Письма Н.И. Ильминского к крещеным татарам

Содержание

Предисловие

I Письма к крещёным татарам Письма к о. Василию Тимофеевичу Тимофееву 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо 5 письмо 6 письмо 7 письмо 8 письмо 9 письмо 10 письмо 11 письмо 12 письмо 13 письмо 14 письмо 15 письмо 16 письмо 17 письмо 18 письмо 19 письмо 20 письмо 21 письмо 22 письмо 23 письмо 24 письмо 25 письмо 26 письмо 27 письмо 28 письмо 29 письмо 30 письмо 31 письмо 32 письмо 33 письмо 34 письмо 35 письмо 36 письмо 37 письмо 38 письмо 39 письмо 40 письмо 41 письмо 42 письмо 43 письмо 44 письмо 45 письмо 46 письмо 47 письмо 48 письмо 49 письмо 50 письмо 51 письмо 52 письмо 53 письмо 54 письмо 55 письмо 56 письмо 57 письмо 58 письмо 59 письмо 60 письмо 61 письмо 62 письмо 63 письмо 64 письмо 65 письмо 66 письмо 67 письмо 68 письмо 69 письмо 70 письмо 71 письмо 72 письмо Письма неизвестных годов 73 письмо 74 письмо 75 письмо 76 письмо 77 письмо 78 письмо 79 письмо 80 письмо 81 письмо 82 письмо 83 письмо Письма в Апазово и Ошму 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо Письма к о. Игнатию Тимофеевичу Тимофееву 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо 5 письмо 6 письмо 7 письмо Письма к о. Андрею Васильеву 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо 5 письмо 6 письмо Письма к о. Иакову Емельянову 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо 5 письмо Письма к Тимофею И. Тимею 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо 5 письмо 6 письмо 7 письмо 8 письмо 9 письмо 10 письмо 11 письмо 12 письмо 13 письмо 14 письмо 15 письмо 16 письмо 17 письмо 18 письмо 19 письмо 20 письмо 21 письмо 22 письмо 23 письмо 24 письмо 25 письмо 26 письмо 27 письмо 28 письмо 29 письмо Письма к о. Макарию Софроновичу 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо Письма к учителю Кадряковской школы Касьяну Михайловичу Михайлову 1 письмо 2 письмо 3 письмо Письма к Сергею Фадееву 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо Отдельные письма к разным лицам 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо 5 письмо 6 письмо 7 письмо 8 письмо 9 письмо 10 письмо II Приложения Приложение I 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо 5 письмо 6 письмо 7 письмо 8 письмо 9 письмо 10 письмо 11 письмо 12 письмо 13 письмо 14 письмо 15 письмо 16 письмо 17 письмо 18 письмо 19 письмо 20 письмо 21 письмо 22 письмо 23 письмо 24 письмо 25 письмо 26 письмо 27 письмо 28 письмо 29 письмо 30 письмо 31 письмо 32 письмо 33 письмо 34 письмо 35 письмо 36 письмо 37 письмо 38 письмо 39 письмо 40 письмо 41 письмо 42 письмо 43 письмо 44 письмо 45 письмо 46 письмо 47 письмо 48 письмо 49 письмо 50 письмо 51 письмо 52 письмо 53 письмо 54 письмо 55 письмо 56 письмо 57 письмо 58 письмо 59 письмо 60 письмо Приложение II 1 письмо 2 письмо 3 письмо 4 письмо 5 письмо 6 письмо 7 письмо 8 письмо  

 

Предисловие

Приступая к изданию писем незабвенного Н.И. Ильминского к крещёным татарам, которые более всех его писем важны для характеристики его личности и его просветительной деятельности, считаем нужным предварительно сообщить здесь то, что мы имеем к пояснению содержания и характера этих писем.

Ближе всех из крещёных татар стоял к Николаю Ивановичу о. Василий Тимофеевич Тимофеев, заведовавший центральной крещено-татарской школой, основанной Н.И-вичем в Казани¹. Письма к нему представляют большею частию вид только кратких записок, так как они виделись и беседовали между собою почти каждый день лично. По благоговейному уважению нашему к памяти почившего труженика, а также и потому, что даже в кратких записках его иногда можно усмотреть характерные черты его административно-педагогической и миссионерской деятельности, мы представляем здесь все имеющиеся в наших руках письма и записки Н.И-ча, и большие и малые.

Особенно интересны и содержательны письма Н.И-ча, писанные на татарском языке в крещёнотатарские деревни к учителям и священникам из крещёных татар². Существеннейшее содержание этих писем представляется нам в следующих подлинных выражениях Н.И-ча:

«Вот теперь» пишет Н.И. учителям «пробудились крещёные татары от сна и ищут выхода из своего положения. Если вы не поможете им, они могут уклониться на сторону врага и погибнуть во тьме. Только Христос есть истинный свет, истинное солнце правды. Куда этот свет не падает, там темно и холодно. Кругом вас стоит тёмная ночь: только вы можете рассеять её своим учением и добрыми делами, иначе она подавит и вас самих. Итак, учитесь и учите. Взялись теперь за дело, так уж не пятьтесь назад и не говорите: у нас де сил не хватает³. Молитесь Богу и трудитесь! Сами ходите в церковь и учеников заставляйте, только не принуждением, а вразумлением. Учите их молитвам, пению и всему доброму. Учите ребят, учите и девиц. Да подаст им Господь разум и силу к учению. Да не будут головы их, как решето, но как кладезь глубокий, да содержат в себе чистое познание⁴. Бедного от богатого, малого от большого не отделяйте, а со всеми будьте ласковы. Если кто из учеников и ошибётся, поправьте его, скажите ему добрым словом без всякого гнева. Не только колотков, но и брани да не будет у вас. Учите почитать священников, родителей, старых людей. Всё начинается с основания, с корня. Корень дерева лежит в земле чёрный и невидный, а без него дерево не может расти; так и детям нельзя быть без благословения родителей... Также и старики деревенские все равно, что основание в доме»⁵ и проч.

В письмах Н.И-ча мы находим много подобных наставлений, обнимающих с разных сторон главным образом один существеннейший вопрос: об устройстве христианской жизни и просвещения среди крещёных татар. Этот и сам по себе великий и важный вопрос заключён у него ещё в такие чудные рамки искренности и преданности, что каждое почти письмо, помимо большей или меньшей важности своего содержания, само по себе является милым и любезным сердцу читателя. Читая письма Н.И-ча, часто совершенно забываешь, что это пишет директор к учителям, своим бывшим ученикам, начальник к подчинённым, высокопросвещенный русский человек к простым, едва грамотным людям, какими были тогда крещёные татары. Для него как будто и не существует на свете других отношений, кроме дружеских, братских, родственных, и никаких других вопросов, кроме вопросов о просвещении, о церкви, о школе. Ученики Н.И-ча превращаются в «друзей» его, «дорогих, более души возлюбленнейших друзей». Любезны сердцу Н.И-ча «отцы и братья», деды, и все родные учеников. Дорога ему вся деревня их со всеми стариками и старухами, дядюшками и тётушками. Всем им шлёт он свой усердный поклон. Не чужды Н.И-чу даже житейские и семейные интересы учеников и деревни их. В заключение всего он обыкновенно просит своих друзей, как можно чаще, писать ему письма о том, как они живут, как идут их школы и проч.⁶

Письма Н.И-ча к крещёным татарам не оставались и с их стороны без соответствующего ответа и привета. Сколько привелось нам узнать от о. Василия Тимофеева, отчасти и от других лиц, доставлявших нам письма в Казань⁷, а также из ответных писем⁸, нужно думать, что вероятно не многие письма на свете читаются так, как читались крещёными татарами письма к ним Н.И. Ильминского. Впрочем, в те времена, когда образование между крещёными татарами только что начиналось, лет 20–30 тому назад, мы встречаем много такого, чего ныне уже не может быть. Какое-нибудь, например, нехитрое письмо, написанное «полувершковыми» буквами, от ученика из крещёно-татарской школы производило в деревне «настоящую суматоху»: его собирались читать «чуть не все обыватели деревни»⁹. Письмо Н.И-ча в крещёно-татарской деревне представлялось ещё большею новостию; отчасти поэтому, а также по содержанию и по характеру своему, оно производило здесь и ещё большее впечатление. Доходило письмо Н.И-ча до крещёно-татарской деревни и попадало по адресу в руки учителя. Учитель «распечатал письмо, прочитал и очень обрадовался». «Милостивейший ты человек наш, Н.И-ч!» в восторге восклицает один учитель в ответном письме, «спасибо тебе, что ты вспомнил меня и порадовал моё сердце. Как дождик вспрыскивает и оживляет увядающую траву, так и Ваши слова оживили меня. Они оживили меня и сделали бодрым и сильным»… Какие мысли и чувства, какие картины и светлые воспоминания сразу воскресило это письмо в сердце скромного труженика деревни, он не может даже и передать. «У меня не достаёт теперь ни слов высказать, ни мыслей, чтобы понять, до чего Вы не оставляете меня», пишет молкеевский учитель Т.И. Тимей¹⁰. Как ни привык учитель, ещё в бытность учеником казанской школы, ко всяческим благопожеланиям своего директора, но письмо от него здесь, среди особой деревенской обстановки, производит на учителя сильное и совершенно особое радостное впечатление. Он прочитывает это письмо неоднократно сам для себя, потом спешит поделиться своею радостью с ближайшими друзьями: письмо питается в классе всем ученикам. Затем начинается передача поклонов от Н.И-ча старикам и другим почётным людям в деревне: при этом учитель «берёт и самое письмо, читает его им и показывает»¹¹. Накануне дней воскресных и праздничных приходят в школу вечером вместе с учениками и их родные и другие обыватели деревни послушать чтение священных книг и церковных песней: и здесь представлялся учителю удобный случай прочитать письмо Н.И-ча. Бывало, что оно и совсем уходило из школы в деревню, а отсюда, странствуя из рук в руки, перебиралось даже в другую деревню. Самуил Антонов носит письмо Н.И-ча из Ташкирмень читать к Тимею агаю в Лебедино (вёрст за 30–40)¹². «Все удивлялись» тому, что профессор, директор, начальник, «генерал» (как писали они иногда Н.И-чу на адресах и как стали называть его крещёные татары в своих разговорах, как-тο особенно благоговейно и почтительно подчёркивая это слово) и в добавок русский человек является среди них, крещёных татар, как любящий отец, брат, друг, товарищ. Он ничем не гнушается, ни от кого из них не отворачивается; всем одинаково протягивает руку, старым и малым, бедным и богатым; всем усердно кланяется и говорит прямо к сердцу на их родном языке. Мало того, Н.И-ч просит крещёных татар и его не забывать, писать к нему и непременно заходить, когда будут в городе. Он искренно обижается даже, когда узнаёт, что они не исполняют его просьбы. «Прошлый год я писал – писал поклоны дядюшке Калине, а почтенный Калина не почёл долгом даже и зайти ко мне плохому, когда он был в Казани. Очень жаль! Я так рад добрым людям», упрекает Н.И. своих избранных, но недоверчивых друзей¹³. После того, рассказывал нам о. Василий Т-ч, Калина агай неоднократно бывал у Н.И-ча, точно так же, как и многие другие из крещёных татар. В кабинете Н.И-ча пред их глазами открывался совершенно другой мир, другая жизнь. Многое здесь было совсем для них ново; но всего новее было то отрадное впечатление, которое они выносили в глубине души своей от доброты и приветливости Н.И-ча. Возвращаясь в свою деревню, они «рассказывали здесь всем всё, что видели и слышали от Н.И-ча; все были очень довольны». Они рассказывали о том, как он их встречал, как усаживал, сколько у него разных книг, что говорил, как угощал чаем, «возьмёт стакан и сам несёт мне, а ведь генерал! А я что?» добавлял всегда почтенный седой старик Иван Петров (из деревни Аланки, Лаиш. у.)¹⁴.

Всё это казалось для крещёных татар едва вероятным откровением новой жизни, новых отношений. Но приходило в деревню новое письмо от Н.И-ча, и вновь, как светлое пятно на тёмном фоне деревенской жизни, оно приковывало к себе общее внимание; оно вновь оживляло и сосредоточивало около себя воспоминания о Н.И-че, о его школе, о его сотрудниках, и затем, как и прежние письма, совершало обычное миссионерское путешествие по крещёно-татарским домам и деревням.

Не скоро возвращалось письмо в руки своего первоначального владельца (некоторые письма Н.И-ча к о. Иакову Емельянову, когда он был учителем в селе Уреевых Челнах, Лаиш. у., и совсем не возвратились к нему). Возвращалось оно уже довольно потрёпанное (каковы почти все письма, доставленные нам). Это редкое, вероятнее, единственное письмо, какое когда либо получал и мог получить крещёный татарин, полагалось в сундук на хранение¹⁵, как драгоценное сокровище, а кругом, в сердцах простых людей, оставался от него добрый след.

Письма Николая Ивановича к крещёным татарам и сами были не простой спокойной корреспонденцией: они были задушевными излияниями его доброго сердца и неложным выражением его искренней и живой преданности тому святому делу, которое всецело захватывало дух нашего деятеля и возбуждало невольный отклик в простых сердцах их читателей. Истинная сердечность этих писем, всегда и во всём сама себе верная, неизменная в раз принятом направлении и их глубоко жизненное содержание, имевшее множество самых живых точек соприкосновения с тою средою, в которой они распространялись, и доставляли им ту великую силу и значение, которыми они пользовались по крещёно-татарским деревням. Никакие деревенские к ним комментарии не в состоянии были посеять каких-либо сомнений относительно чистоты и благотворности намерений их автора в сердцах седовласых главарей деревни. Рассказы, ходившие там о личности Н.И-ча, только подтверждали, раскрывали и расширяли смысл и значение его писем, только ещё более усиливали их впечатление и созидали в сердцах крещёных татар тот чистый, ясный и цельный образ благочестивого, высокопросвещённого русского человека, которому никак нельзя было не верить, которого нельзя было не любить, не почитать до самого искреннего благоговения. Имя Н.И-ча получило среди крещёных татар необычайно высокое значение и сделалось почти синонимом всего доброго, хорошего, святого. Все, что ни исходило от этого имени, принималось в их среде беспрекословно, с полным доверием, радушием, откровенностию и любовию, будь то мнение, книга, школа, учитель, простой человек. Скромная просьба от этого имени, а тем более письмо Н.И-ча много значили в пределах влияния его крещёно-татарских школ (где именно и распространялись письма Н.И.). Письмо его было лучшею подорожною грамотою для русского путешественника, особенно новичка-наблюдателя, по крещёно-татарским деревням¹⁶. Без него не могли устроиться в своих деревнях даже сами учителя из крещёных татар. «Николай Иванович», пишет по-татарски один учитель Белебеевского уезда, «я умоляю Вас, Господа ради, пришлите мне письмо; здешние жители говорят, что до тех пор, пока не прочитают твоё собственноручное письмо, мне здесь нельзя жить»¹⁷.

На письма Николая Ивановича получались многочисленные ответные письма крещёных татар. В архиве центральной крещёно-татарской школы в настоящее время находится всего около 2 тысяч писем крещёных татар за период времени от 1865–1891гг. Из этих писем около 500–600 обращены лично к Н.И-чу. Остальные писаны на имя о. Василия Тимофеевича, но и они редко обходятся без упоминания имени Н.И-ча. Некоторые из них (и таких мы насчитали более сотни) так прямо и обращены: «Святые отцы, Николай Иванович и Василий Тимофеевич!» или: «Наставники нас во благо, отец Василий и Н.И-ч!», «Просветители нас, слепых крещёных татар, Н.И-ч, дедушко Гордей, В. Тимофеевич и Евфим Александрович»¹⁸ и т.п. Н.И-ч в письме своём (1868г. 26 сентября) к Игнатию Т-ву пишет, между прочим: «о школе, об учениках ты пописывай брату твоему Василию или мне; с ним у нас и худо и хорошо всё пополам»¹⁹. Читая иные письма (очень длинные, до 2–3 листов простой писчей бумаги), иногда совершенно теряешься, к кому собственно из двоих они писаны, к о. Василию Т-чу или к Н.И-чу. Так писались и ответы на подобные письма; на письмах к о. Василию Т-чу часто встречаются отметки руки Н.И-ча, а на письмах к Η.И-чу отметки руки В.Т-ча: за о. В.Т-ча отвечал Н.И-ч и на оборот. Таким образом, может быть, только очень немногие письма из упомянутых 2 тысяч прошли мимо рук Н.И-ча, – если только прошли.

Почти все письма крещёных татар писаны на татарском языке русскими буквами. Есть впрочем, несколько писем (около сотни) и на русском языке. Встречаются здесь и такие вещи: начнёт человек писать по-русски, но вдруг на полфразе перескакивает на язык татарский и перо идёт у него бойчее, и мысли высказываются яснее и определённее. Крестьянин деревни Дурги (Малмыжск. у.) NN пишет от 13 марта 1873г. своё «Письмо №1 добродетелю Николаю Ивановичу» на четырёх языках: «1 По рускй»…. «2-и По крещено-татарский чтению»…. «3) По вотскому чтению»… и (без цифры) «По черемискому чтению». В пяти строках на каждом языке он просит Н.И-ча об одном и том же, что излагает по-русски следующим образом: «Не возможно ли Будет Принять меня школскую Училищу в город Казань для народного польза». Записав одну сторонку пол-листа, он в конце всего прибавляет следующий постскриптум: «Не возмо ли написать на обороте обратный ответ»²⁰.

От кратких записок на обрывках бумаги карандашом письма крещёных татар Н.И-чу доходят до двух–трёх листов самого убористого письма и самой разнообразной каллиграфии. С виду все это представляет довольно серую массу бумаги, но Н.И-ч очень дорожил ею. По свидетельству его знакомых, он «носился с этими письмами своих учеников, читал их своим знакомым, некоторые даже издавал в печать»²¹. А в ответ на одно из сереньких кратких писем Н.И замечает: «Письмо твоё кратко, но сила его велика. Я очень рад не только каждой строке от вас, но и буква каждая доходит у меня до мысли и сердца»²².

Действительно, каждое письмо из крещёно-татарской деревни, как бы оно ни было кратко, имело для Н.И-ча всегда живой интерес и значение.

Нам лично чтение этих писем в первый раз доставило возможность следить за интересной историей духовного развития людей по их частным письмам, и мы должны откровенно признаться, что были поражены встречающимися здесь ясными свидетельствами о постепенном развитии и движении вперёд как вообще крещёных татар, так и в частности – каждой личности, которой принадлежат те или другие письма. Само по себе каждое письмо, в отдельности взятое, говорит по этой части не много, но совсем иное получается, если читать его в связи с предыдущими и последующими письмами того же автора. Иной начинает писать поклоны Н.И-чу по двум линейкам, с грехом пополам. Чрез год, чрез полгода и даже менее читаешь новое письмо от того же лица, и глазам своим не веришь; манера писанья довольно беглая, чёткая, правильная; человек пускается в описание деревни, своих впечатлений. Смотришь далее, письма его и в школу и к Н.И-чу идут каждый месяц, каждую неделю, вопросы у нашего корреспондента видимо расширяются, мысли становятся основательнее; при этом становится заметен в письмах и его личный характер, его склонности. Один пишет более о самом себе, другой замечает особенности окружающих людей, третий предаётся чаще размышлениям по поводу прочитанного и непонятного (особенно в книгах священного Писания), иной чувствует особенное благоговение к школе, указывает по близости деревни, где, по его мнению, нужно бы открыть новую школу или устроить церковь, и почему. Очень многие из крещёных татар начинали учиться в школе уже в зрелом возрасте. Их тο именно письма наиболее любопытны. В 5–6 лет по этим письмам пред нами быстро вырастал человек со всем складом своей внутренней жизни. С этой стороны особенно выдаются письма о. Игнатия Тимофеева и о. Василия Меркурьева (оба ныне священствуют в Верхне-Уральском у.). Василий Меркурьев начал учиться в крещёно-татарской школе уже в возрасте около 30 лет, предварительно хвативши несколько магометанской грамоты. Его письма к Н.И-чу начинаются с 6 июля 1874 года и с полугодовыми приблизительно промежутками идут по 18 февраля 1890 года. Прочитывая эти письма подряд, мы видим, как человек постепенно развивается в разных направлениях; вместе с внешними успехами в каллиграфии возрастает разнообразие и сравнительная серьёзность содержания писем. Около 1879–1880гг. рост его писем останавливается и в том и в другом отношении на довольно высокой степени развития. Чрез несколько времени, именно в 1885г., по ходатайству Н.И-ча, Василий Меркурьев посвящён был во священники в село Фершампенуаз (Верхне-Урал. у.). Можно также заметить, что содержание и характер рассматриваемых писем стоят в очень близком соответствии с различными отношениями Н.И-ча к писавшим их. Есть и такие письма, по которым, к сожалению, не менее ясно можно наблюдать и обратное движение человека. Так, сначала идёт ряд довольно интересных писем деловых, иногда даже с признаками истинного воодушевления делом, и вдруг, неизвестно отчего, сменяется письмами, отличающимися крайним однообразием и пустотою содержания. Вся переписка обращается в какую-то пустую, ничего не обещающую формальность благопочтительности. В лучшем случае, мы читаем в письмах разве лишь обстоятельные сведения о домашнем хозяйстве пишущего, что часто сводится к вопросу о необходимости увеличения жалования, к просьбе денег и т.п. Тяжело было читать подобные письма Н.И-чу: он сильно волновался, но с виду обыкновенно не нарушал раз установившихся отношений. Вообще к содержанию всяких писем Н.И-ч относился всегда в высшей степени деликатно и бережно.

Кроме личных характеристик, в данных письмах заключается немало ценных материалов для истории христианского просвещения крещёных татар за время деятельности Н.И-ча. Одно сопоставление первых крещёно-татарских писем (десятка два 1860г.) с письмами последующих времён (например, с сотнею писем 1880г.) наводит на многие важные размышления по этой истории. Начиная с 1870г. в письмах крещёных татар к Н.И-чу мы читаем много этнографических, миссионерских и т.п. сведений. Н.И-ч не мог уже в это время бывать лично в различных уголках обширной крещёно-татарской территории, которая состояла в его ведении. Но из этих уголков ежедневно шли к нему в кабинет самые разнообразные сведения в фактах и живых картинах, взятых прямо с натуры. Тут в простых, иногда позаляпаных конвертах, он читал точные сведения о крещёно-татарских деревнях, о числе домов, о количестве в них жителей, о самых жителях, кто из них добрые, влиятельные, сочувствующее делу, кто враждебно относится к нему, читал о приходской церкви, о школе, об учителях, об учениках, об их учении. В этих же письмах прилагался иногда и план деревни с расположением домов, школы, обозначались окружающие огороды, гумна, поля и даже ближайшие деревни, леса, речки с мостиками и т.п. Сообщались за одно сведения и о соседних деревнях, о жителях в них, о взаимных отношениях и проч. Тут же можно читать известия о хлебах, о ценах на хлеб, об урожае, о скоте, о положении вообще домашнего хозяйства, что нередко отражается довольно чувствительным образом на ходе школьного дела.

Одним словом, как бы мы ни стали читать эти письма, они одинаково могут дать нам несколько очень ценных сведений. Если разложим их в хронологическом порядке, они дадут откровенную и правдивую историю духовного развития крещёных татар за последние 30 лет в ближайшей связи с деятельностию среди них Н.И-ча. Если разложим их по наименованиям крещёно-татарских деревень, из которых они получены или которых касаются, мы будем читать по ним частную историю развития христианского просвещения и деятельности Н.И-ча в различных уголках крещёно-татарского мира, историю живую и полную разнообразных этнографических и бытовых особенностей. Если возьмём письма по наименованиям лиц, пред нами предстанут живые образы непосредственных деятелей, без которых, как без закваски своего рода, не было бы в этих уголках никакого и дела. Неудивительно, что Н.И-ч так дорожил письмами к нему крещёных татар. В его опытных руках эти письма получали, вероятно, более полезную сортировку и высшую оценку. Во всяком случае, несомненно, что они были в числе важных средств, которые доставляли ему силу и отвагу почти единолично и с успехом действовать там, где ровно сотню лет тому назад в бессилии поломала свои перья целая добрая канцелярия. Старая новокрещенская контора в 1764 году 6 апреля закончила свой год и официальное существование с довольно сомнительными успехами, а в 1864г. 3 сентября официально открыта крещёно-татарская школа Н.И-ча, которая устроила и продолжила то же святое дело на новых и вполне успешных началах. Одушевлённая энергия Н.И-ча с успехом заменила в этом деле труды целых десятков старых канцеляристов. Одно простое его письмо могло сделать то, чего не в силах были сделать сотни канцелярских бумаг. Напутственный совет Н.И-ча мог гораздо надёжнее оградить человека среди инородцев, чем те знаменитые «3 солдата» при новокрещенской конторе, «охране» которых вверялась жизнь, имущество и честь миссионеров XVIII столетия²³. Увлекаясь желанием помочь доброму человеку благополучно пробраться куда-нибудь в дальний инородческий уголок, Н.И-ч, непременно уже подробно знакомый с этим уголком, начинал удивительный рассказ о прямых и непрямых путях к нему, о поворотах вправо и влево, о переездах чрез речки и проч., о том, где и у кого лучше остановиться в дороге, о чём поговорить, чего избегать и т.п. Нечто подобное читаем мы и в письмах его к крещёно-татарским учителям²⁴.

Различные статьи Н.И-ча о просвещении крещёных татар²⁵ основаны, в общем, на тех же письмах к нему из крещёно-татарских деревень. Иногда Н.И-ч приводил в них эти письма в буквальном переводе в доказательство тех или других своих мнений²⁶. Но лучшим свидетельством того, какое важное значение в его руках могли иметь эти письма, является изданная им особой брошюрой «Переписка о трёх школах Уфимской губернии» (Казань 1885г.).

Татарский язык писем крещёных татар для Николая Ивановича и для его сотрудников с самого начала послужил весьма ценным материалом для изучения и филологической любознательности. Этот простой народный язык, по его полной безыскусственности, его ещё древне-народной натуральной чистоте, чуждой примесей позднейшей арабско-магометанской культуры, Н.И-ч ставил всегда выше магометанско-татарского и особенно искусственного, книжно-татарского языка магометан даже и с научной точки зрения²⁷. Н.П. Остроумов, передавая на рассмотрение Н.И-ча свой «Татарско-русский словарь» (отпечатанный в Казани 1892г.), между прочим, писал, что он читал «доставленные ему о. В.Т-чем письма учителей разных школ Казанской губернии, написанные простым, безыскусственным, чисто народным языком, при исправлении и дополнении своего словаря²⁸, прочитал их несколько сот и из них-тο главным образом и почерпал тот запас новых слов и оборотов крещёно-татарской речи, который внёс в печатаемое новое издание своего словаря».

Подобно своему добродушному, простому и чистому языку, описываемые нами письма крещёных татар к Н.И-чу стоят вне всяких подозрений в искусственности или неискренности и по своему содержанию. Совершенно верно замечает по одному случаю сам Н.И-ч: «В простом человеке не может быть ничего заученного, из книг вычитанного или искусственного; простой человек износит именно из сокровища сердца» (Ц. кр. т. шк. 266). Между письмами крещёных татар мы совсем не встречаем таких, где бы человек трактовал о том, чего не знает или звать не может. В этом отношении особенно характерны часто встречающиеся в письмах известия о крещёно-татарских переводах. Извещая об них, крещёно-татарские учителя пишут только о том, где читались эти переводы и какие именно, что сказали слушатели, например: «хорошо», «понятно» и т.п.; пишут, в каких выражениях татары благодарили того, кто принёс им или читал тот или другой перевод, и более ни слова. Между тем, здесь то именно всего естественнее и следовало бы и можно бы было, по-видимому, рассыпаться в особых благодарностях пред Н.И-чем. Нужно впрочем, заметить, что эти величайшие из трудов Н.И-ча просветившие и впредь ещё долженствующие просветить не одну сотню тысяч крещёных инородцев, эти переводы шли к ним по деревням без его подписи и без его слова. Главный их труженик и виновник, он совершенно умалчивал в этом случае о своих трудах и все переводческие работы приписывал большею частию крещёно-татарской школе и своим сотрудникам, между тем, как все участие в этом деле школы и сотрудников состояло главным образом в труде прослушивания, некоторой перестановке слов или замене другими в готовых уже переводах, стоивших Н.И-чу многих бессонных ночей²⁹ и многих лет труда. По существу дела подобные труды Н.И-ча, конечно и недоступны были для надлежащей оценки в крещёно-татарской деревне. Может быть, они даже не были бы и приняты ею с таким вниманием, если бы не помогло этому множество других сношений Н.И-ча с крещёными татарами более для них понятных. В числе таких сношений переписка с ними Н.И-ча занимает важнейшее место. Она главным образом и сближала его с крещёными татарами, давая ему возможность глубже сеять святое семя в землю и оберегать рост его от терний, строить своё здание на том именно камне, который не могут разрушить никакие стихии мира.

Задушевные письма Н.И-ча возбуждали самый сердечный отклик. Почти все ответные письма к нему татар начинаются такими обращениями: «Любимый наставник!», «Милостивый человек наш!», «Благодетель наш!», «Бесценный ты, возлюбленнейший человек наш, Н.И.!», «Руководитель наш от тьмы к свету!», «Добрый, милостивый отец!», «Святой отец!» и т.п.³⁰ Сравнительно редко встречаются письма с обращением «Ваше Превосходительство!» или с простым: «Николай Иванович!».

Как Н.И-чу были дороги все деревенские старики, дядюшки и проч., так и крещёные татары дорожили всем, что было близко и дорого Н.И-чу в Казани. В письмах своих они часто пишут поклоны супруге Н.И-ча Екатерине Степановне, «отцу Макарию»³¹, «Гордею бабаю», Евфимию Александровичу, Николаю Петровичу, Николаю Ивановичу Золотницкому³² и всем сотрудникам Н.И-ча, учителям семинарии и крещёно-татарской школы, особенно о. Василию Тимофеевичу, всё семейство которого стоит в письмах на счету.

Некоторые письма крещёных татар имеют вид адресов Н.И-чу, писанных на листе серой бумаги, с разнообразными подписями крещёно-татарских учителей и учеников. Иногда письма сильно вдаются в хвалебный тон. Как выдающийся образчик в этом роде, мы позволим себе привести здесь письмо, относящееся к 1870-м годам, одного из крещёно-татарских учителей (учившегося в крещёно-татарской казанской школе и за последнее время состоявшего учителем Молкеевской школы М. Н. Пр.) Тимофея Ивановича Тимея († 1893). Учитель этот пользовался большим вниманием со стороны Н.И-ча и имел с ним обширную переписку, преимущественно деловую³³. Т.И. Тимей сильно поражался личностью Н.И-ча, что особенно выразилось в следующем его письме, которое приводим здесь в русском переводе по возможности с буквальною точностию.

«Почтенный человек наш, Николай Иванович! Заступник наш! Как мне назвать тебя? Подобно тому, как цветок черёмухи, что в лесу, чрез поля достигает до деревни и здесь доходит до сердца всех людей, услаждая их (своим запахом); так и твоя учёность, вышедши из городов, идёт по дорогам, распространяется по деревням, и здесь, соприкасаясь с различными людьми, одних волнует и радует, а других приводит в решительное изумление³⁴. Подобно тому, как запах драгоценного ладана услаждает сердце тех людей, которые любят его, и ослабляет мозг, кружит голову и сваливает с ног тех (людей), которые его не любят; так и дела твои радуют людей счастливых, а несчастных отвращают от опасности и ставят на путь закона. Как большой дуб, выросший на высоком месте, виден издалека, так и ты известен далеко между людьми. Твоя мысль, что море, из которого вода не убывает, сколько ни пьют её люди, что крепкий, слитый из меди и чугуна, столб, который нельзя разбить, как ты его ни бей. Твоя мысль, что стеклянное яйцо; в сыром месте не размокает, в сухом не засыхает. Ты потерянный ключ от золотого замка, что запирает двери рая»³⁵.

Подобные похвалы не были выражением какой-нибудь льстивости крещёных татар. Тот же например, Т.И. Тимей и около того же времени пишет Н.И-чу по-татарски совсем в другом роде: «Николай Иванович, мир тебе и благо! Извини, что не пишу тебе письма. Ты этому отцу пономарю растолкуй, пожалуйста, что ему нужно купить: два пузырька мятных капель, ещё соды и кислоты. Пьют это при кружении головы. Ещё на 50коп. иерусалимского бальзама. Теперь мы все здоровы и Вам желаем здоровья и посылаем поклон!»³⁶ Или, например, в другом письме: «Пишу Вам это письмо, потому что хочу познакомить Вас с подателем сего письма. Этот человек совершенно неграмотный и воспитан своими родителями в совершенной преданности языческим киреметям³⁷; но он мой друг. Вы помните, должно быть, что в нашу молкеевскую школу пожертвовал один человек колокол, а доставил нам колокол вот этот именно человек» (податель письма)³⁸. «Ты мне велел, пишет ещё тот же Тимей из черебатыревского училища, чтобы старшие четыре ученика учились письму, но этого нельзя было сделать; писать цифры, класть на счетах, петь молитвы они с удовольствием учатся»³⁹ и проч.

Такая откровенность, простота отношений не менее присущи и другим письмам крещёных татар к Н.И-чу. В отчётах Братства св. Гурия часто упоминается о письмах, которые писали крещёнотатарские учителя и ученики Н.И-чу и В.Т-чу и их добродушная искренность и доверчивость везде выставляется на первом плане.

Систематическое ознакомление со всей массой татарских писем могло бы составить особый, обширный и интересный труд; выполнение его было бы возможно, впрочем, исключительно только при участии о. Василия Тимофеевича Тимофеева, тем более что самые выразительные письма от крещёных татар не имеют иногда обозначения ни чисел, ни годов, ни даже личной подписи. В подобных случаях некоторые указания мог бы дать только один о. В.Т-ч.

Что сказано нами о письмах Н.И-ча к крещёным татарам и о письмах крещёных татар к нему, составляет, полагаем, только краткое и общее введение к надлежащему изучению и пониманию его неутомимой просветительной деятельности среди инородцев, деятельности поистине исторической, имеющей высокое значение в движении миссионерского вопроса православной русской церкви. В прошедших судьбах христианства, конечно, найдутся многие высокие образцы такой деятельности, но в истории собственно русской христианской миссии она совершенно новое явление и светлый шаг её вперёд. Для скромных же учеников и почитателей Н.И-ча она – живой образец миссионерских отношений к инородцам, выше которого мы пока и представить себе ещё ничего не можем. Его миссионерско-просветительная система от каждого деятеля среди инородцев требует глубокого внимания к себе, серьёзного изучения среды, на которую нужно действовать, и, что главное, беззаветной преданности делу. Трудно и сказать, что в ней главное и что второстепенное. Всё имеет здесь одинаковую важность и одинаковую трудность и одно без другого одинаковую несостоятельность, а над всем царствует христианская любовь, которая с высоко мудрым миссионерским тактом умела соединять в лице Н.И-ча какую-то, можно сказать, родственную близость ко всем тем «дедушкам и бабушкам», «дядюшкам и тётушкам», «старикам и старухам», что где-то мирно прозябают там, в глуши безвестных лесов и степей; читая письма Н.И-ча к крещёным татарам невольно припоминаешь известное наставление И. Христа: γίνεσϑε φρόνιυοι ὡς оί ὄφεις, γαῖ άχέραιοι ώς αί περιστεραί (Мф10:17). Нужно быть «мужем великой силы», чтобы даже в частных своих письмах остаться верным своей мудрости и простоте, вполне последовательным раз принятому направлению и «помышлениям». В письмах к крещёным татарам Н.И-ч неизменно остаётся все тем же, каким мы его давно и всегда знали. Он не вооружается против каких-либо частных заблуждений, суеверий крещёных татар и проч., но берёт исходным пунктом своих внушений общее положение, с которым вполне согласны и сами крещёные татары: что они тёмные люди, что кругом них стоит тёмная ночь, что им необходимо стараться выйти отсюда к свету, и далее строит уже ряд практических предположений, могущих служить им указанием и содействием в этом деле, а вместе и уничтожить постепенно всевозможные «наследия отдалённейшей старины». Ещё в 1863 году он писал в одной своей статье: «Чтобы преподаваемые истины глубоко укоренились в сознании простолюдина, надобно войти в его миросозерцание, принять его понятия за данное и развивать их»⁴⁰. По этой-то причине почти все письма Н.И-ча в крещёно-татарские деревни и писаны на татарском языке; «кто, по его словам, говорит с инородцами на их родном языке, того они легко понимают и могут убеждаться его доказательствами, потому что вместе с словами он употребляет их же элементы мысли»⁴¹.

Что касается внешнего изложения и качеств самого татарского языка в письмах Н.И-ча, то мы, не полагаясь на свои собственные заключения по этой части, укажем на следующий опыт. В августе (15– 30 числах) 1898г. в казанской крещёно-татарской школе был съезд инородческих учителей и священников, большинство которых (около 70 человек) было из крещёных татар⁴². Здесь между прочими занятиями съезда несколько часов было уделено для чтения выдержек из писем Н.И-ча к крещёным татарам. Выдержки касались преимущественно школы, учителей и вообще учебного дела; читаны они были по-татарски, а затем сопровождались переводом на русский язык (главным образом для тех из учителей и священников, которые не знали татарского языка) и различными воспоминаниями, посвящёнными памяти всем известного и дорогого писателя этих писем. Некоторые из почтеннейших инородческих священников и близких знакомых Н.И-ча тогда же заявили нам свою просьбу, чтобы эти выдержки из писем Н.И-ча были напечатаны⁴³; «мы теперь как будто самого Н.И-ча послушали», – говорили слушатели. Так, значит, ясно и полно отразился характер этого человека даже в нескольких отрывках из его писем!

В это же время, на съезде, мы успели заручиться некоторыми данными и относительно татарского языка писем Н.И-ча. Крещёным татарам они вполне понятны, а по местам блещут такими сопоставлениями и оборотами татарской речи, что могут приводить татарских читателей в положительное изумление. Нельзя, впрочем, не заметить, что более ранние письма Н.И-ча на татарском языке, при отличном знании им татарского лексикона слов и выражений, имеют по большей части совершенно русскую конструкцию в расположении слов и предложений: позднейшие письма находятся в более полном соответствии с синтаксическими особенностями татарской речи.

А. Воскресенский.