Христианство и социализм

Давно подмечен тот факт, что революционные движения, стремящиеся к коренным реформам в государственной и общественной жизни, всегда сопровождаются проявлениями антирелигиозных течений. Так, во время французской революции было воздвигнуто прямое гонение на христианскую религию; высшим божеством провозглашен был человеческий разум; христианство сделалось для многих предметом поругания и кощунственного издевательства. В опьянении обманчивою мечтою о завоевании собственными усилиями всеобщего счастья людей, человек возомнил о себе, как о высшем, божественном существе; над несчастным родом людским как бы исполнилось коварное слово диавола искусителя: будете как боги. Сделаться-то богами люди не сделались, но что они сочли себя единственно божественными существами, – это бесспорно.

Враждебное отношение к христианству в очень резких формах проявилось и в наших крайних партиях при возникновении современного нам революционного движения. Борьба с существующею правительственною властью, начавшаяся с демонстраций и забастовок, а потом перешедшая в вооруженное восстание, почти всюду сопровождалось и резкими выходками против христианской веры. На митингах сплошь и рядом раздавались возмутительные речи против всего, что носит религиозный характер. Слышались болезненно-возбужденные голоса, что следует разорить храмы и обратить их богатства на более утилитарные нужды, что следует устранить ни на что-де непригодных церковных служителей, перелить колокола в пушки для вооруженного восстания. А эти возмутительные похороны курсистки и реалиста с пением вместо церковных погребальных песнопений похоронного революционного марша и марсельезы! Ведь здесь путем демонстрации ясно выражалась мысль, что пора де отказаться от всякой церковности. И это делалось людьми, на знамени которых написаны слова: «свобода и счастье народа». Мысль невольно останавливается на вопросе: Так ли это? За благо ли народа они стоят? Любя народ, нельзя издеваться и кощунствовать над самой дорогой для него святыней, нельзя топтать в грязь того, что составляет основу и заветное сокровище всей его жизни.

Чем же объяснить этот постоянно наблюдающийся факт, что где политическая революция, там и противорелигиозное движение? Где кроется причина этой странной связи между освободительным движением и антихристианскими стремлениями? Нам кажется, что ближайшую причину указанного явления нужно видеть в следующем: политическая революция смотрит на все старые устои жизни, как на тормоз в деле благоустроения государственной и общественной жизни. Долой все старое! – вот призывной клич революции. Поэтому она становится во враждебное отношение ко всему, на чем зиждется жизнь в данное время. А так как христианству в этом случае принадлежит главная руководительная роль в народной жизни, то вражда вожаков революционного движения ко всем старым устоям жизни переносится и на христианство. Таким образом, одною из основных причин враждебного отношения революции к религии является та вражда ко всем старым основам жизни, те разрушительные стремления, которые в той или иной мере присущи всякому революционному движению.

Кроме того, сторонники революции справедливо видят в христианстве противодействующий их стремлениям фактор. Евангельское учение не может не протестовать против насилия, совершаемого революционерами, не может одобрительно относиться к таким возмутительным проявлениям революционного движения, как убийство, самовольный захват чужого имущества, разграбление помещичьих усадеб, массовое вооруженное восстание и т. д.; христианское учение о любви даже к врагам, о смирении, кротости, терпеливом перенесении обид, преступности, всякого убийства и насилия стоит в решительном противоречии с принципами насильственной революции. Уже в силу только этого передовые вожди революционного движения должны видеть в христианстве своего опасного противника, восстающего против их насильственных стремлений.

Будем откровенными до конца и не станем скрывать той печальной правды, что верующая часть русского общества слишком мало думает об осуществлении в жизни великих заветов Христа. Евангелие зовет нас к деятельной любви; оно говорит нам о милосердии, сострадании, широкой благотворительности и помощи всем труждающимся и обремененным; оно ясно намечает нам путь святой деятельности: накорми голодного, напой жаждущего, одень нагого, приюти странника, посети заключенного в тюрьму, послужи болящему. А что мы, христиане, сделали для осуществления этих высоких заповедей Христа? Чем, напр., мы, культурные люди, поделились из своих благ с забитым, темным и вконец обедневшим народом? Несли ли мы свет знания, нравственной правды и утешения в ту темную среду, для которой вся жизнь превратилась в какую-то дикую, животную борьбу за насущный кусок хлеба? Смотря на нас, на нашу жизнь, на наше безучастное отношение к горю и страданию обездоленного ближнего, сторонники коренного обновления человеческой жизни, не в праве ли говорить: «вы обещали людям мир и счастье, говорили о братской, самоотверженной любви; а где это счастье, где эта братская любовь, где это бескорыстное служение униженным и оскорбленным?» И печальнее всего то, что вследствие некоторой непоследовательности человеческой мысли нравственные недочеты в жизни христиан относятся на счет несовершенства самих христианских идеалов. «Если плохи вы по своей жизни, то, стало быть, плохо и Евангелие, которому вы следуете». После мы увидим ошибочность такой логики. Но мы все же должны сознаться, что мы своею жизнью, слишком удалившеюся от высоких евангельских требований, даем сторонникам современного революционного движения повод высказывать такого рода, напр., отзыв о христианстве: «если служители Христа, не в виде исключения, а в виде правила, с древних времен и до сегодняшнего дня совершенно не обращают внимания на нравственные правила религии, а, наоборот – изо дня в день грешат против них, то чего же в таком случае стоит сама эта религия?» Таким образом, отчасти справедливое неуважение к плохим христианам переходит у представителей революции в несправедливую вражду и против самого христианства.

Однако объяснить враждебное отношение представителей революционного движения, по крайней мере, современного нам, одними только указанными причинами едва ли возможно. Коренная причина лежит в самом характере, в самой основе современной революции. Нынешнее освободительное движение выросло на почве социал-демократии. И мотивы, и цели, и тактика борьбы современных революционеров вытекают главным образом, если не исключительно, из социалистических основ. А между тем социалисты крайних партий не очень то благосклонно относятся к христианству.

Та фракция в социал-демократии, которая главным образом опирается на Карла Маркса, как на своего главу, исходит из основ чистейшего материализма. Она хочет считаться единственно только с запросами человеческой плоти. Вся неглубокая философия этих социал-демократов замечательно правдиво выражена у Достоевского в словах великого инквизитора, который в беседе с Христом напоминает ему искусительные слова диавола в пустыне: «Видишь ли сии камни в этой нагой и раскаленной пустыне? Обрати их в хлебы, и за Тобой побежит человечество, как стадо, благородное и послушное, хотя и вѣчно трепещущее, что Ты отымешь руку Свою и прекратятся им хлебы Твои... Ты возразил, что человек жив не единым хлебом; но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на Тебя дух земли, и сразится с Тобою, и победит Тебя, и все пойдут за ним, восклицая: «Кто подобен зверю сему, он дал нам огонь с небеси». Знаешь ли Ты, что пройдут века, и человечество провозгласит устами своей премудрости и науки, что преступления нет, а, стало быть, нет и греха, а есть лишь только голодные. «Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели!» – вот что напишут на знамени, которое воздвигнут против Тебя и которым разрушится храм Твой».

Здесь не только выражение сущности социал-демократических воззрений, но и как бы вещее пророчество о нашем времени. Действительно, ныне восстает на Христа и вступает на борьбу с Ним дух земли в лице сторонников материалистического социализма, которые отвергли все высшие идеалы человека и сосредоточили исключительное внимание на земном довольстве и благополучии. Христианство, зовущее людей к небу, к нравственному перерождению, для них ненавистно именно потому, что оно отвлекает внимание людей от заботы только о насущном куске хлеба и заставляет думать о потустороннем мире. С особенною страстностью эта ненависть проявилась у одного из самых видных представителей социал-демократии – Бебеля.

В 1873 году немецкий священник Гогоф поместил в газете несколько замечаний по поводу резких обвинений со стороны Бебеля по адресу духовенства; замечания были написаны в спокойном духе. Но оскорбленный Бебель в ответном письме вылил всю свою злобу и ненависть по отношению к христианству. Это не научная оценка значения христианства, а глубоко возмутительный памфлет на высшую святыню человека. К сожалению это позорное для нашего времени письмо широко теперь распространяется в русской публике одной из книгоиздательских фирм, выросших, подобно зловонным грибам, на гнилой почве современного опьянения революцией. Без малейшего понимания сущности христианства, но с удивительным самомнением и тою грубою бесцеремонностью, которая так увлекает невоспитанных умственно и морально людей, Бебель берется за решение даже таких непосильных для него вопросов, как вопрос о происхождении христианства.

Как и все другие религии, говорит Бебель, христианская религия есть творение самого человека. Для мозга, способного мыслить и знакомого несколько с исследованиями и открытиями естественных наук, довольно таки трудно поверить в христианство, как в самое лучшее и самое совершенное из учений. Факты, которые естественные науки установили относительно происхождения и древности земли, относительно происхождения и развития человека, отнимают у христианства почву, на которой оно стоит, и приводят его к падению. Основы христианского учения развивались чисто человеческим и естественным путем. Так, учение о св. Троице, которое встречается также в некоторых древних религиях, как напр. в религии египтян, появилось в христианстве будто бы только в 381 году на втором вселенском соборе. Точно также христианская церковь долгое время не знала поклонения иконам. Крещение детей практиковалось в старину у восточных и германских народов. Христианским духовенством оно было введено во всеобщее употребление только в четвертом столетии. Вера в загробную жизнь точно также была распространена у всех народов древности, напр. у древних греков и германцев; христианство только восприняло эту веру, известным образом переделало и развило ее. Во всех формах христианского богослужения, продолжает далее Бебель, мы видим подражание язычеству и нигде не находим даже и следов самостоятельной, оригинальной идеи. Таким образом, христианство, подобно всякой другой религии, является лишь духовным осадком пережитого культурного периода, для которого прежние существовавшие до тех пор религии уже отжили свой век. Оно есть создание человечества, ни более, ни менее. Оно слагалось и развивалось под прямым и непосредственным влиянием нравов, обычаев и прежних религий тех стран, в которых оно вводилось. Почти каждый христианский догмат, каждый церковный обряд применялся за целые столетия до Христа уже в языческих религиях индусов и египтян, так что мы, утверждает Бебель, с полным правом можем сказать, что христианство есть лишь сколок с религий обеих этих культурных стран древности. То же самое можно сказать и о Священном Писании, на котором основывается христианство. Библия, которая обнимает собою около двух тысячелетий древнего культурного развития, изображает различные события и содержит многие предания, относящиеся к людям различных времен и различных точек зрения, естественно является полной самых грубых и неразрешимых противоречий. Поэтому-то католическая церковь со своей точки зрения поступает вполне правильно, когда запрещает мирянам читать библию.

Итак, заключает Бебель, здесь достаточно уже доказано, что христианство не лучшее и не совершеннейшее из учений, но что оно не лучше и не совершеннее всех остальных религий, т. е. что оно недостаточно и несовершенно. Устранение его, с точки зрения прогресса человечества, становится все большей и большей необходимостью. Религиозные догматы и учения будут расшатываться все более и более по мере того, как приобретения естественнонаучных знаний и культурно-исторических исследований будут становиться доступными все более широкому кругу людей.

Уверив себя в том, что христианство представленными доводами разбито в пух и прах, Бебель с чувством полного самодовольства и некрасивого самомнения обращается к своему противнику Гогофу со следующими горделивыми словами: «Сознайтесь, господин священник, что если даже все философские системы не в состоянии поколебать веру в божественность христианства, то вполне достаточно указанных мною исторически и научно установленных фактов, чтобы заронить сомнение в верующие сердца. Приняв во внимание все, только что изложенное, Вы, вероятно, не удивитесь, если я признаюсь, что являюсь противником не только католицизма, но и всякой религии вообще».

Напрасная самоуверенность! Подорвать значение христианства пытались и не такие сильные умы, но христианство и доселе стоит как высший светоч, освещающий путь жизни человеческой. Гнали христианство огнем и мечом, гнали всякими репрессиями, гнали подложной наукой, гнали развращенным словом и издевательствами, и, однако, христианство и доселе стоит непоколебимо, разливая свет нравственной правды и небесного утешения на миллионы страждущих сердец. Уж если Нероны и Калигулы не смогли сломить мощной силы христианства, если Фейербахи, Штраусы и Ренаны не подорвали святой веры в божественность Евангелия, то, Бог даст, и господин Бебель не расшатает вековечных устоев христианства. Во все времена много было врагов у Христа, и все они сошли со сцены человеческой истории, а истина Господня пребывает вовек, ничего не потеряв в своей высоте и божественном авторитете.

Все возражения Бебеля против божественного происхождения христианства давно-давно уже известны, и напрасно глава немецких социал-демократов уверил себя в том, что он выдумал что-то новое, до него никем не высказанное. Почти около двухсот лет повторяется доселе никем не доказанная мысль, что естественные науки стоят в решительном противоречии с учением христианства, что человек точного опытного знания никогда не может помириться с христианскими догматами и верованиями. Все это только слова, истинность которых никто еще не сумел доказать. Нам не хотелось бы ссылаться на всем известные факты, но очевидно Бебель забыл об них. Знаменитый основатель опытной науки английский философ Бекон Веруламский не только не находил никакого противоречия между выводами науки и христианством, а напротив видел в истинной науке путь к религиозной вере; только поверхностное знание, говорил он, отводит человека от Бога, а истинное, серьезное знание ведет человека к постижению Бога. Можно указать во всех областях научного знания, и знания опытного, самых выдающихся представителей, которых, как видно, наука нисколько не

разубедила в божественности христианства. В области астрономии мы знаем великого Ньютона, который считал свои научные знания чем-то совсем мало значащим в сравнении с необъятным содержанием религиозной веры. В области математики можно указать на знаменитого Декарта, который говорил, что истина бытия Божия для него бесспорнее всяких математических аксиом. В области физики прославили свое имя глубоко верующие христиане – Паскаль и Ампер; первый из них по глубокому религиозному влечению, после своих знаменитых открытий, отказался от занятий наукою, чтобы всецело погрузиться в религиозную жизнь. Великий естествоиспытатель Линней видел в каждом организме отражение высшей божественной мудрости. Назовем еще Кеплера и Франклина. Все это самые крупные величины в науке; это не просто люди науки, а великие столпы ее, ее краса, ее слава. И все же они не нашли в науке ничего такого, что бы говорило против божественности христианства.

Странно читать после этого заявление Бебеля: «я не занимался изучением философских систем; но я немножко занимался историей культуры и естественными науками и нахожу, что довольно таки трудно поверить в христианство, как в самое лучшее и самое совершенное из учений». Откровенное признание – «я немножко занимался». Не в этом ли и причина того, что Бебель разуверился в истинности христианства? Ведь по словам философа Бекона, поверхностное знание действительно отводит от Бога.

Мне всегда бывает обидно слышать утверждение, будто опытная наука установила много таких фактов, которые подрывают достоверность христианских верований. Но что это за факты? И кто их установил? В самом деле, разве наука доказала, что мир произошел не от Бога, а путем какого-то саморазвития материи? Разве она сделала какие-нибудь бесспорные выводы, противоречащие христианству, по вопросам о древности земли, о происхождении и развитии человека и т. д. Любят ссылаться на теорию Дарвина о происхождении животных и о развитии человека путем постепенных видоизменений из низших организмов. Многие верят в эту теорию, как в непогрешимое слово науки; и мы готовы сказать, что это учение Дарвина нужно признать не только гениальным, но и чрезвычайно плодотворным в научном отношении. Но кто осмелится утверждать, что это не гипотеза только, а и научный факт, что эта теория может быть в самом ближайшем будущем не уступит места другой, еще более плодотворной гипотезе? Нужно помнить, что в научной области всегда существовало немало гипотез, в свое время пользовавшихся почти всеобщим признанием, но затем впоследствии совсем забытых и оставленных. Мы не боимся утверждать, что и доселе в науке не сделано ни одного такого открытия, которое при своей абсолютной бесспорности стояло бы в противоречии с христианскими верованиями.

Против божественности христианства Бебель, далее, выставляет то обстоятельство, что многие из христианских верований, обрядов и символов встречаются у древних языческих народов, а это, по его мнению, прямо говорить о том, что эти верования и обряды не были результатом божественного откровения. Мы не будем отрицать отмеченного факта; действительно в учении и обрядности христианства есть много такого, что встречается и в других религиях. Но из этого вовсе нельзя сделать того вывода, к которому приводит нас Бебель. Если бы в христианстве не было решительно ничего оригинального и самобытного, то действительно можно было бы говорить о его человеческом, а не о божественном происхождении. Но пусть Бебель докажет нам, что все евангельское учение о Царстве Божием и о путях достижения его есть только сколок с языческих верований; пусть он убедит нас, что учение о спасении людей через крестную смерть и воскресение Христа повторяется и в других религиях; пусть он укажет нам хотя бы один народ языческой древности, который признавал бы таинство причащения в том его великом значении, какое ему придается в христианстве.

Каждая религия идет в той или иной мере навстречу естественным запросам человеческой души. Поэтому во всех религиях наблюдается значительное сходство в вероучении, обрядах и символах. Понятно, что и христианство, которое наиболее соответствует естественной природе человека, не может отказаться от этих всеобщих верований и обрядов. Все религии, не исключая и христианства, потому и сходны между собою, что природа души у всех людей одинакова…

Нет, не с таким легковесным оружием можно выступать против божественности христианства, с каким выходит против него Бебель. Христианство – слишком мощный великан, чтобы его можно было поразить хлесткою фразою или дерзкими издевательствами; а Бебель только и вооружен таким совсем не страшным оружием.

Но мы остановим Ваше внимание главным образом на нравственной стороне христианства, так как здесь сосредоточена главная его сила. На этой стороне больше всего останавливается и Бебель. Он старательно подбирает все факты из жизни христианской церкви, которые по его совсем ненаучной логике бросают будто бы тень и на святейшего Основателя христианства.

Ни одна религия в мире, говорит он, не стоила человечеству стольких слез и крови, как христианская, ни одна не дала стольких поводов к преступлениям самого отвратительного свойства. Крестовые походы, бесчисленные религиозные гонения, инквизиция, преследование евреев, процессы ведьм, в которых сотни тысяч людей отдавались в жертву слепому безумию, были вызваны и раздуты фанатическими священнослужителями для расширения могущества церкви, другими словами – их могущества, и нередко поддерживались прямо ради грабежа.

Христианство враждебно свободе и культуре. Своим учением о пассивном повиновении «властям предержащим», иже от Бога учинены суть, своею проповедью о терпении и прощении в страданиях, оно отклоняло человечество от высшего развития и держало его в рабстве и угнетении; оно и в настоящее время служит лучшим орудием политического и социального гнета.

Сами представители церкви, говорит Бебель, иногда сознаются в том, что они смотрят на религию как на средство для достижения совсем не высоких целей. И они действительно будто бы пользовались этим орудием для удовлетворения своей жадности и сладострастия. В подтверждение этого Бебель приводит общеизвестные факты из истории папства. В царствование папы Юлия ІІ при римском дворе господствовала жизнь, которая превосходила все возможное в разврате и богохульстве. Папа Александр VI жил в кровосмесительстве со своей собственной дочерью Лукрецией Борджиа; он не задумался приготовить отраву для семерых кардиналов, но был сам вместе с сыном отравлен ими. Нужно бы ожидать, что Рим, находившийся под непосредственным управлением папы, должен представлять пример образцового христианского государства. А между тем до самых последних дней своего существования церковное государство представляло самую печальную картину: позорно заброшенное и погрязшее в суеверии и невежестве население; труд унижен и угнетен, вследствие чего господствует бесстыдное попрошайничество и ужасная повальная нищета; количество преступлений больше, чем в каком бы то ни было государстве на свете; полная необеспеченность вошла даже в поговорку.

«Все хорошее, что возникало во время господства христианства, принадлежит не ему; а всего того огромного зла и несчастия, которое оно принесло с собою, мы не хотим; вот в двух словах наша точка зрения». Таков вывод Бебеля из произвольно подобранных фактов церковной истории.

Для легковерного человека все это может показаться очень убедительным. Но выхваченные из истории факты не есть еще история, – история истинная, вполне соответствующая действительности. Если бы кому-нибудь вздумалось опозорить благородною личность, напр., Сократа, то при пользовании теми же средствами, какими пользуется Бебель, это не представило бы решительно никаких затруднений. Стоило бы только умолчать об его учении, об его высоких нравственных качествах и затем сгруппировать и раздуть отрицательные стороны в его жизни и характере, и пред вами предстал бы не великий мудрец Сократ, а полный нравственный урод. Тот же прием употребляет и Бебель: чтобы облить грязью христианскую церковь, он старательно подбирает всем уже надоевшие печальные факты и совсем умалчивает об отрадных явлениях в жизни церкви. Неужели же, в самом деле, христианство так-таки и не привнесло ничего доброго и облагораживающего в человеческую жизнь? Неужели же история христианства только и состоит из фактов насилия, хищничества, разврата и т. д.? Ведь только безграничная ненависть и злоба по отношению к христианству может подсказать такую дикую и невозможную мысль. Есть же в христианстве какая-то особенная нравственная мощь, которая заставляла людей не только следовать за призывом Евангелия, но и отдавать за него свою жизнь, идти за дорогое имя Христа на муки, на крест, на сожжение. Пристрастным подбором фактов Бебель может повредить христианству только в глазах тех, которые всецело доверяются бойкой фразе и не способны к самостоятельной оценке фактов.

Но допустим, что указанные Бебелем факты из истории христианских народов действительно имели место; допустим даже большее: пусть вся история жизни христиан представляет самое очевидное нарушение принципов любви, милосердия и справедливости. Разве отсюда следует тот вывод, который делает Бебель? Разве в самом деле можно отсюда заключать, что само христианское учение по своему нравственному содержанию далеко от совершенства, что оно не зовет людей на путь добра и нравственного развития? Не христианство виновато в том, что его последователи идут не по евангельскому пути. Мы постоянно можем наблюдать факты такого рода, что даже в одном и том же человеке обнаруживается резкое противоречие между его принципами и поведением. Известно, что Шопенгауэр в своей жизни был совсем не тем, чем он был по своему учению; его нравственная философия признается одною из самых благородных и возвышенных, а по своей жизни он не встречал оправданий даже в своих друзьях, не смотря на их большую снисходительность. Тем более это может иметь место в отношении к последователям Христова учения: Христос призывал людей только к правде, истине и свету, но далеко не все Его последователи, – христиане только по имени, – живут по Его учению. Если многие из христиан оказываются по своей жизни плохими, то отсюда еще не следует, что и христианское учение плохо: они потому и плохи, что вовсе и не думают следовать евангельскому учению.

Массу исторических справок привел Бебель для того, чтобы унизить христианство, но он положительно ничего не мог возразить против вполне резонных слов патера Гогофа, который говорил, ему: «Вы делаете ответственным христианство за недостатки и грехи его последователей. Назовите мне какой-нибудь порок или недостаток, какую-нибудь несправедливость или гнусность, которые не были бы строго осуждаемы и воспрещаемы христианской религией и учением церкви. Назовите мне хотя бы что-нибудь, что, по Вашему мнению, считается постыдным и недостойным, что Вы стремитесь уничтожить, и что в тоже время не подлежало бы уничтожению и искоренению на основании учения христианской религии, если бы оно только исполнялось. Зло, которое Вы клеймите, лежит не на христианстве, не на церкви, а на людях». В самом деле, было бы безумием утверждать, что дурные христиане потому и развратны, алчны и несправедливы, что этот разврат, эта алчность и несправедливость находят себе оправдание в самом Евангелии. Чтобы составить себе истинное понятие о нравственных идеалах христианства, нужно обратить внимание не на недостойных его последователей, а на самое его учение и на личность его Основателя, который с полным правом мог обратиться к народу с вопросом: кто обличить Меня в грехе?

«Христианство, говорит Бебель, враждебно свободе и культуре». В чем проявилась эта враждебность, мы положительно недоумеваем. Не из уст ли христиан в первый раз раздалась проповедь о свободе и равенстве всех людей пред Богом? Не апостолы ли в первый раз высказали мысль о том, что в церкви Христовой нет различия между иудеем и эллином, между рабом и свободным? Чем объяснит Бебель тот факт, что идея освобождения от рабства, совсем не ведомая культурным народам древности, не только развилась, но и нашла свое осуществление только у христианских народов? А культура? Где она достигла высшего развития, как не в христианских государствах? Китайцы и индусы имеют за собою несравненно большую древность, чем пришлые европейские народы: почему же они двигаются по пути культурного развития таким черепашьим шагом? Нет, вся наша культура обязана именно животворному влиянию христианства; не будь этого влияния, может быть и европейские народы не ушли бы по пути развития дальше напр. мусульманских народов. Целые тысячелетия Япония спала мирным сном, но стоило ей только столкнуться с культурой христианских народов, и вся ее история потекла по другому руслу, жизнь забила в ней ключом.

Злоба, страшная злоба на христианство совсем ослепила Бебеля. Ведь нужно потерять всякую способность оценки исторических фактов, чтобы утверждать, будто «все хорошее, что возникло во время господства христианства, принадлежит не ему». Нет, именно ему, а не чему-либо другому. Сострадание к бедным, страждущим и обездоленным составляет основной жизненный нерв христианства, а на почве этого сострадания и выросло все то, что есть в жизни христианских народов хорошего. Не будь христианского влияния, может быть и сами социал-демократы никогда не пришли бы к мысли искать выхода из безотрадного положения для всех, подавленных нуждою и чрезмерным трудом. Жалость к бедняку была привита человеческому сердцу именно Евангелием, а на основе этой жалости и возникли все благородные попытки облегчить угнетенного.

Христианство не привнесло в человеческую жизнь ничего хорошего, говорить Бебель. А что дали нам сами господа Бебели, Каутские и вообще социал-демократы? Кроме обещаний какого-то земного рая люди пока еще ничего не получили от них, – ничего такого, что привнесло бы в жизнь довольство, мир и благополучие. Если социал-демократия хочет хвалиться своим превосходством над христианством, то пусть она обратит внимание на печальные плоды своего разрушительного влияния. Фабричные и железнодорожные забастовки довели до разорения и полной нищеты тысячи, десятки тысяч и может быть даже сотни тысяч не капиталистов только, но и самих рабочих, из которых многие, не видя никакого просвета и в ближайшем будущем и боясь за голодную смерть своей семьи, покончили жизнь самоубийством. Когда смотришь на пустующие высшие учебные заведения, невольно припоминаешь слова нашего поэта Державина: «Где стол был яств, там гроб стоит»; и эта мерзость запустения явилась как результат социал-демократической смуты. Деморализация проникает и в средние и низшие школы, проникает и в среду народа, пробуждая и распаляя в нем самые грубые страсти. А эти страшные ежедневные убийства с политическими целями, убийства безоружных людей, убийства часто из-за угла. Это ли высокая культура, которую несут социал-демократы в среду угнетенного народа? А в последнее время все чаще и чаще начинают повторяться случаи вооруженного грабежа; несомненно, что и это есть, если не дело крайних политических партий, не останавливающихся ни пред какими средствами, то, по крайней мере, результат революционной смуты. Вот что дали нам до сего времени социал-демократические стремления. Нам говорят, что благоприятные результаты должны сказаться впоследствии; но весьма и весьма сомнительно, чтобы на гнилой почве убийства, насилия и грабежа мог вырасти земной рай для всех угнетенных и обездоленных. Не мимо идет и здесь слово Христа: «собирают ли с терновника виноград или с репейника смоквы? Так, всякое дерево доброе приносит и плоды добрые; а худое дерево приносит и плоды худые». (Мф. 7:16–17).

Нужно вдуматься в аргументацию Бебеля, чтобы понять всю непозволительность его логических приемов. Сопоставляя социал-демократию с христианством, он берет первую в ее теоретических основах и идеальных стремлениях, а христианство рассматривает в его историческом проявлении. Социал-демократия, говорит он, стоит за благо слабого и угнетенного; а христианство, каким оно является в Евангелии, разве оно не зовет нас к служению страждущим и обремененным? Если сопоставлять социализм и христианство, то нужно брать и там и здесь или конечные идеалы или же проявление их в истории.

Но если бы социал-демократии, вопреки нашим ожиданиям, удалось действительно достигнуть господства справедливости, обеспечения и довольства неимущих классов, то мы и тогда сказали бы, что мысль о борьбе за благо обездоленных, была внушена людям христианством, что это Христос научил нас жалеть бедноту, что это из Его уст в первый раз раздался великий призыв: «приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас» (Мф. 11 28). И пока Евангелие не потеряло в наших глазах цены, в отзывчивых сердцах постоянно будет звучать голос: пожалей страдающего, помоги нуждающемуся, послужи обездоленному.

До сих пор мы говорили о том направлении в социал-демократии, которое относится к христианству крайне враждебно. Но есть в социалистических учениях и такая фракция, которая смотрит на христианство, как на своего союзника, и находит в нем выражение тех же социалистических идеалов. Одним из видных представителей этого направления является у нас проф. С. Н. Булгаков. По его мнению, христианство и социализм по конечным своим целям совершенно совпадают одно с другим. Все те принципы, которые кладутся социализмом в основу будущего благоустроения человеческой жизни, находят себе оправдание и в христианстве, – в том истинном христианстве, каким оно является в Евангелии. Политические и общественные идеалы социализма в существе дела суть будто бы идеалы христианства. Если бы мы преднаметили путь политических и социальных реформ единственно только на основах христианства, то этот путь очень близко подошел бы к тому пути, который намечается социализмом.

Государственность, говорит проф. С. Н. Булгаков, основанная на праве, а стало быть, и на насилии, есть стихия, чуждая христианству, стихия мирская, низшая и преходящая. Естественный идеал христианства есть свободный союз людей, объединенных не властью, а любовью, следовательно – идеал анархический. Если христианство и мирится с существованием государства, то только потому, что люди еще не воплотили в своей жизни евангельских принципов, еще не доросли до объединения свободным союзом любви. Но мирясь пока с государством, христианство должно вести людей к абсолютному идеалу свободы личности.

Христианская заповедь о любви составляет, по мнению С. Н. Булгакова, непоколебимую основу всякого освободительного движения; как и социализм, христианство также стремится к тому, чтобы осуществить идеал свободы личности и уважения человека к человеку. Цепи рабства должны быть раскованы не только фактически, но и юридически; а это может быть достигнуто путем постепенного освобождения от насилия, деспотизма, бюрократической опеки и через развитие государственного и общественного самоуправления. Христианство не может признать ни одну из существующих форм государственного правления идеальной; однако ближе всего к этому идеалу стоит не деспотическое самодержавие татарско-турецкого типа, но федеративная демократическая республика, свободный союз самоуправляющихся общин.

Желая, во что бы то ни стало породнить христианство с социализмом, проф. Булгаков в основу измышленной им христианской политики ставит и все те свободы, за которые так ратует нынешнее освободительное движение; аксиомой христианской политики, говорит он, должны быть священные права человеческой личности, свобода слова, свобода совести, свобода общения людей между собою, т. е. свобода союзов и собраний и т. д. Может быть под этим «и так далее» почтенный профессор разумеет также и свободу стачек и забастовок?

Исходя из основ евангельского учения, г. Булгаков хочет решить и экономический вопрос в чисто социал-демократическом смысле. «Общность имуществ, коммунизм, говорить он, озаряет лучшие времена первых веков христианства, и этот порядок и должен быть признан нормой имущественных отношений». Так как современный капиталистический строй основан на насилии и неправде, то с точки зрения христианской политики он должен быть уничтожен. Пора, наконец, понять, в самом деле, что Христова заповедь: одеть холодного, накормить голодного, посетить заключенного в тюрьме, может быть исполнена посредством социального законодательства, рабочих организаций и стачек. Еще один только шаг, и проф. Булгаков, пожалуй заявил бы, что христианство освящает и оправдывает даже и вооруженное восстание.

Христианство якобы разрешает и финансовый вопрос в социал-демократическом смысле; закон евангельской правды требует дескать подоходного прогрессивного налога и увеличения наследственных пошлин. С религиозно-нравственной стороны легко разрешается и самый сложный и трудный вопрос, именно – вопрос аграрный: земля Божия, а не помещичья, и должна быть в распоряжении того, кто на ней трудится, а не должна быть обращаема в орудие эксплуатации. Такое воззрение, говорить проф. Булгаков, живет в нашем крестьянстве, и в нем ничего не может ни прибавить, ни убавить и христианская политическая экономия.

Таким образом, здесь начертана на основании якобы чисто христианских принципов полная политическая программа социал-демократической партии. Произвол в толковании христианского учения доведен здесь до того, что даже четырехчленная формула выборов, как кажется, выводится из основ Евангелия. «Законодательный орган государства (т. е. Государственная Дума) должен быть устроен на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, ибо лишь последнего требует действительное равенство прав всех граждан. Нельзя видеть никаких принципиальных оснований для исключения из этого прав и женщин, так что при осуществлении его следует считаться только с практическими затруднениями».

Меня глубоко возмущает эта смелая попытка заставить христианство служить социалистическим целям. Бедное христианство! Какой произвол не допускали по отношению к нему, как не толковали его, каким целям не заставляли его служить? В эпоху широкого распространения рабства законность его хотели точно также доказать учением Христа. Когда в Североамериканских Штатах началось общественное движение против рабовладельчества, то многие из христиан решительно высказались против этого движения, так как считали рабство освященным самим Богом; в Библии говорится, дескать, что сыны Хама осуждены Богом на подчинение потомкам Сима и Иафета. Ведь и защитники инквизиции были искренно убеждены, что это дело Божие, выросшее на христианской почве и находящее оправдание в евангельском учении.

Теперь хотят заставить христианство служить социалистическим целям, хотят подогнать его под мерку современного политического движения. Зачем это? Для чего искажать и унижать христианство? Если ты уверовал в истину социал-демократического учения, то это твое дело. Но зачем примешивать сюда христианство, зачем обманывать себя и других, будто социализм и христианство тождественны между собою в основных принципах?

Христианство есть великая, могучая сила. И вот теперь каждая партия, каждый союз хочет использовать эту силу для своих целей. Крайняя правая пария – царско-народная – хочет стоять преимущественно на страже православия; вера народная, вера христианская выставляется ею, как высшая святыня, за которую она особенно хочет стоять. Но, исходя из христианских основ, она приходит совсем к иным политическим выводам, чем христианский социализм; она стоит за самодержавие, отрицает свободу стачек и забастовок, не находит ничего ненормального и противо христианского в капиталистическом строе и т. д. Но вздумала воспользоваться христианством для своих целей другая политическая партия и у нее выросла якобы на христианской почве политическая программа совсем противоположного характера; тут и анархизм, тут и забастовки, тут и четырехчленная формула выборов, тут и равноправие женщин, тут и уравнение имущества с уничтожением права собственности на орудия производства.

Рвут на части ризу Христову, желая прикрыть ею чисто политические вожделения. Хотят впутать Евангелие в политику. Каждый хочет обморочить простой верующий народ, недостойно играя на его глубоком религиозном чувстве. Одни взывают: за нас Христос, за нас Евангелие; а за ними и другие партии хотят стать под знамя Христа и насильственно подводят свои политическая верования под христианские принципы.

Да поймите же! Христос не был и не хотел быть политиком. Он указывал путь к спасению, а не к политическим реформам. В задачу Его деятельности вовсе не входили политические и социальные вопросы. Он имел дело только с индивидуальною душою человеческою, поэтому для Него было совершенно безразлично, какая форма правления существует в данное время, какими внешними политическими свободами пользуется человек. Для Него дорога была одна только свобода, – свобода беспорочного духа. Покайтесь, говорил Он, переродитесь духовно, сделайтесь кроткими, милостивыми, готовыми на смерть ради блага ближнего. Вы хотите счастья, блаженства; но оно не приходит со вне; несчастным может быть и человек, пользующийся всеми политическими правами, всеми свободами. Но придет, придет и к вам это царство Божие, царство света, радости и братского мира, если вы поймете, где путь к этому блаженству, и не только поймете, но и пойдете по этому пути. А этот путь – великая новая заповедь о любви. Сделайтесь братьями друг другу, живите для счастья другого, и тогда вся земля превратится для вас в новый Эдем.

В том и ошибка христианствующих социалистов, что они хотят заставить христианство служить совершенно чуждым ему целям. Как омрачился бы светлый лик нашего Спасителя, если бы Он жил с нами на земле, при виде того, как злоупотребляют Его святейшим именем, как недостойно пользуются Его учением. Не несите евангельскую истину на торжище, на площадь; там ее только загрязнят и опозорят. Почва для произрастания евангельского слова это душа человеческая; там, в ее тайниках, оно растет и зреет, что бы затем пробиться наружу целым снопом лучей света, любви, милосердия и братского незлобия.

Христианство по самой своей сущности несовместимо с политическими вожделениями социалистов. Пусть они стремятся к созданию счастья обиженного большинства; пусть они желают улучшить горькую долю униженных и обездоленных; пусть они руководятся в своей деятельности самыми благородными целями. Но дело не только в целях, но и средствах. В основе всех социалистических партий лежит принуждение, известная доля насилия; мы не говорим уже о крайних партиях социалистов революционеров; даже и в мирной фракции социализма благо обездоленного большинства хотят отвоевать путем принудительного ограничения прав и преимуществ обеспеченных классов, путем насильственной государственной реформы. Можешь быть с точки зрения чисто юридической это и справедливо, но христианство никак не можешь стать на сторону такого принуждения. Принцип социализма: дай, а принцип христианства: возьми. Возмущаясь, как величайшею несправедливостью, неравенством прав людей и преимущественного положения привилегированных классов, социалисты говорят: неимущий класс вправе требовать себе свободы, лучшего обеспечения, облегчения непосильного труда, участия в прибыли от фабричного производства, большого земельного надела и т. д. У христианства совсем другая логика; и оно видит неправду жизни в том, что одни облачаются в порфиру и виссон и веселятся на всякий день светло, а другие валяются у ворот, питаясь вместе с собаками отбросами от стола. Но путь к устранению этой неправды оно намечает совсем другой: забудь о своих правах, о своем благе; пусть горе ближнего будет твоим горем и счастье собрата – твоим собственным счастьем; если у тебя две одежды, отдай одну неимущему; если ты сам сыт, не забывай о голодном. В Евангелии можно указать тип современного нам социалиста в образе того блудного сына, который потребовал от отца причитающуюся ему часть имущества, а тип христианина – в лице мытаря Закхея, который, переродившись духовно под влиянием слов Христа, воскликнул: вот, я отдаю половину моего имения неимущим, а если кого-нибудь чем-либо обидел, тому возвращу вчетверо. Один говорит: отдай мне то, на что я имею право, а другой отказывается от собственного имущества в пользу неимущих. Поэтому коммунизм первых христиан не имеет решительно ничего общего с тем коммунизмом, о котором мечтает социализм. Общение имуществ у христиан было результатом свободной любви и сострадания к нуждающимся; здесь не было и тени какого бы то ни было принуждения. Видя нужду неимущих, более состоятельные христиане продавали свое имущество, и вырученные деньги приносили к апостолам. Все делалось здесь по доброй воле; напротив социализм настаивает на принудительной экспроприации, на насильственном захвате капитала и вообще собственности у богатых, чтобы сделать эту собственность общим достоянием.

Здесь различие очень и очень существенное. Христианство никогда не может стать на сторону принудительного требования. И поэтому, когда социализм говорит, что по чувству естественной справедливости каждый обездоленный имеет право требовать себе свободы и лучшего обеспечения, то он совершенно сходит с христианской точки зрения. Язык требования, язык принуждения, а тем более язык насилия совсем непонятен для того, кто воплотил в себе евангельские идеалы, кто проникся бескорыстною любовью к ближнему. Вспомните бессмертный тип Сони Мармеладовой у Достоевского в «Преступлении и Наказании». Могла ли она даже думать о каких бы то ни было правах для себя? Все для других и ничего для себя, – вот что служило основою всей ее жизни и деятельности. Для своей дорогой семьи, изголодавшейся и обедневшей до нищенства, она отдала все – и время, и личное счастье, и даже свою женскую честь. И в этой само преданности вся сила ее обаяния; не смотря на свое падение, она предстает пред нами в ореоле какой-то христианской мученицы или великой подвижницы, в роде Марии Египетской, но подвижницы не во имя личного спасения, а во имя безграничной любви ко всем бедным, угнетенным и подавленным тою или иною мукою, тем или иным страданием.

Путь насилия и принуждения по христианскому сознанию совсем не надежный путь к счастью. Где принуждение, там и озлобленная вражда и зависть; а где вражда, там никогда – никогда не может быть счастья. Пусть принудят капиталистов отказаться от избытка своих капиталов и орудий фабричного производства; конечно, рабочая беднота при этом материально выиграет. Но разве таким путем прекратится злоба и зависть? Теперь чувствует себя обиженным неимущий класс и вследствие этого враждебно относится к обеспеченному классу; а тогда капиталисты будут считать себя разоренными и обездоленными и, конечно, не почувствуют ни любви, ни благодарности к тем кто выиграет от того передела. Взаимная ненависть при этом нисколько не уменьшится, только роли переменятся: теперь рабочий завидует капиталисту, а тогда капиталист будет враждебно настроен по отношению к рабочему, как виновнику своего обеднения. Отнимите у помещиков землю, отдайте крестьянам все, что только можно отдать. Можно ли ручаться за то, что они будут благоденствовать? Нет, для этого нужно еще кое-что; Царство Божие, как основа счастья, внутри человека. Поэтому христианство настаивает исключительно только на созидании внутреннего человека: ищите прежде Царствия Божия, и все остальное, все земное благополучие придет само собой.

Пусть совершится имущественный передел между богатыми и бедными. Разве и после этого не может повториться та самая картина, которую нарисовал Л. Н. Толстой. Привожу картину на память, а не дословно... Всего вдоволь наготовил на земле Отец Небесный для людей. Если бы они пользовались этим добром разумно, по-братски, то всем бы хватило, все были бы довольны и счастливы. Но люди стали жить как звери; каждый старается урвать себе часть побольше. Схватить поувесистее кусок и есть с жадностью, сверх сытости, есть и огрызаться: нельзя ли отнять у другого еще частичку. И кто посильнее, позубастее, у того брюхо хочет лопнуть от излишка, а кто послабее да поуступчивее, хоть с голоду умереть. В этой зверской борьбе за кусок хлеба Божье добро гибнет без толку и без пользы: иной лучше ногой растопчет, чем с другим поделится.

Но пусть дескать при насильственном переделе допущена будет некоторая несправедливость; ради блага большинства можно пожертвовать интересами меньшинства: будут обижены десятки капиталистов, но зато будут спасены от нищеты тысячи бедняков. Однако этот очевидный расчет имеет, может быть значение в экономической жизни людей, но с точки зрения христианской морали он не находит решительно никакого оправдания. С поразительною ясностью этот самый вопрос выдвинут тем же великим писателем Достоевским. Помните сцену в трактире? Здесь братья Иван и Алексей Карамазовы обсуждают именно этот вопрос. «Скажи мне сам прямо, говорит Иван: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное создание, одного только ребеночка, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился бы ты быть архитектором» на этих условиях? Скажи и не лги!» – «Нет, не согласился бы», тихо проговорил Алеша. – «И можешь ли ты, продолжал Иван, допустить идею, что люди, для которых ты строишь, согласились бы сами принять свое счастье на неоправданной крови маленького замученного, а приняв, остаться навеки счастливыми?» – «Нет, не могу допустить», ответил Алеша. Так ответит и каждый христианин. Для него чистая нелепость допустить, что путь к счастью может идти через преступление, через насилие, через принуждение.

Но если нельзя допустить путь насилия и принуждения, то неужели следует рассчитывать на то, что богачи и насильники добровольно откажутся от своих прав и преимуществ? Какая наивность, какая утопия, скажут социал-демократы. Ко мне в руки попалась одна из тех возмутительных брошюрок, которыми ныне наводняется книжный рынок, и вот что говорит автор этой брошюры, но вопросу о мирном устроении человеческой жизни на началах христианской любви и смирения. «Вот уже скоро две тысячи лет, как раздалась в Галилее проповедь о любви, кротости и смирении. С того времени изо дня в день и на все лады кормят народ обещаниями всяких блаженств, если он будет безропотно пребывать в смирении и кротости. Да, целых две тысячи лет обещают всем плачущим, что они утешатся, и кротким, что они наследуют землю. Такими проповедями богатые и сильные мира сего только усыпляли народ и тем вернее держали его в позоре и рабстве. Не блаженны, а несчастны кроткие, встречающее насилие тупой, смиренной, безропотной покорностью! Они никогда не наследуют землю, ибо землею давно завладели сильные и жадные, сердце которых одеревенело, а ум изощрился в защите того, что они награбили. Ожидать, что они отдадут землю в наследство кротким за их кротость, все равно, что ожидать от кукушки, что она, когда подрастет в чужом гнезде, не выкинет из него птенчиков настоящей матери. Несчастны миротворцы, накладывающие заплаты на изношенную одежду, которая не дает более защиты носящим ее. Войне надо противопоставить войну, насилию – силу, таков закон жизни и деятельности любви. Блаженны те, которые не толкуют о мире, когда необходим отпор и не болтают лицемерно о возможности братства между волками и овцами. Несчастны вы, если угнетения не заставят вас, гонимых, подать братски друг другу руки и объединиться, и составить легион правды и, препоясав чресла свои мечем, восстать с чистой душой и мужественным сердцем против нечестивых. Царство Божие на земле принадлежит не терпеливо страдающим, хотя бы даже за правду, а всем, не желающим мириться с кривдой и угнетением. Итак, прочь вековое терпение!»

Страшная проповедь, воспитывающая из человека дикого зверя! Совсем потеряна здесь вера в силу добра, в лучшие стороны человеческой правды. Неужели же в самом деле, человечество со времени Христа нисколько не подвинулось вперед в деле осуществления принципов любви и братской уступчивости? Неужели за все истекшие девятнадцать столетий христианство не внесло в человеческую жизнь решительно никаких улучшений?

Вместо прямого ответа я напомню вам о том, чем было культурное общество во время И. Христа и чем оно стало теперь. Опять остановлю ваше внимание на известной притче Христа о богаче и Лазаре, представляющей самый точный снимок с одной из картин тогдашней жизни: в богатых хоромах ежедневно идут пиры, а у ворот того же дома валяется почти заживо гниющий от голода, истощения и болезни бедняк Лазарь; и никто – никто не хочет обратить на него сострадательного взора. За две тысячи лет до нас такие милые картинки были не исключением, а постоянным и прямо таки чуть не нормальным явлением; говорят, что и теперь в Турции приходится наталкиваться на подобные картины почти на каждом шагу. Скажите теперь: мы, воспитавшиеся на христианских принципах, способны теперь помириться с такими возмутительными фактами? Можем мы теперь относиться к ним, как к чему-то нормальному? Или же другая картина из древнеримской жизни: в доме патриция идет грандиозное пиршество, на которое затрачены чуть не сотни тысяч рублей; каждый кусок рыбы, каждый глоток вина оплачен чуть не ценою жизни раба. Прислуживающие на пиру рабы трепещут за каждый шаг, за каждое движение; вот один раб неосторожно ступил и уронил бывший у него в руках сосуд; чтобы доставить удовольствие своим гостям, хозяин спокойно наливает чашу вина, всыпает сюда яд и велит рабу выпить; и всей этой массе гостей доставляет величайшее наслаждение смотреть, как отравленный раб корчится в предсмертных судорогах. A ведь здесь собралась самая лучшая, самая образованная часть римского общества. Дело здесь не в ужасающем неравенств положения господина и раба и даже не в жестокости, а в том диком наслаждении, которое испытывали культурные римляне при виде ужасных человеческих страданий. Далеки, очень далеки мы от осуществления евангельских идеалов, но все же мы переросли ту стадию нравственного развития, когда человек может находить удовольствие в созерцании мучительной агонии себе подобного существа. A разве это не христианство смягчило человеческое сердце? Разве это не оно научило человека отзываться на чужое страдание? Разве не благодаря ему возникли все виды благотворения и помощи несчастным?

Медленно, страшно медленно осуществляются в жизни великие принципы христианства. Но все же человечество под влиянием Евангелия идет вперед и вперед по пути нравственного подъема. И я верю, глубоко верю, что не напрасна мечта человека о наступлении царства Божия на земле, когда не будет ни злобы, ни вражды, ни угнетения слабых сильными. Придет, придет это для всех желанное царство Божие, и тогда все мы, благоговейно склонившись к стопам Христа, едиными устами и единым сердцем будем взывать: Господи, за кем идти? «Ты глаголы живота вечного имаши». Только Ты один можешь вести нас к свету, правде, братскому равенству и истинной свободе.

Дозволено цензурой. Казань. 1906 г. апреля 28 дня.