Азбука веры Православная библиотека митрополит Антоний (Вадковский) Слова и речи в дни праздничные, воскресные, высокоторжественные и Страстной седмицы

Слова и речи в дни праздничные, воскресные, высокоторжественные и Страстной седмицы

Источник

Содержание

Слово в день Воздвижения Честного и Животворящого Креста Господня, произнесенное в кафедральном Благовещенском соборе города Казани, непосредственно за чтением Евангелия, пред сбором пожертвований в пользу увечных и раненых воинов, 14 сентября 1883 года. Слово в неделю о слепом, произнесенное за литургией в кафедральном Благовещенском соборе города Казани, непосредственно после чтения Евангелия, пред сбором пожертвований в пользу слепых, 13 мая 1884 года. Слово в день восшествия на престол Благочестивейшого Государя Императора Александра Александровича, произнесенное в кафедральном Благовещенском соборе города Казани, 2 марта 1885 года. Речь в день празднования тысячелетия со дня блаженной кончины святого равноапостольного Мефодия, архиепископа Моравского, произнесенная после молебна на Ивановской площади в городе Казани, 6 апреля 1885 года. Слово в Великий пяток, произнесенное пред Плащаницею в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры в С.-Петербурге, 3 апреля 1887 года. Поучение в праздник Благовещения, произнесенное в церкви С.-Петербургской Духовной Академии 25 марта 1888 года.

 

Слово в день Воздвижения Честного и Животворящого Креста Господня, произнесенное в кафедральном Благовещенском соборе города Казани, непосредственно за чтением Евангелия, пред сбором пожертвований в пользу увечных и раненых воинов, 14 сентября 1883 года.

Кресту Твоему покланяемся, Владыко и святое воскресение Твое славим.

В настоящий день возлюбленные братие, мы собрались в храм сей для участия в церковном торжестве, установленном в воспоминание обретения честного и животворящого креста Господня и его воздвижения. Это великое событие совершилось в царствование первого христианского государя, Греческого императора Константина Великого, названного за свою ревность к распространению веры Христовой равноапостольным. Видевший знамение креста на небесах и сим победивший врагов своих, благочестивый царь возымел счастливую мысль найти тот самый крест, на котором был распят Господь наш Иисус Христос. С этою целию отправилась в Иерусалим благочестивая мать благочестивого царя, царица Елена. Немало усилий стоило ей исполнить поручение своего сына. Прошло уже почти триста лет со времени распятия Христова, и все это время крест был скрытым в неведомом для христиан месте, поэтому не знали, где и искать его. Царица за разъяснением дела обратилась к евреям – старожилам города, которые, по преданию, знали место, скрывавшее величайшую святыню христианскую, но намеренно молчали об этом. После долгих увещаний и угроз, один из них указал, наконец, место, где было зарыто в землю древо креста. На этом месте находился языческий храм в честь Венеры, построенный императором Адрианом. Храм разрушили, камни и щебень раскидали и в восточной стороне от Голгофы вырыли из земли три креста. Ясно было, что один из этих крестов был крест Христов, а другие два принадлежали распятым вместе с Ним разбойникам. Но нужно было определить, который же из них есть именно крест Христов? Бывший в то время иерусалимский патриарх Макарий употребил для этого достойное истинно верующого христианина средство. Проносили мимо гроб умершого, – и вот, по преданию, патриарх велел остановить гроб. На труп умершого были возлагаемы один за другим вырытые из земли кресты, и, когда возложен был на него крест Христов, умерший воскрес. Все это происходило при громадном стечении народа. Царица, вельможи и патриарх в благоговейном трепете поклонились животворящему кресту Господню и облобызали его. Того же хотело и все множество народа, но при тесноте и давке желание это оказалось неисполнимым. Тогда попросили патриарха сделать по крайней мере так, чтобы крест Господень виден был всем. Для исполнения этого благочестивого желания народа патриарх стал на возвышенном месте и там воздвизал, поднимал вверх крест Христов, а народ поклонялся ему с возглашением: «Господи, помилуй». Это-то самое событие, братие, происходившее назад тому более полуторы тысячи лет в Иерусалиме, и воспоминается ныне и называется Воздвижением Честного и Животворящого Креста Господня.

Подобно древним счастливым нашим братиям-христианам, бывшим очевидцами и личными свидетелями названного события и поклонявшимся подлинному животворящему древу крестному, и мы, возлюбленные братие, поклоняемся ныне кресту и призываемся к прославлению воскресения Христова, как поется в слышанной нами уже несколько раз умилительной церковной песни: Кресту Твоему покланяемся, Владыко, и святое воскресение Твое славим! Таким образом, соответственно основному смыслу этой церковной песни, наше участие в нынешнем священном торжестве должно выражаться поклонением кресту.

В чем же должно состоять это поклонение?

Поклонение кресту не должно, конечно, ограничиваться одним только внешним преклонением колен пред крестом и лобызанием его. Крест предлагает нам Церковь для чествования с тою, конечно, целию, чтобы напомнить нам о кресте голгофском, оживить в нашем сознании те страшныя и невыразимыя человеческим языком мучения, которыя претерпел на кресте за род человеческий Господь наш Иисус Христос. Для этого и в нынешнем евангельском чтении, которое мы только что слышали, предложен нам разсказ о последних часах страдальческой жизни Господа на земле, разсказ очевидца – ученика, егоже любляше Иисус. Рассказ этот, без сомнения, твердо напечатлелся в вашей, братие, памяти, а потому мы не будем возстановлять пред вами его содержания, в целом его виде. Но считаем нужным для своей цели остановить свое и ваше внимание на некоторых обстоятельствах, сопровождавших распятие Господа и последние часы Его многострадательной жизни на кресте голгофском.

Последуем, братие, своею мыслию вместе с разсказчиком-евангелистом за Господом нашим на Голгофу. Божественного Страдальца обнажили и исполнили над ним страшный приговор. «И пропяша Его». И вот пред нами предносится такая картина; облитый текущею из гвоздиных ран кровию, с поникшею от тяжести головою, в величественном молчании возвышается распятый на кресте между двумя разбойниками, Божественный Страдалец, Господь наш Иисус Христос. Пред Ним разнообразная толпа. Можно было подумать, что вид праведного Страдальца возбуждает в ней чувства сожаления и сострадания. Ничуть не бывало! Часть этой толпы, привыкшая видеть страдания человеческия, с полным равнодушием присутствовала при последних страдальческих минутах жизни Господа. Это были Римские солдаты, которые тут же делили между собою одежды Христовы и бросали из-за них жребий. Но это были только хладнокровные зрители по обязанностям службы. Другие же, напротив, – и таковых было в праздной толпе большинство, – с каким-то злорадством созерцали мучения Божественного Страдальца и старались даже усилить их своими язвительными насмешками, наглыми ругательствами и безчеловечным издевательством. Они, проходя мимо креста, кивали главами своими и смеялись над Умирающим, говоря: «Других спасал, а Себя Самого не может спасти. Если Он Царь Израилев, пусть теперь сойдет с креста, и уверуем в Него» (Мф.27:42). Жестокие безумцы! Это, вероятно, были те из старейшин Иудейских, которые и при жизни все требовали от Господа знамений Его Божественного посланничества и по слепоте своей не замечали того, что совершалось всенародно: прокаженные очищались, слепые прозревали, хромые ходили, мертвые воскресали... Они и теперь насмешливо требовали чуда, знамения... и в безумном неверии своем не уразумели, что пред ними совершается чудо чудес, знамение знамений, открывается тайна, от века сокровенная, тайна, которую издалеча духом провидел праотец их Авраам, – видел и возрадовался; а они видели эту тайну воочию, – и не усмотрели. Эта жалкая, бездушная и безсердечная толпа дрогнула только пред страшными знамениями небесными. Окаменелое сердце человеческое сохраняло хладнокровное равнодушие, но вместо него заговорила бездушная природа. Земля затряслась под ногами безумцев, солнце померкло над их головами, тьма покрыла их слепотствующия очи, камение распались, завеса церковная раздралась надвое от верхняго края и до нижняго, многие воскресли и вышли из гробов своих. Тут только безумцы встрепенулись и пошли домой в страхе, «биюще перси своя...» (Лк.23:48).

Неужели же не было на Голгофе сочувствующих, сострадающих Божественному Страдальцу? Где же были родные, близкие и знаемые? «Стояху же вси знаемии Его издалеча, зряще сия», говорит евангелист Лука (Лк.23:49). Евангелист Иоанн и другие называют их по имени. Это были: Мария, матерь Иисуса, Мария Магдалина, Мария, жена Клеопова, мать Иакова и Иосии, и Саломия, вдова Зеведеева. Был здесь и евангелист Иоанн. Они стояли «издалеча». Это не значит, конечно, что они далеки были от сочувствия Божественному Страдальцу. Нет, они старались быть вдалеке от пошлости людской, вдалеке от этого безсердечия, от этой безсмысленной злобы и возмутительного равнодушия, какими рисовалась сновавшая взад и вперед на этом великом историческом позорище праздная толпа. Но они были близки сердцу Умирающого, и Он Сам был близок для них. Молчаливый и спокойный в отношении к издевательствам и насмешкам, Иисус не спускал глаз с этого небольшого кружка любимых Им людей. Для них Он нарушил Свое величественное молчание. «Иисус же, видев Матерь», говорит евангелист, «и ученика стояща, егоже любляше, глагола Матери Своей: жено, се сын Твой. Потом глагола ученику: се Мати твоя. И от того часа поят Ю ученик во свояси» (Ин.19:26–27). Это завещание Божественного Сына Своей Матери было последним для Нея Его словом на земле. После этого Он вскоре, преклонь главу, предаде дух (Ин.19:30).

Такова предносящаяся пред нами картина Голгофского страдания! Но, братие мои, на Голгофе же совершился суд над всем человечеством. Безгрешный Богочеловек приял осуждение смертное за грешный род человеческий, и в этом осуждении и сопровождавших его обстоятельствах человечество выставило на всемирное позорище как нельзя яснее все свои отталкивающия темныя свойства. Пред нами проходят и холодное равнодушие, и безсердечие, и злоба, и ненависть там, где должны были бы проявиться любовь, сочувствие и сострадание, где должны были бы литься слезы, вызываемыя мучениями невинного Страдальца.

Не будем, впрочем, очень строги к тогдашним людям. Люди, как люди, почти всегда и везде одинаковы. Обратим лучше внимание на себя и посмотрим, не похожи ли и мы на этих столь злых и столь ужасных людей? Не бывает ли чего-либо подобного и у нас и с нами? Вот и пред нами крест, образ креста голгофского, выставленный для чествования и поклонения. Невидимо присутствует здесь и Сам Божественный Страдалец, давший «в снедь верным» Свою плоть и кровь в таинстве Евхаристии. А мы, братие, не напоминаем ли собою чем-либо праздной толпы, бывшей на Голгофе? Не будем уже говорить о том, что мы своими греховными действиями, своим греховным настроением снова каждый раз распинаем нашего Искупителя, растравляем Его раны. Может быть, вы удивитесь, если мы скажем, что и в наше время и у нас постоянно точь-в-точь происходит то же самое, что происходило тогда на Голгофе. Правда, мы осязаемым образом не распинаем Христа, не киваем главами своими и не издеваемся над Ним непосредственно. Но вспомните, братие возлюбленные, что Христос есть Глава Церкви, Глава верующих христиан, а верующие суть Его члены. Болят члены, болит и все тело. Все несчастия, все бедствия, горе и страдания, испытываемыя верующими, членами Церкви, должны отзываться и отзываются на Главе ея. Всякую милость, всякую помощь, оказанную бедняку, сироте, или больному, или темничному узнику, точно так же и противныя сему действия, Господь относит к Себе. «Понеже сотвористе единому сих братий Моих меньших, Мне сотвористе», скажет Господь на страшном суде милостивым и сострадательным, и наоборот: «понеже не сотвористе единому сих меньших, ни Мне сотвористе» (Мф. 25:40–45), скажет Он жестоким и немилосердным. Следовательно, если мы с хладнокровием проходим мимо страждущих своих братьев; если мы из несчастия человеческого делаем предмет своих праздных разговоров и пересудов; если мы, всегда пресыщенные и довольные, начнем обвинять просящого милостыню бедняка в тунеядстве, мы тогда совершенно напоминаем собою тех, которые и на Голгофе кивали головами своими и смеялись над страдающим Христом. Если же мы не хотим походить на этих ужасных людей, – будем отзывчивы к несчастиям ближних наших.

Нет нужды, конечно, доказывать вам, возлюбленные братие, что между всеми бедняками и несчастными должны возбуждать особенное наше сочувствие увечные и раненые воины, которые «за Веру, Царя и Отечество» проливали кровь свою, которые полагали за блого братий своих свою собственную жизнь и в войне с неприятелями получили увечья, лишившия их возможности прокармливать себя и свои семейства. К чести христианских обществ надобно сказать, что в этом направлении христианская благотворительность сделала весьма многое. Кто не знает прекраснейшого учреждения – Общества Красного Креста? Не наше дело разсказывать здесь историю возникновения и развития этого Общества. Это – дело светской речи, а не церковного слова. Мы укажем только на цель и задачи этого Общества. Цель его прекраснейшая, благороднейшая и, если можно так выразиться, христианнейшая. Оно не только употребляет все возможныя средства к облегчению страданий раненых во время войны, но принимает попечение об них и семействах их и после, во время мирное. Оно даже расширяет свою задачу еще далее, принимая на себя участие в сборе пожертвований для помощи всем вообще пострадавшим в каких-либо общественных бедствиях. Что может быть прекраснее этого? И христианская обязанность каждого из нас всеми мерами и средствами помогать этому Обществу в достижении его целей. Непосредственное, деятельное участие в делах этого Общества не для всех доступно, да это и невозможно. Но каждый из нас может принести ему великую услугу вещественными и денежными пожертвованиями. Принесем же, братие, посильную лепту на облегчение тяжелого положения бедняков, призреваемых Обществом, отрем слезы у их жен и детей и сродников, и у них самих. Это будет самым лучшим выражением нашего участия в нынешнем празднике, знаком нашего нелицемерного поклонения кресту. Крест есть знамение голгофского страдания, знак Общества – красный крест есть знамение тяжелых, кровавых страданий человеческих. Кто не хочет причислить себя к грубой и бездушной толпе, бродившей мимо креста Христова на Голгофе, тот, конечно, со всею охотою даст свою лепту и благороднейшему Обществу Красного Креста. Аминь.

Слово в неделю о слепом, произнесенное за литургией в кафедральном Благовещенском соборе города Казани, непосредственно после чтения Евангелия, пред сбором пожертвований в пользу слепых, 13 мая 1884 года.

«Рече Иисус: ни сей (слепой) согреши, ни родителя его: но да явятся дела Божия на нем. Мне подобает делати дела Пославшого Мя, дóндеже день есть: приидет нощь, егда никто же может делати. Егда в мире есмь, свет есмь миру» (Ин.9^3–5).

Слова эти сказаны апостолам Господом нашим Иисусом Христом пред чудесно совершенным Им исцелением слепорожденного, а котором мы, братие, слышали в нынешнем Евангелии. Пришедши в мир «грешных спасти» и принести человеческому роду неисчислимыя благодеяния, Господь наш во время Своей земной жизни совершил весьма много чудес, описание которых мы имеем в наших Евангелиях. Некоторыя из этих чудес описаны кратко, иныя же весьма подробно. К числу таких, весьма подробно описанных, чудес принадлежит и только что слышанный нами евангельский разсказ об исцелении Господом слепого от рождения.

Этот выразительный разсказ, без сомнения, твердо напечатлелся в вашем, братие, сознании, а потому не будем снова его пересказывать. Отметим только в нем для нашего назидания, во-первых, высказанную Спасителем мысль о том, что слепой родился таковым не за грехи родителей, но «да явятся дела Божия на нем»; во-вторых, то обстоятельство, что Господь Сам простер к нему Свое милосердие, даровав слепому зрение без всякой с его стороны просьбы, а движимый только Своею Божественною любовию к страждущим людям.

Между всеми разнообразными несчастиями, постигающими человека, слепота, братие, есть несчастие, без сомнения, самое тягчайшее. Зрение составляет один из самых драгоценнейших нам даров Божиих. Оно дает человеку наибольшее количество самых разнообразных и благороднейших наслаждений. Что может быть выше удовольствия созерцать красоты природы, особенно весною, когда все оживает, когда и поля, и луга, и леса, – все одевается роскошным, разноцветным и как бы живым покрывалом? Какая радость может сравниться с радостию видеть людей, подобных себе, смотреть и любоваться своими близкими родными и всеми вообще дорогими сердцу?.. Всех этих удовольствий, всех этих радостей лишен несчастный слепец. Он не имеет этой возможности в красотах природы созерцать величие Божие и Его дивную премудрость и, таким образом, лишен одного из путей, ведущих к высокому духовному развитию и религиозному восторгу. Для него не существуют величественныя светила: солнце красное, месяц светлый и звезды ясныя; для него закрыт весь этот прекрасный свод небесный, с своим безчисленным множеством неугасающих огней, своим великолепием возвещающий славу Божию, как и все творение (Пс.118:2). Все для него закрыто вечным покровом темной и непроглядной ночи. Ужасное положение! Не менее несчастен слепец и в обыденной своей жизни. Он безпомощен всюду и во всем. Без посторонней помощи он не только вообще не может существовать и питаться, но не может даже без опасности для себя двигаться и переходить с места на место. Тяжелое состояние! В особенности же оно должно быть тяжело для тех слепцов, которые родились зрячими, вкусили сладости зрения и потом, по старости ли, по болезни ли, или по другим каким-либо несчастным обстоятельствам, потеряли зрение. Не будем же, братие, увеличивать еще их несчастия своею холодностию и безучастием к их судьбе, не оскорбим их возможным с узкой человеческой точки зрения представлением, что несут они тяжелое свое несчастие или за грехи родителей, или за свои собственные грехи. О евангельском слепорожденном Сам Господь сказал: «ни сей согреши, ни родителя его, но да явятся дела Божия на нем» (Ин.9:3). Без сомнения, братие, и наши бедные слепцы, которых и ныне весьма много, по Божию попущению, несут свое тяжкое несчастие, подобно евангельскому же слепцу, не за вины свои, а за тем также, «да явятся на них дела Божия».

Какие же это «дела Божия?» По отношению к евангельскому слепцу эти дела Божии обнаружились чудесным дарованием ему зрения. "Мне», говорил Господь Своим ученикам, «должно делать дела Пославшого Меня, доколе есть день; приходит ночь, когда никто не может делать. Доколе Я в мире, Я свет миру». «Сказав это, Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и сказал ему: пойди, умойся в купальне Силоам. Он пошел и умылся, и пришел зрячим» (Ин.9:4–7). Такая чудодейственная помощь слепорожденному могла быть оказана только «Господом небесе и земли», всемогущим Творцем всей видимой и невидимой твари, Который не только силен брением даровать зрение слепцу, но из сего же брения изначала образовал и весь телесный состав человека. Мы, братие, которые призываемся в делах любви и милосердия и во всем христианском нашем поведении вообще подражать Господу нашему, конечно, ни для одного из нынешних слепцов не можем сделать того, что́ чудодейственно сотворил Господь упоминаемому в Евангелии слепорожденному. Божеское свойственно только Богу. Мы же всякое доброе дело можем совершать только в размерах сил человеческих. Если мы не можем дать слепым зрения в собственном смысле, то, во всяком случае, можем облегчить их горькое положение, можем даже сделать им и нечто подобное дарованию зрения, «да явятся на них» чрез нас «дела Божия». Все наши добрыя дела, делаемыя нами для ближних наших во имя Господа нашего Иисуса Христа и в подражание Ему, суть выражения дел Божиих и служат к славе Божией, как говорит Сам Господь: «Тако да просветится свет ваш пред человеки, яко да видят ваша добрая дела и прославят Отца вашего, Иже на небесех» (Мф.5:16). Чтобы оказаться нам подражателями милосердия Господа в отношении к несчастным слепцам и сделать для них существенное добро, для этого не требуется от нас никаких особенных трудов и усилий. Нам нужно иметь только отзывчивость на добрый и истинно-христианский призыв к этому делу, предлагаемый нам со стороны. В настоящую именно неделю о слепом, по воле высшого церковного и гражданского начальства, мы и приглашаемся, братие, к посильным денежным пожертвованиям в пользу Попечительства для призрения слепых.

Попечительство это возникло по мысли и желанию в Бозе почившей Государыни Императрицы Марии Александровны, и в память материнской ея заботливости о слепцах названо «Мариинским». Первоначально оно ближайшим образом имело в виду принять на себя заботу об облегчении участи нижних воинских чинов, потерявших зрение во время последней русско-турецкой войны. В настоящее же время «Мариинское Попечительство для призрения слепых», милостиво принятое под Августейшее покровительство Государыней Императрицей Мариею Феодоровною, значительно расширило пределы своей деятельности. Оно не ограничивается теперь уже только заботами о призрении нижних воинских чинов, потерявших зрение на войне, но поставляет своею целию оказывать помощь и призрение возможно большему числу слепых в России, без различия пола, возраста, состояния и вероисповедания. Для сего оно предполагает преимущественно поощрять устройство школ для слепых детей и открывать ремесленныя училища для взрослых слепых, а также оказывать им свое покровительство на местах их жительства. Главное же стремление Попечительства заключается в том, чтобы обучать как малолетних, так и взрослых слепых, независимо от чтения и письма, какому-нибудь ремеслу, которым они могли бы добывать себе средства к жизни и создавать, таким образом, для себя независимое положение.

Таковы, братие, задачи, которыя преследует Мариинское Попечительство, приглашающее нас ныне, в воспоминание милости Господней, чудесно оказанной слепцу, оказать ему своими посильными пожертвованиями содействие в человеколюбивом попечении о несчастных слепцах. Смотрите, какия хочет оно сделать благодеяния и какия высокия цели назначает себе для достижения!.. Оно стремится распространить убежища для взрослых слепых, оно заботится об устройстве школ для слепых детей, тех и других оно желает не только обучить какому-либо ремеслу, которым бы они могли кормиться и жить самостоятельно, но научить их даже чтению и письму и разным доступным для слепых наукам. Вообразите же себе, братие, слепцов, которые при заботливости Попечительства и при помощи наших пожертвований научились читать и писать, и действительно читают книги и пишут!.. Не истинное ли это чудо, и не есть ли это нечто похожее на то, как если бы мы в действительности дали зрение слепому? Сам он ничего видеть не может, но за то книги разскажут ему и об устройстве мира, и о красоте его, и о премудрости Божией, и о милосердии Его и любви к роду человеческому, и многое другое. Воистину великое благодеяние!.. Отзовемся же, братие, со всем нашим усердием на этот истинно-христианский призыв Попечительства о слепых. Вспомним, что Господь наш Сам по Своему неизреченному милосердию даровал зрение слепому без всякой даже просьбы с его стороны. Он его увидел, помилосердствовал и исцелил. А нас приглашают, нас усердно зовут подражать Господу нашему, не возлагая на нас никаких трудов, никаких забот, а единственно только прося от нас посильных денежных жертв на доброе, истинно-христианское дело. Великий грех будет нам не отнестись с полным сочувствием к этому призыву, грех, за который мы дадим тяжкий ответ, когда настанет время отдавать нам отчет в своих делах Вечному Судии.

«Мне подобает делати дела Пославшого Мя, дóндеже день есть: приидет нощь, егда никтоже может делати», говорил Господь пред исцелением слепорожденного. По отношению к Господу указываемая в этих словах противоположность дня и ночи есть противоположность времени Его жизни и деятельности на земле в отличие от времени отшествия Его от земли. Его отшествие – конец Его деятельности на земле в Его видимом, человеческом. теле. И мы, братие, должны делать дела добродетели и творить добро, пока есть день, то есть, пока продолжается наша земная жизнь; когда же наступит ночь, то есть, когда мы отойдем от сей жизни, тогда кончится для нас время делания. Будем это твердо помнить и не забудем, что за пределами гроба нет исповедания, нет и покаяния. Итак, теперь время делания и сеяния, а тогда будет время плодов и жатвы. Что посеем теперь, то будем пожинать тогда. Будем же сеять семя доброе, будем сеять щедролюбие, человеколюбие, милостыню, кротость, любовь, мир и милосердие, чтобы пожать щедроты и благость к нам Господа-Судии. Будем творить дела Божия, то есть давать нуждающимся, промышлять о недостаточных и оказывать им милосердие. Дадим нескудною рукой нашу лепту и на призрение слепым, чтобы самим нам не оказаться слепыми умом, слепыми на доброе дело, на истину и на благочестие.

«Егда в мире есмь, свет есмь миру», говорил еще Господь пред исцелением слепорожденного. Доколе светит солнце, дотоле день в мире. Христос есть тоже солнце духовное для мира. С закатом солнца чувственного прекращается видимый свет его для земли, хотя не прекращается светение его. Смертию Христовою прекратилось видимое действие Его на земле, хотя не прекратилось и не прекратится никогда невидимое, таинственное, но тем не менее действительное Его действование в мире. Христос есть свет миру. Доколе мир хранит этот Свет, доколе руководится Христовыми Божественными заповедями, дотоле день в мире, дотоле есть в нем истинно-человеческая, духовная и нравственная жизнь, дотоле существует ясное сознание цели, к которой он идет. Если же потеряется этот свет, тогда неминуемо наступает для него мрак и тьма. То же самое должно быть и по отношению к каждому из нас. Доколе Христос светит в нашем сердце и в нашем сознании, доколе мы стремимся подражать Ему делами добра, милосердия и любви по отношению к немощным и страждущим братиям нашим, дотоле мы живем истинною жизнью, дотоле имеем очи сердца отверстыми и не ходим во тьме и ощупью: ибо свет в нас и с нами. Если же мы оставим этот свет, если окажемся немилостивыми, жестокосердыми и не будем подражать Господу, Свету нашему, в делах милосердия и любви, тогда мы потеряем этот свет, будем ходить во тьме, закроются очи наши духовныя и поразит нас слепота, которая сделает нас неизмеримо несчастнее наших слепцов, помочь которым мы ныне приглашаемся. Ибо слепота духовная осудит на вечную и непроглядную жизнь во тьме кромешней, от чего да сохранит всех нас Господь Своею благодатиею и человеколюбием. Аминь.

Слово в день восшествия на престол Благочестивейшого Государя Императора Александра Александровича, произнесенное в кафедральном Благовещенском соборе города Казани, 2 марта 1885 года.

В основу и руководство моего с вами собеседования в настоящий высокоторжественный день я полагаю, возлюбленные братие, следующия слова апостола Павла: «прежде всего прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте; ибо это хорошо и угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины» (1Тим.2:1–4).

С таковым наставлением почти при самом конце своего апостольского поприща апостол Павел обращается к ученику своему Тимофею, которому он поручил управление Ефесскою Церковию. Это было время, когда насажденная руками святых апостолов в разных местах вселенной Церковь Христова должна была упрочивать свое существование и дальнейшее свое развитие как внутренним благоустройством, так и определением внешняго своего положения среди окружающей ее неблагоприятной обстановки. Это было время, когда «малое стадо» последователей Христовых должно было чувствовать себя в собственном смысле в положении «овец среди волков», стремившихся с свирепостию разогнать это мирное стадо и подвергавших его жестоким преследованиям. Враги его были многочисленны. Христиан ненавидели и гнали иудеи, преследовали и презирали язычники, и само правительство языческое начало обнаруживать в отношении к ним признаки неприязни и неблагорасположения. Между тем, для правильного устройства церковной жизни, для безпрепятственного исполнения религиозных потребностей, для обнаружения во всей полноте высоты христианской веры и благочестия, первенствующим христианам потребна была тихая и безмятежная жизнь. Желая процветания у них таковой жизни «во всяком благочестии и чистоте» и стремление к ней поставляя средоточием своего наставления, апостол указывает своему ученику и средство, следуя которому он мог привести вверенную ему Церковь к указанной цели. Что же это за средство? Борьба со врагом? Непримиримая вражда и ненависть к нему?... Нет! Этому не мог учить ревностный апостол Господа, сказавшого всем Своим последователям: «любите врагов ваших, добро творите ненавидящим вас, благословляйте проклинающих вас...» Апостол и указывает такое средство, в котором в наибольшей степени обнаруживается эта всеобъемлющая любовь христианская. Средство это – молитва за всех, даже и за неверных, и за врагов.

«Прошу», говорит, «совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих»... Не сказал апостол: «за благочестивых, за единоверцев, за христиан», а – «за всех человеков», за иудеев и за язычников, за добрых и злых, за друзей и врагов. А что действительно этот именно смысл заключается в словах апостола, это ясно доказывает прибавка: «за царей и за всех начальствующих»... Ибо тогда правительство было языческое и враждебное христианам, и после того много христианских поколений сменилось, прежде чем утвердилось в римской империи правительство христианское. Итак, апостол заповедует молиться «за всех человеков». Нет более широкого и верного мерила для определения всеобъемлемости христианской любви, как эта общественная молитва за всех. «Никто не может питать враждебных чувств к тому, о ком моление творит», говорит Златоуст (Бес. 6 на 1 Посл. к Тим.). С другой стороны, нет и более верного средства победить врага и расположить его к себе, как эта же молитва. Она действенна и сама в себе, низводя Божиею милостию умиротворение в его сердце, вместе с тем сильна и по своим действиям, обезоруживая врага присущею ей силою любви. А какова должна быть эта присущая христианской молитве сила любви, показывает апостол, когда заповедует не только «совершать моления за всех человеков», но и «благодарения». В этом должно уже сказаться самое полное и самое высокое проявление любви христианской. Для естественного чувства человека понятна благодарность Богу за добро и благодеяния, оказанныя нам самим, или близким и дорогим для нашего сердца, и, наконец, самое большее, до чего может возвыситься естественный человек, радость и благодарное чувство за благополучие всякого человека, не сделавшого нам зла. Апостол же желает, чтобы мы совершали «благодарения за всех человеков», не за верных только и друзей, но за неверных и врагов. Вот где высшая степень проявления христианской любви! Не только должно нам победить в себе естественное чувство неприязни ко врагам, но и воспитать в себе такую любовь к ним, чтобы радоваться их благополучию, как бы своему собственному, и возсылать от всего сердца благодарную Господу Богу молитву за всякое, ниспосланное им от Него, благодеяние. Вот на какую высоту нравственного совершенства хочет возвести нас своим наставлением апостол!... Поистине только христианство может давать такия заповеди, оно только одно способно возводить человека на такую степень совершенства, на которой он возвышается до обожения, до уподобления Богу, Который «сияет солнце на злыя и благия и дождит на праведныя и неправедныя...» Высочайший пример такой всеобъемлющей любви показал нам Господь наш, молившийся на кресте за врагов Своих.

Таковая-то, исполненная высокой истинно-христианской любви, молитва «за всех человеков, за царей и за всех начальствующих» и составляет, по мысли апостола, главнейшее средство к достижению того, чтобы «проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте». Апостол не просто желает для христиан тихой и безмятежной жизни, жизни для суетных радостей и утех, но требует, чтобы она сопровождалась благочестием и чистотою. Мир и безмятежие – внешняя сторона; внутри должны царить благочестие и чистота. Поэтому образцем истинно-христианского общества может быть признано то, в котором внешнее благоденствие обращается не на утехи и не на погоню за суетными удовольствиями, а на процветание богоугодной жизни в благочестии и чистоте. Внешнее же благоденствие, жизнь мирная, тихая и безмятежная возможны тогда, когда власть обладает всеми нужными средствами защиты общества совне и имеет силу внутри, а по отношению к первенствующим христианам это безмятежие жизни зависело еще, кроме того, от благосклонного отношения к ним языческой власти. Поэтому естественно было им молиться о благосклонности к ним этой власти, а также и о том, чтобы начальствующия лица обратились к вере Христовой, чтобы Бог спас их и привел к познанию истины; ибо только при этом условии их тихая и безмятежная жизнь во всяком благочестии и чистоте могла получить прочность и устойчивость. Таким образом с молитвой о внешней и внутренней силе власти должна была соединиться у первенствующих христиан, по наставлению апостола, молитва о спасении всех, об обращении к вере, о приведении к познанию истины. Это-то самое, то есть, тихая и безмятежная жизнь во всяком благочестии и чистоте и спасение всех, «угодно Спасителю нашему Богу, Который хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины». Итак, мы должны молиться за Царя и правительство, чтобы Господь даровал ему силу вовне и крепость внутри и возглаголал в сердце его благая о Церкви Своей, чтобы «проводить нам тихую и безмятежную жизнь во всяком благочестии и чистоте».

За тем и собрались мы ныне, братие, в сей святый храм, чтобы вознести ко Всевышнему молитвы о возлюбленном Государе нашем, да даст Ему Господь «здравие и долгоденствие и во всем благое поспешение», и да утвердит в земле нашей «безмятежие, мир и благочестие». О каком же мире нам прежде всего нужно молиться и какого мира желать? Как есть три рода брани: брань внешняя, брань внутренняя, домашняя, и брань каждого из нас с самим собою, так есть и три рода мира: мир государственный, внешний, мир общественный, внутренний, и мир каждого из нас с самим собою, мир сокровенный души нашей. Этот последний мир есть основное и коренное условие всякого другого мира, мира общественного и мира государственного. Внешнее действие человека есть обнаружение внутренняго его настроения. Когда внутри его, в нем самом, нет мира, тогда не может быть его и вовне. Этот внутренний мир приобретается победою над страстями, благочестием и чистотою, праведною и богоугодною жизнию. Его-то, по преимуществу, мы должны желать, к достижению его стремиться... Мы же стремимся ли к этому вожделенному миру? На этот вопрос пусть каждому из нас ответит его совесть. Но если мы вздумаем судить об этом по проявлениям нашей вседневной жизни, то должны будем ответить на него отрицательно. «Несть мира в костех наших от лица грех» наших (Пс.37:4). Мы, конечно, не прочь желать тишины и безмятежия жизни, но не для благочестия и чистоты, – о, это слишком тяжело для нас, для этого нужны усилия, непривычная для нас борьба с своими дурными наклонностями, – нет, нам нужны мир и безмятежие для того, чтобы ничто не омрачало нашего постоянно светлого, праздничного настроения, чтобы ничто не нарушало нашего веселия и не наводило на нас скуки, чтобы ничто не мешало нам легкомысленно отдаваться безконечному разгулу и удовольствиям, пребывать в неге и роскоши и с наслаждением испивать чашу земных радостей до самого дна. И как сильно влечение к удовольствиям проникло во все существо наше! По непосредственному движению сердца, по естественному чувству человеколюбия, по христианскому долгу мы и доброго дела сделать не умеем: все размениваем на развлечения и наслаждения. У нас благотворительные розыгрыши, благотворительныя зрелища, благотворительные концерты... А прямо заглянуть в глаза бедности, непосредственно протянуть несчастному руку помощи, без покупки удовольствия, мы не можем. Говорим это не в укор тем, которые устраивают благотворительные сборы. Честь и слава им, что они и слабости наши направляют на пользу ближняго. Но наши поступки теряют от того характер чисто христианской добродетели, которая без самоотвержения быть не может. К этой распущенности чувства присоединяется еще в нас поразительная расшатанность мысли. И здесь мы потеряли прямую дорогу к знанию и истине, к которым ведут серьезная наука и Божественное Откровение. И из этого высокого стремления человеческого духа мы делаем забаву и подвергаем нашу мысль чуть не ежедневным колебаниям. Ныне у нас гадания, завтра столоверчение, там гипнотизм, сейчас искусство отгадывать чужия мысли, и подобное. И этим всем мы занимаемся не для отыскания истины, а просто забавляемся, как любопытными диковинками. Мы сдвинулись с вековых устоев, отторглись от церковных преданий, руководства веры Христовой не хотим признавать, и с какою-то неудержимою быстротою в вихре изменчивых человеческих мнений несемся, как бы по покатой плоскости, в какое-то безвестное пространство, не зная, где остановимся, с ужасом осматриваясь кругом, где бы найти нам точку опоры, чтобы сохранить равновесие, остановить отчаянный бег свой и не низринуться в пропасть... «Господи, воздвигни силу Твою и прииди, во еже спасти нас!..» Где же искать нам, спросите, этой точки опоры? Эта спасительная точка опоры для нас, братие, в Церкви и вере Христовой. Только вера и Церковь дают человеческой жизни необходимыя ей устойчивость и твердость. Только благочестие и чистота могут обезпечить нам тихую и безмятежную жизнь. А для сего, по заповеди апостола, помолимся о Государе нашем, чтобы Господь даровал Ему глубокий и неотъемлемый мир, чтобы возглаголал в сердце Его «благая о Церкви Своей и о всех людех Своих», да в тишине Его, под крепкою Его десницею, «тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». Аминь.

Речь в день празднования тысячелетия со дня блаженной кончины святого равноапостольного Мефодия, архиепископа Моравского, произнесенная после молебна на Ивановской площади в городе Казани, 6 апреля 1885 года.

При виде настоящого столь многочисленного стечения народа, собравшагося сюда по отеческому зову своего владыки и архипастыря1 и при его непосредственном водительстве для совершения здесь, под открытым сводом небесным, пред очами всевидящого Господа, молитвенно-благодарственного чествования памяти святых равноапостольных просветителей наших и первоучителей Мефодия и Кирилла, мысль наша и чувство побуждают нас напомнить себе и вам следующия многосодержательныя слова вдохновенной песни Пасхального канона: «возведи окрест очи твои, Сионе, и виждь, се бо приидоша к тебе, яко богосветлая светила, от запада, и севера, и моря, и востока чада твоя».

«Возведи окрест очи твои, Сионе»! До пришествия на землю Господа нашего Иисуса Христа один только Иерусалим, «град Сионский», с своим единственным тогда во всей вселенной храмом Богу истинному был городом святым, жилищем Божиим, и одни только Евреи, чада Авраамовы, как носители истинного Боговедения и Богопочтения, были народом избранным, достоянием Божиим, «чадами Сиона» и «семенем святым». С пришествием же Христовым, с установлением завета нового, Царство Божие распространилось по всей земле, открылось во всех концах вселенной. Из Иерусалима, как из центра, слово евангельское простерлось до конечных пределов земли, дошло и до язычников, которые, как не имевшие света истинного Боговедения, назывались дотоле народом, «седящим во тьме и сени смертней», но которые теперь, как просвещенные светом Христова учения, суть также «народ избранный, семя святое, семя Израилево». И «град святый» ныне уже не один только Иерусалим, а всякое место, всякий град и страна, где славится и призывается всесвятое имя Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, и «храм Божий» ныне тоже не один на земле, а безчисленное множество: ими, можно сказать, усеяно все лицо земли, и «святое семя Израилево», достояние Божие, расширилось и разрослось теперь в народ великий и многочисленный, как песок морской, – народ христианский. «И будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии, и даже до края земли» (Деян. 1, 8), говорил Господь Своим ученикам, указывая на всемирное распространение проповеди евангельской. Но так как до пришествия Господня только один Иерусалим был городом святым и свет христианского учения оттуда распространился по вселенной, то он и называется в церковных песнопениях Сионом святым, материю церквей, Божиим жилищем: «Радуйся, Сионе святый, Мати церквей, Божие жилище» (Стихира Октоиха, гл. 8). Провидя духом такое всемирно-историческое значение Иерусалима и созерцая повсюдное распространение Царства Христова, Царства Божия на земле, один из величайших ветхозаветных пророков восторженно взывал: «Светися, светися, Иерусалиме, прииде бо твой свет и слава Господня на тебе возсия. Се, тьма покрыет землю, и мрак на языки, на тебе же явится Господь, и слава Его на тебе узрится. И пойдут царие светом твоим, и язы́цы светлостию твоею» (Ис.60:1–3). А святый песнописец христианский, видя исполнение сего пророчества во всемирном торжестве христианского учения и повсюдном его распространении радостно воспел это торжество словами пророческой же песни: «возведи окрест очи твои, Сионе, и виждь, се бо приидоша к тебе, яко богосветлая светила, от запада, и севера, и моря, и востока чада твоя».

И в нас нынешний всеславянский праздник возбуждает такия же светлыя и торжественныя чувства, какия выражены в этой, только что приведенной нами, вдохновенной песни пасхального канона. «Се, тьма покрыет землю, и мрак на языки», говорил пророк. Назад тому 1000 лет на всем необъятном пространстве славного отечества нашего, а также и в пределах обитаемой теперь нами северовосточной окраины европейской России, где ныне славится Бог истинный в многочисленных храмах христианских, царил мрак и тьма покрывала землю, – жили здесь народы, истинного Бога не знавшие и пребывавшие «во тьме и сени смертной». А свет духовный, истинное Боговедение и Богопочтение, светил там, на далеком от нас югозападе, в церкви Цареградской, которой судил Бог сделаться материю церквей православных Славянской народности и из которой он распространился по преимуществу далеко на северовосток в пределах могущественной Руси. В 862 году из Царяграда посланы были к Моравским Славянам, по просьбе князя их Ростислава, святые братья Кирилл и Мефодий, которые и положили начало христианскому просвещению Славянских народностей, переведши на Славянский язык Священное Писание и богослужебныя книги. Дело религиозно-национального христианского просвещения Славян стоило святым братьям чрезвычайных трудностей. Народ принял их с радостию, но они встретили сильное противодействие и даже открытое гонение со стороны латино-немецкого духовенства, которое думало только о своем господстве и не заботилось об истинном просвещении Славян. Тьма не любит света. Темныя силы запада ополчились грозно на свет, грядущий, с востока. Святый Мефодий даже подвергался побоям и тяжкому тюремному заключению. Оставшись один после ранней смерти своего брата в Риме, святый Мефодий образовал около себя кружок просвещенных, горячо ему преданных и самоотверженных людей, с которыми и трудился неустанно, и страдал и боролся за любимую свою идею до самой своей смерти. 6-го апреля 885 года он скончался. Протекла с тех пор ровно одна тысяча лет и, смотрите, какой плод принесла великая идея святых братьев, в какой многочисленный народ разрослась малая горсть их учеников!.. Но не без препятствий совершилось это возрастание великого древа Церкви всеславянской. По смерти святого Мефодия ученики его после тяжких преследований были совсем изгнаны из Моравии. Казалось бы, что с этим вместе полагался конец и Славянскому просвещению, Славянскому росту, Славянской самобытности! Так оно и было действительно, для Славян Моравских и Паннонских, но не для всего славянства. Ученики святого Мефодия глубоко внедрили в сердце своем завет своего великого учителя не оставлять дела религиозно-национального просвещения Славян и, изгнанные из Моравии, ревностно продолжали это святое дело у Славян Болгарских, принявших святых изгнанников с величайшей радостию и глубокою почтительностию. Семя Славянского просвещения быстро дало здесь зеленеющие, роскошные ростки. Начало десятого века, при книголюбце-царе Симеоне, было блестящим временем в истории развития Славянской письменности и по справедливости названо «расцветом» ея. Великий дух учителя, дух «Мефодов», постоянно предносился пред мысленным взором его учеников и побуждал их неотразимо к работе книжной, поддерживал их энергию, ободрял, оживлял и постоянно направлял к развитию, усилению и расширению Славянского просвещения. «Словенский род мнимый попран быти всеми», как многомысленно выразился ученик «Мефодов» Константин, епископ Болгарский (в Беседе на неделю Мясопустную), обогатился книжным сокровищем, для него доступны стали на родном языке такие учители, как Златоуст, которого Греки хотели бы считать исключительно своим достоянием. «Не Грьцы бо тъчию обогатишася отцъмь симь, н и Словеньскыи род», говорил радостно тот же епископ Константин. Ровно сто лет после смерти Мефодия Славянское просвещение тихо и мирно развивалось и укреплялось в юной Болгарии, как бы собираясь с силою, чтобы смело выступить на всемирно-историческое поприще и занять выдающееся место в культурной истории человечества. В 988 году крестился великий князь Русский Владимир, а с ним и вся Русская земля стала христианскою. Славянское просвещение, Славянская христианская грамотность выступили тогда из тесных границ Болгарского княжества и вместе с ростом Русского народа получили чуть не всесветное распространение. Великий Русский народ, сделавшись христианским, вместе с тем, по особым указаниям Промысла Божия, сделался истинным чадом своих святых апостолов и распространителем великой идеи своих славных просветителей. На каком необъятном пространстве вселенной слышится теперь Славянское православно-христианское богослужение и возвещается слово Божие! Слава Божия поведается ныне на Славянском языке от берегов Адриатики и до дальних Сибирских берегов Тихого океана, от границ Индии и до Белого моря. И на всем этом пространстве прославляются сегодня святые Славянские апостолы и первоучители наши Кирилл и Мефодий. Поистине мы с полною справедливостию в настоящую торжественную минуту можем воззвать к нашим святым просветителям: «возведите окрест очи ваши, призрите милостиво с высоты небесной и посмотрите кругом: вот, чада ваши собрались везде славить вас, и на западе, и севере, и юге, и востоке»... Особенно же знаменателен настоящий праздник для нашего, именно северовосточного разноплеменного края. Святые братья с особенною настойчивостию отстаивали пред своими противниками «треязычниками» ту мысль, что всякий народ имеет законное право славить Бога на своем родном языке. Мы сами пользуемся этим благом, пользуются им младшия братья наши по вере – инородцы. И Вотяк, и Чувашин, и Татарин, и Черемисин, – каждый может совершать христианское богослужение и возносить молитвы к Богу на своем родном языке, – и каждый из них по справедливости может быть участником настоящого нашего торжества и считать первоучителей наших своими же учителями и отцами. Помолимся же нашим святым первоучителям, да укрепляется в нас молитвенным их пред Богом ходатайством вера святая и просвещение христианское и да утверждаются и распространяются они и в инородцах нашего края. Ты же2, владыко святый, будь молитвенником за нас, чад твоих, пред святыми нашими апостолами Мефодием и Кириллом и низведи на нас их святое благословение: да послужит настоящее торжественное чествование их памяти началом всегдашняго молитвенно-сердечного и неотменного прославления великих имен их «в роды родов, от ныне и до века». Аминь.

Слово в Великий пяток, произнесенное пред Плащаницею в Свято-Троицком соборе Александро-Невской лавры в С.-Петербурге, 3 апреля 1887 года.

В настоящий день мы совершаем, братие, воспоминание единственного и безпримерного в истории человечества события, воспоминание тайны искупительной за грехи людские смерти Богочеловека. Пред величием этого таинства мысль человеческая немощствует и слово изнемогает. И, действительно, может ли бедная, мелкая мысль человеческая измерить всю глубину богатства и премудрости, и благости Божией (Рим. 11:33), сказавшихся в Божественном домостроительстве о спасении нашем крестною смертию Сына Божия? И какое слово человеческое довольно будет к изъяснению этого чуда чудес, чуда искупления нашего кровию непорочного и пречистого Агнца-Христа? Поэтому-то при созерцании этого премирного таинства душа наша невольно испытывает особенный, священный трепет. Да и невозможно не испытывать его. Если даже силы небесныя ужасались неизглаголанному долготерпению Божию, «зряще Христа, яко прелестника, от беззаконных оклеветаема» (Стих. на стих. в Вел. Пят. веч.), если и тварь вся, видя Его «на кресте висима, изменяшеся страхом, солнце омрачашеся и земли основания сотрясахуся», ибо «вся сострадаху Создавшему вся» (Стихира на Госп. воззв. в Вел. Пят. веч.), то может ли не вострепетать тем более грешная душа человеческая, будучи сама повинна своей греховностию в вознесении Праведника на крест, в умерщвлении Начальника жизни (Деян. 3:14–15)? Да, братие, не может она не трепетать и не смущаться, ибо никогда и нигде еще, ни прежде, ни после, не обнаружились так явственно, как на Голгофе, неизмеримая пучина милосердия, любви и благости Божией, с одной стороны, и страшно глубокая бездна полного нравственного растления, злобы и неблагодарности человеческой – с другой.

Но как бы мы ни чувствовали себя, братие, в своей совести смущенными от этого противоположения дел Божеских и человеческих, изыдем мысленно на это великое историческое позорище Голгофское и присмотримся к совершающемуся здесь, чтобы проникнуть потом по мере сил своею мыслию во внутреннее, искупительное значение принесенной здесь жертвы. Путеводителями нашими будут Слово Божие и церковныя песнопения.

Представим же себе, братие, что мы все теперь сами присутствуем на Голгофе. Пред нами высятся три креста. На одном из них, «посреде двою разбойнику», мы «зрим висима превечного Агнца», Сына Человеческого, истерзанного, изъязвленного, окровавленного, измученного, всеми оставленного. Какой язык человеческий может изобразить и какая мысль – измерить всю неизмеримость Его мук!? «Кийждо уд святыя Твоея плоти, Господи», взывает церковная песнь, «безчестие нас ради претерпе: глава терние, лице оплевание, ланиты заушения, уста в оцте растворенную желчь, ушеса хуления злочестивая, плещи биения и рука трость, все тело протяжение на кресте, членове гвоздия и ребра копие» (Стих. хвалитн. в Вел. Пят. утр.). Когда жалкая людская толпа думала, что Христос будет царем земным и устроит их земное благополучие, она с торжеством встречала Его и оглашала воздух громкими возгласами приветствия: «Осанна Сыну Давидову, благословен грядый во имя Господне! осанна в вышних (Мф.21:9)! А теперь, когда Он, объявивший Себя вечным царем духовного царства, «царства не от мира сего» (Ин.18:36), находился в руках врагов Своих и мучителей, Его все оставили, и не просто оставили, но превратились почти все в врагов же Его и соединились с Его мучителями. Оставили Его и собственные даже ученики, кроме возлюбленного Им. Один из них продал Его за жалкие сребренники, другой – из избраннейших – «трикраты» отрекся от Него. Его, зримыя для нас, мучения начались еще со вчерашняго вечера. Внутренняя скорбь и томление духа от тяжести подъемлемого Им искупительного бремени в воспринятом Им «подобии плоти греха о гресе» осудить «грех во плоти» (Рим.8:3) вызвали в Нем в Гефсиманском саду капли кровавого пота. Затем гнусное лобзание предателя, отречение Петра; целый ряд душевных и телесных страданий, испытанных Им на допросах и суде у Анны и Каиафы, у Ирода и Пилата: наглое издевательство и жестокия поругания; оплевания и заушения, бичевания и пытки, терновый венец и багряница и, наконец, скорбный путь со крестом до Голгофы, – все эти муки довели Божественного Страдальца до полного изнеможения. Поэтому Он все время на кресте безмолвствует, открывая уста Свои только для молитвы за Своих мучителей (Лк.23:34), для ответа благоразумному разбойнику (Лк.23:43), для выражения последней сыновней заботливости о матери (Ин.19:26) и, наконец, предсмертного возгласа (Мф.27:46–50; Мк.15:34–37; Лк.23–46; Ин.19:30). Он безмолвствует, но за то собравшаяся на это всемирно-историческое позорище толпа неистовствует. Здесь слышатся угрожающие крики и насмешливые возгласы, среди нея происходит страшный шум и необыкновенное смятение: «мимоходящии же хуляху Его, покивающе главами своими и глаголюще: разоряяй церковь и треми деньми созидаяй, спасися Сам, аще Сын еси Божий, сниди со креста. Такожде же и архиерее ругающеся с книжники и старцы и фарисеи, глаголаху: иныя спасе, Себе ли не может спасти? Аще царь Израилев есть, да снидет ныне со креста, и веруем в Него. Упова на Бога: да избавит ныне Его, аще хощет Ему: рече бо, яко Божий есмь Сын» (Мф. 27:39–42). Что же Господь? Он, кроткий, смиренный и милосердый, еще до начала всех этих возмутительных ругательств, только что пригвожденный ко кресту, зная, что здесь злоба человеческая обнаружится во всей своей отвратительной гнусности, вперед испрашивает Своим мучителям прощения у Отца Небесного. «Отче, отпусти им: не ведят бо, что творят» (Лк.23:34). Церковныя же песнопения еще дополняют эту картину, влагая в уста Господа следующия трогательныя укоризны человеческой неблагодарности. «Людие Мои, что сотворих вам, или чим вам стужих? Слепцы ваша просветих, прокаженныя очистих, мужа, суща на одре, возставих. Людие Мои, что сотворих вам и что Ми воздасте? За манну желчь, за воду оцет, за еже любити Мя – ко кресту Мя пригвоздисте» (Антиф. 12-й в Вел. Пят. утр.).

Какое неизмеримое богатство милости, всепрощения и любви Божественной и какая бездна жестокости и неблагодарности людской! Здесь, на Голгофском позорище, злоба человеческая достигла крайних своих пределов, и разрушительныя силы греха в распятии Господа вынаружились в таких ужасающе нестерпимых размерах, что страшного этого зрелища не вынесла вселенная и заколебалась. Дрогнули небо и ад, солнце и земля. «Бе же час яко шестый», повествуют евангелисты, «и тма бысть по всей земли до часа девятого. И померче солнце, и завеса церковная раздрася на двое с вышняго края до нижняго; и земля потрясеся; и камение распадеся; и гроби отверзошася; и многа телеса усопших святых восташа» (Лк.23:44–45; Мф.27:51–52). И только такия страшныя знамения неба и земли остановили, наконец, все неистовства грубой толпы, и зрители необыкновенного события, молча, в великом смущении, стали расходиться по домам. «И вси пришедшии народи на позор сей, видяще бывающая, биюще перси своя, возвращахуся» (Лк.23:48). А сотник и бывшая с ним стража исповедали в распятом Праведнике Сына Божия (Мф.27:54).

Оставим и мы, братие, место зрителей на Голгофе и поразмыслим о совершившейся здесь тайне. Господь не произнес на кресте ни одного слова осуждения на Своих мучителей, а, напротив, молился за них, потому что Он пришел в мир не затем, чтобы судить людей, но затем, чтобы спасти их (Ин.3:17). Он есть жизнь (Ин.11:25), и веруюший в Него не погибнет, но также имеет жизнь вечную (Ин.3:16), потому что получает во Христе Иисусе закон духа жизни, освобождающий его от закона духа и смерти. Христос умер на кресте не за Себя, но за нас; греховное начало нашей падшей природы, наш ветхий человек был с Ним распят и был виною Его смерти.

Но Христос, воскресши из мертвых, уже не умирает, смерть уже не имеет над Ним власти. Следовательно, смерть и в смерти царствовавший грех побеждены Христом, и потому уже не имеют более власти, и не над Ним только одним, но и над нами, верующими в Него, ибо и мы спогребаемся Ему крещением в смерть, чтобы, умерши со Христом для греха, с Ним и жить для Бога (Рим:5–8). В этом-то освобождении от власти греха и смерти и в примирении с Богом и состоит тайна искупления нашего, совершившагося на Голгофе. Христос Сам воскрес и для нас Он есть «воскрешение и живот» (Ин.11:25), Христос жив и не умирает более, значит, испразднен последний враг – смерть (1Кор.15:26). А если бы этого не было, то что же бы это было за искупление? Вот почему апостол и говорит с настойчивостью: аще Христос не воста, тще убо проповедание наше, тща же и вера ваша (1Кор.15:14).

Но чтобы нам сделаться действительными участниками искупления, мы должны так уверовать в свое спасение, чтобы почитать себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе Иисусе Господе нашем (Рим.8:11), должны жить не по плоти, а по духу, потому что «помышления плотския суть смерть, а помышления духовныя – жизнь и мир» (Рим.8:6–9), – словом должны стремиться всеми силами к тому, чтобы Дух Божий жил в нас, потому что если кто Духа Христова не имеет, тот и не Его (Рим.8:9). Если же мы безпечно пребываем во грехах, то этим опять распинаем Господа нашего и уготовляем Ему еще горшую Голгофу. Если судить по человеку, то для нас наитягчайшия страдания приносит безпутство тех детей, которых мы особенно горячо любим и на которых больше всего излили своей любви. Но что значит наша любовь сравнительно с безконечною Божественною любовию! И как, поэтому, болезненны должны быть для Этой Любви раны, наносимыя Ей чрез грехи нами, искупленными и столько Ею облагодетельствованными! Поистине, живя во грехах, мы уготовляем Христу горшую Голгофу! Тогдашние мучители не знали Его; а если бы знали, то, по апостолу, не распяли бы Его, Господа славы (1Кор.2:8), а мы и знаем, и все же постоянно грехами своими распинаем и мучим Его!

Вот и теперь предлежит пред нами Его страдальческий образ. «Вид Его», по пророку, «безчестен», не имеющий «ни славы, ни доброты, умален паче всех сынов человеческих, в язве и во озлоблении. Той же язвен бысть за греха наша и мучен бысть за беззакония наша, язвою Его мы исцелехом» (Ис.53:2–5). Мы будем лобызать эти язвы! Но наше лобзание может дать нам и исцеление, но может уподобиться и лобзанию Иудину!... Размысли же о сем, всякая душа христианская. Взгляни в свою совесть, воздохни о грехах своих и очисти себя молитвою, чтобы лобзание твое послужило для тебя действительным источником исцеления, а не растравило бы еще более твоим прикосновением этих язв гвоздиных и не привлекло бы на тебя суда Господня!

«Пострадавый за ны и от страстей свободивый нас, снизшедый к нам человеколюбием и вознесый нас, всесильне Спасе, помилуй нас» (Стих. хвал. в Вел. Пят. утр.). Аминь.

Поучение в праздник Благовещения, произнесенное в церкви С.-Петербургской Духовной Академии 25 марта 1888 года.

Какой ныне светлый, торжественный и радостный праздник! И ангелы и люди, и небо и земля, – все соединяются ныне в один нераздельный хор, славословящий великое Божие к людям благоволение! «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою!» с трепетным восторгом взывает архангел Гавриил Пресвятой Деве Марии. «Благовествуй, земле, радость велию, хвалите, небеса, Божию славу!» воспевает устами верующих святая православная Церковь. Итак, везде – и у ангелов и у людей, и на небе и на земле – ныне «радость велия». Но более всех, конечно, в благоговейном чувстве молитвенного благодарения Богу за Его неизреченную любовь к Своему творению должен проникаться этою высокою духовною радостию род человеческий, народ христианский. Ибо «днесь спасения нашего главизна и еже от века таинства явление: Сын Божий Сын Девы бывает». Вот где причина и источник этой неизглаголанной радости, которою ликует ныне вся вселенная: «Сын Божий Сын Девы бывает и Гавриил благодать благовествует!» «Возрадуемся же и мы, братие и добрые други мои, этою духовною радостию и воспоем Пресвятой Деве Марии этот приветственный архангельский глас: радуйся, Благодатная, Господь с Тобою!»

Но, приглашая вас, братие, к этой радости, которою, как сказал я, ликует ныне вся вселенная, я не буду утомлять вашего доброго внимания отвлеченными разсуждениями о значении празднуемого нами ныне события в истории домостроительства Божия о спасении человека. Мне хочется, насколько съумею, показать только, что эта радость необходимо должна быть присуща всякому, в ком есть настоящее живое христианское чувство. И если наша совесть, наше сознание сказали бы нам, что радость эта не только не всецело наполняет нашу душу, но, напротив, ощущается нами в малой мере или даже и совсем не чувствуется, то это было бы прямым знаком слабости или даже и полного отсутствия в нас такого живого христианского чувства. Но сохрани нас, Боже, от такой духовной мертвенности! Если же бы оказалось в нас это чувство духовной радости слабым, то постараемся усилить его и возвысить внимательным проникновением во внутренний, жизненный смысл празднуемого ныне великого мирового события.

Когда Спаситель наш Господь Иисус Христос пришел для проповеди в синагогу Назаретскую, то здесь Он сказал о Себе, что Он послан «исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать пленным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свободу» (Лк.4:18), и потом апостолам Своим, свидетелям и Его Божественного учения, и Его чудес, и Его многочисленных проявлений любви к страждущему человечеству, говорил: «блаженны очи, видящия то, что вы видите. Ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали» (Лк.10:23–24). Очи апостолов были блаженны, потому что они узрели, что «народ», до времени Христа «сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране и тени смертной возсиял свет» (Мф.4:16). Апостолы были блаженны, потому что воочию видели «день Господень», который, по словам Самого Господа, рад был увидеть отец их Авраам, и «увидел и возрадовался» (Ин.8:56). И сколько веков, сколько тяжелых и мучительных лет ожидания протекло для людей, когда, наконец, настал день освобождения, когда явился всеми Ожидаемый, всеми Желанный, Утеха Израилева, Свет «языков!...» И как должна была быть мучительна и сильна эта жажда света, это желание освобождения у лучших ветхозаветных людей, которые со страшною болью душевною сознавали, что они томятся в плену, что они лишены света, что они не имеют свободы!... И как, напротив, должна была быть для них отрадна надежда на избавление, как животворна вера в Обетованного, Грядущого! И вот на протяжении целого ряда веков эти люди со страхом и надеждою неоднократно вопрошают: придет ли Желанный наш, Утеха наша, наше Чаяние, наш Избавитель? И на протяжении целого же ряда веков получают все один утешительный ответ: ждите, придет, придет, скоро придет!... И вот, наконец, после долгих мучительных ожиданий, настал этот великий момент в истории мира и человечества, момент, заставивший встрепенуться и возликовать всю вселенную, когда послан был небесный вестник сказать людям: «вот Он, Желанный ваш, Радость ваша, Утеха ваша, идет! Радуйтесь!»

Где тот язык, который мог бы изобразить все величие, всю высоту этой духовной радости? Представьте себе, братие, что всех нас с вами вдруг заковали бы в цепи, лишили свободы и бросили в мрачное подземелье, лишенное света и чистого воздуха, и при этом сказали нам: «вы не вечно будете томиться в ужасном вашем положении; настанет день, когда вы опять выйдете на волю, цепи с вас спадут, вы будете свободны, вы увидите свет, вы будете дышать чистым воздухом; ждите с надеждою и упованием вашего избавителя». Не правда ли, с каким мучительным напряжением мы ждали бы счастливой минуты освобождения нашего, как бы поддерживала нас надежда на избавление и как, наконец, возрадовались бы, когда настал бы желанный час свободы?

Вот слабое, но, может быть, более понятное для нас подобие той неизглаголанной радости, которая принесена людям благовестием архангела Пресвятой Деве о имеющем быть рождении от Нея Искупителя мира. И, смотрите, какое необыкновенное проявление духовной радости, духовной бодрости и жизненности обнаруживается в тех личностях, для которых открыта была по воле Божией завеса открывающейся от века в Боге сокровенной тайны! Захария и Елизавета, утробный Младенец-Предтеча и чревоносящая Святая Дева, Симеон Богоприимец и Анна Пророчица! Сколько тут обнаруживается жизни, какой чудный ряд и восторгов, и вдохновенных речей, и истинно небесных песней!

Братие мои! Ощущаем ли мы в себе эту радость? Способен ли дух наш воспринимать эти высокие небесные глаголы? Или, быть может, понятнее для нас «скучныя песни» земли, чем «звуки небес»? Но, братие мои, если бы это было так, что же мы сделаем с таким настроением? И мы призываемся проповедывать пленным освобождение, просвещать сидящих во тьме и измученным указывать путь к свободе. Где же мы возьмем силы утереть плачущему слезы, если в себе не носим небесной радости? Но, братие, не буду омрачать светлости праздника такими вопросами сомнения... Постараемся, хотя на этот час молитвы, настроить себя, возвести себя на высоту духовной, небесной радости! Возрадуемся!...

* * *

1

Архиепископа Казанского Палладия.

2

Обращение к архипастырю.


Источник: Речи, слова и поучения / Митр. Антоний (Вадковский). - 2-е изд. - Санкт-Петербург : Синод. тип., 1901. - [4], VIII, 399 с. / Слова и речи в дни праздничные, воскресные, высокоторжественные и Страстной седмицы. 175-154 с.

Комментарии для сайта Cackle