Чем силен штундизм?

Источник

(По поводу ответа А. Я. Дородницына на статью «Борьба с сектантством». Богословский вестник. Январь 1893 г.)

В майской книжке «Чтений в Обществе любителей духовного просвещения» один из ревностных миссионеров Херсонской епархии А. Я. Дородницын напечатал статью под заглавием «Чем вреден штундизм для церкви и государства», адресовав ее лично нам именно так: «ответ Профессору Н. А. Заозерскому». За такую честь приносим ревностному подвижнику благодарность, но не почитаем нужным скрывать и недоумения: на какой, или на какие вопросы наши мы удостоились сего ответа? Ибо ни лично А. Я. Дородницыну, ни кому-либо из миссионеров никаких вопросов мы не предлагали, как это без труда можно усмотреть из названной статьи нашей.

В сущности, этот так называемый «ответ» есть выражение чувства обиды, будто бы нанесенной нами господам миссионерам. Г-н Дородницын жалуется, что мы пришли к безотрадному для чувства православного христианина выводу, что 1) деятельность противосектантских миссионеров малоплодна, что 2) дело противосектантской миссии в том его виде, в каком оно ведется в настоящее время, не состоятельно в самом принципе, лежащем в его основании, и что 3) мы умалили зловредность штундизма для церкви и государства. За этот вывод г-н Дородницын дарит нас следующими качествами: мы очень симпатизируем штундистам – нисколько не менее чем светские либеральные писатели; мы судим о штундистах, как газетные корреспонденты, «работающие от строки»:

«Зайдет такой корреспондент, – иллюстрирует свое против нас обвинение г-н А. Я. Дородницын, – к штундистам, они любезно примут его, предложат обильное угощение, наговорив при этом массу жалких слов по поводу тех мнимых гонений, которыми они подвергаются со стороны православных за свою веру, за то-де, что не посещают совместно с ними кабаков и не хотят пьянстовавать, и в результате получается в какой-либо столичной газете витиеватое сообщение о внешней порядочности штундистов: трезвости, бережливости, благоповедении и проч.»1 Расчленяя свое обвинение нас по этим пунктам, г-н А. Дородницын по временам приходит в пафос и восклицает: «И что же?...Во время особенно сильного напряжения религиозных интересов православного общества, напряжения, вызванного появлением крайне вредной для отечественной церкви и государства секты, с высоты академической кафедры раздается голос ученого профессора, говорящего приблизительно так: «господа миссионеры, поймите, что вы сражаетесь с ветряными мельницами, что штунда совсем не так вредна, как вы думаете, что все ваши разглагольствия о вреде штунды – плод вашей досужей фантазии!»…Что же? Неужели мы, русские люди, так тупы, что не в состоянии дать верного определения явлению нашей же собственной жизни? неужели мы так бесчувственны к нашим общественным болезням, что не в состоянии определить, что у нас болит и насколько серьезна самая болезнь? И наконец, собравшиеся в Москве в 1891 г. в числе свыше 200 лиц миссионеры неужели были так незнакомы с тем явлением (разумеем сектанство), для суждения о котором они были приглашены, если произнесенный ими приговор о штунде – плод их коллективной мысли в основании подорван суждением о том же предмете одного лица, правда, представителя науки? На чьей де стороне правда? На стороне ли миссионеров, признавших штунду особенно вредною для церкви и госудаства сектою, или же на стороне ученого профессора, отрицающего это заключение миссионеров? (стр. 603).

Далее и до конца статьи доказывается зловредность штундизма, причем дается знать, что профессор Заозерский не знает ничего о штунде, не знает, например, таких исследований, как исследования А. Рождественского, Ушинского и tutti quanti (с. 604).

Эти обвинения, тяжкие уже сами по себе, для нас особенно не выгодны в частности потому, что ставят нас в совершенно изолированное положение между миссионерами и штундистами. Ибо если поверить г-ну Дородницыну, то мы симпатизируем штундистам и следовательно – противники миссионеров. Но вот беда: в своей статье мы делим штундистов на две категории: одни из них «глупы и наивны», другие – «злые гении»2. Где же тут симпатия? Своим «ответом» обвинитель поссорил нас с миссионерами; нам остается, стало быть, заискивать у штундистов, но из них злые гении нас не примут к себе, а глупые и наивные нам-то совсем не интересны: положение совершенно неудобное.

В такой крайности находим себя вынужденными обратиться к суду наших читателей, дабы они сами решили, на сколько прав был обвинитель, создавая нам такое положение: «действительно ли мы виноваты в том, в чем он обвинил нас?»

Откровенно говоря, мы приступаем к своим объянениям совершенно спокойно во-первых потому, что вины за собою не обретаем, во-вторых потому, что и в статье г-на Дородницына усматриваем не какой-либо злой умысел против нас, а лишь простое недоразумение, каковое мы и надеемся развеять отчасти при его же содействии.

Г-н Дородницын упрекает нас за то, что мы признали деятельность миссионеров «малоплодною». Что же? Разве это не правда? В нашей статье представлено весьма достаточно данных из сообщений самих же г-д миссионеров, и они говорят именно о малоплодности. Следовательно, одно из двух: или эти сообщения не верны, тогда мы, конечно, сказали правду, доверившись этим сообщениям; или же эти сообщения верны – тогда и мы правы. Полагаем, что нужно признать последнее, и в этом убеждении призываем в свидетели самого обвинителя нашего, а именно: в «Херсонских Епархиальных Ведомостях» текущего года №5 в отчете Одесского Св. Андреевского братства имеется следующая заметка: «на основании статистических данных о числе штундистов в Херсонской губернии, собранных, по распоряжению почетного Члена Братства г-на Херсонского Губернатора, миссионером Братства А. Дородницыным (это без сомнения Вы, А. Я.) составлены, а миссионерами-священниками И. Зубовым и Ф. Стоматьевым проверены именные списки штундистов Херсонской епархии с указанием мест их жительства. По сим спискам значится, что в 1891 году всех штундистов в Херсонской епархии было 5 390 лиц обоего пола, совратилось в штунду в том же году 304 лица обоего пола и возвратилось в православие из штунды 410 лиц обоего пола». (Стр. 98, статья 14). Охотно признаем, что 410 лиц возвращены в церковь благодаря ревности миссионеров и это, конечно, плод мног: но 304 совращения поедают этот плод, и в результате остается малоплодность.

Но что же тут, в этой правде, обидного для миссионерской ревности? Разве в очах Божиих измеряется она внешней, количественной многоплодностью, о коей и идет речь? Припомним некоторые примеры миссионерской ревности. Вот один из величайших миссионеров древности, Великий Исайя пророк; он истаял в ревности своей, а как была многоплодна эта ревность? – «Господи. кто верова слуху нашему? И мышца Господня кому открыся?» – спрашивает и восклицает он. (Ис. 53:1). А вот и еще более разительный пример: возлюбленный ученик Господа не усумнился засвидетельствовать о миссионерской деятельности Своего Учителя так: «толика знамения сотворшу Ему пред ними, не вероваху в Него» (Ин. 12:37). И засвидетельствовав эту внешнюю малоплодность, Великий дееписатель и богослов представляет и объяснение ся: «сего ради не можаху веровати, яко рече Исайя: ослепи очи их и окаменил есть сердца их, да не видят очима, ни разумеют сердцем» (ст. 39, 40). Но внешняя малоплодность не должна смущать миссионера, ибо ему обещается надежда: «и узрят очима, и ушима услышат и сердцем уразумеют, и обратятся, и исцелю я», – продолжает пророк слова Божии (Ис. 6:10). Ввиду этой надежды миссионер до конца жизни своей должен служить своему великому призванию, не смущаясь ни малоплодностью, ни продолжительностью ослепления и окаменения тех, на кого он действует. Ибо, когда Пророк спросил Господа, когда же исполнится эта надежда: «доколе Господи?...и рече (Господь): «дондеже опустеют гради, от еже не населенным быти, и домы, от еже не быти человеком, и земля останется пуста. И по сем продолжит Бог человеки, и умножатся оставльшиися на земли». (Ис. 6:11, 12). И тем не менее, даже ввиду сего грозного приговора миссионер должен до собвстенной смерти и креста быть ревностным в своем деле: что ему людская похвала, или порицание за внешнюю малоплодность? Ничто…

Г-н Дородницын упрекает нас за то, будто мы высказали, что «дело противосектантской миссии в том его виде, в каком оно ведется в настоящее время, несостоятельно в самом принципе, лежащем в его основании» (стр. 599, в начале статьи). «Не в принципе, – должны мы поправить его, – а в методе: это вещи совершенно различныя». В доказательство сего выписываем несколько строк из статьи нашей, сюда относящихся: «если и бывали случаи благоприятного для миссионера исхода состязания, то причина их не в победе над противником, одержанной силою диалектики и аргументов, а в положительном содержании беседы, в занимательности ее содержания, в сердечности отношений к заблуждающимся, в собственной искренности и теплоте внутреннего убеждения. Слово миссионера должно быть в собственном смысле словом благовестника, словом утешения, которое само привлекает…и т.д.3 «Состязательные собеседования несомненно принесли и приносят существенную пользу в специальной среде глаголемого старообрядства, но, разумеется, при условии, если они ведутся в добром порядке. Впрочем, и вышеописанные кичимские состязания, при всей их внешней непривлекательности, далеко не бесплодны: они будят мысль и т. д. (Там же, стр. 153). Не делаем дальнейших выписок из своей статьи, потому что находим это занятие скучным и излишним: и приведенных достаточно для доказательства того, что мы благоговеем перед делом миссионеров в принципе, но недовольны методом состязаний, внедряемым некоторыми миссионерами, и указываем свой. Г-н же Дородницын взвел на нас совершенную неправду и не привел ни одной строки из нашей статьи, которой мы бы отрицали дело миссионеров в самом принципе. Думаем, что и это он сделал по недоразумению, которое мы почитаем опять-таки неопасным, потому что нас защищает сама наша статья.

Г-н Дородницын утверждает, что мы умалили зловредность штундизма для церкви и государства и тем будто бы подорвали произнесенный миссионерами приговор о штунде, что для нас неприятно постановление съезда миссионеров. Усматриваем и здесь его недоразумение, даже более важное, чем предыдущие, но в то же время находим и его неопасным.

Дело вот в чем. Живо интересуясь вопросом о мероприятиях к скоренению штунды, мы необходимо должны были коснуться и вопроса о том, где корень зла – как говорится: ибо только узнав истинную причину зла, можно серьезно рассуждать о целесообразности тех или иных мероприятий к искоренению его. С этой целью мы обратились к рассмотрению штунды с точки зрения ее вероучения и культа и с точки зрения ее государственно-политической зловредности. При этом, во избежание безосновательности в суждениях о таком важном предмете, мы отбросили в сторону мнения частных лиц и обратились за сведениями к самим миссионерам и официальным данным (извлечение из отчета г-на Обер-Прокурора, постановление съезда миссионеров и отчеты братства, публикуемые в епархиальных органах). Кажется, это надежный источник?4 На основании этих данных мы охарактеризовали штундизм как «церковный нигилизм и весьма слабую религиозную секту»: вся внутренняя сила его заключается в отрицании, в протесте против церковной иерархии и церковной обрядности. (Стр. 156 нашей статьи). На сколько был логически правилен такой вывод из вышесказанных данных – пусть судит читатель: может быть, мы в чем-либо и ошиблись; но г-н Дородницын ни одного слова не представил в опровержение логичности этого вывода, а указал читателям на Рождественского и проч. да напечатал в рассматриваемой статье «правила вероисповедания новообращенного русского братства» и «литургию» штундистов – штундистские бумаги, добытые им в канцелярии Херсонского губернатора, желая убедить читателей и, в частности, нас в том, что штундизм – секта весьма зловредная для церкви. Не знаю, как читатели, а мы, признаемся, ни мало не убедились этими бумагами и остаемся при прежнем мнении, но об этом после. Если штундизм силен не религиозной своей стороною, то корень зла, быть может, заключается в злостно-политических агитациях? Так рассуждали мы. И что же? Обратившись к своим источникам, мы нашли, что, по свидетельству миссионеров, штундисты мечтают о южном штундовом царе, о том, что магазины с шелком и другими товарами будут открыты для всех и проч., и назвали эти мечты глупыми и наивными. (Стр. 157 и след. нашей статьи). Но мечтание ни в одном уголовном кодексе не вменяется в преступление, между тем фактически штундисты исправно отбывают все государственные повинности, и это даже внушается им (со стороны вожаков) делать как необходимо должное. Зная, что уголовный кодекс наш резко различается в понятии сект «крайне зловредных» и «менее зловредных», мы нашли, что подводить штундизм под первый вид нет оснований, что в преступности этой секты нет элементов, характеризующих ее крайнюю «зловредность» в уголовном смысле. За такой вывод г-н Дородницын и напал на нас. Вот здесь-то, по-видимому, и кроется причина недоразумения г-на Дородницына: он не отличил зловредность уголовную от зловредности в общем смысле и приписал нам то, что отнюдь нам не принадлежит. Не находя с уголовной точки зрения штундизм крайне зловредной сектой (выражаясь яснее, не приравнивая его по уголовной зловредности к сектам хлыстов, скопцов, бегунов), мы косвенно действительно не согласились с ходатайством миссионеров о признании штундистов крайне вредной сектой в уголовном смысле, даже более – на нас просто неприятно подействовало это постановление, как выразился о нас в заключении своей статьи А. Я. Дородницын, хотя этого неприятного впечатления мы не высказывали. Почему на нас неприятно подействовало это постановление – о том мы скажем после, а теперь заметим только, что проницательность А. Я. Дородницына в чувства авторские делает ему честь.

Не усмотрев, может быть, по недостатку своей проницательности, никакой особенной привлекательности и силы в политических мечтаниях штундистов, мы с особенным вниманием ухватились за рассуждения 2-го миссионерского съезда об условиях и причинах, благоприятствовавших распространению штундизма, и согласно с этими рассуждениями пришли к убеждению, что корень зла, сила штундизма в экономической зависимости русского южного населения от колонистов-немцев, от молокан и от баптистов, далее – и опять-таки согласно указаниям миссионеров – в неблагоустроенности внутренней приходской жизни: в недостаточности числа православных храмов, школ, в невежестве народа, в высокомерном и холодном отношении пастырей к народу. Эта мысль и развита в статье нашей (стр. 158 – 163). Если это справедливо, заключили мы, то вопрос о рационалистических сектах значительно осложняется и перестает быть вопросом чисто церковным. Искоренение зла есть вопрос высшей внутренней государственной политики. (Стр. 163).

В таком духе написана была наша статья. Разрешив для себя вопрос о штундизме таким образом, мы под этим углом зрения посмотрели и на меры борьбы с ним, до сего времени практикуемые, и признали их недостаточными. Зная волю Государя, чтобы к искоренению штунды были приняты все меры, мы усмотрели, что в действительности применены далеко не все, а лишь две меры: 1) полемико-увещательные беседы миссионеров с сектантами и 2) полицейско-уголовное преследование за совращение в штунду и пребывание в ней. Но употребление одних только этих мер составляет лишь паллиативное средство, которое не исторгнет зла в корне, а может даже и вред делу принести. Этот паллиатив несомненно принесет пользу, если будут применены более сильные средства. Этими средствами мы признаем: 1) устранение экономической зависимости южного православного населения от немцев и сектантов – молокан и баптистов – мера чисто государственной политики; 2) умножение числа православных храмов, церковных школ и истинно пастырская ревность и любовь к бедным простолюдинам со стороны церковных причтов и иерархии – мера чисто церковная. Когда применены будут к делу и эти меры, тогда и собеседования миссионеров, и уголовное преследование принесут добрые плоды. Указываемые нами меры – главные; они должны расчистить почву для практикуемых доселе. Как видно отсюда, мы не только не думали признавать «дело противосектантской миссии несостоятельным в самом принципе», как обвинил нас г-н Дородницын; а, напротив, искренно пожелали оказать помощь этому великому делу. Ибо теперь, пока борьба с сектантством ведется только миссионерами и судебно-полицейскими властями, на них возложено непосильное бремя. В самом деле: вот миссионер обратил несколько штундистов к Церкви, убедил, доказав превосходство православной Церкви перед сектою; но что же далее? В секте они находили и кровь, и пищу, и деньги, участвовали в бедных, но достунных разуму и чувству молитвословиях и поучениях, а возвратившись в Церковь, они остались без работы, в нищете, без храма, без школы. Или вот полиция, сыскав штундиста, представила его судебной власти: кроме принадлежности к штунде никакого уголовного материала за обвиняемыми не имеется, ибо непризнание Св. предания в качестве источника откровенной религии, непоклонение иконам и мощам, ненависть к иерархии и причту, собрания в частных домах для чтения Нового Завета, религиозные песнопения и беседы – все это не содержит ровно никакого материала для обвинительнаго акта. Как хотите, но самый ревностный прокурор должен стать в тупик перед таким преступником в поведении его. Хорошо для прокурора, если этот штундист выразил каким-либо действием свою ненависть к Церкви и ее иерархии, учинил, например, оскорбление святыни, оскорбление священника и проч., тогда задача прокурора легка. Но если ничего этого нет – ибо штундисты стали осторожны –, тогда что же делать прокурору, как не освободить от преследования лицо, представленное полицией. И вот в результате получается: негодование миссионеров на бездействие судебной власти и торжество штундистов, что им удалось провести и суд, и священника, и наконец – что горше всего – приобрести в этом повод к нареканию на миссионеров, что они находятся в побратимстве с полицией. Вот в этой-то сатанинско-хитрой политике главарей штунды молокан и баптистов – крупных землевладельцев, этих «злых гениев», политике, умеющей пользоваться обстоятельствами и ссорить миссионеров и священников с судебными и полицейскими властями и заключается сила штундизма. С точки зрения этой-то политики, ходатайства миссионеров о признании штунды «крайне зловредною сектой» в уголовном смысле – событие желательное, ибо ловкий штундист окажется пред прокурором ни мало не зловредным в уголовном смысле. Вот поэтому-то нам и не понравилось, и не приятно это ходатайство миссионеров. Между тем г-н Дородницын в этом нашем отношении к постановлению съезда усмотрел нашу симпатию к штундистам и не удержался в «ответе» своем вложить в уста наши следующие слова: «Господа миссионеры, поймите, что вы сражаетесь с ветряными мельницами».5 Мало этого, он не удержался предпослать этим строкам следующие: «Во время особенно сильного напряжения религиозных интересов православного общества... с высоты академической кафедры (!) раздается голос ученого профессора, говорящего приблизительно так»6. Вот куда привело г-на Дородницына неразумение – к невероятной неправде, ибо никто не поверит, что у него такой сильный и чуткий орган слуха, чтобы наш голос с кафедры он расслышал в Херсонской губернии. Если бы он с большим вниманием и без предубеждения прочитал нашу статью и пожелал вкратце передать ее сущность, то вложил бы мне в уста не вышеприведенные, а приблизительно следующие слова: «Господа миссиоенеры! скажите Ратушному, Балабану, Кривошее и проч., что их скудное разумом и чувством христианство и их политические мечтания – слишком устарелое оружие для борьбы с православною Церковью, русским государством и национальностью – не в нем их сила; этим оружием они себе сломают шеи и другим приготовят неисчислимые бедствия. Их сила, которой они производят смуту в бедном южнорусском населении – их практическое уменье, ловкость пользоваться обстоятельствами, мелкая мошенническая политика; но и она настолько лыком шита, что, по крайней мере с высоты профессорской кафедры, сумели ясно рассмотреть и оценить». Такова истинная сущность нашей статьи. Но г-н Дородницын, не вполне выразумел ее и, обвиняя нас в не содеянном нами, пустился, якобы вопреки нам, разъяснять вопрос «чем вреден штундизм», между тем как мы пытались разъяснить вопрос «чем силен штундизм».

При нашем понимании сущности дела, противосектантская деятельность миссионеров и иерархии должна принять по преимуществу охранительный характер: главная забота должна быть направлена к тому, чтобы не было новых отступлений и совращений. Число храмов должно быть увеличено настолько, чтобы православные не находили никаких затруднений посещать их в воскресные и праздничные дни. Местное епархиальное начальство должно входить с представлениями к правительству, чтобы для крупных землевладельцев, невзирая на их религиозные убеждения – как скоро по летам у них собираются сотни и даже тысячи рабочих –православных, – было обязательным построение православного храма: пастыри Церкви не только богослужением и словом назидания, но и делом должны быть отцами и матерями своих пасомых, неукоснительно оказывая деятельную помощь безвыходной нужде, беспомощности, сиротам, больным, терпящим притеснение всякого рода. Самое слово назидания – в этих видах – отнюдь не должно замыкаться в исключительный круг догматико-богословских предметов, а всегда включать в себе пламенный призыв к деятельной братско-христианской любви и взаимопомощи. В отношениях к коснеющим в секте и пастырь, и миссионер должны строго различать главарей и увлеченных, «скорбных главою»: на первых нападать, обличать и грозою, и иронией и в лицо, и заочно; вторых привлекать ясными простыми вразумлениями, участием к их нравственно несчастному положению, как сделавшихся по простоте своего ума и хитрой лести главарей отступниками Церкви, преданий и заветов предков и национальных нравов. В самых собеседованиях, но нашему мнению, должны быть привнесены следующие элементы: 1) полемический. Миссионер должен подвергнуть строгой критике те песнопения, стихи, или трактаты в роде вышеупоминаемых «правил», найденных у Ратушного, а также и штундистские чинопоследования, которые употребляются в собраниях сектантов, и, показав их слабость, в краткой и сильной речи выразить православное вероучение (напр., часть символа) или какую-либо церковную песнь, которую за тем и пропеть небольшим, но стройным хором. Такой параллелизм может воочию представить преимущество Церкви перед сектой.

2) В самое содержание проповеди миссионера должно быть внесено как можно больше святоотеческих творений и церковных песнопений (ц. предания). Ведь штундисты отвергают церковное предание: вот этим-то преданием и следует их бить, а не усиливаться теоретически доказывать необходимость его. Языки святоотеческие (равно как и язык церковных песнопений) отличается точностью в изложении догматических положений, силою выражения, нередко картинностью, драматизмом как в изображении событий священной истории, так и в изображении даже внутренних настроений человеческой души. Между тем беседы современных миссионеров при их основательности отличаются сухостью, схоластичностью, лишены воодушевленного поэтического и ораторского слова. Но всегда нужно помнить, что живая речь убедительна не силою диалектики, а силою выражения: один меткий термин, лаконическая фраза западают в сердце слушателя и действуют на него сильнее, чем длинная, но сухая проповедь. Творения святых отцов и богослужебный язык и могут служить неисчерпаемым источником для миссионерских бесед о каком угодно предмете. Для примера возьмем первый член «правил вероисповедания новообращенного русского братства» и сравним его с учением о том же предмете предания православной церкви. Он гласит так: «Мы веруем и исповедуем, что существует один только истинный и вечный Бог: Отец, Сын и Святый Дух, которые в своем естестве и качестве совершенны, вечны и нераздельны, так что Отец есть истинный, вечный Бог, Сын есть истинный, вечный Бог и Святый Дух есть истинный, вечный Бог. К познанию этого Бога человек может доходить только посредством божественного откровения: Святого Писания и Святого Духа».7 Мы положительно недоумеваем, что зловредного для веры православной нашла полиция, конфисковав этот и подобные члены и сокрыв их в архиве: было бы целесообразнее давно издать их в свет ради изоблечения самих же учителей штунды в бедности их Богословия. Для такого изобличения, по-видимому, достаточно сопоставить православный символ веры, да пропеть известную стихиру на день пятидесятницы: «приидите вернии, Триипостасному Божеству поклонимся» … Сопоставление ясно покажет богатство и силу предания церковного по сравнению с бедностью предания немецкого, которого держатся штундисты. Ведь и выше означенные члены конфискованы в 1873 году, стало быть, и они – уже двадцатилетнее предание; где же устойчивость штундистов, исповедающих, что к познанию Триипостасного Божества они доходят только Святым Писанием и Святым Духом? Их документы изобличают, что главные учители их в Богословии – квакерские и баптистские предания.

Для успеха миссионерского дела было бы желательно, чтобы в сношениях с гражданским начальством миссионеры охраняли и защищали достоинство православной церкви. Миссионеры должны на сколько возможно дальше держаться от полицейских чиновннков и служителей и всячески остерегаться подавать поводы штундистам к нареканию в побратимстве духовных лиц с полицией. Единственным оружием миссионера должно быть духовное; прибегать к помощи гражданского начальства миссионер должен только в тех случаях, в каких почитает себя в праве прибегать каждый гражданин, но не более, т. е. когда со стороны штундиста обнаружено будет преступное действие, караемое законом. Если полиция в таких случаях бездействует, миссионер должен требовать от нее и от высшего начальства принятия законных мер; так же точно миссионер должен относиться и к судебной власти. Ибо в таких случаях дело будет идти не о преследовании за веру, а о законном возмездии бесстыдства, нахальства и т. п. деяний, не терпимых в обществе. Но просить, заискивать благорасположения, или навязываться со своими собеседованиями к самим штундистам значит бесполезно унижать достоинство церкви и ее служителей. Прекрасным руководством в этом отношении для современного миссионера опять служит предание православной церкви. Напр., 84 и 85-е правила св. Василия Великого заповедуют следующим образом относиться к упорным во грехах: «Аще которые непреодолимо держатся своих нравов и лучше хотят служити удовольствиям плоти, нежели Господу, и не приемлют жития по Евангелию, то нет у нас с ними ничего общего. Ибо мы в народе непокоривом и пререкающем научены слышати cие: спасая спасай свою душу... Днем и нощию и всенародно, и наедине мы должны засвидетельствовати им истину: но да непопустим себе увлеченными быть их беззакониями; наипаче же да молимся дабы приобрести их и извлещи их из сети лукавого. Аще же сего не возможем: то потщимся, по крайней мере, свои души спасти от вечного осуждения». Отцы Карфагенского собора в 77-м правиле постановили следующее: «по мановению и внушению Духа Божия мы избрали за лучшее поступати с вышеупомянутыми людьми (т. е. Донатистами) кротко и мирно, хотя они беспокойным своим разномыслием и весьма удаляются от единства тела Господня. Таким образом по возможности нашей да соделается совершенно известным для всех ...уловленных их общением и приязнию, каким жалостным заблуждением они себя связали. Можетъ быть тогда как мы с кротостию собираем разномыслящих, по слову Апостола, даст им Бог покаяние в разум истины, и возникнут отдьявольския сети, быв уловлены от него в свою его волю». 8 Таков по священному преданию образ действования миссионеров! Впрочем, отцы того же собора не только не пренебрегают и помощью гражданских властей, но и прямо являются с представлениями к ним, когда упорные в отчуждении от церкви выступают против нее преступными деяниями. Так, в правиле 104-м отцы Карфагенскаго собора постановили: «Поскольку епископский и мирный образ действования на таковых употреблен и они, не могши отвещати против истины, обратились к нелепым насильственным поступкам, так что многих епископов и многих причетников (да умолчим о мирянах) стеснили наветами, и в некоторые церкви вторгнулися, а в другие такожде вторгнутися покушались: то царскому человеколюбию предлежит попещися, чтобы католическая церковь, благочестною утробою Христу их родившая и крепостию веры воспитавшая, была ограждена их промышлением: дабы в благочестивые их времена дерзновенные человеки не возгосподствовали над бессильным народом посредством некоего страха, когда не могут совратити оный посредством убеждения. Ибо известно и многократно законами оглашено, что производят гнусные скопища отщепенцев… Сие многократно и повелениями самих вышереченных благочестнвейших самодержцев осуждено было. Посему против неистовства оных отщепенцев просим дати нам божественную помощь, не необычайную и не чуждую святым писаниям. Ибо апостол Павел, как показано в истинных деяниях апостольских, соумышление людей бесчинных препобедил воинскою помощию. Итак мы просим о том, да неукоснительно подастся охранение католическим чинам церквей в каждом граде и разных местах, принадлежащих к каждому владению».9 Последуя этому завещанию священного предания Католической церкви, и мы полагаем, что вынужденные неистовствами штундистов и прочих сектантов православные миссионеры и епархиальные начальства должны входить с представлениями к гражданскому начальству, дабы неукоснительно соблюдаемы были существующие узаконения против бесчинствующих, чтобы главари и вожаки штундистов были изолированы от сообщества с простецами и людьми наивными и чтобы последним подана была необходимая помощь для освобождения от рабства экономического и морального. К последним миссионер должен всегда относиться с любовью: даже навещать их в местах заключения, если они, поддавшись хитрым обманщикам, угодят туда за свое бесчиние против родившей их ко Христу православной церкви.

Резюмируя свои pia desideria относительно способа борьбы с сектантами, мы установляем следующие положения: 1) практикуемые доселе меры борьбы, т. е. собеседования, имеющие предметом защиту установлений православной церкви и преследование штундистов судебно-полицейскою властью, не достаточны. Миссионеры, напротив, сами должны громить новоизобретенное штундистское христианство. В уголовном преследовании и поимке штундистов не участвовать, а предоставить это дело гражданской власти и только по поводу ее бездеятельности в случаях явных преступлений входить с представлениями к правительству. 2) Главные усилия миссионеров должны быть направлены к охранению православных от совращения в штунду; средствами к чему служат: привлечение к себе симпатии деятельным участием к нравственным и …

* * *

1

А. Я. Дородницын, стр. 603.

2

Богословский Вестник. Январь, стр. 158.

3

Богословские Вести. Январь, 1893 г. стр. 151.

4

Г-н Дородницын уверяет читателей, что нам незнакомы исследования Рождественского, Ушинского и проч. А мы со своей стороны смеем уверить читателей, что, по их требованию, можем представить документальные данные, что эти исследования были нам известны гораздо ранее пояления в свете нашей статьи «Борьба с сектантством». Г-н Дородницын в этом пункте уже вышел за пределы дозволенного в употреблении печатного слова и подверг себя ответственности. Но да простит ему Бог сей грех против нас.

5

Чтения в обществе любителей духовного просвещения, 1893 г. Май, стр. 602 – статья «Чем вреден штундизм».

6

Там же.

7

Чтения в обществе любителей Духовного Просвещения. Май, 605.

8

Книга правил, 77 правило Карфагенского собора.

9

Там же, правило 104.


Источник: Заозерский Н.А. Чем силен штундизм? // Богословский вестник 1893. Т. 4. №10. С. 179–195.

Комментарии для сайта Cackle