Глава четвертая. Св. Кирилл и Эфесский собор

Сакра императора от 19 ноября 430 г. о созыве вселенского собора в г. Эфесе (Ἤρτηται) была адресована на имя „областных митрополитов“.¹³¹⁵ Имена их, кроме св. Кирилла, в сохранившемся до нашего времени списке этой сакры не указаны. Но в адресе сакры, присланной императором Эфесскому собору через комита Иоанна (Ὂσον περί τὴν εὐσέβειαν)¹³¹⁶ указаны 52 епископа, почти все (за исключением 2-х – 3-х)¹³¹⁷ митрополиты. Так как среди этих лиц упоминается и бл. Августин, давно уже умерший, то ясно, что перечень этих епископов взят придворной канцелярией из прежних бумаг и буквально воспроизведен, за исключением св. Кирилла, Мемнона (Эфесского) и Нестория, о которых дано было особое распоряжение императора (в самой сакре). Действительно, Августину, как видно из послания Капреола Карфагенского к собору,¹³¹⁸ было послано и приглашение прибыть на Эфесский собор. Если же имена епископов во второй сакре скопированы с другой сакры, то, вероятно, не с иной, как с упомянутой нами (Ἤρτηται) – от 19 ноября. Если так, то эта последняя была, значит, адресована тем же епископам с прибавлением св. Кирилла, Нестория и Мемнона. Сакра указывает время, место и состав будущего собора. „Преподобие твое, писал император каждому митрополиту, да озаботится после наступившей св. Пасхи прибыть в Азию в Эфес, на самый день Пятидесятницы, повелев туда же прибыть немногим, кому заблагорассудишь, святейшим епископам из подчиненного тебе округа, так, чтобы и в самом округе оставалось достаточное число (епископов) для святейших церквей, и для собора не было недостатка в способных. Мы уверены, что каждый из боголюбезнейших священнослужителей постарается прибыть и подать посильную помощь делам“. Присоединяет император и угрозу тем, кто поленится приехать на собор. „Мы, говорит, не перенесем равнодушно ничьего отсутствия. Никто не будет иметь оправдания ни перед Богом, ни перед нами, кто не поспешит к назначенному времени в указанное место“. Кто же из призываемых „не поспешит, у того, явно, совесть не чиста“, говорит император.¹³¹⁹

Эта сакра весьма неясно говорит о надлежащем числе епископов. Она адресована областным митрополитам. Но кого нужно разуметь под этим общим названием? Империя разделялась на префектуры, префектуры – на диоцезы, диоцезы – на провинции (области). Очевидно, областными митрополитами можно назвать тех, которые занимали кафедры в главных городах провинций (областей). Но в Понтийском, Азийском, Восточном и др. диоцезах было много митрополитов и не в главных городах провинций (областей). Неужели же эти митрополиты не имели права ехать на собор и пригласить подчиненных им епископов? Этого допустить нельзя, если бы мы даже не признали, что в этой сакре стояли имена тех же епископов, которым была адресована и сакра Ὂσον περί τὴν εὐσέβειαν, где упоминаются, как можно догадываться, многие из таких митрополитов.¹³²⁰ Действительно, как видно из дальнейших событий, епископы этих диоцезов поняли сакру так, что император приглашает на собор всех митрополитов, каждый же из них должен взять с собою двух, трех епископов своей области, так как очевидно, что при малых размерах митрополий в этих диоцезах только такое число епископов можно было взять на собор без ущерба делам епархиальным.¹³²¹ Но в Египетском диоцезе институт митрополичий очень мало был развит. У св. Кирилла было только 6 – 10 областных епископов-митрополитов¹³²², да и то бесправных и потому, конечно, не указанных в сакре, так что собственно александрийский епископ являлся единственным митрополитом всего Египта. Поэтому св. Кирилл понял сакру в том смысле, что нужно взять с собой такое число епископов, которое, согласно сакре, не принесло бы ущерба для Египетской церкви, но и не умалило бы представительство её на вселенском соборе.

Нельзя похвалить сакру и за время, назначенное для собора. Она повелевала открыть собор „в самый день Пятидесятницы“. Но епископы отдаленных провинций, выехав после Пасхи, только с великим трудом могли прибыть в Эфес к этому сроку, да и то тогда только, если не встретится никаких случайных препятствий на пути.

Но, как бы то ни было, а, отпраздновав Пасху, которая в этом году была 19 апреля, епископы со всех сторон устремились в Эфес. Св. Кирилл взял с собой 40 епископов.¹³²³ Число это нельзя считать слишком великим для Египта, имевшего более 100 епископов¹³²⁴ в не менее как шести гражданских провинциях.¹³²⁵ Так как многие епископы ехали на собор с собственными нотариями, дьяконами и другими клириками, и для каждого епископа, сверх того, пришлось взять прислугу, вероятно, из параваланов, то вместе с корабельщиками составилась у св. Кирилла довольно многочисленная свита. Потребовалась поэтому целая флотилия судов. Впрочем, нерасположенные к св. Кириллу историки, подробнейше описывая эту свиту Кирилла,¹³²⁶ впадают в крайнее преувеличение. Они говорят „о значительной военной силе“, привезенной Кириллом, о торжественной процессии вступления этой свиты в город, о составе её, строе, знаменах, о её воинственном настроении, о целых кораблях, нагруженных египетскими богатствами для подкупа епископов собора и т. п. Но почти все это – плод досужей фантазии этих историков. Правда, они ссылаются на донесения и письма современников, хотя далеко не всегда; но все эти документы писаны ожесточенными врагами св. Кирилла, и потому одному вполне доверять им нельзя. Действительно, все жалобы восточных на будто бы незаконные поступки Кирилла на соборе были потом рассмотрены присланным от императора комитом Иоанном, действовавшим, как увидим, далеко не в пользу Кирилла, и признаны клеветой; виновники же этой клеветы были им осуждены.¹³²⁷

Итак, целая флотилия выехала из Александрии на Эфесский собор. Довольно грустные чувства испытывал св. Кирилл, отправляясь на собор. Он знал, как враждебно настроил Несторий против него самого императора, а потому ожидал от собора всяких неприятностей. Одна была надежда у него: при личном свидании с императором рассеять все клеветы на него и указать ему истинное положение вещей.¹³²⁸ По всей вероятности, под его именно влиянием знаменитый египетский подвижник, Исидор Пелусиот, писал императору нарочито, убеждая его лично присутствовать на соборе.¹³²⁹ Утешала св. Кирилла и другая мысль: он знал, что Эфесский епископ стоит всецело на стороне православия, и потому вполне надеялся на поддержку как с его стороны, так и со стороны граждан Эфеса.¹³³⁰ Опасения перед неизвестным будущим усугублялись скорбью разлуки с горячо любимой паствой, с которой он, вот уже 20 лет, не расставался, ,а теперь пришлось расстаться, да еще не будучи уверенным, придется ли вернуться обратно и – в благополучии ли.

Погода на море стояла прекрасная, так что, по словам св. Кирилла, они переплыли великое и широкое море при ветрах легких и самых тихих, и достигли Родоса, „совершив плавание без страха и без всякой опасности“. Св. Кирилл тосковал по своей пастве. И вот, при первой же возможности, остановившись в Родосе, он спешит отправить в Александрию трогательное, переполненное чисто отеческою любовью послание.¹³³¹ „Отсутствуя телом“, пишет он, сообщив о благополучном плавании, „духом же присутствуя с вами, я стремлюсь, хотя бы письменно, обнять вас, как детей“. Не счел нужным св. Кирилл скрывать и свой страх перед неизвестным будущим, но он надеется, что, по молитвам его пасомых, Господь возвратит его им в радости и на радость. Он и сам непрестанно молит Господа, чтобы он сокрушил брань, остановил возникшее разногласие, утишив все противоборство. Быть может, опасаясь, что Александрия, в случае каких-нибудь репрессий против её архиепископа, подымет какой-нибудь бунт, подобно тому, как не раз было при Афанасии Вел., св. Кирилл заранее убеждает своих пасомых: „Соблюдайте свойственное и приличное вам смирение. Это особенно докажет, что вы и в отсутствии духовного отца дорожите жизнью благородною и достохвальной“. Это письмо, как мы видим, прекрасно раскрывает душу св. Кирилла, его цели, планы, надежды и опасения, с какими он ехал в Эфес. Мы нарочито остановились на этом кратком, в несколько строк, письме, чтобы показать, как несправедливы те, которые приписывают злобные и коварные цели св. Кириллу, изображая его каким-то тираном, всюду преследующим одну цель – возвышение своего могущества.¹³³²

Не так удачен был путь от Родоса до Эфеса. Случилась сильная буря на море, но ветер был попутным.¹³³³ „Сильный ветер напрягал паруса и ударял в корабль на подобие грома; высоко поднимавшиеся волны страшно шумели около высоких кормил: но я, говорит св. Кирилл в Апологетике. к императору, был бодр и спокоен духом, презрел опасности бури, чтобы достигнуть вожделеннейшего лицезрения вашего величества“.¹³³⁴ Очевидно, молитва все более и более подкрепляла св. Кирилла, и надежда на личное свидание с императором рассеивала темные думы о предстоящих событиях.

Эфес был городом самым благоприятным для защиты оспариваемого Несторием термина „Богородица“. В этом городе, где так долго жил, умер и был погребен св. ап. Иоанн Богослов, препитавший Матерь Божию да самого блаженного Её успения, имя Пресвятой Девы Марии чтилось с особенным усердием. Она считалась покровительницей Эфеса: в её честь устроен был здесь великолепный храм, где, как увидим, происходили и заседания отцов, собравшихся защитить честь Богородицы. Был устроен здесь храм и во имя Иоанна Богослова над его гробницей. Вот почему отцы собора имели право назвать Эфес городом, „где пребывают Иоанн Богослов и Дева Богородица Мария“.¹³³⁵ Возможно, что в Эфесе было местное предание, что гробница Богородицы здесь же находилась.¹³³⁶ Вот почему вполне возможно, что когда приехал в Эфес св. Кирилл со своими спутниками, то ему, как ревностному борцу за честь и славу Богородицы, граждане устроили торжественную встречу. Но во всяком случае Мемнон, еп. Эфеса, областной митрополит всего Азийского диоцеза, с великим почтением отнесся к нему, предоставив ему право не только совершать богослужение, но и проповедовать слово Божие в храмах. Правда, Tillemont утверждает, что св. Кирилл не пользовался этим правом до открытия собора, как бы для того, чтобы не дать права Несторию требовать у Мемнона и себе тех же прав.¹³³⁷ И действительно, во вновь открытых, уже упомянутых нами коптских актах III вс. собора говорится, что Несторий, по приезде в Эфес, пригласил св. Кирилла принять участие в бдении (σύναξις) с ним, но он и все его сторонники, не зная, как смотреть на Нестория: как на низложенного ли папою и двумя поместными соборами, или как на сущего в сане¹³³⁸, не только отказались принять участие в богослужении с ним, но и сами не совершали богослужения.¹³³⁹ Но едва ли можно в этом случае согласиться с этими актами;¹³⁴⁰ Tillemont же сам затрудняется решительно сказать, почему св. Кирилл не участвовал в богослужении до открытия собора. Мы же с этим мнением не можем согласиться, решительно утверждая, что св. Кирилл совершал богослужение до открытия собора. Неопровержимым доказательством этого служат сохранившиеся до нашего времени три проповеди, сказанные св. Кириллом в Эфесе до осуждения Нестория, которое, как увидим, состоялось на первом же заседании собора. Если же он говорил проповеди, то тем более – совершал богослужение.

Первая из этих проповедей¹³⁴¹ произнесена, если не в сам день приезда в Эфес, то в первый же праздничный после его приезда день. Св. Кирилл в начале проповеди рекомендует слушателям приехавших с ним епископов, „которых бурные волнения моря повергали в страх, но которые, ступая радостными ногами, очутились здесь, презрев всякий страх, как мудрые защитники Марии Богородицы“. Затем он приветствует Эфес, Иоанна Богослова – пастыря Эфеса и Пресвятую Богородицу. В приветствии Богородице опять отражается недавно пережитая морская буря. „Радуйся, восклицает он, Мария Богородица, ибо через тебя укрощены и затихли волнения морские, с радостью и кротостью вынесшие на берег сорабов наших и сослужителей“. Затем св. Кирилл жалуется на нечестные способы борьбы „злоязычного петуха“ и „хвастливо надувшегося индюка“ – Нестория, который, раскрыв свой золотой колчан, собрал вокруг себя толпу консулов, комитов, сановников и придворных. Наконец, показав заблуждения Нестория и раскрыв православное учение о Христе, св. Кирилл приглашает слушателей быть твердыми в борьбе, укрепляясь надеждой на помощь самого Христа, „Который не знает победителей, но всегда и во всем побеждает“. Таким образом, содержание этой проповеди очень ясно говорит, что она произнесена вскоре же по приезде св. Кирилла в Эфес. Но когда же он приехал? Многие исследователи говорят, что он приехал за несколько дней до Пятидесятницы,¹³⁴² и ссылаются при этом на историю Евагрия. Упомянутые коптские акты собора указывают даже число, когда приехал св. Кирилл в Эфес (под самый день Пятидесятницы – 6 июня – s. 11). Но это указание находится в том же сомнительного достоинства документе, что и рассказ о приглашении Несторием св. Кирилла принять участие в богослужении. Что же касается Евагрия, то он совсем не говорит того, что ему приписывают. Он только замечает: „Прежде назначенного дня приехал в Эфес и Кирилл“, причем перед этим он говорит о Нестории, что он прибыл на собор весьма рано.¹³⁴³ Мы же, для более основательного решения этого вопроса, обратимся к письмам св. Кирилла. Из Эфеса св. Кирилл пишет новое послание к своей пастве.¹³⁴⁴ Сообщив о своем благополучном пребывании в Эфесе, св. Кирилл говорит: „Лукавый этот неусыпный зверь обходит всюду, строя ковы, но решительно ни в чем не успевает, так как строит ковы не против обыкновенного, простого, подобного нам человека, как думают новые учители, но против всемогущего Бога. Несчастный, он сам себя поражает. В том же письме он, как бы истомившись ожиданием говорит: „Приближаемся, наконец, ко времени собора“. Из этих выражений видно, что письмо это написано после того, когда св. Кирилл убедился, что Несторий, при всем своем старании, не имеет успеха среди собравшихся епископов и даже так запутался в своем лжеучении, что „сам себя поражает “.

Здесь ясно св. Кирилл намекает на те частные беседы Нестория среди своих друзей, которые не только не укрепили их в его лжеучении, но, как увидим, даже оттолкнули некоторых из них. И вот, убедившись во всем этом, св. Кирилл говорит „наконец, мы приближаемся к времени собора“. Св. Кирилл здесь мог разуметь только 7-е июня, срок, императором назначенный, а не 22-е июня, когда собор был открыт; ибо когда прошло 7-е июня, св. Кирилл ни в какой другой день не мог сказать: „приближается, наконец, день собора“, так каждый день могли прибыть еще неявившиеся епископы, и собор был бы открыт. Итак, горячие частные совещания Нестория и Кирилла, каждого со своими сторонниками, были значительно раньше 7-го июня. Значит, как Несторий, так и св. Кирилл прибыли в Эфес очень рано, как выражается Евагрий о Нестории, на что намекает и Кириллово выражение – „наконец, приближается день собора“. Да было бы и странно предположить со стороны св. Кирилла, что он, зная силу Нестория и, конечно, не зная, что придётся открытие собора отложить, не постарался прибыть в Эфес пораньше, чтобы сплотить вокруг себя партию противников нового лжеучения. О том же заботился и Несторий, конечно с своей точки зрения, а потому можно быть уверенным, что как тот, так и другой, во исполнение буквы указа императора, „после Пасхи же двинулись в Эфес“¹³⁴⁵. Так как Константинополь ближе к Эфесу, чем Александрия, то Несторий прибыл, вероятно, несколькими днями раньше св. Кирилла. Итак, св. Кирилл прибыл в Эфес не 4 – б июня, а по крайней мере – в конце мая.¹³⁴⁶

По приезде в Эфес св. Кирилл, вероятно, написал послание в Александрию, но оно затеряно. Предполагать же о его существовании дает право то обстоятельство, что во втором из имеющихся у нас посланий св. Кирилла в Александра ни слова не говорится о приезде в Эфес и о том, как его приняли в этом городе,¹³⁴⁷ а описывается уже жизнь в Эфесе. Такое молчание необъяснимо, если мы не допустим, что между I и II письмами в Александрию было еще одно, где он описывал свой приезд в Эфес.¹³⁴⁸

Время до открытия соборных заседаний св. Кирилл, по обычной своей энергии, стремится всецело использовать: он и других готовил к борьбе с ересью, и сам готовился к тому же. Пользуясь полученным от Мемнона правом проповедания слова Божия, он нелестно с кафедр главнейших храмов Эфеса ознакомляет Эфесских жителей и собравшихся на собор с пагубностью и нелепостью учения Нестория; уясняет истинное учение о Христе и вдохновляет слушателей постоять за истинную веру. Таких проповедей, очевидно, было сказано немало, так как даже до нашего времени сохранилось три проповеди из этого периода. О первой из них мы уже говорили. Вторая тоже носит в себе ясные признаки того, что она произнесена до открытия собора.¹³⁴⁹ Св. Кирилл в ней утверждает, что познание „Сына Божия неразрывно связано с познанием Отца. Иудеи, не познавшие Отца, не познали и Сына“. После этого, оправдываясь, очевидно, от взводимых на него обвинений в аполлинаризме, св. Кирилл доказывает против Аполлинария, что Сын Божий восприял тело не бездушное и не лишенное разума. Мало того, в таком виде Сын Божий, по словам проповедника, являлся и в Ветхом завете; например, патриарху Иакову – в виде неизвестного человека, который всю ночь боролся с ним. Этим же примером св. Кирилл пользуется и для призыва Нестория, (не называя его по имени), к раскаянию.¹³⁵⁰ Как с Иаковом, пребывавшим во тьме ночи, боролся Бог, а с наступлением зари борьбу прекратил, так и со всеми, во тьме неведения находящимся, сражается Христос, пока в уме их не воссияет свет истинного богопознания. „Посему взывает оратор, очевидно, к Несторию: „прими, человек, сей умственный свет. Оставь бороться со Христом; Он не знает победителей, но побеждает всегда и во всем“. В третьей проповеди¹³⁵¹ св. Кирилл, показав превосходство богопознания новозаветного перед ветхозаветным, излагает учение о воплощении Сына Божия на основании посл., к Евр. 1, 6 и ев. Иоанна 1, 1 – 2, 14. Здесь он опять полемизирует, очевидно, со сторонниками Нестория, которые, на основании анафематизмов Кирилла, думали, что он учит о преложении божества во Христе в человечество („человеком стало Слово Божие, не переставая быть Богом“); обличает Нестория („не в человеке было, а стало плотью Слово Божие“). Наконец, св. Кирилл внушает слушателям крепко держаться учения Иоанна Богослова, чтобы благополучно перейти горькие потоки ересей и достигнуть безмятежной пристани истины.

Готовя других к борьбе с ересью Нестория, св. Кирилл и сам усилено готовился к соборным заседаниям. Он видел, что с Несторием необходимо бороться прежде всего св.отеческой письменностью, так как св. Писание он всегда умел перетолковать в свою пользу. Еще в самом начале несторианских споров св. Кирилл, как мы видели, тщательно готовил на всякий случай св.отеческую литературу и боялся даже на время посылать ее другим, опасаясь, очевидно, растерять ее. „Если-бы будущее не грозило большой тревогой, еще тогда писал св. Кирилл некоторым защитникам Нестория, я послал-бы к вам много сочинений св. отцов, в которых можно найти не в одном, а во многих местах, слова, коими исповедуется, что св. Дева Мария есть Богородица.¹³⁵² И вот, теперь эта литература особенно пригодилась ему. Он взял ее с собой из Александрии и в свободное время до открытия собора внимательно ее изучал, делая оттуда выдержки, говорящие особенно сильно против нового лжеучения. Все эти выдержки потом, на первом заседании собора, по предложению нотария Петра (пресвитера александрийского), были читаны во всеуслышание и были, по одобрении отцами собора, внесены в соборные акты, где они находятся и теперь¹³⁵³. Св. Кирилл приводит слова: 1 – Петра Александрийского; 2 – Афанасия Вел. (две выдержки); 3 – Юлия, папы римского; 4 – Феликса, папы римского; 5 – Феофила Александрийского (две выдержки); 6 – Киприана Карфагенского (две выдержки); 7 – Амвросия Медиоланского (две выдержки); 8 – Григория Вел. (восемь выдержек); 9 – Василия Вел.; 10 – Григория Нисского; 11 – Аттика Константинопольского (две выдержки) и 12 – Амфилохия Иконийского (две выдержки). Двенадцатью св. отцами св. Кирилл, очевидно, как бы двенадцатью апостолами поражал новую ересь.

О пользовании св. Кириллом вообще св.отеческой литературой необходимо сказать несколько слов. Дело в том, что он иногда пользуется подложными сочинениями, принадлежащими Аполлинарию Лаодикийскому, но надписанными именами Григория Чудотворца, Афанасия Вел., папы Юлия и папы Феликса.¹³⁵⁴ Подлог этот совершен в конце IV или в начале V века. По смерти Аполлинария ученики его разделились на две фракции: строгих (синусиастов) и умеренных, не хотевших разрывать общение с Церковью и чтивших Афанасия Вел. Многие из последней партии возвращались к православию, хотя и не вполне искренно. И вот, они именно, почитая Аполлинария и желая распространить его сочинения среди православных, надписывали эти сочинения именами упомянутых отцов Церкви. Это было вполне возможно. Учение Аполлинария пережило в своем развитии две стадии. Когда он еще занимался только полемикой против ариан, а не развивал еще собственной христологии, то его сочинения были вполне православными, если не вникать в специфические оттенки его терминологии, которые открылись только во второй стадии его развития, когда он стал уже вырабатывать самостоятельную христологию. Уже в сочинениях первой стадии своего развития, в борьбе с антиохийской школой (с Диодором), Аполлинарий употреблял часто термин „μία φύσις Θεοῦ Λόγου σεσαρκωμένη“ разумея под этим термином такое общение между божеством и человечеством во Христе, какое бывает между душой и телом человека. Учение о неполной человеческой природе еще не было развито Аполлинарием в сочинениях этого периода. Мало того, он часто допускал выражения, что Иисус Христос был совершенный Бог и совершенный человек. Вот почему его сочинения этого периода легко можно было выдать за православные. Для Кирилла же эти сочинения в полемике с Несторием, разделяющим две природы во Христе до полной их самостоятельности, были положительно незаменимы. Правда, термин Аполлинария, которым, как св.отеческим термином, св. Кирилл поражал Нестория, не вполне соответствовал христологии Кирилла, так как св. Кирилл признавал не одну природу во Христе, а две. Но „φύσις“ в то время еще не имело строго определенного значения: слово это обозначало у Кирилла, как мы видели, и „οὐσία“ и „πρόσωπον“ (ὐπόστασις), а потому, в затруднительных случаях примирения мнимо-св.отеческого термина с своими воззрениями, св. Кирилл всегда мог φύσις понимать и толковать, как ὐπόστασις. Итак, св. Кирилл, при всей глубине своего богословского образования, вполне свободно мог поверить этому подлогу, и потому никто из ученых никогда не допускал мысли, что он преднамеренно прибегал к подложным сочинениям, ради достижения победы над Несторием. Вообще же, эти подложные сочинения настолько были распространены в то время, что никто не сомневался в их подлинности. Даже враги св. Кирилла, постоянно обвинявшие его в аполлинаризме, никогда не подозревали, что главнейшие его доказательства против их учения взяты из сочинений именно Аполлинария. Только лишь в VI в. научно стали доказывать наличность таких подлогов со стороны монофизитов, усвоивших многие воззрения Аполлинария.¹³⁵⁵ До того-же времени редко кто сомневался в их подлинности. Поэтому употребление св. Кириллом этих подложных сочинений не только не служит укором св. Кириллу, но еще ярче подчеркивает ясность и устойчивость его собственных богословских убеждений. Несмотря на противоречие его воззрениям указанного мнимо-отеческого термина, св. Кирилл не изменил православного учения о Христе, давая этому термину, насколько возможно, православное толкование; а потому, когда горячая нужда в этом мнимо-отеческом оружии против Нестория прошла, он, как увидим, соглашается и на антиохийский термин „δύο φύσεις“, вполне православно истолковывая его.¹³⁵⁶ Только благодаря такой уступчивости, коренящейся в глубокой богословской проницательности св. Кирилла, стала возможною и уния с восточными.

Не менее тщательно св. Кирилл изучал в Эфесе, в ожидании открытия собора, и сочинения Нестория. Из них он тоже составил сборник выдержек, особенно ярко характеризующих лжеучение автора. Эти выдержки, в количестве 20, тоже были прочитаны на, Эфесском соборе.¹³⁵⁷ Они настолько ярко подчеркивали нечестие Нестория, что отцы собора с трудом выносили чтение их и, наконец, воскликнули: „Все, сказанное Несторием, отвратительно и богохульно, и слух наш не может более выносить сих мерзостей“.¹³⁵⁸

Не бездействовал и Несторий. Император, как мы знаем, смотрел на дела Церковные его глазами. Конечно, если бы император послушался совета Исидора Пелусиота и приехал в Эфес, то он несомненно мог подпасть, при слабости своего характера, под иное влияние. Могла осуществиться мечта св. Кирилла открыть глаза самому императору. Но император на собор не поехал (быть может Несторий убедил его в ненужности этого путешествия). Вместо себя император послал на собор одного знатного придворного сановника Кандидиана¹³⁵⁹, ревностнейшего друга Нестория. Кандидиану император дал особую грамоту, в которой говорится о цели созыва собора, о правах и обязанностях Кандидиана по отношению к собору.¹³⁶⁰ Ему, между прочим, император поручал высший надзор за ходом дел на соборе: он должен был внимательно смотреть, чтобы через какие-нибудь посторонние влияния „не замедлилось бы тщательное исследование истины“, чтобы не допускалось суждения по посторонним вопросам, не относящимся к вопросам веры, чтобы собор не брал на себя обязанности заниматься судом, над кем-бы то ни было прежде окончательного решения вопроса о вере; чтобы никто из членов собора не оставлял Эфеса впредь до окончания соборных заседаний и пр. Вредные для правильного хода соборных заседаний элементы Кандидиан имел право удалять из города (мирян и монахов, ненужных для предстоящего исследования догматов). Для выполнения своих обязанностей Кандидиан привел с собою соответствующую военную силу, которая, как увидим, не раз фигурировала в Эфесе. Наконец, в этой же грамоте император сообщает, что он разрешил явиться на собор „знатнейшему мужу Иринею“, отправлявшемуся в Эфес только из дружбы к Несторию, но „ни в каком отношении он не должен принимать участие в делах святейшего собора“. Таким образом, Несторий со стороны светской власти вполне обеспечил свое положение на соборе: представитель императора его друг¹³⁶¹, да и Ириней не бездействовать приехал в Эфес. Но Несторий, не довольствуясь тем, что военную силу, приведенную Кандидианом, имелось в виду употреблять главным образом, конечно, в его пользу, привез из Константинополя так называемых зевксиппов¹³⁶². Это были подонки Константинополя, жившие в особом квартале, где были тогда бани. Они всегда принимали участие в борьбе различных партий, лишь бы им платили за это.¹³⁶³ Несомненно, что позаботившись о светской охране и защите своего дела, едва ли Несторий не позаботился собрать подчиненных и сочувствовавших ему епископов, но таковых оказалось, очевидно, очень мало. Вот почему Несторий, как говорит Сократ, поехал на собор „тотчас после Пасхи“.¹³⁶⁴ Он, очевидно, думал, что, приехав заранее, он успеет до начала собора объединить вокруг себя своих прежних друзей и товарищей по школе, надеясь среди них найти полное сочувствие своему лжеучению. Но оказалось далеко не то, чего ожидал Несторий. Стали съезжаться в Эфес и другие епископы. Время до открытия собора съехавшиеся употребляли для взаимного ознакомления, для выяснения сущности и изучения подлежащих их решению вопросов. Епископы собирались частным образом, беседовали, спорили и постепенно распадались на несколько групп.¹³⁶⁵ Как мы уже говорили, вопрос о взаимном отношении божества и человечества во Христе лучшими богословами, как александрийского, так и антиохийского направления решался вполне православно, только с различных точек зрения, сообщавших христологии тех и других тончайший, едва уловимый своеобразный оттенок. Это различие, при взаимном доверии, не возбуждало подозрения в неправославии, но коль скоро зарождалось подозрение богослова одного направления к представителю другой школы, то этот оттенок легко мог показаться, особенно благодаря неустановившейся богословской терминологии, решительно еретическим учением. С другой стороны, пользуясь этой неточностью терминологии и прикрываясь законностью и авторитетом этих характерных для различных богословских направлений оттенков, заблуждающиеся богословы могли, при доверчивом отношении к ним, казаться вполне православными, особенно если они сами этого хотели. Если это мы будем иметь в виду, то легко поймем все, на первый раз кажущиеся странными и совершенно излишнему споры между православными и сторонниками Нестория.

Несторий, уклонившись от православного учения о взаимоотношении двух естеств во Христе, подозрительно стал относиться к термину „Богородица“, придавая ему неправославный смысл. Но свои еретические мысли он часто выражал терминами, вполне допустимыми и обычными в антиохийской школе. Только для богослова другого направления и такого тонкого мыслителя, как св. Кирилл, заметно было истинное содержание этих выражений в устах Нестория, и он забил тревогу. Эта тревога для многих антиохийцев, пока они не вникли в глубь учения Нестория, казалась напрасной. Вот почему Акакий Верийский еще в 430 г. в своем ответе Кириллу, вполне доверяя его православию и данному им освещению учения Нестория, однако писал ему, что многие не видят в подозрительных выражениях Нестория того смысла, который видит в них Кирилл.¹³⁶⁶ Не подозревая в законных с точки зрения антиохийцев выражениях Нестория ничего еретического, восточные, видя, с какою горячностью нападал на эти выражения Кирилл, стали подозрительно относиться к нему самому. И вот, в это время он написал свои анафематизмы, в которых, в противовес несторианскому разделению естеств, особенно подчеркивает соединение их. Эти, в полемических целях крайне резкие выражения, для антиохийцев показались вполне еретическими, а потому вся его полемика против Нестория, если она доселе и заставляла их задумываться над его (Нестория) учением, теперь совсем потеряла для них значение. Теперь восточные больше говорили об анафематизмах Кирилла, чем о лжеучении Нестория. Освещению, которое св. Кирилл давал учению Нестория, теперь даже вполне православные антиохийцы не доверяли.

Но когда эти православные, собравшись в Эфесе, лично ознакомились с учением Нестория, то многие увидели, что св. Кирилл правильно понял его, и потому отшатнулись от Нестория. Так, уже за три дня до первого заседания собора два друга Нестория – Феодот Анкирский и Акакий Мелитинский – в частном собрании сторонников Нестория, услышав от него решительное заявление, что он не признает Богом двух, трех-месячного младенца, питающегося молоком, и что иной есть Сын, претерпевший страдания и иной – Бог Слово, навсегда оставили Нестория, убедившись в его заблуждении, и присоединились к св. Кириллу.¹³⁶⁷ Однако, не все, убедившиеся в заблуждении Нестория, присоединялись к св. Кириллу, для некоторых выражения, допущенные им с полемическою целью, особенно – в его анафематизмах, и понимаемые с антиохийской точки зрения, казались весьма подозрительными. И вот, постепенно образовались в Эфесе три группы: вокруг св. Кирилла – большинство, вокруг Нестория – меньшинство, и группа средняя между ними, подозрительно относящаяся и к Несторию, и к Кириллу. Мы, не выходя из рамок своего сочинения, не можем входить во все подробности событий Эфесского собора, но так как руководителем и, большей частью, председателем собора был св. Кирилл, то мы обязаны вполне внимательно проследить главнейшие события Эфесского собора, поскольку они касаются личности св. Кирилла.

Сакрой императора открытие собора было назначено на самый день Пятидесятницы 7 июня.¹³⁶⁸ Но давно уже прошел этот срок, а в Эфес еще не прибыли: Иоанн Антиохийский с некоторыми из подчиненных ему епископами Восточного диоцеза („восточные“), легаты папы и послы от карфагенских церквей. Впрочем, от прихода легатов западных церквей никто ничего нового не ожидал, так как Западная Церковь уже высказала свое суждение о ереси Нестория, а папа, сверх того, передал свои полномочия относительно дела Нестория св. Кириллу, как своему местоблюстителю. Приезда же Иоанна Антиохийского многие ждали с интересом, одни – опасаясь его, а другие – надеясь на него. Трудно было решительно сказать, какую сторону примет Иоанн.¹³⁶⁹ Для партии центра, колеблющейся между Кириллом и Несторием, приезд Иоанна должен был решить вопрос – куда им склониться: к Несторию, или к Кириллу. Вот почему Иоанна терпеливо ожидали.

Между тем Иоанн Антиохийский по различным причинам, как увидим, не особо уважительным, не мог даже вскоре по Пятидесятнице прибыть в Эфес, почему уже с пути он посылает к св. Кириллу чрезвычайно любезное письмо¹³⁷⁰, в котором высказывает крайнее сожаление, что так опоздал, и просит молитв св. Кирилла, чтобы он мог последние „пять или шесть дней пути совершить без печали и с утешением обнять священную (для него) и святую главу (Кирилла)“. Св. Кирилл, с своей стороны, посылает навстречу Иоанну сообщить, что весь собор будет ожидать его приезда.¹³⁷¹ Но у Иоанна случилось, очевидно, какое-то новое препятствие к дальнейшему движению, почему он присылает к св. Кириллу двух своих спутников: Александра Апамейского и Александра Иерапольского, сказать ему, чтобы его не ждали, если что-нибудь снова задержит его на пути. „Делайте свое дело“, сказал через них Иоанн.¹³⁷²

Между тем уже 16 дней прошло от назначенного императором дня открытия собора. Многие епископы очень тяготились таким долгим ожиданием: иные заболели от непривычного климата, иные даже умерли, иные сильно стеснены были расходами на жизнь в Эфесе, чувствительными для их церквей.¹³⁷³ И вот, большинство стало требовать открытия собора. 21-го июня, в воскресенье, собрались епископы решить этот вопрос. Высказано было желание открыть собор на следующий же день, но решили предварительно узнать мнение Нестория. Посланные к нему для этого епископы, вернувшись, сообщили, что Несторий „решительно“ сказал (или же по словам другого депутата – „с твердостью сказал“): „посмотрю и, если заблагорассудится мне, приду“. Это же сказали и бывшие при нем 6–7 епископов. После этого решено было на следующий день (ἐπαύριον) 22 июня открыть заседание собора в храме Марии.¹³⁷⁴

Положение центра стало критическим: не зная чью сторону примет Иоанн, они не знали, куда склониться. Заволновалась и небольшая партия решительных сторонников Нестория. Общая опасность объединила тех и других: они, в числе 68, составили протест против открытия собора без Иоанна Антиохийского.¹³⁷⁵ Кандидиан, как сторонник Нестория, решился воспрепятствовать собору. Он явился вместе с депутатами от 68-ми к началу заседания и потребовал на основании сакры императора, ему лично врученной, ожидать Иоанна и прочих епископов. Отцы собора просили его в доказательство справедливости своих слов прочитать им эту самую сакру. Кандидиан, ничего не подозревая, прочитал сакру. „Последовало“, говорит Кандидиан, описывая дальнейшую картину заседания, „всеобщее рукоплескание, так что я подумал было, что в точности исполнено будет все, предписанное благочестивейшими императорами, – и возрадовался“. Но так как в сакре (мы уже передали её содержание) не только ничего непосредственно противоречащего открытию собора не было, но было даже как бы косвенное побуждение к ускорению соборных работ: император возлагал на Кандидиана заботу, чтобы „не замедлилось бы тщательное исследование истины“;¹³⁷⁶ то на требование Кандидиана не обращено было внимания; его даже попросили, на основании той же сакры, удалиться из заседания собора, так как должны были начаться догматические прения, в которых он не должен был принимать участия.¹³⁷⁷ Пришлось Кандидиану удалиться. Видя неудачу даже Кандидиана, депутаты „восточных“ не решились, кажется, читать собору принесенный протест и поспешили обратно.¹³⁷⁸

Положение центра стало еще более невыносимым. Между членами этой группы произошел явный раскол. Несмотря на то, что подписи под протест собирались очень настойчиво,¹³⁷⁹ не вся партия центра согласилась подписать его.¹³⁸⁰ Когда же заседание собора открылось, несмотря на протест Кандидиана и 68-ми, то началось бегство от Нестория к Кириллу: к собору присоединились к концу первого же заседания не только не подписавшиеся под протестом сторонники Нестория¹³⁸¹, но и 26епископов из подписавших протест, не считая двух, перешедших на сторону собора еще при открытии заседания ¹³⁸²). Из. подписавшихся под протестом, таким образом, не присоединились к собору только сорок епископов, хотя есть основание полагать, что некоторые и из этих сорока епископов присоединились к собору впоследствии.¹³⁸³ Так сторонники св. Кирилла своей настойчивостью и решительностью, проявленными в факте открытия заседаний собора до приезда Иоанна Антиохийского, можно сказать, окончательно рассеяли и без того разрушавшуюся партию Нестория. Собор открылся в составе 162 членов;¹³⁸⁴ но число их все больше и больше увеличивалось¹³⁸⁵, так что под определением первого же заседания (о низложении Нестория) имеется уже 197 подписей¹³⁸⁶, присутствовавших же членов собора было значительно больше.¹³⁸⁷ Итак, вопреки заявлению 68 и Кандидиана, собор под председательством св. Кирилла открылся 22 июня, в понедельник, и привлек в свое заседание почти всех, собравшихся к этому времени в Эфес епископов.¹³⁸⁸

Очень многие исследователи обвиняют св. Кирилла за то, что он открыл собор, не дождавшись Иоанна Антиохийского. Даже Н. Н. Глубоковский считает этот поступок св. Кирилла незаконным.¹³⁸⁹ При этом большинство объясняло этот поступок св. Кирилла тем, чем объясняли „восточные» еще во время собора: Кирилл будто бы боялся, что Иоанн Антиохийский, приехав со своими „ восточными “ епископами, предъявит против него формальное обвинение в ереси за его анафематизмы, и он, потеряв председательство на соборе, лишится возможности руководить ходом соборных деяний.¹³⁹⁰

Обвиняющие св. Кирилла прежде всего указывают на то, что Иоанн Антиохийский опоздал по уважительным причинам. О причинах опоздания не раз писал уже сам Иоанн, а защитники его в последующее время еще подробнее разработали вопрос об этих причинах. Обычно указывается на дальность расстояния, с которым пришлось бороться сирийцам. Некоторые епископы должны были двенадцать дней ехать до Антиохии, а от Антиохии до Эфеса им предстоял путь еще в 30 дней.¹³⁹¹ Указывают, далее, на беспорядки в Антиохии, задержавшие Иоанна, не желавшего в такой момент оставить свой город. Наконец, говорят, что разлив Оронта и дожди, размывшие дороги, явились не малой задержкой для „восточных“.¹³⁹² Нам, кажется, нет нужды доказывать несостоятельность всех этих причин. С одной стороны, достаточно указать на то, что не опоздали на собор епископы еще более отдаленных стран и городов (Скифии, Африки, Палестины), да и из Восточного диоцеза было на соборе к 22 июня немало епископов (из 68 епископов, подписавших протест против открытия собора 22 июня, 17 епископов были из Восточного диоцеза,¹³⁹³ а из 10, подписавшихся с Несторием в жалобе к императору от того же 22 июня Восточного диоцеза, было пять епископов.¹³⁹⁴ С другой стороны, все историки признают, что Иоанн предварительно устроил в Антиохии поместный собор и тогда только двинулся в Эфес; а если для заседаний поместного собора было время, то что же говорить о невозможности для „восточных“ явиться вовремя на собор? Наконец, если бы Иоанн спешил на собор, то он поехал бы морем,¹³⁹⁵ и тогда никакие препятствия не задержали бы его, ветер в это время, как можно думать, был для едущих из Антиохии самый благоприятной.¹³⁹⁶

Говорят далее, что Иоанн предупреждал св. Кирилла о скором своем приезде, а Кирилл обнадежил его, что весь собор будет ожидать его, а между тем открыл заседание собора, зная, что Иоанн в нескольких днях пути от Эфеса. Что же касается того, что епископы, приехавшие от Иоанна, сообщили ему, что Иоанн просит его не ожидать, если он запоздает еще более, то очевидно, говорят, Иоанн назначил какой-то срок, до которого Кирилл обещался ждать его. Если же Иоанн жалуется на Кирилла, что его не стали ждать, то, очевидно, Кирилл, вопреки своему обещанию, не дождавшись этого, неизвестного нам срока, открыл собор. Для такого предположения есть как будто бы и основание: Иоанн, как мы видели, прислал св. Кириллу письмо, в котором ясно говорит, что он через 5 – 6 дней будет в Эфесе. Но очень важно знать, когда было это письмо Иоанна послано. В послании „восточных“ к императору Иоанн говорит, что сам Кирилл за два дня до открытия собора извещал его, что весь собор будет ожидать его приезда.¹³⁹⁷ Можно решительно утверждать¹³⁹⁸, что это извещение св. Кирилл послал Иоанну в ответ на вышеупомянутое письмо последнего, ибо мы не имеем никаких оснований допускать, что св. Кирилл заискивал перед Иоанном (вспомним тон его письма к Иоанну по делу Нестория); а только заискивая перед ним, он мог послать к нему такое извещение, не получив от него вышеупомянутого письма, не ответить же на это любезнейшее письмо Иоанна св. Кирилл не мог, не нарушая правил элементарного приличия. Кроме того, мог ли св. Кирилл посылать навстречу Иоанна такое извещение, не зная, далеко ли он от Эфеса? Итак, свое обещание ждать приезда Иоанна св. Кирилл дал ему, получив от него письмо, где последний указывал и срок этого ожидания – 5– 6 дней. Ответ свой св. Кирилл послал „за два дня до открытия собора“, т. е. 19 июня. Далее. Нельзя допустить, что св. Кирилл ответил Иоанну в самый день получения от него письма, потому что такой важный ответ, как обещание ждать Иоанна, он не мог дать, не посоветовавшись, по крайней мере, с главными епископами своей партии, а это требовало времени. Значит, письмо от Иоанна св. Кирилл получил не позже 18 июня. В письме своем Иоанн обещал, что он через 5–6 дней будет в Эфесе. Так как на доставку этого письма, если считать, что курьер ехал вдвое скорее Иоанна, пошло 2 – 3 дня, то св. Кирилл, получив 18 июня это письмо, был уверен, что Иоанн через остальные 2–3 дня, т. е. 20– 21 июня, прибудет в Эфес. Эти дни и были сроком, условленным между Кириллом и Иоанном для ожидания. В этом смысле и ответил св. Кирилл Иоанну. Поэтому то именно 21 июня, не дождавшись Иоанна в назначенный им же самим срок, и собрались епископы решить, что же им дальше делать, ждать ли Иоанна. Иоанн же снова чем то был задержан (если только он не преднамеренно затягивал свой приезд в Эфес, как думали довольно основательно сторонники св. Кирилла), он не мог явиться к им же самим указанному сроку; поэтому он посылает вперед двух митрополитов сказать св. Кириллу, чтобы его не ждали, если он запоздает. И вот, св. Кирилл, получив это новое известие от Иоанна, счел себя вправе открыть собор. Как мы теперь видим, он не был в это время связан своим обещанием, и потому, если бы даже ему не сообщили прибывшие от Иоанна митрополиты, что он может не ждать Иоанна, то и тогда св. Кирилл имел полное право открыть собор. А фраза Иоанна, переданная через двух митрополитов, уничтожила и всякие другие из моральных побуждений проистекающие или на правилах приличия основанные причины снова откладывать открытие собора. Вот почему св. Кирилл не только всегда указывал на эту фразу Иоанна, как на последнюю причину, разрешившую ему открыть собор, но настойчиво даже в Апологетике к императору подчеркивал ее. „Почему же он, пишет св. Кирилл об Иоанне, не возненавидел, как лжецов и обманщиков тех, которые прибыли прежде него и возвестили собору, что его дожидаться не следует, и что они пришли не самовольно, а по его приказанию – почему не только не возненавидел их, но имеет их в числе лучших своих друзей?“.¹³⁹⁹

Но говорят, что самый смысл созыва вселенских соборов должен был заставить ожидать всех, особенно главнейших епископов, а между тем, Кирилл открыл собор, не дождавшись епископов целого громадного диоцеза Востока.¹⁴⁰⁰ На это мы можем прежде всего сказать, что далеко не на всех вселенских соборах были представители всех диоцезов. Если же мы примем во внимание, что на стороне св. Кирилла стояла вся Западная Церковь (две префектуры из 4-х во всей империи), из 5-ти же диоцезов Восточной префектуры¹⁴⁰¹ с ним был весь Египет, Азия и много епископов Понта и Фракии и, наконец, из 2-х диоцезов Иллирика¹⁴⁰² с ним была вся Македония и много епископов Дакии;¹⁴⁰³ то неужели же можно винить св. Кирилла за то, что он, под общим давлением епископов, истомившихся ожиданием, не стал ждать „восточных?“ Кроме того, многих ли епископов он не дождался? Историки, говорящие, что он не дождался всех восточных, сами себе противоречат, потому что сами же указывают в это время в Эфесе многих восточных. Мы уже видели, что если обратиться к подписям 68 епископов, протестовавших против открытия собора без Иоанна, и даже к подписям под актом о низложении Нестория, то оказывается, что в это время в Эфесе было около 20 епископов Востока. Да много ли епископов приехало с Иоанном? Вопрос этот довольно трудный. В своем любезнейшем письме к Кириллу Иоанн шлет ему привет от епископов: Иоанна, Павла и Макария.¹⁴⁰⁴ Из подписей под актом первого заседания собора „восточных¹⁴ видно, что это были: Иоанн Дамасский, Павел Эмесский и Макарий Лаодикийский¹⁴⁰⁵). Возможно допустить, что только эти три епископа и ехали с Иоанном¹⁴⁰⁶), так как, если допустить, что с Иоанном ехали и другие епископы, но не пожелали присоединить привет св. Кириллу и от себя, то это не гармонировало-бы с необычайно любезным тоном письма, ибо такой поступок с точки зрения тогдашних, так сказать, правил приличия, был бы величайшим оскорблением, допустимым только по отношению к еретику, уже осужденному собором. С другой стороны, если мы сравним подписи под протестом 68¹⁴⁰⁷ с подписями под актом первого заседания „восточных“,¹⁴⁰⁸ то увидим, что в последнем документе имеются подписи 15-ти епископов, не подписавшихся под протестом.¹⁴⁰⁹ Если допустить, что всех этих епископов не было в Эфесе 22 июня¹⁴¹⁰ и все они приехали с Иоанном, то, значит, с ним приехало 15 епископов. Итак, с Иоанном приехали в Эфес от 3-х до 15-ти епископов. Нужно при этом иметь в виду, что из последних 15 епископов только два (Антиох Вострский и Иоанн Дамасский) были митрополиты, а остальные митрополиты Восточного диоцеза были, очевидно, уже в Эфесе. Итак, можно ли осуждать св. Кирилла, что он при наличности около 250 епископов, бывших в Эфесе, не стал ждать 3 – 15 епископов, ехавших с Иоанном Антиохийским.

Далее. Говорят, что протест 68-ми юридически должен был иметь решающее значение, потому что между ними насчитывалось до 21 митрополита, тогда как на стороне св. Кирилла таковых едва было 19.¹⁴¹¹ Но, во-первых, соборные деяния дают право решительно утверждать, что протест не был прочитан на соборе.¹⁴¹² Во-вторых, даже юридически вес двух партий на соборе ни в каком случае нельзя определять числом митрополитов¹⁴¹³ ведь на весь Египетский диоцез митрополитом был собственно один архиепископ александрийский¹⁴¹⁴, а на почти всю западную часть империи – папа; а между тем в Восточном диоцезе почти в каждой провинции было по несколько митрополитов. Можно ли этих митрополитов ставить наравне с папой или с Кириллом с точки зрения даже юридического веса их голоса? Если же мы будем сравнивать эти две партии, так сказать, территориально, то на стороне собора получается, как мы видели, громадный перевес. Это чувствовали и самые 68, так как из них только 10 остались с Несторием и 30 воздержались пока от участия в заседаниях собора, а 28 решительно присоединились к собору. Итак, протест 68-ми не мог, если бы он и был вручен собору, служить достаточным основанием для требования отложить открытие собора еще на несколько дней. Наконец, нужно иметь в виду еще и то, что и сам Несторий, и его сторонники, как мы видели, не отказывались в категорической форме явиться на собор. „Посмотрю, говорил Несторий, и если заблагорассудится мне, то приду“. И присутствовавшие при этом 6 – 7 епископов, сторонники Нестория, сказали: „Посмотрим, и если сочтем нужным, на утро придем“.¹⁴¹⁵

Далее. Мы не можем согласиться и с тем, что св. Кирилл поспешил открыть собор под давлением страха перед формальным обвинением, которое будто бы вез Иоанн от лица своего поместного собора.¹⁴¹⁶ С одной стороны, трудно допустить, что Иоанн, действительно, вез такое обвинение, потому что непонятно было бы, почему же он, задержанный на пути непредвиденными обстоятельствами, не переслал это обвинение хотя бы с теми двумя митрополитами, которых он послал вперед к св. Кириллу; или, почему же 68 епископов не догадались сделать то, что хотел сделать Иоанн, тогда как между ними находился даже Феодорит Киррский, уже написавший особое сочинение против анафематизмов св. Кирилла? Мы решительно можем сказать, что у Иоанна не было намерения прибегать к такой крутой мере против анафематизмов св. Кирилла. С другой стороны, и св. Кирилл не мог ожидать подобного шага со стороны Иоанна Антиохийского. Ведь через Акакия Верийского, как мы видели, Иоанн одобрил деятельность св. Кирилла по отношению к Несторию; ведь в письме к Несторию он решительно осуждает его за отказ называть Деву Марию Богородицей; ведь за несколько дней до открытия собора он прислал св. Кириллу самое любезное письмо.¹⁴¹⁷ Мог ли св. Кирилл ожидать среди таких обстоятельств формального обвинения от Иоанна? Конечно, св. Кирилл не мог вполне доверять искренности чувств Иоанна, так как он знал его расположение к Несторию. Но мог ли св. Кирилл даже при таком недоверии ожидать от Иоанна такой решительности, упорства и озлобления, какое потом он обнаружил по отношению к нему?¹⁴¹⁸ Нет, св. Кирилл объяснял себе такое двоедушие Иоанна, равно как и опоздание на собор, боязнью попасть в число меньшинства на соборе и подвергнуться осуждению вместе с Несторием, или быть вынужденным отречься от своего друга.¹⁴¹⁹ А потому св. Кирилл был уверен, что Иоанн не только не думает противодействовать постановлению собора, но даже будет доволен, что тяжелый вопрос решится без него; и это тем более он имел право допускать, что Иоанн сам известил его, чтобы его не ждали. А что действительно св. Кирилл не только не ждал формального осуждения за анафематизмы, но даже и особой оппозиции со стороны Иоанна, это видно из того, что после первого соборного заседания св. Кирилл был уверен, что осталось только „покончить с бумагами“, о чем он и пишет своей пастве с радостью.¹⁴²⁰ Мог ли он так думать и писать, если бы он ожидал формального предания суду со стороны приближавшегося в это время к Эфесу Иоанна, или даже хотя бы упорной оппозиции с его стороны. Нет, даже эта оппозиция была для него неожиданностью. Это мы увидим, между прочим, и из проповеди св. Кирилла против отступника Иоанна.¹⁴²¹

Но допустим даже, что св. Кирилл ожидал, что ему придется, так сказать, сесть на скамью подсудимых, если приедет Иоанн и примет участие в соборе. Однако, можно ли и в таком случае безапелляционно осуждать св. Кирилла за то, что он не стал ждать Иоанна? Мы не раз видели, что св. Кирилл готов был всегда жертвовать и, действительно, жертвовал своими личными интересами ради интересов веры и Церкви. Неужели же после этого мы можем допустить, что он не стал ждать Иоанна потому, что боялся за себя, а не за дело веры и Церкви? Конечно, будь председателем собора не он, а Иоанн, ход событий был бы совершенно иной и далеко не в пользу веры и Церкви. Св. Кирилл, конечно, знал это. Мог ли он, предвидя страшную опасность для дела, которому он искренно и самоотверженно служил всю жизнь и в истине которого он не сомневался, мог ли он остаться равнодушным и не употребить всех, зависящих от него и, как мы видели, законных средств, чтобы спасти истину, хотя бы даже ценою возможности навлечь на себя, на свое незапятнанное имя, нарекания и подозрения в каких-нибудь личных неблаговидных планах в деле открытия собора?¹⁴²² „За веру во Христа, говорил он, я готов пострадать и перенести все мучения, какие считаются самыми тяжкими, так что самую смерть, когда подвергнусь ей за это, встречу с услаждением“.¹⁴²³ Итак, если св. Кирилл и мог бояться приезда Иоанна, то не за себя, а за чистоту веры и за мир Церковный, а потому и должен был поспешить с открытием собора, чтобы занять место председателя и направлять деятельность собора на пользу Церкви.

Но некоторые исследователи укоряют св. Кирилла даже за то, что он не отказался от председательства на соборе, так как он, подобно Несторию, был тоже будто бы обвиняем, хотя и без соблюдения формы, самим императором в различных проступках до оскорбления величества включительно.¹⁴²⁴ Но если здесь имеется в виду упомянутая нами сакра (Μέλει) императора к св. Кириллу, то в ней-же император говорит: „Тебе мы даруем прощение (συγγώμην), чтобы не было предлога и ты не мог сказать, будто за дело веры и благочестия ты подвергся порицанию.¹⁴²⁵ Значит, о неправоспособности по причинам подсудности св. Кирилла к принятию звания председателя вселенского собора не может быть и речи. Действительно, много было придумано врагами св. Кирилла обвинений против него, но никто, до позднейших исследователей, не обвинял его в незаконном захвате председательства на соборе. Ведь он, помимо важности своей собственной кафедры, должен был занять председательское место на соборе и потому, что являлся представителем папы.¹⁴²⁶ Нам кажется, что более справедливо было бы сказать по этому вопросу совершенно обратное св. Кирилл заслужил бы всеобщий и на все времена укор, если бы по ложному смиренно отказался от председательства, отчего произошел бы, конечно, большой ущерб в деятельности Эфесского собора

Итак, 22 июня 431 года в „великой церкви, называемой Мария“, под председательством св. Кирилла открылось первое официальное заседание Эфесского вселенского собора „Положили на столе, стоявшем в середине, св. Евангелие, которое являло Самого соприсутствующего Христа“.¹⁴²⁷ Нотарий Петр¹⁴²⁸ в кратких словах изложил историю столкновения между св. Кириллом и Несторием. По требованию Ювеналия Иерусалимского прочитана была сакра императора (Ἤρτηται) областным митрополитам о созыве вселенского собора Мемнон Эфесский обратил внимание собора на то, что уже 16 дней они ждали некоторых, не прибывших и теперь на собор епископов¹⁴²⁹ Кирилл же, указав на невозможность откладывать открытие собора еще дальше, предложил приступить к чтению документов, относящихся к делу, но, по предложению Феодота Анкирского, собор, выслушав доклад депутации, ходившей 21 июня к Несторию с приглашением явиться на открытие собора, решил еще два раза послать (каждый раз особую депутацию) за Несторием. Несторий через чиновника Кандидианова (трибуна Флорентия) и своих клириков ответил, что придет, когда съедутся все епископы, депутаты же, несмотря на свои епископские саны, подверглись оскорблениям и не были допущены даже в дом. В последний раз собор требовал Нестория уже как обвиняемого на суд, но и эта депутация не была допущена в квартиру Нестория многочисленной стражей, заявившей им, что они получили приказание никого от собора не пропускать в дом. Выслушав подробно доклады своих депутатов, собор решил приступить к заочному разбору дела Нестория.¹⁴³⁰ И вот, по прочтении никейского символа веры, выслушали II послание св. Кирилла к Несторию, каковое и было устно и письменно одобрено всеми членами собора.¹⁴³¹ Потом прочитан был ответ Нестория и признан был всеми нечестивым, несогласным с никейским символом веры, еретическим и единодушно всеми анафематствован.¹⁴³² После этого прочитано было послание папы и III послание св. Кирилла к Несторию и выслушаны были Феопемпт и Даниил, епископы, доставившие эти послания Несторию.

Среди ученых различно решается вопрос о том, приняты ли были собором анафематизмы св. Кирилла. Hefele говорит, что они несомненно были прочитаны, но из актов собора не видно, что они были утверждены.¹⁴³³ Люпус же решительно утверждает, что собор не желал отвергнуть анафематизмы, чтобы не обидеть св. Кирилла, но и не одобрил их, так как в них находится много выражений, которые можно понимать в неправославном смысле, чем потом и воспользовались евтихиане.¹⁴³⁴ В том, что они были прочитаны на соборе, нет основания сомневаться, так как они присоединены ведь к III посланию св. Кирилла к Несторию не как что-то самостоятельное, а как продолжение послания, без которого само послание будет иметь незаконченный вид.¹⁴³⁵ А так как III послание св. Кирилла было одобрено и несогласие с ним Нестория (по показаниям Феопемпта и Даниила) признано было собором за доказательство еретичества Нестория, то само собой разумеется, что одобрены были и анафематизмы св. Кирилла. Кроме того, мы имеем и прямые свидетельства об этом. В определении отступнического собора (сторонников Нестория) между прочим говорится: „Мы старались убедить единомысленных с Кириллом египетским и подписавших (καθυπογράψαντες) составленные им еретические главы (αἰρετικνοῖς κεφαλαίοις), чтобы они осудили эти явно противные вере главы“.¹⁴³⁶ То же говорится и в послании Иоанна Антиохийского и его собора к императору.¹⁴³⁷ Да и вообще „восточные“ всегда обвиняли собор за утверждение анафематизмов. А так как собор никогда не отрицал этого, то, значит, восточные говорили правду, и анафематизмы были утверждены собором. Tillemont вполне основательно говорит, что на соборе несомненно были долгие дебаты о них, но в актах собора это пропущено, как, несомненно, и многое другое.¹⁴³⁸

Чтением ответа Нестория на II послание св. Кирилла и из его отношения к III посланию с анафематизмами собор убедился в еретичестве Нестория в прошлом. Об упорстве же его в еретичестве до последнего времени собор узнал из показаний его друзей, Акакия Мелитинского и Феодота Анкирского, которые со слезами рассказали, какие богохульства они за три дня перед сим слышали от Нестория. После этого прочитаны были приготовленные св. Кириллом выдержки из св. Отцов по спорному вопросу¹⁴³⁹, а потом – его же выдержки из сочинений Нестория.¹⁴⁴⁰ Чтение последних было так тягостно для ревнителей веры, что некоторые из них потребовали прекратить чтение этих богохульных писаний. Затем, по прочтении послания Капреола Карфагенского, только что принесенного его дьяконом Везулой,¹⁴⁴¹ решено было низложить Нестория и отлучить от общения Церковного¹⁴⁴², о чем и составлен был особый акт.¹⁴⁴³

Заседание собора затянулось до ночи, но жители Эфеса, очень заинтересованные решением вопроса о покровительнице их города и страны – Богородице, громадной толпой стояли с утра, ожидая результата заседания собора. И вот, когда пронеслась молва, что честь Богородицы достойным образом защищена, началось необычайное ликование и торжество в городе (καί γέγονε πολλή θυμηδία καί λυχναψία ἐν τῆ πόλει). С зажженными факелами, с благовонными курильницами (θυμιατήρια) народ, восхваляя собор и прославляя Бога, провожал ревностных защитников Богородицы до самых квартир их.¹⁴⁴⁴

На следующий день, 23 июня, самому Несторию отправлено было объявление о соборном постановлении по делу о нем.¹⁴⁴⁵ Город также был официально извещен о низложении Нестория расклейкой объявлений об этом на улицах и площадях и публикацией через особых глашатаев, ходивших для этого по всему городу.¹⁴⁴⁶ В тот же день от лица собора отправлено было послание к клирикам и экономам константинопольской церкви о низложении Нестория и с приказанием хранить все имущество Церковное, чтобы потом дать отчет тому, кто будет вновь избран в архиепископы константинопольские.¹⁴⁴⁷ В этот же день, или, во всяком случае, вскоре же после этого собор отправил послание к клиру и народу константинопольскому, в котором, извещая их о низложении Нестория, отцы собора убеждают их удалить от себя „немедленно ревнителей нечестивого и пагубного нововведения“, чтобы получить „награду не меньшую, чем те, которые на соборе потрудились“.¹⁴⁴⁸

Кандидиан только на следующий день утром узнал о низложении Нестория.¹⁴⁴⁹ Крайне раздосадованный таким поворотом дела, он приказал сорвать объявление о низложении Нестория, глашатаев арестовать, а сам отправил императору донесение о якобы незаконном собрании епископов, которые, назвав себя собором, низложили Нестория; приложил он к этому донесению и один экземпляр сорванного объявления о низложении Нестория.¹⁴⁵⁰

Кандидиану даны были довольно широкие полномочия, пользуясь которыми он мог сильно стеснять отцов собора. Ему было повелено наблюдать, чтобы никто из членов собора не выезжал из Эфеса до окончания собора ни домой, ни в столицу, ни в другое какое место.¹⁴⁵¹ Став решительно на сторону Нестория, Кандидиан начал сильно притеснять отцов собора, препятствуя их сношениям, особенно с Константинополем. Св. Кирилл, конечно, видел, что эти стеснения будут увеличиваться с течением времени, а потому поспешил известить столицу и от себя о всем происшедшем в Эфесе. Акты собора не могли быть скоро приготовлены, а потому он, чтобы ослабить донесение Кандидиана императору, вскоре же по низложении Нестория¹⁴⁵², пишет послание к своим „епископам Комарию и Потамону (жившим в Константинополе), архимандриту монастырей Далматию и пресвитерам Тимофею и Евлогию“.¹⁴⁵³ В этом послании св. Кирилл говорит, что он до самых последних минут перед судом над Несторием надеялся, что он явится с раскаяниям в своем заблуждении. Затем он передает ход событий в Эфесе с приезда епископов и до суда над Несторием; высказывает свою догадку, что Иоанн Антиохийский не явился на собор потому, что не хотел принимать участие в осуждении Нестория, взятого из его церкви; оправдывает собор в том, что он не дождался Иоанна и без него произнес приговор над Несторием. Наконец, св. Кирилл делится своими опасениями, возбужденными некорректным отношением Кандидиана к собору, и потому просит адресатов не смущаться и других предупреждать от этого, если они услышат что-либо иное о деятельности собора, так как он узнал, что Кандидиан уже послал императору жалобу на собор. „Будьте бдительны, просит, наконец, св. Кирилл адресатов, и объясняйте, что деяния собора о низложении Нестория еще не переписаны“, почему и не отосланы к императору вместе с должным донесением; „но, Бог даст, оно отправлено будет вместе с деяниями, если только удастся нам найти человека, который бы мог их доставить. Если же мы замедлим доставлением их, знайте, что нам воспрепятствовали послать. Так прозорлив был св. Кирилл относительно планов Кандидиана. Мы увидим, как скоро его опасения оправдались.

Св. Кирилл так любил свою паству, что даже в Эфесе, среди постоянных и тяжелых трудов по делам собора, он не забывал об Александрии, а потому вскоре же после открытия собора он поспешил поделиться радостным известием со своей паствой. Он написал до 27 июня два послания „к клиру и народу александрийскому“ и одно послание „к аввам монашествующим“.¹⁴⁵⁴ В них он извещает свою паству о низложении Нестория, о ликовании, с каким граждане Эфеса встретили это событие; высказывает и свое собственное чувство радости и намерение поспешить, окончив соборные акты, на родину; благодарить Бога, уничтожившего гибельную ересь; просит адресатов усерднейше молиться ко Господу, чтобы Он помог ему скорее окончить дела в Эфесе и возвратиться в радости и здравии на родину, к любимым чадам.

Эти письма особенно интересны для характеристики отношения св. Кирилла к Несторию. Многие историки, как мы видели, приписывают Кириллу личную злобу против Нестория и в борьбе его с ним видят эгоистические интересы – стремление к первенству на востоке. Если бы действительно св. Кирилл руководствовался в своих отношениях к Несторию такими чувствами и целями, то сколько злорадства вылилось бы тогда в этих письмах? На самом же деле мы ничего подобного здесь не находим. Если св. Кирилл и радуется, то не своей личной победе будто бы над личным врагом, не своему торжеству, а только тому, „что правая вера утверждена, догматы истины одержали победу над ложью, Господь уничтожил гибельную ересь, которая готова была распространиться по всей поднебесной “. Не злорадством, а „благодушием“, как он сам говорит, переполнено было его сердце в это время. Еще ярче выступает эта черта душевного состояния св. Кирилла, если мы сравним его письма с приговором собора о Нестории. В то время, как собор называет Нестория в своем приговоре „новым Иудой“, св. Кирилл называет его только „нечестивцем“, „виновником“, „изобретателем ереси“ и тому подобными именами. Наконец, сколько присущего св. Кириллу смирения вылилось в этих письмах его. Весь успех борьбы с ересью он приписывает не своим трудам и заботам, а всецело Богу. „Единородное Слово сокрушило ее. Сам Он уничтожил ее. Христос изобличил неразумие‘‘ сторонников Нестория, – так обычно выражается здесь св. Кирилл. Он так мало ценит свои труды, что и окончить их он надеется под условием горячих молитв своих духовных чад. Если он так пишет своей пастве, которая за 20 лет его епископства, конечно, хорошо знала его цели и планы, перед которою и он мог не стесняться в выражениях, так как она сочувствовала ему, то очевидно, что сострадание к погибающему еретику, та ревность о вере и Церкви, которую, как мы видели, он выражал в своих посланиях как к самому Несторию, так и к другим лицам, – не фразы, а сама истина.

По низложении Нестория многие епископы говорили по этому поводу проповеди в Эфесских храмах. Св. Кирилл не упустил случая и от себя предложить несколько проповедей, из которых одна гомилия дошла до нашего времени.¹⁴⁵⁵ В этой проповеди, указав на ненасытную жажду присутствующих к слушанию, как на причину, заставившую его говорить, св. Кирилл изображает контраст между стремлением святых всегда прославлять Христа и богохульствами злых, беззаконных еретиков. Далее, указав в подтверждение учения о божестве Христа на слова апостола об искупительном значении Его крови (1Петр. 1, 18, 19) и на всеобщее служение и поклонение Ему, св. Кирилл сравнивает нечестие Нестория с коварством и неверием фарисеев и евреев, бросавших в Христа камни. Наконец, показав всю дерзость Нестория, стремившегося своим ничтожным умом проникнуть в глубочайшую тайну воплощения, и выяснив этот догмат ссылками на св. Писание Ветхого и Нового завета, св. Кирилл обращается непосредственно к самому Несторию и взывает: „Мне стыдно, говоришь ты, признавать Богом родившегося от жены, но ведь таким именно образом Он восхотел спасти мир. Чудное дело неужели ты мудрее Мудрости? Светильник хочет сравняться с солнцем. Итак, почти верою таинство, не исследуй заботливо то, что выше нашего ума. Веруй вместе с нами“. Очевидно, св. Кирилл еще надеялся в это время на возможность раскаяния Нестория. Впрочем, о времени произнесения этой проповеди учёные говорят неодинаково. В специальном исследовании о проповедях св. Кирилла Миролюбов доказывает, что эта проповедь произнесена после приезда папских легатов, приблизительно 16-го июля. В доказательство он указывает на „благодушное и радостное настроение у Кирилла“.¹⁴⁵⁶ Но мы думаем, что лучше отнести произнесение этой проповеди ко времени между 23 – 27 июня, так как, с одной стороны, „благодушное и радостное настроение“ переживал св. Кирилл, как мы видели, в особенности непосредственно после осуждения Нестория на I заседании собора, а с другой стороны, так как в проповеди нет ни слова об Иоанне Антиохийском, что дает основание полагать что она произнесена еще до его приезда в Эфес, т. е. до 27 июня.

Между тем были окончены перепиской соборные акты¹⁴⁵⁷ и за подписью членов собора отправлены к императору. При этом в особом донесении¹⁴⁵⁸ собор излагает весь ход событий в Эфесе от назначенного самим императором срока открытия собора и до низложения Нестория включительно. Особенно подробно излагаются причины, почему собор не стал ждать Иоанна и почему без Нестория разбиралось дело о его ереси. Наконец, отцы собора просят императора, чтобы он приказал сжечь сочинения Нестория покарать по законам непослушных еретиков, дабы под его (императорским) покровительством истинная вера укреплялась, прославлялась и всюду проповедовалась.

Что же Несторий? Оставшись с самым незначительным числом епископов, он тоже написал императору донесение.¹⁴⁵⁹ Сторонники Нестория говорят здесь, что они хотели ждать еще не собравшихся в Эфес епископов, но видя, что противники подозревают их в дурных намерениях, решили было идти на открытие собора. Не пошли же они потому, что их не пригласил на собор Кандидиан, который, узнав, что Иоанн Антиохийский и легаты папы близко от Эфеса, убеждал всех, согласно сакре императора, обождать приближающихся членов собора. Далее, жалуясь на всевозможные применения со стороны Мемнона, они просят или дать им особую охрану и составить законный собор, на котором присутствовали бы только по два епископа с митрополитом из каждой провинции, или позволить им безопасно возвратиться домой. Под этим донесением подписались только 10 епископов и сам Несторий. Некоторые исследователи говорят, что эти 10 епископов были из числа „подведомственных Несторию“,¹⁴⁶⁰ но мы уже видели, что 5 епископов, во всяком случае, были не из подведомственных Несторию провинций.¹⁴⁶¹

Император получил донесения от Кандидиана и Нестория и, конечно, поверил им. Но, при своей нерешительности, он счел нужным обратиться за советом в этом деле к одному всеми уважаемому авве Далматию, который уже 48 лет не выходил из своего монастыря. Император около 27 июня лично отправился к авве за советом, а потом послал к нему для отзыва проект сакры к собору. Проект не удовлетворил Далматия, и он дал свои замечания на эту сакру; но чиновники, стоявшие на стороне Нестория, подменили это письмо Далматия какой-то другой запиской. И вот, император, думая, что авва согласился с его сакрой, подписывает ее 29 июня и посылает в Эфес с особым чиновником Палладием.¹⁴⁶² В этой сакре император, укорив отцов собора за то, что они не дождались Иоанна Антиохийского и сами между собой не пришли к единодушному решению, отменяет все, постановленное ими на I заседании, и запрещает им уезжать обратно до тех пор, пока сообща и единодушно не будут рассмотрены „догматы благочестия“, при чем предупреждает их, что префектам главнейших провинций приказано не пропускать никого, возвращающегося без особого распоряжения императора.¹⁴⁶³

Между тем в Эфесе события шли своим порядком. 27 июня прибыл в Эфес Иоанн Антиохийский с немногими из подчиненных ему епископов.¹⁴⁶⁴ Сторонники Нестория послали встречать Иоанна особую депутацию с другом Нестория, комитом Иринеем, который при встрече сообщил ему в превратном, конечно, виде все, что сделано было на первом заседании собора. С этого момента Иоанн Антиохийский решительно становится на сторону Нестория и производит необычайную смуту в ходе дел Эфесского собора, образовывает раскол в Церкви, каковой, только благодаря необычайным усилиям св. Кирилла, духовных и светских властей, был через несколько лет подавлен. Весьма загадочным является поведение Иоанна Антиохийского в несторианских спорах. Его поведение является главной причиной всех дальнейших волнений в Церкви. Нам, конечно, нет нужды входить в подробное обозрение всей многочисленной литературы по этому вопросу, но обойти молчанием, не высказать своего взгляда на поведение Иоанна было бы ущербом для нашей непосредственной задачи, так как поведением Иоанна объясняется многое в деятельности св. Кирилла.

Мы видели, что до самого приезда в Эфес Иоанн хочет всячески показать себя сторонником св. Кирилла; но в то же время он почти явно высказывает сочувствие и Несторию. Акакию Верийскому он поручает передать св. Кириллу благожелания и одобрение за борьбу против зарождающейся ереси, но в то же время в письме к Несторию, хотя и осуждает его, но только за резкость протеста против термина „Богородица“, освященного всеобщим употреблением, хотя и могущего повести к неправильным мыслям. Перед отъездом из Антиохии он составляет поместный собор, на котором одобряет написанную по его поручению Андреем Самосатским критику на анафематизмы Кирилла, так что иные ученые, как мы видели, находят возможным говорить, что он вез в Эфес „по всем правилам формы изложенное обвинение“ против Кирилла;¹⁴⁶⁵ но с пути в Эфес он, как мы видим, шлет св. Кириллу любезнейшее письмо. Подъезжая к Эфесу, он через двух своих митрополитов просит Кирилла не ожидать его, и в то же время эти митрополиты, конечно, не без его ведома, решительно становятся на сторону Нестория, протестуя против открытия собора без Иоанна. Наконец, буквально только в воротах Эфеса он решительно объявляет себя врагом Кирилла.

Нам кажется (на основании данного нами анализа отношения между антиохийской и александрийской христологией), что все симпатии Иоанна с самого начала волнений были на стороне Нестория. Выражения, в которых св. Кирилл видел у Нестория ересь, для Иоанна с его антиохийской точки зрения казались вполне православными (разве только несколько резкими); но Иоанн не высказывает этого, а похваляет Кирилла за ревность о вере, надеясь , вероятно, мягкими мерами и взаимными уступками предотвратить готовившееся столкновение. Когда он прочел анафематизмы Кирилла, то ему показалось, что Кирилл сам впал в ересь; но и здесь Иоанн не стал решительно и резко высказываться, с одной стороны, быть может, потому, что все надеялся мирным путем разрешить спорный вопрос, а с другой стороны, потому, что не вполне надеялся на поддержку Константинополя, а главное – двора в предстоящей борьбе с Кириллом. Правда, Несторий в своем ответе на письмо Иоанна ясно дает понять, что вселенский собор, при его влиянии на императора, будет торжеством столичного владыки; но Иоанн, конечно, знал самонадеянность Нестория, а потому не мог вполне ему доверять в этом случае. Однако, иногда он так был уверен в торжестве антиохийцев на будущем соборе, что сам, например, настоял передать на решение этого собора недоразумение, возникшее у него по делу выбора митрополита для о. Крита, надеясь , очевидно, что собор, при господстве антиохийцев, решит дело в его пользу.¹⁴⁶⁶ Но временами он так робел, что боялся брать на себя руководящую роль со стороны антиохийцев на соборе, опасаясь остаться в меньшинстве и без поддержки двора, и потому не спешил на собор и писал любезнейшие письма св. Кириллу даже с дороги в Эфес. Но вот он в 5 – 6 днях пути от Эфеса. Он так запоздал, что стал опасаться, что собор откроется без него, а потому он посылает гонцов с извещением, что к 20 – 21 числу он приедет. Но тут явилось какое-то неожиданное препятствие (нельзя отрицать, что в истории бывают роковые случайности, вспомним скоропостижную смерть Ария и т. п.). Иоанн, быть может, еще не теряя надежды справиться с неожиданным препятствием, не находя возможным еще больше задерживать открытие собора, посылает двух митрополитов к св. Кириллу сказать: „Если запоздаю, то делайте свое дело“. Но преодолеть препятствия Иоанну не удается, и он является в Эфес не 20 – 21, а 27 июня. Его встречает „светлейший“ граф Ириней, который сообщает ему, не щадя красок, о деятельности Кирилла, о заседании собора, о суде над Несторием, доказывает, что двор стоит решительно на стороне Нестория, сообщает (быть может), что на днях ожидается от императора приказ, отменяющий постановления собора, говорит о 68-ми епископах (из которых 21 – митрополиты), подписавших протест против открытия собора без него – Иоанна. Словом, по своей горячей привязанности к Несторию, Ириней употребляет все силы, чтобы склонить Иоанна к решительному образу действий. Можно себе представить душевное состояние Иоанна. Он страшно досадует на себя, на свою медлительность и нерешительность; он досадует на роковую случайность, задержавшую его на пути; он досадует на Кирилла, так быстро воспользовавшегося его оплошностью; он увидел, что будь он в Эфесе на 5 – 6 дней раньше все его мечты блестяще осуществились бы. И вот, он в страшной досаде доверился Иренею, стремительно бросился загладить свою оплошность, в злобе готов был на все, и начало отступническому собору, можно сказать, было положено. А дальше все потекло стремительно по наклонной плоскости. Раз потеряв равновесие, Иоанн, дружно поддерживаемый сторонниками Нестория, не мог так скоро остановиться, одуматься и осмыслить свое положение и результаты своих деяний. Для этого потребовались годы. Итак, Иоанн в страшной досаде и злобе, как говорится, на всех и на все, вступал в Эфес. Св. Кирилл, кажется, понимал своего врага: „Действуя скорее по глупости, чем по благоразумию, писал он о поведении Иоанна к императору, подчиняясь больше гневу, чем господству трезвого ума, он, едва только соскочил с колесницы и вошел в спальную комнату, еще покрытый пылью, тотчас же принял к себе своих единомышленников, произнес с ними гнусный и крайне несправедливый приговор“.¹⁴⁶⁷

Узнав о приезде Иоанна, члены собора тоже послали ему навстречу особую депутацию из епископов и клириков, чтобы приветствовать его и предостеречь его от общения с отлученным и низложенным Несторием; но „сопровождавшие его (Иоанна) воины (очевидно, Кандидиан дал Иринею почетную стражу для встречи Иоанна) не допустили посланных епископов увидеться с ним на пути“. Депутация, однако, несмотря на оскорбления от воинов, терпеливо следовала за Иоанном к его квартире, где опять, подвергаясь оскорблениям, ожидала аудиенции у Иоанна. „Спустя уже много времени“, их впустили в дом, где уже собрались сторонники Нестория. Депутация доложила, что нужно, „но собор, как говорит Иоанн, не внял их внушениям“.¹⁴⁶⁸ Мало того, Иоанн дозволил Иринею, епископам и клирикам так грубо обращаться с депутатами, что некоторые из них еле живые возвратились к пославшему их собору.¹⁴⁶⁹

Между тем, прибыл к диссидентам¹⁴⁷⁰ и Кандидиан с жалобой на Кирилла и Мемнона, каковая, конечно, с великим сочувствием была выслушана собравшимися сторонниками Нестория.¹⁴⁷¹ Кандидиан жаловался, что его и пришедших с ним депутатов от 68-ми епископов, протестовавших против открытия собора 22-го июня, члены собора с бесчестием выгнали, даже не дав депутатам возможности прочитать протест их доверителей. Но докладу Кандидиана нельзя вполне доверять. Кандидиан ведь допустил непростительную оплошность: он прочитал 22 июня перед собором сакру императора и тем фактически сам открыл заседание собора. Сторонники Нестория имели полное право досадовать на таковую пагубную оплошность, обвинять его, по меньшей мере, в нетактичности, даже жаловаться на него самому императору. Поэтому Кандидиан, само собою разумеется, должен был употребить все усилия, чтобы изобразить открытие собора такими грязными красками, которые совсем обелили бы его самого. Он настолько поглощен желанием очернить собор, что не замечает, как впадает в противоречие с собственными словами. Он сам говорит, что „ему совершенно неизвестно было, что у них (т. е. у сторонников Кирилла) происходило“, однако, когда Иоанн спросил его, как происходил суд над Несторием, то он решительно утверждает: „Они без всякого суда и исследования сделали постановление“. После этого, кажется, ясно, можно ли доверят Кандидиану. А между тем Иоанн и его сторонники вполне ему поверили. Они попросили его прочесть и для них сакру императора, читанную на соборе, и, когда Кандидиан, прочитав, удалился, Иоанн открыл свое заседание. Прения были очень кратки. Скоро все согласились низложить Кирилла и Мемнона за презрение к распоряжениям императора, за нарушение Церковных канонов и, наконец, за „еретические главы“, во многом сходные с учением Ария, Аполлинария и Евномия. Сторонников же Кирилла и Мемнона порешено было только отлучить от общения до тех пор, пока они не отрекутся от анафематизмов Кирилла.¹⁴⁷² Таким образом, суд над Кириллом, Мемноном и их сторонниками произведен был без соблюдения самых элементарных правил правосудия, подсудимые не были даже приглашены на суд.¹⁴⁷³

Составлено было соответствующее определение в форме послания к осужденным.¹⁴⁷⁴ Оно было подписано 43 епископами (из них 14 митрополитов). Акт этот со всеми подписями сохранился вполне неповрежденным до настоящего времени, и однако есть авторы, которые не считаются с этими ясными для „каждого подписями“, и потому одни говорят, что с Иоанном было в это время 37 епископов¹⁴⁷⁵, а другие – 50.¹⁴⁷⁶ Еп. Иоанн, указав действительное число подписавшихся епископов, говорит, что такое число набралось потому, что к Иоанну присоединились некоторые из епископов, присутствовавших раньше на соборе Кирилла.¹⁴⁷⁷ Но это предположение еп. Иоанна тоже не имеет никакого основания, так как достаточно сравнить имеющиеся подписи под определением того и другого собора, чтобы убедиться, что перебежчиков от Кирилла к Иоанну не было ни одного. Это число епископов, как мы уже сказали в своем месте, составилось из самых ярых сторонников Нестория, подавших с ним жалобу императору на собор, из воздержавшихся от участия в подписях как с Несторием, так и с Кириллом, наконец, из приехавших с Иоанном Антиохийским. Составленное диссидентами определение едва ли было послано собору.¹⁴⁷⁸ В это же время были составлены послания „восточных“ к императору¹⁴⁷⁹, „к константинопольскому клиру“¹⁴⁸⁰, „к константинопольскому сенату“,¹⁴⁸¹, „к императрицам“¹⁴⁸² и „к константинопольскому народу“.¹⁴⁸³ Содержание всех этих посланий почти одинаково. Здесь оправдывается Иоанн в своем запоздалом приезде на собор, обвиняются Кирилл и Мемнон в том, что они не дождались Иоанна, а также и в разных ересях и в насилиях над несогласными с ними, сообщается о низложении Кирилла и Мемнона и об отлучении всех их сторонников впредь до раскаяния.

Эти послания начинают целый ряд других посланий диссидентов с жалобами на Кирилла и Мемнона. Ученые, неприязненно относящиеся к Кириллу, всецело доверяют этим жалобам и рисуют деятельность Кирилла на соборе чертами, совсем не соответствующими действительности. Поэтому нам необходимо рассмотреть, насколько основательны были упомянутые нами обвинения со стороны диссидентов, чтобы потом уже не возвращаться к вопросу о правдивости дальнейших их жалоб на Кирилла и Мемнона. Впрочем, некоторые обвинения, взводимые на них, мы уже рассмотрели и дали им надлежащее освещение. Так, первым обвинением „восточные“ всегда выставляли то, что Кирилл не стал ждать Иоанна; но мы видели, насколько справедливо было это обвинение. Далее, Кирилла обвиняли в ересях Ария, Евномия и Аполлинария, но мы уже видели, что подобные обвинения были результатом различных точек зрения на христологию у антиохийских и александрийских богословов и объясняются еще недостаточно установившейся к тому времени богословской терминологией.

В-третьих, Кирилла и Мемнона, или собственно последнего, обвиняли в том, что он не позволял „восточным“ совершать богослужение в храмах Эфеса: все храмы и мартирии были заперты перед ними. Так действительно и было; но обвинять за это ни Кирилла, ни тем более – Мемнона нельзя. Если они подозревали Нестория в ереси, то хотя еще суда над ним и не было, однако даже по одному подозрению в ереси Мемнон имел право не позволять Несторию и его последователям совершать богослужение в подведомственных ему храмах. Даже и теперь, в случае предания суду духовного лица, оно, смотря по характеру обвинения, вообще запрещается в священнослужении впредь до выяснения степени виновности. Тем более имел право Мемнон не дозволять Несторию совершать богослужение в Эфесских храмах. Мы уже не говорим о том, что над Несторием уже висела анафема Римского и Александрийского соборов. Правда, суд этих соборов не был утвержден императором, но с этим в то время еще не всегда признавали нужным считаться: Церковь должна жить своими канонами, говорил Кирилл еще в письме к Аттику по делу о Златоусте, а не волею светских владык.¹⁴⁸⁴ Тем более, после низложения Нестория вселенским собором, нельзя считать незаконным отношение Мемнона к сторонникам Нестория, не покоряющимся соборному определению. Сверх того, с приездом Иоанна, явилась и другая причина недопущения диссидентов в храмы. Иоанн, низложив Мемнона, мог и, как говорит Мемнон, хотел поставить на его место другого епископа, что могло быть совершено по древним канонам только в храме кафедрального города. Вот почему и нужно было охранять Эфесские храмы от вторжения туда „восточных“ .¹⁴⁸⁵

В-четвертых, Кирилла и Мемнона обвиняли за то, что они собрали из своих областей слишком большое число епископов, вместо того, чтобы пригласить на собор из каждой провинции по митрополиту с двумя епископами. Но мы уже видели, что, с одной стороны, закона о надлежащем числе представителей на вселенских соборах от каждой области никогда не существовало, а с другой стороны, предлагаемое восточными, как закон, правило о количестве епископов не могло быть и применено к Египту, где институт митрополитов к этому времени еще не развился, так что можно сказать, что на весь Египет правоспособным митрополитом был только св. Кирилл.¹⁴⁸⁶

В-пятых, обвиняли Кирилла и Мемнона во всевозможных насилиях над „восточными“, будто бы Кирилл привез с собой толпу египетских корабельщиков, а Мемнон созвал асийских крестьян; оба же пользовались, сверх того, толпой из Акрополя, посылали этих „служителей своего самоуправства“ и производили страшное смятение в городе. „Мы, говорят „восточные“ в одной жалобе¹⁴⁸⁷, дошли до крайних бедствий; боремся с чрезвычайными опасностями и ежедневно видим смерть перед своими глазами. Ибо то, на что осмеливаются Кирилл и Мемнон, превосходит всякое зверство варваров; не осталось никакой жестокости, которой бы они не употребили против нас. Мы, как во время войны, подвергаемся постоянным нападениям; наши жилища уже дважды были надписаны, чтобы видны были тем, которые намерены напасть на нас“. Прочитав эти жалобы на насилия, можно подумать, что Кирилл и Мемнон были господами положения в Эфесе, но в посланиях собора в Константинополь мы читаем, что члены собора были в Эфесе, как в темнице. Эти слова отцов собора подтверждаются и фактами: мы увидим, что Эфес был по приказу Кандидиана как бы кольцом окружен, так что отцы собора должны были переодевать посылаемых ими с донесениями даже к императору, ибо только таким путем могли они сообщить в столицу о настоящем положении дела в Эфесе. Если Кандидиан имел возможность таким крепким кольцом окружить Эфес, то неужели же он не имел возможности так же стеснить православных и в самом городе. Действительно, о военной силе, стоящей на стороне интересов диссидентов в актах собора не раз упоминается: военной силой окружена была квартира Нестория¹⁴⁸⁸, военная сила встречала Иоанна¹⁴⁸⁹, она же охраняла и его дом¹⁴⁹⁰; военной, конечно, силой остановлены были глашатаи собора о низложении Нестория.¹⁴⁹¹ Да и странно было бы, если бы знатнейший чиновник, облеченный чрезвычайными полномочиями, не мог, при полном желании поддержать диссидентов, обеспечить им господствующее положение в городе, а тем более – защитить покровительствуемых им епископов от разных обид и насилий. С другой стороны, православным не было никакой нужды прибегать к физическому воздействию на противников, ибо православных было так много в сравнении с диссидентами, что они, хотя и терпели всевозможные стеснения со стороны Кандидиана и Нестория, но были вполне и непоколебимо уверены, что перевес в конце концов останется на их стороне. Только защищаясь от насилий, могли они прибегать к помощи так сочувствовавшего населения Эфеса.¹⁴⁹² Иное положение было у диссидентов: будучи немногочисленны, они естественно искали поддержки и помощи в военной силе. Действительно, хотя диссиденты и жалуются на чисто варварские жестокости со стороны Кирилла и Мемнона, однако не указывают ни одного факта насилия над ними, кроме разве столкновения у дверей храма Иоанна Богослова (о чем мы будем еще говорить). Члены же собора несомненно страдали от „восточных“: достаточно вспомнить участь депутации, посланной встречать Иоанна. Значит, не „восточные“, а православные были гонимой стороной в Эфесе.

Но во всякой лжи есть доля правды. Так и здесь. Трудно допустить, что диссиденты все, описанное ими, выдумали. Нет, несомненно, они подвергались опасности и слышали угрозы, но от кого? Чтобы обвинить Кирилла и Мемнона, диссиденты говорят: от корабельщиков египетских и от асийских крестьян. Жители города, по словам „восточных“, не принимали в этом участия. „Народ не принимает их“ беззаконных собраний, говорят диссиденты.¹⁴⁹³ Но вспомним всеобщее ликование в городе по окончании первого заседания собора. Да странно было бы даже и допустить, что жители Эфеса несочувственно, или безразлично отнеслись к защитникам чести и славы их покровительницы – Богородицы. Таким образом, если и есть доля правды в жалобах диссидентов на притеснения со стороны православных, то это могло быть со стороны народных масс городских жителей. А за деяния народной толпы, быть может, оскорбленной в своих святых чувствах глубокого почтения к Богородице дерзкими выходками несториан, нельзя, конечно, винить св. Кирилла и Мемнона. Итак, все обвинения, взводимые диссидентами на св. Кирилла и Мемнона, не могут быть названы уважительными или даже правдивыми. И действительно, как мы уже сказали, „Иоанн, знатнейший и славнейший комит (присланный императором для разбора всех этих жалоб), по прибытии в Эфес, осудил распускавших такие клеветы, не нашедши в них никакой правды.¹⁴⁹⁴

Насколько „восточные“ чувствовали себя господами в Эфесе, это особенно ярко видно из того, что Иоанн Антиохийский, низложив Мемнона, задумал посвятить ему преемника. „Каждый день призывал он к себе почтенный сенат и знатнейших граждан и вынуждал у них общее согласие рукоположить другого“ епископа.¹⁴⁹⁵ Но граждане стали на защиту Мемнона: они окружили свои храмы и не допускали туда Иоанна. У храмов, поэтому, происходили даже кровавые столкновения между сторонниками Иоанна (солдаты и зевксиппы) и Мемнона (граждане). Особенно большое столкновение было у храма Иоанна Богослова.¹⁴⁹⁶

Как мы уже сказали, диссиденты отлучили сторонников св. Кирилла и Мемнона впредь до раскаяния. Но проходило время, а ожидаемого раскаяния не последовало. И вот, „восточные“ посылают им особую отлучительную, или точнее – увещательную грамоту¹⁴⁹⁷, в которой укоряют их, что они, „видя дверь человеколюбия отверстую, не поспешили вступить в нее и не взывали, чтобы их разрешили от уз отлучения“. Итак произошло оформленное разделение между „восточными“ и собором. Однако, даже для некоторых членов собора „восточных“ была ясна незаконность деяний Иоанна Антиохийского.

Ознакомившись ближе с Несторием, который после отлучения, конечно, не стал уже больше стесняться в выражениях, открыто высказывая свои убеждения, семь епископов из сторонников Нестория переходят на сторону св. Кирилла.¹⁴⁹⁸ Это радостное событие св. Кирилл ознаменовал прекрасной проповедью.¹⁴⁹⁹ При виде целого собора епископов, сошедшихся в храме по этому случаю, св. Кирилл выражает радость, которая настала для него после великой печали. И вот, в духовном восторге он произносит дивный гимн во славу Богородицы. Потом он раскрывает глубину падения Нестория, сопоставляя его поведение с отречением евреев от Христа, с ересью Ария, с языческим безбожным мудрствованием. Потом в качестве обличителей Нестория он приводит ап. Павла, пророка Исаию и даже демонов, которые все-таки исповедовали Христа Сыном Божиим (Мф. 8, 29). Изобразив тот раздор в Церкви, который произошел через лжеучение Нестория, упомянув о его попытке самого императора склонить на свою сторону, св. Кирилл говорит, что Несторий вполне заслужил изреченного о нем собором осуждения, которое, впрочем, предварялось долгими попытками и со стороны его – св. Кирилла, и со стороны папы, вернуть его к покаянию, спасти его от погибели. Наконец, св. Кирилл обращается с увещанием к слушателям: „Будем благоговейно чтить и смиренно исповедовать единение (τὴν ἐνότητα природ во Христе), повиноваться боголюбезнейшему императору, покоряться начальствам и властям, чтить св. Троицу, ублажая Приснодеву Марию и Её Сына“.

Время этого события и произнесения этой проповеди определяется различно. Kopallik думает, что это событие имело место до приезда Иоанна Антиохийского, так как в проповеди дышит бодрое настроение, которое потом исчезает под влиянием все новых и новых осложнений на соборе.¹⁵⁰⁰ Но мы с этим не согласны. В донесении собора к императору, посланном с Палладием, говорится, что после присоединения этих семерых епископов, „на стороне Нестория и благочестивейшего Иоанна, епископа Антиохийского осталось едва 37 человек“.¹⁵⁰¹ Действительно, как мы уже знаем, с Иоанном на первом заседании его conciliabulum’a было 43 епископа. Ясно, что переход этих 7 епископов произошел уже после приезда Иоанна. На приезд Иоанна, очевидно, указывает и св. Кирилл в проповеди, когда говорит о бывшей у него (Кирилла) великой печали. Миролюбов стремится определить это событие более точно, обращая внимание на бодрый тон проповеди, произнесенной при этом, он думает, что этот тон – результат прибытия папских легатов, а потому факт этот был, значит, после приезда в Эфес последних, что было, как увидим, 11-го июля.¹⁵⁰² Но мы и с этим согласиться не можем. В упомянутом нами донесении собора к императору уже говорится, как мы видели, об этих 7 епископах. Послание же это написано до прихода легатов, так как о них нет упоминания в этом донесении, так как о папе говорится, что он присутствовал в это время „в лице благочестивейшего архиепископа Кирилла“, и так как собор не называет себя здесь вселенским, что он, как увидим, стал позволять себе с приходом папских легатов. Наконец, приход легатов не мог сообщить такое бодрое настроение, каким дышит проповедь, ибо уже до приезда легатов св. Кирилл, как увидим, благодаря прибытию чиновника Палладия с императорской сакрой, убедился, что дело с Несторием, в виду сочувствия ему самого императора, не так легко окончить, как ему казалось после первого заседания собора. Итак, по нашему мнению переход 7 епископов к св. Кириллу и проповедь последнего по этому случаю имели место после приезда Иоанна Антиохийского, но раньше приезда не только папских легатов, но и Палладия, т. е. между 27 июня и первыми числами июля.

В первых числах июля прибыл в Эфес из столицы чиновник Палладий с императорской сакрой от 29 июня, уничтожавшей постановления первого заседания собора. Хотя этой сакрой косвенно уничтожались и постановления собора „восточных“, но они были чрезвычайно обрадованы этой сакрой, так как она явно говорила, что император – на стороне Нестория, а не Кирилла. Они настолько осмелели после этого, что под предлогом помолиться за государя в благодарность за полученную сакру они, в сопровождении военной силы, отправились к храму Иоанна Богослова, думая там поставить преемника низложенному ими Мемнону. Но граждане знали намерения „восточных“ и, несмотря на военную силу, не пустили их в храм. Произошло кровавое столкновение, в котором пострадали обе стороны. „Восточные“ обратились в бегство, преследуемые, по словам Иоанна, толпой с палками и градом камней.¹⁵⁰³

Палладий весьма спешил обратно в Константинополь. „ Восточные “ отправили с ним донесение императору¹⁵⁰⁴, в котором благодарят его за полученную сакру, обвиняют Кирилла и Мемнона (особенно за последнее столкновение у храма Иоанна Богослова) и просят изгнать последнего из Эфеса, а для правильного и стройного хода соборных заседаний просят оставить на соборе по одному митрополиту с двумя епископами от каждой провинции, удалив остальных, будто бы только тормозящих дело. С тем же Палладием они отправили краткие послания „к префекту и магистрату“¹⁵⁰⁵ и „к надзирателю и адвокату“¹⁵⁰⁶ почти с тем же содержанием, что и донесение императору.

Совсем конечно, иное, впечатление произвела сакра императора на сторонников св. Кирилла. Они увидели, что Кандидиан оклеветал их перед императором, который, очевидно, еще и не получил актов и посланий от собора. И вот, с тем же Палладием они посылают ему донесение.¹⁵⁰⁷ Здесь они доказывают императору, что они, вопреки донесению Кандидиана, осудили Нестория после долгих догматических исследований и сравнений его учения с никейским символом веры, со св. Писанием и с творениями св. отцов. Только убедившись в заблуждениях Нестория, они осудили его. Но некоторые, предпочитающее дружбу с людьми благочестию, как Кандидиан и Иоанн Антиохийский, стали на сторону Нестория и произвели великую смуту. Поэтому отцы собора просят императора, чтобы он вызвал Кандидиана и пять епископов из числа членов собора для выяснения неправильно изображенного перед ним хода соборных деяний. Несторий так хитро прикрывает свое нечестие своими умствованиями, что даже некоторые епископы, увлеченные им, только после „точных исследований“, убедились в его „злохулениях“ и, оставив его, присоединились к собору, так что „после этого на стороне Нестория осталось только 37 епископов“ (каковых собор и перечисляет в конце донесения).¹⁵⁰⁸ Против Нестория высказалась вся вселенная в лице более чем 200-т епископов, так как Кирилл является представителем и всей церкви Западной. Некоторые исследователи говорят, что это донесение не было передано Палладием императору,¹⁵⁰⁹ и действительно, дальнейшее отношение императора к собору подтверждает эту догадку.

Вскоре после отъезда Палладия, к 10-му июля, прибыли, наконец, в Эфес и легаты папы, – епископы Аркадий и Проэкт и пресвитер Филипп. Ради них 10-го июля созвано было под председательством св. Кирилла второе заседание собора в домовой церкви Мемнона.¹⁵¹⁰ Легаты передали собору послание от папы Целестина¹⁵¹¹, которое и было прочитано во всеуслышание на латинском, а потом на греческом языке. Папа довольно пространно говорит о необходимости всем епископам заботиться о всеобщем мире и чистоте веры, воодушевляет отцов собора к единодушию и твердости в вере и, наконец, говорит, что он давно дал свое постановление о Нестории и надеется, что и весь собор будет согласен с ним по этому вопросу. Собор в ответ громко засвидетельствовал православие и согласие Целестина и Кирилла. Передали легаты и послание папы к самому св. Кириллу, с содержанием какового мы уже ознакомились в свое время, после этого легаты потребовали для личного ознакомления письменные акты первого заседания. Собор приказал это исполнить.

На другой день, 11-го июля, состоялось третье заседание собора в том же месте и в том же составе.¹⁵¹² Легаты папы заявили, что они, прочитав акты I-го заседания собора (суд над Несторием), вполне согласны с ними и признают их за „суд всех церквей, потому что на сем священном соборе присутствуют или лично, или через своих послов, священники и Восточной и Западной церкви“. Св. Кирилл предложил присоединить запись деяний II и III заседания собора к прежним актам собора, а легатам было предложено подписать все эти акты, что они и исполнили, причем Проэкт, епископ и легат римской церкви, первый раз называет Эфесский собор „вселенским“ собором. Теперь постановления Эфесского собора приобрели еще больший авторитет, быв подписаны представителями всей Западной церкви¹⁵¹³ – легатами папы; теперь они приобрели несомненно вселенский авторитет. Вот почему, действительно, с этого времени собор стал называть себя „вселенским“.¹⁵¹⁴ Самочувствие собора теперь настолько поднялось, что отцы собора в послании к императору,¹⁵¹⁵ написанном после прихода легатов папы, как бы игнорируют сакру императора от 29-го июня, или, по меньшей мере, своеобразно истолковывают её. Император потребовал, чтобы приговор вынесен был по общему мнению всего собора,¹⁵¹⁶ желая конечно, чтобы обе, образовавшиеся на соборе партии, соединились. И вот, собор теперь и пишет императору: „Суд, недавно нами произнесенный, есть единый и всеобщий суд всей вселенной“.¹⁵¹⁷ А потому отцы собора, считая, что дело собора теперь окончено, просят императора, чтобы он позволил им рукоположить преемника низложенному Несторию и потом разъехаться всем по своим городам. „Просим также, говорят отцы собора, задержать те письма, которые (враги наши) грозят послать к местным начальниками. Иначе снова может произойти какое-нибудь бедствие для церквей, или приключится скорбь святейшим епископам в их собственных епархиях“.¹⁵¹⁸ В это же время отцы собора, именуя себя „святым, великим и вселенским собором“, пишут послание к клиру и народу константинопольскому¹⁵¹⁹, в котором, извещая кратко о причинах низложения Нестория, просят адресатов „усердно молить Бога о том, чтобы явлен был достойный престола великого града“.

16-го июля¹⁵²⁰ созвано было под председательством Ювеналия Иерусалимского в храме Марии четвертое заседание вселенского собора.¹⁵²¹ Св. Кирилл и Мемнон, только теперь узнавшие (да и то – по слухам) о том, что Иоанн Антиохийский со своим собором низложил их, подали собору жалобу на него за то, что он осудил их, даже не пригласив их для допроса и показаний.¹⁵²² Собор после этого два раза посылал за Иоанном, требуя его для объяснения по поводу поступившей на него жалобы от Кирилла и Мемнона. Но и теперь повторилось то, что было с приглашением на собор Нестория. Квартира Иоанна оказалась окруженной вооруженными с обнаженными мечами воинами, не допустившими депутатов к Иоанну. В первый раз Иоанн ничего не ответил, а когда пришла вторая депутация, то он гордо заявил: „Мы не даем никакого ответа людям, низложенными, нами и отлученным. После этого собор определил: „Постановления (восточных) хотя никогда не имели силы и канонического основания, бессильны и не могут нанести какое-нибудь бесчестие потерпевшим через них оскорбления. Если же Иоанн, позванный в третий раз, не явится, то святой и вселенский собор произнесет о нем должный суд по канонам“. Кроме того, о дерзких поступках Иоанна собор постановил сообщить императору.

Ювеналий Иерусалимский на этом заседании задумал воспользоваться своим председательством на соборе в интересах своей кафедры. Кафедра церкви Иерусалимской, как матери всех церквей, пользовалась великим почетом, но епископ Иерусалимский не был даже областным митрополитом, будучи подчинен кесарийскому митрополиту. Притязания на власть митрополита Ювеналий обнаруживал и ранее, а на соборе для его притязаний нашлись самые благоприятные условия: кесарийский митрополит, у которого он хотел отнять некоторые области для образования своего митрополичьего округа, не приехал на собор; Иоанн Антиохийский, его архиепископ, был врагом собора. И вот, Ювеналий хотел было присоединить к своей кафедре Финикию и Аравию.¹⁵²³ Это возмутило св. Кирилла: он считал низким пользоваться такими неблаговидными средствами для таких своекорыстных целей. Но в то же время св. Кирилл не хотел открыто выступать против Ювеналия: он, может быть, боялся, чтобы Ювеналий, обидевшись на его протест, не ушел бы к сторонникам Нестория. Поэтому св. Кирилл отправляет письмо к римскому архидьякону Льву, человеку, близкому к папе, с просьбой убедить папу, чтобы тот протестовал против этих домогательств Ювеналия.¹⁵²⁴ Можно думать, что св. Кирилл и папе не писал об этом, чтобы сохранить все это в секрете. По той же причине, очевидно, дело Ювеналия не вошло и в акты собора.¹⁵²⁵

На другой день, 17-го июля, было пятое заседание собора¹⁵²⁶, на котором св. Кирилл заявил от себя новую жалобу на Иоанна Антиохийского. Он жаловался на то, что Иоанн обвинил его в различных ересях, разгласил эти обвинения по всему городу и сообщил даже императору. Св. Кирилл в опровержение этих обвинений заявляет, что он с детства воспитан на св. Писании под руководством православных отцов, анафематствует тех еретиков, последователем которых считает его Иоанн, (Аполлинария, Ария, Евномия, Македония, Савеллия, Фотина, Павла, Целестия, Пелагия) и за одно – Нестория и его сообщников, и, наконец, просит, чтобы собор потребовал к себе Иоанна для подтверждения взведенных на него (Кирилла) обвинений. Посланные за Иоанном депутаты вернулись и сообщили, что Иоанн отказался входить в какие бы то ни было сношения с собором до получения от императора ответа на свое донесение об Эфесских событиях. После этого собор постановил отлучить от общения и запретить в священнослужении Иоанна и 35 епископов – его сторонников, (каковые здесь же и перечислены поименно), императора же известить обо всем этом.

Согласно этому постановлению было отправлено к императору от лица собора особое донесение,¹⁵²⁷ в котором, доказав дерзость и незаконность деяний Иоанна Антиохийского и, наоборот, полную законность и корректность IV и V заседаний собора, отцы собора просят императора не считать собором сборище людей, собравшихся вокруг Иоанна“. Для указания же, как должно относиться к диссидентам собора, оставшимся уже только в числе 30, они указывают на отношение императора Константина Вел. к диссидентам Никейского собора. „Да повелит же ваше величество, пишут, наконец, они, чтобы постановленное вселенским и святым собором в утверждение благочестия против Нестория и его нечестивого учения, возымело свою силу, быв подтверждено согласием и одобрением вашего благочестия“.

Мы видим, что собор, окончив вопрос о Нестории, перешел к вопросу о его последователях, об отношении к ним и о мерах борьбы с ними. На V заседании, как мы видим, сторонники Нестория подверглись низложению. Сообщив об этом императору, собор должен был позаботиться и об епархиях, подчиненных низложенным. Поэтому справедливо многие ученые¹⁵²⁸ относят к этому (V) заседанию правила собора, помещаемые обычно между деяниями VII заседания.¹⁵²⁹ Правила эти, как думают, суть часть окружного послания собора к восточным церквам, на которое намекают диссиденты в своем послании к церкви Иерапольской.¹⁵³⁰ Действительно, надписание этих правил говорит об окружном характере документа, из которого они взяты.¹⁵³¹ Эти правила (в числе шести) подробно говорят об отношении к новым еретикам, последователям Нестория и Делестия, будут ли они епископы, клирики или миряне. У некоторых издателей к этим шести правилам присоединяются еще два, которые, как увидим, были составлены уже после, на VI и VII заседании собора.¹⁵³²

В то же время (на V заседании) составлено было от лица собора послание к папе Целестину.¹⁵³³ Здесь последовательно описываются все события в Эфесе, начиная с приезда епископов на собор и кончая V заседанием собора. Из этого послания видно, что на V заседании, вероятно, по предложению легатов, были прочитаны постановления западных соборов о пелагианах и всеми единодушно одобрены. Гидулянов видит в этом льстивую уступку собора папе.¹⁵³⁴ С этим можно было бы согласиться, если бы пелагиане пользовались уважением со стороны отцов собора, а между тем этого допустить нельзя. Можно утверждать совершенно противоположное, именно, что пелагиане находили сочувствие у несториан по сродству их учения. Действительно, отцы собора еще в донесении императору, посланном с Палладием, между прочим пишут о некоторых диссидентах: „Одни (из них) судились за извращение догматов как пелагиане“.¹⁵³⁵ Можно ли после этого говорить, что собор только из желания польстить папе произнес отлучение на пелагиан?

Все главнейшие события в ходе соборных деяний происходили под сильнейшим влиянием св. Кирилла, а потому они находили отзвук в его, очевидно, непрерывной проповеднической деятельности в Эфесе. Вот почему такое крупное событие, как решительный переход Иоанна Антиохийского на сторону Нестория, не могло быть пройдено молчанием в Эфесских проповедях св. Кирилла. Действительно, среди этих проповедей есть одна, надписываемая: „Против отступника Иоанна Антиохийского“.¹⁵³⁶

В этой гомилии св. Кирилл картинно изображает деятельность собора под видом борьбы со страшным, свирепым, многоглавым змием, а Иоанна – под видом коварного наблюдателя битвы, который, видя борцов, до последней степени изнуренных, покрытых пылью, облитых потом, вдруг совершенно неожиданно становится на сторону врага и начинает ранить стрелами ненависти тех, кому он должен помогать. Но так как поступки воинов Христа всегда безукоризненны и чисты, то и его неожиданный переход на сторону врага не имеет большого значения: Христос все же победит, а страдания для воинов Христовых – венец неувядаемый. Проповедь эта, очевидно, произнесена вскоре по приезде Иоанна, когда еще не прибыл Палладий, и св. Кирилл не знал о готовившейся грозе из Константинополя, а потому не терял еще бодрого настроения духа и мог вполне искренно сказать: „Мы уже близки к победе“.¹⁵³⁷ Очень ярко рисует эта проповедь громадное влияние св. Кирилла на ход соборных деяний: он, при всей своей скромности, местами олицетворяет, в своей личной деятельности, деятельность всего собора: „Я, говорит он, выхожу против него (змия – Нестория), обнажив духовный меч. Я сражаюсь за Христа со зверем“. Нужно при этом иметь в виду, что так выражаться мог св. Кирилл в присутствии членов собора, не боясь оскорбить их таким изображением своей личной деятельности на соборе.

Борясь с ересью Нестория, отцы собора в Эфесе же начали борьбу и с её пропагандой. 22-го июля состоялось шестое заседание собора под председательством св. Кирилла.¹⁵³⁸ Сюда явился пресвитер Филадельфийской церкви Харисий и заявил, что какой-то пресвитер Иаков пришел в Филадельфийскую Церковь (в Лидии) с рекомендательными письмами от пресвитеров, приверженцев Нестория – Анастасия и Фотия¹⁵³⁹, и стал распространять новый символ веры.¹⁵⁴⁰ В это время многие „четыредесятники“¹⁵⁴¹ оставляли свою ересь и желали присоединиться к православию. Иаков и увлеченные им пресвитеры давали им для подписи этот новый символ. Когда же Харисий доказал неправославие и близкое сходство этого символа с ересью Нестория, то эти пресвитеры обвинили его самого перед епископом, как еретика. Теперь Харисий, предъявив собору этот новый символ и подписи обольщенных четыредесятников, просит собор решить, кто заражен ересью: он ли – Харисий, исповедующий никейский символ веры, или же эти проповедники нового символа. Собор признал этот символ несторианским и поэтому случаю определил: „Не позволять никому произносить, или писать и слагать иную веру, кроме определенной свв. Отцами в Никее“, ослушников же, епископов – низлагать, клириков – извергать, а мирян анафематствовать.¹⁵⁴²

Это постановление собора служило и служит предметом нарекания со стороны многих историков. Говорят, что этим постановлением собор воспретил составлять какие-бы то ни было новые формулы веры, помимо никейского символа.¹⁵⁴³ Говорят, что этим постановлением запрещается употреблять даже и константинопольский символ.¹⁵⁴⁴ Но в таком случае странно, что сам же св. Кирилл, как увидим, принял другой символ при заключении унии с „восточными“, да и раньше этого он довольно свободно обращался с символом никейским, передавая его своими словами,¹⁵⁴⁵ что противоречит упомянутому пониманию этого постановления Эфесского собора. Значит, нельзя понимать это постановление в таком строго-ритористическом смысле. Для правильного понимания его не нужно забывать, что оно вызвано было особыми обстоятельствами. Судя по этим обстоятельствам можно думать, что собор своим постановлением хотел воспретить составление новых формул веры для употребления при приеме еретиков, при крещении или, лучше сказать, для литургического употребления, а не для уяснения тех сторон христианского учения, которые в никейском символе еще не были раскрыты, что признавал и св. Кирилл.¹⁵⁴⁶ Так, очевидно, понимали это постановление и последующие вселенские соборы, составлявшие новые вероопределения.

Итак, собор окончил все, что относилось к догматическому вопросу, ради которого он был созван. Но обычно ко вселенским соборам приурочивалось решение разных вопросов и из других областей, преимущественно канонического характера. Так было и на Эфесском соборе: на его решение предложено было много других дел чисто канонического характера. Этим вопросам посвящено было седьмое заседание собора.¹⁵⁴⁷ Это заседание датируется в актах 31-м августа. Но с этим с давних пор не соглашаются выдающиеся ученые¹⁵⁴⁸, которые видят здесь ошибку и относят это заседание к 31-му июля, так как в конце августа многое из бывшего на этом заседании не могло иметь места. На этом заседании был решен спорный вопрос о независимости церкви о. Кипра от архиепископа антиохийского. Умер глава Кипрской церкви, митрополит г. Констанции. Иоанн Антиохийский, при поддержке проконсула Востока, хотел присвоить себе право рукоположения митрополита для Кипра, так как Кипр в гражданском отношении подчинялся Антиохии. Проконсул по просьбе Иоанна приказал клиру и народу кипрскому не выбирать митрополита и передать это дело на Эфесский собор (Иоанн, очевидно, был уверен в эго время в торжестве антиохийцев на этом соборе), а если митрополит будет избран до прихода этого приказа, то избранный должен явиться и сам на собор. И вот, на собор явился вновь избранный митрополит г. Констанции – Ригин с другими епископами Кипра просить собор, чтобы их оградили от незаконных притязаний антиохийских владык. Собор внял просьбе кипрской депутации и сделал постановление, „чтобы никто не занимал чужой области, которая прежде и издревле не признавала над собой власти ни его, ни его предшественника“.¹⁵⁴⁹ Это правило стало потом постоянным препятствием для папских притязаний на неподчиненные им издревле церкви, а потому нельзя смотреть на Эфесский собор, как на сплошное преклонение и самоуничижение его членов перед папской властью. Некоторые ученые думают¹⁵⁵⁰, что Ригин представил на соборе недобросовестный доклад, и отцы собора по недоброжелательству к Иоанну Антиохийскому не стали даже вникать в это дело, решив его в пользу кипрян. Но даже известный Вальсамон, не смотря на то, что сам был патриархом антиохийским, признал, что это решение Эфесского собора было справедливым.¹⁵⁵¹ На этом же заседании рассмотрена была просьба престарелого Евстафия, бывшего митрополита памфилийского (из Аталии). „Смущенный некоторыми людьми, утомленный заботами, и не могши отклонить от себя злоречие своих противников“, он дал письменное отречение от кафедры. Это отречение было поставлено ему в вину, и не только был избран ему преемник (Феодор), но и самого Евстафия решено было лишить „чести и имени епископа“. Евстафий потому и прибыл в Эфес просить, чтобы вернули ему честь и имя епископа, соглашаясь быть и без кафедры. Собор уважил его просьбу и написал соответствующее послание к Памфилийской церкви.¹⁵⁵²

Диссиденты не раз в своих жалобах на собор заявляли, что в числе членов собора не мало еретиков, и между прочим, 12 епископов мессалиан из Памфилии. Эти еретики (называвшиеся еще евхитами или энтузиастами), укрепившиеся преимущественно в Памфилии, неправильно поняв апостольский совет – „непрестанно молитесь“ (1Солун. 5, 17), дошли до того, что отказывались и от всяких житейских занятий под предлогом молитвы; а потом появились у них и другие заблуждения. Вследствие этого мессалиане, несмотря на свое благочестие, стали подвергаться преследованиям: их изгоняли из Антиохии, из Константинополя, из Александрии; в 426 г., по избрании Сисиния на кафедру, в Константинополе было даже соборное суждение о них, каковое и было потом распространено по церквам, зараженным этой ересью. И вот, отцы Эфесского собора, как бы подчеркивая, что между ними и мессалианами нет ничего общего, утверждают постановление Константинопольского собора 426 г. и Александрийской церкви об этих еретиках, анафематствуют книгу этих еретиков, под названием „Аскетикон“, и поручают двум епископам (Валериану и Амфилохию) решение более частных вопросов об этой ереси.¹⁵⁵³

Наконец, на VII заседании Эфесского собора было рассмотрено прошение двух епископов Европы (провинция Фракии). В этой провинции издревле не каждый город имел отдельного епископа и почти каждый епископ управлял 2–3 городами. Так как митрополит этой провинции, Фритилас Ираклийский, был на стороне Нестория, то ему подчиненные епископы этой провинции, ставшие на сторону св. Кирилла, опасались, что Фритилас постарается поставить своих сторонников во епископы тех городов, им подчиненных, где до этого времени не было епископских кафедр, и потому они попросили у собора защиты на этот случай. Собор постановил, что „ни во святых правилах, ни во внешних законах, которые имеют (за себя) древний обычай, а ныне силу законную, не должно быть вводимо ничего нового в городах Европы“.¹⁵⁵⁴

Но не в Эфесе только приходилось св. Кириллу и, под его председательством и руководством, вселенскому собору вести трудную, упорную борьбу с ересью, с её последователями и покровителями. Не меньшая борьба, если не большая, с самого начала несторианских волнений велась и в Константинополе, при дворе. В тоже время, когда в Эфесе заседал вселенских собор, борьба эта в столице достигла самого сильного напряжения, так как исход борьбы в придворных сферах неминуемо должен был отразиться самым сильным образом и на результате соборных деяний, св. Кирилл еще отправляясь на собор, знал что двор настроен против него, а потому заранее готовил для Константинополя борцов за благоприятный для православия исход борьбы с ересью. Из четырех епископов, посланных еще в октябре 430 г в Константинополь с постановлениями Римского и Александрийского соборов, св. Кирилл только двум позволил вернуться, а два – Потамон и Комарий оставлены были в столице, очевидно, чтобы усилить влияние постоянных апокрисиариев Александрийской церкви в придворных сферах, да и вообще в столице.¹⁵⁵⁵ От них св. Кирилл, конечно, узнал, что император всецело стоит на стороне Нестория. Св. Кирилл скоро убедился в этом и на деле с приездом Кандидиана, а особенно, с открытием собора начались для сторонников св. Кирилла необычайные стеснения. Православные, как мы уже сказали, чувствовали себя, как в темнице, сообщение с Константинополем для них было совершенно прервано. А между тем, св. Кирилл знал, в каком извращенном виде передает Кандидиан и диссиденты императору известия о ходе соборных заседний. Поэтому св. Кирилл употребляет все усилия, чтобы прорваться сквозь эту цепь с истинными известиями к императору о соборных деяниях. И вот, он принужден был прибегнуть к хитрости, он находит глубоко преданного вере нищего, прячет в его пустой (вероятно тростниковый, столь обычный на востоке) посох послание епископам и монахам столицы и отправляет его в путь.

Роль этого нищего настолько важна, что некоторые историки думают что это был не нищий, а переодетый нищим один из епископов , членов собора.¹⁵⁵⁶ Доля правды в этой догадке есть, что отчасти подтверждают и открытые в последнее время памятники, касающиеся Эфесского собора, но едва ли можно допустить, что это был именно епископ. Если бы это был епископ, то он, достигнув Константинополя, уж конечно, не стал бы скрываться, а особенно перед сторонниками св. Кирилла. Он несомненно пошел бы к самому императору с той депутацией, которую, как увидим, устроили монахи столицы; лично он еще ярче изобразил бы императору тяжесть положения членов собора в Эфесе, заставившую его, епископа, переодеваться нищим; да и депутация не упустила бы случая самому императору указать на то, какими путями дошло до них известие от собора, чтобы ярче подчеркнуть ненормальность положения отцов собора в Эфесе. А между тем сторонники св. Кирилла не только ничего не говорят об этом императору, но даже в своих посланиях к собору называют этого оригинального курьера нищим, а не епископом.¹⁵⁵⁷ C другой стороны, соборные документы дают право и даже заставляют признать за факт, что послания собора доставлялись в Константинополь, и не раз, через каких-то переодетых лиц. Отцы собора в послании к константинопольскому клиру ясно говорят, „Всякий раз, как нам удавалось отправлять свои послания, переносчики их подвергались бесcчисленным опасностям и спасались только тем, что так или иначе изменяли свой вид (μετασχηματιζόμενοι)“.¹⁵⁵⁸ Значит, и в настоящем случае мы должны признать, что послание к епископам и монашествующим было отправлено св. Кириллом с переодетым послом, но этим послом было такое лицо, которое почему то не могло ни императору, ни кому-либо другому открыто говорить о своем подвиге. Кто-же это был?

По нашему мнению, этот трудный вопрос очень удачно разрешают уже известные нам коптские акты III вс. собора,¹⁵⁵⁹ почти явно называя таковым лицом авву Виктора, архимандрита тавеннисиотских монастырей. Правда, далеко не все в этих актах может быть признано исторически достоверным, как это доказал В. В. Болотов; но однако и строгая критика последнего не могла отказать во многих местах этим документам в исторической и весьма характерной правде.¹⁵⁶⁰ Что же касается, в частности, Виктора, то почтенный историк считает его за лицо действительно известное в истории, хотя поездку его из Египта в Константинополь, а потом в Эфес на собор он считает за миф, благочестивую легенду, сочиненную тавеннисиотами. Мы не можем входить в детальное исследование вопроса о Викторе, не выходя из рамок своего труда.¹⁵⁶¹ Скажем только, что Болотов пришел к своему выводу, с одной стороны, потому, что вслед за Гарнье, как мы уже сказали, признал, что Виктор, упоминаемый в послании Ἀνέγνων и инок старец Виктор, упоминаемый в Apologet, ad imper., одно лицо, а с другой стороны, потому что деятельность Виктора по коптским актам является повторением деятельности знаменитого Далматия, константинопольского архимандрита. Но о том, что нельзя смешивать этих двух Викторов, мы уже говорили; что же касается отношения деятельности Виктора в Константинополе к деятельности Далматия, то мы согласны, что здесь мы имеем дело с значительной примесью работы „иллюзии и галлюцинации“ горячих поклонников некогда знаменитого аввы Виктора. Однако несомненно, что авва Виктор лично был известен императору и именно по делу борьбы св. Кирилла с Несторием, потому что иначе очень подробная речь св. Кирилла об этом Викторе и, при том, без указания кто он (очевидно потому, что это было излишне в речи к императору) была бы слишком неуместна, да еще в таком специальном послании, как Apologeticon. Сам Болотов признает, что этот Виктор прибыл в Эфес из Константинополя. Очень возможно, что он действовал в столице вместе с Далматием, а пока последний не выходил из монастыря, может быть, и от его имени, что в устах панигириста – копта стерлось, и авва Виктор явился двойником аввы Далматия. Значит, поле деятельности для аввы Виктора в Константинополе и Эфесе, исключая мнимого противоречия послания Ἀνέγνων (нами улаженного), можно считать вместе с Болотовым расчищенным.¹⁵⁶² Наше же предположение, что с этим Виктором было отправлено св. Кириллом послание, и он, переодевшись нищим, благополучно доставил его в Константинополь, не только согласно с коптскими актами III вс. собора, но и разрешает недоуменные вопросы о личности этого посла. Виктор, как рассказывают коптские акты, предложил императору свои услуги. поехать в Эфес и привезти известия о всем, что там происходит,¹⁵⁶³ но император не согласился с этим. Когда потом Виктор вручил императору постановление собора о низложении Нестория, император спросил его: „Кто принес в город эту грамоту?“ Виктор уклончиво ответил: „Не спрашивай у меня, как она пришла в город. Господь тайно прислал её в город, она как бы с неба упала к нам“.¹⁵⁶⁴ Ясно, что Виктор знал, как пришла грамота, но не хотел говорит императору, скорее всего потому, что он сам, без разрешения императора, тайно съездил в Эфес и привез её. Вот почему, как видно из актов собора, и народу не сказано было, как доставлено было это послание. Вот почему депутация от монахов не сказала и императору о том, что принесшему послание пришлось переодеваться нищим. Вот почему и клирики константинопольские в послании к собору называюсь доставившего им это послание „нищим“. Виктор тщательно скрывал свое путешествие, боясь, конечно, гнева императора.

Итак, сопоставляя данные соборных деяний и коптских актов, думаем, что архим. тавеннисиотов – Виктор, посланный св. Кириллом в столицу, чтобы действовать там в пользу православия, тайно, против воли императора, приехал в Эфес. Это было весьма кстати и для него лично и для собора. Дело в том, что на соборе распространились клеветы на него, будто он действует в столице против св. Кирилла. И вот, прибыв в Эфес, Виктор не только опроверг эти клеветы перед всем собором,¹⁵⁶⁵ но и на деле доказал свою ревность о вере, он именно взял на себя трудное и опасное дело доставки послания от собора в столицу. Переоделся он нищим и с тростниковым посохом в руках, в который были вложены полученные от св. Кирилла документы, направился сухим путем в столицу. Он прибыл к уже известному нам, авве Далматию, который быстро сообщил полученные из Эфеса сведения по всем константинопольским монастырям. Увидев тягостное положение отцов собора в Эфесе, авва Далматий решился употребить все усилия, чтобы поправить дело. Он увидел, что император окружен крепкой стеной интриг; он стал догадываться, что его поправки в сакре „Πάντων“, от 29-го июля остались неизвестными императору. После горячей молитвы, он услышал с неба голос, разрешивший ему выйти из монастыря, в котором он безвыходно находился уже 48 лет. И вот образовалась громадная депутация к императору. Все монастыри со своими архимандритами, со свечами, с пением антифонов двинулись ко дворцу просить за страдальцев эфесских. Во главе этой процессии шли архимандриты, а во главе архимандритов шел святой Далматий¹⁵⁶⁶. Можно себе представить то потрясающее впечатление, которое произвела на всех эта процессия, а особенно этот старец, 48 лет не выходивший из своего монастыря. Архимандриты впущены были во дворец к императору. „Получив должный ответ архимандриты вышли“. Из последующего рассказа Далматия, (кстати сказать, очень спутанного) о том, что было у императора, видно, что император, узнав, как его обманули с сакрой „Πάντων“, согласился с заключением собора и сказал: „Если так, то пусть прибывшие епископы придут потом (ко мне)“. Когда же ему сказали, что они задержаны, то он разрешил избранным от собора прийти к нему ,.и донести обо всем, что сделано“.¹⁵⁶⁷ В таких общих чертах изображается это событие в актах собора.

Здесь возникает много вопросов, трудно разрешимых при неясности относящихся к этому событию документов. Прежде всего, что это за послание „епископам и монахам“, которое получил Далматий и которое произвело такой переворот в столице. Далее, когда было это событие? какие результаты оно имело? Существует по этим вопросам не мало обоснованных теорий и случайно высказанных мнений. Нам, конечно, нет нужды подробно разбираться в этих теориях и мнениях, однако познакомиться с ними и хотя в общих чертах показать их научную ценность нам необходимо, это придаст большую твердость и нашему собственному мнению по всем этим вопросам. Tillemont говорит, что это событие было в первых числах июля и имело своим результатом разрешение, данное императором собору прислать в столицу депутатов для личного объяснения. Послание же, принесенное нищим, по словам Tillemont’a, затеряно.¹⁵⁶⁸ Тьерри утверждает то же, что и Tillemont, но говорит, что нищий принес „послание св. Кирилла к епископам и монахам“, другие письма и даже протоколы соборных заседаний.¹⁵⁶⁹ Автор статьи в Хр. Чтении¹⁵⁷⁰ считает, что возмущение монахов имело целью и следствием вызов в Халкидон депутатов от обеих враждующих в Эфесе партий и значит, было в конце августа. Гидулянов говорит, что это событие было в то время, когда депутаты обеих сторон уже ехали в Константинополь, а результатом этого события было то, что депутаты были задержаны в Халкидоне.¹⁵⁷¹ Какие же акты принес нищий, последние два автора не говорят. С последними двумя мнениями мы решительно не можем согласиться. Волнение в столице было вызвано тем, что насилием Кандидиана отцы собора были совершенно отрезаны от столицы. Авва Далматий говорит императору: „Соучастники Нестория во множестве приходят и уходят безвозбранно, а доносить вашему благочестию о деяниях собора никто не дозволяет“.¹⁵⁷² А между тем в августе сообщение между Эфесским собором и Константинополем было свободно: мы имеем несколько посланий из Эфеса в столицу и обратно относящихся к этому времени.¹⁵⁷³ А если так, то зачем же потребовалась посылка писем в посохе переодетого архимандрита? Но еще более странно мнение Гидулянова. Если бы во время аудиенции Далматия у императора депутаты обеих партий собора уже с разрешения императора шли в Константинополь, то на слова Далматия: „Никто не дозволяет им (послам собора) прийти“ (к императору), император несомненно сказал бы: „Они уже едут ко мне по моему приказу“, чего однако он не говорит. Далее, Гидулянов говорит, что, благодаря бунту монахов в столице, депутаты были задержаны в Халкидоне, так как их боялись пустить в столицу, опасаясь еще больших волнений. Совершенно другое мы читаем в разговоре императора с Далматием. Император в ответ на просьбу последнего не только не приказывает задержать депутатов в Халкидоне, а милостиво говорит: „Если так, то пусть прибывшие (οί παραγενόμενοί) епископы придут ко мне“.¹⁵⁷⁴ Не можем мы вполне согласиться с мнением Tillemont’a и Тьерри. По их мнению, результатом ходатайства Далматия было разрешение, данное собору, прислать депутатов к императору. Эта депутация была не в августе, а в июле. Она, по мнению означенных авторов, только тогда отправилась в столицу, когда получено было от императора через Далматия разрешение на это. Между тем, из разговора Далматия с императором видно, что депутаты уже в это время ехали, но были задержаны, скорее всего, в самом Константинополе. Император на жалобы Далматия говорит: „Пусть прибывшие (οί παραγενόμενοί) епископы придут ко мне“. Очевидно, депутаты были уже в Константинополе, коль скоро император называет их: „οί παραγενόμενοί“. Далматий отвечает: „Они (конечно прибывшие епископы) задержаны (ἐκρατήθησαν) и запрещено им приходить. Очевидно, что они благополучно прошли все препятствия на пути, прибыли в столицу, но уже здесь были арестованы, и только по приказу императора, исходатайствованному Далматием, их освободили, и они явились к императору. Итак, когда же все это было? Для решения этого вопроса нам приходится заглянуть несколько вперед.

В первых числах августа, как увидим, прибыл в Эфес комит Иоанн с императорским утверждением низложения Кирилла, Мемнона и Нестория. Это утверждение было, как увидим, результатом хлопот комита Иринея, посланного „восточными“, и депутатов собора, посланных из Эфеса императору. Комит Иоанн мог выехать из Константинополя, считая 5 дней на путь в Эфес, в последних числах июля; приказ мог быть дан числа 25 июля, а приезд Иринея в столицу, поэтому, мог состояться числа 23 июля. Действительно, „восточные“ в своем донесении, посланном с Иринеем, жалуются императору на то, что члены собора, будучи сами отлучены, дерзнули восстановить в священнослужении Кирилла и Мемнона,¹⁵⁷⁵ а это было, как мы видели, на V заседании, 17 июля; считая пять дней на путь Иринея в столицу, видим, что Ириней, приехавший туда 22 июля, мог выехать из Эфеса 18 июля, именно на другой день после V заседания собора. Далее, Ириней в своем послании к „восточным“ говорит, что послы собора прибыли в столицу тремя днями раньше его, т. е. 20 июля.¹⁵⁷⁶ Значит, аудиенция Далматия у императора, результатом которой явилась возможность послам, освободившись от ареста, явиться к императору 20 июля, была не позже 19 июля; а авва Виктор с документами, заставившими Далматия оставить свой монастырь и идти к императору, мог прибыть не позже 17 июля, так как Далматий, конечно, не сразу решился выйти из монастыря и не мог в ½ дня, известив все монастыри, устроить такую грандиозную манифестацию. Теперь далее. Нищий (переодетый авва Виктор) безусловно шел пешком, а не ехал морем, как думает Тьерри,¹⁵⁷⁷ так как о нем говорится в соборных документах, что он, „собирая милостыню и нося с собой посох, таким образом донес послание“.¹⁵⁷⁸ От Эфеса до Константинополя считается обычной езды 18 суток,¹⁵⁷⁹ значит, пешком этот нищий, конечно – торопясь, шел около 25 суток. Таким образом, мы видим, что он мог выйти из Эфеса 23 – 24 июня, т. е. на третий день по низложении Нестория. Отсюда сам собой разрешается и тот вопрос, какое послание принес авва Виктор. На другой день после открытия собора св. Кирилл, как мы говорили, написал послание „к епископам Комарию и Потамону, и архимандриту монастырей Далматию и пресвитерам Тимофею и Евлогию.¹⁵⁸⁰ Ясно теперь, что именно это послание и принес Виктор. Правда, Tillemont обращает внимание на то, что послание, принесенное нищим, адресовано было к „епископам и монахам“ (множественное число), а не Далматию; но, кажется, нет нужды доказывать, что Далматию оно адресовано было не для личного только пользования, а для всех монахов, высшим представителем которых являлся Далматий; а потому авторы, описывавшие прибытие нищего, естественно могли сказать, что письмо было адресовано монахам. После этого падает и мнение Тьерри о многих письмах и о протоколах собора, принесенных этим нищим, из содержания послания св. Кирилла видно, что протоколы еще не были в это время готовы. Если же авва Виктор и мог принесть с этим посланием еще какие-нибудь документы, так это могли быть – послание собора „к клирикам и экономам церкви константинопольской„ и, конечно, „приговор низложения“, отосланный Несторию, тоже 23 июня написанные, и только.

Какие-же документы могли привезти с собой освобожденные из-под ареста епископы, приехавшие из Эфеса? Чтобы определить это, нужно опять обратиться к хронологическим вычислениям. Эти епископы только 20 июля могли явиться к императору. Так как они несколько времени находились в Константинополе под арестом, то, во всяком случае, они не могли выехать из Эфеса 17-го июля после V заседания собора, произнесшего отлучение на Иоанна Антиохийского. После IV заседания (16 июля) они тоже не могли выехать, потому что вопрос, поднятый на этом заседании (об Иоанне Антиохийском), не был решен, а отложен был на следующее заседание. Не дождавшись его решения, они не выехали бы. Поэтому можно решительно утверждать, что они отправились из Эфеса не позже, как после III заседания собора, которое было 11-го июля. Действительно, самосознание собора с приездом папских легатов, 11-го июля подписавших все соборные определения, необычайно повысилось: собор стал именовать себя „вселенским“; а потому вполне естественно, что именно в это время собор, вопреки прямому запрещению, дерзнул отправить послов к императору. Очевидно, что враги собора в Эфесе такое же значение придавали теперь собору, почему никто не решился в Эфесе задержать их,¹⁵⁸¹но в Константинополе их задержали. Наконец, в самих „Деяниях“ Эфесского собора есть доказательство того, что именно в это время было отправлено посольство от собора в столицу. После III заседания составлено было „донесение епископов и легатов, прибывших из Рима, которое послано было собором к императору, через дьякона Евтиха“.¹⁵⁸² В то же время было составлено „послание св. собора к клиру и народу константинопольскому“ о низложении Нестория.¹⁵⁸³ Этот дьякон Евтих, очевидно, и был во главе этой депутации к императору. Таким образом, послы собора выехали из Эфеса 11 – 12 июля, а потому могли привезти с собой в столицу акты только первых 3-х заседаний собора и приготовленную до этого времени корреспонденцию в столицу. Итак, послы собора могли привезти императору донесение о „вселенском“ суде над Несторием, а клиру и народу Константинопольскому – послание о низложении Нестория.

Послы сначала имели блестящий успех в придворных сферах: они доказали наличность ереси в учении Нестория, и, потому, – законность его низложения. Но через три дня прибыл в Константинополь комит Ириней, посланный диссидентами. Благодаря своим связям с сановниками, он скоро многих из них склонил на сторону Нестория. И вот, „решено было, рассказывает Ириней, чтобы та и другая сторона, я и египтяне, для защищения своего дела, явились перед благочестивейшего императора, и, в присутствии главных сановников, были выслушаны им“. Устроено было совещание в присутствие самого императора, и сторонники Нестория употребили все усилия, чтобы доказать виновность Кирилла и его собора. Результатом всего этого было то, что „на врагов истины, как пишет Ириней восточным, согласно всеми произнесено было осуждение, а суд вашего благочестия был одобрен и утвержден, и отлучение египтянина тотчас послано благочестивым императором“.¹⁵⁸⁴ Итак, диспут в присутствии императора окончился в пользу Нестория и его партии: император признал законным низложение Кирилла и Мемнона и послал (?) соответствующий указ.¹⁵⁸⁵ Это вполне понятно, светским, хотя и высшим чиновникам, равно и самому императору трудно было понять те тонкости христологии и ту запутанность терминологии, которыми защитники Нестория могли всегда прикрывать свое лжеучение; между тем, как обвинения „восточных“ против Кирилла были прежде всего чисто канонического характера, он обвинялся за мнимое самовластие и противоканонические деяния на соборе; эти обвинения вполне были доступны пониманию и лиц, не имеющих богословского образования. Когда дело приняло неблагоприятный для Кирилла оборот,¹⁵⁸⁶ в это именно время прибыл в Константинополь врач и синкелл св. Кирилла – Иоанн, и мнение большей части сановников изменилось. Образовалось в придворных сферах 3 партии: одни признавали законным низложение не только Кирилла и Мемнона, но и Нестория; другие советовали отменить все, постановленное в Эфесе, а для разбора дела вызвать нескольких епископов в столицу; третьи предлагали императору свои услуги – ехать в Эфес и все на месте уладить.¹⁵⁸⁷ Последнее предложение особенно понравилось императору. Но опасаясь, что Кирилл, Мемнон и Несторий, находясь на свободе, будут тормозить дело примирения враждующих в Эфесе партий, он признает законным отлучение всех трех. Мы видим, что среди всех этих придворных толков об Эфесском соборе нет и речи о низложении, постигшем на IV – V заседании собора и Иоанна Антиохийского. Это обстоятельство неопровержимо доказывает нашу мысль, что послы собора выехали из Эфеса после III заседания собора, имея в руках только акты о низложении Нестория. „Восточные“ же в своем донесении через Иринея, конечно, сочли нужным умолчать о том, что собор отлучил их председателя – Иоанна Антиохийского.

Итак, император решил послать в Эфес нового чиновника для примирения враждующих партий. Выбор пал на Иоанна, государственного казначея,¹⁵⁸⁸ человека энергичного, исполнительного, находчивого, чуждого, хотя и не совсем, пристрастия и искренне одушевленного желанием примирить партии Кирилла и Нестория. Ему дана была от императора сакра к собору.¹⁵⁸⁹ Сакра эта адресована к 52-м епископам, названным по именам, но без указания их кафедр. Можно думать, как мы говорили в своем месте, что здесь перечислены почти исключительно областные митрополиты, к которым была адресована и сакра о созыве собора,¹⁵⁹⁰ но с пропуском имен Кирилла, Нестория и Мемнона, как признанных низложенными. Император в этой сакре не делает различия между партиями, он всех считает за членов одного собора и потому, утверждая низложение Кирилла, Мемнона и Нестория, приглашает единодушно решить спорные вопросы веры.

Комита Иоанна задержали в пути какие-то „важнейшие дела“.¹⁵⁹¹ Известие о содержании сакры, очевидно, пришло в Эфес раньше Иоанна. И вот, св. Кирилл, в виду приближающейся опасности, подготавливает своих сторонников к грядущим событиям по своему обыкновению проповедью с Церковной кафедры.¹⁵⁹² Он восхваляет несокрушимое терпение, как источник всякого блага (Римл. V, 3; Сирах. II, 1–2), доказывает необходимость скорбей для христианина (Иак. I, 12) и приводит пример мужества – историю трех отроков еврейских в пещи вавилонской, толкуя её аллегорически. Учение Нестория, не признающего Иисуса Христа за истинного Бога, но поклоняющегося Ему, он уподобляет поклонению твари вместо Бога, какового поклонения требовал Навуходоносор от трех отроков; пещь огненная – Церковь, три отрока – мужественные борцы за веру. Наконец, проповедник просит не унывать: если при нечестивом Навуходоносоре не погибли три отрока, то тем более при благочестивейших императорах можно терпеливо переносить испытания в надежде на великую кротость владык.

Между тем, в первых числах августа,¹⁵⁹³ прибыл в Эфес комит Иоанн. Его встретили епископы обеих партий и он объявил им, чтобы они все без исключений явились на следующий день к нему на квартиру в определенной очереди. Когда на другой день все собрались и посол хотел читать привезенную сакру императора, то поднялся невообразимый шум, каждая партия требовала удаления главы другой партии, как законно низложенного. Только силою удалив Кирилла и Нестория (Мемнон не явился), Иоанну удалось прочитать императорскую сакру в присутствии всех. В то время, как сторонники Нестория „принимали чтение и одобряли“, сторонники Кирилла подняли шум о незаконном отлучении Кирилла и Мемнона. Тогда, в предупреждение больших волнений, Несторий был взят под охрану Кандидианом, святой же Кирилл, а потом – вечером и Мемнон, отданы были под стражу некоему чиновнику Иакову, начальнику „именитой придворной стражи“.¹⁵⁹⁴ С этого времени (3–4 августа) и до самого отъезда из Эфеса св. Кирилл находился под стражей. В то время как Несторий, находясь под стражей у своего горячего приверженца – Кандидиана, пользовался, конечно, почти полной свободой, св. Кирилл нес суровый арест. „Мы, пишет он в Константинополь, находимся в сильном стеснении, потому что нас стерегу т воины и стоят у наших комнат“.¹⁵⁹⁵ Впрочем, он находил возможность сноситься с собором. Он мог вести переписку из-под ареста. Сохранились письма, им и к нему писанные в это время. В это именно время он написал послание к клиру и народу константинопольскому, в котором описал подробно, что хотел сделать комит Иоанн для примирения собора с диссидентами, какие несогласия были между самими восточными и какие стеснения несет он под стражей.¹⁵⁹⁶ К нему даже могли приходить другие епископы. „Епископы, пишет он в это время, со слезами приходят и говорят, что они готовы терпеть вместе изгнание и смерть“.¹⁵⁹⁷ Очевидно, арест состоял в том, что ему самому воспрещено было выходить из заключения. Поэтому влияние св. Кирилла на собор не прекратилось и после ареста. Даже более того, его темничное заключение сделало его в глазах собора мучеником за веру, окружило его ореолом святости. И действительно, мы видим самое трогательное любовное отношение собора к нему: все послания собора к императору с этого времени являются сплошной апологией за св. Кирилла, сплошным гимном любви собора к своему председателю. Итак, деятельность собора и после ареста св. Кирилла находилась под его сильным влиянием.

Комит Иоанн уже на другой день по приезду убедился, что достигнуть соглашения между враждующими ожесточенными партиями путем общих совещаний невозможно, и потому прибег к другому способу. Он, по совету восточных (как думает св. Кирилл)¹⁵⁹⁸, повелел отцам собора представить ему письменное изложение веры, надеясь склонить потом к подписи этого исповедания и диссидентов. Но отцы собора были крайне обижены и сакрой императора и деятельностью комита Иоанна, а особенно – арестом св. Кирилла и Мемнона. Вполне законно сознавая себя членами вселенского собора, они были сильно оскорблены тем, что император считает их за одно с еретическим сборищем Иоанна Антиохийского. Поэтому, когда потребовали от них, как будто от каких еретиков, исповедание их веры, они смело заявили Иоанну: „Мы призваны не как еретики, но пришли утвердить колеблемую веру и утвердили её; да и сам император не имеет нужды ныне учиться вере; он знает её и крещен в ней“.¹⁵⁹⁹ Не встретил сочувствия этот план примирения и у большинства восточных. Когда комит Иоанн предложил им составить символ о тайне воплощения и особенно, по настоянию императора, о наименовании Пресвятой Девы – „Богородицей“, то, как говорит св. Кирилл, между восточными поднялись нескончаемые споры „Одни согласны назвать Пресвятую Деву Богородицей и вместе человекородицей, а другие отнюдь не согласны и говорят, что они готовы скорее отдать руки на отсечение, чем подписать такое определение“.¹⁶⁰⁰ Дело у них кончилось тем, что ответ императору, приготовленный Иоанном Антиохийским и партией „умеренных“, давшей комиту этот план примирения, остался неподписанным и едва-ли был передан комиту для вручения императору А между тем, в этом ответе было включено исповедание веры по пункту о воплощении, изложенное совершенно в православном смысле.¹⁶⁰¹

Таким образом, и этот способ примирения не удался. Собор не ограничился ответом комиту Иоанну он счел себя вправе в таком же духе писать и к самому . В послании, отправленном к нему в это время, отцы собора горько жалуются на то, что император ложными сообщениями введен в неправильное представление о соборе и считает две, никогда не соединявшиеся партии, за один собор, считает одинаковыми по силе постановления „вселенского“ собора с постановлением небольшого числа диссидентов и потому думает, что Кирилл и Мемнон низложены законным собором. Жалуясь, далее, на притеснения и насилия со стороны „восточных“ и заявляя о невозможности войти с ними в общение пока они не согласятся подписать отлучение Нестория, они умоляют императора возвратить им св. Кирилла и Мемнона, сохранять непоколебимой истинную веру, которую собор защищает в посланных к нему актах. Если же император желает точно узнать весь ход соборных деяний, то он должен дать им разрешение послать к нему знающих людей.¹⁶⁰² В то же время отцы собора отправили послание „к константинопольскому клиру“.¹⁶⁰³ Здесь они, описав свое трехмесячное почти темничное заключение, уверяют, что ни за что не согласятся войти в общение с Иоанном Антиохийским, предпочитая лучше лишиться кафедр и удалиться в ссылку. Настаивая, далее, на незаконности низложения св. Кирилла и Мемнона, они убеждают адресатов просить императора об освобождении невинных узников, вызвать членов собора к себе для ознакомления с ходом дел на соборе или разрешить всем возвратиться к своим церквям, так как среди епископов развилась под влиянием непривычного климата страшная смертность, все страшно издержались при задержке в выдаче должного содержания от казны. К этому посланию, по всей вероятности, приложено было новое прошение к императору, в котором, изложив, как произошло разделение между собором и восточными, и указав, что император введен в ложное представление о соборе, отцы собора снова просят об освобождении Кирилла и Мемнона.¹⁶⁰⁴

Между Эфесским собором и клиром константинопольским. происходит в это время самая оживленная переписка¹⁶⁰⁵, результатом которой было то, что клир столицы подал императору особое „Прошение и ходатайство о св. Эфесском соборе“.¹⁶⁰⁶ Это прошение проникнуто необычайной решительностью и настойчивостью. „Начальник нашего спасения, пишут клирики, повелевает нам повиноваться всякому начальству и власти пока это повиновение будет полезно для души, когда же оно становится неполезным, тогда повелевается быть смелыми и перед верховною властью. Мы требуем, чтобы вы утвердили приговор тех, коих больше числом, кои выше по важности занимаемых ими престолов. Припомните, как сильно любили Церковь ваши предки и как все они повиновались соборам св. отцов, бывшим в их времена“. Император увидел, что если он и теперь не уважит просьбы православных, то нужно будет ожидать необычайных волнений во всем государстве. К этому же времени произошла решительная перемена и в настроении придворных сфер.¹⁶⁰⁷ Эта перемена была самым естественным явлением. Несомненно, что Несторий при своем заносчивом характере, при своей самонадеянности, не мог пользоваться особой любовью в придворном кругу; но его ораторский талант в этом кругу имел громадную силу. Своим красноречием он сумел, если не расположить к себе, то во всяком случае вооружить эту среду против Кирилла, объяснив всю его деятельность против него чисто личными честолюбивыми замыслами. При дворе этому, как мы видели на примере самого императора, довольно искренне верили. Но вот, знать константинопольская уже давно освободилась от обаятельного влияния красноречия Нестория. А между тем с 17 июля приходят из Эфеса все новые и новые слухи, совершенно противоречивые тому, что говорил Несторий о Кирилле. Правда, клеветы и теперь сыпались на Кирилла со стороны „восточных“, говорящих и о подкупах с его стороны,¹⁶⁰⁸ и о насилиях, и о деспотическом господстве Кирилла над всем собором. Но вот св. Кирилл в темнице, и однако собор, освободившийся от его непосредственного будто бы давления, не только не изменяет своих взглядов, но высказывает самую трогательную любовь к нему и самую решительную настойчивость в постановлениях, сделанных, будто бы под давлением Кирилла. Наконец, в самом Константинополе клир самым решительным образом заговорил даже перед императором в пользу св. Кирилла. Всякий непредубежденный вельможа после всего этого едва ли мог оставаться при прежнем взгляде на Кирилла и его партию. Кроме того, при дворе стали, как мы увидим, убеждаться, что, с одной стороны, нельзя опереться на партию „восточных“ при её малочисленности, а с другой стороны, трудно бороться с многочисленной партией собора. Так, естественным образом произошел перелом в придворной партии.¹⁶⁰⁹

Под влиянием всех этих обстоятельств император, наконец, соглашается на то, о чем просили его и раньше, и в последнем своем послании отцы собора, да и восточные, – он повелевает через комита Иоанна обеим партиям избрать по 8 членов и прислать их в Константинополь для решения спорных вопросов в присутствии самого императора.¹⁶¹⁰ Те и другие поспешили избрать депутатов, снабдили их инструкциями и отправили в Константинополь.¹⁶¹¹

Православные в своей инструкции поставили условием общения с „восточными“ анафематствование Нестория и его ереси, при чем. право окончательного примирения оставили за собою¹⁶¹², восточные же предоставили своим депутатам полную свободу в деле примирения с собором, ограничившись указанием, как на условие соединения с собором, на никейский символ и на анафематствование „глав“ Кирилла.¹⁶¹³ Тьерри, сравнивая эти инструкции, отдает предпочтение последней, называя её более широкой и либеральной.¹⁶¹⁴ Но эта широта и либерализм инструкции „восточных“ объясняются причинами, говорящими далеко не в пользу „восточных“. Дело в том, что среди восточных с самого начала соборных заседаний ц до конца не было полного и строгого единения по спорным вопросам догматики. Их всех объединяла только вражда против личности и анафематизмов св. Кирилла, но когда дело касалось их личных положительных богословских убеждений, то между ними открывалась резкая рознь. Так, мы уже видели, что еще когда комит Иоанн, не получив исповедания веры от собора, обратился с тем же требованием к восточным, то, даже при желании дать таковое исповедание, восточные не могли этого сделать, потому что между ними поднялись сильные споры по вопросу о воплощении. „Одни из них согласны назвать Пресвятую Деву – Богородицей и вместе человекородицей, а другие отнюдь не согласны и говорят, что они скорее готовы отдать руки на отсечение, чем подписать такое определение. Спорили они друг с другом при составлении изложения веры и доселе спорят“; – так описывает раздор между восточными св. Кирилл незадолго перед отправлением депутатов.¹⁶¹⁵ И вот, при такой розни, конечно, только „широкая и либеральная“ инструкция могла быть принята всеми „восточными“.

Хотя депутаты с обеих сторон и были вызваны к императору, но вопрос о соборе уже до их приезда был решен самим императором. Конечно, едва ли император проник в самую сущность несторианских споров и убедился в догматической правоте Кирилла и его сторонников, но он увидел, что идти против собора он не может, не рискуя спокойствием империи. Он увидел, что невозможно стать на сторону восточных, которые представляли собою малочисленную, сравнительно с собором, группу, да еще несплоченную, готовую при первом же самостоятельном положительном шаге распасться на разные партии. И вот, уже 25 августа император повелевает Несторию оставить Эфес¹⁶¹⁶ и возвратиться в тот монастырь, из которого он взят был на кафедру столицы. Это был монастырь Евпретия близ Антиохии.¹⁶¹⁷

В первых числах сентября (3-го, 4-го) депутаты приехали в Халкидон – предместье Константинополя, где они и были задержаны, так как их боялись впустить в столицу, опасаясь народного волнения.¹⁶¹⁸ Не менее пяти заседаний¹⁶¹⁹ произошло в Халкидоне в присутствии самого императора между православными и восточными, но благих результатов не получилось. Восточные, замечая в глубине души императора склонность к ним¹⁶²⁰, сначала предъявили было депутатам собора довольно тяжелые условия для объединения, они ни за что не соглашались на восстановление Кирилла и Мемнона. Но потом они стали уступчивей, требуя или отречения от анафематизмов Кирилла, или только публичной в присутствии императора защиты их депутатами. Но депутаты собора сознавали свою силу и держали себя необычайно самостоятельно; они дали почувствовать императору то, что они сказали комиту Иоанну на требование от них исповедания веры, в таких трудных догматических тонкостях судьей должен быть не император, а собор. На требование же защищать анафематизмы делегаты собора заявили, что для этого нужно вызвать самого автора – Кирилла.¹⁶²¹ Положение восточных было в Халкидоне еще более тягостным потому, что халкидонский епископ решительно стоял на стороне православных и потому всячески стеснял восточных.¹⁶²² Потеряв надежду примирить их, император оставляет Халкидон и, не распуская съезда депутатов, приглашает православных депутатов в столицу для избрания и посвящения преемника Несторию – св. Максимиана, каковое и состоялось 25 октября.¹⁶²³

Пока шли все эти споры с восточными, св. Кирилл находился в темнице под строгим надзором, но у него, как мы уже сказали, не отнята была возможность вести переписку с своими сторонниками. И вот, он вскоре по заключении в темницу пишет послание к своим клирикам, находящимся в столице, „о тех, коварствах, какие он испытал от Нестория и Иоанна.¹⁶²⁴ Он сообщает им, что комит Иоанн рассмотрел все клеветы, взводимые на него, Кирилла, и осудил клеветников. Сообщая, далее, о своем темничном заключении, он однако не унывает, а благодарит Бога, удостоившего его пострадать за истину. Наконец, он делится с ними радостью при виде того единодушия и твердости отцов собора, которые они обнаружили при всех насилиях чиновников, принуждающих их к объединению с восточными. Немного позже узнав, что комит Иоанн в своем донесении императору неправильно изобразил Эфесские события, св. Кирилл пишет послание „к клиру и народу константинопольскому“.¹⁶²⁵ Здесь св. Кирилл, указав на неправильность донесения комита Иоанна о своей деятельности, подчеркивает пристрастное отношение комита Иоанна к интересам восточных. Изобразив, далее единодушие и твердость членов собора и раздоры восточных между собою, он, наконец, возбуждает ревность и мужество адресатов в борьбе с ересью, описывая трогательную любовь к нему со стороны отцов собора, свидетельствуя об их готовности вместе с ним терпеть изгнание и смерть и изображая тяготу и стеснения, какие отцы собора переносят, живя в Эфесе.

Во время жизни в Эфесе св. Кирилл увидел, какие нарекания со стороны восточных были вызваны его анафематизмами. Даже среди не сочувствовавших Несторию эти нарекания производили смущение. В виду всего этого, ему, по всей вероятности, часто приходилось в заседаниях и в частных беседах объяснять те места своих анафематизмов, которые подвергались нареканиям, в виду этих нареканий на анафематизмы и „собор потребовал яснейшего изложения их. Поэтому, воспользовавшись невольным досугом во время заключения под стражей, св. Кирилл пишет довольно подробное „изъяснение двенадцати глав“.¹⁶²⁶ Что это сочинение написано св. Кириллом именно в это время, это видно из того, что оно было послано восточными своим депутатам в Халкидон, как новинка,¹⁶²⁷ как новое доказательство заблуждений св. Кирилла „Мы послали вашей святости, пишут они, недавно составленное Кириллом Александрийским изложение еретических глав“.¹⁶²⁸ В этом сочинения св. Кирилл подробно, повторяя один за другим свои анафематизмы, дает объяснение на них, доказывая их справедливость и православие. Своим объяснениям он предпосылает предисловие в котором излагает причины, побуждения и цели написания анафематизмов и предлагаемых объяснений на них. При изъяснении первых 4-х анафематизмов, св. Кирилл толкует свои темные, вследствие еще неустановившейся твердо терминологии, выражения. Так, при толковании I-ого анафематизма, он выясняет, что воплощение Слова Божия он понимает не в том смысле что Оно претерпело при этом какое-нибудь изменение „Да не будет!“ восклицает он при этом, но остается тем, чем было потому что Оно не способно терпеть и тени изменения не произошло никакого смешения, или слияния, или сращения Его естества с плотью. При объяснении II-ого анафематизма он толкует, в каком смысле он называет единение естеств во Христе „ипостасным“, в объяснении на III-ий анафематизм – в каком смысле он называет это единение „естественным“, а в объяснении на IV-ый анафематизм в каком смысле он признает у Христа одно лицо, одну ипостась в применении к библейским выражениям, говорящим о божеском или человеческом естестве во Христе. С объяснения на V-ый анафематизм начинаются по преимуществу обличения ереси Нестория. Св. Кирилл указывает на общую нелепость христологии Нестория, низводящей Христа на степень святого человека (объяснение на V анаф.), а потом, обличая частности этой христологии, выясняет положения своей христологии, что Слово Божие не было Богом для Христа (VI), и наоборот, Христос не был орудием в руках Слова Божия (VII), что нельзя разделять Христа в деле поклонения Ему (VIII), что Дух Святой не был посторонней Христу силой (IX), что Христос не возвысился „по мере успехов“ до звания святителя нашего спасения, а снизошёл до этого „по домостроительству^“ и не страдал за Себя Самого (X). Наконец, св. Кирилл доказывает, что ересью Нестория уничтожается животворящая сила таинства евхаристии (XI), и объясняет, в каком смысле можно говорить о страданиях и распятии Сына Божия (XII). Так ясно св. Кирилл к этому времени излагал свои мысли о воплощении и выставлял заблуждения Нестория. В этом сочинении терминология св. Кирилла становится значительно устойчивее и тверже. Он видел, что многих из его оппонентов соблазняют употребляемые им термины, а не мысли, им защищаемые И вот, в этом труде своем он начинает уяснять оппонентам свои термины – „ὐπόστασις “, „οὐσία“, „πρόσωπον“ и др., чтобы показать подозрительно к нему относящимся и злобой ослепленным „восточным“, что у него под этими выражениями никогда не таилось того еретического смысла, который они ему всегда навязывали. Но и это сочинение не могло открыть глаза, злобою ослепленные: „восточные“, посылая это сочинение св. Кирилла своим депутатам в Халкидон, говорят о нем, как о новом доказательстве мнимого нечестия Кирилла, из этого сочинения, по их словам, „еще очевиднее открывается его нечестие“.¹⁶²⁹ Так все более и более ожесточались ярые противники св. Кирилла.

Совершенно обратное мы видим среди сторонников св. Кирилла. Его тяжелые узы, темничное заключение, как мы уже сказали, окружили его лицо ореолом святости, и не только члены собора с этого времени считают чуть не единственною своей целью освободить св. страдальца из уз, но даже вдали от Эфеса находящиеся спешили выразить самое искреннее и горячее сочувствие его страданиям и восторг перед его терпением. Некто пресвитер Алипий прислал к св. Кириллу со своим дьяконом Кандидианом письмо, которое ярко рисует те чувства, которые возбуждали у сторонников св. Кирилла его страдания в темнице за веру.¹⁶³⁰ Алипий завидует очам, видящим св. главу, носящую венец мученичества за исповедание, сравнивает мужество св. Кирилла с мужеством пр. Илии, Финееса, пр. Даниила и особенно – с подвигами св. Афанасия Великого в борьбе с арианами. „Итак, восклицает Алипий, умоляю тебя, святейший отец, удостой меня собственными очами видеть твое святое лицо, обнять твои колена и насладиться созерцанием мученика, приобретшего венец во время мира“. Приветствует Алипий и „весь святой собор, украшенный венцем мученичества“. Можно думать, на основании этого письма, что безропотное перенесение св. Кириллом темничного заключения возбуждало у его сторонников такой восторг и удивление, что вероятно, по крайней мере, из ближайших к Эфесу мест началось паломничество на поклонение узам св. Кирилла: кто имел возможность, тот, вероятно, стремился, подобно Алипию, лично самому страдальцу выразить восторг перед его ревностью, мужеством и терпением.

Можно думать, что такие ревностные поклонники св. Кирилла не ограничивались выражением своих чувств письменно,, или лично самому узнику и всему собору: несомненно, что они не боялись писать о том же и самому императору. Мы видели, что уже в августе клирики константинопольские подали императору довольно дерзкое ходатайство за св. собор и Кирилла. Император, таким образом, убедившись из халкидонских заседаний в невозможности примирения между сторонниками Кирилла и Нестория, увидел окончательно, что он, при том всеобщем сочувствии, которым пользуется деятельность Кирилла и Эфесского собора, не может не стать на его сторону. И вот, вызвав православных депутатов из Халкидона в столицу для выбора и посвящения преемника Несторию, он уже показал ясно, на чью сторону он окончательно склонился. Это было в половине, или в конце сентября.¹⁶³¹ Депутаты восточных во втором из своих прошений, которые они посылали императору, оставшись одни в Халкидоне, заявляют, что если преемник Несторию будет избран „прежде нежели будут рассмотрены правые догматы, то необходимо расстроится все тело Церкви“,¹⁶³² поэтому император должен был прежде избрания и посвящения преемника Несторию издать указ о закрытии Эфесского собора.

До нашего времени сохранилось два указа императора, относящиеся к этому делу. В одном из них император жалуется на разделение, происшедшее на соборе, и приказывает всем епископам возвратиться на свои кафедры и поведением, достойным епископского сана, постараться загладить то зло, которое они причинили Церкви своей деятельностью в Эфесе. Но Кирилла и Мемнона император исключает из числа епископов, отпущенных на свои кафедры, и считает их законно низложенными.¹⁶³³ На основании этого письма некоторые историки говорят, что Кирилл самовольно возвратился в Александрию, убежав из-под стражи.¹⁶³⁴ Но если бы этим указом императора закончился Эфесский собор, то депутаты восточных, да и их доверители, с бодрым бы и радостным настроением, как победители, возвратились домой. Мы имеем немало писем депутатов восточных, но только в первых из них (по времени) они хвалятся вниманием к ним императора,¹⁶³⁵ а в дальнейших – они решительно жалуются на несправедливость к ним императора и на его пристрастие к сторонникам Кирилла. Мало того, депутаты в одном из своих посланий к доверителям решительно утверждают, что – „египтянин так успел ослепить всех, что его и после того, как он произвел бесчисленные бедствия, возвращают на свой престол“.¹⁶³⁶ После этого ясно, что приведенный указ не может быть признан за тот, которым закрыт был Эфесский собор. Tillemont думает, что этот указ был написан императором, но не обнародован. Мы же, к догадке Tillemont’а, но вопреки его датировке¹⁶³⁷, кажется, можем добавить, что этот указ был, вероятно, написан еще до халкидонских заседаний. Клиром константинопольским было подано императору, как мы уже говорили, довольно решительное ходатайство за Кирилла и собор. Это ходатайство было вызвано, между прочим, посланием св. Кирилла к клиру и народу константинопольскому. А уже в этом послании св. Кирилл говорит до него дошел слух, что знатнейший и славнейший комит Иоанн донес (императору) не обо всем правильно, так что там (при дворе) рассуждали и об изгнании нас“.¹⁶³⁸ Очевидно, в это время и был составлен этот указ императора. Всё это было во второй половине июля, когда в Константинополе был комит Ириней и послы Эфесского собора Действительно, мы уже слышали от Иринея, что „тотчас“ после диспута между ним и послами собора в присутствии императора составлен был и послан какой-то указ, где было утверждено отлучение „египтянина“.¹⁶³⁹ Очевидно, это и был указ, сохранившийся в Synodicon’e. Значит, этот указ был написан во второй половине июля. Возможно, что он был „тотчас“ и послан, как говорит Ириней в руки восточных ведь он попал. Но в это именно время упомянутое резкое ходатайство константинопольского клира за св. Кирилла и другие причины, нами указанные, произвели перелом в настроении придворных сфер и заставили императора изменить свое отношение к собору. Он, поэтому, приказал задержать этот указ и прибегнул еще к новому способу примирения враждующих – вызвал депутатов обеих партий к себе.¹⁶⁴⁰ Итак, приведенный документ ни в каком случае нельзя считать за указ, которым был закрыт Эфесский собор.

Действительно, до нашего времени сохранился другой указ императора о роспуске собора.¹⁶⁴¹ Здесь император, высказывая сожаление, что, несмотря на все усилия, ему не удалось достигнуть соглашения между враждующими, объявляет собор закрытым, но предоставляет каждому епископу предлагать свои меры примирения. Всем епископам разрешается возвратиться на свои кафедры, причем о св. Кирилле и Мемноне упоминается специально. Впрочем, и восточным он позволяет не только возвратиться на свои кафедры, но и быть уверенным, что пока он жив, он не дает их в обиду, так как он не убедился в их виновности, ибо представители собора отказались от состязания с их представителями в его присутствии, в Халкидоне. С этим указом, очевидно, согласно и упомянутое выше послание депутатов восточных, где они жалуются своим доверителям на „египтянина“. Несомненно, это и есть тот указ императора, которым был закрыт Эфесский собор. Согласно его смыслу, Кирилл был освобожден из под ареста и возвратился в Александрию.

Впрочем историки, утверждающие, что Кирилл бежал из-под стражи, ссылаются на сохранившееся в Synodicon’e же послание Акакия Верийского к Александру Иерапольскому,¹⁶⁴² где он пишет, что к нему прибыли епископы, бывшие в Эфесе и Халкидоне (на конференции), Иоанн Антиохийский, Александр Апамейский, Феодорит Кирский и др., и рассказали о всем, происшедшем в Эфесе и Константинополе. Между прочим, Акакий сообщает Александру, что Кирилл через племянника своего Павла богатыми подарками склонил на свою сторону многих сановников и, между прочим, евнуха Схоластика. Этот подкуп вскоре будто бы стал известен и самому императору. Схоластик скоропостижно умер, и между его документами нашлись и доказательства подкупа со стороны Кирилла. Император будто бы так оскорблен был этим, что поэтому именно, даже став на сторону собора, не освободил Кирилла из-под ареста, утвердив его низложение, однако последний, самовольно бежал в Александрию („fuga est usus“). В виду того, что своей речью о бегстве св. Кирилла письмо это противоречит уже известному нам сообщению депутатов восточных из Халкидона, где они пишут, что Кирилл возвращен на свою кафедру,¹⁶⁴³ историческую ценность этого письма Акакия нельзя преувеличивать.¹⁶⁴⁴

Конечно, Акакий сообщает здесь то, что сам узнал по слухам; а если так, то, чтобы видеть ценность этих слухов, нужно найти источник их. Эти слухи были-бы ценны, если бы они шли из Константинополя или из Эфеса, т. е. из тех мест, где будто бы происходили описываемые в них события. Но если бы такого происхождения были эти слухи, то их прежде Акакия узнали бы восточные, бывшие в Эфесе, и их депутаты, жившие долго в Халкидоне, разъехавшиеся по своим кафедрам позже св. Кирилла,¹⁶⁴⁵ и они, конечно, с удовольствием поделились бы этими слухами во взаимной переписке. Однако, ничего подобного мы не находим в довольно обильных памятниках этого времени. Мало того, эти памятники,, как мы видели, говорят совершенно противоположное этим слухам. Значит, слухи эти не Константинопольского и не Эфесского происхождения,¹⁶⁴⁶ а в таком случае и ценность их очень не велика. Конечно, в них, как и во всякой лжи, как говорится, доля правды есть. Действительно, из трех интересующих нас слухов, сообщаемых в этом письме (о подкупах, об утверждении низложения и о бегстве Кирилла), два находят аналогию в других документах этого времени.

Что касается слуха о подкупах Кириллом разных сановников, то мы уже видели, что подобные обвинения часто раздавались против св. Кирилла. Так, Несторий еще в Константинополе говорил, что „египтянин“ преследует его золотыми стрелами, восточные говорили, что он и в Эфес привез целые суда, нагруженный египетскими богатствами для той же цели. Доля правды, очевидно, в этих слухах была, но мы считаем здесь уместным повторить, что в настоящее время мы имеем далеко не то представление о подкупе, какое было в описываемое нами время. Всем известно, что подарки чиновникам со стороны просителей в то время были не только явлением обычным, но даже и делом общеобязательного приличия. Чиновники жалованья не получали, а жили теми подарками, которые получали за труды. Это было так называемое в древнерусских актах „кормление“. Эти подарки, поэтому, нельзя назвать взятками в современном смысле. Ни один проситель, боясь оскорбить того чиновника, к которому он обращался с просьбой, не дерзал явиться к нему без подарка. Конечно, и св. Кирилл, обращаясь с просьбою к высшим чиновникам, посылал им от себя подарки. Но можно ли это назвать подкупом в современном смысле? Однако, злоба врагов св. Кирилла превратила эти подарки в форменный подкуп. Такого же происхождения были другие слухи – об утверждении императором низложения св. Кирилла. Мы уже видели, что в средине июля, во время пребывания в Константинополе комита Иринея и послов от собора, вышел было указ о низложении Кирилла¹⁶⁴⁷ (он, вероятно, и сохранился в Synodic. с. XXIX), даже и до св. Кирилла доходили слухи, будто ему грозит ссылка.¹⁶⁴⁸ Хотя эта опасность и миновала св. Кирилла, но слухи не остановились, а пошли гулять по всей империи. А так как вообще слухи чем дальше идут, тем больше растут, то и эти слухи, пока дошли до Акакия Верийского, выросли в как будто бы и действительный, связный с целым рядом других слухов факт. Наконец, что касается происхождения третьего слуха – о бегстве Кирилла из-под стражи, то нам кажется, что этот слух являлся естественным, логическим выводом из первых двух слухов для каждого, кто верил этим слухам и в то же время слышал, что Кирилл уже возвратился на свою кафедру, если его подкупы перед всеми раскрыты, если он окончательно низложен и, однако, оказался снова в Александрии и на кафедре, значит (имел право рассуждать каждый), он fuga est usus. Вывод этот мог сделать и сам Акакий, но скорее это сделали все те-же слухи, все та-же молва, оставалось только поверить ей, а для этого у Акакия, как и почти у всех восточных, достаточно было побуждений. Но беспристрастный историк, при наличности целого ряда свидетельств, опровергающих эти слухи, должен признать их за то, чем они на самом деле были – за нелепые слухи, выросшие среди злобы и вражды против св. Кирилла. Итак, нет достаточных данных верить слухам, нашедшим место в послании Акакия Верийского к Александру Иерапольскому.

Действительно, можно ли допустить, зная св. Кирилла и обстоятельства, в которых он в это время находился, что он бежал из-под стражи? С одной стороны, мы знаем, как строга была эта стража и как недоволен был император Кириллом (почему, конечно, не упустил бы случая строжайше наказать его за такой поступок) и, наконец, – как много было у Кирилла врагов, которые постарались бы сообщить об этом поступке кому следует для предания Кирилла строжайшему суду. С другой стороны, нельзя допустить такой поступок с точки зрения характера и мировоззрения самого Кирилла: к гонению за истину он давно готовился и заранее радовался страданиям за веру, темничное заключение окружило его ореолом мученика. Можно ли после этого допустить, что св. Кирилл решился своим бегством разрушить все это обаяние своего мученичества и поступить вопреки постоянным своим речам о готовности даже смерть за веру встретить с радостью. Наконец, говорят против этого известия и обстоятельства отъезда св. Кирилла из Эфеса и приезда в Александрии. Если бы св. Кирилл бежал из тюрьмы, то он выехал бы из Эфеса тайно. А между тем известно, что он перед отъездом из Эфеса произнёс в церкви „Марии“ проповедь, отрывок которой сохранился и до нашего времени.¹⁶⁴⁹ Известно также, что когда св. Кирилл 30-го октября приехал в Александрию, то „город принял его с величайшим восторгом и честью“.¹⁶⁵⁰ Можно ли допустить, что народ выражал такой восторг и оказывал такую честь беглецу, тайно ушедшему из-под стражи?

Итак, после сказанного мы имеем право думать, что св. Кирилл, только по указу императора освободившись из темницы, после почти шестимесячной разлуки со своей паствой, наконец, действительно с радостью, с великой честью, как победитель страшной ереси, как страдалец, немало потерпевший за веру, возвратился в Александрию 30-го октября 431-го года.¹⁶⁵¹

Зная любовь св. Кирилла к пастве и его обычай делиться всеми, более или менее важными событиями в Церкви с паствой с кафедры Церковной, мы должны ожидать, что св. Кирилл, возвратившись из Эфеса, также не преминул обратиться с соответствующим словом к своей пастве. И действительно, до нашего времени сохранился отрывок его проповеди, надписываемый: „Ἐκ τῆς πρώτης ομιλίας, ὅτι οὐ χρή λέγειν ἄνθρωπον θεοφόρον, ἀλλά Θεὸν ένανθρωπήσαντα“ (из первой беседы о том, что не должно говорить, человек – богоносец, но – Бог вочеловечившийся).¹⁶⁵² В высшей степени спокойный тон этой проповеди, положительный, а не полемический характер её, аргументация и терминология, употребляемая в ней, доказывают, что она произнесена уже после Эфесского собора. Поэтому несколько туманное выражение в надписании этого отрывка – „Ἐκ τῆς πρώτης ομιλίας“ нужно понимать в том смысле, что это – отрывок из первой проповеди св. Кирилла по возвращении из Эфеса. В сохранившемся отрывке св. Кирилл доказывает, что Христа резко отличали от святых еще в Ветхом завете пророки, а при рождении Христа – ангелы, воспевшие песнь: „Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение“ (Лк. II, 14).

Итак, закончились тяжелые труды св. Кирилла на Эфесском соборе, но этим не окончилась его борьба с ересью Нестория. Св. Кирилл считал своим долгом не только победить еретика, но и залечить раны, нанесенные Церкви Христовой его ересью. К обозрению этой деятельности св. Кирилла и перейдем.