Письма к С.И. Снессоревой

Извещая Вас, что мой «Валаам» кончен⁷¹, и желая, чтоб он был помещен в Б<иблиотеке> для чтения, я прошу Вас, примите на себя труд передать это г. Сенковскому⁷². Но таится во мне условие – и я сейчас же его Вам скажу. Мне очень желалось бы – познакомиться с г. Сенковским не только по настоящему обстоятельству, но как с литератором, которого суд мне будет наверно полезен, а потому нужен. От времени до времени может выходить из-под пера моего брошюрка с поэтическим размахом и посему служить для его журнала не совсем лишнею мебелью. Куда-нибудь в уголок! Картины мои пишу с двух приемов. В первый творю, во второй – занимаюсь отделкой. Первым приемом «Валаам» кончен, и мне хотелось бы с приступлением к второму познакомиться с г. Сенковским, услышать его мнение, употребить его с пользою; первую картину я Вам читал, далее пошли картины все разнообразные, поддерживающие, варьирующие чувство читателя. На последней финальной картине рука моя расходилась – и, кажется, последняя картина выше всех смелостию живописи. Извините – оставляю скромность для искренности, которая в сих случаях необходима. Я был бы очень благодарен, если бы г. Сенковский пожаловал ко мне поскорее; я свободен утром до 12, а после обеда с 4 часов до глубокого вечера. Ожидаю Вашего ответа.

Архимандрит Игнатий. 9 мая 1846 года.

Нет в моем сердце для вас укоризны. Есть в нем желание вам душевной пользы, есть искренность. Принимайте слова мои с простотою и любовию, потому что они говорятся с простотою и любовию. Любовь не подозрительна, исполнена веры, я говорю о любви духовной; плотская любовь всегда растворена ревностию и подозрительностию.

Кумирами называю, – или лучше научился называть, научился у святых Отцов, в их писаниях, – земные предметы и образы их, приковывающие к себе мысль и сердце. Эти кумиры падают, когда произносится в храме душевном всемогущее и спасительное имя Иисуса. Желаю, чтоб это совершилось во мне, а потому и в Вас. Что Вы находите в этом желании жестокого? Правда – оно ведет к тесному и прискорбному пути, совершаемому мыслями и чувствованиями о Господе, но путь сей выводит к блаженству. Не сетую на Вас за равнодушие ко всем; не ищу от вас пламенной любви к Спасителю. Ищу сердца сокрушенного и смиренного, которого Бог не уничижит. Что значит не уничижит? Значит, что в смиренное сердце, сокрушающееся блаженною печалию о множестве согрешений и недостатков, Бог изливает из Себя любовь к Себе. Свидетель сему святой Апостол Павел, который говорит, что в него излилась любовь Божия Духом Святым, данным ему⁷³. Любовь Божия умерщвляет любовь плотскую, душевную. Она – Дух. Она пребывает в тонком хладе⁷⁴, всегда ровная, как в Евангелии, но научает уязвленного ею полагать душу за ближнего своего. Ибо ощущение этой любви сладостнее ощущения жизни. Она поставляет человека в правильное отношение ко всем и ко всему. Она в святом мире, и мир в ней. Она в святой чистоте, и чистота в ней. В чистоту входим покаянием; покаяние должно нас умалить, привести в состояние детей. Поцелуйте за меня Колю⁷⁵ и полюбуйтесь им: нам надо быть таким, как он, чтоб войти в Царство Небесное, которое есть Божественная Любовь.

Вам преданнейший Архимандрит Игнатий.

23 августа 1846 года.

Милейшее письмо Ваше, письмо предоброе Елизаветы Ивановны⁷⁷, милое письмецо Коли – получил; а отвечаю очень мало, потому что от спасительного действия лекарства весьма слаб. Не имею наличного капитала, поверите ли Вы мне в долг? Этот долг состоит в том, чтоб написать Вам, Елизавете Ивановне, Коле по особенному письмецу, когда поокрепну.

Христос с Вами! Приветствую всех вас вместе, – странники на земли, как и я!.. Всем нам одна пристань!..

Архимандрит Игнатий. 29 октября <1847 года>.

«Долг красен платежом», – говорит русская пословица, добрая, справедливая пословица. Это мне надо исполнить относительно Вас: отвечать Вам сколько-нибудь порядочно на предоброе письмо Ваше, на премилое письмо. Когда, в последний раз, писал я к Вам, – был сам не свой; и теперь еще не свой. Это – от действия лекарства, действия спасительного, но держащего в каком-то онемении, в состоянии полу жизни. Вместо обширного письма посылаю Вам статью «Чаша Христова»⁷⁹. – Таких статей у меня написано 15, назначаются составить книгу – «Мой дар друзьям моим»⁸⁰, мою уплату за ту любовь, которую многие имеют ко мне в такой степени. Образ изложения, наружная форма, самый слог, – может быть новость в духовной русской литературе. Так мне внушилось, – и я действую просто по внушению. Мне хочется, чтоб книга моя была другом, всегда утешительным, никогда не обременительным. Читатель найдет везде начало, везде конец. Захочет прочитать всю статью, – найдет общую связь. Хочу, чтоб книга удобоприступна была каждому, как друг; и – чтоб гордый ум смиряла высотою истин и глубиною чувств: друг должен быть с характером. Книга должна состоять из 4-х частей. Статьи первой – нравственные советы – Вы имеете образчик. Статьи второй – элегии; душа рассматривает себя, свои отношения к земле, к небу и пр. Статьи третьей: внутренние действия религии христианской. Статьи четвертой: приготовление к причащению Святых Христовых Тайн. Каждая часть имеет свой тон. – Прочитайте «Чашу», скажите Ваше мнение о таком роде сочинения. Если б Иосифу Ивановичу⁸¹ выпала минута и он бы передал Вам свой совет и мнение, – я был бы особенно благодарен.

Воспоминание о Бородинском монастыре, какое у меня было в душе, такое и вышло на бумагу⁸². В этом заключается все мое оправдание пред справедливым обвинением в краткости. Чад своих не отдаю в ортопедическое заведение – вытягивать члены, рожденные на свет короткими! – Есть у меня некоторые вещи и более обширные, чем « Воспоминание», но не знаю, идут ли они в светский журнал. Пришлю что-нибудь, когда поокрепну и предоставлю благо-рассмотрению Иосифа Ивановича напечатать или нет.

«Чашу» сохраните в тайне с сестрицею Вашею⁸³. Пейте вдвоем из нее духовное утешение в скорбях Ваших. Вы, конечно, не поскорбите на меня за следующее: прочитав «Чашу», отдайте ее в собственность Елизавете Ивановне. – Я хотел ей написать, – но изнемогаю, должен идти, лечь на постель. А хочется перед ней не быть в долгу, потому предлагаю Вам эту просьбу.

Преданнейший Архимандрит Игнатий. 1 декабря. <1847>

Вы нисколько не ошибетесь, добрейшая София Ивановна, если всю жизнь нашу уподобите продолжительной войне. Каждому из нас предназначено взять у иноплеменников свой Иерусалим и свой Царьград. Слава на небе ожидает победителя и завоевателя, – бесчестие вечное ожидает решительно побежденного, допустившего себе падение, из которого нет восстания. Не желайте, прежде решительной победы, ни мира, ни отдыха. Сражайтесь! если чувствуете изнеможение, если побеждаетесь в мысли: то снова ободряйте себя, старайтесь не быть побежденною на самом деле и обучиться со временем к победе при столкновении одних мыслей. Доставив Коле земное счастие⁸⁵, постарайтесь доставить ему и небесное. Вот работа после работы. Ваша добродетель будет привлекать благословение Божие на Вашего сына; а за согрешение Ваше может разразиться над ним гнев Божий. Помните это и укрепляйтесь. Бог, доселе не оставлявший Вас, не оставит и на будущее время. Благословение Его да почиет над Вами.

Вам преданнейший

Архимандрит Игнатий.

24 мая 1848 года.

Письмо мое к Иосифу Ивановичу и рукопись «Иосиф» возвратили⁸⁶, приведя причину отсутствия Иосифа Ивановича, и якобы уже не он, а кто-то другой занимается изданием «Библиотеки для чтения»⁸⁷. Почему препровождаю к Вам и письмо мое, и рукопись, примите на себя труд то и другое доставить Иосифу Ивановичу.

Вам преданный Архимандрит Игнатий. 4 августа 1848 года.

Милостивая Государыня София Ивановна!

Имею честь препроводить «Беседу предуготовительную к таинству исповеди»⁸⁸. Я согласен по слову Вашему, чтоб она была напечатана почтеннейшим издателем «Библиотеки для чтения», в отдельной книжке, в виде подарка подписчикам. Но должен сказать Вам, что эта беседа – подражание огласительным беседам святого Кирилла Иерусалимского⁸⁹ – очень покажется новою в настоящее время для духовных цензоров, почему и предлагаю г-ну Старчевскому (а лучше б Иосиф Иванович взял на себя этот труд) побывать у К. С. Сербиновича⁹⁰, питающего к изданиям Иосифа Ивановича особенное уважение. Если К. Сербинович одобрит беседу к напечатанию, то пусть г-н Старчевский выпросит у него записочку к цензору о. архимандриту Иоанникию, при такой записочке о. Иоанникий⁹¹, очень ко мне расположенный, нисколько не затруднится пропустить беседу, пропустить скоро, и не подвергая операции. Если ж беседа будет искажена перемарками и риторикой, низведена из антологического рода, в котором она написана, то я на напечата-ние ее не согласен. – Записочка, записочка от К. Сербино-вичу! Она будет иметь магическую силу! Будьте здоровы!

Вам преданный Архимандрит Игнатий.

Добрейшее письмо Ваше и при нем письмо Иосифа Ивановича я получил, очень жалею, что почтеннейший Иосиф Иванович, при болезненности своей, принял на себя труд написать письмо, отнявшее у него много драгоценных минут, которые можно бы было отдать или полезному труду, или столько же полезному отдохновению. Это письмо останется у меня, как щит против цензуры духовной⁹². Оставляя теперь говорить о всем прочем, выскажу только то, что надо же осуществить когда-нибудь доброе намерение Иосифа Ивановича и его супруги посетить Сергиеву Пустыню, заботу о том, чтобы устроить это, примите на себя. Это будет тою казнию, которой Вы просите от меня в последнем письме Вашем за постоянное расположение Ваше ко мне.

На днях получил его «Письма с Востока»⁹³. Это сочинение мне нравится. Оно – более скромно и зрело, чем другие его сочинения.

1851 год.

Вам надо пожаловать ко мне прочитать ответ Нахимова⁹⁴, назидательный своим смирением и благочестием. Это отклик на Ваше смирение и благочестие; водимые ими, Вы передали мне Ваше желание послать ему икону святителя Митрофана, привили мне это желание⁹⁵. Вам преданный

Архимандрит Игнатий. 27 марта 1854 года.

Рассказ С. И. Снессоревой*

У нас война с турками. Ночью просыпаюсь, мне стыдно спать спокойно, когда мои соотечественники, когда русские страдают и терпят все бедствия. Битва при Синопе отозвалась в сердце каждого русского. Я была у батюшки (владыки Игнатия). Между прочим просила его, нельзя ли послать Нахимову письмо и благословить образом святителя Митрофана? Почему же Святителя Митрофана? – спросил он. А потому что на его деньги Петр I положил основание Черноморскому флоту, основав первый флот в Азове, как воронежская уроженка я не могла не знать подвиги нашего угодника. – Если вы доставите мне исторические факты, то я очень рад исполнить ваше желание.

В Императорской библиотеке отыскала Голикова**, переписала все касающееся до этого события и отправила батюшке. Добрый, милостивый отец владыко, он заказал образ святителя Митрофана и прислал мне прочитать письмо, написанное им к Нахимову. Так коротко и так ясно, тут все было и сочувствие, и молитва, и благодарность. Через несколько времени Нахимов прислал ответ полный смирения и благодарности: Не приписывайте мне что нибудь, а если хотите мне показать сочувствие, помолитесь за упокой души Лазарева***, который все сделал для Черноморского флота. Владыко (тогда еще архимандрит) созвал братию, прочитал им письмо, и все вместе вознесли к Богу молитвы за Михаила.

Убит Нахимов****. Я была у Сергия (в Сергиевой пустыни. – Е. А), там вместе с Россиею оплакивала благородного воина, и батюшка служил за упокой его души, и долго молились за него.

Прошло много лет. Сестра гостила у меня и попросила как-то прочитать молитвы вслух. Каких это трех Павлов ты поминаешь за упокой? – спросила она. – Павел Э., Павел племянник, а третьего никого нет, это вам показалось. Нет, хоть посмотри в записку, ты трех поминала, я заметила.

Взглянула – да, трех, я ошиблась, лишнего записала, надо вычеркнуть. Перо не попалось под руку, так я и забыла.

Вижу я сон. Крестный ход, хоругви развеваются, священнослужители поют, народ толпится – смотрю, все знакомые лица, все друзья, которые уже умерли. Вдруг отделяется от толпы человек, в морской шляпе, сутуловатый, немолодой, лице суровое, и прямо ко мне. Тут же при всех он начинает стыдить и бранить меня. Да за что же – говорю я сквозь слезы, я не знаю Вас. Не знаю, то-то и есть что забыла. Так зачем же было обещать, чтобы забыть. Я не просил, но если обещать, так надо и слово держать, а не забывать. Но кто вы? – Павел – Нахимов! – закричала я в испуге и проснулась.

Вскоре после этого я ехала в Царское Село с сыном. В вокзале мы увидели молодого моряка на костылях с подвязанной рукой и перевязанным лицом. Он уронил папироску и не мог поднять ее. Сын мой подал ее ему. Он сел с нами и всю дорогу рассказывал о Севастополе и Нахимове. Сам он служил на корабле 12 апостолов и был при Синопе. Нахимова, по словам его, обожал весь флот, каждый матрос видел в нем отца и готов с ним в огонь и в воду. Нахимова не любило высшее начальство. А жизнь его была грустная жизнь. Но после битвы при Синопе он узнал сочувствие своего народа; со всех сторон России неслись к нему слова любви и благодарности соотечественников. Но ни одно письмо не было для него так приятно, как письмо от знаменитого архимандрита Сергиевской пустыни Брянчанинова – вероятно, вы слыхали о нем? Это письмо так глубоко тронуло его, что он тотчас созвал всех офицеров и прочел им письмо это с глубоким умилением. Образ святителя Митрофана был поставлен в залу на корабле 12 апостолов, в ту же минуту священник отслужил молебен Воронежскому Чудотворцу, который, как мы узнали из прекрасного письма архимандрита Игнатия, был основателем нашего флота, все мы, начиная от Нахимова, усердно поклонились Святителю и приложились к его образу. Нахимов ска зал,– этот образ сохранится здесь, пока будет существовать корабль. Бывало, идешь мимо, взглянешь па образ и помолишься, и так привыкли, что невольно сама рука поднималась, когда, бывало, идешь и сколько бы раз ни пришлось пройти мимо. Спасибо архимандриту Игнатию, утешил нашего адмирала.

ОР РГБ. Ф. 214. К. 460. № 5. (Публикация рассказа О. И. Шафрановой.)

См.: Голиков Иван. Деяния Петра Великого, мудрого преобразителя России, собранные из достоверных источников и расположеииые по годам. В 12 ч. М.: тип. Н. Новикова, 1788–1789. Ч. 2.

С. 55–56.

Лазарев Михаил Петрович (1788–1851) – мореплаватель, адмирал. В 1833–1850 х гг. главнокомандующий Черноморского флота и портов Черного моря.

28 июня 1855 г. был смертельно ранен и 30 июня скончался.

Милостивая Государыня София Ивановна!

Вчера я имел истинное удовольствие получить письмо Ваше через полковника X.⁹⁶ Сердечно благодарю Вас за воспоминание Ваше о мне; я был уверен, что Вы меня не забыли, – и надо же было прийти Вашему письму для подтверждения моего убеждения, в те именно дни, когда за минуту предстала мне мысль о противном.

Милостивый Господь да благословит Вас и сына Вашего. Будьте утешением друг другу. Слово Божие да будет Вашим руководителем. Оно постоянно вещает страннику земному о его вечном отечестве. Это – песнь небесная, которая непрестанно напоминает о небе изгнаннику с неба. Если мы не будем внимать слову Божию, то легко можем обмануться, счесть землю своим вечным жилищем и употребить единственно для земли все силы души и тела, потом внезапно и неожиданно предстать в вечность по призыву всесильного Бога, между тем, как, занятые исключительно временным, мы ничего не сделали для вечности, то есть для вечности блаженной.

По милости Божией я живу очень спокойно, но лечение водами очень тяжело по застарелости моей болезни. За все слава Богу. Оканчиваю это письмо прекрасною молитвою: «Сами себя, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим»⁹⁷.

Ваш покорнейший слуга

Игнатий Епископ Кавказский

и Черноморский.

8 февраля 1860 года.

Что сказать Вам на письмо Ваше от 10 июня? Молитеся, да не внидете в напасть, говорил Господь ученикам Своим пред наступлением напасти⁹⁸. Бывает время сеяния; бывает и время жатвы. Непреложен нравственный закон, по которому люди должны неизбежно пожать то, что они посеяли произвольно. Но всемогущество Божие и неограниченная милость Божия могут изменить или смягчить и законную, логичную последовательность твердого нравственного закона.

Благословение Божие да почиет над Вами и над чадом Вашим, а милость Божия да сохранит Вас от всякого зла.

Ваш покорный слуга

Епископ Игнатий. 22 июня 1862 года.

Милостивая Государыня София Ивановна!

Я к Вам с покорнейшею просьбою! Мой родной брат Петр Александрович Брянчанинов⁹⁹ издает некоторые мои сочинения¹⁰⁰. Они нуждаются не только в отчетливой корректуре, но и в поправке грамматических ошибок, которых я делаю много. – Возьмите этот труд на себя, если он не обременит Вас.

Призывая на Вас и на милейшего сына Вашего и проч.

8 ноября 1862 года.

Милостивая Государыня София Ивановна!

Спаси Вас Господи за письмо Ваше от 26 ноября. Милосердие Божие да покроет Вас и сына Вашего как на поприще наступившего Нового Года, так и на поприще всей земной жизни. Это поприще самое неверное, изменчивое. Когда с него потребуют, немедленно предает и выдает, сколько бы по видимому ни ласкало и ни убеждало в верности.

Назначение Великого Князя на Кавказ¹⁰¹ очень утешает меня, разумеется, по желанию блага краю. Не повлечется ли туда сын Ваш? На этот вопрос скажу опять, милость Божия да будет с Вами. Искренне желал бы, чтоб время Ваше и силы души Вашей употреблялись на что-нибудь не столько богопротивное и враждебное Богу, сколько враждебны Богу новейшие журналы, усиливающиеся истребить в народе проповедию своею веру и нравственность. За это потребуется грозный ответ. – Милосердие Божие да устроит для Вас иное занятие. Вы знаете, как я Вас люблю! В Писании сказано: веровах, темже возглаголах¹⁰². А я могу сказать: «Возлюбил, темже возглаголах».

Напишите о себе и о милом сыне Вашем. Напишите также, в каком положении печатание моих сочинений. – Прошедший декабрь я очень изнемогал, особенно изнемогал, паче того изнеможения, в котором нахожусь постоянно.

Благословение Божие да почиет над Вами и над чадом Вашим.

С чувствами искренней преданности и уважения

имею честь быть Ваш покорнейший слуга

Епископ Игнатий. 5 января 1863 года.

Милостивая Государыня София Ивановна!

Искренне благодарю Вас за воспоминание Ваше обо мне в письме Вашем к Петру Александровичу и за труд Ваш по моим сочинениям.

Признаю себя состоящим в долгу перед Вами и перед многими. Я говорил Вам о вере не столько, сколько следовало бы говорить. Думаю уплатить этот долг изданием моих писаний, причем я постараюсь тщательно пересмотреть, исправить и пополнить написанное мною с 1840 года. С этого времени я начал писать о духовных предметах, но более с 1844 года, на что была своя причина.

Вы знаете, что я всегда особенно любил Вас. Имею любовь и доверенность и к уму и к сердцу Вашему. Мне всегда желалось, чтоб этот ум и это сердце направились к Богу, усвоились Ему. Теперь приходит мне мысль: не исполняется ли это ныне, по неожиданному стечению обстоятельств, как выражаются светские, – по особому устроению Промысла Божия, как позволю себе выразиться по моему сознанию. Вы, перечитывая мои сочинения, заимствуете из них все мысли и чувствования в Вашу собственность, – так понимаю – соединяетесь со мною в одно направление, в один дух. Направление заимствовано мною всецело из учения святых Отцов Православной Восточной Церкви.

Сердечно радуюсь, что Ивану Ильичу¹⁰³ пришла благая мысль издать мои сочинения на свой кредит. Смею думать, что он сделает благодеяние всему отечественному христианскому обществу, доставив духовное чтение не из того образования, которое дает школа, сообщающая одни знания по букве, но которое приобретено монастырскою жизнию. Школа сообщает знания, которые принимаются умом к сведению, и только: монастырская жизнь сообщает деятельные христианские знания, которые непременно производят спасительное влияние на направление, настроение, деятельность читателя. Святой Исаак Сирский¹⁰⁴ уподобил первого рода занятия источникам вод и плодам, изображенным на стене живописью, на них можно с приятностью поглядеть, если они хорошо написаны, и только. Познания второго рода этот святой уподобил самым источникам вод, самым плодам, могущим служить к питанию человека.. «Сколько выше тела – душа, – говорит святой Иоанн Лествичник¹⁰⁵, – столько милостыня душевная выше телесной.. Если б мои сочинения могли быть признанными душевною милостынею, то смею думать, что Ив<ан> Ил<ьич>ч, напечатав их, сделает не столько дело коммерческое, сколько дело благочестия христианского. Время подумать о христианском благочестии! Я за денежными выгодами не гонюсь, и если какие будут, желаю, по обычаю моему, употребить в пользу человечества и христианства. Моя единственная цель: не скрыть то, что может быть полезным для многих. Если не ошибаюсь, то в этом роде у нас почти нет духовных сочинений. Мне и брату моему сделает Иван Ильич также духовное добро, потому что избавит нас от вещественных хлопот о напечатании, даст возможность нам предаться всецело нашим занятиям духовным, с которыми несовместимо развлечение.

Уповаю на милость Божию, что Вы поймете все, сказанное здесь мною: оно довольно глубоко, и, несмотря на простоту и ясность дела, не всякий поймет его. Объясните сказанное мною Ан. В.¹⁰⁶ и Л. Ив-не¹⁰⁷. Скажите им от меня, что я приглашаю их принять участие в оказании духовного благодеяния, в подаче духовной милости обществу, весьма нуждающемуся в здоровой и питательной духовной пище. Обе эти дамы всегда были хорошо расположены ко мне. Что стоит им побывать в Бабаевском монастыре? А с ними и Вам удобно совершить приятную, для Вас полезную прогулку.

Призываю благословение Божие на Вас и на сына Вашего. Уповаю на Бога, а прибегающего к Богу Бог сохраняет и среди опасностей. С чувствами искренней Преданности и уважения имею честь быть

Ваш покорнейший слуга

Епископ Игнатий. 18 апреля 1863 года.

Милостивая Государыня София Ивановна!

То, что сказали Вы в письме Вашем от 21 апреля о сыне Вашем, могла сказать только такая нежная мать, как Вы.

Он – Ваш воздух, Ваше солнце. Кажется, я никогда не забуду этого выражения, хотя сделался забывчивым донельзя. Ведь не забыл я бобрового воротника, украшенного сединами, на шинели у Коли, когда я увидел его в первый раз офицером в соборной церкви в Сергиевой Пустыне! По моей необыкновенной впечатлительности и чувствительности мне представилось, что в этом роскошном, можно сказать, воротнике каждый волосок – труд рук Ваших: и остался этот воротник изображенным в моей памяти по причине того впечатления, которое поразило меня при взгляде самом мимоходном.

Сопутствуйте сыну Вашему молитвою Вашею! Бывают скорби и частные и общественные. Постигают людей те и другие не без попущения Божия. Гордый разум человеческий признает себя правителем мира, потому что не видит Бога, правящего миром: и потому при скорбях, превышающих постижение человеческое, впадает в уныние и безнаде-жие. Но кто признает Бога правителем мира, тот в затруднительных обстоятельствах обращается к нему и сверх чаяния получает помощь.

Благословение Божие да почиет и прочее.

14 мая 1863 года.

Земная жизнь – школа. Находясь 25 лет в этой школе, Николай Н-ч (ошибочно, нужно – Аполлонович. – Е. А.)¹⁰⁸ увидел звезду, хранящую его. Звезда – это Промысл Божий. Звезды усматриваются ночью на чистом небе; при наступлении дня они, оставаясь на своих местах, делаются неприметными по причине появившегося преимущественно света, разливаемого солнцем. Солнце – Христос. Теперь познания в религии сына вашего подобны светлой ночи, и потому он заметил непостижимый, превысший описаний, но действительно существующий Промысл Божий. Когда же разум его, по особенной милости Божией, осветится христианством, тогда религиозные познания его из поверхностных, скудных, неясных преобразятся в светлые, обширные, глубокие и высокие, преизобильно удовлетворительные; они сделаются подобными прекрасному летнему дню, в течение которого умный и расположенный к добру человек возможет совершить свое спасение, то есть устроить свою жизнь и участь в вечности во благо себе.

«Отчего, мама, ты так сильно беспокоишься обо мне?» Оттого, душенька, что у мамы слаба вера в Бога, Который воспретил суетные попечения, не приносящие и не могущие принести никакой пользы, производящие только беспокойство и смущение, расстраивающие душу и тело. Немощный человек хочет действовать и действовать; хочет действовать по-своему, хочет действовать и там, где действие невозможно для него. Повсюду он простер бы свою сильную руку; везде бы указал образ действия по своему мудрейшему соображению. Признать Бога деятелем достаточно могущественным и разумным, на этом основании постоянно прибегать к Богу молитвою он не хочет. Между тем только что прибегнет человек к Богу смиренною молитвою, – не плотскою, нервною, разгоряченною движением крови, – придавая себя и ближних своих милости и воле Божией, как и успокоится.

Молитесь о сыне! тщательным чтением убогих сочинений моих входите в ближайшее соотношение с душою моею, чтоб соединиться в том мире и граде, где несть мужеский пол и женский¹⁰⁹, но все истинные слуги Бога составляют едино в Боге, как различные члены тела, соединяемые во едино существо оживотворяющею их душою.

Епископ Игнатий.

P. S. Будущее известно одному Богу; в наше переходное время может легко случиться изменение положения монастырей, и очень скоро. Мое здоровье очень плохо; уже мне не до земных дел! должно больше думать о переселении в иной мир. Впрочем, по обязательному отношению моему к монастырю я должен заботиться о его внутреннем и наружном, духовном и вещественном благосостоянии, что и стараюсь исполнять но силам, охраняясь, чтоб действие в пользу монастыря не было сопряжено с отягощением и неприятностию для ближнего.

22 августа 1863 года.

Многими скорбьми – не малыми, заметьте, но многими и разнообразными – подобает нам внити в Царствие Божие¹¹⁰. Так определило Слово Божие. Это же всесвятое Слово повелело нам не бояться скорбей, потому что они попускаются нам Промыслом Божиим, а Промысл Божий, попуская нам их, по существенной необходимости и пользе их для нас, неусыпно бдит над нами и хранит нас. Так врач для исцеления больного дает ему горькие, отвратительные и мучительные лекарства и в то же время тщательно ухаживает за ним. Веруйте этому и переносите постигшую вас болезнь благодушно, благодаря за нее Бога.

Послушание есть спасительнейший подвиг. Сила и жизнь всех страстей человека сосредоточены в его испорченной воле: послушание, связывая и убивая волю, связывает и убивает совокупно все страсти. Другие ищут всеусильно и всеусердно этого подвига, а для вас он устроился сам со бою. Старайтесь преуспевать в послушании разумно и благочестно и благодарите Бога, даровавшего вам этот подвиг. Послушание полезнее всех произвольных подвигов, хотя и представляется при поверхностном взгляде, что положение в послушании препятствует духовному преуспеянию, препятствуя совершению произвольных подвигов. Такой взгляд ошибочен. В Египетском Скиту – местопребывание величайших святых – жил юный инок Захария при родном отце своем Карионе, который был и старцем его. Захарию осенила благодать Божия, и он пришел от этого в особое состояние. О сверхъестественном состоянии своем он поведал старцу. Старец занимался одним телесным подвигом и не понимал ни духовного подвига, ни обстановки его. Он начал бить Захарию, говоря, что совершившееся с ним есть следствие самообольщения и действие бесовское. Захария принужден был сходить тайно к одному из святых Отцов для совещания. Отец дал такой совет: «Твое состояние – от действия Божественной благодати, но иди и пребудь в повиновении у твоего старца». Очевидно, что святой Отец оставил за Захариею положение, положение послушания, на котором, как на основании, воздвиглось его душевное преуспеяние. С отьятием основания могло бы рушиться и воздвигнутое на основании.

Страх, приходящий вам по вечерам, должно отражать верою. Напоминая себе, что вы в деснице Бога и под Его взорами, прогоняйте страх, не имеющий никакого смысла.

В церкви никак особенных молитв не читайте, а внимайте богослужению. Хорошо приучиться к молитве мытаря, которая одобрена Господом и которую мытарь, как видно из Евангелия, произносил, находясь в церкви¹¹¹. Эта молитва читается так: «Боже милостив, буди мне грешнику» или: «Боже, очисти мя грешного». Этой молитве равносильна молитва: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного» или же «Господи, помилуй». Читайте из этих молитв ту, которую найдете удобнейшею для себя. Но читайте непременно не спеша и со вниманием. Советую держаться второй (то есть Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного). Первые две молитвы – тождезначущи; третья – сокращение второй. В церкви иногда внимайте богослужению, а иногда умом произносите молитву, не преставая внимать и богослужению. Можно вместе и молиться умом, и внимать церковному молитвословию. Первое споспешествует второму, а второе первому.

Церковную службу, когда остаетесь дома, можно заменить чтением которого-либо из акафистов: акафиста Господу Иисусу или акафиста Божией Матери.

В церкви не становитесь на колени и вообще по наружности не отделяйтесь от прочих какими-либо особенностями; но сохраняйте и внутреннее и наружное благоговение. Поклонов кладите как можно меньше. Земных поклонов полагайте всего два в течение литургии, в конце ее: когда дважды выносят Чашу со Святыми Тайнами. Удерживайте себя от разгорячения и от всех порывов, столько противных смирению. Требуйте от себя тишины и внимания и при молитве, и при чтении, и при всех действиях ваших. Таким поведением доставляется духу смирение. Смирение осеняет милость Божия.

Никакими мелочами не связывайте себя и не засужайте себя по причине мелочных погрешностей и проступков. То и другое служит источником смущения и уныния. Мелочные погрешности, в которые впадает ежечасно каждый человек, врачуются ежечасным покаянием пред Богом, покаянием, состоящим из немногих слов при сочувствии им сердца. Нередко оказывается возможным слово покаяния произнести только умом: и этого достаточно, лишь бы они произнесены были со вниманием. В церкви, когда найдете нужным сесть, садитесь, потому что Бог внимает не тому, кто сидит или стоит, а тому, чей ум устремлен к Нему с должным благоговением. Стремление к Богу, благоговение пред Богом и страх Божий приобретаются вниманием к себе. Читайте, что читали. Чтение Апокалипсиса приводит к страху Божию; воздержитесь от объяснения этой таинственной книги, довольствуясь производимым его действием на вашу душу. Когда найдете нужным прибавить или убавить что в вашем молитвословии и чтении по случаю немощи или встретившихся независимо от вас других занятий, делайте это, не сомневаясь и не смущаясь. Будьте свободны! не связывайте себя никакою скрупулезностию. Правила для человека, а не человек для правил. Противным сему пониманием производятся лишь недоумения и расстройства.

Мне приятно, что вы поняли причину, по которой предложено вам чтение сочинений святого Тихона¹¹². Теперь уже нет для вас повода колебаться, когда вам будут предлагать для чтения ту или другую духовно-нравственную святую книгу. Идите своим путем, уважая и благословляя пути всех других, благочестно спасающихся. Письма Затворника Георгия¹¹³ одного духа с сочинениями святителя Тихона.

Благословение Божие да почиет над вами.

Не ошиблись вы, вручив сына вашего покровительству Божией Матери. Вследствие этого покровительства ему посчастливилось на службе¹¹⁴. Слышу, что вы нездоровы. В таком положении нахожусь и я. Должно положиться на Бога и стараться о благоугождении Ему. Находясь постоянно в Его полной воле и власти, мы должны непременно предстать на суд Его, на котором решится наша вечная участь, смотря по тому, приблизились ли мы к Богу или отдалились от Него во время нашего земного странствования.

Относительно корректуры «Опытов»¹¹⁵ убедительно прошу вас поступить со всею искренностию и прямотою. Если этот труд удобен для вас, возьмите его на себя; если же он сколько-нибудь неудобен, то откажитесь от него. Поступив искренне, вы поступите самым приятнейшим образом для меня.

Что это значит? Веет от мира какою-то пустынею, или потому что я сам живу в пустыне, или потому, что и многолюдное общество, когда оно отчуждилось от Слова Божия, получает характер пустыни.

Благословение и милость Божий да почиют над вами и сыном вашим.

3 марта 1864 года.

Прежде всего скажу Вам, что сон Ваш не имеет никакого значения. Ваше внимание к нему было ошибочное. Вы познаете это из того, что внимание к нему производило в Вас смущение, то есть приводило Вашу душу в неправильное состояние, а невнимание успокоит, то есть приведет душу в правильное состояние. Таковы действия лжи и истины на душу.

Далее скажу: если чувствуете себя в силах, возьмите на себя корректуру «Аскетических Опытов». На это имеются существенного значения причины: 1) полагаю, что тщательный пересмотр «Опытов» подействует благотворно на Вашу душу, уже привыкшую входить в общение с духом святых Отцов Православной Церкви и находить пищу и утешение, более – оживление в этом общении; 2) по Вашей преданности мне, по сочувствию, которое питаете к моим убогим писаниям, по Вашему знанию и навыку в этом деле я не могу указать ни на кого другого, который бы исполнил служение в общую пользу христианства с таким усердием и с такою исправностию, как Вы; 3) Вы хорошо знакомы с Глазуновым¹¹⁶ и можете более, нежели другой, похозяйничать в его типографии.

Затем Господь да благословит Вас на этот труд.

8 апреля 1864 года.

С особенным удовольствием увидел я Вас в уединенной обители Бабаевской¹¹⁷; с особенным удовольствием слышал от Петра Александровича¹¹⁸ поведание о том впечатлении, которое произведено на Вашу душу посещением обители. Это поведание совершенно согласно с письмом Вашим от 20 июня, полученным мною 26-го. Вы видели меня много изменившимся, приближавшимся к окончанию земного странствования. И Вы подвинулись на этом пути. Загробная жизнь уже не есть странствование, а в полном смысле жизнь, жизнь неизменяющаяся или в вечном блаженстве, или вечном бедствии.

Божия Матерь, Которой Вы предали Вашего сына, да осенит его Своею милостию и да наставит провести земное странствование правильно. И Вам искренно желаю действовать в пользу сына Вашего, не согрешая перед Господом Богом занятиями, Ему неблагоугодными¹¹⁹. Вступающие в общение с духами отверженными во время земной жизни своими помышлениями и сердечными ощущениями будут отчислены по смерти к страшному обществу этих духов. При занятиях богоугодных молитва Ваша о сыне Вашем получит силу пред Богом и привлечет благословение Божие на Вас и на сына Вашего. Милосердие Божие да дарует Вам найти занятие богоугодное. Искренне благодарю Вас за присланные брошюрки о Дарьюшке¹²⁰: такие простые христианские души, как Дарьюшка, очень близки к Богу, между ими и Богом нет тех ширм, той каменной стены, которые поставляются образованностью и обычаями мира сего.

Очень приятен мне труд Ваш по корректуре «Аскетических опытов», которые в христианском отношении имеют огромное значение. Это не мое сочинение: по этой причине выражаюсь о нем так свободно. Я был только орудием милости Божией к современным православным христианам, крайне нуждающимся в ясном изложении душевного христианского подвига, решающего на вечную участь каждого христианина. Очень легко вдаться в неправильный подвиг, а посредством его вполне отчуждиться от Бога. Занимаясь корректурой «Опытов», Вы трудитесь и для общей пользы, и для собственной Вашей. Смею думать, что Промысл Божий доставил Вам этот труд; чтоб дух Ваш оторвался от духа мира сего и усвоился Духу Божию, в чем сущность спасения. В «Пет<ербургской> 6<иблиоте>ке» вышла очень замечательная брошюра: «Об ужасах и искушениях, какие душа может испытывать при переходе своем в загробную жизнь»¹²¹. Священником, как видно академиком, описан опыт, бывший над ним в 1862 году. Опыт служит подтверждением «Слова о смерти»¹²² и «Слова о видении духов»¹²³. Советую Вам прочитать для Вашей душевной пользы.

Благословение Божие да почиет над Вами.

Ваш преданнейший слуга и друг

Епископ Игнатий.

Брошюра эта составлена архимандритом Макарием, бывшим ректором Тверской семинарии (ныне цензор) из собственного опыта. Ему же принадлежит брошюра «Покайтеся», изданная в начале 1865 года в пользу Афонского монастыря святого Пантелеймона¹²⁴.

28 июня 1864 года.

Милостивая Государыня София Ивановна!

Пишу Вам, чтоб поблагодарить Вас и чтоб утешить Вас. Продолжительное неполучение письма с границ Персии и Турции (от сына) очень естественно. Там нет комфорта городов: не вдруг сыщется время написать письмо; не вдруг сыщется время переслать его; на пути своем оно легко может залежаться и даже затеряться. Вы поспешили предаться безмерной печали. Ее нанесли Вам мечты Ваши. Вы поручили сына Вашего Божией Матери: отдайте же его воле Великомощной Покровительницы этой и успокойтесь. Искренне благодарю Вас за труды по корректуре «Опытов». – Радуюсь, что Вы читаете и перечитываете мою книгу: этим Вы снимаете бремя с моей совести, упрекавшей меня в том, что я мало сообщал Вам познаний духовных.

18 августа 1864 года.

Милостивая Государыня София Ивановна!

На добрейшее письмо Ваше от 16 ноября скажу Вам, что я, оканчивая мое земное странствование, обращаюсь с приветом любви ко всему человечеству, желая всем всех истинных благ. С особенной благодарностию обращаюсь к тем немногим, которые оказывали мне особенную любовь. В числе этих немногих, очень немногих – Вы. Благодарю вас за сочувствия Ваши ко мне.

Какое великое дело Вы сделали! Вы поручили, совсем отдали, как пишете, Вашего сына Божией Матери. Будьте уверены, что Божия Матерь приняла его, а он пусть потщится быть достойным Высокой и Великомощной Покровительницы своей!

Больше не пишу Вам, потому что очень немощен. Странно, что письма уже изнуряют. Вот! до чего дожил или до чего отжил. Слава Богу!

Благословение Божие да почиет над Вами и над сыном Вашим.

24 ноября 1864 года.

Милостивая Государыня София Ивановна!

Богу угодно дозволить, чтоб и остальные два тома моих сочинений были напечатаны. Когда я прочитал в письме Вашем к Петру Александровичу намек на некоторую надежду склонить Ивана Ильича к исполнению намерения его, высказанного им с самого начала, то почувствовал побуждение написать об этом о. Игнатию¹²⁵ И Бог благословил начинание, истекшее от Вас.

Покойный иеросхимонах Сергиевой Пустыни Стефан перед смертью своей постоянно читал «Слово о смерти» и не раз повторял мне следующие слова: «Это не Вы писали: это Бог дал Вам написать». Очень верно! То же должен я сказать вообще о всех моих убогих сочинениях. Такой отзыв слышу от самых глубоких людей о «Аскетических Опытах». Так угодно Богу. Теперь вижу, что последние два тома служат пополнением к первым двум. Уверен, когда прочитаете их, то и Вы увидите это.

Признаю за милость Божию к себе Ваше участие в этом деле. Занятие Ваше им восполняет долг мой пред Вами. Помню; я уже писал Вам об этом. О себе скажу, я необыкновенно слаб. Но так как это сделалось по попущению Божию, то я должен признавать мое положение благом, исшедшим от руки Божией. Призываю благословение Божие на Вас и на Николая Аполлоновича¹²⁶. Судя по ходу дел, деловым людям будет много дела. От души желаю Н<ико-лаю> А<поллонови>чу быть полезным отечеству и себе во времени, не забывая о вечности. Я отживаю и утвердитель но могу сказать, что все временное и земное срочно, что срок, на который оно дается, очень короток. Нужно быть очень осторожным и не допустить временному и срочному обмануть себя. А оно делает это. И как? – Представясь вечным и неотъемлемым.

Ваш покорнейший слуга и друг

Епископ Игнатий. 25 января 1866 года.

Милостивая Государыня София Ивановна!

Как Вам, так и мне, несмотря на нашу хворость¹²⁷, даруется продолжение земного странствования для основательного приготовления к вечности. Милосердие Господне, подающее нам дар, да подаст и разум воспользоваться даром.

Вы справедливо говорите, что «Опыты» не суть мое сочинение. Они – дар Божий современным православным христианам. Я был только орудием. То же должен сказать и о тех двух томах, которые поступили ныне в типографию. Время страшное! Решительно оскудели живые органы Божественной благодати; в облачении их явились волки: обманывают и губят овец. Это понять необходимо, но понимают немногие.

Очень сочувствую Вашей скорби, причиненной кончиною матушки Варсонофии¹²⁸. Судьбы Божий – бездна многа. В редких случаях мы можем быть правильными судьями кончины человека, и это дается тогда, когда того требует душевная польза по особенному смотрению Божию. В описываемом Вами случае всего лучше положиться на Бога и постараться тщательным поминовением усопшей вознаградить упущение, сделанное при ее кончине¹²⁹.

Прошу Ваших молитв о мне во исполнение заповеди Божией, которая повелевает молиться друг за друга. По этой заповеди и я молюсь о Вас, хотя и знаю, что моя молитва вполне недостойна Бога.

Епископ Игнатий. 22 февраля 1866 года.

Подготовка текстов, публикация и комментарии Е.М. Аксененко.

София Ивановна Снессорева родилась в 1816 ¹³⁰ году в Воронеже. Она была шестое дитя из числа двенадцати человек, которыми Бог благословил ее родителей: шесть сыновей и шесть дочерей. В свое время Иван Николаевич и Елисавета Ивановна Руновские¹³¹ были полезными и честными деятелями на общественном и семейном муравейнике, где указан был им путь. Не только Воронежская, но и соседние губернии признавали в Иване Николаевиче юриста неподкупной честности и высокого развития, и даже незнакомые издалека приезжали, чтобы получить его совет. И если он находил, что дело неправое и не советовал его начинать, то лучше всего было последовать его совету, потому <что> как бы ни был могуч и богат ищущий и как бы ни был беден и беспомощен его соперник, в виде заброшенных сирот или безгласной вдовы, а Иван Николаевич считал уже своим долгом разыскать их документы и обнаружить истину, не щадя своих трудовых средств и не считая, что обижает детей своих, когда отдавал чужим сиротам. Звезда ли то была счастливая, или Бог помогал бесстрашному воину на поле юридической брани, только Иван Николаевич никогда не держался пословицы «один в поле не воин» и всегда выигрывал правые дела, за которые только и брался, сильный их истиною. Ну а Елисавету Ивановну знали хорошо все бедные семейства, которые всегда находили легкий доступ к ней и посильную помощь, не разбирая, прав или виноват страждущий.

Елисавета Ивановна всех своих детей выучила читать к шести годам, после этого отец благословлял грамотное дитя Евангелием и младшие переходили на руки старшей сестре, замечательного ума и разнообразных знаний и с шестнадцати лет трудившейся над развитием младших, чем много помогала своим родителям. Кроме того, в доме постоянно жил один из лучших семинаристов-богословов на правах старшего сына до выпуска, и, сами воспитываясь и учась, они учили младших детей. До 13 лет София Ивановна училась с братьями даже по латыни и алгебре и геометрии; когда же братьев отвезли в Петербург для определения в казенные учебные заведения, она была отдана в Благородный пансион госпожи Депнер¹³², где она находилась с 1829 до 1834 года. Курс наук (она) имела счастье проходить под руководством лучших педагогов, которыми тогда славился Воронеж. Все наставники, начиная от законоучителя о. Иакова, госпожи Депнер, Александра Алексеевича Попова, заступившего место Павла Кондратьевича Федорова как первого преподавателя и содержателя Благородного мужского пансиона, и кончая вспыльчивым, как порох, но добродушнейшим учителем музыки, – все они были не просто учителями-наемщиками, а настоящими пастырями своего стада, которое они любили, и зато как их любили!¹³³ Они развивали вверенных им детей для того, чтобы из каждого сделать человека, и если где видели добрую землю, тогда не щадили уже своих трудов. Они учили их распознавать добро и зло, бодро вступать в борьбу, всегда готовую встретить в житейском море, и не бояться толчков судьбы. Да, это были благодетели, не отнимавшие у детей силы и энергии пустыми словами сомнения и безверия, не производившие скороспелок недозревших: они давали им в руки орудия духовной силы, чтобы побеждать земные немощи. И как дружно, как единодушно они содействовали и друг другу, чтобы дать знание и сохранить доброе чувство в ребенке. Светлая память сохраняется о них в переживших их воспитанниках!

Со смертью отца в 1832 году наступили тяжелые годы для матери, оставшейся с девятью пережившими отца детьми. Сыновья еще учились, а дочери, насколько сил и уменья было, помогали матери в ее трудовой жизни. В 1836 году София Ивановна вышла замуж¹³⁴ – брак по любви – за человека, богатого умственными капиталами, и немедленно уехала¹³⁵ с ним в Петербург. В те далекие времена трудно было, даже труднее, чем теперь, пристроиться к месту человеку – будь хоть он семи пядей во лбу, – не имеющему ни связей, ни туго набитого кошелька. Пришлось служить первые месяцы без жалованья. К счастью, нашлась работа по силам: первый опыт их переводов был помещен в Энциклопедическом словаре Плюшара¹³⁶. Деньги платились большие, но условие было тяжелое: если на писаной странице было более трех поправок от редакции – страница не шла в расчет. К счастью, редакция была замечательно добросовестная и доброжелательная к труженикам-переводчикам. Работа нашлась и у Масальского, издававшего отдельные романы¹³⁷. Кроме того, Кашкин¹³⁸, старый знакомый и содержатель собранной его трудами Библиотеки для чтения книг, заказал им перевод Музыкальной школы Калькбреннера¹³⁹. Кашкин тоже был замечательной личностью Воронежа, подобно Кольцову и Никитину, он самоучкой добился такого знания в музыке и науке, какими не всякий ученый обладает.

Жестокая простуда уложила Софию Ивановну в постель. Доктора присудили ее к чахотке и смерти с разлитием Невы, но обещали торжество молодости и хорошего сложения, если немедленно увезти ее в более теплый климат. Муж принял первое место¹⁴⁰ и уехал с нею в Астрахань. Тут прожили они с 1838 до 1842 года. Время жгучих впечатлений во всем, что дорого сердцу! Она похоронила тут трех детей и, наконец, мужа... Первые слова, которые донеслись до слуха ее рассудка, после многих недель мрака и воспаления в мозгу, были слова ее двухлетнего сына¹⁴¹, который с плачем говорил утешающей его крестной матери, незабвенной С. Ф. Тимирязевой¹⁴²: «Ничего не хочу, только маму мне надо!» Гальванический ток пробежал по телу, жизнь, покидавшая уже рассудок и сердце, забилась свежею струею, голова просветлела, руки охватили ребенка, и она мысленно дала слово жить для него...

Потекли однообразные непрерывные годы трудовой жизни и забвения всего, чтоб исполнить свой долг... Несмотря на жгучие страдания, Астрахань памятна ей и по светлым личностям, посланным Провидением, чтобы сберечь ее от отчаяния. Сердце сохранило все те дорогие имена – их было немало, – но два семейства сроднились с ее душою и всегда участвовали в ее жизни: семейство Тимир<язевых> и семейство Ахмат<овой>¹⁴³. С 1838 года до настоящего 1871-го сохранялись между ними дружеские отношения, не поддающиеся ни гнету времени, ни переменам обстоятельств, как капитал, не теряющий своей ценности. До 1848 года София Ивановна жила педагогическими трудами, то в саратовских неоглядных степях, то в курской черноземной глуши, и, наконец, много трудилась над огранением каменных мостовых в петербургских улицах. Трудясь много и всегда с любовью к делу, она не торговалась со своими силами и вся отдавалась своим обязанностям. Эта несоразмерность часто отражалась на здоровье и навсегда повредила зрение: последние двадцать лет она работала одним правым глазом; левый же глаз после долгих упорных страданий tic douloureux¹⁴⁴ оказался парализованным, так же как и вся левая сторона тела. И, несмотря на то, она продолжала без устали свою трудовую жизнь одною правою стороною тела. Не есть ли это явное, осязательное доказательство, что есть Провидение Высшей Невидимой, но ощущаемой Силы, Которую мы называем Бог?

Приехав в Петербург в 1845 году для того, чтобы хлопотать о помещении сына в учебное заведение, она всюду встретила отказы. Было отчего прийти в отчаяние: без средств, без покровительства, одна с семилетним сыном, она безмолвно взывала: «Верую, Господи, помоги моему неверию!» Как единственная отрада в чуждом городе, была для нее любовь ее старшей сестры, такой же труженицы, как и она сама¹⁴⁵.

Убедившись, что, кроме отказа, она <ничего> не может добиться от власть имущих, она очутилась в Царскосельском саду пред Государем Наследником, ныне благополучно царствующим Александром II, в ноябре 1845 г. Увидев робких мать и сына, державших друг друга за руку, Он сам подошел к ним, и, когда на вопрос его: «Что вам угодно?» – измученная, болезненная женщина, после тщетных усилий заговорить, отвечала только слезами, катившимися по ее бледному болезненному лицу, – сильные ощущения лишили ее голоса, мальчик, смотря прямо на свою Надежду и сознавая болезненное онемение матери, сказал своим детски-простодушным языком: «Государь, утешь мою маму! Прими меня в гимназию воспитанником сына Твоего!» У Него слезы, как блестящая от солнца роса, навернулись на глазах: «Успокойтесь! Я все сделаю для вашего сына. Но кто вы? Как вас зовут?» Совсем потеряв способность говорить и продолжая проливать тихие слезы, она вынула из кармана приготовленную записку: «Государь! Если Ты не поможешь мне, то мне остается умереть», – было в ней. На другой день, по приказанию Государя, она пришла в контору Его, и тут показали ей ее же записку, наверху которой ровным жемчужным почерком было написано: «Сына вдовы Николая принять воспитанником моего сына Николая. Александр»¹⁴⁶. Да будет благословенно имя Его, утешителя вдов и сирот! День и ночь молитва за Него...

При первом облегчении глаз – почти два года она не могла работать от боли – опять спешила искать труда и до 1860 года давала уроки. Трудно было зимою преодолевать бурю и непогоду, чтобы поспевать вовремя и не пропускать уроков; но летом еще было труднее: ученицы разъезжались по дачам; ездить на извозчиках немыслимо дорого, и приходилось странствовать по белу свету. А даль-то какая: с Петербургской стороны или потом с Глухого переулка за Вознесенским проспектом – в Лесной, или на Аптекарский, или на Петров остров. Тогда не везде были мостовые, а от Черной речки до Лесного была земля глинистая; чуть дождь, ноги разъезжаются, сил нет вытащить: поневоле остановиться надо да вздохнуть к Богу – откуда опять силы возьмутся. И место какое пустое было: ни жилья, ни людей, а только длинный, бесконечный ряд огородов. А как часто гроза, ветер, дождь были ее спутниками! Придет промокшая насквозь, потоки льются с нее – и ничего: ни злой чело век, ни опасное приключение не коснулись одинокой, по видимому беспомощной странницы, встававшей в 5 часов, чтобы поспеть на урок до солнечного зноя! Кажется, путь предлежал не на розах, а сколько было утешения! Сознание, проникавшее до глубины души, что Господь хранит и зовет к себе всех тружеников и обремененных, явное ощущение близости Его милосердия! А дорога длинная: скоро (быстрым шагом. – Е. А. и Е. П.) идти два часа туда да два с половиною оттуда (больше усталость и жарко)... Всех друзей успеешь вспомнить, живых и ожидающих в вечности, и помолиться за всех – удобное время, никто не помешает. И такое было ей счастье: ни одной не было ученицы, на кото рую надо бы рассердиться или взыскание сделать, – все дети добрые, любящие. Бывало, в глаза смотрят, как бы угодить: хорошенько учиться да что-нибудь доброе сделать. Добрая земля предлагалась. Эта благодарная любовь и готовность пользоваться уроками много услаждали труд. Вот и о них думалось дорогою, не одни тернии предлагавшей, а и розы такие душистые.

В 1848 году по ходатайству Е. Н. Ахматовой София Ивановна получила работу при «Библиотеке для Чтения»¹⁴⁷. Легко и приятно было переводчикам при таком редакторе, как О. И. Сенковский¹⁴⁸. Он сам выбирал статьи, сам своею рукою на полях оригинала писал по-русски оглавление, все иностранные имена, технические слова и даже целые фра зы, представлявшие какое-нибудь затруднение; сокращения тоже сам производил на оригинале же. Для фраз выше понимания переводчики должны были оставлять пробелы на своих страницах и выписывать на полях эти фразы. Кроме того, последнюю корректуру держал Сенковский, и тогда все переводы проходили через его очистительное перо. По напечатании книги сам Сенковский немедленно рассчитывал сотрудников (выплачивал деньги. – Е. А. и Е. П.). Вежливый, добросовестный был редактор; сам честный труженик, умел ценить труд своих сотрудников, не усчитывая и не обделяя никого.

При начале карьеры переводчицы над Софией Ивановной готова была разразиться буря, готовая преградить ей дальнейший путь. «Загробные записки Шатобриана» стали выходить в какой-то газете, «Presse», кажется. В числе других и она получила свою часть для совместного и скорейшего перевода этой знаменитости. Дался же им этот Ша-тобриан: газетная бумага гадкая, шрифт в фельетонах мельчайший и какой-то слепой, коррект<орских> ошибок без числа, а слог – прости ему, Господи! прости и его переводчиков, не добром поминавших его! Словом, дело идет о знаменитой фразе по случаю la charette, напечатанной не прописной буквой, как бы следовало для собственного имени. Билась, билась с этою фразою – решительно смысла нет для la charette, так и пришлось оставить пробел, а на полях записать ужасную фразу. Когда принесли корректурные листы, Сенковский был болен и несколько ночей не спал от жестокой зубной боли. Сам он не мог поднять головы, но кто-то из близких читал вслух и поправлял по его указаниям. Дошло дело и до la charette – оригинала не случилось под рукой, была только выписанная фраза на полях. Рассыльный торопит, время не терпит, и вот вышла знаменитая фраза о роковой тележке вместо генерала Ла Шарета... и как уж обрадовались чужие редакции! Подхватили они эту фразу и чуть не целый год носились с нею, как кошка с салом. Да, было то праздное время, когда переводы и мелких статей в «Б.д.Ч.» разбирались даже в серьезных журналах! Поднялась буря: кто переводил это роковое место? Разумеется, Снес<сорева>. Но и тут выручила справедливая дружелюбная Ахм<атова>: потребовали по ее настоянию листки, и оказалась истина: сам Сенк<овский> приказал написать эту фразу.

До самой его смерти Снессорева работала в его журнале.

Жена Сенк<овского> писала свои сочинения на франц. языке, которым владела превосходно, на русский же язык давала переводить своим друзьям. Снес<сорева> была в числе неизменных ее переводчиц, и никто не заметил даже, что ее сочинения писались не по-русски. За год до смерти мужа Сенк<овская> поручила Снес<соре>вой свой последний труд, в котором она пыталась нарисовать истинный портрет своего мужа. Снессорева не только переводила, но и часто по указанию сочинительницы вставляла целые рассказы, и по два-три раза случалось одни и те же переделывать. Работа длилась около двух лет. Сенковский умер, жена его прожила после него год и жила в лихорадочной деятельности, желая издать избранные сочинения мужа, которыми искренно гордилась; написала его биографию; но не успела напечатать своего последнего любимого романа с натуры – «Соперницы». Пред смертью она продиктовала ближайшей родственнице свои последние желания и между прочим просила передать 400 экз. (4000 книг), изданных ею, Снессоревой, свидетельствуя при том о своей глубокой благодарности за ее неизменную любовь. Между наследниками вышли споры, Снессоревой не отдали ни одной книги; но она жалеет не о пропавшем даром труде двух лет, а о том, что рукопись «Соперницы» пропала без вести. Кому она понадобилась? Кто не желал видеть ее в печати? Или чья небрежность совершила это преступление против чужой собственности?

Вопрос о «женском труде» был решен ею в 1856 году.

После смерти Сенковского она года два еще работала в «Библиотеке для Чтения», перешедшей в достояние Старчевского и Печаткина¹⁴⁹; потом у Зарина¹⁵⁰ и, наконец, у Боборыкина¹⁵¹. Ей предоставлялись мелкие статьи, что, по ее мнению, гораздо труднее многотомного романа, где переводчик успевает свыкнуться и с языком, и с манерою сочинителя, и с характерами действующих лиц. Тогда как каждая мелкая статья требует особенного изучения и часто особенных познаний, потому что редакция, не сообразуясь, присылает мелкому переводчику статьи и по ботанике, и по зоологии, и медицинские, и военные. Уж слишком большое разнообразие сведений требуется от переводчика. Из боль ших же сочинений ею переведены: «Орлийская ферма» Антония Троллопа¹⁵², «Дело темной ночи» мистрисс Гаскель¹⁵³ и обзор «История английской литературы» англичанина Тэна¹⁵⁴. Кроме того, из «Отечественных Записок», когда там участвовал Зарин¹⁵⁵, иногда присылались ей отдельные главы разных романов, которых не успевал докончить их обычный переводчик.

В ту пору, когда в Италии совершался великий перево рот и Гарибальди явился героем и деятельным помощником своего короля для объединения Италии, сестра Снессоревой, переселившаяся в Италию, писала к ней письма с животрепещущими описаниями совершавшихся на ее глазах событий. По просьбе Дружинина, этого безукоризнейшего и изящнейшего литератора и доброго знакомого, она составляла из этих писем статьи для его журнала, кажется «Век»¹⁵⁶. В «Пантеоне»¹⁵⁷, в «Сыне Отечества»¹⁵⁸ попадались случайно налетом ее статьи.

Но настоящая ее деятельность, надежная, выручавшая из всех бед с 1856 года до настоящего 1871 года, относится к журналу Е. Н. Ахматовой «Собрание иностранных романов»¹⁵⁹. Создавая этот журнал, Ахматова имела в основании благородную цель: самой жить трудами и другим женщинам-труженицам давать средства трудами жить.

Все, одиннадцатый год трудящиеся по ее журналу, – женщины, поддерживающие семьи свои честным трудом и благословляющие имя основательницы журнала, тихо, без печатных криков проводящей в жизнь свою душевную мысль: жить и другим давать жить.

Беспристрастный историк много найдет сказать об этой благородной личности, высоко поднимающейся над толпою. Трудно исчислить все ее труды: она перевела более 250 сочинений с французского и английского языков, успевая перечитывать все журналы и лучшие книги на этих языках, чтобы выбрать лучшее для своего журнала и познакомить с неизвестными, но талантливыми писателями.

В отношении ценз<урных> и почтов<ых> переворотов она передовой и бесстрашный боец. Чувство чести в ней глубоко развито, на ее слово можно положиться, память необычайная, твердость и обдуманность характера, какие трудно встретить и в мужчине. Система и порядок царствуют во всех ее делах: <стоит> только взглянуть на ее конторские книги, чтобы понять, какой мастер дела заведывает ее журналом.

Одна беда: своих друзей она хочет ставить на свое место и ожидает от них таких же способностей, какими сама одарена. Поэтому ее друзьям приходится иногда очень жутко. В 1857 году она сказала Снессоревой, что переводов с французского совсем недостаточно, тогда как с немецкого переводчицы нет, а вышел новый роман Герстекера «В Америку», который надо поместить в «Собрании», так Снессоревой надо призаняться немецким языком, чтобы перевести его. А Снессорева давно уже забыла немецкий язык. Однако, нужда удивительный учитель. Пригласив молоденькую образованную немку, только что кончившую курс в Annen Schule¹⁶⁰, она просила ее заниматься с нею по методе, которую сама для себя придумала: прочитав фразу, каждое слово она переводила, требуя объяснения не только слова, но и каждой частички речи. Трудно было, но с помощью талантливой молодой учительницы и энергии старой ученицы дело пошло на лад: через 8 месяцев роман «В Америку» почти в 800 страниц был напечатан в «Собрании романов»¹⁶¹, к общему удовольствию заставившей и заставленной. В I860 году повторилась та же история и с английским языком, потому что для журнала потребовалась переводчица с английского. С тех пор Снессорева наслаждается еще большим разнообразием в переводных статьях и все больше мелких рассказах, но есть и большие книги: «В Америку» Герстекера; «Тайный брак» Уилки Колинза, «Фанни» Эрнеста Фейдо, «Роман Молодого Бедняка» Октава Фелье, рассказы американца Рупиуса, уголовные процессы Темме, «Картинки без картинок» Андерсена, «Филипп Август», «Война Амазонок», «Семь поцелуев» Букингама, «Воспоминания Старого охотника», «Анна Гирфорд», «Идеал в деревне» и «Золотой ключ» пополам с Ахматовой¹⁶².

Но никогда Снессорева не работает с большею охотою, как над статьями для детей, и когда Ахматова задумала издавать детский журнал «Дело и Отдых»¹⁶³, тогда Снессоревой трудно было оторваться от работы. «Дело и Отдых» публика не умела оценить вовремя, а жаль: это был действительно прекрасный журнал, предлагавший роскошное угощение не только для детей, но и для взрослых. Ахматова вела это дело с необыкновенным знанием и добросовестностью, не из желания приобрести выгоду, но истинно по глубокому сознанию, что она может принести пользу и детям. Кроме многих мелких статей, отлично выбранных, лучшими статьями из переведенных Снессоревою, можно назвать «Черная пантера», «Рюбен Дэвиджер», «Коралловый риф», «Плавание по лесам», «Мальчик в плену», «Школьные воспоминания», «Записки Черного принца», «Бурда, или Заметки о кошках», рассказы о собаках и комедия, переделанная на русский лад, «Кошки вон, а мышки в дом»¹⁶⁴. Отдельно изданные детские книги – «Мальчик, отыскивающий отца в Полярном море»¹⁶⁵ и последняя половина книги «Как иметь успех в жизни».

В минуты отдыха Снес<сорева> перевела и издала «Народные сказки Бр[атьев] Гриммов»¹⁶⁶, которые вышли и вторым исправленным изданием (первая пока часть, а вторая в типографии) с прекрасными портретами и картинками, талантливо сочиненными русским художником Шпаком¹⁶⁷. Из собственных ее сочинений она издала по просьбе друзей «Дарьюшка, или Очерк жизни русской странницы»¹⁶⁸, затем после двухлетних трудов издала биографию игумений Феофании Готовцевой¹⁶⁹, замечательной по своей жизни как в большом свете, так и в монастыре. Вышла книга с приложениями в 30 листов, с 17 картинами и двумя портретами.

Кроме того, ее любимейшим занятием было дело, порученное ей Преосвященным Игнатием Брянчаниновым, скончавшимся в Николо-Бабаевском монастыре Костромской губернии. Он поручил ей надзор за печатанием, корректурой и редакцией его творений, составивших пять томов и около 150 листов, т. е. 2400 страниц большого формата. Краткое описание кончины его было ею же написано¹⁷⁰.

Если надо выводить мораль из всякой истории, то из этой жизни можно такое заключение сделать: при благоприятных обстоятельствах и верных друзьях труд прокормит переводчицу, но никогда не обогатит и не обеспечит. Труд модистки, труд портнихи – не говоря о француженках, но даже русских – представляет более возможности оставить «про запас на черный день». Avis aux lectrices¹⁷¹, которые в Петербурге и провинции тревожат себя надеждами, а редакторов просьбами дать работу, думая, что можно прожить одними переводами.

Еще маленькое замечание: а богатые барыни, переводящие романы от нечего делать и наслаждающиеся тщеславием, что их работа красуется в печати, должны опасаться, как бы не вынуть кусочек хлеба изо рта голодных, не имеющих протекции в литературном мире.

И невольно вспомнишь, как смешны казались неутомимым труженицам, всю жизнь работавшим без криков и покровительственных партий, как смешны казались им эти натянуто-разгоряченные страницы романа «Что делать?». Какая-нибудь крикунья Вера Павловна воображала, что она выведет русских женщин из подвала на чистый воздух самобытного труда и свободной мысли! Сами сидят в подвалах напускных модных теорий и воображают, что без них никто и Америку не открывал. А пригляделись бы получше к жизни и к людям бывалым, так и узнали бы, что и за пятьдесят лет по всей России бывали женщины, не терявшие своей жизни на бесплодное безделье. Вообще говоря, нигде, может быть, женщина не была так самостоятельна, как в России, и в гражданском отношении и в семейном быту. А что мужья в старину бивали жен и что жены, по сохранившемуся преданию, плакали, что муж не бьет – значит, разлюбил, так и теперь бывают подобные случаи у всех народов. Но не у всех народов женщина имеет права собственности, права голоса, собственница. В России никто никогда не мешал ей учиться и прославляться, если талант был. А если правительство не позволяло женщине кричать по улицам и провозглашать разные теории в обществах, так, право, оно бы так и лучше. Вообще говоря, много бы вышло хорошего для мира, если бы всякий муравей потихоньку старался принести посильную пользу в свой мура вейник, трудясь в своей окружности, насколько сил и умения хватает.