ХРИСТИАНСКОЕ МУЧЕНИЧЕСТВО
Необходимость страдания для благодатного воссоздания всецелого настроения самоотречной любви. – Изглаждение страданием силы самолюбия. – Христианские муки борьбы за положительное раскрытие природных задатков к самоотверженной любви. – Две основные формы мученичества в Церкви. – Кровавое мученичество. – Напряжение святых мучеников иметь и хранить чистую, смиренную и милосердующую любовь до начала кровавых страданий и во время претерпевания мук. – Увенчание их подвига невещественным светоозарением. – Ощущение огня Святого Духа богоосиянными мучениками именно как источника беспредельной любви к Богу и ближним. – Бескровное мученичество всех истинных чад Христовой Церкви. – Выдерживание ими тяготы самопринуждений к любви и невольных скорбей. – Завершение бескровного мученического подвига раскрытием в страдальцах полноты богоосияния любви. – Церковно-бытовые воплощения бескровного мученичества в христианской семейной жизни, в иночестве, юродстве Христа ради, столпничестве и пастырстве. – Заключение. – Переход к учению о христианских упражнениях и делах, обусловливающих развитие самоотречной любви.
ИСПОВЕДУЮ ЕДИНО КРЕЩЕНИЕ ВО ОСТАВЛЕНИЕ ГРЕХОВ. 10-й член Символа веры
Воссоздание спасительного настроения любви к Богу и ближним ни в одном христианине не проходит без страдальческого борения со страстями. Уже самый обет всех без исключения христиан в Таинстве Крещения – быть верными Господу своему – есть обречение ими себя на болезненное, целожизненное умирание многостороннему самолюбию. Дух каждого из них оживает в Крещении для жизни по закону самоотверженной любви, а «душа и тело еще живут греху. Надо и их сделать мертвыми ему» борьбою и препобеждением греховных представлений, самоугодия, услаждения телесных чувств и полчища страстей. «От борьбы с собою новая жизнь похожа на рабство и несение ига».
В этом смысле мученичество есть общий жребий всех спасающихся в Церкви во всякое время. Неизбежность и общеобязательность мученической формы жизни составляет основную тему нравственно-аскетического учения Библии, святых отцов, пастырей и учителей Церкви.
«Кто не берет креста своего, читаем в Библии, и следует за Мною (Христом), тот не достоин Меня. Сберегший душу свою потеряет ее; а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее» (Мф.10:38–39). "Кто погубит душу свою, тот сбережет ее» (ср. Мк.8:35). «Многими скорбями надлежит нам войти в Царствие Божие» (Деян.14:22). «Мы погреблись с Ним (Христом) крещением в смерть, дабы... нам ходить в обновленной жизни. Ветхий наш человек распят с Ним, чтобы упразднено было тело греховное, дабы нам не быть уже рабами греху. Если же мы умерли со Христом, то веруем, что и жить будем с Ним. Почитайте себя мертвыми для греха, живыми же для Бога во Христе» (Рим.6:4, 6, 8, 11).
Погублять свою душу, по завету Христову, – то же, что умерщвлять в себе самолюбие, раздвоившее нашу волю на боголюбивую и себялюбивую. Умирающий самолюбию не исполняет страстных похотений, отвергает греховные сочувствия, не допускает плотских грехов, ненавидит чувственные услады и терпит горечь самостеснения. Такую силу самоотречения сообщает ему благодать Святого Крещения. После того он и во всю последующую жизнь обязан отсекать соблазнительные греховные предложения страстей. Все его достоинство выражается мерою готовности на безусловные и безжалостные к себе жертвы ради богоугождения. Страдание своей глубиной измеряет глубину подрыва в каждой христианской душе и теле корней самолюбия. Чем более кто стесняет в себе чувственные влечения, тем более отрешается от земных пристрастий и свободнее прибегает к Богу. Но отречение от греха в пользу добра и создает страдание и внутреннюю скорбь. Жертвоприношение личной свободы одному Богу по болезненности своей иногда равняется пролитию крови. Особенно тоскливо ощущают подвижники свою временную богооставленность и отрешение от привязанностей к любимым земным предметам.
«Теперь, – говорят отцы Церкви, – каждый должен возносить себя самого на крест любви и вместо гвоздей употребить пост, вместо терний – заповеди». «Развратившимся по нерадению Бог соделал жизнь претрудною, дабы удержать порывы своеволия... и легкое преклонение к злу... Ныне много труда нам делает недостаток силы». За претерпевание очистительного огня добровольных страданий каждого христианина-подвижника следует назвать поистине «другом мучеников не по нужде, но по любви». Обратной стороной христианских противлений самолюбию следует признать самопонуждение, имеющее целью укреплять навыки самоотверженной любви к Богу и ближним. В общем, борения христиан расчищают в христианской душе поле, на котором колосья любви всходят из разложившегося перегноя самолюбия. Зимние же холода страдания подготовляют спасающихся к весне успокоения от страстей. «Страдающий плотию, по апостолу, перестает грешить, чтобы остальное во плоти время жить уже не по человеческим похотям, но по воле Божией» (1Пет.4:1–2).
Священное Писание, святые отцы и пастыри Церкви, призывая верующих к мужественному терпению земных борений с самолюбием, в то же время предлагают им никогда не забывать того, что их страдальчество является именно мукой за торжество благодатной любви над самолюбием.
Священное Писание, призывая всегда держать в уме и сердце закон самоотвержения, располагает христиан к подвигу такими словами Господа и святых апостолов:
«Если кто приходит ко Мне (Христу) и не возненавидит... притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником" (Лк.14:26). «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч... все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь... не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе» (Рим.8:35, 37–39). «Мы, живые, непрестанно предаемся на смерть ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей» (ср. 2Кор.4:11) и чтобы мы «уже не для себя жили, но для Умершего за нас и Воскресшего» (ср. 2Кор.5:15). «Достигайте любви» (1Кор.14:1). «Все у вас да будет с любовью» (1Кор.16:14).
Христианская устойчивость на пути любви к Богу и ближним немыслима без болей самоотвержения. Она есть вместе способ подавления самолюбия.
По словам святых отцов, «кто прежде болезненным покаянием и усиленными подвигами не преобразит душевных своих сил, тот и души своей никогда не будет иметь пламенеющею любовию». «Начало любви к Богу – презрение вещей видимых и человеческих; средина – очищение ума и сердца... а конец – неудержимое возжелание сверхъестественных даров Божиих и естественное желание общения с Богом и упокоения в Нем». «Духом ходящие готовы и кровь свою пролить за любовь ко Господу». «Кто себя не любит по причине богатства любви Божией, тот только воистину и Бога любит... Душе боголюбивой, чувства Божия исполненной, свойственно искать единой славы Божией, относительно же себя – услаждаться смирением». В начале подвига ей «необходимо пока насильственным принуждением заставлять себя совершать дела любви, чтобы таким образом достигнуть вкушения ее полным чувством». В совершенстве же стяжевают любовь те, кои дошли до мученичества и совершенного исповедания и у коих наперед «поглощено смертное жизнью» (ср. 2Кор.5:4). «Кто не отрешится... от всякого пристрастия к вещественному, тот не может настоящим образом любить ни Бога, ни ближнего... Надлежит всему видимому и даже самому телу предпочитать любовь ко всякому человеку, которая служит признаком и любви к Богу».
«Демоны борют на ненависть, чтобы нерадивейшие возненавидели благочестивых и тем преступили заповедь любви». Но святые подвижники благочестия, борясь с восстаниями в себе неприязненных чувств к ближним, и других учили такой же осторожности хранения заповеди любви, например, внушая им: «Расширяй себя в меру заповеди о любви – и достигнешь высоты смиренномудрия». «Внемли себе: не в тебе ли самом кроется зло, разлучающее тебя с братом, и поспеши примириться с ним, дабы не отпасть от заповеди любви». «Не неради о заповеди любви, ибо чрез нее будешь ты сыном Божиим, а преступая ее, окажешься сыном геенны». Наиболее «пекись о любви и воздержании, чтобы, сохраняя страстную часть безмятежною, иметь в душе непрестающий свет». «Раздражительную силу души обуздывай любовию, желательную умерщвляй воздержанием, мыслительную воскрыляй молитвою».
«Старайся сколько можешь любить всякого человека. Если же этого еще не можешь, то по крайней мере не ненавидь никого». «Такой-то похулил тебя: не ненавидь его... но покажи к нему дело любви и, если в чем можешь, помоги ему, да отвратишь его от зла». «Христос не хочет, чтобы ты имел на человека ненависть и досаду или гнев и злобу на кого, каким бы то ни было образом и за что бы то ни было временное. Это всякому проповедуют четыре Евангелия». «Любовь (подвижника) к Богу противоборствует похоти, ибо склоняет ум воздерживаться от услаждений чувственных; любовь же к ближнему противоборствует гневу, ибо заставляет презирать славу и богатство». «Если хочешь избавиться от страстных помыслов, стяжи воздержание и любовь к ближнему». «Стремления похоти обуздывай воздержанием и стремления гнева – духовною любовию». «Подвизайся полюбить одинаково всякого человека, и за раз отгонишь все страсти». «Освобождение же от страстей рождает любовь к Богу (полную)». «Самая прекрасная жертва – иметь святое изволение (любви) и непорочную плоть. В этом отношении каждый для себя иерей».
Любовь к Богу требует от нас «презрения самой души, и умерщвления тела, и перенесения на Бога всей деятельности и желания, ничего не оставляя душе». То же следует сказать и о достижении любви к ближнему. «Когда мы отвергаемся себя, тогда бываем подобны Тому, Кто по любви Своей примирил нас с Собою. Быть по подобию Божию есть принадлежность одних из тех, которые по великой любви свободу свою поработили Богу». «Когда Божественная благодать живописует в ком богоподобие, (тогда) светлая черта любви, будучи приложена, показывает, что черты образа Божия всецело возведены в благолепие богоподобия». «В любви к Богу (и ближним) можно преуспевать при великом борении и труде... потому что противник не дозволяет нашему уму удерживаться в Божественной любви памятованием о всем прекрасном, но обольщает чувство земными пожеланиями».
«Кто действительно последует за Крестом Христовым, тому должно, отрекшись от всего, даже от души своей, иметь ум пригвожденным к любви Христовой». «Если душа (борющегося со страстями) не положит следовать любви, то плотских страстей не преодолеет». Ради хранения любви к Богу и ближним надлежит «ни в каком деле, или слове, или помышлении не искать своей воли и покоя, но воли Божией, хотя бы предлежащий труд казался очень великим... (Это спасительнее) всех других советов человеческих». «Когда душа... отвергнет всякую свою волю, естественно отвратится и от всех дел века сего». Тогда она «мысли свои держит в должных пределах, бежит от всякого разногласия и противоречия... предается плачу, не помнит обид и властвует над своими чувствами». «Тот враг Богу, кто следует собственной своей воле».
Ценность приведенных замечаний святых отцов та, что они авторитетно поставляют концом подвижнических трудов и борений расцвет в христианах-подвижниках настроения любви к Богу и ближним.
Обилие, глубина и законченность суждений о цели христианского мученичества в цитированном ряде святоотеческих изречений делают излишним пояснять их еще словами пастырей Церкви на ту же тему. Здесь важно признание христианских борений с самолюбием борениями за всецелость самоотверженной любви. Нераздвоенная любовь к Богу и ближним есть плод многих подвигов, постов, бодрствований, молитв и иных упражнений духовных в самопротивлении и самопонуждении. Она как бы извлекается Святым Духом из душ, целым потоком напряжений подвигнутых любить.
Характерна в святоотеческих изречениях особенно та мысль, что все страстное заглушается в падшем человеке расположениями самоотверженно-любвеобильными. К их оживлению сводится все христианское страдальчество, покупаемое ценою распятия самолюбия, беспристрастием к земным вещам и удалением от всяких разделений друг с другом. Укрепление в самоотверженно-любвеобильном настроении составляет главное содержание мученического подвига спасающихся в Церкви. Осуществляя названный подвиг, необходимо подавлять самолюбие неизменным и долготерпеливым восстановлением в себе слабеющих чувств и расположений богопреданных и братолюбивых. Земные страдания, вольные и невольные, развивают и закаляют во всяком христианине именно истинную любовь. Они возвышают ее по мере свободного самоотречения христианина и старания его любовию «быть всем для всех» (ср. 1Кор.9:22).
Христианская любовь цветет среди тесноты и зноя страданий во все века бытия на земле Христовой Церкви. Мученичество за расцвет ее совершается в двух существенно единых формах: I) в форме пролития крови за веру Христову и положения жизни за ближних во имя Христово и II) в форме бескровного мученичества. Мученичество кровавое есть высшая в Церкви личная жертва всесожжения ради совершенного настроения любви. Бескровное мученичество – уже вторичная разновидность страдания за то же безраздельное послушание Божией воле, в котором сказывается истинная любовь. Бескровный мученик неумолимо отсекает от души и тела всякое страстное движение, всякое нечистое удовольствие и услаждение самим собою. «Умереть от гонителя есть очевидное мученичество. Но переносить поношения, любить ненавидящего (и выдерживать другие подобные самоограничения) есть сокровенное мученичество... И мы без железа можем быть мучениками, если в душе храним истинное терпение».
В обоих указанных случаях цель страдания и настроение, в котором страдание перетерпливается, сливают оба вида мученичества в нечто единое. И проливающие кровь, и бескровные христианские мученики одинаково страдают за развитие в себе любви к Богу и ближним до высших ступеней. Те и другие равно приходят к уничтожению личного самолюбия благодатию Божиею и раскрывают свою свободу для любви. К концу подвига многих из них благодать Божия отверзала такую совершенную действенность в них, что они под благодатным влиянием достигали необычайного переживания близости к себе Бога.
I. Кровавое мученичество
От предварительных замечаний о смысле и задаче христианского мученичества обратимся к ближайшему рассмотрению сначала его первой, высшей формы, или кровавого страдальческого подвига. Поверхностный взгляд на муки святых Христовых страстотерпцев не дает различить в них ничего, кроме ужасной видимости истязаний, пыток, телесного увечья и непоколебимого терпения. Но попытка войти в характер мученического настроения перед физическими муками, с наступлением их и до самой кончины страдавших захватывает исследователя созерцанием чудной картины. Перед ним открывается поразительное зрелище переливов мученического настроения в постепенном охватывании страдальцев благодатным огнем Божественной любви.
Оказывается, что большинство христианских мучеников перед мучениями особенным образом и сознательно готовились к смерти за Христа. Им было присуще естественное напряжение сохранить верность и любовь ко Господу путем предварительного углубления в себе: чистоты, смирения и доброты. Во время страдания драгоценные жемчужины этих качеств явно украшали их души. С приближением кончины многие мученики внезапно начинали ощущать в себе такой огнь благодатной любви, что приходили в неизреченный духовный восторг.
В целях последовательного наблюдения за оттенками благодатных мученических переживаний остановим внимание отдельно: 1) на приготовлении мучеников к страданию, 2) на поведении их во время мучений и 3) на ощущении ими обильнейшего благодатного светоозарения перед кончиной.
Глава 1
Готовясь к пыткам и смерти, святые мученики, как мы сказали, более всего заботились о том, чтобы умереть за Христа в состоянии: а) чистоты, б) смирения и в) добросердечия.
а) Для своего очищения от страстей и заглаждения грехов в преддверии мук они ежедневно исповедовались и причащались Святых Таин. Выражаясь словами одного святого отца, они ежедневно «пили чашу Крови Христовой, дабы и сами могли пролить кровь за Христа». При этом они строго воздерживались решительно от всех удовольствий жизни, «плотских волнений» и земных пожеланий. Хранение постничества и «омовение слезами» покаяния быстро возвышали их над пристрастиями к телу и над плотскими обязанностями супружеской любви. Все земное, как то: знатность, «юношеское украшение», «невестнические чертоги» и тому подобное – теряло для них свое обаяние. Вместо того они возвышались ко Господу сердечным желанием и «желали единого Христа», будущей жизни и Божественной любви предпочтительно пред всем (чувственно) прекрасным.
б) Смиренно сознавая свою немощь пред лицом страданий, святые мученики горячо молились об укреплении их терпения при грядущих истязаниях, испрашивали себе у всех знакомых прощения и непрестанно сокрушались сердцем о грехах. «Смиренным расположением духа» и отложением ради Христа гордыни они уподоблялись Агнцу Христу, кроткому и незлобивому.
в) Сердца их в это время были исполнены величайшей доброты. Они «раздавали богатство нищим» и «хлеб голодным», посещали тюрьмы и служили там заключенным исповедникам Христовым «словом» и делом по мере возможности.
Можно с несомненностью полагать, что большинство будущих страстотерпцев проходило описанное предочистительное горнило, подчиняясь требованиям Церкви и совсем не сознавая, что чистота, смирение и милосердие как навыки, естественно выражаемые, суть нужнейшие условия богоосияния любви. Святые, безусловно, имели в виду своей подготовкой к смерти достичь лишь развития личной способности к богообщению. Между тем их говение и усилие быть смиренными и милосердыми были самоопределением к любви.
Так понимают мученическое настроение и святые отцы. По их словам, готовившиеся к страдальчеству «хранили согласие в любви», так как «не соблюдший братской любви не может быть мучеником... Не восхотел кто быть единодушным в Церкви, не имеет любви и Бога не имеет». Богоугодные мученики – «братья по сыноположению Духа, сочетавшиеся друг с другом в единомыслии любви». «Любовь есть печать, положенная на них Господом». Она предшествует мученичеству, поскольку мученики «любовь к себе приносят в жертву любви ко Господу».
Укрепившись благодатию Божиею в самоотвержении пред своим великим подвигом, «возжелавшие креститься в смерть Христову своею кровию» или сами приходили в языческие судилища для исповедания Христа истинным Богом, или насильно были приводимы туда стражей. После того наступал час их страданий.
Глава 2
За бесповоротный отказ отречься от Христа и поклониться идолам они [мученики] предавались многим изощренным телесным истязаниям. Первые часы мучений проходили для большинства из них чрезвычайно болезненно. Некоторых мучеников Господь испытывал тем, что подкреплял их сокровенно, а явно не являл им долгое время благодатной действенности.
Но они выказывали тогда полное напряжение всех расположений своего боголюбивого настроения.
а) Чистота духа позволяла им при нестерпимых болях физических по-прежнему «присвояться Христу», всецело добровольно ревновать о сораспятии Ему и «приносить Ему в дар непоколебимость любви». Страдая нестерпимо, они продолжали хранить в себе неослабную душевную крепость, твердость, мужество и непреклонность помысла. Потому-то и Церковь в богослужебных тропарях усвоила им наименование честных камней, основанных и «утвержденных на камне любви ко Христу».
б) Кротко и смиренно настроенные, святые мученики в часы истязаний «вседушно прилеплялись к любви Христовой» молитвой. Едва двигая устами от сильной телесной боли, они тайно молились Господу, а иногда вслух читали и пели псалмы. Сознание и чувство человеческой немощи вне Бога побуждало их молитвенно повергать себя в силу Божию и вседействие благодати.
в) В глубоком смирении пред Богом они от самоуничижения переходили к милосердованию о самих мучителях. Смиренная любовь к Богу спасала их от злобы к врагам и побуждала «ненавидеть (самую) злобу». Вот почему они благословляли своих безжалостных убийц, молились о спасении их и «закалались за Христа, как незлобивые агнцы». Например, палестинский мученик святой Павел пред лицом истязателей до минуты усечения мечом вслух молился о приведении Богом к вере и спасению всех язычников, о прощении вины судьи, обрекшего святого на смерть, и палача, исполнявшего судебный приговор. Смирнский мученик Пионий из самого пламени костра молился за всех язычников. Когда он заключил свою предсмертную молитву возгласом «Аминь», «пламя закрыло его и задушило в нем жизнь».
Глава 3
Отмеченные черты мученического настроения наглядно показывают, насколько горячо и твердо было обращение страдальцев к Богу в огне мук и единение с Ним. Предсмертное страдание окончательно уничтожило и выжгло в них остатки себялюбивой страстности. После того Сердцеведец Бог, проницавший в глубь мученического существа всезрящим оком Своим, соизволял на высшее откровение в них действия дарований Святого Крещения и Миропомазания. И вот внезапно в их сердцах разверзалось ощутительно для их духовного зрения сияние Божества. Под влиянием такого Богоявления они «пленялись сверхъестественным жаром любви, не чувствовали мук и насыщения не имели, предаваясь им и всегда находя, что страдания их далеко отстают от меры их пламенного желания страдать за Господа».
Так, святой мученик Евстратий среди мук не мог удержаться от исповедания своего богозрения и восклицал: «Теперь я познал, что храм Божий есмь и Дух Божий живет во мне». По этому поводу преподобный Симеон Новый Богослов говорит: «Видишь ли, как... святой (Евстратий), когда начал переносить терзания в борьбе своей, тогда стал видеть умными очами души своей, что Дух Божий ощутительно обитает в нем?». «Той силы, которою (христианские мученики были и бывают) смелы в дерзновении, пламенны в желании и могут, наконец, достигать того, чего возжелали, нельзя найти в природе человека... Причиной ее нужно почесть благодать Крещения – огнь... любви к Богу». «Сам возлюбленный (мучениками Христос), Который творит, извергая их сердца плотяные... когда любовь, подобно огню, вдыхает в них от уст Своих. О, неизреченная сила Христова! И для естественного разума какую сообразность представляет то, чтобы раны и бесчестие рождали любовь?».
Мученическое горение огнем благодатной любви с точки зрения духовного разума можно назвать проникновением в Христову любовь и обретением Христа в сердце по дару Таинств Крещения и Миропомазания. Некоторые мученики, ощутив в себе сияние Христово, определяли свое переживание следующими признаниями.
Под защитою руки Христовой «не боюсь мучений и даже не страдаю... Помогающая мне благодать Христа моего... облегчает мои страдания... Откуда мне, отверженному, столь великая благодать! Вот, я уже как бы на небе! Да прославится, Владыко Христе, имя Твое в теле моем!». «Я созерцаю сладость обещанного мне Христом покоя и не ощущаю мучений». «Чем больше строгают тело мое, тем больше насыщают душу... Мне помогает Христос. Я укрепляем Его благодатию».
Составители богослужения Православной Церкви тонко подметили описанное выше святыми отцами мученическое разжжение огнем Божественной любви. Согласно их выражениям, святые мученики венчались Троической силой в «прохлаждающем огне Божественного Духа». Этот огнь «наполнял страдальцев вечной славой» и Божественной светлостью. Воссиявая в сердцах мученических и расширяя их, он орошал святых любовию к Жениху. Во свете огня Духа «Христос приклонял в них главу» и чрез Духа Святого «воспламенял (их) углями Своей любви».
Потому-то о мученическом сословии справедливо всегда вместе с Церковью повторять хвалебные песни и молитвы, наподобие следующих:
«Пламенная любовь к Тебе, Христе, окрылила воинства мучеников». «Всеми хвалимые мученики! Вы, движимые преимущественно любовию к Богу, как бы в чужих телах» страдали, «забыв естество». «Господи! Твои мученики любовию к Твоему Кресту душевно соединились» друг с другом.
Огненная любовь к Богу во Христе, питая страстотерпцев, хранила их от злобы против мучителей. Она побуждала их забывать «о ранимом теле и осуждении на смерть» и превращала для них «хождение по горячим углям» в шествие по росе. Ею уязвляемые, они терпели «язвы и болезни от огня», тягость лютых мучений. Иные из них «обесчувствовались к (ощущению) телесных поранений и болезней» и чрез то сберегали в себе неокраденный дух и огненные крылья к небу.
Развернутая нами картина кровавого страдальчества в Церкви дает основание к такому общему выводу: «Сила мучеников – любовь» в ее известных нам качествах. Она-то и составляла собою источник обрадования, подкрепления и мужества для святых страстотерпцев.
II. Бескровное мученичество
Следующей за кровавым мученичеством, вторичной формой христианского страдальчества во имя торжества в Церкви закона любви является бескровное мученичество.
Конечная задача его – возвысить спасающихся до того же благодатного пламенения любовию к Богу и ближним, какое имеет место в мученичестве кровавом. Средство к тому – также страдание. Бескровные мученики принимают его на себя в одном из двух видов: или (А) в свободноличном устроении, или (Б) в устроении Божественно-промыслительном. Сознательно налагаемое на себя кем-либо страдание обычно возникает на почве отречения от самолюбия и борьбы за настроение: а) чистое, б) смиренное и в) братолюбивое.
А
а) Забота об очищении от страстей заставляет бескровного мученика прежде всего собирать ум ко всецелому исканию Господа и противоречить вражиим помыслам. «Низложение (всякого) лукавого помысла в себе есть знак любви к Богу» и выявление склонности воли человеческой – куда она преклоняется. Труд немедленного отвержения греховных мыслей возможен только при условии самособранности. Он мучителен по причине назойливости приражений злых духов. Эти бесплотные враги человеческого спасения настойчиво покрывают ищущих благодатного очищения пеленой греховных внушений. Поэтому, чтобы молитвенно прозреть к Богу, необходимо напрячь все свое внимание и смиренным, сердечным плачем взыскать к тому помощи Божией.
Такое же напряжение всех душевных сил сопровождает подвижнические отказы от греховных сочувствий, влечений и пристрастий. Господствовать над собой, особенно на первых порах духовной борьбы, крайне трудно. От постоянного противления себе нервы страдальца превращаются в какой-то сжатый болючий комок, расшевеливаемый железным острием, и слезы льются из его глаз. Потому-то «непорочное служение» его Богу причисляется «к ежедневному мученичеству... и венец ему плетется из лилий» благодатных дарований. Слезы – его «жертва Богу, как и кровь, которую мученики пролили за Христа». Умерщвляющий страсти при этом отрекается от чувственности, видимых земных опор, надежд, утешений и обращен к одному невидимому. Его самопожертвование простирается до отрицания многого приятного в мирском быту, например: «блуда, нечистоты, злой похоти и любостяжания» (ср. Кол.3:5).
б) Из всех сопротивлений бескровных мучеников страстям самое длительное и тяжелое есть подавление гордости с присущими ей мечтами, чувствами и влечениями. На почве разрыва с привычкой властвовать, хранить нарядную внешность, репутацию умного человека и чем-либо возвышаться над другими у всякого христианина вырастает масса болей и мук от самообезличивания и изглаждения в себе всего обычного людям. Гордость наиболее живуча в каждой падшей душе и очень неохотно мирится со своими утеснениями. Ей трудно уступать, прощать, снисходить к чужим немощам, не стоять на своем в неуспехах, огорчениях и ежедневных неприятных случаях. Она с большим неудовольствием принимает личные беспокойства, не хочет дожидаться конца нудных бесед, первою начинать разговор при встрече с другими. Ей противно предупреждать других приветственными поклонами. Много есть и еще всевозможных мелочей, где гордости тяжело терпеть, молчать, извинять других и услуживать им с самоукорением. Оттого-то сознательное смирение христианской личности и опорожнение ее от самоцена во всех проявлениях есть страдание, насилие над собой и отвержение себя. Даже в малом смиряться прискорбно, так как гордость неповоротлива к самоуничижению. И только после кровавого самопринуждения достигается искомое долготерпение, подобное крепкой стене, которая не дает трещин для выпада сквозь эти отверстия горделивых обид, своеволий и заносчивости всякого рода.
в) Болезненно мучительны, далее, изменения своей неподвижности к благотворению, несносности в обращении и замкнутости от всех – в навык быть всегда добрым и самоотверженно услужливым. При подавлении порывов жестокости, вот-вот готовых обрушиться на кого-либо, спертые силы зла в борющихся с собою так и брызжут из их существа нервностью, раздражительностью и возмущениями. Часто весь мир кажется им мрачным, люди – злыми, своя личность – никуда не годной или болючим нарывом, к которому нельзя и прикоснуться. Тогда хочется им заявлять громко всем окружающим о своем внутреннем раздвоении между долгом милосердия и нехотением побеждать зло добром, проклятия – благословениями, обиды – молитвою за обидчиков. Между тем заповеди Евангелия безусловно требуют от них, чтобы они снисходительно и часто терпели человеческую взыскательность и прихотливость, всем являли кроткое великодушие и преодолевали в себе отвращение, охлаждение и нерасположение к нелюбимым людям. Это – настоящее мученичество.
Б
Иногда бескровные мученики, сверх добровольных скорбей, несут еще невольные, промыслительно попускаемые Богом. Значение невольных страданий и скорбей то же, что и значение произвольных. Смиренно переносимые невольные бедствия, лишения и потери очищают души терпящих, возвышают их над земным и чувственным, смиряют попустительными богооставлениями и унижениями и учат снисходить к окружающим со всей добротой милостивого сердца.
Вольные и невольные страдания постепенно умерщвляют человеческое самолюбие. Они чудно оживляют настроение любви у пострадавших и утончают их восприимчивость к благодати. «Претерпевый до конца, говорит Писание, той спасен будет» (ср. Мф.10:22). И еще: «по мере, как умножаются в нас страдания Христовы, умножается Христом и утешение наше» (2Кор.1:5). Это спасение и утешение благодатию Божией преподобный Макарий Египетский описывает так. Бескровные мученики бывают, по его выражению, «препобеждены Небесным желанием... отдаются ему в плен... и отрешаются от всякой мирской любви... и всяких земных уз, чтобы возможно им было одно это желание иметь всегда в сердцах и не примешивать к нему ничего иного». «Иногда такою радостию и любовию разжигается их Дух, что, если бы можно было, вместили бы всякого человека в сердце своем, не отличая злого от доброго».
Завершение страданий бескровных мучеников полнотой их облагодатствования имеет место во всех формах их подвижничества, каковы: христианская семейная жизнь, иночество, Христа ради юродство, столпничество и пастырство. Прекрасны по этому поводу слова преподобного Антония Великого, сказавшего, что четырехликое Серафимское существо, таинственно созерцавшееся святым пророком Иезекиилем, означает пути христианского спасения. «Первое лицо Серафимово – человеческое – означает верных, кои, живя в мире, исполняют заповеди, на них лежащие. Если кто из них выйдет в монашество, то он становится подобным лицу тельца, потому что несет тяжелые труды в исполнении монашеских правил. Кто, усовершившись в порядках общежития, исходит в уединение (юродственное Христа ради) и вступает в борьбу с невидимыми демонами, тот уподобляется лицу льва. Когда же победит кто (страсти), как столпники и истинные пастыри, тот уподобится лицу орла».
Придерживаясь данной последовательности восхождения к любви христианских бескровных мучеников, остановим внимание на своеобразных чертах их страдальчества в подвиге жизни: 1) семейной, 2) иноческой, 3) Христа ради юродственной, 4) столпнической и 5) пастырской.
1
О принадлежности подлинно христианской семейной жизни к разряду аскетических и, больше того, мученических устроений личного спасения говорит самый чин Таинства Брака, где поются слова церковной песни: «Святии мученицы, иже добре страдавше и венчавшеся, молитеся ко Господу спастися душам нашим». Приравнивание венцов брачующихся к венцам мучеников вызывается предстоящим им в супружестве трудом отречения от: а) гордости, б) брачного нецеломудрия и в) своекорыстия при воспитании детей.
а) Муж и жена – христиане призваны Церковью ко взаимной любви с условием умирания каждого из них для своеволия и нахождения себя увеличенными и умноженными друг в друге, по слову Спасителя: «Если пшеничное зерно, падши на землю... умрет, то принесет много плода» (ср. Ин.12:24). Чтобы прийти к духовному единению любви, тот и другой супруг должен отрекаться от себя один в пользу другого, отдавать свою душу каждый друг другу и жить взаимной жизнью.
б) Половое брачное общение их должно совмещаться с их лично подвижническим настроением. Если муж и жена, зачиная дитя, предварительно ослабили свою страстность пребыванием в страхе Божием, мире друг с другом и любовию, если также во время чревоношения женою младенца они отказываются вовсе от сладострастия, вместо же того часто молятся и не допускают вспышек взаимного раздражения и других страстей, то и дитя их рождается с большею наклонностью к добру, чем ко злу, и с большею способностью противостоять греху. Но подобное супружеское самоограничение, безусловно, нелегко. Оно есть подвиг собственного и потомственного усовершения.
в) Вслед за рождением детей для обоих супругов наступает новая забота – об их воспитании. Здесь супружеской любви приходится невольно искать себе подкрепления в небе, у Бога, и весьма беспокоиться за чистую религиозность детей и приспособленность их к практической жизни. Родительская жизнь в детях вообще полна тревог и опасений, требует всецелой богопреданности и силы духа. Тут надлежит всем жертвовать и все терпеть для прославления Бога в дорогих семейных отношениях.
Концом земного супружеского подвига является приобретение той Божественной любви в личном настроении, о которой святой апостол Павел писал семейным христианам в словах: «Господь да управит сердца ваши в любовь Божию» (ср. 2Сол.3:5). «Любовь да будет непритворна» (Рим.12:9) у вас. «Цель увещания есть любовь от чистого сердца, и доброй совести, и нелицемерной веры» (ср. 1Тим.1:5).
2
Удаляющиеся от мира и семейной жизни христиане обычно несут мученический подвиг в монашеском звании. Монашество, в сущности, есть отречение – прямолинейное и бесповоротное – от самолюбия и вытекающих из него трех основных страстей. Иноческие обеты девства и постничества даются к умерщвлению плотской похотливости – сладострастной и чревоугодливой. Обет нестяжания имеет в виду погашение корыстолюбия, а обет послушания обращен на подавление гордыни. Произнесение иноками при постриге своих обетов есть только выражение их решимости отречься от самолюбия. В последующей же за постригом жизни их наступает самая борьба.
Душа монаха временами влечется к семейной жизни, бывает полна нерастраченной жизненной силы. Избытком телесной энергии она подмывается к раздражительности, искушается сильнейшими позывами к чревоугодию, приступами скупости, злобы, гордыни и тщеславия. Враг человеческого рода всегда усиливается привязать монахов к воспоминаниям брачной жизни и лакомству, вопреки бегству от телесного сладострастия. Многих отрекающихся от мира уже после опыта семейных утешений в иночестве борет сознание сиротства и одиночества. Им приходит на память первая, мирская, жизнь, и сравнительно с нею пребывание в монашестве начинает казаться скучным, ненавистным и безутешным.
Ввиду этого им всегда приходится молиться, поститься, открываться старцу и не выходить из волевого напряжения, чтобы физическая сила организма не поглотила их духа и не приостановила высшей жизни его. Иноческое девство и постничество приближают к Богу отрешающихся от «пожеланий плоти» и «всего диаволова». По словам церковно-богослужебных молитв и песнопений, обуздание иноками плотских страстей болезненно. Оно есть «распятие миру», «мученичество в произволении», пролитие «тучи душевных слез» и «терпение зноя воздержания» с безмерными болезнями. «Изнуряющие свою плоть» алчбою, «бодрствованием, лежаниями на земле и иными томлениями» подлинно представляют себя Христу как жертву, поскольку «огорчают чувства болезнями воздержания». Они умерщвляют члены и «страдают, как бездушные камни», непреклонные при искушении своей воли. У всякого истинного монаха нет ничего для плотоугодия. У него правило – «никогда не есть досыта», так как монашеская «сытость то же, что пресыщение у мирян».
При условии плотского воздержания «вся брань монаха против демонов состоит в том, чтобы отделить страсти от мыслей». «Помышление – простое воспоминание о чем-либо, страсть – бессловесная любовь или безрассудная ненависть к чему-либо. С такою-то страстью брань у монаха». «По отделении страсти от помышления посредством духовной любви и воздержания (у монаха) остается чистый помысл». Впрочем, «отрекшийся от мирских вещей, как то: жены, имения и прочего – соделал монахом (лишь) человека внешнего, а еще не внутреннего. Отрешившийся же от страстных помыслов соделал таковым и внутреннего человека. Внешнего человека легко сделать монахом, если только захотеть. Но не мал подвиг сделать монахом внутреннего человека». «Всецело освободившийся от страстных помыслов и сподобившийся достигнуть чистой и от всего отрешенной молитвы есть внутренний монах».
Быть иноку мысленно чистым только и возможно чрез умерщвление пристрастия к телу.
Хранить душевную и телесную чистоту ему много помогает напряжение – смиряться при соблюдении обета послушания. Тщательное послушание монаха весьма мучительно на первых порах иноческого подвига. Приобретающий послушание должен вменить ни во что свой естественный разум и признать себя неспособным что-либо знать своими силами. Отрекаясь вместе и от всех естественных побуждений воли, хотений, привычек, сердечных ощущений и привязанностей, он должен волю, разум и сердце своего духовного руководителя принять в начало личной жизни, как отобразы Христова разума, сердца и воли.
Ему нельзя ничего делать в свое угождение, а все следует творить лишь с целью угодить Христу. Без описанного вменения ни во что личных совершенств и мудрований инок не может привиться ко Христу. Но самоуничижение это не обходится ему без мук. Тут совершается распятие всего иноческого существа при изгнании из ума – своемыслия, из сердца – своечувствия и из воли – своеволия и самочиния. Самолюбие отстаивает в монахе свою позицию, право своей жизненности и умирает медленно с нанесением глубоких болей отвергающему его иноческому сердцу.
Страдания иночествующих во время умирания для своей гордости прекрасно описывает церковное богослужение, говоря о некоторых преподобных угодниках Божиих: «Терпением ты смирил гордую вражду изобретателя злобы», «до кончины подражал ты Христову добровольному послушанию» и «во все дни совершал мученический подвиг», терпя «томительное унижение», «досады, бесчестия и язвы». А за то «принял славу мучеников». «Преподобие! Ты возлюбил трудную жизнь: был всем послушным и служил всем от крайнего смирения, считая себя последнейшим из всех». «Худость одежды имел ты более всех, так как знал, что от того смиряется душа».
Подчинением собственной воли и разума руководителю иноки приучаются к деятельности по мановению единой Божией воли и старца. Переменив и мирское имя на новое в знак отсечения мирской гордыни, они с болезнью смиренной души все делают не по своему разумению и не по личной оценке вещей, как хорошо сказал блаженный авва Исаия в следующем внушении своим ученикам: «Эти немногие дни жизни вашей проводите во смирении и терпении, отсекая свои хотения любовию».
Труд самоуничижения соединяется у монахов с подвигом нестяжания и милосердования об окружающих. Им малодоступна вещественная благотворительность, и нельзя от них непременно требовать непосредственной службы миру. Им всем свойственно молитвенно печаловать о людях, но лишь некоторые из них поставляются за послушание служить ближним в странноприимницах, приютах, школах, богадельнях, больницах и в миссионерском звании. На почве вхождения в мир им приходится выдерживать много скорбей. Быть в мире и не сливаться с ним ни в чем – новый повод к монашескому страдальчеству.
Борения иноков при соблюдении обетов девства, нестяжания, постничества и послушания Господь увенчивает даром благодатной любви. Совершенные монахи зрят в своем сердце Божественное светоявление. Предел иноческого бесстрастия есть именно любовь. Она – «последний предел деятельной жизни» и «облечение ума в единого Бога». «Боготворная любовь – плод на древе монашества», «свет благой» и край монашеских исканий. Потому-то епископ Феофан Затворник в письме к одному иноку-подвижнику высказал именно в этом смысле благожелание, говоря: «Да воссияет над черничеством Вашим Божий свет; по свете же да снидет теплота Божия. Огнь Божий да возгорится в сердце Башем и всё да переплавит в естестве Вашем по новому образу».
В творениях святых отцов и писаниях всеми признанных в Церкви аскетов можно найти немало повестей касательно получения святыми иноками богоозарения любви. Для образчика приведем четыре подобных рассказа. Два из них передаются преподобным Симеоном Новым Богословом, один – блаженным Диадохом, епископом Фотики, и один – русским подвижником Георгием (Машуриным), затворником Задонского монастыря.
а) «Один юный, – пишет преподобный Симеон, – рассказывал мне, что был он послушником у одного старца... Слыша, как старец говаривал, что на подвизающихся приходят свыше Божественные озарения, юный возымел желание и себе получить такое благо. В один день он, все грехи свои во мгновение ока приведши на мысль, облился весь слезами и, падши к ногам святого (старца), обнял их и сказал: “Молись о мне, святче Божий, да обрету милость по твоему ходатайству”. На это старец его показал такое соболезнование, что сам заплакал и сказал: “Имею веру, что Бог дарует тебе сугубую благодать, ради одной твоей веры, какую ты имеешь”.
“Отпуская меня (передавал после о себе его послушник), старец дал мне заповедь – прочитать на ночь лишь «Трисвятое» и лечь. Вошедши туда, где я имел обыкновение молиться, и начав: «Святый Боже», я вспомнил слова старца, вдруг заплакал и в такие пришел слезы, в такой пламень к Богу, что того не могу выразить. Падши затем лицом на землю, я увидел нечто дивное. Ибо вот воссиял мысленно во мне великий свет и взял к себе весь мой ум и всю душу. Изумился я такому чуду и вопиял только: «Господи, помилуй». Не ведаю и того, как соединился я с тем светом, – в теле ли быв или вне тела. Все чувства ума и души моей прилеплены были тогда к радости того света. Но когда безмерный тот свет умалился и стал невидим, я много опечалился от разлучения того”».
б) Того же созерцания невещественного явления Бога во свете любви неоднократно удостаивался сам преподобный Симеон Новый Богослов. «Однажды, – пишет он о себе, – молился я пред образом Божией Матери, и, прежде чем встал, Ты (Господи) явился внутрь бедного сердца моего, сделав его все светом. С того времени стал я любить Тебя от веры, что имею внутри себя Тебя – Ипостасную Любовь. Ибо истинная любовь – Ты, Бог. Когда таким образом насадилась надежда в вере, Ты, добрый Делатель, привил к единой надежде, как к древесному корешку какому, святую любовь Твою. И я, поскольку эта любовь растет день ото дня и беседует со мною, радуюсь и веселюсь... Умоляю Тебя, Господи, укрепи в душе моей любовь к Тебе, да любовь Твоя покрывает меня и я да сподоблюсь с нею воззревать к Тебе». «Неизреченная красота явившегося (света) поразила сердце мое и подвигла к беспредельной любви. Любовь же не дала уже мне обратиться опять долу... Для того пожелал я написать о всем сказанном, чтобы вы познали знак совершенной любви и увидели, как изменяются те, которые оставляют все по любви к Возлюбившему нас Богу».
в) Рассказ святителя Диадоха о видении неприступного света Божия, записанный им со слов некоего инока, более общего характера сравнительно с повестью о том же преподобного Симеона Нового Богослова. «Некто из тех, кои с какою-то ненасытимостью любят Бога, – так начинает свою речь блаженный Диадох, – рассказал о приобретении этого дара следующее: “Захотелось мне, – говорил он, – в точности познать любовь Божию. И Благий открыл мне это весьма ощутительно. Я столько почувствовал таковое действо, что душа моя с неизъяснимою какою-то радостью и любовию стремилась тогда выйти из тела и отойти ко Господу и как бы не знать этой временной жизни”. Человек, опытно познавший такую любовь, хотя бы тысячу раз от кого обижен был или потерпел утрату, не гневается на него, но бывает как бы прилеплен к душе обидевшего. Он воспламеняется гневом только на тех, которые или бедных утесняют, или живут беззаконно».
г) Случай боговидения под формою осияния Святого Духа, упоминаемый в письмах затворника Георгия (Машурина), относится к его собственному лицу. «В уединении (Задонского монастыря), где я провел, кажется, шесть лет, – пишет он о себе, – когда угодно было Господу привести мое сердце в совершенное сокрушение, тогда думал я, что уже пропал и гнев Божий пожжет мою душу, унылую и нерадеющую... Я впал в великое изнеможение и едва только мог дышать, но в сердце непрестанно повторял: “Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!”.
(Как-то в один день) вдруг вся немощь (моя) в одно мгновение отпала. И тогда-то огнь чистой любви коснулся моего сердца. Я весь исполнился силы, чувств, приятности и радости неизъяснимой. Все мне стало очень любезно. До такой степени я был восхищен, что уже желал, чтобы меня мучили, и терзали, и ругались бы надо мною. Для того желал мучения, чтобы удержать в себе этот сладкий огнь любви ко всем... Чем более нападений от людей, тем более сердце разгорается этою святою любовию».
Богоосияние Святого Духа любви, отмеченное в изложенных рассказах, есть раскрытие в совершенных иноках дарований Святых Таинств Крещения и Миропомазания. Поводом же к тому служит мученическое жертвоприношение иноками Богу всего своего существа.
Глава 3
Третья по нашему счету форма бескровного мученичества, возвышающаяся над монашеством исключительным самопреданием Богу, есть Христа ради юродство. Носители подвига юродства «мученически проводили всю свою жизнь», «во все дни земной жизни терпя злые муки».
Чтобы скорее очиститься от страстей, они, живя в мире, вовсе отвергались его утех, славы и достоинства, шествовали тесным и узким путем. Некоторые из них добровольно предавали свое тело «на раны, воздержания, биения» и беспокойства, ограничивая себя при этом во всяком плотском желании.
Ради углубления в себе духа смирения юродивые притворно надевали на себя личину безумия и терпели из-за того массу смиряющих «скорбей, бед, поруганий, укоризн и досаждений». Страдание увеличивало их самопознание и внутренне размягчало до того, что они любили своих обидчиков и молились о них.
«Христоподобное милование» было их отличительным и постоянным свойством. В силу его они духовно помогали ближним и извлекали многих «из тины страстей». Болезнями же самоотречения все они привели себя к «любви Христовой», «пламенному желанию Бога» и озарению Божественным светом.
Глава 4
Необычайностью богоустремления подвиг Христа ради юродства тесно соприкасается со следующим за ним путем спасения чрез подвизание на столпах.
Святые столпники восходили на каменные или деревянные столпы с тем, чтобы освободиться при стоянии на них ото всех помех к единению с Богом. Так как все силы их души переживали Бога как Первоисточника любви, то они были созерцателями в самом высоком смысле этого слова. Сердце каждого из них «способно было обнять любовию всю вселенную... и изливать на всех добро».
К данной высоте любви столпники поднимались общехристианским путем самопожертвования и бескровного мученичества. Столпы были для них крестами, на которых они распинались, уподобляясь своему Владыке и делаясь сообщниками мучеников. «Деннонощные молитвы и бодрствование» вместе с постничеством очищали их от страстей. «Страданием от дождя, зноя», зимнего томления, гниения плоти и «множества искушений и скорбей» они мученически смирялись. Сострадая людям, они были молитвенниками за весь мир, а всех притекающих к ним назидали со своих столпов, как с кафедр, и вразумляли по их личным потребностям.
Чистое, смиренное и умиленное «возвышение над видимым» и представление себя Господу во всецелую жертву показывали столпников «неомраченными зеркалами» для отражения Божественного света. «Трисветлое осияние» беспрепятственно «сорастворялось с ними». В нем они «приобретали единого Христа» со Отцем и Духом и становились селениями Пресвятой Троицы.
Глава 5
Пятый род мученического подвига в Церкви, отмечаемый нами, есть православно-христианское пастырское делание.
Пастыри Церкви несут сугубое бремя мученических болезней личных и болезней в связи с духовным воспитанием своей паствы.
Лично они усовершают настроение своей любви так же, как и миряне, – путем глубоких внутренних страданий.
Очищение от страстей достигается ими чрез обычные труды воздержания от плотоугодия, пристрастий к видимой чести и славе. Пастырское воздержание – тоже, что «распятие членов тела пощением», распятие души для мира и страдание за чистоту.
В себе и своих достоинствах пастырей разочаровывают прежде всего личная бесчувственность на молитве и при чтении слова Божия, их болезни и неудачи жизни, неудовольствия и огорчения во взаимоотношениях с пасомыми; заботы их о страждущих и о нравственном возвышении паствы полны муки. Не об этой ли необходимости их страдать за благо пасомых напоминает им на рукоположении пение тропаря: «Святии мученицы, иже добре страдавше и венчавшеся, молитеся ко Господу спастися душам нашим». Самое хранение светлости Православия и личный подход к каждому члену паствы очень многих пастырей обратили и обращают в «жертвы» (1Тим.4:6) заколения. Чтобы взвесить напряженность пастырских скорбей за дело возрождения пасомого словесного стада, достаточно привести на память слова о себе апостола Павла. Описывая свои переживания, он говорит: «Я был в трудах, безмерно в ранах, в темницах, многократно при смерти. Много раз был в опасностях на реках, в опасностях от разбойников, в опасностях от единоплеменников, в опасностях от язычников, в опасностях в городе, пустыне, на море, между лжебратиями. Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы и я не воспламенялся?» (ср. 2Кор.11:23, 26, 29).
Много подобных изречений о страданиях пастырей за спасение церковного общества можно, далее, встретить в богослужебных книгах Святой Церкви. Здесь читаем, например, такие выражения: «Всесвященные пастыри! Все болезни и многообразные напасти претерпели вы за Христово стадо». «Уподобляясь божественному Павлу, ты, святитель, терпеливо окончил жизнь в изгнаниях, нуждах и скорбях, непрестанно утесняемый». «За Христа Бога ты претерпел многие болезни... и окончил жизнь мученически». «Ученики Слова! Великими телесными болезнями вы отъяли от (церковной) среды болезненный грех» и за то «претерпели многовидные гонения и бедствия». «Блаженный! В твоих частых изгнаниях за Троицу» ты, «подвизаясь за благочестие, понес безмерные бедствия». «Как19 назовем тебя, святитель! Мучеником ли, ибо ради Христа ты подвизался до смерти?». «Сияющий светом Православия! Терпя гонения многие годы, ты был мучеником без крови». «Филиппе! Ты – сострадалец апостолов, единонравный страстотерпцам». «Мудрый! Ты сам себя принес (Христу) в благовонное заклание». «Отче! Ты был столпом и жертвою Христовой Церкви».
В пастырском страдании за развитие в себе чистого, смиренного и милосердого хождения пред Богом и паствою ясно выступают черты «любви, сраспинающейся» Христу и «с Ним срастворяющейся». Увенчанием пастырского мученичества является, по словам церковных песнопений, всецелое просвещение святых пастырей Божественными светоизлияниями или «огненным лучом Духа».
Рассмотрением пастырского страдальчества за Церковь мы заканчиваем весь отдел о мученичестве и можем в заключение сказать, что христиане поистине духовно "рождаются в Церкви на страдание, чтобы, как искры, устремляться вверх» (ср. Иов.5:7). Страдание, преисполняя их боголюбием, а вместе и «любовию друг ко другу и ко всем» (ср. 1Сол.3:12), само по себе превращает земную жизнь их в сплошной крестный ход к небу. «Твердо верующие, – скажем словами преподобного Марка Подвижника, – всякий день умирают ради любви Христовой... и не помышляют ничего другого, кроме того, как бы достигнуть в совершенную любовь Христову. Этого ища более всего, святой Павел говорил: «стремлюсь, не достигну ли и я, как достиг меня Христос Иисус» (Флп.3:12), то есть да возлюблю так, как и возлюблен я был от Христа. И когда достиг апостол этой любви, более уже не хотел помышлять ни о чем – ни о скорбном для тела, ни о дивном в творении, но все оставил явно и говорит: «Кто нас разлучит от любви Христовой?» (ср. Рим.8:35)».
При выяснении смысла страдальчества христиан за торжество в себе самоотречной любви над самолюбием мы оттеняли преимущественно момент болезненности христианского подвига. Момент же практического осуществления подвига намеренно затемнялся нами с тем, чтобы подробно остановиться на нем в отдельном очерке, следующем ниже.
* * *
Слав.: «Что».