блаженству.

3. Впрочем, как ни прекрасны и как ни высоки эти чувствования, но и они могут быть злоупотребляемы. Сюда относится, с одной стороны, чрезмерная боязливость и мнительность, от которых человек, не внимая голосу здравого разума, предается только мрачным чувствованиям, возбуждаемым мечтами или суеверными представлениями; с другой – тщеславное самодовольство и кичение своими добродетелями. Последний недостаток в наше время часто встречается в людях, присвояющих себе образованность: во всем будучи довольны сами собою и обольщаясь ложным светом своей мнимой праведности, они с удовольствием предаются мечтам о своих достоинствах. Хотя добродетельный всегда имеет утешение в сознании добрых своих дел, но никто, беспристрастно и внимательно испытывая самого себя, не осмелится сказать, что он сохранил себя чистым и невинным пред Богом или что добрые дела он совершал собственными силами. Будучи далек от того, чтобы хвалиться по примеру гордого фарисея, он, напротив, со смирением кающегося мытаря искренно будет сокрушаться о грехах своих. Если бы он и совершенно исполнил все свои обязанности, и тогда не перестал бы говорить: «Не я делал добро, но благодать Божия, которая со мною» (1Кор. 15:10). Это замечание тем необходимее, что люди часто забывают о своих обязанностях к Искупителю и в гордом самодовольстве говорят только о своих достоинствах, высказывая свои надежды на собственные силы. Совсем иному учит нас Евангелие: оно без исключения всех людей объявляет грешниками, которые, будучи бессильны сами по себе, могут найти свое спасение только во Христе и чрез Христа, как единого Ходатая к Богу о человеках и единого Спасителя мира.

1. Наше сердце создано для Бога, поэтому оно бывает пусто и недовольно при всех земных наслаждениях и только в Боге находит истинное успокоение. В этом сознаются все, которые после долговременных заблуждений наконец обратились к Богу. Они не могли найти совершенного успокоения своему сердцу ни в обладании обманчивыми благами земли, ни в чувственных удовольствиях, ни в ослепительной славе мира, ни в воздушных построениях человеческой мудрости, ни в сознании одних естественных добродетелей – они нашли покой только в преданности Богу и Господу Иисусу Христу. Пример самих безбожников служит к подтверждению этой истины. Что влечет их постоянно от желания к желанию? Что отравляет их низкие наслаждения, когда проходит чувственное ослепление? Что возбуждает в душе их чувство глубокой пустоты и наполняет их сердце невыразимою тоскою? Не другое что, как неизгладимое ощущение той высокой потребности духа человеческого, по которой он всегда стремится к Бесконечному, как сознание того, что человек создан для Бога. Поэтому-то ничто земное не может удовлетворить ему.

2. Как человек создан для Бога, то познание благости и любви Божией и других Божественных совершенств естественно производит ощущение невыразимого внутреннего удовольствия и радости. Это ощущение называем мы чувством веры, или благочестивым чувством⁶. Чем чище сердце, чем светлее ум и чем яснее и благоговейнее человек созерцает Божественные совершенства, тем совершеннее и выше бывает это чувство веры, или благочестия.

3. Хотя благочестивые чувствования не составляют еще сущности добродетели, даже могут принимать превратное направление, когда, например, возбуждают и поддерживают мечтательность, однако же они справедливо могут быть названы прекрасными цветами нашего сердца. Они свидетельствуют о нашем высоком назначении к теснейшему общению с Богом. Еще высшее достоинство имеют сии чувствования, когда возбуждаются Божественною благодатию. Человек осеняется тогда кротким дыханием Св. Духа, возносится над всем земным и удостаивается сладостного общения с вечною Любовию. Сии чувствования служат человеку превосходным пособием в подвигах добродетели, ибо всякая добрая мысль и всякое доброе намерение получают от них теплоту и силу. Наполняясь ими, сердце вздыхает о своем небесном отечестве и чувствует себя как бы окрыленным, чтобы воспарить горе, к Богу, первому своему Началу и Источнику всякого блага.

4. Сии высокие чувствования, без сомнения, надобно пробуждать с самых ранних лет. Одно из безумнейших мнений новейшего лжемудрования – ничего не говорить детям о Боге прежде, нежели смысл их достигнет полной зрелости, а потому и образование чувства веры или благочестия надобно будто отлагать до полного совершеннолетия.⁷ Не значит ли это – с намерением стараться, чтобы созерцание высших предметов не воспрепятствовало расти и усиливаться в детях плевелам чувственных наклонностей? А какой возраст более способен к усвоению чувства св. веры, как не детский, когда сердце, еще не испорченное и не возмущаемое страстями, при благоразумном руководстве родителей или воспитателя, так легко может возноситься от видимого отца к Невидимому, – когда дитя в творении, которое так живо пред ним раскрывается, везде будет видеть доказательства всемогущества, премудрости и любви Божией; когда всякий благой дар любимых его родителей или воспитателей станет принимать как дар, ниспосылаемый от Бога; когда его смысл, открытый для веры, будет представлять ему Небесного Отца вездеприсущим; когда при всяком добром поступке одобрение совести оно будет почитать одобрением Отца Небесного, а на каждый грех будет смотреть как на постыдную неблагодарность пред Ним и в своих нуждах с детскою доверчивостию станет простирать к Богу свои невинные руки! С ранних лет пробуждаемое в детях чувство веры есть наилучшее средство обезопасить и сохранить их невинность. Когда появятся в юном сердце зародыши зла, тогда что может спасти воспитанника, если св. вера не привела его в свои материнские объятия? И как трудно пробудиться и укрепиться чувствованиям веры в то время, когда сердце, уже испорченное порочными удовольствиями, приковано к земле и сделалось чуждым всему Божественному! Впрочем, необходимость раннего образования чувства веры так очевидна, что здравомыслящий человек в этом сомневаться не может.

1. Между средствами к пробуждению чувства веры, или благочестия, первое место занимает опять пример родителей и воспитателей. Если они одушевлены истинным благочестием, если для них важно и священно все относящееся к Богу и священным предметам и если это небесное чувство они непритворно обнаруживают во всякое время как в счастии, так и в несчастии, то действие, таким примером производимое на детей, без сомнения, будет для них весьма благотворно. Особенно силен пример благочестивой матери: ее взор, выражающий благоговение и преданность Богу, часто производит на детей невыразимое действие (§ 16).

Кто испытал истинную материнскую заботливость, тот не может без сердечного умиления слышать слова, произнесенные одним благочестивым учителем к своей матери, уже перешедшей в страну вечности. «Благодарю тебя, любезнейшая мать. Я вечно останусь твоим должником! Когда замечал я твой взор, твои телодвижения, твое хождение пред Богом, твои страдания, твое молчание, твои дары, твои труды, твою благословляющую руку, твою тихую, постоянную молитву – тогда с самых ранних лет, каждый раз как бы вновь возрождалась во мне жизнь духа, чувство благочестия. И этого чувства не могли после истребить во мне никакие мнения, никакие сомнения, никакие обольщения, никакие вредные примеры, никакие страдания, никакие притеснения, даже никакие грехи. Еще живет во мне эта жизнь духа, хотя уже протекло более сорока лет, как ты оставила временную жизнь».

2. Далее, сколько можно чаще и при всяком удобном случае надобно раскрывать детям величайшую важность спасения чрез Иисуса Христа, объяснять им искупление, как беспредельно великое благодеяние Божеского милосердия, и показывать совершенную необходимость оного для человека. Надобно чаще обращать их внимание на то, что Иисус Христос, по бесконечной любви своей, совершил и что претерпел для нас, чем были бы мы без Него и, напротив, чем теперь можем быть чрез Него.

На святую православную Церковь надобно всегда указывать как на любвеобильную матерь, которая еще в сей жизни, даруя нам спасение и благословение Божие, никогда не оставляет нас, пока мы при руководстве ее не взойдем в обители Отца небесного, и простирает свое попечение и на тех, которые уже перешли в другую жизнь. Надобно также внушать детям благоговейный взгляд и на частные предметы веры, что, без сомнения, не трудно. Сколь вожделенны, например, будут для них семь спасительных Таинств, если станем чаще раскрывать им, как чрез сии таинства св. Церковь связует нас с высшею жизнию, возвышает и освящает наш вход в сей мир и разлучение с ним и все важнейшие обстоятельства настоящей жизни и таким образом помогает нам преодолевать трудности на пути к последней цели: немощному доставляет небесное подкрепление, падающему простирает спасающую руку и утомленного странника питает истинно Божественною манною! Если детям хорошо будет раскрыта благотворность св. веры, то детское сердце не может не любить ее, представляя, как она от колыбели до гроба печется о нас с такою материнскою заботливостию, да и самим отшедшим в другую жизнь посылает свое ходатайство и помощь. А поэтому святую веру в Иисуса Христа надобно внушать детям сколько можно чаще.

3. Уроки о вере и объяснение их должно преподавать воспитанникам так, чтобы св. вера не казалась для них неприятною или скучною, но чтобы охотно занимались ею и приобретали искреннюю любовь к ней. Для этого учителю надобно всемерно стараться, чтобы никакое постороннее обстоятельство не отвлекало учеников от этого первого и важнейшего из всех предмета. Это могло бы случиться, когда бы, например, сам учитель неприятно действовал на учеников посредством сухих, вялых и скучных объяснений веры, посредством неумеренного отягощения их уроками по закону Божию, также неблаговременными понуждениями и наказаниями, и т. п. В этом случае для учителя весьма важно уметь привязать к себе учеников личным достоинством, непритворным языком сердца, благосклонною снисходительностию и вообще добрым и благочестивым своим поведением.

4. Другое средство к возбуждению и укреплению благочестивого чувства составляют правильные упражнения в делах благочестия. Сюда относятся общие молитвословия и пение, благоговейное принятие св. таинств – покаяния и причащения.

5. Наставник должен пользоваться и всяким другим случаем, как скоро замечает, что детское сердце открыто для чувства веры. Таковы – величественные зрелища природы, трогательные случаи и происшествия, благочестиво проводимые семейные праздники и т. п.

1. Чувство веры преимущественно возбуждается и поддерживается благоговейными размышлениями о Боге, как бесконечно благом Отце, и о Единородном Сыне Его, Которого Он послал в мир для спасения людей; о делах Иисуса Христа, Его страданиях и смерти; о таинстве Евхаристии и т.п. Сии размышления, благоразумно поддерживаемые в душе воспитанника, имеют весьма благотворное действие на сердце его. Впрочем, Дух Божий дышит, где и как хочет, и мы, как в самих себе, так и в детях, должны стараться всегда сохранять душу открытою для принятия благодатных действий Божественного Духа. Есть и другие чувствования, очень много способствующие к поддержанию благочестивых чувствований веры. Сюда относится особенное благоговение к Пресвятой Богородице. Ее святые, материнские свойства, Ее знаменательные слова и молчание, о которых повествуют нам Евангелисты, Ее истинное смирение и другие добродетели для чувствительных душ имеют невыразимую привлекательность, которая сильно влечет детей к Солнцу вечной любви. Мы благоговеем к Пресвятой Деве Марии, как Матери Господа Иисуса, и, конечно, чем более дитя прибегает к Матери Искупителя, тем более приближается к самому Искупителю и отвращается от всяких грехов, оскорбляющих и прогневляющих Господа Спасителя.

2. Далее, превосходное также средство к образованию чувства веры состоит в том, чтобы детям внушать искреннее благоговение к Ангелу Хранителю и частое размышление о нем. Чрез это благочестие детей поддерживается и возвышается и детская невинность охраняется от обольщений. Как выразительно и многознаменательно изречение Господа Спасителя: Блюдите, да не презрите единаго от малых сих: глаголю бо вам, яко Ангели uх на небесех выну видят лице Отца Моего небеснаго (Мф. 19:10). Притом нет ничего легче, как приучать детей помнить о своем Ангеле Хранителе, ибо дети любят говорить об окружающих их Ангелах и охотно слушают и принимают наставления об Ангелах Хранителях.

3. Почти то же надобно сказать о почитании угодников Божиих, св. мощей и икон, по правилам святой Православной Церкви.

4. Скажем короче: в сердце воспитанника надобно возбуждать и питать искреннее уважение ко всему, что имеет тесную связь с верою и ее внешним выражением, каковы: правила благочестия и обряды Церковные, лица, посвященные Церковию на служение Богу, вещи и места, особенно храмы, в коих совершаются св. Таинства. Весьма много вреда терпит в детях нежное чувство веры, когда в присутствии их осмеивают и порицают служителей алтаря, например, священников, или недостатки одного приписывают целому сословию и чрез то унижают сословие в глазах невинных, но неопытных членов Церкви, каковы дети.

1. Чем лучше и благороднее вещь, тем предосудительнее ее злоупотребление. Это надобно сказать и о злоупотреблении благочестивыми чувствованиями. К более обыкновенным видам злоупотребления чувства веры могут быть отнесены:

а) Бесплодная благочестивая чувствительность, по которой легко трогаются истинами веры, но также легко и охладевают к ним и под влиянием которой мало или совсем не подавляют в себе самолюбия и порочных наклонностей. Такие люди обличающую их совесть нередко стараются успокоить тем ложным мнением, будто нравственность их не совсем еще худа, потому что они имеют сердце столь чувствительное и столь способное к благочестивым движениям. А поэтому также

б) Смешение тихих и нежных чувствований с истинною христианскою любовию к Богу и ближним. Порывы чувствительности и произвольные дела благочестия заменяют для них все другое: предаваясь мнимому благочестию, они обыкновенно пренебрегают важнейшим – исполнением обязанностей своего звания.

в) Опаснейшее злоупотребление сего чувства есть фанатизм. Несчастные следствия его суть: тщеславное самообольщение и непреклонная гордость, презрение всякого благоразумного совета и всякого высшего достоинства, воображаемые видения и откровения из мира духов, жестокое преследование всех, иначе мыслящих, бесчеловечные злодейства и иногда, наконец, неистовое самоубийство.

2. Чтобы столь превосходный дар Божий, каково чувство веры, предохранить от злоупотребления, надобно пользоваться выше предложенными наставлениями (в § 63) о благоразумном употреблении воображения. Здесь также весьма многое зависит от того способа, которым детей обучают закону Божию. Как не достаточно было бы посредством уроков образовать в благочестии один ум воспитанника, не касаясь сердца его, так вредно было бы и действовать только на сердце и воображение, не заботясь о ясности и основательности понятий, – иметь в виду только теплоту души, не обращая внимания на свет ее. В то же время надобно внимательно смотреть на темперамент, на расположение души и раздражительность воспитанника. Вообще должно всеми мерами предохранять детей от самомнения и своенравия и воспитывать в сердце их чувство истинного христианского смирения – того смирения, которое охотно советуется с опытным и благоразумным другом и от всех с любовию принимает добрые советы. Воспитанника необходимо надобно доводить до твердого и несомненного убеждения в том, что мы никогда и нигде не можем быть безопасны от заблуждений, если не будем держать себя в тесном общении с церковию, которая управляется Духом Божиим. Отделяться от св. православной Церкви значит то же, что свое слабое, легкое судно оставлять среди бурного моря, на произвол ветрам и волнам.