Библиотеке требуются волонтёры

Источник

Церкви Хоккайдо

Посещение 1891 года с 20 июля/1 августа

Тетрадь 1

20 июля/1 августа 1891. Суббота.

Из Токио.

После ранней обедни и сборов – в десять с тремя четвертями часа в Йокохаму и в два часа пополудни на Nagato- Maru в путь. Ничего замечательного на судне, кроме обычного неприятного морского (собственно каютного) запаха и вкуса, все прочее было приятно после берегового утомления однообразием. О. Сергий, иеромонах, – проводил до судна. На него оставлен стан Миссии в Токио, ибо о. Сергий – Глебов, старше его опытностью, в Сендае помогает о. Петру Сасагава поднять Церковь.

21 июля/2 августа 1891. Воскресенье.

На судне.

В три часа после полудня пришли в Огинохама, где и остановились до утра следующего дня. Пошел на берег прогуляться, но ослабел, ибо от чая с молоком расстроился желудок; вперед урок: избегать на судне сей поистине отвратительный микстуры. Читал о теософизме сочинения Блаватской о «brothers» – индийских аскетов, будто бы произвольно невидимками являющихся где им угодно. Вечером была музыка, ибо ехали в Саппоро военные музыканты. После музыки явилась на судно Васса Накая с теткой – католичкой. На берегу я искал ее отца и ее под этим именем – не нашел; оказывается, что она в школе была под именем материнской фамилии, а отец ее – Сато. Что сие? Уж не опасение ли в каком-либо смысле – поместить дочь в духовную школу под ее настоящей фамилией? Во всяком случае, следующую дочь (а предвижу, что будут просить) в школу не иначе принять, как на своем иждивении, ибо и состоятелен, как видно, этот Сато, и немалодушен.

22 июля/3 августа 1891. Понедельник.

На судне.

Весь день прекрасная погода. Путешествие морское – из лучших, какие только бывают. Продолжал читать о теософизме, снабженный механиком судна, как видно, человеком любознательным.

23 июля/4 августа 1891. Вторник.

Хакодате.

Было еще темно, когда раздалась на палубе музыка – это старик-капитан, природный швед, натурализованный голландец, с таким шиком проходил мимо стоящих на рейде шести английских военных судов; плохо как-то шик вышел, точно некстати сказанная лесть. Но на берегу ждало меня истинное удовольствие. О. Арсений с некоторыми встретил еще на судне, и с ним на шлюпе я поехал на берег. Каково же было мое изумление, когда увидел на берегу, должно быть, всех хакадатских христиан, собравшихся встречать, – и это в пять часов утра! Впереди же всех – дети, наперед девочки, потом мальчики, разодетые в лучшие платья, с букетами цветов в руках! Нечего делать, нужно было идти в процессе: вперед дети с цветами и дирижирующими им учителями, потом мы с о. Арсением, причем я в том же подряснике, в каком был на судне (если бы знать, надеть бы нужно рясу и панагию), за нами все множество христиан. В Церковь, где о. Петр Ямагаки ждал с крестом; я переоделся до входа в Церковь, в доме о. Арсения. После литии прочтены были два приветственных письма: одно от христиан, другое от школы. Я сказал небольшую речь, в которой главное было воспоминание, как началась Церковь в Хакодате. – После [?] с часу девяти, снимались все в фотографии, группой, на дворе Миссии. Посетил всех в стане Миссии, причем бросилось в глаза следующее: молодые миссионеры (сначала о. Сергий Глебов, потом ныне о. Арсений) слишком уж заботятся об удобствах служащих и прислуги: помещения для всех здесь (исключая разве начальника школы Матвея Като), можно сказать, роскошные; в Токио не имеют подобного служащие; здесь и для слуги Павла – «это вот его семейная, а это – большая – приемная комната». – Ремонт требуется большой только малярный, как-то: покрасить крышу Церкви, ограду (чтобы не сгнила), школы снаружи и прочее.

Перед вечером сходили на кладбище: наши русские все в тени от разросшихся дерев, которые я когда-то сажал прутиками; и как мелодично шумят здесь листья, какую добрую меланхолию навевают! Так бы и стоял все и слушал голос своего сердца, требующего упокоения – общей участи всех… Японское – наших русских христиан – кладбище неприветливо совершенным отсутствием тени: только могилы, почти все бедные могилы и трава.

Вечером было собрание попечителей – «севаниквай». Всех здесь двенадцать членов: девять мужчин, три женщины. Председатель о. Петр; главный же из членов – кванрися – Пантелеймон Хингасиура – подал ныне в отставку, и оная принята, ибо давно уже просится он вон. И на нынешнее собрание пришел с запахом водки. Больше всех говорил Алексей Иманага, говорил также Матфей Като; все прочие молчали; из женщин отказалась, по беременности, Текуса, дочь о. Сакая. О. Петр довольно деятельным явил себя и на собрании: он предлагал темы рассуждений, он собирал голоса и прочее. Но не совсем, однако, был приговорен к собранию – кое-что тут же рассчитывал и разыскивал, заставляя ждать всех. – Я предложил отныне ходить с тарелкой или кошельком в Церкви для сбора денег.

Говорил ныне с матерью о. Петра Ямагаки, преследующей его жену: звал ее в Токио, ибо, здесь живя, не перестанет, по-видимому, по сварливости и неуживчивости своей, расстраивать семейное счастье о. Петра и производить соблазн в Церкви: ни ласки, ни строгие слова не слушает, и отсюда, говорит, не уйдет.

На собрании попечительства предложил будущей весной всем христианинам и христианкам по деревцу посадить на кладбище – тем и замещена будет нынешняя пустота.

24 июля/5 августа 1891. Среда.

Хакодате.

Утром осмотрены здания для определения – что нужно ремонтировать, и сказал сделать вызов маляров, чтобы отдать по подряду работы.

Делал посещения севанинов и всех христиан по порядку дороги. Самый богатый – Захария Яманака: дом на иностранную ногу, но пустует, должно быть, наполовину, сей дом и отсутствуют в нем иностранные добрые приемы и обычаи: уселся сам на диван, а гостей – на стулья; «Знает ли приемная дочь (Вера, дочь брата Алексея, двойня к Сусанне) молитвы?» – куда он посылает ее, – «учат ли Закону Божию?» – «Священное Писание читают», – говорит, – «есть и уроки», – добавляет дочь. Плохое христианское воспитание и ни йоты заботы о православии! – Дочь Пантелеймона Хингасиура, Анна, воспитанница нашей Суругадайской школы и ныне – учительница в здешней Правительственной школе, рассказала, что какая-то Анисья, наша православная, сделалась наложницей англичанина здесь Hennon’а, – имеет от него двух детей, из коих старший уже ходит в школу; просил я Анну посоветовать Анисье ходить в Церковь и возобновить свое христианское сердце, пусть уже бросит стыдиться своего положения; вероятно, не собственною волению она отдалась в наложницы, – и ныне уже мать детей – только законного благословения не имеет, чтобы быть во всем как и другие честные женщины; получить же благословение не от нее, а от мужа зависит.

Но какие же бедные есть христиане, вроде отца ныне находящегося в Семинарии Алексея Нунокава! Советовал Церкви иметь попечение о таковых.

Павел Канеко с женой Текусой Като – хорошие, по-видимому, христиане. У них – у первых из японцев – видел на столе русский самовар, подаренный им о. Сергием Глебовым, и с удовольствием в три часа при посещении выпил чаю по-русски. Он, кажется, будет канрися в попечительстве; служит он ныне в каком-то банке.

Вечером было «симбокквай» христианок; собрались в доме Женской школы; было до шестидесяти христианок, больших и малых. Говорили сначала девочки, человек восемь; потом Василиса, вдова Лазаря, мать Герасима, плотника; уморила старуха; заставила долго ждать, пока снабдила себя очками из огромного ящика, потом преплохо читала из Деяний об Анании и Сапфире, пропустила строку, так что вышло непонятно; объяснения почти никакого не сделала, да и какого же ждать от нее! Почти усыпила.

Матрена, дочь о. Сакая, жена Кимура, – сказала очень дельно, только конец – приложение ко мне вышел лишний (о любви и людях, – и вот, мол, любовь); Марина, жена о. Петра – о звезде и волхвах, приноровив преуморительно первое ко мне, второе к себе. Угощение чаем и бисквитами; избрание на место Текусы в Попечительство; закрытыми билетиками избрана Матрена, сестра Текусы; прием и внос в книгу собранных денег (я дал одну ену). Собрание вышло вообще очень интересным, только было мало оживлено.

25 июля/6 августа 1891. Четверг.

Хакодате и Арикава.

Из пяти поданных соображений (цумориогаки) на малярный ремонт самым дешевым оказалась цумориогаки в 159 ен; непредвиденный расход – но нечего делать! Не для вида и роскоши ремонтируется, а для того больше, чтобы предохранить дерево от гниения: оставить так еще на год, например, ограду, – наверное, наполовину сгниет, и ремонт потом будет стоить в трое-четверо дороже.

Продолжал делать посещения христиан; среди песков (Николай корови), в закоулках и трущобах…

В двенадцать часов обед в приспособленном для обедных угощений доме в публичном саду; кажется, двенадцать христиан сложились, чуть ли не по две с половиной ены с персоны, и сделали сей обед. Не отказался, потому что ропщут: «Спаситель, мол, принимал угощение»; но против всех моих симпатий все подобные демонстрации: расход сей мог бы быть употреблен с несравненно большею пользою для Церкви, притом же обидная тягота и потеря времени с двенадцати до трех продолжалась; всего двое прислуживали, а тут нужно ехать в Арикаву, где с двух часов, по предварительному сообщению, ожидали. Обед, впрочем, был хорош, кроме вин, из коих красное было смесь сандала с чем-то, а шампанское – яблочный квас.

Не дождавшись конца обеда, я бросил, наконец, угостителей, оставшихся доканчивать свое угощение, и отправился в Арикава уже в четвертом часу.

Христиане ждали и усердно встретили. Приехавши еще завидно (на телеге и паре лошадях), отслужили литию; проповедь о Боге – Творце и Отце; потом разговор о церковных делах. Предложено оставить у них Луку Хироока, уже давая ему (кроме пищи от них) три ены в месяц не от Миссии (чтобы не утвердилось уже его положение), а от о. Петра (которому я буду присылать лично от себя, а тоже не от Миссии). Оставлены христиане, чтобы наедине, без стеснения посоветовались. Но не пожелали они больше Луку – так он опротивел им своею леностью; вновь я и о. Петр уговаривали их взять на время для испытания Луку: если он в месяц или два не покажет, что исправился от лени и непостоянства, то тогда и прогнать его нетрудно будет. Но и на это не согласились, а обещали подумать и окончательно решить к тому времени, когда я вернусь из Саппоро в Хакодате.

Небыстро подвигается дело Церкви в Арикава. В 1882 году у них было четыре дома христианских; ныне всего девять. Но что и делать, если никогда не было здесь определенного проповедника; из Хакодате же далеко.

Было и «Симбокквай». Наготовили множество речей – дети и женщины – все с помощью Луки Хироока. Девочки премило сказали приготовленное ими, потом говорили женщины, из коих одна – Дарья – опрокинулась на атеистов, да с такоею силою и ловкостью, что хоть бы и проповедника под стать! «Если я», говорит, «не посею пшеницу или рис, так разве вырастет пшеница и рис?» «Как же», говорит, «что мир явился сам собой!» и так далее. Плоше всех говорили мужчины-мужички.

В десятом часу, в темную ночь, отправились в путь и в половине двенадцатого ночи вернулись.

25 июля/7 августа 1891. Пятница.

Фукуяма.

Утром окончили визиты христианам и десять часов были на маленьком пароходе Тамаура-мару, на пути в Фукуяма. Дорогой съеден на судне обед почти из одного риса, отчего я и ныне, на другой день, страдаю несварением желудка и головною болью. Остановились на полтора часа в Фукусима, чтобы сдать триста мешков риса, и в шесть часов вечера прибыли в Фукуяма. На шлюпке встретили катехизатор Симон Тоокайрин, христианин Иерофей Сасаки и мальчик Павел Хиранума (ныне, бедный, так разбивший себе грудь, перепрыгнувши через канаву с подсвечником и свечою в руках, когда шли на кладбище служить панихиду; упал и грудью ударился о стену канавы так, что долго не мог проговорить слово). На берегу ждали прочие христиане. Всего здесь три дома: 1. Иерофей Сасаки – одинокий, хороший христианин, достаточный человек и в городе уважаемый; 2. Стефан Хиранума, проповедывавший православие (хоть не бывший собственно проповедником, а помогавший), потом перешедший к протестантству, потом опять сделавшийся православным, опять затем протестантом, и ныне – православный – таков христианин! У него в доме: жена, четверо детей и старший брат Симеон, ныне лежащий в полупараличе; 3. Иаков, лет двадцати трех, Иоанн и Инна Нитта, бывшая дочь Короо, неофициального князя; христиане новые, неусердные; у них мать сначала слушавшая, потом оставившая слушать христианство. Итак, всех христиан здесь, в трех домах, с младенцем, одиннадцать душ. Симон Тоокайрин уже месяца четыре здесь и живет в гостинице, ничего не делает; только после посещения о. Арсения, с месяц тому назад, несколько принялся за дело: начал по праздникам совершать с христианами общественную молитву в доме Стефана Хиранума – бедном, но большом и удобном для того, для Богослужения, научил несколько петь двух девочек, Хиранума и Инну; есть еще, говорят, два новых слушателя.

Остановились мы с о. Арсением в гостинице Уено, очень чистой (здесь же и Тоокайрин живет); переоделись и отправились в дом Стефана, где собрались все христиане. Отслужили литию, сказано поучение, испытаны дети в знании молитв – знают хорошо только «Отче наш»; даны им иконки Божией Матери из Сергиевского монастыря. Совещались о Церкви. Я сказал, что завтра (или послезавтра), когда пароход будет отправляться в Есаси, принадлежащую также Симону, и если там больше найдется новых слушателей, то Симон останется жить там, а сюда будет только наведываться, как это обыкновенно делается катехизаторами, у которых не одно место проповеди, но что, если здесь Симон должен будет удержаться, то здешние христиане должны позаботиться снабдить его квартирой и найти ему слушателей. Убеждал прямо Иерофея приплачивать на квартиру то, что окажется недостающим к двум енам, идущим от Миссии. Иерофей и другие обещались находить слушателей, и Иерофей также позаботится о квартире. Говорят, здесь очень сильны еще бонзы буддизмом, поэтому нельзя найти квартиру для христианского проповедника. Что буддизм здесь еще не совсем упал и что христианству войти сюда довольно трудно – это верно: здесь город консервативный, не развивающийся, а падающий, затихающий; элемента будущего, хотя в то же время и развращающего, – элемента наплывного, какое всегда приливает и отливает в местах развивающихся, нет. Но зато здесь нравы мало испорчены, постоянство есть, если кто примет христианство, так будет прочно держать, как хоть бы тот же Иерофей.

Дал иконку Великомученика и Целителя Пантелеймона расслабленному Симеону и рассказал ему и всем бывшим о жизни Святого Пантелеймона.

27 июлa/8 августа 1891. Суббота.

Фукуяма.

Утром осматривали город мы с о. Арсением с сопровождении Симона Тоокайрина, причем он, однако, видимо, уклонился от лишних хождений, что вместе с длиннейшим когтем на его мизинце также служит показателем его обленелости. От крепости Мацмайского князя осталась башня, сад княжеский обращен в публичный. За княжеским местом храмы и кладбище, между прочем, княжеское, где мы видели старушку, приносящую цветы покойникам князьям или княгиням. На общем буддийском кладбище есть крест, хотя и одинокий, над могилой жены Иерофея Сасаки; другая христианка, подряд похороненная, – мать его. Здесь в девять часов сегодня отслужена была панихида, ибо завтра память жены Иерофея; служил, и очень хорошо, о. Арсений; пели тоже недурно. В первый раз в киокуо; нужно будет, наконец, и в Токио начать провозглашать это на панихидах. – После опять несколько походили по городу. Были в доме Якова и Иоанна Нитта: среди зелени фруктового сада, – премилое помещение, хотя запущенное – бывшее Бе оо Куароо. Болит голова от несварения желудка! И вот ныне кончаю сие в третьем часу дня.

С семи часов вечера служили вечерню в доме Стефана Хиранума.

О. Арсений очень хорошо служил; пели: Симон и две девушки в один голос хорошо; к сожалению, Яков, что с Симоном живет, портил бойким, но совсем не в лад пением. После службы Тоокайрин Симон рассказал житие Моисея Мурина, святого, празднуемого завтра, и рассказал дельно, ясно, живо и с применениями. После я рассказал историю Товита; так как много собралось детей – большие же были только наши христиане – то хотелось рассказать что-нибудь приятное детям и понятное им, вместе полезное и большим; оказалось – для детей – бесполезно: в течении рассказа все разошлись, – видимо, неинтересно было для них, а может, и непонятно – Прощаясь, дал Стефану Хиранума две ены устроить завтра всем после обедницы чай.

28 июня/9 августа 1891. Воскресенье.

Фукуяма.

С семи часов утра были часы, тоже в доме Стефана Хиранума: прочитали Третий час и отслужена обедница. После Симон Тоокайрин сказал поучение на чтение из Апостола, я – на Евангелие. Был из чужих только один протестант – кажется, единственный в Фукуяма (методист, католики тоже здесь только случайные – проповедников их нет). После был чай с печеньем. Предложил я Стефану в помощь его бедности взять его дочь, двенадцати лет, Веру, в нашу Женскую школу в Токио; но ответа он еще не дал. Дал потом жене его пять ен на платья детям, ибо больно уж бедны они – между тем общественная молитва в их доме стоит некоторого вознаграждения и эта услуга их Церкви; дано певшим по пятьдесят сен, да и прочим детям Стефана несколько. Ныне ждем парохода, который должен быть в четыре часа, и тотчас же отсюда направиться в Есаси. Вот неудобство путешествия по глухим местам: можно застрять надолго на одном месте по невозможности выехать, между тем как нужно торопиться; так и здесь вот два дня потеряно почти даром, но для церковных дел достаточно было вечера пятницы. Приход и уход здесь пароходов совсем неопределенный, ибо они занимаются грузом, а не людьми.

В четвертом часу с сопровождении всей Церкви, поместившей нас на небольшой лодке, отправились на пароходике «Ицимару». Классов здесь нет, а помещаются все пассажиры наверх – на палубе, и внизу где-то, есть, стало быть, один третий класс; мы заплатили по 90 сен все трое: о. Арсений, Симон Тоокайрин и я, и поместились на циновках, недалеко от трубы. Долго ждали капитана с берега; потом, когда пошли, оказалась порча в машине, так что нужно было опять вернуться к берегу, стать на якорь и поправиться. Капитан оказался очень добрый – все звал в свою каюту, в которой, впрочем, по малости ее, поместиться оказалось весьма неудобным, и потому мы предпочли остаться на палубе; вечер был теплый, качка малая, тент закрывал от сажи из трубы, и потому мы порядочно отдохнули. В двенадцать часов ночи бросили якорь в Есаси; на берегу встретили двое христиан: портной Тихон Аояма и старьевщик Фома Оомори, и провели в гостиницу, где мы после небольшого разговора с братьями отпустили их и заснули.

Стефан Хиранума в Фукуяма, пред прощанием пришедши, вместо одной дочери просил двух принять в школу – среднюю еще, Надежду, кроме Веры, о которой я говорил ему; несколько затруднил сей просьбой, и я сказал, что могу сделать это не иначе, как если он будет вносить за Надежду две ены в месяц, кроме платья, конечно, о котором он и сам сказал, что будет доставлять.

29 июля/10 августа 1891. Понедельник.

Есаси.

Христиане здесь следующие: 1) портной Тихон Аояма из Хакодате с женой и четырьмя детьми, из коих старший учится портняжеству в Хакодате, и Михаил Номура; живет небедно; христиане он и жена – довольно хорошие; 2) Иоанн Оомори – фотограф, из Кеманай, когда-то служивший немного Церкви в качестве катехизаторского помощника, по рекомендации Иоанна Сакая; у него жена Марина и четверо детей, из коих старший – шестнадцатилетний, убежал в Хакодате учиться чему-то; живет, по-видимому, не бедно, но христианства в душе мало являет; ссорится с Тихоном, – по-видимому, просто из гордости, врожденной ему яко самураю; 3) брат сего Иоанна, Фома Оомори – одинокий – когда-то бывший несколько времени в Катехизаторской школе, старьем торгует; 4) полицейский Иоанн Уеда, с женой и двумя детьми; ныне лежит больной, ибо сломал руку, упав с лошади; христиане плохие, маленькая иконка едва лепится на стене среди всякого безобразия; дочь Юлия, одиннадцати лет, молитв не знает; 5) Кирилл Мидзумаки, ученик младшего класса нашей Семинарии; отец его – учитель еще язычник, мать тоже; родом они из Фукуяма; 6) полицейский Павел Иноуе, служит в Томари, в одном ри от Есаси, – усердный христианин; жена его и дети еще не крещеные, и первая враждует против христианства; отец хотел крестить ребенка, а мать его увела и не дала крестить. Вот и все. Один только Иноуе – плод катехизаторства здешнего: от Моисея Минато слушал учение и крестился; все прочие – приходные, из разных мест.

Вчера мы просили Тихона и Фому собрать братьев к семи часам, или не позже восьми, в доме Тихона, чтобы вместе помолиться и поговорить о церковных делах; куда! Едва к одиннадцати часам собрались, да и то, кроме семьи Тихона, только Фома и Кирилл. Видимо, Иоанн Оомори в большом разладе с Тихоном, если даже и сегодня не хотел прийти к нему вместе молиться. Отслужили обедницу, сказано поучение; слушателями были еще один протестант и один язычник, расположенный к христианству чтением Сейкёо- Симпо. После пошел я к Иоанну Оомори: «В дом Тихона молиться не пойду», – говорит. – «Отчего?» – «Любви братской у него нет». – Оказалось потом, что когда Тихон однажды по делам поехал в Хакодате, то не дал знать о том Иоанну, а у сего были поручения; он, Тихон, как объяснилось потом, не дал знать потому, что отправлялся внезапно – времени не имел дать знать; и все-таки «любви нет».

В два часа собрались у меня в гостинице братия, чтобы поговорить о церковных делах. Были, кроме нас троих, Тихон, Иоанн Оомори, Павел Иноуе и Кирилл. Рассуждено и определено два правила: 1. Говорить катехизатору Симону учение уже собранным шести-семи слушателям в Фукуяма, пока раз [?] протолковано все Осиено Кангами, и стало быть слушатели, имеющие уверовать, будут приготовлены к крещению. Потом Симону перейти в Есаси, чтобы сделать тоже для слушателей здесь, к тому же времени здешние братья постараются найти ему слушателей. Таким образом, Церковь в обоих местах с помощью Божией будет расширяться (а не так, как прежде я думал) – жить в месте, где больше слушателей – в другие же наведываться в месяц или два месяца раз – только для христиан; Павел Иноуе предложил вышеозначенную лучшую меру. 2. В то же время, когда катехизатора нет в Есаси здесь тоже должны совершаться общественные молитвы по субботам и воскресеньям – поочередно в домах христиан, чтецом же молитв будет Иоанн Оомори. Смотри Правила, написанные в четырех экземплярах: один для меня, другой для о. Арсения, который наблюдает за их исполнением, третий для катехизатора Симона, четвертый оставить здесь для братьев; ко всем приложены печати, – По окончании сего дня помирены были Иоанн Оомори и Тихон Аояма – дай Бог, чтобы навсегда. – После мы с Павлом Иноуе отнесли составленные правила к полицейскому Иоанну Уеда – он, прочитавший, тоже приложил свою печать. Формы все время почему-то не было видно. Вечером в семь часов отслужена вечерня в доме Иоанна Оомори; были, кроме его семейства, Кирилл, Тихон и девочка – дочь Уеда; могли бы быть жена Уеда (два раза за ней посылали, не пришла), Фома, дети Тихона. Как раки – ползут врозь, как не собирай! По окончании службы сказал небольшое поучение – вместе катехизатору и христианам, что служба в подражание служению 70-ти Апостолам, последние же должны подражать Акиле и Прискилле, которые помогали распространять Церковь Христову.

Погода весь день была дождливая; осмотреть Есаси в свободные часы не было никакой возможности.

Все более и более нахожу о. Арсения способным к миссионерству: во все входит, думая; не тяготится трудом; радуется и болеет о Церкви; в японском языке удивительно успел – все может высказать, и все его понимают, несмотря на то, что еще далеко года нет, как приехал.

Симон же Тоокайрин – сомнительный катехизатор; способность и знание есть, но ленив и безучастен; теперь несколько одушевился, но надолго ли, Бог весть!

30 июля/11 августа 1891. Вторник.

Есаси. На дороге в Суцу.

Обещали в пять часов утра судно в Суцу, а теперь восемь часов, о судне же и слухов нет. – Фома заявлялся донести, что у него был вчера понос; впрочем, цвет лица здоровый – значит, за состояние его здоровья Церковь может быть спокойною, – ура! А судна все нет; ах, беда! Время-то не терпит.

Двенадцатый час дня, а судна все нет. Осмотрели город: довольно хороший вид на город, море и дальний берег с горы, где Сёоконся; там же памятники погибших империалистов в сражении, в семи ри отсюда, по дороге в Хакодате; между прочим, и памятник Оя<…>ду, ученика Кирилла Мидзумаки, – полковнику (тайчё), убитому в сражении. Если бы ясная погода, то живописны были бы два маленькие островка у берега с маяком на одном. Заморосил дождь, и мы должны были по липкой грязи вернуться домой. От скуки пошел в ванну, здесь же в гостинице – общественную; ванна чистая, людей еще никого не было в ней, – и что за прелесть! Просторная, хоть плавай в теплой воде; в первый раз за тридцать лет в Японии вчера и сегодня мылся в общественной ванне (без человека, впрочем, посторонних, по раннему часу); Есаси будет помниться в этом отношении – нигде не был в такой ванне, даже дома нет такой; ванная легкими перилами разделена на две части – мужскую и женскую, обе части совершенно открытые одна для другой, чего в Токио уже нет, кажется.

Кроме Фукуяма и Есаси, Симону Тоокайрину еще подлежат следующие христиане:

1. в Омонай, четыре ри от Есаси, торговец Иосиф Нозаки с женою и тремя детьми.

2. в Кудо, пятнадцать ри от Есаси, но по морю (значит, два-три часа), Яков Ямамото (из Вакуя) с женой и племянником.

Итак, в ведомстве Симона Тоокайрина ныне: в Фукуяма четырнадцать христиан, в Есаси пятнадцать, в Омонай и Кудо восемь, – всего тридцать семь, с детьми.

А могло бы быть гораздо больше, если бы трудился, – давно уж здесь, но перст об перст не ударил. Посмотрим, что будет дальше, обещает трудиться и стяжать новых христиан в Фукуяма и Есаси, с теми же, что в Омонай и Кудо, письменно сноситься и ободрять их. На надзор о. Арсения большая надежда.

В шестом часу вечера сели на пароходик Ситокумару – прескверный, с грубейшим капитаном; взяли билеты первого класса по 1,80 ен до Суцу, но в первый класс нельзя было войти, ибо вход завален рисом, поместились на крыше, но стало порядочно качать, опасно было, что сбросит в море, притом становилось холодно и пошел дождь, я обратился к капитану с просьбой дать помещение под крышей: «Дай 1 1/2 ены с человека – будет помещение», – говорит; настоящий разбой! Мы предпочли поместиться под тентом на грязной палубе, у входа в рубку, ибо больше не было места; дождем мочило, из грязных циновок налезло блох, так что заснуть невозможно было; чемодан подмочило, – словом, дряннейшая была ночь.

31 июля/12 августа 1891. Среда.

Суцу.

В семь часов утра пришли в Суцу. Христиане с катехизатором Петром Юмура во главе, на большой лодке и с флагами в руках: японским солнцем и красным крестом, встретили их у парохода. Больше всех, по-видимому, обрадовались маленький Тит Косияма и его мать Софья. Другие христиане ждали на берегу. Зашли мы с о. Арсением в гостиницу помыться и переодеться, и сейчас же – в Церковь; отслужена лития, сказано поучение, отобраны сведения и состоянии Церкви, испытаны дети в знании молитв. Церковь приятно поразила меня своею устроенностью. Здание крестообразное с алтарем на восток и помещением для катехизатора на запад; поместиться могут молящихся человек сто пятьдесят. Построил ее Ефрем Оотака, старый торговец, своими средствами. Иконы: за престолом – Воскресения, большая хромолитография, что о. Владимир привез; по стенам – священные изображения: крещения, воскресения и прочее, всего восемь во всей Церкви. Престол, аналои стоят все в японских парчевых облачениях, хотя уже состарившихся. Снаружи только церковка непредставительна, особенно стоя подряд, только чрез дорогу, с великолепным зданием японской школы, смотрит она уж слишком легким и простым зданьицем, с крышей дощечками и без цветка или какого-либо украшения кругом.

Тетрадь 2

Христиан в Суцу, в шестнадцати домах, сорок один человек; новых слушателей четыре-пять надежных; ослабевших в вере два: один сделался гадальщиком, другой, Евфимий Сато, бывший когда-то даже в Семинарии некоторое время, актером; в Церковь не ходят, стыдятся, но на стороне, в споре с язычниками не перестают стоять за христианство, проповеди, во всяком случае, не мешают. Христиане здесь: доктор Димитрий Иото (приемный сын Якова Иото, что в Хакодате) с женой – усердные христиане (прочем, побоявшиеся крестить зимою своего первенца, «де – простудится», и первенец некрещеный помер); Николай Ямабе, брат бывшего катехизатором Родиона, делающий метеорологические наблюдения на правительственной метеорологической станции здесь, тоже женатый – жена учительницей в школе, еще несколько чиновников и торговцы. Живут между собою мирно; только Матфей Такахаси, бывший здешний кочёо, ныне взявший отставку и предполагающий заняться частными делами, и Марья – старуха, жена Акима, из Синано, – зовущая себя Магдалиной, нарушают иногда мир заносчивостью, сплетнями и прочими другими. Матфея Такахаси я здесь не видал, он ныне в Саппоро, а Магдалина, старуха – властная, сразу же являющая себя матушкой игуменьей; всюду меня сопровождала и прежде всех все выкладывавшая; к счастью, она с мужем скоро уезжают в Синано.

Катехизатор Петр Юмура оказывается несравненно лучшим, чем я о нем думал – думал я плохо о нем, потому что он почти никогда не пишет ко мне. Человек он, прежде всего, глубоко верующий, как видно; потом и вместе потому – усердный к своей службе; оттого у него на счету все христиане, находящиеся в его приходе, хотя рассеянные на очень большом пространстве. – При совершении литии меня также поразила правильность пения здешнего хора: человек восемь детей и девушек с Марией – женой Юмура, в один голос так правильно пропели «Царю Небесный» и «Отче наш», что лучше нигде не пропоют; впрочем, «Достойно» пели совсем неправильно и некрасиво. Звал сюда когда-то о. Тит учителя пения из Хакодате, который несколько и направил пение, но жаль, что не научил большему. – Дети по испытании оказались знающими «Отче наш»; даны им иконки Божией Матери и сказано, чтобы выучили «Богородице Верую» и «Десять заповедей».

Юмура заранее приготовил маленькую статистическую ведомость о своем приходе. В ней значится:

Христ. домов

Христиан

От Суцу

Суцу-маци

16

41

Тарукиси-мура

2

5

25 чё

Куромацунай-мура

6

31

4 1/2 ри

(50 домов всего)

Саккай-мура

2

6

2 ри

Утасима-мура

2

9

3 ри

Симамаки-коори

Нагатоё-мура

1

3

6 1/2 ри

Сикотан

1

1

5 ри Исоя-коори

Иван ай

6

12 ри

Всего

102

В десять часов отправились посетить братьев, к полудню посетили всех; последним был дом Николая Ямабе, где с метеорологической башенки был отличный вид на Суцу и окрестности; залив Тарукиси был бы отличным рейдом для судов, если бы не был открыт северным ветрам. На противоположном берегу тянется нить рыбачьих домов по берегу мили на четыре; там живет из христиан Павел Нономура, старший брат катехизатора Иоанна.

После обеда (рис с картофелем и фасолевыми стручками) отправились в деревню Тарукиси посетить два дома христиан; один – не дом, а шалаш, – Матфея Сато из Санума, родственника Петра Сато; жена и ребенок христиане, отец и мать еще не веруют; другой дом Елисея – рыбака, сам крещен, жена не верует. Дорогой Петр Юмура рассказал о внутреннем состоянии Церкви, также об имущественном состоянии ее. У Церкви есть земли огородной один чё шесть тан; куплена года четыре назад за тридцать ен, собранных со всех христиан, но дохода с этой земли христиане доселе не видели, а есть ены четыре; Матфей Такахаси, которому поручено было заведывание землей, не давал отчета о ней. Есть двадцать ен, ныне собранных, по предложению о. Тита – это собирали на орган для обучения хора. Ныне – на расходы по Церкви: освещение и тому подобное собирается ежемесячно по десять сен с десяти человек, всего одну ену. Вот и все. На пищу или на что другое христиане не доставляют Петру Юмура ничего, он с женой довольствуется только тем, что получает от Миссии.

Вечером предложено было: отслужить вечерню, сказать поучение и сделать симбокквай, на котором здесь христиане и христианки говорят приготовленные речи совместно, первые прежде, вторые после. Но окрестные язычники заявили желание слушать проповедь, поэтому сказано было прежде всего слово к язычникам, которых собралось почти полная Церковь; сначала говорил Юмура на тему «Начало Премудрости – страх Божий», и говорил очень порядочно, потом я – начальное слово язычникам. По окончании проповеди отслужена вечерня, но делать собрание уже оказалось поздним – было десять часов, все были утомлены, ибо встали для встречи еще до свету. Поэтому положили сделать симбокквай завтра вечером.

1/13 августа 1891. Четверг.

В Суцу и Куромацунай и на дороге в Иванай.

Утром отслужил о. Арсений панихиду для одного христианина, пришедшего с дочерью издалека повидаться с нами; панихида была по его шестнадцатилетнем сыне, погибшем на пароходе, где утонуло больше двухсот человек разом; молодой человек бежал из родительского дома в Хакодате, чтобы учиться чему-то, и на дороге так несчастно погиб. Потом поехали мы в Куромацунай: о. Арсений, Петр Юмура, его жена Марья и я.

Дорога шоссейная, сделанная до Хакодате, куда ходят отсюда дилижансы. Приехали около полудня; христиане еще не собрались; ожидая, покупались в речке, пообедали картофелем и рисом. Когда собрались христиане, отслужена лития, сказано небольшое поучение, под крик и рев ребят, и посещены христианские дома. Крестьяне живут безбедно, хоть и богатства не видно. В каждом доме есть аналой пред иконами, прилично поставленными, ибо христиане, по наставлении Юмура, собираются для воскресных общественных молитв поочередно во всех домах. Дух благочестия в христианах заметен, хотят уже и молитвенный дом строить; в прошлом году заготовлен был для того ясень, но в разлив реки унесен водой. Дома деревни разбросаны вдоль дороги на малом пространстве – и всех их домов пятьдесят.

Отправясь в три часа обратно, заехали в Саккаи-мура и Давиду Куриягава, учителю здешней школы с бойкой маленькой женой и тремя ребятишками; этот Давид был когда-то в Катехизаторской школе, но вышел но болезни глаз; ныне христианство соблюдает и даже распространяет; под его влиянием обращен один бывший тоже учителем, ныне зажиточный житель здесь. Жена Давида угостила в школьной зале кофеем и яблоками.

Вернулись домой усталые, ибо лошади были такие трясучки и такие ленивые, что можно было измучиться от погонянья и от сиденья.

Стали угощать христиане ужином – и опять картофель и еще картофель; насилу уже Варнава догадался дать кусочек рыбки; картофель, правда, в сих местах хорош и вкусен, но Демьянова уха тоже была вкусна.

В семь часов открылось братское собрание: говорили сначала мальчики – из Священной истории, потом большие свои нехитрые речи, затем девочки читали по книжке из Священной истории; но по книжкам читать не следовало бы, а нужно готовить свое собственное, хотя и при помощи книжки. На половине речи Веры Косияма (невесты Моисея Сато, аптекаря, младшего брата жены о. Тита) пришли сказать, что нужно ехать на пароход, идущий в Иванай немедленно. Собрание было было прервано, и христиане всех обществ отправились провожать нас с о. Арсением и Юмура на судно; мальчики – Тит Косияма и Николай Такахаси – несли флаги с фонарями наверху, и для них это было больше чем для всех занимательным событием; «Омосирой», – говорил Николай Такахаси.

Пароход «Гунгёомару» оказался с каютой для первого класса и вежливым капитаном; в каюте можно было отдохнуть от дневной усталости, хоть и набраться вместе с гем, как после оказалось, самых дрянных насекомых. В двенадцать часов ночи бросили якорь в Иванае, и рады были, что нашли комнатку в постоялом доме, хоть и с говорливыми соседями.

2/14 августа 1891. Пятница.

Иванай и Отару.

В Иванае рано Петр Юмура привел к нам Стефана Ваинай (одноглазого, бывшего некогда катехизатором, теперь здешнего чиновника), с женой Меланией, и Лию – мать Иоанна Нономура, катехизатора; из остальных христиан – полицейский, какой-то под влиянием протестантства, ослабевший в вере на службе, – другие два тоже не могли явиться. Приятно было увидеться с Ваинаем, но оставаться долго здесь незачем было, и мы, простившись с христианами и еще с одной женщиной с ребенком, готовящейся к крещению и подоспевшей к прощанью, отправились дальше на том же пароходике – «Гунгёомару» – в восьмом часу утра. – Город Иванай меньше Суду, тоже новый, и по заливу от него налево, также, как и там, виднеются большие рыбацкие селения. Если бы был катехизатор, и здесь бы было дело; Юмура же, имея больше в Суду и Куромацунае, может разве изредка посещать Иванай.

По дороге в Отару хорошая погода дала возможность любоваться гористым и скалистым берегом Эзо. В шестом часу бросили якорь в Отару. Отару – новый, но уже большой город, должно быть, третий после Саппоро и Хакодате. Здесь склад угля, за которым приходят пароходы; отсюда железная дорога в Саппоро. По большой улице много движения, постоянный грохот телег и дилижансов – с упряжью по-русски – с дугой; телеги тоже, кажется, из России заимствованы.

Мы с о. Арсением поместились в японской гостинице, поужинали по-японски, и он пошел найти кого-либо из христиан, чтобы сказать завтра собраться у кого-либо для молитвы и свидания; но вернулся скоро с катехизатором Петром Мацумото, доктором Марком Сибуя и Матфеем Такахаси, бывшим чиновником из Суду. Так как ныне поздно собираться, то условились – завтра в семь часов утра в доме Иоанна Танобе собраться для молитвы и собеседования. Вечером я долго говорил с Павлом Мацумото: совсем опустился человек; лень, упадок духа сказываются в каждой фразе; еще деньги везде тычатся; из-за недостатка денег, мол, ничего не мог сделать; и это при содержании в двенадцать ен и квартире в пять! Не знаю, можно ли его поднять и направить.

3/15 августа 1891. Суббота.

Отару и Саппоро.

В семь часов была назначена молитва, но едва к девяти часам собрались, и то не все. Сидя без дела и ожидая, пока приплетутся братья, как тут можно сохранить ровное и спокойное состояние духа, столь нужное миссионеру! Отслужена была лития, после которой я снял омофор и епитрахиль, ибо не на чем было сесть. Усевшись на полу, я пытался сказать приличное поучение братьям, но потеряно было спокойствие духа; похвалил я братьев за то, что они, будучи доселе рассеяны и не видя священника, не слушая учения и лишенные в Святых Таинствах, тем не менее сохранили христианство в душе, так что при первом зове пастыря (о. Арсения в прошлую поездку) собрались вместе и составили одно стадо, хоть и очень маленькое. Затем очень укорил катехизатора Павла Мацумото, что он не заботился ни на волос доселе о христианах в Отару, и сказал, что отселе этого не будет: катехизатор должен или служить и заботиться обо всех в его приходе, или бросить службу; пусть христиане знают, что, если катехизатор ничего не делает, то не с одобрения Миссии. Слушателей здесь христиане обещают человек десять, поэтому сказано им, что если в Саппоро будет меньше, то Мацумото перейдет сюда приготовить слушателей к крещению, потому, если в Саппоро соберутся слушатели, проповедывать там и так далее, что катехизатор, одним словом, должен неусыпно заботиться не только о христианах, но и о распространении Церкви, только пусть сами христиане помогают ему в этом, как помогали Акила и Прискилла первоначальным проповедникам.

Дома христианские здесь, в Отару, следующие: 1. Иоанна Танабе, который был когда-то в причетнической школе, потом чиновником в Токио и Хокайдо; у него в семье: жена и сын – протестанты, но которых он просит присоединить к православию, жена – тоже просит об том; мать – протестантка; 2. врач Марк Сибуя, когда-то (двадцать лет назад) бежавший из дома в Хакодате учиться вере, но отосланный мною домой: «Приди-де честно, а не беглецом», что он доселе помнит и, по-видимому, ценит; у него жена и две маленьких дочери – христианки; 3. Борис Абе, учившийся в Семинарии, потом служивший военным; ныне здесь полицейским, с женою и дочерью – христианками; 4. Илья, служащий на чугунке слугой и также содержащий лавочку, с дочерью христианкой; 5. Елисей – тоже слуга на железной дороге; 6. Василий Ямада, когда-то на Суругадае, в школе, бывший слугой; 7. фотограф Миура, приживший ребенка со свояченицей (беременная – где-то теперь готовится родить); к сожалению, о. Арсений, по неопытности, разрешил и приобщил его, – между тем, как такими христианами хулится здесь имя Божие – и их нужно бы отлучать на значительное время; жена Миура не хочет слушать учения именно из-за подозрения, что она согрешила с Моисеем Минато, бывшим здешним катехизатором; 9. когда мы посещали христиан, то на дороге нашелся еще один – Иоанн из Оосака. Да, вероятно, найдутся и еще здесь наши христиане.

По окончании собеседования с христианами посещены были их дома (только не Миура, кстати, не пришедший на собрание, а также и Андрей, тоже не бывший). Пошел дождь; улицы Отару растворяло грязью; невозможно было воспользоваться остатком времени, чтобы обозреть город с какой-нибудь возвышенности.

В четыре часа отправились на телегах на станцию чугунки, чтобы отправиться в Саппоро. Целый час пришлось ждать, пока поезд отправится, то есть вместо четырех с половиною часов по расписанию поезд отошел в пять с половиною с лишком. В темень и дождь прибыли в Саппоро, где на станции, однако, ждали собранные братья и сестры. По приезде в дом катехизатора Павла Мацумото, уже в половине девятого часа, отсужена была вечерня, сказано слово на текст: «Мир вам» – слова Спасителя, – о мире с Богом, людьми и своею совестью, данной нам от Спасителя. В половине одиннадцатого браться отпущены, и мы с о. Арсением остались ночевать в церковном доме вместо где-то предназначенной квартиры в гостинице на иностранный лад, где по три ены нужно за день платить.

4/16 августа 1891. Воскресенье.

Саппоро.

Воскресное Богослужение совершается здесь в десять часов утра. Десятка полтора собралось. Отслужили обедницу; пели Мацумото и трое с ним в один голос стройно. Проповедь Мацумото сказал на Евангелие преплохую. Евангелие об умножении хлебов, а он свернул на чудеса вообще, что-де «смеются» язычники над чудесами в Евангелии, и размазывал это широко, и три раза принимался размазывать, а в опровержение язычников не сказал ничего; утверждал, будто Адам мог творить чудеса. Плох он – катехизатор, бездарен, совсем недостаточен, особенно в Саппоро, где много школ и развитой молодежи; один из сей здесь же сидел с нехорошим лицом, совсем сомневающийся, говорят, – а Павел Мацумото ни на волос не способен вывести из религиозных сомнений. Кстати, и жена, у него Марья совсем вялая, прямо видно, нерасчетливая (дал я две ены купить всем нам четверым, мне с о. Арсением и им двоим, обед, сказав что тут же и на ужин, а она на все две ены купила обед только) и не идущая к положению катехизатора; красивая – барыней бы ей быть, дочь Кото, Мацумайского князя, но управляет маленьким хозяйством так, чтобы все выходило хорошо дома и поучительно другим неспособная; ребятишки их – две плаксивые девочки, тоже не красят дом, где молитва и проповедь. Вывести бы его куда в простое место, где он простым, неученым людям мог бы объяснять вероучение – только куда? И кого на его место?

Я сказал о необходимости христианского усердия (нессин). Затем было долго говорено о делах Церкви – уяснено, что назначение катехизатора не только хранить сущих христиан, но и приобретать новых, стало быть, Павлу Мацумото ныне нужно перейти на время в Отару, где уже есть ныне же десять слушателей, если в Саппоро ныне оных совсем нет, как заявлял сам Мацумото. Христиане не нашлись против этого возразить, ибо говорят и сами, что ныне прямо действительно нет новых слушателей, «хотя, если постараться, найти-то оные найдутся». На это говорено было христианам, что они должны заботиться об отыскании новых слушателей, что везде, где Церковь начинается, все христиане заботятся о распространении Церкви и так далее. И обещано было, что если христиане соберут двенадцать новых слушателей, то в Саппоро прислан будет другой катехизатор, хотя оного ныне и не имеется в виду – «Христос поможет найти нового катехизатора, несомненно, если поможет отыскать новых слушателей»; предложено было христианам даже написать это условие на бумаге – что они охотно и приняли. Далее, так как доселе в Саппоро не учрежден еще приходской совет («гиюу»), то предложено христианам в исполнении 15 и 16 Правил для катехизатора избрать четыре-пять человек «гиюу»; христиане охотно согласились и на это, и положили собраться сегодня же с пяти часов для избрания членов совета и определения их обязанностей.

После обеда посещены были дома христиан; Марк Абе живет зажиточно; Василий Тамура, содержатель номеров для служащих на железной дороге, – тоже. Обилие яблочных садов в Саппоро приятно удивляет; множество домов с окнами напоминает американский молодой город.

Вместо пяти христиане собрались в семь, и то немногие, тем не менее избраны были пять членов совета из мужчин, трое из женщин. Для избрания председателя, казначея и прочих положено собраться завтра в семь часов вечера, ибо сегодня уже было поздно за множеством словоизлияний при избрании членов.

5/17 августа 1891. Понедельник.

Саппоро и Отару.

С утренним поездом мы с о. Арсением и Павлом Мацумото отправились в Отару, чтобы сказать, что Саппоровская Церковь согласна на временный переход Мацумото в Отару и чтобы утвердить его положение там.

Остановясь в доме врача Марка Сибуя, оо. Арсений и Мацумото пошли собрать к часу пополудни на заседание христиан, я же – взглянуть на город с одного из пригорков. В двенадцать часов мы пообедали у Сибуя рисом с угрями; с часу началось собрание. Христиане с радостью приняли заявление, что Мацумото переходит к ним, обещались немедленно представить ему обещанных десять слушателей, а также позаботиться о квартире; я обещал от Миссии, если потребуется, помощь здесь катехизатору на квартиру до двух ен; в этом смысле составлены были условия и подписаны здесь же христианами. Чрез день-два Мацумото должен совсем перейти в Отару, оставив семью по-прежнему в церковном доме в Саппоро; в продолжении четырех-пяти дней затем должно быть найдено помещение для него в Отару, о чем обещался особенно позаботиться Иван Танобе (бывший когда-то в катехизаторской школе), и немедленно же должна быть открыта проповедь. В половине пятого мы отправились по железной дороге обратно в Саппоро.

По приезде в церковный дом в Саппоро в половине седьмого часа отслужили вечерню, и в семь часов члены совета открыли свое заседание; председателем избран был Георгий Абе, учитель в здешней учительской Семинарии, зять о. Якова Такая; избраны и другие члены; назначено время заседаний Собора: первое и третье воскресенье каждого месяца с двух часов, что даст возможность быть на заседаниях катехизатору Павлу Мацумото, ибо он будет приезжать на богослужение в воскресенье из Отару сюда.

Здесь же составлено и подписано было условие, что если христиане найдут двенадцать слушателей, то из Миссии немедленно дан будет сюда новый катехизатор.

В […] христиан у Павла Мацумото:

В Саппоро 51, Отару 17, Сироси 1, Асирубецу 6, Исикари 1, Ивамизава 6, Утасинай 4, Икусимъецу 1, Хоронай 1, Кобато 1, Маске 3, Мороран 4; всего 96, и 23 в отсутствии.

Я написал и оставил Саппоровскому церковному совету записку, что в Миссии хранятся 100 (сто) ен, собранных на построение храма в Саппоро, и что сии деньги будут высланы сюда по известию, что в местной Церкви сумма собрана достаточная для построения храма, или, по крайней мере, для покупки земли, приличной для сего – Деньги эти следующие: сорок семь ен, порученные мне на хранение о. Титом Комацу после Собора 1889 года, сорок ен тогда же обещанные мною на саппоровский храм, и остальные, дополненные мною для округления суммы. По возвращении в Токио нужно будут сии сто ен положить в банк на проценты.

6/18 августа 1891. Вторник.

Праздник Преображения.

На дороге из Саппоро, чрез Мороран, в Хакодате.

Утром в шесть часов, простившись с братьями в Саппоро, отправились мы с о. Арсением в обратный путь в Хакодате на телеге чрез Мороран. В двух с половиной ри от Саппоро в Асирубецу зашли немного в сторону, в дом Иосифа Ямамото, плотника, и вместе фермера, из Кодзима и Циукоку; в доме шесть человек христиан: отец, мать и четверо детей. Потом целый день по скверной дороге в непрерывающийся дождь тащились в Тамкомаи, в семнадцати ри от Саппоро, где ныне и ночуем.

7/19 августа 1891. Среда.

На дороге от Томакомаи до Морорана и Мороран.

После дурно проспанной (от блох и ребячьего крика в соседней комнате) ночи настало дождливое и ветреное утро, тем не менее отправились в шесть часов дальше. К полудню небо прояснилось, а после и совсем разгулялась погода, что дало возможность вдоволь любоваться прекрасными видами этой части острова. По дороге видели много айнов и аинок; здесь же и деревни их. Всех айнов на острове Эзо ныне до семнадцати тысяч, но, говорят, число их все уменьшается и, вероятно, в близком будущем их совсем не станет, а жаль, что за красивый народ! Мужчины даже средних нет – смотрят просто Патриархами при своих великолепных бородах и со своими важными движениями; как грациозен образ их приветствия: поднятье обеих рук выше головы и опусканье их вниз по бороде. Женщины также красивы, только синяя окраска губ и места над губами и ниже портит их вид их лица. Японцы не притесняют их, однако же, не вступают с ними в брачные связи. Во втором часу мы остановились в Хоробецу для кормки лошадей и для обеда; но плох был сей последний, кроме риса и тофу ничего не дали, а вода кругом – и море, и река, – рыбы же никакой. В седьмом часу прибыли в Мороран. От Саппоро до Морорана ведется железная дорога, мы много раз переезжали полотно ее; вероятно, в будущем году будет готова. Теперь же дорога в иных местах очень хороша, в иных – невообразимо дурна, как в песчаных низинах, и особенно там, где Тонден, у самого Морорана (два с половиной ри). Казаков сих здесь до двухсот домов; но поселены они на болоте, и едва ли будет процветать сия колония; у каждого домик и сарай. И христианство у них заводится, ходит проповедывать к ним Бачехёрд, англиканский миссионер в Хакодате, проповедующий также и айнам; в Тонден, говорят, уже двести-триста протестантов. Железная дорога не может доходить до самого Морорана по слишком большой извистости берега и залива; начинаться она будет в одном ри от города, или через рейд – гораздо меньше. Мороран ныне небольшой город, но в нем лучшая из гостиниц, доселе виденных мною. Но это почти совсем по-европейски устроенная; видно, что Мороран питает светская надежда на будущее. Близ города, в лесу, на кирпичном заводе живет Павел Таира, доставляющий кирпич для железнодорожной постройки и разбогатевший сим. – Из Морорана до Мори каждый день ходит пароходик, места на котором мы и заказали взять для нас на завтрашний рейс.

8/20 августа 1891. Четверг.

Дорога от Морорана чрез Мори до Хакодате.

В семь часов утра снялся пароходик, на котором есть и каюта первого класса, весьма грязно содержимая; чтобы не набраться насекомых, мы предпочли все время пробыть на палубе; ходу всего четыре часа. В одиннадцать мы были в Мори, небольшом городке, а в двенадцать выехали на телеге, нанятой за три ены, в Хакодате. Путь лежал сначала по прелестной, усеянной цветами долине, потом стали подниматься в гору, мимо Комагатаке, от озера, лежащего у подножия ее, на котором тридцать лет тому назад пришлось несколько бедствовать. Подъем в гору и спуск длинный, дорога – хуже какой быть не может. Потом путь опять пошел по долине чрез селение Оно, в котором в старину так приятно было иногда провести летний день у мирного бонзы. За Оно началась хорошая дорога, по которой благополучно и доехали до Хакодате, не ранее, однако, девятого часа вечера; живущие в стане встретили приветливо, о. Петр рассказал о благополучном окончании дела по избранию нового Канрися (председателя) в Попечительстве, а также о том, что Луку Хироока ни за что не хотят иметь у себя для проповеди христиане Аригава, и после ванны приятно было отдохнуть от утомления.

9/21 августа 1891. Пятница.

Хакодате.

Осмотрены были работы по малярному ремонту, вновь определен ремонт циновок, оклейки и прочего. Весь ремонт по всем частям будет стоить двести пятьдесят три ены; дороже всех – малярный: сто семьдесят семь ен, в предложение от гниения красятся вновь: ограда и почти все дома снаружи, также крыша Церкви.

Вновь осмотрены в подробности церковные облачения; оказывается, здесь полное довольство во всех родах облачений, исключая разве стихарей, которые несколько плохи (но которых и в Токио мало); священнических четыре ризы здесь – дорогих, из поношенных, драгоценной парчи, – парные к находящимся в Токио.

Иконы двенадцати праздников академической работы, присланные Гошкевичем, почти все попортились: потрескались и во многих местах слой краски слупился с цинковой доски, оттого что доска обратной стороной прилегала на стене к штукатурке; только икона Воскресения, всегда лежащая на аналое, цела. Я взял пять самых дурных икон в Токио, чтобы поскорее снять копию; прочие пришлются для того же.

В разговорах о делах церковных и разных распоряжениях проведен был день. О. Петр Ямагаки оказывается очень хорошим священником и очень годным для сей службы: распорядителен, спокоен, внимателен к своим делам; дело избрания Канрися и членов Попечительства на место выбывших стоило ему больших хлопот, и при малейшем раздражении или неловкости с его стороны могло бы расстроиться, но он сумел все устроить. При мне, в прошлом заседании, все члены поголовно отказались от председательства и самым категорическим образом заявили, что между ними нет лица, способного на сие, по недостатку времени и по разным другим причинам; когда же о. Петр обратился к Павлу Канеко, прося его быть Канрися, то все члены обиделись, зачем он стал искать Канрися помимо их! Извольте улаживать дела с такими людьми! Но о. Петр с своим спокойным характером уладил. Если он не заленится, то будет добрым пастырем.

О. Арсений в высшей степени симпатичный человек и весьма способен к миссионерскому служению: любвеобилен, душою готов обнять всех, ревностен к проповеди – у него с японцами и другого разговора нет, как о христианском учении, и всех, кого бы ни встретил, зовет к себе, или к катехизатору слушать учение; труда не боится: лишь только объехал Церкви, как вновь со мной отправился по ним и ни тени недовольства, или утомления; к изучению языка замечательно способен: приехавши в октябре прошлого года, он уже говорит без всякого затруднения и о чем угодно по-японски; особенная черта в нем – необыкновенная любовь к детям – всех готов нянчить и ласкать. Словом, это до сих пор первый человек, которого я вижу здесь – с истинно миссионерскими наклонностями и способностями. При всем том, едва ли он долго прослужит здесь. Во-первых, здоровье его сомнительно; мать его в тридцать семь лет умерла от чахотки, сестра ныне умирает от той же болезни; едва ли в его организме не гнездится зародыш этого злого врага. Во-вторых, нервозен он очень: иной день без всякого внешнего повода в отличнейшем расположении духа, иной же – тоже, по-видимому, без всякой причины дуется как мышь на крупу; расположенность же к нервным болезням в здешнем климате убийственная. В-третьих, странного духа он: ни похвалит, ни заметит, – не знаешь, как и говорить с ним; в Саппоро как-то стал выражать ему свою радость, что вот, наконец, в нем, дай Бог, видят человека истинно способного для миссионерства; о. Арсений: «Нет, я не могу быть здесь, я хочу уединения, – я уже хотел писать к вам о том, мне долго жить в Японии», и пошел, и пошел. Здесь сегодня заметил, что нельзя Феклу, бывшую нехорошего поведения женщину, помещать в миссионерском доме, среди молодых людей – что, если она покаялась, так нужно беречь ее от новых искушений; тут же еще, проходя по коридору, заметил, что следует ему держать свое обиталище в более опрятном виде, ибо он пример для других; о. Арсений, спустя минут десять, ни с того, ни с сего начинает: «Не могу я быть таким многосторонним – в отставку нужно подавать» и так далее. Уж я ли не ласково обращался с ним все время, и на самое ласковое замечание – вот ответ! Я сказал ему, что служить ему здесь, или уехать, все на то – воля Божия и его собственная; но после, вечером, откровенно поговорил с ним, указав неудобства его характера – что в нем «бочка меду и ложка дегтю», что он будет ответственен пред Промыслом, приведшим его сюда, если, не исполнив назначения, уедет, и прочее.

В шесть часов началась всенощная. Звонить и трезвонить здесь, как должно, и понятия не имеют. Нужно будет прислать Феодора Корнилова поучить. Поют на четыре голоса, и, сверх чаяния, очень сносно, несколько похоже на пение в Коодзимаци. Федор Миното самоучкой дошел до регентства – вероятно, очень способен к сему; жаль, не кем его заместить здесь; ему в Токио поучиться бы регентству следовало. Весьма прискорбно, что миссионеры вольничают в церковном богослужении: вводят разные местные обычаи, тогда как нам нужно здесь вводить только вселенские, те, что в уставах церковных; например, пред пением «Выбранный» при окончании всенощной священник обращается и иконе Спасителя и к ней произносит молитву, потом начинает кланяться сначала одной иконе, потом другой, – и все эти диверсии его на амвоне так странны, ято я не мог не обратиться к нему потом с вопросом: «Да откуда ты взял это? Ведь ты, когда учился богослужению в Токио, этого там не заимствовал?» – «О. Арсений научил». – «А вы, о. Арсений, откуда взяли?» – «Там-то делается так», – «Ну пусть там и делается, это местный обычай, у нас же должен быть общецерковный». После всенощной сказал проповедь о христианском усердии; объясняя, как проявлять это усердие, не мог не пристыдить христиан за их неусердное жертвование для храма: Церковь была почти совсем темная, мерцавшие две лампадки не могли осветить ее, прочие же не были зажжены из экономии, ибо пред богослужением о. Петр приходил говорить мне, что христиане желают сократить освещение Церкви, так как не в состоянии жертвовать на сие столько, сколько доселе жертвовали.

Тетрадь 3

После службы приходил слепец Иоанн Сайто просить взять опять сына его Александра на церковную службу здесь учителем в миссийское училище. (Итак, этот Александр солгал, говоря что отец его требовал, чтобы он оставил церковную службу, и что он рассорился с отцом из-за этого); сын-де нужен ему здесь как слепцу для помощи, а также и для нроповеди тем, кому он, ходя по домам, как [?]ама успеет внушить желание слушать христианское учение. Я убеждал Иоанна отпустить сына в Тоокейскую катехизаторское училище, куда он так хочет, и обещался ему, когда Александр кончит курс, прислать его на катехизаторство в Хакодате и никуда больше не назначать его; слепец охотно согласился.

Потом было собрание Попечительства, на котором просили позволение вносить в Миссию жалованье священника (вместо высылаемого от Миссии прямо священнику) не в начале месяца, как доселе было, а в конце, когда здесь собирается плата за квартиры в церковных домах, а также делать уплаты за церковные свечи не тогда, когда они берутся из Миссии, а два раза в год; позволено.

Отныне в Хакодатской Церкви при богослужениях заведен кошельковый сбор, а также продажа свечей христианам для ставления пред иконами. Ходит староста (Матфей Кото) с тарелкой во время чтения 33-го псалма при окончании литургии.

10/22 августа 1891. Суббота.

Хакодате и обратный путь в Токио на пароходе «Сацума-мару».

С шести часов утра была обедня, на которой, равно как и на последовавшей затем панихиде, певчие опять почти все пели весьма порядочно четвероголосным пением. На литургии я сказал «о поминовении умерших», причем объяснил (по предварительной просьбе о. Тита), почему и как оно совершается, что если устрояется поминальная трапеза, то она бывает скромная, из блюд скороприготовляемых и безыскусных, как кутья, кисель, блины, что раздается милостыня и так далее.

По окончании Богослужения, уже в десятом часу, ибо поют весьма медленно, христиане собрались проститься и проводить. Между прочим, отыскалась здесь Пинна, девочка из нашей Женской школы в Токио, которую родители сначала просили учить и крестить, а потом совсем неожиданно взяли из школы; я думал, что она так и заглохнет в языческой среде, и каялся, что крестил ее; но жена священника о. Петра неожиданно встретила ее, и ныне она, вероятно, получит дальнейшее христианское научение.

В час дня о. Арсений с христианами проводил меня на судно, в два часа судно снялось. Погода дрянная; вечером почти укачало.

Между немногими пассажирами на судне есть профессор Милне, возвращающийся из двухмесячного путешествия по острову Эзо; две недели он проходил с двумя айнами-провожатыми по таким дебрям в северной части острова, где ни дорог, ни жилья, – питался чем мог, между прочим, растением «фукуи», спал, где пришлось, под наскоро устроенным шалашом. Рассказывает он о необыкновенном богатстве острова серой; говорит, что это едва ли не самая богатая серой местность во всем свете; многие угасшие или дымящиеся вулканы целиком покрыты серой или состоят из серных накоплений; только отсутствие средств сообщения мешает эксплуатировать эти источники богатств, но это ненадолго.

11/23 августа 1891. Воскресенье.

На Сацума-мару и в Огинохама.

В два часа остановились на рейде в Огинохама, чтобы простоять по поводу нагрузки до утра. Капитан любезно предложил свезти на берег; там я нашел, что Васса Накая с отцом Сато и матерью ушли за чем-то в С[?];

но вышла встретить тетка ее, католичка; в их доме я видел красиво убранную языческую божницу, и внизу пятеро детей; два мальчика и две девочки Сато и девочка тетки, также старика – отца Сато. Итак, в доме три веры: православная, католическая и буддийская, что почти значит: в доме никакой веры, ибо если бы Васса была хорошая христианка, то языческой божницы, вероятно, уже не было бы и так далее. Нашел еще христианку Феодору Такахаси, молодую женщину замужем за язычником, так же, как и Сато, служащим в компании «Юсен»; она училась шитью в школе Софии Накагава и там сделалась христианкой. Был еще здесь христианин, старик, работавший у продавца тушниц (которые здесь – с искусственно вкрапленными ракушками), но ныне ушел домой в другое селение. Феодора и католичка проводили меня на судно.

Вечером на судне совершенно неожиданно нашлась старая знакомая; красивая японская дама в европейском платье, жена профессора Милне, как сказали мне прежде, останавливает меня и спрашивает: «Не был ли я в Хакодате лет двадцать семь тому назад?» – «Был». – «Так это вы давали мне конфекты, когда я была маленькая; я дочь бонзы из Гван-дзёодзи, в Хакодате». Действительно, я припомнил, что у того бонзы, моего хорошего знакомого, к которому я приходил знакомиться с сектой мактосиу, была маленькая красивая дочка. Она мне рассказала печальную участь семейства: отец отдал свою землю 2000 цубо кумирне Нисихонгвандзи – с тем, чтобы ежегодно получать пенсию и чтобы для его семейства выстроен был дом; но ничего этого не сделано, и семейство нищенствовало; между тем отец помер, два старшие брата тоже, и один из них три года страдал сумасшествием, прежде чем помереть; теперь у нее осталось два брата, из коих старший начал тяжбу с Нисихонгвандзи и вернул обратно семейству хоть 1000 цубо, на которых теперь и думает строить свою самостоятельную кумирню. Жена она Милне, видимо, незаконная, ибо смутилась при упоминании о муже. Бедная, до какого положения иногда доводит преимущество красоты!

12/24 августа 1891. Понедельник.

На Суцумару, на пути в Токио.

Профессор Милне показывал карту своих путешествий по Эзо. Между прочим, он рассказал, что видел множество землянок на Эзо, таких, какие видел на всем протяжении Курильских островов и в каких жили наши курильцы, ныне поселенные на острове Сикотане; он видел этих наших курильцев лет десять тому назад еще на прежнем их месте, на острове у самой Камчатки; они были совершенно довольны своим положением; питались рыбой, мясом и овощами, и на рис, привезенный им, тогда взглянули как на нечто ненужное им, как на предмет […]. Но замечательно, что все землянки, виденные Милном как на Эзо, так и на Курильских островах, ныне необитаемые. Положим, с Курильских островов обитатели переселились в русские владения при передаче сих островов японцам, в общем, на Сахалин; но курильцы, значит, обитали прежде и на Эзо и вытеснены оттуда айнами, которых поместили на север японцы. Значит, айны и курильцы, если и одного племени, то далеко разошедшихся друг от друга родов. – На Сикотан переселены курильцы, кажется, из двух мест, в которых остались под японским благодеть покровом.

Завтра утром в шесть часов Сацума мару обещает быть в Йокохаме. Итак, 1В (25) августа 1891 года путешествие мое на север кончается.

1891 год

4/16 сентября 1891. Среда.

В седьмом часу, утром вышел на станции в Оосака. Сверх всякого ожидания, встретили довольно многие, в числе их – врач Петр Сираи. По прибытии в церковный дом я объяснил, что ныне еду в южные Церкви, и в Оосака только мимоходом, чтобы попасть на самый первый отходящий в Нагасаки, или еще лучше прямо в Кагосима, пароход. Полезно было повидаться с о. Иоанном Оно, чтобы поговорить ему о Нагоя, Церковь которой, быть может, перейдет в его ведение. Телеграммой вызван был из Сайкёо Павел Морита, ныне направляемый для проповеди в Нагасаки; впрочем, он остался на день в Оосака, чтобы взглянуть на город и немного познакомиться с Церковью; со мной ныне ехать не было особой нужды, ибо сказали, что пароход, на котором я могу отправиться сегодня в Нагасаки простоит всего два часа, так что я не успел бы съездить на берег, чтобы представить Морита нашему консулу и прочее. Во втором часу отправился на пароход «Синаногава», стоявший в устье реки. О. Оно, Сирай с женой, еще язычницей, семья Ямамото (Сендагая) и прочие провожали и осматривали пароход, взобравшись на него чрез грузовое отверстие.

Из Кобе на пароход сел граф Ито, направлявшийся к себе в Ямагучи. Часов в восемь вечера пароход вышел из Кобе.

5/17 сентября 1891. Четверг.

В Митадзири граф Ито высадился. Здесь из воды торчали две мачты только что затопленного ураганом судна.

Закат был очень красив с судна, блистая вечерним освещением, при котором все кажется фантастически лучшим, чем на самом деле. Звонкие голоса мальчишек-разносчиков и вечерний городской говор и шум придавали особенное оживление сцене.

6/18 сентября 1891. Пятница.

Утром в Хаката также видели торчащую из воды мачту большой японской джонки, затопленной бывшим на днях ураганом. – Назвался на знакомство некто Исида из Кокура, служащий учителем в Нагасаки; дал ему свою карточку показать Павлу Морита и просил найти слушателей православного учения. В шестом часу вечера бросили якорь в Нагасаки: так как судно имело сняться в полночь, то я съездил на берег, чтобы побыть у нашего консула Григория Александровича де Воллан и попросить его сделать, что он может, для Морита – в смысле приобретения для него слушателей. Ураган и здесь дал себя знать: часовеньку, построенную для иконы, оставленной здесь Великим Князем Александром Михайловичем, нашел очень поврежденною, с выбитою дверью, попорченной киоткой и крышей. Видел построенный здесь же, при консульстве, нашим Морским министерством госпиталь, строющееся каменное консульство. Консул принял очень любезно, но для Морита, говорит, не может ничего сделать, ибо не знаком с японцами, которым бы мог рекомендовать слушание проповеди. Возвратясь на судно, слышал рассказ о страшном урагане и вреде от него в Кагосима (1–13 числа нового стиля сего месяца). Наверное, и наш молитвенный дом пострадал, значит – опять расходы на поправку.

7" 19 сентября 1891. Суббота.

Мисуми – небольшой рейд между Нагасаки и Кагосима, на пароходе Сёнои-квайся «Синаногава».

По начатии уроков в школах 2-го японского сентября я имел отправиться по Церквам; но в нынешнем году была в это время такая нестерпимая жара, что на юг пускаться, где еще жарче, было бы не вовремя; верующим – не до проповедей и церковных дел, а лишь бы обмахиваться веерами. Кстати же и ураганы прошли и кончились за эти полмесяца. Итак, только 3 (15) сентября, во вторник, я выехал из Токио. Направлялся было морским путем до Кобе, но сбило с толку неверное объявление в «Japan Mail» о дне отхода почтового парохода. По приезде в Йокохаму, в сопутствии провожавшего доселе отца иеромонаха Сергия, пришлось переменить пароход, который следовало ждать до завтра, на чугунку, по которой можно было уехать чрез два часа, притом же по ней до Оосака только восемнадцать часов, а на пароходе было бы тридцать. Ехал во втором классе, в котором отныне, в видах экономии, всегда и нужно ездить при обзоре Церквей. Очень уж красивы были вечером поля, при солнечном освещении: тот же зеленый цвет, но какое разнообразие оттенков и какая чудная красота! Начиная с самого нежного зеленого до переходящего в синий или черный, – какое множество зеленых цветов и какие все прелестные! Хотел заговорить сидящим в вагоне, что мы – вот того неведомого Вам Бога проповедуем, который сотворил всю эту невыразимую красоту – да сердце не раскрылось для Слова – знать, бесполезно было бы. Ночью, часа в три, в вагоне умер один пассажир, да еще севший (в Нагоя) с больною женщиною, о которой должен был заботиться; пришлось, наоборот, женщине отчаянно звать и кликать его и лить на него воду; на станции унесли его из вагона в сопровождении бедной его спутницы.

7/19 сентября 1891. Суббота.

Утром чем свет пришли в Мисуми (вход на рейд до крайности узкий). Некто из Нобеока, член нынешнего Парламента, завел разговор, выслушал мои советы заняться вероучением, рассказ о том, как Святой Владимир просветил Россию и прочее, и прочее, – но все, по-видимому, таким людям как к стене горох. Вот капитан судна, по-видимому, усердный конгрегационалист; как времечко ему, сейчас идет говорить о вере. Из всех этих разговоров у меня горло осипло, еще не доезжая до места настоящей проповеди. Эх, беда, и речь-то нужно беречь!

8/20 сентября 1891. Воскресенье.

Кагосима.

До света стали на якорь в Кагосима. Телеграммы не дошло досюда, ибо телеграф испорчен ураганом, потому братья не встретили, только катехизатор Матфей Юкава, по догадке, вследствие записки Луки Орита из Токио, прибежал на пристань. Зашедши в гостиницу здесь же на пристани, мы дождались рассвета в разговорах о Церкви. В Церкви здесь, по его словам, 37 домов (по словам о. Такая, 24 – так они знают свою Церковь?), около 120 христиан; но половина домов перестали быть христианскими – по упадку веры; из другой половины тоже только половина показывается на богослужения; так по словам Юкава, но о. Такая представляет положение не столь мрачным, хотя тоже не краснописцем. Верно же то, что он сам опустившийся священник, а Юкава ослабевший катехизатор, – В седьмом часу утра пришедши с Матфеем в церковный дом, я к радости своей нашел его нисколько не пострадавшим от бывшего урагана, чему, вероятно, много способствовали подпорки, приставленные к дому со всех сторон: «Зачем это?» – спросил я. – «Затем, что во время ветра дом качается, как корабль на волнах». На втором этаже – Церковь, устроенная совсем по-церковному, но ужасно бедно: иконостас состоит из самой плохонькой дощатой перегородки, оклеенной снаружи плохонькими обоями. Из хороших, писанных масляными красками икон: Моление о Чаше – запрестольная большая икона, но с дрянной, гнилого дерева, рамой: икона Рождества Христова, праздничная здешней Церкви; икона Тайной Вечери – все писанное в Миссии. Хоругви когда-то выпросил бывший катехизатор Яков Нива, но плохо они украшают, низко повешены за клиросами и уже смотрящие старыми. Иконостасных Спасителя, и Божией Матери, и Архангелов – нет здесь; также на Царские врата нужны новые; но все это уж пусть будет тогда, когда перестроят Церковь, поставив ее на землю, иначе во время урагана погибнет с зданием все церковное снабжение. Облачения и все прочее церковное, что нужно для священнического богослужения, здесь есть. Просфоры до сих пор не делались, а служил о. Яков на частях купленной в лавке булки, разрезанной на пять кусков (так научил его о. Анатолий; мне впервой пришлось это слышать и видеть часть булки с вынутой частицей). Между тем просфоры всегда могли бы быть: сегодня жена о. Такая спекла просфоры в первый раз, и они вышли отличные по форме и весьма порядочные на вкус. – Внизу, в молитвенном доме, живет катехизатор Матфей Юкава с женой и сыном лет шести; достаточно места и для слушателей учения или собирающихся в Церковь христиан. Место под домом – церковное; документ на владение им – на имя о. Якова Такая – Когда пришел о. Яков, мы отправились с ним к нему: квартира очень приличная; в семье у него – сын Вениамин восемнадцати лет и две маленьких дочери. Прогулялись с о. Яковом по дороге за город, чтобы наедине поговорить; утро было прелестное; деревенские женщины несли в город на плечах продавать дрова, хворост и овощи; шли по направлению к загородному дому, где живет также расположенная к христианству одна из наложниц Симадзу Сабуро, уже пожилая; расположена же она служащим там в доме братом одного христианина, но о. Яков говорит, что к ним и для него доступа нет. Вернувшись в церковный дом, нашли собравшихся несколько христиан. С девяти часов началась обедня, отслуженная очень чинно; пение – в один голос, но весьма стройное; заправляет Мария Морита; поют человек десять. Проповедь я сказал о христианском усердии как самом необходимом для христиан, чтобы сохранить свое христианство. В Церкви было человек сорок. После службы заставлял детей прочесть молитвы, – никто ничего не прочел. Юкава говорит, что собирает детей, чтобы учить молитвам, но видно, что очень плохо делается это; священник же небрежен о том; сказал наставление родителям о важности воспитания детей в благочестии, для помощи в чем и Ангел Хранитель дан детям. Положили собраться сегодня вечером в шесть часов – отслужить вечерню и потом посоветоваться о церковных делах.

С двух часов мы вчетвером (о. Яков, Юкава, Лука Мацуура – молодой катехизатор, и я) отправились посещать дома христиан. Обошли 9 домов: служащих Церкви в качестве старшин, больного врача Николая, где в доме 11 человек христиан, и прочих. Христиане здешние небедны: все имеют свои дома и торгуют или портняжат и прочее. Вечером, и к семи-то часам, едва собрались настолько, чтобы можно было начать служение вечерни не в пустой Церкви. После службы я сказал поучение о службе Богу, в видах которой – распространился особенно о необходимости для всех христиан, где начинается Церковь, заботиться о распространении ее, что привело к речи о необходимости увеличить здесь число «фукёоин»; теперь, точно в насмешку, поставлены здесь фукёоин’ами два подростка: Вениамин, сын о. Якова, и Андрей, сын врача Николая, – оба лет по восемнадцать; только один Такума взрослый, да и тот перст об перст не ударил по своей должности. Положили к вечеру завтра приготовить избирательные листки с именами вновь рекомендуемых для сей должности. – Говорили еще о необходимости перестроить церковный дом, чтобы не упал он и не раздавил все в нем; нужно-де одноэтажный, а для того нужно увеличить участок и прочее, но ничем пока не решили. Иоанн Морита, отец бывшей в Женской школе Марии, приготовил было проект: «Мы, сложившись, составим 200 ен, а 300 дайте Вы»; но я обещал подписать от себя ен 15 – больше нисколько; Морита, видимо, обиделся; но довольно с него, что, будучи человеком состоятельным, воспитал дочь на церковный счет; бесцеремонности же пределов положить нельзя; притом все Церкви строят свои молитвенные дома на свой счет – было бы несправедливостью помочь только здесь; всем же помогать Миссия не в состоянии.

Здесь в Церкви истинное сокровище – подаренная нашим Наследником Цесаревичем икона Святителя Николая превосходной иконописи и великолепной отделки придворного мастера Хлебникова. Выставляется она в Церкви во время богослужений на столике; в прочее же время прячется из опасения, что могут украсть. Получена она о. Яковом на судне «Память Азова» после представления его Наследнику Цесаревичу в здании здешнего Губернского Правления (Кенчё); о. Якову велено было явиться на судно для получения иконы.

9/21 сентября 1891. Понедельник.

Кагосима.

Утром расспрашивал о. Якова и катехизаторов о Церкви и христианах, причем о. Яков являл такую апатичность и медленность, что пришлось сделать ему выговор; каждое слово, точно клещами, от него нужно было вытягивать. Матфей Юкава лучше его знает Церковь и христиан. Но существенный недостаток у Юкава – слабость христианину: «Если у тебя чёттомо ёодзи най, приходи вечером в шесть часов к вечерне и на братское собрание потом»; а между тем вчера – не только воскресенье, но и двунадесятый праздник – значит, христиане обязательно должны быть на богослужении и церковном собрании, не говоря уже о том, что Епископ ныне здесь и всего на три дня; и все учение Матфея – вот в таком роде – «если» да «пожалуйста» и прочее. О. Яков мало отличается от него в этом отношении. Говорил им, что Христово учение – «ей и аминь» – учение властное и определенное; его нужно преподавать как положительный закон, – не грубо, конечно, но со властию; и для человеческих душ именно это нужно: человек не станет колебаться мыслию, пойти ему в Церковь, или нет, а прямо пойдет; так и во всем прочем касательно Христова Закона.

День до вечера был занят посещением христиан, причем до полудня посещено девять домов, после полудня восемь, но в одном из них, в предместье Нисида, собрались христиане из четырех домов. К радости, я нашел, что совсем закоснелых христиан нет; не ходившие до сих пор в Церковь все обещались отныне ходить; две семьи, ушедшие в протестантство: Иоанна Накамура (жена Хеврония; точильщик сабель) и Павла Синовара (брата певца Луки Орита) возвращаются в православие; старик Петр Хонда, десять лет не ходивший в Церковь – по «окотари», как сам говорил, обещался исправиться. Только жаль, что младший брат катехизатора Фомы Танака, двадцати лет, ушел к протестантам; отец и мать их, значит, смотрят на христианство, должно быть, как на средство к прожитию; Фома-де мало получает в православии (хоть, однако, родителям посылается из Миссии помощь – 2 ены в месяц, и сын может давать ены 4), так пусть младший попытает протестантство: недавно отпустили в школу протестантов в Нагасаки; отец (Василий Томита) говорит, что он был против этого, но нельзя верить ему – старик, видимо, умный, сын не мог бы идти против его желания. – После полудня пришлось посещать больше бедняков; например, Павла Есида, жена которого забыла имя и свое, и детей; бедность неприглядная; муж работает в фотографии, старший сын – Кирилл, лет шестнадцати – режет гребешки (я заказал ему один для себя – ко времени, когда чрез два года опять буду здесь); хижина совсем покривилась. В Нисидамаци, в доме Иоакима Оноуе собралось много соседних христиан, между прочим, жена Якова Нива Вера с двумя детьми и мать ее; жаль смотреть на бедных; муж после побродяжничества у разных протестантов и сидения в тюрьме стал теперь католиком в Кобе и требует, чтобы жена тоже перешла к католикам; я убеждал ее крепко держаться православия и настойчиво убеждать мужа вернуться на путь их спасения, иначе погибнут все с бродягой Нива. Иоаким Оноуе обещался дать в своем доме место для молитвенных собраний по вечерам перед праздниками: катехизатор будет приходить учить детей молитвам, отправлять вечерню и говорить поучение. – В семь часов вечера, согласно вчерашнему условлению, молитвой открыто было женское собрание; участвовали 23 женщины; говорили: Вера Адаци (лет шестнадцати) житие святых мучениц Софии, Веры, Надежды, Любви, – Мария Морита о Рождестве Богородицы; первая плохо читала по книге, вторая бойко на память рассказала. Положили отныне делать собрания ежемесячно, троим приготовлять речи, двоим быть хозяйками – с малым расходом на угощение и так далее. – Потом мужчины выбирали фукёоин’ов, но ничего не вышло; определил завтра кончить.

10/22 сентября 1891. Вторник.

Кагосима.

Утром Матфей Юкава привел фотографа Савву, который при жене держал наложницу и прижил от нее дочь. К счастью, оказалось, что он наложницу отправил уже в Токио совсем, а дочь оставил у себя как бы дочь своей законной жены; пред женой извинился и прощен ею; других наложниц, вопреки слухам, не имел. Видимо, сам сокрушается о своем бедном житии бывшем и изъявляет, по-видимому, самое твердое решение никогда к нему не возвращаться; в Церковь обещался ходить и даже заботиться о распространении христианства. Он старший по времени и лучший фотограф в городе; имеет сына тринадцати лет, которого думает со временем даже пустить в заграничное образование. Привел Юкава и другого бывшего доселе блудного Моисея Кавасака, тридцати четырех лет; этот, по-видимому, с заснувшею совестью, и чудовищные вещи наговорил: «В Кагосима женщины дурных нравов, не блюдут целомудрие; так я, чтобы выбрать себе хорошую жену, испытываю их, после крещения уже трех переменил (крестился два года назад); теперешняя живет со мной четыре месяца, тоже собираюсь отпустить, не нравится», – «Да ведь это, если человек сто наберется в Кагосима вот таких, как ты, так вы, действительно, всех до единой в Кагосима женщин развратите, пробуя их, годится ль вам в жены!» И еще жалуется, что «женщины дурны здесь"… Возражений против этого не находится, но твердит свое, что жену хочет выбрать. Пришел и о. Яков убеждать его. Насилу согласился переменить поведение, оставить нынешнюю свою женщину женой у себя, но холодно и неискренно – едва ли исполнит обещание. После полдня посетили остальных христиан – домов 8, а также ученого Номура, содержащего китайскую школу (человек 30 мальчиков) и одного слушающего учение у католиков и православных вместе и прямо клонящегося на сторону православия.

Вечером с семи часов была проповедь для язычников в нашем церковном доме; собралось полно; говорил сначала о. Яков, потом я – первоначальную проповедь к язычникам. Но что за грубый народ здесь, особенно ученики: все время проповеди смеялись, находя для себя что-то смешное в языке моем; просто потому, должно быть, что язык иностранца, так как в понимании мысли – из доброй части слушателей видно было – не было никакого затруднения. Моя проповедь поэтому и продолжалась всего три четверти часа, а говорить собирался я часа полтора. Увы, начинает теряться добрая черта японцев, плода конфуцианства здесь, – вежливость и приличность! По окончании проповеди христиане избрали чрез тоохёо – закрытые бумажки – четырех человек в фукёоин’ы, что с прежними составит 8, а если и гиюу – четыре согласятся, то всех радетелей распространения веры будет здесь 12.

11/23 сентября 1891. Среда.

Кагосима и дальше.

Утром Матфей Юкава жаловался на христиан, что не доставляют ему сполна обещанных 2,51 сен ежемесячно, а о. Яков, бывший при сем, жаловался на Юкава, что христиане недовольны им и вчера еще, собравшись к нему, просили переменить его. «По какой причине?» – «Омоминга най»; больше никакой причины о. Яков не мог сказать ни от себя, ни от других; а это тоже самое, что я говорил Матфею: слово его слишком мягко и уклончиво – силы и руководства нет, что христианам не может нравиться. Еще о. Яков выговорил ему, что он иногда одному христианину нехорошо говорит о другом, что также никак не должно быть, ибо христиане составляют одно, и сказанное одному – непременно скоро будет известно всем; тогда христианин, о котором катехизатор дурно отозвался, естественно сделается врагом его, при малой воспитанности еще христианского чувства у всех наших христиан. Хорошо бы, конечно, заменить здесь Юкава более сильным, но такого в виду нет; и потому он оставлен здесь по-прежнему; за ним, по крайней мере, то преимущество, что он человек установившийся, поведения хорошего, – да и о Церкви заботится. Христиан-то он знает, видимо, лучше, чем о. Яков. Прямо видно, что главным недоброжелателем его здесь есть и будет Иоанн Морита (дочь которого Мария воспиталась в Миссийской школе); он, должно быть, и настаивал на перемене катехизатора; все время сегодня высматривал очень нехорошо, каким-то виновным, и все прятался за других, особенно старался укрыться, когда я, прощаясь, в Церкви благодарил Юкава за его труды. Даже жена Морита – одноглазая Марфа – напала на жену Матфея сегодня, что она-де безграмотная, не может руководитель другими женщинами, а должна как жена катехизатора. Горько плача, жаловалась мне на это бедная жена Юкава; сам же Морита, которому когда-то много льстил бывший катехизатор Яков Нива, везде поносит проповеди Юкава (по словам сего) «Нива-де говорил лучше». Другой недоброжелатель Матфея здесь Иоаким Оноуе, родственник жены Нива, когда-то прискакавший за Нива (бежавшим из Кагосима) даже в Токио, чтобы опять вернуть его в Кагосима; этот сердит на Юкава за то, что сей отобрал у него церковную икону Божией Матери в серебряной ризе, противозаконно подаренную Яковом Нива ему, – Замечательное отношение христиан к Миссии: Яков Нива обманно получал ежемесячно из Миссии 3 ены, будто бы за наем дома для проповеди в другой части города, между тем как этого никогда не делалось; по уходе Нива раскрылось, что он обманывал Миссию; но что же, христиане вознегодовали за сие на него? Ничуть, хвалят и до сих пор: «[?] – де, – практичный человек, тем обманом освобождал и христиан от некоторого расхода, ибо все же из этих трех ен перепадало кое-что и на церковные нужды, а Юкава-де дурак, не умеет так извернуться». Это рассказал сегодня о. Яков с отзывов христиан. Неудивительно, что Иоанн Морита надул губу, когда я наотрез отказал в 300 енах на перестройку церковного дома и рассказал при сем, как жертвуют на Церковь русские христиане и как, по сравнению с сим, еще мало развито здесь церковное чувство.

В одиннадцать часов, кончивши совещания по Церкви, сходили посмотреть общественный сад (коо-ен ци) только что разводящийся по склону горы за городом. Из него хороший вид на город, рейд и Сакура-дзима. – Сходил я попрощаться с больным врачом Николаем Адаци; благодать, видимо, наполняет его душу: прикован к постели, наполовину лишен языка, но что за радостное, чисто благодарное настроение! Снес ему маленькую в серебряной ризе икону Спасителя и Троицкий образок Иверской Божией Матери, – и как же он рад был! Дай, Боже, сохранить такое благодатное настроение до перехода в загробный мир! – В пятом часу отслужили краткий напутственный молебен; довольно много братьев и сестер собралось проводить, и проводили до пристани и потом целая большая лодка до парохода «Цикунго-гава». Вид с парохода на город не представляет особенной привлекательности: масса простых японских домов амфитеатром, замыкающихся ширмой однообразных гор; Сакура-дзима – лучший вид здесь, несколько напоминает Фудзисан. В седьмом часу вечера пароход снялся с якоря, чтобы следовать в Хососима, с остановкой в Абурацу. Из Хососима пароход идет прямо в Кобе, потому мы должны будем высадиться там, чтобы проследовать 5 ри до Нобеока сухим путем.

Общее впечатление от Церкви в Кагосима удовлетворительное: благодать Божия видна здесь; Бог хранит и пасет верующих. Христианских домов здесь 40, христиан 130; были и есть охладевшие; однако же, ни один не вернулся в язычество, даже не ушел никто (кроме брата Фомы Танака) в инославие; ослабевшие все благодушно приняли наставление и обещались ходить в Церковь. Но священник и катехизаторы здесь – недостаточные, – слабы, вялы, безвластны от себя; однако и заменить их некем. Господь да поможет им и возбудит их к потребной деятельности!

Это время для посещения Кагосима довольно удобное, только жарко еще очень, недели две спустя было бы еще лучше.

Жил в Кагосима в трехэтажном домике (Камакура-рой) с очень приветливыми хозяевами-язычниками.

Обещался быть в Кагосима чрез два года, что да поможет Бог исполнить!

Публичную проповедь здесь можно держать не иначе, как пуская слушателей по билетам, и с исключением детей, учеников и всех подростков, которые держат себя здесь нестерпимо грубо, мешая слушать и говорить.

12/24 сентября 1891. Четверг.

На пути из Кагосима в Нобеока.

Тихая погода делает путешествие на Цукугогава очень приятным. В семь часов утра пароход остановился на полчаса в Абурацу взять груз. Абурацу – небольшой город на взморье, закрытом горами, которые здесь иные вверху обрублены каймою высоких скал, вообще же почти до вершин обработаны для возделки полевых и огородных произведений. Выходящие в море рыбачьи лодки все несут огромные мороты шарообразной формы для ловли мелкой рыбы.

С о. Такая составили список всех христиан, принадлежащих к Кагосимской Церкви, оказалось всех 160, из которых 138 в городе, 21 на островах и в окрестностях города.

В Хососима прибыли во втором часу; это небольшой город, береговая линия домов которого построена на каменных стенках. Не останавливаясь, взяли тележки до Нобеока: за 2 ены 20 сен за 5 1/2 ри, за три тележки, из коих везли двое; одна была под чемоданами, из коих мой – нелепо тяжел, вперед наука не брать книг и прочего, без чего можно обойтись. Нельзя, однако, не отметить, что хотя в Хососима мы пробыли на постоялине всего минут десять, но и тут подросток, брат хозяина, обнаружил отличное знание действий миссионеров всех исповеданий на всем острове Киусиу; был в гимназии в Миязаки и там присмотрелся к иностранным миссионерам и прислушался к христианским толкам: так теперь везде распространен интерес к христианству! Нет места, где бы не знали и не говорили о нем!

Под вечер прибыли в Нобеока; мили за 1 1/2 встретил Моисей Ходака, при въезде в город – все христиане и христианки с катехизатором Петром Синовара. Целодневный дождь сделал дорогу до того грязною, что невозможно было выйти из тележки и идти с христианами до молитвенного дома; мы с о. Яковом поехали, а они не могли поспеть за нами, и потому, приехав в дом, мы должны были несколько минут ждать в пустом доме. Когда собрались, о. Яков отслужил вечерню; пели человек пять и плохо – женщины разнили; потом я сказал поучение на слова «Мир вам» – вяло, ибо усталость от пути брала свое. Собрались в другой комнате и несколько язычников; им сказано, что для них будет проповедь завтра вечером с шести часов.

Церковь здесь состоит из четырех домов; христиан 15, с детьми; в доме Ходака 10 человек. Ходака были когда-то Кароо; дом большой с садом и огородом; в доме живет катехизатор, платя, однако, по 1 ене в месяц, ибо обеднел дом. Христиане, по-видимому, хорошие, тем более что один Ходака (Павел) служит катехизатором. Жаль только, что жена Моисея Ходака убежала от него; по его словам, он ни в чем не виноват тут, а смутила-де жену ее мать, бросившая христианство и опять ушедшая в язычество; дорогой дальше мы увидим и жену и узнаем, она ли подлинно виновата; что-то странно, что мать, прикинувши уже пятую дочь мужу, убежала от него без всякой вины с его стороны. Другой дом здесь Алексея Найто, учителя, родственника той Найто – с пятнами на лице, которая была в нашей Женской школе; Найто тоже родственник и Ходака.

На ночь отправили меня за 7 чё в постоялин, и преплохой, со множеством беспокоющих несекомых, не давших выспаться.

13/25 сентября 1891. Пятница.

Нобеока.

Утром, с семи часов, о. Яков крестил некую Хаба, нареченную во святом крещении Мариею; она двадцати четырех лет, из Окаяма, куда и вернется скоро. Она была два раза замужем – один муж помер, другой бросил ее, заведши сюда; учение знает еще плохо, но очень просила крещения, говоря, что в Окаяма ее родители не дадут ей креститься, а вернувшись крещенная, она постоит за свою веру. После крещения сказано было краткое поучение ей и бывшим на богослужении.

Разболелась голова, что очень неудобно, когда нужно поучать. – Написал поздравительное с Ангелом письмо жене и дочери Посланника Вере Федоровне и Вере Димитриевне Шевич. – Дождь рубит без перерыва; за полдень; есть хочется, а за едой нужно тащиться на постоялин; церемонятся ли эти Ходака предложить, мол, сомацу, или очень бедны, не разберешь.

С двух часов посетили христиан – всего три дома: Озаки – бедный портной, Ито – такой же бедный учитель; у обоих жены язычницы, значит, и сами плохие христиане; Найто, за рекой от Ходака, – жена тоже язычница, и в доме иконы нет, хотя один из самых первых христиан – тоже, значит, очень плох по вере. Побыл еще я у Мияке, здешнего богача и члена Парламента, с которым познакомился на судне – дома не застал.

Моисей Ходака показался мне таким расторопным, и такой он говорун, что мне пришло на мысль сделать его помощником (ходзё) по проповеди очень еще не опытному здешнему катехизатору, с платой 3 ены в месяц, сроком на конец шестого месяца, то есть до Собора будущего года, с тем, однако, чтобы из Нобеока не отлучался, хотя здесь может иметь другую службу. Согласился и, по-видимому, с радостию; о. Яков и катехизатор Синовара также очень довольны сим.

Вечером, с шести часов, должна была начаться проповедь для язычников, но началась с двадцати минут восьмого; едва собралось человек 25; говорил сначала о. Яков пятьдесят минут, потом я столько же. О. Яков большой мастер говорить, только после нельзя сказать, о чем он, собственно, говорил; и потому я посоветовал ему вперед объяснять тему своей проповеди и, переходя от предмета к предмету, объявлять: «Теперь о том-то». Слушали проповедь прилично, но к концу, видимо, устали; всего лучше говорить сначала вечера, пока у всех внимание свежо.

Церковь в Нобеока началась так: года четыре назад Моисей Ходака, будучи в Кагосима, стал спорить с Яковом Нива о вере и был им переспорен и убежден; вернувшись в Нобеока, он сначала возбудил негодование: «мол, в чистую местность, откуда началась Япония, забирается нечистое учение», но мало-помалу родные стали убеждаться. Призван был Яков Нива и сказал здесь проповедей семь, возбудив внимание многих; к сожалению, некому было продолжить, и почти все, начавшие слушать православие, были уловлены потом епископалами. Потом был здесь катехизатор Фома Танака, но странно вел себя – на сумасшедшего похож; потом – Павел Танака, Иоанн Мабуци; ныне Петр Синовара, – все юные и малоопытные, оттого до сих пор так мала здесь Церковь. Впрочем, не больше она и у протестантов: там разом крещены были многие, но больше крестившиеся думали о заведении сношений с англичанами и о морских выгодах, и потому ныне уже успели рассеяться. У католиков, кажется, всего один здесь.

Местность Такацихо, в 15 ри от Нобеока, весьма замечательна; там «такамано хара», «уки хаси», на который сошли Изанаги и Изанами, – два выдающиеся над рекой с обоих берегов красные камня, «ивато», где скрывалась оскорбленная Аматерасу, – пещера, в которую можно спуститься только по веревке, и в которой, говорят, есть большое озеро; словом, это местность, с которой начинается японская история. – Ри в 5 от Нобеока есть «они-но ме», светящаяся в темном месте в скале горы; лучше всего видно издали, особенно с моря, и в темную ночь, – что сие?

14/26 сентября 1891. Суббота.

На пути из Нобеока в Миязаки.

Расстояние 23 ри. О. Яков один ездит за 1 1/2 ены, теперь отдали 6 ен 20 сен, да после на чай 50 сен, ибо у меня двое везут, да под чемоданами тележка, да дождь рубил с утра. Отправились в половине седьмого утра из Нобеока, прибыли в Миязаки в двадцать минут двенадцатого ночи. Остановились в первой попавшейся гостинице, чтобы не беспокоить спящих в церковном доме. Дорогой проезжали города: Мимицу, где домов 1000 – дома почти все с мезонинами японской архитектуры; город – у большой реки и тянется по берегу моря; Цуномаци, где в два часа обедали, Таканабе, где, о. Яков говорит, есть протестанты. Множество селений по дороге. Много гор совсем каменных; камень базальтового строения окаймляет дорогу во многих местах.

15/27 сентября 1891. Воскресенье.

Миязаки.

В восьмом часу пришел здешний катехизатор Игнатий Като, и в восемь отправились в церковный дом, расплатившись в гостинице, ибо Като сказал, что место приготовлено там. Пред домом стояли, выстроившись в ряд, все христиане с цветками в руках, в том числе серьезные чиновники; входная дверь украшена отличною зеленою аркою, а над дверью – верх безобразия! Мой портрет, да еще обрамленный соломенной веревочкой, по-синтуистски. Церковный дом очень хороший, молитвенная комната убрана прилично, и все чисто и в порядке; только увидел я, что две иконы в молитвенный дом посылать не нужно; здесь посланные из Миссии иконы Спасителя и Божией Матери (что из Новодевичьего монастыря) в приличных киотах, но первая устроена на стене против престола, пред нею лампадка, вторая висит сбоку в нише токо, действительно, если поставить ее рядом с иконой Спасителя, то лампада где? Неудобно, оттого другая икона совсем лишняя.

Познакомился с христианами; спросил у детей молитвы: мальчик Давид хорошо прочитал, дал ему Троицкий образок, девочка – худо, дал медный образок. В девять часов началась обедница; пели человек шесть и в один голос очень порядочно, почти нисколько не разнили. Проповедь была на слова «Радуйтесь о Господе», что избежали мрака, узнали Отца Небесного, сделались братьями ангелов, приобрели мир с Богом, людьми и собою, но храните эту радость усердным служением Богу (о нессин) и так далее. После обедницы и проповеди так беседовал с братьями, между прочим, убеждая воспитывать детей для Неба, в чем родителям помогают Ангелы- Хранители детей, женщин убеждая, кроме того, завести фудзин симбокквай.

Обед ухитрились устроить иностранный и, разумеется, пришлось остаться голодным: мясо – тверже подошвы, суп из рыбы – горький-прегорький – должно «бата» купили.

В два часа отправились посетить братьев, всего 8 домов, в девять были в доме чиновника, еще язычника, Абе, приемыша покойника Иосифа Абе и Нины. У пяти чиновников жены и дети все еще язычники, только сами чиновники христиане, по одному в доме; что за причина сего? О. Яков говорит, что церковное расстройство от дурного поведения бывшего катехизатора Яманоуци, позадолжавшего всем христианам для заведения поля с тутовицей, будто бы в церковных интересах, и оказавшегося недобросовестным; тогда-де этим там смущены были все, что вот жены всех чиновников перестали слушать учение, а в Дзёонга- Саки домов 5 уже христианских отпали от христианства. Но, конечно, и холодность к вере чиновников-мужей причина невнесения христианства в их семьи. Чиновник Феодор, что из Оби, сегодня явил еще замечательный признак своей холодности; когда мы были у него, между прочим, говорит: «И в видах экономии полезно христианство: в прошлом году умер у меня отец, так нужно было хоронить по всем обрядам буддизма, что обходится дорого"… И тени печали или даже мысли нет о том, что отец остался навеки во тьме и сени смертной, а о том горюет, что по-язычески дорого было хоронить. Обещались ныне все чиновники, что их жены будут слушать учение; Абе с женой также обещались слушать. У Петра Нои отец-старик не помешал сыну с семейством сделаться христианами, а сам и слышать не хочет о вере! Толковал-толковал я ему о необходимости слушать учение, – говорит: «Ничего не слышал», и говорит это на вопрос данный вдали от него и негромким голосом; значит, хитрит старый на свою голову!

С семи часов была назначена, с половины восьмого началась проповедь для язычников; на этот раз говорил я первый, чтобы говорить неусталой аудитории; слушали очень внимательно; кто-то один нелепо кричал что-то, упоминая мое имя, наруже; но это почти не мешало говорить и слушать. Тема была: о необходимости для человека веры, о том, что такое истинная вера, и изложены догматы сначала до грехопадения; проповедь продолжалась час слишком. После меня говорил о. Яков; аудитория наполовину сократилась, но оставшиеся также слушали внимательно, а он говорил отлично.

Несколько чиновников и их жен опоздали к моей проповеди; так Игнатий просил сказать еще для них кое-что; сделано и это; в одиннадцать часов кончено слово, и слушатели и христиане разошлись.

Жарко и Миязаки в это время так, как в Токио бывает среди лета, и комаров бездна; здесь даже жарче, чем в Кагосима.

Город лежит среди равнины, и общий вид отчасти напоминает Саппоро, также много зелени и групп больших деревьев.

16/23 сентября 1891. Понедельник.

Минзаки и Дзёогасаки.

Утром, с семи часов, было крещение двоих – племянника чиновника Георгия Мори, ученика Николая Накано, и младенца, сына Петра Нои.

После – часов в десять, поехали в Дзёогасаки посетить христиан, но увы! Пришел один только фонарщик Яков Секия (наученный христианству Петром Сираи, который сам потом ушел из Церкви, повторение истории Иуды, который тоже, вероятно, многих научил до измены); прочие 6 домов, 14 человек, совсем отпали от христианства, а здешнему катехизатору и горя мало! Жалуются на Яманоуци, он-де расстроил – благо есть на кого свалить, а своей беспечности не сознают ни о. Яков, ни Игнатий Като. Зашли мы в дом Симеона Кисима: в правом углу буддийская божница с свежею зеленью, в левом синтуистская веревка, а икона Спасителя стоит на полу, на токо: так язычество победило Христа в доме! Больно было смотреть. Пришел, наконец, и хозяин, и, кажется, у него не совсем исторгнуто христианство из сердца, дрожа явился, между тем, как если бы совсем все потерял, стоило сказать ему, обращаясь к нам: «Идите, я не знаю вас»; вечером обещался прийти в церковный дом; жена его, как тигрица, держа одною рукою ребенка у груди, другою размахивая ковшом, ходила по дому и около; прочем, когда мы стали уходить, осклабилась и она: «А чаю?!» – говорит, видя, что совсем уходим; таков заветный обычай – угощать чаем, и такова японская вежливость, что даже сварливая язычница не решается нарушить их. Из соседнего дома все до единого ушли до нашего прихода, догадавшись, что мы зайдем и к сим верным; о прочих в деревне сказали, что их тоже никого нет дома. Так мы и вернулись ни с чем. Дал я наставление Игнатию непременно завести проповедь в Дзёогасаки, тем более, что и деревня-то совсем близко, только через длинный мост, каждый день может ходить на проповедь; место для проповеди должно быть найдено в той местности, где охладевшие христиане, но не обращаться к ним настойчиво, а открыть проповедь вообще для язычников; кстати, пригласить и их слушать; авось-либо оживут. Самое лучшее бы нанять дом Симеона Кисима на часы проповеди: дом большой, удобный; Симеон тогда, наверное, оживился бы; быть может и жена – хоть из-за выгоды смягчится.

Вечером сегодня предположено было женское собрание для утверждения правил и избрания «говорил» на следующее собрание. Хотели собраться к семи – собрание открылось в десять минут девятого: самый досадный недостаток японцев – недержание слова и недорожение временем. Продиктованы были мною правила, какие приняты в других Церквах, и приняты единодушно; на следующее собрание во второе воскресенье десятого месяца выбраны две «говоруньи», из коих одна Ирина Найто, бывшая в Миссийской школе и живущая за 3 ри от Миязаки, в Кураока, откуда будет приходить на собрания вместе с матерью; выбраны и две хозяйки – Затем предложено было избрать фукёоин из мужчин и женщин, но все нашли это ненужным, уверяя, что все поголовно будут стараться о распространении веры. Потом я рассказал о страдании завтра празднуемых мучениц, о. Такая кратко объяснил молитву Господню, Игнатий Като плел о воспитании детей, и очень вяло, и усыпительно. В заключение я поблагодарил за прием и распрощался с христианами, имея уехать дальше рано утром. Из Дзёогасаки никто не был, кроме жены Секия; Кисима обещался быть сам и привести других и надул – должно, жена запретила.

Церковь в Миязаки состоит из 9 домов с 20 христианами; да в окрестностях есть христиане; всего с окрестностями в этой Церкви 48 христиан. Трудились здесь по проповеди: Петр Сиракава, Павел Косуги, Павел Яманоуци, Лин Исизака и ныне Игнатий Като. Нужно бы сюда человека поживее Като, который сделался несносно вялым.

17/29 сентября 1891. Вторник.

Мияконодзё.

В семь часов утра выехали из Миязаки в Мияконодзё, 15 ри от Миязаки, и приехали на место в шесть часов вечера; дождь лил весь день. Дорогой заехали в Такаока, 4 ри от Миязаки, к чиновнику Кириллу Ицидзи; у него и икона спрятана, креститься не умеет, в доме один он христианин и видно, что плохой; но когда бывает в Миязаки, в Церковь приходит; кое-что христианское в душе хранится. Лет пятнадцать тому назад он был у меня на Суругадае с Накаоодзи и думал поступить в Катехизаторскую школу, но сацумское восстание отвлекло.

В 6 1/2 ри от Миязаки, в Ямасита, деревеньке домов 15, заехали к христианину Ивану и жене его Марье, мелко торгующим съедобным; Ивана дома не нашли, Марья угостила обедом, время которого тогда было, и видно, что женщина добрая, нянчит собачку за неимением детей. В Ситая, деревеньке только что начавшей свое существование с проведением здесь дороги, построен охотничий дом князя Симадзу, приезжающего иногда охотиться здесь в своих лесах на кабанов.

Дорога сегодня почти все время шла по берегу большой реки, потом в гору, и чем выше, тем страшнее становились обрывы и обвалы от нынешних дождей и виднелись пропасти, до дна которых глаз не достигал.

В Мияконодзё привели остановиться в отличную гостиницу, но затем показали преубогую Церковь; дом-то церковный – отличный, но живая Церковь состоит всего из четырех душ, и то не здешних, а приходных. Стоило держать здесь катехизаторов и расходоваться четыре года, а о. Якову и горюшка мало! Отслужили вечерню, сказал и назидание братии, а потом предложил на рассуждение, не убрать ли отсюда катехизатора в другое место, где он может быть более полезен. Священник и катехизатор никакого не могли дать совета и позорно молчали; насилу выручил собрание доктор Куно, слушатель учения; он стал представлять, что теперь только настает время для учения здесь, доселе народ был не настроен в пользу слушания; к тому же катехизаторы протестантизма и православия много поносили взаимно учение один другого, подрывая тем в глазах слушателей авторитет учения (должно быть, Петр Тадзима). Между тем в комнату понабрались и язычники-чиновники; рассуждение было при них, и некоторые тоже подали голос за удержание здесь катехизатора. Потом я обратил несколько слов к ним о необходимости веры для человека и для них в частности. – В одиннадцатом часу вернулись в гостиницу, где была приготовлена ванна и ужин. Вечером здесь уже прохладно, так как местность возвышенная.

На полях в Хиунга, на пространстве 20–30 саженей, можно видеть возделываемые подряд: сахарный тростник и тутовицу, вату и горох, чай и просо, и прочее. Рис везде также возделывается. У дороги между другим мелколесьем множество камелий, которые также идут на дрова, как и простой сосенник.

18/30 сентября 1891. Среда.

Мияканодзё и Сёонай.

Утром, в восемь часов, отправились в селение Сёонай, 2 ри от Мияконодзё, повидаться с тремя христианами: так как дома их разбросаны, а дождь делал дорогу среди полей непроездною и не проходною в сапогах, то Ходака, отправившись несколько ранее, собрал христиан в постоялый дом, где я и увиделся с ними; христиане совсем новые и плохие; в домах даже икон нет, и, очевидно, не соблюдают они обычных молитв. Дал им по троицкому образку и завещал молиться, а также и поведеньем, и словом являть здесь христианство; все трое мужика, хотя, говорят, из сизоку, – безграмотные, что особенно неудобно при поучении вере и молитвам.

Так как в дом собралось много язычников, то предложено слово и им; любопытствующие только видеть иностранца скоро разошлись, более серьезные, человек 15, слушали до конца. Между ними были: хозяин гостиницы – Ногуци и торговец Ямаку. Оба сии в минувшую двадцать четыре года тому назад войну за Императора при уничтожении Сёогуната, дрались на стороне империалистов, и увы! Не получили до сих пор награды за то; все прочие воины, как сизоку или вообще двухсабельные, награды получили, а они оба, как из простонародья, обойдены были. Хлопотать о сей награде был в Токио Ямаку девять лет тому назад, и был тогда у меня, на Суругадае, – советоваться, как он ныне говорит, о своем деле, и до сих пор помнит меня, хотя я никак не мог его припомнить, к сожалению. И – о ужас! До сих пор, вот уже двадцать четыре года по восстановлении Императора, никак не могут добиться они, два героя, вознаграждения своих заслуг, и до сих пор ведут тяжбу о сем. Советовал и им продолжать слушать учение, но что-то мало надежды, что сии герои хоть мало смирились под иго Христово; у гостиника и ныне глаз подбит – геройства, как видно, не наклонен бросить.

Вернувшись, пришлось очень плохо пообедать почти ничем, потому что наготовили мясного и яиц, несмотря на то, что вчера толковал – сегодня, кроме овощей и рыбы, ничего не давать. Потом был вчерашний врач Куно, сын усердной здешней христианки Анны. Говорил, что катехизатор здешний не делает ничего здесь – гуляет, как ребенок, с молодыми товарищами; в дома, где расположены слушать учение, не ходит – робок, слаб, совсем как ребенок, хотя поведения не дурного. Совершенная правда, вижу сам это. Но пока совсем некем его заменить. Куно говорил про врача Сенокуци, что он в душе совсем верует, но боится открыто сделаться христианином, ибо всю практику потерял бы. Сам Куно, по словам Ходака, такой же. Куно еще говорил про самого старого здесь врача Нобе, лет шестидесяти, что он имеет в руках список моей речи при погребении маленького Сайго (я в первый раз слышу, что эта речь записана) и часто говорит, что дело душевное именно такое, какое по моей речи; но ко мне Нобе ныне почему-то не пришел, когда его звал двукратно Куно – раз ко мне в гостиницу, другой – к себе, когда я был у Куно, – должно быть, тоже боится потерять больных.

В четвертом и пятом часу обошли дома христиан: Анна Куно приняла у сына, – у нее же ныне сын положил больного; Иосифа Оокуса – юношу – не застали дома, но отец и мать отдали почтение, хотя сами и не думают слушать учение; икона висит как прилепленная на стене картина, без рамы и даже без доски; у чиновника же Иоанна Нигатомо и совсем спрятана икона. «Не примите, что я дурно думаю об учении, но времени нет ходить на богослужение», – стал оправдываться он, не думая, что еще больше обвиняет себя, выражаясь об учении, как выразился бы язычник; жена его и двое детей язычники. А все оттого, что катехизатор ни к чему не годный; дорогой журил его за бездеятельность и за слабость и робость в проповедывании. Уцида не застали дома, девчонки, сестры жены Павла Оциай, тоже. Вот и вся Церковь, почти равная нулю, за исключением усердной христианки Анны Куно, находящей, по словам ее сына, всю радость жизни в молитве; она и от нервной болезни исцелилась принятием христианства, значит – чудесно.

С семи часов назначена была проповедь для язычников, с половины восьмого началась; была первоначальная, как обыкновенно для язычников; слушателей собрался полный церковным дом и коридоры; много стояло и вне; слушали очень внимательно; только мальчишки снаружи мешали криков; продолжалась один час и двадцать минут; затем о. Яков говорил с час. Когда язычники разошлись, сказано было еще несколько к христианам и готовящимся к христианству о необходимости христианской веры и для блага Японского государства, ибо японский народ, несомненно, скоро может сделаться богатым, но если в то же время не примет христианства и не наложит чрез то узды на свои страсти, сдерживать которые язычество сделалось бессильным, то от роскоши и упадка нравов скоро погибнет. Поблагодарил также христиан за кастеру, которую они принесли в подарок такую огромную, какой я и в Токио не видал; она пошла на угощение их же после проповеди. На проповеди было много чиновников; между прочим с маленькими двумя дочерями, которые, конечно, дремали; он с ними еще до проповеди был у меня; двенадцатилетняя дочь его только что в мае приехала из Токио, а там жила на Суругадай, как раз около Миссии, в доме Сакамото, и часто гуляла со мной в Миссии; отец когда-то и сам жил на Суругадае около Миссии; теперь он, желая непременно сделать мне какой-нибудь подарок на память, пришлет широкую доску из глазастого кеяки на стол; я обещался устроить из нее что-нибудь в Соборе (стол в разницу, например), под тем видом и согласился принять; будущей весной с младшим братом, торговцем, обещался прислать.

Итак, в Миякодзё: гостиница – хоть куда, но Церковь – хоть брось; куда как лучше бы наоборот!

19 сентября/1 октября 1891. Четверг.

Какуто – ночлег.

В семь часов утра выехали из Миякодзё в Хитоёси; дорога была прескверная, и потому сделали всего 13 ри и заночевали в Какуто, в 9 ри от Хитоёси. Пред Кобаяси, 9 ри от Мияконодзё, чрез речку пришлось переходить раздевшись догола – другого средства перебраться не было. В Кобаяси есть один христианин – полицейский Иоанн из Мияконодзё; с ним повидались; была еще здесь жена Моисея Ходака из Нобеока, Марья, которую мать ее, отобравши у Моисея, отдала служащему здесь полицейскому Боба, но и ее, ни Боба в городе не нашлось ныне.

Местность, которую сегодня проезжали, очень живописная; вблизи виднелся дымящийся вулкан; в иных местах едешь, точно по большой теплице: среди камелий, лимонных и разных других вечнозеленых дерев; впечатление портили только плохие дома с ветхими соломенными крышами и грязная дорога. Поля везде отлично возделанные; рис превосходный, даже видел водную коноплю, наравне с чайными кустами.

В Какуто едва попали: чрез большую реку нужно было переходить в темень, в восьмом часу, по узким гнущимся доскам; я, конечно, упал бы, и потому предпочел полураздеться и сесть в тележку, в которой и перевезли, с нижнею частию тела в воде. И преплохой же ночлег здесь, должно быть, – блохи уже едят, когда сидишь, а что будет, когда ляжешь?

20 сентября/2 октября 1891. Пятница.

Хитоёси.

В виду вчерашнего заявления хозяйки, что в ее фтонах «номи» нет, а «сирами» «скосику» есть, я лег спать прямо на матах, подославши кетто, но «номи» оказалось столько, что пять раз пришлось вставать, чтобы вытрясать их из белья, заснуть почти не пришлось. Зато путешествие утром вознаградило ночную невзгоду. От Какуто – подъем на гору (Какуто-гое) ровно 3 ри и спуск потом столько же; поднялись выше облаков; и когда солнце залило светом всю глубокую долину между горами, покрытую облаком, – что за прелестный вид всей местности! Понимаешь, почему Священное Писание представляет Господа сидящим или восходящим и нисходящим на облаке; легче и прекраснее ничего нет на земле. Человеческое жилье, виднеющееся кое-где сквозь облака внизу, кажется кучками муравьев – как мелки дела человеческие в сравнении с Божиим созданием!

С вершины горы носильщик наших с о. Яковом чемоданов спустился по прямой тропинке вниз; мы же, не предупрежденные о том, вместе с нашими возницами встревожились, думали, что он убежал с чемоданами, и часа полтора ждали и разыскивали его. Впрочем, в Хитоёси прибыли не поздно, всего три часа было. Катехизатор Павел Косунги и 8 человек христиан, в том числе Павел Курамото, встретили в деревне за 3 ри от Хитоёси. По прибытии в город встречены были христианами у церковного дома, пред которым христиане выстроили зеленую арку. Отслужена была мною лития и сказано небольшое слово, после чего катехизатор познакомил меня с христианами; дети испытаны были в знании молитв, и все решительно оказались знающими не только главные молитвы до «Отче наш», но и 50-й псалом, и все без стеснения прочитали молитвы, даже трех-пяти летние знают краткие молитвы и умеют истово креститься. Этим Церковь больше всего обязана жене катехизатора Агафье: она и представляла детей, заставляла их читать, поправляла, подсказывала. Ей же Церковь обязана и пением, которое в один голос довольно стройное и умелое; видно, что много потрудилась она, обучая детей и взрослых; много детских голосов, участвующих в пении, делает то, что оно слышится несколько хоровым. – Поговорили еще несколько о церковных делах и разошлись до вечерни. Главные радетели здешней Церкви – это: Павел Курамото, богатый купец, тридцати трех лет, и его мать Елена. Они почти одни купили землю под Церковь с домом (150 ен), пристроили к нему алтарь и поддерживают церковный дом; другие христиане участвуют, но мало, притом же другие христиане здесь почти все родственники Павла Курамото. Еще другой превосходный христианин, с которым я ныне лично познакомился, сизоку Иоанн Кикуци, живущий в Юномае, 8 ри от Хитоёси; он – бывший Кароо здешнего князя, управлявший здешнею местностию; человек ученый, умный, превосходной нравственности и ныне ревностный христианин; он когда-то убеждал Павла Курамото принять христианство; когда же сей, будучи в Оосака, узнал там православную веру и, приняв ее, вернулся сюда, Кикуци возревновал и сам не медлить с принятием. – «убеждал-де других, сам отстал»; сделавшись же христианином, и весь свой дом обратил в христианство – и ныне у него истинная домашняя Церковь; в праздники непременно совершаются в доме богослужения, на которых сами поют и читают; пению отчасти помогает живущий в Юномае учителем школы Григорий Такая, сын о. Якова, когда-то бывший в Семинарии (и исключенный по решительной неспособности к изучению русского языка, а ныне в школе в Юномае преподающий, между прочим, аглицкий язык! И вот такие преподаватели, вероятно, в половине школ, – а изучают; сущее аглицкое!). В Юномае есть еще один христианский дом, где три христианина, – Иоанн Кикуци почти со всем своим семейством и христианин из другого дома к моему приезду прибыли сюда и, обнаружив чрез то истинно приятное христианское усердие, сделали, кроме того, совсем ненужным мое путешествие в сторону за 8 ри, чтобы познакомиться с ними и благословить их.

С семи часов началась вечерня, которую служил о. Яков; пели всю вечерню очень стройно. Я сказал слово о христианском усердии (нессин). Затем было рассуждение о необходимости умножить «фукёоин», причем предложено было: или избрать еще нескольких вдобавок к ныне считающимся двум, или – всем быть фукёоин’ами. Косунги – катехизатор – был за первое, но Иоанн Кикуци выразил, что при христианском усердии всем следует быть фукёоин’ами; большинство стало за его мнение: Косунги предложил потом оставить фукёоинство за всеми до следующего приезда, в декабре, сюда о. Якова; если к тому времени эта мера окажется целесообразною, ее и утвердить, если нет, тогда избрать фукёоин’ов; с сим и Кикуци согласился – и этим решено. Здесь существует «сейнен-сейсё кенкиу квай»; собираются пятеро молодых людей по вечерам в воскресенье читать и толковать Священное Писание. Я предложил каждому из них стараться привести на это собрание знакомого язычника, или двух-трех, но уже им по очереди готовиться к сим собраниям, чтобы язычники видели, что такое в нашем Священном Писании, и располагались к христианству; читать в Священном Писании самые важные и наиболее простые места, например, Нагорную беседу, и наперед – по книгам готовить истолкование их. Приняли это и обещались приводить язычников. В одиннадцатом часу беседы наши кончились. Гостиница, в которой номера заняли для меня, оказалась порядочною.

21 сентября/3 октября. 1891. Суббота.

Хитоёси.

С восьми часов утра была обедня, потом панихида по умершим в этой Церкви десяти христианам; проповедь о поминовении умерших с объяснением дней поминовения, значения кутьи и прочее. Все продолжалось до половины двенадцатого. С часу пошли посещать дома христиан. Дом Павла Курамото очень богатый и торговля большая – лавок много; капиталу до семисот тысяч. Хочет пуститься в Сибирь для разведок, нельзя ли с нею завести торговлю. Один из христиан делает бумагу из коры дерева Коодзу, которым тут же у него засажен двор. Бедным нашли только один дом, где и оставлена небольшая помощь (3 ены). Посетили христиан только в городе; к разбросанным за 1 ри и более не ездили, ибо если у них быть, то нужно ехать и в Юномае; между тем все отдаленные христиане были здесь, и я с ними виделся. С половины седьмого вечера началась всенощная и кончилась около восьми; ирмосов, по незнанию их, не пели; прочее все читали и пели очень хорошо, только очень растягивали. После всенощной я рассказывал житие завтра празднуемого мученика Фоки и затем говорил на слова «непрестанно молитеся», что всеми своими делами мы должны служить Богу и Ему их, то и будет как бы непрестанная молитва. Перешли к делу учреждения женского собрания – ежемесячно с речами самих христианок и прочее, как в других Церквах. Христиане охотно приняли все; к следующему воскресенью, второму в этом месяце, выбрали двух говорил и одну хозяйку. Между тем и сегодня две приготовили речи собранию – жена катехизатора Агафья и сестра Иоанна Кикуци Варвара, и говорили; вторая по книге и плохо, первая бойко. – Фухёо – служить женщины обещались все, как и мужчины вчера.

22 сентября/4 октября 1891. Воскресенье.

Хитоёси.

С десяти часов была литургия, отслуженная о. Яковом; пели правильно и хорошо. Слово было о том, чтобы не приленяться взором и сердцем к видимому, а взирать на невидимое. Приобщились одна старуха и дети. Так как заметил я, что во время совершения Святых Даров и прочего христиане не делают земных поклонов, то после литургии сказал о значении Святой Евхаристии и о том, что при поклонении Святым Тайнам на литургии непременно нужно делать: при совершении Святых Даров, при явлении их – первом и последнем – в Царских Вратах. Сказал также христианам, что пора им думать о своем священнике для этой местности только, тем более, что о. Якову весьма неудобно заведывать такою далекою и горами отделенною от него Церковью. (Павел Косунги, которому ныне тридцать лет, кажется, мог бы быть поставлен священником для них).

В два часа пришли ко мне в гостиницу с метрикой о. Яков и Косунги, и мы уяснили число христиан здешней Церкви; всего: 102 человека, в том числе 4, неизвестно где ныне обретающихся, и 2, совсем ослабевших в вере. Всех же христиан у о. Якова оказывается:

В Кагосима с окрестностями: 161

В Нобеока с окрестностями: 15

В Миязаки с окрестностями: 48

В Мияконодзё с окрестностями: 12

В Хитоёси с окрестностями: 102

Итого: 338 человек

Есть, кроме того, неуясненные и затерявшиеся, которые по мере того, как объявятся, будут замечены, и о. Яков позаботится о них лично или письменно – так он обещался. Вообще, о. Яков – священник довольно хороший; вял, но это в его характере, зато хорошо проповедует и заботливость о Церкви и христианах обнаруживает; служит также благоговейно; очень симпатичные черты его характера – скромность и тихость.

Думал было я ныне позвать Павла Курамото и Иоанна Кикуци, главных здешних христиан и богачей, и поговорить с ними о построении Церкви и поставлении священника для этой Церкви, но о. Яков и Косунги нашли, что рано еще, мало силы у Церкви для того, лучше отложить этот предмет на следующий мой приезд, чрез два года, когда Церковь, даст Бог, расширится и возрастет в силе – так и сделали.

Так как завтра утром расстаюсь с о. Яковом, то поблагодарил его за труд по Церкви. Замечательно еще его бескорыстие, на обратный путь в Кагосима совсем не хотел брать от меня денег, когда же я настоял, он взял 2 ены, – видимо, очень скромно, на 27 ри. Но в расплатах в гостиницах и с ямщиками виден в нем бывший барин – любит заплатить щедро.

С семи часов вечера была назначена, с половины восьмого началась проповедь для язычников в церковном доме. Сначала говорил я первоначальную к язычникам, потом о. Яков, в заключение опять я сказал несколько в ответ возражающим, будто христианская вера, как иностранная, вредна для Японии: напротив, без христианства Япония погибнет; ибо что она сделается богатою, это несомненно, но с сим, без обуздывающей страсти веры, разовьются роскошь, плотоугодие и все пороки…? Кончилась проповедь в десять часов; слушателей было человек 400, и слушали хорошо- будет ли плод, Бог весть.

23 сентября/5 октября 1891. Понедельник.

Мияхара – ночлег между Хитоёси и Кумамото.

Утром в Хитоёси братья собрались в церковном доме попрощаться. В некоторую награду за труды жены катехизатора Агафьи по обучению детей молитвам дал ей 5 ен да на певчих 2 ены. Павел Курамото собрался отправиться вместе со мной, говорит, по собственным делам в Яцусиро, но больше, кажется, чтобы проводить. В Церкви поблагодарил при всех о. Якова за труды по своим Церквам, также Павла Косунги, и простился с ними и со всеми. Впрочем, все проводили до лодки, на которую мы с Павлом Курамото сели из его дома, около восьми утра. Путешествие от Хитоёси до Яцусиро, 16 ри, по реке Комагава очень интересно: река в этом пространстве имеет падение в 1 ри, оттого течение весьма быстро, в иных местах река точно бешеная, в иных прямо маленькие водопады. На полпути, в 8 ри от Хитоёси, есть на правом берегу, в деревне Кооносе, замечательная пещера с темным озером внутри; с лодки сходить посмотреть ее и вернуться составляет всего тридцать пять минут. Пещера носит имя «Ивадо».

В Яцусиро прибыли в три часа, в более полную воду делают путь в шесть часов, тогда как на обратный путь употребляют два дня; лодки тянут бечевой, или идут на местах; в иных же местах, просто вышедши из лодок, тащат их. По реке, против деревень, с лодок удят рыбу; виднеются и ворота, совершенно такие, как в России. По берегу реки дорога и телеграфная линия, – Не доезжая до Яцусиро, встретил меня о. Петр Кавано. Яцусиро большой город; жаль, что нет катехизатора поставить в нем, а инославная пропаганда здесь уже есть. Из Яцусиро до Кумамото 12 ри. Мы заночевали в трех ри от Яцусиро, в Мияхара, куда прибыли в восемь часов. Дорога из Яцусиро доселе превосходная, и поля отлично возделанные; теперь как раз время жатвы и молотьбы риса; копны и снопы напоминают золотые поля русские. – На ночлег о. Петр рассказал, что христиане Накацу настоятельно просили убрать от них катехизатора Григория Такахаси; негоден сей юнец, хотя и воспитанник Семинарии, нигде, – слаб характером и сердцем плохонек, хоть и умен; не знаю, что с ним делать, куда его деть. Ныне он живет в Янагава.

24 сентября/6 октября 1891. Вторник.

Кумамото.

Около семи часов утра выехав с ночлега, за 9 ри, приехали в Кумамото в двенадцать часов. Катехизатор Георгий Оно с некоторыми встретил ри за два. Прибыв в церковный дом, нашли христианок 7–8 с детьми; мужчин почти не было. Отслужил я литийку и сказал несколько слов, потом стал спрашивать у детей молитвы, – никто ничего не прочитал; заметил я катехизатору – и недумавшему учить детей – и священнику о. Кавано, что они не исполняют своей обязанности и вперед должны заботиться о поучении детей не менее, чем о поучении взрослых. После сего стал толковать женщинам о необходимости завести «женский симбокквай» и как это устроить. Женщины обещали посоветоваться, – Пообедать принесли японское бенто. – Со священником и катехизатором привели в ясность положение Церкви. Оказалось налицо в Кумамото 35 христиан; в других местах, но принадлежавших к сей Церкви, равно охладевших 31; всех 66 членов; девять лет тому назад было 3 и один охладевший (он и ныне на счету, но где обретается – неизвестно). Малоуспешна была сия Церковь, несмотря на то, что здесь жил священник; причина та, что малодеятельные до сих пор все люди были, и теперешний катехизатор – только имя носит катехизатора, не делает же ровно ничего, и, к сожалению, нельзя этого поправить, ибо ему за сорок лет – вялость не исправить, на место же его нет никого.

Вечером с семи часов была вечерня, потом проповедь об усердии, перешедшая в убеждение заботиться о распространении веры самим христианам; о ни все обещались; почти все мужчины и были; из них особенно усердны Матфей Ямамото, которого я застал христианином еще девять лет назад, и Петр Ивао, брат Федора, бывшего в Семинарии. Завтра вечером предположено женское собрание; женщины, вероятно, все также согласятся служить верораспространению (фукёоин). Мы же с о. Петром обещались поселить здесь еще Григория Такахаси, чтобы было для такого большого города два катехизатора. – Ночевать Лин Исизака (бывший катехизатор) привез нас с о. Петром в гостиницу, устроенную наполовину по-европейски, где и пишется сие.

25 сентября» 7 октября 1891. Среда.

Кумамото.

В восьмом часу пришли мы с о. Петром Кавано из гостиницы, где ночевали, в церковный дом. Обедницу сегодня назначили отслужить еще вчера и собраться помолиться всем, по возможности. Но увы! Человек пять всего пришло! Плохи христиане! Тем не менее службу отслужили и проповедку сказали. Затем отправились посетить христиан; были только в семи домах; к прочим оказалось неудобным: кто живет у язычников, кто на службе – дома никого нет, а Моисей Китагава просит не быть у него, потому что в доме больной язычник; зубной врач, никогда не бывающий в Церкви, сконфузился, когда мы вошли в комнату его с языческой божницей, и поскорее попросил наверх к себе – это-де комната жены – язычницы. Когда вернулись домой, пришел какой-то волосатый, в белом балахоне, Ямазаки по имени, брат которого был двадцать лет назад у меня в школе; ищет Христа вот уже три года у протестантов и католиков и все еще не нашел Христа- Бога, не верует: пришел мне выложить свои выражения; прежде часа полтора толковал с о. Петром внизу, потому что я только что получил пренеприятные письма: от о. Сергия – ураган ворота чугунные в Миссии разломал; от о. Ямагаки – жену Марину, преследуемую тещей, в Вакаяма отсылает; от Нумабе – дело о перемене священника в Нагоя, – и читал их; приняв потом сего волосатого, толковал и я с ним с час – переливанье из пустого в порожнее с такими людьми. Я ему сказал прямо, что у него в душе дыра – сколько ни лей, все – вон; пусть молится Создателю, чтобы исцелил сей изъян, иначе никогда ничего не поймет и ни во что не уверует; собирается путешествовать по Китаю и Сибири без денег, долго пропутешествует! – Ответил на письма: о. Сергию, чтобы сделать новые ворота, о. Ямагаки, чтобы ни под каким видом не отпускал от себя жену, – Пришел христианин из Ямага Матфей Ето; по-видимому, хороший христианин; он из той деревни около Ямага, откуда Ито, что в России помер; там есть еще один христианин Лука Сиката, но ныне болен, прийти сюда не может, послал ему образок, равно как дал таковой и Матфею; дал ему, кроме того, наружный и внутренний виды храма на Суругадае. Прочих христиан, четырех, наименованных мне вчера о. Петром и Георгием Оно, в Ямага нет; вышли в другие места; а один, Симеон Сато, давно уже помер и похоронен, а священник и катехизатор о том не ведают – хороши!

С семи часов вечера была вечерня, но совсем мало собралось мужчин и женщин; последних было взрослых пять, хотя для них сегодня преимущественно и было собрание. После службы я сказал, что женское общество, которое ныне мы собрались основать было еще при Спасителе: святые жены-мироносицы, которых был сонм, – пример для всех последующих женских благочестивых собраний и обществ; во время Апостолов были диакониссы, имевшие своим особенным назначением служить Церкви… Итак, ныне основываемое женское общество имеет издали благословение Спасителя и Апостолов, поэтому оно непременно будет прочно существовать и приносить пользу Церкви, если только сами женщины приложат старание о том. – Сказаны были вкратце правила: собираться раз в месяц, самим готовить для себя кооги и прочее, как в других «фудзин – симбокквай». Потом предложено женщинам сделать начало – сказать что-нибудь; Саломея, жена Лина Исизака, по книжке преплохо прочитала половину жития святой Феодоры; Юлия, другая предположенная к говоренью, отказалась. Избрали говорящих на следующее собрание – в третье воскресенье месяца, в два часа пополудни, – тех же; хозяек двух также избрали. Потом еще я сказал поучение на слова «Непрестанно молитеся», обращая все свои дела в молитву. В половине десятого собрание кончилось, и мы с отцом Петром отправились далеко в гостиницу ночевать, что не совсем-то удобно.

26 сентября/8 октября 1891. Четверг.

Кумамото и Янагава.

Утром, когда хотел расплатиться в гостинице, хозяин (весьма молодой, приличный и образованный человек) сказал, что Лин Исизака просил не брать денег – он сам заплатит, и не взял; нечего делать, пришлось на чужой счет прожить, хотя я всячески избегаю этого, убеждая усердствующих христиан жертвовать на свою Церковь то, что хотят истратить на меня. – В церковном доме, когда прибыли, разбиралось о. Петром дело Григория Такахаси: читали множество писем христиан, просящих об одном – убрать его из Накацу. Слаб этот Такахаси, как малый ребенок; там поселился у него некто нахал Кимура, объедал его да вовлек в долги, да и в разврат еще: пьянствовали вместе, кажется, и блудили; на расходы же заложили гробный покров, выписанный из России, удерживали квартирные у себя, занимали; негоден совсем Такахаси на службу Церкви! Сделали еще попытку – поместить его здесь, около пожилого Георгия Оно, который может охранять его от дурных людей, но едва ли и здесь будет от него какая-либо польза. Хотел заплатить за него долги, но по разборе всего дела вижу, что сделать бы это значило – воспитывать зло; нельзя, пусть из содержания выплачивает, хотя бы для того нужно было сократить то, что он дает отцу; пусть и последний учит сына служить как должно.

С одного часу назначена была проповедь для язычников, о чем объявлено в газете (хлопотал Лин Исизака); к этому времени мы с о. Петром прибыли в «боогоквайся» (онорео-васуруру квайся) – здание, назначенное для всякого рода публичных речей и совещаний. С половины второго о. Петр начал свою проповедь, с двух я – первоначальную к язычникам проповедь; народу было, вероятно, более 500; слушали спокойно; кончена проповедь в двадцать минут четвертого часа. Были три миссионера, из коих двое аглицкие епископалы, один американский конгрегационал. Вернувшись с проповеди, между прочим принял в Женскую школу сироту Иноуе, двенадцати лет, и дал ее матери 10 ен для отправления Веры в Токио; мать – Марфа – недавно осталась вдовой и двумя детьми и без всяких средств воспитать их; отец, чиновник – был усердный христианин.

В пять часов мы с о. Кавано выехали на станцию чугунки – в Янагава; почти все христианки и те из христиан, которые, по службе, могли быть, собрались на станцию проводить. В шесть часов выехали из Кумамото и около десяти вечера были в Янагава; несмотря на такое позднее время, христиане и христианки встретили в церковном доме, в котором, кроме того, оказалась целая комната язычников, или слушающих учение, или даже еще не начинавших. Надев епитрахиль и малый омофор, я отслужил сокращенно молебен и сказал слово, какое только по утомлению мог сказать, обращенное к христианам и отчасти к язычникам. В одиннадцать часов кончено было, после чего был частный разговор с христианами, и около двенадцати часов мне указали на ночь помещение в доме христианина Григория Фурусава, чиновника, за 5 чё от церковного дома; хлопоты об устройстве комнаты и постели всей семьей, начиная со старика Иосифа и кончая двенадцатилетней Лукиею, показывали трогательное радушие хозяев.

27 сентября/9 октября 1891. Пятница.

Янагава.

Утром, в седьмом часу, по каналу на лодке хозяин Григорий отвез меня и ночевавшего там же катехизатора Давида Парита в церковный дом; утро было чудесное и вид по каналу очень красивый и интересный. С восьми часов стали служить обедницу; пели очень стройно; Софья Абе, дочь о. Такая, воспитанница Миссийской женской школы, учит пению; пение маленьких девочек тонкими звонкими голосками особенно красит хор; братьев и сестер собралось человек 20. Проповедь была на слова «Вы есть благоухание Христово», поэтому должны всеми своими делами являть Христа, и все их посвящать Богу, тогда ваши дела будут почтенны, ценны, составят делание не только для Земли, а вместе и для Неба. Во время проповеди упала дверь на головы близ сидевших (не причинив, впрочем, большого вреда), что дало мне повод, после службы, настаивать, чтобы поскорее постарались построить настоящую Церковь, хоть маленькую; стыдно центральной Церкви, где священник имеет богослужение в таком вот старом здании; если сама здешняя Церковь не в состоянии построить, то она может просить помощи у других Церквей, подведомых о. Петру Кавано, и те, вероятно, не откажут. Отныне в продолжении двух лет (до следующего моего приезда сюда) непременно здесь должно быть построено приличное здание для совершения литургии. Это тем более возможно, что и землю купить, и Церковь, даже с помещением для катехизатора, построить здесь можно за 250 ен.

Янагава славится рыбой, угрями, которой водится множество в каналах, пересекающих город по всем направлениям; поэтому и обед был преимущественно из угрей. После обеда посетили дом о. Петра Кавано, дом кенвай гиин’а Мори, мать и жена которого христианки; с час пробеседовали с ним о необходимости и ему принять святую веру; посетили и еще несколько домов.

Вечером с семи часов была вечерня, после которой нужно было беседовать с христианами о фукёо и прочем, но набралось столько язычников, что нельзя было их оставить без слова, поэтому, обратясь к ним, сказал несколько о том, что пришло время для Японии оставить синту, буддизм и прочее ложное и принять истинную веру, данную людям Самим Богом, и объяснил несколько начальных догматов христианства; с час продолжалось слово, после чего язычники ушли, мы же беседовали о фукёо; не пожелали избирать, а все хотят служить распространению Христовой веры; о фудзин-симбокквай – утвердили его существование и избрали говорящих и прочих на следующее – первое – собрание; о необходимости построить храм: обещались хлопотать о сем, по преимуществу, старик Иосиф Нагаи и учитель Григорий Сато; через два года, Бог даст, будет маленький храмик; для начала я пожертвовал 25 ен, то есть выдрав листок из записной книжки, написал вексель на эту сумму, по которому деньги будут высланы тогда, когда соберется на месте достаточная сумма на покупку земли и постройку здания; обещал еще для храма иконы.

28 сентября/10 октября 1891. Суббота.

Янагава.

Утром предположена была с восьми, но начата в девять обедня, за которой следовала панихида, за нею поучение о поминовении усопших, с объяснением, почему и в какие дни совершается поминовение. Певчим дал 2 ены на гостинцы, ибо, действительно, очень стройно поют, и – все, значит, трудятся делать спевки. Бедный этот Григорий Такахаси, прогнанный христианами из Накацу, потому что связался там с дрянными людьми, которые вовлекли его в дурные поступки и в долги, – безвольный человек, отправлен в Кумамото; один стоять он положительно не может; быть может, там Георгий Оно охранит его от дурного общества, и из него еще выйдет проповедник, каким он очень может быть по своему уму и развитию, как кончивший курс в Семинарии.

Обед сегодня устроили из речной черепахи, принесенной учителем Харада, живущим за 2 1/2 ри; суп был очень вкусный, но елось все-таки с некоторым отвращением, как необычное блюдо.

После обеда, в час с половиною, часа начали визиты; прежде всего были у соседа Такесима, кандзи при Кицуин (прогимназии), устроенной здесь бывшим удельным князем; там нашли седого ученого Икебе – начальника Кипуин. Речь о вере продолжилась на час; укорял неверие их и погружение в сомнение, точно в тину, из которой для них и выхода не видно.

Старик Иосиф Сига чем-то смущен и что-то мешает ему ходить в Церковь, но что – не открыл, обещался после сказать о. Петру. Братья Илья и Павел Айноура совсем потеряли веру; Илья, впрочем, оправится, кажется; Павел же – малец, по-видимому, заражен еще гордостью, совсем жалкий, сколько ни обращай к нему ласковых слов, как к стене горох; был прежде в Токио два года в школе около Миссии и ни разу в Миссийскую Церковь не заглянул. Матфей Сато показывает некоторую веру; жаль, что о. его до сих пор не обращен; Семен и Василий Есида, старые христиане, не потеряли веры, но до того ослабели, что икону спрятали – потому, что сестра, у которой живут, буддистка. Словом, сегодня обзор христиан – мало отрадный. Вечером, с половины седьмого, началась всенощная, которую пропели Григорий Такахаси и Софья, дочь о. Якова, с помощью детей, отлично; плод воспитания в Миссийских школах хоть в этом виден; Григорий Такахаси совсем хороший певец – ни на четверть тона никогда не сразнит, даже и тенором порядочным обладает; если он окажется совсем негодным для катехизаторства, то можно обратить его в причетники. – С восьми часов началась проповедь для язычников, которых собралось человек 300, и продолжилась до половины десятого часа; слушали тихо; было много учащейся молодежи, но немало и пожилых людей – учителей, чиновников и прочих. Между прочим, был кенквай гиин Мори Гундзи (мать и жена которого христианки) с дочерью – учительницей в здешней школе; усердно он слушает вот уж другой раз; дай Бог ему понять и принять истину и избежать сетей лжи. Жаль, везде по Японии смущают жаждущих истины протестанты, эти позолоченные медяки, обольщающие наружными атрибутами цивилизации, и легион иностранных представителей своих специй.

Какую же возню подняли на ночлеге в доме Григория Фурусава, чтобы приготовить затеянную для меня ванну; чуть не пристройку сделали сбоку моей комнаты! Смущают подобные вещи до неприятности; одно только и успокаивает, что всем этим они хотят хоть несколько заплатить за воспитание в Миссийской школе своей родной Веры Нагаи, ныне жены Симеона Такаока.

29 сентября/11 октября 1891. Воскресенье.

Янагава. Куруме.

Утро было прелестное, и путь от дома Фурусава до Церкви по каналам в лодке был весьма приятный: по живописности сих каналов с вековыми деревьями, смотрящимися в их воды, это именно своего рода Венеция; жаль только, что сим прелестным каналам позволяют во многих местах зарастать травой; разумен был князь, устроивший этот неиссякаемый источник орошения для соседних полей. Практичный разум, должно быть, прирожденный в доме здешних местных князей: нынешний молодой князь сам работает на полях, сам продает плоды своих полей и садов, торгуясь о цене с покупщиками – местными земледельцами; и пример его благотворно действует на все соседнее население: «Если князь в вараци, то нам как же можно в гета», – и всякой другой роскоши между крестьянами нет.

Пред богослужением приходил проститься Мори Гундзи; говорил, что еще не может принять крещение – веры не чувствует в себе. Я предупреждал его, чтобы не обольстили его протестанты. «Не обольстят», – говорит, – «катехизатор ихний уже приходил ко мне и толковал Священное Писание, но я сам понимаю его лучше, чем этот катехизатор; начнет что-нибудь толковать и как обезьяна свалится с дерева (сару-га ки ёри оциру тоори)». – О. Кавано должен бы был сегодня служить литургию, но просфоры нельзя было приготовить, говорит: «Закваску нужно дней за шесть приготовить, а ее теперь нет». Отчего же не подумал дней за шесть? Вообще, служение о. Петра отзывается небрежностью. Одно в нем не может не обратить внимание: вечно или наливает, или набивает брюхо, или курит; минуту не может просидеть, чтобы или не проглотить что, или не курить; это до неприятности поражает.

Богослужение было – обычная обедница; после нее проповедь о необходимости часто исповедаться и приобщаться, по поводу того, что в Исповедной росписи почти не единый янагавский христианин не отличен бывшим у исповеди и причастия; потом говорено о необходимости воспитания детей в духе благочестия, наконец – о ложности протестантства, по поводу распространения здесь его; кстати, были, как после узнал, некоторые протестантские женщины. – После обеда в два с половиною часа отправились на станцию железной дороги в Ябегава, полтора ри от Янагава; большая часть братьев и сестер распростились в конце города, остальные провожали до станции.

От Ябегава до Куруме тридцать минут пути; в пять часов мы были в Куруме. Остановились в гостинице, и о. Петр с катехизатором Давидом Норита пошли собирать христиан на молитву. Почти два часа я проскучал один. Наконец, явились они в сопровождении Павла Ивахаси. Пошли в дом его отца Игнатия, где нашли комнату, приготовленную для богослужения. Здесь и прежде совершались богослужения. Иконы, которыми снабжена сия Церковь для молитвенной комнаты, лучшие на всем Киусиу: Спаситель и Богоматерь – обе иконы в серебряных ризах и хороших киотах; иконы небольшие, но очень красивые; икона Спасителя совсем новая; столики, аналои с покровцами – все есть. Но малость числа христиан печаль наводит. Здесь ныне всех христиан 11; 9 было налицо, с тремя младенцами в том числе, двое не пришли. По метрике крещено здесь 38, прочие все в разброде по разным местам, семейство же Сибуя (где Вера Сибуя) ушло в протестантство; один ныне – в Сендайской гимназии мудрость почерпает, – А была здесь когда-то большая Церковь. Петр Кавано здесь трудился подряд лет шесть, и Церковь была тогда такая, что о. Яков Такая называл ее первою на Киусиу; человек 30 собиралось тогда к богослужению. Отчего же упадок? Да Кавано надоело на одном месте, так и пошел бродить в Сага, Катацу и прочие; здесь же – или совсем не было катехизатора, или были все молодежь и дрянь вроде Моисея Мацумото, Мабуци, Стефана Танака; слушавшие учение у Кавано ушли в протестантство и католичество, – и ушли хорошие люди, как сам же Кавано говорит; таким образом Кавано, не получая жалованья от инославных, работал на них, – вот это-то и есть «хедано денкёо», как я ему и говорил сегодня. Жаль, до боли жаль! А что поделаешь? Мне далеко – не видно, а они – и о. Яков, бывший тогда здесь священником, и старый катехизатор Кавано – вон настолько они влагают усердия и смысла в свое дело! Для них быть разбитыми и прогнанными, опозорить и свое проповедническое имя, и Христово – ничего не значит; они даже и не замечают этого! – После вечерни, я прямо и высказал христианам мою сердечную боль, что Церковь их по моему невольному недосмотру и по нерадению здесь служивших так опущена; обещал непременно прислать из Токио катехизатора сюда и просил их только помочь ему найти новых слушателей; христиане, видимо, усердные – обещались все сделать, что могут; просили только катехизатора поживее, чтобы мог отвечать на возражения, ибо здесь много учащейся молодежи – «чуть катехизатор затруднится ответом, тотчас осмеют и скажут – победили». Кончивши разговор и условившись завтра утром в семь часов вновь собраться, чтобы помолиться вместе, мы втроем в сопровождении Павла Ивахаси и Василия Кувано вернулись ночевать в гостиницу.

30 сентября/12 октября 1891. Понедельник.

Куруме. Оги – ночлег.

Вечно набивающий себе брюхо о. Кавано и на подъем от сна тяжел. Сегодня утром едва не проспал времени, назначенного для богослужения: я, уже совсем одевшись идти к Игнатию Ивахаси и зашедши за ним, нашел его глубоко спящим, хотя Норита, конечно, разбудил его, уходя туда.

Отслужил обедницу и панихиду по Петре и Иосифе, умершим в сей Церкви; Петр Номура был тот Номура, которого я видел девять с половиной лет тому назад совсем верующим, хотя еще не принявшим крещения; он недавно помер, оставив жену и троих детей; жена здесь была и пела с Павлом, Василием и катехизатором Норита, и какое пение было! Все врозь – какофония – заткни уши и беги! А все оттого, что Церковь опущена; поют смело, навыкло – значит, когда-то и ладно пели, да расстроились. После службы сказал небольшое поучение на слова Апостола, ныне чтенного, что «мы, христиане – члены тела Христова – Церкви, значит – одушевлены Самим Христом – главою, лишь бы мы сами старались сохранить усердие».

Затем объяснил значение панихиды и кутии. Подтвердил еще обещание прислать катехизатора. По угощении чаем вернулись в гостиницу, где ныне сие и пишется, в ожидании обеда и потом отправления в дальнейший путь, так как здесь больше делать нечего.

В 12 ч. 55 м. отправились в Карацу чрез станцию Тосу, где ждали час поезда в Сага. До Сага – по железной дороге. Местность ровная, превосходно возделанная; между прочим, множество дерева Хазе, из плодов которого делаются свечи. От Сага 13 ри до Карацу. В шесть часов прибыли в Оги, 3 ри от Сага, и заночевали. Пользуясь временем, переписал из исповедной росписи о. Петра христиан Карацу в свою тетрадь; оказывается, всего там налицо 12 с детьми, да 2 в отсутствии – вот и вся Церковь; да двое оглашенных в Карацу и трое в Хамазаки – почему-то, однако, медлящих крещением – вероятно, потеряли веру; из них особенно замечателен Канаёси, врач в Хамазаки, изучивший католичество, протестантство и православие и разумно избравший православие. Трое же православных в Карацу ушли в протестантство: о. Петр говорит, что не из-за учения, а для мирских выгод – кто в школу, кто в катехизаторы к протестантам; тем не менее, жаль и досадно.

1/13 октября 1891. Вторник.

Карацу.

В восьмом часу отправились из Оги. Дорога пролегает чрез местность, горы которой изобилуют каменным углем. Всякий, на земле которого есть каменный уголь, имеет право добывать его, взяв разрешение у Правительства; добывается по мелочам: в горах по обе стороны дороги виднеются отверстия внутрь; около же засыпано угольным мусором; люди, как кроты, роются, выбрасывая ненужное из норы и выламывая нужные куски угля. Слой угля здесь тонкий, так что добывающие должны гнуться и работать ползком. По дороге неугомонное движение: везут уголь к речке, откуда он в лодках идет в Карацу, где Правительство берет потребное для флота количество, прочее же идет в продажу; в прошлом году, при забастовках углекопов в Англии, здешняя местность очень выгодно торговала углем. Впрочем, замечательно, что таких бедных деревень, какие мы проезжали сегодня в углекопной местности, нигде еще я не видал; должно быть, бедных углекопов эксплуатируют мироеды, скупая уголь по низким ценам, или заставляя дешево работать. – В двенадцать часов прибыли в Карацу. Далеко до города виднеется сосенник, которым здесь заросло все прибрежье, – настоящее «мацуура», как и называется здешний округ. Катехизатор Яков Томизава и христианин Павел Мураками встретили в конце города, но, так как христиане в церковном доме еще не собрались, то мы проехали в гостиницу, где наскоро пообедали, думая, что Томизава тем временем соберет христиан. После обеда о. Петр Кавано пошел в церковный дом, обещая известить, когда пора мне прийти. Я и жду вот до сих пор этого известия: теперь уж половина четвертого часа; приходил Томизава, сказав, что христиане теперь обедают, еще не собрались, захватил черный чай к услугам Кавано, да вот и кейфуют там вместо того чтобы собрать кого можно (как я говорил) и известить меня, чтобы идти помолиться вместе и познакомиться с Церковью. Видно, что Церковь здесь еще почти не рождалась, да и чего ждать от таких плохих рождателей, как о. Кавано и Яков Томизава!..

Братья и сестры, наконец, собрались и об этом пришли мне сказать; пошел, и такая жалость проникла в сердце при виде сего крошечного стада! И здесь икона Спасителя, и сюда пришел Христос, родилась и здесь Церковь, а при рождении что же не бывает малым и слабым!

Отслужил я краткий молебен, от сердца сказал краткое слово, слово ободрения маленькому стаду. Потом стали советоваться о том, как возращать малое дитя. Павел Мураками здесь самый надёжный христианин, хотя глух и страдает головными болями; он взялся найти дом в городе, где бы поселиться ему и вместе катехизатору, ибо нынешняя квартира, которая в конце города, неудобная, – самому же катехизатору в городе никто не дает квартиры, по не совсем испарившейся еще здесь ненависти к христианству; кстати, катехизатор будет тогда не один в доме; ныне же он и пищу должен сам себе готовить, а отлучаясь, запирать дом на замок, что все неудобно для катехизаторства, – Обещались христиане и новых слушателей искать, – По окончании разговоров о церковных делах и неудачного испытания детей в молитвах (ибо ни один рта не раскрыл), пошел взглянуть на город. Вид с берега на старую крепость – налево и заросший соснами берег – направо, с устьем реки посредине – очень живописен. – Вернувшись в гостиницу и поужинав, собирался было идти в церковный дом к назначенной в семь часов вечерне, как пришли из Хамазаки трое оглашенных: врачи Канаёси и Окабе и чиновник Наразака; поговорив с ними на тему сравнения католичества и протестантства с православием, ибо они изучили все три веры и предпочли первым двум православие (несмотря на то, что из Фукуока несколько раз приезжал католический патер, француз, убеждать их, а со стороны православия был один Кавано, неособенно ученый), отправились все вместе в церковный дом; но службу можно было начать только с половины девятого – так здесь, да и везде, впрочем, плохо держатся слова о соблюдении времени. После вечерни сказано еще поучение, продолжавшееся до половины одиннадцатого. Условившись завтра утром в семь часов собраться, чтобы опять помолиться вместе, мы простились с братьями и вернулись с о. Петром в гостиницу, где потом комары и другие ночные наездники очень мешали спать.

2/14 октября 1891. Среда.

Карацу.

В семь часов мы с о. Петром были в церковном доме, но застали там, кроме катехизатора Якова Томизава, одного Кирилла Хация, который, однако, скоро ушел под предлогом, что в школу нужно, где он учитель. И прождали мы братий и сестер до половины девятого часа утра; едва-едва к этому времени пришли кое-кто; и мы отслужили обедницу и провод по рабе Божием Андрее, недавно здесь умершем. Сказано затем поучение. – Поражает леность здешнего катизихатора Томизава; едва ли исправим он; ленился сначала на катехизаторстве в Токио, ничего не делал в Коморо; строго наказав ему исправиться, послал его сюда – год тому назад; но ровно ничего он здесь не делает, до того беспечен, что даже не потрудился заглянуть, какие здесь церковные книги (у Хация хранятся); о. Кавано уверяет, что здесь есть богослужебные книги: Часослов, Октоих, Псалтырь – и по списку они есть, а Томизава уверяет, что нет и правит службу по старому рукописному Часослову – это значит, что ему лень было заглянуть в склад книг, протянуть руку и взять оттуда что нужно. Едва ли что можно сделать с таким человеком по части распространения Церкви. Всячески настроил о. Петра дать ему строгий выговор, дам и я; скажет о. Петр конфиденциально и Павлу Мураками, что свойство Томизава – леность и беспечность, – чтобы хорошенько требовать от него работы, находя для него новых слушателей, но принесет ли все это пользу, Бог весть; придется, должно быть, в конце концов, уволить его с катехизаторства; к сожалению, его даже и причетником нельзя сделать, как можно Григория Такахаси, ибо он от лености и искусство пения совсем потерял, несмотря на то что в Семинарии был из лучших певчих. – Вообще, Церковь в Карацу мало отрады дает; всего-то здесь 16 христиан, из коих 14 с невообразимо сопливыми детьми налицо.

С двух часов после обеда посетили христиан; Павел Мураками цирюльничает чуть не в конуре, Павел Мураи в таком грязном хлеве, что и скотине бы совестно стоять там; впрочем, говорит, временно, – продал дом свой, чтобы больше купить товару; Илья Мураками – оклейщик – на задворке, нужно было пробираться к нему по бурьяну и обрывам; Господи, Ты мой Боже, думалось, когда христиане будут не самый последний, самый бедный и грязный по всем городам, где наши Церкви? Скоро ль мы станем ходить к христианам на главных улицах и в хорошие дома? – Когда были у учителя Кирилла Хация, то от него отправились в близлежащий кооен, под который занята бывшая знаменитая крепость князя города Карацу. Сверх крепости отличный вид на море с островками, на город с горами за ним, на Мицусима – чрез устье реки. Недавним ветром свалило в крепости несколько толстенных вековых сосен; это напомнило участь тоже вековых силачей – удельных князей, так же поваленных в прах недавно, да и не бурей (какая это буря – горсть двухсабельных под предводительством Сайго!), в дуновением времени и собственною устарелостью. Крепость Карацу построена по указанию Хидеёси, когда он был здесь, снаряжая поход в Корею. На площадке лежит старая пушка, отлитая по образцу голландских, взятых с судна, погибшего около Карацу лет двести тому назад; виден даже и герб Голландии – до того простиралась подражательность. – Вечером с восьми часов была проповедь для язычников в Гиндзидоо; собралось человек 300 и слушали усердно; в конце проповеди указано было на катехизатора, от которого желающие могут дальше учиться вере.

3/15 октября 1891. Четверг.

Карацу- Фукуока.

В семь и три четверти часа сопровождаемые христианами при продолжающихся убеждениях с нашей стороны стараться сделать Церковь цветущею и при уверениях с их, что постараются, мы с о. Кавано оставили Карацу. Переправившись на лодках чрез устье реки в Мицусима, поехали великолепным сосновым лесом, содержимым как парк, до Хамасаки; там заехали к врачу Канеёси, оглашенному, и, простившись с ним и с провожавшими до Хамазаки Павлом Мураками и катехизатором Яковом Томизава, отправились дальше, в Фукуока. Канеёси и двум другим оглашенным в Хамазаки обещался прислать из Токио книг 6–7, но с тем, чтобы они были здесь уже церковными. Дорога в Фукуока идет почти все время берегом моря. Так как в одной из придорожных деревень был какой-то праздник, то по дороге встречалось множество радостного народа, идущего на праздник. В Фукуока прибыли часов в пять вечера и остановились здесь, чтобы повидаться с находящимися здесь 3–4 христианами и узнать от них, могут ли они помочь катехизатору, если оный будет поселен здесь, открыть проповедь, то есть найдут ли для него на первый раз слушателей.

Плеск моря, слышавшийся целые полдня сегодня, напомнил плеск моря хакодатский, когда я, бывало, сновал по берегу его с думою о смысле жизни. То основание было – основа, ныне идет уток; и тогда было грустно почти до безотрадности, и теперь тоже самое: рисунок-то ткани уж больно неясен и мизерен. Эх, по шапке и Сенька, и по Сеньке шапка!

Часу в девятом вечера Таисия Сёодзи, старуха, приходила, наболтала с кучу и найти слушателей для катехизатора не обещала; завтра придет с дочерью Фотиной; вероятно, тоже ничего надежного не скажет.

4/16 октября 1891. Пятница.

ФукуокаКокура.

В десять часов утра приходили Таисия и Фотина Сёодзи; людей для слушания учения не указали, но обещали постараться найти. И о. Павел Кавано из города не принес ничего определенного; Пелагея, жена торговца, на которую он возлагал некоторую надежду, как на усердную христианку, переселилась куда-то за два ри от города; еще есть Лука, служащий в тюрьме; вот и все здешние христиане; быть может, есть и больше, да неизвестны; все-таки больше всего надежды на Сёодзи, что они помогут катехизатору основаться здесь. Сегодня утром отправил письмо к Павлу Морита в Нагасаки: если у него не найдется человека 2–3 слушателей из коренных жителей Нагасаки к тому времени, когда я кончу обзор Церквей о. Кавано, то пусть известит о том меня в Усуки – всего лучше тогда переселиться ему сюда – в Фукуока, как самый многолюдный город на Киусиу.

Пришли в одиннадцатом часу Лука, тюремщик, и Алексей, что оставил в Янагава мать и жену без хлеба, – народ низшего класса – и по речам, и по приемам видно; но о. Кавано тотчас написал Луке адрес Фотины Сёодзи – «иди, познакомься», а когда тот оставил было листок на полу, строго подтвердил: «Не истеряй адреса». Удивился я бестактности Кавано; Сёодзи – мать и дочь – только что говорили, что «Церковь нужно начать с высших лиц», а он сует им в знакомые тюремщика Луку! Ну об чем же они будут беседовать с ним, когда и сам-то о. Кавано, поговорив с Лукой минут десять, видимо, не знал дальше, что делать с ним, и к адресу-то, кажется, прибегнул от нечего говорить больше с Лукой! Не место будет Луке в семействе офицера, да еще язычника! Положим, пред Богом и в Церкви все равны, да в обществе-то нужно, чтобы люди не стесняли друг друга, а Лука у Сёодзи верно отобьет всякую охоту у тех, кого встретит там, идти в Церковь, чтобы не наткнуться на подобные знакомства. «Будьте мудры, яко змии» – сказано; и Апостол Павел – образец нам, как поступать, чтобы всякого рода людей привлечь в Церковь; если он обрезал Тимофея, то уж, конечно, не велел бы Луке идти к Сёодзи, чтобы отпугивать их знакомых от Церкви. И таких простых вещей не понимает, или не хочет взять в толк о. Кавано! Оттого же у него и Церкви пустые; коли все с задворков к христианам ходит, то с главного подъезда едва ли кто из язычников пустит к себе! – В два часа двадцать минут пополудни отправились из Фукуока по железной дороге, и в пяти часов были в Кокура. Катехизатор Тимофей Саеки с христианами встретили на станции и провели в гостиницу, переодевшись в которой, мы с о. Петром отправились в церковный дом. Христиан здесь местных нет еще ни одного человека, даже и слушателей надежных нет, а живут здесь три христианских семейства: 1. Николая Мацуи из Хакодате – строитель здешней бумажной фабрики, у которого в семье 7 человек; 2. Василия Китагава, бывшего воспитанника Катехизаторской школы, у которого жена и дочь, и 3. Павла Сато из Церкви Коодзимаци в Токио, служащего здесь на железной дороге, у которого жена и две дочери, – всего с детьми здесь 14 христиан. Отслужили вечерню, после которой было и приличное поучение; дети оказались знающими молитвы, хоть плоховато. Одна из дочерей Мацуи, пятнадцатилетняя Вера, училась в Миссийской школе на Суругадае и пела в хоре, потому и здесь поет очень хорошо. Катехизатор Саеки, по новости волнуется и путается в службе, но читает хорошо, поет же плоховато, хотя, учась в Семинарии, и пел в хоре. Впрочем, из него выйдет, даст Бог, хороший катехизатор, лучше Томизава и Григория Такахаси; у него есть практический смысл и способность управлять.

5/17 октября 1891. Суббота.

Кокура.

С девяти часов утра была в церковном доме обедница и панихида по умершим родным здешних христиан; поучение о поминовении умерших. Пели совсем плохо: торопятся до нелепости. – Потом пошли было всей Церковью сниматься в фотографии, но сия оказалась неисправною: снять даже такую маленькую группу отказалась. Посетили два дома христиан, ибо в третьем и катехизатор живет у Василия Китагава. Николай Мацуи показывал планы своей работы, по которым построена бумажная фабрика; действительно, очень даровитый архитектор и почти самоучка; жаль, что ревматизм в ногах и руках, развившийся до того, что он не может владеть пером и прочими рисовальными инструментами, – лишил его возможности продолжать свою зодческую деятельность; ныне он просто закладчик. При постройке фабрики он получал не проценты, как принято у европейских архитекторов, а по 100 ен в месяц. Фабрика, кроме машин, стоит 120000 ен. Она принадлежит Хацисука, бывшему тоокейскому губернатору. После обеда, во втором часу, Мацуи повел и показать фабрику. Бумага делается из рисовой соломы и тряпья; на ней работают до двухсот человек; вырабатывается в сутки бумаги пять тони; процесс выработки от соломы и тряпья отсылки упакованной бумаги продолжается меньше суток: шесть часов солома, или несколько измельченное тряпье преет в цилиндре, где температура пара 40°, шесть часов, затем мокнет в воде, четыре часа в чанах измельчается и обращается в массу, три часа – на отмывку и окончательное приготовление массы и пропуск ее через сетку на сушильные цилиндры, прошедши которые, она навертывается бесконечной лентой на цилиндре, с которого поступает под разрезальную машину, оттуда обрезывается и женщинами упаковывается в оберточную бумагу. Последняя делается здесь же. Красноватая бумага для «Дзидзисимпо» идет с этой фабрики. Вообще, делается бумага больше для газет; может идти и на печатание книг, но высших сортов – письменная бумага – не производится. Бумажная фабрика эта больше, чем в Оодзи и, кажется, самая большая в Японии; всех же ныне в Японии семь бумажных фабрик, устроенных по-иностранному. Замечательно, что ни при устройстве сей фабрики, ни ныне при выделке бумаги не было и нет ни единого иностранца – все сами японцы, – как не сказать, что умный и переметливый народ! Фабрика построена здесь потому, что уголь под рукой. Заработная плата очень низкая; например, Василий Китагава получает всего 30 сен в день; платится по дням; значит, за каждый прогуленный день не платится. Я взял лист бумаги для соображения в Токио, не годится ли нам для печатания миссийских книг – дешевле было бы покупать прямо с первых рук.

По возвращении с фабрики, в четвертом часу, предложили ванну в гостинице, чем и воспользовался, и нужно признаться, что хорош этот обычай у японцев – часто брать ванну; я привыкаю к нему в путешествии: самое лучшее лекарство от желудочного катара. Кстати, гостиница, в которой ныне стою в Кокура, по преданью, построена по плану, начерченному знаменитым Юи Сёосецу, бывшим здесь некоторое время (он и родом с Киусиу) и отправившимся отсюда в Едо, где он поселился на Суругадае и, тоже по преданию, наделал те подземные ходы, которые нам причиняли такую досаду при постройке храма; там он замышлял мухон против Сёогуна; оттуда на змее поднимался, чтобы сверху взглянуть на расположение сёогунской крепости, и оттуда, наконец, бежал и где-то распорол себе брюхо. Ныне его история, изукрашенная вымыслами, составляет достояние театральной сцены.

Вечером с семи часов была всенощная, но что это за безобразное было служение! Ни малейшего приготовления к нему! О. Кавано читал Евангелие – хуже нельзя прочесть; пение – какое-то скакание с препятствиями; раз пять я удерживал: «Не торопитесь», – ничего не помогало; положительно, хуже богослужения я не встречал. Зато же и напел я по окончании о. Петру и катехизатору. Первый должен готовить Евангелие да читать просто, а не китайскими звуками, должен также наперед с катехизатором готовить порядок богослужения; катехизатор должен за час до богослужения начать приготовление да петь истово; такое же служение, как ныне – не молитва, а грех; христиане должны сами требовать также, чтобы богослужение было «истовое» и прочее. В первый раз при посещении Церквей был так раздражен, и такое резкое наставление – первое; а что будешь делать! Христиане же видят, что служба идет нелепо, – смолчи и я, в отчаяние могут прийти.

6/18 октября 1891. Воскресенье.

Кокура.

Перед службой еще объяснил о. Петру важное значение Евангелия в Богослужении, – что его нужно читать с благоговением, как слово Христа, и так, чтобы все стоящие при богослужении слушали и сложили в сердце, то же и Апостол, и прочие. За час до службы отправил о. Петра в Церковь приготовиться; и нужно сказать, что вчерашнее и сегодняшнее наставления вполне достигли: богослужение шло очень чинно, пели не спеша и довольно стройно, Евангелие и Апостол прочитаны были внятно и совершенно понятным языком. В один час назначена была проповедь для язычников. Так как, кроме театра, здесь нет места, удобного для проповеди большому собранью, в театре же говорить проповедь совсем неприлично, то нанята была гостиница – эта же самая, в которой мы живем – за 2 1/2 ены на время проповеди; человек 200 в ней могли поместиться, но, увы, слушателей, кроме христиан, было не более человек 30! Угораздило же этого неопытного катехизатора Саеки запрятать объявления о проповеди так, что их никто не видал! Под тем предлогом, что-де «по городу, на улицах расклеить листы с объявлениями – их тотчас уличные ребятишки сорвут», он наклеил их на банях – «там-де народ собирается»; ну и вышло, что простонародье, моющееся в городских банях, на проповедь не пришло – до ней ли ему! А больше никто и не знал про проповедь; человек 30 пришли, дожно быть, из проходивших около гостиницы и видевших на ней вывешенное объявление, которое никто и не думал срывать; не было бы сорвано и в других местах, а где сорвано – там прежде того прочитано было бы сотнею проходящих. Тем не менее проповедь состоялась. Плел сначала Тимофей Саеки сам; начал в третьем часу, проговорил минут сорок – о разном; потом говорил о. Петр о любви; я сказал обычную проповедь – первоначальную к язычникам. Кончено было около пяти часов. Потом братья и сестры в комнате, потом перепись христиан Накацу, ужин и теперь опять братья и сестры собрались провожать; едем в девять вечера в Модзи по чугунке, оттуда чрез Бакан на пароходе до Накацу, где будем, говорят, завтра утром часов в семь.

7" 19 октября 1891. Понедельник.

Накацу.

Вчера вечером до Модзи ехали минут тридцать; там носильщики перенесли чемоданы на пароходик и за 3 сен каждый мы с о. Петром и множеством другой публики в пять минут переехали на другой берег, в Бакан; здесь, съехав на шлюпке на берег, с час подождали в гостинице, после чего перевезены были на небольшой пароход, делающий рейс между Баканом и Накацу. В одиннадцать часов ночи заняли место на пароходе (за 45 сен), но снялся пароход в один час ночи. Публика битком набила каюту; тем не менее каждый примостился уснуть насколько возможно. В пять с половиною часов утра мы были уже в Накацу, но по мелкости прибрежья пароход останавливается мили за полторы от берегу; переезжают на берег на лодках с приливом. За нами от христиан Накацу была особенная лодка со Стефаном Танака, бывшим катехизатором, и Павлом Накано на ней. Недалеко от берега проезжали мимо заводей с воротами для рыбы; еще ближе – рядами насыпаны кучи камней для жилья угрям, которых здесь и ловят. При полном рассвете высадились на берег и нашли почти всех христиан и христианок, ожидавших нас; во главе христианок была Дорофея Хаттори, сестра известного ученого и журналиста Фукузава, родом здешнего. На приготовленных дзинрикися доехали до города и, переодевшись и умывшись в гостинице, отправились в молитвенный дом. Пустотой неприятно поразил он, ибо дрянной катехизатор Григорий Такахаси христианами прогнан отсюда, и в доме никто не живет. Отслужили обедницу, сказано слово приветственное, поговорили немного о Церкви и вернулись в гостиницу, куда также пришли братья и сестры. Продолжался и здесь разговор и совещания о Церкви. Оказывается, что Григорий Такахаси так опозорил здесь имя катехизатора (долгами и развратом), что христиане просят оставить теперь на время Церковь совсем без катехизатора, пока улягутся дурные толки о православном катехизаторе, тем более они хотят этого, что-де весьма хорошего катехизатора все равно не дадут, а будет такой же молодой, как и прежние, и значит, дурного впечатления не в состоянии будет изгладить. До будущего Собора в Оосака – в июле будущего года – они хотят остаться без катехизатора и сами заправлять в это время общественной молитвой и другими церковными делами; обещаются не опустить Церкви и не дать расхитить христиан инославным (к Дорофее же теперь очень пристают католики), перейти к ним, уйти от таких развратных людей, как бывший здешний катехизатор и его сотоварищи. Что ж, можно и так, тем более, что, действительно, хорошего катехизатора, которого можно бы прислать сюда поправить Церковь, нет в виду; нужно только, чтобы священник почаще посещал эту Церковь.

И здесь на славу хотели угостить, и потому устроили иностранный обед, и пришлось остаться голодным – есть нечего: или полусырое, или твердое, как подошва. После обеда посещали христиан и семейства катехизаторов Синовара и Иидзима – совсем еще языческие, также языческое семейство умершего катехизатора Василия Цуция. Поразило следующее обстоятельство: почти во всех домах полно народу, и все язычники, кроме одного, много двух молодых членов семьи; недаром здесь 25 христиан, а христианских домов 17. Я думал, что некоторые, по крайней мере, – бобыли, одинокие в доме; куда! У всех отцы, матери, братья, сестры! Итак, или христиане не веруют в важность христианства, или не любят родителей и родных; но так как, без сомнения, не последнее, что – христиане здешние какие-то недоверки; родители в гроб смотрят, а они и думать забыли, что родители близки к вечной погибели, – не веруют, значит, как должно, в погибель и спасение. Печально! Катехизаторы из этой Церкви и их родные смотрят на катехизаторство только как на мирское средство – пропитание добывать. Старый Цуция живет за городом и богатый земледел, а сын, тем не менее, живя здесь на катехизаторстве, получал содержание от Церкви, и даже сделавшись болен и ничего не делая несколько месяцев, получал; потом, наконец, отказался от содержания; я тогда подивился его благородству, но я и не воображал, что он сам по себе такой богач. Впрочем, Бог с ним! Умер по-христиански, хоть в языческом доме: между одной молитвой совершенной и другой ожидаемой. Отец сводил меня на его могилу и жены его Ольги – на обеих могилах стоит по деревянному кресту. – Отец, видимо, обрадовался моему и о. Петра приходу, – радушно угощал чаем и каки, и сводил потом на холм, откуда мы полюбовались чудным видом на блестевшее, как зарево, море, на горы, поля и город; отсюда видны – налево остров Ниппон, прямо и несколько направо остров Сикоку. Лучшее здесь христианское семейство это – Дорофея Хаттори и ее маленьких племянниц-скромниц: живут трое в бедненьком доме и, по-видимому, вполне счастливы своей участью. Советовал Дорофее отпустить одну из племянниц в Миссийскую школу на Суругадае, научилась бы хорошенько вере и церковному пению. – Вечером, с половины восьмого, началась вечерня, после нее проповедь о христианском усердии, кончившаяся настойчивым убеждением обратить ко Христу стариков в домах, где есть молодые христиане. Потом учреждено женское собрание, к следующему воскресенью выбраны две коонги: Дорофея и Пелагея, а хозяйками Агафья и Нина, племянница первой; собрание у Дорофеи в доме с двух половиной часов и так далее. Затем был толк, как управить здешнюю Церковь, оставив ее до Собора без катехизатора. Христиане обещались субботние и воскресные службы вести неопустительно, к службе готовить кооги, непременно из Священного Писания, или из Житий Святых. Кроме того, к двум нынешним прибавить двух сицудзи заведывать порядком церковным; сицудзи будут часто писать о церковных делах о. Петру и мне; наблюдать, чтобы христиане не ослабели в вере и прочее. Здесь было в каждые два месяца общее собрание христиан и христианок, – оно оставлено и наперед по-прежнему. Неоднократно в продолжении вечера я обращался к убеждению обратить стариков в христианство; оттого-то эта Церковь так слаба и такая колеблющаяся, что состоит из одной молодежи: точно молодой тростник, колеблемый всяким дуновением ветра. В одиннадцать часов закончилось церковное собрание.

8/20 октября 1891. Вторник.

Накацу.

В восемь часов была назначена, с половины девятого началась церковная служба – часы и панихида. К последней кутью принес отец Василия Цуция, пришедший и сам с средним сыном. После панихиды поучение о поминовении умерших, потом речь о Церкви; подтверждено было сказанное и решенное вчера; положено избрать четырех сицудзи; захотели трех мужчин и одну женщину; ладно, выбрали: Дорофею Хаттори, Мориоку, Араи, Кангами – действительно, лучших христиан Церкви. Поучение им об усердном исполнении долга и всем – о соблюдении мира (Сатана просит сеять вражду?, как пшеницу): не делиться, например, на старых и новых христиан (что именно здесь есть); вновь прошено поскорее обратить в домах стариков в христианство, с чем внесется совет и устойчивость в Церковь. По каталогу поверены церковные книги: многих не оказалось – затеряны, новых еще не выслано; последние обещаны, когда сицудзи попросят их письмом в дзимусё в Миссии; хранение книг поручено, пока не будет здесь катехизатора, Спиридону Оодзима, которого рекомендовали как аккуратного. Беседа продлилась за полдень. Потом пошли вместе в фотографию сняться, по желанию христиан. Когда вернулся в гостиницу, пришли с визитом и конфетами отец катехизатора Петра Синовара и мать катехизатора Павла Иидзима: симпатичные старики; отверзи им, Господи, к принятию спасительного учения! – Заплатил за Григория Такахаси промотанные им квартирные деньги за 5–10 месяцы, всего за шесть месяцев по 2 ены ­­ 12 ен, но с тем, чтобы вычесть потом из его содержания, чтобы не было поблажки на дальнейшее в этом роде; оказывается, что ен 40 намотал здесь – всем задолжал: и по лавкам, и христианам, а проходя отсюда чрез Кокура – и там задолжал, в Янагава – под носом у о. Петра – его собственной сестре задолжал; наказал о. Петру написать в Кумамото Георгию Оно – предупредить христиан, чтобы не давали в долг этому мото гаю; да едва ли и исправится он и будет годен для дальнейшей службы!

В третьем часу в соседней комнате, за бумажной ширмой поднялся такой крупный говор, что нельзя было не догадаться – делается с намерением, чтобы я слышал; прислушался; оказывается: старшины Церкви с Стефаном Танака и еще кем-то, всего человек пять, требуют у о. Петра, чтобы он выхлопотал у меня уплату долгов Григория Такахаси; тот возражает, а они угрожают: «Иначе конец Церкви в Накацу!». Нахальство это возмутило меня, и я пожалел, что заплатил его долг за квартиру; нигде до сих пор и это не было, и никто не требовал доселе от меня уплаты долгов, наделанных катехизаторами, а таковых было немало; и Церковь нигде из-за долгов или дурного поведения катехизатора не разрушалась, хотя не без того, чтобы не чувствовать вреда от того. Говор кончился без исполнения их требования о. Петром.

С половины пятого началась проповедь для язычников в здании, выстроенном для публичных лекций своему родному городу ученым Фукузава, и продолжалась более полутора часа; по окончании один сделал вопрос по поводу моего сравнения теперешнего времени упадка языческой веры в Японии со временем такого же упадка в Греции и Риме пред временем Спасителя. Слушателей было человек около двухсот; слушали очень тихо. После проповеди, вернувшись домой, говорил со стариками насчет их требования уплаты долгов Такахаси, что сделать это, хоть и желал бы, не могу, – было бы поощрением всех катехизаторов входить в долги; Церковь же из-за этого не разрушится, как не разрушилась из-за Иуды, еретиков-патриархов и прочих, притом, если бы, заплатив долги, и уничтожить в глазах язычников одну неблаговидность, то как же уничтожить другие, вроде его хождения в публичный дом, и прочие. Обещался только я, что долги будут выплачены постепенно, ежемесячным вычетом двух ен из его содержания; поручился за полную уплату сею постепенностью, хотя бы Такахаси и был отставлен от службы, обещав в таком случае выплатить из моего личного жалованья. Успокоились, по-видимому. Но, по истине, плоха сия Церковь, почти вся состоящая из необузданной и хорошо не знающей ни христианского учения, ни христианского духа молодежи. Наказывал о. Петру при следующем посещении Церкви, в декабре, прожить здесь дней двадцать, и, приготовивши к крещению, уже несколько подготовленных стариков, как-то: родителей Василия Цуция, П. Синовара, П. Иидзима, и, если найдутся, другие, – крестить их и таким образом несколько изменить характер Церкви.

9/21 октября 1891. Среда.

Беппуночлег в трех ри от Оита.

В половине восьмого часа утра, простившись с братьями и сестрами, выехали из Накацу. За два дня стоянки пришлось 5 ен заплатить – нигде не было так дорого, вероятно, потому что здесь была не гостиница, а рёория, хотя иностранным столом чуть не заморили. – По дороге от Накацу замечательна – направо – гора Хаци-мен-зан, отвсюду имеющая один и тот же вид продолговатого гребня, понижающегося в одну сторону. В 5 ри от Накацу есть, в Уса, очень богатая мия, в которой, говорят, есть дождевая труба из золота. С полдороги к Ойта начинаются деревни, в которых очень развит промысел тканья циновок, простых и узорчатых, из особого растения, здесь же на полях возделываемого. От города Хидзи начинается объезд залива к Оита. В трех ри от Оита, в городе Беппу нас ждали: катехизатор Иоанн Мабуци и литератор Сато Куратаро, очень расположенный к православию. Так как солнце зашло, то мы остановились здесь на ночлег, тем более что здесь замечательное место теплых ванн; в каждом доме – натуральная теплая ванна; и минеральной воды здесь такое обилие, что, где бы ни начать рыть, она является. За вечер я два раза сходил в ванну. Вечер проведен был в разговорах с Сато, которого я убеждаю сделаться христианским писателем – писать религиозные романы и повести. Повестей до сих пор им напечатано уже двадцать книг; ему от роду тридцать семь лет; в семье у него старуха мать и жена; из-за матери, нехотящей двинуться отсюда, он живет здесь; иначе ему место бы в Токио; здесь, в Оита, он участвует в издании газеты и пишет повести. Между прочим, он рассказал сегодня, что на соседней высокой горе есть остатки крепости, сооруженной некогда местным князем по совету португальцев: оттуда наблюдали за приходом судов; на месте же нынешнего залива лет 250 назад была возделанная долина с большим селением посредине; но вулканическим действием долину залило, причем погибло 400 человек, и образовался залив.

10/22 октября 1981 года. Четверг.

Оита.

В восемь часов утра отправились из Беппу в сопровождении литератора Сато и катехизатора Мабуци. Сначала ехали на тележках, потом на лодке, ибо делают дорогу ныне и проезд прерван; затем 1 ри опять на тележках. При въезде в Оита направо – публичный сад, в котором, должно быть, бывает очень пыльно, налево – больница. Остановились в гостинице; в церковный дом пока идти незачем, ибо христиан здесь 6 человек с детьми, и четверо из них – Саломея с тремя детьми в отлучке из города, остальные два юнца служат при редакции газеты, издаваемой Сато Куратаро, и ныне заняты службой. Один из них, впрочем, Кирилл Абе, вскоре появился в гостинице с приветом, но скоро же и исчез; а ныне вот сидит старик-аптекарь, семидесяти двух лет, полуразбитый параличом; сейчас с полчаса толковал ему, что для получения желаемого им крещения нужно ему отпустить наложницу, а он отвечает, что жена больна, у него же с параличом похоть усилилась (у полуживого!), не может расстаться с наложницей; признается сам, что «куда Ходоке и богам до Христа!» – уверовал он в Него, но все-таки похоть одолевает; теперь о. Петр толкует ему вторично то, что я говорил, а он заплетающимся языком вопрошает и возражает. Совсем на краю могилы! Открой ему, Господи, Себя и укрепи против похоти! – Сын сего старика недавно истратил три тысячи накопленных стариком денег на подкупы избирателей, чтобы попасть в Парламент, и не попал; сетует старик ныне, как сейчас, рассказывая мне. – Ушел старик, еле передвигая ноги с помощью о. Петра, обещаясь подумать об отпуске наложницы, а мы обещались прийти к нему. – В шесть часов была вечерня; пел и читал Иоанн Мабуци – преплохо, точно плача; порядка службы не знает, Часословам не видел доселе, хотя он у него перед глазами – все возился с какими-то тетрадками. Плох он совсем как катехизатор, хотя и добрый человек. На службе были Симеон Екои, брат Елены Акимовны Тихай, и один мальчик, слушающий учение. Во время службы пришел Петр Тадзима, бывший катехизатор, за дурное поведение отставленный и ныне шляющийся к католикам и протестантам. На мой вопрос, отчего так ведет себя? – «Меня священник отлучил от Церкви, а я в Христа верую, поэтому молиться хожу к католикам». – «Зачем ты выдумываешь? Никто тебя от Церкви не отлучал, ты сам только за дурные поступки отставлен от катехизаторства», и так далее. Он ничего не мог возразить и путался в объяснении, что еще не оставил православия, хотя его зовут и туда, и сюда (вероятно, правильнее – наоборот). Я убеждал его направить свое сердце, тогда возобновится и его доброе имя, – ходить к молитве, заботиться о распространении здесь Церкви, находя для катехизатора слушателей. Он обещал это и сопутствовал мне на проповедь язычникам. Последняя была в какой-то лавке, где могли собраться человек сто. Столько собралось, но слушали преплохо: от начала до конца высидевших было человек 20; прочие беспрерывно менялись – плохая аудитория была; вероятно, оттого, что объявление поздно было сделано.

(Дальнейшее – в следующей книжке)


Источник: Дневники святого Николая Японского : в 5 т. / Сост. К. Накамура. - СПб : Гиперион, 2004. - Том 2. 880 с. ISBN 5-89332-092-1

Комментарии для сайта Cackle