Происхождение самоистребления в русском расколе

По поводу издания вновь найденного памятника: «Отразительное писание – о новоизобретенном пути самоубийственных смертей. Вновь найденный старообрядческий трактат против самосожжения 1691 года. Сообщение Хрисанфа Лопарева, «Памятники древней письменности». CVIII-1895 года». С изданием этого памятника наука о расколе обогатилась ценным приобретением. Он касается самого интересного в истории раскола периода и притом недостаточно обследованного, проливает не мало света на эту эпоху вообще и в частности широко раскрывает перед нами картину того явления, которое по своей необычайности и исключительности должно занимает особенное место. «Писание» появилось в свет в 1691 году составлено было неким старцем Евфросином. Это – современник первых расколоучителей, ученик пресловутого игумена Досифея, принимавший деятельное участие в жизни раскола XVII века, имевший много учеников и последователей, выделившихся в особый, как тогда называли, «скит» или «стапицу» его имени – евфросиновщину. Он был противником «самоубийственных смертей», тогда только что возникших в расколе, ратовал против них со всею энергией, писал полемические этому вопросу сочинения, из коих последнее лежит ныне перед нами в печатном виде. Это – обширный трактат, нарочито посвященный исследованию вопроса о самоистреблении, преследующий собственно цель полемическую, но сообщающий, и даже в подробностях, и многие исторические сведения, и при том на сколько возможно правдиво, без вымыслов и «приукрашений». Издание памятника, как издание, в полном смысле прекрасное. Состав его такой: предисловие, обширное и в известном смысле обстоятельное и интересное; текст, напечатанный так сказать с дипломатическую точностью; указатель имен и слов: 071+160. Честь потрудившемуся над обследованием памятника, требовавшим немало труда. Настоящая статья имеет в виду воспользоваться тем светом, который проливается изданным памятником происхождение и внутренний смысл такого, как выражаются о нем некоторые, загадочного явления в расколе, как самоистребление, тем более, что в литературе вопрос с этих сторон частью не затронут, частью запутан. Авт.

Беспримерное в летописях человечества явление представляет собою самоистребление в русском расколе. Чем внимательнее вглядываешься во внешний облик этого явления, чем глубже вникаешь во внутренний смысл его, тем сильнее и сильнее поражаешься им. Теперь случаи даже единичного самоистребления повторяются редко, но чем дальше по времени назад и ближе к началу возникновения самоистребления, тем размеры его поразительнее и превосходят всякое вероятие. XVII век – самый ужасный. «Смертоносная язва» поражала тогда людей, так сказать, эпидемически. Кровь леденеет при одном взгляде на ту картину, которая рисуется кистью очевидцев. Люди резались, топились, замаривались в ямах и «храминах», живыми зарывались в могилах, особенно же много самосжигались, – не только единицами и десятками, но и сотнями и тысячами за раз. В первые двадцать с немногим лет существования раскола погибло этим путем «самоубийственных смертей» более 20 тысяч несчастных «насмертников». Обгорелые, скорченные и обезображенные трупы людей, валявшиеся по подобию трупов скота и зверя, пораженного чумой, среди которых голодные псы промышляли себе добычу; нестерпимое злосмрадие от «гари» и разлагавшихся трупов, отравлявшее воздух на десятки верст; и мысль, что это пламя, которое вновь и вновь зловеще вспыхивало тут и там и которое пожирало не только старцев и стариц, убеленных сединами, не только юношей и девиц цветущих красотою, но и невинных несмысленных младенцев, есть поистине адское пламя, – все это приводило в ужас и содрогание тех, кому выпадало несчастье быть свидетелями этой страшной картины...

Прежде смотрели на самоистребление в расколе довольно бесхитростно. «По неведению» делают это отщепенцы церковные, по крайней мере в массе: «ибо думают, что ежели за Христа в огонь бросятся, то на небеси прославятся, как святые мученики». Такой взгляд на причину самоистребления, высказанный впервые православными писателями XVII века, был проведен и в «Увещании» Св. Синода 1722 года, и затем, в существе дела неизменно, повторялся вплоть до 60-х годов текущего столетия. В начале 60-х годов, когда на раскол обратила внимание светская литература, ею был высказан новый на этот предмет взгляд, которым самоистребление признавалось исключительно следствием преследований, явлением без всякой в другом роде внутренней подкладки. Самоистребление раскольников есть «крайнее выражение их борьбы с сильнейшею властью, следствие убеждения в своем бессилии, в невозможности избегнуть от наказания, – средство уравнять свое бессилие пожертвованием личностей». Так как такой взгляд был очевидною крайностью, так как он находил в себе решительное опровержение в исторических фактах, то потребовалось дать третье объяснение, на котором однако опять не остановились и скоро пошли далее. Стали фигурировать слова: догмат, паника, фанатизм, мания, то в одиночку, то в сцеплении, и при том не всегда без вариаций, – словом толкований дано было много, но вопрос оказался скорее запутанным, чем выясненным. По-видимому, после этого остается придумывать что-нибудь новое, но придумывать, кажется, уже нечего, по крайней мере очень мудрено, и как будто выходит, что лучше совсем не затрагивать вопроса. Такое испытываешь впечатление при чтении последнего исследования данного вопроса. «Немеешь при объяснении фактов», говорит автор, – «не понимаешь, как это целые сотни и тысячи»... решительно ничего не понимаешь! И читает исследователь некоторые ответы на свои недоумения, читает их в книге самой достоверной, и даже сам излагает их, только ничему этому он, конечно, не придает значения, не верит. И странно в самом деле было бы верить: ведь Ничего такого особенного в этом нет, да оно даже и не ново, некоторые уже и указывали на это, но зато другие давно признали это недостаточным, и если возвращаться к столь простому объяснению столь странного, в истории беспримерного, прямо «загадочного» явления! Нет, – «историю раскола следует изучать с основания Русского государства или точнее со времен расселения различных народностей на севере России». А как это сделать? А как бы это начало приложить к частному вопросу – о самоистреблении? Ну, это, очевидно, уже другой вопрос, ответа на который, вероятно, никогда не дождаться. Сам автор, как бы вынужденный на попытку дать хоть некое объяснение по вопросу о самоистреблении, оставляя в покое это «расселение народностей», поступает гораздо проще, делает только одно, – ставит, ранее многократно ставленый другими, вопрос – догмат это или не догмат: по его мнению, самоистребление «не может называться догматом», но в то же время он признает, что в нем» нельзя не видеть учения», и таким образом снова оставляет читателя в недоумении – в чем же тут разница, в конце же концов, после всех этих пояснений и замечаний, он заявляет, что он, автор, «далек» даже «от мысли о выяснении причин, породивших такое странное явление в жизни истинного русского народа». Что же такое самоистребление? Приходится снова спрашивать...

Так как с общим вопросом о происхождении самоистребления стоит в связи несколько частных вопросов: Когда появилась самоистребление? Где? В каких его видах? При каких обстоятельствах? Кто был первым проповедником его? – то естественно прежде всего остановить внимание на этих вопросах.

Самоистребление при первоначальном своем обнаружении проявилось в нескольких видах: самозаклания, самоутопления, самоуморения, и самосожжения. Все эти виды давно известны из разных официальных и неофициальных документов, существование всех их подтверждается и «писанием» Евфросина. Жертвы самосожжения считались тысячами, к самозакланию наоборот, прибегали реже всего и только единицы. В 1691 году, по случаю ожидания кончины мира, многие погибли в гробах и могилах. Самоуморение началось во Владимирской губернии в Вязниках; первый случай самосожжения был в Нижегородской области: «гробоположение» имело место в области Новгородской. Такие топографические данные находим у Евфросина¹, у Василия Флорова, писателя первой половины XVIII века², и у первого историка раскола протоиерея Иоаннова³. По свидетельству Евфросина, самоуморение предшествовало всем другим видам «самоубийственных смертей» (стр.11. 109); по-видимому, это подтверждается и сочинениями протопопа Аввакума, который, говоря о самосожжениях, судит о них по примерам самоуморения.⁴ Из пределов вязниковских самоуморение скоро проникло в другие места и особенно укрепилась в Нижегородской области: особенно заметные «морильни» были настроены в чернораменских лесах, по Ветлуге.

Так как в истории самоистребления в расколе самосожигательство по своей распространенности имело особенное значение, то и остановиться на нем следует подробнее. В одном историческом памятнике, написанном в 1683 году нарочито по поводу самосожжений, говорится, что самосожжения первоначально появились «в поволжских градех».⁵ Евфросин также утверждает, что «горение» началось «в понизовых странах, по Волге». По известиям, вышедшим из-под пера протопопа Аввакума, первый случай самосожжения были в «нижегородских пределах». Так как о нижегородских случаях самосожжения Аввакум говорит в послании к некоему Сименону, написанном в 1677 году⁶, Вообще же о самосожжении, как факте, упоминает в «книге на крестоборную ересь», писаной в 1675 году⁷, то доселе и приурочивали появление самосожжений к этому периоду – 1675–1677 годов. Но в действительности самосожжения появились ранее. Исследователям неизвестна запись «нижегородского летописца» под 1672 годом: «в том же году в нижегородском Закудемском стану во многих селах и деревнях крестьяне... во всем от раскольников развратилися и многие по прелести их с женами и с детьми на овинах пожигалися»⁸. И хронология события, и место его, и то, что Аввакум упоминает о нижегородском случае самосожжения не однажды и каждый раз с тем, чтобы решить по поводу этого случая вопрос о самосожжении по существу, – все это, а равно и некоторые другие соображения, как будто показывают, что факт самосожжения, записанный в «нижегородском летописце», и есть первый по времени и что именно о нем говорит Аввакум, который утверждает, что тогда погибло «тысячи с две»⁹. Злополучная нижегородская страна! Она дала первых главных расколоучителей, она первая услышала гибельную проповедь о пришествии антихриста, она на самых первых порах существования раскола сделалась главным скопищем его и даже центром «управления», Она же, наконец, первая увидела и адское пламя, пожиравшие несчастных самосожженцев!.. Аввакуму стали потом известны и другие случаи самосожжения, из которых поименно он упоминает только об одном. «Знал я некого Дометиана священника: прост был человек, но вера тепла и несумненна, а конец пускай добре сотворил: отступников утекая, сожегся. Брате, брате! другое дело, что в огонь посадят» – дает наставление Аввакум¹⁰. Это – известное самосожжение в Тобольском уезде, на речке Березовке, по научению Тюменского попа Дометиана, в иночестве Даниила, бывшее в ночь на 6 января 1679 года. Доминика Михайловна, жена известного расколоучителя попа Лазаря, со слов своего мужа передавала Евфросину, что с Дометианом сгорело 1790 человек¹¹; Это же число поминает и раскольнический «Синодик»¹². Таким образом, начавшись в среднем Поволжье, самосожигательство еще в 70-х годах проникло в далекую Сибирь, а в то же время оно подвигалась и в другую сторону, на северо-запад. Идя этим путем, мы встречаемся с случаями самосожжения прежде всего в нынешний Ярославской губернии, в «пределах града» Романова – в волости Пошехонье. Пошехонские «гари» начались, вероятно, в конце семидесятых годов и никак не позже начала восьмидесятых¹³. Здесь действовали: Поликарп Петров, уроженец романовский; Семен, «новопоставленный» поп пошехонский; «мужик» Семен – пророк; подьячий Иван Григорьев и некий Андрей Окунь. Об энергии и успехе деятельности этих проповедников говорит уже то одно, что «весь» Романов согласился было «в огонь» – иль – «в воду», и только удачное вмешательство противников самоистребления помешало осуществлению этого намерения. И все-таки зажигатели спалили здесь на самых первых порах не менее четырех-пяти тысяч «жертв»¹⁴. Дальнейшие хронологические данные говорят о самосожениях в Торжском уезде в 1682 году и в Каргопольском в 1683 году. В ночь на 9 марта 1682 года в Торжском уезде, в разных деревнях, «в избах да в двух овинах» сожглись более 10 бобыльских и крестьянских семейств поголовно. При каких обстоятельствах это случилось и кто был главный здесь «зажигатель» – неизвестно¹⁵. В 1683 году самосожжение было в местечке Дорах. Евфросин упоминает о трех случаях самосожжения в «Дорах». Время первого из них, когда, по словам Евфросина сгорело 70 человек (стр. 7), не обозначенное автором «Отразительного писания», указано в цитированном выше сочинении 1683 года, написанном по поводу первого дорского «горения». Из слов автора явствует, что это самосожжение было и вообще первым в Поморье. Важное само по себе, как свидетельство от самого года события и вышедшего из под пера лица вполне с делом знакомого, оно служит пояснением к словам Евросиана, который, говоря о распространении самосжигательств в Поморье, на первом месте ставит Каргопольский уезд (стр. 109). Память о том, что самосожжение в местечке Дорах было первым в Поморье, сказалось и на записи о дорской «гари», вошедший в книгу «История Выговской пустыни», где XIII надписана так: «первая гарь», хотя, если основываться на показании Евросиана, в действительности здесь рассказывается о третьей «гари»¹⁶. Интересно замечание неизвестного автора: «подейству месту прозвание счинено тако Доры, занеже оттуду расположаются раздоры, и от того бывают споры, а на священный собор укоры». Он желает показать, где впервые в «Поморской стране» обнаружилось самоистребление в виде самосожжения, как крайние проявление раскольнического заблуждения¹⁷. «Дор», по Далю, от глагола «драть» – дер, роспашь, росчисть, поселение на вновь расчищенном месте. – Таковы топографические и хронологические данные для истории начального распространения самосожигательств.

Считаем необходимым коснуться здесь исследования г. Лопарева. Автор указывает как одну из самых ранних «гарей»– Гарь тереховскую 1676–1677 года, в Олонецкой губернии. «Житель деревни Терехово, что написан в переписных книгах 184–185 годов, Яков Иванов в прошлых годах и имел за собою церковный раскол и в том своем намерении, с немалыми людьми с женами и детьми и с пасынками и соседи, в хоромах своих сам себя сжег» (стр. 036). Эту цитату автор берет из исследования г. Сапожникова¹⁸, без всякой проверки, и к его ошибкам прибавляет свою. В подлинном официальном документе – «памяти» олонецкой воеводской канцелярии 1716 года об этой «гари» сказано буквально следующее: а) «деревни Тереховой житель, что написан в переписных книгах 186 и 187 г. Яков Иванов»..., – следовательно дата должна быть не такая: 1676–77, а такая: 1678–79; б) что этот Яков Иванов «написан в переписных книгах 186 и 187 годов», а когда «сам себя сжег» – точно неизвестно, – в «прошлых годах» по отношению к 1716 году, когда состоялась «память»¹⁹. Таким образом Тереховскую гарь не только ошибочно приурочивают к 1676–77 году, как делает это г. Лопарев, но нельзя с решительностью относить и вообще к XVII веку, как делает это г. Сапожников. Интересно в данном случае то – как появилось это ошибка. Г. Лопарев взял сообщаемые им сведения не из первоисточника и по первоисточнику их не проверил, хотя, указав в подстрочном примечании – где этот первоисточник находится, заставил доверчивого читателя думать, что тут все крепко и ладно; но в то же время он не последовал и своему источнику – статье г. Сапожникова и сделал это без всяких объяснений, совсем не сказав, как думают по данному вопросу другие и почему он с ними не согласен. Г. Сапожников, относя тереховскую гарь к XVII веку, указал два для этого основания: а) «Яков Иванов, по прозвищу Соломяной, «давно имел за собою раскол» и только в 1676 (?) году его записали в «еретики» без всяких податей и соборов; и б) в челобитной олонецкого посадского человека Никифора Гуляева, которую подал в 1716 г Олонецкую воеводскую канцелярию, об отводе ему этого (?) места, написано: «земля эта давно с угодьями своими находится в запустении»²⁰. А между тем в подлинном об этом документе нет ни слова «давно» в словах «имел за собой раскол», которые автор однако же ставит в кавычках, ни слов «записали в еретики», из коих последние опять поставлено автором в кавычках, ни слов «без всяких податей и соборов», которые уже нам необходимо заключить в кавычки, – нет, да и не могло быть, потому что в XVII веке особых списков раскольникам не велось, а нарочитых переписей раскольников «без всяких податей и окладов» в смысле общего узаконения не существовало и в XVIII веке. Суть дела в том, что, во-первых, в 1678–79 г. Яков Иванов внесен был «в переписные книги» совсем не по поводу его раскольничества; во вторых, принадлежность Иванова к расколу была обнаружена несомненно уже после этой ревизии; в третьих, самосожжение его ничего не мешает относить к XVIII веку, ибо и в таком случае челобитчик 1716 года мог сказать, что «участок» Иванова «давно в запустении»: ведь и десять лет – давно. Столь же трудно согласиться и с тем мнением г. Лопарева, что «в Нижнем Новгороде самосожигательство распространилось после Новгорода» (стр. 021). Доказательства своей мысли автор находит (стр. 019–20) в том известии Евфросина, что-де еще во время óно, когда Евфросин с игуменом Досифеем «были у Троицы», некий Новгородский «учитель» Иван Коломенский обращался к Досифею с просьбою, чтобы тот «подал благословение на самосожжение». Автор передает известие Евфросина верно, – Коломенский присылал Досифею даже и «епистолию»в защиту самоистребления; но важно в данном случае иметь в виду то, что Досифей не дал испрашиваемого благословения, почему самосожжение и не состоялось. А во-вторых – когда это было? По 1670 год Досифей был игуменом Никольского Беседного монастыря²¹; После этого как видно из «жития» инока Корнилия, он бежал на Дон и пробыл там три года; по возвращении в Москву, как видно из того же «жития», здесь оставался некоторое время²², чтó подтверждается и сочинениями Аввакума²³; и только уже около 1674–75 г. Мы встречаем его снова в олонецких пределах, в Троицком монастыре. «С отцом были у Троицы»– говорит Евфросин (стр.12): это монастырь во имя Живоначальной Троицы в Олонецком уезде²⁴. В этом-то монастыре и очевидно не ранее 1674–5 года, надо полагать, и была «речь» о «самоубийственных смертях» по поводу «епистолии» Ивана Коломенского, первого проповедника самосожжения в новгородских пределах. Следовательно это было уже после нижегородских «гарей». Правда, в одном месте своего «писания» сказав, что самоуморение и самосожжение началось в «странах», где подвизались на пользу «прелести» ученики известного Капитона, Евфросин добавляет, что «оттоле перескачи в новгородские пределы»²⁵; но из этого выражения еще не видно, о чем собственно говорит Евфросин, о самосожжении или же о самоуморении; имея в виду другие топографические и хронологические данные, приходится склониться к решению вопроса в последнем смысле, что и подтверждается контекстом речи самого Евфросина на стр.12. Впрочем, и сам г. Лопарев, когда ведет хронологический перечень «гарей», не причисляет к ранним новгородских «гарей», упоминаемых Евфросином, тогда как нижегородские ставит на первом месте, приурочивая их ко времени не позже 1675 года. Интересно, что автор устанавливает еще дату новгородских «гарей» половины 1680-х годов и в доказательство того, что в это время «в Новгородской области» сгорели «многия тысячи» несчастных «насмертников», ссылается на протоиерея Иоаннова; а между тем историк раскола говорит о погибших «огнем» в Нижегородской области, а не в Новгородской²⁶.

Итак, в первые одиннадцать – двенадцать лет после своего возникновения, когда не прошло еще и двух десятилетий от начала раскола, самосожигательство успело охватить все среднее Поволжье, проникло в северо-западный край, появилась, наконец, и в крае поморском. Отселе бесчисленные акты одной страшной драмы потянулись на целое столетие, затем на другое, и вот еще и доселе не развеял ветер искр и смрада этого бурного пожарища. Кто же был первым проповедником самосожжения? Кому впервые пришла в голову столь страшная мысль? «Изувер скрыл свое позорное имя не только от посторонних людей, но и от своих собратьев и по вере и убеждениям, и таким образом избавил себя от тех проклятий, которые неизбежно должны были преследовать память его». Так говорили доселе, а вот Евфросин, свидетель XVII века, лично знавший первых проповедников «самоубийственных смертей», «дознавший» все это дело «накрепко», утверждает, что «ситцевым смертем едва ли не первый законодавец» был некий Василий Волосатый, который свою проповедь не хотел таить где-нибудь в Вязниках, но помышлял добраться даже до столицы, и с этой целью дважды посылал метать самоубийственные письма с колокольни Ивана Великого. Волосатый хвастался некому Алексею: «и я уже с тысячу мучеников на тот свет пустил, в ямах и в пустых хороминах великим постом до смерти задержал». Очень может быть, что, начав самоуморением, Волосатый скоро осознал некоторые неудобства этого способа самоистребления и отдал предпочтение самосожжению. По крайней мере сам Евфросин называет его «первым возвестителем» не самоуморения только, но и самосожжения; с другой стороны известно, что последователи и проповедники самосожжения обыкновенно назывались именем Волосатого. «Волосатовщина то же есть, еже и сожигатели» – уверяли еще в 1709 году св. Дмитрия, Митрополита ростовского, выходцы из «брынских лесов»²⁷. Это же подтверждается и другой таблицею раскольнических «станиц», составленной не ранее первых годов XVIII века и независимо от «Розыска»²⁸. А известный Василий Фролов, живший в первом – втором десятилетии XVIII века в Керженских лесах и хорошо знавший происхождение и учения всех гнездившихся там раскольнических толков, сравнительно подробно говорит – и о волосатовщине, и о самом Волосатом. Волосатый родился в Сокольском²⁹, Юрьевского уезда, Владимирской губернии. Это было просто – «мужик неук». Он не стриг волос на голове и не чесал их, от чего и получил кличку Волосатый. Начав свою деятельность в Вязниках он побывал в лесах муромских, пошехонских, вероятно заходил и в чернораменские. Сжег более двух тысяч «насмертников»³⁰. Как сам умер и когда – неизвестно.

При каких же обстоятельствах могла зародиться и действительно зародилась в голове Волосатого мысль идти с проповедью о «самоубийственных смертях»?

В то время, когда появилось самоистребление, существовали две некие секты отщепенства церковного: «христовщина» и «беспоповщина». Последователей этих сект жили в губерниях Владимирской, Костромской и Нижегородской. Обе эти секты, как бывает обычно, «ненавидели» друг друга, но и в то же время в некоторых пунктах своего учения «приближались» одна к другой. Главной точкой соприкосновения было учение о необходимости в деле спасения умерщвления плоти, как такого средства, которое одно довлеет для цели. Как «лжехристовцы» так и «беспоповцы» проповедовали прежде всего необходимость телесного поста; Но в то время как первые к этому средству приплетали другие подобные, рассчитанные на ту же цель, причем признавали возможным достижения человеком святости в условиях его земного существования, некоторые из «беспоповцев» остановились исключительно на одном средстве из всех и пришли к убеждению о необходимости конечного при посредстве поста умерщвления плоти в виде лишения человеком себя жизни. «Возлюби Бога, возлюби пост»: Вот первый и единственный «извет» первых проповедников самоуморения на первых порах их проповеди, по свидетельству Евфросина. Евфросин утверждает, что самоистребление в виде самоуморения началось среди последователей «беспоповщины», к которой и принадлежал первый проповедник самоистребления Василий Волосатый. Что же это была за секта – «беспоповщина». Во главе ее Евфросин ставил некоего Козму медведевского. «Мужик» Козма, как известно, был основателем так называемой «нетовщины», которая поэтому и именовалась иначе «козминщиною»³¹. Учение Козмы медведевского действительно обличает в нем проповедника нетовских идей. Все ранние свидетельства единогласно полагают сущность нетовского учения во всецелом отрицании действия благодати на земле. Василий Флоров, свидетельство которого относится к 1737 году, называет нетовщину особым видом беспоповщины, в котором отрицается не только иерархия и таинства но и все «служение церковное»³². В перечне раскольнических толков 1725 года нетовское учение определяется так: «благодати Божия несть ни в церквах, ни в чтении, ни в пении, не в иконах, ни в какой вещи, и все взято на небо»³³. Подобным же образом нетовское учение характеризуется и в свидетельстве 1709 года: «церквей святых и священников и святых таин нигде не сказуют на земли». Свидетельство это называет секту «козминщиною»³⁴. То же самое утверждает Евфросин и о «беспоповщине»: «попов бегут, таинств отреклись, книжные слова неправо поразуме»³⁵. Очевидно беспоповщина, козьминщина и нетовщина – это название одной и той же секты, слагавшиеся одно за другим, и свидетельство Евфросина о «беспоповщине» есть первое известие о нетовщине. А после этого легко понять, почему самоистребление зародилось именно в «беспоповщине». Если нет на земле священства, почему нет и таинств, если и вообще нет никаких благодатных средств освящения, то как возможно стяжание спасения? В ответе на этот вопрос мы видим две крайности. Одни нашли «исход» в указании «упования» на милость Божию, – сюда скоро склонился сам Козма; другие, наоборот, остановились исключительно на мысли о подвиге личного самоотречения в виде самоумерщвления, – это впервые высказал Волосатый. «Исповеди и покаянию не учил, – вся полагал во огни: очиститеся огнем и постом от всего греха, ту бо и сущим крещением креститеся». Таково было учение Волосатого³⁶. Крещения нет, покаяния нет, нет и причащения, все взято на небо: есть только одно средство – «крещение постом и огнем», которое, правда, можно получить только пожертвованием жизни, но зато после него и для греха места нет. Таков источник известий об учении самоистребителей о «втором «неоскверняемом крещении»³⁷.

Невольно припоминается здесь хлыстовское учение о «втором крещении Духом Святым», как непременном условии достижения святости. Так как по учению хлыстов принятие «второго крещения» бывает не иначе, как по достижении известным путем известной степени умерщвления плоти, то сопоставление хлыстовщины и волосатовщины возникает не по причине только сходства в терминах, хотя и это одно в данном случае имеет важное значение, но и по причине внутреннего смысла. Сопоставление может идти далее, как скоро мы обратим внимание на другие параллели. Поразительный факт! Проповедники самоистребления вместе с людьми истребляли «старыя» и «святыя» книги, – массами отовсюду собирали их и сжигали. «После нас кому по них чести»– говорили сожигатели об этих книгах: да и зачем они нужны, когда средство спасения заключается только в лишении себя жизни? А так как «старыя книги» самоубийства не оправдывают то проповедники последнего всячески «ругали» и «поносили» эти книги, разными «прозвищами» называли, «отвращаясь и ненавидя» творцов их «яко врагов» своих. «Добрые-де книги, да нагодушие в них есть» на счет самоистребления, совсем они не «по нынешнему времени», а «за се недостойны приятия». Так мудрствовали проповедники самоистребления. «Зрите, благочестивые, прилично ли тако христианом творити – книги жещи? Кто се не возненавидит и не охает от верных? Кто же и не речет, яко от диавола прельщении»³⁸? «Истинные староверцы» до глубины души возмущались против самосожженцев и иначе конечно и быть не могло. Как в самом деле объяснить такое явление в старообрядстве, как истребление книг? Чем могли бы оправдаться в этом те, руководство которых – «как в старых книгах написано, так мы веруем, с тем и умираем»? Если можно что вспомнить по этому поводу, то разве только то, как основатель хлыстовства, сложив старые книги в куль, бросил их в Волгу, как ненужные, людям же объявил, что для спасения нужна «книга золотая – сударь Дух Святый». Теперь смотрим далее. Видную роль в пропаганде самоистребления играли так называемые «пророки». Евфросин называет несколько пророков по имени и ясно говорит об их деятельности. «По их вере, пророк – о самосожженных их страдальцах радостный им возвеститель, егда он бывает посещен, то духом ударяем о землю поражен и во исступлении полежав, извещение видит и возвестав от поражения, благовестие кажет: великие страдальцы и святые-саможженцы! кто их не славит, тот мне враг, да и дух мой мне вещает». В видениях «пророка» полагалось высшее доказательство, такой авторитет, к которому темная масса покорялась особенно охотно. Поэтому-то, в интересах успеха пропаганды, проповедники самоистребления и старались быть «богаты пророчеством и таин откровением». Любопытно еще, что в роли проповедниц самоистребления являлись также «девки-дуравки»³⁹. Об этом свидетельствуют не один Евфросин. Когда «для досмотру» известного сборища попа Дометиана по указу государя был послан подъячий приказной палаты, он застал насмертников врасплох: служат молебен, воду святят, пред иконами «две черницы, да две девки беснуются, а в бесновании злою своею прелестию возлагают хулу на церковь Божию»⁴⁰. Что за явление? Не напоминает ли это хлыстовских «пророков» и «пророчиц»? По-видимому, да. Есть еще одна частность, которая ведет к любопытному сопоставлению. Игнатий тобольский рассказывает о неких «подрешетниках», у которых был обряд причащения изюмом: изберут «некую девку», нарядят в цветное платье и пошлют в подполье; через несколько времени детка выходила оттуда, неся на голове решето, покрытое «покровцем»: «в том суть ягоды, изюм глаголемыя», которые присутствующие и принимали «вместо причастия святых тайн». «Егда же того их волхвованнаго общения ягод аще бы кто вкусил, абие тако желательнее смерти себе будет радети, аще самосожжением, или удавлением, или утоплением, яко во исступлении от истинного разума». И в то время мнози их обезумившеся, сами себе погубили суть сожжением огня»⁴¹. Это – первое известие об обряде причащения изюмом, с которым мы не раз встречаемся в истории хлыстовщины.

Историки недоумевали по поводу известий о гнусных делах в среде самоистребителей. Столь не отвечали идеям старообрядства в первоначальном его обнаружении эти известия, что исследователи готовы были признать значительную долю неточности в этих последних. В действительности же в них не было никаких преувеличений. Старообрядческий писатель рисует перед нами такую картину, в сравнении с которой бледнеют все известия православных писателей. Секта почерпнула немало из того источника, в которой текли не только мутные потоки нетовщины, но и грязные ручьи хлыстовщины. Сам Евфросин дает понять, как это случилось. Он дважды ведет речь о появлении самоистребления и каждый раз говорит о том, где «началось» оно, и о том, в какой среде, и о том, наконец, в каких отношениях эта последняя стояло к другой среде, ей сродной. «Бысть возмущение между староверцами, в различные толки разсекоша себе сами, и от сея в сию уклонятись начаша; вси любят зватись староверцы, а многие посреде обретаются зловерцы… якоже Костромские лжехристомужи поселянстии, градских обычаев неискуснии, оставя свое орало, того ради душа их задуровала, и ложнии их апостоли, бесовские наместницы, окаянные же их пророцы, пагубывнуцы, Павлова же перевозу духомолоцы и иконоборцы, скверне всяких рачители и объядения служители: день весь жри, а нощию спя, духом, на постелях, нечистым поражении, возбесяся и пьяняся, молятся духом, перестанет от молитвы, ано едва дух свой в себе видит; неции же от изветов яко рещи добрых и от писания узроки емля, якоже Козма медведевской со всеми своими последователи, священства стережа, всего таинства отречесь и книжныя слова неправо поразуме, на претыкание же себе и своим на соблазн, от дел же им порекло безпоповщина гонима: попов всех бегут… есть же во ином их Костромским поприближны, для ради здоровья едят и пьют почаще… в сем то учении возникоша самоубийственныя смерти». В деревне Старой Костромской губернии и в самой Костроме жил и действовал тогда хлыстовский «саваоф» Данило Филиппов. Село Павлов-перевоз было местом деятельности первого хлыстовского «христа» Ивана Суслова. Оба они первоначально объявились во Владимирской губернии, оба и потом заходили сюда с проповедью, в той именно губернии, где много было именуемых «беспоповцев» и где родился и объявился с своею пропагандою и сам Василий Волосатый. «Есть град Вязники, в том много сицевых и доныне обретается, иже именуются староверцы, а таинства и старыя веры бегут и всякаго священства отбегают, и отдревле они словяху Капитоновы ученицы… Той Капитон первый за веру стоятель, по тому Капитону и доныне верных зовут капитоны. В словемых капитоновых ученицех первое умыслися самоубийственных смертей изобретение. Прежде горения в Вязниках и в Понизовьи морение начася, от мужиков простаков злоба сия зачася, а коим-то изветом, не вем как рещи… вещают: возлюби Бога, возлюби пост». Таким образом Евфросин свидетельствует, что самоистребление возникло там, где соседями были хлысты, что зародилось оно именно в «беспоповщине», которую нужно считать исчадием «капитоновщины», что, наконец, беспоповщина в некоторых пунктах своего учения «приближалась» к хлыстовщине, которую также нельзя не ставить в некоторую связь с именем Капитона. Несколькими страницами ниже Евфросин снова возвращается к моменту появления самоистребления, снова раскрывает картину той обстановки, при которой оно зародилось, причем показывает уже и то, как выплыл наружу самый мотив самоистребления. «Егда бе мирно в вере, тогда и взыскания спаху; егда же подвижеся смущение, тогда и книжныя словеса общае посвоеваху нецыи, и недостигаше совершеннаго разума, воеваху, как хотяху, изветом же староверства стяжавше конечное непокорство; наипаче же безкнижницы от малых неких словес в безмерие падаху». Так одно за другим стали появляться лжеучения, последователи одного враждовали против последователей другого, но и те и другие оправдывались одним именем «старовертства». «И в первых от извета добраго Капитон вышепоименованный: яко добро, рече, пост и воздержание, – богуду не обретение; постя же ся и в субботу, жидовство введе. Ученицы же к тому приложиша: и в ямах морити, не сами же и не себе, но инех прельстя». Капитон был аскет и аскетизм ставил выше всего в деле достижения святости. «Вериги на себе носил каменныя: плита сзади, а другая спереди, по полтора пуда в обоих, а всего весу три пуда, петля ему бе по пояс, а крюк в потолке, а обе железны, и то ему постели, – процепя крюк в петлю, повисаше спати». Сам постник, Капитон и учеников своих наставлял более всего в постничестве. Даже в праздники Рождества Христова и Пасхи не хотел разрешать на сыр, масло и рыбу и вместо пасхальных красных яиц раздавал братии красные луковицы⁴². Идея постничества заставила его вести пост в субботу. Ученики же Капитона, идя в этом направлении далее, стали проповедовать уже «пощение до смерти». Вот при каких обстоятельствах утвердился первый мотив самостребления. Евфросин показывает при этом остальную часть картины, на которой опять и прежде всего мы встречаемся с теми же «лжехристовцами». «Костромичи же и Павловцы поганцы и сквернотворцы, – не вси же, не буди! но иконоборцы и лжехристовцы. Сии бо пресквернии – мерзость земная. Чесо ради и почто сия пречитаем? Нарок пождания дахом, да вся сия им показав, укажем им, кто они? Перекование убо днесь нам к самосожиганию слугам, прещение же износим на послушных им бедных. Все женаше слово Поликарпа стреляет, не мало же язвит и поборников его. Смотрим же еще: сии мнящиеся староверцы на колико разсекошася, едини точию похвальны, овы же среднии, друзи же злейшие. Павловцы – иконоборцы, проклятые поганцы, и есть и будут бусорманы, а не христиане. Костромичи – лжехристовцы мерзостнее и проклятее, и да никто от христиан дерзнет их, врагов христианами звати. Непоповщина же лжае их злобою: Христа бо нарицают, но от тайн его отбегают, а во инех же своих хулениих приближаются ко обоим. В сей бо непоповщине саможжение возниче». Все это Евфросин говорит с тем, чтобы показать, как смотреть на происхождение волосатовщины и где искать некоторых объяснений по поводу самоистреблений вообще.

И так, на почве учения капитоновщины зародилась беспоповщина, из беспоповщины выделилась волосатовщина, на волосатовщине отразилось нечто от хлыстовщины, к которой отчасти приближалась и вся беспоповщина. «Две части презлейшия, а третья недобра, четвертая же часть добрая и в притче похвальная». «Четвертая часть» – это «правоверные» старообрядцы. Евфросин подходит к решению вопроса о том, как проникла в эту добрую часть такое зловерие, как самоистребление. «Не вемы» – говорит он относительно первого момента этого акта. Действительно, правоверные «отвращались» от беспоповцев; беспоповцы ненавидели их; в частности и Василий Волосатый называл именуемых «правоверных» еретиками. И однако же было нечто общее между теми и другими, нечто такое, в чем сходились те и другие. Ведь недаром те и другие любили зваться «староверцами»; недаром тех и других обычно и называли одним именем «капитонов». «Мы стоим и побораем», писал диакон Федор в откровенном послании своей братии, «за сложение перстов, за трисвятую аллилуию, за тричастный крест», далее: посолонь хождение, молитву Иисусову⁴³. А это все такие пункты, в которых с правоверными были согласны не только «беспоповные плутишки», ну и «поганцы» хлыстовцы, и эти-то пункты и служили так сказать исходной точкой для занесения в темную массу старообрядства чуждого ему лжеучения. А что действительно лжеучения проникали в среду старообрядства даже на первых порах его существования и производили здесь немалую смуту, это видно из сочинений протопопа Аввакума и дьякона Федора. Аввакум рассуждает, например, о том, следует ли поклоняться «старописанным иконам», подобает ли поститься в субботу⁴⁴. Чем объяснить происхождение таких вопросов и предложения их Аввакуму со стороны его последователей, как не тем, что некоторые из них усвоили обычай поститься в субботу по «капитонски» и не поклоняться иконам по «иконоборчески», то есть хлыстовски? «Слышахом», – прямо говорит Аввакум в одном послании к своим ученикам, – «мнози развратишася и поидоша во след сатаны: они глаголют духом Бога познавати, кроме писания, инии же и писание толкуют зле, развратно и противно истине, взимаяся высокими умы, имже кончина погибель обоим. Не по писанию верующие еретицы суть, такоже и прелагатаи писания еретицы суть». Первые – это, очевидно, хлысты, потому что, как известно, они научены своим лже-саваофом не только молиться духом, почему Евфросин и называет их «духомолцами», но и в деле боговедения не руководиться никаким писанием⁴⁵; вторые – это, надо полагать, секта капитоновцев в виде козьминщины, как ее буквально и описывает Евфросин. «Правоверни же», говорит Аввакум, «почивают на отеческих догматех, – не прелагают святаго писания, ниже веруют не по писанию»⁴⁶. Это – истинные «старолюбцы», которых Аввакум и убеждает уклоняться от лжеучения вышеназванных «развратников». Диакон Федор называет хлыстов уже прямо, так сказать, по имени, – и, нельзя не заметить, делает это в послании к «православным» об антихристе, может быть имея в виду и хлыстовское учение об этом предмете⁴⁷.

Как бы то ни было, но самоистребление, писанием не оправдываемое и учению «правовернаго» старообрядства не сродное, очень скоро проникло в эту среду и в ней-то собственно и достигло своих ужасающих размеров. Какой же внутренний смысл получило здесь это явление?

Первые случаи самосжигательств обнаружились в нижегородской области. Там, естественно, в среде местного раскола возбудились и толки о них. В керженских раскольнических скитах жил старец Сергий, постриженник игумена Досифея и любимый ученик протопопа Аввакума. Этот-то Сергий и обратился к Аввакуму с вопросом о самосожжениях. Вопрос был предложен письменно; письменный был получен и ответ. «Добро сделали те, кто в огонь забежали. Блажен извод сей о Господе»!⁴⁸ Так рассудил Аввакум и его суд имел решающее значение. В мире раскола не было другого тогда деятеля, который пользовался бы таким влиянием и уважением, как протопоп Аввакум. Он сам считал себя пастырем, который омыл своих пасомых не только слезами, но и кровью, и потому имеет над ними, всеми без различия происхождения и сана, безграничную власть не только «приказывать», но и «проклинать»⁴⁹. Аввакума знали везде, знали все, его суд считали бесспорным, его решение ставили выше решения целого «собора». Странным казалось услышать приговор пустозерского узника: «кто не слушает нас, чужд благословение моего, – мне его не надо»⁵⁰. И вот, в среде «правовернаго» старообрядства начинается открытая, смелая проповедь самоистребления. «О братие и сестры! радейте и не ослабейте; великий страдалец Аввакум благословляет и вечную вам память любезно воспевает; тецыте, тецыте да вси огнем сгорите; приближися-ко семо, старче, с седыми своими власы, приникни, о невесто, с девическою красотою: воззри в сию книгу, священную тетрадь, еда мы вас мутим и обманываем! Зрите слог словес и чья рука! Не буди нам вам лгати и на святых клеветати: сам сие чертал великий Аввакум, славный страдалец, вторый во всем Павел. «Что же?» Старец, взирая, слезы ронит; откровица, смотря, сердце крушит. Если кто спрашивал, как имя апостолу заповедавшему самоубийство, если кто возражал, что не в одном Аввакуме «закон затворен», тот слышал лаконичный ответ: «велик муж и страдалец… пяти тысяч отцов, ни страдальцев, ни законников, никого не послушаем, только одного отца Аввакума держимся и слушаем»⁵¹. Таково было значение авторитета пустозерского узника в вопросе о самоистреблении. Сергий да Поликарп Петров скоро «расплодили» письмо Аввакума «во всю русскую землю» и самоистребление быстро достигло ужасающих размеров.

Историческая нить приводит нас к постановке некоторых вопросов. Прежде всего, кто такие Сергий и Поликарп? Евфросин называет Сергия постриженником Досифея и учеником Аввакума⁵². Был, действительно, у Аввакума ученик Сергий: это – Сергий именуемый «страдалец», тот самый монах, который был виновником известных керженских споров из догматических писем Аввакума, начавшихся в 90-х годах XVII века. Так как Сергий, как известно, первый «завес» на Керженец известные еретические письма Аввакума и был «первый любитель и защитник» их, то остается с несомненностью заключить, что и по вопросу о самосожжениях писал к Аввакуму никто иной, как этот монах Сергий⁵³. Что же касается Поликарпа, то совсем ошибочно уверение г. Лопарева, что будто бы «источники не могут решить вопроса о существовании» этого лица. Поликарп, которого Евфросин называет Петровичем и романовцем родом, есть никто иной, как тот самый Поликарп Петров романовец, который вместе с вышеупомянутым Сергием столь шумно заявил себя в тех же керженских спорах из-за догматических писем Аввакума, именно как «зельный любитель и рачитель тех писем»⁵⁴. Таким образом о личности Поликарпа и Сергия спора быть не может. Второй вопрос касается того, единолично одобрил самостребление Аввакум или по соглашению с своими соузниками? Его можно решить только предположительно, с известной долей вероятности. Сомнение возникло еще в эпоху борьбы Евфросина. «Изыскано накрепко, яко отец Аввакум со страдальцы и союзники о том не думал и не советовал, но ему одному так рассудилось». Так уверяет Евфросин по поводу известного ответа Аввакума на письмо Сергия, но безспорных в пользу этого доказательства он не указывает. Важнее было бы свидетельство самого протопопа, но он в данном случае говорит глухо. «Добро дело содеяли», – говорит Аввакум о самосожженцах нижегородских, – «надобно так: разсуждали мы между собою, и ближним кончину их»⁵⁵. Кто «мы»? Отвечать на это можно таким образом. С диаконом Феодором Аввакум находился тогда в ссоре и даже проклял его за то, что тот будто бы «учал блудить над старыми книгами»; нельзя поэтому предположить, чтобы гордый протопоп стал после этого держать совет с бывшим дьяконом, ставшим в его глазах по меньшей мере «молодым щенком Федькой»⁵⁶.Относительно попа Лазаря «сказывала» попадья его Доминика Михайловна: никогда Лазарь не говорил ей, что Аввакум советовался с ним о «самоубийственных смертях». Остается таким образом один инок Епифаний, соучастие которого в совете с Аввакумом уже едва ли можно отрицать. Епифаний был духовным отцом Аввакума и Аввакум настолько уважал Епифания, что по его убеждению написал, находясь уже в Пустозерске, свое «житие», равным образом убедил и Епифания написать, в поучение последователям раскола, житие его, Епифания. Таким образом взаимные отношения этих двух пустозерских соузников приводит к мысли, что тот вопрос, о котором речь идет, был решен Аввакумом не единолично. Это подтверждается еще и тем, что в том самом послании к братии, в котором протопоп особенно долго останавливается на вопросе о «самовольных мучениках», он посылает ей вместе со своим «благословением» и «благословение» Епифания. «И старец Епифаний молит Бога о всех, также благословение послав, челом бьет»: так заканчивается послание; а между тем в нем читаем о самосожженцах: «добро сделали, – мы разсуждали между собою, и блажим кончину их»; следовательно это выражение нужно относить и к Епифанию⁵⁷. В тетрадках проповедников самоистребления слова Аввакума передавались так: «и мы со отцы поразсудивше, разсудихом»... Если это и была интерполяция, то такая, которая имела основание в подлинном свидетельстве Аввакума. Другое дело – вообще фабрикация писаний на эту тему под именем Аввакума. Инок Иосиф «мудрый» уверял: «егда где увидите какое письмо, надписание имый протопопа Аввакума, не верьте тому: много в тех письмах прелести, мне не один уже брат покаялся: аз-де многих прельщал, сложив письмо сам, как знаю, и подписывал Аввакумово имя, и нося, прочитывал, и многу корысть собрал». Поэтому Евфросин и укоряет проповедников самоистребления: «у вас один учитель – Аввакум, а и того, полно, не оболгали-ли?»⁵⁸. Очень может быть, что в этих подлогах действительно много было «прелести», в том, например, смысл, что устанавливалась другая точка зрения на предмет, может быть, самоистребление безусловно оправдывалась для всех, чего Аввакум не проповедовал; но есть основание думать, что составлялись фальшивые послания от лица Аввакума еще в виде выписок из подлинных его писаний. Такого рода подделку, по нашему мнению, представляет из себя «послание к некоему Сергию», приписываемое Аввакуму: бессвязное, с повторениями, иногда без смысла, нагромождение здесь выписок из писаний Аввакума о самосожжениях явно изобличает неподлинность этого документа⁵⁹.

Итак, «благословением» протопопа Аввакума и стараниями ревностных его учеников, неразборчивых в средствах для цели, самоистребление скоро достигло громадных размеров в среде «правовернаго» старообрядства. Какой же смысл получило здесь это явление? Чем оправдывались самоистребители в этом своем деле, пред которым с ужасом останавливались многие из их же единоверцев? Памятники конца XVII века и первой половины XVIII века единогласно свидетельствуют, что исходной точкой в рассуждениях раскольников о самоистреблении служила мысль о наступлении царства антихриста и о близкой кончине мира. «Жало испущают страшительное через неправое свое кривое толкование о антихристе и о Христове втором пришествии», говорит по этому поводу известный Василий Флоров, бывший раскольник начала XVIII века: «и такой страх внидет в сердце и во вся члены, яко негли сам себя живота лишил бы еже то и бысть». Автор «Обличения неправды раскольнической» еще ранее Флорова писал о самоистребителях, что они «прельщают народ последним временем». Точно так же изображает причину самосожжений и Игнатий тобольский, писатель XVII века: «нынешние еритицы, ужас сатанинский подающие людям, глаголаху, яко уже настоит день втораго Христова пришествия и кончина настоящаго века... и сего ради» многие погибли «огнессожжением самовольным душепагубне»⁶⁰. Таким образом вот где была точка опоры для проповеди о самоистреблении. Чтобы продолжать речь, нам необходимо сделать некоторые пояснения.

Игнатий тобольский говорит, что раскольники XVII века высчитывали не только год, но и день кончины мира: «год от года и день от дне смущают народы, сказующе, яко в сий год и в сий день, будет кончина века». Свидетельство это относится к 1696 году. Действительно, ранее этого времени производили самые точные выкладки относительно того, когда будет второе Христово пришествие. Историкам раскола это известно, но нам необходимо сделать некоторые исправления в существующих исследованиях. Есть в литературе мнение, что в XVII веке было два ожидания кончины мира: сначала в 1669 году, а потом в 1700. Первое мнение было высказано покойным П. И. Мельниковым⁶¹ и повторено не раз другими; второе изложено покойным архимандритом Павлом Прусским⁶². Относительно последнего мнения в литературе уже доказано, что оно не может быть признано справедливым⁶³; но то же самое следует сказать и относительно первого мнения, так как оно оказывается совсем немыслимым и конечно не имеет в себе оправдания и в исторических данных. «Так как царство антихриста будет продолжаться три с половиною года, а началось это царство с 1666 года, то в 1669 году кончина мира должна была последовать неминуемо». Так формулируется положение, что будто бы ожидание кончины мира было и в 1669 году. А между тем такого вычисления у раскольников не могло быть просто потому, что они, как известно, отличаются от нас в летоисчислении от сотворения мира до Рождества Христова, полагая, что Спаситель мира родился не в 5508 году, как принято у нас, а в 5500 году от создания мира и поэтому летоисчислению 1666 год падал на наш 1658 год. Правда, близко того времени раскольники указывали год кончины мира, но этот год, по их выкладкам, падал на 7182 от сотворения мира или на 1674 год по нашему летоисчислению⁶⁴. Трудно с точностью определить способ этого вычисления, так как в исторических памятниках он не указан, но предположительно объяснить его можно. Тогда некоторые расколоучители Принимая мысль, что за 7 лет до кончины мира «придут пророки на землю» – Илия и Енох и «возвестят со дерзновением благоверствие роду человеческому»⁶⁵.Толкуя пророчество о «пророках» иносказательно, именно в применении к самим себе, раскольники могли прийти к мысли, что кончина мира последует именно «во 182 году», если положить, что момент появления «пророков» они относили к 175 году, когда был большой московский собор, окончательно осудивший раскол, и когда главные проповедники раскола действительно с особенную «дерзостию» заявили о своем учении⁶⁶.По другим вычислениям год кончины мира падал на 1691 по нашему летоисчислению, потому что этот год, согласно счислению раскольников, был 1666 годом от «вшествия Господня во ад»⁶⁷.Существование этого мнения подтверждает и Евфросин⁶⁸.В связи с мыслью о близости кончины мира шли толки и о «имеющем явиться при кончине мира» – антихристе. Некоторые утверждали, что антихрист уже явился, причем одни говорили об антихристе духовном, другие видели его в лице патриарха Никона, – даже когда умер Никон, не верили, что умер, и говорили, что он живет в Пскове, а те, которые верили, полагали что все-таки скоро Никон воскреснет. Некоторые же, отрицая мысль о наступлении царства антихриста, держались однако того убеждения, что уже началось в мире то последние отступление, которое имеет быть перед кончиной мира, «скоро» и антихрист «будет», так как путь ему уже уготован. Таким образом хотя вопрос об антихристе решался не во всех частностях одинаково, но в существе дела разница была не велика: явился ли антихрист, или же только «скоро будет», – то и другое знаменательно и есть признак, что кончина мира «близка есть»⁶⁹.

Вот тут-то и заключалась исходная точка всех зломудрствований проповедников самоистребления. Писание учит, что состояние церкви при антихристе будет бедственное. Тогда настанет скорбь Великая, какой не было от начала мира. Против истинных чад церкви антихрист воздвигнет гонение и употребит все меры к тому, чтобы всех покорить под свою власть. Но и в то лютое время будут спасающиеся и сонм избранных не оскудеет. Скорбь будет велика, страдание неизобразимы, но блажен тот, кто постраждает тогда доблестно. «Блажен обрящется той, иже тогда не соблазнится и претерпит лютость гонения». Так читали и в «старой» книге охранители «старых» книг. И еще: «которые постраждут доблестно, паче всех мучеников первых начальнейшими будут, иже в то время муки за Христа примут, ибо не с простым человеком, но с самим диаволом побиются»⁷⁰. И мы видим, что это убеждение было высказано раскольниками очень рано. Еще Соловецкие челобитники в своей знаменитой челобитной писали царю: «воистину, государь, блажен тот, его же сподобит Господь от таковых нынешних учителей до смерти пострадали, и веруем божественному писанию, яко тии паче прежних мучеников у Бога обрящутся»⁷¹. И так, блажен, кто постраждает, трикраты блажен, кто постраждает доблестно, но всякий ли возможет пострадать доблестно? Чтобы понять значение этого вопроса, предоставим говорить здесь самим проповедникам самоистребления.

«Как себя не убей, только говори, что за Христа: хоть в воду, хоть в осил, хоть в болото, только Бога ради – говори, все то добро и Богу угодно».Богопротивность этого учения явная, – мерзить человеку гнусность его, и однако слышишь оправдание. «Вемы яко сей путь, нами избранный самосожжения, несть евангельск, ни апостольск, но мы изобретохом по времени, яко люто, разсудихом же за немощ, яко люди слабы». Разъяснение возникающего недоумения дается такое: «лихо пришло время, николе такого не бывало, и кроме того нет нигде места, только в огонь да в воду, – в огонь да в воду только и уходу». Итак, настало время, какого еще не бывало от начала мира; жизнь видимого мира еще продолжается, но хранителем веры уже не осталось места на земле; просто сказать – антихристово царство настало и настоит борьба против козней и сетей его. «Лучше самим себя огнем осудити, нежели антихристу каким небрежением послужити». Жить значит жить среди отступников от веры: а мала ли эта «беда»? «Добро самим сгорети, аще ли не тако, не угонзнути от змия: в ядении бо и в питии как себя соблюдешь не ходя с никонианы за стол? А как уже сгорел, от всего уже ушел». Больше того, жить значит «брачиться» и «родиться», а это значит «растлить чистоту». «Того ради да сожгутся, да не брачатся и не родятся, но лучше чистота да не растлится; добро же, да и младенцы сгорят, да не возрастши согрешат и во всякую погибель уклонятся». И так, живущему в этом мире нет возможности избежать печати антихриста. А кто примет эту печать, кто покорится антихристу, тому после того «какое покаяние»? Таким образом лжеучители ставили на решение столь важный вопрос, как вопрос о спасении, и конечно расчет получился верный, так как колебаний в выборе быть не могло. Чтобы завершить впечатление, рисовали еще картину открытого покорения антихристу. Неизбежность открыто покориться антихристу вытекает из того, что «никто не стерпит» гонения от антихриста, а «не стерпит» потому, что «впадшем» в руки антихриста «Бог не помогает». «Того ради подобает самим себя скорее сожигати, дабы не впасть в руки гонительския, понеже впадшим Бог не помогает и ятыя на мучения никто не устаивает». «Увы помрачения!» – взывал на это старообрядец, – «о, беды! о, несмысльства!». И поистине можно сказать, что проповедникам самоистребления даны были уста хульные. «Добро погореть за любовь Сына Божия, – сохраняющее веру, антихриста бежаще». Студный и ложный извет, хульное оправдание! «Тебе ради Господи, и за веру Твоюи за любовь Сына Божия Единороднаго умираем, да не поклонимся антихристу, но да соблюдем цело благочестие! Сожигаемся, крижа убегающее, за крест умираем, и в молитве да не лишат нас собственнаго Твоего имени, Сыне Божий, не щадим себя сами, и да не причастят нас антидором и агнца со крижом! Души за Тя полагаем с любовию и да не нарушим своего крещения, сожигаем себя огнем, и да втой вере умрем, в коей родилися, – зри како радеем! и что нам сотвориша? Точию антихриста ненавидяще, умираем за любовь твою пречистую». Итак, остался один путь избежать власти антихриста, один путь не погибнуть. Сжечь себя, значит соблюсти цело благочестие свое, умереть значит умереть в той вере, в которой родился. А это есть залог наследия будущей жизни. «Пророки и апостолы не уйдут искуса в день страшного суда, всех святых лики пройдут ту реку огненную, только свободны одни наши самосожженцы, то им искус, что ныне сгорели, то огненная река им, что сами в огонь». Так играли словами Писания умопомраченные сказатели его⁷².

Такой внутренний смысл получило самоистребление в среде отщепенцев правоверного старообрядства. Цель самоубийственных смертей Аввакум в тех же самых выражениях: «Да не осквернят риз своих, еже есть святаго крещения... да не погибнут зле духом своим... да цело и непорочно соблюдут правоверие... сим искушением тамошняго искушения утекли...». Тем не менее он не соединял со всем этим иного представления, кроме представления о «самовольном мученичестве» и оправдывался только историческими примерами, смысл которых конечно не мог отвечать воззрениям крайней доктрины. «Ликовствуют со Христом во веки веком самовольные мученики»: вот последнее заключение Аввакума и внутренний мотив самоистребления по его воззрению⁷³. Веря в близость кончины мира, Аввакум не верил однако же в наступление царства антихриста, и хотя в преследованиях раскольников он усматривал признаки «антихристова мучения», но и для подвергшегося этим преследованиям не отрицал возможностей остаться исповедником и мучеником, равно не отрицал и возможности покаяния, если бы кто «не стерпел муки» и временно покорился «отступникам». Он даже особенно похвалил тех, которые, не укрываясь от преследований, не искали другого пути, как «твердо стоять до смерти» в «благочестии»⁷⁴. Поэтому Аввакум не считал самоистребление единственным исходом и общим уделом. «Да не всем же так», – заканчивает он свое восхваление самоистреблению: «званый на пир ходит. А ты, любезный мой, поплачь прежде, ныне живучи... да нарядися хорошенько в одежду брачную, яко мученик Филипп, медведю в глаза, зашедши, плюнь, да изгрызет, яко мяконькой пирожок»⁷⁵. Будучи более умеренным, учение Аввакума являлось менее последовательным и потому неубедительным.

Таким образом в развитии доктрины самоистребителей выделяются два момента. Первый – учение «словемых» Капитоновых последователей, среди которых впервые зародилось самоистребление, второй – отщепенцев правоверного старообрядства. Там – это был подвиг взамен веры, спасительной силы который уже нет на земле; здесь – это являлось средством «цело соблюсти веру». Там это имело смысл «втораго крещения» взамен бесплодного крещения «водою»; здесь – это давало возможность сохранить от «осквернения ризу единаго святаго крещения». Там – это заменяло «покаяние», как средство «очищения от грехов»; здесь – это служило залогом «не разорить покаяние» и не погубить его плодов. Зародившись в волосатовщине, самостребление проникло и в среду правоверного старообрядства, но утвердилось здесь на иной почве и основаниях, – на учении об антихристе; в свою очередь и волосатовщина, усвоив раскольническую мысль о наступлении царства антихриста, не положила однако же ее в основу своего лжеучения о самоистреблении и оставила его на прежний подкладке. Такую двойственность во внутренних мотивах самоистребления мы встречаем не в первых только моментах его зарождения. Пока жив был Волосатый и его ближайшие ученики, учение его держалось крепко и должно было стоять особняком. В этом и находит себе объяснение тот факт, что в исторических памятниках отмечается существование волосатовщины, как особого толка, даже за тот период времени, когда самоистребление практиковалось уже во многих раскольнических токах.

Бесспорно однако, что мысль о наступлении и царствования антихриста могла сильнее всего действовать на воображение раскольников. Есть основания думать даже, почему первые случаи коллективного в громадных размерах самоистребления в виде самосожжения обнаружились в области нижегородской и именно в 1672 году. Незадолго перед этим в «пустынях» и «болотах» нижегородских подвизался первый проповедник наступления царства антихриста монах Ефрем Потемкин. Сущность его проповеди заключалась в том, что антихрист «уже родился» – «зде родился» – в России, и даже в нижегородских пределах, в лице патриарха Никона, – и уже «осквернил» и «грады» и «места и церкви», что в церквах литургия совершается уже «слугами антихристовыми» и «на просфоре с антихристовой печатью», что, наконец, необходимо бегать от такой службы, уповая, что возможно спастись и без «животворящих таин». При этом в доказательство справедливости своей проповеди Ефрем «пророчествовал на семь лет гладу бытии»⁷⁶. В 1672 году в нижегородской стране действительно начался голод, по сказанию нижегородского летописца. Очень может быть, что предсказание «старца» вспомнили и лжеучению окончательно поверили: «к церкви Божией не приходили, по выражению летописца, и пения церковнаго и таинств не принимали», точь-в-точь как учил Потемкин. По крайней мере поразительное совпадение: нижегородские самосожжения, по всем данным первые из всех, были именно в 1672 году⁷⁷.

В связи с учением об антихристе доктрина самоистребителей трактует о «гонениях» от антихриста. Так неизбежно выплывает наружу пресловутый вопрос о значении преследований в истории самоистреблений. Говорили и говорят, что самоистребления были следствием преследований против раскольников, выходом из неравной борьбы сильнейшей властью; но при таком понимании остаются без объяснения те многочисленные случаи, которые не были вызваны никакими преследованиями. Утверждали и утверждают, что самоистребления возникли помимо каких бы то ни было преследований и что если впоследствии нередко преследование вызывали самоистребления, то именно и только как внешняя причина последних, совсем не имевшая связи с их причиной внутренней; но и этот ответ не разъясняет всех фактов истории, так как известны и такие случаи, когда самоистребления происходили только при условии наличного преследования. Последним словом по данному вопросу устанавливается два периода самоубийственных смертей: начальный, когда люди губили себя единственно по убеждению своих учителей, и последующий, когда правительство стало высылать духовных лиц и войска для убеждения ослушных насмертников; ну и в этом взгляде кроется некоторое недоразумение. В известной волосатовщине, начавший самостребление совсем не по причине ожидания кончины мира, самостребления первого рода могли и должны были иметь место даже и в последующей истории, а не в момент только зарождения их. Что же касается другой основы и самостребления, то здесь по идее понятие о преследовании прямо захватывалось понятием о внутренний причине самоистреблений, так что последние не могли зародиться и повторяться вне мысли о преследованиях; но в отношении отдельных случаев самоистребления преследование могло и не быть на лицо, так что случаи самоистребления могли повторяться помимо особых фактов преследования, помимо наличности их и вне непосредственной связи с ними. Чтобы понять это, не нужно забывать исходной точки доктрины. Антихрист имеет воздвигнуть гонение. Антихристово гонение будет в последнее время. В последнее время, антихрист, гонение его – понятие безраздельные. Отсюда учение самоистребителей трактует о преследованиях и это для него неизбежно. Именно преследование и служили главным доказательством наступления кончины мира с его последствиями. Воздвиг «враг беды с напастьми и бурю с огнем, секут да рубят: кончина пришла! Заставы и приставы на всякой версте; едет ли кто, идет ли, кричат: как крестишься? Что медлиши, старче, невозможно стало жить». В «настатие» для раскольников «антихристова мучения» верили и те из них, которые только «ожидали» антихриста и говорили лишь о близкой кончине мира⁷⁸. Сам Аввакум руководился соображениями о преследованиях. Поэтому понятен тот обман, которому подвергся он. Сергий, посылавший Аввакуму вопрос о самоистребителях, сознавался, что «не так писал Аввакуму, как делается, – слишком мучительскую лишнюю сказал лютость». Это было неправда, но она-то и послужила причиною известного ответа Аввакума. «Аз виновен вопросам своим протопопову ответу, – каялся Сергий, – слишком возвестих беду и не так сказал есьм, что сами самовольно собираются и беду на себя накликают, но поведах, яко из рук мучительских урываются и сожигаются». В подлинных писаниях Аввакума мы действительно это и видим. «В Нижнем преславно бысьт, говорит Аввакум: овых еретики пожигают, а инии, распальшеся любовью и плакав о правоверении, не дождався еретического осуждения, сами в огонь дерзнули». И Дометиан поп, по суду Аввакума, потому «добре сотворил», что «отступников утекая сожегся»⁷⁹.Вообще везде, где Аввакум говорит о самоистреблениях, он упоминает и о преследованиях. Но о каких преследованиях: против раскола вообще или о преследованиях в каждом отдельном случае? Если затруднительно решить вопрос на основании сочинений Аввакума, если тут даже больше оснований принять решение в последнем смысле, то вместе с тем не подлежит сомнению, что и преследование против раскола вообще понималось в смысле как бы личного преследования. Откровенно высказались по этому поводу сибирские самосожженцы в послании царю Федору Алексеевичу. Приготовившиеся к самосожению писали: «аще хотя единаго от нас человека на истязание о старом благочестии возмешь, государь, и мы все единодушно пострадати хощем: аще плотию розно, а духом вместе, – он станет в Тобольске страдать, а мы здесь гореть»⁸⁰.Так смотрели на дело последователи самоистребления. А это и значит, что если самоистребления не могли происходить помимо мыслей о преследованиях, то могли повторяться помимо наличного факта преследования. Отсюда понятно, почему сгоревшие без преследований считались мучениками за веру и почему самосожженцев называли «сожженными за веру»⁸¹.

Если таково должно было быть значение преследований в начальной истории самоистреблений, сколько можно судить об этом на основании самой доктрины самоистреблений, то не излишне сделать здесь одну историческую справку. Есть основание думать, что случаи смертной казни раскольников несравнимо умножились после 2 марта 1669 года⁸², когда умерла сильная защитница раскольников царица Мария Ильинична⁸³. Вести о казнях, конечно, быстро разносились по раскольническому миру. И вот начинается усиленное бегство в «леса» и «пустыни»⁸⁴. Тогда власть естественно обратила внимание на эти «леса» и «пустыни». Между прочим, в 1672 году вновь была открыта нижегородская епархия нарочито с целью противодействия расколу, особенно там утвердившемуся. Назначенный туда митрополит Филарет немедленно обратил свои заботы на это дело. Второго июня ему вручена была настольная грамота⁸⁵, а в сентябре царь дал особый указ по челобитной Филарета, в которой митрополит просил приказать воеводам нижегородской области принять участие в розысках раскольников и в предании их «градскому суду»⁸⁶. Явились таким образом агенты, начались сыски раскольников, был даже случай сожжения раскольника в самом Нижнем⁸⁷, – может быть в том же 1672⁸⁸ году, – и никем до то ли не тревожимая нижегородская область конечно заволновалась. По крайней мере совпадение опять примечательное: первые массовые нижегородские самосожжения были именно в этом злополучном 1672 году. После издания строгого против раскольников указа 1685 года, в котором и о проповедниках самосжигательств было упомянуто особо и велено было сжигать их, самоистребления должны были усилиться и действительно усилились повсеместно.

Один раскольнический писатель XVIII века говорит по поводу раскольнического учения о не молении за царей, что это учение первоначально явилось как следствие мысли о наступлении царства антихриста. «Обычай, – замечает он, – вкоренился с первых бывших при начале падения веры христианах от крайняго ужаса... Что тогда сам точной антихрист наступил, а потому якобы и самой свету всему конец близ есть»⁸⁹. Судя по доктрине последующего времени, оправдывавший немоление за царей именно тем, что нельзя молиться за антихриста и его слуг, так действительно и должно было быть. А так как мысль об антихристе получила свое крайнее выражение именно в доктрине самоистребителей, то у них и должно было появиться отрицание моления за царей с доктринальным характером. «Последнее отступление», – говорили раскольники: «и от сего часа на горшее происходити будет цари нечестивыми: то суть рози антихристовы, ими сильно дело все отступническое»⁹⁰. Такими измышлениями последователей самоистребления могли воспользоваться по преимуществу, видя «горшее» в указах о преследованиях против раскола исходивших от царей. Исторические данные действительно подтверждают, что самоистребители XVII в. за царей Бога не молили⁹¹. Имеется и положительное свидетельство, что учение о немолении за царей есть прямое «наследие» и «завещание» первых самосожженцев. Оно относится к 1748 г. и принадлежит известному Григорию Яковлеву, хорошо знавшему происхождение раскольнических доктрин⁹².

Один исследователь говорит по поводу самосожжений: «только имея в виду действия наркотического вещества, можно понять то самозабвение, с каким сотней людей, собравшихся в каком-нибудь сарае, став на колена, ждали, пока подложат огонь к сараю и их охватит пламя, из которого не было спасения». Такое соображение конечно недостаточно для объяснения явления. Если иметь в виду собственно «самозабвение» раскольников, решавшихся погибать в пламени, то оно объясняется прежде всего свойствами того экстатического состояния, в котором они бесспорно находились, приступая к этому страшному акту. Тем не менее едва ли можно отрицать и то, что в начальной истории самоистребление имело место так называвшееся тогда «волхвование». Мы имеем прямое об этом свидетельство от нескольких современников. Сюда относятся: сообщения 1683 года – неизвестного по имени писателя, 1696 года – митрополита сибирского Игнатия⁹³, 1709 года – Углицского монастыря иеромонаха Игнатия. Все они уверяют, что проповедники самоистребления, чтобы иметь больше успеха, давали насмертникам есть нечто такое, – в виде кусочков хлеба, а иногда ягод, – от чего съевший становился «вне ума» и приходил «в изступление». Игнорировать эти свидетельства нет оснований. Почему в самом деле не допустить, что у самостребителей XVII века был в употреблении какой-нибудь дурман, и что может быть в этом сказалось еще одно заимствование от хлыстовщины, если у последней этой секты находили потом одуряющие снадобья.

Самоистребление вскоре после своего возникновения сделалась предметом внутренней полемики в расколе. Таким образом нам остается остановить свое внимание на двух заключительных вопросах: кто вел борьбу против самоистребителей и как велась эта борьба?

До последнего времени полагали, что никто из раскольников при возникновении самоистребления не возражал против взгляда, что оно спасительно и знали только, что не все прибегали к самоубийству. Теперь по этому вопросу приходится думать иначе. Оказывается, что борьба против «самоубийственных смертей» началась при самом появлении их и продолжалась долго, что ведена была упорно и людьми энергичными, что, наконец, в этой-то борьбе особенно и обнаружилась ложь учения раскола. В «отразительном писании» указываются в качестве главных противников самоистребления следующие лица: Досифей, Иов, Феодосий, Пафнутий, Игнатий, Евфросин, Мина, Галактион. Имена – почти все известные. Досифей – известный тихвинский игумен; Иов – священноинок Иов Тимофеев, деятель на Дону; Пафнутий и Феодосий – черные попы, содеятели Досифея на юге⁹⁴; Игнатий – священноинок «пастрь поволжский»⁹⁵, Мина – мних, участник первого керженского «схода» (1693 г.) на старца Онуфрия⁹⁶; Галактион слепой – инок, сожитель известного инока Корнилия на Водлозере на Белом острове и сотрудник Мины на упомянутом «сходе» на Онуфрия⁹⁷. Одни из этих лиц влияли своим авторитетом, другие понесли на себе много личного труда. Имя Евфросина, ученика Досифея выделяется из всех. Он «собрал» протестующую братию, он вел устные беседы с проповедниками самоистребления, Ему же принадлежит и труд письменной против них полемики. Еще в половине 70-х годов Евфросин писал, по поручению Досифея, опровержение на «епистолию» новгородского проповедника самосожжения Ивана Коломенского. Позднее энергичная деятельность Поликарпа Петрова вызвала Евфросина на «велие взыскание». «Везде и повсюду радехом, – говорит о себе Евфросин, – в книгах призирающе и между собою совопрошающееся». Руководящим центром раскола был тогда Керженец и во главе его стоял старец Онуфрий. Туда-то Евфросин и направил свой протест. По «благословению отцев» и по совету всей братии от пределов калужских и белевских идет инок Мина – просить Онуфрия, чтобы он «с отцами и братиею пособоровал и отписал бы соборное послание» против самоистребления. Онуфрий, известный защитник протопопа Аввакума, хотя и говорил о себе, что он не потаковник самоистреблению, но в душе блажил этот «извол», как блажил его и учитель Онуфрия Аввакум. От Мины он отделался легко. «не верю я, что ты послан кем-нибудь, своевольничаешь и плутаешь» – сказал Онуфрий Мине и выпроводил его с бесчестием. Огорченный Мина возвратился в пределы калужские, рассказал обо всем отцам и братии, а братия положила снова идти Мине к Онуфрию. В доказательство посланничества Мины Ему теперь вручили писание, а на инока Галактиона слепого возложили быть живым свидетелем. После рассказали, что Онуфрий хотел было писать крепкое «отразительное писание» против «самоубийственных смертей», но в конце концов дал «письмецо маленькое и легенькое» и сделал это под давлением Поликарпа Петрова да подьячего Ивана Григорьева. «Егда они мигатели приидоша, то доброе писание и примигаша». Подьячий сам «письмо» и писал. «Написал гладенько, да своему виноватому делу легонько». После этого братья всех четырех стран в числе более 200 инков и множество бельцов решила соборно отлучить от общения с собою всех сторонников самоистребления и действительно отлучила. «Аще кто на самоубийство самим христианом себя убивати начнут повелевати и иже их губительство по сицевом на нем многом взыскании и единомысленном утверждении паки дерзнут нецыи их лестнаго учения слушати и себя убивати, огнем сожигати или в водах потопляти, или ножем заколати, или всячески всякими смерти себя погубляти, рекше за любовь Сына Божия, – да престанут сии изветы губительныя, кроме же всякого разсуждения и снисхождения всего исполнения церковнаго чужди да будут, братия же наша и единовернии к тому да не нарекутся, отчуждение же от закона и законодавец на себе да носят, прельстители же и прельщении да именуются и зовутся… и по церковному преданию, по благочестивому христианскому обыкновению, в литургиях при безкровной жертве воспоминания, в литиях же и панихидах, в собраниях и в общине, в келейных молитвах и правилах, во псалмех же и песнех, сиреч за псалтирею, ни в день преставления и погребения, ни на третины и четыредесятины… о упокоении и о прощении согрешений братскаго прошения, летныя же помины о вечной памяти… и в синодики написания, вечно и до скончания… ни от нас ныне предстоящих, ни от преемников нашего правоверия впредь быти хотящих родов, всякого вышеписаннаго поминовения да не чают! да не чают!»⁹⁸ Так и еще раз подтвердилось истина, что имя расколу – разделение, а не соединение.

Чтобы оправдать такое решение, ему было предпослано целое исследование о самоубийственных смертях. Положения и доказательство здесь рассеяны по всему «писанию». Высказав известную мысль, автор обращается потом к ней снова, причем чтобы не утомлять читателя, показывает новые ее стороны, новые частности, в надежде, что через «усугубление» слова его не только коснется слуха, но и тронет сердце читателя и утвердится в его памяти. А чтобы убедились в истинности «писания» и видели, что оно составлено во имя правды и из любви к погибающим, составитель свидетельствуется часом смертным и днем страшного суда христова. «Писание» предназначалось к распространению действительно было распространяемо среди всего старообрядства⁹⁹.

«Испытание нам надста на новонареченное самовольномученичество, паче же рещи на новоизобретенныя самоубийственныя смерти». И так, и это не мученичество, а самоубийство. «Не радуйтеся, яко умираете, но смотрите, аще законне, – не обличил бы Павел на грозном Суде: аще и постраждает кто, не венчается, аще незаконно мучим будет. Закон же, сказал Великий Василий, заповедь Спасова, а его Спас не заповеда, еже верующим в Он самим себя погубляти. Аще и мнишеся за Христа, да не по Христе, не примет тя Христос, яко незнакомца своего». Добро пострадать за имя Христово, но только по закону Христову – «за Христа и по Христе». Христос дал заповеди: «иже исповесть Мя пред человеки, исповем его и Аз пред Отцем Моим небесным, а твержется Мене пред человеки, отвергусь его и Аз пред Отцем Моим… Егда гонят вы во граде бегайте в другий… Не убойтеся от убивающих тело, души же не могущих убити»¹⁰⁰. Если за исповедание имени Христова воздвигается гонение, то заповедь разрешает хранить себя, если же бегство невозможно, то «укрепляет на терпение»¹⁰¹. Христос не давал заповедей и разрешения на то дело, которое проповедуют самоистребители. Поэтому отцы и учители церкви называют самоубийство «делом диавольским»¹⁰².Только одни «еретики» донатисты убивали себя «ради мученической славы», как читаем у Барония¹⁰³.

Так как, обходя эти прямые свидетельства, проповедники самоистребления ссылались в оправдание себя на исторические примеры, то «отразительное писание» входит в рассмотрение и этих примеров. Прежде всего автор устанавливает точку зрения на предмет. Жизнь церкви зиждется на данных ей от Бога законах. Исключение из этих законов, если угодно смотрению Божию, быть может, но оно, не нарушая общего порядка жизни церковной, всегда остается исключением и не должно быть возводимо в закон. «Никон преподобный Черныя горы, – ссылается автор, – сия вещи, аще где и оправдишася от Бога, иже не по правилам и не по закону сотворшияся, и сия он нарицает смотрительныя и по них церковь истинная да нестроится»¹⁰⁴. Исключение никогда не могут простираться на всех людей, на всю церковь, потому что тогда общее правило потеряло бы смысл. Так следует смотреть и на известные случаи самовольного мученичества. Устанавливая это положение, полемист вместе с тем рассматривает исторические примеры по их существу.

Прежде всего самоистребители указывали на св. Домнину. Это была особенно любимая ссылка. Рассказ находится в Прологе под 4 октября. Домнина и две дочери ея вверглись в воду «разсудивше, яко любве ради Христовы лучше есть водою утопиться, нежели беззаконным в руце вдатися». Евфросин обращает в данном случае внимание не на то, чем был вызван поступок, а на известие греческого хронографа, что по случаю смерти Домнины и ее дочерей было особое «взыскание» – можно ли причислить эту троицу к лику святых, показывая таким образом, как неосновательно возводить в закон этот исключительный случай¹⁰⁵. Рядом с Домниной проповедники самоистребления ставили пример некоей жены Софронии, которая «сама себя ножом заклала». Эту «повесть» они читали в «Великом зерцале». Евфросин не оспаривал достоинства ее, но он совершенно основательно указывает на то, что «в повести Софрония и мученицею не наречена». Следовательно пример по меньшей мере не дает никакого определенного вывода¹⁰⁶. Еще более неосновательною оказалось третья ссылка самоистребителей. «Некто епископ Филинид, обязав главу свою платом, вержеся долу и убися до смерти». Это сказание показывали в харатейном Прологе под 30 августа¹⁰⁷; но Евфросин отыскал известие о Фелиниде еще под 1 августа Пролога, где добавляется, что о поступке Филинида было особое соборное суждение и что собор отцов не одобрил Филинида¹⁰⁸.

Обнаруживая лживость учения самоистребителей, «отразительное писание» говорит и о делах их. Расчет в данном случае получается верный, так как дерево познается от плодов его. Автор выводит напоказ личность проповедников, дает характеристику их нравственного облика, обнаруживает и все дело их так, как оно есть, и картина получается поразительная. Взгляните прежде всего на предварительное совещание проповедников. «Станем добре и не ослабеем до смерти, возвысим проповедь, умножим слово, да не устанет наша ревность дóндеже все наши погорят, не больно ведь нам и не жаров огонь… иных терпение, а наши венцы, инех телеса страждут, а нам похвала; пусть они сгорят, а мы еще побудем на белом свете: было бы кому их покойников за упокой помянуть. А именью тому их отморному кто будет наследник»? Легко понять всю соль иронии полемиста. Послушаем теперь самую проповедь. «Елицы есть добрии, возлюбите себя и спасение свое, с женами и с детьми в царство теките. Полно вам плутати и попом окуп давати, скорым путем да в царство совсем; добро сие и сладко, но вам, а не нам; а нам еще пожить на вольном свете; нас попы не видят; за вами, что за стенами; так нам и свободно, да вам сие не годно, добро вам сгореть, а мы себе поищем других учеников». Обман является здесь во всей наготе. И однако «старец слезы ронит, откровица сердце крушит». Такова-то она, это темная масса, блуждающая без света! Она дивица тому, что предлагает проповедник, – И это для нее убедительнее всего. «Добро всем погорети самосожжением... известие же сице вам подам: аз возму бердыш, а кои нам возбраняют, тот возьми другой, да выступая, сечемся и биемся, и кто кого убьет, тот будет и прав». И толпа отвечает: «добро, добро»! Также скоро разрешаются и другие недоумения. «Батюшка государь, ты нас учишь погореть: как же нам быть? Видишь, гонения нет. Аз вам, чада, сотворю быти гонению – в церковь аз иду, последуйте мне: у попа чашу похитив, причастие пролью, царя же и патриарха и всю ересь прокляну; поп за меня, а вы скорее за попа, связав его, под церковь бросим; отпишут на нас, пришлют к нам посылку, – то нам и гонение и мы себя в полымя». Согласились, – готовы все в огонь и в воду. «Младенцы играющие, друг друга учат: пойдем в огонь, на том нам свете рубахи дадут золотыя, сапоги красные, меду и орехов и яблоков довольно».И эта «играние» обманутых детей проповедники возвещали осенением Св. Духа! «А посмотри-ка, злодей, каковы те младенцы у дела стали, когда гласом своим жалобным воскричали». Оглянись и на это зрелище. «Уже во дворе все загорелись. К воротам прибежала некая жена непраздна и от великаго ужаса младенца породила. А Кирилл псаломщик, подхватя отроча, по нужде его крестил, да тут же в огонь к матери и бросил. Бысть же горение ужаса полно… Если бы как загорятся, ворота отворили, ни един бы от страха и ужаса не остался, все бы разбежались. Некто старик уже пламенем затлев, скочил на забор, через хотел, но сыновья его родные руце отсекоша ему бердышем и он бедной так и упал в огонь». Было бы долго рассматривать все эти ужасные подробности. Евфросин ведет читателя к морильне, показывает грабежи и церквей и часовен, говорит о кощунственных сожиганиях чудотворных икон, перечисляет, наконец, убийства и насилия, – и везде видишь, что одно злодеяние превосходит другое. У самого гроба злополучных насмертников дееписатель развертывает еще одну картину, от которой спешишь отвернуться с крайним омерзением. И это разврат, во всех его гнуснейших проявлениях, царивший в среде проповедников самоистребления. «Не то блуд, еже со девицею и вдовицею, но блуд, еже в вере блудити; не мы блудим, егда телом дерзаем, но церковь блудит, егда ересь держит». И делалось это в самом гробе собственной насильственной смерти! Справедливо старообрядский писатель видел в этом «помощи и покрова Божия отъятие, и за неправое учение благодати отступление»¹⁰⁹. Справедливо и православный современник понимал самоистребление, как Божие наказание самоистребителям за «осквернение плоти»¹¹⁰.

Нам остается резюмировать выводы о зарождении и внутреннем смысле самоистребления в расколе и указать те черты, которыми здесь оттеняется общий облик раскола.

Самоистребление зародилась в беспоповщине, но не в той, которая зародилась на рубеже XVII и XVIII века, а в другой, предупредивший первую целыми десятилетиями и с течением времени получивший наименование нетовщины. Если беспоповщина первого вида стала таковой лишь по причине неимения иерархии, почему не отрицала и необходимости таинств и даже употребляла некоторые из них, хотя конечно незаконно, то беспоповщина второго вида выходила из мысли, о том что иерархия не нужна, почему отрицала необходимость и в таинствах, а чтобы оправдаться в бездне такого лжеучения, стала, и то только потом, проповедовать, что все священное и первее всего иерархия и таинства улетело на небо, так что теперь человек должен идти иным путем, чем это было прежде, чтобы получить спасение. Был промежуток, именно в самом начале и очень короткий, когда в нетовщине девы да орачи священство держали, но так как это являлось верхом противоречия даже и для ее начал, вообще же – и всякого святотатства, из-за которого нельзя было избежать укоризны от противников, то одна часть нетовщины поспешила остановиться на смутном и неопределенном представлении о возможности «уповать» на милость Божию и в этом одном положила все средство для спасения, другая же более последовательно оставила мысль о спасительности веры и о возможности «упования» и по противоположности пришла к другой крайности, остановилась исключительно на идее личного подвига, личного самоотречения, причем поняла его в смысле необходимости умерщвления плоти в виде лишения себя жизни. Семя лжеучения было брошено на почве капитоновщины. Основатель ее первый стал презирать духовный чин и отрицать его необходимость и первый возвестил о подвижничестве, как средстве для спасения. Идея подвижничества у него выразилась особенно в постничестве. Это начало довел до конечных выводов Василий Волосатый, последователь беспоповщины, явившейся как прямое исчадие капитоновщины. Так зародилось самоистребление в первом его виде – самоуморения. Соседство с хлыстовщиной повело к заимствованию некоторых понятий и обычаев от нее, тем более, что и вся беспоповщина при своем обнаружении в иных «хулах» походила на хлыстовщину, как замечали современники. Вероятнее всего и само название самоистребления «вторым крещением» заимствовано из доктрины хлыстовщины. Виновник капитоновщины был и в смысле собственно старообрядческом «первым за веру стоятелем», и все эти хлыстовцы, беспоповцы, волосатовцы любили называться «староверцами». Отсюда открывался мостик для занесения примера среду правоверного старообрядства. Волосатовщина продолжает существовать, не только в XVII веке, но и переходит границу его, ее идеи пропагандируется и помимо круга ее непосредственных последователей, но сама она стоит особняком. Самоистребление получает другой смысл именно в среде отщепенцев правоверного старообрядства. В основу доктрины полагается мысль о наступлении царства антихриста. Видимым признаком этого царства служат преследования – против хранящих «веру» вообще, и частные, если получится. Самоистребление принималось как средство цело соблюсти веру, сохранить ризу крещения от осквернения, не погубить плодов покаяния. Требование предъявлялось обязательно каждому, потому что никак, где нельзя избежать печати антихриста, «ятый же на мучение» и открыто покоряется антихристу. Впрочем, с этим крайним взглядом был не согласен Аввакумовский, по которому самоистребление предлагалось на волю, только избранным. Это – «самовольное мученичество» и оправдывалась оно исключительно лишь святоподобиями. Взгляд этот был более умеренным, но оказывался менее последовательным и менее убедительным, отчего самостоятельность его сразу же и теряется. Таким образом полемическая против раскола литература старого времени суживала свою задачу, когда ограничивалась рассмотрением одних только исторических примеров, на которые ссылались самоистребители, да и самую доктрину последних понимала односторонне. В исследованиях новейшего времени запутанность замечается особенно в вопросе о значении преследований для фактов самоистребления. Теперь и этот вопрос можно решить с положительностью. Преследования раскольников не были самостоятельной причиной самоистреблений – в том смысле, что самоистреблению подвергались не из страха к процессу преследования и не из мысли о неравной борьбе, но единственно из опасения в пасть в руки антихриста и не устоять в вере, и в то же время преследования нельзя считать только внешний причиной самостребления, такой, которая бы не захватывалась понятием о причине внутренней. Волосатовщина отсюда исключается. Сомнения относительно мотивов самоистребления должны быть устранены навсегда. Самоистребления зародились на религиозной почве и во всех видах и моментах своего развития оставались исключительно на религиозных основаниях. Утверждать противоположное может только тенденциозное воззрение на раскол и незнание истории зарождения самоистреблений. Искать разгадки явления в теориях, как и это иногда делается, допускать предположения якобы более научные, в то время, когда вопрос ясно решается в исторических памятниках, и при том в таких, которые нельзя заподозрить ни в неточности, ни в тенденциозности, – это не только не научно, но и совсем странно. Если религиозный мотив некоторые считают недостаточным для объяснения такого явления, как самоистребление, как и для объяснения возникновения раскола вообще, то мы видим в этом только слабость веры и недостаток религиозного чувства. Если же загадочным кажется еще то, почему «странное явление» обнаружилось именно «в жизни истаго русскаго народа», то надо покрепче изучить русскую историю и запомнить, в чем искони заключается идеал «святой» Руси. Таковы наши выводы по вопросу о происхождении самоистребления. Историк с грустью отходит от обозрения этого печального явления в начальной жизни раскола. Современного старообрядческого писателя ужасал внесенный учением о самоистреблении в жизнь раскола погром. Православный исследователь видит и причину появления лжеучения со всеми его последствиями – в отчуждении раскола от церкви. Если бы раскол был беспристрастен, он видел бы свой облик на страницах собственной истории. Последователи раскола отделились от церкви из-за двух перстов да посолонного хождения, заключив в этом всю веру и православие, и церковь, которая приняла три перста да противосалоние, назвали еретическою. А вот сторонники самоистребления и двумя перстами крестились и посолонь ходили, и однако же противниками своими были причислены, и справедливо, к хульникам веры и богоборцам. Не обнаружилось ли через это, что вера и православие – не в перстах и посолонии? Последователи раскола отделились от церкви из-за «старых» книг, положив всю святость в том, чтобы умереть за один «аз», в этих книгах написанный. А вот оказалось, что и храня «старыя» книги, можно впасть в бездну всякого зловерия, этими книгами совсем не оправдываемого, а затем похулить эти книги, и совсем их бросить. Разве не явно после этого было, в чем заключается основное заблуждение раскола? Те, которые хульно изрекали адский огонь крестящимся троеперстно, потому что сами крестились двумя перстами, стали изрекать адский огонь и двуперстно крестящемся. Те, которые обвиняли церковь в хуле на Духа Святаго за то, что в принятых церковью книгах было выложено слово «истиннаго», по-истине дошли до хулы на Духа Святаго, и были справедливо изобличены в этом своими же единоверцами. А когда мы идем далее, то видим, что суд над расколом был произнесен и еще более прямо, – самим последователем раскола, в тех самых положениях, которые он направлял в защиту истины. Он доказывал, что церковь пребудет неодоленною до скончания века и что она не может «строиться по смотрительным» случаям, так как ей даны «законы обдержные», доказывал следовательно положения безусловно справедливые и ясно открытые в Писании, но защитнику раскола последовательнее было бы проводить мысли противоположные, просто потому, что общество раскольников не имело существенного признака неодолимости церкви – полноты церковной иерархии и следовательно не могло называться церковью неодоленной, и церковная жизнь его уже обнаруживалась тогда в таких проявлениях, которые если можно было отчасти оправдывать, то разве только именно «случаями смотрительными». Он доказывал, и конечно совершенно справедливо, что проповедники самоистребления впали в зловерие, что они делают такое дело, которое воспретил божественный Владыка, возбранили апостолы, отринули отцы и учители, за которые священные правила не повелевают виновных предавать даже погребению христианскому, и однако же доводы его не могли быть убедительны для противников его, так как он не опровергал главного пункта их доктрины – учения о наступлении царства антихриста, не опровергал потому, что сам очевидно колебался в воззрениях и нашел выгоднее просто замалчивать этот вопрос, и через то невольно обнаружил, что даже против крайнего заблуждения нельзя устойчиво бороться на почве раскольнического учения, очевидно потому, что последнее само неправо...

* * *

Для истории православной полемики против самосожжений в XVII веке имеет важное значение «книга глаголемая Брозда Духовная», написанная неизвестным автором в 1683 году по поводу самосожжения в местечке Дорах Каргопольского уезда. Хранится в рукописи Имп. Публ. Библ. O. I. № 209.

Для истории внутренней в XVIII веке полемики в расколе по вопросу о самоистреблении имеет важное значение «книга глаголемая Возбранник на ревностно дерзающих различными смертьми себе умерщвляти». Хранится в рукописном сборнике Имп. Публ. Библ. Q.I. № 813, л. 178–271. По указанию «каталога староверческой церкви» книгу «Возбранник против самовольно умерщвляющихся» написал известный Алексей Самойлов (Собр. для ист. стар. Попова, т II, вып. V, прил. стр. 69). «Сила и достоинства» сочинения действительно изобличают перо этого знаменитого безпоповщинского писателя XVIII века, бывшего студента семинарии († 1771).

Кроме того сделаем несколько примечаний, вызываемых проблемами предисловия к «Отразительному писанию».

Стр. 06. Сочинения диакона Федора, Епифания и Авраамия следует исключить из числа непосредственных источников для истории самоистреблений. У Лазаря любопытно сопоставить IV, 236 с Евфросин. 83.

Стр. 08. Незаслуженно пропущена статья проф. Добротворского – Пр. Соб. 1861, I, 421 – 43.

Стр. 021. «Повесть» о Софронии Аввакум взял именно из «Великаго Зерцала» (VIII, 77–78). Предположение же, которое делает автор на стр. 126, кажется, лучше оставить еще и потому, что речь идет о разновременных событиях: «Литовник» л. 208 и «Зерцало» гол. 24 по ркп. Спб. Ак. № А1\22.

Стр. 22. Корнилий – поморский деятель, а не пошехонский. И есть даже основание думать, что это никто иной, как известный инок Корнилий († 1695), «благословением» которого «зачалось» Выгорецкое пустынножитие. Евфросиан говорит, что у этого авторитетного в расколе лица просили противодействия проповедникам самоистребления иноки – поморцы. «Бедные иноки – поморцы, разоренные до конца от самосожженцев! Прибегали к тому столпу пресветлому в его пустыню прекрасную, прося от него руку помощи и правому слову заступления, дабы он, учитель неложный… дал бы письмо свое отрочное, согласяся с отцы своими и братиею, противу здраваго учения церковнаго и возвестил во вся концы российския, яко не согласует пути самопогубления». Следовательно это было в Поморье и такое значение имел тогда там инок Корнилий. Сам Евфросиан называет его «великим столпом, пустынным светилом, аввою и отцем, российскою крепостию» и обращается к нему прямо по имени: «честнейший отче Корнилие, авво» (стр. 34–60). Единомышленником и другом Корнилия был шунгский дьячек Данила Викулин, пришедший в поморские «пустыни» в 1684 году: поэтому Евфросин одновременно обличает и этого проповедника самоистребления: «и ты су Данило шунгской смутитель, полно шумить и развратно учить: чтоб тебе бедному за неправое то учение вечно не гореть» (стр. 46).

Петр Онуфриев Лында (стр. 31–36) – личность известная: он потом был старостой по Выгорецкому суземку; умер после 1723 года, но ранее 1748 г. (Извещение правед. Яковлева – Бр. Сл. 1888, I, 249, 399, 796).

Стр. 031. Кто такая Капитолина? Едва ли о другой упоминает Василий Флоров (Бр. Сл. 1894, I, 478 ср. Евфросин 11). Старица Капитолина известна еще по «слову о некоем Тимофее» (Дружинин, стр. 236).

Стр. 040, 063, 070. Морозову и Урусову Евфросин называет на стр. 37. С 1675 г. (Мат для ист. раск. VIII, 159, 196, 199, 202). Евдокия (стр. 52) и Феодора Петрова (стр. 24) – личности неизвестные. Под именем же «княгини» (стр. 22, 37) Евфросин разумеет княгиню Анну Хилкову. В 1685 году она бежала из монастыря, в который отдана была под надзор (Нов. мат. для ист. старообр. стр. 155) и как оказывается скрывалась в Романове и его окрестностях. Итак, эта сиятельная раскольница была противницей «самоубийственных смертей».

Стр. 26. Итак, первое семя раздора по вопросу о титле на кресте, через столетие приведшего к выделению в беспоповщине даже особого толка – титловщины, было брошено самосжигателем Игнатием, известным соловецким диаконом. «Книгу» Игнатия спорящие стороны цитирую не только XVIII, но и в XIX столетии (Бычков – Кат. РКП. Богданова, II, 143, 212, 245).

Стр. 110. Сергий, ученик Аввакума, о раскаянии которого упоминает Ефросин, впоследствии отрекся от известных еретических писем своего учителя (Мат. для ист. раск. VIII, 240–42 и даже перешел из онуфриевщины в софонтиевщину (Флоров – Бр. Сл. 1894, I, 476), но и софонтиевщина в лице своего основателя запятнала себя сожиганием людей (Ист. изв. о раск. Иоаннова, стр. 275. Спб. 1799).

Петр Смирнов