Как в физической природе господствует всеобщий и неизменный закон, производящий повсюду порядок и красоту, так и в мире духовном, и в частности в области человеческой жизни, господствует такой же всеобщий и неизменный закон, устанавливающий повсюду порядок и производящий благо. Оба закона имеют свое основание в святой, всемогущей и благой воле Бога. Но если в физической природе закон осуществляется с необходимостью, то в человеческой жизни он исполняется свободно. Там принужденность и неизбежность, а здесь обязательство (т.е. повеление без принуждения). Свободное или добровольное исполнение обязательств, налагаемых на нас законом или волей Бога, как Творца и как Искупителя нашего, называется нравственностью или нравственной жизнью, точнее – христианской нравственностью.

Эта нравственность и составляет предмет Нравственного Богословия, которое есть наука, во-первых, о нравственном Божием законе и проистекающих из него частных обязанностях христианина, а во-вторых – о соответствующей закону нравственной жизни и о частных добродетелях христианина. (Так как в мире существует нравственное зло, то Нр. Бог. по необходимости должно говорить о нарушениях закона, о грехе вообще и о грехах в частности).

От добровольного исполнения нравственного закона зависит личное или высшее достоинство человека – лучшее его украшение. Ни высокий ум, ни блестящий художественный талант, ни житейское благоразумие, ни, тем более, физическая сила не в состоянии заполнить глубокий недостаток человека при отсутствии в нем доброй нравственности. И только доброе направление воли сообщает истинное значение и достоинство остальным способностям (уму, эстетическому таланту и т.д.), а также человеческим произведениям в мире (науке, искусствам, промышленности т.д.).

Потому-то внимание к религиозно-нравственному учению и жизнь по нему Господь Спаситель назвал единым на потребу (Лук. 10:42). И ап. Павел пишет: «Если я говорю языками человеческими и ангельскими ... и если имею дар пророчества и имею всякое познание и всю веру, а любви не имею, – то я ничто» (1Кор. 13:1–2). Он же заповедует христианским женщинам украшать себя «не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценными одеждами, но добрыми делами» (1Тим. 2:9–10). Это, однако, не значит, что христианину непозволены внешние украшения; а означает лишь, что не надо полагать своего достоинства в этих украшениях, что истинное украшение человека – это его добродетели. Поэтому же со всеми своими познаниями в разных отраслях, с различными житейскими делами – христианин должен связывать нравственные цели, всегда иметь в виду нравственное значение и все направлять к достижению этого назначения.

В то же время добрая нравственная жизнь доставляет человеку высшее благо или, что то же, истинное счастье. Идея блага неразрывно связана с идеей нравственности. Благо вообще есть соответствие предмета или существа своему назначению или своей цели. Если, напр., Бог, обозревши мир после его сотворения, признал его «благим,» то это означает, что все было на своем месте и все соответствовало своему назначению. Так как в человеческой природе есть много различных сторон (телесная, или физическая, житейская и общественная, умственная, или интеллектуальная, эстетическая и т.д.), то для него существует много различных благ и возможны различные виды счастья. Благо для него – пища и питье, утоляющие его голод, благо для него – промышленность и торговля для удовлетворения житейских потребностей, благо – общество, как возможность общения с подобными себе, благо – наука и искусство, удовлетворяющие стремление к истине и красоте. И есть немало людей, расположенных довольствоваться счастьем, доставляемым, главным образом, этими видами благ. Даже лучшие между нами иной раз останавливаются на каком-либо из названных видов благ, как-будто оно есть конечная или главная цель нашей жизни. Не случалось ли нам иной раз есть и пить не так, как заповедует ап. Павел, говоря: «Едите ли, пьете ли, или иное что делаете, все делайте в славу Божию» (1Кор. 10:31), – садимся за стол, не перекрестившись и не помолившись и забыв, что «человек ест для того, чтобы жить, а не живет для того, чтобы есть,» и потому пересыщаемся. Или погружаемся в коммерческие дела иногда настолько, что на интересы духовные и высшие не остается ни времени, ни охоты, ни сил. Успех в делах считаем своим высшим счастьем. Случается также, что в сообществе или союзе с подобными себе (напр., в браке, в дружбе) мы останавливаемся, как на самом высшем для человека счастье? А тем более науку и искусство мы ценим много выше их достоинства; к образованию стремимся ревностнее, чем к воспитанию в себе добросовестности и благочестия. Между тем, есть у человека высшее благо, в котором заключено и высшее счастье для него. Это высшее благо и высшее счастье состоит в общении с Богом, что достигается добродетельной жизнью. Благоугождая Богу, человек находится в состоянии богосыновства и принадлежит к царству Божию; а в этом-то и состоит высшее назначение или цель каждого человека, и самое основное его благо. В священном Писании это благо представляется под образом многоценного бисера, ради приобретения которого купец продал все, что имел (Мат. 13:46). Счастье, доставляемое человеку этим благом есть, конечно, внутреннее, духовное, невидимое; царство небесное есть «правда и мир и радость о Духе Святом» (Рим. 14:17). За гробом же и, особенно, с окончанием земного века, после второго пришествия Христова, высшее благо осуществится для благочестивых христиан во всей полноте и откроется видимым образом. Тогда будет достигнута ими полная святость и полное блаженство. В соединении святости и блаженства состоит высшее благо. Псалмопевец говорит: «Я в славе Твоей ... буду насыщаться образом Твоим» (Пс. 16:15). А ап. Павел говорит: «А теперь готовится мне венец правды, который даст мне Господь, праведный Судия, в день оный; и не только мне, но и всем возлюбившим явление Его» (2Тим. 4:8).

Но мы имеем неложное свидетельство Свящ. Писания, подтверждаемое и опытом, что людям благочестивым и исполняющим заповеди Божии все благопоспешествует по Божию благоволению и в земной жизни, и во временных предприятиях, и делах. Господь Спаситель сказал: »Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам« – все, потребное для жизни (Матф. 6:33). И по слову ап. Павла: »Благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей« (1Тим. 4:8). Наблюдая человеческую жизнь, можно сказать вместе с царем Давидом: «Я был молод и состарился, и не видал праведника оставленным и потомков его просящими хлеба» (Пс.36:25).

Надо заметить, что в человеке, как в существе, происшедшем от Бога, есть сильное желание нравственного блага и невольное влечение к нему. Еще языческий философ Платон изображал томление человека по этом благе, как узника по свободе, как странника по своем отечестве. Из священных книг, особенно в псалмах Давида часто выражается воздыхание души человека и его стремление к высшему благу; напр.: «Как лань желает к потокам воды, так желает душа моя к Тебе, Боже. Жаждет душа моя к Богу крепкому, живому: когда приду и явлюсь перед лицо Божие!» (Пс. 41:2–3). И ап. Павел выражал желание разрешиться и быть со Христом, т.е. достигнуть за гробом высшего блага (Филип. 1:23). Та же мысль высказана им в словах: «Не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего (Евр.13:14) Наша жизнь есть на небесах», – свидетельствует он же (Филип. 3:20).

Таким образом, к указанным выше двум сторонам в понятии о нравственности, к ее закону, содержащему норму жизни для человека и к свободному исполнению добродетели, надо присоединить третью сторону, а именно – благо, как результат нравственности. Таким образом, Нравственное богословие есть учение с одной стороны – о законе или долге (обязанностях), с другой – о добродетелях, а частично о благе.

Вера и нравственность

Из понятия о нравственности с очевидностью следует, что она предполагает веру в личного Бога или религию, с которой находится в тесной связи. Потому апостол говорит: «Без веры невозможно угодить Богу; всякому, приходящему к Богу,подобает прежде всего веровать, что Он есть и ищущему Его воздаст» (Евр. 11:6).

Без веры в личного, христианского Бога, без религии, нравственности будет недоставать надлежащего основания. Вера в безусловное значение нравственного закона и в его святость по необходимости предполагает веру в Всесвятого Бога, Который не человек, чтобы Ему лгать, и не сын человеческий, чтобы Ему изменяться (Числ.23:19), и слово Которого пребывает во веки (Пс. 118:89; 1Петр. 1:25) и есть истинно (Ин. 17:17; 2Цар. 7:28) и свято (Петр. 1:15; Лев. 20:7:8).

Без веры в Бога, или без религии, нет основания для нравственной жизни. Но для нравственной жизни мы встречаем много препятствий и испытываем часто недостаток сил. Эти препятствия могут быть устранены и силы восполнены ни Кем иным, как только всемогущим и всеблагим Богом. Первое препятствие заключается в физической природе, – как окружающей нас, так и имеющейся в нашем телесном организме. Физическая природа среды течет своим чередом, не обращая внимания на жизнь человеческого духа. А наш телесный организм подвержен болезням, страданиям, вообще нестроениям, задерживающим духовную жизнь и деятельность. Второе препятствие заключается в самом духе человека, в его воле. Здесь мы ощущаем иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного (Рим. 7:23); вследствие чего я не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю (Рим. 7:15, 19). Как же быть в виду этих препятствий?

Необходима вера в премудрого и благостного Бога, целесообразно направляющего течение физической природы и устрояющего человеческие судьбы таким образом, что они служат во благо человеку, содействуют достижению его конечной цели (Иов. 28:26; 1Цар. 2:6,7; Притч. 20:24; Матф. 10:30; 1Петр. 5:7; Рим. 8:28). Необходима также вера в Искупителя, возвестившего и совершающего силой Святого Духа «новое рождение» (Ин. 3:3) человека и делающего его способным преодолеть «иной закон». Лишь имея веру в эту всесильную помощь возможны мужество и энергия в следовании этой нравственной задачи. Лишь при опыте союза с Богом и надежде на вечное блаженство возможно радостное чувство и готовность, как к совершенной нравственной деятельности, так и к перенесению страданий.

Наконец, без веры в личного Бога не может быть подлинного содержания или качества нравственности, не может быть чистоты и высоты ее. Совершив «хищение» достоинства и чести Божией (Фил. 2:6) и основывая свою жизнь лишь на самом себе, человек делает себя центральным пунктом своей жизни, и потому уровень его нравственности неизбежно падает и извращается себялюбием, эгоизмом и гордостью. Тогда нравственность уходит далеко от своего идеала, состоящего в самоотверженной деятельности искренней любви. А с ложной любовью к самому себе неизбежно связана и ложная привязанность к миру и рабское ему подчинение. Только при вере в личного Бога, Который есть полное отрицание себялюбия (эгоизма), есть любовь, по слову ап. Иоанна (1Ин. 4:16), и потому и самый высший, и достойный предмет желания и стремления человеческого. Тогда человек может отрешиться от себялюбия и научиться истинной любви, а также освободиться от привязанности к миру и служения ему. Лишь перед лицом единого небесного Отца все люди есть братья и сестры. Не напрасно бл. Августин назвал языческие добродетели «блестящими пороками», хотя они и добродетели, но носят в самих себе разрушительное начало себялюбия.Нравственность, отрешенная от религии, напоминает миф о Прометее, которым современные нравоучители выражают душевное состояние таких людей: Прометей похитил огонь с неба и этим дал людям культуру и цивилизацию, но не сделал их лучшими и благочестивыми; в наказание он прикован к скале, и коршун клюет его печень: это образ человеческого сердца, снедаемого себялюбием и страстями.

Как видим из сказанного, вера в личного Бога или религия, составляют основание нравственности. Религия может быть уподоблена корню растения, а нравственность – стволу и ветвям. Но и религия не может быть истинной, если отрешится от нравственности. Она тогда вырождается в пиетизм, квиетизм, мистику. Потому, говорит ап. Иаков: «Вера без дел мертва есть» (Иак. 2:26). "Не любящий брата пребывает в смерти, потому что заповедь Божия состоит не только в том, чтобы мы веровали во имя Сына Его Иисуса Христа, он и в том, да любим друг друга» (1Ин. 3 23). Корень может оставаться живым только в том случае, если из него растут ствол и ветви; так и религия может быть здоровой лишь в том случае, если она постоянно проявляется в нравственной деятельности, в ней развивается и укрепляется.

Тесная связь религии и нравственности объясняется их сродной природой, присутствием в них одинаковых элементов или составных частей. Именно: истинная религия имеет нравственный характер, и нравственность имеет религиозный характер. В религии есть элемент не только зависимости, но и свободы в отношении человека к Богу. И в нравственности есть элемент не только свободы, но и зависимости человека от воли Божией.

Но тем не менее, религия и нравственность составляют две особые области, и потому не должны быть отождествляемы. Во-первых, в религии сильнее выражается зависимость и определяемость человека Богом и Его благодатными силами; в нравственности же больше места для самоопределения человека, и зависимость его от Богапосредственнее. Во-вторых, в религии человек стремится к Богу; в нравственности же он стремится к угодной Богу деятельности в сфере своей собственной личности, ближних и видимого мира.

Отношение между нравственным и догматическим Богословием

Нравственное богословие находится в самом близком отношении к Богословию Догматическому. Это как бы две родные сестры. Потому-то оба эти учения долгое время излагались совместно. И в настоящее время можно встретить такие сложные богословские произведения. Но с развитием наук богословы сознали необходимость излагать оба эти учения отдельно. К этому побуждает и удобство: при совместном изложении каждое из учений не даст возможности раскрыть содержание другого во всей полноте. Но более глубокое основание их разделения находится в том, что каждая из этих наук представляет собой особый предмет и имеет право на самостоятельность. Царство Божие созидается, с одной стороны, действиями Бога, а с другой – действиями человека. Действия Божии в созидании этого царства составляют предмет Догматики, а действия человека в этом созидании составляют предмет Нравственного Богословия. Поэтому предмет Догматики запечатлен характером божественной необходимости и составляет содержание веры человека; а предмет Нравственного Богословия зависит от свободной воли человека и является содержанием его деятельности. В этом – общая противоположность этих двух наук.

С этой точки зрения распределяются между двумя науками и все частные предметы, входящие в них. Напр., о законе говорится и в Догм., и в Нр. Б., но в первом закон рассматривается с точки зрения откровения Божия и воспитательного водительства человеческого рода; в Нр. Б. же – с точки зрения человеческих обязанностей. О Церкви идет речь и в той, и в другой науке; в первой Церковь является устроением божественной благости, а в последней она создается верующими. «Созижду Церковь Мою, и врата ада не одолеют её», (Матф. 16:18) – это положение догматическое; старайтесь обогатиться дарами духовными к назиданию церкви ... только все должно быть благообразно и чинно (1Кор. 14:12, 40) – это положения нравственные. Так же и учение о возрождении и освящении человека встречается и в Догм., и в Нр. Бог.; в Догм. этот предмет рассматривается главным образом с точки зрения божественной благодати, а в Нр. Бог. – с точки зрения свободной воли человека. Бог производит в вас и хотение и действие по Своему благоволению (Фил. 2:13) – это положение догматическое; со страхом и трепетом совершайте свое спасение (ст. 12) – это положение нравственное.

Отношение Нравственного Богословия к Нравственной Философии

Если нравственность есть факт общечеловеческий и принадлежит всему роду человеческому, то понятно, что учение о ней может иметь место не только в христианстве, но и у философов и язычников. И действительно, рядом с Нр. Бог. развивалась и Нр. Философия; а в дохристианский период одна языческая философия выражала научное нравственное сознание. Обе эти науки сродны и занимаются одним и тем же предметом, именно – исследованием законов и норм нравственной жизни. Но есть между ними и различие, потому что в своих исследованиях они исходят из разных начал и идут в различных направлениях. Нр. Б. идет, так сказать, от центра к периферии, а Нр. Фил. – от периферии к центру. Нр. Б. исходит из откровенного нравств. учения и стремится уяснить его и оправдать на основании исторического предания и человеческого разума, и показать его соответствие общечеловеческим нравственным потребностям и, след., представить его истинным человеческим благом. Между тем Нр. Философия ищет пока истину, предполагает ее изначально неизвестной, и, следовательно, исходным пунктом для нее служит некий искомый X; этот Х ищется силами и средствами человеческого разума. При таких условиях научного исследования понятно, что Нр. Б. не может заблуждаться. Правда, и богослов может неправильно толковать места Свящ. Писания, но, по крайней мере, поскольку Нр. Б. есть подлинное учение Свящ. Писания, оно выражает несомненную истину. Нр. же философия и естественное учение разума вообще легко может пойти в ложном направлении и исказить нравственную истину, представив, как полу-истину или вообще не истину. Таковы, напр., нравоучения, создаваемые на пантеистической или материалистической почве, также как и учения Кантовой или Гербартовой школы. Последняя проповедует полу-истину (хотя не отрицает личного Бога, но отделяет нравственность от религии, проповедует деизм); а первая – совсем неистину, отрицая существование личного Бога. А то, что на языческой почве невозможно истинное нравственное познание, об этом излишне и говорить. К философскому и языческому учению о нравственности применимы слова: «Свет во тьме светит и тьма его не объяла» (Ин. 1:5).

И язычник, а тем более философ в христианскую эпоху имеют совесть и нравственное сознание, но это естественное сознание и совесть не могут постигнуть сами собой чистую и полную нравственную истину. Следовательно, Нр. Ф. должна восполняться и выправляться Нр. Б. Без богословия философия собственными силами не в состоянии разрешить вопроса об абсолютном, а также вопросов о происхождении зла и о победе над ним. Божьего никто не знает, кроме Духа Божия (1Кор. 2:11).

Конечно, возможна философия христианская; она встречается там, где ее исследование и выводы проникнуты христианским духом и согласны с его учением. И возможность ее тем более вероятна, что в настоящее время нет ни одного элемента в духовной жизни человека, который бы не был произведением христианства, ставшего основанием исторического развития всей нашей культуры. Но и в этом случае философия и богословие различаются: и Нр. Ф. должна восполняться Нр. Богословием. Прежде всего, философия движется всегда в сфере общих понятий, и потому в Нр. Ф. мы не найдем специального учения об обязанностях христианина (т.е. всего того, что составляет вторую часть Нр. Б.; там есть только первая, общая часть). И в общей части Нр. Ф. не идет так далеко в рассмотрении нравственных понятий христианина, как далеко идет Нр. Б. Напр., в отделе о нравственном законе философия больше рассуждает о законе, как об отвлеченной норме, чем как о выражении личной воли Божией. Или в отделе о добродетели она не занимается изображением личности и дел Христа Спасителя, как совершенного выражения добродетели и источника нравственного возрождения и жизни христианина. Между тем в Нр. Б. это существенная и неотъемлемая часть.

Источники Нравственного Богословия

Если Нр. Б. исходит из богооткровенного нравственного учения и ставит в центре своих рассуждений богодарованную истину, то, следовательно, главным источником его является Свящ. Писание. Оно, по слову апостола, Богодухновенно и полезно для научения, для обличения, для исправления, для наставления в праведности; да будет совершен Божий человек, ко всякому доброму делу приготовлен (2Тим. 2:16); оно может умудрить тебя во спасение верой в Христа Иисуса (стих 15). И Сам Иисус Христос свидетельствует: »Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь« (Ин. 6:63). Святой Ипполит пишет: «Как тот, кто хочет изучить мудрость мира, не может иначе достигнуть сего, как изучением философов, так если хотим изучать благочестие, достойное Бога, не иначе, как из божественных писаний, должны изучать его».

Но учение о царстве Божием, возвещенное в Свящ. Писании, постепенно раскрывалось в течение веков в христианской Церкви. Поэтому, кроме Свящ. Писания, необходимо еще обращаться к учению христианской Православной Церкви, выраженному в творениях отцов и учителей Церкви и в «символических» книгах. Здесь мы найдем восполнение св. Писания свящ. Преданием, по свидетельству ап. Павла: «Хвалю вас, братия, что вы все мое помните и держите предание так, как я передал вам (1Кор. 11:2), итак, братия, стойте и держите предание, которым вы научены или словом, или посланием нашим» (2Сол. 2:15). – «Нужно держаться и предания, – пишет св. Епифаний, – ибо невозможно обрести всё в одних Писаниях; св. апостолы одно оставили в Писании, а другое – в предании».

А то, что только в Церкви содержится вполне верное объяснение св. Писания, это следует из обетований, данных Господом Иисусом Христом Церкви: «Я создам Церковь Мою и врата ада не одолеют ее» (Матф. 16:16). Он обещал послать Апостолам и их преемникам – Духа истины, который будет с ними вовеки и наставит их на всякую истину (Ин.14:16, 17; 26; 16:13). По слову апостола: «Церковь Бога живого, столп и утверждение истины» (1Тим. 3:15). Православные восточные патриархи пишут: «Веруем, что божественное и Свящ. Писание внушено Богом; посему мы должны верить ему беспрекословно, и притом не как-нибудь по-своему, а так, как изъясняла и передала его вселенская Церковь. Человеку, который говорит от себя, можно погрешать, обманывать и обманываться, но вселенская Церковь не может погрешать». Наконец, образцы нравственной жизни мы найдем в Церкви вследствие того, что отцы церкви много подвизались на пути добродетели, очищали себя от страстей, становились храмом Святого Духа и друзьями Божиими, носили в себе обетование и предвкушение вечных благ.

Что касается человеческого разума, то значение его состоит в том, что он способен оценить высоту библейского учения о нравственности: наблюдает факты человеческой жизни и на их основании показывает потребность людей к откровенным нравственным истинам и их согласие с высшими интересами человечества. Другими словами: путем критики и логических методов философского познания, разум подтверждает из человеческого сознания и из обыденной жизни то, что в Свящ. Писании свидетельствуется из откровения. В Свящ. Писании одобряется деятельность разума в познании религиозно-нравственной истины; там человек призывается: «Исследовать Писание ... все испытывая, доброго держаться ... не всякому духу верить, но испытывать духи, от Бога ли они ... познавать, что есть воля Божия, благая, угодная и совершенная,... возрастать в познании и всяком чувстве, чтобы, познавая лучшее, быть чистыми и непредкновенными в день Христов» (Ин. 5:39; Фесс. 5:21; 1Ин. 4:1; Рим. 12:1; Филип. 1:9,10). Из отцов Церкви особенно Иустин Философ, Климент Александрийский, Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, бл. Августин, Феодорит и др. утверждают полезность разума в деле познания христианской истины. Хотя Свящ. Писание предостерегает христиан, чтобы не увлекли их философией и пустым обольщением, по человеческому преданию, по стихиям мира, а не по духу Христа (Колос. 2:8; 1Тим. 6:20).

Значение и важность Нравственного Богословия

Значение и важность Нр. Б. сами собой открываются из понятия о нравственности и ее значения. Если нравственная жизнь есть выполнение назначения, указанного Богом человеку, если она сообщает ему личное и высшее достоинство, доставляет ему истинное благо и счастье, то отсюда видна важность и обязанность изучать Нр. Б. Оно важно не только для некоторых лиц, напр., начальствующих и воспитывающих, но для всех без исключения, так как все призваны к богоугодной и нравственной жизни.

Конечно, одно только знание нравственных правил, само собой не порождает нравственности, как думал Сократ, утверждавший, что знание есть добродетель, или Фихте (наука есть зерно жизни), также Гегель (логическая идея есть родительница бытия). Можно знать нравственное учение и не жить по нему. И такие случаи встречаются, к сожалению, весьма часто. Священное Писание эти случаи предполагает и говорит: «Раб, ведавший волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много» (Лук. 12:47). Потому Господь называет блаженными не тех, кто слушают учение Его и знают его, а тех, которые исполняют учение: «Блаженны слышащие слово Божие и исполняющие его,.. Если это знаете, блаженны вы, когда исполняете» (Лук. 11:28; Ин. 13:17). Для исполнения нравственности необходимо, чтобы к знанию присоединилась и воля. Эта свободная воля зависит от самого действующего лица, каждый человек должен захотеть и приложить усилие. Но, во всяком случае, знание служит руководством для воли. Следовательно, Нр. Б. указывает и освещает путь для нравственной жизни. В этом и состоит его значение и важность. К нему может быть применено изречение Псалмопевца: Слово Твое – светильник ноге моей и свет стезе моей (Пс. 118:105).

Краткий очерк истории науки

Первые века христианства были веками не столько науки, сколько жизни, поэтому в начале христианской эры не встречаем систематического нравоучения. Но первые христиане могут похвалиться такой высотой нравственной жизни, которую впоследствии уже не встретить часто среди христиан. А руководством к нравственной жизни служили пояснения св. отцами и учителями церкви нравственных мыслей Евангелия и вообще Свящ. Писания и руководящих начал его. Эти толкования совершались в виде бесед, проповедей на тему Писания и трактатов или монографий по вопросам нравственной жизни.

Из отцов и учителей восточной, или греческой, церкви известны в этом отношении Климент Александрийский, Василий Вел., Иоанн Златоуст и Ориген. Климент, получивший образование философа, вводит философский элемент и в развитие нравственных христианских понятий. Поэтому он больше других приближается к научному и систематическому изложению нравоучения: «Увещание к эллинам», «Педагог» и «Строматы». Василий Великий излагает чисто библейское нравоучение. Он оставил немало бесед о нравственном вероучении, написал «Ифику» и первый составил монашеские правила. Богатый научный материал содержится и в знаменитых проповедях Златоуста. Ориген близок по нравственным взглядам и мыслям к Клименту Александрийскому, но они рассеяны в его догматических сочинениях, на которых основывается его нравоучение.

Из отцов западной церкви или латинской известны св. Амвросий Медиоланский и бл. Августин. Амвросий написал сочинение «Об обязанностях», по образцу Цицероновского. А бл. Августин оставил несколько сочинений научного характера («О граде Божием», о «Нравственности кафолической церкви», о «Христианской науке», о «Вере, надежде и любви»), в которых развивает также и нравоучительный материал. Бл. Августин имеет огромное значение в истории нравоучения, и его влияние в этой области продолжалось в течение многих веков. Следует упомянуть еще о Тертуллиане, проповедующем ригористическую (строгую) мораль, и Киприане Карфагенском, его почитателе.

После бл. Августина (6 век) дух самостоятельной разработки нравоучения угас. На западе (где преимущественно занимались нравоучением) учители церкви ограничивались или описанием догм, или энциклопедическим собранием и сопоставлением мнений различных нравоучителей, как христианских, так и языческих. Так составлялись назидательные сборники, вышедшие, главным образом, под редакцией Боэция. Тогда же, в начале 8го века, появились сборники (под редакцией Феодора, архиеп. Кентерберийского), представлявшие собой перечни грехов и наказаний за них и бывшие сильным средством в руках духовенства для дисциплинирования народной жизни. На Востоке же, где преимущественно разрабатывалась Догматика, появились в это время нравоучительные творения Максима Исповедника и Иоанна Дамаскина. «Священные параллели» последнего представляют богатый сборник назидательных мыслей и нравственных правил, взятых из Свящ. Писания, отцов Церкви и классической литературы.

В средние века Богословие было образовано в форму науки, и тогда же Нр. Б. также стало специальной наукой. Петр Ломбард открыл ряд выдающихся нравоучителей того времени. Но важнее для нашей науки – Фома Аквинат. В его творении Summa Thelogiae, основанном на началах бл. Августина, находим полную органическую систему нравственного учения. Изложение показывает тонкость и ясность ума автора. Католическое богословие до сих пор строится по образцу Аквината. Но, как бл. Августин имел противника в лице Пелагия, так Фома Аквинат имел противника в лице Дунс-Скотта. Вместо теономической точки зрения, он стал на автономическую точку зрения (самозакония человека); вместо веры и благодати его творение наполнено скепсисом и софицизмами. Оно впоследствии послужило образцом для иезуитов, оправдывавших произвол человеческой свободы.

Эта отрасль средневекового богословия известна под именем схоластики, или схоластического Богословия. Схоластика характерна преобладанием рассудка, господством отвлеченных и нередко пустых форм, изобилием рубрик с бесчисленными делениями и подразделениями, подавлением читателя множеством различных мнений и воззрений философов и богословов. В ней не было жизни и положительного раскрытия нравственных истин христианства. От этой отрасли нравоучения отлична другая отрасль, под именем мистической. Здесь преобладало религиозное чувство. Задача мистиков состояла в том, чтобы освобождать по возможности нравственную жизнь от внешних предписаний, вводить душу человека в более непосредственное отношение к Богу и намечать ступени богообщения, по которым душа может возвыситься до полного единения с Богом. Лучшее сочинение этого направления принадлежит Фоме Кемпийскому: «О подражании Христу». Но единение с Богом некоторые мистики понимают в смысле пантеистическом или полу-пантеистическом, т.е. в смысле обезразличения и слития божеского и человеческого существ.

В средние века образовалась еще третья форма нравоучения – казуистическая. Казуистика основана, в сущности, на схоластике, но имеет особую систему для таинства исповеди. Она не занималась исследованием общих законов нравственной жизни, а имела в виду лишь частные «случаи совести». Она учила, каким образом совесть может не подчиняться нравственным требованиям в том или другом своем затруднении. В то же время определялась количественная величина (качество поступка оставалось на заднем плане) каждого нравственного поступка. В этом разрешении затруднений совести много адвокатской софистики. Начала казуистики были положены, как мы видели раньше, в 8-м веке, в «пенитенциалах». Но расцветает казуистика в 13–15 веках. Наибольшей известностью пользовались 4 книги Раймунда Пеннафортского Summa.

Учение католического Богословия о сверхдолжных делах, о возможности откупиться от грехов, о действиях нравственно безразличных, о грехах смертных и простительных и т.п. в казуистике было доведено до грубости и вызвало реформацию. Главная же мысль протестантизма – оправдание верой, в противоположность католическому учению о делах закона. Поэтому Лютеранское вероучение есть лирическое излияние сердца, благоговеющего перед искуплением. Здесь, следовательно, мало места исследованию, и у первых протестантов не встречается систематического учения о нравственности. Но в реформаторстве больше обращено внимание на закон и дела, и потому здесь есть место для научного исследования. Создавая Нр. Б. на новых началах, протестантские богословы в конце 16 и 17 в. окончательно возвели его в степень науки (Данеус, реформат и Каллист, лютеранин). В католической же церкви в это время действовали и писали иезуиты.

Но в протестантское богословие проникли отвлеченность и школьность, и оно начало принимать вид новой схоластики. Иезуиты же низвели безусловную нравственную идею, выраженную Свящ. Писанием и хранящуюся в Свящ. Предании, на степень авторитета видимой главы церкви, и софистическим толкованием заповедей старались поставить ее на пользу этому главе и его церкви, и в то же время сделать исполнение заповедей возможно более легким для греховного человека. В противодействие первому явился пиетизм, а в противодействие вторым – янсенизм, которые старались ввести в нравоучение простоту мысли, теплоту чувства и строгость требований...

В 18 в. Нр. Б. вступает в столкновение с философией и получает новое освещение. Протестантские богословы (особенно Буддеус и Мостгейм) ставят богословское учение на философскую почву, но английский деизм и французский материализм действуют на него неблагоприятно, и нравоучители вынуждены отступить. Не в силах бороться с нападающими, они ограничиваются лишь жалобами на развращенность нравов. Только в лице Канта богословы-моралисты нашли надежного союзника. Кантовский «категорический императив» гармонировал с их высоким взглядом на нравственные заповеди и сообщал нравоучению устойчивость и крепость. Кантовская «автономия» повлияла на то, что Нр. Б. вышло на первое место сравнительно с Догматикой. Богословы-кантианцы (де Витте, Аммон, Шварц, Флитт и др). занялись не столько догматикой, сколько нравоучением. Но в их нравоучение проникла крайняя рассудочность: они больше заботились об утонченном понимании нравственной деятельности, чем о проведении нравственности в жизнь. Для них Евангелие было не силой и жизнью, а лишь рядом моральных идей.

Усиление этого направления вызвало ответную реакцию в лице философа и богослова Шлейермахера, который освободил нравоучение от кантовского догматизма и на место беспрекословного «должно» поставил свободное «нужно». Он указал на сердце, как на источник добра и зла. Он утверждал, что самосознание христианина настроено по-христиански; он смотрел на нравственную деятельность каждого человека, как на творческий процесс, оригинальный, а не как на копию лишь закона (как у Канта). Лучшим представителем этого направления считается протестантский богослов Роте. Но к недостаткам его надо отнести излишнюю спекулятивность, не подходящую к простоте христианского учения.

В наши дни богословы-нравоучители Запада поставили своей задачей, с одной стороны – освободить нравоучение от давления философских систем и построить его просто на библейских и церковных началах, а с другой – сообщить ему научную форму и твердость. В таком духе написаны нравственные системы Бемера, Шмида, Шварца, Вутте, Пальмера, Мартенсона, Фильмера, Эттингена, Дорнера, Франка и др. – протестантские, и Брауна, Зайдлера, Риглера, Гиршера, Линаземана и др. – католические.

В нашем отечестве христианское нравоучение излагалось вначале в форме катехизиса. Известно «Православное Исповедание» Петра Могилы, митр. Киевского (17 в.) и «Катехизисы» митр. Платона и Филарета (19 в.). В то же время немало ценного нравоучительного материала найдем в сочинениях наших святителей, особенно Тихона Задонского. В систематической форме нравоучение изложено еп. Иннокентием, «Деятельное Богословие» (1819), прот. Кочетовым, «Черты деятельного учения веры» (1824), прот. Бажановым, «Об обязанностях христианина» арх. Платоном (1854), прот. Солярским (1860, 3 части), прот. Халколивановым (1876), арх. Гавриилом (1885), учит. Пятницким (1890). Еп. Феофаном (1891), учит. Покровским (1904), под заглавием – «Православное Нравственное богословие». Выше этих систем в научном отношении должны быть поставлены «Чтения о христианской нравственности» прот. Янышева (1906). Сюда же можно отнести «Чтения о христианской нравственности» прот. Фаворова (1880). Ему же принадлежат «Очерки нравственного учения» (1868).

Разделение науки

Нравственное богословие может быть разделено на две части. Первая часть излагает общее учение о нравственном законе и жизни христианина, а вторая часть – частное учение об обязанностях и добродетелях его (и о грехах).

Первая часть имеет задачей, во-первых, рассмотреть составные части нравственности и показать существо ее и, во-вторых, изобразить процесс нравственной жизни христианина, начиная с возрождения и оканчивая освящением; вторая же часть имеет задачей обозреть нравственное отношение христианина к Богу, к ближним и к самому себе.

Источник: Нравственное богословие или христианское учение о нравственности : Сост. применит. к прогр. для духов. семинарий М. Олесницким, экстраорд. проф. Киевской дух. акад. - Киев : тип. Г.Т. Корчак-Новицкого, 1892. - [2], IX, 289 с.

Telegram-каналы

Комментарии для сайта Cackle

Нравственное богословие

Содержание

Введение

Понятие о нравственности и Нравственном Богословии; идея блага