1904 г.

Услышати имате брани, и слышание бранем; зрите, не ужасайтеся: подобает бо всем сим быти... Будет бо тогда скорбь велия, яковаже не была от начала мира доселе... И аще не быша прекратилися дние оны, не бы убо спаслася всяка плоть. Избранных же ради прекратятся дние оны (Мф. 24:6, 21–22).

Глубокое раздумье и самые разнообразные чувства и предчувствия вызывает день нового года у каждого человека. Стоять на грани времен – прошлого и неизвестного будущего, приблизиться еще на один год к неизбежному умалению сил, а затем и к смертному исходу, видеть в прошлом падения и ошибки, а в будущем ожидать их последствий и возмездия, – все это не может не навести нас на ряд размышлений самых глубоких и поучительных. И несомненно, было бы очень назидательным в нынешний день церковное проповедное слово, изъясняющее личные чувства христианина в виду нового года.

Но при общественномбогослужении, но в этом многолюдном собрании представителей государственной власти и общественных учреждений, но в виду переживаемого нашим отечеством тяжкого и тревожного времени, нам кажется, что с высоты церковной кафедры уместнее ныне иное слово, слово о думах и чувствах, касающихся не лично каждого из нас, – да будет это предметом уединенных и тайных молитв наших перед Богом, – а касающихся нашей великой, горячо любимой русской отчизны.

Что готовит и что принесет тебе новый год, дорогая родина? Какими думами омрачено твое чело, какими чувствами исполнено твое много испытавшее и много перестрадавшее сердце? В тревожных и смутных обстоятельствах встречаешь ты день новолетия, и кажется, при виде их, будто бы прямо к тебе обращено изречение евангельское, которое мы поставили ныне во главе нашего слова: «Услышите о войнах и военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть... И если бы не сократилися те дни, то не спаслась бы никакая плоть; избранных же ради прекратятся дни оны».

Еще раз великое мировое историческое призвание России и ее географическое положение на рубеже востока и запада требуют от нее страшного напряжения сил и, может быть, великих жертв...

Давно, за много веков до христианской веры, в том, что называло себя миром, вселенною, произошло разделение; постепенно вырастали, созревали и формировались два начала, два уклада жизни и мысли, и как бы два особых и различных мира: Восток и Запад. И давно между ними возгорелась и тянется борьба.

Много в этой борьбе было, конечно, мирского, корыстного, животного, много было низменных желаний обладать и землями, и богатствами; но с течением времени все более и более открывался в борьбе иной, высший смысл, и она все более и более становилась великим ратоборством духовным, ратоборством невежества и знания, дикости и культуры, плоти и духа, животности и человечности, язычества и христианства, мусульманства и христианства и, в конечных выводах, зла и добра... Впервые с особенною яркостью перед нами выступает великое и миpoвoe ратоборство – это в лице древней Греции и Персии, и затем оно передается железному Риму, наложившему на Восток властную руку. Но в вековом напряжении изжил гордый Рим свои силы, а главное, изгнил нравственно, не познал – в христианстве – времени посещения своего, раскололся внутреннею борьбою и пал, успев, однако, передать великое призвание свое Риму второму, христианскому, царственному граду равноапостольного Константина.

И снова потянулась борьба Цареграда с языческой Персей, потом с мусульманством арабов, турок и монголов. И снова же в самой Византии нравственная гниль подточила ее устои... Когда же стала она явно клониться к упадку и, можно сказать, была уже охвачена предсмертным томлением, Господь воздвиг и вызвал к мировой истории новый народ – русский народ, который и географически, и исторически, преемствуя Византии в православии и ее миpoвом призвании, стал на рубеже Запада и Востока. Единственное по величию, необычайное, захватывающее дух, истинно мировое предназначение дано было России: перед нею расстилались необозримый равнины восточной Европы и всей Азии, куда она должна была нести свет евангелия и блага христианской культуры; пред нею черным-черным морем зловеще лежал насыщенный злобным и крестоненавистным фанатизмом мир мусульманский, с которым Россия должна была стать лицом к лицу. Предстояла ей борьба не из-за мирских благ: нужно было отстоять блага духовные – христианство и культуру от напора дикого язычества и мусульманства. А в веках отдаленных впереди надлежало России могучею внутреннею духовно-творческою работою создать, так сказать, духовный синтез Востока и Запада, как примирение и слияние двух начал, столь много взаимно враждовавших; для этого даны ей были средства в чистом христианстве, неповрежденном и православном, которое она прияла из рук Божиих, как неоценённое сокровище, как зиждительную и спасительную силу для себя и для всего мира, в особенностях и в дарованиях славянского духа, духа мира, любви и кротости.

Великая предлежала задача, но как мало дано было средств для ее осуществления! Новые народы западной Европы сели на местах вековой римской культуры, в удобных географических и климатических условиях; Россия же приняла в наследие край дикий, с суровым климатом, с редким населением, покрытый лесами и непроходимыми болотами... К глубокому сожалению, культурные центры отстояли от нее далеко, а народы Европы, для которых Pocсия служила передовою крепостью и которых она первая защищала от нашествия диких полчищ, никогда не понимали, что им и нравственно-обязательно и просто выгодно поддерживать Россию, и вместо помощи воздвигали на нее не раз грозные нашествия, не уступавшие нашествиям дикарей Азии. Одинока стояла святая Русь пред своим великим призванием, и не было ей помогающего.

Но воистину, сила Божия в немощах наших совершалась! На заре государственного бытия Россия уже вышла на предлежащий ей подвиг, когда из глубины Азии поднялись к западу бесчисленные полчища монголов. Веками несказанных усилий и страданий отстояла она и спасла Запад от нашествия Востока, свергла иго дикой татарщины. Но оставили века рабства тяжкие последствия в духовной жизни нашего народа, сделали его нищим, выбили его из культурной жизни, оставили, как изгарь и грязь, после себя дикие нравы, жестокость, нравственное растление бездомных бродяг, беспокойные элементы в общественной жизни. Все это, как гнилая сыпь, высыпало на народном теле и долго-долго, уже после прекращения татарского ига, пришлось России бороться со своими внутренними недугами, которыми не преминули воспользоваться соседи, народы Запада, поляки и шведы, чтобы погубить и поработить Россию.

Однако, благополучно вышла она из «смутного времени», поборола и переработала дурные соки в своем народном теле и, имея в челе царственный дом Романовых, возникла к новой жизни. Не прекращалась, однако, борьба с Востоком. С Петра Великого пред нами вырос мусульманский мир Турции и Персии, а с Запада – опять обессиливала нас вражда тех, кого мы же отстаивали грудью. Начались турецкие войны XVIII века, в которых Россия опять была одинока. А между тем, отродившееся еще раз в западной Европе язычество, прикрываясь возрождением наук и искусств, переходя в реформацию, чрез рационализм и деизм Англии и Франции, породило, наконец, в Европе кровавую революцию; она породила отпрыск в лице Наполеона, захватившего все народы Европы и с ними двинувшегося на Россию, которая стояла тогда одна оплотом веры и нравственного порядка. И опять сила Божия в наших немощах совершилась, и ею, силою веры и упования, спаслась наша родина... Три раза потом, еще вела Россия восточные войны, опять одинокая, опять при явном и тайном противодействии Европы.

Минуло четверть века со времени последней войны нашей на Ближнем Востоке, и вот с Востока Дальнего, как в века былые, грозит нам призрак нового нашествия, поднимается зловещее желтое облако, как кровавое зарево далекого пожарища, слышно бряцание оружия, несутся злобные угрозы... Народ-язычник, народ, вчера еще ничтожный, воспринявший верхушки внешней культуры Европы, но в сущности ей глубоко враждебный, – потому что культура Европы в своих внутренних основах есть культура христианская, – народ этот, охваченный самомнением и гордынею, дерзко мечтает ныне поднять и объединить всю Азию и двинуть на запад целый мир... На пути его рокового движения лежит Россия, оплот всемирного мира и спасения, – Россия, а не иная какая-либо держава, как это изображено на одной картине царственного художника в Европе... И снова Россия одинока, и снова в Европе разделение, и снова тайными и явными путями христианские народы самоубийственно, из-за минутных интересов текущего дня, не представляя по близорукости страшного назревающего будущего, готовы помогать желтому язычнику!

Да, не из-за присоединения той или иной области, не из-за расширения сферы влияния на ту или иную страну назревает и готовится великая борьба. В глубочайших основаниях вопрос должен быть поставлен иначе: вопрос в том, склониться ли христианскому миру пред языческим Востоком, поступиться ли заветами веков, святыней христианства, приобретениями глубокой внутренней культуры, христианским нравственным укладом, отступиться ли от мирового призвания. Уступки могут принести лишь временное успокоение: они потребуют новых уступок, а к роковому вопросу в конце-концов подойти все-таки нужно...

Впрочем, да будет здесь остановлено наше слово. Проповедник церковный – не политик. Будет ли или не будет война, – судить и предрешать не наше дело. Но есть здесь область, которой не может не коснуться пастырь Церкви. Мы внимательно читаем и следим, как высчитываются на Дальнем Востоке силы наши и силы врагов: число кораблей, количество войск, преимущества одной и другой стороны. Долг проповедника слова Божия в том состоит, чтобы вспомнить и напомнить в нынешний день о другой силе, которая единственно делает народы могучими и жизненными. С нею народ и не богатый деньгами и не обладающий огромным войском может остаться твердым, и устойчивым, и победоносным; без нее не спасают ни деньги, ни войска, ни умелые правители. Силу эту указывает нам слово Божие; оно говорит: праведность возвышает народ, а упадают племена чрез грехи, (Притч. 16:34). Если народ потерял веру и духовно опустился, если он загнил нравственно, – откуда тогда взять воодушевленных вождей, храбрых воинов, самоотверженных сынов отечества, откуда почерпнуть решимость и радостную готовность терпеть все невзгоды за родину, приносить все жертвы, не страшиться мук и смерти?

Изумительно могуч этот закон правды, указанный в приведенных словах священнного Писания. Да, правда делает слабые народы сильными, а грех и нечестие могущественных обращает в ничтожество. В Св. Писании, в поучение векам и тысячелетиям, открыт нам день падения одного из величайших царств древности. С детства знакома нам эта поразительная картина. Пир идет в царском дворце: в упоении могущества, славы и богатства, окруженный вельможами, среди всех видов ликующего порока и бесстыдства, беспечно веселится царь Вавилона, того Вавилона, который за жестокое могущество и беспощадную силу прозван был молотом всея земли, а за нечестие и пороки стал нарицательным именем разврата, гордыни и всякого нравственного непотребства. Вино льется рекою из драгоценных сосудов; пьяные уста глаголют мерзости... и вот, дошло до кощунства над Господом-Иеговою. И вдруг, показались персты незримой десницы и писали на извести стены таинственные слова: «мене, текел, перес», которые, по изъяснению пророка, означали: исчислил, взвесил, разделил... В ту же ночь царь вавилонский был убит, и царство его бесповоротно рухнуло.

Не потому ли разделен был потом и погиб Рим первый, погиб и Рим второй, не потому ли, что число его, по виду великое, имело нравственный вес слишком легкий?..

Что же сказать теперь нам о нашей русской действительности? В каком нравственном всеоружии мы можем встретить испытания, если Господь пошлет их России? Прочны ли наши нравственныя силы? Крепок ли дух нашего народа? Царство наше стремится ли стать царством Божиим? Государственность наша является ли орудием нравственного восхождения народа к вершинам христианства и вечного спасения?

Мрачным пессимизмом веет со страниц нашей периодической печати, этого зеркала общественной жизни. Прежде только верхние слои нашего общества были заражены неверием и быстро неслись в каком-то безумном вихре увлечений от одной крайности к другой. Чего только, в самом деле, мы не пережили в области духовно-нравственной за последние десятилетия! Каким только кумирам не поклонялись! Материализм, дарвинизм, борьба за существование, социализм, призывы к революции, потом – с легким сердцем – непротивление злу, возрождение идеализма, интеллигентное сектантство, агностицизм, потом опять марксизм, экономический материализм, сверхчеловечность Ницше, декадентство и, как последнее страшное знамение дней наших, так называемый аморализм, полное нравственное идиотство, – целое наводнение идей и фактов, а в результате: усталость духа и уныние, беспочвенность и духовная беспомощность! Но в прежнее время по крайней мере простой народ наш жил вне этой тревожной жизни: он был младенцем веры, послушным сыном Церкви; в вековом предании и в освященном верою строе жизни он находил для себя устои быта и существования. Ныне не то. Худые нравственные соки как бы просочились сверху в народ, до самого дна русской жизни, и если в образованных слоях унаследованная воспитанность и умственное развитие давали хоть какой-нибудь противовес нравственному упадку жизни и предохраняли ее от роковых крайностей, то в народе, если он развратится, не будет и этого сдерживающего начала. И видим мы, в изображении печати: брожение религиозной мысли в народе, мужицкий нигилизм, грубый и беспощадный; босячество и отвратительное хулиганство, разврат, дурные болезни, падение семьи, падение авторитетов и уважения к власти; растущую эпидемию дерзостей, грабежей, уличных оскорблений, необъяснимых убийств. Среда дает своих прорицателей, новых пророков Ваала и бесстыдной Астарты. И вот, пред нами в книгах современных писателей возглашается проповедь, что не нужно бояться греха, что разнузданный босяк – господин положения и даже обновитель общественности; пред нами идеализация разврата и преступления и возведение порока в признак силы и сверхчеловечности. Ко всему этому – широко разлитое всюду недовольство, праздность мужика, мотовство; тунеядство, попрошайничанье и обнищание; волнения рабочих, политическое брожение в инородцах, революционная и сепаратистическая пропаганда, убийства и кровавые покушения на представителей власти. Молодое поколение – носитель надежд будущего... Но оно измельчало даже в своих волнениях и беспорядках, обратившихся в какую-то дикую моду и пагубное поветрие; оно оторвано от национального самосознания, оторвано от преданий веры. Из молодых людей, получивших высшее образование, ныне уже выходят босяки и хулиганы. Сам министр просвещения еще так недавно подтвердил факт падения дисциплины и воспитания даже в среде детей на гимназической скамье.

Так изображает нашу действительность ежедневная пресса. Мы назвали ее зеркалом жизни. Конечно, зеркало часто дает неправильно или ложно освещенные отображения.

Все сказанное, взятое нами со страниц прессы, без сомнения, слишком мрачно, слишком преувеличенно, часто, может быть, даже и намеренно преувеличено, в дурных целях сеяния смуты и уныния, из ненависти к русской жизни, ради клеветы на нее.

Но, несомненно, много во всем сказанном, много и горькой правды. Как вопль негодования, как призыв усугубить внимание, воодушевиться в работе, оглянуться, покаяться, исполниться энергией – вот как должно звучать теперь слово бытописателя нашей жизни!

Слово же церковного проповедника опирается на слово Христово. Вы ныне его слышали; оно говорит нам: Зрите, не ужасайтеся; подобает бо всем сим быти... и еще: избранных же ради прекратятся дние оны...

Побольше веры и бодрости, побольше избранных! Страшно, если жизнь обращается в Вавилон, но еще страшней потеря веры в себя, но еще страшнее уныние, но пока есть живые люди, пока Бог дает свет и день, наш долг – молиться и работать, и опять работать и молиться, поднимать жизнь, исполнять честно долг свой, объединяться и неразрывным союзом укрепляться в созидательной работе, просвещать и поднимать духовно массы, хранить верность Церкви и государству. Горе унывающим! Горе малодушным! Много язв в нашем народном организме, но здоровый организм, пока он здоров, выталкивает из себя все инородное и вредоносное, заживляет и затягивает раны, и часто самые раны эти и наружные сыпи служат признаком того, что наружу выходят дурные соки, исцеляя и оздоровляя внутреннюю жизнь тела.

И не одни притом отрицательные явления мы видим в жизни: ведь часто переполнены наши храмы, ведь нередки примеры честности и героизма, ведь не замолкло твердое и разумное слово, ведь не иссякла вода в источниках народного духа, ведь не исчезли люди, любящие родину! Примкнуть нужно к этим положительным течениям веры, чести и права; они живы, они целы в русской жизни! И тогда живою стеною богатырей духа, как в оны древние дни около Киева, окружим мы землю русскую неизмеримо крепче стены Китая; и если придут на нас дни испытаний, то даст нам Господь хребет нечестивых и неверных супостатов; победим мы этот язык, бесстуден лицем, по выражению Свящ. Писания, одним путем они придут на православную Россию и седмью путями побегут из нее...

Слуги царевы! Народ Божий! Сыны России! К бодрой вере, к одушевленному труду, исполненному надежды, к подвигам горячей любви к родине, к подвигам долга и чести и бескорыстной службы России, службы до самозабвения и самоотвержения, призывает вас день нового грядущего года, загорающийся ныне в мутных и зловещих облаках. Облако часто прошумит, погрозит и пройдет мимо; но и вылившееся в грозе военной и бранной буре пусть оно не заставит нас опустить руки…

Да будет же ныне, в день новолетия, горяча и одушевленна молитва наша к Тому, Кто времена и лета положил во Своей власти и по воле Своей вся творит в силе небесной и в селении земном: да благословен будет венец нового лета, как венец благости Господа; да утвердится благословение свыше на Державе Российской и ее Венценосном Вожде; да в благочестивой Державе Его подаст Господь пастырям святыню, правителям – суд и правду, народу – мир и тишину, законам – силу и вере – преуспеяние! Ибо избранных ради прекращаются дни печали... Да оградит Господь нашу родину от этих дней печали, а нас да научит и да подаст нам силы оградить ее живою верою и Божьей правдою, бодрой силою и благословенною, благочестною жизнью! Ибо праведность возвышает народ, а упадают племена чрез грехи. Аминь.

Всякого, кто слушает слова мои и исполняет их, уподоблю его мужу благоразумному, который построил дом свой на камне. И пошел дождь, и разлились реки, и подули ветры и устремились на дом тот, и он не упал, потому что основан был на камне (Мф. 7:24–25).

Как замутилась жизнь в наше время! Как редки стали ныне люди, особенно в среде нашего образованного общества, представителей которого мы сейчас и видим пред собою, – как редки люди цельные, положительные, с ясною душевною жизнью, с твердыми убеждениями, не потерявшие под собою духовной почвы, не выбитые из душевного равновесия сомнениями, колебаниями!

Блажен, кто дом души своей построит на камне: он устоит против напора враждебных стихий мира! Его душа не пойдет на убыль, не сведется к страшной роковой пустоте, как это мы видим у многих духовно-дряблых сынов нашего века, сделавшихся «лишними» людьми, так метко и скорбно изображаемыми в нашей литературе.

Чувствовали ли вы когда-нибудь жгучую тоску по этому блаженству? Испытывали ли вы, после бесконечных колебаний духа, когда ум наш бросался от одного мировоззрения к другому, после целого ряда горьких опытов и уверений в нашей слабости, в нашем полном бессилии избавиться от ошибок и заблуждений, после самых осязательных доказательств того, что истина, открываемая только умом человека, относительна, что от ошибок не застрахованы самые выдающиеся мудрецы, что вы подавлены и совершенно не можете разобраться в массе противоречивых и друг друга уничтожающих фактов и мнений? Испытывали ли вы захватывающую все существо наше, жгучую, как мучительная жажда, потребность узнать, наконец, истину твердую, ясную, определенную, всегда себе равную, вечную и неизменную? О, я убежден, что слова мои в эти минуты находят живой отклик в ваших душах, братие, что все мы в духовном возрастании переживали это смятение души, и готовы были не раз с воплем крепким взывать евангельским словом: верую, Господи, помози моему неверию!

Если же так, то вам, конечно, близки, и дороги, и понятны приведенные мною сейчас слова Спасителя о муже благоразумном, построившем дом свой на камне, на камне веры и послушания, – любовного, детского, безраздельного и всецелого послушания словам Христовым, т.е. святой нашей религии.

Уместно остановиться нам размышлением над этим предметом в нынешний день открытого торжества нашей религии, в день нашего исповедания христианского, которое так ярко и видимо проявляется в построении и освящении этого храма¹⁰⁸.

Да, воистину, религия – это самое дорогое сокровище человека, его царственный венец в мире, его самая крепкая и надежная опора в жизни. Может быть, мы, каждый в отдельности, не всегда достаточно ясно сознаем эту истину, зато сознается она и громко исповедуется целыми народами, всем человечеством, которое с тех пор, как помнит себя, постоянно и неизменно, с удивительною напряженностью неудержимо стремилось к Богу, служило Ему, строило храмы, воздвигало алтари, приносило жертвы, посвящало Ему все лучшее, искало общения и единения с Ним.

Пока мы живем малосознательной жизнью, не всматриваясь хорошенько во все окружающее, не подмечая связи и не постигая смысла происходящих в мире и человечестве событий и явлений; пока наш ограниченный ум не остановился в ясно сознанной немощи пред каким-либо неразрешимым вопросом мысли или жизни, пред делом, превосходящим наши силы; пока удовлетворяют нас мелкие интересы и привязанности: до тех пор значение религии не может представляться человеку в надлежащей ясности в полноте. Но кончится, мелькнет, как сон, наша молодость, пройдут дни беспечности, и жизнь обступит нас со всех сторон и понесет бурными и мутными волнами. Здесь мы переиспытаем самые разнообразные положения в семье и в обществе, – в богатстве и бедности, в славе или неизвестности; здесь переиспытаем горе и радости, увлечения и разочарования, обаяние успеха, тяжесть неудачи, горечь несправедливости, возвышения и падения, – всю бесконечную смену душевных чувств, настроений и движений. Здесь, говоря образным языком святого евангелия, пойдет над нами дождь, и разольются реки, и подуют ветры и устремятся на дом души нашей. Придется вскрыть смысл окружающего, не довольствуясь внешнею, поверхностною и малосознательной жизнью.

И бывают случаи, – более или менее у каждого человека, – когда рушится обычный ровный порядок жизни, когда внешние и самые дорогие привязанности разрываются и гибнут, когда смерть заглянет в душу и повеет в ней холодом могилы, когда утрачиваются и теряют цену привычные радости... Жизнь посылает человеку тяжелые испытания, вводит его в такие трудные столкновения, представляет ему такие сложные задачи, пред которыми человек явно чувствует всю недостаточность своего ума и полную слабость своих сил.

Но чем умнее, чем талантливее человек, чем сильнее и возвышеннее по душе, тем больше он сознает эту слабость свою, тем ближе к смирению.

Только безнадежная ограниченность может питаться всю жизнь горделивым самодовольством.

И вот тогда-то чувствуется потребность и необходимость глубже войти в душу и в ее сокровенных глубинах поискать крепкой опоры для мысли и жизни, для сердца и воли, – той опоры, в которой доселе как будто не представлялось особой нужды. И счастье человеку, если он найдет тогда в душе эту опору, свет и руководство во святой религии: она указывает ему путь к Божеству, дает ему правильное отношение к разнообразным явлениям жизни, вознося его выше всего земного, и не оставляя человека одиноким в мире; она в своих отрадных обетованиях и твердых нравственных началах дает смысл и горю и радости, и жизни и смерти. У такого счастливца, – а им может быть всякий верующий, – бури не разметают по частями волны жизни не снесут дома его, основанного на камне. Естествоиспытатели говорят, что как бы ни волновалось, как бы ни бушевало море на поверхности, если оно глубоко, то в своих внутренних, сокровенных недрах, внизу, на глубине, в своих основах оно всегда мирно и спокойно. Это образ души, имеющей опору во святой религии. Нет этой опоры и глубины – и душу мелкую ветры жизни, как жалкую лужу, сразу взволнуют и всколеблют до самого дна, до последней капли, а холод всю ее обратит в сплошную мертвую и неподвижную льдину. В такой душе, в конце концов, окажется все пусто, шатко и смутно, холодно и беспросветно, без веры; тогда самая жизнь теряет смысл и цену и становится страшною, неразрешимою загадкой, тяжелым бременем, невыносимою карою и бессмысленным проклятием судьбы.

Впрочем, да не подумает кто, что религия нужна человеку только для случаев скорби и испытания... Здесь она только заметнее для наблюдающего взора и ощутительнее для человека среднего духовного уровня, мало вдумчивого и не глубоко чувствующего. Людям более глубоким и вдумчивым ясно видно, что религией, законом веры его просветляется и устрояется вся жизнь человека, возвышаясь на степень жизни существа разумного, богоподобного, созданного для высших и вечных целей. И всякое дело человека получает больше значение, когда оно совершается не из-за личных только побуждений и временных целей, а ради Бога, ближних и вечности. И всякая радость жизни чувствуется и переживается полнее и живее и осмысленнее, когда человек принимает ее, не как случайную ласку слепой судьбы, а как знак милости и любви Небесного Отца. И всякое горе жизни, всякое испытание и страдание не только успешнее преодолевается, но, перенесенное с религиозным терпением и в нем осмысленное, становится дорогим и богатым вкладом в душевный капитал, и принимается не с тупым, бессильным и ожесточенным озлоблением, а как урок, поучающий и воспитывающий. И всякое недоумение, всякое сомнение и колебание, всякий душевный разлад легче разрешается, когда человек в законе Бога имеет для себя светлое и твердое руководство жизни. «Религиею, – говорит один ученый пастырь, – разрешаются все глубочайшие вопросы, все важнейшие задачи, все труднейшие противоречия жизни. В ней для человека – неисчерпаемый источник самых лучших помыслов, самых высоких стремлений, самых отрадных надежд, чистых восторгов, сладких утешений»¹⁰⁹. От дней самых древних и до нашего времени, от самых низких ступеней человеческой жизни до самых вершин культуры религия вдохновляла человека на все высокое и благородное, и сколько проистекло из этого источника самых возвышенных дел и великих подвигов, что этого никому пересчитать и представить невозможно: это необъятное море добра, невместимое в наш разум! Не даром же столько великих умов и сердец и столько талантов в обширной области зодчества, живописи, ваяния, музыки, поэзии, литературы и науки, во всех высших и прекраснейших сферах чисто человеческой жизни посвятили себя служению религии!

Не о том ли проповедует и этот прекрасный храм?

Но самое главное, в религии для человека не только свет, освещающий темные пути жизни, но вместе и сила, – живая, и крепкая, надежная сила, незаменимая помощь, восполнение немощи нашей для делания добра, для победы над слабостью и раздвоением внутри нас и над искушающим злом вне нас, для правильного выполнения жизненных задач, для достижения высших целей существования. «Потому-то с нею не только сильные духом, великие умом и особенно избранные личности, но и слабые, самые простые и обыкновенные люди становятся способными к подвигам мужества, терпения, воздержания, самообладания, любви и самоотвержения». Скажем больше: подобно тому, как ребенок при ярком дневном свете гораздо лучше видит и различает дорогу, чем взрослый темной ночью, так при свете веры христианской простой человек лучше и безошибочнее постигает смысл и путь жизни, чем великоученый, но неверующий мудрец. Поэтому-то все лучшее в жизни дает религия, – и сама наука, и сама культура, о которых мы так много читаем и говорим, постольку ценны и истинно человечны, поскольку они религиозны. Нет самого незначительного уголка жизни, где бы ни светил свет религии; ею освящаются и устрояются все важнейшие наши отношения: личные, семейные, общественные и всякие другие. И если хотите, есть только одна проблема во всей мировой истории, и один только узел всей человеческой жизни; вера и неверие и борьба между ними... И если хотите, весь захватывающий вопрос о счастье человеческой жизни и ее лучшем устроении, весь, покоится на одном пункте: служение религии, или удаление от нее... Религия, истинная, живая религия, в которой с сердечным стремлением к Богу соединяется исполнение воли Его, с разумным пониманием жизненных обязанностей соединяется живое и искреннее выполнение их, – такая религия дает человеку и человечеству лучших отцов и матерей, лучших детей, братьев и сестер, лучших мужей и жен, начальников и подчиненных, граждан и правителей, лучших благороднейших и бескорыстных начинателей и совершателей всякого дела. Такие люди крепки, такие люди надежны и они, только они и могут быть названы в истинном смысле положительными деятелями и созидателями в великой семье человечества.

Нужно ли говорить, что только религия и делает человечество этою семьею?

Нужно ли говорить, что она неизмеримо и несравненно крепче всяких других связей объединяет людей между собою?

Нужно ли напоминать, что она нужна для духовной жизни народа так же, как известная территория для его жизни физической?

Нужно ли говорить, что необходимость этого единения нигде так не чувствуется нами, как вдали, на окраине, посреди враждебных к нам замыслов и настроений?

Нужно ли говорить, что вам, возлюбленные, здесь особенно нужно это объединение в вере, любви и надежде под священною сению этого храма?

И нужно ли, наконец, делать выводы и указывать вам уроки из всего сейчас нами сказанного?

Но они и без нашего слова сами собою всем слышимы и всем понятны... Аминь.

Аще возможно, еже от вас, со всеми человеки мир имейте (Рим. 12:18).

Святая Русь всеми силами и всеми зависящими от нее мерами и средствами старалась исполнить заповедь о мире. Об этом вслух России и вслух всего мира с таким достоинством и сознанием нравственной правоты России возвещает ныне манифест Государя Императора.

Долго и терпеливо русское правительство вело переговоры с языческой Японией; не раз оскорблено было при этом достоинство России, как великой державы, и тоном и притязаниями Японии, вторгавшейся в чуждую ей область и в державные права нашего отечества. Христианская Россия явила миру языческому высокий образ поведения истинно-достойного, истинно-христианского, образ терпения, благородной сдержанности и миролюбия. Еще так недавно, когда уже видно было, что враги наши теряют терпение и с трудом сдерживают охватившее их кровавое безумие, Государь Император в новогоднем поздравлении войскам Дальнего Востока выразил им привет Свой пожеланием и благословением мира.

История, без сомнения, в будущем оценит и прославит это миролюбие России, и Господь Правосудный, веруем, воздаст ей благословением.

Но и в настоящее время отечество наше в народной душе и совести имеет полное право чувствовать поднимающее дух наш нравственное удовлетворение, а в грядущем кровавом столкновении двух народов, двух религий, культур и рас – имеет за собою все права на нравственное преимущество и пред судом Высшей Правды, и пред лицом всего человечества.

Аще возможно, еже от нас, мы хранили мир. Не мы жаждали крови, не мы начали брань. Враг первый внес огонь и меч в наши пределы, враг ищет нашего достояния. Враг наш в способе ведения переговоров и войны презрел не только все высшие нравственные и Божеские законы, но посмеялся и над всеми человеческими договорами и условиями, над всем, что называется и чтится у людей образованных и во всем мире, как общепризнанное международное право. С неслыханною дерзостью Япония прервала дипломатические сношения с великой державой без всякого повода, не дождавшись даже ответа на ее предложения, как бы опасаясь, что ее лишат повода к войне. С неслыханным, чисто языческим коварством, которое знали только кровожадные варвары, да и то давних времен, не в честном бою, а из-за угла и предательски она напала на мирные еще суда в крепость нашу, не объявивши войны, не сказавши даже по-язычески честно: «иду на вас», – чтобы этим недостойным путем коварства предвосхитить успех брани.

Итак, на начинающего Бог! Господь мира и Господь браней да благословит успехом правое оружие наше!

Но война есть великое испытание и великая школа не для одного воинства. За войском стоит Царь и правительство, а за правительством – весь народ. Только в полном их согласии и полном единении – залог успеха; только в общем высоком и всезахватывающем патриотическом подъеме всей страны побуждение воинству на подвиги и жертвы. И смерть, и страдания примет воин бестрепетно, и умрет с геройскою решимостью и даже с радостью, когда он знает, что позади благословит его подвиг и смерть и молитвою проводит родимая святая Церковь, что оценить его и прославит и поблагодарит мать – дорогая, святая отчизна!

Пусть же всколыхнется вся Россия, как один человек, высоким и святым воодушевлением, как в оны дни, когда бывало раздавался на Руси клич Мининых: «Заложим, если нужно, жен и детей!» Пусть понесутся к престолу Государя выражения горячей преданности и верноподданства и беззаветной готовности всех стать на защиту родины и за славу ее! Пусть польются обильно, рекой широкою пусть польются жертвы на народное дело. Пусть пастыри усугубят молитвы и обратят к пасомым громкий глас призыва к подвигам и жертвам; пусть труженики слова – писатели, мыслители, поэты, – вот, духовные вожди народа, пусть все, все объединятся в сознании опасности, угрожающей России, и постараются создать на всем протяжении великой земли русской могучее, единодушное и крепкое непоколебимым патриотизмом общественное мнение!

Господь и зло обращает в орудие добра; пусть же ниспосланное нам испытание сплотит и соединит нас, всех сынов России, всех без различия центра и окраин, званий и состояний, мест и положений в государстве! Вот случай засвидетельствовать о верности Царю и царству, вот случай показать, что горе и раны великой нашей родины отзываются в сердце нашем, как наши собственные, вот случай и побуждение слиться всем воедино в святом братстве и святом воодушевлении!

За крест! За Русь! За родину! И за Царя! Аминь.

Господь разрушает советы язычников, уничтожает помыслы народов. Блажен народ, у которого Господь есть Бог, – племя, которое Он избрал в наследие Себе. С небес призирает Господь, видит всех сынов человеческих (Пс. 32:10–13).

О, призри с небес, призри с небес, Господи, на народ наш Святорусский, который Ты избрал в наследие Себе! Разруши, Господи, советы язычников, уничтожь враждебные на нас помыслы народов!

Да, братие, без малого полная тысяча лет прошла с тех пор, как наша Русская земля стала христианскою, православною и сделалась наследием Божиим. Тысячу лет народ наш почитает Крест святой и грудью защищает его от неверных. Сколько крови пролил он в защиту Креста, сколько войн он вел за веру Христову, сколько выказал безграничного мужества, сколько жертв самых тяжких принес он на это великое и святое дело!

И Господь благословил наше царство: разрослось оно больше всех других царств на свете. Долго и тяжко строилось оно слезами, трудом, великими подвигами и многою молитвой, и стало теперь сильнее всех государств в мире. Позавидовали России далекие язычники, кланяющиеся идолам; позавидовали и другие народы и стали втайне помогать неверным; захотели они ослабить наше царство, отнять у нас наше достояние, отнять то, что нами приобретено трудами и кровью. Боятся они святой Руси: знают, что она везде и всегда стоит за правду! Ненавидят они Россию за ее силу и величие. А пуще всего ненавидят они Христа, нашего Спасителя, и честной Крест Его, и вот почему ополчились теперь язычники со всею злобою на крещеное царство наше. Похваляются они теперь на весь свет извести нашу родину, побить наше воинство, а сами, между тем, коварно, обманом, не объявивши войны, в глухую полночь, как воры, напали на нас на Дальнем Востоке. Видно, честного-то бою испугались...

Туда теперь отправляетесь вы, братья, грудью постоять за Крест и веру православную, защитить честь и славу Царя и родины.

Итак, славная кавказская армия не осталась в стороне от завязавшейся борьбы христианства и язычества, и вы, братья, в числе первых ее представителей, идете на правую брань. Завидная ваша доля! Все кавказские войска готовы были бы принять эту долю, все они рвутся на Дальний Восток; слышно, нет добровольцев и охотников: все до одного горят готовностью идти на бой с врагами.

Идите же, славные кавказцы, на брань; идите и помните, что от Черного моря до Каспия, от всех Кавказких гоp, от ущелей и пропастей, от неприступных скал и твердынь, от заоблачных высей, от прежних грозных крепостей, покоренных здесь нeкогда силою русского оружия, – из всех уголков Кавказа, отовсюду несутся к вам и провожают вас в дальний путь преданья бессмертной, немеркнущей славы русского воинства! Здесь, на Кавказе, в оны дни, еще недавние русские воины на каждом клочке земли явили чудеса неустрашимости и победоносно сражались за Крест Иисуса Христа, за святую Русь, рядом со многими доблестными сынами Кавказа, здешними уроженцами; могучими орлами взлетали они на высокие горы и недоступные твердыни, не зная устали, не ведая страха, не считаясь с препятсвиями. И пока стоят и высятся горы Кавказа, не замолкнет и не померкнет их громкая слава! Здесь они совершили такие богатырские подвиги, которым открыто и искренно удивлялись сами враги наши и которые теперь могут казаться сказочными и невероятными. Здесь герои кавказские, одушевленные любовью к Церкви и родине, шли всегда не на сражение, а на верную победу; здесь именно не любопытствовали знать «сколько врагов?» а только об одном спрашивали: «где враги?»

Вот каковы ваши воинские здесь предки, дорогие братья! Постарайтесь же вы быть их достойными! Там, на дальних морях и горах, не посрамите седой славы кавказской армии; покажите ее вашим братьям, боевым товарищам, которых вы там встретите, и покажите и врагам-язычникам. Пусть помнят и долго не забудут.

Идите смело, друзья и братья! Идите, твердые и бесстрашные, на грядущее испытание, и знайте одно, что вам предстоит и назначено или победить, или умереть: другого выхода не знали славные русские воины.

Идите и помните, что вы защищаете Христа Спасителя и Его Церковь святую, она – мать ваша; она крестила вас, она духовно вас питала; она дала вам святую веру, учила жить праведно, прощала грехи; Телом и Кровью Христовой вас питала в жизнь вечную; она молилась о вас и будет вечно молиться за живых и умерших. За нее от руки язычников умирали с радостью и славятся вечною славою бесчисленные святые мученики. Не страшны за нее смерть и мучения и для русского человека!

Вспомните же, родимые, в минуту боя, в страшный час испытания, вспомните Христа и Крест Его и Его Церковь! Вспомните Царя-Батюшку, утешьте Его скорбное теперь сердце; вспомните, дорогие, ваши села и деревни, мирные поля, родимые семьи, престарелых дедов, отцов и матерей, жен, детей, родных и знакомых: не отдайте их, братцы, в обиду и разорение врагам-язычникам! Пред вами слово Евангелия: «больше сея любве никто же имать, да кто душу свою положит за други своя»... (Ин. 15:13). Вспомните, братцы, наши дорогие святыни, наши обители, чудотворные иконы, мощи святых, гробы преподобных угодников, – небесных заступников земли русской; вспомните ваши родимые храмы, дорогие могилы ваших покойников: они ждут, чтобы вы защитили их от осквернения и поругания неверных врагов.

Вспомните, милые, всю Россию, всю великую Россию! Русские люди будут следить за каждым вашим шагом, будут чувствовать всю радость ваших побед и геройских подвигов; будут везде – в городах, в деревнях, в шумных собраниях, в тихих беседах, будут везде с гордостью рассказывать о вашей храбрости, будут радоваться вашему геройству... И хотя бы о вашем подвиге мы услышали или прочитали только два-три слова: «умерли, мол, смертью храбрых столько-то человек в бою», и тогда слава ваша велика пред Богом и родиной. Что честней пред Госдодом, что для сердца радостней, как сложить головушку за родимый край и знать, что наградой за смерть и за подвиги, за кончину храбрую ждет нас светлый рай!

Идите, идите светло и мужественно на подвиг и возвращайтесь назад, дорогие наши друзья и братья; возвращайтесь назад увенчанные славой, благословением Церкви, любовью Царя и благодарностью России! Возвращайтесь и возвестите родине и всему миру, что сказа Господь спасение Свое, пред языки откры правду Свою.

Идите, осенив себя с верой и упованием крестным знамением: С нами Бог, разумейте язы́цы и покоряйтеся, яко с нами Бог! Аминь.

Не в первый раз совершается в Тифлисе общественная заупокойная молитва о безвременно почившем Василии Львовиче Величко: добрый и отрадный знак. Если бы это было только обыкновенным проявлением любви человека к человеку, разрешившейся в молитву, то и в таком случае наше собрание утешало бы сердце, как наглядное доказательство живущих в нас добрых человеческих и христианских чувств.

Но мы видим сейчас гораздо большее. Ведь многие из присутствующих здесь совсем не знали покойного, или знали очень мало, как человека и знакомого. Очевидно, пред нами побуждения к молитве и выражению сочувствия к почившему Василию Львовичу иные... Мы видим здесь любовь и сочувствие к тому делу, которое он поставил себе задачею жизни и которому служил всеми силами своей богато одаренной души. Мне не нужно называть это дело и подробно говорить о нем; вы все его знаете: это – русское дело, народное, государственное русское дело в широком смысле этого слова, – не война только, не внешняя защита России от врагов, а тяжкая, продолжительная внутренняя работа лучших сынов России, имеющая целью слить и спаять духовно с Poccиею то, что приобретено ею путем внешних войн. Не легко в наши дни выражать этому делу даже простое сочувствие; так много у него врагов, врагов злобных и решительных, действующих тайно и явно. Да, так много у него врагов, что даже открытые молитвенные собрания для поминовения покойного служителя русского дела не безопасны в смысле возможности бескровного, конечно, преследования за них, давления и осуждения со стороны сознательных или бессознательных врагов русского дела. Можно судить поэтому, как тяжка и часто до трагизма тяжка была самая работа покойного Василия Львовича. К этому прибавить нужно и то, что Бог привел ему служить своей задаче в нашем крае, где нет старых культурных преданий; где относительно неразборчивости в средствах борьбы дальше идти некуда; где минувшие века рабства, крови, мусульманских насилий, бесправия, подкупов, измен, убийств и предательства ввели в обиход жизни и как бы узаконили в сознании все орудия и способы сведения счетов с неугодными и неудобными людьми...

Сколько обвинений печатных и устных сыпалось на него, и каких только проследований не пришлось ему переиспытать! Воистину, с точки зрения врагов русского дела, у Василия Львовича немало было грехов смертных и незамолимых. К счастью, друзья его и друзья русского дела могут назвать эти грехи с чувством любви к покойному и законной гордости, как лучшую похвалу поминаемому писателю и деятелю в минуты заупокойного о нем моления. В чем же его вины?

Он был виноват за то, что был отмечен печатью высокого ума и богатых, выдающихся дарований, и ко всему этому горячо любил Россию и верил в ее мощь и светлое будущее. Да, в этом отношении в нем как бы воплотились чувства и доблести его предков, из которых один, деятель времен гетманской Украины, Самуил Величко, состоя в высоком звании, при известном Мазепе, не согласился быть единомысленным изменнику и остался твердым в верности России, обнаружив и как бы завещав своим потомкам высокий государственный смысл.

Василий Львович виноват был, далее, за то, что считал Кавказ, залитый русской кровью и русскими деньгами, неотъемлемою частью великого нашего царства. Да, он громко и смело говорил, что политическое и государственное слияние Кавказа с Россией должно быть поставлено и проведено твердо и неуклонно.

Он был виноват за то, что громко исповедывал и делом доказывал и проводил в жизнь те задачи, которым служит прекрасный кружок русских людей, ныне совершающий это заупокойное моление о своем член-учредителе и самом горячем работнике. Да, он утверждал, что на Кавказе и для русского человека должно быть место. Он был виноват, больше всего виноват за то, что так был непохож на многих рядовых сынов нашего народа, ленивых, беспечных и недальновидных, которые начинают сознавать опасность и убеждаться в действительном ее существовании лишь тогда, когда она принимает огромные размеры и притом внешнего характера, в роде войны; которые, по мудрому присловью народному, лишь тогда перекрестятся, когда грянет гром: Василий Львович силою творческого ума, скажем более – силою поэтического прозрения умел провидеть опасность в то время, когда она еще назревала в еле заметных течениях мысли и смутных настроениях; он предчувствовал ее, когда она проходила в области фактов и явлений обыденной жизни, по-видимому, спокойной и тихой или чуть-чуть колеблющейся, как почва на вулкане...

Передергивать и преувеличивать можно все, – и вот, русский государственный смысл у Василия Львовича объявлялся преследованием и травлею народностей, русское самосознание – узким и корыстолюбивым национализмом и т.д.

Но он был страстным, резким; он ошибался... кричали его обвинители. Да, умоляя о милосердии к нему Высшую Правду, мы не можем быть неправдивыми. Признаем и сознаем: он был страстным и горячим человеком. Но он сам метко ответил на это обвинение ровно четыре года тому назад в эти самые дни: дело его было таково, что его нельзя было вести с безоблачным челом. И почему же, скажите, не осуждается громко, а молчаливо обходится дикая и животная страстность не слова, а самого дела у врагов России, – страстность, доходящая до кинжала и крови, до наглой клеветы, низких подкупов и тайных убийств, а защитникам русского дела не прощается даже страстность слова? Разве только потому, что оно слишком правдиво и что правда глаза колет?

Он часто ошибался... Да, он был человек и ошибался. Говорят, что он видел не всю опасность, а только часть ее; говорят, что он был односторонним, что иногда в борьбе он не различал своих от чужих, друзей считал врагами и врагов его дела – друзьями... Что же? Может быть, он не всегда мог прозреть в козни сатаны, который, по слову Писания, иногда преобразуется в образ ангела светла и в виде близкого и друга может явиться, чтобы удобнее и коварнее разделить ряды единомышленников около знаменоносца...

Но ведь все это временно, все это так мелко и ничтожно сравнительно с тем, что сделал покойный. Но ведь не ошибается только тот, кто ничего не делает. Но ведь ошибка, как свойство несовершенной природы человека, ошибка искренняя, добросовестная не заграждает человеку дверей в царство Божие.

А Василий Львович был человеком и работником убежденным и искренним. Это доказал он и принятыми добровольно страданиями, и принесенными жертвами.

Он не продал своего первородства, хотя в наше время, не как в древние дни, конечно, заплатили бы ему за это не чечевичною похлебкою, а гораздо дороже, – многими благами, вещественными и невещественными... О, если бы он служил иному знамени: не знал бы он тогда ни клеветы, ни ожесточенной травли, не подвергался бы он столь частым оскорблениям, не сделал бы он своего имени столь пререкаемым, не горел бы он в нервном возбуждении ежеминутно, не надорвал бы прежде времени своего могучего организма... Но и помимо этого, ведь он мог прельститься и другими, в сущности невинными перспективами счастья: он имел полную возможность, пользуясь материальною обеспеченностью состоятельного помещика, посвятить свой досуг и свои, бесспорно, недюжинные дарования спокойной работе в области художественного творчества; мог бы составить себе имя и мог быть в числе не последних писателей времени. Но он пожертвовал всем этим родине; он видел и знал, что тревожно переживаемое время, что нравственно невозможно теперь удалиться в область чистого художества; что нужно смелое и горячее слово любви к отечеству; что от писателя требуется теперь больше внимания к потребностям и реальным интересам русской жизни. И вот, он сошел в могилу, не оставив векам своего имени, как крупного писателя, не оставив по себе заметного и выдающегося произведения... Величие этой жертвы, скажем больше, – трагизм этой жертвы дано понять и оценить далеко не всякому...

Но своему времени он послужил в полноту сил! Он служил прояснению русского самосознания; он служил укреплению в жизни здоровых и положительных начал веры, патриотизма, церковности и здоровой государственности; он был зорким стражем интересов своего народа. Он служил Богу и родине, главным образом словом, своим вдохновенным русским словом. Но у писателя слова – это его дела. А дела человека, по уверению слова Божия, идут вслед за ним по ту сторону гроба. И в этом – наша отрада в переживаемые нами теперь молитвенные минуты, в этом уверенность и твердый залог загробных о нем чаяний.

Простят ему и люди его ошибки и заблуждения; время сгладит их и смягчит, будущее предаст их забвению, как нечто несущественное и случайное в его личности и деятельности, и вместе с признанием правды его идей сохранит за ним его заслуги, оценит его благородную любовь к России и веру в нее, его ревность, горячность, его труды, страдания и жертвы за русское дело. А Господь милосерднее людей... О, если люди простят, то Господь будет ему более милостивым Судиею!

Помолимся же Ему, да подаст Он благодатный мир и покой настрадавшейся душе почившего, да укроет его милостью и прощением грехов. Мы же, возглашая Василию Львовичу вечную память, будем помнить, что лучший знак любви к нему – служение его делу. Слава Богу, покойный не был одинок: это молитвенное собрание наше, и притом не первое, служит ясным тому доказательством. Пусть же сознание понесенной утраты вызовет только любовь к почившему, благодарность к нему и молитву о нем, но никак уныние. Елисей некогда просил Илию: да будет дух, иже в тебе, сугуб во мне. И хотя просьба эта показалась самому пророку преувеличенною, но Господь исполнил ее ради необходимости воздействия на современников Елисея, которые слишком удалились от пути истины и требовали чрезвычайных проявлений пророческого дара и слова для своего вразумления.

Жив Господь; вчера и днесь Он Той же и во веки! Будем призывать и просить всею горячностью молитвы и всею любовью сердец наших, да не оскудеют в нашем народе «мужи желаний», подобные поминаемому ныне рабу Божию Василию, – смелые духовные борцы за правду русскую: они нужны нам не менее, чем герои-храбрецы на поле брани; будем просить, да не замолкнет среди нас твердое и разумное русское слово; да ширится и растет русское дело и «приидет все в достоинство»; да будет дух покойного, – дух самоотверженной любви к родине и служения ей, сугуб во многих и множайших сынах нашей родины! Чу, мы слышим их клики геройские на Дальнем Востоке!.. В этой доброй и светлой надежде вместе с нами да возрадуется и утешится ныне почившая в Боге душа покойного! Аминь.

Глас радости и спасения в жилищах праведников, десница Господня сотворила силу! (Пс. 117:15).

Не наше только время разделило и в горе и радости жилища праведников и жилища нечестивцев, и не на одну только какую-либо область жизни простирается это раздeление. С тех пор как только помнит себя человечество, оно в своих горячих желаниях устроит жизнь свою по началам высшей правды, неистребимым в духовной его природе, стремилось, по врожденному инстинкту общественности, к созданию организаций, сообществ, – будет ли это семья, род, племя, будет ли это, наконец, в высших проявлениях истинно-человеческой жизни, государство и церковь. Тяжким, неустанным тысячелетним трудом и напряжением всех сил, усилиями и самопожертвованием благороднейших представителей человечества созидались и возрастали эти общества и организации, для церковного же устроения оказались недостаточными силы человеческие, и явлены силы высшие, Божественные.

В тяжком труде своем самые благородные, самые одухотворенные деятели и государственного и церковного строения всегда встречали препятствия, идущие из жилищ нечестивцев: сынам тьмы нестерпим был яркий свет, ночным хшцникам ненавистен был светлый день, служителям зла, смуты и беспорядка чуялась гибель в торжестве добра. Отсюда борьба их против представителей государства и Церкви, – борьба неразборчивая в средствах, кровавая, беспощадная и преступная, тем более озлобленная, чем более на глазах нечестивцев укреплялись положительные начала общественного строения, чем более стесненною становилась злая воля служителей тьмы. И вот, всегда так случалось, что герои и труженики из жилищ праведников почитались врагами в жилищах нечестивцев и обрекались на смерть, злодеи же, убийцы и разбойники в преступных сообществах возвеличивались, прославлялись и объявлялись героями. Естественно поэтому, что когда раздавался «глас радости и спасения в жилищах праведных», в темных подпольях нечестивцев воцарялись сатанинская злоба и уныние.

Кто побеждал в этой борьбе: сыны света или сыны тьмы?

Победа, как всегда и во всем, зависела от того, на чьей стороне было больше воодушевления и единства, больше сплоченности, идейной любви к делу, готовой жертвовать личным благом во имя блага общественного, готовой трудиться, лишаться, бороться изо всех сил. А на стороне добра, ко всему этому верим мы глубоко, была всегда готова и помощь Божественная: она не подается людям насильно, но, приемлемая в доброй воле верою и любовью, призываемая молитвой и смирением, она являла в мире чудеса победы и всегда посылала глас радости и спасения в жилища праведных. Если же наследники и потомки оказывались недостойными своих предков, передавших им тысячелетними трудами блага общественных установлевлений, хотя бы и Богом освященных; если они предавались нравственной спячке и апатии, теряли единение, ревность, воодушевление и готовность с самоотверженною любовью трудиться для блага общественного: тогда и Господь, после вразумлений и напоминаний свыше, то грозных и устрашающих, то милующих и спасительных, попускал торжествовать злу, ибо не в свойствах Всеправедного и Премудрого спасать насильно. Тогда, к позору народа, кучка злодеев иногда овладевала государственным строением, наводила кровавыми преступлениями ужас на его сынов, погруженных в спячку и привыкших к бездеятельности, подавляла в них силу, – и государство гибло, в назидание и устрашение векам и поколениям. Не станем ссылаться на примеры истории человечества; они людям образованным и без наших слов понятны и памятны.

Служителю Церкви естественно обратиться к истории библейской, к истории народа богоизбранного, который хоть на короткое время явил миру образ совершеннейшего правления и устройства общественного, так называемой теократии, в истинном, широком и высшем значении этого понятия. Когда человеческое начало жизни всецело проникает начало Божественное в их взаимодействии, когда человеческое общество добровольно является средою для Божественного откровения и всецелого Божественного водительства, – тогда самое государство получает нравственное оправдание своего бытия и высший смысл существования: оно представляет собой не военный стан, живущий и дышащий насилием, не собрание лиц, связанных взаимными выгодами, и не внешне-полицейское установление, а союз людей, как нравственно разумных существ, руководимых Богом в земных условиях к высшим и духовным задачам своего существования. Это – идеал жизни человеческой, идеал богоправления, в земных условиях только предначинаемый и намечаемый и имеющий обратить царство Божие на земле в вечное царство Божие на небе.

Пред нами царь Давид, царь-избранник Божий и избранник сердца народного. В тяжкую годину народной жизни пришлось ему насаждать в ней начала богоправления, и много-много жертв и страданий пришлось ему переиспытать на этом пути: были возмущения неразумной части подданных, были измены и предательства – печальное наследие старого рабства; были оскорбления со стороны таких лиц, которые были обязаны ему одною благодарностью. Не раз смерть стояла над его головою, не раз только бегство спасало ему жизнь. И вот, в одну из минут счастливейших, когда мимо него пронеслась чаша смертная, когда все существо его было охвачено радостью только что спасенной жизни, из уст его излился дивный, вдохновенный псалом благодарения Господу.

«Славьте Господа, ибо Он благ, ибо в век милость Его. Да скажет ныне дом Израилев: Он благ, ибо ввек милость Его. Да скажет ныне дом Ааронов (священство Израилево): Он благ, ибо в век милость Его. Да скажут ныне все боящиеся Господа: Он благ, ибо в век милость Его. Из тесноты воззвал я к Господу, и услышал меня, и на пространное место вывел меня Господь. Враги окружили меня... обступили меня, как пчелы (сот), и угасли, как огонь в терне.. Сильно толкнули меня, чтоб я упал, но Господь поддержал меня. Господь – сила моя и песнь; Он соделался моим спасением. Глас радости и спасения в жилищах праведников: десница Господня сотворила силу!» (Псал. 117:1–15).

Так ликовал Давид, так славил чудо своего спасения. Но зрелище чудесное видим мы и вокруг Давида; весь дом Израилев, и дом Ааронов, и все боящиеся Господа вместе с ним славили Бога и окружили любовью и сочувствием Давида, как представителя общего святого и высокого, всем дорогого дела государственного и общественнoго строения. Следствием было то, что царство крепло и возрастало, и не только Давид видел дни славы его и процветания, но и преемнику завещал его в полном благоустройстве.

В наши дни, на наших глазах десница Господня ныне сотворила силу. Видим и мы, что и наш дом Израилев, и дом Ааронов и все боящиеся Господа славят Его милость; слышим и мы общий глас радости и спасения в жилищах праведников. Только в жилищах нечестивцев, в среде сынов тьмы и служителей зла и смуты могут ныне царствовать молчание и злобное уныние... Именно в этом гласе радования или в унылом молчании – теперь пробный камень и верный показатель, где сыны света и где исчадия тьмы. Слава Богу! Это общее сочувствие к главному начальнику края, это участие в его страдании, эта радость за его спасение, эти поздравления отовсюду по священному зову Самого Монарха, эти молитвы по всему краю о чудесно спасенном от смерти князе Григории Сергеевиче, – все это – добрый знак. И сам князь с полным правом может повторить и применить к себе приведенные нами слова благодарного псалма Давидова. Да, окружили его враги с злобным желанием его смерти, обступили его, как пчелы с смертоносными жалами, и угасли, как огонь в кустах терновника. Сильно толкнули его, чтоб он пал: но Господня десница сотворила силу! Действительно, кровь холодеет, негодование и ужас охватывают всякого, у кого не погасла последняя искра порядочности, при мысли о совершившемся злодейском покушении на жизнь представителя Верховной Власти на Кавказе. Какова дерзость и какова низость! Каково предательство и коварство Иудино – вонзить кинжал вслед за приветливым поклоном! Сколько здесь характерного для злодеев и для их тайных вдохновителей! И на кого же поднялась адская злоба? И за что на него обрушилась? Что сделал лично князь такого, что достойно кровавого возмездия, чем озлобил злодеев? Что сделала, чем заслужила это горе, это страшное потрясение княгиня? Семь лет перед нашими глазами князь Григорий Сергеевич стоит во главе управления краем, семь лет мы видим его жизнь, его деятельность и можем сказать с полным правом и полною уверенностью: у него не может быть личных врагов. Вставая каждый день до восхода солнца, вступая в свой рабочий день раньше последнего простолюдина, трудясь не покладая рук, невзирая на седьмой десяток лет, отказывая себе часто в необходимом отдыхе и покое, князь Григорий Сергеевич жил и живет только для России. С истинно княжескою щедростью он с княгинею Mapией Феодоровной широко благотворит и материально, отпуская без счета жертвы и пособия и частным лицам на их нужды, и церквам, и общественным и благотворительным учреждениям. Благодарность и признательность должны возрасти вокруг княжеской четы, а не личная злоба. Злодеи, покушавшиеся на князя, и не только те, которые явились, быть может, слепым орудием сатанинской злобы и уже пожали достойное наказание на месте преступления, но и те, что стояли за их спинами, быть может, с монетами, похожими на сребренники народных «первосвященников» Анны и Каиафы, – это не личные враги князя, а враги России!

Князь Григорий Сергеевич явился на Кавказ в предшествии громкой славы человека государственного, человека испытанной твердости и преданности престолу, бесстрашного, прямого и решительного. Право и пред Богом и людьми русское дело на Кавказе, – в стране, омытой трудовым потом и кровью русских людей, утучненной их жертвами и костями, усыпанной русским золотом. И князь прямо и открыто и бесстрашно вступил на служение этому правому делу. Русское дело не ищет здесь захватов, не ищет чьего-либо порабощения, не ищет подавления того, что дорого всякому народу, – его веры, его языка и духовного строя; обвинения в этом, всегда заведомо ложные, создаются и распространяются только служителями лжи и смуты из своекорыстных видов. Но и по Божеским, и по человеческим законам, государственное и политическое слияние с Россией этого края, купленного столь дорогою ценою, должно быть возвещено и поставлено твердо и неуклонно, как того требуют величие и мощь, нравственная правота России и польза самого многоплеменного Кавказа. Здесь все должно быть исполнено справедливости, которой тысячелетиями не ведал этот край, терзаемый хищниками; здесь всем народностям должна быть оказана равноправность пред лицом Венценосного Вождя России и пред лицом закона. Но вместе с тем все должны служить России: нет племени, нет и не может быть сословия, каково бы оно ни было, которое могло бы требовать одних прав и отказывалось бы от обязанностей. Это основной закон справедливости и в личных отношениях людей, и в государственном строении. И так именно строилась Русь, и если кто принес больше всего жертв на это строение, то именно русский народ: Церковь русская ради такого строения поступилась патриаршеством, и многими древними особенностями своего строя, и огромными имуществами, которые в свое время охватывали чуть не половину всей великой русской земли и которых во всяком случай нельзя отстаивать ни с евангелием и канонами св. отец в руках, ни тем более с мечом, ибо меч Господь повелел апостолу вложить в ножны; дворянство русское ради того же государственного строения оставляло покойные места жизни и обращалось в служилый класс, посылаемый во все концы России; крестьянство наше, это геройское сословие, великое в своем труде и смирении, ради государственной крепости себя безропотно закрепостило и пожертвовало свободою; купечество русское несло тяготы и подати нередко в то время, как иностранные и инородческие, в том числе и кавказские купцы, были от них свободны. И когда этими общими жертвами всех сословий возвеличилось русское царство, возросло и стало могучим, тогда потянулись к нему под покров и защиту от севера и запада, юга и востока другие племена, потянулся и Кавказ с его многочисленными народностями, над которыми по отношению к России совершилось евангельское слово: иные трудишася, вы же в труд их внидосте... т.е. воспользовались плодами их трудов. История мировая на всем протяжении веков не знает государства или народа, который относился бы к другим племенам с таким великодушием, самоотвержением, самоотречением, как это мы видим в отношениях России к Кавказу¹¹⁴. Чрез сто лет беспримерных жертв на пользу Кавказской окраины Pocсия была в праве пред Богом и людьми заговорить здесь и о своих законных государственных интересах, которые доселе нередко великодушно приносились в жертву интересам местным.

Время для этого назрело, дело говорило само за себя. Появление во главе управления краем князя Григория Сергеевича было встречено общими надеждами на то, что русские государственные интересы не останутся забыты и будут поставлены на началах полной справедливости.

Действительность вполне оправдала эти надежды. Не время теперь делать всестороннюю оценку деятельности князя, но можно сказать с полною уверенностью, что будущий историк нашего края отметит за время управления Кавказом кн. Г.С. Голицына не один акт высокой государственной важности.

Но Кавказ еще недавно, сравнительно, находится под благотворным правлением России. Раньше России здесь веками господствовал произвол Турции и Персии, истощали край взаимные распри мелких правителей, освящен был в народных представлениях разбой, царило бесправие и рабство. Но рабство и господство права сильного одинаково развращают и раба и господина. На этой почве бесправия и отсутствия законной власти, постоянных смен правления и правителей и питалась веками склонность к изменам, интригам и предательству, необходимым спутникам рабства. И вот, когда во всей стране воцарились теперь мир и покой под сенью крыл русского орла, когда племена Кавказа в огромной массе остаются и возрастают в чувствах глубокой преданности России, благодеяний которой нельзя не ценить, как нельзя не замечать света и солнца, – кое-где и иногда, как отзвук старых болезней, проявляется разбойничья склонность воспользоваться одними правами и выгодами русского управления и уклониться от обязанностей, необходимо лежащих на всяком верноподданном, проявляется желание помешать русскому государственному делу и дикая месть его представителям за то или другое законное требование правительства.

Отсюда – и покушение на убийство князя Григория Сергеевича, отведенное рукою Господа. Повторяем, враги князя – враги России; он пострадал, как русский государственный человек, за русское дело на Кавказе.

Что же следует из этого?

Отрадно, что столь трогательно и единодушно несутся отовсюду свидетельства о сочувствии князю, везде возносятся благодарные молитвы за его спасение. Но этого мало. Мало отнестись к князю, как к личности, как к пострадавшему человеку. Необходимо и не словом, а самым делом выразить и проявить сочувствие ему, как государственному человеку, как носителю государственных начал и интересов на нашей окраине. Это наш стыд, наш позор, что среди нас совершилось такое ужасное дело, как покушение на жизнь начальника края, представителя Русского Царя! Нужно нам подняться в воодушевлении, нужно противопоставить кучке озлобленных злодеев, врагов России, спокойное, но могучее общее настроение, – такое, при котором враги России почувствовали бы себя бессильными, беспочвенными, одинокими и презираемыми и изгибли бы, как туман, как легкий иней пред теплыми лучами солнца. Нужно смелое слово на устах, нужно крепкое содружество, крепкое и идейное единение всех положительных элементов жизни. Нужно окружить государственную власть и уважением, и сочувствием, и общею готовностью содействовать ей в исполнении ее тяжкой работы на окраине. Злодеи хотят наполнить страну кровью, ужасом и террором. Позор и стыд тем, кто на совершающиеся события и на попытку замутить жизнь государственную будет смотреть с малодушием, боязливым молчанием или легкомыслием и беспечностью, или только с преступным любопытством, как на какую-то потеху!

Пусть, по выражению псалма, весь дом нашего нового Израиля, и дом Аарона, и все боящиеся Господа соединятся теперь вместе в одном гласе радости и спасения и осуждения злодеям: тогда жилища праведников будут исполнены деятельной работы, а жилища нечестивцев да будут пусты!

Мы должны ясно сознать и твердо исповедать правоту русского государственного дела на Кавказе, мы должны крепко верить, что в России всегда найдутся на всех поприщах жизни деятели, подобные князю Григорию Сергеевичу, которых ни подавить, ни закупить, ни запугать невозможно в исполнении ими государственного долга и патриотических задач.

Дай Бог каждому из нас в своей области быть таким деятелем! Дай Бог скорого выздоровлевния князю Григорию Сергеевичу, давшему нам в труде и крепком стоянии за дело государево доблестный пример, и явившемуся исповедником русского дела на Кавказе! Да пошлет ему Господь скорое избавление от недуга и много лет крепости духа и тела на служение дорогой и богохранимой России! Аминь.

Грустную историю рассказывает нам слышанная сегодня за литургией в евангелии притча о блудном сыне. Сын любимый, сын младший стал тяготиться жизнью у любящего отца и зависимостью от него, восстал против его власти, не пожалел его седин, не пощадил его сердце, не оценил его любовь; дерзко и с бесстыдством он потребовал у отца свою часть имения, как будто и в самом деле он ею владел по праву, возмечтал о свободе – и ушел на страну далече за призраком счастья и свободы, оставив отца в горе, в слезах и унынии. И что же? Вместо счастья и довольства – у него голод и лишение; вместо радости – горе; вместо свободы – грех, а в заключение рабство; вместо желанного возвышения и мнимой самостоятельности – ряд унижений и, наконец, уподобление свиньям. Грустная история эта, впрочем, кончается утешением: в себя пришел несчастный, раскаялся, возвратился к отцу, искренно смирился – и принят был снова в отеческий дом.

Братие! He слышите ли вы и в наши дни воплей нынешних отцов и горьких слез и стонов матерей чуть ли не по всему лицу земли нашей? Это нынешние блудные сыны внесли слезы и горе в недра семьи! Посмотрите на них, на этих современных блудных сынов, особенно в нашем образованном обществе; их дерзость и бесстыдство, воистину, превысили всякую меру. Живут ли они дома в семье: их тяготит, не говорим уже – надзор или руководство, нет, тяготит их самое существование старших и сожительство с ними; учатся ли они: им не нравятся правила и порядки школы; на службе ли они или на какой-либо работе: для них тяжко и обидно всякое подчинение, невыносимо всякое стороннее руководство.

Чего же они хотят? Как евангельский младший блудный сын, и они хотят свободы, смешивая ее с необузданным произволом; о свободе они печатают, о ней всюду проповедуют. И вот, во имя этой свободы мысли и жизни для себя, они требуют, чтобы старшие, родные и близкие отказались от своей свободы; чтобы эти последние жили и действовали не по своей воле, а по воле и указке младших и детей; чтобы зрелые и опытные люди уступили им, юным, место в обществе и государстве; чтобы юноши правили царством; чтобы учителя и воспитатели учились у учеников и их слушали; чтобы школою управляли не наставники, а наставляемые; чтобы вообще в жизни, в службе, в семье и в школе все отказались от своей свободы и воззрений ради свободы подростков и юных преобразователей семейного, школьного, общественного и государственного строя.

Но ведь, скажете, есть же меры воздействия, вразумления, наконец, и наказами! Так подсказывает здравый смысл. Но здравый смысл оставляет наших блудных сынов, как оставил и евангельского блудного сына. Воздействий, вразумлений и наказаний они не признают, потому что они – враги всякого «насилия». И вот, чтобы не было над ними этого насилия, они сами употребляют насилие решительно по отношению ко всем, кто с ними но согласен: к родителям, бросая их, оскорбляя и признавая с ними одну связь, по которой родители должны присылать детям на жизнь и содержание деньги; к начальникам, издеваясь над их распоряжениями и доходя в безумии до кровавых покушений и убийств министров; к учителям, запугивая их шумными волнениями на уроках и всякими угрозами и оскорблениями; наконец, к собственным товарищам, подавляя их волю и разум стачками, угрозою позорного изгнания из своей среды и бесславия, а то и физическим воздействием. И слышим каждый год, и читаем с грустью: там волнения молодежи, там прекращение занятий, закрытие учебных заведений. Кругом столько работы, жизнь не останавливается, а требует умных, образованных тружеников, взывает к молодому поколению, – но что до этого блудным сынам? Им нужна только пресловутая свобода. Для нее можно осквернить и храм Божий; для нее можно кричать и волноваться из-за того или другого устава школы в то время, когда кругом миллионы родного народа голодают; для нее можно поднять в историческом храме красные флаги с требованием уничтожения таких-то правил и чуть не потоптать ногами священные трофеи 1812 года... Что для них этот год, Отечественная война, великая эпопея благородной борьбы нашего народа с насильником и поработителем мира, и что для них слава родины! Им нужно, чтобы не было в школе правил, стесняющих их свободу. Что дня них тяготы родины, когда государство наше изнемогает теперь под тяжестью явных и тайных врагов: когда, пользуясь нашими затруднениями, нас хотят подавить экономически торговыми договорами, когда нас лишают векового влияния на единоверное и единокровное славянство, когда подрывают наше влияние там, где мы его купили реками крови, связывая нас задором желтой расы, рвущейся к тому, чтобы внести огнь и меч в наши пределы? Блудные сыны устраивают в это время только собственное благо...

Но ведь для того, чтобы жить в столицах и больших городах и заниматься, как важным делом, волнениями и разговорами о разных преобразованиях школы и жизни, нужно же есть и пить, иметь жилье и одеваться... Откуда же взять на это средства? О, и на это готов ответ евангельского блуднаго сына и повторение его дерзкого, бесстыдного требования: отче, даждь ми достойную часть имения (т.е. следующую мне по праву), как будто и в самом деле дети владеют, как собственностью, частью имения родителей и могут по праву требовать то, что им не принадлежит и ими не заработано.

Таково часто наблюдаемое ныне положение дел. Неудивительно поэтому, что стон ныне часто стоит в семьях, что сердца отцов замирают от страха при виде подростающих детей и представлении близкого времени их воспитания, что матери часто не осушают очей от слез и горя, что дети, наконец, нередко становятся не благословением, а тяготою и горем семьи.

Что же делать при виде этого ужаса? И где его причина?

Пред нами, братья, жизнь открыта для наблюдений. Позвольте некоторыми из них поделиться с вами в ответ на постановленные вопросы.

Мы видели отцов, убеленных сединами, – отцов, которые сами некогда были блудными сынами в молодости, много блудили и безумствовали, и которые, не имея сами в душе положительного содержания, не имея ничего, что могли бы противопоставить задорным разговорам и заблуждениям молодых людей, жалко заискивают пред молодежью, не смеют ничего сказать ей и больше всего на свете боятся в ее глазах прослыть отсталыми, и потому молчат, делая вид, что соглашаются, с ее заблуждениями.

Мы видели отцов и матерей, которые по ложной ли любви, по слабодушию ли и непростительну легкомыслию, молча и спокойно выслушивают дерзкие выходки и безумные суждения детей о Боге, о Церкви, о Государе, о всем святом и высоком, и не находят у себя смелого и властного слова, а иногда и вызванного святым негодованием и заслуженного детьми окрика, чтоб остановить безумие юных, а то и любуются ими: «вот, мол, какие дети наши! они умнее других, они так сильны и свободны!» Вот уж любовь неблагословенная!

Мы видели семьи, где у родителей, в присутствии учащихся детей, брань и порицание их учителей служат, так сказать, ежедневною приправою к семейному обеду; где дети, приходя из училища, при веселом смехе старших, на потеху и на раннее развращение младших братьев и сестер, изображают в уродливом виде своих наставников; где всякая строгость или взыскание школы к своим питомцам объединяет и детей и родителей в ненависти к школе и в желании обмануть ее всеми видами общей семейной стачки и общей лжи по взаимному уговору.

Мы видели семьи, где старшие у родители без стеснения, но с злорадством и наслаждением повторяют при детях все грязные и возмутительные сплетни, подхваченные с улицы или со страниц нечистой печати, о государственных властях, об архипастырях и пастырях, о начальниках и о всех власть имущих, втаптывают в грязь свою Церковь, свою родину и ниспровергают в глазах детей все авторитеты.

Мы видели отцов и матерей, которые в присутствии юношей, чтобы понравиться им, восхваляли других юношей-бунтовщиков, юношей, высланных за беспорядки, выражали им сочувствие, возводили в герои, посылали и собирали им пособсия и жертвы...

Если завелась нравственная гниль в семье, то может ли уберечься от нее и школа? Ведь деятели школы не с другой какой-либо планеты являются, а выходят из того же общества. И удивительно ли, что иногда и учители юношей внушают им дикие бредни, льстят их самолюбию, ищут их похвал? Удивительно ли, что даже в начальных школах стали раздаваться книги возмутительного содержания и стали предлагаться чтения, призывающие к бунтам, как это засвидетельствовано недавним правительственным сообщением вслух всей России?

Да, неудивительно, если оправдася премудрость в чадах ея; неудивительно, а естественно и понятно, что, воспитывая детей в своеволии, в распущенности слова и мысли, подрывая при них все авторитеты, мы прежде всего сами падаем в их глазах, теряем уважение и обаяние родительской и всякой иной власти, и вместо сынов послушания получаем в детях чад противления, нынешних блудных сынов.

Нужно, чтобы в недрах и во внутренней жизни семьи создалось, действительно, святилище; чтобы здесь царило уважение ко всему высокому и святому; чтобы здесь господствовала чистота и сдержанность слова и мысли; чтобы здесь образовались добрые навыки и священные семейные предания; чтобы детям явлена была в родителях твердость религиозных и патриотических убеждений, уважение к освященному Церковью семейному строю, благоговение к Церкви, к Государю, к отечеству. Нужно, чтобы среди нас, взрослых, не господствовала по всем этим вопросам гибельная путаница понятий и нынешнее разделение и разноголосица мнений. Нужно, чтобы в среде нашей образовалось доброе, крепкое и согласное, воистину, общественное мнение, осуждающее буесть и блуд юности и поклонение ей, как какому-то кумиру; чтобы блудным сынам приходилось встречать одно осуждение своим мыслям и поступкам; чтобы им стыдно было быть блудными сынами; чтобы их состояние мятежности заклеймено было в общественном мнении, как позор и грех, а не возводилось бы в какое-то дикое геройство...

Другие средства искоренения зла все будут слабы. Но искоренять его нужно, необходимо нужно, иначе вся жизнь обратится в блудную. Не все ведь блудные сыны кончают так, как это изображено в евангельской притче: часто они гибнут и губят окружающую жизнь, как гангрена заражает все тело.

Нужно нам, взрослым, одуматься, нужно семьям и родителям подняться, исправиться, раскаяться. К этому зовет нас все: и закон Бога, и голос Церкви, и долг пред родиной и обществом, и любовь к собственным детям и, наконец, любовь, – врожденная нам любовь к себе самим! Аминь.

В началех Ты, Господи, землю основал еси, и дела руку Твоею суть небеса. Та погибнут, Ты же пребываеши, и вся яко риза обветшают, и яко одежду свиеши я, и изменятся. Ты же Той же еси, и лета Твоя не оскудеют.

Этими словами псалма Давидова начинается апостольское чтение нынешнего дня: редкое и необычное начало апостольского слова! Недоумение вызывает и то, что именно в нынешний день предлагается чтение это нашему чувству и вниманию. А какие величественные слова! Какая глубина мысли и красота образа!

В начале Ты, Господи, основал землю, и небеса – дело рук Твоих. Да, как ни прекрасны и чудны небо и земля, но они появились во времени. Не вечны они по началу, не вечны и по концу: они погибнут, но Ты во век пребывавши, и все, как риза, обветшает, и как одежду Ты свернешь их и изменятся. А Ты все Тот же Вечный и Неизменный, и лета и годы Твои не изменятся и не оскудеют. Вот вкратце содержание псалма. Он знаменателен был в устах Давида и древнего Израиля, жившего посреди язычников, которые боготворили природу, почитали небо и землю вечными и божественными. Израиль в этом псалме громко исповедывал пред целым миром, что один Бог только вечен и неизменен, а земля и небо – творение Его.

Но и в наши дни, и до конца времен полезно людям держать в памяти приведенные слова, и Церковь особенно советует нам делать это в дни Великого поста. Слишком уже мы увлекаемся временным и изменчивым, слишком забываем вечное и высшее: в пост, во дни говения и покаяния, когда это вечное становится к нам ближе и ощутительнее, когда душа жаждет отрешиться и очиститься от земного и воспрянуть к небесному, уместно остановиться над этим нашею мыслью и чувством.

Вечное, неизменное... О, как стремится душа наша в эту возвышенную область! Как неистребимы и неподавимы ничем, ничем порывания наши к этому горнему и заповедному миру!

Вечное и неизменное... Нет из нас ни одного человека, кто бы не испытывал усталости от земной суеты, кто не сознавал бы всей мелочности и ничтожности наших ежедневных интересов, желаний, вспышек чувства, забот и помыслов. И тогда-то в усталой душе поднимается и растет желание войти в область вечного и слиться с ним...

И вот вам, возлюбленные, здесь и сказывается значение веры и Церкви. Здесь именно небо на земле, здесь, и только здесь, вечны и неизменны они посреди временного и изменяющегося мира. Меняются люди, их страсти, их мысли, их горделивые успехи в науках, искусствах, в жизни. Сегодня – одно, завтра – другое.

А в вере и Церкви один и тот же Бог, одна вера, одно учение, одна молитва, одни таинства... все едино и вечно. Зайдите в храм на службу, вдумайтесь, вслушайтесь: ведь все говорит о вечности. Начальный возглас: Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков.

Диакон, орарем поводя пред народом, в образе круга знаменует вечность Церкви; тут же и словом он заключает: и во веки веков; и каждый возглас кончается словами: и во веки веков, и в конце литургии, заключая молитву, показуя чашу народу, ничего высшего и лучшего ни придумать, ни сказать не может священник, кроме слов: всегда, ныне и присно иво веки веков. Да, вера и Церковь есть область вечного, и дух, ищущий вечного, только здесь найдет источник жизни.

Но если где особенно напряженно сказывается стремление к вечному, то именно в среде монашества. Что такое иноки и инокини? Это люди, которые отказались по возможности от всего земного и временного и избрали вечное и небесное: отошли от семьи, от отцов, матерей, братьев и сестер, от земных радостей и забот, и больше всего, и выше всего поставили служение Богу. Оставив хлопотливую Марфу с ее земными заботами, они, подобно Марии, сидят в созерцании у ног Христовых, по слову Спасителя, – благую часть избрали, которая не отнимется от них, ибо она вечна и нескончаема.

Итак, в нынешнем нашем молитвенном собрании вполне уместно слово апостольского чтения о вечном и неизменном Боге. И сам собою слышится урок: будем искать больше всего и прежде всего вечного и неизменного. Горняя мудрствуйте, а не земная, – учит апостол. Вышних ищите, идеже Христос, одесную седя Первосвященник наш во веки. Но скажете и спросите: а как же земное? Как без него обойтись? Господь ответствует нам поучением слов молитвы: хлеб наш насущный даждь нам днесь, только днесь, только сегодня, а далее я и не хочу думать о временном, а ищу вечного. Так должно думать христианину. Самый хлеб, одежда и жилище, без чего нельзя обойтись, это – не цель, а только средство к иной, высшей цели, т.е. к удобнейшему и беспрепятственному служению вечности. Посредством земного ищи небесного, посредством временного приобретай вечное, – вот истинная евангельская купля. С этой точки зрения и оценивать должно все, что мы видим в жизни и вокруг себя. Все для вечности и все цени с точки зрения вечного.

Вот теперь все помыслы наши прикованы к войне. Если мы будем желать побед русскому народу только для обогащения и славы, – это будет и недостойно и не по-христиански; это будет искание грубого и временного. Но в этой войне иной смысл: борется христианство с язычеством, борется Крест с драконом, борется евангелие с баснями языческими. Pocсия чрез победу благовествует далекому миру вечное евангелие о вечном Боге и Его Сыне Искупителе. О, тогда оружие наше, как некогда оружие царя Константина венчается Крестом и служит ему, тогда и Бог говорит русскому народу: «Сим победиши». Значит, и здесь чрез земное мы ищем вечного, и потому горяча должна быть наша молитва о Царе и России, ибо с царством русским расширяется и крепнет царство Христово, вечное царство Божие.

Вот и школа пред вами, в ней учатся дети; из нее выходят учительницы, – по-видимому, тоже забота о временном. Но если так, пусть лучше и школы не будет. Нет, школа добрая, школа церковная должна именно вести народ к вечному, напоминать ему о Боге, указывать ему небо, напоминать о нем постоянно, поднимать в нем унывающий и падающий дух. Горе народу, который забыл о небе: он недостоин жить и на земле; его существование будет животным и звериным.

Но пусть он поднимет глаза к небу, пусть в душе служит Богу: и жизнь его будет и полна, и человечна, и осмысленна. Будем же, возлюбленные, искать вечного и служить ему! Где же оно это вечное и где его сыскать? Вот и ответ апостола: «В началех Ты, Господи, землю основал еси и дела руку Твоею суть небеса. Та погибнут, Ты же пребываеши, и вся яко риза обветшают, и яко одежду свиеши я, и изменятся, Ты же Той же еси, и лета Твоя не оскудеют»... Аминь.

Трудно представить себе другое евангельское чтение, более соответствующее времени поста и покаяния и переживаемым нами настроениям среди нашего общества, чем то, которое мы сегодня слышали за литургией. Остановимся на нем вниманием.

Господь Иисус Христос – при конце Своего земного служения. Злоба врагов Его достигла высшей степени; близко время, когда злоба эта достигнет своей цели и предаст Божественного Учителя на смерть. Временными удалениями Иисуса Христа в пустынные места, как это было доселе, уже нельзя успокоить врагов; всякая попытка придти в Иерусалим уже видимо грозила Спасителю смертью, и об этом засвидетельствовали сами ученики Господа в ответ на высказанное Им желание идти в Иудею (Ин.11:8). При таких-то обстоятельствах Иисус Христос отправляется в Иерусалим. Он идет молча впереди, весь преисполненный ожиданием мук и смерти, а сзади за Ним следуют ученики Его, следуют со страхом, как замечает евангелие. При таких-то обстоятельствах и происходит замечательный разговор Спасителя с учениками Своими. Он подзывает их и говорит: «Вот мы восходим в Иерусалим и Сын Человеческий предан будет в руки грешников, и поругаются над Ним, и оплюют Его, и убьют Его, и убиен быв, в третий день воскреснет». В словах Спасителя слышится желание предохранить учеников от грядущего соблазна: пусть знают они, что совершенно ясно Учитель их предвидит страдания, что совершенно добровольно Он идет на эти страдания, что сила Божества Его все-таки восторжествует над спасенным миром.

Христос говорил о Своих страданиях и унижении, – а ученики помышляли о славе Его земного царства, которого они упорно ожидали, вопреки всем указаниям Господа. Мать сынов Зеведеевых, т.е. апостолов Иоанна и Иакова, а потом и сами они обращаются здесь к Спасителю с необычною просьбою: дай, чтоб один из нас сел по правую, а другой по левую сторону в царстве Твоем (Мк.10). Так просят они, а другие апостолы негодуют на них, но не за то, что просьба их неуместна, а за то, что Иаков и Иоанн себе одним просят благ, на которые рассчитывают и прочие апостолы.

Все они глубоко заблуждались, думая, что царство Христа есть царство земное, и можно себе представить, как горько было на душе и сердце Спасителя, когда Он видел, что ближайшие Его ученики не понимали Его. И вот здесь-то Он и сказал им вечныя слова: «Вы знаете, что князья владеют людьми и сильные господствуют над ними и благодетелями называются; у вас же пусть будет не так, но кто хочет быть из вас первый, да будет всем слуга, а кто хочет быть старшим между вами, пусть будет всем раб».

Вот содержание нынешнего евангельского чтения. Как оно применимо к переживаемому времени! Да, скажут: тут наставления царям и правителям. Нет, друг, это тебе наставление! Сказано: кто хочет, а мы-то больше всего этого и хотим... Не станем говорить о людях властных и сильных, так ли они понимают и исполняют свои высокие обязанности. Среди нас нет таковых властных; пусть же они сами и дадут ответ пред Богом, и не нам судить их, хотя, правду сказать, в наше время очень любят заниматься этими пересудами.

Посмотрим лучше на себя самих. Как часто в себе и в подобных нам людях мы видим именно то, что было в просьбе Иакова и Иоанна! Да, в наши дни уже не старшие, а младшие, подчиненные, часто совсем дети стремятся к властителъству, забывая о подчинении. Высоко было призвание апостолов, но Спаситель указал им на их обязанности в то время, как они помышляли только о правах. Но апостолы впоследствии уразумели свою ошибку и вёнцом мучеников доказали, что они усвоили и исполнили учение Христа. У нас не то. Спросите, чего мы больше хотим: прав или обязанностей? Но ведь на правах все ныне помешаны, и сознавать свои права, добиваться их во что бы то ни стало – и силою,и злобою, и преступлением и кровью – считается ныне признаком особого развития и умственной высоты. Естественно, при этом у других видят только обязанности, и одних обязанностей от них требуют, а себе приписывают одни права, чаще всего преувеличенные до безумия. И видим: рабочие хотят управлять хозяевами, ученики – учителями, младшие – старшими, а юнцы, которым нет и двух десятков лет, желают управлять всем царством и поучать Царя и правительство. Что значат эти бунты рабочих, грубости детей, волнение молодежи, беспорядки и возмущение против власти, грубость прислуги, высокомерное обсуживание действий начальников и старших? Вот главное зло нашей жизни и отступление от заветов Спасителя! С малых лет мы в наших детях развиваем неуважение к Церкви, к ее служителям, при них смеемся над всем высоким и начальственным. Что же мудреного, что они начинают свои грубости с родителей, переводят их потом на учителей, а потом гибнут навеки.

Посмотрите, сколько этих учащихся и подростающих детей здесь перед вами; можно подумать, что это местечко обращено в большую школу. Дети – надежда будущего. И хочется сказать этим детям, припоминая сегодняшнее евангелие: Милые дети! Слышите ли, чему учит нас Спаситель? Нужно прежде всего помнить об обязанностях, а не о правах, – права придут сами собою. Помните, что жизнь не есть веселый и беспечальный праздник. Жизнь есть подвиг труда, терпения, страдания и смирения, и нужно миллион раз выслушать и исполнить чужую волю и чужое приказание, прежде чем исполнить волю свою. Горе тому, кто не умеет повиноваться: он недостоин права повелевать. Учитесь же в усердии, воспитывайтесь в смирении, запасайтесь уменьем повиноваться. Начиная от Спасителя, у всех великих работников царства Божия слава являлась после уничижения, воскресение – после страдания.

А нам взрослым урок: не уподобляться матери сынов Зеведеевых, не развивать в себе и в других чувств гордости и искания только власти и богатства: ведь если все будут искать этого, если все будут желать власти, то кто же будет повиноваться? Что было бы, если бы теперь войско не повиновалось в войне начальникам? Ведь тогда погибло бы государство. Точно так же погибнет вся жизнь, если в ней не хватает духа повиновения.

Но будем в повиновении искать и видеть не только силу и спасение жизни, не только исполнение заповеди Спасителя, но и высокое наслаждение. Не так давно один старец митрополит, чрез 50 лет высокой архиерейской власти, прибыл в тот монастырь, где он давно-давно был простым монахом и послушником, исполняя самые черные работы. Возведенный в самый высший сан митрополита, он принимал теперь этот монастырь в управление. Собрались монахи, ждали поучения. Старец-митрополит сказал: «Пятьдесят лет назад в этой обители нес я первые труды послушания. Как хорошо тогда мне было: все ясно, определенно все указано, ни за что не отвечаешь. Потом 50 лет я был архиереем и все приказывал, да наказывал. И вот, перед гробом говорю вам: лучше повиноваться, чем повелевать»...

Да, лучше повиноваться, чем повелевать!

И если теперь у нас нестроения в жизни, то причина одна: все желают повелевать, и никто не хочет повиноваться.

И если бы Бог восхотел наказать нас в теперешней войне, или в последующем мире: то это выразится именно в том, что мы забудем об обязанностях, и помнить будем только о правах...

Но ведь на таком основании никогда и нигде не строилась жизнь!

Пред нами образ Спасителя в нынешнем евангелии, и слово Его: Он пришел не для того, чтоб Ему другие послужили, но чтобы послужить и отдать жизнь Свою для избавления многих. Аминь.

Христос Воскресе!

Да, Он воскрес на радость ученикам и миру, Он воскрес, несмотря на злобу врагов, уже торжествовавших над Ним победу, несмотря на охрану римской стражи, несмотря на тьму охватившей Его гроб ночи! Смерть не удержала в своих объятиях Начальника жизни, ад встретил в Нем своего Разрушителя.

Он воскрес, – и как гибнет тьма пред лучами восходящего светила, все одушевляющего и оживляющего, как бежит ночной холод пред теплом солнца, так гибнет пред вестью воскресения всякое уныние и веякие страхи; Он воскрес – и вселил этим в мир такую радость, бодрость, веру и жизнь, что пред ними померкла область самой смерти, и сущии во гробах оказались живыми! Яко исчезает дым, яко тает воск от лица огня, так исчезают из души, веруюшей в воскресение, последние сомнения, бегут колебания и всякие попытки врага истины поселить в ней смертные тени недоверия к добру и правде, неверия в их окончательную победу над миром злобы и лукавства.

Он воскрес... О, чудная, всеоживляющая весть! О, святая, дивная, всерадостная ночь воскресения! В волнах житейской суеты, когда смотришь на тебя издали, ты кажешься обыкновенною в среде других ночей года. Но пришла ты, светозарная, но заговорила своим властным языком, заглянула в душу, – и все осветила, всем завладела в глубинах сердца, и не уйдет от твоего возвышающего и обаятельного воздействия самая зачерствевшая в неверии душа! Недаром поэты всех времен и народов сложили в честь Воскресения Христова дивныя песни; недаром один из титанов нашей русской мысли, Ф. Достоевский, признается, что в эту ночь воскресения он впервые после горячего спора с атеистом, при первом ударе колокола к пасхальной заутрене, «реально опознал Бога»...

Конечно, прийти к этому дано не всякому. Только детство, с его непосредственною верою и свежестью чувств, видит, как в этот день солнце на небе играет и переливается, да народ, этот великий ребенок веры, знает в непоколебимом убеждении, что врата рая в эти дни не затворяются и души умерших в чудный праздник Пасхи в небесном полете в горния блаженные обители не встречают себе никакой препоны.

Но чем дальше живешь, чем более вдумчиво относишься к окружающему, чем шире опыт, тоньше совесть и ближе последняя неизбежная грань бытия, – тем более чувствуешь всю неизмеримую глубину истины воскресения, именно в нем также как бы «реально опознаешь Бога»... Жизнь полна противоречий, зло торжествует так часто и так нагло, чувство собственного бессилия так тяжко, смерть так неизбежна и ужасна: куда укрыться от всего этого, где найти бодрость и радость? В воскресении нашего Божественного Учителя! Воистину, Он воскрес и по страдании Своем живым явил Себя ученикам Своим. Что было бы, если бы Он не воскрес? Тогда Пилат, и Иуда, и Анна с Каиафою, и лжесвидетели, и озверелая толпа, и завистливые книжники, – все бы они были хозяевами мира и были бы оправданы суровою правдою жизни. Но Он все-таки воскрес, доказал Свое Божество, оправдал Свое искупительное дело, восторжествовал над злом во всей его совокупности, умертвив самую смерть, – это зло коренное и самое страшное. Кто верует в Него, – а как в Него не веровать? – тот из уст Его в евангелии особенно часто слышит настойчивое, без конца повторяемое слово: во Мне ты имеешь жизнь вечную. Итак, пусть торжествует иногда зло, льется кровь невинная, поднимает голову Иудино окаянство; пусть мир полон несовершенства и противоречий, пусть человек нарушает нравственную гармонию мира грехом и падениями: Он все-таки воскрес, наш Учитель и Господь, Он смерть попрал, Он дал залог и надежду на окончательное торжество Правды вечной. Он и живым и мертвым возвестил о спасении от зла. Да, и мертвым: ибо с Его воскресением мертвого нет ни единого в гробе и «жизнь жительствует» во всем необъятном Божьем творении!

Как же не радоваться Его восстанию? Небу и земле несется ныне отрадный благовест, так хорошо в эти дни символизируемый целодневным звоном в храмах. Христос воскресе! – так говорит миру, как живой, этот медный голос.

Донесется ли он до вас, наши дорогие братья-воины, хранящие мир наш? Или вы встретите и в этот святой день праздника коварного врага, великие труд, опасность, муки и смерть? О, с вами, с вами, дорогие, в этот день вся наша Pocсия во главе с Царем, и вся Церковь, сияющая и радостная верою в Воскресшего и смерть Поправшего! Где бы вы ни были, что бы с вами ни случилось – и в страдной жизни, и в геройской смерти, и по ту сторону могилы шлет вам привет святая родина; Христос воскресе! Победитель ада и смерти грядет к языческому Востоку, сидящему во тьме и сени смертной. Вы являетесь Его дружиною, отстаивающею жертвами и кровью Его достояние. Скоро ли забрезжит там вера в Воскресшего? Но слово Его не пройдет мимо: будет проповедано евангелие Его Царствия во свидетельство всем народам, и вся земля поклонится Ему, поклонится имени Его всякое колено земнородных! И тогда все друг друга обымем, рцем: братие, и ненавидящим простим вся воскресением... Свершится ли это чудо нравственного перерождения мира? Чтобы ответить на этот вопрос, надо дать вопрос другой: думалось ли бегущим к Мертвецу в цветущий сад Иосифа мироносицам и робким апостолам, думалось ли унылым путникам эммаусским, заплаканными глазами не узнавшим Воскресшего Учителя, – думалось ли им, что верующих в Воскресшего на земле будет столько, сколько мы их видим теперь?

Не думалось умом, но ясно гласилось в сердце Духом Божиим.

Сокрыты от веков и родов тайны Божии. Но одна тайна открыта: добро победит зло и Господь положит врагов Христа в подножие Его...

Ибо Христос воскресе, воистину воскресе! Аминь.

И будете Мне свидетели во Иерусaлиме же и Самарии, и Иудеи и даже до последних (пределов) земли.

Свидетелями Господа Иисуса Христа повелено быть ученикам Его. До последних пределов земли завещано им возвестить принесенное на землю с неба евангалие царствия Божия, которому надлежит быть проповеданным всему миру и в слух и во свидетельство язычникам...

Великое посольство апостолов в мире! Велико им и обетование Господа: «Я с вами во все дни до скончания века». Не потому ли они, как сказано в евангелии, и возвратились с радостью с горы Елеон в Иерусалим, хотя расстались с Господом, хотя, по-видимому, должны были печалиться, ибо видели собственными очами Его восшествие от земли на небо, ибо получили в завещание подвиг проповеди, за который, как и Сам их Божественный Учитель предрек им, им готовились беды и напасти, гонения, раны, темницы, мучения и смерть?

Возлюбленные! Радость обетования Господня при Его вознесении дана не одним апостолам; она со всеми верующими, а следовательно, и с нами со всеми во веки. Когда говорил Он Марии Магдалине: «Восхожду ко Отцу Моему и Отцу вашему и Богу Моему и Богу вашему», – Он говорил тогда всем верующим в мире. Когда Он обещал пред вознесением: «Я с вами во вся дни до скончания века», – Он обещал это всей Церкви, Им основанной, всем ученикам Своим, кто бы они ни были, где бы и когда бы они ни жили. Оттого-то и взываем мы радостно в сорокадневный праздник Воскресения: «О, божественного, о, любезного, о, сладчайшего, твоего гласа! С нами бы неложно обещался еси быти до скончания века, Христе, его же вернии, утверждение надежды имуще, радуемся».

Но с радостью вечного пребывания со Христом имеем мы пред глазами и Его завещание: будете Мне свидетелями – до последних земли. Не к одним только апостолам относилась и эта заповедь. Ибо было собрание до 500 верующих, когда Он явился им на горе Галилейской и всем, и на все века сказал: шедше научите вся языки... И всем заповедано в молитве Господней просить Отца Небесного о том, чтобы святилось и славилось имя Его, и чтобы пришло Его царствие...

Как же, спросите, как мы можем быть Ему свидетелями? Как можем проповедывать евангелие Его царствия? Разве это лежит на обязанности не одних пастырей и учителей? Как простые люди, не призванные к учительству, неученые, бедные, безвестные, уединенные от мира, мы можем поучать мир?

О, воистину, безмерно широка и многообразна проповедь о Господе! И кто знает, кто больше содействовал и содействует ей: люди ли словесного и даже златословесного учительства, или простые сердца, простые верующие, которые в века былые широкою рекою благовестия, выраженного самою своею жизнью, пронесли по всему миру славу и силу имени Христова! Неисповедимы судьбы Божии, и в мироправящем Промысле все устроено так, что и так называемое великое и малое направлено к единой и вечной цели. Так в сложной машине и маленький винтик, и большое колесо – все рассчитано, пригнано и примерено, и все важно для дела. То же самое – все члены Церкви.

И мы, как бы ни были просты, как бы ни были бессильны: все мы, каждый в своем кругу! каждый по своим силам и по обстоятельствам, служим Христову благовестию.

И каждый самый простой иерей, возглашая: «Благословенно царство Отца и Сына и Св. Духа», – совершает апостольское дело. И самый препростой диакон одним кратким призывом: «миром Господу помолимся» уже свидетельствует о Господе. И последний клирик, взывая «Господи, помилуй», и молчаливый страж в церкви, возжигая свечу, убирая храм, подавая кадило и ударяя в колокол; и последний мирянин, устроив дома икону и лампаду, научив детей вере, исполнив долг исповеди и причащения, и каждый самый скромный труженик школы, заронивший в душу ребенка семя веры, и каждый самый скромный ученик, с усердием слушающий в школе слово благочестия, и самая безвестная из вас монахиня, совершающая свое молитвенное правило, и последний прохожий, только перекрестившись около храма: все, все мы и каждый в отдельности, чрез это приобщаемся к апостольскому делу проповеди и свидетельства о Христе пред всем миром. А вот еще всем и всегда доступное высшее и лучшее свидетельство: свидетельство жизни благочестивой и богоугодной, наглядное приложение и исполнение заповедей евангелия!

Апостол в послании к коринфянам пишет современным ему христианам: немногие из вас мудры, немногие знатны. Но эти немудрые и незнатные силою примера высокой христианской жизни без слов так красноречиво проповедали евангелие, что через три столетия, несмотря на гонения и преследования, весь мир, и все мудрое, и все знатное склонилось к подножию Креста Господня, и он засиял на короне державных царей, недавних гонителей христианства. Позвольте в пояснение привести лишь один пример из жизни древних христиан.

Было однажды страшное моровое поветрие в языческом городе, люди умирали тысячами, все были объяты страхом. Забыв милосердие и братолюбие, язычники заботились каждый о себе. Больные лежали без призора; свои близкие, боясь заразы, оставляли их на произвол судьбы, лишая кружки воды и куска хлеба; мужья оставляли жен, дети бросали родителей и наоборот; мертвые без погребения валялись по улицам города. И вот тогда-то явились на помощь несчастным прежде гонимые в этом городе христиане. Они бескорыстно стали служить больным, хоронили мертвых бесстрашные в своей любви к гонителям. И что же? Когда окончилось моровое поветрие, не нужно было уже проповедывать Христа, – без проповеди, без убеждения город весь стал христианским.

Это было истинное и самое сильное и решительное свидетельство о Христе пред язычниками, во исполнение слова Господа нашего и Спасителя: «Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, иже есть на небесех».

Итак, да не смущается никто заповедью относительно свидетельства о Христе: оно всем и всякому доступно в Церкви.

Но есть, возлюбленные, есть целые народы, несущие во главе с царямя своими дело апостольское, есть народы, как бы особенно избранные для того, чтобы свидетельствовать миру о Боге Истинном, а язычникам – о Христе, об Его Церкви, об Его спасении. Таков в Ветхом Завете был народ Израильский. В Новом Завете – вы сами узнаете этот народ: это – святая Русь. Испокон веков несла она Крест и проповедывала евангелие и на далеком Севере, и в равнинах Европы, и в глубине Азии; испокон веков отстаивала она Крест Господень от нападения врагов, и только Господь Единый ведает, сколько крови пролила Русь святая в защиту веры!

И теперь такая точно война ведется Россией на Дальнем Востоке. Полчища язычников, за которыми дремлют, но готовы пробудиться новые необозримые их миллионы, устремилась на православную Россию. Мы не хотели и не ждали войны, и потому она особенно тяжела для нашей родины.

Но Россия ведет войну в защиту Креста, во свидетельство языком – до последних земли. И молим мы: да благословит Господь оружие Крестоносного Императора нашего, день рождения Которого мы ныне празднуем. В нынешний день и в настоящие минуты Государь находится далеко от Своей столицы – среди войск, отправляющихся на войну. Он благословляет Свое воинство на брань. Да станет с ними над ним вся благословляющая Россия, а над ними – Сам благословляющий Христос. Призовем всеми молениями сердец это Божие благословенье Царю и России. Много крови наших братьев прольется, много и долго будут литься в России в городах и деревнях горючие слезы об убитых сыновьях, мужьях и братьях...

Господи! Призри на скорбь народную, призри на слезы вдов и сирот и оставленных престарелых родителей! Вниди, Господи, в воскликновении и в гласе трубном, пройди пред лицом воинства нашего! И как в дни былые Ты дал нам хребет нечестивых супостатов и даровал нам водрузить Крест над мусульманским полумесяцем, так и ныне сподоби Русь святую вознести сияющий Крест Твой и над гордым языческим знаменем Восходящего Солнца! Аминь.

Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася эиждущии; аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий (Пс. 126:1).

Это, братие, исповедание древнего царя, избранника народа, «царя по сердцу Божию». Полное религиозной веры, полное глубочайшего смирения и всецелой преданности высшему, Божьему мироправлению, оно разделялось всем его народом и передано, волею Духа Божия, в завет и руководство народам грядущих времен на веки вечные.

Глубоко напечатлел в своем сердце этот завет наш русский народ и с трогательною верою, с полным послушанием урокам небесной мудрости осуществил его и в частной жизни, и в своем тысячелетнем государственном строениии. Наглядный тому показатель – это благочестивый обычай на Руси всякое дело начинать молитвою; наглядным тому показателем служит и наше нынешнее молитвенное собрание; но в особенности, но главнее и величественнее всего таким показателем является событие священного помазания Царя нашего на царство, которое сегодня воспоминает, торжествуя, вся великая и святая Русь.

Ибо что такое священное торжество Царского коронования, как не яркое проявление религиозной идеи, всецело проникающей русскую государственность? Что такое священное коронование Царей, только в одной России сохранившееся во всем внешнем величии своем и во всей глубине сокрытого в нем смысла, как не всемирное исповедание русского воззрения на Царя, выраженного метким народным словом: «Царь- от Бога пристав»? Что это, как не торжественное выражение глубоко христианского верования, что царство земное должно быть воплощением и осуществлением вечных планов, задач и законов царства Божия, небесного? Когда Царь приемлет избрание и помазание от Святого, когда власть, силу и державу приемлет Он не от людей, не по жалким и шатким договорам с ними, а от Бога, тогда самая власть получает характер религиозно-отеческий, т.е. изначальный и существенный вообще для власти; тогда и ответствует Царь и царство пред Богом; тогда между законом Божим и законом царства не может быть протнворечий; тогда самое государство принимает характер религиозно-нравственный, сливаясь с Церковью, ибо законы Бога суть правда и святость.

Велико значение этой религиозной идеи, ясно сознанной и последовательно осуществляемой в жизни и исторической деятельности народа. Она освещает ему жизнь яркою путеводною звездою; она осмысливает его прошлое, его настоящее; она дает ему мерило и руководство для определения будущего. Но как в жизни отдельных личностей бывают моменты, когда сознание высшего религиозного долга и высшего призвания проясняется и вспыхивает особенно ярко в человеке и становится повелительною силою, руководящею его в жизни и деятельности, властно определяющею его поведение в данный момент, так и для целого народа, для целого государства бывают особо величественные моменты жизни, когда пред народом открывается величайшее дело, величайший подвиг, правильное разрешение и исполнение которого возможно только при ясном сознании им своего высшего мирового Божьего призвания и религиозно-определенного долга. Тогда исторический долг народа повелительно определяет ему поведение, и он не может отступить от высших велений, какого бы труда, напряжений и жертв ни потребовал от него подлежащий ему подвиг: пред ним меркнут и отходят на второй план все прочие интересы жизни.

Но спросят: все ли ясно понимают эту религиозную идею народа, все ли сыны его ясно представляют свое мировое высшее призвание? Конечно, не все. Но как в теле принято относить разумно-сознательную работу к голове, которой как бы повинуются прочие члены, так и в народе: представители его мысли и жизни, его вожди должны сознавать и особенно в выдающиеся моменты истории должны исповедывать делом и словом призвание народа и им руководиться. И как в теле многое и притом самое важное для его жизни и благополучия совершается бессознательно или малосознательно, как в жизни тела часто и притом безошибочно действует врожденный и Творцом вложенный в человека могучий жизнеохранительный инстинкт, так и в народе: многое он понимает, не умея только выразить этого ясно и точно, а ко многому он стремится в своей исторической жизни, руководясь не ясно сознанными полями, а смутным чувством, безошибочным инстинктом, воплощенным в народные предания. Определить и уяснить себе такое движение народа можно только в исторической перспективе; с этой именно точки зрения, при взгляде назад, на пройденный Россией тысячелетний путь, становится ясным и разумным, планомерным и целесообразным величественный ход и движущие начала ее жизни: Киев, Новгород, борьба за северные реки и южныя степи, путь к Черному и Белому морям, походы в Цареград чрез «Русское» море, Волга, Ока, Вятка, Казань и Астрахань, Урал и Сибирь, Кавказ и Крым, – и эта загадочная, таинственная тысячелетняя тоска песни преданий и мечтаний народа, живущего на суше, о синем море, эти порывания к дальнему морю-океану... Здесь намечен нами только внешний рост России, указано только средство, данное ей свыше для достижения призвания неизмеримо важнейшего; оно – в утверждении царства Божия по пути всего этого великого движения от берегов Днепра и Ильменя до берегов всех морей и океанов; оно – в водружении креста и проповеди евангелия, по завету Спасителя, до последних пределов земли (Деян. 1:8). Призвание это, мировое и великое, – наша честь и слава, и наше нравственное право на бытие, но оно – вместе с тем тяжкий долг наш пред Богом и человечеством; оно выстрадано русским народом, полито его кровью, потребовало много тяжких жертв и, конечно, потребует много этих жертв и в будущем. Оно обвеяно его поэзией, его ясновидящими преданиями, мистическими предчувствиями. От него мы не можем, не смеем, не в силах отказаться: это было бы не только позором, не только изменою высшему предназначению и царству Божию, но и отказом от самого нашего бытия.

Повторяем: бывают моменты в жизни народа, когда его призвание выступает пред ним особенно ярко и властно, когда религиозно определенный долг народа поставляет его пред великим и тяжким подвигом. Такой именно момент переживаем мы теперь, в настоящее время войны на Дальнем Востоке, к которой приковано все наше внимание, и думы дня и видения ночи... Религиозная идея царства нашего, столь величественно выраженная в священном помазании наших Царей, высшее предназначение России и ее исторический долг, – вот чем должны теперь определяться все наше поведение, наши помыслы, взгляды и настроения. Пред этим мерилом мысли и жизни пусть умолкнут голоса трусости и малодушия, презренные вопли и шопот злоречия и шипящей сплетни, что иногда омрачают, к сожалению, благородный подъем народного духа в наши дни.

Мировое призвание России определяет цену нынешней брани. Не будем много говорить о том, что мы не начинали войны, и что в своих непосредственных отношениях к Японии Россия никогда и ничем ее не обижала, ничего у нее не отнимала.

Но спросим: кто и с кем воюет? Россия прожила тысячу лет и за это время много поработала для всемирного блага и общечеловеческого счастья: сломила восточное варварство; спасла от разгрома европейскую цивилизацию, заслонив собою нашествие диких орд; освободила православный Восток, подавила истребительный разлив мусульманского фанатизма; дала политическое существование не одной народности, образовала Империю, в которой нашли себе жизнь и покой множество племен, прежде занимавшихся взаимным истреблением; наконец, на огромном протяжении территории, равной ¹/₅ всего света, она насадила порядок блага, культуры и мирной жизни, основанной на христианстве, воспринятом в самое существо народного русского духа. Что же сделала Япония для мира? Существует она, если верить ее кичливым историкам, целых три тысячи лет, и что же, кроме горя, слез и страданий, принесла она всем, кто имел несчастье с нею соприкасаться?

И мы воевали, но наши войны все были идейными, а японские войны для Кореи и Китая были только разбойничьими набегами. Теперь Япония тянется к мировой роли и нескрываемо ищет приобрести для себя мировое значение. Но ведь такое значение основывается и вырастает не на властительстве, а на жертве; его надобно выстрадать, чтобы приобрести на него право нравственное, а не насильническое. За кого же в этой брани может стать мыслящий и честный человек, кто будет прав пред лицом Бога и истории? Неужели права будет Япония, и только за то, что в течение последних 30 лет она, в дополнение к азиатскому коварству, овладела верхушками европейской цивилизации, переняв из нее тайну стрелять хорошо из пушек и подводить разрушительные мины?

Религиозная же идея дает смысл и нашему патриотизму, нашему воодушевлению, дает смысл и жизни, и смерти наших воинов. Удивительно, как в великие моменты истории ярко вдруг сказывается основной тон жизни народа. Царь напутствует молитвою и св. иконами отправлякщияся на брань войска. Народ во всех своих сословиях не нашел иных способов выразить свои благожелания главным вождям армии и флота, как поднесением им таких же религиозных символов. В геройском морском бою на палубе судна видим мы священника, не отходящего от места, где рвутся снаряды, где льется кровь и носятся грозные тени смерти, и с иконою в руках благословляющего умирающих. На судне, где погиб с дружиною верных сподвижников главный вождь наших морских сил, гибнет вместе с другими и служитель Церкви. В страшном неравном бою на суше во главе геройского полка также идет священник, бестрепетный, решительный, сознательно приготовившийся к смерти молитвою, и несет пред лицом воинства Животворящий Крест Господень. Наш солдат умирает спокойно и величественно, и сами враги свидетельствуют о нем, что он терпеливо переносит все муки и в последния минуты жизни его коснеющие уста шепчут молитву, а глаза устремлены к горнему небу. Что может противопоставить Япония этому святому воодушевлению? Храбро сражаются ее сыны и бесстрашно умирают: но что, какая высшая сила осмысливает этот патриотизм? Ведь патриотизм имеет смысл и нравственное значение лишь в освещении и освящении религиозной идеи и в сознании высшего Божьего призвания отечества; вне этого он не выше простого зверства и самого обыкновенного грабительства и себялюбия. И неужели смерть того японца, который, видя неминуемую гибель своего судна, закурил сигару на виду у врагов и так погрузился в волны морские, – неужели эта бравада и рисовка пред вратами вечности выше христианской смерти русского солдата, который освящает себя великими таинствами покаяния и причащения, надевает чистую рубаху, крест – благословение матери, и с крестным знамением, с верою в правоту своего дела и в жизнь небесную оставляет жизнь земную?

Религиозная идея и сознание мирового призвания России должны определять теперь и наше настроение, и наше отношение к войне и военным известиям. Только в свете этих руководящих начал мы найдем силы для терпения, мужества и спокойствия. Всего бывает на войне, и она не обходится без жертв и неудач. Но ведший народ способен выслушать и горькую правду; его сила – в спокойствии и терпеливом ожидании, вытекающих из веры в правоту и торжество своего дела и в Божье благословение. Не за военными лаврами, не за добычею посылает теперь Царь Свои войска на дальнюю окраину России, а для того, чтобы защитить отечество от коварного нашествия врага и, если нужно, умереть за него. И не своей славы ищет Россия, а славы Бога и Христа Его: «Не нам, не нам, а имени Твоему даждь славу», взывает она словами древнего царя-молитвенника (Пс. 113:9).

Поэтому нам не нужны, как детям или больным, ложные подбадривающие известия; нам не страшны должны быть никакие неудачи войны; в наших сердцах не место малодушным опасениям за судьбы отечества, если только мы веруем в Бога, в Россию, в религиозный и освященный в святом помазании союз Царя и народа и в мировое призвание нашей великой родины. И смотрите, как сказалось все это на наших глазах. Минувший третий месяц войны был полон для нас тяжких потерь. И что же? В эти пережитые нами безрадостные дни люди, по преимуществу холодные к вере и Церкви, не имеющие связи с народом, они-то и потеряли голову, нервничали, преувеличивали опасности, сочиняли нелепые вести и сами им со страху верили... Но тяжкий млат, дробя стекло, кует булат. Величаво спокоен наш верующий народ. Он готов принять безропотно ниспосланное нам Провидением испытание, он готов до конца исполнить долг свой в тех именно условиях, в каких застала нас война, никого не осуждая, не ища злобно виновных, не теряя присутствия духа, – а засим все предать воле Божией; он верит, верит глубоко, что «Господь крепость людем Своим даст, Господь благословит люди Своя миром» (Пс. 28:2).

Возлюбленные братья, сыны России! Утвердимся в этих мыслях и чувствах и станем ныне все с нашими молитвами и с горячею любовью около Царя нашего, на плечи Которого выпало теперь тягчайшее бремя войны! Возложим упование на Господа, тысячу лет хранившего нашу верующую Россию. «Аще не Господь созиждет дом, всуе трудишася зиждущии, аще не Господь сохранит град, всуе бде стрегий»... Будем же верить, что не даром Господь создал дом нашего царства и охранял его грады! Будем тверды и спокойны, будем исполнены веры в правоту нашего мирового призвания, нашей государственности, нашей нынешней брани, и в союзе с боговенчанным Царем нашим, при Божьем благословении, нам дано будет и видеть, и принять участие в совершении великого народного дела: станет наша родина на высоте своего великого, Богом указанного призвания, водрузит Русь святая Крест Господень над языческим знаменем восходящего солнца, как некогда водрузил его народ наш над мусульманским полумесяцем. «И будет в день оный» народ святорусский «возстаяй владети языки; на того язы́цы уповати будут, и будет покой его – честь»... (Ис. 11:10). Аминь.

Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь (Пс. 117:24).

Только на святую Пасху поют эти слова в церкви. Но не удивляйтесь, возлюбленные, что и сегодня ради торжества освящения вашего храма мы в слове церковного поздравления и поучения вам приводим и повторяем те же слова торжества и радости духовной: «Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь».

Есть чему радоваться, есть от чего веселиться: ныне в этом храмe с нами Бог! Только каменное сердце, только ледяная душа не поймет и не восчувствует, какое великое благо приносит людям дом молитвы, дом Божий, ясно глаголющий в сердца наши, что с нами Бог. Только совсем потерянный человек не встрепенется душою, зная и видя, что около него и для него явлена богодарованная святыня.

Вспоминаются нам древние времена.

Вот евреи, после 70 лет тяжкого плена в чужой Вавилонской земле, возвратились на родину, в святой Иерусaлим, от которого остались для них одни развалины. Что же они делают прежде всего? Нет домов, нет улиц и площадей, нет у них полей, садов и огородов; народ питается кое-как, живет под открытым небом, ютится около развалин, его печет солнце, его мочит дождь, мучит стужа... Однако, что же делает народ прежде всего? Раньше всяких других зданий он на свои скудные средства, на последние средства, вынесенные из плена, строит храм Божий в Иерусалиме. И какая радость была для всех, когда пред их глазами вознесся к небу величественный храм, место Божьего обитания!

Вот древние христиане ищут величайшую святыню свою – Крест Господень, на котором некогда распят был наш Спаситель. Долго их гнали, мучили, предавали смерти; долго лилась их кровь в свидетельство веры и любви их к своему Господу; долго не смели они и помыслить приблизиться к Голгофе и предпринять поиски в глубине земли, чтоб обрести сокрытый в ней Крест, чтоб облобызать бездонную святыню и ей поклониться. И только вступил на престол равноапостольный царь Константин, – его мать Елена, ревностная христианка, и с нею тысячи верующих стали искать прежде всего святой Крест и постарались даровать миру эту святыню. И когда она обретена была в недрах земли после чудодейственных знамений, и когда вознесен был Крест Господень пред очами великого множества народа: какая радость объяла все сердца, какие глубокие чувства веры, любви, покаяния всколыхнули все души и вырвались и воплотились в краткой, но вечной, и глубокой, и единственно приличной для грешника молитве: Господи, помилуй!

Сия радость и для вас, братие, ныне исполнилась. Долго вы воздыхали о святыне, о своем храме; давно заложили его основание; давно томились душами увидеть этот день, и вот в праздник равноапостольных Константина и Елены, коих защите и покрову вы вверили себя с первых дней пришествия сюда и теперь посвятили самый храм, посылает вам Господь давно желанную радость. Отныне священнодействием архипастыря и его сослужителей утвержден здесь престол Господень, явлена вам величайшая святыня! Отныне освящен для вас этот храм и в нем будут совершаться святейшие таинства, спасающие грешную душу любовью и искуплением Спасителя, прощением грехов и соединением с Богом; отныне будет совершаться здесь богослужение, возносящее дух наш к небу на крыльях молитвы; отныне будет здесь возглашаться слово Божие, – сама истина, просвещающая наш слабый разум знанием Бога и Его закона... Отныне открывается здесь святое училище для малых и старых: приходите, почерпайте здесь обильно пищу и питие духовное!

Воистину может прийти к вам и радость оная, юже имяше блаженная Елена, егда обрете святый Крест, – при виде этой святыни; воистину, в сей день освящения храма не чужда вам радость древнего Израиля, воздвигшего храм Господу в Иерусалиме после томительных 70 лет пленения.

Благодарение Господу за Его великие благодеяния!

Благодарение возлюбленному нашему Государю Императору, от щедрот Своих даровавшему пособие вам, малому стаду, на сооружение храма!

Благодарение нашему доброму и заботливому архипастырю, экзарху Грузии aрхиепископy Алексию: столько заботился, столько трудился он для того, чтобы увидать сей храм начатым в постройке после давней закладки фундамента; столько расточал он к вам слов поучения и просьбы и похвалы и укоризны, и снова просьбы и поощрения, пока не увидел сей храм оконченным! Благодарение главному начальнику всего нашего края и представителю власти Царской князю Г.С. Голицыну, который дал вам щедрое пособие на последнюю достройку храма!

Благодарение благочестивым ревнителям и жертвователям на нужды и благолепие вашего храма!

Благодарение тем из вас, братие, которые здесь трудились, возили материал, помогали в работах; тем, которые верили в окончание святого дела, несмотря на нужды и недостаток средств, слушались советов и просьб нашего архипастыря, и вот теперь дожили до того дня, когда ваша вера и надежда не посрамились, но восторжествовали над опасениями и унынием!

Но одних слов благодарности мало: благодарность в делах, а не на словах. Надо послужить, надо самым делом отблагодарить тех, кто оказал вам благодеяния.

Чем послужите Господу, даровавшему вам эту святыню? Будьте ее достойны доброю верою и правою жизнью. В храме с нами Бог: нужно, чтоб и мы были с Богом. Храните же православную веру, держите твердо церковные обычаи, неопустительно посещайте храм, учитесь Закону Господню! Когда на дворе темно, в доме зажигают свет. Смотрите же: кругом вас растет духовная тьма, народ наш часто впадает в пороки, в пьянство, в пагубное сектантство. Зажигайте же свет в своем доме духовном, – в душах ваших зажигайте свет веры, возгргевайте и пламенную ревность по вере. А охраною для вас будет служить этот св. храм и совершаемые в нем таинства и богослужение. Исполняйте же долг христианского говения, освящайтесь покаянием и тайнами Христовыми; освящайте дома молитвою церковною, поминайте умерших, молитесь о живых; во всем и всегда поступайте, как истинные христиане, пo-Божьи, по-православному. Мало вас: но тем более нужно вам под сенью этого храма, под руководством пастыря собраться и сплотиться в единый дружный и крепкий приход и беречь и любить все приходское: церковь, богослужение, школу. Школу вам дали и щедро при ее устройстве помогли: пусть же она будет полною. Слышите, вот вам приказание, и просьба и завет нашего архипастыря: чтоб у вас ни один мальчик, ни одна девочка не остались без ученья, всех непременно посылайте в школу! Стыдно вам будет, если вы измените Богу, измените храму: это будет незамолимый грех Иудин. Стыдно вам будет, если вы не оправдаете забот и тревог о вас духовной власти.

Чем воздадите и чем послужите Всемилостивейшему нашему Государю, столь щедро вам благодеявшему?

Молитесь о Нем, возлюбленные, особо усердною молитвою! Молитесь прилежнее теперь, в эти тяжкие дни войны, когда сердце Царя нашего полно тревог печали! Будьте добрыми верноподданными и исполнителями Царского закона, и любовь, преданность Царю завещайте детям и внукам в роды родов. Трудитесь здесь честно в вашем звании; храните и возделывайте землю вашу; покажите пример домовитости, порядка, доброхозяйственности. Живите правильным сельским обществом, выполняйте добросовестно все общественные обязанности, будьте дружны, согласны, берегитесь пьянства и всякаго вида раздора. Пусть все общественное, как и все церковно-приходское, будет у вас в порядке: и вы будете верными слугами своему Государю. Пусть все окружающие вас жители здешнего края видят, что вы не напрасно сюда переселились, что вы вполне заслуживаете заботливости Царя и начальства. Пусть они видят в вас образец труда, порядка, согласия, трезвости, чистоты семейной и исполнения законов. И пусть никто и никогда не пожалеет о том, что вас сюда переселили.

Вот вам благожелания наши в нынешний день.

Господь даровал вам святыню: будьте ее достойны.

Государь оказал вам милость: заслужите ее и оправдайте вашею жизнью.

А в заключение – поздравляем вас, братие, от всей души с торжеством вашим!

Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь! Аминь.

Евангельское чтение предложило нашему вниманию священный рассказ о исцелении Спасителем слуги сотника Капернаумского. Великую, редкую похвалу воздал Спаситель этому сотнику и, очевидно, в этой похвале и заключается главное нравственное поучение предложенного нам чтения. Вдумаемся же и всмотримся в евангельский образ, извлечем для себя отсюда нравственный урок и вывод. Этот образ поражает своею определенностью и цельностью. Мало о нем сказано в евангелии, но из этого малого совершенно ясно вырисовывается образ человека, в духовном отношении совершенно созревшего. Вера, любовь и смирение – вот истинные черты его духа.

Велика его вера, велика и мужественна. Он, сотник римский, начальник стражи, живет среди народа еврейского, к которому иные в его положении относились только с презрением. Но он духовно сжился с этим народом, прозрел в истину исповедуемого им богопочтения и богоугождения, сделался прозелитом не на словах, не в душе только, но и самым делом, ибо выстроил для города синагогу. Видимо, он уразумел лучше даже многих израильтян и самую сущность богооткровенного ветхозаветного закона: ожидая Спасителя, стремился к Нему всем существом и узнал Его, пришедшего. Он, невзирая на неверие книжников и фарисеев и авторитетных руководителей религиозной жизни народа, с которым он слился воедино по своим верованиям, узнает Спасителя, верует в Него, обращается к Нему всенародно с просьбою, в которой звучит такая глубина веры: «Господи, отрок мой лежит в дому люте страждет: но рцы токмо слово, и исцелеет отрок мой!» Слышите ли просьбу сотника? В ней сказалось истинное воспитание в законе Божием, в заповедях Моисеевых, в ней сказалось сердце, глубоко любящее. Не о ceбе, не о своих родных, – нет, за своего слугу просить сотник Господа Иисуса. Чтобы понять величие души сотника, нужно знать и ясно представить себе время, в которое он жил. Это было время господства рабства, это было время, когда личность человека ценилась ни во что, когда раба продавали наравне с домашними животными, когда рабов убивали и мясом их кормили животных в зверинце или рыб в садках, чтобы сделать мясо их вкуснее. Это было время, когда близость к рабу почиталась унижением, а жестокость считалась признаком благородства, силы воли и надлежащего поведения, достойного звания настоящего господина и человека. При таких-то условиях сотник Капернаума показывает нам пример истинно человеческого отношения к своему слуге и обращается о нем с мольбою к Спасителю.

И как смиренно он просит! Он считает себя недостойным принять И. Христа в дом. Он верит, глубоко верит, что стоит только Спасителю изречь слово – и исцелеет его отрок!

Вера, любовь и смирение наполняют все существо сотника, которая на все века является образцом этих чисто христианских добродетелей. Когда всмотришься в его образ, видишь и чувствуешь, что не напрасно он удостоился великой похвалы Спасителя.

Но есть в сотнике еще одна черта, на которую следует обратить внимание вам, наши слушатели.

Наше время есть время крайнего развития так называемого национализма и всяких плёменных счетов. Сколько на этой почве выростает несправедливости, злобы, подозрительности, сколько вырaстает препятствий для христианского общения людей между собою! Сколько несправедливого преувеличения своих плёменных достоинств и чужих плёменных недостатков.

Братие! Во всяком языце делаяй правду пред Богом приятен Ему есть. Есть родство между людьми высшее, чем родство по крови и племени: союз духовный, религиозный, родство и единомыслие душ и сердец в Боге. Сотник таким именно союзом сродства с чуждым ему народом еврейским перешел чрез все препятствия и возможные насмешки, презрения соотечественников, и шел только к правде и свету, к которым стремилась душа его.

Пусть это послужит примером для нас, братие, в таком многоплеменном крае, как наш Кавказ. Вера Христова у нас одна, одна Православная Церковь, одна духовная сущность, – и ваша задача, народные учители, подчеркивать эту духовную сущность единую и неделимую. Только тогда наша духовная жизнь пойдет прямым и уверенным путем и приведет нас к тому, что Христос Спаситель назвал царством Божиим, тем царством, в которое призвал Он весь мир, все народы, дальних и ближних, дабы соделать из всех одно и устроить царстве Свое.

И царствию Его не будет конца. Аминь.

И принесоша к Нему расслабленна жилами, носима четырьмя...

Немногие, быть может, знают, какое воспоминание совпадает с нынешним воскресным днем. А воспоминание это полно глубоких знаменований и как нельзя более соответствует переживаемым нами событиями.

Около 200 лет тому назад Россия вела тяжкую войну. Стоял пред нею вопрос: быть или не быть ей государством в Европе; стоял вопрос еще более важный: остаться ли на свете хоть одному православному царству, потому что Византия к тому времени пала, Грузия была порабощена исламом, а славянские древне-православные царства лежали в развалинах. Долго неудачи преследовали Россию; против нее направили оружие самый искусный полководец того времени и самое сильное в то время государство в Европе. И вот под Полтавой в тяжком и кровавом бою Господь благословил оружие наше. Россия была возрождена этой победой к новой жизни, она заняла свое место пред западным миром и его народами, она могла сохранять и отстаивать свое мировое призвание – удержать святое православие, подать руку единоверным братьям, отстоять Крест Господень пред полчищами неверных.

Неудивительно, что и Церковь и государство чтили и чтут день 27 июня, день Полтавской победы, воспоминая великое значение милости Господней к России.

Прошло два века, и сказались плоды богоданной победы: Россия выросла в великое государство, и гордые народы гордого Запада должны были признать и ее силу и ее величие.

И вот, в наши дни снова Бог судит нашему отечеству пережить такую же опасность, но уже с Востока. Опять подымаются на нас полчища врагов; опять самый воинственный народ Востока вторгается в наши пределы, пользуясь миролюбием русского народа, не готовившегося к войне, верившего в чужую добродетель и в честность слов и намерений Японии. И опять льется кровь, и опять решается вопрос: быть или не быть России великим государством пред лицом Востока, и еще важнее: что победит, Крест, или языческое восходящее Солнце, кто восторжествует, Христос, или древний Дракон, и дано ли будет России исполнить свое мировое призвание – нести имя Христово до последних пределов земли? Неудивительно, что и теперь Церковь и государство всем вниманием прикованы к этой великой борьбе..

Можем ли мы оставаться равнодушными к переживаемым событиям? Но для этого нужно иметь каменную душу и ледяное сердце. В этом случае нет и не может быть никакой разницы между различными племенами, населяющими Россию: кто бы они ни были – грузины, армяне, татары, евреи и т.д., – все они укрылись под могучими крыльями русского орла, все они связаны самыми кровными своими интересами с Россией; ее счастье – их счастье, ее сила – их сила, ее ослабление, бедность, падение отразятся и на них несчастьями и слабостью.

Но мы – не военные люди; мы – мирные граждане и труженики. Как же мы выразим участие наше в войне?

В прочитанном сегодня евангельском и апостольском чтениях мы найдем ответ; нам указана возможность послужить ближним и в слове и в деле. Мы слышали в евангелии, как исцелил Спаситель расслабленного больного, простив ему грех за веру его и за веру тех, которые принесли его. И эти четверо, – друзья больного, безвестные люди, что взяли и, за невозможностью пробиться сквозь народ к Спасителю, подняли больного на кровлю, прокопали потолок и спустили его к ногам Иисуса, – какие это добрые люди, как достойны они подражания!

О, сколько и теперь таких расслабленных, больных, раненых, страдающих на дальних полях Маньчжурии! И как они нуждаются в нашей помощи! И как велико пред Богом и людьми это служение болящим и страждущим!

Воспоминается величайший постник и пустынник подвижник Макарий. Однажды посетил он больного пустынника-монаха и в беседе участливо спросил его: «Чего тебе хочется, брат?» «Пастилы», – отвечал больной. И что же? Оставивший давно мир, отвыкший от городов и людных селений, идет Макарий десятки верст по знойной песчаной пустыне, подвергаясь всевозможным опасностям, – идет в огромный город Александрию, покупает пастилу и приносит больному брату.

Позвольте занять ваше внимание рассказом и о другом случае в древней монашеской обители. Умирал молодой инок; около него собрались в смущении и тревоге братья обители и смутны были их души, боялись они за загробную участь умиравшего: умиравший поздно являлся в храм, не выстаивал всенощных молитв, не отличался подвигами поста и воздержания. Во главе собравшихся у одра умирающего стоял игумен обители, знаменитый святостью, уважаемый старец. И вот что вдруг говорит старец умирающему иноку: «Иди, брат, в мире; дух твой будет зреть славу Бога Трисиянного; тебе уготовано блаженство Христом Господом». Удивились и смутились иноки похвале брату, который казался им нерадивым и даже недостойным. Старец разъяснил им: «Досифей, – это было имя умирающего, – Досифей не нес подвигов воздержания, сохраняя силы телесные, чтобы служить больным; ради них он опаздывал к общей молитве, ради них он оставлял наши всенощные бдения. Скажите, какому больному он отказал в помощи, скажите, каким больным или какою болезнью он погнушался? А ведь Господь сказал: Я был болен, и вы посетили Меня, а что сделали вы одному из братий, то сделали Мне. Почему и уготован Досифею венец славы».

Вот как смотрели древние отцы и учители на подвиг служения больным.

Стоны наших больных и раненых братьев несутся теперь по России: слышите ли их вы, возлюбленные, не слухом, а сердцем? К нам протянуты руки тех, которые за нас проливали свою кровь, которые жизнью отстаивали покой и процветание нашего отечества в настоящем и будущем. Отзовемся же на их стоны и мольбы, как отозвался милосердный самарянин в притче Господней: когда он не мог сам ухаживать за несчастным, он вынул два сребренника и, передавая гостиннику, сказал: «Поухаживай за ним, и если ты что истратишь лишнее, я по возвращении отдам тебе».

Пусть на поле брани сестры и братья милосердия, наша благородная молодежь, наши многие-многие добрые женщины, а в последнее время, как слышим, и монахи и монахини самым делом подражают тем четырем евангельским друзьям расслабленного, которые принесли его к ногам Иисуса. Мы поможем им из нашего далека и сочувствием, и молитвами, и посылкою денежной помощи. Ознаменуем этим добрым делом нынешнее торжество взаимной молитвы с архипастырем, ознаменуем этим и день воспоминания Полтавского боя. Слово же поучения нашего закончим словами святого апостола, глаголющего:

«Братолюбием друг ко другу любезни».

Сейчас я пройду за сбором пожертвований по храму. Узнав об этом сборе, один добрый человек, пожелавший остаться неизвестным, передал мне 50 рублей, которые я и полагаю на это блюдо. Господь да воздает милостью Своею доброму жертвователю. Аминь.

Что сказать с церковной кафедры в поучение незнакомым слушателям? Какой предмет избрать и где найти повод для церковно-учительного слова?

Вот вопросы, которые естественно могут занимать и смущать душу того, кто призван в настоящие минуты говорит с высоты этого священного места. Но неисчерпаема область христианского поучения, и оно, это поучение, само просится в ум и сердце и само ищет вылиться в слово при первой же попытке вдуматься в переживаемые нами обстоятельства.

Пред нами, братие, архипастырь, ныне вступивший в общение молитвы, в это великое таинство единения с пасомыми, живущими в отдаленной окраине вверенной его духовному водительству обширной епархии. И прежде всего, самый этот край, его минувшие судьбы, его кровавая история, – все это уже служит предметом глубоко-вразумительного поучения.

Это – край светлых воспоминаний древней Месхетии, где счастливо жили лучшие представители Грузии, где процветало просвещение, где красовались многочисленные храмы и обители, где пышным цветом росло и благоухало и плод приносило древо православного христианства. Это – край, куда некогда блаженная царица Тамара безопорно и безраздельно простирала свою власть, объединяя в вере и уповании сынов впоследствии разделенной и растерзанной Грузии. Это – край, откуда она, опираясь на церковное и государственное единство Грузии, выражаясь меткою народною речью грузин, «межевые знаки поставила в море, Эрзерум сдала в аренду». Да, было здесь некогда державным святое православие, был могуч и счастлив и христианский народ, объединенный в христианском царстве, подчиненный не за гнев, не по страху, а за совесть единой царственной власти вместе со своими местными правителями, которых называли прекрасным, выразительным и знаменательным именем атабеков, т.е. правителями-отцами. И все это сделала одна только благодетельная сила: святое единение. И, однако, какая горькая судьба постигла этот цветущий христианский край! Чье сердце не содрогнется и чья не содрогнется и не ужаснется душа, при одном представлении этой злой судьбины! Из глубины минувших веков восстает она пред нами полная грозных предостережений, полная суровых и укоров, и уроков. Не одной силой Турции объясняются бедствия этого края. Были на то и местные причины, и местные виновники. Раздушилась единая Грузия при царе Александре; захотели и здешние правители-отцы в своем маленьком уголке небольшой Грузии полной самостоятельности; разобщили себя от единства христианского царства, и вот, разразились над краем этим бедствие за бедствием. Местные правители, ослабив Грузинское царство, уже не могли найти у него помощи, когда пред ними восстала опасность. И вот, разрушительным потоком пронеслись по этому краю враги Креста; пришли неверные в наследие Божие, осквернили храмы, разорили обители, пролияли кровь сынов этой страны, как воду, положили трупы их в пищу птицам небесным и зверям земным, и не бе погребаяй. Поникла главою к земле, как скошенная трава, цветущая христианская Церковь, замолкли голоса славословия Богу, замолкло ученое слово, погибло просвещение, померк Крест пред полумесяцем, истреблен духовный вождь народа; наконец, исчезли святыни, народ под тяжким игом изменил вере отцов, и только развалины многочисленных храмов да небольшая горсть оставшихся героев веры, обреченных на мученичество, напоминали о том, что здесь некогда было. И вместо правителей-отцов здесь воцарились правители-звери, турки-мусульмане, обратившие быстро страну в пустыню. Все это сделала одна только злая сила: губительное разделение.

Так продолжалось до тех пор, пока волею Божией не восстал другой Александр; Александр I-й, Царь Русский, соединил разрозненное во единство гораздо более великое, могучее и прекрасное, чем прежде: истерзанная Грузия отдала себя России и ей же вверила права на все то, что некогда ей принадлежало. Тогда-то началось движение соединенных сил двух православных народов и по этому отторгнутому краю и, наконец, 75 лет тому назад снова засиял в нем Крест Господень и он возродился к новой жизни. И опять спасение принесла одна только сила: святое единение. Нужно ли теперь долго доказывать и изъяснять, какой урок ныне напрашивается нам в душу сам собою? Нужно ли говорить о том, что единение наше есть залог и нашего душевного спасения и земного благополучия?

Да хранится же это святое единение и прежде всего и главнее всего в духе, в области святой веры. Показатель его – нынешнее торжество наше, это умилительное и величавое богослужение, эта общая молитва православной паствы во главе с архипастырем. Не все в этом крае принадлежат к единому стаду: то, что сделано для разделения в течение трех веков, того не переделать в 75 лет. Но, по крайней мере, сыны единого православия да будут в общении любви, да будут горячими в вере, единомысленными и сплоченными в Церкви, преданы всею душою ее уставам, ее интересам. Смотрите, что сделала Турция, объединив край в мусульманстве: она наложила печать на душу и на тело народа – на веру, на язык, и на быт, и на одежду и на всю жизнь здешних насельников, чуждых по племени Турции, но доселе к ней тяготеющих. То, что сделал ислам, неужели не в силах произвести вера Христова? О, братие, стойте в этой вере, мужайтеся, укрепляйтеся, возьмитесь за знамя церковное, объединитесь под его водительством, – и чудо свершится: чудо нового просвещения и объединения всей страны этой в вере Христовой. Говорят, при взятии Ахалцыха русскими войсками 15 августа 1828 года, первое русское ядро сбило луну с мечети, водруженную на месте бывшего креста: это великий символ и показатель будущего направления жизни в этом крае.

Но если мы еще не видим воссоединения религиозного в этом крае, то политическое, государственное единение его с Россией должно быть предметом нашей всецелой и убежденной заботливости. Оно неисчислимо по своим последствиям, в нем – все для этого края. Особенное же чувство единения с Россией должно проявляться и утверждаться теперь, в дни тяжкой брани нашей на Дальнем Востоке. Неизмеримо религиозное и государственное значение переживаемой войны. Укажем, однако, только самое близкое ее значение для нас. С Россией и ее судьбою связаны самые жизненные интересы всех населяющих ее племен, без всякого различия верований. Слава и могущество государства – это наша слава и наше могущество, кто бы мы ни были.

Пусть же растет и ширится и крепнет, все объединяя и скрепляя, это государственное единение, которое, воистину, принесет счастье и этой стране, взамен тех бед и несчастий, которые она претерпела некогда в веке безначалия, безправия и разделения. Воспитывать, возгревать вокруг себя эти патриотические чувства, проявлять их во всех доступных формах – вот наша обязанность.

Их можно и должно проявить и сегодня. На войне умирают и страдают наши братья; тысячи больных и раненых воинов терпят нужду духовную и телесную: им нужны знаки нашего внимания, нашей любви, нашей благодарности за труд, страдания и подвиги; им нужны и все пособия медицины, нужно удовлетворение всех потребностей больного и измученного организма.

Принесем им нашу посильную лепту. Ознаменуем этим нынешнее торжество общей молитвы с архипастырем, с благословения которого и будет сейчас произведен сбор в пользу больных и раненых воинов. Это будет лучшим разрешением нашей взаимной любви и единения и умилостивлением Господа пред молитвою о даровании побед нашему воинству в тяжкой брани. Аминь.

Вкушая вкусих мало меду, и се аз умираю... (1Цар. 14:43).

Ровно пять лет тому назад в эти самые дни июля месяца и в этом самом храме предстоял алтарю Господню гроб безвременно почившего, дорогого всей России покойника, о котором молитвенное воспоминание ныне мы творим, о котором – в его скорбной судьбе, в его ранней кончине – можно сказать приведенными сейчас словами Божественного Писания: «Вкушая вкусих мало меду, и се аз умираю»...

Жизнь его, со дня рождения, ярко отмечена была в ряду многих и многих человеческих жизней. Рожденный в Царственном Семействе, одаренный от природы богатыми способностями и силами ума и сердца, изощривший природные дарования основательным образованием, воспитанный Царственными Родителями, нравственная высота которых и чистота семейной жизни бесспорно признана всем миром, возвеличенный, наконец, именем Цесаревича и Наследника престола обширнейшего в мире самодержавного царства, – он, по всем человеческим соображениям и надеждам, готовился пройти в истории мира надолго заметным путем, испытать и пережить всю бесконечную смену трудов, усилий, подвигов, борьбы, упехов, влияния на судьбы своей родины и всего человечества.

И, однако, трудно найти в том кругу, к которому он принадлежал по рождению, трудно найти другую жизнь, столь бедную внешними событиями, как жизнь покойного Цесаревича. В ранней молодости несчастная случайность причинила ему болезнь, которая тяжким гнетом давила молодое существование, нередко приковывала к одру болезненному, заставляла оставлять и родину, и горячо любящую и им любимую семью, принудила, наконец, в поисках исцеления, удалиться на эту окраину России и целых семь томительных лет провести здесь почти безвыездно, вдали от власти и влияния и от той работы, к которой он призван был царственным рождением и положением. Мимо его где-то вдали шумно протекала жизнь, которой он не мог быть чуждым; совершались события, которые не могли не касаться его и его судьбы: страдал предсмертною болезнью Царственный Родитель, угасая в недальнем от него южном полуострове России; восходил на престол нежно любимый Царственный Брат и с Ним восходили и поднимались новые царственные замыслы и державные труды; изменялось многое в близком ему круге людей, интересов и всей привычной ему жизни... А он не мог оторваться от места, к которому его привязала болезнь, и проводил здесь жизнь в вынужденном бездействии, один со своею болезнью и с неотступною о ней мыслью.

И какой глубоко скорбный и потрясающий конец! Ни горячая, редкая любовь Царственной Матери, ни заботы царственных родных, ни благодатный климат этого чудного местечка, ни медицинские пособия, которые все были к его услугам, ни принесенные им жертвы удаления от родной среды ради сохранения здоровья, – ничто не могло отвратить от него развития роковой болезни, принесшей ему столь раннюю смерть. Воистину, он мог сказать о себе: «Вкушая вкусих мало меду, и се аз умираю».

Когда поминают усопшего, когда говорят о нем посмертное слово, обыкновенно останавливаются на его внешней, всем видимой жизни. Что же, поминая нашего дорогого усопшего, Августейшего Цесаревича, неужели мы должны умолкнуть в виду того, что жизнь его, как мы сказали, прошла в удалении от показной деятельности и так бедна была внешними событиями? Неужели мы не имеем иных залогов светлых о нем чаяний?

О, нет! Не напрасно, не напрасно протекла эта короткая жизнь. Не напрасно она была вызвана к бытию, хотя и рано приведена к земному концу. Не напрасно везде так любили почившего Цесаревича, так грустили и плакали и молились о нем при скорбной вести об его смерти; не напрасно в этой местности, где он провел долгое время, его образ обвеян такою любовью, такими светлыми воспоминаниями; не напрасно и весь край наш знал о нем и доселе с любовью хранит о нем благодарную и святую память. Когда наш архипастырь, ныне предстоящий сему молитвенному собранию, вступил в Боржомское ущелье, – это был день смерти покойного Великого Князя. В первой же церкви и первую службу архипастырь посвятил заупокойному о нем молению, и нужно было видеть это великое молитвенное собрание, это усердие молитвы о покойном, в которой слились воедино все присутствовавшие, без различия званий, положений, племен и возрастов.

Бывают личности, у которых чем беднее внешняя жизнь, тем богаче и полнее зреет, совершенствуется и возвышается жизнь внутренняя. Таков именно и был покойный Цесаревич. О нем, изменяя несколько слова Писания, можно сказать: вся красота сына царева внутрь. Только этой полнотою и цельностью внутренней жизни и духовною его красотою и можно объяснить то высокое обаяние, которое он на всех и всегда производил.

Как о благоверном Царственном Отце его, и о нем можно сказать, что жизнь его была «исполнена веры, любви и смирения», а эти качества души в совокупности дают удивительно целостный и чудно-привлекательный нравственный образ.

Трогательна была его вера – тихая, скромная, обратившаяся в коренной устой его жизни. Это ежедневное чтение им нескольких глав из Евангелия; эта любовь и благоговение к богослужению, к которому он всегда спешил, чтобы не опустить его начала; эти заботы о древнем Зарзмском храме, о котором он говорил и помышлял за несколько часов до смерти; наконец, устроение этого храма, в котором мы сейчас стоим и в котором он накануне смерти слушал последнюю в жизни литургию, – все это говорит об умиленно-набожной душе почившего. А сколько было его тайных молитв и из глубины воздыханий, сколько было в нем незримого в тайниках души благоговения к Богу: об этом ведает Тот Единый, Которому предстоит ныне почивший.

Трогательна была и его любовь ко всем окружаюшим. Как бы можно озлобиться, находясь в его положении, и как часто болезнь, и особенно его болезнь, делает людей нестерпимо раздражительными! И как легко, при его высоком и властном положении, озлобленность и раздражительность могли бы беспрепятственно проявляться в окружающей его среде... И вот, не слышал никто гневного возгласа от покойного, но все испытывали обаяние его задушевности, ласки, предупредительности, простоты и доступности, заботливости о всех близких и о самых меньших братьях во Христе. Об его доброте и деликатности говорил весь Кавказ, не исключая простого народа. Говорили и говорят, что его любовь и заботливость простирались даже на животных... Никому он не хотел причинять страдания, но во всем живом Божьем творении он желал видеть только счастье и довольство.

А сколько и скольким помог он явно и тайно, об этом надо расспросить душу народную, которая все поведает в день оный Господу!

Трогательно и изумительно было и его необыкновенное смирение. Он не любил выдаваться своим высоким положением; он стеснялся всякими проявлениями почета, какой ему естественно воздавался, как сыну и брату Государя. Он настолько избегал всякой показности, что тяготился простым вниманием народа, и обыкновенно, как рассказывают, даже из церкви старался уйти незамеченным. Чудно блеснуло это свойство его души в последний день жизни, когда, отправляясь в прогулку, он ни за что не хотел беспокоить других и отказался наотрез от услуг провожающих. И даже в момент смерти простую женщину, случайную и невольную зрительницу его смертельного изнеможения, он с обычною своею застенчивою кротостью и всегдашнею скромностью просит не беспокоиться... В пределах возможного, он «трудолюбно возделал данный ему свыше талант», обратив труд не на внешнее делание, а на внутренний свой мир. И он достиг того, что внутренний мир его был цельным и прочным; это и проявлялось во всех его действиях. Оттого можно сказать о нем словами Божественного Писания: вмале пожив, он исполнил лета долга, и угодна была Господеви душа его, и он восхищен был от земли живых (Прем. 4:10–14). Как зрелый плод, он сорван был Господином вертограда и положен в небесное хранилище. Вкушая вкусил он мало меда, – но он сам обратился духовно в сладость для Господа.

Тихим ангелом кротости прошел он в своей Царственной Семье: ангелом мира, любви, милосердия пролетел он среди людей и надолго оставил по себе светлый след и светлую память.

Теперь, когда острая печаль его ранней смерти притупилась, отрадно в минуты заупокойного о нем моления вспомнить и засвидетельствовать, что в нравственных свойствах покойного Цесаревича мы имеем залоги светлых о нем надежд и упований, что воистину уготовано место упокоения его страдальческой душе, что дела его пошли вслед за ним, и что в молитвах Церкви и в очах Божиих ему уготована вечная память...

Блажени мертвии, умирающии о Господе; ей, глаголет Дух, да почиют от трудов своих. (Апок. 14:13). Аминь.

О, меч! О, меч! Доколе сещи будеши? Доколе не упокоишися? Вниди в ножны твоя, почий, и успокойся! (Иер. 47:6).

Вот тяжелый стон, вот горький вопль, что готов вырваться ныне у каждого истинного сына России в эти переживаемые нами, воистину, горестные дни. И не только в России, но и далеко за ее пределами, у ее друзей, у друзей мира и порядка, нарастает впечатление какого-то ужаса и негодования при виде гнусных действий обезумевших преступников, которые теперь, во дни войны, настолько подавили в себе всякий голос совести, настолько извратили всякие понятия о нравственно добром и злом, настолько подавили в себе всякое патриотическое чувство, что проливают на улицах столицы и других городов России кровь верных слуг Царя и родины.

Да, не с дальних только пределов Маньчжурии несутся к нам оглушительные громы выстрелов и взрывов, и не на полях только вынужденной брани льется неповинная русская кровь; в столице государства, среди белого дня, посреди мирной обстановки, раздается взрыв предательской бомбы, от которого гибнет доверенный министр Государя, верный слуга России. В короткое время в столице убивается уже третий министр; взрыву бомбы предшествуют и вторят выстрелы в Финляндии, и у нас в городах Закавказья. Кровавое безумие, видимо, охватило врагов государственного порядка.

Стыдно и больно за это нравственное одичание хотя бы и незначительнейшей части нашего общества. А между тем, послушайте их, когда они говорят и пишут, когда они вербуют себе сторонников и пособников обыкновенно в той среде, где ни семейным, ни школьным, ни общественным воспитанием не привиты молодым людям ясные правила и принципы строго-нравственной и истинно-государственной жизни. Ведь у них не сходят с уст громкие фразы о нравственности, о свободе, о праве, о культуре...

Нравственность! Но какая же это нравственность, которая не только не испытывает ужаса и омерзения, но еще цинично радуется пред пролившеюся кровью? Во всем цивилизованном мире общественное чувство давно добивается от законодательства такого строя жизни, при котором все даже международные вопросы, не говоря уже о вопросах внутреннего распорядка государств, управления, суда и проч., разрешались бы спокойно и мирно, во всяком случае с полным упразднением ответственности кровью. И вот, пред нами новые деятели, люди по преимуществу молодые, для которых ничто заповедь: не убий, для которых нет этого непреложного и непререкаемого запрета на кровь. И во имя какой нравственности, религиозной ли или так называемой автономной человеческой, действуют эти гордецы, возвращающие нас к духовному варварству, в котором ниспровергаются и перепутываются самые достоверные и общепризнанные положения ума и самые основные и незыблемые требования сердца?

Свобода... Какою горькою и злою насмешкою звучит это слово в устах людей, которые с легким сердцем пускают бомбы и пули против всякого, кто не согласен с их государственными и социальными воззрениями! Ведь это все равно, если бы Иуда стал вопить и кричать во имя верности и бескорыстия!.. Сколько самого низкого и презренного фарисейства в этом постоянном и намеренном развращении народа, в разжигании самых грубых и низменных инстинктов рабочих масс, которым во имя свободы и права рекомендуют отнять чужое достояние, принудить к исполнению тех или других своих требований, избить, уничтожить и тем заставить замолчать всех несогласных подчиниться кружковщине и действовать с нею заодно! Хороша свобода: внушить свои убеждения и заставить принять их под страхом пули или кинжала! Но на таких основах сближаются не люди обиженные и обойденные, не «пролетарии всех стран», которых злодеи в своих листках зовут «соединиться», а заведомые разбойники, грабители и обидчики...

И при этом осмеливаются говорить о праве... Какое право выше и священнее жизни, как общего дара Провидения! Кто смеет отнять ее ради каких-то человеческих и притом узко партийных соображений, мотивов и оценок? Какое право разрешает счеты и людские отношения гнусным убийством из-за угла? И о каком праве может говорить убежденная теоретическая и практическая анархия? И кого хотят ввести в заблуждение громкими фразами?

Говорят об «обществе», об «общеотвенном движении», о культурно-общественных запросах...

Но какое истинно-культурное общество оправдает подобные злодеяния? Обществу они внушают ужас и отвращение, и оно не может и не должно их терпеть ни минуты. Оно тогда только останется на высоте своей, если наистрожайше разделит деятельность человека и жизнь его и последнюю навсегда и на все случаи возьмет под свою охрану, давая отпор всяким попыткам покуситься на нее. Иначе оно всегда подпадет под власть злых сил и быстро спустится до уровня животного варварства. Правда, общество может быть судьею, но нравственным судьею и только, да и в этой области, как говорит и убеждает горький опыт всей прошлой человеческой истории, оно тысячу раз ошибалось и нередко осуждало самое лучшее и светлое и самых лучших и светлых людей...

И как можно говорить об обществе, без связи его с государством?

Что же требуют от государства эти злодеи, проливающие кровь его служителей? Они требуют гораздо большего, чем тот внешний враг, который теперь ведет с нами войну на Дальнем Востоке; в существе дела они требуют, чтобы государство отказалось ни более, ни менее, как от своей самостоятельности. Ибо если власть, служащая России, будет вынуждаема под страхом смерти повиноваться требованиям всяких кружков и партий, в данное время существующих, – а их может существовать бесчисленное множество и видоизменяются они без конца, – то может ли быть речь о независимости власти, а за нею и о независимости государства! Но какое жалкое безумие думать, что убийствами можно достигнуть этой цели! Разве на войне не убивают? Разве не убивают лучших людей? Разве, наконец, убивают их единицами? И, однако, можно ли хоть на мгновение допустить мысль, что из страха пред убийством даже сотен тысяч воинов и их начальников Россия откажется от самостоятельности? Сколькими бы жертвами и преступлениями ни запятнали себя и внутренние враги России, будь это свои или инородцы, домогательства партии гнусных убийц останутся тщетными. Террор, на который они рассчитывают, может существовать лишь самое короткое время, пока он имеет за собою иллюзию силы и действия. Когда общество и государство видят, что плоды самых добросовестных трудов и размышлений государственных людей гибнут под фанатическим ударом первого, кто вообразит себя иначе и лучше понимающим интересы России, или вздумает присвоить себе дикое право, во имя мщения, убивать слуг Царя и отечества; когда жизнь государственных людей не ограждена от покушений на нее, совершаемых во имя частных кружковых, племенных или партийных страстей и целей, и в стране становится невозможною никакая правильная государственная работа: тогда в обществе и государстве неизбежно усиливается инстинкт самообороны, объединяя вчера еще разрозненных и беспечных сынов родины; тогда здоровый государственный организм вытолкнет и сам собою удалит вошедшее в него инородное, грозящее опасностью явление. Партия порядка всегда будет и сильнее и больше партии поклонников беспорядка и озверевшие служители анархии всегда будут каплею в море среди духовно-здоровых членов здорового общества.

Служители тьмы не достигнут убийствами своих темных целей, не запугают всех честных людей, и в России на место каждого безбожно убитого верного слуги Царя и родины найдутся тысячи других таких же слуг. Но на совести убийц, кроме преступления и крови, лежит и другая тяжкая ответственность: они хотят задержать поступательный ход общественной и государственной жизни; они хотят помешать доброй и плодотворной деятельности власти, отнимая у нее и время, и силы на борьбу с врагами порядка. Этого, однако, они никогда не достигнут.

Будем же покойны в виду тяжких событий переживаемого времени и, каждый в своей области, приложим все старания, чтоб уврачевать и пресечь общественное зло.

А теперь почтим заупокойною молитвою, почтим и словом благодарной хвалы честного и мудрого слугу Царя и России, погибшего и умершего мучеником.

О нем поистине можно сказать словами поэта: «Немного было бы у него врагов, когда бы не твои, Россия». Для них-то, для врагов России, и были страшны выдающиеся способности покойного, глубокий ум, обширные познания, разносторонний и долгий опыт в государственном управлении, знание слабых сторон врагов России и умелая борьба с ними. Да будет тих и безмятежен его горний полет к Богу и небу, да будет ему уготовано место упокоения, да будет ему вечная память! Дела его пойдут вслед за ним свидетельствовать пред Высшею Правдою об его трудах, об его самоотверженной любви и преданности православному Царю и православной России, об его заслугах в деле утверждения в народе начал веры, правды и добра, об его мученической кончине, которой он, несомненно, сознательно ожидал. Но эти дела его останутся и здесь на земле; они не умрут; политые его кровью, они пышно возрастут и останутся в завет и руководство грядущим деятелям нашей родины в их служении России и в их борьбе с темными насильниками, врагами нашего отечества.

Воздохнем в эти минуты пред Богом и о Царе нашем, о нашей России, о нас самих...

Господи! да мимо идет нас горькая, горчайшая чаша этих страданий родины! Да мимо идут эти громы и выстрелы убийств, да мимо идет эта грустная и темная полоса нашей общественной жизни! Да престанет литься кровь неповинная; да придут к нам времена мира и отрады и спокойной работы слуг Царя и отечества для блага и преуспеяния родины!

О, меч! О, меч! Доколе сещи будеши? Доколе не упокоишися? Вниди в ножны твоя, почий, – почий и успокойся! Аминь.

Тяжелое испытание ниспослано нашему отечеству. Тяжелые минуты дано пережить каждому искренно любящему сыну его. Трудно оторваться мыслью от гнусного преступления, совершенного неделю назад в нашей северной столице; трудно не говорить о нем в настоящем молитвенном собрании, в среде представителей государственной власти в нашем крае.

При первом известии о смерти доверенного министра Государева, верного и преданного слуги Престола и родины, при первом заупокойном молении о нем мы говорили о всей гнусности совершеннего преступления, о безумии партии убийц, о полной несбыточности лелеемых ими надежд.

Ныне, после того как получены газетные известия о подробностях злодеяния, об его юном виновнике, о силе взрыва, о количестве жертв, – еще более охватывает нас чувство ужаса и негодования. Но вместе с тем восстает сам собою грозным укором пред совестью неотразимый вопрос: как могло совершиться, как могло быть допущено это злодеяние, и кто виноват в нем?.. За короткое время третий министр падает жертвою злобы обезумевших крамольников; кровавые покушения и политические убийства совершены на наших глазах и в других городах России; последнее преступление, видимо, было задумано давно и осуществлено с сатанинскою энергиею и выдержкою, так сказать, выношено в развращенном уме и лукавом сердце целой партии преступников. Очевидно, есть у них организация; очевидно, есть у них пособники, друзья... Как могло все это случиться, как могла преступная партия с такою сравнительною легкостью и возникнуть, и организоваться, и приводить в исполнение свои безумные замыслы.

Слышим и читаем иногда жалобы на то, что у нас не умеют хорошо выследить преступников, вовремя схватить их, предупредить злодеяние и представить его суду и заслуженной каре...

Но не это мы разумеем. Если человек болеет головой, находясь в комнате, наполненной угаром, то внешние медицинские пособия бессильны дать ему облегчение, если больной не выходит из угарной комнаты. Так внешние меры предупреждения и карания преступлений никогда и нигде не являлись и не являются главными и всеисцеляющими. Важнее всего то внутреннее нравственное состояние и настроение общества, которое способствует или препятствует развитию в его среде преступных склонностей и преступных деяний. Внутренние враги России, враги всякого порядка, люди без правил и нравственных убеждений, приветствующие самое гнусное насилие в своих действиях, но возмущающиеся всяким законным проявлением суда и власти в государстве, объявляющие его насилием, – эти люди вышли от нас; условия, благоприятствующие их деятельности, созидаются нами же и в нашей среде; пособники и пособничество они находят в том же обществе.

К глубокому сожалению, русское общество в своей жизни обнаруживает два прискорбнейшие свойства: во-первых, оно вызывается из своего равнодушия к деятельности и размышлению только грозными и ошеломляющими ударами судьбы, как, например, громом войны или выдающимся из ряда вон преступлением; во-вторых, оно редко предвидит окончательное развитие и плоды той или другой мысли, того или другого факта. А эти-то мысли и факты, разделяемые и одобряемые обществом, литературой, школою, сплошь и рядом приносят самые тяжкие последствия и плоды, неожиданные для людей духовно близоруких, живущих минутою, но вполне естественно ожидаемые людьми, умеющими смотреть вперед, соображать и провидеть результаты жизненных явлений.

Гром теперь грянул. Кровь льется не на поле брани только, но пролилась она и внутри России, в самой ее столице. В короткое время выхвачены из рядов государственных деятелей наших в Финляндии и Петербурге два человека, о которых воистину плачет сердце Царя и родины, сокрушаются даже заграничные друзья наши и вообще друзья порядка.

Время теперь и обществу одуматься, отрезвиться и оглянуться на себя.

Что нужно для образования и существования государства? Прежде всего, конечно, нужна известная территория земли для поселения: целость этой территории, обыкновенно, ее насельники защищают и отстаивают от врагов жертвами крови и ценою смерти. Но ничуть не менее нужна для государства единая и цельная, так сказать, духовная территория: общность религиозных, нравственных, патриотических, бытовых и культурных, исторически сложившихся устоев, воззрений, стремлений. Целость этой духовной территории и крепость ее достигаются не сразу: над ними работают ряды поколений и тысячи самых лучших и выдающихся представителей Церкви, государства и общества; и ее также отстаивают от покушений врагов ценою жертв, крови и смерти. За нее умирают такие люди, как недавно убитый министр; на нее ополчаются внутрение враги, а из внешних – те, которые понимают, где и как можно принести самый чувствительный и гибельный вред врагу. Отсюда, например, поддержка на заграничные деньги русского сектантства и образование за границей особых фондов и обществ для его развития и распространения; отсюда горячая агитация заграничных газет в пользу толстовства в России, как явления глубоко анархического и разлагающего весь государственный наш строй, и в то же время заметное полное отсутствие всяких практических попыток осуществить его дома, в Англии или Германии; отсюда материальная и нравственная поддержка, – и опять из-за границы, – наших студенческих волнений, рабочих стачек, бунтов всякого вида и проч. Все это – факты; материальная помощь, например, нашим закавказским сектантам от заграничных обществ и регулярная раздача денег заправилам сектантства – это факты, которые мы можем подтвердить с неопровержимыми документами в руках...

Что же делала и делает наша общественная жизнь для борьбы с этими грозными явлениями и с этими покушениями на духовную целость нашу? Фактами же нужно отвечать на этот вопрос.

Когда Церковь русская, после долгих-долгих лет терпения, в самой снисходительной форме осудила толстовство, – это ужаснейшее учение, отрицающее Живого Бога и Божественное достоинство Спасителя, т.е. ниспровергающее все христианство, отрицающее также и всякий государственный строй, как отнеслось тогда к этому наше общество? Как тайно и явно осуждали тогда власть церковную за мнимую жестокость! Как ловили всякие глупые письма и стихотворения, направленные против постановления Святейшего Синода!..

А между тем, бомбы и взрывы, – смело об этом говорим, – это еще нечто невинное, сравнительно с тем, что таит в себе толстовщина, эта умело и соблазнительно проведенная в теории до конца анархия: в ней, в случае ее последовательного развития, несмотря на подкупающее многих учение о непротивлении злу, столько будет крови, насилия и кровавых преступлений, сколько не сделал бы их самый отвратительный тиран-насильник. Недаром же около толстовщины, по-видимому, непонятно, а в самом деле совершенно естественно и с логическою последовательностью и необходимостью сгруппировалось в едином общем сочувствии к ней все враждебное Церкви и России: ее хвалят в один голос религиозные сектанты, безбожники, революционеры и социал-демократы, вся наша печать радикального и просто либерального оттенка и наши мечтатели пресловутого правого порядка. Общество наше как будто бы не заметило этого и своим сочувствием толстовству повинно в том духовном разъединении и разброде, которые послужили почвою для кровавых преступлений внутри России.

Когда в университетских городах происходили беспорядки, и наши молодые люди, наши блудные сыны, производили, во имя свободы, обструкции, буйство, насилия над товарищами, имевшими мужество им не сочувствовать, осквернили исторический храм и его святыни, оскорбляли начальников и стреляли в министра, как к этому относились ежедневная пресса и общество? Много ли нашлось газет, который не обошли этих грустных явлений низким и малодушным молчанием? Многие ли даже родители твердо и властно произнесли слово осуждения своим беспутным детям? Самое осуждение не выливалось ли в такую отвратительную форму, в которой слышался страх пред молодежью прослыть «отсталыми»: «хотя, мол, вы и благородны и правы, но, знаете ли, еще рано, еще вы не доразвились» и проч.? И таким рабским отношением к дикому и повальному увлечению молодежи, не желавшей трудиться и учиться, а желавшей поскорее управлять государством и руководить обществом путем насилия и буйства, разве не была нравственно подготовлена почва для последнего злодеяния, совершенного молодым человеком, почти юношей?

Нужно ли говорить о том, с какою жаждою ловятся и с каким доверием принимаются у нас всякие рассказы улицы, рисующие в непривлекательном виде представителей церковной и государственной власти? Разве это воспитывает молодежь в уважении к законности и порядку? Разве воспитательно действуют на нее эти вызванные завистью и мелочными счетами сплетни, клеветы и грязные обвинения, которые слуги одного и того же церковного и государственного тела часто распускают один про другого?

Нужно ли, далее, говорить о том, что учащаяся в средних и низших учебных заведениях молодежь наша дома от родителей только и слышит осуждение школьных программ и, к явному удовольствию родных, сама занимается дома только вышучиванием и издевательством над своими учителями и начальниками? Разве это подготовляет из нее будущих надежных слуг государства? Разве это подавит в ней развитие гордыни и той противной самовлюбленности и требовательности, которые делают нынешних молодых людей невыносимыми ни в семье, ни в жизни, ни в службе и толкают их на путь насильственного отстаивания и добывания себе тех или других мнимо попранных их прав? Впрочем, сама школа, высшая и средняя и низшая, всегда ли, не говорим уже дает, нет, – всегда ли даже хочет дать учащимся воспитание на основе религиозно-патриотической? В ответ на этот вопрос можно было бы раскрыть такие страницы из жизни наших учебных заведений, которые заставить могут содрогнуться наши сердца, и которые покажут, что враги государства нередко прямо подготовляются у нас в школе и школьными деятелями. Довольно упомянуть о факте общеизвестном: что даже в начальных школах в последнее время открыто ревизиями существование складов революционных книг и брошюр...

Пресса ежедневно и постепенно настраивает общество. И общество, обратно, поддерживая нравственно и материально прессу того или другого направления, тем ясно показывает, что можно и чего нельзя писать и печатать.

Но довольно. Что следует из сказанного?

А следует то, что мы своею беспечностью, беспринципностью и разъединением, своим молчанием и трусостью помогаем врагам государственного порядка; что мы – виновники разброда нашей религиозной и общественной мысли; что мы, по выражению пророка, хромаем на оба колена; что мы, наконец, нашим молчанием и бездеятельностью развращаем молодое поколение и вводим его в заблуждение, давая ему понять, будто враги государства правы, а мы, бессильные, уповаем на молодежь, которая якобы по благородству и честности должна идти передовыми бойцами за какие-то мнимо-высокие государственные идеалы.

А между тем, на самом деле, как много истинных сил в нашем народе и обществе! Как много вполне преданных сынов Церкви и государства! Так много, так много, что ничтожная партия убийц и крамольников есть в истинном смысле и буквально капля в море.

И если бы мы были объединены, энергичны; если бы мы, сторонники веры, Церкви, Государя и государства, согласно заговорили, то, как иней пред лучами горячего солнца, расточились бы враги наши.

К этому единению и зовет нынешняя и всякая церковно-общественная молитва. Она будит в нас нашу совесть, она говорит нам о нашем гражданском долге, она повелевает вам стать, во всеоружии веры, бодрости и любви к отечеству, на стражу общественного спокойствия, в бодрый труд и в бодрую борьбу со всем, что так или иначе способствует, хотя бы в самой отдаленнейшей степени, всякой попытке внутренних врагов России растлить общественную мысль, смутить и затемнить общественную совесть, или дерзнуть на злодеяние убийства слуг государевых.

Пора заговорить против партии беспорядка иной партии, – партии порядка, если только можно ничтожную кучку злодвев – с одной стороны и необъятную Россию – с другой назвать этим избитым именем партии. Пора обнаружить нам свою духовную мощь и показать дерзким злодеям единодушное и общественное осуждение и презрение к их преступной деятельности.

И пусть только услышится твердый тон в семье, в школе, в литературе и обществе; пусть только громко раздастся смелое слово и обнаружится смелая деятельность каждого из нас: сгинут тучи, которые теперь темною полосой протянулись над нашим небосклоном, сгинет этот туман, имеющий вид силы и значения, а на самом деле ничтожный и жалкий. Если же этого не будет сделано, то, конечно, враги нашей родины убийствами не достигнут своих целей, не запугают верных слуг Царя и отечества и их усилия разобьются пред непоколебимою нравственною мощью и верностью нашего народа Царю, но мы-то пред лицом Высшей Правды, пред родиною и пред совестью нашею, – мы, каждый из нас, будем виноваты в злодеяниях и будем им причастны. А в особенности и по преимуществу в этом будут повинны те, кому Церковь, государство и общество вверили управление народом и облекли доверием, санами, чинами, силою и правами. Ибо непреложен навеки нравственный закон: «Кому много дано, с того много и взыщется» (Лк. 12:48). Аминь.

Какие знаменательные и исторические сближения и какие уроки сами собою просятся в душу при этих священных воспоминаниях 1-го августа, в связи с переживаемыми нашим отечеством событиями.

В 1164 году Андрей Боголюбский, великий князь Владимирский, пошел войною против неверных болгар, живших по Волге и постоянно теснивших и разорявших русские области – Ростовскую и Суздальскую. Во время похода князю сопутствовали святыни и среди них – Животворящий Крест Господень, как знамя христолюбивого воинства, надежда его, сила, покров и одоление. Силен был враг, многочисленно было его ополчение, но помощь свыше воочию всех явлена была русскому народу: огненные лучи исходили от Креста Господня и от образа Спасителя и видны были сражающимся; кровопролитная была сеча; много христиан пали смертью храбрых, но слава полной и окончательной победы венчала воинство благоверного русского князя в день 1-го августа.

Это было на Руси. А далеко за ее пределами, в единоверной Византии в тот же день 1 августа 1164 года император Мануил со своим войском сражался с христоненавистными сарацинами. И у него знаменем был Крест Господень, предводивший воинством; и его войско видело те же чудные лучи от образа Спасителя и от Креста Господня; и он, подобно Андрею Боголюбскому, укрепляемый силою свыше, нанес врагу решительное поражение.

Одновременно, повелением церковной власти, и в Россиии в Византии на нынешний день 1 августа учрежден праздник в честь Креста Господня.

Так ярко сказалась общность мирового призвания Византии и России: вести борьбу с неверным Востоком, отстаивать Крест от бесчисленных врагов его; кровью и жертвами засвидетельствовать пред Богом и людьми свою верность Христу и имя Его пронести до последних пределов земли. Религиозный элемент проникал всецело всю историческую жизнь России, особенно с тех пор, как после падения Византии она осталась единою на земле защитницею православной истины христианской и хранительницею ее – в вере, в мысли, в совести и жизни христианской. Пусть сыны мира сего, обуявшие в своей гордыне и объюродевшие в своем лжеименном разуме, пусть они думают, что эта черта в исторической жизни России является чуть ли не преступлением ее пред человечеством. Мы, христиане, твердо веруем и проповедуем, что только тот народ достоин земли, который думает о небе; мы твердо веруем и проповедуем, что с того момента, как в народе начинает иссякать святое одушевление веры и служения Богу, он подписал себе смертный приговор и его погибель – только вопрос времени; мы твердо веруем, что времена, когда народ идет на защиту веры и религиозного знамени, – это времена повышенной жизни народа, чреватые богатыми дарами Духа, и несут ему залоги грядущего духовного обновления и расцвета; что в такие времена принесенные народом жертвы своим достоянием, кровью и жизнью своих сынов, потоками слез, огненными страданиями и горестями, – все эти жертвы не напрасны; они достойны своего назначения, они свидетельствуют о высоте народной души, они и должны быть приносимы с мужеством и терпением, самоотверженно и великодушо, как бы они ни были тяжки, ради великого будущего.

Яркий пример, высокий образец такого самоотвержения и преданности своей вере завещаны векам святыми мучениками Маккавейскими, их матерью Соломонией и учителем – старцем Елеазаром. Их память сегодня празднует святая Церковь. В 166 году до Рождества Христова царь Сирийский Антиох Епифан, покорив Иудею своей власти, приказал ввести в ней греческую языческую религию. В Ирусалиме престарелого Елеазара, священника и учителя народного, убеждали хоть для вида вкусить мяса от языческой жертвы, но напрасно: Елеазар скончался в страшных мучениях, но не изменил истине своей веры. Нашлись у него ученики и подражатели. При открывшемся страшном и кровавом гонении царь обратил внимание на семь сыновей женщины Соломонии; они были молоды; младший был еще отроком. И вот употреблены были все усилия поколебать твердость юных исповедников и материнское сердце Соломонии; на ее глазах истязали ее детей, рубили им руки и ноги, вырезали языки, сдирали кожу, жгли на раскаленных сковородах. Что же мать? Она боялась только того, что какой-либо из ее сыновей, или внимая льстивым речам и обещаниям мучителя в промежутки между пытками, или из страха мук и смерти ослабеет духом и изменит Богу. Она подкрепляла детей в подвиге; указывала на Бога, на небо, на жизнь загробную; говорила об истине веры богопреданной и о лжи язычества; она заклинала детей своею старостью, своими сединами, болезнями чадорождения, материнским лоном и молоком, которым их питала, и убеждала презреть льстивые обещания, угрозы, муки и смерть, но не отказаться от сокровища веры и верности Богу. Терпя в материнском сердце мучения, трудно вообразимые, она с любовью подбирала истерзанные члены своих детей, их отрубленныя руки и ноги, но не учила их малодушию. Достойная мать имела достойных сыновей; никто из них не поколебался, все до конца остались мужественными, все скончались за веру, а после них умерла в мучениях и сама Соломония.

Проходят века и тысячелетия, жизнь человечества, по-видимому, без конца разнообразится, видоизменяется и, уходя вперед, теряет связь с прошлым. Но это только по-видимому. Под иными формами сущность остается та же. И доныне сокровище веры есть главная святыня народа. На наших глазах совершаются события, смысл которых тот же, что во времена Андрея Боголюбского и императора Мануила. Pocсия ведет брань на Востоке, и эта брань опять возглавляется Крестом Господним. От него идут лучи; они освещают Русь светом небесным и осмысливают переживаемые события. Тяжела брань и тяжки жертвы. Как Соломония, терпя несказанные муки материнского сердца, склонилась теперь Россия над своими милыми сынами и видит: тысячи их убитых, раненых, истерзанных врагами; видит, что торжествующий язычник издевается и ругается над умирающими и над самыми их телами, режет руки и ноги, уродует тела, вырезывает языки, совершенно так, как некогда делал это свирепый Антиох. Что же? Отступить от мирового призвания Божия? Отдать Крест, изменить христианству, покорить его в поругание язычеству ради сохранения жизни и земных интересов?

Как жалко и ничтожно письмо русской матери, опубликованное в одной газете, где мать призывает прекратить брань, отдать все врагу только потому, что сын ее, ее сын дорогой – в Порт-Артуре и может погибнуть... К счастью, эта мать, так непохожая на Соломонию, вероятно, одинока на Руси.

Нет, борьба требует напряжения всех наших сил, требует всех и всяких жертв. Не погибнет Россия, не погибнут ее сыны. Близится день, когда Господь воздаст нам радостями за дни тревог и печали. Порукою в том – этот Крест, который вынесен ныне на средину храмов, который мы чтим и лобызаем, который отстаиваем тысячу лет. В нем – наша сила и крепость. И пока мы будем ему верны, пока он будет водружен на наших воинских знаменах и на всем здании нашей государственной и общественной жизни, дотоле мы будем под его Божественною защитою. Ибо Христу, на нем распятому, по непременному слову Бога, подобает царствовати, доколе Он не положит всех врагов своих в подножие ногам Своим.

Да будет же и сильна и действенна молитва нынешнего праздника в наших устах и сердцах:

Вознесыйся на Крест волею тезоименитому твоему новому жительству (т.е. христианскому православному народу) щедроты твои даруй, Христе Боже! Возвесели силою Твоею благоверного Императора нашего, победы дая ему на супостаты, пособие имущу твое оружие мира, непобедимую победу! Аминь.

Во время оно, поят Иисус Петра, Иоанна и Иакова, взыде на гору помолитися. И бысть, егда моляшеся, видение лица Его ино, и одеяние Его бело блистаяся (Лк. 9:28–29).

О молитве, о чудном преображающем действии молитвы говорит нам нынешний праздник и пример Господа Ииcyca. К молитве же призывает ныне наш Государь всех Своих верноподданных словами прочитанного сейчас торжественного манифеста по случаю рождения Наследника Всероссийского Престола Цесаревича и Великого Князя Алексия Николаевича.

Что такое молитва? Каковы ее виды, правила, цели? Нередко задают подобные вопросы и нередко ими занимаются. Может быть, в целях образовательных или научных и нужно это, но для верующего в простоте сердца христианина, но для непосредственного религиозного чувства такие вопросы – вопросы лишние. Кто верует, кто религиозен, для того молитва так же близка и естественна, как свет для глаза, как мысль для ума или добродетель для совести: она сама собою возникает и поднимается в душе, она сама собою и выливается пред Богом, как выливается слово, чувство – общение любви у ребенка по отношению к горячо любимой матери. А кто не верует и не религиозен, для того и молитва и самое слово о ней – непонятны, как непонятно объяснение белого и красного цвета для слепого от рождения; для такого человека излишни и не нужны, бесполезны и безрезультатны самые красноречивые и высокоученые рассуждения о молитве...

Впрочем, это уродство духа, это печальное извращение человеческой природы, к счастью, бывает чрезвычайно редко; случаи такого нравcтвенного идиотства еще реже идиотства умственного.

Вообще же, в человеческом сердце глубоко и неистребимо заложена Творцом потребность молитвы, и это служит и утешением, и бодростью, и радостью для нас, людей верующих, это побуждает нас восходить в подвиге молитвы от силы в силу: мы не можем отказаться от молитвы, как не можем отказаться от нашей природы, от духа, от ума или совести. Побеседуем об этом подробнее.

Говорят иногда о древних язычниках, как о людях будто бы безрелигиозных, живших без общения с высшим, духовным миром. Но говорят так или по невежеству, или по лукавству души, ищущей оправдания для своего нечестия. Кто знаком с историей и жизнью древних народов, тот не может не остановиться пред ними в изумлении: близкие к природе, чуткие к голосу ее, свежие по своим душевным силам и запросам, они оставили нам самые верные свидетельства и наглядные доказательства усердия к своей естественной религии; они украсили горы, дубравы, пустыни, города и селения храмами и жертвенниками в честь божества, которому они приносили все дорогое; тысячами тысяч их жертвы курились по лицу всей земли и пред ними в молитве поднимались руки грешных и смертных сынов земли... Можно сказать, нет страницы в книгах, оставленных нам в наследие древними, – нет страницы, на которой несколько раз не встречалось бы имя божества. Они, эти древние язычники, были далеки от истины богопознания, которая дана только в Божественном Откровении; подавленные бременем первородного греха, они были бессильны сами, без помощи свыше, прозреть в эту истину: но они к ней стремились, жаждали ее, о ней воздыхали, и в молитве искали просветления и примирения, покоя духа и того общения с Богом, без которого душа человека вянет, сохнет и гибнет, как тело без воды, в мучительной жажде. «Обойдите всю землю, – так приблизительно говорит один древний языческий мудрец, – вы найдете города без стен, встретите людей, совсем не имеющих домов и живущих в пещерах, не знающих может быть и употребления огня, но вы не найдете народа, не имеющего жертвенников и не знающего о богах» (Плутарх). С этим свидетельством древнего наблюдателя сходится заявление одного новейшего и знаменитого путешественника: «Я изследовал все земли, – говорит он, – я побывал на всех морях, и могу сказать, что вера в Бога, надежда на Него и молитва к Нему не оставляют человека на самой низшей ступени развития; с нею дикий негр уходит в дремучие леса; на гнилой доске бесстрашно отправляется в бурное море, и, умирая в когтях льва или тигра, на берегах Нила, он устремляет взор свой к небу, ища там примирения» (Ливингстон).

Но оставим эти сведения, доступные и известные лишь людям науки. Обратите внимание еще на одно замечательное явление, которое может наблюдать решительно всякий из нас, без всякого различия в степени образования. Обратите внимание: из всех земных тварей только один человек молится, умеет молиться и может быть научен молитве. Есть животные умные; есть животные, о которых неумеренные их хвалители рассказывают, будто у них можно найти даже проблески совести; есть животные, отличающиеся, и вправду, верностью, преданностью. Но нет из них ни одного, которое могло бы молиться. Только человек имеет тело, обращенное вверх; только его разумное чело поднято к небу; только его богоподобный дух одарен высокою и святою способностью в молитве обращаться к Богу и в молитве жить с Ним непрестанно.

Итак, молитва есть постоянная, всеобщая потребность человеческого духа и в то же время она есть признак жизни истинно человеческой. Без молитвы, поэтому, жизнь человека идет на ущерб, умаляется, вянет, замирает и приближается к жизни животного; без молитвы человек – это зверь, быть может и умный, очень умный, но все же человеком он называется только по недоразумению, по одному внешнему виду, а не по внутренней сущности.

Господь Иисус был Бог и человек совершенный. Но посмотрите, потому именно, что Он – человек совершенный, в Нем и горел так ярко святой огонь молитвы. Младенцем Он приносится в храм; отроком Он три дня подряд не может расстаться с домом молитвы; в годы божественного учительства Он, всегда и со всеми кроткий, только раз воспламеняется священным гневом, и это было при виде оскорбления храма; в сорокадневном подвиге поста, пред выступлением на дело Своего служения, Он молится в пустыне; молится Он часто на горах и в уединенных местах; молится целыми ночами; молится и пред совершением чудес милосердия Своего; в молитве просветлело и преобразилось на Фаворе Его тело; в молитве же просветлел и дух Его в Гефсимании; с молитвою Он восходит на крест; с молитвою предает и дух Свой Богу...

Молитву же Он завещал всем Своим последователям; молитву завещали нам и апостолы, продолжатели Его дела спасения людей и воспитания их для царства Божия; наставлениями подобного рода полны их жизнь и писания, а один из них оставил в заповеде нам едва вместимое слово: непрестанно молитеся (1Сол. 5:17).

Чему всегда учила Церковь в течение веков? Прежде всего молитве. Что делала она сама? Прежде всего молилась, а затем уже учила, благотворила, управляла духовно жизнью и проч. И только люди грубые, духовно ограниченные и духовно-слепые, все рассматривающие с точки зрения самой грубой и животной пользы, неспособные подняться выше пожеланий и представлений о пище, питье и внешних удобствах жизни, могут думать и говорить, что бесполезен и не нужен подвиг молитвы. Таким довольно ответить словами Евангелия: «не о хлебе едином жив будет человек» (Мф. 4:4); таким довольно ответить, что место их низменной философии – скорее среди четвероногих, а не в среде людей.

Конечно, высокие степени молитвы не всем доступны, или, правильнее сказать, доступны редким из людей; они – удел особо избранного духа и даются не даром: он требуют великих усилий, долговременного духовного труда и особого, высшего самовоспитания; они роднят человека с миром ангелов, у которых вся жизнь есть непрестанная молитва, непрестанная хвала и благодарение Творцу.

Но все же бывают моменты, когда, можно сказать, весь народ охватывает одно чувство и одна потребность молитвы. Такой именно момент мы теперь переживаем. Трудное время ныне для России; внешний враг, злобный и хитрый, давно изготовившийся к брани, вторгся в дальние пределы нашего отечества «в силе тяжкой»; он пришел туда, где великая Россия является воистину малою за невозможностью сосредоточить там все свои силы. Среди тревожных и смутных, порою безрадостных вестей, идущих с войны, нас поражают события, ясно говорящие, что и внутренние наши враги не дремлют. Льется русская кровь; падают Царские слуги; гибнут миллионы народного достояния, вся жизнь огромного государства ушла на борьбу со врагом. Где спасение от уныния и малодушия? Где надежда, непоколебимая надежда на светлое будущее и благополучное окончание тяжкой брани? Напряжение всех сил души народной может и должно прежде всего разрешиться в молитву. Только она одна сохранит нам ясность духа, бодрость, мужество и то непоколебимое спокойствие, которое всегда проявляла Россия в виду самых тяжких испытаний и которым был силен и непобедим наш народ, воспитываемый в течение веков в духе молитвы православною Церковью. Настоящее тяжко; будущее неизвестно, оно может быть исполнено всевозможных случайностей: «молитесь, – говорит нам Спаситель, – молитесь, да не внидете в напасть» (Лк. 22:46); »молитесь, – учит апостол, – молитесь, да исцелеете»... (Иак. 5:16).

Но вот среди грозы военной непогоды и бранных тревог светлым лучом всенародной радости пришла весть о рождении давно жданного Наследника Царского Престола. Радость Царя – наша радость; и опять здесь для нас побуждение к молитве, – к молитве хвалы и благодарения Господу за сохранение Царского рода, за преемственность Царского престола, за охрану спокойствия нашей родины в будущем. Но не эта одна молитва просится в душу. Благоговеть должно пред каждым рождением в мир человека, как пред великим и непостижимым таинством жизни; и пред каждым новорожденным стоит тревожный вопрос близких и родных: что убо отроча сие будет? (Лк. 1:66). Но здесь близкие и родные – вся многомиллионная Россия; здесь с жизнью Первородного Царского Сына столько может быть связано для нас в будущем интересов, столько событий, самых важных, самых глубоких и жизненных!..

О, молись, Россия! Молись, чтоб эта радость, пришедшая к тебе во дни печали, разгоралась все ярче и ярче. Молись, чтоб этот новый отпрыск жизни в Царственной Семье, родившийся посреди ужасов и вестей о смерти, знаменовал бы собою жизнь для России и, воистину, принес бы ей в будущем жизнь полную, бодрую, достойную, блещущую всеми красами бытия и всеми силами и дарами духа!

Ведь он, этот Царственный Младенец, и сам как бы повит молитвою от дней зачатия и рождения. Два года назад, ровно два года, в памятные дни месяца июля Государю Императору угодно было воспомянуть молитвы и труды великого и чтимого всероссийского молитвенника старца Серафима Саровского; по Царскому благочестивому желанию, было доведено до конца начатое в Святейшем Синоде дело о прославлении преподобного. Прошел после того год, и в июле же месяце прошлого года в Сарове сотни тысяч православных торжествовали прославление праведника, а с ними и во главе их Царь с Царицею.

Мы знаем, как принято было это событие в народе и как истолковано: народ верил и говорил единогласно, и не сомневался в том, что Царь с Царицею прибегли к молитвам преподобного и просили себе сына... И могло ли быть иначе при виде великого подъема народной веры, при виде многочисленных чудес у мощей угодника? Прошел и еще год, только что минуло торжество годовщины открытия мощей преподобного Серафима, на которое опять Царь наш отозвался чутким сердцем и одушевленным словом, – и вот, в исходе июля, как новый Самуил, «выпрошенный и вымоленный у Бога», в осенении молитв преподобного угодника, как дар веры и молитвы Царственной Четы, рождается ей первородный Сын, надежда и опора Царя и царства. Воистину, от всех этих совпадений веет духом и образами Библии, и сердце загорается высоким религиозным настроением, и чудится перст Божьего Промысла, и на уста просится молитва...

Сам Царь наш ныне призывает нас вместе с Ним вознести молитвы к Богу об Его первородном Сыне-Наследнике. Возлюбленные братие и соотечественники! В торжественный сей час Господу помолимся! Помолимся, да возрастает и крепнет Царственный Младенец, исполняяся премудрости, в любви у Бога и человеков! (Лк. 2:40). Да будет Он, новый Самуил, истинным Самуилом нашей родины, обтекая грады и веси ее судиею мира, благоволения и молитвы! Рожденный во дни испытания России, да возрастет Он в царственной красе и крепости, мужая с летами, и да воспрянет оживить надежды великого нашего народа! Аминь.

Памяти убиенных на брани

Святая вера христианская учит чад своих истинам небесной мудрости, главным образом, не словами и рассуждениями, а делами и событиями, – фактами самого глубокого внутреннего значения. Жизнь Спасителя, Богоматери и святых Божиих полна такими именно уроками, и оттого-то, несомненно, таинственныя истины веры, высочайшие веления христианской нравственности, несмотря на полную отрешенность их от естественного и врожденного человеку греха и себялюбия, становятся как бы понятными и близкими не отдельным только и избранным лицам, а целым народным массам, и притом глубоко проникают в их жизнь и миропонимание.

Что возвышеннее учения о бессмертии, о котором так много вразумительно проповедует событие Успения Богоматери, «и по смерти живой», как говорит песнь церковная?!

Какие великие умы древности осмеливались едва только подойти к этому учению! Сколько написано о нем и оставлено миру ученых и глубоких рассуждений! Сколько заблуждений и бессплодных исканий переиспытал человеческий разум, остававшийся вне Откровения и Божественного руководительства, сколько тревог и мук переиспытало человеческое сердце в разрешении рокового вопроса: что там, за этою земною нашею жизнью, и есть ли жизнь по ту сторону могилы и гроба? Древний Восток отвечал на это уверениями, что жизнь нашего сознания погасает со смертью тела и будущее человека есть лишь вечный покой и беспробудный сон. И вот, под влиянием этого учения, весь Восток, с его некогда живыми и способнейшими народами, погрузился и здесь, на земле, в беспробудный сон и погиб для миpoвой жизни и деятельности, как это мы и видим на примере далекой Индии. Язычество греков и римлян ответило на роковой вопрос уверениями, что, при всей несомненности загробной жизни, она будет жалкою и ничтожною, так что лучше в земной жизни быть свинопасом, чем в загробной царем над умершими: это представление выродилось в обожание земной жизни и произвело такой разлив чувственности, пороков и порочных удовольствий, что погубило исповедников такого учения. Отвечало на тот же вопрос о бессмертии и мусульманство и перенесло на небо все пороки земли: оно привело народы мусульманские к современному их жалкому состоянию, которое можно назвать постепенным издыханием.

Вы видите, братие, что от решения вопроса о жизни будущей зависит облик и жизни настоящей, и в зависимости от того, как мы представляем небо, разрешается вопрос, как мы устраиваем и землю.

Как же ответило и отвечает на роковой вопрос о бессмертии христианство?

Оно не рассуждало, как древние философы; его проповедники не писали об этом пространных «разговоров» и ученых рассуждений. Оно ответило на великий и важнейший для всякого человека вопрос фактами, самыми верными и действительными, неопровержимыми фактами, засвидетельствованными и подтвержденными словами многочисленных их очевидцев: воскресением Господа Иисуса и успением Богоматери, которое ныне Церковь наша торжественно прославляет.

Как бы так говорит нам наша святая вера: «Что рассуждать о бессмертии? Вот оно пред вами в живых и глубоко убедительных образах и событиях». И, конечно, так же непосредственно должно воспринять эту истину и христианское чувство и поставить ее руководством и опорою всей жизни. Пусть ученое благочестие доказывает ее всеми соображениями разума; это дело почтенное и должно вызывать благодарность верующего сердца; но оно не заменит того, что служит основой для самой учености в данном вопросе, и без чего рухнули бы все самые красноречивые убеждения: разумеем прирожденную человеку уверенность в бессмертии, непоколебимую и ничем неистребимую. Мы знаем, что если в мире не погибнет ничтожная пылинка и где-нибудь осядет на земле; если не исчезнет миллионная часть капли воды или росинки и где-либо во вселенной будет существовать в виде пара или опять жидкости: то тем более не может погибнуть и исчезнуть однажды возникшая мысль, однажды возникшее чувство, однажды возникшая духовная жизнь. Не будем здесь приводить текст Священнаго Писания. Возьмите сами евангелие и весь Новый Завет; читайте внимательно и скажите: есть ли там хоть одна страница, – нет, найдется ли хоть одна строка, написанная без предположения о загробной жизни христианина? И довольно здесь сказать только слово Христово, освещающее весь вопрос: «Бог не есть Бог мертых, но живых» (Лк. 20:38). И довольно припомнить, что Сам Спаситель называл Себя всегда жизнью и жизнь, вечную жизнь Он обетовал Своим последователям. Да, слово жизнь почти всегда в евангелии разумеется, как вечная жизнь, и всегда в одном и том же смысле: это – блаженство, назначенное нам от Бога, состояние, ради которого мы и вызваны из ничтожества. Так Бог сотворил нас для бытия, и притом для бытия вечного и блаженного.

Богу угодно, чтобы мы существовали; Он дал нам жизнь не для того, чтобы прекратить ее. Но в каком состоянии должны мы существовать и какова должна быть данная нам жизнь?

Благодарение Богу: Он открыл нам и Свои планы и Свою волю. Этот план указан нам в том, что Бог сотворил нас по Своему образу, который есть образ чистоты, святости и совершенства; эта воля ясно выражена в словах апостола: «Воля Божия о вас есть святость ваша» (1Сол. 4:3).

Итак, вечная жизнь есть святая жизнь. Над дверьми царства небесного и вечного положено надписание, какое мы и читаем в Откровении Иоанна Богослова: Ничто нечистое и скверное не войдет сюда (Откр. 21:27).

В этом, именно, братие, и состоит главное поучение в нынешний праздник, так ясно и внятно в успении Богоматери говорящий и проповедующий нам о вечной жизни.

Вечно только святое и то, что может быть в нас освящено, – все наше существо, созданное Творцом, или, выражаясь словами апостола, и дух, и душа, и тело (1Сол. 5:23); это – разум, воля, чистые привязанности, чистые радости, – все, чем живет и волнуется наша душа; это – вытекающие из душевных движений наши дела в их бесконечном разнообразии; это, наконец, – и самое тело наше, которое также войдет в жизнь вечную, но очищенное, преображенное и нетленное. Только грех не войдет в царство вечности, ибо грех есть уклонение от истинной жизни духа и тела, а не самая жизнь; поэтому все, что в жизни духа и тела заражено грехом и злом, недостойно этого царства; и если человек всего себя отдал греxy и весь им проникся, то само собою не по внешнему ведению или наказанию, но по внутреннему закону нравственному, еще более непреложному, чем законы физические, он сам удаляет себя от вечной жизни; он не может быть соединен с царством Божиим, как не соединяются свет и тьма, огонь и снег, восток и запад.

Но если все, способное быть освященным, принадлежит вечности, то и вечность некоторым образом начинается еще здесь, на земле. Все высокое, чистое и благое, все, что угодно Богу, угодно Ему всегда и везде, и во веки.

Будем же, братие, ходить в постоянной мысли о вечности и жить в постоянном ее предощущении и даже в общении иного, ожидающего нас горнего мира. Будем вечностью измерять и оценивать и избирать все временное, и небесным освящать и осмысливать все земное. Горé имеим сердца – и тогда, как изменится весь облик жизни! Станут ли привлекать нечистые радости, когда мы знаем, что они гибнущие и отверженные?

Станут ли убедительны и действенны другие побуждения, кроме требований долга и христианского закона, когда мы знаем, что все, нарушающее долг и закон, недостойно вечности и нас от нее удаляет?

Вечная жизнь предстанет тогда пред нами во всей обаятельной красе и сделает прекрасною и жизнь временную, земную. Ею подвинется слабый сын земли на всякое добро, и ею он утешится пред всякою скорбью; больному она укажет покой вечности; умирающему откроет жизнь вместо смерти; духу, возмущенному при виде зла, греха, порока, несправедливости, царствующих в мире, она обещает новое небо и новую землю, где будет жить вечная правда (2Пет. 3:13); и всякому страданию она укажет страну радостей нескончаемых; и всякому сомнению она обещает вечную и неколеблемую истину; и всякой жажде, и всякой тоске души она укажет источник услады, успокоения и полного удовлетворения в Боге, Который в царстве вечности будет нашим Солнцем, Покровом, Источником разумения, блаженства и полноты духовной жизни. То, что око не видело и ухо не слышало и на сердце человеку не восходило, – все это уготовал Бог любящим Его (1Кор. 2:9).

О вас теперь неотвязная дума и о вас тревога любви, наши дорогие воины, кровью и жизнью защищающие теперь наш покой, нашу безопасность, нашу честь и достояние! Быть может, в настоящие минуты, когда мы в этом множестве, одетые празднично¹³¹, спокойные предстоим алтарю, когда там, за стенами храма, шумно течет жизнь беззаботности и веселья, порою кощунственного в эти дни, вы, наши защитники, сотнями и тысячами переходите в страну вечности и бесстрашные смотрите в глаза смерти. Знаем, что уже многие-многие отдали жизнь за родину, за ее великое будущее... О! пусть приосенит вас небо вечности, – всех вас, безвестные мученики, исполняющие заповедь любви: ибо больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя (Ин. 15:13); ибо после веры и ее законов, после Церкви и ее заповедей – отечество, возлюбленное наше отечество, святая родина наша, – вот что должно внушать нам самые чистые привязанности, самую горячую и самоотверженную любовь, а честь родины, ее слава, безопасность и процветание стоят всех усилий наших и всех и всяких жертв! Страна вечности да примет в свои кровы тех, кому судил Господь в брани отдать жизнь за отечество; святые предстатели за землю русскую, бесчисленное множество отшедших ранее в жизнь вечную сынов нашей родины, ее святые, мученики, подвижники, преподобные, ее герои, защитники, страдальцы, труженики – пусть встретят их молитвою, и радостью небесною да вознаградят их за труды, жертвы и мученическую смерть! Теперь все они нам дороги, особенно близки; пусть будет для нас особо близкою и жизнь вечная, которою они живут. Может быть, потому Господь и поставил теперь эту жизнь так близко у нашего сознания и потому так страшно и вразумительно в грозных знамениях брани напомнил о ней, что в годы покоя и безопасности мы слишком о ней забыли и от нее отдалялись. Подъемом веры, горячностью покаяния, напряжением благочестия, верностью евангелию, преданностью Церкви, любовью к отечеству и верностью ему в мысли, слове и деле, – вот чем станем мы достойны тех мучеников-воинов, что умирают ныне за нас, и приблизимся к той вечной жизни и вечной нашей небесной родине, которая для них и для нас должна быть так же единою общею и святою, как едина и обща для нас наша родина земная! Аминь.

Всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит (Мф. 12:25).

Закон нравственный вековечен и всеобъемлющ. Приведенные слова Спасителя нашего, столь решительные и устрашающие, имеют полное применение не только к той религиозно-нравственной области, о которой говорит евангелие, но и ко всей безграничной человеческой и даже мировой жизни, во всех ее сторонах и отправлениях. Единство сил стремится изыскать наука даже в сфере явлений чисто физических. Тем более оно должно быть признано самым главным, единственным и насущным условием порядка и жизнеспособности там, где по преимуществу требуется разум, доброе чувство и добрая воля в деятельности человека, в его жизни общественной и государственной. И если есть самое достойное поприще для приложения порывов благороднейшего патриотизма и пламенного желания служить благу общественному, то его можно указать именно в объединении, слиянии и взаимоскреплении всех сил и начал, которыми живет наша родина. Высшее и совершеннейшее единение – есть идеал даже премирный: соединение неба и земли, царства человеческого и Божьего, наконец, соединение человека и Бога. «Да будут все едино: как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в нас едино» (Ин. 17:21), – вот завершение молитвы Искупителя, которую Он вознес к Небесному Отцу в виду Гефсимании и Голгофы, в тягчайший час Своей жизни; вот нравственное завершение всего миробытия. Начало же этого единения полагается в нашей жизни земной, в идеалах и задачах нашей семейной, общественной, государственной деятельности. В этом смысле сегодняшнее торжество, на котором мы сейчас присутствуем, является глубоко знаменательным и имеет важное поучительно-общественное значение. Частное Общество наше, собственно благотворительное, в формах исконно русских, молитвою и поставлением святой иконы, благодарно воспоминает избавление и спасение представителя правительственной власти от смертельной опасности, от руки врагов России. Это явление нашей общественной жизни наводит на глубокие думы и как нельзя более отвечает самым назревшими жизненным потребностям нашего времени и нашего отечества. Горе государству и обществу, которое живет раздором составляющих его сил: этот дом, разделившийся в себе, не устоит. Для вдумчивых наблюдателей нашей русской действительности не тайна, что такое именно горе до некоторой степени грозит и дому нашей государственности и общественности. Скрывать это или замалчивать и неразумно, и непатриотично. Раскол народа и образованных классов; разъединение их в идеалах и началась церковной и государственной жизни; давши раздор «отцов и детей», ярко отмеченный в русской семье нашей литературой, – все это явления тревожные. Но есть нечто еще прискорбнее. Будем и здесь говорить до конца откровенно. Часть русского общества, или так называемая интеллигенция, выросшая на чужих идеалах, оторванная от народной русской почвы, не понимающая и не разделяющая бытовых, религиозных и государственных основ народа, как он проявились в тысячелетней нашей истории, давно уже стала противополагать себя правительству, незаконно присвоив себе название «общественных сил». Без сомнения, совершенно несправедливо отождествлять ее с истинными и действительными общественными силами. Но нередко самозванцам удается пристроиться к силам общества действительным и внести в них смуту. И не раз наблюдалось у нас явление, достойное глубокой жалости: мнимые представители общества говорили приблизительно так: «мы – общество, а там-то государство, мы – земство, а там-то правительство; мы хотим одного, государство желает другого; наша задача – легально или нелегально бороться с правительством»... Эта «игра в наших и ваших», недостойнейшая, позорнейшая и опасная игра, имеет за собою целую историю: она опирается на ту нами упомянутую часть интеллигенции, которая привыкла жить так называемою оппозицей правительству, и притом только ради самой оппозиции. Одному царствованию она оппонировала ради другого, минувшего, что вчера она преследовала и с кем или с чем боролась, то сегодня она уже выставляла своим знаменем для борьбы. Сегодня, например, недовольство реформами 60-х годов и требование увенчать их здание, завтра – те же реформы – уже знамя для борьбы с национально-государственною работою 80-х годов; сегодня приветствие активной борьбы с правительством, чуть ли не одобрение деятельности социал-революцюнеров и анархистов, сношения с ними, поддержка и братание вплоть до цареубийства 1-го марта, а вслед за этим – непротивление злу; еще немного – возрождение идеализма; в следующей момент – экономический материализм; потом – обновленное христианство; потом – ницшеанство и так далее, переход от одной крайности в другую в области мысли и общественного уклада. Единым и связующим началом во всем этом брожении служила и служит лишь оппозиция существующему в данное время строю государственной жизни, какой-то больной зуд оппозиции, которая является и сущностью, и программою, и содержанием всей работы упомянутых лиц, занятием всей их жизни. И довольно малейшего повода, чтоб отовсюду появились эти карьеристы смуты с жалкими словами об их мнимом угнетении... Все мы знаем, не так давно прознесено вслух России нисколько не новое, а обычное слово о доверии к общественным силам, которого никто и прежде не отнимал, если, конечно, здесь разуметь истинные общественные силы, задававшиеся положительными задачами и служившие созиданию, а не разрушению. И что же видим и слышим? Вдруг поднялась газетная шумиха фраз и ни весть откуда всплыли якобы обойденные и задавленные общественные силы. Мы знаем и твердо уверены, что силам разрушения все равно впредь и никогда не будет места в государственной работе, но поднятая ими хотя и временная тревога и суета все же внесет смуту в слабые души и как нельзя более неуместна именно теперь, в тяжкие дни нашей борьбы с внешним врагом. Иной голос, иной призыв мы слышим в нынешнем нашем скромном торжестве, и этот призыв назрел, он необходим и спасителен. Доверие к государственной власти, преданность и послушание правительству; желание соединиться под его знаменем, дружная творческая работа вместе с ним и под его руководством, вместо бесплодного пошлого критиканства, слишком разъедающего наш образованный класс; способность и готовность на всякие жертвы, способность стать выше мелочного самолюбия и мелочных интересов, – вот что, вот что теперь для нас всего нужнее! И не одна война настойчиво зовет к единению всех сил страны; о том говорят нам красноречиво и наши внутренние неурядицы; о том же говорит нам убедительно то прискорбное событие, которое случилось не так давно в нашем городе, – разумеем злодейское покушение на жизнь представителя Государя и правительства на Кавказской окраине. Если враги в злобе своей будут сильны и сплочены, а сыны отечества равнодушны или разделены между собою, считая себя одни – в лагере общества, другие – в стане правительства, тогда кто же станет работать для государства, тогда как устоять царству нашему? Разделившееся само в себе, оно опустеет. А этого и нужно врагам России, видам которых и служат деятели нашей пресловутой «общественной оппозиции». Нет, пусть именно общественные свободные силы окружат власть государственную почетом, доверием, уважением, общим сочувствием и общею готовностью содействовать ей в тяжкой работе ее и на окраине, и везде в России. В этом смысле и поучительно значение благородной решимости нашего частного Общества воспомоществования русским переселенцам собраться ныне на молитву, соорудить эту святую икону и выразить наше сочувствие и преданность государственной власти и ее представителю в нашем крае! Аминь.

Апостоле, Христу Богу возлюбленне, ускори избавити люди безответны! Приемлет бо припадающа, иже падша на перси приемый, Его же моли Богослове, и належащую мглу языков разгнати, прося нам мира и велия милости (Троп. праздника).

Какая чудная молитва апостолу и как она просится на сердце и уста при нынешних обстоятельствах, переживаемых нашим православным отечеством! Належащую мглу языков разгнати свыше указано России с того вечно славного и памятного дня, когда при святом Владимире в волнах Днепра крестился народ наш и в своей исторической жизни призван был осуществить великий завет Христов: проповедать имя Господа Иисуса до последних земли, пронести Его Крест к северу, востоку и югу до граней, омывающих наш могучий материк морей и океанов. Жребий, воистину, равноапостольный!

Налегла на нас и ныне мгла языков; кровь льется, – драгоценная кровь наших братьев на Дальнем Востоке; мира и велия милости просит наша родина у Господа предстательством великого апостола. Но этот мир должен служить к славе и чести имени Христова, а не в позор и уничижение; этот мир должен быть осуществлением нашего великого призвания и равноапостольного удела, верностью ему, а не малодушным отказом, не изменою.

Где же найти нашему воинству и всему народу нашему, где найти силы стать теперь на высоте свыше даннаго подвига, – силы мужества, крепости и того безграничного величавого и спасительного терпения, которое, при неизмеримых тяжестях внезапно открывшейся брани, оказывается, нам теперь всего нужнее?

В вере и любви почерпнет наша родина эти силы, – в вере и любви, т.е. в тех именно святых добродетелях, которые и словом, и житием, и письменами завещал нам ныне прославляемый апостол любви Иоанн Богослов.

И благодарение Господу! С чувством отрады несказанной и благоговейной признательности мы можем теперь воспомянуть о своем воинстве. Оно ли не исполнено веры? Оно ли не взирает на Крест? Бессмертны приказы славного защитника нашей Порт-Артурской твердыни: они громкую славу вещают Господу браней; от них веет духом древних псалмов, одушевлением древних судей библейских. Бессмертны подвиги наших пастырей, никогда еще в годины браней не явивших в среде своей в таком множестве самоотверженных героев: с крестом в руках они стоят впереди сражающихся, ободряют воинов, напутствуют умирающих. Вера в Бога, в правоту своего дела, вера в Россию, в ее могучие силы, – вот чем живет и движется наше воинство в настоящие минуты.

Оно ли, далее, оскудело в любви? Но это геройство, эти захватывающие дух подвиги, эта решительность на смерть, – чем все это вызвано, как не горячею любовью к отечеству? Сколько приходится нести трудов и лишений воинам, сколько трудов и лишений выносят врачи, санитары, слабые женщины в лазаретах и в госпиталях, ухаживающие за больными и ранеными! Все это цвет и плод горячей любви к отечеству и ближним, готовой на все по слову Христову: «Больше сея любве никто же имать, да кто душу свою положить за други своя» (Ин. 15:13).

Братие! Верою и любовию, по заветам св. апостола, должны жить и мы; верою и любовию должны мы ответить на подвиги нашего воинства; пусть сольются эти чувства наши и наших братьев, ведуших за нас тяжкую брань, воедино, и ничто, ничто не одолеет тогда этого священного единения. К вере призывает нас и Церковь Божия, и каждый праздник теперь влагает нам в уста трогательные и горячие молитвы к Богу о даровании побед нашему христоименному воинству. Будем стекаться в храмы с особым усердием; будем возносить эти предлагаемые моления с особою верою и горячностью, и пусть в душах наших, исполняя нас упованием, твердостью, мужеством и терпением, раздастся немолчно священная песнь древнего пророка, видевшего свою родину на краю погибели, однако, с верою взывавшаго: «С нами Бог, разумейте, язы́цы, и покоряйтеся, яко с нами Бог; услышите до последних земли, яко с нами Бог; могущие покоряйтеся, яко с нами Бог; аще бо паки возможите, и паки побеждени будите, яко с нами Бог, и иже аще совет совещеваете, разорит Господь, яко с нами Бог; и слово, еже аще возглаголите, не пребудет в вас, яко с нами Бог; страха же вашего не убоимся, ниже смутимся, яко с нами Бог; Господа же Бога нашего Того осветим и Той же будет нам в страхе, яко с нами Бог; и уповая буду на Него и спасуся Им, яко с нами Бог!»

Не убоимся страха, не смутимся: вот что в жизни нашей будет плодом веры. Будем верить в правоту нашего дела, в святое одушевление и великую мощь нашего воинства, будем верить в силу и правду Святой Руси православной, в святость и величие ее мирового призвания! Пусть далеко бежит от нас всякий вид уныния и сомнения, этих спутников малодушия и мелкодушия, которыми в годины тяжких испытаний люди, лишенные веры и истинного патриотизма, причиняют обществу и народу более вреда, смуты и расстройства, чем самые испытания! Не будем скрывать, – есть таковые люди и в нашей среде. Пусть их навевающие смуту вопли и страхи разобьются о нашу веру, твердость и терпение! Здесь хочется повторить слова ныне прославляемого апостола: «Возлюбленные! не всякому духу верьте, но искушайте духи, от Бога ли они»... (1Ин. 4:1).

Нужно ли говорить и о любви нашей к отечеству? Но когда же и возгревать ее, и питать, и проявлять, как не во дни бранных тревог? Когда же и близка нам родина, как не в годину испытаний? Когда же и почувствовать, что мы все – братья, единая семья у единой матери-родины, как не во дни общей опасности? Когда же и разгораться сердцу чувством самоотвержения, готовности на всякие жертвы, как не теперь? И когда же, когда же и проникнуться благодарною любовью к нашим героям-воинам, умирающим за нас на полях брани, к раненым, больным, и придти к ним с посильною помощью?

Братья и соотечественники! В этот день торжественного праздника, в эти священные минуты молитвы за Царя и Отечество, у ног учителя любви – св. Иоанна Богослова дадим место в своем сердце чувствам горячей и все покоряющей любви к родине и ее избранным и излюбленным сынам, каковыми по праву теперь являются наши воины. Вспомним, что в эти минуты, когда кругом нас так тихо и спокойно, когда праздничные песнопения оглашают наш слух, там, далеко от нас, наши братья на войне: у них вся жизнь теперь – один сплошной подвиг, труд, тревога, лишения, беспокойства, а для многих – грядущая смерть или тяжкая и мучительная болезнь от ран и увечий. И у них у каждого есть в году свой праздник родного храма; но увидит ли он этот праздник в кругу односельчан, на милой родине, где дорог каждый шаг земли?.. И у них у каждого – свои отец, мать, близкие родные, а у иного – жена и дети, ждущие его с поля брани, как опору жизни... но увидит ли он родной очаг, родные лица? И упреждая время и пространство, в часы редкого отдыха от бранных трудов, в тяжкие минуты пред страшным боем, в грозный миг смертельной опасности, наконец, прямо пред лицом смерти несется мысль воина к родимому дому, и тревожно сжимается его сердце за будущее жены и детей. А что, если жена будет вдовою, а дети сиротами?.. Пусть же святая родина заменит сиротам убитого отца и кормильца; пусть те, которые, будучи защищены грудью героев, проводят жизнь мира и покоя, придут на помощь к раненым и больным воинам и к семьям и сиротам убитых на поле брани и чести.

Ознаменуем, братья, наш праздник молитвою за воинство, а также посильною помощью раненым героям и семьям героев убитых; ознаменуем этот праздник в честь апостола любви подвигом любви. И да будет горяча наша молитвенная песнь небесному покровителю этого храма, песнь Церкви, в которой слышится нам теперь как бы моление всего дорогого нашего отечества.

«Апостоле, Христу Богу возлюбленне! Ускори избавите люди безответны!.. Его же моли, Богослове, и належащую мглу языков разгнати, прося нам мира и велия милости!» Аминь.

Среди церковных молитв есть одна, которая служит живым и назидательнейшим поучением в настоящий воскресный день.

Она знакома всем усердным богомольцам и читается в умилительном акафисте Господу Иисусу: «Видя вдовицу, зельне плачущу, Господи, якоже тогда, умилосердився, сына ея, на погребение несома воскресил еси; сице и о мне умилосердися, Человеколюбче, и грехами умерщвленную мою душу воскреси»... (Конд. 2-й).

Об этом именно чуде воскрешения сына вдовы сегодня мы слышали в евангелии. Таким образом, указанная сейчас молитва церковная, как видите, братие, переносит наше внимание от смерти и воскресения тела к смерти и воскресению души. Но могут спросить: разве может душа умереть так точно, как тело? И что значит воскресение души? Разумеется, душа не может разложиться и истлеть, как тело; душа, по существу своему, бессмертна. Но ведь и тело по смерти своей не уничтожается совершенно, и части, его составлявшие, после смерти тела по-прежнему продолжают существовать в мире в виде земли, воды, пара и проч. Однако, части эти перестали быть телом, которое потеряло по смерти свой вид, свои силы и свое назначение. Умерло тело; по-видимому, – по крайней мере это должно сказать о первых днях после смерти, – остается все прежнее: та же голова, те же глаза, уши, руки, ноги... Но глаза не видят, уши не слышат, руки не двигаются, и мы говорим: это труп, мертвое тело, потому что оно не выполняет своего назначения. Представьте себе человека в столь глубоком обмороке, что все сочли его за мертвеца, стоит, однако, ему открыть только глаза или поднять руку, и все признают его живым, ибо тело его исполняет свое назначение, следовательно, живо, а не мертво.

Применим сказанное к душе. Душа создана по образу Бога и всегда к Нему стремится. Как тело ищет пищи и питья, так душа ищет свойственного ей духовного питания: она ищет Бога, стремится к правде, к добру, к святости. Как тело мучится от голода и жажды, так душа страдает и мучится без сродной ей пищи, без веры и добродетели. Как в теле мучения голода и жажды можно на время, только на время успокоить и обмануть, что нередко и делают сильно голодные люди, проглатывая вместо хлеба что-либо непитательное, вредное – бумагу, тряпки, даже землю, или выпивая во время жажды на море соленую морскую воду: так и душу можно занять вместо истинной ее пищи – веры, молитвы и добрых дел – удовольствиями и забавами пустыми или греховными. И, наконец, как тело без правильной и здоровой пищи, хотя бы и заменяемой указанными вредными веществами, все-таки непременно умрет, так и душа без Бога, без веры, без молитвы, без слова Божия и добрых дел вянет, делается безжизненною и как бы умирает; она не исполняет своего назначения и в этом смысле умирает.

Вот почему людей грешных и забывших о Боге и Спаситель называет мертвецами: «Предоставь, – говорил Он одному Своему последователю, – предоставь мертвым погребать своих мяртвецов, а ты иди и возвещай царствие Божие» (Мф. 8:22; ср. Лк. 9:60). Но это состояние души человека не безнадежно; она может ожить и воскреснуть. Поэтому и апостол, обращаясь к грешнику, призывает его: «востани спяй, и воскресни от мертвых, и осветит тя Христос» (Еф. 5:14). Лишь только душа сознает тщету и неправду греха и пагубность удаления от Бога; лишь только она обратится к молитве, к Слову Божию и доброй жизни; лишь только она вступит в общение с Искупителем в таинствах и коснется благодати Божией: она вдруг исполняется чудных неведомых и невидимых могучих сил, и из мертвой делается живою, ибо исполняет свое призвание и свое исконное назначение.

Итак, хотя воскрешением сына вдовы Господь Иисус Христос уверяет нас прежде всего в истине всеобщего воскресения и поучает нас готовиться к нему, но и ранее этого воскресения, еще живя в теле и на земле, мы должны, братие, стараться оживлять наши души и, если они умирают или умерли, воскрешать их от мертвых. Чем оживлять и воскрешать? Общением с Богом, первообразом души и источником ее жизни, истиною и добром, этою пищею нашего духа. Общение же с Богом – в молитве; истина же – в вере и слове Божием; добро же – в святой жизни и последованию слову Божию при помощи благодати Господней. Воскрешение же души после греховной смерти дает нам покаяние тайное ежедневное перед Богом и явное в определенное время пред Церковью и ее служителем. А без всего этого, грешник, ты услышишь грозное слово Господа, записанное в Откровении: «Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв... Вспомни, что ты принял... и покайся»... (Апок. 3:1, 3).

Но как воскресший телом не захочет умирать, так и душою воскресший от греховной смерти иди к жизни, к Богу, к истине, к добру и святости, а не к смерти и диаволу. Велика и неизмерима милость Божия, и нет греха, ее побеждающего: но милость Божию обращать в повод и поощрение ко гpеху, в беспечность, распущенность и легкомыслие, это – кощунство, безумие и оскорбление Божества. А Бог поругаем не бывает... (Гал. 6:7).

Видя вдовицу зельне плачущую якоже тогда умилосердився сына ея, на погребение несома воскресил еси; сице и о мне умилосердися, и грехами умерщвленную мою душу воскреси, Человеколюбче! Аминь.

Вот вышел сeятель сеять...

Святая Церковь, братие, сегодня поучает нас чтением притчи Спасителя о сеятеле. Глубоко поучительна для нас эта притча, столь простая и ясная. Вышел сеятель сеять. И когда он сеял, одно зерно упало при дороге и было потоптано птицами; другое упало на камень, чуть-чуть покрытый землею; оно быстро взошло, но, не имея корня, скоро увяло, засохло от солнца и не принесло плода; иное же упало в терновник, и взошел терновник и подавил семя; а иное упало на доброй земле и принесло плод сторичный (Мф. 12; Лк. 8).

В евангелии мы слышали, как Спаситель объяснил ученикам Своим эту притчу. Сеятель – это Сам Господь Иисус, наш Божественный Учитель; семя – это слово Божие; дорога, камень, терновник, добрая земля – это души людские, которые различно принимают слово Божие: одни сейчас же все забывают, и слово Божие в этих душах и сердцах совсем не принимается и не растет, как семя на дороге; другие принимают слово Божие, но скоро при первом искушении забывают его и оставляют, потому что не имеют в себе глубины и корня,-настойчивости, постоянства и усердия; у иных же рядом с словом Божиим живут и действуют пороки, страсти, которые, как терновник семя, заглушают рост слова Божия и не дают ему принести плод; а у иных на доброй душе при усердии и терпении и постоянстве слово Божие приносит богатый урожай и плод веры, молитвы, добрых дел.

Вот притча. Ее закончил Господь наш возглашением: «имеющий уши слышать, пусть слышит!"

Желаем ли мы, братие, слышать и знать слово Божие, это святое семя жизни вечной и счастья вечного? Без сомнения, желаем; мы научены Спасителем: «Блажени слышащии слово Божие и творяще е» (Лк. 11:28). Мы знаем, что если не посеешь на пашне, то она или останется пустынною, дикою, или покроется вместо хлеба дурными и сорными травами; душа наша – пашня; если не посеешь на ней семени слова Божия, то она или будет пустою, дикою, ничего не знающею, или чаще всего она зарастет дурными мыслями и неправильными понятиями, дурными чувствами, дурными пожеланиями.

Вот почему с чувством глубокой и живейшей радости наш архипастырь поспешил приветствовать и благословить молитвою ваше намерение, братие, поскорее иметь в этой местности обширный и для всех доступный храм, это святое место сеяния слова Божия. Выше всяких самых высших школ, выше и нужнее всякого какого угодно ученого и благотворительного учреждения – храм Божий. Кто устроил храм, тот сотворил дело, самое угодное для Бога и самое нужное для людей. Это ведь лучшая школа для людей, где они поучаются молитве, единомыслию, союзу веры и любви, где они получают неисчерпаемые посевы небесных истин в души и сердца; это – врачебница душ от грехов; это – самое высокое благотворение для людей, ибо что выше и дороже вечного cпасения? А оно-то и подается чрез таинства святые в храмах Божиих. Мы знаем, далее, что в нравственной жизни выше всего Господь завещал Своим последователям любовь между собою. Он сказал: потому и узнают, что вы Мои ученики, если вы будете иметь любовь между собою (Ин. 13:35). Но для укрепления любви нужно собираться вместе, нужно иметь что-либо высокое и святое для всеобщего объединения; все это и дает храм; здесь едина у всех вера, едино крещение, едина истина, единые таинства, един Бог и Отец всех (Еф. 4:4).

Не напрасно поэтому, если враги задумывают погубить нас, то они прежде всего захотятъ разделить нас и лишить общего дома Божия, т.е. храма Божия. Когда на дворе темно и холодно, тогда-то мы и постигаем всю цену своего дома, своего теплого и светлого уголка, где мы с родными и милыми сердцу проводим жизнь безопасную и спокойную, хотя бы за стенами дома ревела и бушевала буря. Теперь именно и переживаем мы такое время, когда нас, православных, хотят разделить и лишить нас согревающего и спасающего нас дома Божия. Воистину, кругом нас будет страшная буря.

Среди здешнего населения, вы сами знаете, есть, по выражению апостола, братья, безчинно ходящие (2Сол. 3:6). Давно о них говорил св. апостол: они оскверняют плоть, они восстают на высокие власти, отвергают начальства, они обещают всяческую свободу; они зовут к бунтам и изменам; это облака, которые шумят, но не дадут живительного дождя; это деревья дважды умершие, бесплодные; уста их произносят надутые слова – и только. Так их изображает св. апостол (Иуд. 1 гл.), и вы сразу узнаете их по этому изображению. Они-то прежде всего идут против всего святого, религиозного, для них и храм Божий не нужен и ненавистен; они поэтому и верующих чад Церкви хотят отторгнуть от Церкви и храма.

Есть и другие враги наши духовные в этой местности. И о них давно сказал св. апостол свое осуждающее слово. Это отделившиеся от Церкви непокоривые и своим умом прельщенные, помешавшиеся на своей гордости сектанты, которыми, по слову того же апостола, надлежит уста заграждати (Тит. 1:10). И от них вы услышите укоризненные слова о храме, и они не хотят видеть здесь дома Божия...

Берегите же, братие, ваше духовное сокровище, святой храм, место сеяния слова Божия! Старайтесь сплотиться, соединиться вместе крепко-накрепко, не жалейте ни средств, ни усердия, чтобы создать себе и своим детям согревающий и освещающий дом, дом Божий, где вы можете укрепиться от житейских бурь, от духовного холода, от духовной тьмы.

Все, все сделает единодушие, и с благословением архипастыря на закладку вашего храма Божие благословение низойдет и на это дело и на все дела рук ваших. Как крепость спешно и усердно укрепляют в виду врагов, как дом спешно возводят в виду холодного времени: так и храм, эту духовную крепость нашу и спасительный дом, возводите вы скоро, усердно и успешно в виду духовных врагов нашей веры, в виду холодности в церкви, которую хотят везде распространить враги нашего святого отцепреданного православия.

Когда же воздвигнется здесь храм Господень, тогда мы можем с особым смыслом и с особым чувством сказать словами ныне слышанного евангелия: «Се изыде сеяй да сеет». И дай вам, Господи, воспринимать семя слова Божия на добрые души, с упованием на плод духовный, плод веры, молитвы, святости и вечного спасения!

Имеяй уши слышати, да слышит! Аминь.

Если Моисея и пророков не послушают, то если кто и из мертвых воскреснет, не поверят (Лк. 16:31).

Эти слова Господа Иисуса Христа взяты из притчи Его о богаче и Лазаре, которую мы сегодня слышали за литургией в евангелии. Не станем теперь вновь повторять ее подробно, как всем достаточно известную. Остановимся вниманием на самом окончании притчи.

Богач, мучимый в аде, просит Авраама, чтоб он послал Лазаря на землю: «ибо у меня пять братьев, пусть он засвидетельствует им, чтоб они не пришли на это место мучения». Но Авраам отвечает, что о загробной жизни, о загробном воздаянии, о жизни земной, как приготовлении к небу, для братьев погибшего богача достаточно учения и проповеди Моисея и пророков: «пусть слушают их». Богач же сказал: «Нет, отче Аврааме, но если кто из мертвых придет к ним, покаются». Тогда Авраам сказал ему: «Если Моисея и пророков не послушают, то если кто и из мертвы воскреснет, не поверят» (Лк. 16:27–31).

Вот, воистину, устрашающее слово, истина которого несомненна, ибо его изрекла Сама Воплощенная Истина, ибо его подтвердил опыт веков и тысячелетий. Как ясно говорит оно, что не в отсутствии доказательств веры причина неверия, а в развращенности сердца, в дурном направлении воли: так, ленивец не оттого предается праздности, что у него пред глазами мало примеров гибельных последствий ее; так, и пьяница не оттого отдается вину, что не знал и не слышал, к чему приводит оно, – но оттого, что ни тот, ни другой не хочет вступить в борьбу со своими порочными склонностями... Сердцем веруется в правду, говорит св. апостол (Римл. 10:10); в сердце же и источник неверия. Напрасно поэтому говорить, что ныне оскудела вера потому, что оскудели чудеса; евангелие уверяет нас в обратном: оскудевают чудеса от оскудения веры... Напрасно поэтому надеются чудом привлечь к вере того, кто потерял ее; и Сам Господь не творил чудес там, где видел одно упорное и озлобленное неверие или вместо веры праздное любопытство, или, наконец, даже искушение Господа... Он не претворил камней в хлебы, Он не сошел со креста, Он и по воскресении являлся ученикам Своим, а не фарисеям и саддукеям... Жители Его родного города, услышавши, что Он много сотворил чудес в Кане и Капернауме, ждали от Него гораздо больше чудес на родине. Евангелист по этому случаю кратко, но выразительно замечает: «И не совершил там чудес по нееверию их»... (Мф. 13:58).

Наоборот, мы не раз видим в евангелии, что чудеса, совершенные пред людьми упорно неверующими, еще более озлобляют их. Ибо нет чуда, самого великого, нет знамения, самого поразительного, которого не объясняло бы какими-либо естественными причинами упорное в злобе и неверии сердце. Припоминается евангельская история исцеления слепого от рождения: допрашивают исцеленного фарисеи, допрашивают соседей и родителей его, несколько раз слышат, Кто исцелил, как исцелил, убеждаются самым осязательным образом, что исцеленный есть тот именно, которого все много лет знали и видели слепым, просящим милостыню; наконец, опять допрашивают исцеленного. Расследование произведено полное, всестороннее; сделано все для убеждения в истине чуда: оказалось, нет ни малейшей причины в нем сомневаться. Читая евангелие, ожидаешь, что, наконец-то, восторжествует добро, наконец-то, все признают в Иисусе Христе Божественного Посланника. Что же? Вместо этого слышим приговор: «не от Бога сей человек»... (Ин. 9).

Вот воскрешен Спасителем Лазарь: чудо, разительнее которого трудно и представить! Умерший четыре дня во гробе и уже разложился; Иисус Христос не присутствовал ни при смерти его, ни при погребении. Он подходит к пещере, не зная даже места могилы; Его окружает народ; враги Его следят за каждым Его движением... Слово Иисуса оказалось словом Владыки жизни и смерти и возвратило из челюстей ада мертвеца четверодневного к жизни. Нет и не может быть места сомнениям; остается одно: идти за Христом. Что же видим? С этого дня Синедрион еврейский положил убить Его... (Ин. 11:53). Сам евангелист с удивлевнием замечает: «Столько чудес сотворил Он пред ними, и они не веровали в Него... Народ сей ослепил глаза свои и окаменил сердце свое» (Ин. 12:37, 40; ср. Ис. 6:10). Нет ничего упорнее, пристрастнее и несправедливее неверия!

Возьмем еще пример из истории. Первые века христианства; верующих мучат и предают смерти; часто не берет их огонь, не сечет меч, не умерщвляют дикие звери. Но еще чудеснее высота духа мучеников, их преданность Богу, верность убеждениям, готовность на страдания и смерть. Видим: воины, палачи нередко здесь же, на месте и во время казни принимают христианство, свидетельствуя кровью искренность своего обращения. Что же правители и судьи? А они только озлобляются более и более, обвиняют христиан в колдовстве и безбожии и, видя недействительность одного способа казни, измышляют другой, более мучительный.

Чудеса для неверия – только суд правый и правое осуждение; они ясно говорят, что Господь дал для неверных и злобных все, чтобы привлечь их к Себе, что Он не хотел их погибели; безответно неверие пред судом Божиим и его слуги сами себя губят, зане любве истины не прияша во еже спастися им (2Сол. 2:10).

Но для тех, кто веровал, для апостолов и учеников Христовых, для христиан всех последующих времен эти чудеса, виденные ими или открытые в слове Божием, служили и служат подкреплением веры, утешением в страданиях, радостью о Господе. Они сообщали и сообщают верующим такую силу убеждения, такую преданность Спасителю, что делали союз с Ним крепче смерти и исторгали из уст и сердец вдохновенные и восторженные слова, – слова исповедания для всякого горячо верующего сердца: «Что нас разлучит от любви Божией? Скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или беда, или меч? За Тебя умерщвляют нас всякий день, как овец, обреченных на заклание. Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, никакая тварь не может разлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе Господе нашем» (Римл. 8:35–39).

Братие! Сегодня и мы с вами стоим лицом к лицу пред чудом, которое совершилось на земле русской 17 октября 1888 года, когда явил Господь любовь Свою и милость к Помазаннику Своему – нашему Царю с Его Семейством, когда, говоря словами ныне чествуемого Церковью пророка Божия Осии, от руки адовы избавил Его и от смерти искупил Его (Ос. 13:14).

Пусть глумится и глаголет нечестивую хулу злобствующее неверие: подобает и сему быти; пусть надменное легкоумие придумывает естественные причины события, когда среди всеобщего разгрома и бушующих стихий, среди смерти и разрушения, Ангел Господа, по воле Его, явился хранителем Царя и Его Семьи и даровал их России невредимыми. Но для нас, для верных сынов Церкви, для верных сынов отечества и Государя, здесь чудо; здесь великое чудо милости Божией к России, ибо страшно даже и подумать, что было бы с нашим отечеством, если бы 17 октября 1888 года Царский Дом наш погиб в крушении поезда. Пусть же чудо это не пройдет для нас бесследно, пусть не будет среди нас людей, подобных евангельским фарисеям, что в неверии своем приготовили себе гнев на день гнева и откровения страшого суда Божия. Днесь аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших! (Пс. 94:8; ср. Евр. 3:8, 4:7). Пусть исполнятся сердца наши радостью о спасении царя, веры, преданности, благодарения и славословия к Богу-Промыслителю!

Утвердимся же прежде всего в той мысли, что не отвратил Господь очей Своих от нашего дорогого отечества, от Руси святой, православной; что не иссяк в ней род праведных, семя святое, которым стоит всякое царство (Ис. 6:13); что при всем разливе неверия довольно на Руси таких ревнителей веры и Церкви, которые не преклонили колен и не кадили пред современными ваалами, какими бы именами они не прикрывались; сильна Русь покровом Божиим и благочестием многих сынов своих.

Утвердимся в той отрадной мысли, что в Церкви, к которой мы имеем счастье принадлежать, в церкви православно-русской пребывает благодать Божия, Спасителем обетованная, и проявляется в спасительных и чудесных знамениях; следовательно, это и есть та самая Церковь, о которой изречены Спасителем великие обетования, что врата адова не одолеют ей: в ней полнота истины, путь спасения, источник святости, сокровище благодатных даров Духа Святого.

Возрадуемся и о первородном и почтительном Сыне нашей родимой Церкви, – о нашем воистину благочестивейшем Государе, – укрепимся в убеждении, что власть Его – власть от Бога и сохранена нам Богом в Его чудесном спасении; проникнемся чувствами горячей верноподданнической любви к Нему, готовой на всякую службу, на всякий подвиг и жертву. Спасенный чудесно, избавленный от челюстей смерти, отмеченный перстом Божьего Промысла, Он бесконечно дорог русскому сердцу. Господи! дни на дни приложи царю и лета на лета, сохрани над ним Твой вышний покров, даруй Ему благоуспешное во всем и долгоденственное царствование!

Утвердимся, братие, в вере и преданности Промыслу Божию, бодрствующему над Россией, в эти тяжкие дни войны, когда среди нас не мало унылых, слабых, маловерных и малодушных.

Как бы ни было тяжко на брани, какие бы тревожные и тягостные вести ни неслись оттуда: се не воздремлет ниже успнет храняй Израиля! (Пс. 120:3–4). Там, где не останется надежды на силу и помощь человеческую, явится помощь Божия, тем более вразумительная и несомненная, чтобы мы в гордыне своей не приписывали себе ничего, но все воздали бы Богу. Не нам, Господи, не нам, но Имени Твоему даждь славу (Пс. 113:9).

Так, окрыленные верою и упованием, в виду чуда Божия, призовем и ныне благословение Господа и вышний покров Его на Царя и Россию в наши тяжкие и скорбные дни!

Господи, силою Твоею возвеселится царь, и о спасении Твоем возрадуемся зело. Господи, спаси Царя и услыши ны, в оньже аще день призовем Тя! (Пс. 20:2, 19:10). Аминь.

Память его в род и род

Десять лет сегодня минуло с того скорбного дня, когда вся Poссия потрясена была от края и до края вестью о смерти незабвенного Государя Императора Александра III-го. Время ослабило эту скорбь; в истекшиe десять лет произошло столько событий, занявших внимание России, столько радостей и печалей, что, по ограниченности человеческой природы, русское общество, конечно, жило и живет главным образом интересами настоящего дня. И тем не менее, память о покойном Государе не умирала в России и, верим, не умрет никогда. Время отдалит от нас его образ: но в отдалении он будет еще прекраснее, еще привлекательнее и целостнее; история выдвинет новые события и новые интересы: но связь настоящего с прошлым никогда не прекратится; она будет выступать пред взором живущих все ярче и определеннее, наглядною, осмысленною, и в этом прошлом имя и образ Императора Александра III-го неизменно будут вызывать только чувства благодарности и преклонения. Это не был рядовой бесцветный человек, сливающийся с миллионами своих современников и скоро исчезающих из памяти потомков; это не был и рядовой исторический деятель, чрез несколько десятилетий только числящийся в списках правителей и не оставивший яркого следа в народной жизни и в народной памяти. Император Александр III-й занял в истории свое место, сказал свое слово; он ответил заветным желаниям истинно-народного идеала Царя, заветным думам и порывам истинно-народной души.

«Царь по сердцу Божию» и по сердцу народному, он вполне осуществил слова царя-псалмопевца: Он сошел, как дождь на скошенный луг, как капли, орошающие жаждущую землю. И будет жить... и будут молиться о нем непрестанно, всякий день благословлять его. Доколе пребудет солнце, будет передаваться имя Его (Пс. 71:6, 15, 17).

Память его в род и род... Во дни печали народной будут вопрошать: как бы поступил в этом случай незабвенный Царь-Праведник и какой исход указал бы народной жизни? Во дни радости будут видеть, как он подготовил ее мудрым проникновением в глубину народных нужд и предусмотрением грядуших судеб царства. А всегда и во всем будут учиться у него, как надо любить свою родину, как надо верить и верить в нее и как надо жертвовать для нее всем и всем, не исключая и жизни своей. Тем именно он и дорог и близок нам, тем именно и привлекает он к себе благодарные сердца, что это не был только мудрый и трудящийся правитель; это был сын, истинный сын России, это был Царь-отец своего народа и, наконец, он был жертвой за Россию.

Да, жертвой. Стоить только вспомнить, при каких обстоятельствах он вступил на царство. По окровавленным ступеням, залитым кровью его отца, злодейски убитого, пришлось ему взойти на свой царский трон. Кругом неистовствовала общественная смута и помрачение, воочию показавшие всю силу и весь ужас зла, если ему нет преград и твердого противодействия. Внешние и внутренние враги России пророчили ей скорый конец, ждали ее гибели, злорадством, клеветою, отчаянием устрашали верных сынов Царя и царства. Пред этим ужасом смущались самые мужественные умы и сердца, да и чье сердце не поколебалось бы при виде торжествующего зла, в сознании недостаточности средств борьбы с ним... Но не смутился покойный Государь. Исполненный глубокой религиозной веры, горячо любящий Россию, он один из немногих прозрел, что сила зла – кажущаяся сила, что смута умов и сердец есть только грязная пена на поверхности глубокого и цельного океана истинно-народной жизни. Твердою рукою взял он кормило государственного корабля, твердым словом воззвал он к своему народу, и вдруг услышался ответный могучий отклик из всех нетронутых глубин народного духа, из всех здоровых слоев народной жизни, и все почувствовали сразу и силу, и спокойствие, и уверенность... Разлетелся мираж близкой гибели России, поднялся народный дух, укрепилось русское самосознание, присмирели враги. В короткое время царствования своего покойный Государь любовным и заботливым оком заглянул во все уголки государственной жизни и всюду внес порядок и спокойствие. Ни голод, ни холера внутри России, ни оскорбления и вызовы врагов совне не вызвали его из величавого и неустанного труда царского, непоколебимо покоившегося на вере его и на любви. И чудо воочию свершилось: он передал царство своему Сыну в таком порядке, в каком не передавали его преемнику ни один из русских государей.

Но только Бог единый знает, сколько трудов, усилий невероятных, полного самоотречения и скрытых страданий пришлось вынести покойному Царю для блага России. Только впоследствии, и то случайно, узнали русские люди, что не раз жизнь покойного находилась в опасности, что не раз внешнее враги готовились нанести смертельный удар России и что Царь их, наделенный богатырским здоровьем и сложением, краса и гордость их, не доедал, не досыпал, не имел достаточного отдыха, – и сошел в могилу буквально подавленный бременем труда, непосильного ни для какой человеческой природы.

Воистину, вся его жизнь и его преждевременная кончина были жертвою за русский народ, за наше благо и счастье.

Но и смертью не кончается его служение России. Умер праведник, и яко не умре: вот что, повторяя слово Писания, можно сказать о нем. Он вдохнул вepy в Россию, в ее силы и в ее предназначение; он завещал нам твердость и мужество в испытаниях; Он показал, как неизмеримы и неисчерпаемы силы святой Руси, которой страшно и гибельно только одно, только одно несчастие: оскудение веры и христианского благочестия.

В нынешнюю годину тяжкой брани отрадно помянуть молитвою почившего Царя, помянуть его заветы и исполниться его духа, – духа веры, упования и мужества. Отрадно вспомнить, что все благодетельное для нас в нынешней войне сделано и предусмотрено почившим: если бы не начатый им железнодорожный путь чрез Сибирь, дающий возможность собраться нашим войскам в течение месяцев в таком количестве, для которого потребовались бы, при отсутствии дороги, буквально годы; если бы не воссозданный им русский флот; если бы не упорядоченные им государственные финансы: то, может быть, Россия уже навеки потеряла бы огромную часть своего достояния в Азии... Но теперь она может смотреть смело в будущее и рано или поздно, и после победы и даже после поражения, – выйти с честью и сохранною из той брани, которую предательски начал против нее языческий враг.

Помянем же, братие, горячею молитвою в Бозе почивающего незабвенного Государя Императора Александра III-го! Будем верны его священным заветам веры, труда, молитвы и горячей любви к отечеству, будем верны его дорогой памяти, да возрадуется и выну радуется душа его о Господе в горних селениях, в невечернем дни царствия небесного, к которому восшел он от трудов царства земного! Аминь.

Обступили нас ужасы брани. На полях Маньчжурии две огромные армии стоят одна пред другою, в зимнюю стужу, в тяжких условиях жизни, готовые ежеминутно ринуться в кровопролитное сражение, которое обещает затмить собою все, что знает история браней. А у берега незамерзающего моря, на самой крайней точке полуденных пределов России, отрезанный от всего мира гарнизон крепости ведет беспримерную геройскую борьбу с сильнейшим врагом, удивляя мир подвигами мужества и чести, и, истекая кровью, просит себе благословения своего Государя на все, что судит Господь: на брань, на подвиги, на муки и смерть... Дальним, кружным путем, на пространстве десятков тысяч верст, прорезая волны чуждых морей, посреди ежеминутных опасностей и предательства, посреди шипящей злобы, готовой на всякое коварство, медленно движется русский флот, направляясь все туда же, на Дальний Восток, к Великому морю-океану, до которого, наконец, в шири и размахе народного гения докатились волны могучей русской государственности, на зависть и страх языческой Японии и ее низкодушных, жадных и завистливых союзников в Европе и Америке. Беспрерывною живою рекою переливаются из внутренней России к дальней Сибири, направляясь на поле брани, полки за полками: то идут в величавом спокойствии и в геройской решимости на подвиги и смерть наши братья, на которых выпал жребий стать в ряды защитников родины. Тысячи их уже положили жизнь свою за отечество и отошли к вечному покою; десятки тысяч томятся больные и раненые. А между тем назревают новые планы войны, во всю ширь развертывается организация русского воинства, нарождаются новые армии, собирается и растет невиданная по численности, грозная русская рать вокруг испытанного трудами бури боевой архистратига нашего воинства...

Мысли и сердца наши прикованы к дальней окраине отечества. И в нынешний день церковно-государственного праздника о ком же думать нам и молиться, о ком, как не о вас, наши доблестные воины, наши мученики и герои, что храните и отстаиваете честь и целость и великое мировое будущее России ценою жертв и страданий?

Но что это мы слышим порою от этих героев, когда они, больные или раневые, возвращаются с поля брани в мирную обстановку жизни внутри России, когда они прислушаются и присмотрятся к тому, что здесь говорят и пишут, чем здесь заняты и интересуются? К стыду нашему, не раз по этому поводу раздавались их горькие сетования вслух всей России, а один из них мягко выразился в печати, что он снова тяжко «ранен на родине»... В самом деле, там, в армии, бодрый труд, жертвы, лишения и, несмотря на них, крепкая и твердая вера в окончательное торжество России; а здесь, в России, – нередко малодушие, уныние, шипящая злобная сплетня, ложные слухи, мелкое и жалкое критиканство действий наших войск со стороны непризнанных главнокомандующих, осуждение армии, ее героев и руководителей. Там, на поле брани, все помыслы, все силы и старания направлены к тому, чтоб увенчать славою начавшуюся вынужденною нашу брань и приготовить отечеству великое будущее; а здесь, – здесь господствуют такие интересы, поднимаются такие счеты, что кажется, будто воюет собственно армия, а не русский народ, не русское государство... Нашли же теперь время спорить о доверии или неверии к силам общественным; удосужились высчитывать обиды прошлого, рассматривать счеты служилого класса и общества; под гром войны вздумали мечтать о внутренних преобразованиях, поднимать с особою невидимою силою вопросы о фондах и жертвах на народное образование... Но самое главное, самое нелепое, позорное и даже преступное во всем этом шуме и смятении – это какое-то дикое непонятное самоуничижение, какая-то фанатическая брань всего своего, родного, милого русского прошлого и настоящаго. В годину войны нашли время вселять в народ презрение к себе, угашать его дух и самосознание, развенчивать его отчизну, за которую он должен сражаться. Воистину, это мог сделать и придумать только враг Росии... И в чем только ни обвинили русский народ?! Во всем он оказался виновным: виновен в том, что в его стране не светит яркое солнце юга; что берега его земли не омывает лазурное море; что на почве его северных полей и лесов не произрастают роскошные плоды тропических стран; что в своей обширнейшей стране не успел он народить густое население; что его история исполнена великих испытаний; что он выступил в истории на 500 лет позже народов Европы, да и занял пустыни, леса и болота, а не насиженные места древней римской культуры, которые достались галлам и германцам; что по этой причине он не успел, не мог развить ни просвещения, ни промышленности, ни богатой торговли, – всего, чем богаты счастливые обитатели счастливых южных приморских и густо населенных стран Европы... Ведь это похоже на то, как если бы Петра Великого обвинять, что он не провел железной дороги от Москвы к Петербургу... Обличения русскому народу льются неудержимым потоком, и дошло до того, что журналисты, поучающие тысячелетний народ, создавший великое государство, вдохновляемые нередко то инородческими вожделениями, то неисцелимым преклонением пред всем иноземным, то увлечением модными последними словами, то жаждой популярности, то просто построчною платою, объявляются ни более, ни менее, как равными древним пророкам, вдохновляемым на слово истины Духом Божиим... Бесспорно, что в среде этих писателей немало людей почтенных, честных и разумных, но и они – все же люди, способные заблуждаться, увлекаться, впадать в односторонность, и сравнивать их с библейскими пророками – не только неправильно, но и прямо кощунственно. Крайность за крайностью, – и в некоторых газетах отечество наше объявлено уже не заслуживающим любви ни со стороны купечества, ни со стороны крестьянства; народ признан несчастнейшим из народов, уже теряющим и чувство патриотизма, идущим в разброде с «постылой» родины, а русские вообще признаны издавна, «со времен Тацита», стоящими ниже всех народов и в умственном, и в нравственном отношениях... Что касается образованного класса, то о нем заявлено, что он возвращается с Запада Европы, «как с богомолия», с чувством благоговения; что дома, в России, ему тесно, душно, безотрадно, что он вместе с народом задавлен, задыхается¹³⁹...

Дальше идти в самоуничижении уже некуда. Но вместе с тем и больших и убедительнейших свидетельств и доказательств полной неправды таких речей тоже искать нечего: они сами произносят себе приговор и ясно показывают, что перешли грань, за которою начинается уже не разумное слово, правдивое и сдержанное, а сплошная брань и крайность увлечения. Да, в нашей жизни много недостатков, и верно, что война особенно резко и заметно открыла и подчеркнула эти недостатки, но искоренять их нужно не с злорадством и чувством какой-то злобной мести за прошлое, а с любовью и смирением, которое, однако, не исключает в христианине ни сознания собственного достоинства, ни сознания достоинства отечества. Но главное, – ведь всему свое время. Необходимо нам, например, – необходимо, как воздух, просвещение. Но время ли для воззваний о жертвах на это дело, когда пред глазами – ужасы войны, прежде всего требующие напряжения всех сил, всех и всяких жертв? Что бы вы сказали о матросах, которые, видя опасность, грозящую кораблю, стояли бы около подзорных труб, предаваясь изучению астрономии? Астрономия – великая наука, но матросы те – все-таки безумцы. Что бы вы сказали о жильцах дома, которые, видя, что дому грозит опасность пожара, что дым и пламя прорываются в окна и на крышу, продолжали бы читать ученые книги, пополняя свое образование? Образованиe – великое дело, но жильцы те едва ли могут быть признаны людьми здравомыслящими.

Придет желанный час, даст Господь нам мир, – о, если бы это был прочный и долгий и достойный, главное, достойный мир, – и тогда само собою наступит время для новых вопросов внутренней нашей жизни, на которую обратится вся энергия и все силы, что уходят теперь, естественно и необходимо, на внешнюю брань с врагом.

Но и тогда, и теперь злобные хулители России, забросавшее ее печатною грязью, – это клеветники родины, это неблагодарные и неблагородные ее сыны!.. Они хотят оправдать пустоту своих душ и сердец, холодных к родине, тем, что отечество будто бы недостойно их... Нет, наоборот, они недостойны отечества, они, эти жалкие рабы ложно направленного просвещения, взявшие напрокат чужия слова и мысли, эти несчастные духовные безродные, «непомнящие» родства... скитальцы, – иного имени им нет. И слава Господу, что их – ничтожная кучка. Велик коренной русский народ, – не одно крестьянство, нет, – все классы русского народа, которые своими действиями в эту войну показали воочию всю низость той печатной клеветы на Россию, которая нашла себе место в последнее время на страницах некоторых газет.

Это для крестьянства-то стала «постылою» родина, – для крестьянства, давшего из среды своей бестрепетных матросов «Стерегущего» и бессмертной памяти Василия Рябова?! Это крестьянство-то перестало любить «безприютную» отчизну, – то крестьянство, которое дало десятки тысяч героев во всех сражениях?! Это оно теряет патриотизм, – оно, которое в своих представителях в Порт-Артурте удивляет мир чудесами героизма?! А подвиг пастырей на войне? А сестры милосердия, о которых нельзя ни вспомнить, ни говорить без сердечного умиления? А врачи и санитары? А доблестные офицеры армии и флота? А представители общедворянской и общеземской организации помощи больным и раненым? А разве купечество не посылает на войну своих сынов? А разве оно не принесло миллионных жертв на нее?

Стыдитесь, клеветники России! Остановите грязный поток изрыгаемой вами на нее хулы, остановите ваш похоронный лицемерный плач о ней! Она жива, Россия, и жив народ, ее создавший; она не брошена своими детьми, она ими любима и будет любима вовеки; она имеет таких защитников, таких детей, которые с радостью отдадут ей все дорогое, до последней капли крови, до последнего биения сердца, до последнего вздоха жизни.

И страдающая, подавленная нуждою, горем, даже униженная, окруженная злобою врагов и низкою клеветою, – даже побежденная врагом в этой трудной, в сущности колониальной войне, она еще более мила и близка сердцу народному!

Послушаем, как даже иностранцы удивляются несокрушимому патриотизму и твердости духа русских солдат, которые всякую неудачу объясняют одним: «не пришла еще Россия»¹⁴⁰. Послушаем, что пишет посетивший на днях нашу страну представитель далекой епископальной церкви из враждебной нам Америки¹⁴¹. Он печатно, во всеуслышанье заявил, что дух христианства всецело проникает русскую жизнь, и что он навеки сохранит самые лучшие воспоминания о русском народе, который поразил его своим высоким христианским настроением.

Послушаем и русских наблюдателей нашего воинства; из них один, которого, судя по прежним его литературным трудам, трудно заподозрить в преувеличении достоинств русского народа, пишет, как бы извиняясь за громкую хвалу ему: «Что я видел, то видел. А насмотрелся я на русскую душу в чистом ее виде. Оторванная войною, подвигом, страданиями, близостью к смерти, сознанием своего подвига, своего достоинства... эта душа являет себя такою милою, такою детски-чистою, такою раскрытою для всего доброго, что не поверить в нее, не полюбить ее – нельзя»¹⁴².

А в назидание и поучение в нынешний день, нам хочется предложить один самый простой и естественный вопрос: кто же воспитал эту душу, кто воспитал этих героев, которые во все века русской истории являлись у нас нескудно, которые в войны Отечественную, севастопольскую русско-турецкую и в настоящую русско-японскую снова воскресили в глазах мира былую славу русской отваги, самоотвержения и высокого патриотизма?

Кто воспитал? Школы? Научное знание и просвещение? Народные дома? Театры? Общественные организации? Ничего этого не было в России в течение веков; эти учреждения, на которые возлагаются теперь столь великие надежды, или явились недавно, или только предположены в будущем. Между тем, уже сто лет лучше русские писатели в своих произведениях рисуют нам идеальных людей из простого народа и зовут образованное общество идти и учиться у этого народа смирению, терпению, мужеству, глубокому пониманию христианского духа, бесстрашия пред смертью, способности к подвигу, великодушию, милосердию, любви к отечеству и житейской трезвой мудрости.

Кто же воспитывал наш народ в течение веков?

Одна религия. Вера была его единственною движущею силою; пастыри Церкви были его единственными учителями; храмы – единственными училищами, а богослужение, книга церковная – всею совокупностью его просвещения. Не говорим, что с этим и должны навсегда остаться, а все другое – школы, науку, промышленность и проч. – выбросить вон. Но утверждаем, что святая вера должна остаться главною воспитывающею силою в нашем народе: «Все остальные воспитательные средства, какими располагает общество, лишь распределяют нравственную силу, порождаемую религией, могут ее разумно сберегать и направлять, могут угашать и искажать», но нового источника этой силы создать не могут. «Вне религии у человека нет притока нравственной силы, нет и источника сознательной и добровольной дисциплины. Без религии общество имеет в своем распоряжении только слепую привычку, да чисто принудительную дрессировку. Но оба эти средства способны только некоторое время поддерживать, а не порождать нравственную дисциплину»¹⁴³. Во всяком случае, они не дадут народу героев на протяжении тысячелетий.

Верою и теперь живет наш народ. Верою и теперь он бодр, силен и смело смотрит в будущее России. Верою он осмыслил настоящую войну, которая для него – продолжение мирового призвания, свыше указанного, борьба христианства и язычества, правды и неправды, Креста и древнего дракона, что символически изображено и на его государственном гербе. Верою он, повторяем, осмыслил великие совершающиеся события, которых никак не уразумеют образованные классы: последние не нонимают, зачем эта война, эти жертвы, они унывают и малодушествуют, говорят «о победимости» России, готовы на унизительный мир и вместе с тем требуют побед, – в то время, как народ, сильный верою, которая даст ему равновесие духа и жизни, идет путем, указанным ему Провидением, и близок-близок теперь к тому часу, когда – во гласе ли победы, с громким славословием Господу мира и Богу браней, или, если так судит Бог, и в смирении после неудач войны, после безрадостного мира, – он воспрянет к могучей работе мира, в чаянии великого будущего, которое уготовано ему Провидением.

Сольемся, братие, с этою могучею народною верою и вознесем ныне горячие молитвы о Царе нашем и Его Царствующем Доме, о дорогой нашей родине, о нашем бесконечно дорогом всеросийском христолюбивом и победоносном воинстве! Аминь.

Не десять ли очистились, а девять где? Как они не возвратились воздать славу Богу, а только иноплеменник сей? (Лк. 17:17).

В прочитанном сегодня за литургией евангельском сказании пред нами – иноплеменник-самарянин, удостоенный высокой похвалы нашего Спасителя. Известна всем его история. Каждый раз, когда мы собираемся на молитву возблагодарить Господа за какое-либо благодеяние Его, явленное нам в жизни ли общественной или личной, Церковь првдлагает тогда в назидание молящимся трогательную повесть об этом благодарном иноплеменнике.

Раз, когда входил Иисус в одно селение, за пределами его встретили Господа десять прокаженных мужей. Они не смели войти в селение, потому что их оттуда гнали из страха заразы; они не могли идти за Христом и вне поселений вместе с народом, потому что, по закону, не имели права иметь какое-либо общение со здоровыми людьми, которых могли заразить. И вот, стоя издали, они взмолились к Чудотворцу, о Котором, конечно, много слышали, в Которого и уверовали по слухам только и рассказам, – уверовали своими скорбными сердцами, жаждущими чуда и милости.

Оставленные, изгнанные из общества людей, несчастные, обреченные на медленную смерть, неужели они будут отвергнуты новым явившимся Пророком, в Котором вера заставляла их видеть обетованного Мессию? «Иисусе, Наставниче, помилуй нас», взывали они издали в надежде исцеления. И желанное исцеление им было дано. «Идите, покажитесь священникам», ответил Господь на их вопль; это значило, что проказа с них снята и, по закону, они должны были получить от священников удостоверение в том, что выздоровели и что им разрешено возвратиться в города и селения. Счастливые пошли они туда, куда послал их Иисус, но один из них, увидев себя исцеленным, забыл радость личного спасения и безмерного счастья жизни, забыл все на свете и отдался только порыву благодарности, охватившему все его существо. И он возвратился назад. Невзирая на то, что не получил он свидетельства священников, забыв, что ему нельзя еще быть среди здоровых людей и в населенных местах, что нельзя ему, по закону Моисееву, даже прикасаться к здоровым людям, он пал к ногам Иисуса с гласом велиим, воздавая Ему хвалу пред всем народом. Глубоко он тронул милосердое сердце Спасителя. Но этот благородный и благодарный был не иудей, а самарянин.

Это был иноплеменник, это был сын племени, враждебного иудеям.

И тем не менее, в его сердце нашла себе место вера истинная, и она привела его к познанию Спасителя. Да, иноплеменник, даже враг иудеев, он, однако, уверовал в Бога Израилева, признал данное этому народу Божественное Откровение, проникся верою в ожидаемого Спасителя и узнал Его пришедшего лучше и скорее многих настоящих иудеев. Вера и смирение сделали его доступным высшим добродетелям души, что и видим мы в истории его исцеления. И благодарный и верующий, он приял от Спасителя свидетельство хвалы и обетование Спасителя: «иди, вера твоя спасла тебя», сказал ему Господь.

Один ли он явил свидетельство благородной благодарности иноплеменников к Израилю? Вдова из Сарепты Сидонской во дни Илии; сириец Нееман во дни Елисея; жена-хананеянка во дни Спасителя, – все это примеры того же чувства, которое явил благодарный самарянин.

Братья и дети! Проходят века и тысячелетия, изменяются обстоятельства и условия жизни людей, но закон нравственный, но потребности сердца, но запросы души постоянны и вековечны.

Знаменательные сближения восстают в душе по поводу сказанного при наблюдении над тем краем, в котором вы живете. Новый благодатный Израиль, милостью Божиею это – народ святорусский. Он – хранитель и носитель истинной веры христианской и православной, и царство его – единственное православное царство в мире. Подобно древнему Израилю, и русское царство призвано к великому, мировому, вселенскому служению. Подобно древнему Израилю, но в неизмеримо большей степени, оно привекло к себе взоры и надежды многих миллионов иноплеменников, из которых многие вкусили от него не только блага телесные, земли, угодья, мирную жизнь, но прияли и духовные неоцененные сокровища: веру православную. Таков именно и здешний край. Он упорядочен трудом русского народа; он умиротворен его потом и кровью и жертвами его сынов, приявших здесь смерть в борьбе с врагами этого края; он обогащен и от его щедрот, а больше – от его скудости и самоотречения. Батум и Поти залиты кровью русского воина; Сухум защищен его грудью; в Гаграх обрек себя на смерть геройский гарнизон заброшенной и отрезанной от мира крепости; рядом с великим городом в Бомборах долго стояло русское воинство, отстаивая безопасность этой страны; Архип Осипов – это только один из сотен и тысяч самоотверженных русских героев. За кого и за что они умирали? Они умирали за чужой край, за чужой народ, они несли сюда своею кровью и страданиями – евангелие, крест, учение Спасителя, мир, порядок и довольство. Они обеспечили эти дороги, эти поселения, монастыри, города, торговлю; они приобщили этот край к жизни мирной и счастливой. О, спите в сырой земле по всему Черноморскому побережью, спите, наши безвестные родимые герои, бесстрашные, безропотные, смиренные и покорные жребию жизни и смерти! Спите в мире и отраде в этой земли, отныне навеки русской; мы же ваш подвиг почтим благодарною молитвою и благодарным словом. Или мы не уподобимся благодарному самарянину? Или иноплеменники, живущие здесь, не имеют причин и оснований благодарить Россию, и не спасены ею и не спасаются от своего рода особой заразы? О, есть проказа худшая проказы телесной: это духовная проказа неверия, лжеверия, иноверия, чем богат был здешний край; это – тьма невежества, дикости, животной и злобной жизни, которая охватывала эту страну и заставляла ее в этом земном рае жить, как в аду. И вот, великая Россия принесла сюда мир, порядок, проповедь евангелия, школьное просвещение, дала войско, устроила управление, провела дороги, учредила торговлю, привлекла своих русских капиталистов, предпринимателей. Неустанно льются милости ее на край этот.

Будем же, братие, подобны благодарному самарянину в наших чувствах к великому русскому отечеству. В этих чувствах воспитывайтесь и вы, юноши и дети, питомцы школы, украшающей этот городок. Будем покорны власти, будем способствовать ее видам и начинаниям, ответим горячею любовью на щедроты, изливаемыя Россией на этот край. И как благодарность самарянина привлекла к нему новую милость Господа после исцелений, так будет и с вами, братие и дети, если вы будете возростать и жить в этом благородном чувстве к великому русскому царству. Оно в долгу никогда не оставалось и явит этому краю в будущем великие блага телесные и духовные. Неблагодарность же есть свойство души Хама, по изображению Библии, а на языке людей неблагодарных есть свойство самого грязного, самого нечистого и смрадного животного... Не уподобимся ему!

Но слово Божие велит нам любить не словом и языком, а делом и истиною. Есть сегодня к тому и повод, и случай. Там, вдали от нас, спасая и защищая честь и целость России, сражаются и умирают наши братья-воины, потомки, продолжатели дела и подражатели тех, которые во дни былые на этих берегах Черноморья также умирали за Россию и за ее мировое призвание. Тысячи среди них больных и раненых. Придем же к ним с посильною помощью! Вспомним, что в то время, когда мы здесь сыты, довольны и безопасны, они там на стуже, часто в голоде, под пулями, в постоянной опасности страданий и смерти.

К раненым и больным пойдем мы с помощью, следуя примеру милосердного Спасителя. С благодарностью все безpaзличия, русские и не русские, отнесемся к нашему доблестному воинству, к нашим братьям больным и раненым. Сейчас супруга начальника округа пойдет среди нас за сбором даяний. Ее рука протянута за дальних наших братий. Рука просящего протянута. Да не оскудеет и рука дающего! Аминь.

Ныне силы небесные, к земле сошедшие, взывали: Слава в вышних Богу и на земли мир...

На земли мир... Но, Господи, где же этот мир, о котором в час рождения Искупителя возвестили измученной грехом и злобою «погибельной», т.е. обреченной на гибель, земле святые небесные вестники? Где же, где же этот мир, если на наших глазах еще так недавно лилась кровь в тяжелой войне, дымились развалины истерзанных городов и крепостей, если и ныне готовятся и зреют новые бранные замыслы, грозящие смертью тысячам жизней?

Где этот мир, когда вокруг нас, мы видим, мятутся в озлоблении люди, изрекая хулы на все, что выше их и сильнее, требуя насильем изменения всего государственного и общественного строя и грозя смертью всем и всякому, кто не угодил их видам, несогласен с их желаниями и воззрениями?

И все-таки, братие, как ни насыщен кругом нас как бы самый воздух злобою и враждою, стоит вовеки непреложно и действенно слово святых небожителей. Слава в вышних Богу и на земли мир...

Да, есть мир на земле, – и этот мир от Бога. Жизнь людей нередко сравнивают с бурным морем. Люди науки, изучающие тайны природы, рассказывают нам, какие бывают на море бури и волнения. В открытом океане, говорят, волны достигают страшной высоты – 7 или 8 саженей. Смотря на эту неудержимо движущуюся, ревущую и грозную стихию, кажется, что все море до самого дна всколеблено бурею, и нет в нем ни единой спокойной капли воды. И однако, все это только кажется. Как ни сильна буря, как ни велико волнение, оно только бороздит, только рябит чуть-чуть поверхность океана, а самые глубины его всегда устойчивы, недвижимы, неизменны: мир и покой вечно царят в них.

То же самое, братие, и мир, который принесен на землю с неба нашим Примирителем и Искупителем и о котором радостно воспели ангелы в час Его рождения: Он неизмеримо глубже и могучее океана, и его сокровенные глубины не поколебать ни злобе людской, ни самому отцу и начальнику злобы – диаволу; его козни, волны злобы и греха – не более, как волны поверх океана.

«Христос есть мир наш» (Еф. 2:14), – говорит апостол, – говорит в то время, когда кругом его и против него кипела страшная злоба врагов. И Сам Спаситель, прощаясь с учениками, когда кругом царила безудержная злоба, когда Синедрион искал лжесвидетелей, когда один из приближенных учеников Христовых, дошел до ужаса богопредательства, когда мир готовился увидеть и пережить величайшее зло, величайшую неправду и преступление, беспримерное, единственное и ужаснейшее, именно – богоубийство, а за ним в течение столетий кровавые костры, казни, гонения, сотни тысяч замученных за Христа жизней, – посреди и ввиду всего этого видимого разлива торжествующей злобы Спаситель ясно и решительно с царственным спокойствием поучает и завещает: «Мир Мой даю вам, мир оставляю вам» (Ин. 14:27).

Итак, значит, может быть мир на земле, принесенный и оставленый нам Спасителем, – невзирая на все зло жизни.

И прежде всего это есть примирение людей с Богом и земли с небом, дарованное нам в непостижимой тайне искупления грешного человечества рождением, жизнью, учением, страданиями, смертью, погребением, воскресением, сошествием во ад, вознесением нашего Господа, ниспосланием нам Духа Святого и вечным пребыванием Спасателя посреди верующих в Церкви, руководящей нас к вечной жизни, к той жизни, где будет новое небо и новая земля (2Пет. 3:13), куда не войдет ничто нечистое (Апок. 21:27), где не будет ни браней, ни злобы, ни неправды. На сие и родился и пришел в мир Сын Божий.

Естественному уму это непонятно, но верующему сердцу христианскому здесь все исполнено и света, и ведения, и мира, и отрады. Кто хочет углубиться в тайну сию, слушай апостола, который ныне громогласно вещает, что из врагов Бога люди сделались Его любимыми сынами, наследниками всех Его обетований, и все это только за веру, ради того, что егда приде кончина лета, посла Бог Сына Своего Единородного, рождаемаго от Жены, бываема под законом, да всыновление примем (Гал. 4:4–5). Так что теперь мы – не рабы Богу, а дети. Прощен грех и прощены грехи многие; открыто сердце Божие для человека; грешник может идти к Отцу Небесному с верою, покаянием, со смирением, в готовности исполнять волю Его, – и он не будет отвергнут, но приемлется с любовию. Открыта и самая воля Божия, и тайна Божества, и даны заповеди, и дана помощь свыше для их испытания; открыто и обещано прощение согрешающему и падающему, – разве это не мир, не радость, не спасение? Разве не повторит с ангелами всякое сердце и не воскликнут всякие уста: Слава в вышних Богу и на земли мир, в человеках благоволение!?

О, придите, по гласу Церкви, придите, возрадуемся Господеви, настоящую тайну сказующе: средостение ограды разрушися. Пламенное оружие плещи дает, и херувимы отступают от древа жизни, и мы райской пищи причащаемся... (Стих. вечерн.).

О, приидите, возрадуемся Господеви и поклонимся, как смиренные пастухи, и дары принесем, как мудрые волхвы, за этот чудный свет великого познания, – познания Бога, познания этого мира, принесенного искуплением, познания жизни, смерти и того, что после смерти. Ибо, воистину, рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума!

Где же нам найти сей свет разума, где найти и получить и усвоить тайну примирения и искупления, благодать Духа Святого, доступ к Божеству, прощение грехов безошибочное и верное руководство жизни, где мы можем сказать с упованием: С нами Бог, Великого Совета Ангел, Чуден, Советник, Князь мира, Властитель, Отец будущего века? (Ис. IX гл.).

Где и когда, исполнившись этого ведения, соединяясь с Богом и Искупителем, мы можем иметь в душе тот превосходящий всяк ум мир (Фил. 4:7), который, невзирая на видимую суету, злобу и коварство в среде людей, подобно глубинам морским, всегда и неизменно верен себе и не колеблется?

Не в царствах человеческих! О них сказано иное слово, которое услышим чрез несколько минут: Услышати имате брани и слышание бранем. И еще: Подобает бо всем сим быти (Mф. 24:6). Царство Христово, как Он Сам сказал, не от мира сего (Ин. 18:36). Оно внутрь нас (Лк. 17:21), в правой вере, в искреннем благочестии, в чистой совести, в приобщении к Богу, в правде и мире и радости о Духе Святом (Рим. 14:17). Оно отчасти и вне нас, и хранилище его есть Церковь Христова. Здесь в Церкви, – надежное убежище от всего, нарушающего душевный мир, здесь люди хвалились даже скорбями и радовались даже в страданиях, здесь они были мирны и покойны духом во всех лишениях, здесь вечно будет возсылаться слава Богу на небе, отсюда вечно будет изливаться мир на землю, здесь всегда можно сделаться людям чадами благоволения Божия.

А вне Церкви и евангелия – вечная буря, волнение и мятеж. Эту истину подтвердила история людей яснее дня.

Да не смущается же сердце наше видом неустройства в жизни человеческой: и среди них и невзирая на них будет возрастать непрестанно царство Божие, слава, мир и благоволение. Его нельзя ввести и насадить насилием, нельзя насильно заставить яблоню сразу дать плод; оно, по слову Христову, подобно закваске, которую женщина положила в тесто (Мф. 13:33), пока оно все не поднимется медленно и постепенно. Его рост – рост нравственный и духовный и захватывает каждого отдельного человека, а чрез это постепенно преобразует и поднимает, как закваска тесто, и все человечество. Прильнем с детским доверием и любвью к Богу и Его закону, к Спасителю нашему, Его Святой Церкви, к Духу Святому и Его таинствам: и мир, глубокий, неотъемлемый мир будет уделом нашим посреди видимых неустройств земной жизни.

В светлый день рождения Богочеловека исполнилось древнее библейское слово: Тихому бo молчанию содержащу вся, и нощи во своем течении преполовляющейся, всемогущее Слово Твое, Господи, с небес от престолов царских... в средину погибельныя земли сниде» (Прем. 18:14–15).

Да, ныне, с рождением Бога-Слова земля наша уже не погибельная, а спасенная, не царство злобы и проклятия, а царство Божией любви, славы, мира и благоволения.

Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение! Аминь.