Об учительстве в церкви православной

Читано в торжественном собрании Санкт-Петербургского братства во имя Пресвятой Богородицы, бывшем по случаю десятилетия его существования, 1 мая 1894 года.

В последнее время не раз был возбуждаем в обществе и печати вопрос об учительстве в Церкви. Некоторые учение веры и благочестия желают слышать только или, по крайней мере, преимущественно от лиц посвященных, другие предоставляют свободу проповеди вообще лицам знающим и просвещенным, без различия звания и положения. На чьей стороне правда?

Вопрос об учительстве в Церкви не только современный, но и весьма важный. О важности его говорит та великая сила, какую имеет слово, в особенности Божие, в нашей духовной жизни. Мы знаем эту силу, но, кажется, не вполне, не всегда сознаем ее, как должно, не думаем о ней, как заслуживает ее важность, а знать и сознавать ее должно для пользы своей и других. Есть глубокое соответствие между миром духовным и миром вещественным. Высокие умы прозревали в эту таинственную связь неба и земли, но с ясностью осязательной указует ее Божественный наш Учитель в Своих дивных притчах. В самой первой из них и как бы господственной над всеми ими сказано: Семя есть слово Божие (Лк. 8:11). Каким другим словом яснее и рельефнее может быть выражена сила слова? Что на ниве семя, то в душе нашей слово. Что такое семя? – Начало жизни. Нет семени, нет и корня, и ростка, и листьев, и плодов. Не доброе ли семя Ты посеял на поле, откуда же плевеле¹, спрашивают в другой притче слуги Господина. Итак, семя должно быть сеемо только доброе, чистое, отборное. Если и при этом добром посеве возможно произрастание плевел, сеемых врагом, что же будет, если в душе человека только эти плевелы и будут посеяны и совсем заполонят душу? Как только представим себе мысленно эту страшную силу слова, ужас берет и за себя, и за многих, многих других. Чем ежедневно засевается нива сердец наших, при нынешней свободе и распространенности печатного слова? Сколько сору, недомыслия, пустомыслия, шуток, прибауток, иногда прямых и явных соблазнов, мыслей кощунственных и лживых ежедневно наносится на эту печальную, у многих совершенно заброшенную, ниву? Где средства для очищения этой несчастной нивы? В том же слове Божием; оно обладает силами сверхъестественными. По изъяснению Священного Писания, оно, как меч, проникает до разделения души и духа и судит чувства наши и помышления сердечные (Евр. 4:12); как молот, разбивает наши каменные сердца и извлекает из них слезы умиления и покаяния; – как огонь, пожигает в нас все нечистоты сердечные (Ин. 15:3); как светильник, сияет в душе нашей, темной и мрачной (2Пет. 1:10)², указуя путь жизни к виднеющейся вдали тихой пристани. Итак, вот какое значение имеет то слово истины, о котором идет спор, кому его возвещать. Кому же его возвещать?

В той же притче о Сеятеле Господь сказал: Сеявый доброе семя есть Сын Человеческий³. Итак, вот кто Сеятель слова. По Чьему слову явились на новозданной земле, еще прежде создания солнца и луны, былие травное, сеющее семя по роду и по подобию, и древо плодовитое творящее плод⁴, Им же, самосущим Словом Божиим, сеется в нашей душе – и это семя жизни. По любви к нам, единородный Сын Божий стал Сыном Человеческим, для того, чтобы, между другими благодеяниями, после многих ветхозаветных откровений, вновь Самому лично возвестить и преподать нам это спасительное и цельбоносное слово. Открытие истины заблудившимся во тьме неверия и суеверия – одна из великих целей Искупления, такая же, как взять на Себя грехи наши и примирить нас с правосудием Божиим. Пророки издалека видели и радостно приветствовали эту милость Господню, указывая в то же время, что открытие истины не зависит от средств и способов распространения просвещения человеческого, подобно тому, как и в начале мира рост и цвет растений не зависели от света и теплоты солнечных, без которых, по нашему человеческому представлению, они и быть не могут. Не славные Афины и Александрия, не могучий Рим избраны местом для воcсияния света истины в мире, а малоизвестная страна и в ней наиболее темная часть. Земля Завулоня и земля Неффалимля, путь моря об он пол Иордана, Галилеа язык, людие седящии во тме и сени смертней, свет возсия им (Мф. 4:15–16).

Итак, Господь наш Иисус Христос есть не только первый Учитель в мире христианском, но и единственный. Един Искупитель, един и Учитель. Эту истину Господь внушает нам с особою настойчивостью: «Вы не называйтесь, – говорит Он, – учителями, ибо один у вас учитель – Христос, все же вы братия» (Мф. 23:8). «Идите, – сказал Он апостолам, – научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их блюсти все, что Я заповедал вам» (Мф. 28:19–20). Особою целью ниспослания Святого Духа на апостолов представляется, чтобы Он воспомянул им все, что говорил Христос (Ин. 14:26). В слове Господа обнаруживается и действует царственная Его сила. Царство Мое не от мира сего⁵. Где же? в чем? Аз на сие родихся и на сие приидох в мир, да свидетельствую истину, и всяк, иже есть от истины, послушает гласа Моего (Ин. 18:37). Итак, далеко не безразлично слушать того или другого учителя, читать ту или другую книгу. Вниманием к истине Христовой свидетельствуется послушание Христу, удостоверяется принадлежность к Его царству.

Но Господь, Учитель истины, вознесся на небо. Кто же теперь возвещает слово Его? Апостолы, которым Он ниспослал Святого Духа, да воспомянет им все, что Он говорил им, когда был с ними? Да, без сомнения, писания святых Апостолов богодухновенны. Каждое слово их истина. Однакоже, было время, когда все христиане не знали точно, какие именно апостольские писания, и такие недоумения продолжались не год, не два, а целые столетия, пока не определился канон новозаветных священных книг. Многие выдавали свои человеческие измышления за богодухновенные, свои писания за апостольские. Значит, чей-то авторитет нужен был в мире для суда о самих писаниях апостольских. Кто-то должен был указать желающим духовного просвещения: вот это читайте и принимайте с верою; все, здесь содержащееся – учение апостольское, истинно богодухновенное; а это евангелие или послание не есть подлинное. Чей же это авторитет? Кому Господь вверил охранение истины открытой Им, и наблюдение за ее целостию и чистотою? Все мы хорошо знаем эту хранительницу и провозвестницу истины – святую, соборную и апостольскую Церковь, которую Господь оградил обетованием неразрушимости и к которой заповедал обращаться, как к высшему судье, для разрешения недоумений и споров, касающихся веры.

Знаем, но слышим вопрошающих: кто же в Церкви возвещает слово Христовой истины? На сие должно ответить: прежде всего, Церковь, сама непосредственно, безотносительно к посвященным и непосвященным ее сынам. Сторонники учительства мирян говорят: и священники и даже епископы погрешали, из среды их выходили злые еретики. Да, выходили. Поэтому-то Господь и не вверил сокровища истины никому из людей, как бы кто ни был умен и каким бы высоким званием ни был облачен. Никто, ни один человек, кто бы он ни был, не может сказать: да, я учитель истины непогрешимый. Притязание пап быть непогрешимыми – явное и тяжкое заблуждение. Апостол говорит даже более, нечто страшное. Если бы даже мы или ангел с неба стали благовествовать вам не то, что вы приняли, да будет анафема (Гал. 1:8). Какая изумительная забота у апостола Христова об охранении истины! Опасливая за истину благовестия мысль простирается вглубь небес! Да будет анафема, – страшные слова, но какой же и вред делают превращающие благовествование Христово – это единое и существенное средство нашего духовного просвещения. Поэтому сокровище истины Господь не вверил ни человеку, ни даже ангелу, но вверил Церкви, или, вернее сказать, удержал его навсегда за Собой, и, царствуя в Церкви, Сам непосредственно возвещает слово истины. Каждый день мы слышим Его в святом Евангелии: это Его собственное слово, знаем глас нашего Верховного Пастыря. Это слово господственное: Царь говорит подданным, Отец детям, Учитель ученикам. Все остальное должно ему соответствовать, и в истинной, православной Церкви находится в таком дивном соответствии, которое обнаруживает не человеческую, а божественную силу охранения и возвещения истины.

Святый Ириней, епископ Лионский, еще во 2-м веке писал, что апостолы в Церковь, как в некую богатую сокровищницу, в полноте положили все, что принадлежит истине, так что каждый желающий может получать от нее питие жизни (Против ересей. кн.3, гл.4). Итак, и тогда, 17 веков назад, Церковь была уже богатою сокровищницею. Но вот уже 19 веков проходит, и каждый век принес ей плоды своего делания, силою благодати Господней, под ее живительной сению. IV век в особенности называется светоносным и плодотворным. В это время поистине обогатили Церковь великие вселенские святители и многие другие отцы и учители. Не менее плодотворны, только в другом отношении, были века VII и VIII, когда, по уяснении главных вопросов веры на вселенских соборах, высоко воспарила мысль христианская, с особою силою забилось сердце, чудные образы, дивные звуки предносились уму и сердцу избранников. Сколько истинной, глубокой, неотразимо действующей на сердце поэзии в дивных канонах святого Иоанна Дамаскина и тех гласах, которые избрал он для пений и песней духовных, и у других песнописцев – Космы Маюмского, Андрея Критского, Романа Сладкопевца, девы Кассии. Проходят века, богатство Церкви растет и множится. Какое сокровище принесли Церкви в прошедшем веке святой Димитрий Ростовский в своих Четьих Минеях и сладкозвучных словах и псалмах и святитель Тихон в своих глубоконазидательных творениях. Припомним, что сделано для благоукрашения Церкви в ближайшее к нам время. Высокохудожественное по составу и глубокое по мысли и чувству, молебствие в день Рождества Христова и в воспоминание изгнания галлов и с ними двадесяти язык – не забудется и в отдаленных веках. Слова и речи митр. Филарета, канонические и иные указания и объяснения, это также богатое достояние Церкви – на все века ее последующей жизни. Сколько в самые последние годы принес в дар Церкви почивший в сем году епископ Феофан, двадцать восемь лет неутомимо подвизавшийся в затворничестве на пользу ее – также вековечную. Это в области богословия. Но, мне кажется, никогда не потеряют своего значения и эти чудные задостойники протоиерея Турчанинова, и это дивное песнопение «Тебе деющагося светом, яко ризою» и другие знаменитые музыкальные произведения нашего времени. Так и из нашего века – века смуты умов и неверия – многие слова, звуки и образы перешли в достояние Церкви, останутся навсегда ее украшением. И вот стоит Церковь в мире, приукрашенная и возвеличенная, по истине, невеста Христова! Какое царство, какой народ могут представить такое изобилие, такое богатство всего, что относится к просвещению умов и сердец человеческих? Какая сила, какая твердыня могут быть приравнены к этому столпу и утверждению истины?

Итак, сияние в мире истины Христовой в Церкви для всего мира охранено и обеспечено. Каковы бы ни были злоухищрения врага к совращению людей с пути правого, они разобьются об этот несокрушимый столп. Едва ли была когда-либо такая смута умов, какую произвел рационализм последних веков, но истина Христова в церкви сохранена и видимо для всех пленяет умы в послушание веры. И мощное слово Церкви раздается всюду, где только распростерла она шатер свой. Представим самую захудалую весь в каком-либо отдаленном, положим, Верхоленском уезде, Иркутской губернии. И там слышат люди Божии и слово евангельское, и песнь Андрея Критского, и дивный канон «Волною морскою» и чудную пасхальную утреню. Там, в семье беднейшего причетника, возник апостол для еще более отдаленных стран России; там, вне всяких иных пособий и средств со стороны человеческой мудрости, он воспитался в строжайшем духе веры и благочестия и пяти лет от роду уже читал в Церкви к утешению и назиданию своих бедных сельчан.

Важно, конечно, живое слово современного учителя веры; работа мысли богословской и художественно-поэтической беспрерывно продолжается: иначе не было бы и скопления таких умственных богатств в Церкви. Должны и предь прибывать и умножаться сии сокровища. Но не думайте, чтобы от красноречия того или другого человека зависело дело христианского просвещения и спасения. Живое слово современного проповедника истины в Церкви одно из многих средств действия на душу; нет его здесь или там – действуют другие средства. Церковь всевозможными способами, и через священнодействие, и через обстановку и благоухание храма, и через чтение и песнопения, сеет в мире добрые семена, и для каждого внимательного и покорного члена ее потребное для души его просвещение истиною обеспечено.

Когда представим себе все это – и значение слова истины, как семени жизни, и единый Божественный источник, из коего истекает струя жизни для обновления падшего человечества, и эту победительную силу Церкви и ее царственное величие, споры и препирательства об учительстве в Церкви представляются крайне жалкими. Стоит наша царственная Мать и не иначе, как с великой скорбью, может смотреть, как эти слабые дети ее оспаривают друг у друга право говорить и писать и силятся перекричать один другого... Были во всякое время люди заблуждавшиеся, изрекавшие ложь вместо истины. Но в прежнее время не было этого жалкого препирательства о том, кому возвещать учение. Всякий верный сын Церкви трудился, сколько мог, на ее пользу. Лучшее усвоялось ею и поступало в ее вечную собственность, и имена этих избранников Божиих с высоты небес сияют перед вами: Василии, Григории, Иоанны в течение многих веков льют нам свет истины. Там же, как звезды на тверди небесной, красуются и сияют нам и Константин и Елена, и Нина, и Владимир, и Ольга, и Антоний, и Пахомий, и Феодосий Великие, не принадлежавшие к составу клира церковного. Препирательство об учительстве в Церкви – явление более поздних веков. Вопрос этот выдвинут противоборствующими православию с двух разных даже противоположных сторон – католичеством и протестантством. «Я только могу учить, говорит священник в церкви католической, мирянин не вправе и развертывать Библии». «Читать и толковать Библию может каждый по своему собственному усмотрению и разумению, и я сам ничем не стеснен в своем личном мнении о том и другом вопросе веры», – говорит пастор лютеранский. Как это притязание священника быть единым учителем народа, так и эта всеобщая свобода в возвещении истин откровенного учения, которые не напрасно вверяются особой охране Церкви, – одинаково противны духу православия.

Кто же, наконец, должен возвещать истину Христову? Все, как верные и послушные чада Церкви, и каждый в своей мере. Есть выразительное славянское слово: «мерность». Здесь в одно и то же время означается и глубокое смирение того, на кого падает долг учительства, и чувство меры данной ему силы...

Смирение, в котором соединяется искренняя любовь к Богу и ближнему с искренним послушанием Церкви, – это внутренняя сторона учительства. Оно делает подвиг учительства благоугодным Богу и истинно благополезным. Кроткое слово вразумления, обличения, научения, с благословением Божиим, действует на сердце неотразимо и назидает во спасение. Это условие – необходимое для учительства всех и каждого, кто бы он ни был, мирянин или священник. С течением веков выработались особые приемы для увещания и вразумления собственно церковного. Есть особая наука, как бережно должно обращаться с сокровищем истины, и потребно не малое духовное искусство и навык опыта, чтобы уметь сообщить ее нуждающемуся в просвещении. Фельетонная размашистость пера, надутая или хлесткая фраза, резкость тона – видимо, не сообразны с существом дела. Вообще дело учительское не легкое дело и требует большого внимания, опытности и благоразумия. Надо иногда много и много подумать, что кому сказать и как сказать. Что касается меры в деле учительства, то она и канонами Церкви, и практикою церковною, и историею Церкви, и духом православия указуется довольно ясно, чтобы могли быть еще споры о сем.

Есть общие виды учительства, обязательные и для мирянина, и для священника, и есть частные виды, в которых священник отделен от мирянина.

Научить неведущего, предупредить не видящего опасности, утешить огорченного, подать добрый совет в затруднении, обличить и вразумить заблуждающегося – эти виды учительства указуются всем и каждому заповедью о милосердии, как это всем и каждому изъясняется в катехизисе.

Особенное значение имеет учительство в тесных пределах семьи христианской. Отцу и матери не только общая заповедь о милосердии, но и прямой долг родительский внушают воспитывать в вере детей их. И все члены христианской семьи должны утверждать друг друга в благочестии. В этом отношении доброй христианской семье апостол Павел усвояет наименование домашней церкви (Рим. 16:4).

Засим особенные обязанности вразумления в истине указуются особенными положениями людей в обществе. Некоторые лица призываются к сему по силе особых талантов, образования и других преимуществ.

Более знающий должен послужить своим знанием нуждающимся в просвещении истиною. В этом отношении не иначе, как с любовью и благословением, Церковь относится к ученым исследованиям по тем и другим вопросам, касающимся вероучения, учения о нравственности, церковной истории и археологии, к опытам изъяснения Священного Писания. Здесь не полагается различия, будет ли известное сочинение принадлежать священнику и даже епископу, или профессорам духовных академий и наставникам семинарии и училищ, или же лицам вообще образованным, не имеющим отношения к духовной школе. Берется во внимание достоинство исследований и верность их истине, хранимой Церковью.

Насколько может влиять слово и пример людей, стоящих во главе управлений, известно каждому. У нас, на святой Руси, замечено, что миряне были иногда даже передовыми двигателями принятия и распространения веры Христовой. Следуя примеру равноапостольного князя Владимира, шел князь в словенскую ли область или инородческую, и вел за собою священника удовлетворять духовным нуждам сперва своих, а потом и чуждых, и подклонять их под благое иго Евангелия. Люди богатые, движимые любовью христианскою, основывают школы, дают им учебные пособия и тем со своей стороны также служат делу доброго христианского просвещения.

Уже из намеченных сторон учительства видно, что миряне не только допускаются к учительству в Церкви, но и с любовью приемлются Церковью, которая добре трудящимся испрашивает и ниспосылает благословение свыше. Но из сих же сторон видно, что учительство сие имеет значение только подготовительное и вспомогательное. И тут, и здесь, и там за учителем мирянином виднеется священник. Добрая мать научит дитя молитвам и затем приводит его к священнику учить закону Господню. Князь идет воевать ту или другую область и ведет за собою священника. Наставник трудится над исследованием того или другого научного в области богословской вопроса для просвещения в особенности лиц, готовящихся к принятию священства. Сам священник чувствует громадную разницу, сам ли от себя он говорит, или говорит от лица Церкви. Там можно позволить себе высказать какое-либо предположение, строить гипотезы, бросить свой собственный личный взгляд на тот или другой вопрос веры и жизни, позволить себе вообще некоторую свободу мысли, вознестись на крыльях фантазии; там он стоит наравне с другими собратьями по профессии писательства. Здесь, на кафедре церковной, этого допустить нельзя, здесь надобно говорить одну только чистую истину и самую сущую правду. Так, кроме черезвычайно широкой области общего учительства в Церкви, есть более определенная область учительства собственно церковного. Здесь имеют значение – особенное призвание и поставление на это именно дело проповеди церковной и ниспослание избранному для сего божественной благодати, а в степени епископской, от которой принимает священник рукоположение, и прямое преемство от апостолов, первых провозвестников слова Христова. Никтоже сам себе приемлет честь, но званный от Бога, якоже и Аарон. (Евр. 5:4). Аще бо благовествую, несть ми похвалы, нужда бо ми належит: горе же мне есть, аще не благовествую. (1Кор. 9:16). Како же проповедят, аще не послани будут? (Рим. 10:15).

Собственно церковное учительство не дается всем членам клира вровень и имеет также свои виды. Дело возвещения истины в некоторой мере доверяется и низшим членам клира, и затем чем выше идут степени, тем более дается доверия и полномочий в возвещении истины.

Некто, сторонник учительства мирян, начиная дело издалека, сперва длинным рядом соображений доказывает, что мы, ближайшие служители Церкви, якобы не правильно называемся духовенством, а должны называться клириками. Затем, основываясь на комментарии Валсамона к Номоканону Фотия, доказывает, что клириками называются не одни пресвитеры и диаконы, но чтецы и певцы, и наконец, переходит к сути дела. «Что же, спрашивает он, ужели всякий певец и чтец, всякий пономарь и дьячек есть уже учитель Церкви, и к ним для разрешения всякого религиозного вопроса и сомнения должен обращаться верующий мирянин для научения, как к представителям церковного авторитета? Ужели им вверено учительство церковное, определение истины церковной и руководствование душ на путь ко спасению?» (ст. Н. П. Аксакова «Не угашайте духа». «Русское Обозрение». Февраль, стр. 453). Автор, очевидно, не принимает в расчет различия степеней церковных в деле учительства. Чтецу и певцу дано чтение молитв, псалмов, других книг Писания, даже Апостола, пение стихир, тропарей и других песней духовных, и когда они возглашают слова псалма или послания апостольского, внимай и их слову, внимай священной песни, ими возглашаемой. Каждому известно, какие добрые впечатления производит в душах верующих внятное и раздельное чтение, и именно по церковному, и благоговейное, умилительное пение. Но чтецам и певцам не вверено пастырства душ, а определение истины церковной превышает меру не только священника, но даже и епископа. Идем далее. Диакону дозволяется чтение не только Апостола, но даже Евангелия, которое подается ему с престола, и он от лица Церкви возвещает учение истины собственными словами Господа Спасителя. Диаконам, как ближайшим помощникам священника, дается право читать и с церковной кафедры поучения святых отцов и учителей церкви, а некоторым из них, в силу полученного ими образования, право и собственного составления поучений, но под ближайшим руководством священника. То же и при том же условии дозволяется и окончившим семинарский курс псаломщикам.

Священник призывается не только к возвещению Евангелия, но и к собственному проповеданию слова Божия для вверенных его пастырской заботе, в зависимости от епископа и по благословению его. Это более долг, долг тяжелый и ответственный, чем право, могущее возбуждать чью-либо ревность. Посмотрите, какие требуются условия, чтобы быть удостоенным этого права проповеди церковной, и какими способами это право ограждается от злоупотребления им. Рождение в благочестивой семье, большею частью в семье служителей церкви, с самых первых лет особенная близость к церкви и проникновение ее духом, длинная и трудная школа, в особенности направленная к выдержке характера и философско-богословскому образованию ума, тщательное испытание и через экзаменаторов разного рода, и от духовника особо у архиерея доверенного – все это предшествует священной хиротонии, в которой призывается на избранного божественная благодать Святого Духа, немощная врачующая и оскудевающая восполняющая. Засим это ежедневное предстояние священника у престола Божия, постоянное целожизненное назидание через чтение слова Божия и слышание церковных песнопений, совершение таинств, даже такая частность, как назначение определенного для проповеди времени: прежде поучения говорились тотчас по прочтении Евангелия и сим внушалось: «смотри, возвещай не свое измышление, а слово Евангелия, или: знаешь ли, что проповедуешь, – ты проповедуешь истину Христову»; теперь говорят тотчас по причащении святых Таин: кто и из непризванных к проповеданию осмелится в эти минуты сказать что-либо противное истине? Далее – этот бдительный надзор епископа и лиц, особо для сего от него уполномоченных, и этот отовсюду надзирающий глаз православного народа, да, отовсюду надзирающий: себе все прощают и разрешают и в грех даже не ставят, а за нами из всех углов зорко смотрят, как бы кто в чем не провинился, и этот ежедневный страх суда и смерти, в виду почти ежедневно напутствуемых в жизнь вечную – все это такие ручательства за соблюдение чистоты проповедуемого в Церкви православной слова, более которых, кажется, и придумать невозможно.

Епископ не только проповедует, но и смотрит, как проповедуется слово Божие подвластным ему священством, и все ли соблюдаются возложенные на каждого в этом и других отношениях обязанности, не только возвещает, но и право править слово истины Христовой. Этому высшему и наиболее уполномоченному служителю слова, чтобы удостоиться доверия Церкви, нужно пройти еще больший путь приготовления, чем священнику, и сверх всего понести иго Христово в иноческом отречении от мира. Перед посвящением в сан, он поставляется перед сонмом епископов, пространно исповедует догматы веры и дает обет и даже клятву блюсти их во всей чистоте и полноте. Чтобы обеспечить ему возможность такого соблюдения истины в своей епархии, каноны церковные воспрещают даже епископу проповедовать в церкви, без ведома и согласия той области архипастыря.

Но и над епископом возвышается суд собора поместного, над сим суд вселенского собора, в котором высказывается уже голос всей Церкви. И во всем определенном круге учительства церковного все члены клира действуют от лица Церкви, по ее доверию и уполномочию, под ее надзором и руководством, за ее ответственностью перед живодавцем Христом.

Кто не согласится, что важное значение слова истины Христовой, как семени жизни, требует такого именно бдительного охранения? Но не в сих человеческих гарантиях, как ни важны оне, столп и утверждение истины, а в божественном водительстве Духа Божия и в том управлении Церковью, которое держит непосредственно в Своей деснице верховный Глава ее.

Руководимое свыше, строго огражденное в своих правах и обязанностях, собственно церковное учительство дает тон и направление общему учительству в Церкви. Последнее имеет значение, силу и достоинство только в согласии с первым. Иначе оно тотчас же пойдет в сторону и, вместо распространения истины в мире, сделается орудием врага для сеяния плевел на ниве Господней. В силу высших законов правды, не только допускается сеяние этих плевел, но плевелам сим дается и расти на этой ниве купно с пшеницею до жатвы, т. е. до конца мира. В какой мере в течение веков наполняется богатство в царстве истины, в такой же мере возрастает и сила лукавого в средствах и способах обольщения. Те ужасы анархизма, та мания самоубийств, от которых так страждет наш век, – нечто неслыханное и невообразимое для предшествовавших веков, а что будет далее – ведает один Бог. Поэтому с самого начала Церкви появлялись в среде христиан люди, которые под видом истины сеяли в ней ложь и заблуждение. Характеристические черты этих сперва самозваных, а затем и ложных учителей – гордость, весьма часто соединявшаяся с наружным смирением и даже с подвигами аскетизма, так называемая духовная гордость, злейшая из всех ее видов, и противление богопреданному чину Церкви, дерзкое прекословие высшим властям. Как истинных проповедников слова руководил и наставлял на всякую истину Дух Святой, так и известные по истории действия самозваных и ложных учителей не объяснимы без допущения злой силы, которая их ослепляет, волнует, направляет против истины, ожесточает до фанатизма. Самомнение, упорство, клокочущая в сердце ненависть, ожесточенность до последних минут жизни в них изумительные. Апостол Иоанн Богослов в третьем послании говорит: «я писал церкви, но любящий первенствовать у них, Диотреф, не принимает нас, понося нас злыми словами, и не довольствуясь тем, и сам не принимает братьев, и запрещает желающим, и изгоняет из церкви»⁶. – Вот образчик предвосхищения церковного учительства во времена апостольские. По любви к первенству, самовольно взявши на себя руководительство церковью, Диотреф не принимает: кого же? – избранного из самих двенадцати апостолов, друга Христова, Богослова по превосходству. Тайновидца, главу новозаветных пророков, не уважает его послания, порицает его, не приемлет приемлемых апостолом, запрещает другим принимать их и изгоняет их из церкви (Слова Филарета М. М. IV, 375)⁷. Пример поучительный на все времена, как надо охранять и беречь дело церковного учительства и как тщательно должно наблюдать за собой, как бы не погрешить в любви и не увлечься гордостью, не преступить своего чина и в особенности не встать в противление Церкви. Апостол Иаков пишет: не мнози учители бывайте, братие мои, ведяще, яко большее осуждение приимем: много бо согрешаем вси (Иак. 3:1–2). Если Апостол, призванный и свышевдохновенный учитель, поставляет себя в этом деле под страх осуждения, то, как должно быть страшно это дело для всякого другого. Призванные к учительству в Церкви, в случае какой-либо ненамеренной ошибки, могут находить некоторое ободрение в чувстве возложенного на них долга. Какое извинение могут иметь люди, не призванные к учительству, в случаях погрешений в этом важном деле?

Многочисленные примеры в истории Церкви показывают, что люди, как оказывалось после, обладавшие наибольшим даром учительства, по глубокому своему смирению, которое есть существенный признак истинного достоинства, почитали себя наименее к сему способными. Григорий Богослов, нечаянно восхищенный на кафедру епископства, от овладевших им смущения и страха, бежал в пустыню. Златоуста, также в пустыне спасавшегося от почестей священства, хитростью восхитили на кафедру епископа. «Избери могущего иного», – молился Моисей (Исх. 4:13). «Не вем глаголати», – взывал к Богу пророк Иеремия (Иер. 1:6). Напротив, мнение о себе, как способном и якобы свыше призванном учителе других, принятие на себя учительства вопреки установленному чину и порядку в Церкви – обличают или непростительное легкомыслие, или увлечение гордостью, которая может простереться далеко и получить все признаки гордости сатанинской. Иногда недоученный юноша мечтает: о, что бы вышло, если бы эту церковную кафедру предоставили ему! Как бы он влиял на эти массы собирающегося в церкви народа! Но иногда и умные люди так увлекаются этой страстью к учительству, что теряют чувство меры и самообладание, теряют способность видеть и говорить правду и, омертвевая духовно, губят свои дарования.

В настоящее время мы, с великою болью в сердце, видим эту ужасающую силу духовного ослепления в нашем знаменитом писателе-художнике. Ужели мало было ему тех лавров, которыми увенчаны его высокохудожественные произведения? Зачем он отрешился от тех дивных поэтических образов, которые, предносясь уму его, не могли не наполнять его сердца живейшими ощущениями радости и восторга? Зачем он губит свой великий талант, данный ему от Бога – живописать жизнь и людей? Зачем уродует себя этим диким видом, этими грубыми выходками, всею этой фальшью своего положения? Он захотел первенствовать не только в деле поэта-художника, но и в учении религии, он вторгся в неподручную для себя сферу учительства и взялся проповедовать то, чему предварительно не научен, чего не понимает, и мощное слово свое и художническую кисть тратит на распространение лжи, на гибель себе и другим, с настойчивостью изумительной и дерзостью, какой еще не было у нас примеров. Вот как обольстительна и опасна эта страсть к учительству в Церкви! Беда, как кто берется за это дело Божие с жалкими стремлениями к суетной славе и в чувстве богопротивной гордости. Еще здесь на земле постигает его, как мы видим, суд Божий. А какой суд постигнет виновного там за превращение благовествования Христова, за соблазн, широко сеемый в мире, страшно и подумать, если даже такая казнь, как опущение в воду с камнем, привязанным к шее, указывается для него недостаточной. Грехи прощаются в таинстве покаяния под условием исправления: грех соблазна неприменим к сему условию. Писатель – противник веры и церкви – под конец жизни сознает, что много говорил вздору в соблазн другим, и сам хотел бы исправиться; но как он может вырвать заблуждение из сотен и тысяч сердец, им соблазненных, которые в свою очередь его ядом отравили сотни и тысячи сердец? И так зло растет и ширится до страшных размеров, и углие огненные падают на голову виновного. А совесть рано или поздно должна пробудиться. Об известном писателе Фонвизине читал я где-то, что под старость, разбитый параличом, он пришел или был приведен в церковь Московского университета. После богослужения, знаменитого писателя окружили студенты. Указывая на свою омертвевшую руку, он сознавался в грехах писательства и предостерегал их от вольномыслия и безверия. Так, он чувствовал потребность снять со своей совести грех соблазна, но мог ли он высказать свою сокрушенную исповедь всем, кто мог соблазниться его вольным словом. А можно ли сравнить этого писателя в отношении допущенного им вольномыслия со знаменитым писателем наших дней?

Вольные пророки нашего времени любят указывать на слова апостола Павла: «Духа не угашайте. Пророчества не уничижайте»⁸. Словам сим дается обыкновенно такой смысл: Дух говорит не через одних призванных проповедников, а и через других членов Церкви; так вы, имеющие власть и влияние, не препятствуйте сим, озаренным от Духа Божия, пророкам их вольной проповеди, не уничижайте ее... Между тем слова сии имеют совсем другое значение. Под духом разумеется дух ревности в усердии в вере, с которой существенно соединяется послушание истине, возвещаемой Церковью. Не другой в тебе, а ты сам не угашай в себе этой ревности, этого усердия в вере; тщанием не ленивый, духом горя, внимай учению, но при условии, которое обыкновенно вольными пророками не выясняется, а означается это условие непосредственно за сим в следующих словах: вся же искушающе, добрая держите⁹. Таких произвольных толкований много в статьях вольных пророков. К счастью, уже ясно виднеется заря освобождения от той смуты умов, которая держит нас около полувека, и там и здесь начинают устанавливаться истинные должные отношения к Церкви-Матери.

Досточтимое братство во имя Пресвятой Богородицы возникло одновременно с восстановлением церковно-приходской школы и приняло ее под свое особенное покровительство. Восстановление этой школы было одним из признаков обращения нашего к Церкви. После долгих шатаний умов и сердец, так живо и с такой болью напоминавших всем смутное время России, почувствовалась особая, настоятельная потребность встать под сень Церкви, следовать ее материнскому гласу, опереться на ее мощную руку, особенно в столь важном деле, как дело первоначального народного образования.

Живо помнится это знаменательное время, для характеристики которого весьма выразительно слово в притче о блудном сыне: пришед в себе¹⁰. Да, и для целого общества, и для целого народа бывают дни, когда они опомниваются и в себя приходят. Живо помнится и то, насколько мала и ничтожна казалась закваска, которая должна была произвести брожение и преобразовать, оздоровить нашу начальную народную школу. Ни учителей, ни учебных пособий, ни сколько-нибудь приноровленных к школе помещений, ни средств, достаточных, к их содержанию. Одна была надежда: Бог поможет. Церковь вразумит и научит, вынесет это дело на своих мощных плечах. Девиз возобновленной школы – быть как можно ближе к Церкви, жаться под ее материнское крыло. И вот, милостью Божьею, нашлись добрые люди, которые, по любви к Церкви, приняли в этом кровном чаде ее близкое участие и поддержали церковно-приходскую школу в первое ее страшно трудное время. Она встала теперь на свои ноги и оказывает доброе влияние и на другие школы. Доброе дело Санкт-Петербургского епархиального братства ценно для дела и как пример столицы. Да ниспошлет Господь с благословением и по молитвам святителей, стоящих во главе учреждения, свое пренебесное и вседействующее благословение и досточтимому братству и покровительствуемой им школе!