Идеал христианского пастыря навеки дан в Лице Господа Спасителя. Возвысится ли кто за поисками высшего идеала к звездам небесным, сойдет ли в глубины морские – другой подобной чарующей красоты Небесного облика, как у Спасителя, не найдет нигде. В Первопастыре Христе, как Первосвященнике, – совершенство пастырей, желательный элемент их создания, образец жизни и сама жизнь их. Самые имена Господа, как читаем в одной рукописи XI в., говорят о способах пастырского подражания Ему. Он – Помазанный елеем, Назорей, Сын Вышнего и Спаситель, как образец милосердия, посвященный Богу от чрева Матери, пример возвышенного созерцания духовного мира и Созидатель людей (см.: Мф. 1:16, 2:23, 1:21, 25; Лк. 1:32).

Он – Еммануил – безотлучно пребывающий с пасомыми день и ночь, Сын Человеческий, как похожий на нас с наших лучших сторон (см.: Мф. 1:23, 13:37); Чистый, как девственная лилия полей; Смиренный, как приниженная фиалка; Любящий, как алая роза, по слову премудрого: Яко сад шипковый во Иерихоне (Сир. 24:15). Таковы должны быть и пастыри Христовы. Свет их деятельности и настроения пусть не может открыться во всем полуденном блеске, но может разгораться тихо, как утренний свет. Служение Господа и пастырей воссозданию человечества мыслится в десятой главе Евангелия Иоанна (см.: Ин. 10) и Евангелия Матфея в словах: Идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков (Мф. 4:19). И еще сюда же относятся евангельские изречения: Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам (Ин. 13:15). Я вас избрал и поставил, чтобы вы шли и принесли плод, и чтобы плод ваш пребывал (ср.: Ин. 15:16). Добрый Пастырь Христос (см.: Ин. 10:11) – высший первообраз пастырей, идеал их, показывающий, какова должна быть всякая живая пастырская личность. Проникнутые Его бесконечным величием, пастыри могут вслед за пророком Иеремией сказать: Ты влек меня, Господи, – и я увлечен… было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог (Иер. 20:7, 9). Спаситель указывает современным пастырям общее направление в до-стижении ими цели служения их, по слову Апостола: В вас должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе (Флп. 2:5).

Подражание пастырей Господу должно быть, прежде всего, в приготовлении к своей пастырской деятельности.

Спаситель приготовлял Себя к великому пастырскому подвигу, как говорят пасторалисты, изучением Писания, посещением синагоги и Храма, этой колыбели и кормилицы веры Израиля. Он поражал глубиной чувства и богатством Своего духа во время беседы с ними в Иерусалимском храме. В повиновении же родителям Он обнаружил самоотречение и смирение Своей любви к Богу и человекам. Неся потребность глубокого покоя для углубления в Себя, Господь Спаситель любил уединение и созерцал тогда дело Искупления. Будучи истинным человеком, Он образовывал характер в отражении искушений (см.: Лк.4:1–13). Его потребностью было пребывать в пламенной молитве к Небесному Отцу, извлекать из созерцаемой в природе картины благости Божией пищу для духовной мысли. Им познавалась природа религиозно. Знал Он глубоко людские радости, скорби и нужды, прозревал всюду Промысл Жизнеподателя. Работа над Своей человеческой природой подготовляла Его к прохождению Своего пастырского служения, причем духовное возрастание у Него шло в гармонии с телесным развитием.

Таким образом, идеально прекрасная личность Первопастыря Христа сложилась из следующих жизненных элементов: изучения слова Божия, внутреннего самосозерцания, уединения, уяснения высшего смысла природы и жизни, из молитвенных бесед с Небесным Отцом.

Серьезное приготовление к пастырству современных пастырей должно, в подражание Господу, выражаться приобретением знаний, чистоты, близости к Богу. Сведущий в теории пастырства легче приобретает опыт, глубже наблюдает окружающую жизнь, тщательнее работает над собственной личностью и возгревает возвышенно идеальную настроенность, бросая пастырскими трудами свет практики на свою теорию.

Необходимость обдуманного и зрелого приготовления к пастырству видна на Апостолах Христовых. Допущенные по призванию к теснейшему внутреннему общению с Господом и составляя Его свиту, они не тотчас сделались ловцами человеков (Мф.4:19), а больше трех лет были со своим Учителем, слушали Его, приглядывались к Его жизни, пользовались Его доверием и руководством. Вначале они слабо отражают свойства Учителя, но после мало-помалу проникаются Его чудесным влиянием и поддаются Ему. Нрав их становится мягче, речь умереннее, поступки более отрешенными от себялюбия. Как ласточки, нашедшие лето, или как замерзшие почки под влиянием теплых лучей весеннего солнца, они раскрывают свою природу около Господа для более полной пастырской жизни. Значение притч им было объяснено со стороны Господа особенно, и они называли Своего Учителя Равви (Мк.9:5), что значит Учитель жизни.

И пастыри из соответствующих их деятельности книг Священного Писания, как из глубины морской, прежде всего должны износить жемчужины знания, богатства наблюдений над человеческой природой, прояснить истину для самих себя. Теоретическая подготовка исследованием Писаний должна первее возродить самого пастыря, вывести на свет Божий все хорошее в его жизни. Плохое он обязан оставить, покаянно оплакать, забыть и твердо решить более не грешить, и, ставши истинно хорошим человеком, он может быть и истинным пастырем. Знания у пастыря должны быть не самоцелью, не суетою сует, а средством к нравственному улучшению. Все дела свои он должен относить ко Христу, мысленно поставляя их на Его одобрение, имея всегда пред очами Его идеальный образ и благоговея пред Ним. Так вызывается человек в пастыре человеков. Подчинивший себе грубые инстинкты и научившийся играть на многосложном инструменте своей души у себя дома, тот овладеет им и в чужом собрании. Он открывает в себе победой над страстями, молитвой и словом Божиим сферу добрых мыслей и расположений. Наконец, наблюдение в природе величия, премудрости и силы Божией и непосредственное изучение жизни в людских бедах, болезнях и прирелигиозных подъемах еще более осмысливают приготовление к пастырству.

Некогда посещение Иерусалимского храма Господом Спасителем в двенадцатилетнем возрасте вызвало в Нем мысли о Храме как о доме Отца Его. Здесь именно по человечеству Господь решил вопрос о призвании Своем служить миру. Охваченный и воспламененный мыслью о Своем призвании, Господь забыл об окружающем, почувствовал непреодолимое побуждение заниматься деятельностью Своего Отца и быть в Его доме, в сознательно свободном подчинении Своей воли воле Отчей. Замечательно, что всю Свою пастырскую деятельность Господь Спаситель изводил из Своего внутреннего собственного Я, руководясь тем, что Ему представляется должным.

Отсюда и для христианского пастыря необходимо внутреннее призвание как импульс его мысли и пастырского бытия. Апостолы Андрей и Иоанн, согласно указанию Предтечи Господня (см.: Ин.1:35–37), пошли за Божественным Учителем по внутренней необходимости и желанию и в приятии ученичества от Него восприняли пастырство. Желание быть учениками Христовыми Апостолы выразили вопросом к Нему: Равви, – или, что то же, Учитель жизни, – где Ты живешь? (ср.: Ин.1:38). Такое состояние духа – внутреннее призвание к пастырству. Собственно, здесь мы видим простое сближение будущих пастырей с Пастыреначальником, внутреннее желание быть учениками, свободное решение следовать призыву и своему порыву к свету и истине. Внешнее призвание благодаря ближайшему знакомству с Пастыреначальником развилось у Апостолов в призвание внутреннее. Отсюда пастырское призвание есть способность к непринужденному следованию человека за Христом, связанное с нею стремление к продолжению Его дела и благоприятные для развития этих стремлений и способностей внешние обстоятельства.

Изредка, при внутреннем призвании, благодать Божия явно прикасается к сердцу призываемого и бывает слышима в совести (см.: Откр. 3:20), как это можно наблюдать на примере митрополита Московского и Коломенского Иннокентия (Вениаминова). Если у высоконравственных лиц слышимы сердечные веяния и голос благодати, то в обыкновенных случаях внутреннее призвание ощущается как ясно сознанное стремление человека к пастырству. Внешнее призвание к пастырству иногда отождествляют с направлением обстоятельств жизни тех или иных лиц к пастырству и тесным сближением их с пастырством Христа.

Из желающих следовать за Христом Спасителем во дни Его земной жизни одни отвергались, другие призывались, третьи признавались неблагонадежными для Царства Божия (см.: Лк. 9:57–62) – в зависимости от своекорыстия, от искренности желания и за увлечения мирскими привязанностями. Спаситель никого не исключал из своих последователей, но недостойным не препятствовал исключать самих себя. Вокруг Него происходила мощная работа сердец, и результат борьбы показывал меру достоинства призываемых. В этом-то и заключалось образное вывеивание лопатою Христовою недостойных последования за Ним (см.: Мф. 3:12).

Говоря кратко, пригодность к пастырству определяется свободно сознательным подчинением воли призываемых воле Бога, вытекающим из внутреннего «я» человека и не покидающим его.

Переход от призвания внешнего к внутреннему можно наблюдать на примере апостола Петра. При восстановлении его в апостольском достоинстве на берегу Генисаретского озера Господь вопрошает его трижды о любви к Себе словами: Любишь ли ты Меня (Ин. 21:15–17) – любовию совершенною, вечною, неизменною? И Апостол отвечает: Ты знаешь, что я люблю Тебя (Ин. 21:15–17) – дружески преданно. После внутреннего самоопределения и самопроверки себя Петром Спаситель говорит ему: Паси агнцев Моих (Ин. 21, 15) – юную нарождающуюся Церковь, паси овец Моих (Ин. 21:16, 17), питающихся более твердой пищей. Очевидно, за глубокую любовь ко Христу, искренне обдуманное стремление к пастырству Петр удостоен пастырских прав в полном объеме.

Внутреннее призвание могут воспитать в себе все, искренно желающие поработать над собой в пастырской подготовке. У них к сознанию пастырского долга постепенно примешивается интерес, желание продолжать дело, а потом и стремление продолжать учительство с любовью, что и составляет знак внутреннего призвания. Вдумчивое отношение к цели своей жизни и полная убежденность в исполнимости пастырского служения ведут к истинно пастырской деятельности. Будущему пастырю необходимо смиренно сознавать свое недостоинство, постоянно ходить в покаянном настроении, и Господь его, изветшалого, немудрого и немощного, высотою самого служения возбудит к ревностному исполнению, усугубит его талант благодатию и в немощи его совершит Свою силу. При несоответствии пастырскому идеалу совесть будет всякий раз мучить такого пастыря до тех пор, пока он не воздвигнет себя к исправлению.

Итак, желающий пастырства должен воспитать в себе самоотверженную любовь, готовность самоотверженно сносить укоризны и злословия при исполнении Божией воли. Не имеющий таланта Петровой любви должен работать в Божием вертограде с наличною своею любовью, ввиду настоящей немалой нужды в служителях Церкви. Апостолы, призываемые Господом к пастырству, на зов Христов даже не сказали простого «да», а всецело доверились Божественному Пастыреначальнику и приняты были Им в Его доверие. Так и современные верующие могут быть достойными пастырями при любви ко Христу, подчинении Его воле личного своеволия, при внутреннем пастырском настроении, полном смирения и высоком в интеллектуальном и моральном отношениях. Отказывающийся от пастырского служения, при способности к нему, наказывается презрением Церкви и гласом Господним чрез Пророка: Вы презрительно обратили ко Мне хребет и не повиновались; так будет и вам: когда призовете Меня, не призрю на молитву вашу и не услышу ее (ср.: Иез. 8:16,18). Подобно первозванным Апостолам у Господа, теперь, в наличной действительности, первозванными к пастырству должны быть названы современные воспитанники духовно-учебных наших заведений.

В духовных школах их настраивают, формируют, воспитывают, развивают и каждый атом в их организме делают как бы церковным. В учебных заведениях они воспитываются на трудовые жертвы простецов верующих, составляющие свечной доход приходских церквей, пользуются всегда особенным попечением школьной администрации. И каждый из таковых вправе изъявить желание быть пастырем, войти в содружество со Христом, Который готов принять их в доверие к Себе. Питомцев духовной школы призывает к пастырству сама жизнь, Промысл Божий. Не они избрали Господа, а Он избрал их в Свои ученики, чтобы они, по выходе из школы, шли и приносили плод на ниве пастырства. Иные родители, как пророчица Анна – пророка Самуила (см.: 1Цар. 1:11), посвящают своих детей Богу от чрева своего, от рождения их, а те должны взаимно воспитать в себе постоянную внутреннюю склонность к служению Церкви, желание любить пастырское звание и носить его. Когда совесть уполномочивает нас и побуждает нас возложить на себя исполнение пастырской обязанности или обстоятельства жизни ведут к тому, тогда мы призваны делать Божие дело. Пастырское призвание – результат внутренней работы над собой, а не результат внешнего чуда. Работать над собой следует во имя Христовой любви и в этом полагать свое призвание.

Самооценка в пастырском приготовлении к служению Церкви маловажна из-за своей нередкой ложности. Так, готовящиеся ко священству могут прельщаться будущим своим служением в силу желания влиять на других или прельщения внешней красотой богослужебных действий. Иные находят предвкушение удовольствия от мысли, что они будут учить, наставлять, исповедовать верующих. Некоторые, с тонким самолюбием, мечтают о высоких должностях и церковно-административной работе и достижениях. Приступающие к пастырству с описанным предрасположением скорее способны внести в жизнь своей паствы путаницу, чем ее преобразовать к лучшему.

С другой стороны, неполезно будущим пастырям в период подготовки к служению непрерывно щупать пульс каждому своему ощущению для определения меры своей годности к пастырству. Такой самоанализ выражает лишь слабохарактерность, поддающуюся летучим влияниям мыслей. Но среди кандидатов священства встречаются и достойные люди. Отмечая наличие их, преподобный Симеон Новый Богослов в своем 88-м слове говорит: «Кто… стяжал такую любовь к Богу, что лишь только услышит одно имя Христа, тотчас начинает гореть пламенем к Нему и проливать слезы, плакать при этом и о братиях своих, почитая грехи других собственными своими и от всей души имея себя самого грешнейшим паче всех… но питает дерзновенное упование на Божественную благодать и силу, ею подаемую, и если с готовностию решается на такой шаг, то… живот свой положить за братий, во исполнение заповеди Божией и любви к ближнему»¹⁸.

Люди с таким настроением редки. Большинству приготовление к священству дается большой предварительной работой над собой. Склад души русского человека, жаждущего обновления, скорбящего о своих грехах и стремящегося и себя, и других приблизить к Богу, как раз соответствует тому настроению, которое должно определиться в кандидате священства.

Естественная подготовка к его будущему служению должна выражаться в следующем совершенствовании:

он обязан изучить условия успешной борьбы добра со злом по разуму Библии, святых Отцов Церкви, по аскетикам епископа Феофана Затворника и епископа Игнатия Брянчанинова, на основании современной изящной и классической литературы и общения с больными, скорбными и опытно духовными лицами; его обязанность – навыкать к проповедничеству, уяснять себе при этом истины веры и побеждать застенчивость. Малодейственное внутреннее слово, высказываемое проповедью, растет у самого проповедника, как пять евангельских хлебов в истории насыщения пяти тысяч человек (см.: Мф. 14:17–21); навыки чистоты, благочестия, любви и сострадания должны быть для готовящегося к священству первейшим объектом внимания. Бывают пастыри-аскеты, послушные высшей церковной власти, но чуждые пастырского умения объединяться с паствой. На поприще церковного служения они нередко неопытны и тяжелы для пасомых сухостью и черствостью. Учиться пастырскому духу по книгам подвижническим следует осмотрительно и с выбором руководств. Есть книги, которые превосходно учат чистоте и богомыслию, но не раскрывают путей к воспитанию отзывчивости и сострадания. Названные качества учат развивать лишь те руководители, которые потрудились в общественной работе, направленной к душевному спасению руководимых ими. Их пример показывает, что самозамкнутому человеку нужно сближаться с людьми в их несчастиях, когда они сами напрашиваются на откровенность и сочувствие, деятельно раскрывать себя к участию другим и расширять свою открытость и мягкость обращения. Сладость бескорыстной любви сама повлечет к продолжению деятельности на пользу окружающих. При малочисленности искренних людей как ценны лица, полные задушевности! Между тем только они способны горячо проповедовать, понимать настроение собеседников и уметь давать им нужные ответы. Напротив, закованность в номизм и схоластику очерствляют человека и разобщают со всеми; наиболее важный труд надо приложить кандидату священства к приобретению прямолинейных религиозных убеждений. Колебания воли пасомые прощают своему пастырю при его немощах, но измену убеждениям – никогда. Равно и суд Божий, и суд личный требует от каждого из нас быть человеком идеи. Условность, подчиняющаяся разным порывам по часам дня и попускающая за молитвой злоречие, цинизм, пренебрежение верой и тому подобное, в пастыре недопустима. Ему никогда нельзя маскироваться неверием, но следует неизменно быть преданным вере, железным столбом и медною стеною (Иер. 1:18) в неизменном соблюдении Закона Божьего, уклонение же от воли Божией оплакивать горько. Взгляд на пастырство как на внешнюю профессию хиротонисуемого лишает обновления благодатию священства. При учительстве он, сделавшись пастырем, изнесет из своей души пасомым одни сухие, диалектические доводы необходимости добродетели и гибельности порока, но никто из слушателей от проповедничества его не подвигнется к исправлению и не придет в чувство. Неуклонно верный пастырским идеалам до хиротонии расширяет свои религиозные понятия, создает в себе целостность характера без фанатизма, без раздражительности и холодного квиетизма, вырабатывает духовный вкус и чутье к оценке жизненных явлений.    Вступив на поле пастырского служения, он будет в полном смысле слова устами Божиими (ср.: Мф. 4:4) в руководстве верующими.

Раскрытию важнейших сторон пастырской психологии предпошлем рассмотрение вопроса о сущности пастырского служения.

Обычно существенную цель пастырского служения полагают в заботах о духовном усовершении или спасении людей. Такое определение, бедное содержанием, слишком обще. Под это определение душепопечения без натяжек может подойти пастырство всевозможных религиозных направлений и оттенков: попечителями душ пасомых одинаково считают себя церковники-обновленцы, ксендзы, пасторы, сектантские пресвитеры, или «старшие братья», магометанские муллы и языческие жрецы.

Православно-пастырское богословие, в лице своих разных исследователей, характернейшей чертой христианского пастырства считает и нравственное руководство паствой, и тайноводство, и проповедничество, и сумму трех видов пастырского служения, только что поименованных. Профессор В.Ф. Певницкий, например, признает, что пастырское служение состоит «в строении Таин Божиих, проповеди слова Божия и попечительном руководстве людей в духовной жизни»¹⁹. Архиепископ Антоний (Храповицкий) в пастырской деятельности отмечает два свойства: благодатно-духовное возрождение людей и руководство их к духовному совершенству²⁰.

За отсутствием единого определения сущности пастырства в пасторологии неотчетливо преимущество какой-либо важнейшей стороны этого служения. С упадком у нас живого пастырского духа данный вопрос освещается или односторонне, или неверно или вовсе забывается. Многие современные пастыри главную часть своего служения усматривают в совершении Таинств, богослужения, треб и молитвенных чиноположений. Другие считают это второстепенным в пастырстве, а главным считают руководство пасомых и расширение проповедничества. Третьи, в последние годы нашей жизни, вводят в состав пастырских обязанностей усиленные заботы об устроении земной культуры и участие в государственном строительстве. Мироотреченный же, «византийско-аскетический», характер пастырства осуждают (обновленчество). Четвертые, признавая важность тайноводства и руководства у пастырей, отделяют пастырство от священства и относят священство более к Догматике (см.: Экземплярский В.И. Библейское и святоотеческое учение о сущности священства. Киев, 1904), а пастырство к научной Пасторологии (архимандрит Борис [Плотников]) или к особому отделу ее (архимандрит Кирилл [Наумов]).

Вот почему необходимо ясное определение существенного характера пастырства, общим признаком коего признается руководство ко спасению. Различие ответов на данный вопрос должно зависеть, очевидно, от того или иного понимания спасения. Пасторология не занимается толкованием существа спасения и принимает уже готовое понимание спасения. Епископ Феофан Затворник, признанный судом Церкви и Академии авторитетом в области аскетики, определяет христианскую жизнь в смысле ревности и силы «пребывать в общении с Богом деятельным, по вере в Господа нашего Иисуса Христа, при помощи благодати Божией, исполнением святой воли Его во славу пресвятого имени Его»²¹.

Следовательно, существо христианской жизни состоит в богообщении о Христе, Господе нашем, в «богообщении, вначале обычно сокровенном не только от других, но и от себя»²². Первоначально оно выражается подвигами очищения от грехов и лишь постепенно становится ощутительным при своей таинственности. Если богообщение – цель трудов наших и сущность спасения, то и начало его и последующее Домостроительство спасения или способность и сила его достигать зависят не от человека, а от Бога, имеющего власть дать Себя в желаемое общение. Вера и усилие человека в спасении требуют восполнения благодатию Духа Святаго по милости и благости Божией. Чрез Духа Святаго и совершается богообщение. Без благодати Божией в христианине не может быть ничего доброго, как и апостол Павел говорит: Благодатию Божиею я есмь то, что есмь (ср.: 1Кор. 15:10). Долго мы не знаем сей необходимости своего душевного укрепления благодатию. Когда же это опознаем, тогда начинаем видеть необходимость для себя благодатной силы буквально в каждую минуту нашего бытия, подобно дыханию. Беспредельно широка действующая в человеке благодать Господня. Для человека всем является Господь постоянно. Человеческие привнесения в дело своего спасения состоят лишь из сознания греховности и из немощных усилий выйти из нее. Сообщение людям дароспасающей благодати есть цель служения в Церкви Господа Спасителя. Он исходатайствовал от Бога Отца излияние Святаго Духа на Церковь в Пятидесятницу. С того времени до кончины настоящего бытия Дух Святый непрестанно посылается на спасение людей чрез Господа Иисуса Христа, Посредника между Богом и людьми.

В связи с этим сущность пастырского служения Господа наиболее правильно усматривать в благодатном посредничестве (см.: Ин. 10; 1Пет. 2:25, 5:4; Евр. 13:20). О продолжателях Своего служения – Апостолах и их преемниках, пастырях, Спаситель сказал: Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас (Ин. 20:21). По выражению апостола Павла, пастыри – соработники, споспешники, слуги Христовы, посланники Божии, от имени Христова, то есть те же посредники и продолжатели дела Христова (см.: 1Кор. 3:9–10, 4:1–2, 9; 2Кор. 5:20). Все же от Бога, Иисусом Христом примирившего нас с Собою и давшего нам служение примирения… Итак мы – посланники от имени Христова, и как бы Сам Бог увещевает через нас; от имени Христова просим: примиритесь с Богом (2Кор. 5:18, 20). Судя по этим словам, характер пастырства выражается посредничеством не человеческим, а Христовым, благодатным. Если кто Духа Христова не имеет, тот и не Его (ср.: Рим. 8:9). Мысль о Божественном, благодатном посредничестве пастырей апостол Павел защищает в первых четырех главах Первого послания к Коринфянам против ложного взгляда некоторых коринфских христиан, привязывающихся к человеческим преимуществам своих духовных отцов.

Представление о пастырстве как благодатном посредничестве в деле возрождения людей отмечено в учебнике по Пастырскому богословию архимандрита Кирилла (Наумова). Только здесь посредничество более относится к богослужению и тайноводству, пастырское проповедничество и руководство лишь отчасти связаны с основной сущностью пастырского служения. Подобное деление искусственно, если не объединить всех сторон пастырства в общем признаке – посредничестве пастыря за паству пред Богом.

Святоотеческий взгляд на благодатное посредничество в пастырстве особенно ясно показывает, между прочим, преподобный Симеон Новый Богослов: «Владыка наш и Бог, желая научить нас, что к Богу приближаться надлежит нам с помощию какого-либо посредника и поручителя, Сам, как во всем прочем, показал нам пример и образец, так и в этом Сам был первым Посредником и Ходатаем человеческого естества, принесши оное в Себе Отцу Своему и Богу. Потом поставил служителями сего посредничества и ходатайства святых Апостолов Своих, которые и приводили ко Владыке Христу всех уверовавших в Него. Апостолы опять, из числа сих уверовавших, избирали достойнейших и их рукополагали в преемников себе – быть служителями того же посредничества»²³ и так далее «даже доныне»²⁴. Все они были посланы для того, чтобы сделать «нас сынами» Богу «по благодати»²⁵ посредством проповеди Евангелия и Святого Крещения.

Подобное же воззрение на сущность пастырского служения находим в дневнике отца Иоанна Кронштадтского, мнение которого, бесспорно, равняется по авторитетности святоотеческому. Его мысли на эту тему исходили из опытного осуществления пастырского идеала, почему с ним нельзя не считаться. «Чрез священство грешные люди примиряются с Богом, с Которым бывают постоянно во вражде чрез грех, и становятся братиями Самого Христа и сынами Божиими… Таким образом священство Церкви Православной по своему характеру есть служение величайшее, и на Земле – пренебесное, святейшее, жизнерадостное и всеосвящающее; служение священническое есть посредничество между Творцом и тварью»²⁶.

По отношению к первому Посреднику, Христу Спасителю, посредничество пастырей – слуг Христовых – вторично и даже третично, если принять во внимание действие еще благодати Святаго Духа. Сам по себе всякий священник – ничто, но по благодати священства делается виновником исцеления болезней, единения верующих с Богом в Таинствах и руководителем их ко спасению советами и наставлениями.

Во всяком посредничестве налицо взаимоотношение двух сторон чрез третье лицо, посредствующее между двумя. Виды и степени взаимообщения зависят от близости объединяющихся сторон и меры посредственной передачи ими себя и своего – друг другу чрез третье лицо. Следовательно, основные элементы в посредничестве таковы:

общение; зависимость от высшей стороны; посредство третьего лица.    Названные элементы имеются во всех видах пастырского служения. Возьмем чисто благодатную, тайноводственную сторону пастырства.

Здесь без пастыря и его благодатных полномочий, хотя пастырь, сам по себе, в Таинствах и не имеет существенного значения, тайноводственного общения людей с Богом не совершается. Пастырь – посредник благодатного тайносовершения.

Совершая богослужения и вознося молитвы в церкви, пастырь по идеалу не рядовой молящийся, а предстоятель от лица всех пред Богом. По благодати священства он возносит Богу молитвы от народа и за народ. Другими словами, он молитвенник посредствующий.

Его руководство паствою, чрез учительство в Церкви и отеческое общение с отдельными пасомыми, содержит в себе три элемента:

приведение слушателей беседою к общению с Богом; действие в богообщении благодати Божией; пастырское представительство от лица Божия при возвещении Евангелия.    Божие слово, конечно, действенно само в себе. Но вера, любовь и смирение, дышащие в пастырских словах, возгревают слово Божие в душах пасомых.

За последнее время в верующей интеллигенции и самой пастырской среде упрочился взгляд на служение пастыря, так сказать, душевный, естественный. Со стороны церковного общества и духовенства поднимаются голоса, требующие повысить проповедничество и пастырское руководство и одушевить его. При этом стороны тайноводственнная и молитвенная в современном церковном сознании отступают на второй план как неважные, малоинтересные и механичные. Интеллигенты, простой народ и сектанты очень часто проникнуты стремлением оценивать пастырство мерой проповеднического таланта и весом личности самого пастыря. А так как наличная пастырская деятельность не удовлетворяет этим требованиям, то, особенно, сектанты порицают Православную Церковь за оскудение истинными пастырями. К сожалению, и среди духовенства, особенно городского, гаснет представление себя благодатными посредниками и молитвенно предстательствующими за народ пред Богом. Это погасание заметно не в теории или сознании, а в сердцах живой психологии и в пастырской практике. Ревностные пастыри более расположены уделять свое исключительное внимание нравственно-воспитательной работе путем энергичного проповедничества.

При выяснении сравнительного достоинства видов служения пастыря следует исходить из понятия этого служения как благодатного возрождения людей и благодатного посредничества. Главный Совершитель спасения людей – Господь и Его благодать. Личность пастыря здесь второстепенна. По отношению к Пастыреначальнику Христу и благодати Святаго Духа она – посредствующая инстанция. О том, что благодати Святаго Духа в спасении принадлежит, по существу, все, Златоуст рассуждает так: «Не будем… говорить худо … Устыдимся того дня, в который он просветил нас Крещением… он каждый день служит тебе, предлагает чтение Писания, для тебя украшает дом Божий, для тебя бодрствует… за тебя предстоит и ходатайствует пред Богом, за тебя творит прошения, для тебя совершает все свое служение. Этого устыдись, это представляй и подходи к нему со всяким благоговением. Он нехорош? Но скажи мне, что из этого? И хороший разве сам сообщает тебе великие блага? Нет… Бог действовал и чрез волов при кивоте (см.: 1Цар.6). Разве жизнь священника или добродетель его может совершить что-нибудь подобное? Дары Божии не таковы, чтобы они зависели от священнической добродетели; все происходит от благодати; дело священника – только отверзать уста, а все совершает Бог; священник же исполняет только видимые действия. Вспомни, какое расстояние между Иоанном и Иисусом… И однако, Дух не сошел прежде, нежели совершено было Крещение… Для чего же так было? Чтобы ты знал, что священник совершает только видимые действия… все устрояет Бог… все совершает Бог»²⁷.

Если Бог и благодать Его – главный фактор спасения, то личность пастыря здесь второстепенна. Чрез пастырей действует Сам Господь, тайноводствуют ли они, молятся ли или руководствуют кого. Совершение спасения благодатию выделяет на первый план пастырского служения ту его сторону, в которой непосредственнее, теснее и более всего облагодатствуются люди. Ближе всего богообщение производится совершением семи Таинств Церкви, молитвенных чиноположений и действий, подающих благодать Святаго Духа. Отмеченную главную сторону пастырского служения можно назвать мистической, или благодатно-таинственной, и более важною по признаку посредничества прямого, непосредственного.

Продолжение тайноводственного вида пастырской деятельности составляет молитвенное посредничество. По идеалу пастырь-молитвенник стоит как бы посередине между Богом и людьми. Силою благодатной любви одна рука его, так сказать, держит вверенную паству, другая по дару священства дерзновенно держится за Бога. Он ходатайствует пред Богом, испрашивает нужную помощь благодати или по своей инициативе и желанию молится за паству. Кроме часто повторяющихся типичных явлений христианской жизни и событий, освящаемых особыми Таинствами и обрядами, у отдельных верующих людей могут возникать личные, особенные нужды. Для таких случаев Господь дал пастырю право ходатайствовать пред Ним о ниспослании верующим особенной потребной благодати.

Благодать же нужна постоянно и необходимее человеческих предосторожностей, знаний, советов и просьб. За высоту значения молитвенная сторона должна стоять в сознании пастыря почти рядом с мистическим посредничеством. Но степень непосредственности в ней все же меньшая сравнительно с тайноводством. На выработку молитвенного духа современные пастыри как раз обращают внимания недостаточно. И быть может, приснопамятный отец Иоанн Кронштадтский еще в годы академического студенчества, чутко уловив в современном ему пастырстве черту омертвения молитвенного чувства, сам возгорелся стремлением возжечь в себе пламень молитвенного духа. Свое глубокое желание сделаться искренним предстателем за людей пред Богом он, как известно, осуществил идеально. Молиться горячо, чудотворно было его любимой стихией, особенно за ежедневным совершением Литургии. Подобно этому главная забота всякого пастыря души должна направляться к созданию в себе чистого настроения для безгрешного предстояния Божию престолу и молитвы здесь за людей Божиих по данной благодати. Благодатное молитвенное посредничество в связи с этим следует поставить в пастырском самосознании непосредственно за важнейшим мистическим служением.

Третий вид пастырской деятельности – благодатное руководство естественнее всего рассматривать и ставить пастырю после молитвы. Молитва, как сказал недавно Святейший Патриарх Алексий в речи новорукоположенному епископу Петрозаводскому и Олонецкому Нектарию, «является выражением общения с Богом, ибо от молитвы сила власти». «Действия» молитвенно возносящегося к Небу епископа «исполнены благодати и силы»²⁸. В пастырском руководстве несомненны и действие благодати, и общение с Богом пастыря и пасомых. При всем том в нем нет характера непосредственности, столь выразительной, как в первых двух видах пастырского служения. Здесь между пастырем и руководимыми им посредствует учительное слово. Оно касается прежде всего мысленной стороны слушателей и чрез мысль падает на орган чувства – сердце, преимущественно печатлеющее в себе религиозные переживания. Потому пастырское руководство вводит в общение с Богом прежде всего мысли пасомых и подготовляет их к Таинствам и молитве – как средствам непосредственного общения с Богом. Его можно назвать непрямым посредничеством и путем людей к Богу – вспомогательным, косвенным.

Высказанный нами взгляд на сравнительное значение тайноводства, молитвы и руководства в пастырстве принимается согласно далеко не всеми пасторологами. В наиболее старых по времени появления в свет курсах Пастырского богословия центр внимания уделяется исключительно пастырскому руководству и учительству. О тайноводстве и молитве пастырей в названных курсах говорится бегло, формально. Даже архиепископ Антоний (Храповицкий) сущность пастырства перенес на сторону моральную и дар благодатной, сострадательной любви к пастве считает сущностью пастырского служения²⁹. Между тем любовь лишь один из даров хиротонии. Более полно и верно отвечает на вопрос о сравнительной ценности видов пастырской деятельности профессор В.Ф. Певницкий в своей книге «Священство…», но он их не объединил органически.

По нашему мнению, пасторологу необходимо ярче всего оттенить ту мысль, что пастырь есть прежде всего представитель Самого Господа Иисуса Христа, облеченный Его силою и властию и одаренный благодатными преимуществами. Всецело обращенный к Богу, он является носителем Божественных сил и раздаятелем их верующим. «Цель …- говорит святитель Григорий Богослов, – того, кто принадлежит к Горнему чину, соделать богом и причастником Горнего блаженства… таинственное и Горе возводящее богослужение, которое у нас всего превосходнее и досточтимее»³⁰. Еще ярче эту мысль выражает епископ Феофан Затворник, говоря: « обнимает все, что совершается в Церкви, все чины церковные – молитвенные, освятительные, совершительные (Таинства). Это – сердце пастырских трудов. Слово … действует, правда, но, если не закрепить его в сердце силою Божиею, действие его испарится, и душа опять пуста. Сеемое словом срастворяется с душою благодатию Таинств и далее развивается молитвенными чинами Церкви… Благодать созидает. Следовательно, дело служения в показанном смысле должно занимать наибольшую часть забот и попечений пастырских… Веди, пастырь, эту часть боголепно, и увидишь дивные плоды своего пастырства – невидимое, таинственное пасение паствы»³¹.

Воззрение на первенство тайноводственной молитвенной стороны в сознании пастыря имеет значение общецерковное. Из святых Отцов, первый по яркости, высказывает его святитель Иоанн Златоуст. Знаменитые слова Златоуста «О священстве» главнейшим образом отмечают власть пастыря совершать Таинства, и из них особенно Евхаристию, действием которых люди вводятся в Небесное Царство. Превосходно, например, всем известное замечание великого константинопольского архипастыря о Небесном отсвете, озаряющем последование Таинств: «Священнослужение совершается на земле, но по чиноположению Небесному; и весьма справедливо, потому что ни человек, ни Ангел, ни Архангел и ни другая какая-либо сотворенная сила, но Сам Утешитель учредил это чинопоследование и людей, еще облеченных плотию, соделал представителями ангельского служения»³², служения благодатного. Далее Златоуст говорит о тайносовершительной власти пастыря, которому вручено «рождение духовное»³³. Преподобный Симеон Новый Богослов 11-е слово целиком посвящает защите достоинства пастырей – посредников между Богом и людьми – преимущественно в таинственной стороне их служения³⁴. Подобную точку зрения проводит в своих творениях и священномученик Киприан Карфагенский: «Если Господь и Бог наш Иисус Христос есть Сам Верховный Священник Бога Отца, если Он первый принес Самого Себя в Жертву Отцу и заповедал сие творить в Его воспоминание, то очевидно, что только тот священник есть истинный преемник Христов в служении, который подражает в священнодействии Христу»³⁵. На основании сказанного отмеченную нами градацию видов пастырского служения можно назвать воззрением Православной Церкви. Только ее важно еще более уточнить, поскольку у святых Отцов в некоторых местах творений по-видимому выдвигается на первый план общественное учительство.

Так, святитель Григорий Богослов иногда первой обязанностью пастыря полагает «каждому даяти во время житомерие (Лк. 12:42) слова»³⁶ и свой отказ от пастырства, подобно Златоусту, мотивирует трудностью «править человеком – самым хитрым и изменчивым животным»³⁷. Руководство людьми он называет искусством из искусств и наукой из наук³⁸ и понимает под этим проповедь и личное воспитание каждого. Святоотеческие мысли подобного рода нередки и основываются на повелении Спасителя Апостолам: Шедше, научите, крестя всех и снова уча блюсти все (ср.: Мф.28, 19–20). Во время повеления Христова Апостолы во главу угла своего дела ставили служение слова и молитву (см.: Деян. 6:4). Апостол Павел даже благодарит Бога за то, что никого из коринфян не крестил, кроме Криспа и Гаия (1Кор. 1:14), ибо Христос послал его не крестить, а благовестить (1Кор.1:17).

На эти доводы скажем: правда, учительство в духе и силе (Лк.1:17) может благодатию Вседействующего Духа рождать для Неба слушателей (см.: 1Кор. 4:15) и быть священнодействием (см.: Рим. 15:16). Но это возрождение только предварительное и нуждается в существенном закреплении действием Таинств. Первые насадители веры христианской, естественно, должны были до Крещения подготовлять к этому Таинству и к жизни в Церкви учением. Благовествование в порядке возрождения действительно первое, но не по существу самого возрождения. Слово же апостола Павла о том, что он, апостольствуя, учил (Деян. 20:31), а не крестил (1Кор. 1:14), говоря языком Златоуста, «унижает не силу Крещения», а лишь «низлагает… высокомерие» коринфян³⁹. Апостол избегал крестить из опасения встретить со стороны коринфян приписывание ему силы Таинства и предупредить их склонность называться его именем.

Как требующее пастырского подвига и начальное по времени проявления, благовествование слова Божия труднее всего, сопряжено с усилием и напряжением благоразумия.

Пастырское тайнодействие, безусловно, в формальном отношении менее трудно, чем церковное учительство, но оно несравненно важнее его по существу, со стороны спасения. Одна Литургия, по спасительной действенности, важнее бесчисленных проповедей, произносимых во время ее совершения. Тайноводственная сторона в пастырстве – своего рода пастырства, а учительство – сверхнормальное преимущество. Сугубая честь (ср.: 1Тим. 5:17), оказываемая ревностным проповедникам, не низводит, по мысли апостола Павла, остальных пастырей, неискусных в проповеди, до ничтожества.

Окончательный вывод из раскрытых выше мыслей можно формулировать так: церковное учительство, по порядку моментов духовного возрождения верующих, есть первая обязанность пастыря. По существу же спасения людей и Божественной стороны важнее всего тайноводство и молитвенный подвиг пастырей.

Из данного установочного положения можно заимствовать ряд оснований к верному пониманию частных задач пастырства и оценке самосознания пастыря и паствы.

Существенный Деятель в пастырском служении – Дух Святый, а пастырь лишь посредник излияния благодати на верующих.

Дух Святый соединяется с подобным себе духом человеческим, как образом Божиим. Центром внимания пастыря и должна быть подготовка верующих душ к принятию благодати Святаго Духа. Подготовить душу человека к общению с Богом – то же, что содействовать ее очищению от грехов к последующей чистоте. Другими словами, пастырские усилия направлены к благодатному возрождению пасомых.

Связь христианского пастырства с заботой о культурном прогрессе паствы далеко не основная, а побочная, второстепенная. Его главная цель – вводить пасомых в богообщение личное, религиозно возрождающее. Естественное, человеческое развитие их – для него задача побочная, вытекающая из религиозно благодатной цели.

Второстепенное значение личности самого пастыря в деле спасения людей обусловливает собой факт действия благодати в Таинствах и чрез недостойных посредников. «Что такое священник?– восклицает Златоуст. – Он – Ангел Господа… Если ты его презираешь, то презираешь не его, а рукоположившего его Бога… Что же, скажешь, неужели Бог рукополагает всех, даже и недостойных? Всех Бог не рукополагает, но чрез всех Сам Он действует, хотя бы они были и недостойными для спасения народа. Если для народа Он говорил чрез ослицу и Валаама, человека нечестивого (см.: Чис.22), то тем более чрез священника. Чего не делает Бог для нашего спасения? Чего не изрекает? Чрез кого не действует? Если Он действовал чрез Иуду… то тем более будет действовать чрез священников. Но если ты не имеешь убеждения в этом… если Бог ничего не совершает чрез него, то ты ни Крещения не имеешь, ни Таин не причащаешься, ни благословения не получаешь и, следовательно, ты не христианин»⁴⁰.

Поэтому некогда святитель Григорий Богослов возражал против домогательства некоторых принимать Крещение исключительно от более достойных епископов и пресвитеров и говорил, что Таинство действенно при посредничестве и недостойных пастырей. Так и на воске тождественный отпечаток получается независимо от того, золотой или железный перстень производил оттиск⁴¹.

Чтобы не подвергнуть риску спасение верующих, Господь необходимое ко спасению в Таинствах подает по Своему дару, не сообразуясь с пастырским достоинством. Но в молитвенном и руководственном отношениях личность пастыря многозначительна. Она может или содействовать влиянию благодати, или ему препятствовать, возгревать его или угашать. В этом смысле пастырь то движет вперед спасение пасомых, то задерживает его. Самосознание его, впрочем, и по отношению к молитве и руководству верующих должно опираться на незыблемое убеждение, что и здесь существенное принадлежит Богу, а он, пастырь, лишь орудие Божие.

Крещение Господа Иисуса Христа во Иордане от Иоанна Предтечи не вызывалось Его нуждою в освящении. И на возбранение Иоанна Спаситель отвечает: Оставь ныне, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду (ср.: Мф. 3:15). По чтению профессора А.А. Некрасова, переведенный текст передается так: «Допусти теперь же ; потому что так особенно удобно… выполнить нам всю правду»⁴². По возрасту тогда Господь уже имел право вступить в общественное служение. Иоанн понял это и крестил Спасителя, «освятив Его безгрешное человечество»⁴³ в акте Крещения. Последний следует принимать за акт посвящения Христа, как Пастыря на служение роду человеческому, для объявления о Нем Израилю (Ин. 1:31). Схождение Духа Святаго в виде голубя на крестившегося во Иордане Спасителя и голос к Нему Отчий (см.: Мф. 3:16–17) были необходимы для прохождения Им пастырства. Они, внешне, авторитетно свидетельствовали о личности Пастыреначальника. Их наблюдали одновременно и Крещаемый, и Креститель. Глас Отчий на Иордане, по словам профессора А.А. Некрасова, следует передать так: «Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором проявилась Моя благость»⁴⁴.

Отец Небесный в Крещении Воплотившегося Сына Своего явил Себя Благим в том отношении, что Крещение Иисуса Христа положило начало Его пастырскому служению и из вод Крещения Он исшел Пастыреначальником в полноте Духа Святаго. При Крещении Дух Святый дается Рожденному от Духа Святаго как Дух служения. Небесное помазание соделало Спасителя на берегу Иордана Главою духовной новой теократии. Во время Крещения Спаситель напряженно молился все время (см.: Лк. 3:21) о том, чтобы Отец Небесный благословил начатый Им в Крещении подвиг очищения и Искупления от грехов человечества.

Дары благодати к прохождению пастырского подвига хиротонисуемый получает в Таинстве Священства. В момент посвящения ему, по примеру Спасителя, молившегося при Крещении во Иордане, заповедуется особо усиленная молитва приблизительно такими словами епископа: «Возведи ум и сердце твое Горе – Богу и моли Его о ниспослании благодати». Это внушение просить у Бога необходимого к прохождению пастырского служения. Дух Святый совершает посвящаемого, чтобы он был непостыдным деятелем, и подается в хиротонии не иным каким средством, как только прилежной молитвой. Благодать Таинства входит в душу рукополагаемого, срастворяется с его усердием, закрепляет его решение святопастырствовать и облекает брачной одеждой пастырского настроения. У святых Апостолов поставление в апостольство свершилось несколько иначе, чем у пастырей.

Омовение ног Христом Спасителем пред Тайной вечерей служило фактическим признанием за Апостолами пастырского достоинства, а осенение благодатию Духа последовало в Пятидесятницу, по Воскресении Господа Иисуса Христа из мертвых. Таким образом, Иисус Христос учредил пастырство, но совершил и освятил его Дух Святый. Смысл выражения Христова в первосвященнической молитве: Освяти их истиною Твоею (Ин. 17:17) – очевидно означает поставление Апостолов на проповедничество, прошение о даровании им силы и освящение – наподобие того, как Бог, посылая в мир Единородного Сына Своего, освятил Его (см.: Ин. 10:36).

В послеапостольское время точно так же Господь Духом Святым освящает пастырей и посылает на жатву Свою. Таинство Священства – та дверь, чрез которую входит истинный пастырь к своей пастве, восприняв сверхъестественное положение для посредничества в сверхъестественной жизни пасомых. Дух Святый уполномочивает пастырей на их служение.

Специально пастырская благодать рукоположения необходима для пастырского служения. Без Меня, – сказал Господь, – не можете ничего творить (ср.: Ин. 15:5). По ходатайству Пастыреначальника Христа дары благодати изливает на посвящаемых сотрудников Господа в спасении людей Святый Дух (см.: 1Кор. 12:4), чрез возложение рук священничества (ср.: 1Тим. 4:14).

Одинаково со словом Божиим и святые Отцы Церкви признавали благодать краеугольным камнем пастырской деятельности. «Все, что вверено священнику, – говорит Златоуст, – есть единственно Божий дар; и, сколько бы ни преуспевало бы человеческое любомудрие, оно всегда будет ниже той благодати»⁴⁵. «Возлагается рука на человека, но все совершает Бог, и Его десница касается головы рукополагаемого»⁴⁶.

Дары пасти Церковь Господа и Бога (Деян. 20:28) чрез священнодействие, молитвы и руководство оказываются в благодатном посредничестве «спасению покорных», или сообщении передачи пасомым благодати Святаго Духа. По общей формуле Златоуста, пастырям «вверена власть действовать благодатными дарами»⁴⁷. Действием Святаго Духа рядовой верующий в Таинстве Рукоположения выделяется из общей массы и поставляется как бы в середину между Господом и прочими людьми. Полученными от Господа дарами он получает власть распоряжаться во спасение пасомых.

Благодатное дарование священства можно рассматривать с мистической и нравственно-психологической сторон. Образ получения благодати – тайна для нашего ума. Но, по учению святых Отцов, преподобного Симеона Нового Богослова, святителей Григория Паламы и Василия Великого, душу облагодатствованного покрывает как бы некоторый Божественный огонь или свет, который впоследствии и внутренно изменяет природу пастыря. Это – продолжение сошествия огненных языков Пятидесятницы и Фаворского озарения несозданным светом Апостолов, как заметил святитель Григорий Палама. В этой покрывающей и посредствующей благодати Духа святые Апостолы получили способность зреть Господа в Фаворской славе. Без нее и Ангелы не смеют соприкасаться и служить Премирному Богу. «Если, – говорит святитель Василий Великий, – предстоят Ему тысячи тысяч Ангелов и тьмы тем служащих, то силою Духа совершают они непорочно дело своего служения»⁴⁸. Подобно этому и нисходящая на пастырей благодать как бы окружает их некоторым светом, становит их в более непосредственные отношения к Богу и служит условием их тайноводства. «Мы, священники, – говорит отец Иоанн Кронштадтский, – приближены благодатию Божей к Престолу Царя царей и изображаем светлейшие ангельские чины»⁴⁹. Иначе «как явиться священнику дерзновенно пред престолом Божиим лицом к лицу с Самим Богом и совершать ходатайственные молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки… и за вся, иже во власти суть… совершать спасительные… Таинства?.. Как дерзать на такие вещи без благодати и помощи Духа Святаго?»⁵⁰ Еще сильнее выразился Златоуст: «Или ты не знаешь, что души человеческие никогда не могли бы перенести огня этой Жертвы, но все совершенно погибли бы, если бы не было великой помощи Божественной»⁵¹.

Итак, первое и существенное действие Духа Святаго на хиротонисуемых заключается в покрывании благодатию их немощной природы и силы низводить Духа Святаго на верующих.

Нравственно-психологическое изменение после того пастыря многообразно – по многообразию нравственных его сил. Дал нам Бог, – замечает святой апостол Павел, – духа… силы и любви и целомудрия (2Тим. 1:7). Три помянутых свойства обнимают, в сущности, все важные свойства пастырской нравственности.

Первое свойство – сила (греч. ή δύναμιζ) – выражает власть, право и полномочие пастырей сознавать себя Божиими посланниками, совершать Таинства, молиться за паству и ее наставлять. Новопосвященный молится живо и сильно, ясно чувствует силу Бога, Божией Матери и святых и душой живет точно в премирной жизни. Тогда молитвы его наиболее действенны. Архиепископ Симеон Солунский хиротонисуемым советовал просить себе у Бога чего-либо особенно важного, помолиться и о нем ввиду особой близости Божией к душе посвящаемых⁵². В это время значительно повышается сила веры, сила общения с Богом, что нередко обнаруживается и в слезах. Второе свойство – любовь (греч. ή άγάπη) – необходимо дополняет первое действие хиротонии и дает возможность пастырю проявлять свои власть и права не иначе как только с любовью ко спасению людей, истинною и Божественною. Тесное соединение с Богом любви в Таинстве Священства низводит в его сердце начатки пастырской любви. Действительно, пастырь в Таинстве Хиротонии как бы обручается с невестою – Церковью вообще и своим приходом особенно, обязуется начаток дара любви к невесте развивать в любовной заботе о ней. Равным образом и паства располагается отвечать любовию на отношение к ней нового пастыря. Так древняя русская девица-затворница при обещании отца привести ей жениха начинала его любить еще до свидания с ним. Из любви пастыря к пасомым отрождаются сострадание и желание нести крест пастырского подвига во спасение паствы. Третье свойство пастырской благодатной настроенности по дару священства – целомудрие (греч. ό σωφρονισμόζ). «Целомудрием, – пишет Златоуст, – он называет… здравие ума и души»⁵³, то есть здоровое, цельное состояние душ вообще. В частности, сюда относятся: ясное и верное понимание духовных вещей, различие добра и зла, благоразумие, рассудительность. Эти черты принадлежат мудрости ума и, в дальнейшем, нормально здравому состоянию телесного воздержания, поскольку страсти отличают больную душу. В общем, понятие целомудрие указывает на святое направление человеческой природы и на чистоту истинности чувств. Пастырю – руководителю и образцу для всех – наиболее нужны святость и правильность мыслей и чувств. Неправильно настроенный ум его может неверно использовать свои права, не подсказать меры любви вовремя. Целомудрие же предостерегает его от ошибок.    Рассматривая три поименованных свойства благодатного дара священства в целом, нельзя не отнести силу к воле, любовь к сердцу и целомудрие к уму пастыря. Таким образом, благодать хиротонии охватывает всю душу пастыря. Ее дары подобны трем свойствам Божества в мироуправлении. Всемогуществу Божию в пастыре соответствует сила, благодати – любовь, премудрости – целомудрие, обнимаемые общим понятием спасение.

С того времени как Божественное стремление влагается хиротонией в пастырскую душу, все ее помыслы, чувства и желания могут сосредоточиться единственно на спасении людей при условии внимания к Богу пастыря. «Сила слова, – замечает святитель Григорий Нисский, – производит… почтенного и честного священника, новым благословением отделяя его от… простых людей. Ибо тот, кто вчера… был… одним из народа, вдруг оказывается… предстоятелем, учителем благочестия, совершителем сокровенных Таинств; и таким он делается, нисколько не изменившись по телу или по виду… благодатию по невидимой душе, к лучшему»⁵⁴.

Изложенное учение о благодатных силах по дару хиротонии дает нам основание не согласиться с архиепископом Антонием (Храповицким) в определении им сущности дара священства. Он полагает его в сострадательной любви⁵⁵. Неполнота такого определения исключает возможность мыслить в нем главное пастырское полномочие – спасать людей чрез Таинства, и ссылка архиепископа Антония (Храповицкого) на Златоуста⁵⁶ не оправдывается действительностью.

Дары хиротонии (греч. ή χειροτονία) для спасения других не отнимаются и у недостойных пастырей, чтобы иначе не лишить спасения ни в чем не повинных пасомых. «Пусть жизнь священника будет самая порочная, – говорит Златоуст, – но если ты внимателен к самому себе… то ниспошлет Духа Святаго… Ведь и чистый (священник) не своею собственною чистотою привлекает Духа Святаго, но все совершает благодать»⁵⁷. Что касается начатков благодатно нравственных свойств, то развить или заглушить их зависит уже от личного пастырского подвига. При существенном, основном, даре священства, дар сверхнормных нравственных свойств у пастыря вторичен. Пастырь может последним и воспользоваться, может и закопать его – в свое осуждение.

Полное равнодушие к своему делу иных хиротонисуемых – знак недостойного ношения благодати священства, неподготовленности к нему или пренебрежения им по нерадению. «Если кто отважится вступить в него недостойно, – говорит преподобный Ефрем Сирин, – то уготовляет себе кромешную тьму и Суд без милости»⁵⁸.

Для избежания наказания и достойного служения спасению других пастыри обязаны возгревать дары хиротонии (см.: 1Тим. 4:14). Так возгрел их некогда апостол Матфей, мытарь, и утратил Иуда. Предупреждая чрезмерный страх пред ответственностью за ношение даров священства, Златоуст писал своему другу Василию: «Прошу и умоляю: не предавайся такому страху. Есть, есть защита: для нас, немощных, – никогда не вступать (в эту должность), а для вас, крепких, – по получении благодати Божией полагать надежду спасения не в другом чем, а в том, чтобы не делать ничего недостойного этого дара и Бога, его давшего»⁵⁹.

Пастыреначальник, по Евангелию, всегда был близок к человеку, откликался на его нужды, скорби и радости. Сжалившись над Наинской вдовой, Он сказал ей: Не плачь (Лк. 7:13). Иаира ободрил словами: Не бойся (Лк. 8:50), разделил скорбь об умершем Лазаре с Марфой и Марией и плакал о нем (см.: Ин. 11:1–44), брал на руки и обнимал детей, простил грехи плакавшей, каявшейся блудницы и отпустил ее с миром, не гнушался и брачного торжества (см.: Мк. 10:16; Ин. 8:3–11, 2:1–11). Словом, все человеческое отражалось в Господнем сердце и делало Его родным людям. Вместо отвращения от грешного мира, Он входил в него, помогал ему, с необыкновенной мягкостью и деятельной энергией характера (см.: Мф. 21:12–13) в самых мелочных случаях обыденной жизни. Его беспредельная любовь подчиняла души не только Апостолов, внявших Его призыву следовать за Ним, но и всех людей. Он старался привлечь возможно больше грешников к Небесному Отцу воздействием на их волю, открытием им лучшего будущего. Приближались к Нему все мытари и грешники слушать Его (Лк. 15:1).

В первый раз они почувствовали себя любимыми, несмотря на свою греховность. Внимание Христово было обращено к ним в усиленной степени, потому что Господь пришел взыскать и спасти погибшее (Мф.18:11). Тайна жизни Христовой – тайна сострадающей любви, принятие на Себя состояния бедного грешника, братство и содружество с ним, самая горячая любовь к нему. И все это соединялось с глубоким знанием настроения человека. Если в изгибах человеческого сердца не замечалось жажды лучшего, Господь беспощадно выставлял замаскировывание снаружи чрез обличение. Он, истинный Пастырь, принял на Себя зрак раба (Флп. 2:7). Подобно этому отличительное свойство истинного пастыря есть принятие на себя «зрака пасомого», жизнь интересами его с поставлением себя в его положение. Истинному пастырю свойственно жить для своего стада, заботиться о нем до забвения собственного «я», ставить его интересы выше собственных и за грехи его болеть как за собственные, считая себя виновным в них. Истинный пастырь не различает при сострадании и сорадовании стаду «мое» и «твое». У него всецелое знание паствы до готовности отдать за нее собственную жизнь. Он любит грешников больше самого себя в силу особенного Божьего дара, именно дара священства. Принявший хиротонию действительно становится иным человеком по душе, преобразуется на лучшее невидимою некою силою и благодатию.

Таинство Священства подобно Таинству Брака и сочетает священника и паству в неразрывное целое. Отсюда понятно и обрядовое сходство Таинства Священства с брачным союзом – по подобию чувств всепрощающей любви, соединяющей мужа с женой, пастыря с паствой. По свидетельству Златоуста, духовную любовь не рождает что-либо земное. Она исходит свыше в Таинстве Священства, но усвоение и поддержание благодатного дара зависит и от стремления человеческого духа. В древности на этом основании и епархия, лишившаяся своего пастыря, называлась вдовствующею. Судя по евангельским данным, Иоанн Креститель называет себя другом Жениха Христа, а паству его – Церковь – невестою (см.: Ин. 3:29). Обычные пастыри в отношении пасомых занимают положение отождествляющих себя с ними до утраты «я» и образования нерасторжимого «мы». Златоуст пред отправлением в ссылку говорил пастве: «Никто не может разлучить нас; что Бог сочетал, то человек разделить не может… Завтра я выйду на богослужение с вами… мы – одно тело. Мы разделены местом, но соединены любовию, и самая смерть не может разлучить нас»⁶⁰.

Общение пастыря с пасомыми выше плотского родства. У Евангелиста читаем слова Христовы: Кто будет исполнять волю Божию, тот Мне брат, и сестра, и матерь (Мк. 3:35). Следовательно, для пастыря все свои, родные, кровные. Если при этом родные по плоти препятствуют пастырю истинно действовать, то они уже чужие ему. И враги человеку – домашние его (Мф. 10:36), – говорит Господь. До Крещения Христос Спаситель был в повиновении у родителей. Крестившись же и выступив на служение, Он обращается к Матери Своей со словами: Что Мне и Тебе, Жено? (Ин. 2:4), а о пасомых говорит: Кто матерь Моя и кто братья Мои? (ср. Мк. 3:33). Следовательно, момент усвоения пастырского настроения совпадает с Таинством Хиротонии. Сошествие Святаго Духа на Апостолов, равнозначное их посвящению в пастырство, сраспростерло их чуждому народу, возродило до полного обновления. Объясним это аналогией. Дерево, утратившее растительную силу, на хорошей почве при обильном орошении – мертво. Точно так же и пастырская деятельность обусловливается живыми отношениями к благодатной силе. Благодать пастырю и его пастве дает жизнь. Это оправдалось прежде всего на Апостолах, положивших души свои за пасомых, и, в частности, на апостоле Павле, бывшем гонителе ближних своих и совершенно переродившемся под воздействием благодати (см.: Деян. 9:1–30).

Огонь, который низвел на землю Сын Человеческий (Лк. 12:40), есть снедающая, пламенная любовь ко всем, сожигающая внутренности человека. Она – дар благодати хиротонии, а не естественное свойство пастыря. О ней некогда восклицал пророк Иеремия: И было в сердце моем, как бы горящий огонь, заключенный в костях моих, и я истомился, удерживая его, и не мог (ср.: Иер. 20:9). Сущность пастырства состоит как раз в огненной любви, переживающей в себе состояние пасомых и отвечающей на все сочувствием всему хорошему. В слове любить все пастырское дело… Любовь укрепляет единение с ближним, как с братом во Христе, и разливает тихие лучи добра на ближних. Она – основание пастырского содействия спасению других, забота о них, как отца о детях. Пастырь носит в своей душе то, чем живут пасомые. Тайна пастырства – тайна благодатной жизни, полученной в посвящении и неусыпно возгреваемой пастырем. В привитом дереве плод рождается по качеству прививки. И пастырь, имеющий привитую ему силу благодати, приносит перерождение естественных сил и действий. Просвещение ума, уязвление сердца любовью, укрепление воли к деланию заповедей Господних по силе благодатного дара содействуют пастырю чужие несчастия и страдания с неменьшею тоскою и болью переживать, чем собственные. Горе и слезы людские – пастырю свои слезы и горе. Его душа становится отзывчивою на духовные нужды ближнего, ревностною для обращения их к добру и истине, скорбною при их упорстве и зле. Он горит желанием сообщать вечную истину и поверженных в грязь приобретать Богу. По силе благодатной любви пастырство делается бременем благим и легким.

И сам пастырь соединяется с иным миром и с Пастыреначальником – Жизнью жизней, не разбирает в пастве добрых и злых и заранее видит в порученном его наблюдению винограднике могучее действие благодати. Он пасет овец не на ниве заурядного пастырского делания – опаленной зноем человеческих страстей или обглоданной узким людским своекорыстием.

В итоге воздействия дара священства у пастыря является самоотречение, слияние себя с паствой как постоянное внутреннее настроение. Слить свою жизнь с жизнью пасомых может лишь пастырь, умертвивший свое самолюбие и все разъединяющее его с другими. Актом самоотречения он вступает в лучший период развития, но не в простые отношения родичей, а в хождение пред Богом. Его душа, низводящая и созерцающая благодатное действие в среду пасомых, срастается с их душою и может каждому из них говорить: Разве сердце мое не сопутствовало тебе? (4Цар. 5:26).

Мирские деятели часто заявляют о своих достоинствах, превосходстве и подвигах, а пастыри заранее унижают себя пред всеми из-за ощущения в себе новой жизни и сознания себя слугами для всех во всякое время. Личным ощущениям они не дают ни малейшего перевеса. В Гефсиманском саду Пастыреначальник показывает апостолу Петру Свое пастырское настроение, исцелив ухо Малха (см.: Ин. 18:10–11; Лк. 22:50–51). Так и пастырь, взволнованный ли или спокойный, одинаково должен сраспинаться пастве, откликаться на ее запросы со свободой от мирских треволнений. Изъятие из обыкновенного порядка жизни должно отражаться на самом его облике, как у преподобного Серафима Саровского. Преподобный Серафим посетителей своих встречал земным поклоном, нередко целовал им руки, всех называл: «Радость моя», целовал в уста и проникновенно восклицал: «Христос воскресе!», вызывая тем самым в посетителе чувство близости Христовой. И гордые, любопытные посетители выходили от него не с горькими слезами, а со слезами радости, с иным настроением и содержанием духа. Преподобный Серафим помогал приходившим к нему ощутить близость к себе Бога, сладость служения Христу и увлекал их души к Спасителю. Сомнения их начинали казаться им смешными, потери растворялись блаженным утешением. Получив Христа в сердца, они находили вместе и разрешение недоумений своих, подобно Закхею – по принятии им Господа под свою кровлю (см.: Лк. 19:9).

Именно только для любви возможно такое слияние с паствой, и только любовь незаметно роднит пастыря с любимыми пасомыми, уничтожает трудности, располагает к жертвам. Истинный пастырь по этой причине отступается от своих прав и ищет только того, чтобы свое получили другие. Один луч его искреннего сочувствия более смягчает те или иные гордые сердца, чем многолетнее воздействие рассудочного блеска человека внешней мудрости. В некоторых случаях у него не бывает для милостыни хлеба и питья, но и ласковое слово, и сострадательный взгляд его не перестают оживлять духовно больных. Женщина, взятая в прелюбодеянии, от Христовых слов: Я не осуждаю тебя (Ин. 8:11) – получила высочайшую в жизни радость. Иным священническое благословение напоминает о чистых впечатлениях забытого детства. Многим некуда деться. Они забыты всеми на свете, без родных им не с кем отвести душу. И как они раскрывают душу любящему пастырю, моля о помощи как люди! От благодатной любви пастырь как бы теряет личную жизнь, весь погружается в скорби и радости паствы, даже в состоянии лиц, ему враждебных, видит нечто родное. И овцы привыкают слушаться его голоса, за Ним идут, потому что знают Его голос (ср.: Ин. 10:4), и на всех них лежит явная печать пастырского воздействия. Пастырь добрый имеет равноангельское бодрствование об овцах, при малейшей опасности защищает их, наблюдает за тем, здоровы ли они или больны.

Но бывают и пастыри с наемническим настроением, с исканием от паствы одних вознаграждений и материальных выгод. Для таковых словесные овцы – предмет чуждый. Они не знают лично своих пасомых, не участвуют в их радости и горе, а при опасностях для себя бегут от стада без оглядки. Наемник – чужой человек овцам, отвергся благодати хиротонии и поставил себя в отрицательное отношение к ее воздействию. Из-за того он утратил всепоглощающую любовь к пасомым, хотя благодать хиротонии и сопребывает с ним неизменно.

В современной богословской литературе характер настроения пастыря отличают от общехристианского настроения лишь по признаку большей активности, более тесного внутреннего общения с Богом, молитвы о милостивом Божием руководстве вверенных ему душ, по хвалебному пению. Пастыря, как говорит профессор Христиан Давид Пальмер, можно считать частью морали, отчего всякий пастырь есть христианин. Но у пастыря есть несравненно большее сравнительно с мирянами. Иисус Христос запечатлевает его душу особенною благодатию для осуществления им Небесных полномочий, освящает ее, как собственность.

Священник теснейшим образом соединен со Христом Первосвященником, носит священную печать внутреннего единения чрез причастие священства Христова. Благодаря личному единению священника с Божественным Первосвященником все священные акты, совершаемые им, получают благодатную действенность. Пусть ни один пастырь не забывает, что он обязан развивать личную святость, будучи лично соединен со Христом в реальном смысле. Всякий грех, более или менее, лишает его этой святости и становится поношением для Христа, Который единением с Собой освятил его. Величайшая мерзость в святилище пред Господом есть священник, чрез грех лишившийся своей святости и все-таки в своем священстве лично соединенный с Вечным Первосвященником.

Итак, дар пастырства – в настроении пастыря, внутреннем обновлении его и способности его духовно отождествляться с пасомыми, совершает ли он Исповедь, Крестины, Венчание или погребение. Это, другими словами, – отеческое участие к состоянию верующих, сострадание им и свидетельство о том пред Богом. При отсутствии отождествления пастырское служение превращается в некоторого рода ложь.

Единство пастыря со Христом и паствою подобно единству матери с млекопитаемым младенцем. Это не единодушие и не единомыслие, а единство по существу. Перерождение пастыря, похожее на изменение апостола Павла на пути в Дамаск (см.: Деян. 9:3–8), совершается в Таинстве Священства при венчании с Церковью или будущей паствой. Апостолы и Отцы Церкви постоянно указывают на эту связь пастырского служения с искупительным служением Пастыреначальника (см.: 1Пет. 5:4; Евр. 4:14–15). Перелитие жизни пастырской в жизнь учеников отличается от материнского чувства и от увлечения человека своими занятиями. Сам Господь близок нам именно подвигом Своей сострадательной любви, которая есть сущность пастырства. Материнская любовь предваряется муками рождения, а получает свое удовлетворение в самоотречении, в утрате вкуса к личной жизни ради жизни для детей. Так и зарождение высшей жизни в пастве предваряется мукой пастырского самоотречения и жертвы. Дети мои, – восклицает Апостол, – для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос! (Гал. 4:19).

Сознание личного благодатного посредничества в деле возрождения верующих должно всегда вызывать в пастыре чувство своей особенной близости к Богу, своего посольства свыше на служение людям и своего домостроительства в Церкви Божией.

Проникнутый настроением теснейшего общения с Богом, пастырь, подобно Еноху, обязан всегда ходить в чувстве присутствия Божия (см.: Быт. 5:22,24). В делах и душевных движениях он должен непрерывно помнить Того, Чьим посланником и представителем ему приходится быть. При таком хождении пред Богом ему естественно всегда хранить воспоминание о Всевидящем Оке и проверять себя Божиим судом. Отсюда сердце пастыря – источник всякой жизни – утончается и чутко, обостренно отзывается на малейшие случаи в жизни, затрагивающие отношения к Богу. Подобное видели у музыкантов, развитой слух которых разлагает тональности и с болью реагирует на диссонансы. Отец Иоанн Кронштадтский, описывая личное настроение хождения пред Богом, говорит: «Тобою, Господи, живу, Тобою дышу, вижу, слышу, осязаю, обоняю. Тобою мыслю, говорю, чувствую… Тобою и Тебя исповедую, прославляю, благодарю, люблю; Тобою борюсь с всерастлевающим грехом. Тобою… действую, служу Твоей Святыне и правде, Твоему непостижимому величию. С Тобою умру и с Тобою уповаю воскреснуть от мертвых и жить с Тобою и в Тебе во веки бесконечные»⁶¹.

Подобное всеобъемлющее сознание, конечно, приобретается трудом, подвигом и содействием благодати Божией. Но здесь содействие оказывает пастырю и его положение как представителя Бога. Вспоминать о своем назначении заставляют его и дела пастырства, и одежда, и молитва. С помощью их в нем углубляется и развивается сознание собственного благодатного посредничества и посольства от лица Божия. От неясной, интуитивной формы оно должно и может восходить к определенному, ощутительному состоянию.

Нечто подобное видим и в Первообразе пастырей – Господе Спасителе. В двенадцатилетнем отроческом возрасте Он говорит Своей Пречистой Матери и нареченному отцу Иосифу Обручнику: Разве вы не знаете, что Мне нужно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? (ср.: Лк. 2:49). Это совершенно неясное самосознание впоследствии определяется вполне, когда Господь говорит иудеям: Истинно, истинно говорю вам: Сын ничего не может творить Сам от Себя, если не увидит Отца творящего: ибо, что творит Он, то и Сын творит также (Ин. 5:19), как слышу, так и сужу, и суд Мой праведен (ср.: Ин. 5:30) – и все творю Я во имя Отца (Ин. 10:25). Приведенные слова Спасителя отражают определенное самосознание Им Своей глубокой связи с Отцом во всех случаях, побуждавших Его что-либо сделать или высказывать суждения, Он как бы предварительно «слышал» изрекаемый суд Небесного Отца. Идя по стопам Господним, пастырь может возвыситься до поставления себя пред судом Божиим. Епископ Приамурский и Благовещенский Иннокентий (Солодчин), живя на покое в Херсонисском святого Владимира монастыре и управляя им, говорил о себе: «Я слушаю своего епископа, потому что так Христос заповедует. Все нужно делать только пред Спасителем Христом и ради Него». А другой епископ, аскет, выражался о себе: «Я сам в себе ношу суд Божий».

От глубокого чувства Бога у ходящего пред Ним настолько утончается совесть, что освещает все частные стороны пастырской психики и явления личной жизни пастыря. Он видит тогда ложность некоторых своих шагов и в запутанных сложных обстоятельствах замечает изворотливость и лукавство своих соображений и подмену истинно доброго и Божьего фальшивым и человеческим, с примесью страсти. Сознание и чувствование себя уполномоченным свыше, послом Божиим, ставит пастыря в сомнительные и трудные моменты жизни на пути законности вследствие тонкой рассудительности и желания быть неизменно верным своему Божественному предстательству. Апостол Павел, выражая это пастырское самосознание, говорит: Богу мы споспешники (ср.: 1Кор. 3:9), посланники от имени Христова (2Кор. 5:20).

Из хождения пред Богом вытекает отношение пастыря к пасомым. Его особенности отмечает апостол Павел словами: Каждый должен разуметь нас, как служителей Христовых и домостроителей таин Божиих (1Кор. 4:1). Приведенное апостольское изречение, между прочим написанное на одном портрете отца Иоанна Кронштадтского, точно оттеняет истинный характер православного пастырства. Если обычно душой отношений пастыря к пастве называют любовь, то по схоластичности понимания термина любовь в отрыве от опыта не обрисовывают ясно сущности пастырской связи с верующими. Понятнее ее определяет греческое слово ή οίκονομία – строительство, взятое из Первого послания апостола Павла к Коринфянам (см.: 1Кор. 4, 1).

В Церкви, судя по данному понятию, домостроительствует Сам Бог, все возращающий (ср.: 1Кор. 3:7). Он – Владыка паствы, Хозяин дома (ср.: Мф. 21:33), Церкви и Владелец нивы душ. А христиане, выражаясь апостольски, Божия нива, Божие строение, Христовы слуги (см.: 1Кор. 3:9, 23). При наличии в доме одного Хозяина, пастыри – именно слуги Христовы и благодатные строители таин Божиих (ср.: 1Кор. 4:1). Благодать Божия в Таинствах возрождает души верующих, а пастыри – совершители Таинств – свидетельствуют при этом Господу лишь свою верность и заботу о блюстительстве интересов Владычных. Их долг – усердно и правильно распоряжаться и управлять вверенным свыше благодатным имуществом Церкви. Пастыри лишь экономы при Божией пастве. Паства не их достояние, а Бога. Богу должны они подготовлять ее, подобно экономам, строящим дома своим хозяевам. Соотнося паству Богу любовию, они выражают здесь добросовестную верность Спасителю и доказывают тем свою любовь к Нему.

Характер любви пастырей к пасомым выходит несамостоятелен и невсеобъемлющ. Он посредственно проходит чрез любовь к Богу и не обнимает всех отношений к пастве. Образу всякого пастыря, пекущегося об овцах господина своего (см.: Ин. 10), более присущ признак распорядительности, приставничества, осуществления целей Божиих в спасении людей. Идея экономства заставляет его все делать ради Бога, пред Богом и чрез Бога, никогда не быть худо настроенным, теплохладным или чисто механичным отправителем возложенных на него пастырских обязанностей.

Уклонения от долга богопоставленных экономов Церкви, конечно, возможны, но они должны преодолеваться посредством живого чувства Бога. При исключительной своей связи с Богом, осуществляемой сердечно и мыслимо сознаваемой, им надлежит живо переносить на себя полномочия от Господа – в мере, свойственной распорядителю. Это настроение резко выделяет пастыря из обычной среды, возвышает над нею. И как Моисей был Богом для фараона (см.: Исх. 7:1), так пастырь, отвечающий своему назначению, становится для паствы своего рода богом. Сознание чрезвычайности дела обоготворения благодатию пасомых невольно поднимает в нем чувство высоты пастырского достоинства.

«Знаю, – говорит по этому поводу святитель Григорий Богослов, – чьи мы служители, где сами поставлены и куда готовим других. Знаю величие Божие… истины… должен стоять с Ангелами, славословить с Архангелами, возносить жертвы на Горний жертвенник, священнодействовать со Христом… восстановлять образ Божий, творить для Горнего мира… быть богом и творить богами»⁶². «Что это за высокое лицо – священник!– говорит отец Иоанн Кронштадтский. – Постоянно у него речь с Господом, и постоянно отвечает на его речь Господь… Священник – Ангел, не человек»⁶³. «Скажи мне, иерей, сознаешь ли ты все величие и святость своего служения, порученного тебе Богом, и стараешься ли быть достойным его?»⁶⁴

Нормально настроенного пастыря сознание описанной высоты не надмевает, но охраняет устойчивыми чувствами трепета и смирения пред Богом. Бог есть, по Писанию, огнь поядающий (Втор. 4:24) и Бог отмщений (Пс. 93: 1). Близость к Нему, ощутительная сердечно и внешне зримая верою, не может не наполнить пастыря страхом пред Ним и сознанием личного недостоинства. Огонь названных чувств сжигает сердца сознательных носителей дара священства, а некоторых заставляет бежать от принятия его.

Он углубляет в пастырях сознание своего только относительного значения в деле спасения, как смиренных распорядителей и посредников в доме Божием. Из сочетания чувств собственной высоты, по дару Божию, и смиренного сознания личного недостоинства пред Богом в пастырской душе обобщенно слагается смиренная возвышенность, благоговейность. Вследствие подобных, благоговейнейших, переживаний один пастырь после совершения Литургии иногда сам целовал свою десницу, касавшуюся Тела Христова. Под влиянием слияния противоположных сердечных движений – чувства высоты и смирения – в пастыре образуется стремление по силе возможности соответствовать великому церковному назначению. Страшная ответственность не может не побуждать его к усердному прохождению своего служения с глубокой благодарностью Богу за дарованную честь. Вот почему у искренних пастырей – всемерное стремление к святой жизни, подвижничеству и богоуподоблению.

«Священник, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – должен иметь душу чище самых лучей солнечных, чтобы никогда не оставлял его без Себя Дух Святый»⁶⁵. Объятому указанным настроением смирения и чувством величия пастырства, по выражению Григория Богослова, следует «бегом бежать из общества» в пустыню⁶⁶. И кто из пастырей, читающий приведенные слова о себе великих Отцов Церкви, святителей Иоанна Златоуста и Григория Богослова, не почувствует собственного духовного убожества и факта своего несоответствия с пастырским идеалом. Не напрасно епископ Рафанский ответил Златоусту по прочтении его слов «О священстве» восклицанием: «Я теперь даже сам себя не чувствую – в такой страх и ужас ты привел меня…»⁶⁷ Современное пастырство и кандидаты священства всемерно должны вникать в святоотеческие речи о высоте своего служения, чтобы от легкомысленной беспечности и дерзновенного покоя обращаться к сознанию высоты благодатного посредничества. «Открою пред вами, – замечает в одном своем слове святитель Григорий Богослов, – всю мою тайну: не знаю, благородно ли это или нет, однако же так было. Мне стыдно было за других, которые, будучи ничем не лучше прочих (если еще не хуже), с неумытыми, как говорится, руками, с нечистыми душами берутся за святейшее дело… попечение о душах»⁶⁸.

Впрочем, некоторые пастыри вдаются, вместо беспечности, в противоположную крайность: гнетущую скорбь. Им необходимо вспомнить утешительные и бодрящие картины из нелегкого подвига великих пастырей, свято исполнявших свой долг пред Богом. Для искренних, богоугодных служителей Церкви их служение высоко, «пренебесно и жизнерадостно»⁶⁹. Если обычно весьма отрадно находиться в обращении с праведными людьми, пользоваться их доверием и служить им, то насколько приятнее и радостнее пастырю быть в тесном общении с Богом и соработничать Ему. Вы други Мои (ср.: Ин. 15:14), – говорил Спаситель Своим ученикам в прощальной беседе, а в лице их и пастырям. Последним присуще это чувство близости к Богу на всем протяжении их деятельности. Скрывается же оно лишь от тех, которые сами – нерадением о своем долге – превращают себя из друзей Христовых в механизировавших свое служение рабов. Впрочем, иногда допущением Божиим чувство радости покидает и искренних соработников Божиих – на первых порах пастырского подвига. Для их пользы благодать Божия временами скрывается, с тем чтобы они взыскали ее ревностнее и сделали себя усиленным подвигом способнее воспринимать и носить ее.

В подобные испытательные моменты пастыри, не окрепшие для высоких переживаний, должны пользоваться чувством добросовестности в исполнении своего долга и считать спокойствие мирного подвига наградой от Господа. Разве не счастье эконому Божию, слуге Христову и пастуху, сознавать, что за ним во всякий момент стоит Сам Хозяин дома – Отец Небесный (см.: Мф. 23:9), Наставник Христос (ср.: Мф. 23:10) и Утешитель Дух Святый (ср.: Ин. 14:26), научающий нужному. Дело пастыря только питать стадо на ниве своего Господа, направлять их на полезные места, отражать от опасностей и блуждающих отыскивать, рассчитывая на Господню помощь. Добросовестный руководитель стада словесного может быть всегда уверен в благодатной помощи свыше. Скорби и неудачи, отпадения и вражда в его стаде, после того как он предпринял со своей стороны все от него зависящее, не должны повергать его душу в состояние безутешного уныния. «Нужно что-нибудь одно, – говорит священномученик Киприан Карфагенский, – или Богу угождать, или людям. Что касается до нас… то мы, как требует наша совесть, должны заботиться, чтобы никто по нашей вине не погиб для Церкви; если же кто-нибудь сам собою и по своей вине погибнет и не захочет приносить покаяния и возвратиться в Церковь, то мы не будем виновны в День Суда… только те потерпят наказание, которые не хотели пользоваться нашими спасительными советами»⁷⁰.

Такое успокоительное сознание во всех видах пастырского служения, и особенно в моменты крайнего упадка духовной жизни паствы, весьма необходимо пастырю. Иначе он может безнадежно унывать, терять энергию, впадать в апатию и безутешно скорбеть из-за малых успехов своей деятельности. В отмеченных положениях ему важно помнить, что за ним стоит неизмеримо могущественный Пастыреначальник – Господь. Если Он Сам допускает это, очевидно, всему этому надлежит быть (ср.: Лк. 21:9). Вера в руководство миром и каждым человеком Господа успокаивает пастыря даже в случае непонимания им бездны Божеских судеб (см.: Пс. 35:7). Известен совет одного старца подвижника миссионеру – перед его отправлением в миссионерский стан. «Ты свое дело делай, – говорил ему старец, – а сколько обратишь, об этом не думай. Также, если отпадет кто, не мучься чрез меру. От Господа и то многие отошли (см.: Ин. 6:66), и Он не всех обратил. Даже из двенадцати Апостолов отпал Иуда».

Сознание Божественного заступничества, сопутствия благодати и творения Божьего дела, естественно, возбуждает в пастырях надежду на Господа и стремление опираться на Него. Им естественно обращаться к Господу с мольбой о помощи всегда, молятся ли они о пасомых, назидают ли их, совершают ли Таинства или какие-либо церковные требы. И надежда не посрамит ближайших слуг Христовых и благодатных посредников, как не посрамляет и христиан вообще (см.: Рим. 5:5).

Самая надежда на Бога с течением времени и подвига пастырского может проникнуться энергическим чувством дерзновения и твердости в деле строительства спасения верующих. Тесно соединившийся с Господом пастырь от Него получает и особенную силу для спасительных целей. «Священник, – по словам отца Иоанна Кронштадтского, – всемерно должен стараться поддерживать в себе смелость, мужество… вопреки бесплотному врагу, непрестанно всевающему в него свою мечтательную боязнь, свой нелепый страх; иначе он не может быть обличителем пороков людских… ни истинным служителем Таинств»⁷¹. «Дерзновение – великий дар Божий и великое сокровище души!»⁷² Оно особенно нужно в моменты духовного расслабления пастырства и паствы, любящей только приятную лесть, по ласкосердию своему, как выразился преподобный Нифонт Цареградский. В таких обстоятельствах пастырская теплохладность может вызывать развитие маловерного отношения к Таинствам, механизировать молитву, атрофировать ее действие. Чтобы поставить настроение верующих на надлежащий путь, пастырь должен быть чужд ложного сентиментализма, заискивания, тверд, искренен, открыт для всех в своей сердечной прямоте, как это угодно Господу. «Если у нас, – говорит святитель Иоанн Златоуст, – кто-нибудь будет обличен в самых постыдных делах и на него захотят на-ложить какую-нибудь епитимью, то все весьма беспокоятся и боятся: как бы, говорят, он не отделился от нас… Пусть отделяется хоть тысячу раз… хотя бы… и вовсе был безгрешен, если хочет отложиться, пусть отложится. Хотя я… и мучусь внутренно, лишаясь в таком как бы собственного члена, но… опасение всего этого… меня сделать что-нибудь недолжное»⁷³.

С другой стороны, принцип твердости, строгости и точности (греч. ή άκρίβεια) в пастырской практике должен смягчаться и регулироваться снисхождением и осторожностью (греч. ή οίκονομία). Меру снисхождения может подсказать пастырю его опыт, благодатно руководимый, ибо и благодать Божия долготерпит, не хотя, да кто погибнет, но да все придут в покаяние (ср.: 2Пет. 3:9). Таким образом, в силу благодатного посредничества, пастырское самосознание приобретает следующие черты, или признаки: а) хождение пастыря пред Богом в чувстве посланничества свыше и своего экономства в Церкви; б) возвышенное смирение и благоговение его; в) твердую надежду на Бога с равновесием в пастыре принципов экономии.

Высказанное нами понимание сущности пастырства вполне разделяется инстинктивно верующими нашей Православной Церкви. Они обычно смотрят на своего пастыря как на благодатного посредника и Божия представителя. Главную его привилегию они полагают в совершении им Таинств, богослужения, молитв и руководств старческого порядка. Лучшие из верующих ценят в пастыре благодатные полномочия больше личности и в проповеди слышат скорее голос Божий, чем человеческое учительство. Наш православный народ прибегает к лицам священного сана именно с просьбами о посредничестве пред Богом. Если те не омрачены худой жизнью, то народ с верою воспринимает от них благодать Святых Таинств и просит их молитв во всех случаях своей жизни: в болезнях, путешествиях, бедствиях, пред началом дел и по окончании их.

Православная русская паства отличается истовостью своих молитв, любит получать пастырское благословение, благоговейно касается лицом архиерейской или священнической одежды, при встрече с духовенством просит пастырских молитв. Она ищет в пастыре живых проводников благодати. Если кто из них выделяется жизнью, даром молитвы или учительства, тех она особенно чтит, пред теми благоговеет. Основа описанного настроения всеобща в нашем церковном обществе.

Наш народ, при взгляде на пастырей как на проводников Божией благодати, снисходителен к ним. Он желает проповеди пастырской, скорбит при отсутствии ее, ограничиваясь утешением пастырской общей молитвы в храме. Если пастыри глубоко верующие, душевно-простые, приветливые и усердные к своему служению, то народ замечательно и благодушно прощает им недостатки, вроде грубости и пристрастия к вину, жалеет их и не перестает любить. Но если пастырь при нравственной чистоте горделив и маловерующий, то его чуждаются и называют «барским». Народное чутье совершенно точно определяет сущность пастырства в благодатном посредничестве, для которого пастырские недостатки не ставят неодолимых преград.

Обобщение черт православно настроенного к пастырству народа дает право определить его настроение как самосознание, смиренно возвышенное и благоговейное. В случае упадка в церковном обществе такого душевного склада пастырство постепенно обязано вести его к описанной православной настроенности, святоотеческой и проникнутой здоровым идеализмом. Преподобный Симеон Новый Богослов, описывая самосознание верующих своего времени, говорит: «Ныне… никто, ни из мирян, ни из монахов, ни из иереев или архиереев, не почитает… никого как… ученика Христова… но все мы друг друга… охуждаем: монахи осуждают монахов, иереи – архиереев, миряне – всех их и между собою один – другого; и никто совершенно не держит в уме, что Церковь Божия какою была в древние времена, такою пребывает и ныне… надлежало бы… почитать за те блага, которые даровал тебе Бог чрез посредство его… Приобрети себе духовного отца… посредника и ходатая пред Богом. Прилепись к нему с любовию и верою, со страхом и желанием и будь с ним, как бы был с Самим Иисусом Христом»⁷⁴.

Искушению подвергаются после посвящения не только пастыри, но подвергался им и Пастыреначальник. Искуситель в самом начале пастырского служения Христова попытался разрушить все Его пастырское дело.

Тотчас после Крещения Дух Божий возводит Господа в пустыню Иудейскую. Сорок дней Он искушается от диавола невидимо, а в сороковой день, в момент алчбы, – видимо (:см.: Мф. 4:1–2). Центр первого вражеского искушения – предложения камни сделать хлебом (см.: Мф. 43) – заключался не в похоти плоти и не в попытке вовлечь в излишество. Диавол здесь хотел затемнить сознание Спасителя удовлетворением телесной потребности в момент искушения и склонить Его к своевольному совершению чуда, несвойственного Пастырю, как Ходатаю и Посреднику пред Небесным Отцом. В своих целях искуситель предложил Пастыреначальнику отделить Себя от людей, исключить Себя из доступного вообще человечеству чрез прибегание к власти, присущей Ему, как Сыну Божию. Богочеловек отверг самую основу искушения, слишком маловажную для человеческого духа. Своим ответом (см.: Мф. 4:4) Он показал, что исполнение воли Божией составляет смысл всей человеческой жизни.

Сразу поняв твердую опору Спасителя в воле Отчей, диавол сопровождал Его в Иерусалим на кровлю храма и предложил Ему броситься вниз, блеснуть Своей чудодейственной силой и выставлением Своей воли нарушить волю Божию. Спаситель отражает его своим желанием исполнять только действительную волю Божию (см.: Мф. 4, 5–7). Наконец, искуситель предлагает Господу Иисусу Христу воздать поклонение ему, диаволу, и обещает за это дать Господу славу всех царств земного мира (см.: Мф. 4:8–9). Эта власть то же, что власть без коренного сердечного исправления людей Голгофской жертвой, без успокоения их независимостью от земного зла познанием Отчей любви. В данном случае слышится предложение искусителя Христу начать пастырское служение с конечных целей человеческой жизни обманным путем. Между тем на горе искушений еще не наступило Царство Божие, бывшее задачей дальнейшего пастырства Христова. Диавол ясно увидел тогда, что его искушение ни к чему не поведет, так как Господь соберет в Свое стадо без потворства и угождения их страстям, но потребует от них свободного подчинения Небесному Отцу, какое проявил Сам в искушениях.

И, окончив всё искушение, – заключает Евангелист эту повесть, – диавол отошел от Него до времени (Лк. 4:13). Искушение именно всё, потому что объяло три оружия: человека, среду и диавола в целях соблазна. Окончилось оно до времени, так как позднее диавол искушал Господа чрез ближайших учеников, – Петра, наименованного в момент искушения сатаной (ср.: Мф. 16:23), и Иуду, названного диаволом (ср.: Ин. 6:70). Названия эти приписывались Апостолам ввиду действия чрез них сатаны. После победы над темным диавольским коварством Спаситель начал Свое пастырское делание. Каждое из трех искушений, направленных на разрушение Христова подчинения Отчей воле, заключает в себе предложение Господу избрать Себе способом пастырской деятельности Свою волю, несогласную с волей Небесного Отца.

Отсюда раскрывается настроение Пастыреначальника как образа настроения пастырей. Оно состоит в уничтожении собственного «я» до слияния его с волей Божией, в отказе от уступок и увлечений самолюбием и в предпочтении воли Божией воле своей. Вся жизнь пастыря с постоянным выбором между добром и злом есть искушение. Бывают в пастырской жизни и моменты особенно критические по силе ощущения и ослаблению энергии.

Формально-логическое определение пасторологии отмечает три вида пастырских искушений: 1) чрез самого себя; 2) чрез внешнюю окружающую среду и 3) чрез врага пастырства – диавола. Согласие и внушение нарушает всю настроенность пастыря и переводит его на сторону противника, сознательно подчиняя ему. Опытно дознано о нападении диавола на пастыря, особенно после его хороших минут благочестивой настроенности и при воздаянии должного земным потребностям. Скрытно и как бы из засады нападая, враг спасения устрашает, когда следует надеяться, и делает беззаботным, когда надобно бояться.

После посвящения каждому пастырю предстоит выдержать огненное крещение от диавола в его искушениях (см.: 1Пет. 4:12). Ни один из них не свободен от искушений, так как нравственность ни в ком не слагается без борьбы с искусительными влияниями. Возвышениям предшествуют обычно испытания, опасности. С юности человека создаются идеалы его жизни, и начинается борьба злого духа против сознательного подчинения кого-либо воле Божией. Кто от возвышенно-религиозного идеала служения Церкви Христовой переходит к жизненно-аскетическому идеалу и предпочитает последний первому, тот, ставши пастырем, уже создает себе почву для искушений. Ему мысленно слышны предложения, для верного хода дела, искать богатства, внешнего авторитета, жаждать чуда и обманно идти путем его.

Первое искушение готовящегося к пастырству – найти богатую невесту и теплое местечко. После хиротонии его окружают материальные искушения в виде платы за требоисправление. Пользование вознаграждением по-видимому не греховно и маловажно, а может быть причиной раздора с паствой и изменения пастырского настроения к худшему. Поэтому пастырь, слыша вражьи советы исключительно заботиться о плоти, должен отогнать их словом Божиим. А оно как раз повелевает человеку не связывать себя материальными выгодами. В сознании пастыря первенствовать должна забота о Царстве Божием, а не о телесных нуждах. Материальное он должен приносить в жертву духовному и быть довольным самым меньшим в материальном отношении. Притчей о неверном управителе (см.: Лк. 16:1–13) Господь навеки предостерег всех пастырей от пристрастия к материальным благам. Если вы, – говорил Он, – в неправедном богатстве не были верны, кто… даст вам ваше? (Лк. 16:11–12). Иногда пастыри личные выгоды могут оправдывать предлогом удовлетворять, в данном случае, потребности паствы.

И как много пастырей, ставши у кормила душепопечения, начинают осуществлять свои давние мечты о церковно-административной деятельности, ведя ее в ущерб духовно-нравственному руководству паствой, и по корысти сплошь и рядом они увлекаются также экономическими предприятиями, а нравственное возрождение пасомых ставят на втором плане. И вот носители высших идей и служители духа подавляют свое идеальное настроение промышленным духом. Они отрываются от простоты жизни и старозаветных обычаев своих овец, а овцы разбегаются и пастыря знать не хотят. Такие руководители словесного стада начинают пастырское делание не с исправления жизни руководимых, а с забот о хлебе своем. Между тем истинный пастырь Христов верит, что Бог не оставит его без хлеба и, сверх телесного насыщения, оживотворит его словом Своим, светом лица Своего, благодатию обетований. И бесспорно то, что Бог силен изменить в пастыре даже желание известного рода пищи, уменьшив требования ее в нем с помощью потока благодатных чувств. Ввиду сказанного пастырь материальное благосостояние свое и паствы должен больше всего ставить в зависимость от нравственного улучшения, от счастья сердца, поскольку жизненные блага подчинены благу спасения.

Хитрее и опаснее описанного искушения – возникновение у пастырей мыслей о чудесах и желаний чудес от Бога в доказательство целесообразности их пастырского подвига. Такие мысли равносильны диавольскому предложению броситься вниз (см.: Лк. 4:9–11). Само по себе чудо еще не возращает души нравственной. Ее трогает скорее незримое, тихое, подобное росе снисхождение Божией благодати. И пастырскому служению чудеса не помогут. Они подавляют человеческую личность, воздействуют внешне. Важнее предварительное поддержание внутреннего настроения, проникновение евангельскими идеалами и убеждениями. Чудо заставляет отказаться от дурного действия, но не от дурной воли и не от скрытой греховной жизни сердца.

Пастырю полезнее действовать на окружающую среду не внешними мерами, а ношением внутри себя Царства Божия и теснейшим единением своим с Богом. Если в желании чуда греховно удовлетворяются те или иные мнимодуховные потребности, то вражье внушение пастырю сводить свою деятельность к чиновничеству вредит пастырскому служению еще существеннее.

Во всех искушениях диавол обычно склоняет пастыря уступить ему один лишь раз и пойти путем ли лжи, потворства ли страстям, путем ли сектантства и раскольнического разделения. Белокриницкая иерархия сетью опутала всю Россию из-за одной уступки грека митрополита Босно-Сараевского Амвросия, без патриаршего разрешения перешедшего к раскольникам. При одной уступке ради сокровищ мира следуют другие компромиссы без конца, прикрывая обман за обманом. Если бедняк священник не донесет начальству о тайной молельне какого-либо богача раскольника ради его материальных обогащений, то в совести будет мучиться, быть может, всю жизнь. Диавол всегда влечет ко злу, прикрывая его видом добра. Он предлагает пастырю много неверных, но легких путей к достижению земных целей – вроде чечевичной похлебки (ср.: Быт. 25:34), Сеннаарской одежды (ср.: Нав. 7:21), двух перемен одежд (ср.: 4Цар. 5:23) и тридцати сребренников (ср.: Мф. 26:15). Но и единичная измена убеждениям, сознательное признание господства плоти над духом погружает пастыря в тину житейскую, делает его наемником или даже волком Христова стада (см.: Ин. 10:12–13). Ему открывается много случаев поступаться своими убеждениями, замалчивать их, со всеми поладить ценою человекоугодничества, производить на пасомых впечатление своею личностью. Это вредное настроение нарушает правильное созерцание жизни как борьбы добра и зла, исход которой у Бога, растлевает благодатную любовь к пастве и равнодушие к себе. Для избежания искушений в пастыре непрерывно должно совершаться внутреннее делание.

Он ежеминутно должен быть на страже. Нападения вражьи неожиданны и по-видимому невинны, но ими разрушается пастырская деятельность.

Неверное понимание характера пастырского служения ведет пастыря к духовной прелести или подделке истинного пути мнимоправильным.

Вместо признания себя орудием Христа, опирающимся на благодать Божию, у пастыря возможен уклон или в сторону апатии и малодушия, или в сторону самонадеянной ревности.

Малодушное мнение о своей малоспособности и посредственности влечет за собой ослабление пастырской энергии. Пастыри, охваченные такой мнительностью, постепенно опускаются духовно, превращаются в механических требоисправителей, утрачивают идеалы и переходят к несвойственным пастырю интересам.

При искушении названного рода малодушием служителям престола следует напоминать себе о главном Деятеле в пастырстве – Боге и Его благодати, о некоторых небесполезных личных дарованиях и способностях к церковному служению, хотя бы и не исключительных. Нельзя отрицать того факта, что всеобъемлющие натуры энергичнее других двигают жизнь вперед, но в Церкви и работа заурядных деятелей безмерно важна благодатностью. Подвигом возгревания благодати хиротонии они могут от развития своих нравственных качеств приходить к громадным пастырским успехам. Это видим на примерах отца Иоанна Кронштадтского, отца Георгия Чекряковского и других. Да одобряет же себя всякий «средний» пастырь твердой надеждой на благодатную помощь! Смиренный труд его на Христовой ниве, без соревнования с другими (см.: 1Кор. 4:3), без унылого ропота на Бога и маловерия, послужит залогом незаурядного успеха. Погружение в уныние обрекает на лишение Божией помощи, к зарыванию таланта (см.: Мк. 4:6; Мф. 25:18).

Малодушие очень часто возникает в пастырском служении при виде нелегкой черновой работы над возрождением отдельных пасомых. Труд здесь кажется чрезмерным и малоплодным. В таких случаях много одобряет трудящегося пастыря мысль, что он лишь эконом Господень при благодатном обновлении душ и постепенное перерождение их малозаметно ему. Если же он не массы, а отдельные личности приведет к Богу, то и это существенно. Сильно радуются, по Евангелию, пастух и женщина, нашедшие: один – заблудившуюся овцу, другая – потерянную драхму (см.: Лк. 15:3–9). Подобная, но более сильная отрада пастырю – иногда на всю жизнь – сознавать спасение даже одного грешника (ср.: Лк. 15:7). Обновление отдельных лиц истинно величайшее дело и для Церкви, и для. Ставшие хорошими членами общества в свою очередь благотворно влияют на других благодатной закваской. Поэтому и апостол Павел «заботился не только о целых народах, но и об одном человеке и посылал послания то об Онисиме, то о прелюбодее коринфском. Он смотрел не на то, что один был грешник… но на то, что это был человек… за которого Отец не пощадил даже Своего Единородного»⁷⁵. Хотя пастырям и незаметен рост паствы в духовном отношении, но уже одно очищение грехов пасомых в Таинствах весьма важно.

Скорее более бесплодна мечтательность о влиянии на массы человеческой силой, чем скромный труд над возрождением паствы с верой в силу благодати Божией.

Некоторые пастыри флегматичного темперамента (или меланхолики) готовы опускаться в бездействие по приятности им лени и, вместо напряжения энергии, вносят в свое служение меланхоличность, мертвенность и сокращенный вид отправления обязанностей. Такая небрежность есть презрение к Домовладыке Господу, подлежащее грозному суду изблевания из уст Божиих (см.: Откр. 3:15–16).

Наряду с апатичностью, пастырская энергия может ложно направляться рычагом тщеславия вследствие исключительного положения пастырей как руководителей паствы. «Душу священника обуревают волны…- замечает Златоуст. – И во-первых, является тщеславие – как бы скала… гораздо опаснейшая скалы сирен»⁷⁶. Тщеславие может расти при наличии энергичной воли, ума, дара речи, доброго сердца, подвижничества и даже смирения. Искушение это грозит всем иереям и, более, епископам. Тщеславие обнаруживается у пастырей в походке, тоне голоса, жестах, в обращении с людьми, в одежде, то слишком изысканной, то намеренно небрежной⁷⁷, в искании наград и повышений. Оно пользуется как поводом к требованию почета и уважения даже благодатными церковными полномочиями.

Отсюда понятно, насколько смиренно и благоговейно надлежит всякому пастырю поддерживать свое пастырское достоинство и авторитет и как чутко следует прислушиваться к голосу совести.

Тщеславный пастырь восхищает славу Божию себе и благодати Божией препятствует действовать чрез него, заполнив собою собственное сердце. «Поистине бедственно домогаться… чести»⁷⁸, – восклицает Златоуст. А святитель Григорий Богослов, дополняя его, говорит: «Самомнение отнимает у человека большую часть того, он есть»⁷⁹.

Прилипчивому тщеславию пастырь всегда может противопоставить несогласие на искушающие помыслы и думу о том, что он, представитель славы Божией, не имеет права искать своей славы. Тщеславный, ставя себя в зависимость от мнения других, делается незаметно ниже их. Слава, наоборот, бежит за бегущими от нее и следует за ними даже после смерти. «Чем меньше, – говорит отец Иоанн Кронштадтский, – будет заботиться о своем прославлении здесь, на земле, при своих усердных трудах во спасение их, тем больше просияет слава его по смерти: он и мертвый будет заставлять их говорить о себе. Такова слава трудящимся на пользу общую!»⁸⁰

Описанная нами картина проявлений пастырского тщеславия, заметного всем и поверхностного, иногда вырождается в скрытую и глубокую самонадеянность, в подмену благодатного пастырства и духовного пастырства естественным и душевным.

Нет никаких плодов от подобной подмены Божьего человеческим. Она страшна и опасна. Мечты с помощью широкого гуманитарного образования и веры в себя зажечь свет в сердцах пасомых – ошибочны. Культурные воздействия на почве церковноприходских организаций (комитетов, обществ), драматически выразительное служение и торжественная обстановка богослужений (акафисты, крестные ходы) неглубоко и ненадолго поражают верующих. Самый внутренний мотив спасать кого бы то ни было влиянием своей личности и держанием в своей подчиняющей власти уже глубоко греховен. Здесь вырастает в пастырской душе увлекательная, заинтересовывающая страсть: иметь сладость властолюбия над душами мерами культурного воздействия. Результаты отмеченного типа пастырствования часто – неожиданно для действующего – плохи, плачевны и кончаются разочарованием. Ему остается растерянно жаловаться на бесплодность лишней работы. Внешнее, а не внутреннее, органическое, влияние тогда только прочно и действенно, когда к нему присоединяется подкрепление, изнутри идущее от благодатной веры и любви, от борьбы и победы над страстями. Культурному влиянию в пастырской работе должно предшествовать возникновение Таинств, молитвы и личного подвижничества, мистико-аскетическая жизнь паствы. Тогда и культура вносит свою долю пользы в нравственное воспитание душ. Иначе душевное пастырство кончается разочарованием и бесплодием.

Иногда расчет пастырей в способах руководства паствою опирается на стремление привязать к своей личности верующих с помощью возбуждения в них религиозного сентиментализма. Встречаются служители Церкви хитрые, зараженные фанатизмом, прелестным самомнением. Интеллигенция, утратившая духовный вкус и живую связь с Церковью, с охотой примыкает к самопрельщенным пастырям. Они не требуют от паствы глубокого смиренно-молитвенного подвига, постоянной самособранности и духовной борьбы с собой. Себя же они воочию всех показывают проповедниками и аскетами и ревнителями Церкви, интересуясь домашними беседами с пасомыми и великолепием богослужения с чудным хором и кратким уставом службы. Все это душевному человеку сродно, легко и привлекательно. При описанных условиях образовалась не так давно секта «иоаннитов».

Внешностью пастырей, отречением от свободы и исканием таинственного чаще прельщаются слабые и сентиментальные по природе женщины. От ненормального, выпуклого выдвижения в религиозной жизни общества личности какого-либо пастыря общество может страстно привязаться к ней, а внутренно, верою, и нравственно – слабеть. Привязанность отдает во власть привлекающего души верующих. «Сердце ваше, – пишет епископ Игнатий Брянчанинов, – да принадлежит Единому Господу, а в Господе и ближнему. Без этого условия принадлежать человеку – страшно»⁸¹. «Пристрастие делает любимого человека кумиром»⁸², приводит к вере в него, а «вера в человека приводит к исступленному фанатизму»⁸³.

Из фанатической веры привязанный решительно готов делать все угодное его кумиру: идти за ним даже по еретическому и сектантскому пути. При догматической твердости пастырь, влекущий к себе, может впасть в самомнение и искание славы и, с ее ослаблением, мучиться. Пастве привязанность к кумиру заменяет Господа. Психологически процесс возрастания привязанности можно изобразить так. Сначала пасомые в пастыре видят воодушевителя к более горячей вере и верной духовной жизни после своей безнравственной или теплохладной жизни, они охотно слушаются советов любимого руководителя, но постепенно из любви к нему начинают видеть, наряду с авторитетом Церкви, равный или даже больший Церкви авторитет этого выдающегося пастыря. Вслед за излишней привязанностью к своему кумиру верующие начинают мало-помалу остывать к Богу и Церкви. Проповеди и домашние беседы «дорогого батюшки» становятся им важнее молитвы, особенно если служит, исповедует и причащает не их «любимый наставник». Сравнительно с ним они критикуют всех прочих пастырей. На почве такой привязанности происходят в приходах организации особых кружков, сектантство, ссоры и вражда из-за неумеренных поклонников за степень близости к обожаемому священнику.

Представленное выше влияние, как искусственно навеянное совне, – безблагодатно, внешне и поверхностно. Едва только у страстно любящих открываются глаза на призрачное достоинство руководителя, как их душевно-плотская любовь переходит в разочарование и положительную ненависть к нему, прикрывавшему авторитетом человека власть Бога. Разочарованные верующие перестают даже любить тогда Бога и Церковь. Таков результат подмены внутреннего внешним, духовно-благодатного – душевно-человеческим.

Ненормальная вера в разных лжехристов и лжепророков, по свидетельству Спасителя, в конце концов приведет к вере в человекобога (см.: Мф. 24:4–5; Мк. 13:6) всех людей, утративших способность внутреннего ощущения и распознавания истинного Царства Божия (ср.: Лк. 17:21).

Спаситель, Апостолы и святые Отцы решительно восставали против душевного влияния и привязанности к людям, как подменяющих Бога человеком и похищающих славу Божию. Некогда Господь запрещал исцеленным рассказывать об его чудесах, уклонялся от народной привязанности после насыщения пятью хлебами пяти тысяч человек (см.: Ин. 6:15), плакал над Иерусалимом при кликах «Осанна» (см.: Лк. 19:37–41). Причиной того была душевная привязанность к Нему народа как к Источнику плотского наслаждения и Чудотворцу, а не как к Лицу Божественного достоинства.

Подобно Господу, апостол Павел в Коринфе боролся с душевно-плотской партийностью местных христиан, выяснял им служебно-распорядительный характер пастырей. В Листре и Дервии апостолы Павел и Варнава убедили язычников в своем подобии им, когда те почли их за богов при виде исцеления хромого и хотели почтить их жертвоприношением по внушению диавола (см.: Деян. 14:6–18).

Апостолы, напротив, здесь все относят к Богу и ничего не считают своим. В сущности, человекослужение есть исполнение замысла диавола похитить славу Божию и равносильно идолослужению и бесослужению.

Хищение Божией славы пастырями душевного типа, между прочим, практиковалось в древнехристианском мире. Его, например, отмечает святитель Григорий Двоеслов, говоря, что пастырь «не должен… заискивать у своих пасомых больше расположенности к самому себе, чем внушать им любовь к истине. Иначе, как бы ни отделялся он подвигами своими от мира… самолюбие отчуждит его от Бога. Ибо тот враг Искупителя, кто домогается, хотя бы то и добрыми делами, не столько заслужить любовь Его, сколько восхитить у Его Церкви привязанность и расположение к себе: это походит на то, как если бы какой-нибудь слуга, чрез которого жених пересылает подарки своей невесте, вздумал предательски привлечь к себе ее сердце и обольстить… Эти правила внушает нам апостол Павел… говоря в одном месте: Я во всем всем угождаю, ища не своей пользы, но многих, да спасутся (ср.: 1Кор. 10:33)… а в другом: Если бы я людям угождал, Христовым рабом не был бы (ср.: Гал. 1:10).

Так-то Апостол Божий и угождал людям и не угождал; и в том, в чем он угождал им, имел в виду не свою личность, но проповедуемую им истину»⁸⁴.

Против захвата власти над пасомыми естественными средствами и образования в них привязанности к любимым пастырям Игнатий Брянчанинов пишет: «Принадлежать человеку – страшно… Всякий духовный наставник должен быть только слугою Жениха Небесного, должен приводить души к Нему, а не к себе… не замени для души, к тебе прибегшей, собою Бога. Доколе плотское чувство преобладает в учениках, – велик пред ними наставник их; но, когда явится в них духовное ощущение и возвеличится в них Христос, они видят в наставнике своем только благодетельное орудие Божие. Охранитесь от пристрастия к наставнику… Пристрастие делает любимого человека кумиром»⁸⁵. Непрочная любовь друг к другу пастыря и пасомых – скороисчезающа. Вообще, «можно скоро… пресытиться любовию к ближнему, когда предмет любви только человек… Любовь должна питаться Беспредельным Богом»⁸⁶.

Отношением к душевному пастырству и надеждою на человеческие средства отличаются три главных христианских исповедания: католичество, протестантство и Православие.

Католичеству и его иерархии присущ, прежде всего, юридизм с его проявлениями – формализмом, внешней твердой организацией, сентиментально-авторским драматизмом, захватом власти над государством и высших иерархических мест для усиления своей деятельности и влиятельности.

Католическая иерархия в церковном обществе ненормально применяет перечисленные способы влияния на церковно-народные сферы. Она удовлетворяет религиозные запросы и возбуждает религиозные чувства верующих внешними, естественными, средствами сообразно земному, практическому характеру «римлянина». Подобная методика влияния напоминает воспитательное руководство детьми не чрез убеждения, а путем властной дисциплины. Преувеличенное значение ксендзов покоится на их человеческом искусстве оказывать впечатления на паству внешними средствами и посредством знания ее интимной жизни. Стоит только вспомнить о католическом ордене иезуитов и непомерном властолюбии папизма, признанного у католиков непогрешимым. Папы – Христовы наместники, но никак не слуги и не экономы Христа Спасителя (см.: 1Кор. 4:1). И все католическое пастырство, мертвое верой и пышное внешностью, – клерикально и дышит стремлением господствовать над государством и верующими, а свое посредничество преувеличивает религиозной гипнотизацией.

Против душевного воздействия ксендзов и пап восстали протестанты. Их незаглушенное религиозное чувство потребовало живого отношения к Самому Богу. Вместо внешних подвигов и угнетения свободы они потребовали внутренней религиозной жизни и независимости от гнетущей опеки. К сожалению, бессвященный протестантизм уклонился в новую крайность: отрицания внешности. Он встал на защиту общего всесвященства с отрицанием иерархической власти и посредничества в Таинствах. Юридический принцип остался у протестантов, скрывшись в их душевные глубины. Протестантское безусловное оправдание верой есть, в сущности, уверение себя в спасении или вера в собственную уверенность.

Она – плод естественного человеческого принуждения, вид религиозного самогипноза, – вера душевная. Каждый протестант сделался чрез это самопосредником. Его вера в личные человеческие условия спасения ввиду своей глубокой скрытности приняла еще более опасный вид и в одних случаях привела к неверию и духовной мертвости, в других – к явному лжемистицизму. Вот почему среди протестантов обычны воображения о святости, облагодатствовании и тесном общении со Святым Духом, а иногда подмена благодатной духовности сентиментальной экзальтированностью.

А так как названная экзальтация основывалась на самоуверенности и сентиментализме и повышала эти состояния в других, то в протестантском обществе скоро выделились из заурядно мнимых святых особые «старшие братья», даже «пророки», претендовавшие на полную власть над прочими. Поскольку преимущества «братьев» и «пророков» утверждались не на преемственной иерархической благодати, а исходили из веры в призвание этих лиц Святым Духом и из непосредственного Божия «полномочия», то вера в них как достойных сверхнормного дара постепенно усилилась. Протестантские мистические наставники, таким образом, создали какое-то доведение веры в человека до обожения и стали оказывать громадное впечатление на психику своих служителей. Их вера в себя привела к человекобожеству или, что так же, к безбожию. В конце концов одни из пасторов самочинно заменили собой Духа Святаго («прелесть»), другие утратили всякое значение в протестантских верующих кругах («малоплодность»). Словом, выводы из протестантского руководства паствой получились тождественными с католичеством.

Нечто подобное сказанному о католиках и протестантах можно наблюдать в самочинной иерархии сектантов, или в так называемых сектантских пресвитерах, братцах, старших и пророках. Слепые поклонники их обожествляют за сентиментальное душевное возбуждение и религиозную морфинизацию, хотя реально лишь ослабляют их настоящую духовную любовь к Богу. Если надрыв обожения не приведет большинство таких поклонников к явному антицерковному безбожию, то, во всяком случае, погрузит в прелесть, оставит с верой в свою мнимую духовность и со способностью обожествлять человека.

На основании сказанного явно выступают два следствия естественно-душевного пастырства: 1) омертвение духовной религии и 2) лжемистицизм или прелесть.

В отношении охранения принципа благодатного, а не человеческого воздействия в пастырстве только Православие всегда стояло и стоит на правильной точке зрения. Даже сугубо авторитетнейшие православные пастыри, вроде Златоуста и других, предупреждали привязанность к своим личностям. Они указывали, что в Церкви художник – Дух Святый, а человеческий язык только кисть для изображения добродетелей⁸⁷, и возражали против аплодисментов в храме, приличных только светским зрелищам. Благодаря этому, под их влиянием, верующие неуклонно шли к стяжанию духа благодати чрез подвиг добродетелей. И современные наши православные пастыри, прежде всего сельские, особенно просты и смиренны, верят в благодать Божию более, чем в собственное влияние. Их можно, пожалуй, обвинить, как это делает В.С. Соловьев, в малодеятельности и неиспользовании возможностей оказывать силу влияния на русский народ, чем в захвате власти над пасомыми. Но данная тактика нашего сельского пастырства не упущение, а истинное благодатное достоинство. Православные пастыри более стараются хранить примерную жизнь, благоговейно служить и проповедовать и смотрят на это как на должное, а не видят здесь сверхблагодатного приема личного воздействия. Впрочем, наше городское духовенство заметно стремится к некоторой власти над душами, усиленно проповедует при поверхностном горении духа, нередко погашает в пасомых молитву и любовь механичностью требоисправления и маловерием. Здесь явный уклон в сторону душевности. Надежды на человеческие средства оказываются у части городского духовенства иногда в преувеличенных надеждах на Соборы внешней иерархии с выборными представителями от низшей иерархии и мирян. Между тем следовало бы надеяться здесь более на Святаго Духа среди соборно объединившихся в смиренной любви.

Вообще же Православию дороже подъем внутренне благодатной церковной жизни. Что же касается случаев уклона ко внешности православного духовенства, то они непринципиальны. А лучше сказать, несознательно практичны. Впрочем, и все православные пастыри должны всегда напоминать себе, что они друзья Господа Спасителя (см.: Ин. 15:15), но не заместители, похищающие Его славу, и что в Церкви насаждающий и поливающий есть ничто, а все – Бог возращающий (ср.: 1Кор. 3:7). Пастыри же – лишь слуги Христовы и строители таин Божиих (ср.: 1Кор. 4:1).

Меры борьбы с искушением «душевности» в пастырском воздействии и «привязью» паствы таковы.

Конечно, пастырь, заведомо неправильно действующий на пасомых, обязан сознательно отречься от неверного направления своей работы. Но нужно сознаться, что большинство наших пастырей пользуются «душевно-человеческими» средствами влияния или несознательно, или по своей душевно-духовности, как выразился епископ Феофан Затворник, или из-за невозгретости в них личным подвигом благодати хиротонии. Под понятием душевно-духовность следует понимать постепенно одухотворяемую душевность. Здесь главный источник пастырского настроения мыслится в благодати, дающей человеку направление. Душевность является материалом для благодати. В силу этого пастырю необходимо все делать во славу Божию, во всем руководиться любовию к Богу и надеждой на благодать. Тогда он не переоценит душевных средств самих по себе и себя постоянно будет смирять, помня об истинной силе только благоугодных воздействий на верующих. Смиренно-благоговейное пастырское самосознание, освещая действия и средства руководства, выведет пастыря неминуемо на борьбу с чувствами самонадеянности, самомнения и тщеславия. При главенстве в нем истинного мотива деятельности ему можно не бояться борьбы с собой. Господь постепенно исправит его.

С пристрастной привязанностью пасомых следует бороться решительно и умело. Их любовь, важную в деле их спасения, он должен отрегулировать, направив ее от себя к Богу и Церкви и прививая пастве сердечное расположение к молитве, богослужению и Таинствам. Отстраняться от верующих можно путем держания себя пред ними без чрезмерной фамильярности и ласки, а благоговейно-строго и отдаленно… Подобная тактика со временем преобразует их душевную привязанность к пастырю в духовную любовь к Богу, и чрез нее-то они будут смотреть на своего наставника законно и нормально.

Перемена центра тяжести в отношениях паствы к пастырю болезненна, совершается медленно и не терпит резкого перелома. Замечательно искусно в свое время Пророк Иоанн Предтеча отстранился от пристрастной любви к себе учеников ввиду пришедшего Мессии. Он называл себя при них, как и следовало, лишь другом Жениха, стоящим и внимающим Ему (ср.: Ин. 3:29). Жениху должно расти, а мне умаляться (ср.: Ин. 3:30), – говорил Предтеча. Так и всякий духовный наставник, по словам епископа Игнатия Брянчанинова, «должен быть только слугою Жениха Небесного, должен приводить души к Нему, а не к себе»⁸⁸.

При малочисленности выдающихся пастырей, к коим можно привязываться, опаснее для заурядных пастырей уклон к надежде на естественные средства – наподобие религиозно-нравственного просвещения. Это самая распространенная подмена благодатного посредничества. В борьбе с нею пастырь должен всегда мыслить себя только Божиим представителем, слугой и экономом, действующим силою Бога. « некогда слышал, – отмечает Златоуст, – как… один христианин состязался с язычником… Спор был о Павле и Платоне; язычник старался доказать, что Павел был человек простой и неученый, а христианин… усиливался доказать, что Павел был ученее Платона. Между тем, если допустить последнее, победа оставалась на стороне язычника… Если же… Павел был неучен и, однако, превзошел Платона, то здесь славная победа, так как неученый убедил и привлек к себе всех учеников ученого. Отсюда ясно, что проповедь одержала победу не человеческою мудростию, но благодатию Божиею»⁸⁹.