Глава II. Духовная борьба преосвященного Феофана «в затворе»¹

Глубоко поучительны и внешние проявления жизни замечательных людей, тем более людей высокого духовного совершенства, но может ли быть что-либо выше, ценнее, как возможность проникнуть в их внутренний мир, в глубину их души и познать, как веровал и молился, как размышлял и внутренне боролся сам с собою, как страдал и радовался человек, наделенный богатыми духовными силами и небесными стремлениями?! Но с другой стороны – кто дерзнет на подобную попытку? Кто настолько чист, чтобы войти во святилище? Чтобы понимать великого художника, надо самому хотя отчасти понимать и любить искусство, тем более – только человек, не чуждый духовного подвига, может понять душу подвижника... Признаемся, мы чувствуем трепет в душе, размышляя о попытке изобразить внутреннюю жизнь в Бозе почившего Святителя, и никогда бы не дерзнули на это, если бы он сам в своих дивных творениях не ввел нас во святая святых своей души. Всякий, кто только имеет чувство правды в душе, не может не почувствовать при чтении сочинений епископа Феофана непреодолимой силы искренности и правды. Все в них в высшей степени субъективно, в них высказано то, что, пережито, что выстрадано, что приобретено собственными усилиями. За каждый фразой вы невольно предполагаете внутренний опыт, духовный подвиг. Отсюда – красота, отсюда – непосредственное воздействие на душу другого, которыми отличаются произведения глубокоискренних писателей, и в числе их – творения почившего святителя. Его собственными словами мы и постараемся познакомить с его богатой внутренней жизнью, тем более что это даст возможность каждому прочесть или возобновить в памяти несколько страниц, изумительных по силе убеждения, по глубине и тонкости психологического анализа.

Сделаем небольшую оговорку. Совершенство духовное не то, что мирское, и духовная мудрость не то, что светская. Изображая умственный склад какого-нибудь знаменитого деятеля, напр., в области науки, обыкновенно намечают различные стадии его развития, постепенной выработки его взглядов и убеждений и проч. Говорят о достигнутых им успехах, о сделанных им открытиях. Не совсем так в деле спасения, которое составляет задачу всей жизни человека, во всей ей целости. «Коротко и легко дело самоисправления в описании, говорит святитель, но не так коротко, а тем менее легко, оно на самом деле.» Притом благодать Божия многоразличными путями ведет человека ко спасению: «одного приемлет она прямо в блаженный покой, изводит на пажить духа, пасет и услаждает; другого долгими обходами испытывает и после многообразных уже странствований проводит туда, как утружденного и изможденного путника.»

Мы, наприм. можем с уверенностью говорить, что, удаляясь на покой и затем в затвор, святитель достиг, уже высокой степени духовного совершенства. «На безмолвие не потянет того, кто не вкусил еще сладости Божией; сладости же сей не вкусит тот, кто не победил еще страстей.»

Между тем мы знаем, что брань со страстями, с греховными навыками продолжается в человеке до самой смерти. Подвижничество есть непрестанная победность... Труды доброделания, подвиги самоисправления, скорби терпения противностей представляют период ношения во чреве и образования нового человека: смерть будет его рождением.» – «Самоугодие долго скрытно живет в нас и после того, как мы явно отверглись себя и Богу себя предали и не хотим ни на иоту нарушить сего решения.» Греховные помыслы самоугодия, по-видимому, совершенно подавленные, могут вновь воскресать в душе и часто составляли камень «преткновения для оставляющих бдительность даже на высших ступенях духовного совершенства.» Поэтому, изображая внутреннюю жизнь святителя его же словами, мы в сущности говорим о подвиге всей его жизни. В «затворе» он совершался, конечно, только полнее, беспрепятственнее...

«В каком состоянии душа у вступающего в брань (со грехом) человека, образовавшего в себе твердую решимость жить как должно, и в каком отношении ее новое настроение к другим расположениям души?» – спрашивает святитель.

«Потому ли, что дух, прежде так глубоко сокрытый под движениями души и даже тела, а теперь высвобожденный силою благодати из сей темницы, получив свободу действования..., передает сознанию свои высокие требования с такою силою, что и произволение неуклонно подвигается к выполнению их, или потому, что сила благодати соприкасалась душе и проникала сознание и произволение так внутренно и глубоко, что оставила в них неизгладимые следы особенного духовного настроения, только в окончательно решившемся начать новую жизнь душа ощущает совершенно новый порядок бытия и жизни и, полагая в нем все свое блаженство, пламенно желает войти в оный, чего бы это не стоило. Впрочем, на первый раз на ее стороне только и есть. Она жаждет нового порядка; не жалея себя, готова все сделать для водворения его с себе, но между тем сама все еще объята и как бы покрыта тем, что не только не способно соответствовать ее преднамерению, но даже положительно противоположно ему. Нет в ней ни одной силы, которая бы сочувствовала ей, нет ни одного движения, которое бы не восставало против нея: хотела бы мыслить по новому, но ум не умеет соответствовать ее желанию, хотела бы услаждаться духовным, но сердце еще не имеет к тому вкуса; а там все количество страстей и обычных наклонностей поминутно готовы вспыхнуть и своею адскою силою попалить росток новой жизни. Вообще решившийся все еще таков же, каков был и прежде, только у него коренное начало ново. Это все то же, как если кто примет лекарство, и оно будет воспринято телом. Исцеление здесь начато в центре жизни, но ему остается еще проникнуть до последних оконечностей, кои все еще остаются зараженными болезнями…»

«Сознанием и произволением вы стоите на стороне Божией. Богу хотите служить и Ему единому угождать. Это – точка опоры для вашей деятельности в духе». Но страсти и злые навыки мешают духовной жизни. Необходимо вооружиться против страстей. Богу неугодно все страстное, потому что страсти противны заповедям Божиим. Борьба со страстями неизбежна. Они не уступят сами собою своих владений, хотя и незаконных. «Страсти тоже, что сырость в дровах. Сырые дрова не горят. Надо со стороны принесть сухих дровечек и зажечь. Они, горя, начнут просушивать сырость, и по мере просушивания зажигать сырые дрова. Так понемногу огонь, гоня сырость и распространяясь, объемлет пламенем и все дрова положенные. Дрова суть все силы души нашей и все отправления тела. Все они, пока не внимает человек себе, пропитаны сыростью – страстями, и пока страсти не изгнаны, упорно противятся огню духовному.»

Таким образом в духовном подвиге мы необходимо должны различать два течения или две стороны духовной жизни: с одной стороны, необходимо воспитывать в себе росток новой духовной жизни, успевать в послушании и любви к Богу, с другой – вести непрерывную брань со страстями и злыми навыками. «В непрерывной связи с прямым положительным занятием сил всегда стоит не прямое направление к прогнанию зла и страстности, иначе борьба со страстями и похотьми».

«Между обращением (к Богу) и освящением среднее место должно занимать исправление или очищение: ибо иначе – кое общение свету ко тьме? Сие очищение бывает более или менее продолжительно, более или менее трудно, смотря по нравственному состоянию приводимого в предначертанное христианское совершенство; но, во всяком случае, оно мучительно. Грех вошел в самую глубину существа человеческого, оттуда разветвился в разнообразных наклонностях, привычках, страстях, и, проникнув все существо его, распространился вновь и связал его с чувственными вещами узами, столь же почти крепкими, как узы бытия. Как ни осторожно будешь очищать от греха существо, зараженное им, не можешь не причинить боли, подобно тому, как нельзя не причинить боли, когда вынимаешь занозу из живого тела. Сердце, пристращенное к чему-нибудь, как бы входит само в предмет пристрастия; отрывая его от предмета или предмет от него, отрывают как бы часть его самого...»

«Грех, вселившись в самой глубине души, вместе с тем подчинил себе и все силы ее, – ум, волю и чувство, и разложился от сего на множество наклонностей, страстей и греховных помышлений; из души перешел в тело, отсюда в дела и поступки, – и таким образом проник все поведение и все отношения человека. Так, «грех приразился ко всему существу человека, – и к душе, и к мыслям, и к уму, – потряс все телесные члены; и ничто в душе и в теле не свободно и не удалено от злых влияний сего живущего в нас греха.» (Мак. Бел. Бесед. о повр. и обновл. сост. челов. § 4). «Весь человек облечен в сей грех, чтобы не мог уже смотреть так, как бы хотелось, но чтобы и виделось худо, и слышал худо, чтобы и ноги имел скорые к злодеянию, и руки, простертые к беззаконию, и сердце, занятое злыми помыслами.» (Там же, 1–2).

«Живущий в нас грех, с диаволом – отцем его, точно есть деспот, держащий душу у себя в плену и не дающий человеку делать то, что противно ему. Как инстинкт, влечет он грешника по обычному пути далее и далее, не давая ему времени одуматься и как-нибудь остановить цепь своих греховных желаний. Большей частью грешнику и на мысль не приходит изменить свою жизнь: грешник и не думает о том, что грешит «вверженный в море забвения и бездну пороков, и как бы во вратах ада поселившись.» (Мак. В. о тер. и разд. вещей, гл. 18). «Округ бо сердца завеса некая тьмы обложена лежит, дым, глаголю, исходящий от огня мирского духа, который ниже мысли допускает обращатися с Богом, ниже душе дозволяет по соизволению молитися, или веровати, или любить Господа.» (Там же, гл. 5). Но если и увидит грешник, если и узнает, что того или другого не должно делать, что то или другое желание, та или другая наклонность, не законны, безнравственны: то и тогда что пользы! Ему не хочется поднять руку, подвинуть ногу в противность незаконному желанию или незаконной наклонности; потому что ему вообще не хочется не грешить, не хочется воспротивиться себе и покориться Божией правде. Он пленник, увидевший, что связан по рукам и по ногам, и беспечно предавшийся поносной судьбе рабства. Это – главный недуг, коренное зло, поддерживающее все душевные недуги, питающее все греховные наклонности – нежелание восстать против греха, нежелание покориться воле Божией. Кто хочет освободиться от рабства греховного, очистить душу свою от всех скверн, тому необходимо прежде всего возненавидеть грех, возжечь желание противиться ему, истребить противление Божию закону и возжечь желание ходить в нем, – необходимо переломить волю. Без сего нельзя сделать никакого добра, нельзя победить ни одного греховного движения. Правда, «суть нецыи, как говорит св. Макарий, воздерживающиеся от всякого блуда, и татьбы и лихоимства, и подобных сим грехов, и посему в число святых вносят себя: но в самой истине весьма далеко отстоят от святости. Обитает бо в уме их злоба многажды, и живет, и пресмыкается, и не у оставила их.» (Сл. о возв. ум. гл. 20). «Не просто бо воздержание от злых, говорит он в другом слове, очищение есть: но истребление тех из совести совершенное есть очищение. Вниди ты, кто-либо еси, чрез возрастающие в тебе выну помышления, к военнопленной и рабе греха душе твоей, и рассмотри до дна мысли твои, и глубину помышлений исследуй: и узриши в недрах души твоея ползающего и гнездящегося змия, убивающего тебя отравою частей души твоей. Неизмеримая бо бездна есть сердце: но аще убиеши змия сего, похвалися пред Богом о чистоте твоей; аще же ни: смири себе, яко немощный и грешный.» (О хр. сердца, 1). Сия-то злоба, сей-то змий, кроющийся в сердце – хотение греха и нехотение правды – и должно быть убито первоначально. Без сего невозможен никакой успех: при каждом деле будут как бы отниматься руки.»

Но вот и решение работать Господу и отринуть грех созрело, но – «только это напряжет душа силы, чтобы приступить к делу, как вдруг поражает ее внимание жалостный вопль: еще день и – довольно; завтра преступишь сию границу. Вопль самый обольстительный! Грех стоит здесь за нас, умаливает, чтобы мы сжалились над собой: но склонись только мало на его внушение, как вся толпа злых помышлений, прогнанная только из сердца, во мгновение ока, как бы по мановению жезла, охватит тебя отовсюду и подавят своею тяжестью: человек, прежде доходивший до воодушевления, снова не хочет приподнять руки, двинуть ногою. Потому воодушевись мужеством, не почитай сего помышления происходящим от тебя, не давай ему надолго оставаться в душе, и особенно не допускай до сердца. Спеши изгнать его ясным представлением о безрассудстве и опасности отлагательства; будь уверен, что это малое требование есть сокращение всего, есть прелестное представление рабства в виде свободы, есть льстивое дружество, скрывающее непримиримого врага. Воодушевись: поразив сего врага, ты приобретешь решительную победу. Скажи: «готово сердце мое... восстав, иду...»

«Трудно!!.. Но что же бывает без труда? С тех пор как проклята для человека земля в делах своих, – человек в поте лица достает себе благо телесное, тем более – духовное. Зато сколько бывает наконец утешений в приобретении! Жена, егда раждает, скорбь имать, но за радость рожденного дитяти забывает все прежние скорби (Иоан. 16:21). Недостойны и страсти нынешнего времени к хотящей славе явитися в нас – (Римл. 8:18) – явитися и здесь в духе, и там, во всем нашем существе. И что еще особенно может служить нам в утешение? То, что труд самоисправления не столько тягостен на деле, как нам кажется с первого раза. Он представляется необъятным только со стороны, только дотоле, пока мы не вступили в него. – И здесь, как в обыкновенных делах, все зависит от воодушевления, с каким кто приступает к делу. Спросите у всякого нелицемерно деятельного человека, спросите его о тяжести трудов: он тоже скажет вам, что труды его могут исчислять и взвешивать только другие, а для него их нет, он не замечает их. Воодушевление, приводя в быстрое движение все его силы, поглощает все беспокойства, возносит его над всеми препятствиями и среди неудобств – он идет, как по гладкому и пространному пути. – То же в деле спасения: тесен путь к царствию, тяжким представляется иго Христово: но только до тех пор, пока мы стоим еще вне, соображаем, обдумываем ход новой жизни. Но когда зародится и образуется в сердце спасительная решимость, – она приносит с собой и воодушевление на благое делание. Воодушевленный последователь Христов идет в след Его, радуясь и благословляя иго, воспринятое от Него. Со стороны будут видеть его в труде, в язве и озлоблении, – а он как пред Сердцеведцем в слух всех исповедует, что он и все подобные ему, живут – незнаемы и познаваемы, яко скорбяще, присно же радующеся, яко нищи, и многе богатяще, яко ничтоже имуще а вся содержаще (2Кор. 6:9,10).»

«Возможность, основание, условие всех внутренних побед есть первая победа над собою – в переломе воли и в предании себя Богу, с неприязненным отвержением всего греховного. Тут зародилась нелюбовь к страстности, ненависть, неприязнь, которая и есть военная духовная сила и одна заменяет собою всю рать. Где нет ее, там без брани победа уже в руках врага; напротив того, где есть, там победа уступается нам нередко без брани... Сознание и произволение, переходя на сторону добра, с возлюблением его, поражает ненавистью всякое зло и всю страстность, и притом именно свою. В этом собственно и состоит переход, перелом. Потому сила, борющаяся со страстями, есть также ум или дух, в коем сознание и свобода, – дух, держимый и укрепляемый благодатию... Когда страсти восстают, то метят прямо на ум, или дух, то есть, на покорение сознания и свободы. Они – во святилище нашего внутреннего, куда враг чрез страсти пускает свои разжженные стрелы из душевно-телесности, как из засад. И пока целы сознание и свобода, т.е. стоят на стороне добра, то как бы ни было велико нападение, победа наша»...

«Этим однако же не утверждается, будто вся сила победы от нас, а показывается только исходище. Точка опоры для брани есть восстановленный дух; сила же победительная и разрушительная для страстей есть благодать. Она в нас одно созидает, а другое разоряет, – но опять чрез дух, или сознание и произволение. Борющийся с воплем повергает себя Богу, жалуясь на врагов и ненавидя их, и Бог в нем и чрез него прогоняет их и поражает. Дерзайте, говорит Господь, яко Аз победих мир (Иоан. 16:33). Вся могу о укрепляющем мя Христе, исповедует Апостол (Филип. 4:13), – точно так, как без Него мы ничего не можем. Кто хочет победить сам, тот несомненно падет или в ту страсть, с коею борется, или в побочную. Предавши же себя Богу, словно из ничего стяжевает победу... Потому-то всевозможно противоборствуй и борись, но не оставляй возлагать всю печаль свою на Бога живаго, Который говорит: «с тобою есмь в день зол, – не бойся!»

«Надо так устроиться, чтобы враг ничем не поживился около вас, даже самомалейшим. А сего для бдеть, бодрствовать, трезвиться и блюсти.... смотреть, как бы не подкрался враг... Это первое в борьбе со страстями. Коль скоро просмотрен и пропущен враг, то уж тут жди или раны или совсем поражения. Враг же замеченный не страшен. Только пригрози и побежит. Такова уж уловка наших духовных врагов, что, как только увидят, что они открыты, сейчас утекают, хотя это, конечно, не всегда бывает. Есть и тут озорники такие, что, ни на что несмотря, все лезут и лезут...»

«Заметив приближение врага – начинающееся возбуждение или помысла, или страсти, или наклонности, первее всего спеши сознать, что это враги. Великая ошибка, и ошибка всеобщая – почитать все, возникающее в нас, кровной собственностью, за которую должно стоять как за себя. Все греховное есть пришлое к нам; потому его всегда должно отделять от себя, иначе мы будем иметь изменника в себе самих. Кто хочет вести брань с собою, тот должен разделить себя на себя и на врага, кроющегося в нем. Отделив от себя известное порочное движение и сознав его врагом, передай потом это сознание и чувству, возроди в сердце неприязнь к нему. Это – самое спасительное средство к прогнанию греха... Как только заметите страстное, поскорее постарайтесь возбудить в себе серчание... Сие серчание есть решительное отвержение страстного... И вот где только позволителен и благопотребен гнев. У всех св. отцев нахожу, что гнев на то и дан, чтобы им вооружиться на страстные и грешные движения сердца, и прогонять их... Гнев на страсти у вас должен быть вкоренен с той минуты, как вы положили всеусердно работать Господу, творя благоугодное пред Ним. Тут у вас заключен союз с Богом на веки. Сущность же союза такова: твои друзья – мои друзья, твои враги – мои враги! А что страсти Богу? Враги!.. С первого раза появление страстного всегда вызывает к нему сочувствие, ибо самоугодие еще долго скрытно живет в нас и после того, как мы явно отверглись себя, и Богу себя предали, и не хотим ни на иоту нарушать сего решения. Этим скрытным самоугодием всегда благосклонно встречаемо бывает страстное, – каковая благосклонность и выражается большим или меньшим сочувствием к нему. Так вот и надобно – сочувствие это отбить, а гнев возбудить.»

«Для сознания в страстном врага не требуется большая головоломная работа. Довольно восстановить убеждение, что ко всему страстному не благоволит Бог; не благоволит потому и ко всем, которые принимают и лелеют в себе страстное. Стало быть, страстное Бога против нас восставляет, и нас от Него отбивает. А в этом конечная пагуба наша. Помышления сии и убеждения в одно мгновение у внимательного воссиявают в сознании, и тотчас отзываются в сердце неприязнью к страстному, серчанием и гневом на него. А барахтаться со страстным, придумывая разные против него обвинительные пункты, – не барахтайтесь! Успех от этого очень сомнителен. Иные делали, а, может быть, и теперь делают, так: заметив страстное и вознегодовав на него, начинают изобличать его непотребство. Например, – пришел помысл гордости, – они начинают читать: гордость Богу противна, ты, земля и пепел, как не стыдишься возноситься помыслом, помяни грехи свои и подобное. Все подбирают мысли против гордости, полагая, что этим прогонят горделивый помысл. Бывает, что и прогоняют; но вообще этот прием не верен. Между тем пока вы переберете все обвинительные пункты, подсудимый – страсть – сидит тут же, хоть на скамье подсудимых, и все еще держится за своего адвоката – сочувствие. Обличая страстный помысл, все же держим его в уме, и он между тем шевелит чувство и пробуждает желание, то есть, продолжает сквернить душу. А это значит держать в себе произвольно нечистоту, – что опасно. Нет уж, – положите без всяких рассуждений, как только заметите в себе что страстное, тотчас сознать в нем врага, – и рассерчать на него! Впрочем это не всегда легко и не всегда возможно: легко поражать гневом помыслы, труднее – желания, но еще труднее – страсти, ибо они и сами суть сердечные движения. Когда это не помогает и враг не уступает таким образом победы без сражения, – мужественно, но без самовозношения и самонадеянности, вступай в борьбу. Робость приводит душу в смятение, в некоторую подвижность и расслабление, а не утвержденная в себе, она легко может пасть. Самонадеянность и самомнение – сами враги, с коими должно бороться: кто попустил их, тот уже пал, и еще предрасположил себя к новым падениям, потому что они поставляют человека в бездейственность и оплошность. Началась брань, – храни преимущественно сердце: не давай доходить возникающим движениям до чувства, встречай их у самого входа в душу и старайся поразить здесь; а для сего спеши восстановить в душе убеждения, противоположные тем, на коих держится смущающий помысел. Такие противоубеждения суть в мысленной брани не только щит, но и стрелы, – защищают сердце твое и поражают врага в самое сердце. С тех пор в том и будет состоять брань, что возникший грех будет постоянно ограждаться мыслями и представлениями противоположными. Время продолжения ее зависит от многоразличных обстоятельств, кои определить совершенно невозможно. Не должно только ослабевать и сколько-нибудь, даже в мысли, склоняться на сторону врага, – и победа несомненна, ибо греховное движение не имеет в нас твердой опоры и потому, естественно, должно скоро прекратиться. Если и после сего, добросовестного впрочем, действования в защиту себя враг все еще стоит в душе, как привидение, и не хочет уступить места, то это явный знак, что он поддерживается сторонней силой; посему и тебе должно обратиться к сторонней, земной и небесной, помощи, – открыться своему наставнику и в усердной молитве призывать Господа, всех святых и особенно ангела-хранителя. Преданность Богу никогда не оставалась пристыженною... Удивительная сокрыта сила в таинстве покаяния. Сознание грехов умом только, без исповеди и разрешения, неудовлетворительно для кающегося и почти всегда остается бесплодным для жизни. Здесь точно происходит запечатление христианина – благодатное... Своевольно ничего нельзя взять у Господа. Неудивительно после сего, что все мысли и желания спасающихся обращены ко Спасителю... В Нем отрада, в Нем все утешение. Оттого не умолкая вращается в устах и к сердце... сладчайшее имя – Иисус...»

«Что делает подвергшийся нападению злого человека? Подавши его в грудь, кричит: караул. На зов его прибегает стража и избавляет его от беды. То же надо делать и в мысленной брани со страстями, – рассерчавши на страстное, надо взывать о помощи: Господи, помоги! Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, спаси меня! Боже, в помощь мою вонми, Господи, помощи ми потщися! Обратясь так к Господу, уж не отходите от Него вниманием к тому, что в нас происходит, а все и стойте перед Господом, умоляя Его о помощи. От этого враг, как огнем палимый, убежит немедля. Некто из святых сказал: именем Господа Иисуса бей ратников!.. Против Господа ничто устоять не может... И бывает так, что душа тотчас успокаивается от страстных приражений, как только обратится ко Господу и воззовет к Нему...»

«Была в одном месте красавица неисправного поведения. Правитель той страны сжалился над нею, – что такая красота гибнет, и, улучив время, сказал ей: брось шалости, я возьму тебя к себе в дом и будешь моею женою и госпожою многих сокровищ. Только смотри, будь верна, а то будет тебе такая беда, что и вообразить ты не можешь. Она согласилась и была взята в дом правителя. Прежние ее приятели, видя, что она пропала где-то, начали искать и разыскивать, – и дознали, что она у правителя. Правитель хоть и гроза, но они не отчаивались опять сманить к себе красавицу, зная ея слабость,

«Нам стоит только подойти сзади дома и свистнуть, она поймет, в чем дело, и тотчас выбежит к нам».

Так и сделали. Подошли сзади к дому и свистнули.

Красавица, услышав свист, встрепенулась. Зашевелилось было в ней нечто прежнее. Но она уже взялась за ум и вместо того, чтобы выбежать из дома, устремилась во внутреннейшие покои пред лице самого правителя, где тотчас и успокоилась; новых свистков там уже не слышно было. Те приятели – посвистели-посвистели, и отошли прочь ни с чем. Смысл притчи сей ясен. Красавица эта изображает падшую душу, к Господу обратившуюся в покаянии и с Ним сочетавшуюся, чтобы Ему Единому принадлежать и Ему Единому служить. Прежние приятели – страсти. Свист их – это движение страстных помыслов, чувств и пожеланий. Убежание во внутренние покои есть укрытие вглубь сердца, чтобы стать там пред Господа. Когда это совершится внутри, обеспокоившее душу страстное, что бы оно ни было, – отходит само собою, и душа успокаивается».

«Брань кончена. Благодари Господа за избавление от поражения, но не предавайся чрез меру радости спасения, не попускай беспечности, не ослабляй ревности, – враг часто притворяется только побежденным, чтобы, когда ты предашься чувству безопасности, нечаянным нападением тем легче поразить тебя. Потому не снимай бранных оружий и не забывай предохранительных правил. Будь всегда добрым и бдительным воином. Сядь лучше и расчисли добычу, осмотри весь ход брани – ее начало, продолжение и, наконец, что подало повод к ней, что особенно усиливало и что положило ей конец. Это будет своего рода дань с побежденных, которая чрезвычайно облегчит будущие победы над ними; так стяжевается, наконец, духовная мудрость и опытность подвижническая. Не говори никому о победе, – это сильно раздражит врага, а тебя обессилит. Тщеславие, которого при сем избежать нельзя, отворит двери душевного укрепления и после победы над одним врагом должно будет сражаться с целою их толпою».

«Если же и поражен будешь, – сокрушайся, но не бегай от Бога, не упорствуй; спеши умягчить сердце и довесть его до раскаяния. Нельзя не падать; но можно и должно, упавши, восставать. Бегущий спешно, если и споткнется на что, спешно встает и опять устремляется по пути к цели, – подражай ему. Господь наш подобен матери, которая ведет дитя за руку и не покидает его, хотя бы он очень часто спотыкался и падал. Лучше, вместо бездейственного уныния, ободрись к новым подвигам, извлекши из настоящего падения урок смирения и осмотрительности, чтобы не ходить там, где скользко и где нельзя не падать. Если не изгладишь греха искренним раскаянием, то, получив некоторую в тебе крепость, он неминуемо повлечет тебя вниз, на дно грешного моря. Грех возобладает над тобою и тебе опять нужно будет начинать с первой брани; но Бог знает, будет ли возможно это. Может быть, предавшись теперь греху, ты перейдешь черту обращения; может быть, после уже не найдется ни одной истины, которая могла бы поразить твое сердце; может быть, даже тебе не будет дарована и благодать. Тогда еще здесь ты будешь принадлежать к числу осужденных на вечное мучение...»

«Вообще о правилах брани надобно заметить, что они в существе своем суть не что иное, как приложение всеоружия к частным случаям, и что потому их всех изобразить нельзя. Дело внутренней брани непостижимо и сокровенно. Кто видел, как происходит брожение элементов в яйце? Кто скажет, в каком состоянии зародыш в согнивающем зерне?.. Случаи чрезвычайно разнообразны; лица воюющие слишком различны: что для одного соблазн, то для другого ничего не значит; что одного поражает, к тому другой совершенно равнодушен. Потому одного для всех установить невозможно. Лучший изобретатель брани – каждое лицо само для себя. Опыт всему научит, надобно только иметь ревностное желание побеждать себя. Первые подвижники не учились из книг, и однако же представляют из себя образцы добродетелей... То, что составляет существо дела, каждый узнает только из опыта, когда станет сражаться самым делом. И в этом деле руководителями ему остаются только собственное благоразумие и предание себя Богу. Внутренний ход христианской жизни в каждом лице приводит на мысль древние подземные ходы, чрезвычайно замысловатые и сокровенные. Вступая в них, испытуемый получает несколько наставлений в общих чертах – там сделать то, там – другое, здесь по такой-то примете, а здесь по такой-то, и потом оставляется один среди мрака, иногда со слабым светом лампады. Все дело у него зависит от присутствия духа, благоразумия и осмотрительности и от невидимого руководства. Подобная же сокровенность и во внутренней христианской жизни.»

«Если будете действовать по прописанному с безжалостной к себе решительностью, скоро увидите плод: умиротворится сердце ваше и воссияет в нем радость о Господе. Отчего бывает немирно сердце? От того, что его гложут страсти. Побейте страсти, и оно восприимет покой. Один из отцев уподобляет сердце норе, полной змей. Змеи эти – страсти. Когда показывается что страстное из сердца, это то же, что змея голову высовывает из норы. Бей ее по голове именем Господа, и она спрячется. Другая покажется, бей и ее! И всякую бей!! Раз десяток придется так нанесть, удар какой змее-страсти, забудет высовываться, а то и совсем околеет. Всяко, если завалить нору или не давать пищи змеям, они перемрут. Так и страсти замрут, если не давать им пищи сочувствием к их внушениям, а напротив с гневом отрывать их, если только появятся...»

«С первого раза брань обращена вообще против всего греховного в человеке; но с продолжением времени грех естественно слабеет и сокращается в объеме, а вместе (с тем) и сокращается поле брани. Вид греха в нас есть вид многоветвистого дерева. Чрез борьбу постепенно отсекается у него то та, то другая ветвь. Нельзя решительно сказать, какая ветвь прежде отпадет, какая после: ибо и здесь очень много значит естественное настроение и прежнее состояние борющегося во грехе. Можно впрочем думать, что это отпадение восходит от грубейшего и очевиднейшего к тончайшему и сокровеннейшему. Сначала теряет силу плоть, потом вообще привязанность к видимому, далее – наклонности и страсти; долее всех держатся коренные возбуждения и чувства греховного сердца... Источники их – тончайшая мысль, что я значу нечто, и значу немалое... Ничтожный мнит о себе нечто. К этой-то тайнейшей гордыне прицепляется враг и опутывает человека. И они-то составляют камни преткновения для оставляющих бдительность даже на высших степенях духовного совершенства...»

«Кончится ли когда сия брань здесь? Вопрос этот всякий пусть решает своим опытом. Вообще – можно только положить: борись в надежде, что сия брань соделается для тебя наконец очень легкою, что из непрерывной она сделается перемежающейся, и что промежутки сии все будут увеличиваться и увеличиваться; но настанет ли на земле для тебя время, когда ты будешь совершенно свободен от возмущений греха, это решишь, когда будешь свободен на самом деле. Макарий Великий советует мужественно вступать в брань с восстаниями греховными, в полной уверенности, что Господь, видя тщание наше, даст наконец благодать беспрепятственного желания добра и душевного мира; но, стяжав сей мир, никогда не должно думать, что мы уже свободны от нападений и падений. Душа, преданная греху, вся мрачна. Пусть чрез долгий труд она успела осветить две свои части: другие части остаются еще не освещенными. Надобно беречься: сия тьма легко может покрыть опять всю душу. Мутная вода отстоялась и кажется чистой: взволнуется вода, и оседшая на дно нечистота опять разойдется по всей воде. Греховные движения прогоняются напряжением в какую-то неведомую область души, и всегда готовы возникнуть и покрыть ее. «Лжет, говорит Макарий Великий, сказуяй сердце себе имети чисто, ибо никогда сего не бывает в самой вещи, дабы кто по приятии благодати абие чист стал; предается бо врагам и различным искушениям в наказание и научение. Самые первые и великие люди так суть пред совершенством, как слуга пред господином или как поток пред Евфратом рекою.» (Сл. І, гл. 12, 14). Вообще мысль о совершенном окончании брани психологически неверна, а нравственно столько вредна, что ежели бы даже и была справедливою, то со всем тщанием надлежало бы скрывать ее и от себя и от других, по причине опаснейших обольщений, неизбежных при ней.»

«Что же остается делать каждому христианину? Возмогать в Господе и в державе крепости его (Еф. 6:10); восприять все оружия Божии, да возможет противитися в день лют (–13), мужаться, крепиться, стоять: ибо только претерпевый до конца спасен будет, и только побеждающему даст Господь сести с Собою на престоле Своем (Апок. 3:21).»