Глава XIV. Восточное монашество

Египет – родина монахов. – Антоний и анахореты. – Нитрийские монахи. – Пахомий и киновийная жизнь. – Шнуди. – Монашеские добродетели. – Паломничества к египетским отшельникам. – Палестинское монашество: Иларион, Епифаний; Синай, Иерусалим. – Сирийские и месопотамские монахи. – Монашество в Малой Азии: Евстафий и Василий Великий. – Отношение к монашеству со стороны церкви и правительства.

Арианская ересь, мелитианский раскол, продолжительная борьба и стойкость Афанасия отводят Египту исключительно выдающееся место в христианской истории IV века. Великие соборы в Никее, в Тире, в Сардике, в Римини; распри, раздиравшие церковь, низложение и изгнание епископов, их преследования полицией благоверного императора; изложение веры в символах; извращение религии в непримиримых столкновениях, – все эти бедствия имели свое начало в стране Нила. Впрочем, Египет не был предметом соблазна. Несмотря на беспорядки, причиною которых был Афанасий, последний, благодаря своей высокой и ясной добродетели и особенно своему непобедимому мужеству, всегда оставался предметом всеобщего восхищения. Все лучшие люди того времени инстинктивно группировались вокруг него. Было хорошо известно, что он был не один, что все епископы, все христиане в Египте поддерживали его своей преданностью, и что эта преданность очень дорого им стоила, – что они поплатились за нее беспрерывно возобновлявшимися гонениями со времен Константина и до конца царствования Валента. Египет был святилищем православия, классической страной исповедников веры.

Но он имел и другие права на уважение: он был родиной монашества. К прославленному имени Афанасия в благочестивых рассказах присоединяли имена Антония и Пахомия, обоих Макариев и многих других лиц, которые в религиозном сознании современников вскоре явились воплощенным идеалом христианской доблести. Страна, где жили эти святые люди, где процветали получившие от них начало учреждения, вскоре сделалась второй Святой Землей. Сюда совершались паломничества не для посещения знаменитых могил или мест, бывших свидетелями великих библейских событий, но чтобы почтить живых святых, созерцать их изможденные аскетизмом лица и запечатлеть в себе их назидательные речи. С 373 г. знатная римская матрона, Мелания старшая, открывает ряд западных паломничеств такого характера. Задолго перед тем Иларион, Евстафий, Василий приходили сюда из Палестины и Малой Азии. Благодаря этим путешествиям, слава египетских монахов распространялась; их пример вызывал подражателей; их образ жизни вдохновлял на те реформы, каким всюду постепенно подвергался древний аскетизм.

Действительно, христианские аскеты имелись понемногу всюду; они существовали с самых первых времен церкви. Я уже говорил, что аскетизм не есть специальная особенность христианства, что он встречается и до него и вне его в известных религиозных и философских сектах⁷²⁸, что церковь никогда не почитала его за существенную и обязательную форму христианской жизни, что она с недоверием относилась к нему всякий раз, когда имела основания подозревать, что строгие правила жизни связаны с неправильными воззрениями⁷²⁹, что тем не менее она не осуждала этих правил самих по себе, а, напротив, признавала их похвальными, назидательными и почтенными. В третьем веке было много аскетов обоего пола, которые жили среди своих семейств или по крайней мере среди обыкновенного общества, нисколько не думая обособляться от него, чтобы жить в отдельности. Местами они составляли кружки для упражнения в аскетизме или даже для совместной жизни⁷³⁰. В Египте, как и в других местах, были воздержники обоего пола, «апотактики», как их иногда называли; о них, особенно о девственницах, часто упоминается в жизнеописаниях мучеников и в рассказах о религиозных смутах. Они жили в городах или деревнях, иногда в их окрестностях, в каком-нибудь уединенном месте, где проводили жизнь в одиночестве, но принимая участие в общей религиозной жизни и особенно в богослужебных собраниях, которые посещались ими с большим усердием, чем прочими верующими.

Первый, кому пришла в голову мысль⁷³¹ вполне уйти от обитаемого мира и от обычного общества верующих, был св. Антоний⁷³².

Он родился в 251 году в селении по имени Ираклеополе, в Среднем Египте. Его родители были люди не бедные. С детства он сторонился от людского общества. Его никогда не могли заставить посещать школу, так что он всю жизнь оставался неграмотным, не понимая по-гречески и не умея читать даже по-коптски. По смерти своих родителей (около 270 года) он продал свое имение, поместил в дом девственниц (εἰς παρϑενῶνα) сестру, которая оставалась на его руках и была моложе его, и стал проводить аскетическую жизнь, сначала у ворот своего дома, потом в окрестности своего селения, наконец в весьма отдаленной оттуда гробнице. Прошло пятнадцать лет, в продолжение которых он, хотя и искал больше бесед с соседними или случайно заходившими аскетами, но все-таки поддерживал общение и со своими односельчанами. В 285 году, уступая влечению к более полному одиночеству, он переправился через Нил и удалился к горам правого берега (аравийской цепи), где в ужасной пустыне наткнулся на развалины крепости. Там бил источник. Место называлось Писпир⁷³³. Он водворился здесь. Каждые шесть месяцев ему возобновляли запас хлеба. Время его протекало в молитве и плетении циновок. Удалившись от общества людей, он жил с Богом, а также с демонами, борьба с которыми занимает видное место в его жизни.

После двадцати лет затворнической жизни Антоний в один прекрасный день подвергся нападению в своей крепости. Дверь взломали: то были ученики, которые пришли к нему и завоевали себе таким образом учителя. Пример его оказался заразительным. Множество христиан, покидая свои семьи, родину, церковь, спасаясь также от судей и чиновников фиска⁷³⁴, населяли теперь Писпирскую пустыню и окрестные горы. Антоний принимал их и преподавал им свои наставления.

Настало время великого гонения. Отшельники жили слишком далеко, чтобы оно могло их достигнуть, но они сами пошли навстречу ему. В царствование Максимина Антоний спустился в Александрию с несколькими учениками и посвятил себя на служение исповедникам и на воодушевление их. Это путешествие не могло не способствовать славе его. Он вскоре стал находить, что в Писпире слишком много монахов, что туда приходит слишком много посетителей. Однажды караван бедуинов направлялся к Красному морю; он присоединился к нему. После нескольких дней пути он обрел в горах поблизости побережья местечко, где была вода, росли пальмы и было немного обработанной земли. Здесь было второе и последнее его пристанище⁷³⁵. Чтобы отправиться отыскивать его в этой местности, надо было идти навстречу чрезвычайным трудностям. Поэтому его не тревожили. Иногда, впрочем, он спускался в долину Нила и приходил провести несколько дней в Писпире.

Его жизнь была весьма продолжительна: он умер лишь в 356 году, 105 лет от роду. Почти девяностолетним старцем в 338 г.⁷³⁶ он совершил вторичное путешествие в Александрию, чтобы приветствовать Афанасия, вернувшегося после первого изгнаяния, и оказать ему поддержку против ариан. Антоний и Афанасий были с давних лет знакомы. Афанасий некоторое время был его учеником, и вследствие этого они виделись неоднократно. В церковных распрях, раздиравших Египет, великий отшельник всегда стоял за своего друга; ни арианам, ни мелитианам не удалось отделить его от Афанасия. Умирая, он оказал ему последнее внимание и завещал ему, кроме туники из бараньей шкуры, весьма поношенный плащ, служивший ему постелью, полученный им, впрочем, от того же Афанасия. Епископ тмуиский, Серапион, получил от Антония в свою очередь подарок на память в том же роде.

Эти реликвии символизируют полное единодушие, царившее между главами египетской церкви и патриархом анахоретов. Ни те, ни другие, по-видимому, не замечали неудобств, какие могли возникнуть от этих бегств в пустыню; между тем, если внимательно всмотреться, анахорет был живой критикой церковного общества. Один факт его ухода доказывал, что, по его мнению, в церкви нельзя было жить тому, кто серьезно хотел быть христианином, и это его убеждение основывалось на таком идеале христианской жизни, который значительно разнился от церковного идеала. Для анахорета сущность христианства была в аскетизме. Братство, богослужения, литургия, епископские поучения, – все это уступало место воспитанию души, состоявшему главным образом в индивидуальном обуздании плоти и постоянной молитве. Не видно, как Антоний в течение двадцатилетнего затворничества мог вкушать Евхаристию.

Такой образ жизни удивил бы св. Игнатия Антиохийского и св. Климента Римского. Даже в IV веке монашеская отрешенность во многих местах беспокоила представителей традиции. Александрийские епископы, Петр, Александр, Афанасий, не смущались этим новшеством; они даже благоприятствовали этой новой форме благочестия, которая для массы охладевших христиан представляла собою столь красноречивое назидание. Опасность для церкви можно было предупредить, подчинив отшельников руководству епископского авторитета. Это был вопрос жизненнопрактического характера. Затворники, недосягаемые для мира, были (и иначе быть не могло) редким исключением. Обыкновенно же анахореты жили не слишком разбросанно; у каждого из них была своя хижина или пещера, своя келья, как их называли, но они находились не очень далеко друг от друга. Было легко устроить для них религиозный центр, церковь, вокруг которой они могли бы образовать нечто вроде сельского прихода.

Итак, в Египте не было никаких затруднений; епископы и монахи столковались между собой. Поэтому новый образ жизни вскоре достиг большой популярности. Уже во времена Константина монахи существовали по всему Египту. Одной из наиболее знаменитых монашеских колоний была Нитрийская. На запад от Дельты, довольно далеко на юг от Александрии, с северо-запада на юго-восток открывается широкая долина, в глубине которой расположены соленые озера, откуда добывалась селитра.

Это весьма унылая местность; в настоящее время она носит название Вади-Натрун, – долина натрия-селитры. Сюда во времена Никейского собора явился некто Аммун⁷³⁷, чтобы вести аскетический образ жизни. Он покинул в Египте свою жену, с которой прожил восемнадцать лет в девственном браке. Она собрала около себя кружок девственниц; к Аммуну же, в его нитрийское уединение, вскоре стали стекаться отшельники. Супруги посещали друг друга два раза в год. Когда Аммун умер, св. Антоний, который был еще в живых, видел, как ангелы спустились с неба, чтобы приять его душу. Его духовное наследие не замедлило значительно разрастись: спустя сорок лет после его смерти в ужасной Нитрийской долине было более пяти тысяч монахов. Подобно монахам Антония, они жили в отдельных кельях; в центре долины возвышалась церковь, куда они собирались по субботам и воскресениям. При ней состояло восемь пресвитеров, подчиненных епископу Малого Гермополя. Здесь был центр администрации и дисциплины. Три пальмы осеняли церковный двор; к каждой из них был привязан кнут, который употреблялся для наказания злоумышленников, пришедших со стороны, а в случае чего – и самих пустынников. Вне этих еженедельных собраний монахи устраивались, как хотели, в своих кельях, зарабатывая себе пропитание плетением корзин; иногда они жили вдвоем или втроем, часто в одиночку. Утром и вечером из края в край по долине раздавалось пение псалмов. По ту сторону Вади-Натрун простиралась еще более страшная пустыня, Келлии, где спасались наиболее мужественные. Еще дальше пустыня Скитская, страна песка и голода, укрывала самых знаменитых виртуозов нитрийского аскетизма.

В самом деле, была известная виртуозность, открытое соревнование между монахами не только в этом районе, но и во всем Египте. Памво, Ор, Нафанаил, Вениамин, оба Макария, египетский и александрийский, находились в числе нитрийских знаменитостей. Макарий александрийский не мог слышать о каком-нибудь аскетическом подвиге, чтобы не постараться тотчас превзойти его. Тавеннские монахи не вкушали ничего вареного в продолжение великого поста; он пожелал следовать такому же режиму круглый год в течение семи лет. В продолжение двадцати ночей подряд он неослабно боролся со сном, не давая себе заснуть. Он был уже стар, когда ему пришло желание пойти в самую Тавенну, чтобы дать урок тем знаменитым аскетам, которые простаивали на ногах все ночи и во время поста принимали пищу только однажды в пять суток. Он явился переодетый к монастырским воротам, и когда настал пост, провел его, все время стоя на ногах и даже не преклоняя колен ни днем, ни ночью, не принимая ни пищи, ни питья, и только по воскресениям вкушал несколько сырых листьев капусты. Постясь таким образом, он плел собственноручно корзины, а в свободное от работы время молился. Тавеннские монахи восстали против столь опасного соперника, но их настоятель поблагодарил его за то, что он смирил гордость у его учеников⁷³⁸.

Не всегда одно простое влечение к аскетизму прогоняло людей в пустыню. Некоторые шли сюда для покаяния. В Нитрии долго рассказывали о негре Моисее, который был когда-то несносным рабом и потому был прогнан своими господами и сделался предводителем разбойников. В качестве такового, он достиг страшной известности. В конце концов он решил покончить с таким образом жизни и поселился в одной келье в святой долине. Однажды ночью на него напали там четыре разбойника. Их предприятие оказалось неудачным; затворник не утратил своей силы; он свалил на землю нападавших, связал их веревками, взвалил их всех на свои широкие плечи и отправился таким образом к церкви, спрашивая, как ему поступить с ними. Во время переговоров было произнесено имя Моисея. В глазах разбойников это была крупная знаменитость их профессии. Не колеблясь, они в свою очередь сделались монахами⁷³⁹.

В то время думали, что пустыня населена демонами. Несмотря на строгость своей жизни, монахи часто убеждались в справедливости этого взгляда. Мы упоминали уже, какое место в жизни св. Антония занимала его борьба с искушениями от злых духов. В Нитрии также очень жаловались на них; демон жадности бродил около подаяний, которые иногда оставлялись состоятельными паломниками, но особенно плотской демон смущал ночные бдения аскетов. Они боролись против него, как умели, иногда безумными способами. Один из них, Пахон, вздумал отдать себя на съедение диким зверям. Он пошел и сел при входе в пещеру, где, как он знал, жили гиены. Ночью эти животные действительно вышли и долго обнюхивали его, но ушли, не причинив ему вреда. В другой раз он приложил к своему чреву ядовитую змею, но не был ею укушен⁷⁴⁰.

Ученики Антония, нитрийские монахи, и монахи многих других имест из Нижнего и Среднего Египта, нужно сказать, не были подчинены никакому уставу и никакому настоятелю. Пресвитеры, служившие при церкви, исполняли лишь богослужебные обязанности, но не были монастырскими настоятелями. Кнут, висевший на пальме возле нитрийской церкви, служил в качестве обще-полицейского орудия и вовсе не был символом монастырской дисциплины. Вновь приходившие поступали к какому-нибудь опытному отшельнику, который руководил их первыми шагами на пути аскетизма, затем они устраивались по своему усмотрению, достигая святости сообразно установившимся методам и совершенствуя их по собственному желанию.

Такая независимость облегчала доступ в пустыню людям самого разнообразного развития и общественного положения. Между нитрийскими монахами встречались и светские люди, и бывшие члены клира, и люди высокого и блестящего образования. В иных кельях можно было найти не только экземпляры библейских книг, тщательно переписанные самими отшельниками⁷⁴¹, но и творения древних учителей, Климента Александрийского⁷⁴² и особенно Оригена, на которого, правда, косо смотрели в монастырях Пахомия⁷⁴³, но который в других местах имел преданных сторонников. Последним позднее, во времена патриарха Феофила, пришлось пережить черные дни.

Очень далеко от Нитрии и даже Писпира, в центре Верхнего Египта, уже со времен Ликиния возник другой рассадник монашеской жизни, создавший учреждения, довольно отличные от первоначального анахоретства. Молодой поселянин, по имени Пахомий (Пαχούμιος), взятый на военную службу и вскоре затем отпущенный (314 г.), имел случай во время своего краткого пребывании в армии опытно познать любовь христиан. Его семья была языческая и жила в окрестностях Есне (Латополя), на юг от Фив. Он не возвратился к ней. Получив свободу, он тотчас принял крещение, предался аскетической жизни под руководством отшельника, по имени Палемона, скит которого находился на правом берегу Нила, против Дендеры. Вскоре он почувствовал потребность собрать вокруг себя других аскетов и жить совместно с ними. Собственно, он был основателем⁷⁴⁴ тех учреждений, которые мы неточно называем монастырями, – организатором киновийной жизни⁷⁴⁵. Первый монастырь был основан в месте, называемом Тавеннисий.

Ученики прибывали сотнями. Целые группы анахоретов – эта форма аскетической жизни была уже весьма распространена в крае – подчинились дисциплине нового наставника. Второй монастырь был основан на расстоянии одного часа пути от первого, в месте, называвшемся Пебоу (Пαβαῦ, ныне Фау); он вскоре оказался слишком тесным. Другие монастыри возникли или по соседству, или несколько выше и ниже, в окрестностях Ахмина (Панополя) и Есне (Латополя). При жизни Пахомия их возникло по крайней мере девять. Эти монастыри не были независимы друг от друга; они составляли то, что ныне назвали бы орденом, конгрегацией. Все они вели одинаковый образ жизни, подчинялись одним и тем же правилам, одной и той же администрации и повиновались одному настоятелю. Последний, поселившийся сначала в Тавеннисии, вскоре перенес место своего управления в Пебоу.

Каждый монастырь обязательно находился в замкнутой ограде, внутри которой возвышалось несколько домов, помещавших в себе каждый по сорока монахов, сгруппированных по роду их ручного труда⁷⁴⁶.

Устав, который еще сохранился до нашего времени, был сравнительно удобовыполним. Монахи Пахомия занимались как физическим, так и умственным трудом, ибо они обязаны были выучить наизусть по крайней мере Псалтирь и Новый Завет. Им предоставляли питаться по своему усмотрению, т. е. вкушать пищу более или менее часто; разумеется, пища была неизысканная; кто больше постился, тот меньше работал. Во время еды они покрывали себе голову капюшоном, скрывая таким образом действие, казавшееся им, по-видимому, непристойным, или, быть может, с целью хранить в тайне те лишения в пище, каким они подвергали себя. Возле Пахомия вскоре появилась его сестра, которая по совету брата в свою очередь основала женские монастыри.

Пахомий имел много видений, которым монахи, естественно, придавали большое значение. В некоторых случаях он сам признавал за собой способность ясновидца человеческой совести и поступал с людьми по впечатлению, которое они производили на него. Соседние епископы встревожились таким необычайным дарованием, и Пахомий должен был явиться перед лидом собора, который собрался в Латополе. В остальном, по-видимому, епископы далеко не препятствовали развитию его общин. «Папа» Афанасий был их другом: он посетил Тавеннисий в 333 году во время своего пастырского объезда Фиваиды. Монахи поддерживали правильное сообщение с Александрией; у них были суда, которые обслуживали их колонии и на которых они спускались до столицы, чтобы продавать там свои изделия и покупать необходимые им предметы. В 346 году некоторые из монахов оказались в Александрии и приветствовали вернувшегося из изгнания епископа. По пути они сделали остановку в Писпире, чтобы проведать св. Антония. Прошло всего несколько месяцев со смерти Пахомия; патриарх анахоретов принял их весьма радушно и восхвалял заслуги основателя киновийных домов. Позднее изгнание привело опять Афанасия в Верхний Египет; монахи вновь увидели его в своей среде в качестве ссыльного, преследуемого полицией Констанция. Пахомия после краткого промежутка заместил Орсисий, один из первых по времени его учеников, выдающийся человек, но он был несколько смущен, когда в конгрегации впервые появились центробежные стремления. Он не замедлил взять себе помощника, в лице другого тавеннисиота первых времен, по имени Феодора, благодаря которому учреждения Пахомия размножились. Вскоре они распространились до Великого Гермополя, против Антиноя. Тут, в царствование Юлиана, Феодор во время объезда подчиненных монастырей встретился в последний раз с вечным изгнанником, Афанасием. В предвидении этой встречи он взял с собою спутников. Афанасий был торжественно встречен псалмопением. «Авва» Феодор сопровождал его, ведя его осла под уздцы; с одного берега до другого раздавались радостные клики. В этой стране, в верховьях Нила нисколько не боялись александрийской полиции.

Здесь был другой мир. Столичные люди имели здесь вид иностранцев; их называли александрийцами, горожанами (πολιτιϰοὶ), эллинами. В монастырях с ними обходились, как с гостями, выделяя их в особую группу. Если они желали быть принятыми в общину, то прежде всего должны были озаботиться изучением фивско-коптского (саидикского) языка.

Феодор умер около 368 года. Престарелый Орсисий, который взял его себе в помощники, был еще жив. Афанасий убеждал его вновь принять на себя бразды правления.

На этом прерываются сведения, сообщаемые в жизнеописании Пахомия; этот интересный документ, по всей вероятности, был написан вскоре после смерти Феодора кем-нибудь из немногих там монахов-греков, или монахом, говорившим по-гречески, который жил при главном монастыре. Позднее колония пахомиевцев была основана совсем близко от Александрии, в Канопе. Через нее Иероним получил сведения о Пахомии и его уставе, по ней большинство посетителей, греков или латинян, могли составить себе представление об учреждениях Пахомия.

Монастырская жизнь продолжала процветать у себя на родине; но мало-помалу как-будто явилась мысль о возможности осуществления её и независимо от той группировки общин, какая была идеалом св. Пахомия. Последний был еще в живых, когда в 343 году девятилетний ребенок, Шнуди, принял монашество недалеко от Тавеннисия. Ему суждено было сделаться одним из наиболее оригинальных представителей египетского монашества.

На выступе Лидийской цепи гор, напротив города Ахима (Chemnis) возвышается нечто вроде неприступной крепости с высокими и массивными стенами. Это Белый монастырь св. Шнуди. Вблизи находилась некогда деревня, по имени Атрипе. В середине IV-го века один анахорет, по имени Бгул, окружил себя там несколькими учениками, в число которых вскоре вступил его племянник Шнуди. Бгул организовал эту общину на монастырский лад, по киновийной системе Пахомия. После его смерти, около 388 г., управление общиной перешло к Шнуди, при котором она приняла необычайные размеры. В окрестностях большого монастыря основались другие, подчиненные ему, монастыри; к конгрегации присоединились и женские обители. С пылкой душой, с железной волей и замечательным практическим смыслом, Шнуди был создан, чтобы повелевать людьми. Его монахи, насчитывавшиеся сотнями, были совершенно в его руках. Он обходился с ними круто: нарушение устава наказывалось бичом или палками. Шнуди наказывал сам и бил жестоко; однажды он так сильно бил, что наказуемый умер, каковое обстоятельство не обошлось для Шнуди без хлопот. Влияние его распространилось вскоре на всю страну, где его рука когда благотворила, подавала врачевание во всех бедствиях, когда же была в гневе, беспощадно обрушивалась на злодеев, на недостойных пресвитеров, на вероломных судей, на язычников, медливших обращением, и на их храмы. Шнуди дожил до невероятной старости, до 118 лет; его боялись и уважали во всей Фиваиде даже сами варвары, в борьбе с которыми его монастырь являлся для римских войск надежнейшим убежищем. Антоний подавал образцы и советы добродетели, Пахомий составлял уставы, Макарий в Скиту и Иоанн в Никополе приводили всех в изумление подвижнической жизнью, Шнуди в своем Белом монастыре был, подобно пророку Илии на Кармиле, вдохновенным свыше судьей, грозным человеком Божиим. В том политическом и социальном сумбуре, какой царил в этих заброшенных краях, он без особого труда присвоил себе право быть исполнителем божественного правосудия и действовал со свойственной ему суровостью⁷⁴⁷.

Но не только в Нитрии, на горе св. Антония и в монастырях Пахомия и Шнуди процветал аскетизм. Весь Египет был наполнен монахами. Во времена Феодосия город Оксиринх⁷⁴⁸ всецело принадлежал им. Их кельи заполняли башни крепостных стен, городские ворота, храмы и другие общественные здания, стоявшие без употребления. В Антиное Палладий насчитал до двенадцати женских монастырей⁷⁴⁹. От Сиены до Дельты в пустынях, лежащих между обработанными землями и бесплодными горами, окаймляющими их с востока и с запада, скиты чередовались непрерывной цепью. Их также много можно было видеть в Нижнем Египте, по направлению к пустыне Суеца и Пелузы, вплоть до озера Мензале и до самого моря. Местами знаменитости привлекали к себе внимание. Некоторые отшельники жили вдали от мира со времен гонения или с первых годов религиозного мира. Они начинали с того, что поселялись в страшных пустынях, питаясь одними кореньями; затем вокруг них собирались ученики. Анахореты руководили ими, внушая им в кратких изречениях или длинных беседах дисциплину отшельнической жизни, и своей собственной жизнью давали им самый красноречивый пример. Строгость их жизни озаряла все окрестности, служила назиданием для клира и верующих, живших в миру, а также аргументом для убеждения упорствующих язычников. Им, конечно, приписывались всякие чудеса; некоторые из них, как, напр., Иоанн ликопольский, слыли пророками. Слава их достигала до императорского двора, и там при случае не пренебрегали вопрошать их, как оракулов⁷⁵⁰.

Не следует думать, что единственной их добродетелью была строгость жизни. Их нравственные наставления, из которых многие дошли до нас, указывают на их напряженное стремление к внутреннему совершенствованию; эти наставления без труда можно применять к условиям жизни, весьма отличным от того строжайшего аскетизма, который являлся их исходным началом. Многие поколения святых людей во всех классах христианского общества в продолжение веков пользовались и пользуются ими еще и поныне. Отшельники, если не все, то по крайней мере многие из них, прекрасно сознавали, что их посты и всякого рода умерщвления плоти были, в общем, лишь одним из многих средств ко спасению, и что, оставаясь в миру, можно было достигнуть святости иным путем.

Пафнутий из Ираклеополя⁷⁵¹ (или скорее из пустыни в окрестности этого города) после долговременного умерщвления своей плоти захотел вопросить Бога, до какой ступени совершенства он достиг. Ему было сказано в ответ, что он находится на одном уровне с человеком, занимавшимся в ближайшем селении ремеслом флейтиста. Пафнутий пожелал его видеть; этот человек сказал ему, что раньше, чем заниматься ремеслом музыканта, он был разбойником. В этом заявлении было мало успокоительного для Пафнутия. Однако отшельник, продолжая расспрашивать флейтиста, узнал, что в бытность его разбойником ему довелось спасти жизнь и честь девы, посвятившей себя Богу. Пафнутий вернулся в свою пустыню и вновь принялся за умерщвление плоти в обществе музыканта-разбойника, которого он сделал своим учеником. Последний стал прекрасным монахом, но вскоре умер. Оставшись в одиночестве, наставник старался вести образ жизни еще более суровый, чем прежде. По прошествии долгих лет ему вновь захотелось оценить свои успехи, и он опять вопросил Бога, чего он достиг. До той же ступени, – был ему ответ, – как старшина такого-то селения. То был честный поселянин, прекрасный отец семейства, неподкупный и благожелательный администратор, пользовавшийся всеобщим уважением. Третье испытание довело Пафнутия до уровня одного александрийского негоцианта, человека честного и милостивого, не забывавшего отшельников и дарившего им иногда сушеные овощи.

Эти уроки не пропали даром для такого смиренного и разумного монаха, каким был Пафнутий. Он любил внушать другим поучение, которое он извлек из своего опыта, а именно, что во всяком состоянии можно угодить Богу и достигнуть высших ступеней святости. Когда он умер, ученики видели, как он вступил на небо, встреченный ангелами и пророками.

Как я уже упоминал, не было недостатка в посетителях этих святых людей⁷⁵². Они являлись издалека – из Константинополя, Рима, из Галлии и Испании. Не все доходили до Фиваиды. В большинстве случаев ограничивались Нитрийской долиной и монастырями Нижнего Египта. Этот путь совершили обе Мелании и сводная сестра известного сановника Руфина, Сильвания, св. Павла и сам Иероним, хотя боюсь, что александрийские библиотеки и ученые привлекали его несколько больше, чем герои пустыни. Кассиан тоже не пошел дальше. Более решительный Руфин аквилейский, который, впрочем, провел шесть лет в Египте, дошел до Писпира. Постумиан, один из собеседников в диалогах Сульпиция Севера, не ограничился этим: ему захотелось взглянуть на далекие монастыри св. Антония и св. Павла у Красного моря.

Тогдашняя Фиваида включала в себя современный Фаиум, который со времен Феодосия имел под именем Аркадии, особую провинциальную организацию; Руфин и Постумиан отправились в Фиваиду. Паломница Етерия (или Евхерия)⁷⁵³, дневник путешествия которой, к сожалению, не дошел до нас в полном виде, также посетила Фиваиду. В 394 году группа путешественников, рассказ которых был переведен Руфином, отважились дойти до Ликополя. Около того же времени Палладий, в свою очередь, отправился взглянуть на пророка Иоанна. Позднейшие испытания, которые ему пришлось претерпеть в качестве друга Иоанна Златоуста, заставили его лучше познакомиться с Верхним Египтом. Изгнанный в Сиену, он имел случай посетить несколько общин Пахомия, именно в Панополе.

Эти путешествия были не из очень легких. Вдоль нильских болот благочестивые путешественники подвергались опасности встреч со спящими крокодилами, которые при их приближении просыпались и причиняли им немало страха. Левиафаны и бегемоты жили еще в великой реке, гиппопотамы выходили иногда из неё и бродили по полям. В уединенных местах, в некоторых пещерах жили огромные змеи. Наконец, почти всюду не было недостатка в разбойниках. Строгости податной системы выбрасывали столько людей из обычной колеи, что пустыня заполнялась голодными бродягами. За неимением лучшей добычи, они грабили скиты. Иногда монахи обращали на свой путь кое-кого из них; некоторые из этих обращенных достигли даже высших степеней святости. Однако их еще много оставалось в миру и по дорогам.

Но что всего более затрудняло паломничества в Верхний Египет, это – южные варвары. Во времена Диоклетиана граница империи отступила под их напором от второго Нильского порога к первому. Не довольствуясь этим успехом, они не прекращали наносить разорение странам, остававшимся за римлянами. Несмотря на гарнизоны, которые командовавший войсками (dux Thebaidos) расставлял эшелонами вдоль берега реки и в оазисах, их можно было видеть всюду, от Сиены вплоть до Ликополя. Недаром пахомиевские монастыри обносились высокими стенами.

Посетители, если они были богатыми людьми, охотно оставляли подаяния. Но отшельники имели мало потребностей, к тому же они редко не имели ручного труда, заработок от которого вполне удовлетворял их нуждам. В оплату за оказанное им внимание они предлагали увещания, советы, иногда маленькие подарки. Мелания старшая, которая была очень щедра к ним, привезла из Египта множество вещиц на память. Памво нитрийский, который умер при ней, подарил ей корзинку, – последнюю работу, которая была у него в руках⁷⁵⁴. От Макария александрийского у неё была баранья шкура, имевшая весьма необычайную историю. Однажды отшельник увидел, что к его кельи приближается гиена, держа в зубах своего детеныша; она положила его к ногам Макария и, казалось, желала чего-то. Макарий взглянул на звереныша и, увидев, что он слепой, исцелил его. Гиена взяла его обратно и ушла, но через некоторое время вернулась к келье и принесла в знак благодарности баранью шкуру⁷⁵⁵.

Мелания застала Египет охваченным весьма серьезной религиозной смутой. То был момент, когда правительство Валента старалось передать в руки ариан кафедру Афанасия и навязать Александрии в епископы своего кандидата, Лукия. Нитрийские монахи выделялись своей ревностью среди противников этого предприятия. Некоторые из самых почтенных отцов были схвачены и перевезены на остров, находившийся посреди одного из больших прибрежных озер⁷⁵⁶. Других присоединили к епископам, сосланным в Диокесарию. Мелания поехала вслед за ними, помогая им в материальных нуждах. Её рвение привлекло внимание: консулярий Палестины, не зная её общественного положения, арестовал ее, чтобы вынудить от неё деньги. Патрицианка дозволила заключить себя в тюрьму, но, попав туда, объявила свое звание; чиновники принесли ей почтительные извинения.

Египет недолго удержал за собой монополию отшельничества и монашества. Восток с ранних пор пошел по пути, открытому Антонием и Пахомием. В Палестине первым ввел образ жизни египетских отшельников Иларион⁷⁵⁷. Родом из языческой семьи города Газы, он был отправлен в Александрию для прохождения курса наук. Он обратился в христианство; затем, под влиянием оживленных толков об Антонии, который только что покинул тогда свою крепость в Писпире и начал принимать учеников, он отправился к нему и после кратковременного пребывания у него вернулся к себе на родину, в сопровождении нескольких товарищей, подобно ему возлюбивших отшельнический образ жизни⁷⁵⁸. Он водворился на пустынном побережье, к югу от Газы, и прожил там очень долго, предаваясь необычайному аскетизму. Между прочим, он проповедовал язычникам, населявшим филистимскую деревню, вел борьбу против капищ и обращал арабов из соседних племен. У него вскоре оказалось несколько тысяч учеников.

Подобно Антонию, Иларион был анахоретом, наставником и руководителем отшельников. Невдалеке от него Епифаний елевферопольский основал настоящий монастырь, по типу пахомиевских. Он также утвердился в своем аскетическом настроении в Египте, где гостил в последние годы жизни Константина. Его монастырская колония была основана в так называемом Старом Аде, вблизи от его родной деревни Безандук⁷⁵⁹.

Южнее пилигримов и отшельников привлекала св. гора Синай. Для последних извилистые долины на оконечности полуострова представляли убежища, очень пригодные для их образа жизни. Они не замедлили там умножиться. Библейские воспоминания, наполнявшие эти места, не могли оставаться неиспользованными со стороны этих благочестивых людей. Вскоре всем событиям книги Исход было найдено соответствующее определенное место. Для будущих поколений священная топография Синая была установлена. С очень давних пор вершина Джебель Муса была увенчана часовней; другая часовня возвышалась на месте «неопалимой купины», где теперь находится знаменитый монастырь св. Екатерины⁷⁶⁰. Поселение, называвшееся городом Фаран, на месте современного вади-Фейрана, было торговым и административным центром как для туземцев полуострова, так и для отшельников. Попадались скиты и часовни и вдоль самого побережья в ужасных местах, где, однако, благодаря какому-нибудь маленькому ручейку и скромности своих потребностей, монахи все-таки находили возможным жить.

В этой приморской области находилась пустыня Раифу, монахи которой были все перебиты в 373 г. пиратами влеммийцами, пришедшими из глубины страны, расположенной вдоль Красного моря⁷⁶¹. Говорят, что в тот же день шайка сарацин напала на скиты, находившиеся выше Фарана; некоторым отшельникам удалось укрыться в башне, остальные же все были перебиты⁷⁶². Такие разбойничьи нападения случались очень часто. Они были малопроизводительными в смысле добычи. Но сами монахи имели для бедуинов известную торговую ценность. Они продавали их в рабство или приносили в жертву своей богине Уацца (утренней звезде).

В Палестине и в Сирии, как и в Египте, страна монахов была также и страной разбойников. От Красного моря до Евфрата, в пограничных пустынях можно было встретить и отшельников, и бедуинов. Порой бывали происшествия, вроде только что отмеченных мной. Со временем, однако, отношения улучшились. Добродетели святых людей, строгость их жизни и их благотворительность в конце концов тронули до известной степени варваров, которым были довольно несвойственны нежные чувства. Монахи мало-помалу склонили их к христианству. Но об этом речь впереди.

Иерусалим и вся Палестина⁷⁶³ были наполнены монахами. В священном городе monazontes et parthenae (монашествующие и девственницы), прилежно посещавшие службы епископов Кирилла и Иоанна, представляли, несомненно, цвет местного древнего аскетизма. Но вокруг Иерусалима с ранних пор возникли как общежительные монастыри, так и множество поселений отшельников, по типу египетских монашества и анахоретства. Монахи были всех наречий. Латинские учреждения, которыми руководил Руфин на горе Елеонской и Иероним в Вифлееме, служат образцами многих других монастырей того же типа, населенных монахами и монахинями, говорившими на греческом и сирийском языках.

В Финикии, где христианство не достигло еще полного развития, группы аскетов были реже. Однако, можно было встретить несколько отдельных отшельников; между ними называют учеников св. Антония: Крония и Иакова Хромого. В этом крае монахам приходилось много страдать: они наталкивались на злобные выходки со стороны языческого населения⁷⁶⁴.

Другое дело – в северной Сирии, вокруг христианских городов: Антиохии, Верии, Халхиды и в за-Евфратских странах, в окрестностях Эдессы, Батны и даже Харрана. Хотя жители этого города продолжали противиться евангельской проповеди, однако в местах, освященных памятью Авраама, Лавана и Ревекки, имелись свои часовни, равно как были часовни в честь Моисея и Илии. От Ливана до гор Армении сирийская пустыня была наполнена отшельниками. Древнейшим между ними считался Аон. Он долгое время жил в Харране у колодца, где Иаков встретился с Рахилью. Эти отшельники вели еще более суровый образ жизни, чем египетские; между ними были такие, которые жили среди лесов, как дикие звери, не заботясь о пище, поддерживая свое существование лишь сырыми травами. Это были так называемые пастухи (βοσκοὶ), – прозвание вежливое, ибо их скорее можно было бы уподобить овцам. Другие заставляли приковывать себя к скалам железными цепями, носили страшные вериги и предавались всем крайностям индийских факиров. Епископы пытались иногда умерить их, но их советы оставались совершенно напрасными. Зато арабы пустыни и сирийские поселяне питали к этим необыкновенным существам величайшее уважение. Они были популярны и в самых городах. В критические минуты духовенство не упускало случая прибегать к их престижу. Так, во времена Валента, Афраат и Юлиан Саба покинули свои месопотамские пустыни, чтобы явиться в Антиохию, предложить свои услуги Флавиану и Диодору и поддержать их в борьбе против официальной ереси⁷⁶⁵.

Весьма образованные люди, каковы Иероним и Златоуст, настолько восхищались таким образом жизни, что хотели сами последовать ему. Иерониму скоро это прискучило; Златоуст же покинул пустыню только тогда, когда болезнь, естественное следствие его аскетических подвигов, сокрушила его мужество.

Не видно, чтобы священное юродство восточных отшельников имело вполне определенную связь с египетским движением. Восточные монахи были мало склонны к общежитию. Группировка в монастыри или в анахоретские колонии замечается у них довольно поздно. Не слышно об уставах, к которым они питали бы привязанность. Неудивительно, что отсутствие руководителей, жизнь в отдалении друг от друга, причем каждый подвизался по-своему, были причинами их уклонения в несомненные крайности.

Совершенно другого рода монашество мы встречаем в Малой Азии. Влияние Египта здесь очевидно. Сначала Евстафий, потом Василий были учениками египетских монахов. Под воздействием Евстафия аскетическая жизнь тотчас приняла здесь особые формы, которые по вине ли самого учителя, или его неосторожных учеников, столкнулись с установившимися проявлениями благочестия и вызвали живой протест. Природа страны в Понте и Каппадокии не дозволяла аскетизму развиваться с такой свободой, как в Египте и на Востоке. В тех краях пустыня всегда была близка; удалившись туда, можно было предаваться каким угодно аскетическим подвигам, не стесняя ими никого. К тому же там нечего было бояться холода, и жаркая температура умеряла аппетит. В крайнем случае там можно существовать, питаясь несколькими финиками. К северу от Тавра условия были совсем другие. В этом холодном климате пустыня была бесплодной горой и в зимнее время грозила смертельной опасностью. Аскеты были принуждены не удаляться от населенных мест, и их нужды, не столь ограниченные, как нужды их фиваидских собратий, заставляли их поддерживать с прочими людьми более тесное общение.

Евстафий, несмотря на свои опыты в Египте, сначала, по-видимому, не распространял ни общежития, ни отшельничества. Порицание, обращенное к нему со стороны Гангрского собора, около 340 г.⁷⁶⁶, имело в виду не чужеземный характер его аскетической жизни, даже и не преувеличение древнего и традиционного аскетизма, но скорее склонность Евстафия, подобно энкратитам, представлять этот аскетизм, как нечто общеобязательное. Был ли суд, произнесенный над Евстафием, слишком строг к нему, или, быть может, сам Евстафий позднее усвоил себе более правильные воззрения, – несомненно одно, что когда он сошелся со св. Василием, его аскетизм не вызывал больше со стороны церкви никакого принципиального возражения. На этой почве учитель и ученик шли всегда рука об руку. Распря, разлучившая их в последние годы их жизни, не имела отношения к этому пункту. Значительное число аскетических произведений⁷⁶⁷. – Пространные и Краткие Правила, Уставы и проч. – были с ранних пор собраны под именем св. Василия⁷⁶⁸ в особый сборник, который со временем пополнился прибавлениями. Во времена Созомена⁷⁶⁹ некоторые приписывали его происхождение Евстафию. Авторство последнего весьма сомнительно. Но как бы ни был решен этот историко-литературный вопрос, характер этих правил, отражающий, несомненно, дух Василия, не может очень разниться от того, что составляло характерную особенность аскетизма Евстафия. Гораздо важнее тот факт, что в этих книгах мы имеем монастырский кодекс византийского Востока. В продолжение веков почти все монастыри греко-славянского мира жили и живут еще до сих пор по уставу св. Василия.

Несмотря на свою связь с Египтом, монашество Василия знаменует большой прогресс в смысле умеренности и дисциплины. Общежитие получает большую силу; влияние Пахомия преобладает над влиянием Антония. Монахи имеют настоятеля, обязанного поддерживать дисциплину, руководить приемом в монастырь, искусом, обучением и управлением всей общиной. Время делится между молитвенными собраниями, чтением Библии и ручным трудом, главным образом полевой работой. Аскетические лишения, предусматриваемые Уставом, являются по существу простыми и относительно умеренными.

Из Понта и Каппадокии, так же как из константинопольских колоний⁷⁷⁰, этот новый тип аскетизма распространился с чрезвычайной быстротой. Общественное мнение, и особенно мнение епископов, не могло не отнестись к нему с большей благосклонностью, чем к восточным эксцентричностям. Оно даже питало к нему благодарность за то, что он мало-помалу поглотил в себя древний аскетизм, аскетизм подвижников, живших в миру. В монастыре восторженность «воздержников» и дев, посвятивших себя Богу, нашла себе ту дисциплину, которой раньше трудно было подчинить ее в жизненных условиях местной церкви. Правда, в первое время самим монастырям было довольно трудно сообразоваться с прежней церковной группировкой; происходили трения, колебания, ссоры. Мало-помалу, однако, равновесие установилось, и новые отношения были освящены каноническим законодательством.

Что же касается гражданского закона, то его вмешательство проявляется в эту первую эпоху лишь временами, смотря по обстоятельствам. Валент, раздраженный на нитрийских монахов, сопротивлявшихся насильственному водворению Лукия, наказал некоторых из них и даже издал закон, налагавший на них исполнение воинской повинности. Этот закон, о котором упоминает Иероним в 377 г., не мог иметь продолжительного действия. Притом можно с уверенностью думать, что он коснулся лишь тех монахов, которые подали повод к недовольству. Феодосий тоже принимал меры против монахов: он запретил им на некоторое время жительство в городах⁷⁷¹, где их присутствие часто вредно отзывалось на общественном порядке. Этому императору при всем его благочестии весьма не нравилось вмешательство монахов в дела, хотя бы и религиозные, но все же дела того мира, от которого они отреклись. И действительно, какая полиция могла бы потерпеть, чтобы по городам и дорогам скитались недисциплинированные толпы якобы защитников угнетенных, всегда готовые впутываться в судебные разбирательства и в действия пополнительной власти, – вступавшие в схватки с теми, кто не разделял их воззрений и буйством разрушавшие здания, которые принадлежали гонимым культам. «Monachi multa scelera facuint» (монахи делают много преступлений), говорил Феодосий⁷⁷² св. Амвросию. В особенности важно было то, что, благодаря строгости своей жизни, свободным речам и смелости, они были весьма популярны. С этой точки зрения правительство могло только способствовать их заключению в монастыри, где, благодаря уставу и авторитету начальствующих лиц, можно было надеяться, что они станут держаться духа, свойственного их призванию и не превратятся в нарушителей общественного спокойствия. Но во времена Феодосия было далеко еще до того времени, когда монастырские учреждения получили достаточное распространение, чтобы оказать всюду такое благотворное действие. В продолжение некоторого времени пришлось еще считаться с энтузиазмом монахов и их популярностью.