239. И паки реку: берегите православных от соблазна!
(Ответ протоиерею Остроумову)
В наше время должно быть крайне осторожным: “переоценка ценностей» стала повседневным явлением и заражает даже служителей Церкви, которым, казалось бы, самый долг их служения повелевает отстаивать старые традиции, оберегать то сокровище церковных понятий, какое завещала нам древность. К сожалению, это не всегда и не все даже и служители Церкви понимают.
Я обратил внимание читателей “Отдыха Христианина» на небольшую статейку о. протоиерея Остроумова “К вопросу о гражданском браке». Моя главная мысль была: оберечь православно верующих от соблазна, который неминуемо будет внесен словом “гражданский брак». Я боюсь за тех простецов, которые, узнав об узаконении “гражданского брака», или заскорбят, что священное для них слово “брак», по усвоенным ими с детства понятиям, стало применяться к узаконению блудного сожития; или же, запутавшись в различении понятий о законах гражданских и законах Божиих, в своем темном сознании отождествят эти понятия и по причинам самого неважного свойства, ну, хотя бы, например, что церковный брак стоит дороже гражданского, пойдут к мировому или нотариусу, обходя церковь. На ком будет такой грех? “Мы, скажет такой простец, живем в законном браке, только не в церковном, а в гражданском. Да для нас это ведь все равно: законный – стало быть никакого в нем и греха нет». Желательно ли это?..
Но о. Остроумов, видимо, оскорбился моими замечаниями, моим протестом против его статьи. Он называет меня “князем Церкви», употребляя это название как бы с укоризною, почему я не направляю свой протест против проституции, и забывая, что употреблять этот титул, обычный у латинян, в применении к православному епископу значит оскорблять сего епископа. Мы – не “князья Церкви», а служители Христовы, служители матери нашей Церкви, хотя и недостойные. Думаю, впрочем, что о. О-в употребил это слово без намерения оскорбить им и меня, а просто по привычке читать западные сочинения, откуда он немало берет мыслей и для своих статей, почему, думаю я, и ставит под ними свою подпись довольно оригинально: “изложил», а не составил, написал и т. п. Но это к слову и кстати. Некоторой иронией, обидной для русского человека, звучит также фраза о. О-ва: “Давно известно, что Европа нам не пример и у русских особые пути, иная правда. Запад “гниет» уже более ста лет». Слово “гниет» поставлено в вносные знаки: чтый да разумеет!
Но я должен сказать спасибо моему возражателю за одну поправку, с которой охотно соглашаюсь: “Что преосвященный называет гражданский брак языческим, пишет он, с этим я не согласен только потому, что гражданский брак ниже языческого, ниже всякого религиозного брака». Вот это – правда, и за такую поправку я очень благодарен о. О-ву. В самом деле: когда православный христианин, отвергая благословение Божие, предлагаемое ему Церковью, пойдет к нотариусу или мировому судье, чтоб заключить мнимый брак, т. е. узаконить свое блудное сожитие, то он глубоко оскорбит Церковь, станет хуже язычника. Это – правда. Но вот я не могу принять обвинения меня в том, будто я “блудному сожитию отдаю явное предпочтение пред гражданским браком». Ужели, говорит о. О-в, блудное сожительство не является соблазном и не ведет к упадку общественной нравственности? – Бесконечно, ведет, но тут блудники в некоторой степени уже “восприемлют мзду свою»: так и смотрят на них, как на явных нарушителей Божия закона. А когда они станут величать себя “законными» супругами, то никто не посмеет упрекнуть их в нарушении заповеди Божией, назвать их блудниками. И в этом отношении узаконение “гражданского брака» как бы стирает в понятиях массы народной разницу между церковным и гражданским браком.
Обвиняет меня о. О-в в том, будто я считаю мирян “падкими на соблазн». Этого я не говорю, а что миряне не всегда верно разбираются в понятиях церковных и гражданских, это – верно. Я не ставлю им этого в большую вину, а от соблазна их надо остерегать, надо охранять.
Из указания о. О-ва на то, что епитимия для блудников положена семилетняя, как будто выходит, что по истечении семилетней епитимии не прекратившие блудного сожития могут приступать ко святому причащению: так или нет? А я думаю, что пока грешник не расстался с грехом, дотоле и епитимия не может быть с него снята: наша Церковь не понимает епитимию как наказание, как искупление греха, подобно латинской индульгенции, а как меру исправления, воспитания воли в добродетели и противоположной греху, в покаянном чувстве и сознании своей греховности. Пока продолжается болезнь, должно быть продолжено и лечение ее. А потому я и сказал в своей отповеди о. О-ву, что епитимия для нераскаянных блудников является уже пожизненною.
Когда я говорю о “блудном сожитии», то, конечно, разумею не язычников, а православных христиан, знающих о существовании таинства брака, освящающего сожитие супругов во образ таинственного союза Христа с Церковью. Пусть это и отступники от Церкви: тогда пусть уже совсем отрекутся от Церкви. В этом я, пожалуй, согласен с о. О-м: ведь и Бог насильно никого не спасает, и зачем силою держать в недрах Церкви тех, которые заражены и могут других заразить своим неверием и безбожием. Но это уже другой вопрос, который решать в пору только церковному собору.
Напрасно почтенный о. протоиерей пытается уйти от вопроса, который мы обсуждаем, в область, так сказать, ветхозаветных понятий о браке. Вопрос прост: допустимо ли, с точки зрения строго православной Церкви, сожитие мужчины и женщины, именующих себя православными, без церковного благословения? Ответ, конечно – нет. Можно ли такое сожитие именовать “законным браком»? Опять – нет. Можно ли, без оскорбления Церкви, вводить усвоенный Церковью термин – “брак» в закон, имеющий регулировать отношение так сожительствующих между собою? Думаю, что нет, что желательно, во избежание путаницы понятий, во избежание соблазна для верных чад Церкви избрать другой термин для такого закона. Вот, думаю я, и все наше разногласие. Моя точка зрения строго церковная, о. О- ва – общечеловеческая, гражданская, государственная. Он судит как член Государственной Думы, я, хотя и состою членом Г. Совета, долгом почитаю неуклонно стоять на точке зрения православного архиерея. И думается мне, что о. протоиерей не должен далеко уходить от меня. Практика времен апостольских, когда допускались смешанные браки, на которые ссылается о. О-в, не может быть истолковываема в смысле современных нам смешанных браков. Апостол говорит о том положении, в коем застало супругов христианство: брак был раньше принятия христианства одним из супругов. А если бы Апостола спросил христианин: можно ли взять жену-язычницу (но такого вопроса тогдашние христиане и не могли предложить, любя свою веру и ценя брак с точки зрения истинно христианской), то Апостол, наверное, ответил бы: разве нет у вас невест-христианок, что вы ищете их между язычницами? Вспомните слово его о судьях (1Кор. 6:5). Я повторяю: сходиться православному с иноверною или инославною гражданским браком, без благословения церковного, есть уже осквернение себя блудом, и никакой нотариус не очистит этого осквернения. Я излишним считаю приводить и опровергать те доводы, какие, по мнению о. протоиерея, могли бы представить молодые люди, ищущие брачного сожительства в разноверии: пусть в тишине уединения о. протоиерей станет пред зерцалом своей пастырской совести, и она скажет ему, что его долг не принимать такого, например, довода: “наше собственное спасение связано с возможностью для нас совместной жизни».
О. протоиерей указывает на первый брак человеческий, совершенный Богом еще в раю, и приглашает нас “благоговеть» пред всякою формою брака: “хотя бы то был языческий брак, пишет он, или гражданский в форме единобрачия, мы должны благоговеть и пред этими формами брака, а не приравнивать их блудному сожитию». Боюсь, что православный читатель-простец сделает отсюда вывод, что можно довольствоваться и гражданским браком, без церковного, и спросит: тогда зачем же установлено таинство брака? Ведь и гражданский брак заслуживает, по мнению о. Остроумова, тоже “благоговения», он – тоже “божественное установление»: чего же еще надо? На что еще таинство? Выходит, что можно спастись, будучи православным христианином и состоя лишь в гражданском браке. Так ли, отец протоиерей?
Конечно, не так. Думаю, что недостаточно ясно сказал о. О-в о том, что считает Церковь формою брака. Он говорит, что форма – это взаимное “соглашение» брачующихся. Но вопрос: какое соглашение? Ведь и в блудном сожитии бывает взаимное соглашение. Разница в том, что в православном браке это соглашение свидетельствуется обетом взаимной верности пред лицом Божиим и запечатлевается Божиим благословением от имени Церкви. Вот этих-то обетов пред лицом Божиим, сего-то благословения от лица Церкви и нет в гражданском браке. Отсюда и значение церковного брака как таинства, его неотложная необходимость для тех лиц, которые хотят жить в супружеском союзе. Святителя Феофана спрашивали: спасутся ли католики? Он отвечал: не могу судить о сем, но то хорошо знаю, что если я уйду из православия в латинство, то – погибну. Подобно сему я вопрошаю: возможно ли спасение для живущего в гражданском браке инославца? И думаю, не погрешу, если отвечу: вне Церкви нет спасения, а принятие в недра Церкви инославного является для него в то же время и благословением его брака, состоявшегося вне Церкви. Но никто не помешает ему освятить свое сожитие и таинством брака, и он спасется. А если православный пренебрежет сим таинством и удовольствуется рассуждением, что “надо благоговеть пред всякою формою брака, ибо и гражданский брак есть божественное установление», как пишет о. О-в, то несомненно лишится надежды спасения, аще не покается: для язычника, инославца, раскольника, невера – одна мера, а для верного сына Церкви – другая. Пусть гражданский закон делает свое дело, но пусть он чтит святыню таинства церковного и не вносит в жизнь терминов, тождественных в понятии православных с церковными терминами. Если это уже имеется в законах по отношению к иноверцам, то по отношению к православным, именующим себя православными, хотя бы только на бумаге, сего да не будет.
Вот то, что я хотел сказать о. протоиерею в ответ на его новую статью в “Отдыхе Христианина». Мы живем во времена зело лукавые и уже потому должны стоять на страже, оберегая не только вверенное нам стадо Христово, но и самих себя от всякого духа лестча, именуемого духом времени.