Религия и естествознание

Тот или другой факт будет вполне объяснен, если будет показано, что он является необходимым следствием, предшествовавших ему, условий. Полное затмение солнца 7 августа 1887 г., видимое в значительной части Европейской России, было вполне объяснено раньше, чем оно произошло: было показано, как и почему оно совершится. В области наук о человеке такое истолкование явлений при настоящем состоянии знания, всеми, безусловно, считается невозможным. Такое истолкование предполагает собою факт полного предвидения явлений. Но математик XX столетия не изложит нам теорий и формул, которые будут предложены в XXII столетии, инженер не опишет путей сообщений этого будущего, и медик не сообщит рецептов лекарств, которые тогда будут употребляться. Будущего человека, его открытий и усовершенствований нельзя предвидеть современному человеку. Но идеал наук о природе заключается именно в том, чтобы предвидеть все то, что будет происходить с природой. Возможность такого идеала устанавливается механическими принципами современного естествознания. Если мы исследуем материю, определим энергию сил и направление их действия в известном месте, то мы можем предсказать, что будет происходить на этом месте, пока сюда не вторгнутся новые силы. Если будет изучен весь, могущий подлежать нашим исследованиям, физический мир, то можно будет предсказывать все то, что будет происходить в этом мире. Есть в механике закон параллелограмма сил, согласно которому – если на материальную точку действуют две силы под каким-либо углом, то эта точка задвигается по диагонали параллелограмма, стороны которого пропорциональны действующим силам, а угол, разделяемой диагональю, есть угол, под которым действуют силы (равнодействующая R=√Р²+Q²–2PQcоs α). Развитие этого принципа, при знании настоящего, дает возможность предвидеть все перемещения и, следовательно, изменения в материи в будущем. Но, вот в чем дело. Мы знаем только материальное, мы можем представлять только материальное. «Я – тело и я мыслю», сказал философ-материалист. Но, если все, что мы знаем, и все, что мы можем узнать, материально, то, значит, все, доступное нам, существующее, можно истолковать из законов необходимости, управляющих явлениями в материи. Психология должна найти свое истолкование в физиологии, а физиология – в физике. Пусть этот идеал недостижим, но он является руководящим принципом для натуралиста. Этот идеал космической механики стоит в противоречии с учением богословия. Богословие отрицает самодостаточность или самобытность мира. По представлению натуралистов, свойства мира в настоящем указывают на его вечное существование в прошедшем, и это прошедшее можно точно так же восстановлять научно, как и предсказывать будущее. Далее, богословие учит о провидении, которое может изменять, преобразовывать и возвышать строй мировой жизни для высших целей. Подобно тому, как человек вносит изменения в естественную жизнь природы, так Бог преобразует природу, смотря по тому, что наиболее полезно для человека. Это промышление о мире обусловливается тем, что мир не есть мертвый механизм, но в нем живут свободные твари, действия которых нельзя всецело истолковывать из предшествовавших условий, но которые, в некоторой сфере, являются первопричиной явлений, как Бог есть первопричина их бытия. Наконец, богословие сообщает многое о прошедшем и о конечном будущем, – эти сообщения, говорят, стоят в противоречии с тем, что открыла наука, относительно прошедшего, и что она предвидит, относительно будущего. Так рассуждают многие натуралисты. Легко показать необоснованность этого рассуждения и нетрудно, кажется, объяснить причины его возникновения. Говорят, что установлен закон вечности материи.

На первых страницах большей части курсов химии можно найти это выражение (см. Менделеева – Основы химии, 6-ое издан., его же – Вещество, Словарь Брокгауза и Эфрона). Но, на самом деле, никакого закона вечности материи не установлено. В конце XVIII столетия Лавуазье установил закон сохранения материи, сформулировав его так: ни один атом не исчезает в природе и ни один не создается вновь. Но атомы – это только гипотеза, или, даже, фикция, которою удобно пользуются при описании и объяснении явлений, но которая вовсе не есть учение о действительной сущности мира. Практический и, в сущности, единственный смысл закона сохранения вещества таков: «при всяких физиологических, физических, химических и механических изменениях, происходящих с ним (веществом), и когда возможно было взвешивать действующие и происходящие вещества, ни один раз не замечалось, чтобы сумма веса происходящих веществ отличалась от суммы веса действовавших веществ на величину большую, чем погрешность взвешиваний. Вещество плавится, испаряется, накаливается, вновь сгущается, движется, химически изменяется, вступает в организм и т. д. и всегда вес его остается тот же» (Мендел. – Вещество). На практике это верно, но теоретически – и автор приведенного определения это прекрасно знал – это совершенно неправильно. Вес тела на земле показывает силу, с которой тело притягивается к центру земли. Чем дальше тело от центра, тем оно весит менее. Когда я сижу, я вешу более, чем, когда поднимаюсь со стула, потому что в первом случае – верхняя часть моего туловища ближе к центру земли, чем во втором. На различных расстояниях от Солнца, Земля имеет различный вес. Вес выражает взаимоотношение притягивающих и притягиваемых тел. Эти взаимоотношения постоянно изменяются во вселенной, поэтому постоянно изменяется и вес, составляющих ее, тел. Уже давно в физике обнаруживается тенденция истолковать притяжение тел, а, следовательно, и их вес из какого-либо высшего принципа. В основе этого стремления лежит предположение, что вес не есть нечто неизменное, а производная и изменяющаяся функция каких-то, доселе неизвестных, начал. На самом деле, учение о постоянстве веса есть, в высшей степени, важное эмпирическое обобщение, но вовсе не теоретический мировой закон. В основе этого обобщения лежит теоретическое предположение, что количество и качества мирового материального субстрата остаются неизменными. И это предположение, и эмпирический факт постоянства веса, не только не противоречат богословию, но являются раскрытием и разъяснением слов о Боге кн. Премудрости Соломона: «Ты все расположил мерою, числом и весом» (Прем. 11:21).

Материальный субстрат не определен наукой. Если количественно его мыслят бесконечным, то тогда трудно будет говорить о его неизменности, выражающейся в постоянстве веса конечных вещей. Если этот субстрат мыслить конечным, то тогда признак его количественной неизменяемости будет очень понятен, но конечное не может быть причиною самого себя и тогда его должно будет мыслить, сотворенным Богом. Наконец, если сохранение материи есть факт, то никак нельзя доказать, что закон этого сохранения существовал вечно. Он, как и самая материя и, вместе с материей, мог во времени стать реализацией божественной мысли. Исследование закона сохранения энергии, установленного приблизительно через полустолетие после закона сохранения вещества и поставляемого рядом с последним законом, дает много оснований для того, чтобы происхождение вещества и энергии приписывать творческому акту. Законом сохранения энергии утверждается, что количество движения, тепла, света в мире остается неизменным. Если некоторое количество теплоты перейдет в движение, то потом это движение перейдет или, по крайней мере, может перейти в то же количество теплоты. За единицу теплоты принимается количество ее, повышающее температуру 1 килограмма воды с 0° до 1° по С. Преобразованное в работу, это количество теплоты может поднять (приблизительно) 424 килограмма на высоту 1 метра. Величина 424 КМ называется механическим эквивалентом теплоты, так как показывает, в какое количество механической работы превращается единица теплоты. Наоборот, количество теплоты, развивающееся вследствие падения 1 килограмма с высоты 1 метра (1/424 единицы теплоты), называется термическим эквивалентом работы. Эта неизменяемость отношений между силами, факт, что при превращениях энергии ничто не тратится и не пропадает, носит имя закона сохранения энергии. Отсюда делают вывод, что энергия вечна. Чтобы оценить этот вывод, к учению об энергии нужно присоединить учение об энтропии. Каждому телу присуще некоторое количество энергии, она может быть извлекаема из него лишь в том случае, если тело будет введено в сферу, в которой тела обладают меньшей энергией, чем оно. Вода, имеющая 15° температуры и находящаяся в комнате с такой же температурой, не отдает своей энергии окружающим предметам, но, будучи перенесена на воздух, где температура приближается к 5° холода, немедленно начинает остывать, обращается в лед и, в конце концов, принимает температуру окружающей среды. Поэтому закон передачи энергии состоит в том, что скорость движений молекулярных частиц в телах стремится уравновеситься.

Чтобы в мире совершались явления, нужно, чтобы существовали тела с свободной энергией, т. е. тела, скорость движения частиц в которых больше, чем в окружающих. Процесс передачи этими телами избытка своей энергии другим телам и есть процесс мировой жизни. Энергия ниже избытка, передаваема быть не может. Это – энергия несвободная. Клаузиус называл ее энтропией и сказал, что энергия вселенной постоянна, а энтропия ее непрестанно возрастает. На самом деле, энергия вселенной стремится к равномерному распределению, но жизнь (существование свободной энергии) обусловливается ее неравномерным распределением. Стремлением к равномерности вызывается совокупность процессов, которая направлена к тому, чтобы сблизить между собою взаимно тяготеющие тела, уравновесить во вселенной упругости, уравнять температуры. Когда это состояние наступит, энергия вселенной сохранит свою начальную величину, но только равномерно рассеется в системе, т. е. вся перейдет в энтропию. Это будет концом вселенной. Но то, что имеет конец, имеет начало. Это подсказывает вывод, что бытие, которое мы знаем, имеет для себя причину в инобытии. Мысль опять приходит к творческому акту. Но та же мысль плохо мирится с возможностью всеобщего омертвения мира. Может быть, по неизвестным нам законам, энергия станет проявлять себя в новых формах явлений. Сущность энергии и все ее свойства неизвестны, и поэтому, высказанное предположение возможно. Его охотно принимают многие натуралисты. Эту веру освящает богословие (учением о воскресении тел и будущей жизни).

Многие натуралисты полагают, что принципы сохранения вещества и энергии не могут быть совмещаемы с признанием свободы воли. Согласно этим принципам, всякое явление должно быть рассматриваемо, как необходимое следствие предшествовавших условий. Всякому психическому акту – это необходимый постулат современной науки – соответствует акт физиологический. Но всякий физиологический акт, как и всякое физическое явление, должен быть необходимым следствием предшествовавших условий. Следовательно, таким необходимым следствием должен быть и всякий психический акт, неразрывно соединенный с физиологическим. Действительно, если человек имеет свободную волю, то в его телесном организме должны совершаться такие физиологические процессы, которые нельзя представить необходимыми следствиями равнейших условий. Решение свободной воли должно повлечь за собою физические действия – будут ли это слова, движения или что иное – и для начала этих действий нельзя отыскивать никакого prius³⁷. Подтверждает ли это предположение физиология?

Она говорит следующее. Нервные центры серой коры мозговых полушарий, в особенности, в их передних долях, служат, по-видимому, исходной точкой волевых импульсов. Это доказывается тем, что область произвольных движений у животных, по мере удаления серой коры мозговых полушарий, все более и более ограничивается, и после совершенного удаления обоих полушарий головного мозга, животные, по-видимому, превращаются в бессознательные автоматы. Они остаются способными к жизни, благодаря продолжающимся сердцебиению и дыханию; но лишаются возможности делать какие-либо волевые движения и отвечают на внешние раздражения только отраженными движениями. Механизм возникновения волевых импульсов в нервных центрах полушарий большого мозга неизвестен. Всякому волевому импульсу, по-видимому, предшествует молекулярное изменение нервного клеточного вещества, выражающееся тем, что в части мозга, где предполагается начало импульса, возникает отрицательное электрическое напряжение, что обнаруживается гальванометром (один электрод приставляется к переднему, другой – к заднему полушарию лягушки); ток, оказывается, предшествует движению. Волевые импульсы центробежны, распространяются перекрестными путями (из того или другого полушария, через продолговатый мозг, переходят в противоположную сторону спинного мозга). Так, физиология не знает первоначальной причины волевых импульсов, а механика и физика учат нас, что признание этих причин свободными психическими актами не противоречит принципам сохранения вещества и энергии, и данным положительного знания.

Механика учит, что, теоретически, для начала сложных движений, иногда, требуется ноль силы. Представим, что высоко помещен блок, через который перекинута нить, на концах которой укреплены равные тяжести; система находится в равновесии. Но вот, она задвигалась равномерно ускоренным образом в направлении одной из тяжестей, прошла в секунду около 5 метров и приобрела способность двигаться далее, равномерно, со скоростью около 10 метров. Вычисление показывает, что ее начальная скорость была равна 0, т. е. для начала движения не требовалось никакой силы, а дальнейшее совершалось под воздействием притягивающей силы земли. В физической области таких случаев, в действительности, конечно, не бывает, но, может быть, они постоянно имеют место в области психофизической. Пуанкаре интегрировал некоторые дифференциальные уравнения и нашел, что их интегралы, с геометрической точки зрения, являются непрерывными кривыми линиями, разветвляющимися в некоторых изолированных точках. Как будет происходить явление до изолированной точки, это можно определить точно; куда оно направится из изолированной точки, это предвидеть невозможно. Но, раз направление выбрано, последующее, до изолированной точки, определяется с необходимостью. Эта математическая теория послужила Ковалевской для развития такого взгляда на свободу человека: жизнь человека, вообще, определяется необходимостью, но бывают в жизни моменты, когда человек находится в критической точке, может выбрать то или другое направление, вообще, бывают моменты, когда он бывает свободен. Направление выбрано, и он подчинен необходимости до следующего критического момента. Опыт, по-видимому, оправдывает эту теорию; в жизни каждого бывают моменты, когда приходится выбирать направление, определяющее жизнь – выбор школы, профессии, жены и т. п. Но размышление открывает, что подобные моменты – это, так сказать, максимальные критические точки; затем человеку постоянно приходится выбирать направления, только важность и сфера выбора здесь гораздо меньше, – каждый выбор влечет за собою нечто необходимое, но, за всем тем, критические точки умножаются почти без конца и сближаются почти до соприкосновения (соприкосновение полное слило бы их все в одну точку, но линии необходимости, разделяя их, образуют из жизни сложный процесс). Так, физика, механика и математический анализ не только не опровергают, но разъясняют и обосновывают факты свободной деятельности. Но, раз существуют свободные конечные твари, то благополучие их может утверждаться только на промышлении о них свободного бесконечного Существа – Бога.

Конечная свобода предполагает собою возможность злоупотребления ею, а зло, как и всякое расстройство, согласно принципам самого опытного знания, раз возникнув, расширяется и разрастается. Его препобеждает Промысел. Явные действия Промысла называются чудесами. Чудеса не противоестественны, это суть явления или события, не отвечающие обычному ходу явлений или событий в данной среде. Послушание дикого животного человеку есть явление чудесное при теперешнем порядке вещей, но оно будет явлением нормальным при порядке вещей идеальном. Когда рассказывали о послушании львов и медведей пустынникам, люди не верили; когда явились укротители зверей, было признано, что, в принципе, такое послушание возможно. Передвижение горы с одного места на другое по вере при теперешнем порядке есть чудо, но, если бы человечество имело ту веру с зерно горчичное, о которой говорит Христос, то вержение горы в море было бы явлением, ни в ком не возбуждающим удивления.

Аскеты представляют образец могучего влияния духа на тело. Существуют факты, доказывающие, что воля человека может влиять на материальную природу и вне его (несомненно, некоторые лица могут производить стуки и перемещения предметов, не дотрагиваясь до них). Подчинение физической природы силе духовной, в чем выражаются чудеса, сверхъестественно не потому, что оно беспричинно или противоречит установленным принципам, но потому, что является введением действия высших сил в низшую среду. Чудеса – это события, совершающиеся в низшей сфере по высшим нормам. На существование таких норм указывает множество опытных данных, надежда на торжество этих норм дает смысл существованию человечества. Так, естествознание должно находиться в полной гармонии с богословием, но многие натуралисты, отрицая богословие, во имя принципов естествознания, отрицают его и во имя многих частных естественно-научных открытий и теорий.

Возможность столкновений между богословием и естествознанием очень понятна. Учение Откровения может быть неправильно истолковано, научная теория может явиться ошибочным обобщением; наконец, краткость откровенных указаний и неполнота научных данных легко могут представить уму человеческому несогласимым то, что, на самом деле, представляет собою свидетельство истины о различных сторонах одного и того же явления или события. Человек очень ограничен, его теории, относительно действительности в своих принципах, часто устанавливаются путем индукции, т. е. путем заключения от частного к общему. Здесь постоянно допустимы и допускаются ошибки. Одностороннее изучение материи заставляет натуралиста забывать о духе, и постоянное исследование физических законов необходимости делает непонятными и недопустимыми нравственные законы свободы. Так и методы естествознания, и его содержание являются искушением для человека. Мышление, воспитываемое в сфере естественного, отучается от понимания сверхъестественного. Чем ограниченнее человек, тем легче успех может развить в нем безграничное самомнение. Ученый откроет какой-нибудь закон, сделает обобщение третьестепенной важности и, по аналогии с этим обобщением, затем стремится понимать и истолковывать все существующее.

Декарт указал, что решение вопроса о признании наших представлений о вещах истинными или ложными принадлежит воле. Воля может и спешить, и не спешить давать свою санкцию тому или иному миропониманию. Таким образом, ложные представления о Боге и мире суть грех воли. Если в воле человека заглушены высшие стремления, если в человеке не развито религиозное чувство, если он приник к земле и не хочет знать никаких наслаждений, кроме тех, которые даются ею, то его воля, конечно, легко может согласиться на признание истинным мировоззрения, утверждающего, что существует только этот мир, только материальное, только законы необходимости. Но, за всем тем, принятие такого мировоззрения никогда не делается по необходимости, а совершается свободно. Доказательством этого является уже то, что у натуралистов материалистического и атеистического образа мыслей часто обнаруживаются колебания и сомнения, относительно важнейшего – верить или не верить в Бога. Откровенное сознание этого можно найти у Тиндаля; нечто подобное можно замечать у Гексли и Дарвина. Позволительно предполагать, что духу самого упорного атеиста предносятся моральные и теоретические возражения, относительно которых он сознает, что было бы лучше, и что он мог бы еще заняться их исследованием, чем упорно отрицать их значение. Таким образом, они безответны. Для тех, которые думают, что естествознание заключает в себе нечто сокрушительное для богословия, поучительно обратить внимание на то, что величайшие натуралисты всех эпох, вообще, были людьми религиозными. Космологическое и телеологическое доказательства бытия Божия строятся на основании изучения природы и ее законов. Св. отцы извлекали из явлений природы бесконечное количество воспитательных уроков. Гармонично развитый человек всегда чувствует, как бы глубоко он ни изучил механизм природы, ее эстетическую, моральную и религиозную сторону. Только неморальная воля, ограниченность разума, соединенная с безграничным самомнением, и узкий фанатизм хотят видеть в нерукотворном храме природы бессмысленную мертвую машину. Но, для лучших людей всех времен, природа всегда была и будет живым свидетельством бытия Бога, все сотворившего и промышляющего о всех тварях. Изучение природы, как и многое, для одних является камнем преткновения и соблазна, для других – камнем утверждения и спасения: одних, к несчастью, оно ведет к материализму и атеизму, для других имеет великое религиозно-воспитательное значение.

Может быть, найдутся мыслители, которые согласятся со всем вышеизложенным, но не пожелают пойти с нами далее. Они скажут нам: пусть естествознание может и должно быть религиозным, пусть наука о природе стоит в полном согласии с религиозной верой, утверждающей бытие Творца и Промыслителя, и свободу человеческой воли, но естествознание не может принять специально христианских представлений о природе, во имя несомненных оснований, оно отвергает то, что говорит Библия. Естественно-научные представления христианства ложны, отсюда, конечно, следует, что христианство – не богооткровенная религия. Вот – взгляды, над которыми должно поразмыслить и которые должно обсудить. В каком отношении к Библии стоят и будут стоять различные отрасли естествознания? К рассмотрению этого мы и обратимся.

Священное Писание раскрывает, что существует жизнь телесная, душевная и духовная. Первой живут растения, первой и второй живут животные; первой и второй живет человек, но он должен еще жить и, в некоторой мере, без сомнения, всегда и живет третьей (духовной). Как отвечает действительность на это учение о трех типах жизни?

Жизнь – с физиологической стороны, может быть определяема, как процесс, состоящий в том, что вещество уподобляет себе окружающую среду. Все живое питается и размножается; принимая в себя посторонние вещества, живое делает их тем, что оно есть само, в размножении все живое стремится повторять само себя. Все, с чем организм вступает во взаимоотношение, он стремится уподобить себе и, увеличиваясь в объеме и размножаясь, он стремится превращать в себя все большее и большее количество вещества; мох в самое короткое время покрыл бы весь земной шар своим унылым покровом, если бы он не встречал себе противодействия со стороны других растительных организмов. Внешние неблагоприятные условия и противодействия других организмов препятствуют стремлению каждой органической особи уподобить себе окружающее. Механизм возникновения, размножения и распространения организмов не выяснен со всей строгостью в своих основах, но имеются основания надеяться, что он будет выяснен. С одной стороны, теперь приготовляют химические соединения, все более и более приближающиеся к органическим, с другой стороны, теперь выяснено, что, считавшаяся прежде элементарнейшей формой жизни клеточка, на самом деле, не есть самый простой тип жизни, она сама образуется из простейших элементов – биобластов, которые уже близко подходят к неорганическому миру. Многие философы существенным признаком организма считают его стремление к самосохранению. Спенсер на этом начале пытается строить все здание философии. Но самосохранение предполагает собою косность и неподвижность, между тем, организм непрестанно стремится расширить область своего существования, чужое сделать своим, мало этого – не себя сделать собою.

Может показаться, что данное определение жизни не подходит ко многим животным и человеку: они растут не более одной трети времени всей своей жизни и многие из них теряют способность размножения задолго до смерти. Но прекращение роста не есть еще прекращение уподобления себе окружающего, а потеря способности к размножению есть уже признак умирания, она не является нормальностью. С физической стороны, жизнь всех организмов характеризуется уподоблением организмом себе окружающего: человек ест мясо быка и превращает это мясо быка в человеческий и человеческие организмы, бык ест сено, и в лаборатории его организма сено превращается в мясо; трава, из которой образуется сено, углекислоту воздуха, соли и воду земли уподобляет себе. Но, если органическая жизнь стремится сделать все, подобной себе, жизнью, то неорганическая природа, безусловно, лишена этого стремления. Этой природе действительно можно приписать стремление – если только слово стремление идет в данном случае – к самосохранению. Неорганический предмет никогда не изменится сам, если его не изменят внешние условия.

Таким образом, есть резкий признак, проводящий демаркационную линию между неорганическим и органическим миром. Органический мир люди издавна делили на три основные типа: растения, животные и человек. Различие между растениями и животными таково: растения лишены способности ощущений, животные владеют этою способностью. Иметь способность ощущений – значит быть способным чувствовать приятное или неприятное, представлять, так или иначе, причины, вызывающие эти чувствования, стремиться сохранять чувствования приятные и устранять неприятные. Сила и отчетливость ощущений могут быть очень различными, и очень большими, и очень малыми, но у растений их нет совсем, а у животных – у различных, в весьма различной мере – они существуют. Отсюда, резкое различие между растительной и животной жизнью. Кроме животной жизни, на земле существует еще человеческая.

Как, всегда человек сознавал различие между растением и животным, так он всегда сознавал различие между животными и собою. Древние греки назвали животных αλόγα, что значит, что животные бессловесны и безразумны. Животные не владеют способностью речи, они издают звуки, выражающие чувства удовольствия и страдания, они кричат от страха и криком извещают о найденной добыче или о приближении врага; между животными есть способные говорить, каковы попугаи, скворцы, и, однако, признак бессловесия всегда и бесспорно приписывался животным. Позволительно думать, что животные не могут говорить, потому что не владеют сознательным мышлением, мышление животных бессознательно. В то время, как мы мыслим, мы можем наблюдать процессы нашего мышления. Это – мышление сознательное. Человек пользуется и сознательным, и бессознательным мышлением, и нетрудно, путем самонаблюдения, убедиться, что на долю последнего приходится наибольшая часть человеческой жизни. Животное владеет исключительно бессознательным мышлением. Лань, преследовавшаяся собаками и прыгнувшая через пропасть, без сомнения, совершила сложный процесс умозаключения, прежде чем сделать свой отчаянный прыжок. Но об этом логическом процессе лань никогда не узнает. Как сознательное, так и бессознательное мышление может приводить к ошибкам; поэтому человек приходит к истине или заблуждению двумя путями, а животное только одним. Не имея сознательного мышления, животное не может иметь и языка. В словах языка выражаются логические отношения между понятиями, но животное, владея лишь бессознательным мышлением, никогда не наблюдает таких отношений и потому, не может выразить их в звуках.

Сознательным мышлением, однако, не исчерпывается то различие, существование которого между животными и собою всегда признавал человек. Говорят, что человек издавна считал себя царем природы, венцом творения, был убежден, что все сотворено его ради, и современные ученые усиленно стараются доказать, что человек ошибался, они поучают человека, что земля не представляет собою центра вселенной, что создания земли живут сами для себя, а не для человека. Но не в своей силе, не в своей свободе, не в своей царственной власти над природою человек издавна полагал свое отличие, от животных и свое превосходство над животными, – нет, такое отличие он всегда полагал в сознании своей подчиненности. Никакое из созданий, живущих на земле, кроме человека, не признает никаких иных законов, кроме естественных, – только духу человеческому открываются, непосредственно, законы духовные, подчиняться которым он считает себя обязанным. Человек сознает, что в своем поведении он должен подчиняться некоторым высшим законам, что не все равно полезное, одинаково позволительно, и не все действительное – законно, человек отрицает то, что есть, во имя того, что должно быть. Человек имеет представление о вещах: одни из этих представлений он считает истинными, другие – ложными, он полагает, что должно вторые заменять первыми и заботиться об умножении этих первых; вещи, смотря по их форме, он разделяет на красивые и безобразные, и признает, что они должны воплощаться в красивой форме, наконец, действия людей он подразделяет на добрые и злые, и считает обязанностью людей производить только первые. Так, менее других подчиненный власти природы, человек оказывается подчиненным, присущим его душе, высшим стремлениям и признаваемой им высшей власти.

Всегда и везде, мы видим, человек пытался вступать во взаимоотношения с высшей властью, и эти взаимоотношения названы религией.

Животные отличаются от растений, с внешней стороны, тем, что способны к самопроизвольному движению и издавать звуки, с внутренней – тем, что имеют ощущения; человек, с внешней стороны, отличается от животных тем, что имеет язык, с внутренней – тем, что имеет религию. Животные имеют жизнь душевную, человек имеет жизнь духовную.

С психической, как и с физиологической стороны, жизнь характеризуется не стремлением только к самосохранению, но еще постоянным стремлением к повышению своей интенсивности и к расширению своей сферы. Психическая жизнь представляет собою процесс и аналогичный, и параллельный физиологическому. Жизнь, как процесс физиологический, не идет в организмах в беспредельность. Прекращение жизни называется смертью. Вследствие случайных причин, или по естественному порядку, по которому жизнь каждого рода организмов не переходит далее определенных хронологических границ, в организме исчезает начало, защищающее его от воздействий внешней среды и приспособляющее эту среду к нему. После этого, организм всецело подчиняется внешним воздействиям и, обыкновенно, распадается на, образующие его, элементы. Однако, весь материал, из которого слагается организм, сохраняется. С прекращением физиологических, в организмах исчезают и психические явления. Но и по аналогии, и по принципу сохранения энергии, должно полагать, что психический субстрат должен так же сохраняться, как и физический. В последнее время, некоторыми и делались попытки развить теорию бессмертия на естественно-научном основании (Сабатье – бессмертие, с эволюционной точки зрения, Желэ – преобразуемость организмов).

Небо, которым занимается астрономия, всегда глубоко занимало религиозную мысль человечества. В естественных религиях обожествлялись светила. Горние высоты и небесные миры рассматривались, как места обитания богов. Библия не обожествляет неба, потому что Библия знает только одного Бога, но многократно Библия говорит о небе, как свидетельствующем о величии и могуществе Творца. Биографии астрономов и их сочинения показывают, что и на ученых небо часто производило религиозное впечатление. Созерцание небесных светил вызывало в них чувство благоговения перед Творцом и восторга перед величием и красотою Его создания. Но изучение законов неба в новое время, стало приводить ученых к выводам, что астрономические представления Библии неверны, что принципы, устанавливаемые Библией относительно вселенной – неправильны, что они были возможны лишь при младенческом состоянии науки, и, что, по мере развития научного знания, мысль все далее и далее отступает от библейских представлений.

Что научная мысль, развиваясь, может отступать от представлений, извлекаемых из Библии, это верующий человек должен допустить а priori. Во-первых, представления, извлекаемые из Библии, обыкновенно, составляются не на основании одной Библии, а под влиянием научных познаний эпохи, несовершенство которых всегда должно невыгодно отразиться на понимании Библии. Библия понимается лучше и лучше по мере развития человечества. Но не нужно неправильное понимание Библии смешивать с Библией. Во-вторых, научная мысль, в своем развитии, движется далеко не прямолинейно, ее обобщения и гипотезы, содержа в себе новые истины и отрицание старых заблуждений, очень нередко вносят и новые ошибки, которые потом устраняются новыми исследованиями. Но и эти новые исследования, утверждая новые истины, обыкновенно, примешивают к ним и новую ложь. Отсюда, конфликты между Библией и научной мыслью, являются вполне понятными. Но нельзя принять воззрения, что все движение научной мысли представляет собою отступление от Библии. Тот, кто верит в Библию, должен верить и в человека, следовательно, должен верить и в то, что наука, в своем развитии, в общем, постепенно приближается к истине, а не удаляется от нее. И эта вера людей, видящих истину в Библии, думаем, вполне подтверждается историей взаимоотношений Библии и астрономии.

Анализ библейского текста и его понимание у древнейших толкователей, по мнению исследователей рационалистического направления, раскрывает, что христианская вера представляет землю центром мироздания и человека – его венцом. Все светила мира – Солнце, Луна, звезды, кометы, вращаются вокруг земли, все они служат земле во знамения, и во времена, и, чтобы освещать и согревать ее. Все вне земли существует только для земли, и земля существует только для человека. Он – истинный и единственный владыка вселенной. Таков, говорят, смысл христианской космологии. До XVI столетия эта космология была всеобщей, но в половине ХVI века, Коперник навеки сокрушил ее своей книгой De revolutionibus orbium coelestium (1543 г.), которая произвела истинную революцию в миропредставлении человечества. Он высказал, что Земля – только ничтожная точка в безграничной вселенной, что она – один из, сравнительно, незначительных спутников Солнца, которое само, вовсе не представляет собою особо грандиозного мирового тела, Солнце – это только песчинка, плавающая в океане вселенной. Близорукость и слабость человеческого зрения в течение тысячелетий не могла рассмотреть мириадов миров, находящихся за пределами той системы, центром которой была эта песчинка. Люди не догадывались, для уразумения строя мира, воспользоваться той истиной, что маленькие предметы вблизи кажутся больше больших, находящихся в отдалении. Вследствие этого, их картина мира была совершенно ложною. Коперник принял во внимание оптические свойства нашего глаза, стал на новую точку зрения, и мир оказался совершенно иным. Но это изменение в представлении мира, говорят, вместе с тем, было крушением религиозных верований. Прежде, миропредставление утверждалось на авторитете божественного откровения, теперь, вместе с падением этого миропредставления, пал и этот авторитет. Что значение смелой гипотезы скромного каноника было действительно таково, это, говорят, ясно открывается из последующих обстоятельств.

Книга Коперника была занесена в index (в 1616 г.), и устами Галилея, римская церковь назвала новую космологию ересью, она упорно боролась с нею, но наука победила, и церкви пришлось уступить. Однако, не должно думать, что по вопросу о представлении мира между учеными и верующими установился мир. Нет, и на западе до последнего времени, нет да нет, какой-нибудь ревностный католик выскажет, что земля стоит, а солнце движется (например, не так давно – Делетр), и на востоке немало таких религиозных геоцентристов. Перемещение центра вселенной, по мысли ученых, непременно влечет за собою развенчание человека. Если земля не центр, то человек – не владыка мира. На бесчисленных мирах вселенной должны существовать бесчисленные обитатели, и поскольку эти миры более величественны, громадны и прекрасны, чем земля, постольку их обитатели должны быть выше земных.

В «Микромегасе» Вольтера сообщается о беседе гражданина Сириуса с гражданином Сатурна о сущности и цели бытия. Местом разговора была Земля. Маленькое животное в черной шапочке (человек), высокомерно вмешавшись в спор, заявило, что оно знает всю тайну бытия, и, что раскрытие ее находится в «сумме» (summa theologiae) св. Фомы. Маленькое животное хотело смотреть сверху вниз на обоих небесных обитателей, оно заявило им, что они, их миры, их солнца, звезды, все это создано, единственно, для человека. Это – нельзя сказать, чтобы скромное – представление о человеке вызвало неудержимый смех в жителях небесных миров. Но такое заявление, говорят, и теперь идет со стороны религии и вызывает законный смех в людях науки.

В апологетических трактатах подробно раскрывается, что во всей неизмеримой вселенной только одна земля устроена так хорошо, что на ней возможна жизнь и, притом, разумная жизнь. Когда миланский астроном Скиапарелли выступил со своей теорией обитаемости Марса, подтверждаемою, будто бы, присутствием на Марсе искусственных каналов, богословы явно обнаружили, что они живо заинтересованы в том, чтобы эта гипотеза оказалась ложной. В апологетических журналах и книгах скромному спутнику Солнца стали оказывать преувеличенное внимание. Все сообщения наблюдателей Марса, опровергающие Скиапарелли, заносились тщательно на приход защитниками христианской веры. Линии каналов, оказалось, перемещаются; отсюда вывод, что, значит, они – не искусственные водные сооружения.

Материки Марса окрашены в красный цвет. Эта окраска, по-видимому, должна быть вследствие присутствия на Марсе большого количества одноокиси железа. Если бы на Марсе была растительность, то она бы перевела одноокись железа в двуокись, имеющую черную окраску; значит, на Марсе нет растений, а, если нет растений, нет и животных. На все эти рассуждения апологетов, ученые отвечали, что мы не знаем ни состояния других миров, ни того, при каких условиях возможно там развитие жизни. Жизнь там может существовать совершенно при иных условиях, чем на Земле. Неизвестны все возможные типы, в которые может отлиться жизнь, и имеются все основания думать, что они не ограничиваются теми, которые мы знаем. Если бы мы не знали, что в воде живут рыбы, мы бы думали, что в воде жизнь невозможна. До последнего времени отвергали возможность жизни на больших глубинах (считая препятствием для нее страшно высокое давление воды), глубоководные исследования отвергли это предположение. Мы не знаем всех условий, в которых находятся миры вселенной; не знаем о существовании бесчисленного количества миров, находящихся вне тех пределов, до которых может достигать наш глаз, смотрящий на небо в сильнейшие телескопы. Та пустота, которую мы представляем во вселенной, есть только пробел в нашем знании. Не зная ничего о мире, мы наивно воображаем, что он представляет собою пустыню. Но телескоп, вычисления и размышления приводят к признанию неразумности такого представления и к предположению, что кроме человека в мировом пространстве живет немало существ, которые стоят неизмеримо выше человека. Эти предположения науки, говорят, стоят в противоречии с положениями религии: с учением о земле, творении и падении человека, о спасении человека через боговоплощение, о, имеющем быть, втором пришествии, о воскресении тел, вообще, со всей религиозной доктриной, которая делает землю ареной всемирной истории, ареной, на которой, как бы, исключительно развивается деятельность Самого Божества. Установив новый взгляд на мир, несогласный с богословским, астрономия, говорят, устанавливает новый взгляд и на происхождение, и конец мира, которые также оказываются несогласными с тем, чему учит богословие.

На основании данных астрономии, уже в конце XVIII столетия явилась канто-лапласовская гипотеза естественного происхождения солнечной системы. Нет нужды изменять историческое наименование знаменитой космогонической гипотезы, но должно отметить, что в деле ее создания, Кант имел такого предшественника, относительно которого сознавал, что он ему очень обязан и, порою, даже затруднялся сказать – повторяет ли он его, или идет далее. Свою гипотезу Кант изложил в сочинении Allgemeine Naturgeschichte und Theorie des Himmels 1755. Раньше этого на пять лет вышла книга Томаса Урайта (Thomas Wrigt) An original Theory or New Hypotesis of the Universe (London 1750). Кант знал это сочинение, и цитировал его, и написал в своей работе: «я не могу точно определить границ, которые разделяют систему г. Урайта от моей, и того, в каких частях я просто только следовал его соображениям и где я пошел далее?»

Сочинение Урайта изложено в форме писем. Во вступительном письме он развивает мысль, что вся вселенная гармонически расчленена Создателем. В последующих письмах, он является сторонником ньютоновско-коперниковского мировоззрения. В 4-м письме он высказывает гипотезу, что Солнце возникло из пламенной материи, что неподвижные звезды возникли так же, и, что, подобно Солнцу, они окружены планетами. Общий взгляд на систему мира и происхождение солнечной системы, Урайт изложил в пятом письме. Млечный путь, по его воззрению (догадка эта была высказана еще Демокритом), есть скопление звезд. Мы, с нашим солнечным миром, занимаем место около центра всей системы. Этим нашим положением объясняется, что мы видим Млечный Путь, в виде широких белых полос. Но наш Млечный Путь есть только одна из многих мировых систем. Кажущееся таким неупорядоченным, все воинство звезд, на самом деле, организовано Создателем в гармоническую систему. И вся эта система должна иметь одно общее происхождение, должна произойти из одной первомассы. Импульсирующей и производящей силой в этой первомассе – было движение. А то, что произвело это движение, то primum agens³⁸ в истинном полюсе мира, могло быть всемогуществом самого Творца миров.

Должно признать, что творцом знаменитой космогонии, Урайт является не в меньшей мере, чем Кант и Лаплас. Но имя Урайта было забыто. Теперь о нем начинают вспоминать (См. Max Jacobi – Immanuel Kants kosmologisches «standard work» und sein Vorlaüfer. Natur und Offenbarung. März. 1904).

По гипотезе, на месте нынешней солнечной системы, некогда, был один громадный шар, состоящий из раскаленной газообразной материи. При его вращении около своей оси, центробежная сила преодолевала центростремительную, и, вследствие этого, от его экватора, в различные периоды (по мере охлаждения и сжатия шара), отделилось по кольцу. Из этих колец, вследствие взаимного притяжения частиц, образовались планетные шары, у которых тоже, вследствие преобладания центробежной силы, отделялись и образовывались кольца, и из них – спутники. По этой гипотезе, все вышло из солнца. Земля – это дочь Солнца, как Луна – дочь Земли.

Эта гипотеза в первую половину XIX века прочно утвердилась в умах ученых, и богословы приложили немало стараний к тому, чтобы примирить ее с Библией. Повествование Библии, что Господь сотворил солнце в четвертый день, когда на земле уже были растения, стали говорить богословы, вовсе не нужно понимать в том смысле, что, действительно, земля некогда существовала без солнца и существовала ранее солнца. Нет; нужно понимать это иначе и проще. Земля, в первое время своего существования, была окутана густым, непроницаемым слоем углекислоты, из которой тогдашняя роскошная растительность извлекала себе богатую пищу. Солнца тогда не было видно. Но вот, состав атмосферы изменился, она сделалась более прозрачной, и для Земли явилось Солнце, о чем бытописатель повествует, как о событии четвертого дня. Богословы, при этом, не считали нужным рассуждать о том, что, согласно библейскому повествованию, с поверхности Земли некому было смотреть на Солнце и в четвертый день, а для Земли (атмосфера, ведь, принадлежит Земле), Солнце, по гипотезе, существовало и в первые три дня.

Со второй половины века астрономия постоянно наталкивалась на факты, которые находятся в противоречии с космогонией Лапласа, но долго ученые – несмотря еще и на то, что, с точки зрения принципов механики, теория Лапласа вызывала серьезные возражения – не решались отступать от традиционной космогонии, они делали предположения, что новые факты – исключения, вследствие каких-либо неоткрытых особенных условий, что эти факты объяснятся, когда будут открыты эти условия, но исключения умножались, и ссылки на неизвестные условия теряли все более и более право на существование. Теперь гипотеза Лапласа (в предложенном им виде) едва ли имеет сторонников, хотя все отдают дань уважения ей, как гениальному обобщению и гениальному истолкованию фактов, для своего времени. Ведь все факты солнечной системы во время Лапласа, строго согласовались с его теорией (только кометы не подходили под его объяснение, и он сделал предположение, что они – пришельцы из иных, неведомых миров).

На основании теории, можно было сделать предсказание о новооткрытых светилах, в каком направлении должно быть их движение и т. д. Предсказание Лапласа о направлении движения планет и их спутников, было потом подтверждено сотнями открытий (до открытия спутника у Нептуна, движение какового спутника оказалось обратным предполагаемому). Точно также, из теории вытекало, что все малые планеты в солнечной системе находятся между Марсом и Юпитером и до августа 1898 года было открыто 434 малых планет, которые все на небе занимали место, указанное для них Лапласом. Но 14 августа (2 по ст. ст.) 1898 г. астрономом Виттом была открыта фотографическим путем новая 435 малая планета, названная Эрос. Астроном Берберик изучил элементы этой планеты и с удивлением констатировал, что она совершает свое вращение около Солнца в 600 дней, приблизительно, на 85 дней скорее, чем Марс, и, так как период обращения планет около Солнца тем более велик, чем далее они отстоят от Солнца, то, следовательно, новая планета должна быть к Солнцу ближе, чем Марс, и далее, чем Земля, т. е. ее орбита, в некоторой своей части, находится между Марсом и Землей. По теории Лапласа, каждая планета со своими спутниками образовывалась из особого кольца, отделявшегося от Солнца, но одно из таких колец, отделившееся после того, из которого образовался Юпитер, распалось на массу мелких тел – массу маленьких планет, из следующего кольца, отделившегося от Солнца, образовался Марс, из следующего – Земля, каждая планета со всеми спутниками из одного кольца, – из чего же образовалась маленькая, 435 планета? Космогония Лапласа не может дать ответа на этот вопрос. Маленькая планета, открытие которой, вообще, считают очень важным, и дающим новый свет для представления солнечной системы, есть новый факт, опровергающий лапласовскую систему, и подтверждающий основные принципы новых воззрений. Много уже, в течение полустолетия, собралось открытий, подтверждающих эти воззрения, открытие Эроса является новым и немаловажным доводом в их пользу. Теперь предложено несколько новых космогонических теорий, они различаются между собою в подробностях, но они согласны между собою в своей основе, и сущность их всех заключается в следующем. На месте нынешней солнечной системы находилась, некогда, разреженная пылеобразная туманность, или, вернее, вещество солнечной системы, некогда, представляло собою разреженную туманность, так как место, которое занимала эта туманность в пространстве, было, разумеется, совершенно иным, чем ныне (солнечная система имеет собственное движение, она направляется теперь к созвездию Лиры и Геркулеса). В различных пунктах туманности образовались местные сгущения вещества, из этих местных концентраций образовались планеты. Из ближайшего вещества к этим планетам, начали образовываться их спутники. Образование планет имело своим следствием то, что в туманности явился центр тяжести. Остатки пылеобразного вещества, не вошедшего в состав планет и их спутников, устремились к центру, и из них возникло Солнце. Очень только незначительное количество вещества (1/700) пошло на образование планетной системы, громадная часть туманной массы вошла в состав солнца. Образование Солнца происходило с постепенностью и, как это ни странно, можно сказать – не окончилось до сего дня. Дело в том, что пылеобразное вещество, при своем движении по направлению к Солнцу, не всегда попадало в сферу центрального притяжения, но в значительном количестве уходило от Солнца назад по удлиненным эллипсисам, чтобы потом снова, и еще ближе подойти к Солнцу и т. д., пока, наконец, приближающееся вещество не вступит в сферу центрального притяжения, и не упадет на Солнце. Кометы и падающие звезды – это остатки того первичного вещества, из которого образовался солнечный мир, это – материал, который, рано или поздно, также пойдет на постройку Солнца, а, отчасти, и планет.

Интересный пункт для богослова в этих новых космогонических учениях, которые стали появляться с половины восьмидесятых годов – это тот, что по ним не Солнце явилось на свет раньше Земли, а Земля раньше Солнца, дитя оказывается старше своей кормилицы. Это утверждение старшинства Земли над Солнцем согласуется с непосредственным смыслом Библии. Но, говорят, не должно увлекаться этим совпадением. Во-первых, новая космогоническая теория, во всяком случае, объясняет естественным образом то, чему Библия приписывает сверхъестественное происхождение; во-вторых, подробности новой теории, как и прежней, стоят в несогласии с буквой Библии; в-третьих, в этой теории содержится предсказание, что Землю постигнет участь, совершенно несогласная с той, которой ожидают на основании Св. Писания. Еще не решен вопрос о составе той среды, в которой двигается Земля при обращении вокруг Солнца. Представляет ли она собою пространство, не заключающее в себе весомых частиц, или оно наполнено, хотя и очень разреженной и редкой, однако, весомой материей? В последнем случае, Земля на своем пути должна подвергнуться трению; как бы ни было незначительно это трение, оно, однако, должно представлять собою сопротивление центробежной силе, стремящейся отдалить Землю от Солнца, и должно содействовать силе центростремительной, стремящейся приблизить землю к Солнцу. Земля будет постепенно приближаться к Солнцу, будет, так сказать, двигаться по своеобразной спирали и через века, попав в сферу центрального притяжения, устремится прямо на Солнце, и погибнет на его раскаленной поверхности, подобно тому, как бабочка погибает на огне свечи. Такой конец должен постигнуть Землю и, согласно новой космогонической теории, подтвержденной опытными данными. По наблюдениям Норденшильда, во время его путешествия на севере, на Землю оседает громадное количество космогонической пыли, т. е. твердых частиц, находящихся в междупланетном пространстве. Она, по словам Норденшильда, сообщает даже несколько своеобразный оттенок цвету полярного снега. Твердые частицы, попадающие на Землю из небесных пространств, бывают очень различной величины, от бесконечно малых, невидимых простым глазом, они поднимаются до громадных болидов и аэролитов. Все они, падая на Землю, увеличивают ее вес и объем. Земля, таким образом, растет. Но несравненно больше от падения подобных космических масс, растет Солнце. В будущем, Солнце будет расти и расти, увеличивая силу своего притяжения, и вот, после того, как бесчисленное количество болидов достаточно умножит его массу, оно притянет к себе и Меркурий, затем Венеру, а затем и Землю. Таков должен быть естественный конец самостоятельного существования Земли.

Что должно сказать об этих рассуждениях? Позволительно, кажется, утверждать, что ни одна отрасль человеческого знания не стояла никогда в такой теснейшей связи с религией, как астрономия. Обсерватории были при древних храмах Египта и Вавилонии. Отец новейшей астрономии был каноником. Кеплер, Галилей, Ньютон были людьми религиозными. От многих астрономов остались специальные сочинения, от которых веет религиозным воодушевлением. Были и есть астрономы, верящие по-своему, но трудно насчитать много астрономов не веровавших. Даже пресловутые анекдоты о Лапласе (будто, сказавшем: я не нуждаюсь в гипотезе бытия Божия) и Лаланде (будто бы, сказавшем: я осмотрел в телескоп все небо и нигде не видал Бога) оказываются исторически недостоверными. Небеса слишком ясно поведают славу Божию, чтобы нашлось много людей, которые бы решились отрицать это явное свидетельство. Говорят о несогласии данных астрономии с учением богословия. Библия учит о неподвижности земли, и астрономия утверждает ее движение. Многие богословы пытаются теперь утверждать, что в Библии не говорится о неподвижности земли и движении Солнца; они говорят об астрономических познаниях Моисея, о мудрости египтян и т. д.

Позволительно думать, что эти богословы неправы. Моисей не знал теорий Коперника, и выражения Библии просты и несомненны. Но, ведь, это способ выражения всего человечества, не исключая и современных астрономов. «Солнце зашло. Луна вступила в меридиан». Библия описывает явления так, как они кажутся, языком понятным «для мудрых и простых, вкупе». Астрономия стремится понять их, как они есть. Библия не учит, как идет небо (физическое), она учит, как идти к небу (духовному). Неправы богословы, отыскивающие в Библии астрономические теории, и неправы ученые, отыскивающие в Библии примитивно-языческие представления о системе мира. В Библии нет учения о физическом строе этой системы, Библия говорит о ней в религиозных целях (о происхождении мира от Бога, о Промышлении, о мире). Новая астрономия, говорят, развенчала человека, развенчав землю: из центра вселенной, последняя, в сознании человечества, превратилась в песчинку, тонущую в океане мира. Рассуждающие так, опускают из виду, что никогда ни одна религия не учила, что человек есть единственное конечно-разумное существо в мире. Атеист времен Давида, Перикла или Цицерона мог думать это, но для религиозного человека, мир полон тайн жизни. Откровенная религия учит о существовании бесчисленного мира духов. Скажут: духов, а не чувственно разумных или чувственно-одушевленных существ? Но, ведь, это все равно. Если на каких-либо из небесных миров есть жизнь, то, конечно, она облечена в материальные формы. Можно идти далее и сказать, что эта жизнь связана с земною, как все миры связаны между собою связью тяготения. Связь физическая непременно предполагает связь нравственную, и, если Голгофская жертва имеет значение для ангелов, то она имеет таковое и для всех миров вселенной. Вопрос, почему воплощение Сына Божия совершилось на Земле, похож на вопрос: почему Христос родился в Вифлееме, а не в Риме? Но последний вопрос более разумен, так как мы можем рассуждать, что великое дело Христово, в начале, должно было развиваться и крепнуть в тиши, мы можем ставить вопрос о сравнительных удобствах Палестины и Рима для первоначального утверждения христианства, потому что мы знаем Палестину и Рим. Но мы не можем сравнивать людей с обитателями других миров, потому что мы не знаем этих обитателей и даже не знаем – существуют ли они? «Как будут соглашены, – спрашивает Фламмарион у христиан, – ваши старые догматы с новой наукой, апостолом которой я стал? Множество миров, это, ведь, отрицание воплощения и искупления». Только легкомысленных людей, вроде Фламмариона, значение которого в астрономии приблизительно равно нулю, и который именует себя ее апостолом, могут приводить к антирелигиозным выводам подобные соображения. Если будут найдены обитаемые миры, богословы заранее заявляют, что такой факт не оказался бы в противоречии ни с какой истиной религии. Ни Откровение, ни учение Церкви не говорили, что в мире не может существовать никаких чувственно-разумных существ, кроме людей. Но, с другой стороны, должно твердо помнить, что обитаемые миры доселе не открыты. Вопрос о них может быть решен опытным путем. Теоретическое его обсуждение, исходящее из телеологических соображений (есть место обитания, должны быть обитатели), с точки зрения современной науки есть праздная потеря времени («телеология, говорят именно противники богословия, – могила мышления»). Предположение некоторых об обитаемости Марса нужно им, как гипотеза для объяснения факта (существования своеобразных полос на планете), а не есть факт, оправдывающий какое-либо философское или религиозное миросозерцание. И, так как это предположение устраняет возможность естественного происхождения марсовых полос, то оно уже по одному этому – не говоря о других основаниях – неохотно принимается астрономами, и все более и более отодвигается в область истории. Ближайший к нам мир лунный, насколько можно судить, оказывается ненаселенным. Фантазировать об обитателях других миров, значит, напрасно терять время. Что касается до астрономических учений о происхождении и конце мира, то, прежде всего, должно помнить, что эти учения – только гипотезы. Факты, по которым судят о прошлом миров, чем более накоплялись, тем более опровергали антибиблейские космогонические представления. Современные космогонии, поскольку они опираются на астрономию, безусловно, не противоречат Библии.

Существует несогласованность между Библией и геологией (см. об этом далее, статью «Геология и Библия»). Но и здесь, по мере развития геологии, эта несогласованность сглаживается. Поучительно, что в астрономии – науке, достигшей несравненно высшей степени развития, чем геология, эта несогласованность с Библией почти уже исчезла. Новые работы все более и более возвращают к библейским представлениям, как в вопросе о происхождении земли, так и в вопросах о ее положении в пространстве, ее особенных свойствах и, наконец, о ее судьбе.

В 1904 г. были на русский язык, между прочим, переведены две книги: «Солнце» аб. Морэ и «Место человека во вселенной» А. Р. Уоллеса. Аббат Морэ является горячим защитником теории происхождения солнечного мира предложенной Лигондэ (в свое время, автор изложил эту теорию на страницах Вер. и Разум., см. 1897 г., №№ 22 и 24). Как Лигондэ, так и Морэ – христиане (католики) по своим убеждениям, и, однако, академии наук вынуждены не только считаться с их воззрениями, но и утилизировать эти воззрения (теорию солнечных пятен Морэ). Значит, люди веры могут быть добрыми слугами знания, и убеждение Морэ и Лигондэ, что первая причина мира есть Бог, всегда продолжающий промышлять о мире, не препятствует открывать им естественные законы, управляющие этим миром, и выяснять процессы, действующие в мире. Если Морэ в своей книге утверждает библейскую идею о происхождении мира путем творения, то Уоллес в своем произведении развивает на землю тот взгляд, который обычно извлекался из Библии. Нужно, при этом, заметить, что Уоллеса нельзя заподозрить в подчинении авторитету Библии. Вместе с Дарвином, Уоллес есть творец дарвинизма, да и в некоторых частностях своей астрономической теории он нисколько не смущается отступать от воззрений, установившихся на основании Библии. Но, раз Уоллес не боится не соглашаться с Библией, то тем более ценно, что логика и сила вещей заставляют его идти ей навстречу. Нет нужды излагать всю книгу Уоллеса. Она имеется на русском языке. Поучительно рассмотреть выводы, к которым он приходит.

1) Современная астрономия установила факт единства вселенной, т.е. что между всеми мирами существует связь, в своей совокупности, они – одно целое. Раньше предполагали, что различные системы миров совершенно независимы одни от других. Заметим об этом тезисе Уоллеса, что признание единства материальной вселенной есть признание того, что уже тысячелетия утверждает Библия.

2) Наука приходит к заключению, что вселенная не бесконечна. Это доказывается слабостью света звезд. Свет от всех звезд равен лишь одной сороковой света Луны³⁹, а свет Луны равен лишь одной полумиллионной света Солнца. Но бесконечное число звезд должно давать бесконечный свет. Чем же может быть погашен этот свет? Расстоянием? Но насколько расстояние ослабляет свет, настолько должно возрастать число звезд с расстоянием. Нужно, ведь, предполагать, что звезды, более или менее, равномерно рассеяны в пространстве. Но, в таком случае, если на расстоянии R от земли число звезд равно S, то на расстоянии двух R, число звезд должно быть равно 4 S (поверхности растут, как квадраты радиусов). В первом случае, сила звездного света будет равна S/R², во втором – 4S/4R², т.е. тому же самому. Значит, расстояние не должно уменьшать количества света, посылаемого звездами. Точно также, по вычислениям лорда Кельвина (Томсона), если бы число звезд было бесконечно, то у звезд должны бы были встречаться скорости, несравненно больше наблюдаемых. Конечно, многими и философскими основаниями, и соображениями естественно-научного характера, можно подкрепить этот довод о конечности материального мира, но в данном случае важны не его основания, а его значение. Если мир конечен, то, понятно, что он не существует вечно, значит, он сотворен.

3) Вселенная имеет чечевицеобразную форму, на своей территории она ограничивается Млечным Путем. Все астрономы согласны в том, что солнечная система находится почти в центре вселенной. Далеко не все астрономы согласны, но Уоллес считает и это, имеющим за собою много оснований, что солнечная система окружена звездным роем (скоплением звезд), за которым количество звезд быстро и сильно уменьшается. (Между звездным роем и млечным путем пространство почти пусто). Это скопление, по его мысли, сообщает устойчивость положению солнечной системы, обусловливает собою отсутствие резких изменений ее температур. Если бы Солнце вышло из-под защиты этого роя и пошло бы по беспредельным небесным пространствам, оно могло бы оказаться в самых различных термических условиях и подвергаться притяжениям встречающихся светил, каковые притяжения могли бы производить революцию в нашей системе. Мы видели, что тезис о центральности нашего положения в мире еще более, чем за полтораста лет до Уоллеса высказал его соотечественник Урайт. С тех пор, его постоянно повторяли астрономы. Но замечательно, что во весь этот период очень многие, на основании данных астрономии, старались разъяснить, что древние притязания людей на центральное положение в мире наивны, нелепы, стоят в противоречии с здравым смыслом. Как же они нелепы, когда они находятся в согласии со всем тем, что доселе знает наука? Может быть, впоследствии, окажется, что они ложны, но, ведь, доселе никто не доказал этого. Некоторые даже пытались из уничиженного положения земли делать какие-то апологетические выводы о величии Божием. Но величие Божие так велико, что перед ним одинаково ничто – как маленький метеорит, сгорающий в земном воздухе, так и вся система Млечного Пути. Для величия Божия, живые души могут иметь большую ценность, чем вся система Млечного Пути.

4) Физические и химические свойства вселенной однообразны.

5) Физиологические условия для возникновения (всякой возможной) жизни – крайне сложны.

6) Для того, чтобы на планете возникла жизнь, нужны определенные свет, теплота, периодические изменения в их силе, нужно распространение воды по всей планете, достаточно плотная и сложная атмосфера и т. д.

7) Все эти условия необыкновенно благоприятным образом скомбинированы на Земле.

8) Ни на какой другой планете, кроме Земли в солнечной системе, жизнь невозможна.

9) Относительно звезд, которые уже изучены, выяснилось, что они не могут дать планетам, если таковые у них есть, нужных условий, для возникновения и существования жизни. В высшей степени вероятным представляется, что то же самое должно будет утверждать о всех звездах, которые будут изучены.

10) Звездный мир может иметь важное влияние на растительную и животную земную жизнь. Выяснены уже химические, световые, тепловые и электрические влияния звезд. Если звезды сильно действуют на фотографическую пластинку, то, ведь, также, и еще более сложным образом они должны действовать на поверхность листьев. Постоянно открываются новые и новые радиации (излучения) от предметов (например, рентгеновские). Такие радиации, имеющие важное значение, должны идти и от звезд. Но, кроме того, что звездный мир воздействует своими силами на органическую жизнь Земли, он своим устройством сообщает Земле такое благоприятное положение в центре вселенной, при котором оказывается возможным то богатое разнообразие жизни, которое мы на ней наблюдаем.

Из своих тезисов Уоллес подсказывает вывод, что вся вселенная явилась для того, чтобы явился человек. Процесс развития вселенной имел своей единственной целью рождение человека. Какой страшной ересью должны показаться эти слова не только многим неверующим ученым, но даже и некоторым богословам, кажется, уже собиравшимся вступить в церковное общение с жителями Марса. Не должно, конечно, преувеличивать силы доводов Уоллеса. Последнее свое положение, что вся вселенная существует лишь для человека, он не доказал с несомненностью, но он лишний раз показал, что мы не знаем и не можем представить никого другого, для кого бы существовала эта вселенная.

При оценке соображений Уоллеса, нужно иметь в виду, что у него идет речь лишь о материальной вселенной. Он не только допускает, но прямо признает, что, кроме этой вселенной, существуют еще иные невидимые миры, как признаем это и мы, говоря о мирах ангельских. Книга Уоллеса есть итог астрономических познаний человечества. Его книгою утверждается, что душа человеческая имеет великую ценность, так как вся вселенная лишь человека имеет своей целью. Действительно, поскольку мы знаем вселенную, она служит лишь для человека. Правда, мы часто не умеем управлять ею, но мы часто не умеем управлять и собственным телом. Неужели отсюда должно делать вывод, что и оно – не наше и не для нас? Уоллес авторитетно напомнил о факте, который не только хотели забыть, но упрямо отрицают, вопреки очевидности. Последние страницы книги Уоллеса можно прямо назвать изложением библейского учения о человеке и его положении во вселенной. Правда, вместо восьмого псалма, говорящего о человеке, немного умаленном пред ангелами, Уоллес говорит словами поэта, что человек «по действиям подобен ангелу». Вместо Библии он утверждается на астрономии. Но, во всяком случае, в его лице астрономия к началу XX столетия подошла очень близко к пониманию истинности Библии.

В вопросе о будущих судьбах миров и Земли нельзя констатировать согласия между астрономией и теми представлениями о конце мира, которые, обычно, извлекаются из Библии, но не потому нельзя констатировать, что астрономия решительно утверждает что-либо несогласное с Библией, а потому, что она не утверждает ничего решительного. На вопрос: что будет с Землею? астрономия дает несколько ответов, и это обстоятельство указывает на то, что она не располагает ответом несомненным. Земля может упасть на Солнце, но, при движении по мировому пространству, под влиянием притяжения со стороны, она может и удалиться от Солнца. Солнечная система, при движении по мировому пространству, может столкнуться с другой системой (раз системы приблизятся взаимно, притяжение заставит устремиться их одна к другой с возрастающей быстротой), и в этом столкновении мировых поездов должна будет погибнуть Земля. Но есть и теория круговорота солнечной теплоты, и есть основания для предположения, что, по естественному порядку, солнечная система будет сохранять statum quo ante. Ни одна из этих теорий естественного конца или неопределенной продолжительности существования земли не стоит в противоречии с учением о ее конце сверхъестественном, как диагноз, утверждающий, что известный человек должен прожить еще десятилетия, не стоит в противоречии с тем, что этот человек умирает через несколько дней от несчастной случайности. Но дело в том, что даже нет ни одной теории конца земли, которая, независимо от случайностей, могла бы претендовать на достоверность. В Св. Писании несомненно находятся указания, как кончится мир. Самым ясным местом, говорящим об этом конце, является текст св. ап. Петра, говорящий, что мир погибнет неожиданно, и что он погибнет от огня. Огонь этот, однако, как видно из слов апостола, будет не тот, который мы знаем обыкновенно, но совсем особенный: 1) он сожжет стихии. Обыкновенный огонь не может совершить этого; 2) действие этого огня будет заключаться не в том только, что он сожжет небо и землю, но в том, что он превратит их в новое небо и новую землю (2Пет. 3:13), в которых будет жить правда. В некоторую связь с приведенными словами ап. Петра, должно поставить следующие слова ап. Павла: «не все мы умрем, но все изменимся, вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие» (1Кор. 15:51–53).

Должно полагать, что одно и то же начало преобразует и очистит и небо, и землю, и наши тела, которые взяты из земли. Ignis sanat⁴⁰, говорили древние. Но обыкновенный огонь очищает лишь металлы, а не органические вещества; огонь, о котором пророчествует св. Петр, очистит всю природу, значит, это – огонь особенный. Учение об этом огне стоит ли в несогласии с современными теориями физики и химии? Огнем физика и химия называют не вещество, а физико-химический процесс. С химической стороны, этот процесс состоит в окислении сгораемого вещества (соединения его с кислородом), с физической стороны – он состоит в выделении теплоты из сгораемых тел. Но, иногда, огонь является исключительно физическим явлением, так, когда в безвоздушном пространстве, при помощи электрического тока, производят накаливание платины или угля, то они начинают светиться, вследствие того, что их частицы приходят в быстрое колебательное движение. Но, вообще, всегда огонь является деятелем, приводящим элементы в новые физические или химические сочетания. Нет никаких оснований отрицать, что, некогда, явится огонь, который приведет элементы в идеально-прекрасные сочетания. Современные технические науки, ведь, в тех же целях пользуются огнем, но то обстоятельство, что мир не знает огня, который идеальным образом очистил бы мир, приводит к выводу, что мы не можем теперь представить себе, как совершится гибель земли. Не знаем мы и того, что будет в физическом мире предшествовать этой гибели. Учение Нового Завета о конце мира дает возможность сделать лишь следующее заключение: несомненно, что ни одна из научных гипотез не представляет себе конца земли так, как он должен произойти, согласно слову Писания. Это различие между гипотезами науки и учением Писания направляется не на одну только физическую сторону события.

Научные гипотезы, конец земли представляют бессмысленным – быстрым или медленным, решительно все равно, – уничтожением на земле всего живого. Св. Писание представляет конец земли, имеющий произойти по исполнении времен, как уничтожение на земле всего худого и превращение ее в идеально-прекрасный мир. Очевидно, будет введен новый деятель, новый фактор, который преобразует и очистит вселенную. Астрономия не имеет оснований отрицать возможность появления такого фактора. Мало этого. Некоторые аналогии указывают, что на миры порою действует какая-то неведомая, возбуждающая их, сила. Когда энергия Солнца усиливается, то обнаруживается влияние на него какой-то новой силы. Астроном Лука полагает, что совершенно подобная сила, действуя на те, или иные астральные тела, сообщает им свет, перемену блеска и т. д. Здесь вовсе не происходит гибели миров и пагубного столкновения светил, напротив, под действием этой сторонней силы миры, как бы, оживают, приобретают уже утраченную энергию. Во всей своей силе, эта анергия, должно полагать, явится в конце времен, так как конец времен будет не смертью, а восстановлением. Небо и не наводит на мысль о смерти, оно говорит о бесконечном и вечном, о Боге и бессмертии. Небо и было издревле одним из религиозных воспитателей человечества. Жизнь человечества началась на юге. Небо там прекраснее, чем у нас. «Нужно видеть, – говорит Вейсс, – в прекрасную восточную ночь, как в глубинах темно-голубого неба сияют звезды с блеском, неизвестным в Европе, нужно видеть это, чтобы понять, почему восточный человек, в их восходе и закате признавал особенное действие божественного могущества. В блеске их лучей, светящих из таинственной глубины, на него, как-бы, смотрело Божество своими бесчисленными очами, их пламенное писание являлось для него вестью о Бесконечном, темные увещания которого он принимал в свое сердце. А, когда он замечал, что жизнь и умирание в природе, весна и осень, находятся в строгой связи с движением известных светил, то он еще убежденнее рассматривал их, как могущественные силы жизни». Это религиозное воздействие неба на ум и сердце человека не ослабевало, но усиливалось и должно усиливаться с веками. «Есть две вещи, – сказал Кант, – которые наполняют душу все новым, возрастающим удивлением и благоговением, чем чаще и дольше занимается ими ум: звездное небо над нами и нравственный закон в нас». Религиозного человека наполняет еще удивлением Библия, о которой забыл Кант. Она говорит нам о нравственном законе в его идеальной форме, о средствах к его реализации, о тех препятствиях, которые встретила эта реализация, и о том, как постепенно препобеждались эти препятствия. Они еще не препобеждены и теперь, но Библия дает уверенность, что они будут препобеждены. Гармония между естественными законами неба и нравственными законами совести будет выясняться все более, и, вместе с этим, будет становиться все проще, яснее и очевиднее истина Библии.

Под именем геологии, в собственном смысле, разумеется наука, имеющая своим предметом историю земли. Земной шар в течение веков не оставался неизменным. Внутри земли скрыт какой-то агент (внутренняя теплота), который производит в различных местах постепенные поднятия и опускания поверхности, землетрясения (сейсмические явления), извержения вулканов. К этому агенту, действующему изнутри, присоединяются деятели извне. Атмосфера выветривает и разрушает горные породы, сносит, лежащее вверху, вниз и, таким образом, производит постепенное уравнивание гор и долин, вода размывает сушу и, перенося твердые частицы на новые места, превращает в сушу водные вместилища. Организмы, умирая, в течение тысячелетий образуют своими останками огромные отложения. Таковы, например, коралловые острова, образованные из известковых отложений полипов, таковы залежи каменного угля, образовавшиеся из растений. Изменение астрономических условий (так, в течение ряда веков более нагревается северное полушарие, а затем, будет более нагреваться южное полушарие), также, влечет за собою перемены на земле. Задача геологии установить историю этих перемен.

Изучение открыло, что местности, теперь совершенно континентальные, были, некогда, дном моря и, наоборот, нынешние моря – были сушей. Так, Москва, до самой третичной эпохи, была дном моря, остатком которого является теперь море Каспийское. Доказательством того, что на месте московской губернии, некогда, было море, являются, находимые в отложениях почвы, остатки морских раковин. По подобным органическим останкам и можно во многих местах восстановить историю передвижений воды и суши. Далее, органические останки дали возможность установить, что распределение климатов, в прошлом, было иным, чем теперь, что должно предполагать, что, некогда, везде был климат тропический, и не существовало различий во временах года. Это доказывается растительными останками деревьев, в стволах которых мы не находим концентрических слоев, имеющихся в наших двусеменодольных деревьях и обусловленных различным количеством тепла, полученного ими в различные времена года. Исследование показало, что в прошедшем – флора и фауна были иными, чем теперь в различных местах. Ископаемые органические останки близ Парижа совсем не похожи на нынешние растения и животные Парижа. Но, кроме этих частных изменений, открыт общий закон, согласно которому в древнейших отложениях находятся лишь простейшие животные и растения и, притом, исключительно водные. Сначала, значит, вода облегала весь земной шар. Затем, постепенно, появлялась суша, в виде островков, выступавших из воды. Вместе с тем, постепенно усложнялась и развивалась органическая жизнь. Но, вообще, останки органической жизни не идут далеко вглубь Земли. Под осадочными породами с таковыми останками находятся граниты, базальты, никогда не заключавшие в себе никакой жизни. Ветвь геологии, имеющая своей задачей изучение органической жизни, существовавшей в прошедшем на Земле, называется палеонтологией.

Из найденной плотности земли (более 5,5) следует, что, по направлению от поверхности к центру Земли, вещества расположены в порядке от менее тяжелых – к более тяжелым, внутренность земли содержит камни и тяжелые металлы, на этом тяжелом ядре, в среде, сравнительно более легкой (удельный вес земной коры немного более 2,5), погребена вся, существовавшая на Земле жизнь. Изучение того, как совершаются геологические изменения в настоящее время, показывает, что для больших перемен требуются громадные периоды времени. Если в течение 6 – 7 тысяч лет, которые знает история, вид Земли остается, в сущности, низменным, то сколько тысячелетий должно было пройти, чтобы на место моря поднялся Уральский хребет. Геологи представляют историю Земли в следующем виде.

Земля явилась сначала в раскаленном, огненно-жидком состоянии, долго, в течение многих и многих веков, она, как огненный метеор, носилась но небесному пространству. Нужно было много веков, чтобы на ней создались условия, делающие возможной жизнь. Тогда наступила, так называемая, архейская эра. Она заключает в себе прекамбрийскую систему (особенно характерны гуронские отложения), силлурийскую (заключает камбрийские, ордовисийские и готландские отложения), девонскую (с этажами – жединским, кобленским эйфелевским, живетским, фраснийским и фаменийским), каменноугольную (подразделяется на эпохи – динатьенскую, собственно, угольную, вестфальскую, стефановскую; это, собственно, для запада; в России развитие системы представляет некоторые самостоятельные этажи, например, московский) и пермскую (этажи: отеньский, саксонский, тюрингенский, немцы, обыкновенно, называют эту эпоху лиасом). В эту первичную эру, жизнь на Земле проявлялась только в, сравнительно, низших формах. Множество моллюсков, которые живут в морях (моря тогда покрывали гораздо большую часть поверхности, чем теперь), каковы: Calymene Blumenbachi, orthoceras regulаre, calceola sandolina, Praductus cora, были тогда особые ганоидные рыбы, не похожие на ныне существующие, каковы osteolepis (из девонских отложений); растительность состояла, главным образом, из тайнобрачных (лепидодендроны, сигиллярии, достигавшие высоты 15–29 сажень, офеноптерис, пекоптерис; теперь у нас представителями тайнобрачных служат скромные папоротники, мхи и т. п.); затем были односеменодольные (подобные теперешним пальмам) и голосеменные (теперь к голосеменным принадлежат хвойные смолистые).

За этой первичной эрой последовала вторичная. Она обнимает систему триасовую (теснейшим образом примыкает к пермской, некоторые называют ее отложения пикилийской группой пермской системы), юрскую (разделяется на этажи: ретийский, хеттангийский, синемурийский, шармутьенский, тоарскийский, байосийский, батский, калловийский, оксфордский, рауарассийский, секванский, кимериджский, портланский, это – этажи трех подотделов юрской системы масавского, или интрогорского, среднеюрского и верхнеюрского), наконец, эта эра оканчивается системой меловой, которая подразделяется на нижне- и верхнемеловую (этажи: 1) неокомийский, баремийский, антийский, и альбийский; 2) кеноманинский, туронский, сенонийский, данский). В эту эру жизнь вступает в новую высшую фазу развития. Морская жизнь характеризуется развитием аммонитов (моллюски со спиралеобразными раковинами), являются и белемниты (моллюски продолговатой формы строения). На суше являются пресмыкающиеся: хиротериум, оставивший отпечаток своих лап на вечные времена на песчанике, динозавры (пресмыкающиеся, весьма родственные птицам), ихтиозавры, плезиозавры (саврии, крайне длинного строения), археоптерикс (птица с зубами, очень похожая на ящерицу), птеродактилос (летающая ящерица, очень похожая на птицу). Гесперорнис – высший тип птицы. Ящерицы той эпохи имели крайне громадные размеры, но очень скудное количество мозга, жизнь представляла тогда грубые и дикие формы, на Земле не было разума и любви, была только жестокая struggle for life – борьба за жизнь, за существование.

За вторичной эрой следует третичная. Она разделяется на эоген (эоцен и олигоцен) и неоген (миоцен и плиоцен). Эоцен подразделяется на этажи: 1) евесонские: танетский, сфарнанский и инресский; 2) парижского бассейна: лютецкий, бартонский и людийский. Олигоцен делят на два этажа: тонгрийский (подразделяется на саннуезский и стампийский) и аквитанский. Миоценовый период, имеющий значение огромной важности, подразделяется на эпохи: бордогальскую, молассовую, тортонскую, сарматскую и понтскую. Плиоцен разделяется на этажи: плезансиен, астезан, сицилийский. С третичным периодом начинается распространение на Земле млекопитающих. Являются толстокожие, например, палеотериум. Из рыб размножаются сквалы (акулы относятся к их роду), являются жвачные, родственные толстокожим, в конце периода оказываются существующими мастодонты, слоны, носороги, гиппопотамы, и, наконец, является лошадь. Носороги и слоны этого периода не тождественны с ныне существующими, но принадлежат к тому же самому виду.

За третичной, следует новая, или четвертичная эра. Геологи не имеют для нее общепринятой и бесспорной классификации. С геологической точки зрения, эта эра только что начинается. Эта эра обнимает собою ледниковую эпоху и современную, т.е. ту, в которой живем мы. В ледниковую эпоху много жило животных типов, которые угасли и вымерли теперь (мамонт, пещерные – лев, тигр и медведь, может быть, diornis – гигантская птица), но все то, что живет теперь, несомненно жило и в ледниковую эпоху. Человек уже жил в то суровое время и вел жестокую борьбу за существование с природой и животными (эта эпоха характеризуется сильным понижением температуры, обилием воды и ледников). Он вышел из этой борьбы торжествующим победителем. Таковы фазы, которые пережила Земля в своей истории.

Никто еще не заключил в хронологические рамки историю, пережитую Землей, но, если приложить хронологический расчет только к самым последним эпохам существования Земли, то легко можно убедиться, что здесь мы имеем дело с миллионами лет. Мы знаем, как изменяется рельеф суши теперь, как перемещаются море и земля, постепенно образуются возвышенности, передвигаются ледники. Во времена, непосредственно нам предшествовавшие, процесс этих изменений должен был совершаться подобным образом, как он совершается теперь. Исследование явлений выветривания, размывания, образования наносов, явлений сейсмических и вулканических, показывают, что изменения на поверхности Земли происходят медленно и постепенно, что катастрофы, вообще говоря, почти не влияли на эти изменения, они были редки и имели слишком ограниченные размеры, чтобы их можно было принимать в расчет, как важные геологические факторы.

Эта научная история Земли, говорят, стоит в противоречии с библейскими представлениями. Библия учит, что мир был создан в 6 дней, и что древность его не превосходит 10 тысячелетий. Библия излагает и подробности истории творения, которые также не отвечают геологической истории. Далее, геология установила некоторые законы, определяющие судьбы Земли, и они, говорят, также не согласуются с библейским повествованием о потопе, гибели Содома и Гоморры, учением Библии о конце Земли.

Многие богословы в течение долгого времени пытались отрицать всякое значение за результатами геологических исследований, ссылаясь на разноречивость и противоречивость геологических теорий. Но такое пренебрежительное отношение к геологии не может быть допущено в настоящее время. Геология руководит в нахождении полезных ископаемых, она дает возможность предвидеть те или другие органические ископаемые находки, геология истолковала многое в теперешнем рельефе Земли и распределении жизни на Земле. Это не исключает, конечно, того, что в геологии еще много сомнительного, неясного, противоречивого, ошибочного, но такие свойства могут принадлежать и толкованиям Библии. Поэтому, не должно отрицать геологии во имя Библии, а нужно стремиться согласить геологию с Библией и, если окажется возможным, воспользоваться геологией для экзегетических целей. Многое уже и сделано в этом направлении.

Учение геологии о древности мира побудило богословов подвергнуть пересмотру толкования 1-й гл. кн. Бытия. Оказалось, что под днем, не безусловно, в Библии понимается день обыкновенный, иногда, это слово обозначает и эпоху (например, мессианскую). Оказалось, что многие учители и отцы Церкви находили возможным понимать Моисееву историю творения не буквально. По мнению Климента Александрийского, все твари были созданы одновременно. Он полагает, что различие шести дней в Моисеевом повествовании не указывает действительной последовательности времени, но представляет собою лишь прием, которым бытописатель приспособляется к нашему разумению и нашему способу понимать вещи, представляя в виде последовательной лестницы существа, которые составляют вселенную. «День, в который Бог сотворил мир, есть слово» (Strom. VI, 16. Migne). Ориген, ученик Климента, тоже признавал, что мир был сотворен мгновенно. Он основывал такое представление на повествовании кн. Бытия о четвертом дне творения. «Невозможно, – говорил он, – понять дни с утром и вечером без Солнца и без Луны. Нельзя разделять творение на многие дни прежде, чем были дни. Это только образ, которым Моисей обозначает постепенность тварей». (De principiis. I, IV, 16 Migne). Впоследствии, у православных богословов явилось еще побуждение настаивать на мгновенном создании мира.

Когда ариане стали учить, что Христос есть только «рожденный, прежде всякой твари» (Кол. 1:15), некоторые из отцов церкви, обличая неправильное понимание текста арианами, настаивали на том, что само деление тварей, в арианском смысле, по времени их происхождения – несостоятельно. «Никакое создание не старше другого, – писал св. Афанасий Великий в споре против ариан, – все виды были созданы сразу, одним и тем же повелением» (Orat. II contr. arian. n° 60. Migne).

Имея в виду, что подобными рассуждениями допускается возможность небуквального понимания текста, богословы стали развивать мысль о постепенном образовании мира. В первую половину XIX столетия, геологи прибегали для объяснения многих явлений к теории катастроф, катаклизмов, потопов (теперь, безусловно, оставленной). Некоторые богословы развили мысль, что мир был образован Богом постепенно и что это утверждается в словах: «в начале сотворил Бог небо и землю», но потом, вследствие падения ангелов, благоустроенный мир был снова приведен в хаотическое состояние и затем, в 6 дней, восстановлен Богом. Это – гипотеза реститувистов. Теперь она оставлена. На смену ей явились гипотезы гармонистические, пытающиеся установить тождество между геологическими эпохами и библейскими днями. Для образца, можно указать на подобную попытку Ж. д’Этьена в исследовании «Как образовалась вселенная?»

Выражение: «в начале Бог сотворил небо и землю», Ж. д’Этьен толкует в том смысле, что в начале Бог сотворил эфир, принцип сущности неба и Земли, вообще, сотворил бытие, но это бытие было без действования, почему оно и пребывало в абсолютном мраке. Но вот, Бог привел силы, сотворенные Им, в действие (и Дух Божий носился над водами). Возникло движение, которое постепенно преобразовалось в теплоту, теплота развивала и развила свет, вся вселенная представляла собою одно светящееся целое, светящуюся туманность. Этот переход от абсолютного мрака к полноте света, происходил в течение миллионов веков и обозначен бытописателем, как совершившийся в 1 день (в первый, неопределенно долгий, период времени). Второй день (т.е. опять неопределенно долгий период времени) обнимает собою, по Ж. д’Этьену, период отделения и обособления Земли от блестящей туманности, потери Землею света, образование на ней атмосферы, морей и суши и возникновение жизни в водных вместилищах Земли. Представляющиеся два возражения: 1) что в Библии о втором дне говорится, что Бог создал во время его твердь, а вовсе не обособил Землю, и 2) что сотворение растений приурочивается в Библии к третьему дню, а животных – к пятому, Ж. д’Этьен устраняет таким образом. Под твердью (râkia) нужно разуметь, говорит он, не небо, а пространство, и поэтому, на латинский язык он переводит râkia не словом firmamentum, а словом expansion. Разделение вод и устроение тверди, поэтому, и должно понимать в смысле обособления миров, соединенных прежде в одно целое. Что касается до того, что появление жизни на Земле приурочивается не ко второму, а к следующим дням, то Ж. д’Этьен говорит, что Моисей в своем повествовании о сотворении растений и животных говорит только о флоре и фауне наземных, но не касается флоры и фауны подводных, между тем, как первобытные флора и фауна были исключительно подводными. Таким образом, второй день творения обнимает, по его представлению, так называемый в геологии, первичный период (заключающий в себе лаврентиевскую, гудзоновскую и силлурийскую эпохи, представляющие самые глубокие первобытные отложения Земли, некристаллические скалы, скалы кристаллические и метафорные, первобытные граниты и гнейсы). Третий день (период) характеризуется появлением наземной флоры, он соответствует в геологии эпохам девонской и каменноугольной. Исследование растений этих эпох показывает, что Земля была тогда в совершенно иных условиях, чем теперь, именно, атмосфера ее была тогда чрезвычайно насыщена углекислотою, затем, на Земле тогда не было различия климатов и времен года. Первое доказывается обилием углерода в растениях этих эпох, второе – тем, что растения одних и тех же видов были распространены тогда по всей Земле (встречаются и у Шпицбергена, и у тропиков, и, что, при перерезывании этих растений, в стволах не оказывается тех концентрических кругов, по которым в настоящее время мы узнаем возраст растений, и существование которых обусловлено различием времен года). Это показывает, что тогда были иные астрономические условия, чем теперь. Солнце, собственно, существовало тогда, но лучи его проходили на Землю при иных условиях, чем в настоящее время (проходили сквозь обильные водяные пары и углекислоту), и оно стояло к Земле в иных отношениях, чем теперь, но в четвертый день (период) установились те астрономические отношения, которые существуют в настоящее время. Пятый день соответствует палеозойскому периоду, т.е. совокупности тех геологических эпох, в течение которых образовались и развились земноводные, пресмыкающиеся и летающие.

По Ж. д'Этьену, в Библии, в повествовании о пятом дне творения не говорится ни о рыбах, ни о птицах. Еврейское слово «hoph», переводившееся – «птицы», по его утверждению, значит, собственно: летающие (в палеозойский период существовали, например, птеродактили – животные, которые летали, но которых, по другим признакам, можно отнести, скорее, к пресмыкающимся, чем к птицам). Равным образом, то выражение, которое в нашей славянской Библии обозначается словами «киты великие», в еврейском языке, по Ж. д’Этьену, собственно, значит морские чудовища, имеющие дыхание жизни, т.е., дышащие при помощи легких.

В третьей части исследования Ж. д’Этьен говорит о шестом дне. Этот день соответствует, по его мнению, третичному и четвертичному периодам в геологии, обнимая собою время от появления млекопитающих до сотворения человека, каковое сотворение было последним актом в образовании Земли. При повествовании о каждом дне, Ж. д’Этьен довольно подробно характеризует геологические формации, образовавшиеся в течение его, а также фауну и флору, находимые в этих формациях.

В 80-х годах начал выдвигаться новый взгляд на 1-ю главу кн. Бытия. Так, по мнению Клитфорда, признающего богодухновенность Библии и, вдобавок, аббата, в первой главе Бытия не говорится ни о каком творении. Первая глава, по его мнению, представляет собою литургический гимн. Он остроумно объясняет ее происхождение, из какового объяснения вытекает его взгляд и на ее характер. Во время пребывания евреев в Египте, говорит он, евреи пользовались египетским календарем, в котором каждый день посвящается какому-нибудь богу. При выходе евреев из Египта, Моисей, опасаясь, что, если у евреев не будет своего календаря и они будут пользоваться календарем египтян, то они будут почитать и богов египетских, решил дать им свой календарь. Так как евреи почитали одного Бога, и никого, кроме одного Бога, то, вместо посвящения каждого дня особому божеству, Моисей решил призвать евреев к посвящению каждого дня воспоминанию о том или другом из актов творения этого мира, который был весь, некогда, вызван из небытия к бытию Богом, причем, порядок этих воспоминаний мог нисколько не соответствовать действительному порядку событий. И вот, для этой цели, Моисей написал то, что теперь помещается, как история творения, в 1–2, 1–4 ст. кн. Бытия. Клитфорд доказывает правильность своего взгляда и особенностями языка первой главы, и самим ее текстом, и сличением ее с другими частями Библии. Взгляд Клитфорда впоследствии был развиваем и повторяем многими. Но, вообще, до настоящего времени, нет общепринятого толкования, которое устраняло бы конфликт между Библией и геологией, и нельзя ждать, чтобы такое толкование явилось в близком будущем. Однако, позволительно отметить, что, по мере своего развития, геология, в представлении истории Земли, все более приближается к библейскому повествованию.

Одним из наиболее сильных пунктов для соблазна было библейское учение о сотворении Солнца после появления растений, но по новейшим теориям Фая и Лигондэ, Солнце, вообще, моложе Земли, и образование его было актом, значительно последующим за образованием Земли. Главное недоумение теперь касается того, что Библия назначает шесть дней для процесса, для которого геология назначает миллионы лет. Но это недоумение не должно считать неустранимым. Мы видели, что, по мысли некоторых церковных толкователей, день в библейском повествовании употребляется в значении обыкновенного дня, но они видят в этом повествовании о днях только приспособление к человеческому пониманию и утверждают, что, в действительности, никаких дней творения не было. Можно думать, что их экзегезис, в его отрицании за библейским повествованием о творении исторического характера, ошибочен. Нужно полагать, что дни творения были, что перед творением, Творцом были созданы законы, по которым оно должно совершаться, что творение совершалось с постепенностью и что оно действительно представляло собою лествицу восхождения существ.

Возможно допустить далее, что процесс образования Земли, на самом деле, был долог, обнимал собою далеко не шесть наших астрономических суток, и должно сознаться, что мы не знаем, на какую догматическую истину указывает Библия, говоря о шести днях; но, едва ли можно сомневаться, что первые и ближайшие читатели книги бытия, под днями разумели обыкновенные дни.

Взглянем теперь на вопрос с другой точки зрения. Допустим, что традиционное понимание истории творения абсолютно истинно, и мир в законченном виде явился в шесть дней: Атлантический океан, Альпы, Каспийская низменность, взрослые животные, все это явилось сразу. Лошадь мгновенно была создана взрослой. Затем начался тот порядок, который существует и ныне – порядок постепенности развития и медленности изменений. Если принципы этого настоящего порядка приложить к прошедшему, то тогда и получатся те сотни тысяч и миллионы лет, о которых учит геология. Какой вред от этого геологического учения? С теоретической стороны, оно дает нам понимание строения Земли, с практической – оно дает указания, как и где в Земле нужно отыскивать то, что нужно человеку. Геология исходит из принципа, что творение не было актом всемогущества, для которого всеблагой и всемогущий Бог не положил наперед никаких законов, но, что оно было раскрытием законов и идей – творением по плану и порядку. Но этот взгляд ясно подсказывает и первая глава книги Бытия. Есть еще одна точка зрения, которую нужно принять в расчет при рассуждении об истории творения. И непосредственный наш взор, и естествознание, несомненно, представляют вещи не такими, каковы они суть. Время, пространство, материя, движение, все это не таково, каким нам кажется. Отсюда вытекает, что и Библия, и геология дают нам не действительную, а только символическую историю мира. Символы эти, в нашем понимании, теперь не представляются тождественными, но выводы, следующие из них, одни: процесс образования мира был некоторым законосообразным процессом развития, процессом перехода от однообразного к разнообразному, от простого к сложному, от низшего к высшему.

История творения есть важнейший пункт, где приходят в столкновение Библия и геология. Гораздо менее важен, но, однако, был предметом многочисленных обсуждений и споров, вопрос о потопе. В первой половине XIX столетия, когда в геологии царствовала теория катастроф, когда представляли, что горные цепи внезапно поднимались из недр Земли, причем, происходили великие землетрясения, гипотеза не только потопа, но потопов, казалась весьма удобоприемлемой и прилагалась к объяснению многих явлений. Причем, некоторые геологи ставили тезис, что все потопы были до человека, и этим заявлением они причиняли немало хлопот богословам.

Во второй половине века, когда утвердились принципы Ляйэля и Дарвина, гипотеза катастроф была отвергнута и, во имя принципа постепенного и спокойного преобразования земной поверхности, совсем отвергли предположения о потопах. Так было до 80-х годов. В 1887 г., английский геолог Гоуорт выпустил книгу «Мамонт и потоп», в которой, на основании геологических фактов, доказывал, что в недалеком прошлом был всемирный потоп. Он указал, что конец геологической эпохи, предшествовавшей современной, характеризуется внезапной гибелью мамонта (в Сибири доселе имеется громадное количество мамонтовой кости). Видно, что внезапно погибли громадные количества разных животных, вследствие наводнения. Об этом свидетельствуют пещеры, наполненные неповрежденными костями всевозможных животных. Внезапно погибла птица Моа (была больше страуса) в Новой Зеландии. На Мадагаскаре тогда же погибла птица Aepyornis. Многие факты, по мнению Гоуорта, указывают, что, предшествовавшая геологическая эпоха, кончилась страшным катаклизмом. Австралийские острова, несомненно, представляют собою лишь возвышенные пункты материка (по форме, весьма похожего на Африку), только недавно погрузившегося в море.

Книга Гоуорта встретила себе мало сочувствия, но большое сочувствие встретила гипотеза венского геолога Зюсса. Зюсс принял взгляд ассириолога Гаупта, по которому библейское повествование о потопе есть переделка халдейского сказания о потопе, это сказание, по его воззрению, имеет в своей основе действительное событие. Вот сущность его взгляда. 1) Явление природы, известное под именем потопа, происходило в нижнем течении Евфрата и выразилось сильным наводнением, залившим всю месопотамскую низменность. 2) Одной из важнейших причин этого явления, было довольно сильное землетрясение в Персидском заливе, или к югу от него; этому землетрясению предшествовали многократные слабые колебания почвы. 3) Весьма вероятно, что в период сильных подземных ударов, из Персидского залива надвинулся в эти места циклон. 4) Предания других народов не дают ни малейшего повода думать, что наводнение распространилось за пределы нижнего течения Тигра и Евфрата, и, тем более, что оно охватило всю Землю. Главнейшие черты этого явления представляются в следующем виде: в течение продолжительного сейсмического периода, под влиянием подземных ударов, воды Персидского залива неоднократно устремлялись в низменность Евфрата. Обеспокоенный этим, осторожный Хасизадра, царь Сурипака, как бы, по божественному предостережению, строит корабль, в котором бы он мог спасти свою семью, и смазывает его снаружи и внутри асфальтом, как это делается и теперь на Евфрате. Колебания почвы усиливаются. Хасизадра с семьей бежит на судно; через трещины, прорезавшие низменность, выступают почвенные воды. Большое давление атмосферы, сопровождавшееся страшной бурей и дождем, а, может быть, и настоящим циклоном, который надвинулся из Персидского залива, является спутником землетрясения в тот момент, когда оно достигает своей высшей силы. Море устремляется на равнину, опустошает ее, поднимает судно, где ютятся люди, ищущие спасения, и гонит его вглубь страны, к тем холмам, которые у устья малого Цаба ограничивают низменность Тигра с севера и севера-востока.

Явились еще и другие гипотезы о потопе (Раймонда Жирара, Шварца). Сущность их всех сводится к признанию фактической основы в библейском повествовании. С другой стороны, у богословов обнаруживается стремление идти навстречу геологам. Начинает развиваться мысль, что Библия говорит не о всемирном потопе, что ее выражения нельзя принимать в строго буквальном смысле. Еще блаж. Августин в одном своем письме к Павлину Ноланскому написал: «scripturae mos est ita loqui de parte tanquam de toto» – Св. Писание, обычно, о части говорит так, как бы, о целом. Приводят много цитат, подтверждающих это положение. Так, в книге Бытия (41) при повествовании о голоде, постигшем Египет и окрестные страны при Иосифе, говорится: «был голод во всех землях» (Быт. 41:54), «из всех стран приходили в Египет покупать хлеб» (Быт. 41:57), никто из комментаторов слово «весь» в этих текстах не прилагал ко всему земному шару. Во второй главе Второзакония, Моисей в своей речи так передает слова Господа к евреям, когда они шли на Сигона Амморейского: «с сего дня Я начну распространять страх и ужас пред тобою на народы под всем небом» (Втор. 2:25).

Но, конечно, далеко не все народы даже слышали и знали о евреях, тем менее чувствовали пред ними страх и ужас. О Соломоне говорится, что «все (цари) на земле искали видеть Соломона» (3Цар. 10:24). В книге деяний повествуется, что ко дню пятидесятницы «в Иерусалиме находились иудеи, люди набожные из всякого народа под небесами» (Деян. 2:5). В обоих местах слово «весь», очевидно, должно пониматься в ограниченном смысле. Особо руководящее значение в вопросе о понимании библейского повествования о потопе придают начальным стихам книги пророка Софонии. «Все истреблю с лица земли, говорит Господь: истреблю людей и скот, истреблю птиц небесных и рыб морских, и соблазны вместе с нечестивыми, истреблю людей с лица земли, говорит Господь» (Соф. 1:2, 3). Из дальнейшего содержания пророческой книги открывается, что это грозное пророчество должно относить далеко не ко всей Земле, а только к Иудее и – самое большое – еще к финикиянам и вавилонянам. Не должно ли принять, что и в повествовании о потопе totum ставится pro parte? Некоторые католические богословы идут далее и допускают, что потоп не был всемирным не только в географическом, но и в антропологическом смысле. Они производят от Ноя лишь арийцев, семитов и хамитов, а для прочих народов ищут предков в допотопных племенах. Но нет пока никакой нужды обращаться к этой гипотезе. Для нас важно пока то, что курсы геологии начинают отводить главу «всемирному потопу» (См., например, Неймайра – Историю земли. 1897 г.). Это великий шаг на пути к признанию библейской истины.

В последнее время, еще другое библейское повествование стало находить себе подтверждение в геологических изысканиях. Это – повествование о гибели Содома и Гоморры. До последнего времени ученые рассматривали Мертвое море, как часть, бывшего некогда гораздо более обширным, моря Средиземного. На всей окружности Мертвого моря тянутся на разных высотах, покрытые галькой, террасы, очевидно, бывшие берега, заключающие раковины видов поныне живущих в Средиземном море: на западных склонах насчитывается не менее девяти последовательных берегов, самый высокий из них в точности соответствует уровню Средиземного моря. Из этого вывели, что Мертвое море образовывало, некогда, вместе с Тивериадским озером и всей низменностью Хор, залив, соединявшийся с Средиземным морем, Эздраэлонским проливом. Отделясь от моря, озерный резервуар, быстро уменьшившийся, вследствие испарений, вероятно, занимал последовательно уровни, указываемые террасообразными берегами; затем, Тивериадское озеро, оставшееся в верхней впадине, постепенно утратило соленость, образованием себе истока, тогда как соленые вещества сосредоточились в суженном бассейне, занимающем самую глубокую часть равнины Хор – в Мертвом море. Мертвое море, по этой гипотезе, есть остаток залива моря Средиземного. Повествованию Библии по этой теории не соответствует геологическая правда.

Этот взгляд до последнего времени был почти всеобщим. Только очень немногие – таков, например, Фалькуччи (его сочинение Il mar Morto del а Pentapoli del Giordano) – из геологов допускали, что в Библии говорится о действительном геологическом факте, а не передается народная легенда; большинство же упорно отрицало Библию. Но это упорное отрицание должно перестать существовать по отношению к данному факту. В 1896 г. выдающийся немецкий геолог Макс Бланккенхорн опубликовал работу «Происхождение и история Мертвого моря» (в «Zeitschrift des deutsehen Palästina Vereins» XIX. Leipzig), в которой пытается результаты своих исследований поставить в полное согласие с Библией.

Бланккенхорн решительно отрицает, чтобы Мертвое море было когда-нибудь частью Средиземного⁴¹. Он насчитывает в истории его, со времени его происхождения до настоящих дней, шесть последовательных фаз. В определении их, он руководится хорошо изученной геологической историей Европы. Европа в прошедшем пережила две ледниковые эпохи. К началу первой из них, относится и начало Мертвого моря. Северное полушарие характеризовалось тогда обилием воды, влажности и дождей. Тогда Палестинское озеро, вследствие обилия дождей, распространилось на севере до Тивериады, и его уровень поднялся до уровня Средиземного моря. Его ширина тогда варьировала между 5 – 25 верстами, оно образовало обширные отложения, которые, впрочем, потом, в большей части, были разрушены землетрясениями. За периодом дождей последовал период засухи. В эту, вторую фазу своего существования, Мертвое море понизило свой уровень на 150 сажень, и его воды сосредоточились около тисовых и соляных отложений Джебель-Усдома (Содомской горы), но наступила вторая ледниковая эпоха, снова явились дожди и влага, уровень озера поднялся на 40 – 50 сажень, почему на этой высоте и образовалась замечательная каменная терраса с громадными блоками. За влажным, снова наступил сухой период (четвертый в истории Мертвого моря), он характеризовался, по Бланккенхорну, развитием вулканической деятельности. В пятую фазу Мертвое море заключилось приблизительно в те границы, в которых существует в настоящее время. Террасы, образовавшиеся в это время, заключают в себе гипс и соль, и в них находятся крайне неправильно распределенные сера и асфальт. Бланккенхорн полагает, что тогда началась усиленная деятельность теплых источников страны.

Шестая фаза падает на историческое время. Тогда произошло разрушение древних террас, расположенных у южной оконечности озера, вследствие землетрясения, произведшего понижение почвы. Этой катастрофой были уничтожены Содом и Гоморра, и, вследствие ее, Мертвое море распространилось к югу. Бланккенхорн приходит к заключению, что указания Библии точно совпадают с данными наблюдений, и в юго-восточном углу Себха он указывает вероятные развалины Сигора – одного из городов пятиградия, не подвергшегося разрушению. Свои выводы Бланккенхорн мотивирует весьма основательно, но нельзя последовать за ним в его взгляде на библейское повествование о превращении жены Лота в соляной столб. Он видит в этом повествовании отзвук предания, образовавшегося под тем впечатлением, «которое должны вызывать у туземцев фантастические очертания соляной горы Джебель-Усдом». Что отыскивать в теперешних скалах, окружающих Мертвое море, жену Лота неосновательно, с этим должно вполне согласиться, но что некогда обернувшаяся жена Лота «стала соляным столпом» – оспаривать это, кажется, нет возможности.

В настоящее время, брызги волн Мертвого моря оставляют на всех предметах легкий осадок соли, во время катастрофы, замедлившая жена Лота, могла быть моментально облечена толстым соляным слоем и, таким образом, превратиться в соляной столп. Кроме смолы и серы, воздух тогда должен был быть насыщен соляными испарениями.

Бланккенхорн не принимает библейского повествования во всей его полноте, но ему должно поставить в заслугу уже то, что он приближается к этому. Сила фактов заставляет геологов постепенно идти не в сторону от Библии, а по направлению к ней.

Геологи, истолковывая законы изменения рельефа земной поверхности, не только объясняют прошедшее, но дают предсказания будущего. С геологической точки зрения, как это развил Лаппаран, (в статье «Судьба твердой земли и продолжительность геологических эпох», 1891 г.), Земля должна погибнуть от воды. «Всякий дол, да наполнится, и всякая гора и холм, да понизится» (Лк. 3:5, ср. Ис. 40:4). Вода с более высоких мест несет твердые частицы в низкие места и, возвышая последние, унижает первые. Эта ее нивелирующая деятельность, достаточно изучена в настоящее время.

По закону тяготения, всякое тело, частицы которого отличаются удобоподвижностью, и на которое не действует притяжение совне, стремится принять форму шара. Земля не есть один сплошной агрегат, но частицы ее далеко и неудобоподвижны; вследствие этого, ее горы, ее выступы не могут исчезнуть сразу, но их постепенно размывает и разрушает вода, и в своих потоках уносит в океан. Лаппаран вычислил количество земли (в кубических километрах), возвышающееся над уровнем океана (взял максимальную цифру) и количество земли, ежегодно сносимое в океан главнейшими реками, и выбрасываемое в океан вулканами (взял минимальную цифру). Он получил вывод, что под действием только естественных причин, менее, чем в 4 миллиона лет вся твердая земля должна будет исчезнуть под водою. Можно, конечно, много спорить относительно точности этого вывода, между прочим, и сам Лаппаран не отрицает возможности того, что Земля, ранее указанного срока, погибнет от других причин (от охлаждения Солнца, от столкновения с каким-либо небесным телом, от падения на Солнце). Но важен геологический вывод, что жизнь на Земле имела начало и, несомненно, будет иметь конец. Принцип эволюции, т. е. принцип какого-то беспредельного развития органического мира не может быть приложен к Земле в ее теперешнем естественном состоянии. За периодом развития на ней должен начаться период упадка. Вот почему те, которые весь смысл жизни полагают в земном прогрессе, очевидно, пытаются стать в противоречие с действительностью. Если уделом человечества должен быть бесконечный прогресс, то, несомненно, не на этой Земле, и не под этим небом.

Из представленного обозрения пунктов столкновения Библии и геологии, можно видеть, что в настоящее время геология вовсе не враждебная Библии наука, напротив, по частным вопросам она может даже помогать библейскому экзегезису, и по своим принципам содействовать христианской апологетике, как это формулировал Лаппаран в своем обширном курсе геологии. Выяснив, что задачей геологии должно быть установление законов распределения неорганических масс и органических останков на земном шаре, он говорит: «если теперь мы пожелаем резюмировать в точной формуле то, что только что было сказано о значении геологии, мы найдем эту формулу, введя идею порядка, которая управляет наукой, когда последняя желает быть достойной своего высокого назначения и в факте существования такового порядка, каждый непредвзятый ум должен признать очевидное обнаружение Высшего Разума, управляющего распределением всех вещей».

Даже и геологи эволюционисты причину эволюции начинают указывать в Боге. Так поступает Годри в своем «Опыте философской палеонтологии» (Essai de paléontologie philosophique, 1896 г.). Конечно, и теперь существуют геологи материалисты и атеисты, но должно помнить, что их антирелигиозное миросозерцание нисколько, в сущности, не связано с той наукой, которой они служат. Одним из положивших начало геологии, как науке, был католический священник Стенон (XVII в.), и в настоящее время лучшее руководство по геологии во Франции – Traité de Géologie (4-me edition. 1900 г., в 3-х томах) принадлежит профессору католического института Лаппарану, который дал в сфере геологии целый ряд поучительных апологетических статей.

Теория Дарвина утверждает, что все разнообразие органических существ возникло путем естественного подбора из одной или 4 – 5 первоначальных органических особей, которые, или непосредственно были созданы Творцом, или возникли путем естественного преобразования неорганической материи в органическую, и затем в организмы. Так как представители современной науки неохотно допускают сверхъестественное вмешательство в процесс развития вселенной, то поэтому, большинство их держится второго предположения. Основания для этого предположения они находят в открытиях органической химии. Со второй четверти прошлого столетия (именно, с открытия Велером мочевины, путем выпаривания циано-аммиачной соли), открытия эти показали, что из неорганических соединений могут образовываться органические (муравьиная кислота, тройные смолистые соединения, сахарин и т. д.), – отсюда, остается один шаг до образования белка и затем, протоплазмы растительной и животной. Полагают, что процесс преобразования неорганической материи в природе в организмы, происходит весьма медленно, под влиянием геологических изменений на поверхности Земли, понижения температуры и т. д. Первые протоплазмы явились, обыкновенно, полагают, в середине лаврентиевской эпохи. Дальнейшее развитие организмов пошло двумя путями, ибо образовалось два царства – растительное и животное; через осложнение организмов и дифферинцировку органов, образовались из них, в течение громадных периодов веков, существующие растения и животные. Следующие законы, по утверждению дарвинистов, управляли развитием организмов. 1) Закон размножения организмов в геометрической прогрессии. 2) Закон изменчивости, по которому: а) рожденные, часто отличаются и от родивших, и между собою в некоторых признаках и особенностях. Факт этих изменений известен всякому. Можно указать некоторые обстоятельства, которые влияют на них, например, условия, в которых находилась мать, когда носила младенца, влияют на последнего; б) в течение жизни приобретают новые признаки, которых не имели родившие их, и их братья, и теряют те, которые принадлежали их предкам. Известно, что употребление органов – развивают (например, человек может развить в себе способность двигать ушами), неупотребление органов – делает их атрофированными (например, домашние птицы утрачивают способность летать). Должно заметить, при этом, что одни изменения всегда сопровождаются другими, сопутствующими, причины чего еще неизвестны, – так, например, голубой цвет глаз у кошек несет всегда с собою другой признак – глухоту, удлинение конечностей у голубей, влечет за собою укорачивание клюва, отсутствие шерсти у собак соединяется с слабым развитием зубов и т. д. 3) Закон наследственности, по которому изменения, приобретаемые родителями, наследуются некоторыми из детей. 4) Действия условий природы, которые, влияя в течение многих поколений, могут образовывать новые органы у организмов. Так объясняют происхождение нервной системы. Когда организм не имел нервной системы, то раздражение, получаемое им в той или другой точке его кожи, передавалось к тому центру, который, заправляя движениями, был их началом, всей посредствующей массой тела, но, как электричество двигается в воздухе не по прямому направлению, а по линии наименьшего сопротивления (зигзаги молнии), так и раздражение передавалось в организм через те частицы, которые были более пригодны для этого. Так, в организме образовались особые пути для передачи раздражений, органическая материя в этих путях преобразовывалась и перерождалась в тот вид, который теперь представляют нервы. Подобным образом объясняют происхождение глаз. Первые организмы явились в глубине моря, куда не проникает свет, они были слепы, многим из их потомков, оказавшимся в иных условиях существования, пришлось, впоследствии, подвергнуться действию света; сначала они воспринимали свет всей поверхностью тела, но, так как на их теле должны были быть места, наиболее восприимчивые к действию света (места более темного цвета), то в этих местах свет на их коже произвел изменения; эти изменения еще более усилили их световую впечатлительность, и так появился первый зародыш глаза. 5) Борьба за существование. Размножение в геометрической прогрессии производит, что для всех организмов не хватает пищи; отсюда происходит, что многие погибают от ее недостатка, другие погибают в борьбе из-за нее, сохраняются только сильнейшие. Внезапно происходящие изменения в местности обитания тех или других организмов, часто делают, для большинства из них, невозможной жизнь, и сохраняются только те, которые раньше по какому-нибудь случаю приобрели качества, оказавшиеся полезными при новых условиях. Так, при усиливающихся холодах, сохраняются те особи, которые имеют особенно густой мех, и из потомков сохраняются, опять, те, которые обладают этой особенностью. Животные с менее густым мехом погибают. Другой подобный пример. Положим, в известной местности чрезвычайно умножилось количество животных, питающихся листьями с деревьев, тогда они скоро выгрызут все листья, находящиеся на нижних ветвях дерев, но те из них, которые раньше приобрели длинную шею, будут поставлены в лучшие условия, они будут питаться листвою с более высоких ветвей. Эти животные сохраняются, и из их потомков опять будут сохраняться наиболее длинношеие. В борьбе за существование, таким образом, сохраняются и переживают наиболее приспособленные; это и называется естественным подбором (the Selection): 6) Кроме естественного подбора, в природе существует еще половой. У животных существуют развывшиеся, вследствие тех или иных причин, вкусы, по которым самцам нравятся самки, обладающие известными признаками, наоборот – самкам тоже нравятся самцы с теми или иными особенностями. Эти особенности, понятно, должны сохраняться и развиваться. Подбор этот особенно наглядно представляется у птиц, у которых самцы отличаются красивым оперением, певчими голосами и т. д. Таковы условия, управляющие эволюцией органической жизни. Относительно них, должно сделать следующие примечания. Процесс развития организмов происходит весьма медленно. В физической истории земного шара, астрономы и геологи предлагают еще, хотя довольно гипотетические, но все-таки цифры. К истории органического мира никто еще не пытался приложить арифметики, пока эволюционисты ограничиваются замечаниями, что здесь требуются биллионы лет. 7) Процесс развития не охватывает всех организмов, некоторые из них живут в таких условиях, которые не дают толчков для этого развития; отсюда, произошло то, что в то время, как на Земле появились высшие организмы, сохранялись и представители низших типов. 8) В природе происходит не один прогресс, но и регресс. Причина его лежит и в скрытой наследственности, или атавизме, по которому рождаются особи с признаками, которых не имели их отцы, а которыми обладали их отдаленные предки, и в условиях существования, которые делают иногда бесполезным, для известных организмов, имеющиеся у них органы: органы перестают употребляться, атрофируются, исчезают, остаются некоторые их рудиментарные следы, таковы, например, бескрылый киви (apterix mantelli), происшедший от крылатых предков, таковы некоторые змеи (peropodes), существующие зачатки ног (подкожные задние конечности) у которых показывают, что их предки владели конечностями (движение змей обусловливается гибкостью их позвоночного столба и силою реберных мускулов, но у peropodes, кажется, имеют значение и кости около хвоста). Таковы законы, которые, по мнению дарвинистов, управляют развитием органического мира.

Конечно, можно различным образом относиться к этому дарвинистическому катехизису, можно принимать его с различными ограничениями, можно, например, принимать так, что Сам Творец создал непосредственно первые организмы, особо создал первоначальные организмы растительные, положим, схизомицеты, особо создал первоначальные животные организмы, положим, gymnomonerae, protogenes и т. д., что, впоследствии, Сам Творец непосредственно создал человека. В таком виде эволюционная гипотеза принимается многими натуралистами христианского образа мыслей, в некотором смысле, даже Уоллесом (независимо от Дарвина, и одновременно с ним развившим теорию естественного подбора). Можно допускать вмешательство Творца только в образование первоначальной жизни и устранять непосредственное отношение Его к человеку, как это, по-видимому, сделал Дарвин – творец эволюционной теории. Впрочем, Дарвин не верил на самом деле в возможность сверхъестественного происхождения жизни. Это открылось из опубликованной его переписки, в которой он является сторонником архебиозиса – учения, признающего, что органическая жизнь возникла естественным образом в отдаленные геологические эпохи, путем медленного преобразования неорганической материи в органическую и, что, затем, в эпохи последующие, произвольного зарождения уже не было, а организмы происходили одни от других. Хорошо понимая, что это учение не имеет за собою никакой фактической опоры, и что спор о нем будет лишь бесполезной тратой времени, Дарвин и высказал, что можно допустить, что первые 4 или 5 основных форм были созданы, непосредственно, Творцом, причем, у него ясно подразумевается: но можно этого и не допускать. Большинство последователей Дарвина совсем устраняют Творца, рассуждая об образовании вселенной и развитии организмов.

Критика дарвинизма. Для того, чтобы теория Дарвина была правильной, нужно, рассуждают антидарвинисты, чтобы изменчивость (первый эволюционный фактор) в организмах имела следующие признаки: постепенность, неопределенность, безграничность и мозаичность. Если нет постепенности, а существуют скачки, то тогда, собственно, теория Дарвина не причем, ибо причина таких скачков неизвестна, и рычаг, который управляет развитием организмов, таким образом, окажется тайной. А, между тем, можно указать, как в ботанике, так и в зоологии и даже антропологии, примеры таких скачков.

Вот примеры, приведенные Данилевским из ботаники. «Может ли кто в здравом уме надеяться получить яблоко первого достоинства или сочную, тающую грушу от дикой груши?» –спрашивает Дарвин. «Мои опыты, – отвечает знаменитый садовод Декен, – прямо показывают, что мы можем получать хорошие разновидности, высеивая семена диких груш, и очень дурные – высеивая семена наших улучшенных пород». Другими подобными примерами являются внезапное появление однолистной земляники в Версале в 1863 г., кипарис, дающий из семян пирамидальную разновидность, и биота, дающая разновидность плакучую.

Как на последний замечательный факт, в этом роде, должно указать на следующее. Гюго и Вриас получили новый растительный вид сразу: от культуры oenothera Lamarciana произвели oenothera gigas. Летом 1900 г. они сделали доклад об этом парижскому институту (Rev. sсientif. 28 Juillet. 1900). Теперь ими издано целое исследование об этом (oenotheraсеае принадлежат к порядку миртоцветных). Подобные примеры можно указать в зоологии.

В Америке, в Парагвае, водится племя безрогого скота, происшедшее от безрогого быка, родившегося от рогатых родителей. Самые голуби, так излюбленные Дарвином: гонцы, дутыши, турманы – произошли вовсе не вследствие постепенной изменчивости, а вследствие неожиданного рождения от обыкновенной самки голубей с резкими особенностями, как это допускает и сам Дарвин. У людей мы видим тоже подобное явление. Так, шестипалые дети рождаются от родителей, имеющих по 5 пальцев, и часто передают свою шестипалость следующим поколениям. Точно также, альбиносы рождаются от людей с обыкновенными глазами. Все эти примеры показывают, что изменения в организмах происходят скачками, а не со строгою постепенностью.

Относительно того, безгранична ли изменчивость или нет, нельзя с твердой уверенностью сказать ничего решительного. Судя по наблюдениям и историческому опыту, она оказывается ограниченной. Но, может ли она в течение веков быть безграничною, это неизвестно. Что касается до мозаичности изменчивости (под этим Данилевский разумеет, что для удовлетворения теории Дарвина требуется, чтобы изменчивость не представляла определенной связи в одновременных изменениях различных органов), то мозаичности удовлетворяет только изменчивость, не имеющая значения (например, образование курдюков у овец не соединяется ни с какими иными изменениями в их организации). Относительно другого фактора – наследственности, доселе в биологии не выяснено самое существенное для дарвинизма. На вопрос: передаются ли наследственностью от предков к потомкам только свойства, полученные предками от природы, или же и благоприобретенные, доселе не дано уверенного ответа. Знания, опыт, технические навыки не передаются по наследству, наследственно передаются природные способности, но не степень их развития. Говорят: передаются наследственно болезни, но объясняют, что передаются болезни инфекционные (передаются микробы), или передается природная расположенность к болезням (например, слабая грудь, предрасполагающая к чахотке), а не болезни благоприобретенные (ослепший, оглохший, безногий – рождают видящих, слышащих, с ногами). Но, если вопрос о наследственности оказывается покрытым безусловным мраком, то, вместе с этим, оказывается совершенно невыясненным и вопрос об изменчивости и ее факторах. Что производит изменения? Каким образом они передаются от поколения к поколению? Что фиксирует в растительных и животных видах эти изменения? Биология не дает ответа на эти вопросы.

По гипотезе дарвинистов, у многих организмов не только должны изменяться и совершенствоваться существующие органы, но должны возникать и совершенно новые. Здесь представляется следующая трудность: при первом, зачаточном своем образовании, эти органы не могут выполнять тех функций, которые им будет суждено исполнять в будущем, они будут не только бесполезны в организме, но непременно вредны. Возьмем, положим, глаз. Его зачаточная форма будет не что иное, как болезненное образование на коже, вследствие чрезмерного ее раздражения от действия света. Возьмем, далее, легкое, образующееся из плавательного пузыря; в середине процесса превращения, оно будет делать затруднительным для своего обладателя существование, как в воде, так и на суше. Спрашивается: каким образом особи, претерпевающие в своем организме подобные изменения, могут сохраниться в борьбе за существование, ведь они не наиболее, а наименее приспособленные? Очевидно, они должны не сохраниться, а погибнуть. О борьбе за существование – этом рычаге прогресса, по Дарвину, Данилевский замечает, что Дарвин неверно представляет себе эту борьбу. Во многих местах у животных не существует борьбы ни между собою из-за пищи, ни с климатом (например, в благодатных степях Америки у травоядных животных), и, однако, одни животные вымирают, а другие остаются. При этом, мы видим, что вымирали виды, по-видимому, совершено обеспеченные в борьбе за существование: мамонт, носорог с костяной перегородкой, в настоящее время вымирают могучие зубры в Беловежской пуще.

Естественный подбор, по утверждению антидарвинистов, должен устраняться и уничтожаться скрещиванием. Полезные изменения, которые должен бы был сохранять естественный подбор, возникают у немногих организмов, каковые скрещиваются, обыкновенно, с неизменившимися; их потомки, отчасти, унаследовавшие их особенности, опять будут скрещиваться с обыкновенными особями. Нетрудно видеть, что, в таком случае, если и будут у тех или других животных и растений возникать какие-либо особенности, они всегда будут растворяться и исчезать в последующих поколениях. В природе являются типы, резко возвышающиеся над средним уровнем: между людьми – гении, в царстве растительном и животном – особи с исключительными признаками; являются также, наоборот, идиоты и сумасшедшие между людьми, уродливые животные и растения; но все это не сохраняется, в конце концов, все, что стоит выше и ниже среднего уровня, исчезает. Природа, таким образом, является великой уравнительницей. Естественный подбор, говорит Данилевский, есть устранение скрещивания, и, раз существует скрещивание, то не существует подбора. Даже и по устранении скрещивания, представляется весьма мало вероятия, чтобы подбор действительно мог образовывать новые виды организмов. Так как для образования новых видов, изменения, возникающие в организмах, должны фиксироваться в одном направлении, то понятно, что малейшее уклонение в течение тысячелетий легко может уничтожить всю работу подбора.

Дарвин придает еще важное значение принципу полового подбора и утверждает, что, не обращаясь к этому принципу, невозможно объяснить происхождения многих животных видов и человека. Но здесь, против Дарвина восстают уже сами эволюционисты. По мнению Уоллеса, полового подбора не существует. В доказательство существования полового подбора Дарвин приводит только одно обстоятельство, именно, то, что самцы во время полового возбуждения выставляют напоказ самые красивые части своего организма, но Уоллес объясняет это не стремлением показать свою красоту, а нервным возбуждением, так как и неукрашенные самцы в этот период машут крыльями, расширяют их, поднимают свои гребни или хохолки и т. д. Если же нет полового подбора, то нельзя объяснить происхождения хвоста у павлина, рогов у оленя. Но, если этот подбор и существует, то и тогда вопрос о происхождении хобота слона, курдюка овец, горба бизона остается совершенно открытым.

Обращаясь к прошедшему, антидарвинисты утверждают, что геология и палеонтология также представляют серьезные возражения против дарвинизма. Эволюционный процесс, по Дарвину, должен происходить с крайней медленностью, он должен заключать в себе, по крайней мере, биллионы и триллионы веков, но, по утверждению физиков и астрономов, предлагающих свои вычисления геологам, период существования органического мира на Земле обнимает собою никак не более 40 – 20 миллионов лет. Но и эта цифра некоторым ученым представляется чересчур преувеличенной, – так, Перафор утверждает, что вся история Земли обнимает собою не более 5 миллионов лет (его рассуждение аналогично соображениям Лаппарана о будущем Земли. См. Геология и Библия).

Палеонтология представляет также серьезные возражения против дарвинизма. Первым из них является факт неизменяемости многих родов растений и животных в течение многих геологических периодов. Укажем некоторые. Discina (относится к типу мягкотелых, к классу головоногих; голова резко обособлена; имеет 2 больших, очень совершенных, глаза; рот окружен руками; нога имеет вид воронки; раздельнополы) существует от силурийской эпохи до наших дней, а, между тем, discina относится далеко не к типу простейших. Tuya accidentalis и abies canadensis являются теперь такими же, каковыми они были в миоценовую эпоху. Почему они не изменились? Не говорит ли это о том, что есть какое-то начало в организме, сопротивляющееся изменениям? Это особенно ясно открывается из того, что мы видим – хотя бы в discina – вариации видов; это, по теории Дарвина, должно бы было вести все далее и далее от первоначального типа, – однако, нет, новые виды столь же ясно говорят о принадлежности к тому же роду, как и древние.

Другим, еще более серьезным возражением против дарвинизма, является в палеонтологии факт отсутствия переходных типов. На первый взгляд, кажется, что это возражение теряет свою силу, вследствие ссылки Дарвина на бедность палеонтологических коллекций, но при внимательном рассмотрении, эта ссылка оказывается не имеющей значения. Дело вот в чем. Согласно теории Дарвина, между каждыми двумя видами должно существовать множество переходных ступеней. Пусть так. Но, вот что удивительно. Палеонтологам удавалось находить очень много экземпляров одного и того же вида и много экземпляров видов родственных и, между тем, не удавалось находить посредствующих звеньев в одном экземпляре. На основании теории вероятности, это не нахождение можно объяснить только действительным отсутствием таковых звеньев. Пфафф пытался выразить числами вероятность, которая существует для встречи посредствующих форм между двумя родственными видами, доставившими много образчиков, например, между 2-мя видами силурийских трилобитов. Эти переходные формы, по гипотезе эволюционистов, должны быть весьма многочисленны. Пфафф предположил их только 10 между 2-мя чистыми формами. Он представляет, потом, кучу, составленную из миллиона зерен; одних – цвета голубого, представляющих чистую форму, других – цвета красного, представляющих 10 посредствующих форм, которые должны привести к новому виду. Красных зерен, следовательно, будет в 10 раз больше, чем голубых. Пфафф ставит затем такой вопрос: какая существует вероятность, выбрав сто зерен из таза, выбрать только голубые? Или, лучше – извлекая из пластов 100 экземпляров одного ископаемого вида, какая существует вероятность не найти ни одной посредствующей формы? Вычисление вероятностей отвечает дробью 0,1¹⁰⁰ или 1, разделенной на 1 со ста нулями. Это вычисление не особенно благоприятствует теории Дарвина; но, собственно говоря, найдены доказательства скачков в природе. Возьмем, хотя бы, лошадь. Иногда рождаются жеребята, имеющие кроме копыта другой палец сзади; в прошедшем удалось отыскать животное, близкое к лошади (гиппарион), но имевшее такое же строение ноги, каковое теперь встречается у двупалых жеребят. Допустим, что последние представляют собою атавизм, но на что указывает этот атавизм? На то, что от гиппариона, путем какого-то загадочного скачка, произошла лошадь, подобно тому, как теперь путем скачков от лошади может произойти гиппарион (не все считают гиппариона предком лошади). Естественный подбор здесь ни при чем.

Третьим возражением против Дарвинизма, с точки зрения палеонтологии, является то, что в геологических пластах новые формы, обыкновенно, являются сразу и, притом, в большом количестве. Может быть, это, действительно, следствие пробелов нашей палеонтологической летописи, но пока, ведь, эти пробелы не восполнены, дарвинизм не может утверждать, что палеонтология на его стороне.

Наконец, возражением против дарвинизма является отсутствие строгой последовательности в ископаемых, находимых в пластах (например, найденное млекопитающее в юрских отложениях стоит по своей организации выше млекопитающих эоценовой эпохи). Теория Дарвина, бесспорно, имеет глубоко важное значение при решении вопроса о взаимоотношении организмов, при объяснении многого в жизни организмов, при изысканиях геологических, при исследованиях географического распределения растений и животных. Она важна и в педагогическом отношении, потому что объединяет факты, ранее представлявшиеся разрозненными, и дает возможность легко усваивать и запоминать их. Но, если эта теория, при своем появлении, вызвала негодование и протесты некоторой части общества, особенно, богословов, то в этом виноваты не противники теории, а ее творцы и ближайшие последователи. Уже Дарвин дал понять, что его теория доказывает ненужность вмешательства провидения в мировую жизнь. Затем из дарвинизма были сделаны выводы, что им отрицается существование целей в природе и, что им дается такое истолкование целесообразного устройства организмов, при котором совершенно нет нужды прибегать к предположению бытия премудрого Творца. Случай производит всевозможные формы жизни, а естественный подбор, это начало слепой необходимости, сохраняет приспособленнейшие, целесообразные. Такие выводы, не только антирелигиозные, но, прямо, атеистические, должны были вызвать против себя негодование всех тех, разум и сердце которых находят успокоение в Боге. Но теперь, мало-помалу, эти обостренные отношения начинают сглаживаться. С одной стороны, вопросы, поднятые дарвинизмом, привели богословов к выяснению, что Бог создал законы бытия, каковые законы, получив бытие, стали естественными. Отсюда, должна быть признана возможность естественного объяснения происхождения, сходства тех или иных животных и растительных видов, и целесообразного устройства их организмов. С другой стороны, натуралисты должны признать, и постепенно признают, что теория Дарвина, имея важное методологическое и мнемоническое значение, содержит в себе много недостатков, порою, ее предполагаемые фактические основы оказывались неверными, а обобщения – неправильными. Но главное – естествознание не знает, и теория не объясняет причин, законов и границ изменчивости в организмах. Поэтому, дарвинизм никаким образом не может претендовать на имя научной истины. Как атомизм в науках о материи, так дарвинизм в биологии могут быть (на атомизм большинство так и смотрит) лишь плодотворными фикциями. Для основного тезиса (эволюционного), истолкование которого хочет дать дарвинизм что высшие органические виды произошли от низших, в настоящее время предлагают уже и иные объяснения, помимо дарвинистического. При этом, многие натуралисты и даже философы полагают, что этот эволюционный процесс наилучшим образом доказывает существование Бога Творца, создавшего целесообразность в мире, и, вместе, Бога Промыслителя, постоянно возводящего бытие все к высшему и к высшему совершенству. В теории эволюции пытаются теперь находить доказательства и личного бессмертия. Таким образом, теория, явившаяся сначала атеистической, при постепенном ее исправлении и усовершении, становится у некоторых базисом для апологетических выводов.

О творении человека в кн. Бытия повествуется три раза. Это обстоятельство еще в глубокой древности вызвало вопрос: рассказывается ли во всех этих трех повествованиях об одном событии, или о различных? Недоумевая, откуда должны были взять жен сыновья Адама, кем Каин мог населить построенный им город, встречи с кем он мог бояться и т. д., прибегали к теории преадамитов, говорили, что в l-й главе говорится об ином создании людей, чем во второй, что во второй повествуется только о создании родоначальника еврейского народа и т. д. (теории преадамитов держались Парацельс, Бруно; подробно ее развил Ла-Пейер в 1655 г.). Но все эти рассуждения разбивались ясными изречениями Св. Писания, показывающими, что Адам был первым человеком на Земле, что не было до него никого, кто бы возделывал землю (Быт. 2:5), что он не нашел себе помощника по себе, приложением к Адаму слов, сказанных в повествовании о творении в 1-й главе, в Новом Завете – словами самого Спасителя, ясно показывающими, что в 1-й и 2-й главах говорится об одном творении (Мф. 19:4–5). Наконец, догмат о необходимости искупления не мог бы распространиться на все человечество, если бы не все человечество несло тяготы адамова проклятия, но апостол Павел возвещает о согрешении всех людей в Адаме, как их родоначальнике, и о восстановлении всех во Христе. С другой стороны, места, побуждавшие склоняться к теории преадамитов, на самом деле, оказывались весьма легко разрешающимися и без этой теории. Сыновья Адама должны были жениться на его дочерях, Каин мог бояться своих братьев (хотя и будущих), город Каина был, конечно, огороженным местом, для защиты от нападения зверей или людей и должен был быть населен детьми Каина. Запрещение жениться на сестрах должно было явиться позднее, быстрое же умножение потомства при Адаме не представляет ничего удивительного, оно объясняется здоровьем первых людей и отсутствием тех обстоятельств, которые в настоящее время уносят в могилу многих, еще не вкусивших сладости бытия.

Другое побуждение, которое склоняло многих еще недавно к теории преадамитов, крылось в различии существующих рас между собою, главным образом, в морфологическом различии. Теория постоянства видов, господствовавшая в науке до Дарвина, находила невозможным, чтобы негры и европейцы могли произойти от одних родоначальников или одни от других. Но эта теория пала в науке. Несомненный факт, что виды могут варьировать, и различные разновидности могут далеко расходиться между собою, опровергли ее, по крайней мере, в приложении к человеку. Да, в рассуждении о человеке она отличалась всегда крайней несостоятельностью. Как произошли те люди – все ли это народы или некоторые племена, – для которых Адам не является родоначальником? Теория постоянства видов признавала, что таких людей создала природа или из моря, или еще откуда; но, ведь, гораздо легче было бы природе из белого человека создать черного, чем создать человека из ила, или заставить его, как Венеру, выйти из морской пены. Однако, в последнее время, мысль о существовании людей помимо племени Адамова и до Адама возникла вновь, но уже по новым побуждениям и на новых основаниях. Потребность в ней была сознана некоторыми учеными p.-католиками, когда некоторые антропологи и, особенно, аббат Буржуа и аббат Делонэ, в конце 60-х годов начали утверждать, что они открыли следы третичного человека в Европе. Этот, отдаленнейший от нас, разумный обитатель Земли, никаким образом не мог произойти от Адама, если даже и признать, что в Библии совсем нет хронологии, потому что и тогда в Библии останется география (показывающая, что во время создания человека, Земля, где жил первозданный человек, имела уже почти такой же вид и климат, как и ныне) и еще ряд некоторых указаний, не позволяющих возводить древность человека в Европе и Азии далеко за пределы четвертичного периода. Открытия Буржуа и Делонэ породили две теории: 1) между эволюционистами, теорию предшественника или предшественников человека. 2) между некоторыми р.-католиками, теорию преадамитов.

Первым, развившим теорию преадамитов явился, кажется, аб. Фабр д'Анвье, затем, в 1873 году, P. П. Фарложер, развивший ее, по мнению многих, весьма научно и основательно. Сущность новой теории заключается в следующем. До Адама существовало племя или, вернее, даже много племен человеческих. Они жили, развивались и исчезли раньше сотворения Адама, таким образом, к нам, потомкам последнего, они не имеют никакого отношения. Произошли они, по мнению защитников теории, путем эволюционным, это обязывает поставить их, хотя и существ разумных, на одну доску с животными. Может быть, эти преадамиты, по новой теории, обладая словом (?) и рассудком, не обладали тем, что, в сущности, отличает человека от животных – религиозностью, нравственностью, истинным разумом, высшими стремлениями; может быть, по мнению наших преадамистов, они были подобны практическим и эгоистическим атеистам наших дней. В таком случае, одинаковая участь их со скотами не представляет ничего удивительного. С другой стороны, допуская эту теорию, новые сторонники преадамизма, по-видимому, сохраняют все догматы христианской религии. Предшественники Адама, по Фарложеру и другим, не имели отношения к потомкам Адама. Христианские догматы о творении, падении и искуплении человека, при такой теории остаются во всей своей неприкосновенности. Древние сторонники преадамизма стояли в противоречии и с христианской нравственностью. Они отрицали, провозглашаемое церковью, единство рода человеческого, и, утвержденную христианством, и удержанную и не приемлющими христианства мыслителями, идею о равноправности и братстве всех человеческих племен. Защитники преадамизма прежних времен с покойной совестью покупали и продавали негров, избивали краснокожих и австралийцев и считали себя последователями учения о любви к ближнему, как к самому себе. Новая теория преадамизма явно не идет ни против догматики, ни против нравственности. Поэтому, если она не нашла себе многих последователей, то, по крайней мере, многие из христиан западного мира отнеслись к ней, как к гипотезе, совершенно допустимой с церковной точки зрения, и, имеющей быть проверенной, палеонтологическими изысканиями. Так взглянули на нее сам аб. Буржуа, защищавший ревностнее всех ученых существование третичного человека, Жан д’Этьен, Ленорман (последний, вероятно, увлекаемый Мортилье, склонен видеть в преадамитах не людей, а предшественников людей, т. е. потомков обезьяны – нечто среднее между людьми и обезьянами, – употреблявших орудия и пользовавшихся огнем). Нетрудно, однако, видеть, что эта теория в скрытом состоянии враждебна христианству, как и преадамизм Ла-Пейера. Она стоит в прямом противоречии с духом христианского учения и с буквой книги Бытия.

Сторонники преадамизма полагают, что преадамиты произошли путем эволюции от высших животных типов, короче, от обезьяны, что участь преадамитов, как и участь скотов, одна и та же. Но изъятие мыслящих существ Богом из Его промыслительного ведения и, даже, их бесследное уничтожение являются несовместимыми с христианским понятием о всеблагом и премудром Боге. Зачем было зажигать разум в этих существах, чтобы они употребляли его только на служение своему эгоизму и, сознав свою проходимость, тленность и конечность, должны были создать догмат свирепой и беспощадной борьбы за существование? Зачем нужно было губить миллионы этих существ и создавать одну пару, которая вскоре же, ведь, оказалась не лучше этих миллионов? Ленорман готов видеть в преадамитах неудачные опыты Бога создать человека. Это уже более, чем странно. Будучи несогласной с духом христианского учения, эта теория стоит в противоречии с буквою книги Бытия. Богодухновенный автор книги Бытия утверждает, что все создано для человека, и что человек создан особенным образом с особенными преимуществами. Эти слова Писания несовместимы с новой теорией. Точно также стоит с нею в противоречии заявление Библии, что до Адама не было человека, который бы мог обделывать Землю, отрицающее существование разумных организмов до Адама. Преадамисты заявляют, что их преадамизм не осужден церковью (западною), но что из того? Изобретательность человеческого ума, ведь, не исчерпалась в течение 19-ти столетий и можно придумать еще много новых еретических учений, которые не были осуждены церковью.

Мысль о человеке-полускоте, умевшем употреблять огонь и каменные орудия, не знавшем Бога и не имевшем участия в бессмертии, противна христианскому чувству. Если преадамисты скажут, что те до-адамовы люди были тоже созданы, непосредственно, Богом, и их пребывание здесь, на Земле, имело лишь воспитательное значение для приготовления их к жизни на небе, то такое утверждение, кроме того, что стоит в противоречии с буквою Писания, будет стоять в противоречии и с теми данными, из которых оно исходит. Если верить открытиям Буржуа, Делонэ и др., то должно признать, что они свидетельствуют о существовании на Земле какого-то существа, стоявшего крайне низко в духовном отношении, жившего почти жизнью скота, а такая жизнь современных грубых дикарей, ниспадших почти до скотства, не может являться воспитательным средством для приготовления к небу. Теория преадамизма нового и теория преадамизма старого, равно несостоятельны: они принадлежат к числу тех неудачных компромиссов между верой и научными изысканиями, которые Гартман, хотя сурово, но, может быть, не совсем незаслуженно, назвал «ферситовскими».

Но имеет ли за собою серьезные основания современная научная теория, утверждающая, что человеческий род произошел от нескольких родоначальников? Из ученых, настаивающих на естественном происхождении человека от высших животных, одни держатся монофилитического воззрения, другие – полифилитического.

Сущность монофилитического воззрения состоит в том, что, некогда, на Земле, в одном каком-либо месте, один род животных возвысился до человека, и от него распространились люди по всему земному шару. По нолифилитическому воззрению, в различных местах земного шара, в одно, или различное время, различные роды животных возвысились до человека, и от них произошли различные расы. Позволительно думать, что эта теория, как и некоторые другие, возникла, как противовес, антитез религиозной и нравственной вере в единство человечества, и можно решительно утверждать, что эта теория не имеет за собою никаких разумных и фактических оснований. Говорят, что человечеству предшествовало на Земле существование нескольких родов предшественника человека – полуживотных, полулюдей, от которых произошли различные расы. На сторону этого мнения решительно стал Мортилье, установив даже три вида своего антропопифика (промежуточное звено между человеком и обезьяной): антропопифик Буржуа, Рибейро и Рамэса. Но Мортилье не представил никакого основания того, что он утверждает. Буржуа – в одном месте, Рибейро – в другом; Рамэс – в третьем нашли камни, которым приписали искусственное происхождение. По своему внешнему виду, эти камни, хотя и различаются во всех трех местах, тем не менее, несомненно, что – если только они имеют искусственное происхождение – одни и те же существа могли произвести и первые, и вторые, и третьи. Но Мортилье причислил этих существ к трем различным видам, единственно, на том основании, что следы их существования найдены тремя различными лицами. Нетрудно видеть всю странность этого основания. На сторону учения о полифилитическом происхождении человека, становятся, далее, лингвисты. Они приходят к заключению о существовании своего homo primigenius и, притом, в различных видах, на основании коренного различия групп языков между собою. Но, если бы они применяли свои принципы о различии языков так, как требует логика, то они никогда бы не пришли к высказанным им заключениям. Разве, на самом деле, можно найти хотя бы два языка, не имеющие ничего общего в своем звуковом материале и в складе звуков? Таких языков нет: во всех языках большинство звуков или тождественно, или сходно. Нельзя, также, найти языков, принципы синтаксиса которых были бы различны, где бы отсутствовали подлежащее и сказуемое, или были не тем, чем являются у нас. Таким образом, языков абсолютно различных – нет. Есть еще одно свойство языков, показывающее, что обладатели их имеют общее происхождение. Дети не наследуют от родителей знания никакого языка и одинаково легко могут быть обучены какому угодно, из существующих языков. Поэтому, нельзя удивляться, что у различных племен они оказались различны.

Представим себе, что в самый ранний период существования человечества, когда, по мнению лингвистов, существовали только моносиллабические языки, люди разошлись по различным странам. В различных местах должны были образоваться агглютинативные языки и затем, флексивные; языки же, оставшиеся моносиллабическими, вследствие легкой изменчивости их, могли, и должны были измениться до неузнаваемости. Развитие языков пошло различными путями. Как же лингвисты – в сущности, еще мало изучившие языки, – зная, сколь длинны и разнообразны эти пути, хотят так легко решить вопрос о присутствии и отсутствии родства между теми или иными языками. Не представляя оснований, лингвисты, в защите своей полигенистической теории, впадают в весьма странные противоречия. Настаивая на множественности первоначальных племен человеческих, они говорят, что одного различия языков достаточно для определения, принадлежат ли исследуемые племена к одному корню или нет. Но, те же лингвисты, немногими страницами ниже, утверждают, что языки могут не соответствовать расам, что у одинаковых рас могут быть различные языки и у различных – одинаковые. «Часть басков, настоящих испанских басков, – свидетельствует Овелах, – говорит еще по-эскуарски (в окрестностях Дуранго, Толозы, Св. Себастиана), другая часть – по-испански (в окрестностях Витории, Пампелуны). Часть бретонцев говорит по-французски, другая еще сохраняет кельтское наречие. Многие финны говорят по-своему, но много других – по-русски, и только по-русски. В центральной Азии многие урало-алтайские народы приняли индоперсидский язык. Продолжать этот перечень было бы скучно». Если автору стало скучно продолжать, ограничимся сказанным.

Финны и урало-алтайцы принадлежат к монгольской расе, которая, по мнению Фогта и др., произошла от иных предков, чем раса кавказская. Наш лингвист не оспаривает этого, он прямо признает, что финны и урало-алтайцы потеряли свой язык и усвоили чужой. Но, констатируя это, как же может он говорить, что язык есть норма, обязывающая утверждать или отрицать общность, или различие происхождения племен? Несколькими страницами выше, он упрекал Геккеля за то, что тот индоевропейцев, семитов, басков и кавказцев соединил в одну расу, как имеющих общее происхождение, и голосом непререкаемого авторитета призывал признать для них четыре различных корня. Но почему же он может отрицать, что предки индоевропейцев, может быть, родственные семитам, утратили свой первоначальный язык и переняли чужой или, что это, может быть, случилось с семитами? Историю первобытного человечества, представляя ее, как время величайшей дикости, притом, время, отстоящее от нас на сотню тысячелетий, он особенно должен бы был признать темной и потому, пользуясь аналогиями, которых так много, что ему их скучно перечислять, должен бы был отказаться от всякой попытки определять родство народов по языкам.

Приводится еще одно соображение, наводящее на мысль о полифилитическом происхождении человека. «Нельзя не обратить внимания, – говорит Иностранцев, – на весьма интересную обособленность трех основных человеческих рас: белой, или кавказской, черной, или негритянской и желтой, или монгольской, приуроченных к древним материкам, разделенным между собою не современными морями, а морями третичного периода. Это, как бы, указывает не только на существование человека в третичный период, но и на, бывшую в то время, обособленность его рас». Немного выше приведенных строк, Иностранцев утверждает, что нет доказательств существования третичного человека, и приводит мнение Годри и Мортилье, что кремни Буржуа и др. оббиты не человеком, а какими-то таинственными, никому не известными, но, тем не менее, некогда, существовавшими высокоорганизованными обезьянами. Приведенные нами, его слова сами подсказывают вывод, что в третичный период на различных материках существовали различные высокоорганизованные обезьяны, и от них произошли различные человеческие расы. Сам Иностранцев, однако, воздержался от всякого вывода, ограничившись только тем, что подсказал этот вывод читателям. Нетрудно показать всю несостоятельность этого вывода. Дело вот в чем. Несомненно, что цвет кожи служит самым недостаточным признаком различия рас. Завися от внешних условий, он может заставить людей одного и того же племени причислять и к кавказской, и негрской расе. Евреи, рассеявшиеся по всему земному шару, имеют кожу всех цветов, от совершенно черного до бело-розового. В верховьях Нила, в Абиссинии, можно встретить арабов совершенно черного цвета, хотя все черты их лица ясно говорят о принадлежности к кавказской расе. Арийцы, расселившиеся очень недавно и, во всяком случае, путешествовавшие не по третичным морям, в Европе имеют белый, в Индии – желтый цвет. Ввиду всего этого, при рассуждении о расах, нужно иметь ввиду другие признаки и, на основании их, составлять суждения. Признаки эти – анатомического характера. Но, если мы обратимся к ним, то увидим, что уже в первую эпоху четвертичного периода в Европе сменилось несколько рас (их насчитывают шесть), из каковых, некоторые (например, кроманьонская) похожи на негрскую, некоторые (например, фюрфооцская) на монгольскую, и теперь в Европе всецело господствует кавказская раса. Эти факты заставляют нас удивляться, почему Иностранцев нашел в расселении племен восточного полушария «весьма интересную особенность» и почему он приглашает обратить на нее внимание. При самом элементарном знакомстве с этнографией, антропологией и историей прошедшего, невозможно допустить, чтобы люди различных частей света (не говорим пока – различных племен) произошли от различных обезьян или обезьяноподобных животных. Учение о многих предшественниках человека стоит в противоречии и, вообще, с теорией Дарвина и с его непосредственными рассуждениями по этому предмету. Оно стоит в противоречии с теорией Дарвина. Если предшественники человека распадались на несколько различных видов, то их потомки, согласно теории, должны более отличаться одни от других, чем от своих предков. Уоллес развил в одной статье положение о стремлении разновидностей бесконечно удаляться от своего основного типа и между собою, Это «между собою» необходимо иметь в виду. Когда от параллельных видов происходят новые виды, то для того, чтобы они были более близки между собою, чем с своими предшественниками, требуется, чтобы: 1) на них действовали факторы, их сближающие (для каждого вида специальные, потому что каждый вид имеет специальные отличия); 2) чтобы, условия, управляющие их дальнейшим развитием, были одинаковы. Легко понять трудность этой одинаковости. Эволюционные факторы действуют медленно, для достижений ими незначительных результатов, требуются громадные периоды времени, малейшей случайности здесь достаточно, чтобы уничтожить эволюционную работу тысячелетий.

Обратимся теперь к предшественникам человека и их потомкам. Предшественники человека, согласно предположению лингвистов, были различны, конечно, они жили в различных местах, и потомки их заняли еще более различные территории. Каким же образом эти потомки, населяющие теперь весь земной шар, оказались так близки между собою? Никто, ведь, думаем, не станет спорить, что все племена отстоят не особенно далеко друг от друга. Христианство всегда возвещало истину о братстве всего человечества. Из отрицающих христианские догматы, истину единства рода человеческого признал Дарвин. Он защищает ее в двух своих сочинениях (о происхождении человека, и о выражении ощущений у животных и человека). Общность многих экспрессий у всех племен земного шара, сходство в обычаях, суевериях, сходство, далее, в духовных силах, – все это приводит к мысли о единстве рода человеческого. Если же все племена рода человеческого являют такую близость между собою, то спрашивается: как же он мог произойти от различных предков? Для допущения подобной возможности требуется такое сочетание сходственных условий, которое совершенно невероятно. Поэтому, позволительно отрицать полигенизм и во имя христианства, и во имя эволюционной теории.

На основании числовых данных, представляемых Библией, обыкновенно, полагали и полагают, что древность человека не превосходит приблизительно 8 тысяч лет. По мнению некоторых современных ученых, эта древность обнимает собою несколько сот тысяч лет. Чтобы действительно правильно оценить взаимоотношение данных Библии и науки, относительно древности человека, нужно предварительно точно выяснить значение тех и других. Числовые данные Библии написаны под воздействием Св. Духа. Но 1) цифры могли быть изменены переписчиками, 2) цифры Библии имели своим предметом не хронологию, а другие высшие цели, так что и по воздействию Св. Духа, цифры ставились не такие, какие были бы нужны для хронологической точности. Иногда, между цифрами Библии открывается только приблизительное согласие, заставляющее предполагать за ним лишь приблизительную точность; иногда открывается прямое разногласие, доказывающее испорченность текста (ср. 2Цар. 8:4 и 1Пар. 18:4; также 2Цар. 10:18 и 1Пар. 19:18). Различные библейские тексты представляют между собою значительные варианты. Иногда, цифры стоят в некотором несогласии с рассказом. В Быт. 17:17 Авраам выражает удивление и недоумение относительно возможности столетнему иметь детей, причем, в тексте слышится заметное подчеркивание слов: «столетнего» и «девяностолетней». Но каким образом возможность такого явления представляется Аврааму сомнительной, когда дед его, Нахор (согласно первоначальному тексту 70-ти) родил сына Фару (отца Авраама), имея 179 лет от роду, когда при Аврааме был жив еще Серуг, родивший сына (Нахора) 130 лет. Едва ли недоумение отца верующих направилось бы на цифру 100 или 90, если бы он имел перед глазами такие примеры. Все это подало основания для гипотезы, что цифры книги Бытия, показывающие годы рождения патриархов, не принадлежат богодухновенному автору ее, что они представляют собою вставку позднейших переписчиков, вставку, видно, прямо преследующую цели хронологические, т. е. цели, собственно, чуждые божественному Откровению, что в первоначальном тексте книги Бытия стояло только, что такой-то патриарх родил такого-то, и что всех дней его было столько-то. В Новом Завете, св. Матфей говорит: «Иорам родил Озию», но из книг Царств и Паралипоменон мы узнаем, что Иорам родил Охозию, Охозия родил Иоаса, Иоас – Амасию, Амасия – Озию. Все эти примеры показывают нам возможность того, что, перечисляемые в книге Бытия до и послепотопные патриархи, не представляют собою непрерывного ряда поколений, но что, может быть, между перечисленными лицами опущено более или менее значительное число посредствующих членов. Все это побуждает некоторых смотреть на генеалогические таблицы кн. Бытия так, что в них перечисляются в преемственном порядке только наиболее знаменитые из предков человечества. Таков взгляд новый на библейскую хронологию. Он защищается и разделяется многими.

Мы изложили его в том виде, в каком он является не стоящим в противоречии с Библией и с учением православной церкви. Если, таким образом, Библия не дает бесспорных оснований для того, чтобы ограничивать древность человечества 8 или 7,5 тысячами лет, то, с другой стороны, должно признать, что наука не дает бесспорных оснований и для того, чтобы значительно расширять эту древность. Большой известностью пользуется хронология Г. Мортилье (ум. 1898 г.). Предшествовавшая современной, геологическая эпоха носит имя ледниковой. Мортилье выходит из предположения, что она продолжалась 100 тысяч лет (на произвольном предположении чрезвычайной медленности геологических явлений в прошедшем), и что человек существовал еще задолго до нее, и по окончании ее протекло тысяч 60 лет. Нельзя отрицать того, что его относительная хронология (принятая им последовательность, без решения вопроса о продолжительности) много помогла систематизации накопившихся фактов, но за всем тем, его положительная хронология, безусловно, должна быть признана ошибочною. Вот наиболее вероятное объяснение ледниковой эпохи и определение ее хронологической даты.

Земля движется по эллипсу, в одном из фокусов которого находится Солнце, ось Земли в этом движении наклонена к плоскости эклиптики под углом 23° (отчего происходит, что в одно полугодие, одно полушарие бывает больше наклонено к Солнцу, в другое – другое). Когда Земля приближается к Солнцу, она движется быстрее; когда удаляется от него – медленнее. В самом близком расстоянии от Солнца (в перигелии), Земля бывает в декабре, в самом далеком (в афелии) – в июне. От неодинаковой скорости движения Земли происходит то, что в том полушарии, которое бывает наклонено к Солнцу, когда она движется быстрее, лето бывает на 4 суток короче, в противоположном полушарии – на 4 дня будет короче зима. От этого, в одном полушарии – в настоящее время в северном – в году на 8 суток теплых более, чем в другом (южном). Кроме этого, заметим, южное полушарие в году будет подвергаться, в общем, более сильному притяжению, чем северное. Из этого вытекают очень важные следствия: 1) температура в южном полушарии будет несколько холоднее, чем в северном; 2) приливы, производимые притяжением Луны и Солнца, вследствие сильнейшего действия солнечного притяжения, будут в южном полушарии сильнее. Увеличение количества воды на юге влечет за собою чрезмерное усиление испарений, а это – чрезмерное понижение температуры. Вода и холод должны воцариться на юге. Это мы и имеем на самом деле.

Но теперь заметим, что более сильному притяжению, чем северное полушарие, южное подвергается не 10500 лет, а около 6000 лет и будет подвергаться еще 4000 лет. Вследствие предварения равноденствий, в каждый последующий год, в известное число мы находимся не на том месте земной орбиты, на котором мы находились в предыдущий год, а отодвигаемся от него на 50 секунд. Из этого вытекает, что не всегда в месяцы от сентября до марта южному полушарию приходилось занимать положение, ближайшее к Солнцу, но было время, когда в таком же положении находилось северное полушарие, ибо, если теперь зима у нас начинается 10 декабря, то назад тому 10500 лет в этот день у нас начиналось лето, а еще назад 10500 лет так же, как и ныне, в этот день начиналась зима (в земной орбите – 1.296.000 секунд, – разделив это число на 50, получим 25.920 лет, но, вследствие планетных притяжений, нутация земной оси совершается скорее – в 21000 лет, в этот период и времена года возвращаются к прежним числам). Астрономия показывает нам, что сильнейшее притяжение для южного полушария началось 5901 (считая от 1900) год назад. Назад тому 11146 лет, значит, был maximum холода, и, назад тому 520 лет, еще была у нас в Европе ледниковая эпоха. Если даже допустить, что человек пережил в Европе самое сильное напряжение холода, и тогда появление человека на Земле нет оснований отодвигать далее 13 тысяч лет тому назад. Но, по мнению авторитетнейших исследователей в данном вопросе (Пенка), человек является только в конце ледниковой эпохи, по мнению же некоторых (Арслена), в Европе он является после нее. Цифра, получаемая таким образом для обозначения древности человека, близко подходит к той, которую извлекают из текста 70-ти.

Против получаемой таким образом хронологии, пытаются выставлять возражения со стороны геологии и палеонтологии. Указывают, каким постоянством отличаются во многих местах флора и фауна, как медленно совершаются геологические изменения. Прилагая этот масштаб к прошедшему, и полагают, что геологические и палеонтологические изменения, среди которых жил человек, совершались в течение сотен тысячелетий. Но рассуждающие так упускают из виду другой громадный ряд фактов, свидетельствующий о возможности быстрой смены флор и фаун и о быстрых геологических изменениях. Не так давно на основании геологических соображений свайным постройкам в Швейцарии приписывали давность сотен тысячелетий. Но лен, находимый в этих постройках, говорят, принадлежит к тому виду, который исключительно возделывался у древних египтян. Стеклянные предметы, найденные в свайных постройках, добыты, по мнению Котты, из Финикии, по мнению других – из Египта; все эти находки, во всяком случае, говорят о сношениях свайных обитателей с Азией или даже Африкой, но несомненно, что Западная Европа завязала такие сношения не более, как тысячи за две лет до нашей эры. Процветание Этрурии падает на время за 6 – 7 столетий пред P. X. Но обитатели швейцарских озер, конечно, не опередили этрусков на пути культуры.

В ряду геологических исследований о древности человека, цифры, приближающиеся к тем, которые извлекались из Библии, путем ее обычного толкования, были получены Арсленом на основании исследований долины Соны; но вычисления Арслена многие не находят убедительными, потому что он, в данном случае, пользовался тем же масштабом, который в других случаях сторонники недавнего появления человека на Земле не признают, именно – исходил из предположения равномерности отложений наносов. Но вот, геологические рассчисления Кервиллера для бухты Пенхуэсской, которые, несомненно, истинны, так как они основаны на точном измерении годовых отложений, устанавливают факт, что грубый каменный век, который, обыкновенно, отодвигается за десятки тысячелетий, имел место на теперешней французской почве за 1000 лет до P. X.

С геологическими изменениями, с переменою климата параллельно идет смена флор и фаун, но иногда, последняя совершается даже быстрее первых. Из Западной Европы исчезает зубр, прежде широко распространенный, и сохраняется лишь в России – в Беловежской пуще Гродненской губернии. Птица моа, – вдвое больше страуса, судя по находимым останкам в Новой Зеландии, – перестала существовать немного времени тому назад, во всяком случае, немного столетий. В ХVIII столетии, на берегах Берингова залива, исчезла rhytina stellen (вид морской коровы), к 1768 г., между тем, как за 18 лет перед этим она существовала еще в большом количестве. Додо или дронт на Macкаренских островах исчезает только в XIX столетии. В настоящее время, много животных находится в Европе в стадии вымирания. Таким образом, с начала ΧVIII и до начала XX в. мы имеем право установить несколько периодов, пользуясь принципом смены фауны.

Защитники учения о глубокой древности человека думают найти себе опору в факте существования, резко различающихся между собою, рас. Указывают, что расы изменяются очень медленно, что в настоящее время влияние климата на человека ничтожно. Но в настоящее время, переселяющийся европеец, стоит совсем в особых отношениях к природе и климату, чем древний переселенец. Он теперь заботливо охраняет себя от ее влияния, а тогда переселенец бесповоротно подчинялся ей. Как ребенок в детском возрасте способен изменяться гораздо быстрее и разнообразнее, так и человечество в первое время его существования должно было отличаться гораздо большей пластичностью, способностью отливаться в разнообразные формы, только в течение столетий эти формы, под влиянием благоприятных условий, фиксировались в различных странах различно. Факты показывают, что иногда и теперь изменения антропологического типа могут происходить весьма быстро, так что совершенно новая раса может образоваться в течение немногих столетий.

Эдуард Ламберт, родившийся в 1717 году от совершенно здоровых родителей, был в течение всей своей жизни покрыт скорлупою почти в дюйм толщины, неправильно растреснутой в различных направлениях. Эта скорлупа создала ему прозвище человека-дикобраза. Его особенное свойство кожи наследовали все его 6 сыновей и, кроме того, еще два внука. В семействе Кольбурна, 4 поколения были полидактилические, т. е. имели пальцев более, чем сколько обыкновенно их имеют люди. Относительно семейств Ламберта и Кольбурна, Катрфаж замечает: если бы потомства этих семейств были тщательно выделены, то могли возникнуть две новые человеческие расы: дикобразная и шестипалая.

Говорят, что, будто, языки, на которых говорит человечество, для своего образования требуют многих тысячелетий. При обсуждении этого, должно обратить внимание на 2 важных обстоятельства: 1) что даже у народов, имеющих литературу и грамматику, – эти величайшие препоны для изменения языка, – язык, иногда, в течение 1000 лет мог измениться до неузнаваемости; 2) что вне человеческой прихоти, и вне изменения внешних условий есть нечто, что преобразует язык, изменяет самые его законы, как, например, вводит перемену гласных. Если теперь обратиться к человеку первобытному, постоянно перекочевывавшему с места на место и оказывавшемуся постоянно в новых условиях, не признававшему никаких норм языка, повиновавшемуся природе, вообще, и тому таинственному закону, который заправляет ростом и развитием языка, то ясно, что быстрому возникновению новых языков совсем не должно удивляться. М. Мюллер приводит свидетельства английских миссионеров о том, что в Америке, у индейцев, язык в немного лет изменяется до неузнаваемости; он указывает далее, что у кочевников Азии постоянно создаются новые языки и умирают старые. Подобно тому, как в тех пустынях, по которым ходят эти кочевники, взметаются ураганом горы песку моментально и затем почти моментально же исчезают, так скоро создаются и затем исчезают их языки. Но американские индейцы и азиатские кочевники, ведь, не первобытные племена, а только племена, у которых не существует искусственных преград для удержания языка от изменения. Первобытного же человека должно представлять иным. Он, по своей природе, должен быть в высшей степени способен к изменчивости, должен был быть в высшей степени пластичным, и эта пластичность должна была неминуемо выражаться в изменении языка.

Что в течение 5 тысяч лет от трех пар могло произойти 1500 миллионов людей, насчитывающихся теперь на земном шаре, и что они могли расселиться по всей Земле, это не может быть оспариваемо. Наблюдение показывает, что народонаселение легко может утроиться в течение столетия. Спрашивается, сколь велико, в таком случае, будет число людей, происшедших от 3 пар в течение 5000 лет. Мы получаем цифру с 24 нулями, т. е. получаем тысячи квадрильонов. Эта цифра неизмеримо выше скромных 1500 миллионов. Отчего же, в действительности, их столько, отчего человечество размножалось в прошедшем так медленно, несравненно медленнее, чем в настоящее время? Несомненно, что 1) оно размножалось в прошедшем быстрее, 2) что оно было здоровее, – значит необходимо принять, что оно и гибло гораздо быстрее. Это, конечно, и было на самом деле.

Антропологи и палеонтологи свою теорию глубокой древности человеческих рас охотно подкрепляют и данными истории. Указывают на Ассиро-Вавилонию, Египет, Китай и Индию, древность которых, будто бы, значительно превосходит цифры, которыми Библия определяет время существования человечества.

Из названных государств, Китай и Индия считаются в настоящее время позднейшими. Что касается до Китая, то, по мнению одного из новых его историков Сигизмунда Фрича, исторический период этого государства начинается лишь с 775 г. до P X. «Все события, – говорит он, – рассказанные после этой даты – исторические, и все то, что предшествует – баснословно». Древнейшими памятниками китайской письменности представляют таблицу Ю, о которой говорят, что она была найдена в 1212 г. до P. X., таблицу «каменных барабанов» династии Чу (827–782 г. до P. X.) и еще 72 выгравированные таблицы предшественников Фо-чи, но и эти памятники, как видим, ведущие вовсе не в глубокую древность, возбуждают законные подозрения. В Индии не находят никакого памятника, древность которого восходила бы далее, чем за 3 века до P. X. Написания царя Асоки (250 г. до P. X.), знакомящие с некоторыми историческими фактами этого времени, суть самые древние индийские написания. Литература позволяет нам восходить далее, чем, собственно, история, однако, и литература вовсе не считает за собой такой глубокой древности, какую усвояли ей прежде. Ученый, издатель Риг-Веды, М. Мюллер полагает образование вед в течение тысячи лет между 12 – 2 веками пред нашей эрой.

3а Халдеей и Египтом Бероз и Манетон насчитывали сотни тысячелетий, но открытия в области Ассирологии и Египтологии отняли всякое значение у, приводимых ими, фантастических цифр. Вот, что можно сказать на основании этих открытий о хронологических датах этих государств. Ассирийцы в древности считали годы по именам начальников – эпонимов, называвшихся limmi, и дававших свое имя году, как архонты в Афинах и консулы в Риме. Далеко не все limmi известны и опубликованы, но, несомненно, что этот институт существовал уже в ХIV веке до P. X., ибо надпись Биннирара I датирована эпонимией Сальмонкарроду. Пользуясь этой системой хронологии, ассирийцы позднейшего времени могли давать точные даты событий прошедших, а потому, вообще, хронологическим указаниям ассирийцев оказывается большое доверие. Сеннахериб (705–681 г. до P. X.), враг Езекии, упоминает в одной из надписей, что печать, принадлежавшая Туклат-Нинипу, была принесена в Вавилон за 600 лет перед этим, и что 418 лет протекло, как он сам захватил Вавилон (в 692 г.), с низвержения Теглатфалассара I-го вавилонянами. Теглатфалассар (ранее 1110 г. до P. X.) говорит, в свою очередь, что он реставрировал в Калх-Шергот храм, построенный Самсибином, сыном Шмидогона, за 701 год перед этим. Сын Сеннахериба, Ассурбанипал (668 – 626) рассказывает, со своей стороны, что идол, которого он восставил в 686 году в стране Ном, был поставлен Эрехом назад тому 1675 лет, следовательно, за 2811 лет до нашей эры. Это самая отдаленная дата, которую только доставили до настоящего времени ассирийские документы. И эта дата, должно признать, вызывает некоторые сомнения относительно своей точности.

Но цилиндр Набонида, вавилонского царя, найденный в Абу-Абба Ормуздом Рассамом и сохраняемый теперь в Британском музее, представляет даты еще более древние и, следовательно, большей важности, чем ассирийские документы. Пенч познакомил с этим цилиндром в археологическом библейском лондонском Обществе в 1882 году. На цилиндре повествуется, что Лигбагас или Урбагас, царь Ура (отечество Авраама), жил за 700 лет пред эпохой Гаммургаса, или Хаммурапи, который большинством считается теперь современником Авраама. Там рассказывается еще, что Нарамзий, сын Саргона I, основал храм бога Шамаса, или Солнца, в Сиппарте за 3200 лет до царствования Набонида, т. е. за 3750 лет до нашей эры. Эта положительная дата – самая значительная из всех, которые были открыты доселе на подлинных древних монументах, – заставляет возводить потоп, который, как мы знаем, был известен вавилонянам, как и евреям, более, чем за 4000 лет до P. X., ибо прежде Нарамзина и Саргона было уже, согласно свидетельству монументов, несколько послепотопных царей. Но должна ли внушать себе доверие эта дата Набонида? Многие ученые вполне доверяют ей, но трудно следовать за ними. Кто и каким образом определил время царствования Нарамзина? Если в Ассирии хронологию вычисляли по limmi, относительно существования которых раньше 14 века до P. X. мы, однако, не имеем сведений, то должно заметить, что, относительно вавилонской хронологии и способов счисления вавилонян, еще ничего неизвестно. Мы знаем, что в настоящее время трудно определить дату за тысячу лет назад, почему же тогда было легче вычислить время совершения события за 4000 лет? Жрецы, которые заведовали этим делом и которые начали его, как мы вообще можем судить по данным истории, довольно поздно, эти жрецы, оглядываясь на свое прошлое, не были ли чересчур щедры на преувеличения? Для Халдеи и Вавилона точная хронология начинается только с эры Набонассара в 747 г. до P. X. Список Птоломея, царские вавилонские листы, синхронизмы ассирийских монументов и, наконец, многочисленные таблицы, датируемые семейством Егиби (с Навуходоносора до Дария Гистаспа), доставляют точные и верные указания с этой эпохи, но нет никакой возможности проверить показания, относительно эпох, предшествовавших, кроме показаний ассирийских документов, которые, однако, как мы видим, не ведут нас в слишком глубокую древность.

Далеко ли в древность ведет нас Египет? Открытые доселе монументы и памятники, далеко не охватывают всей его истории. Так они не дают никаких сведений о 1, 2, 3, 7, 8, 9, 10, 14, 15 и 16 династиях, указываемых Манетоном. Самый древний документ принадлежит Снефру, первому фараону (по Манетону) четвертой династии. При нем уже встречаются многочисленные памятники, и затем, после него, начинается постройка пирамид. При сравнении показаний Манетона с показаниями монументов, находят противоречия. Согласно показаниям Иосифа (Gontr. Apion. 1, 15), Манетон (История Манетона дошла до нас лишь в отрывках, записанных разными писателями) утверждает, что 15, 16 и 17 династии царствовали 511 лет, согласно Юлию Африкану – 955. Монументы решительно отрицают столь большую продолжительность. В древней египетской империи было шесть династий, первая из них царствовала, по Манетону, 268 лет, по туринскому папирусу – 102 года.

Мы остановимся на двух указаниях, относительно истории Египта: во-первых, на повествовании Библии о посещении Египта Авраамом и, во-вторых, на надписи Хеопса, государя четвертой династии, в таблице, сохраняемой в каирском музее, говорящей о храме (откопанном Мариеттом у ног сфинкса), что этот храм относится ко временам, отдаленнейшим от Хеопса так, что он не мог ничего узнать о его происхождении.

Авраам был в Египте при одиннадцатой или – крайнее – при двенадцатой династии⁴² и, согласно тексту 70, приблизительно, 1100 лет спустя после потопа. Когда возник Египет, мы не знаем, но, принимая во внимание, что 1) некоторые из египетских династий – мифического характера; 2) некоторые из них царствовали совместно, мы не можем удивляться тому, что в Египте 12 династий могли быть в течение немногих столетий, если только столетий. Перед Псамметихом, Египтом правило 12 фараонов, значит, Египтом могли управлять параллельно 12 династий, по всей вероятности, их (правящих совместно) было гораздо меньше перед временем Авраама, но сколько именно – мы не знаем. Не знаем мы и того, задолго ли перед двенадцатой династией правила четвертая династия, но не можем признать удивительным, что фараоны этой династии находили памятники, происхождение которых им было неизвестно. Те фараоны, которые считаются принадлежащими к четвертой династии, или их предки, могли быть предводителями новых эмигрантов, спустившихся из Азии по направлению к юго-западу (должно полагать, в Египет из Азии было совершено много эмиграций). Вследствие этого, цепь преданий могла быть прерванной. Да потом предания, при известных условиях, могут исчезать быстро и бесследно. Что было на Руси назад тому 300 – 400 лет, мы знаем только из книг, в народной памяти почти совершенно исчезли воспоминания о таком недалеком прошедшем. Что же удивительного, если Хеопс не мог найти исторических указаний о каком-то, кем-то выстроенном (может быть, 2–3 столетия назад) храме?

Вообще, Египет, как и все другие государства древности, не дает нам ни одной несомненной даты, которая стояла бы в противоречии с традиционной хронологией Библии. Такие даты мы встречаем лишь в гипотезах ученых. Гипотезы эти – особенно, относительно Египта – довольно противоречивы. Будем надеяться, что при руководстве этими гипотезами и при помощи новых открытий и фактов ученые нам когда-нибудь выяснят истину и, выяснив ее, окажутся в своих выводах, согласными с библейским повествованием.

Ничто не исчезает в природе. Не исчезает материя. Это было сказано в конце XVIII столетия. Не исчезает сила; это сформулировано в половине XIX века. Теперь можно добавить: не исчезают и явления. В небесном пространстве можно указать пункты, где в нынешний день можно наблюдать все то, что происходило на Земле 10 лет назад.

Такой пункт находится в созвездии Дракона. Есть в этом созвездии звезда, обозначаемая греческой буквой ѵ. В трубу и, даже, в хороший бинокль она представляется двойной. Их обозначают, как ѵ¹ и ѵ². Вот, если бы на месте ѵ¹ в данный момент находились разумные существа, если бы у них были совершенные инструменты и кто-нибудь из них вздумал бы направить свой телескоп на то место, где находимся мы, то он увидел бы, что было здесь 10 лет назад. Дело заключается в следующем. Мы видим предметы, потому что лучи света, падающие на них от светящегося источника, отражаются ими, идут от них обратно и попадают в наши глаза. Возбуждая зрительный нерв, они заставляют относить полученное впечатление к исходному пункту луча, – к тому предмету, от которого он отражен. Лучи света двигаются со скоростью 300 тысяч километров или около 280 тысяч верст в секунду. На Земле не приходится иметь дело с такими расстояниями. Радиус земного шара имеет в длину менее 6000 верст, таким образом, прямое расстояние между двумя пунктами на Земле не может быть более 12 тысяч верст и, измеряя поверхность Земли геодезическими путями, нельзя найти на этой поверхности пунктов, разделенных между собою более, чем 20-ти тысячеверстным расстоянием. Но расстояния между небесными телами не измеряются такими скромными величинами. Луна – ближайшее к Земле небесное тело – отстоит от нее, приблизительно, на 360 тыс. верст. Значит, свет от нее должен доходить до Земли через 1 секунду с лишком (²/₇), Солнце от Земли отстоит на 140 миллионов верст, поэтому свет от Солнца достигает до Земли только в 8 с лишком (¹/з) минут. Но минуты нужны свету для того, чтобы переходить от одного тела к другому в нашей солнечной системе. Для сообщения между светилами разных систем они оказываются чересчур недостаточны. Здесь требуются не минуты и часы, и даже не дни и месяцы, а целые годы. От α в созвездии Центавра свет приходит к нам через 4 года, от а Быка – в 6 лет, от ß Лебедя – в 7 лет, от Сириуса – в 8 лет и от ν Дракона – в 10 лет. Во сколько свет доходит от ѵ Дракона до нас, во столько и от нас он доходит до этой звезды.

То обстоятельство, что свет имеет определенную скорость, само по себе, не утверждает, чтобы он мог осветить наше прошедшее и прошедшее других, до сокровенных глубин. Ведь и звук двигается с определенной и, даже, небольшой скоростью, однако, мы не можем говорить о сохранении звуков в том смысле, в каком мы утверждаем сохранение геометрических форм и цветовых оттенков явлений. Быстрее всего звук двигается в стекле (около 5,5 верст в секунду). Если бы Солнце было соединено с Землею стеклянным проводником, то наши речи доходили бы до Солнца скорее, чем в месяц. Но, на самом деле, шум Земли никогда не достигает неба. Дело в том, что звуку, для того, чтобы пройти от одного пункта к другому, нужно, чтобы эти пункты были соединены материальной средой. Звук распространяется в газах (быстрее всего, в водороде – 1280 метр. в секун.), жидкостях и твердых телах, но звук, безусловно, замирает в безвоздушном пространстве. Как бы ни звонил колокольчик в безвоздушном пространстве, мы никогда не услышим, его звуков. Звуки могут сохраняться фонографом, звуки живут в своих последствиях, так как всякое колебание среды, понятно, производит изменение в состоянии материи. Но земные вопли и стоны, как смех и крики восторга, не поднимаются к небу, они замирают в верхних слоях атмосферы. Другое дело – вибрации звучащего тела. Они остаются навсегда напечатанными в пространстве. Музыкант провел смычком по скрипке. Послышался и замер звук, струны натянулись и пришли в прежнее спокойное состояние. Но момент прикосновения к ним, смычка, уже увековечен во вселенной. Представим себе, что против этого пункта, где произошло движение смычка, поместится наблюдатель, через сто лет после происшествия, на расстоянии 315 532 800 световых единиц (Каждую единицу примем равной 280000 верст.). Если это движение было сделано сегодня, то он увидит его тогда. Образ каждого явления сохраняется во вселенной. От каждой точки предмета, в каждый данный момент, во все стороны исходит бесчисленное количество лучей, дающих изображение этой точки. Совокупность лучей, по одному из каждой точки – дают целый образ предмета. Так как лучи отражаются от предмета непрерывно, то ими даются изображения всех перемен, которые происходят с предметом. Можно изменять направление лучей. Можно их сблизить между собой, пропуская через выпуклые плотные середины, и тогда, предмет представится в уменьшенном виде; можно рассеять лучи, обыкновенно, пропуская через вогнутые среды, и образ предмета станет увеличенным, можно преломить направление, можно, при помощи середин, обесцветить окрашенный предмет – хотя бы радугу, и можно, наоборот, бесцветному предмету придать яркую окраску. Вообще, среда, через которую проходит луч, может изменить и его направление, и его цвет, и даже скорость, но два несомненных факта, обеспечивающих бессмертие прошедшего, остаются во всей силе. От всякого предмета, при всяких условиях, хотя бы в совершенной темноте – непрерывно идут лучи, дающие его изображение, и ни один из этих лучей никогда не может быть уничтожен.

Темнота и свет, как тепло и холод – понятия условные, субъективные. Как в природе не существует холода, а есть лишь теплота; так в природе не существует мрака, а есть лишь свет. И свет, и тепло имеют различную интенсивность (напряженность). Когда эта интенсивность такова, что мы не можем различать окружающих предметов и испытываем неприятное чувство вследствие того, что окружающая температура значительно ниже температуры нашего собственного тела, мы говорим о мраке и холоде. Но эти мрак и холод суть лишь слабые степени света и тепла. Без тепла и света не может быть никакого существования. Нуль тепла и света – это небытие, немыслимая и не представимая граница бытия. Наше зрение не воспринимает большей части световых лучей, но, ведь, может быть и более совершенное зрение, чем человеческое, и затем, невидимый для человеческого глаза свет, при помощи некоторых орудий, может становиться видимым.

Несомненно, что, как бы ни был слаб луч, идущий от того или другого предмета, он, при помощи каких-либо искусственных приборов, может быть замечен. Но вот вопрос: не могут ли лучи, идущие от предмета, при прохождении через какую-нибудь среду быть погашены совсем? Среда поглотит их? Свет лампы и даже Солнца не проникает сквозь стену, следовательно, он поглощается ею. Позволительно думать, что среда, как и пространство, только ослабляет, но не уничтожает силу лучей. Золото непрозрачно, но сплошные листовые золотые пластинки прозрачны, они сообщают даже особенную зеленую окраску, проходящему через них, свету; по мере того, как пластинка становится толще, ее проницаемость становится слабее, при известной толщине, эта проницаемость становится неуловимой, однако, она не делается нулевой. Но нам могут сказать, что это наше предположение, которое, хотя и не опровергнуто, однако, и не доказано. Но, думается, что теперь можно считать доказанным, что непрозрачных середин, в абсолютном смысле этого слова, не существует, что есть лучи, проникающие через всякие преграды. Типом таковых лучей являются X лучи Рентгена, лучи Беккереля, лучи, испускаемые радием.

Каждый предмет можно рассматривать, как систему точек. Если мы от какой-либо точки его проведем мысленную прямую – положим – в 280 тысяч верст расстояния, и затем из остальных точек проведем мысленные прямые, параллельные с первой, и, также, имеющие длину в 280 тысяч верст, то точки, которыми будут оканчиваться эти прямые, дадут фотоскульптурный образ предмета в том же самом виде и направлении на световой единице расстояния от самого предмета. Такие прямые, иначе говоря, прямолинейные световые лучи и идут непрерывно от каждой точки предмета, но они идут не в одном направлении, как в нашем примере, а во всех направлениях. Вследствие этого, не только от каждой точки идут лучи в пространство, но и в каждой точке пространства пересекаются лучи, идущие от всех точек предмета. Поэтому, вовсе не нужно иметь больших глаз, чтобы видеть большие предметы, нужно только иметь хорошие глаза.

Бесспорен факт, что все частицы вселенной, все ее самомалейшие атомы связаны между собою неразрывной связью, что вселенная есть, действительно, космос. Мы можем мыслить, что каждый атом связан со всеми остальными атомами мира неразрывными нитями, находящимися в состоянии напряженности и натянутости. Понятно, что, раз мы переместим какой-либо атом на самомалейшую долю миллиметра, нити, связующие его со вселенной, потянут в ту же сторону весь мир, перемещение малейшей частицы на малейшее расстояние вызовет некоторые изменения, неуловимые, неисследуемые для нас, в самых отдаленных уголках мира. Жест, который я делаю сейчас рукою, через восемь лет, так или иначе, отзовется на явлениях на поверхности Сириуса. Но вот, что еще открывается в природе.

Каждое явление не только влияет на все другие, но и открывает себя другим. Природа устроена так, что причину каждого явления можно созерцать. Об этом свидетельствуют органы чувств. Один предмет, воздействуя на другой, в то же время, сообщает другому свой образ. Не всегда у этого другого имеются органы для восприятия этого образа, но, вообще, такие органы могут существовать. Причина, действуя так или иначе, сообщает тому, на что действует, свой образ. В сущности, это понятно. Все то, что воздействует на нас, сообщает нам знание о себе. Там, где есть психический элемент, воздействие одного на другого есть всегда откровение себя другому. Так, оказывается и в природе. Вчерашние явления, создавая нынешнее положение вещей, открываются в своих действиях. Но и эти вчерашние явления носят на себе образы, создавших их, событий третьего дня. Эти, в свою очередь, влекут за собою образы, создавших их, причин. Только причины все более и более отходят вдаль в пространстве. Мы не знаем, что такое пространство; не знаем, что такое лучи, пронизывающие пространство по всем направлениям, несущиеся в безмерном количестве от всех точек всех вещей. Наши физические теории и формулы, может быть, тоже только метафоры истины. Но не метафорой, а истиной, думается, должно признать положение, что существует не только то, что есть, но и все то, что было.

С глубокой древности и до настоящих дней развиваются теории о круговороте явлений во вселенной. Об этом круговороте учили буддисты, стоики, материалисты прошлого времени и настоящих дней. Мир представляется последним, как бессмысленное perpetuum mobile, в нем происходит лишь перемещение вечно неизменного вещества, и, если все возможные перемещения осуществлены, они с безнадежной последовательностью должны начать повторяться снова. Эта теория бессмысленного круговорота стоит в противоречии со всем, что мы знаем о природе. Ни один факт в ней не повторился и не мог повториться два раза. Ни одна будущая весна не будет тождественна ни с одной прошедшей, никогда Земля не была два раза на одном и том же месте в мировом пространстве. И мы уже не там, где были ¹/₄ часа назад, мы подвинулись на 3³/₄ градуса к востоку, мы, несколько, приблизились к Солнцу и, вместе с Солнцем, мы, несколько, приблизились к созвездиям Лиры и Геркулеса. И никогда снова не вернуться нам на старое место. Родство и сходство явлений имеем мы, но не их тождество. Отсюда, и пространство, заключая в себе образы истории вселенной, не содержит в себе повторений: оно представляет нам бесконечные вариации одних и тех же форм, но не те же самые формы.

Не круговорот явлений происходит во вселенной, а нарастание явлений. Образы прошедшего отступают вдаль, а факты настоящего заступают их место. У Аристотеля мы находим учение о неподвижной форме и движущейся материи, материя непрерывно сменяет одну форму за другою, как будто, ища формы, все более и более совершенной. Реальность принадлежит лишь той форме, в которой материя находится в данный момент, а формы, оставленные материей, по нашему утверждению, сохраняются лишь как идеальные образы прошлого. Непрестанно преобразующуюся материю мира, можно уподобить змее, постоянно сбрасывающей с себя чешую. Сброшенная, но сохраняющаяся чешуя, это – оставленная форма, это – вчерашний день нашей жизни.

Сохраняется форма, но, ведь, форма – только поверхность явлений. Жизнь проявляется на поверхности, но, заправляющие ею пружины и нити, скрываются всегда в глубине. Это – так; но и пружины, и сокровенные нити имеют свои формы и образы, и они сохраняются вечно в небесных пространствах. Но все это – физические перемены, внешние картины мира. Не это, главным образом, дорого нам. Наша духовная жизнь, наши скорби и радости, преступные и добрые деяния человечества, сохраняются ли они?

В Гайавате Лонгфелло мы встречаем такую картину. Старый старик и юная девушка задумчиво и безмолвно сидят перед входом вигвама. Поэт говорит о них:

Думал он – о том, что было.

А она – о том, что будет.

Этот старик и эта девушка – образы юного и старого поколения всего человечества. Юность нуждается в пророках, старость ищет летописцев. И вот – душа человека начинает поведывать ему о былом. «Тогдашнее я помню лучше, чем недавнее», писал св. Ириней Флорину. К недавнему лионский епископ был равнодушен, тогдашнее было ему дорогим, и он воссоздавал его в своей памяти. Как в пространстве хранятся образы прошедшего, так душа сохраняет представления прошедшего. Если за моей реальной фигурой стоит непрерывный ряд всех моих изменений в прошедшем, на том пространстве, которое свет прошел в течение лет моей жизни, то за моим настоящим душевным состоянием, стоит непрерывный ряд всех моих прежних душевных состояний, кончая первым моментом моего духовного существования. Весь этот душевный багаж можно уподобить конусу, у которого светом сознания, обыкновенно, освещается лишь одна вершина. Но, факт воспоминаний показывает, что этот свет – хотя и не такой яркий и ровный – может проникать и в нижележащие части. Только одно мы можем освещать, т. е. вызывать в поле сознания, по своему произволу, другое порою вторгается в нашу память невольно, наконец, третье не вспоминается нами, не смотря на все наши старания и усилия. Есть мнемоническая техника, она помогает при воспоминаниях и запоминаниях, но и она бессильна во многих случаях. Мы говорим тогда: я абсолютно забыл то-то, я, безусловно, не помню того, что учил тогда-то. Верны-ли эти термины: абсолютно и безусловно?

Психопатология знает болезнь, называемую гипермнезией, и состоящую в ненормальном усилении памяти. Указывают примеры, когда люди вспоминали то, чего, по-видимому, они, безусловно, не могли запомнить. Пытаются даже установить нечто, вроде психологического закона, по которому человеку в минуту смертельной опасности, когда он уже погибает, вспоминается вся прошлая жизнь. Это говорят о спасенных утопавших и лицах, вынутых из-под поезда. Но, едва ли этот факт всеобщ. По крайней мере, из речей некоторых спасшихся, можно видеть, что их мысль была занята совсем иным, а не своей историей. Затем, и там, где эти воспоминания имели действительно место, вопрос о том, насколько эти воспоминания, на самом деле, были живы и полны – не так легко решить на основании повествования потерпевших. Позволительно, вообще, думать, что такие воспоминания не были феноменально полным повторением всей душевной жизни прошлого. Едва ли на Земле возможно такое расширение поля сознания и усиление его ясности. Но, с другой стороны, едва ли можно оспаривать, что не существует в жизни никакого человека такого душевного состояния, такого факта, который он забыл бы так основательно, что никогда и ни при каких условиях не мог бы его вспомнить. Мы все усердно забываем то, чему неусердно учимся. Очень может быть, что забытое при таких условиях и не воспроизведется в памяти, но факт сохранения его в душе доказывается тем, что при попытках снова познакомиться с позабытым, позабытое учение всегда оказывает пользу и облегчает дело. То, что мы пережили и испытали, есть наше душевное достояние. Мы можем быть плохими хозяевами своего достояния, не знать его большей части, но, за всем тем, оно остается нам неотъемлемо принадлежащим. Мы носим его всюду с собою. Неужели только затем, чтобы оно бесследно сгинуло с нашей смертью? Два основания заставляют нас отвергнуть такое предположение. Во-первых, телеологический принцип, не допускающий мысли, чтобы что-либо могло накопляться и нарастать лишь затем, чтобы исчезнуть, во-вторых, начало сохранения энергии. Раньше, чем это начало было формулировано, ученые бессознательно руководились им в своих изысканиях, и, вообще, для человека переход в небытие непостижим, для него гораздо более допустимой является мысль о нарастании бытия. В мире физическом только исследование и изучение открыло нам, что существует нарастание, а не круговорот явлений, в мире психическом – каждый этот процесс нарастания, развития, прогресса, эволюции – назовите, как хотите – наблюдал на себе и на других. Если в мире физическом образ каждого положения атома сохраняется навеки, то в мире психическом должно сохраняться навеки представление каждого ощущения. Вся духовная история мира, полагаем, так же цела, как и физическая.

Как в мире физическом все явления связаны между собою и не существует ничего особенного и разрозненного, так и в мире

психическом, каждая отдельная душевная жизнь состоит в связи с тысячами жизней других. Мы знаем не только свое душевное прошлое, но и душевное прошлое многих, мы знаем и переживали горести и радости своих ближних. «У меня болит твоя грудь», писала мать своей больной дочери. Великий апостол языков писал к коринфянам: «Вы – наше письмо, написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми человеками» (2Кор. 3:2). Если душевная жизнь людей оказывается взаимно связанной и переплетающейся, то тогда и воспоминания, и свет сознания могут простираться и распространяться не только на наше личное прошлое, но и на прошлое тех, с которыми приходило в соприкосновение прошлое наше, личное.

И вот, какая мысль преподносится уму. Когда разрешатся узы временно пространственного бытия, когда это бытие перейдет в инобытие, у человеческого духа, может быть, откроются очи для созерцания и физического, и духовного мира. И увидит человек тогда всю свою жизнь, вспомнит каждое праздное слово, каждое помышление и движение сердца. «Тогда познаю, подобно как я познан», говорить апостол (1Кор. 13:12). Это не будет всеведением, не будет абсолютным знанием, но это будет новая ступень созерцания, знания и сознания, о которых лишь смутно мы можем догадываться теперь.

Вот мысли, которые, кажется, могут подсказываться изучением наук о материи, как, равно, изучением и наук о духе. Они совпадают с истинами христианской веры. Это – вера в личное бессмертие, в возмездие, в духовную взаимопомощь, в оправдание. Наши мысли и чувства не исчезают бесследно, мы мыслим и чувствуем совместно друг с другом, мы поддерживаем друг друга и препятствуем друг другу, мы можем будущим исправлять прошедшее, и наше прошедшее подлежит отчету в будущем.

В настоящее время, в науках о материи господствует механико-атомистическая теория, в науках о жизни – теория эволюционная. Мир по этим теориям представляет собою очень несложное perpetuum mobile, немногие начала заправляют его процессами, и, если вычесть из него те субъективные придатки, которые мы ему даем, он разрешится весь в движение каких-то геометрических форм, лишенных всяких качеств. В природе нет ни цветов, ни запахов, ни звуков, ни тепла, ни холода, в природе нет красоты, ее наделяет красотою наше воображение. Можно сказать, ее украшает ложь. В природе нет добра: добро есть условное благо одних тварей, получаемое насчет зла, причиняемого другим тварям. Хорошее мясо или хорошая рыба за столом есть добро для человека, но это – зло для рябчика или стерляди, погибающих для удовлетворения человеческого аппетита. В природе нет и разума. Разум характеризуется целесообразностью своих измышлений, природа не преследует никаких целей. Таково мировоззрение, которое очень многими теперь считается самым высшим и самым научным. Позволительно думать, что эта философия природы есть грубое и глубокое заблуждение.

Этому мировоззрению, думаем, должно противопоставить иное. Мы охарактеризуем его тремя чертами. 1) Согласно этому нашему мировоззрению, непосредственные представления действительности гораздо ближе к истине, чем это теперь полагают. Многообразие мира не есть продукт нашего воображения, а есть действительность. Мир есть многообразие в единстве. Зеленый цвет, температура в 2° по R и высокая нота, это не различные только движения материи, а нечто, совершенно различное, по крайней мере, настолько различное, насколько телесный угол куба отличается от его стороны или ребра, т.е. они непереводимы одно в другое, они могут становиться одно на место другого по законам замещения. 2) Этим мировоззрением принимается, что, кроме естественных способностей, благодаря которым человек познает действительность, ему дано еще о действительности или природе сверхъестественное Откровение. Наши органы чувств, наши наблюдения открывают нам природу по частям, но человеку, чтобы разумно жить, нужно иметь общее представление о природе, ее материи, ее назначении, действительном и идеальном положении в ней человека, об идеальном преобразовании природы при идеальном усовершении человека. Эти общие данные о природе предлагает человеку Библия. 3) Идеальная задача науки состоит в том, чтобы истолковать свидетельства наших органов чувств и объяснить повествования Библии. К этому идеалу наука и приближается и будет приближаться постепенно. Но в процессе своего развития, наука, обыкновенно, отрицает то, чего не умеет объяснить. «Наши чувства нас обманывают», «повествования Библии – детская ложь». Не умея понять бытия вне геометрической формы, люди говорят, что существует только материя и нет духа. Не умея понять иной связи, кроме связи равенства и необходимости, они утверждают абсолютный детерминизм (есть лишь то, что было; нового ничего не может быть, так как все новое было бы возникновением из ничего, а из ничего – ничего не бывает, жизнь вселенной есть вечный круговорот). Эти тезисы стоят в противоречии с фактом непространственности мысли, с сознанием своей собственной свободы, с наблюдаемым прогрессом, и, однако, предпочитают отрицать факты во имя теории, чем теорию приспособлять к фактам. Это понятно. Теории строятся на основании изучения одной какой-либо группы фактов и распространяются на все. Они являются весьма полезными для понимания и предвидения той группы, по отношению к которой верны, и являются вредными и препятствующими понимать то, что под них не подходит. Материалистическое истолкование весьма полезно на своем месте, но оно мало помогло прогрессу психологии, детерминизм плодотворен в приложении к царству материи, но трудно из него извлечь полезное для принципов этики.

Сравнительно нормально процесс развития совершается в математике. Там происходит процесс обобщения теорий. Сначала теорема о сумме углов треугольника, потом о сумме углов многоугольника, сначала теорема о величине стороны треугольника, лежащей против прямого угла, потом теорема о величине всякой стороны. В математике нет нужды в преждевременных обобщениях. Что знают, то знают, а неизвестное нельзя подгонять под готовые рамки. В других науках приходится гадать о неизвестном, при выработке мировоззрения – это делать необходимо.

Понятно, что неизвестное отождествляется с известным. Отсюда, ошибочные теории. Но постепенно, под давлением новых знаний, они преобразуются. Так, на пространстве веков погибло много теорий, стоявших в противоречии с Библией; верим, что исчезнут и те, которые противоречат ей теперь, или окажутся в будущем, стоящими в противоречии с нею, потому что, в конце концов, должна погибнуть всякая ложь.

Скажут: это – только вера, и прибавят: вера легкомысленная, наивная, ненаучная. Да, это вера, скажем мы, но эта вера имеет за собою много оснований. Одни из этих оснований можно назвать теоретическими, другие – историческими. Если есть Бог, то Он, создав нас, не мог наделить нас, обманывающими нас, органами чувств; по Своей премудрости, благости и всемогуществу Он, вложив в нас стремление к истине, даровал нам и соответствующие орудия, для его удовлетворения. Пытаются доказать, что это – не так. Говорят о несовершенстве наших органов. Гельмгольц сказал, что, если бы оптик принес ему такой несовершенный аппарат, как человеческий глаз, он вернул бы ему его обратно. Эта фраза, которой многие восхищаются, и которую часто цитируют, заставляет думать, что Гельмгольц не так умен, как это принято утверждать.

Во-первых, Гельмгольц, как и ни один человек в мире, не знает всех функций глаза, и не только оптик, но и физиолог совершенно не может представить, как координировать различные органы, служащие самым разнообразным целям, в единство организма. Глаз – не микроскоп и не телескоп, он служит разнообразнейшим целям, и доселе еще никто не устроил никаких искусственных средств, для достижения этих целей. Все аппараты оптики имеют смысл лить при наличности глаза.

Во-вторых, без сомнения, может быть орган, видящий неизмеримо лучше и больше, чем человеческий глаз. Но, вот в чем дело. Между орудием и тем, кто его употребляет, должно быть соответствие. Ум человека должен развиваться постепенно, и, если бы на первых стадиях развития его, глаз принес бы ему бесчисленное количество разнообразных и глубоких впечатлений, он не мог бы в них разобраться. Органы чувств открывают человеку мир, отчасти, но ему даны средства в деле познания мира идти далее их непосредственных показаний. В процессе расширения познаний, действуют и воля, и свобода. Вследствие чего, в этом процессе естественны ошибки и заблуждения. Бог не мог представить человека всецело его силам и оставить беспомощным, когда ложь возникла и стала возрастать в историческом процессе. Человеку дано откровение. Органы чувств дают человеку непосредственно полезное знание, откровение дает ему руководственное знание. Вера в Бога заставляет нас верить и в свои силы, и в Его помощь.

Но, если нет Бога? Тогда, ответим, не может быть речи ни о какой истине и ни о каких заблуждениях, тогда могут существовать лишь, практически, полезные знания, а всякая личная философия будет равно погибать в могиле. Но замечательно, что, если даже нет Бога, то и тогда полезно Его выдумать. Надежда на Бога придает сил человеку, крушение сил у неверующих людей происходит гораздо легче и по ничтожнейшим причинам.

Но правильно ли мы понимаем пути Божии? Не слишком ли легкомысленно и самоуверенно предполагать, что Бог должен поступить так-то и так-то? Эти соображения представляются нам гораздо более серьезными и верными, чем предположения, что нет Бога и, что Бог не промышляет о людях. На эти соображения мы отвечаем следующее. Во всех священных книгах, кроме Библии, мы нашли много человеческого и ошибочного, только голос одной Библии признали мы божественным, и в вопросе о путях Божиих мы верим нe своим измышлениям, а тому, что говорит Библия. И нам кажется, что история науки подтверждает эту веру, исторические основания утверждают нас в мысли, что наука идет к тому, что в Библии сказано было изначала. Мы уже пытались это выяснить по отношению к астрономии и геологии, теперь заметим, что и в других областях знания происходят процессы аналогичные: то, что отвергла начинающая наука, принимает и утверждает наука более зрелая.

Геометрические исследования XIX столетия, равно как работы по физике и химии, думаем, ясно показали всю наивность материалистической точки зрения на мир. Работы Лобачевского, Римана, Гаусса по вопросам геометрии и итоги исследований о материи, подведенные Гирном, Оствальдом, Круксом, Уоллесом, показывают, что мир нужно рассматривать, как некое, еще далеко не изученное, многообразие, и, что существуют все основания допустить, что есть миры иного порядка, которые религии называют мирами духов. Этот вывод нужно отличать от утверждения спиритов, что они имеют средства сноситься с существами иных миров. Пусть их сносятся, мы не располагаем такими средствами. Мы только утверждаем, что во всей материальной вселенной мы не знаем никого выше и умнее человека и, с другой стороны, имеются все основания признавать существование миров духов (невидимых), где человек по своему развитию может занять лишь очень скромное место. Наука XIX столетия констатировала многое, относительно влияния духа на дух и на материю, каковое влияние раньше решительно отрицалось. Ученый XVIII века никогда бы не поверил сообщению, что врач сказал больному: встань и ходи, и тот встал и пошел. Поэтому, ученый XVIII в. отрицал евангельские повествования об исцелениях, как невозможных. В XIX столетии было установлено, что такие факты возможны, что они бывают действительно. Очевидно, теперь уже нельзя отрицать, а priori, те страницы Евангелия, на которых повествуется об этих фактах. В Библии есть сообщения о каменных дождях, о камнях, падавших с неба. Для ученых XVIII века это было невозможно, и они отрицали (например, Лавуазье) повествования о подобных фактах, а priori, ученые XIX в. констатировали, что подобные падения часты. Есть обычай представлять головы святых, окруженными сиянием. Для людей прошлого – это сияние, как и крылья пегаса, было невозможностью. Теперь знают, что можно производить электрическое излучение из волос, и имеются бесспорные основания утверждать, что из людей, вообще, исходят лучи, которые могут усиливаться. Можно много говорить о том, как представления древних, считавшиеся совершенно фантастическими, новая наука должна была признать истиной. Солнечная корона, встречающаяся на рисунках древних, долго рассматривалась, как вымысел, теперь о существовании ее знает каждый школьник. Голову Сета считали произвольно придуманным фантастическим образом, никогда не существовавшего животного, теперь животное это найдено, это – окапи. Древние (есть у святых отцов) говорили о партеногенезисе (размножении без участия мужского элемента), теперь партеногенезису отводит страницы каждый учебник зоологии.

Но это, по большей части, не имеющие важного значения факты. У древних народов и у народов некультурных есть одна идея относительно природы, имеющая глубокое и важное значение. Эту идею наука упорно отрицала доныне, но показываются симптомы, заставляющие предполагать, что отрицательное отношение к ней было заблуждением. Это – идея тесной связи между физическим и нравственным миропорядком. Физическое зло имеет для себя духовную причину. Болезни отдельных лиц, как и бедствия народа имеют свое последнее основание в зле духовном. В сущности, может страдать только дух – чувства боли, горя, стыда недоступны материи, однако, полагали, что эти чувства вызываются в своем последнем корне исключительно стихийными неодушевленными причинами. Но теперь, можно считать выясненным, что дух может непосредственно влиять на материю. Не говоря о том, что общая культура духа, вообще, дает духу приоритет над материальным миром, можно показать, что личные особенности и специальные приемы развития духа могут дать человеку значительную власть над своим собственным телом, а, отчасти, над материей вне его. Дух может выйти из порабощения материи и не путем одного умственного развития – одного такового недостаточно, – но и путем нравственного воспитания, путем развития воли. Влияние материи на дух, природы на человечество обусловливается нравственным состоянием человечества. Это положение нужно отличать от веры в Божественный Промысел. Промысел есть проявление свободной Божественной воли в упорядочении дел человеческих. Связь физических явлений с нравственными, согласно устанавливаемому положению, есть изначальный необходимый закон бытия, установленный Творцом вместе с бытием. Самые примитивные примеры этого: нравственная распущенность народа ведет его к политической и этнографической гибели, порочная жизнь разрушает здоровье, злоба расстраивает нервы, добрая настроенность укрепляет тело. Общая связь между жизнью природы и духа не установлена, но, все расширяющееся наблюдение, начинает замечать факты, подтверждающие веру древних в существование этой связи. И эта вера отвечает самым глубоким и благородным требованиям нашего сердца.

На этой вере воспитала нас Библия, к этой вере направляется и наука. Веря в Бога и, потому, веря в человека, мы надеемся, что для человеческой любви эта вера, некогда, превратится в знание.