Книга 8. От 347 до 381 года. I (347–361). Сардикийский Собор

Собор Сардикийский имел большое влияние на Западе, там было мало преверженцев арианства. Прежде еще собора епископ Кельнский, Евфратас, выразил мнения благоприятствовавшие ереси.

Так как он говорил, что Сын не той же сущности как Отец и не Бог как Он, то Серватий Тонгерский, стараясь обратить его к мнениям более православным, имел с ним несколько совещаний в присутствии святого Афанасия.²⁴¹ В это время епископ Александрийский, оставил Трир и тогда Евфратас сделался таким еретиком, что верующие Церкви его донесли на него Максимину, главному противнику арианства в Галлии.

По приглашению Максимина, четырнадцать епископов из разных провинций Галлии съехались в Кельн: это были Максимин Трирский, Валентин Арльский, Донациан Кабилльонский (Шалона на Саоне), Северин Сенский, Оптациан из Труа, Иессей Спирский, Виктор Вормский, Валериан Оксерский, Симплиций Автунский, Аманд Страсбургский, Юстиниан Базельский, Евлогий Амиенский, Серватий Тонгерский, Дисколий Реймский.

«По прочтении послания от народа Кельнского и всех городов второй Германии, доносивших, что Евфратас отрицает Божество Иисуса Христа, епископ Максимин сказал: «Так как Евфратас богохульствовал против Духа Святого, говоря, что Христос не Бог, я полагаю низложить его с епископства». Епископ же Валентин сказал: «Не только ему не следует быть епископом, но он должен быть отлучен от приобщения с мирянами». Прочие епископы говорили в том же смысле, а Серватий добавил: «я сам знаю, а не по слухам, то, что делал и чему учил лже-епископ Евфратас. Часто в присутствии Афанасия, епископа Александрийского, многих епископов, пресвитеров и диаконов, я спорил с ним, когда он говорил, что Христос не Бог. Полагаю, что он не может быть более епископом христианским».

Десять епископов, не имевших возможности прибыть на собор, прислали согласие свое на низложение Евфратаса, это были: Мартин Майнцский, Виктор Мецский, Дезидерий Лангерский, Панхарий Безансонский, Санктин Вердюнский, Викторин Парижский, Супериор Турнайский, Меркурий Суассонский, Диоптет Орлеанский и Евсевий Руанский.

Евфратас увидав тогда, что епископы Галлии единогласно осудили его заблуждения, раскаялся. За смирение его и добродетели, его избавили осуждения и он остался епископом Кельнским. Среди западных, расположенных к арианству, упоминаются: Сатурнин Арльский, Патерн Перигорский и Авксентий Миланский, Урзас и Валенс принадлежали к западной части империи, но сношения их были с Востоком, где арианство имело много приверженцев.

Однако не следует считать арианами всех не согласившихся с собором Сардикийским и даже готовых пожертвовать выражением единосущный. Действительно, встречались некоторые соблазнявшиеся этим словом и возможности толковать его превратно, но сохранивших вероучение Никейское; другие, видя множество распрей под предлогом этого выражения, готовы были от него отказаться по духу примирения, нисколько не нарушая православия.²⁴² Желавшие же отмены его, с намерениями еретическими, большинства не составляли и скрывали свои настоящие мнения. Когда же многие из них были низложены и отлучены в Сардике, то множество православных за них вступились и почти весь Восток прекратил общение с Западом.

Однако некоторые считали их законно-осужденными. При проезде их через Адрианополь для возвращения в свои епархии, верующие этого города отказались от общения с ними. Они пожаловались на то Констанцию, велевшему отрубить головы десятерым из верующих этой Церкви.²⁴³ Епископ Луций умер за то же, несколько времени спустя. Его почли, равно как и десять верующих, мучениками за православие.

Многие другие епископы или клирики были приговорены к смертной казни или сосланы, по подстрекательствам ариан, злоупотреблявших своим влиянием на Констанция для многочисленных насилий. Арий и Астерий, отделившиеся от них и присоединившиеся к членам собора Сардикийского, были сосланы в Верхнюю Ливию и подверглись оскорблениям. Восстановленным собором Сардикийским запрещено было возвращаться в Церкви свои; судьям этих местностей повелено было, а особенно судьям Александрийским – отсечь голову Афанасию и всем тем, список которых им будет дан, если только они осмелятся стать ногой на землю воспрещенных для них областей.

Не довольствуясь этими эдиктами, ариане, на казенных колесницах, предоставленных им в распоряжение, ездили по Церквам, отыскивая не разделяющих еретических их мнений. Они заставляли их бичевать немилосердно, заключать в темницы, ссылать или умерщвлять. Ужас, распространяемый ими, был таков, что многие предпочитали лучше скрываться в пустыне, нежели подвергаться насилиям за отказ иметь с ними общение.

Оставив Сардик, многие из западных епископов отправились в Милану, где пребывал тогда император Констант.²⁴⁴ Они имели двоякую цель: осудить Фотиноса, ученика Маркеллова, и стараться о приведении в исполнение определений Сардикийских.

Фотинос был епископом Сирмиума, города принадлежавшего к империи западной. Он, несомненно, проповедовал ложное учение, которое приписывалось учителю его, Маркеллу Анкирскому. Восточные осудили его в Антиохии: Западные равным образом принуждены были осудить его, иначе на них самих пало бы подозрение в ересях, в которых он упрекался. Восточные сочли бы их тем более подозрительными, что они оправдали Маркелла. Для доказательства, что определение их не благоприятствует ереси, они решились осудить Фотиноса.

Необходимо дать себе отчет в ереси Фотиноса, для объяснения противоборства некоторых из православных восточных выражению единосущный. Епископ Сирмиумский, конечно, злоупотреблял им для проповедования савеллианства. Если сущность Отца и Сына тожественна, говорил он, то слова Отец, Сын – только слова обозначающие её сущность, Бога Единого, и напрасно раздробляют эту сущность на три лица. Маркелл Анкирский, наставник Фотиноса, не был так откровенен, как ученик его, при изложении этого вероучения, но остался однако заподозренным; дело его не имеет того православного значения, как дело Афанасия; умалчивания его, обнаруженный Евсевием Кессарийским ученым образом и с неопровержимой логикой объясняют, почему столько восточных с недоверием смотрели на выражение единосущный, хотя были вполне православными.

Осуждение Фотиноса не было принято на этим епископом, ни его учителем Маркеллом, который при этом случае разоблачил мнения свои, благоприятствовавшие ереси Савеллия. Он доказал тем, что не был вполне добросовестен на соборах в Риме и в Сардике, и Афанасий перестал поддерживать с ним общение, которое могло бы сделаться подозрительным и заставить сомневаться в собственном его православии.²⁴⁵

Маркелл и Фотинос, с некоторыми из друзей своих, собирались в Сирмиуме (349) вопреки собора Миланского,²⁴⁶ и он удержался еще несколько лет на своем престоле.

Собор Миланский, счел долгом просить императора Констанция, о приведении в исполнение своих определений и восстановлении Афанасия на престоле Александрийском. Констант писал брату своему Констанцию. Письмо его было доставлено двумя доверенными от собора Винцентом Капуйским и Евфратасом Кельнским, отправившимся в Антиохию, местопребывание Констанция.

Прибытие их в Антиохию встревожило ариан и в особенности испугало Стефана, еретического епископа этого города. Развращенный человек этот, желая обесчестить обоих епископов православных, составил против них гнуснейший заговор. Замысел свой открыл он развратному юноше именем Онагр, который, подкупив одну из распутниц, спрятал её в гостинице, где оба епископа остановились. Условлено было, чтобы распутница употребила все усилия соблазнить их. Онагр же с некоторыми сотоварищами разврата спрячется и будет свидетелем происшествия. Ночью, по данному знаку, развратница вошла в комнату Евфратаса. но святитель, услыхав женский голос и полагая, что находится под искушением бесовским, громким голосом стал призывать имя Иисуса Христа. Развратница, удивленная непривычными для неё словами и видя седого старца вместо молодого человека, про которого Онагр говорил ей, стала кричать, что ее обманули. При крике этом Винцент Капуйский и слуги проснулись, а Онагр и товарищи его попытались бежать, но двери гостиницы наскоро были заперты и семеро из них остались взаперти, а в том числе и сам Онагр. Слух об этом соблазнительном происшествии разнесся по всему городу, и пал на ариан, особливо после сознания Онагра и развратницы.²⁴⁷

Констант объявлял в письме своем, что если брат не согласится на его справедливые требования, то он объявит ему войну. Констанций собрал своих арианских епископов, и они посоветовали ему лучше призвать Афанасия, нежели подвергать империю междуусобной войне. Вследствие этого решения, Констанций написал Константу успокоительное письмо, а Афанасию рескрипт, призывавший его возвратиться в свою Церковь. Рескрипт состоял в следующих выражениях:²⁴⁸

« Констанций, победитель, августейший, Афанасию.

«Снисхождение и милосердие наше не дозволяют тебе долее подвергаться жестокостям бурь морских и волнений. Любовь наша сопровождала тебя в твоем изгнании, в твоей нищете и твоих странствованиях по диким странам. Если я так долго не сообщал тебе письменно моих намерений, то это потому только, что надеялся, – ты сделаешь первый шаг и будешь просить облегчения своих томлений. Так как страх препятствовал тебе выполнить намерение, которое конечно ты имел, то обращаю к мужеству твоему этот рескрипт с выражением всех щедрот наших, дабы ты знал, что можешь впредь без опасения предстать пред нас, испытать последствия благоволения нашего и иметь возможность возвратиться в отечество свое, как того желаешь. Для того писал я государю, брату моему, Константу, Победителю, Августу, дозволить тебе прибыть ко мне и от обоюдной благости нашей получить дозволение возвратиться в свое отечество».

Афанасий не рассудил положиться на это первое предложение и остался в Аквилеи, куда удалился после собора Сардикийского, а потом отправился в Трир.

Урзас и Валенс, имея более честолюбия, чем духа христианского, вскоре увидали, что обстоятельства становятся не так благоприятны делу, которое до того поддерживали, и рассудили, что им необходимо примириться с епископами западными и с Афанасием, для возвращения к Церквам своим. По престолам своим, в Сингидунуме и Мурсии, они принадлежали к западной части империй, а Констант не дозволил бы им возвратиться в эти города, пока не будут восстановлены.

Они прибыли сперва в Милан, где были восстановлены собором, но желая находиться в общении с Церковью римской, апостольским средоточием Запада, они отправились в Рим и представили Юлию, в присутствии пресвитеров Церкви его, следующее заявление:

«Блаженнейшему папе Юлию, Урзас и Валенс.

«По письмам нашим доказано было, что мы возводили серьезные обвинения на епископа Афанасия и призванные посланием Твоего Святейшества отдать в том отчет не прибыли, а потому признаемся пред Святейшеством Твоим, в присутствии пресвитеров братий наших, что все обвинения, по слухам дошедшим до нас, были ложны и не доказаны. Вот почему спешим объяснить, что мы находимся в общении с Афанасием, тем более, что Святейшество Твое, с обычной благосклонностью, благоволило простить нам наши заблуждения. Равным образом, объявляем, что если восточные или Афанасий захотят призвать нас к делу, то ничего против решений твоих не сделаем; мы считаем еретиками Ария и приверженцев его говорящих, что было время, когда Сына не было, что Сын произошел из не сущего, и что не был прежде веков. Мы анафематствуем эти ереси, как то и выполнили объявлением, представленным нами собору Миланскому.

«Исповедуем устами, написанное нашей рукой в сем объявлены, и признаем, что ересь Ария и виновники её заслуживают проклятия.

«Я, Урзас, подписал настоящее объявление.

Я, Валенс, подписал равным образом».

Подчинение их было лицемерное; с таким же коварством писали они следующую общительную граммату святому Афанасию в Трир:

«Господину и брату Афанасию, Урзас и Валенс.

Пользуемся случаем, представляющимся через брата нашего и сотоварища по священству Моисея, послать к тебе, дражайший брат, из города Аквилеи, где ныне находимся, наш искреннейший привет и пожелания здравствовать. Много утешишь нас, если будешь отвечать. По посланию сему знай, что мы находимся с тобой в церковном общении. Дражайший брат, да сохранит тебя божественное милосердие».

Святитель Александрийский не спешил возвратиться к Церкви своей. Констанций писал ему вторично, приглашая поспешить к нему.²⁴⁹ Несколько же времени спустя, будучи в Едессе и встретив там многих пресвитеров Александрийских, в присутствии их, препоручил он диакону Ахиту доставить Афанасию третье письмо, еще настойчивее прежних. Лже-епископ Александрии Григорий тогда умер (349) и Констанций запретил назначать ему преемника. Он послал к Афанасию лиц, самых способных внушить ему доверие и пригласить возвратиться в свою Церковь.

Афанасий, наконец решился отправиться. Из Трира поехал он в Рим, где Юлий и Церковь с радостью приняли его, как великого защитника православия. Юлий, при отправлении его на Восток, вручил ему следующее послание к Церкви его:

«Пресвитерам, диаконам и народу Александрийскому.²⁵⁰

Братия возлюбленные, приветствую вас, что собственными очами увидите плод веры своей, в лице брата нашего и соепископа Афанасия, которого Бог возвращает вам по чистоте жизни вашей и молитв; должно заметить, что вы не переставали возносить к Богу молитвы чистые, исполненные любви. Воспоминая обетования небесные и образ их выполнения, по учению, преподанному вам братом нашим, вы знали, и правая вера ваша внушила вам, что не отнять от вас навсегда того, который постоянно пребывал в сердцах ваших. Не нужно мне, следовательно, писать вам большого послания, потому что вера ваша вперед научила вас тому, что я мог бы сказать вам, а Бог, по благости Своей, исполнил общие желания наши.

«Остается мне снова приветствовать вас, что сохранили души свои в вере. Приветствую также брата моего Афанасия, что среди всех напастей, им перенесенных, он ни на одно мгновение не забывал ни любви вашей, ни желаний. Хотя, по-видимому, разлучен был с вами телом, но жил среди вас духом.

«Он возвращается к вам более знаменитым, нежели когда оставил вас. Если огонь очищает драгоценные металлы, как золото и серебро, то, что можно сказать о доблестях такого великого мужа, возвращающегося к вам после стольких испытаний, признанного чистым и неповинным, не только по суждению нашему, но по суждению целого собора. Примите же, братие возлюбленные, со всей славой и радостью о Господе, епископа вашего Афанасия и разделявших его бедствия. Обладая тем, чего желали, возрадуйтесь, что имеете пастыря, наслаждавшегося только помышлениями о вашем благочестии. В странах отдаленных, где обитал он, вы были его утешением; мысль о верности вашей одушевляла его среди гонений. Сам я счастлив, помышляя о приёме, который ему сделаете, о восхищении, в каком примете. Что за торжественный день, когда брат наш будет посреди вас, когда все прежние страдания забудутся, когда все сердца возрадуются.

«Разделяем радость вашу мы, которым Бог даровал милость узнать столь великого мужа. Оканчиваю послание мое молением: да Бог Всемогущий и Сын Его, Господь наш и Спаситель Иисус Христос дарует вам всегда благодать Свою, да воздаст вам за веру вашу, столь блестящим образом засвидетельствованную епископу вашему, да дарует Он вам и чадам вашим в сем и будущем веке радости, которых глаз не видал, ухо не слышало и на сердце не входило, и который уготовал Бог для любящих Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава с Богом Всемогущим во веки веков. Аминь».

«Желаю, братия возлюбленнейшие, здравствовать о Господе».

Афанасий отправился в Антиохию, где видел Констанция. Император, увидав его и убедившись в святости великого епископа, писал всем епископам и пресвитерам Церкви кафолической,²⁵¹ что Афанасий вполне оправдался, и что приверженцев его впредь не следует более тревожить, как и его самого. Он написал особенный рескрипт народу Церкви кафолической, живущему в Александрии. Наконец он писал префектам Египта, Фиваиды и Ливии, что все бумаги, писанные против Афанасия, должны быть изъяты из общественных записей и считаться несостоявшимися. Он осыпал епископа Александрийского самыми формальными уверениями своего покровительства.

Афанасий²⁵² из Антиохии направился в Иерусалим. Епископы Палестины, исключая двух или трех, приняли его с радостью и, соединившись в собор, засвидетельствовали ему общие свои чувства. Для сего вручили ему послание к пресвитерам, диаконам и народу Александрийскому. Оно подписано было Максимом, епископом Иерусалимским и епископами Аэцием, Арием, Феодосием, Германом, Сильвапом, Павлом, Патрикием, Элпидием, Германом, Евсевием, Зиновием, Павлом, Макрином, Петром и Клавдием.

Все они, кроме Макрина, присутствовали на соборе Сардикийском и знали совершенно клеветы, возводимые на Афанасия, и его оправдание.

Во время путешествия его по Востоку²⁵³ епископы, бывшие друзьями, принимали его с радостью, другие видя его стыдились роли, которую сами разыгрывали; некоторые не смели даже явиться к нему и при приезде его в их город скрывались, другие, наконец, просили у него прощения, отрекаясь от того, что против него писали.

Во время пребывания его в Антиохии некоторые скрытные ариане убедили Констанция сказать ему:²⁵⁴ «Ты снова занял престол свой по определению собора²⁵⁵ и с моего согласия. Но как между народом Александрийским есть некоторые не желающие быть с тобою в общении, то согласись, чтобы они имели в городе церковь».

Конечно, раскольники могли собираться в одну из церквей и без согласия Афанасия, но императору хотелось, чтобы собрание это было в некотором роде узаконено в смысле кафолическом, – согласием епископа. Действительно епископ был во главе Церкви и не находившиеся в общении с ним составляли раскол. Просить Афанасия дозволить собрание раскольничье – значило просить его смотреть на раскольников, как на православных.

Он не был человеком способным на такие уступки, но, не входя в рассуждения с Констанцием, он ответом своим воспрепятствовал ему настаивать: «Государь, сказал он, ты имеешь власть приказать все, что тебе угодно. Я же, со своей стороны, попрошу тебя соизволить на мою просьбу». Констанций, полагая получить просимое, с поспешностью отвечал Афанасию, что соглашается на то, что он попросит. Афанасий же тотчас стал просить его согласиться на то же и чтобы во всех городах давали церкви отвергающим ересь Ариеву.

Констанций сообщил это своим арианским советчикам, которые, увидав в том значительное неудобство, посоветовали императору отложить это до другого времени, конечно, предоставляя ему делать что угодно.

Афанасий²⁵⁶ особенно просил у Констанция церкви в Антиохии для отказывающихся признавать епископов, преемствовавших после низложения Евстафия, несправедливо обвиненного в савеллианстве. В Антиохии называли их евстафианами, как будто бы они образовали секту, хотя, в сущности только они одни оставались верными Церкви кафолической. Констанций находил просьбу Афанасия совершенно справедливой; но ариане, завладевшие им, воспрепятствовали ему даровать православным дозволение просимое для них епископом Александрийским; а так как сам император не согласился на просьбу Афанасия, то и он не был принужден признавать Церковью то место, где могли собираться отделявшиеся от Церкви Александрийской. Когда святитель прибыл в свой епископский город, говорит Феодорит,²⁵⁷ то верующие празднуя его возвращение и благодаря Бога устраивали великолепные торжества и давали публичные пиры.

Верующие во время отсутствия Афанасия, так сказать, усугубили рвение свое к подвигам веры и благочестия.²⁵⁸ Все классы общества соревновались в любви к добродетелям. А потому с радостью получали они послания, которые епископ Александрийский из глубины своего заточения, писал епископам Египта и Ливии к праздникам, как будто находясь на престоле своем;²⁵⁹ какое счастье было для них, когда приезжал кто-либо из сотоварищей ссылки его. Им казалось, они избегли челюстей диких зверей, видя, что не подверглись гонениям еретиков.

Жизнь иноческая чрезвычайно развилась во время отсутствия Афанасия; и если Церковь Александрийская скорбела, видя, что еретики вышли из лона её, то имела, также, радость видеть как многие из чад её подвизаются в доблестях христианских с совершенством, истинно превышающим силы человеческие.

Пустыни Египта, Ливии и Фиваиды населились множеством христиан, стремившимся следовать по стопам Павла и Антония.

Последний был еще жив, когда святой Афанасий опять возвратился на престол свой. Во время изгнания святителя, он мощно содействовал поддержанию верующих в православии. Во время первого призвания его, после смерти Константина, он видел его в Александрии тогда то и получил от него мантию, в которой похоронил первого пустынножителя Павла (341). С того времени он несколько раз посещал верующих Александрии и различные общины монашеские в пустыне, поддерживая их в православии.²⁶⁰ Преставился же, когда Афанасий снова был принужден искать убежища в пустыне, против новых наветов, о которых вскоре будет сказано (356).

Антоний имел значительное влияние в Египте и смежных провинциях; ему преимущественно должно приписать развитие иночества, в течение первой половины IV столетия.

Между содействовавшими ему и его пережившими были в Египте главными оба Макария.²⁶¹ Один находился во главе иночества в пустыне Скитской и препровождавших жизнь монашескую в самом городе Александрии. Так как он был урожденцем сего города и часто там пребывал, то его назвали Политикос, что обозначает гражданин или горожанин. Другой Макарий был прозван Египетским, потому что родился в деревне, он управлял иноками горы Нитрийской, возвышавшейся среди пустынь Скитских.

Последний особенно прославился своими чудесами. Однажды воскресил он мертвого, чтобы доказать еретикам догмат о воскрешении. Когда он был еще юным, жизнь его была столь степенна, что иноки привыкли называть его старцем. Сорока лет возведен он был в священство; прожил девяносто лет и провел шестьдесят лет в пустыне.

Другой Макарий, Александрийский, был возведен в священство раньше. Он ревностно подвизался в философии христианской, воспользовавшись примерами и наставлениями других на усовершенствование собственных понятий и подвигов. Он достигнул такого преобладания над плотью, что кожа у него была как бы засохшей и борода не росла.

В то же время, между практическими философами христианскими отличались Памво, Ираклий, Кроний, Пафнутий, Понтубастий, Арсизий, Серапион и Питирион. Последний жил в окрестностях Фив. Среди настоятелей монастырей, особенно отличался Пахомий, который первый составил правила монашеские.²⁶²

Ученики Пахомия имели особенное одеяние, преимущественно состоявшее в мантии из кож, шерстью вверх. Прочие иноки египетские приняли одежду, отличавшую их от философов языческих, каждая часть которой имела свое таинственное значение. Туника их была без рукавов, на обозначение, что руки прямо обнаженные – не орудия насилия. На голове имели покров, именуемый кукулем, на воспоминание невинности детской, потому что так покрывали голову грудных младенцев. Пояс их и ремень²⁶³ обозначали всегдашнюю готовность работать Господу.

Иноки собирались в Церковь для приобщения в последний и первый день седмицы, то есть в субботу и воскресенье. Они совершали молитвы двенадцать раз в день, шесть раз от шести часов утра до полудня и шесть раз от полудня до шести часов вечера. Столько же раз молились и ночью. В девятом часу совершали три молитвы, вероятно в воспоминание священного часа, когда Иисус Христос смертью Своей искупил мир.

Не все монахи обязывались на столь строгое правило, однако жизнь всех их была весьма суровая.

Пахомий собрал около себя тысячу триста иноков, следовавших его правилам, не считая рассеянных по Египту и Фиваиде. Главная община находилась на острове Тавеннисе; принадлежавших к ней называли Тавенниотами, и под этим именем они славились во всей Церкви.

Аполлоний прославился в то же время. Монастырь управляемый им находился в Фиваиде. Он славился мудростью своей и чудесами; от Бога получал он все, что просил.

Между иноками египетскими тоже отличался Асуф, исповедовавший Иисуса Христа во время гонений. Про него говорили, что во всю жизнь свою не сказал ни слова против правды и имел в высшей степени все добродетели.

Уже говорено было о знаменитом Иларионе, бывшем Антонием Палестины.²⁶⁴

Раздоры арианские принудили его выйти из своей пустыни. В Египте²⁶⁵ посетил он епископов Драконтия и Филона, сосланных императором Констанцием в Фиваиду, и живших там иноками. Затем посетил он острова Средиземного моря для опровержения ереси и избегая прославления, которым нарушали его безмолвие. Он преставился в Кипре, где и был погребен, но ученик его Исихий тайно похитил мощи его, перевез в Палестину и положил в его прежнем монастыре. Там их очень чтили и день перенесения их стал праздником. Верующие Палестины, говорит Созомен, имели обычай чтить святых, среди их живших. Так поступали они относительно Аврелия Апоидониана, Алексиона Вифагатона и Алефиопа Азальского.²⁶⁶

В продолжении первых трех столетий воздавали общественное почитание останкам мучеников и праздновали день их смерти. После эпохи гонений и мученичества Церкви чтили отличавшихся своими исключительными подвигами. По замечанию Созомена, этот обычай начался с Палестины.

Около половины IV столетия жизнь иноческая перешла за пределы Египта и Палестины, которыми она вначале ограничивалась.

Тогда подвизался Юлиан в Едессе. Жизнь этого святого была столь строга, что его можно было скорее считать бесплотным, нежели человеком, Тело его походило на остов, покрытый кожей. Великий подвижник и писатель Сирии, Ефрем, составил его житие. В той же стране находились тогда и другие знаменитые отшельники, жившие преимущественно в окрестностях города Амидоса и на горе Гавгальской. Между ними особенно отличались Даниил и Симеон.

Евстафий, епископ Севастии, в Армении, учредил жизнь монастырскую в Армении, Пафлагонии и Понте. Он составил правила монашеские и ему приписывалась книга считающаяся творением Василия Великого, епископа Кессарии Каппадокийской.

Евстафий слишком преувеличивал строгость жизни и ученики его даже впали от того в крайности. Они дошли и до осуждения брака, отказывались молиться в домах, где живут в супружестве, и презирали женатых пресвитеров. Они постились в дни воскресные, богатых осуждали на мучения адские и ненавидели ядущих мясо.

Но Евставий не разделял этих заблуждений и отличался только своей приверженностью к истинным христианским подвигам.

В течении IV столетия жизнь монашеская введена была и в Церквах западных, о чем будем иметь случай говорить после.

Среди иноков Египта и Фиваиды особенно находил святой Афанасий всего более поддержки против ариан и убежище, когда снова подвергнулся гонениям.

На западной стороне берегов Африки Церковь не менее процветала, как и в Александрии. Грат Карфагенский, бывший там первенствующим епископом, был очень усерден к правой вере и соблюдению правил церковных. Раскол донатистов однако все же продолжался в Карфагене и во главе раскольников был некто Донат. После собора Сардикийского Грат предпринял прекращение раскола, а император Констант в помощь ему послал в Африку двух значительных сановников – Павла и Макария.²⁶⁷ По-видимому им препоручено было только раздавать милостыню по церквам, но в сущности они должны были содействовать восстановлению единения. Донатисты немедленно распространили слух, что они прибыли начать гонение и станут принуждать верующих покланяться изваяниям императора, как во время язычества, которые поставлены будут на престоле во время совершения самого таинства.

Но когда началась литургия и совершилось таинство, никто не видал изваяний императорских, все было по правилам церковным. Павел и Макарий ничего не раздавали по церквам донатистов; но когда они обратились к Донату с убеждениями о примирении, то лже-епископ отвечал: «что общего между Церковью и императором»? Затем стал говорить об императоре с презрением, добавив, что разослал циркуляр с запрещением принимать милостыни от посланных императором, если они будут раздавать. Так как они направлялись в Багаию, то раскольничий епископ этого города, также именуемый Донатом, сообщил о том фанатикам, называемым циркон-целлионы, которые под предлогом религиозным совершали различные преступления. Фанатики эти проходили страну, различными шайками, предаваясь всяким крайностям. Посланные от императора принуждены были потребовать от префекта провинции отряд воинов, для охранения своего и препорученной им милостыни.

Донатисты возмутились против воинов, отвечавших на буйства их кровавыми возмездьями; епископы донатистов бежали со своим духовенством, некоторые же были убиты или сосланы. Епископы кафолические не принимали участия в этих горестных событьях; однако противники их в том обвиняли и громко вопияли на гонение, считая мучениками людей пострадавших за свое буйство. Павла и Макария считали они гонителями, а кафолики по их мнению были только язычниками или макарианами.

Донатисты тем более озлобились, что мирное поручение посланных императором многим из раскольников открыло глаза и они присоединились к Церкви. Впрочем волнение, произведенное этим препоручением, было кратковременно и Грат, несколько времени спустя, мог созвать собор епископов африканских на провозглашение правил Сардикийских и постановить некоторые другие, смотря по надобностям провинции.

Собрание это – первое из соборов Карфагенских, от которого сохранились правила. Вся Церковь оказывала большое уважение к законодательным трудам Церкви Африканской, а история должна упомянуть об этих достоуважаемых памятниках первоначального благочиния.²⁶⁸

Первое и второе правила относятся к донатистам. Раскольники эти утверждали, что крещение законно только совершенное в их секте. Собор же решил, что законно всякое крещение совершаемое во имя Святой Троицы. Вторым правилом собор осудил циркон-целлионов, лишавших себя жизни по фанатизму и которые у донатистов считались мучениками. Третьим и четвертым правилом запрещалось клирикам жить с посторонними женщинами, а монахиням и вдовам жить с мужчинами, с которыми они не соединены браком.

Развитие жизни иноческой вело к тому, что безбрачие стало почитаться таким совершенством, что клирики предполагали будто правила эти можно соблюдать и среди мира. Собор не доверял таким возвышенным стремлениям, часто прикрывавшим постыдные страсти. Он не осуждал безбрачия, но с условием, чтобы оно было истинным, а не мнимым. Пятым правилом запрещалось епископам принимать и рукополагать клирика, не имеющего от епископа своего грамматы, дозволяющей оставить свою Церковь, Шестое – запрещало клирикам заниматься делами мирскими.

В первые времена, члены духовенства, не исключая епископов, продолжали, по избрании своем, прежний образ жизни. Должно думать, что после обращения императоров члены духовенства находили в звании своем средства достаточные к существованию и им была возможность заниматься исключительно обязанностями церковными.

По правилу седьмому не следовало допускать к причащению чужестранцев, не имевших от епископа своего удостоверительных граммат.

В то время когда множество честолюбцев старались казаться христианами, по корыстным расчетам, не будучи ими действительно, необходимо было принимать против лже-братий большие предосторожности.

Восьмым и девятым правилом запрещалось рукополагать выполняющих известные общественные обязанности. Десятым – внушалось клирикам не вредить взаимно друг другу по зависти. По правилу одиннадцатому, клирики надменные или возмущавшиеся против своего епископа строго наказывались. Двенадцатым – поставляется в обязанность строго соблюдать условия; тринадцатым запрещается клирикам давать взаймы с ростом; четырнадцатым строго наказываются нарушители правил: миряне – отлучением, клирики – низложением.

Когда собор поставлял определение относительно прав епископа над клириками Церкви его, то Грат сказал: «соблюдение этого поддерживает мир, и я воспоминаю, что на святом соборе Сардикийском запрещено было просить клириков из другой Церкви». Антигон, епископ Мадаурский, воспользовался этим чтобы принести жалобу на соседственного ему епископа Оптанция. Оба епископа разграничили Церкви свои и условленное ими подписано было их рукою. После раздела, Октанций продолжал посещать часть Церкви своей, уступленную Антигону и старался ее себе присвоить.

Собор повелел, чтобы письменные условия соблюдались.

Факт этот служит доказательством, что поземельного разделения империй не было еще приложено к Церкви, хотя протекло более двадцати лет как это было принято за основание Вселенским Собором Никейским.

Собор, постановив правило, что клирики надменные будут наказываемы, определил, что для суждения их нужно несколько епископов: трех – для диакона. Шесть – для пресвитера и двенадцать – для епископа; распоряжением этим епископы африканские засвидетельствовали уважение свое к трем степеням священства.

Церкви западные могли ожидать светлых дней и просвещенного покровительства в царствование Константа; но государь этот пал жертвой заговора (350). Магненций провозглашен был императором заговорщиками в Августодунуме (Автуне) в Галлии. Констант искал убежища в Пиренеях, но его настигли в Эльне и умертвили. Ветранион, начальствовавший в Паннонии, провозгласил себя императором, узнавши о похищении престола Магненцием; наконец Непоциан, племянник Константина, сделал то же в Риме.

Констанций находился тогда в Эдессе и вел войну с Персами; но получив известие о революции, последовавшей на Западе, направился в Антиохию и потом двинулся в Паннонию. Ветранион поверил мирным предложениям Констанция и присоединился к нему. Но в самое время выступления против общего врага их, Магненция, войска его провозгласили Августом одного только Констанция, а Ветранион рад был получить помилование и средства жить почетно в Вифинии, куда был сослан.

Магненций победил Непоциана, убитого во главе войска своего. У Констанция остался следственно только один соперник. Прежде нападения, он назначил Кесарем двоюродного брата своего Галлия, препоручив ему Восток. Магненций не стал его дожидаться и пошел на Паннонию, а Констанций с войском своим подвинулся до Мурсии, где епископом был арианин Валенс. Битва началась, но Констанций, вместо того, чтобы сражаться во главе своего войска, заперся в церкви, ожидая последствий боя. Валенс принял все меры, чтобы ему первому сообщено было о ходе битвы, и когда узнал, что войска Магненция растроились, то предупредил о том императора; и на вопрос, как он знает то, епископ обманщик отвечал, будто имел видение ангела, ему возвестившего то. Констанций поверил и объявил что обязан победой не столько мужеству своего войска, как молитвам епископа. Побежденный Магненций отступил в Галлию, где, разбитый вторично, пронзил себя мечем в Лионе, а Констанций стал один императором Востока и Запада.

Вскоре эту последнюю часть империи стали возмущать ариане, заметившие, что влияние их возросло после победы при Мурсии и обмана Валенсова. Они следовали за императором во время похода и находят их собранными (351) в Сирмиуме в числе двадцати двух.²⁶⁹ Целью собора было низложение Фотиноса, епископа этого города, уже осужденного Востоком и Западом. Он был любим своей паствой и мог удержаться на престоле, не взирая на осуждения. Он был изобличен в ереси в присутствии епископов на диспуте между ним и Василием, соперником Маркелла на престоле Анкирском. По низложении с епископства, был он сослан Констанцием и посвятил досуги своего изгнания на творение против всех ересей. Главной же целью его была защита своих собственных заблуждений. Книга его написана на греческом и на латинском языках. Герминиан, сторонник партии арианской, был возведен вместо него на престол Сирмиумский.

По низложений Фотиноса, епископы составили новое изложение веры, называемое первой формулой Сирмиумской.²⁷⁰ Она написана была Марком Арефуским. Там допускается существование Сына прежде веков, Он называется Богом от Бога, светом от света, но избегается выражение единосущный. После изложения веры анафематствуются говорящие, что Сын исходит из другой сущности (или ипостаси) как Божия; или что было время, когда Его не было.

Ариане употребляли эти выражения для обольщения непосвященных в их злобные намерения. Они допускали, что Сын исходит из сущности Отца, разумея слово сущность в том же смысле как и личность, и соглашались, что существование Сына предшествует времени, начавшемуся по мнению их только с сотворения мира; но в сущности они считали Сына тварию, только он прежде и выше всех прочих.

Для поддержки обольщений, они провозглашали анафему на учивших, что сущность божественная может расширяться или сокращаться, и на считавших Сына расширением божественной сущности. Анафема была конечно справедлива, но ариане тщательно остерегались излагать, что сущность божественная едина и нераздельна, хотя тройственна в лицах, что привело бы к понятию о единосущности Сына и Святого Духа.

По-видимому, первая формула Сирмиумская была православна, но в ней щадились заблуждения арианские.

В том же городе составлены были еще две другие формулы, о которых будет сказано впоследствии.

В первой же подробно излагалось относящееся до Духа Святого, потому что в это время уже начинали распространять о Духе величайшие заблуждения, как то вскоре увидим.

Арианство являлось снова в обманчивых формулах, и Констанций воротился к прежним убеждениям. Епископы арианские непрестанно изобретали на Афанасия новые клеветы и говорили императору:²⁷¹ «Прежде, когда мы ходатайствовали перед тобой, ты нас не слушал. Когда ты вызывал Афанасия, мы говорили, что изгоняешь учение наше, потому что с самого начала он был его противником и не престает поражать нас анафемами. Повсюду рассылает он против нас послания и большая часть епископов с ним в общении. Даже из наших прежних сторонников некоторые к нему присоединились, другие к тому расположены; мы скоро останемся одни. Признают тебя и нас еретиками, спрашиваем тебя, чем отличаться будем мы от Манихеев? К делу же Принимай новые меры, ты император учения нашего».

На походе против Магненция он убедился, что все епископы в общении с Афанасием. Воспламеняясь гневом, он забывал клятвы свои, рескрипты, уважение в памяти брата и, по мере того как подвигался на Запад, всё более и более увлекался фанатизмом.

Всего более заметно это стало в Арле и Милане,²⁷² где созваны были соборы.

Собор Арльский был созван для нового пересмотра дела Афанасия, против которого ариане возводили новые клеветы. Либерий недавно был возведен на престол Римский (353). Ариане, не зная еще о кончине Юлия, обратились к нему с посланием, для успеха, рассчитывая на влияние Констанция ставшего императором Запада. В послании этом они убеждали его прекратить всякое общение с Афанасием. Либерий, получив послание, назначаемое его предшественнику, послал в Александрию трех пресвитеров римских: Лукия, Павла и Илиана,²⁷³ с препоручением пригласить Афанасия прибыть в Рим для нового пересмотра его дела. Афанасий должен был отказаться, после суждения собора Сардикийского, подтвердившего решение Церкви римской и ее епископа Юлия. Либерий, узнав от посланных своих об отказе Афанасия, писал восточным, что прекращает всякое общение с епископом Александрийским и находится в общении с ними и со всеми прочими епископами Церкви кафолической.

Ариане наделали много шуму этим посланием; но, как замечает Иларий Пуатьерский, оно не могло иметь никакого значения после собора Сардикийского, провозгласившего Афанасия не виновным и православным.

Поступок Либерия очень встревожил епископов египетских и они, принимая сторону Афанасия, написали ему послание. Это послание, подписанное семидесяти пятью епископами, заставило Либерия отменить прежнее свое решение. Он созвал епископов подгородных и сообщил им послание восточных, а также и епископов египетских. Все были того мнения, что следует написать восточным другое послание, объяснив им, что, в виду послания подписанного семидесяти пятью епископами египетскими, невозможно осуждать Афанасия, но следует послать к императору и просить о новом соборе, для окончательного решения этого вопроса.

Вследствие чего Либерий послал к Констанцию депутацию, во главе которой находился Винцент Капуйский, просить императора о созыве собора в Аквилеи.²⁷⁴

Суждения Юлия и собора Сардикийского не считались следственно окончательными даже в Риме. Либерий не присваивал себе власти решить вопрос, но передал его верховной власти собора, о созыве которого просил самого императора.²⁷⁵

Собор созван был не в Аквилеи, но в Арле, в Галлии. Либерия представляли там Винцент Капуйский и Маркелл, бывший, как и Винцент епископом в Кампаньи.²⁷⁶ Они просили собор заняться сначала вопросом о вероучении и осудить заблуждения Ария.²⁷⁷ Но восточные отказались и просили прекратить сперва всякое общение с Афанасием.

Винцент Капуйский сделал в этом уступку.²⁷⁸ Прочие епископы ему подражали, кроме Павлина Трирского. Можно полагать, что пример Либерия остался не без влияния на епископов западных собора Арльского; но Винцент и прочие, подобно Либерию, скоро поняли, что под осуждением Афанасия скрывается осуждение самого православия и они открыто приняли сторону святителя Александрийского.

Во время собора Арльского, епископом этого города был Сатурнин, человек бесчестный и безнравственный, естественным образом бывший орудием деспотизма Констанция, но он был один в Церкви Галльской из союзников арианства. После собора Арльского, многие из епископов собрались в Безьере в присутствии Юлиана, не бывшего тогда еще отступником от христианства, но уже Кесарем. Иларий, епископ города Пуатьэ, первый раз является на этом соборе; он опровергнул ариан, а в особенности Сатурнина Арльского, который жаловался на него Констанцию, обвиняя Илария и прочих епископов в мнимых насилиях. Юлиан мог бы удостоверить, что Сатурнин клеветал, он это хорошо знал, но смолчал и не сообщил Констанцию о происках арианских, которых был свидетелем.

Либерий же Римский, которому более были известны намерения ариан, ложно выдававших себя за представителей христианского Востока, понял, что он сильно ошибся, покинув, при начале своего епископства, сторону епископа Александрийского, не взирая на суждения соборов в Риме и Сардике, и тем более огорчился поведением доверенного своего Винцента Капуйского на соборе Арльском. В этом убеждении поддержало его прибытие в Рим Люцифера, епископа Каглиарского. Епископ этот славился тогда на Западе своими добродетелями, ученостью и усердием к вере. Он был явным приверженцем Афанасия, дело которого, по его мнению, было делом здравого вероучения. Он был одним из епископов подгородных, признававших над собой верховную власть епископа Римского, а потому имевших с ним постоянные сношения. С прибытием его в Рим, Либерий утвердился в решимости открыто принять сторону Афанасия, подобно предшественнику своему. В этом смысла писал он Осию,²⁷⁹ уведомляя его об огорчении, причиненном ему слабостью Винцента Капуйского, которому следовало бы выказать более твердости, тем более что он лучше знал сущность дела, имев случай разбирать его вместе с Осием.

Винцент этот, по всему вероятию, был прежним доверенным епископа Римского на Соборе Никейском и сделавшийся епископом Капуйским из пресвитеров римских. Слабость Винцента до того огорчала Либерия, что он пишет: лучше умереть, нежели быть обвинителем Афанасия.

Увидим, был ли он верен своей решимости.

Под влиянием впечатления, которое сообщал Осии Либерий послал к Констанцию трех депутатов: Люцифера, епископа Каглиарского, Панкратия, пресвитера римского, и диакона Илария, препоручив им следующее послание:²⁸⁰

«Преславному Констанцию, Августу, Либерий епископ:

«Миролюбивый император, прошу у Милосердия Вашего благосклонного внимания к изложению пред Благостию Вашей мыслей моих. С прошением этим могу обратиться к императору христианскому, сыну Константина святой памяти».²⁸¹

Похваливши кротость Констанция, Либерий продолжает так:

«Не только по делу Афанасия, но и по многим другим, я должен был просить Кротость Вашу о созыве собора, для окончания разногласий относительно веры, как искренне Благочестие Ваше того желает. Достойно истинного служителя Божия, достойно империи, которой Христос, по благости Своей, управляет и увеличивает, даровать просимое нами.

«Многие однако не престают злословить членов Церкви и даже обвинять меня в уничтожении послания их, для прикрытия преступления, ими, будто бы, осужденного. О каких посланиях говорят они? Не о тех ли посланиях западных и египетских в которых говорится о преступлениях, возводимых на Афанасия? Но для всех ясно, что мы сообщили послания восточных, что читали их в Церкви, читали их на соборе и отвечали на них.²⁸² Никто этого не отрицает. Послания эти не могли нас окончательно убедить, потому что в то же время получили мы послание семидесяти пяти епископов египетских, защищающих Афанасия. Мы прочитали его епископам италианским, также как читали прежние, и решили, что противно законам божественным делать определение по делу сему, особенно когда число защитников несравненно более числа обвинителей».

Затем Либерий защищается против возводимых на него обвинений и свидетельствуется Богом, что руководствовался только правилами апостольскими, не присваивая себе никакой власти. «Я следовал, говорит он, преданиям и правилам древних; я ничего не прибавил к епископству города Рима, но не допустил никакого убавления, желая сохранить в чистоте веру, принятую по преемству от многих епископов, из которых некоторые были мучениками».

Жаль, что в последующее время епископы Рима не подражали Либерию, и не сохранили веры своих предшественников, увлекаясь только мыслью о преувеличении преимуществ епископства города Рима до того, что обратили оное во всемирное владычество, неограниченное и непогрешимое.

Либерий объявляет после того, что не может войти в общение с восточными потому, что среди них находятся четыре епископа, которые, за восемь лет пред сим будучи присланы к Константу, отказались осудить заблуждение Ария и оставили с гневом собор, бывший тогда в Милане.²⁸³ Он умоляет императора считать несостоявшимся определенное в Арле, где восточные отказались рассуждать о вере, хотя к тому обязывались, а созвать новый собор, на котором снова провозглашена будет вера Никейская и водворен мир в Церкви.

Констанций благосклонно принял просьбу Либерия и созвал собор в Милане.²⁸⁴ Там присутствовало только небольшое число восточных; одни не прибыли по старости своей, другие по дальнему расстоянию; западных же было более трех сот. Ариане начали с того, что предложили согласиться по делу Афанасия прежде, чем приступить к другим рассуждениям. Большая часть, под влиянием страха, обманутые, или несведущие согласились утвердить осуждение Афанасия. Только Дионисий, епископа Милана, митрополий Италии, Евсевий Версельский, из Лигурии, Павлин Трирский, Роданий Тулузский и Люцифен Каглиарский воспротивились, говоря, что под осуждением Афанасия противники его скрывают свои злобные намерения против веры Никейской.

Евсевий Версельский был одним из святейших епископов Запада. Сначала он отказывался прибыть на собор Миланский, но по настоянию членов и по приказанию императора согласился в нем участвовать. Ариане надеялись увлечь его через императора и влиянием его довести собор до осуждения Афанасия, православные же рассчитывали на его благочестие, понимая, что им, для борьбы с врагами епископа Александрийского, необходим человек твердый и готовый пожертвовать всем за правду. С самого прибытия своего в Милан, он не скрывал своих мнений, а потому ариане в продолжении десяти дней препятствовали ему идти в церковь, где заседал собор. Наконец, ему дозволили войти и первым действием его было требование, чтобы все члены подписали Символ Никейский. Дионисий Маланский, бывший первенствующим епископом на соборе, взял перо для подписи, но Валенс вырвал его у него из рук с насилием, и собор, таким образом, при самом начале своем разошелся.

Дионисий Миланский, Евсевий Версельский, Павлин Трирский, Люцифер Каглиарсиий и Роданий Тулузский не устрашились ни воплей ариан, ни угроз императора и не ослабели при убеждениях епископов малодушных. Они с твердостью поддерживали, что под предлогом преследования Афанасия скрывается предательское нападение на веру, и были сосланы.

Пресвитеры и диаконы были также сосланы и только насилиями вынуждено было от Винцента Капуйского, Фортуната Аквилейского, от Германа Фессалоникийского и от других западных епископов обещание прекратить все общительные сношения с Афанасием.²⁸⁵

Дионисий Миланский, Павлин Трирский, Евсевий Версельский и Люцифер Каглиярский были сосланы на Восток. Места их замещены арианами, как, напр., Авксентием в Милане. Иларий Пуатьерский и Роданий Тулузский вскоре затем были сосланы в Фригию.²⁸⁶

Иларий,²⁸⁷ потомок благородной фамилии из Пиктавии, от природы одарен был возвышенным разумом, развитым еще воспитанием, соответствовавшим его рождению, хотя в заблуждениях многобожия;²⁸⁸ но каждый, несколько, образованный и добросовестный человек не мог оставаться идолопоклонником с тех пор, как Христианство сияло в мире полным блеском. Как только Иларий начал рассуждать – он сделался христианином. Философия его по необходимости подверглась влияниям Христианства, хотя он сам того и не подозревал; рано еще она дала ему почувствовать, что не может быть иного Бога, кроме Единого и бесконечного. После изучения творений философических перешел он к божественным книгам христианским и в них только нашел удовлетворение уму своему.

Разум его возрастал по мере преуспеяния в чтении божественных книг; вместе с Пророками проникнул он в лоно Божие, с наслаждением созерцая эти беспредельные свойства, прозреваемые умом, но которые только один Бог может нам внушить ясно.

«Дух мой, говорит сам Иларий,²⁸⁹ пламенно стремился к Богу, постигая, что всем Ему обязан и что в служений Ему состоит истинное благородство. Я усматривал, что Бог должен быть целью всех надежд моих, и что только в Его благости могу найти тихое и надежное пристанище против всех зол, обуревающих нас в жизни.

«Искал я Бога среди всех мнений, высказанных о Его сущности, когда напал на книги, которые религия Евреев выдает за творения Моисея и Пророков и прочитал там слова, сказанный Богом о Самом Себе: аз есмь Сый.... Ты скажешь сынам Израилевым: Сый посла мя к вам (Исх. 3:14). Исполнился я удивления к этому определению Божества, выражающему столь доступно для разумения человеческого непостижимую сущность Божию. Бытие действительно есть самое понятное в Боге, и то, что можно лучше всего знать; потому что понятие о бытии уже отстраняет всякую идею о начале и конце: Сый по Самому Себе не может не быть, а божественное не может иметь ни начала, ни конца.

«Одни только слова аз есмь Сый дали мне достаточное познание о вечности Божией; но мне хотелось еще знать о величии Его и о всемогуществе. Они открыты были мне словами: «Небо престол Мой, земля же подножье ног Моих. (Исаия 66:1). Камо пойду от духа твоего? Аще взыду на небо, ты тамо еси, аще сниду во ад, тамо еси. Аще возьму криле мои рано и вселюся в последних моря, и тамо бо рука Твоя наставит мя и удержит мя десница Твоя» (Псал. 138). Но чем более я углублялся, тем более приходил к убеждению, что Бог непостижим для разума человеческого, и что в Него следует веровать.

«Когда ум мой погрузился в эти мысли, тогда захотелось мне добавить к закону и Пророкам учение Евангельское и я прочел: «В начале бы Слово и Слово бы к Богу и Бог бы Слово и проч.».

«При словах этих разум мой возвысился превыше знаний естественных, открыв богопознание, которого не подозревал, а возвысившись до лона Создателя открыл там предвечное Слово, воспринявшее плоть, чтобы обитать с нами».

По мере того как Иларий подвизался в чтении священного Писания, он видел что круг понятий его расширяется. Великие задачи бессмертия раскрылись перед глазами его. От Апостола Павла научился он, что превыше знаний чисто естественных еще существует ряд познаний более возвышенных, даруемых верой и которые только одни могут удовлетворить дух; он чувствовал невыразимую радость, принимая душой эти возвышенные истины, светившиеся беспрепятственно, потому что сердце его оставалось чистым.

Иларий, приобретя истину, выражал ее всеми действиями, он сделался совершенным христианином; сами священники, говорит Фортунат,²⁹⁰ желали следовать по стопам его. Для него – жить значило бояться Иисуса Христа с любовью, любить Его со страхом. Будучи только мирянином имел он уже рвение апостольское и был образцом Церкви Пуатьерской когда избран был её пастырем. Он был женат и даже имел дочь именем Абру.

После собора Миланского, Иларий дерзнул восстать против определения об изгнании епископов православных, а особенно Евсевия Версельского. Он ревностно опровергал упреки в непокорности, делаемые арианами кафоликам, и умолял Констанция прекратить насилия, которым подвергали православных.²⁹¹

Изгнание было ответом на прошение это, столь же справедливое, как и умеренное. Епископ Пуатьерский встретил на Востоке тех, кого защищал. Павлин Трирсий и Роданий Тулузский умерли в ссылке. Иларий посвятил невольный досуг свой на сочинение превосходной книги своей о Святой Троице. Будем еще говорить об этом великом богословском творении.

Церковь Галльская, лишенная своих главных защитников, была преследуема, равно как и Египетская.²⁹²

Еще до собора Миланского Церковь эта претерпевала ужаснейшие насилия, Афанасий принужден был бежать и скрываться в пустынях среди иноков, друзей своих. В убежище этом узнал он о ссылке православных собора Миланского и о насилиях, какими принуждают прекратить с ним всякое общение. В Египте насилия были еще тягостнее, чем где-либо. Православных изгоняли из церквей, отдавая их арианам. В Пасху они принуждены были совершать богослужение на кладбищах; даже девы не избегали жестокостей еретиков. С них совлекали одежды, а если пребывали непоколебимыми в вере, то их умерщвляли и даже обнаженные тела их подвергали оскорблениям; едва только родственники могли взять их, для погребения.

Преступления ариан были до того гнусны, что трудно даже поверить, говорит святой Афанасий, если бы не были явными. Между епископами православными одни были умерщвляемы, другие изгоняемы. На места их определяли тех, кто давал более денег, были ли то оглашенные или язычники.

Констанций унизился до того, что написал к жителям Александрии пасквиль, столь же жестокий как и безумный, против Афанасия, которого представлял мошенником, заслуживающим всякой казни.²⁹³ Он воображал себя остроумным, осмеивая этого великого мужа за удаление в пустыню, как будто ему следовало дожидаться палачей, когда Церковь так нуждалась в твердости его для защиты веры. Послание это вероятно написано было одним из епископов, окружавших императора. Там прославлялся Георгий Каппадокийский, возведенный партией арианской на престол Александрийский. Урзас и Валенс были главными советчиками императора, а клирики их рассеялись по всем странам совращать епископов деньгами, запугивать и принуждать к подписанию осуждения Афанасия. Верующим же, если не подпишут, угрожали гневом императора.

Либерий, епископ римский, однако не устрашился и написал сосланным, Евсевию, Дионисию и Люциферу, следующее послание:²⁹⁴

«Хотя под предлогами мира, но враг рода человеческого преследует членов Церкви, вас, священники благоугодные Богу, вас, доказавших веру свою и ставших достойными славы будущей, предназначенной мученикам. Находясь между скорбью об отсутствии и радостью о славе вашей, не могу достаточно хвалить и прославлять подвиги вашего мужества. Лучшее утешение, какое только могу предложить вам, это – сказав, что сам подобно вам, в изгнании. По сию пору я только ожидаю такой же участи и сокрушаюсь, что она еще не постигла меня. Желал бы, преданнейшие братия, чтобы ссылка постигла меня ранее вас и я мог бы послужить вам примером.. Но, по заслугам вашим, вы первые удостоились призвания к великой славе засвидетельствовать веру. Прошу, Благочестие Ваше, считать, что нахожусь с вами, что любовь моя не допускает отделяться от вас и верить что воздыхаю о разлуке с вами. Слава ваша более нежели мучеников. Те претерпевали только насилия от гонителей, вы же восторжествовали над противоборствовавшими лже-братиями. Чем более растет насилие людей этих, тем более увеличивается слава святых священников. Уповайте на божественные обетования.

«Так как вы ближе к Богу, то вспомоществуйте мне молитвами вашими, мне сотоварищу вашему, чтобы мы с большим мужеством могли перенести бури, которые со дня на день нам возвещаются и становятся все сильнее; чтобы и я мог стать достойным вас, по непоколебимости в вере и по привязанности к учреждениям Церкви кафолической. Желая знать подробнее, что происходило на соборе, прошу Святейшество Ваше благоволить сообщением в письмах своих, чтобы дух мой имел какое-либо утешение среди слухов, его тревожащих, и самое тело мое, по увещаниям вашим, снова прибрело силы, его покидающие.»

Скорбь, снедавшая Либерия, еще выражается в посланиях его к Цецилиану Сполетскому и Осии Кардуанскому.²⁹⁵ Последнему пишет он, что пламенно желает смерти, предпочитая ее горестной необходимости согласиться на примирения, противные Евангелию, и клеветать на Афанасия.

Констанций и друзья его пламенно желали, чтобы епископ Римский осудил Афанасия. Решение его имело высокое значение для Запада, где престол его был единственным средоточием апостольским. Один из историков языческих²⁹⁶ замечает, что решению епископа Римского приписывали более значения, нежели мнению прочих епископов. Он именно служил до той поры посредником между Востоком и Западом, Церкви же западные должны были всего выше ценить предания Церкви римской, основанной Апостолами. А потому Констанций послал к Либерию евнуха Евсевия с подарками если согласится на его желание, и угрожающими рескриптами в случае отказа.²⁹⁷ По прибытии в Рим, Евсевий отправился к Либерию и предложил ему подписать осуждение Афанасия: «Император этого желает, говорил он, и повелевает тебе». Потом, пожимая руки епископу, добавил: «Сделай удовольствие императору и получи подарки, которые он посылает». Либерий же отвечал: «Кто может осудить Афанасия? Это может только собор; а были два – объявившие его невиновным и второй созван был со всей вселенной; можем ли мы осудить того, кого собор Римский признал невиновным? Кто одобрит нас, если мы во время отсутствия осудим принятого здесь с любовью в наше общение? Правило церковное того не дозволяет, такого предания Отцы наши, получившие оное от блаженного и великого Апостола Петра, нам не передавали. Если император заботится о мире Церкви, и повелит отменить все написанное здесь в пользу Афанасия, то пусть отменено будет и все сделанное против него, а также отменено все сделанное против других и, наконец, пусть созван будет собор, далеко от дворца, собор церковный, на котором император присутствовать не будет, куда не явится никакой граф, где никакой судья не будет угрожать; где страх Божий будет только воодушевлять членов, где будут уважаться учреждения апостольские, где прежде всего провозгласят веру таковой, как она была определена на Соборе Никейском. Приверженцы Ария да будут отвержены, ересь их да будет поражена анафемой. Тогда пусть судят о преступлениях, приписываемых Афанасию и о тех, в каких обвиняются его клеветники, с тем, чтобы виновные были осуждены, а неповинные наслаждались миром. Действительно, не дозволяется допускать к собору тех, вера которых нечиста; неприлично заниматься делом частного лица прежде, нежели верой. Сперва должно определить вопрос о вере, а после заниматься остальным. Вот чему научены мы от Отцов, вот что ты должен сказать императору, вот что будет полезно и ему, и Церкви. Пусть не слушается Урзаса и Валенса, которые, после раскаяния в прошедшем не заслуживают никакого доверия».

При словах этих евнух вошел в такую ярость, что даже забыл, что говорит с епископом. По выходе от Либерия, он пошел в мучилище Апостола Петра и сложил там все привезенные им подарки. Либерий не одобрил хранителя гробницы за принятие их и приказал убрать, как приношение нечистое. Евнух пришел еще в большую ярость и возвратясь к императору сказал ему: «Нам нечего более пытаться принудить к подписи Либерия, одно только должно занимать нас – это противоборство его учению Ария, доходящее до того, что анафематствует всех, которые его придерживаются». Все евнухи дворца приняли сторону своего собрата. Они имели на Констанция огромное влияние и убедили императора послать в Рим предписание всем общественным сановникам захватить Либерия хитростью и прислать ко двору, или преследовать его открытым образом, если захватить не успеют.

Тогда в Риме²⁹⁸ устроено было обширное преследование против всех сторонников Либерия, так что многие принуждены были оставить город. Когда Афанасий рассказывал в Риме о насилиях в Египте, они казались до того отвратительными, что ему не хотели верить. Город этот тогда сам испытал те же неистовства, и принужден был поверить.

Либерия повлекли к императору, находившемуся тогда в Милане и он говорил гонителю с евангельской свободой: «Перестань, сказал он, гнать христиан и не рассчитывай на содействие наше для введения нечестия в Церкви. Мы готовы лучше претерпевать всё, нежели слушаться ариан. Мы христиане, не принуждай же нас сделаться врагами Христовыми. Советуем тебе не вступать в борьбу с даровавшими тебе империю». Мужество Либерия изумило всех не ослепленных духом партии. Констанций же в наказание послал его в ссылку. Святой Афанасий замечает, что тиран этот был не милосерднее прежних гонителей. Те, по крайней мере, ссылали многих из жертв своих в одно место, и благочестивые исповедники могли в страданиях своих утешать друг друга, Констанций же старался посылать жертвы свои в места отдельные, где они в одиночестве, подвергались скуке и печали.

Либерий сослан был в Верею, во Фракии. Он провел там два года, по истечении которых, томимый скукой и устрашаемый непрестанными угрозами смерти, подписал осуждение Афанасия.²⁹⁹ Великий святитель Александрии, говоря о том, извиняет Либерия, воспоминая, что пока он был на свободе, то заступался за него и за веру православную.

Ариане, после торжества своего над Либерием, полагали, что они еще ничего не достигли, если не привлекут к себе великого Осию.³⁰⁰ А потому, не уважая преклонных лет святого мужа, которого звали Отцом епископов, а по предшествующему – Исповедником веры, ни шестидесятилетнего его епископства, решились его преследовать. Они приступили к Констанцию и начали ему внушать, что ссылка епископа Римского, многих других, и все средства употребленный против кафоликов, – все это дело бесполезное, если не будет поддержки Осий, который одним словом может поднять против них всю Церковь. «Он, говорили они, председательствует по обыкновенно на всех соборах, все повинуются его посланиям, он излагал Символ Никейский и повсюду учить, что последователи Ария еретики. Если он останется на престоле своем, то ссылка всех прочих ни к чему не послужит». Убеждали Констанция не останавливаться перед старостью епископа Кордуанского и сослать его, как прочих, если не подчинится.

Констанций, не поколебавшись потребовал к себе Осия, тот повиновался и прибыл; но маститый старец говорил с императором с такой властью, что ему дозволено было возвратиться в страну свою и на свой престол. Ариане, однако, не унывали и добились от императора нескольких писем, в которых он, то льстил Осии, то угрожали ему, а в одном даже написал: «Останешься ли ты один зараженный ересью? Повинуйся и пиши против Афанасия, кто пишет против него – тот с нами». Осия однако не поколебался от оскорблений, которыми его преследовали и написал Констанцию следующее:³⁰¹

«Осия, императору Констанцию радоваться о Господе».

«Некогда я исповедал веру при деде твоем Максимиане.³⁰² Церковь была тогда гонима. Если же ты сам хочешь ныне преследовать меня, то знай, что я готов скорее все претерпеть, нежели проливать кровь неповинную³⁰³ и изменить истине. Не похваляю тебя, что так мне пишешь и угрожаешь: перестань же писать такие письма, не мудрствуй как Арий, не слушай восточных и не доверяй Урзасу и Валенсу. Они злобствуют не столько на Афанасия, сколько на веру, пытаясь осквернить ее своей ересью. Поверь Констанций мне, – который по летам своим мог бы быть твоим дедом. Я присутствовал на соборе Сардикийском, в то время как ты и брат твой Констант, блаженной памяти, нас созвали. Сам я вызывал врагов Афанасия, когда они приходили в церковь, близь которой я жил, я убеждал их сказать – в чем могут они упрекнуть Афанасия. Я обещал им безопасность, клятвенно обязывался судить их только по сущей справедливости. Принимал эти обязательства не раз, а два раза, предлагал частным образом выслушать их обвинения, если не хотят высказать их перед собором. Я обещал им: «Что если Афанасий найден будет виновным, мы без колебаний отвергнув его; если же неповинен и докажет, что вы клеветники, вы откажетесь принять его, то уговорю его ехать со мной в Испанию». Афанасий принимал эти условия, но враги его не доверяли правоте дела своего и отказывались от всяких разбирательств.

«Когда сам ты вызывал Афанасия, – он приглашал врагов поддерживать перед тобой свои обвинения. Они не посмели. Между ними находились Урзас и Валенс, после того публично открекшиеся от своей клеветы. Они уверяют, что были на то вынуждены. Кто же принуждал их? Они по собственной воле своей прибыли в Рим и отреклись перед епископом и пресвитерами этой Церкви, ни одного воина при этом не было. Но если они жалуются на насилие, ими сделанное, то зачем прибегаешь ты к тем же средствам для достижения цели своей? Никогда брат твой Констант не прибегал к насилиям. Кого из епископов сослал он? Когда вмешивался он в суждения церковные? Перестань же поступать так Вспомни, что ты также человек смертный; трепещи дня судного, и приготовляйся к нему. Не вмешивайся в дела церковные, не присылай нам о том повелений, узнавай лучше от нас что тебе следует делать. Бог даровал тебе империю, а нам препоручил дела Церкви. Сопротивляющийся империи твоей, сопротивляется повелениям Божиим, а ты, занимаясь делами церковными, опасайся провиниться в великом преступлении. Написано: Воздадите кесарева Кесареви, Божия же Богови.

«Дохожу до цели писем твоих и отвечаю: Не пристаю к арианам, еще более поражаю ересь эту анафемой, не пишу против Афанасия, который объявлен был невиновным мной, Церковью римской и еще более целым собором.³⁰⁴ Ты сам, узнав о делах этих, вызвал его к себе и дозволил ему с честью возвратиться в отечество и к Церкви своей. Что же за причина такой перемены в уме твоем? Враги его ныне те же как и прежде, их происки против него прежние, они не осмеливаются выразить их в его присутствии. Они уже распространяли их когда прибыли на собор, а когда я сам потребовал от них доказательству то не могли их представить, как говорил я выше. Если бы у них были доказательства, то не бежали бы столь постыдным образом. Что же привело тебя, после столького времени, к забвению рескриптов твоих и слов? Остановись же, прошу тебя, не доверяйся людям злобным, из опасения разделить виновность их. То что ныне даруешь им, в том отдашь ответ в день судный. Они через посредство твое хотят уязвить своего противника, или хотят, чтобы ты сделался орудием их злобы; они предприняли с помощью твоей разлить отвратительную ересь по всей Церкви. Благоразумный не должен подвергаться явной опасности из угождения другим. Остановись Констанций, умоляю тебя, и согласись последовать советам моим. Моя обязанность писать тебе, а твоя – не пренебрегать моими увещаниями».

Таково было, говорит святой Афанасий,³⁰⁵ письмо старца, бывшего истинно святым; но Констанций им не тронулся и настаивал на своем намерении принудить его переменить мнение или отправиться в ссылку. Осии было тогда сто лет. Констанций знал, что в Испании епископы и верующие последуют тому же правилу, как и Осия, а потому заставил старца оставить отечество свое и держал его целый год в Сирмиуме, как бы в ссылке. Там мучили его до того, что, уважаемый епископ, не желая осудить Афанасия согласился однако на некоторые сношения с Урзасом и Валенсом и подписал, вторую Сирмиумскую формулу. Тогда отпустили его к Церкви своей, где перед кончиной духовным завещанием удостоверил о насилии, ему причиненном, поражая анафемой ересь арианскую.

Либерий же, епископ Римский, по слабости своей, увлекся далее.

Ариане понимая, что выражение единосущный только одно совершенно разрушает все их ухищрения относительно сущности Слова воплотившегося, пытались, начиная с знаменитого собора в Антиохии, составляет исповедание веры по-видимому весьма православные, но не заключавшие в себе выражения единосущный, освященного Собором Никейским. Они обманули множество восточных, не бывших в сущности арианами, но которые по-видимому были за одно с еретиками, потому только, что не откровенно принимали сторону Афанасия и не придерживались выражения единосущный, которое ариане постоянно представляли им как слово савеллианское.

Заблуждения Маркелла Анкирского еще более пособствовали распространению этого мнения на Востоке; а заблуждения Фотиноса, известные и осужденные на Западе, без отречения от выражения единосущный, заставляли предполагать, что слово это может быть объясняемо в превратном смысле. Вот почему ариане приписывали такую важность этим заблуждениям. По-видимому они только для отстранения оных избегали в формулах своих выражение единосущный. С того времени, как они, по милости Констанция, приобрели влияние на Западе, они старались обманывать там епископов замысловатыми формулами веры, в которых православие по-видимому излагалось такими сильными выражениями, способными обмануть большинство, по крайней мере на этот раз. Что вскоре и случилось.

Последние формулы, распространяемые по Западу, были выработаны в Сирмиуме. Их известно было три, первая составленная в 351, во время осуждения Фотиноса; вторая составленная в начале 358, когда Констанций, после пребывания своего с месяц в Риме, прибыл в Сирмиум. В том же году была составлена и третья, уже более арианская, нежели прочие.

Во время пребывания своего в Риме Констанций гнал православных и сообщил Либерию о желаниях христиан римских, а также условия, при каких желания эти будут исполнены.³⁰⁶

Либерий, утомленный ссылкой, решился написать восточным следующее послание:³⁰⁷

«Возлюбленнейшим братиям, священникам – сотоварищам моим восточным:

«Благодарение Богу, вера ваша известна всем благонамеренным. Последуя словам закона: Сыны человеческие судите праведно, я не принимаю на себя защиты Афанасия. Подобно предшественнику моему Юлию, блаженной памяти, принявшему его в общение, осуждением его я только не хотел изменить долгу. Но, по воле Божией, узнав, что вы справедливо осудили его, я согласился с определением вашим и препоручил брату нашему Фортунату доставить о том императору Констанцию послание наше. Следовательно, Афанасий отвергнут от общения с нами всеми; я не буду принимать его посланий; объявляю, что нахожусь в общении с вами и со всеми епископами восточными, то есть пребываю в мире и согласии с епископами всех провинций.

«Дабы вы знали, что в послании сем выражаюсь совершенно искренне, то объявляю, что всем сердцем соглашаюсь с изложением веры православной, составленной многими из братий наших и сотоварищей в Сирмиуме, благосклонно сообщенной мне господином и братом нашим Демофилом. Не опровергаю ее ни в чем, согласуюсь с ней и исповедую ее».

Приводя это место, святой Иларий Пуатьерский перерывает Либерия, объявляя, что формула, с которой Либерий соглашался, была арианская, и провозглашает анафему, раз, два и трижды изменнику Либерию.

Из послания этого видно, что составители второй формулы Сирмиумской отправили ее через Демофила, одного из своих, к Либерию. Тот же согласился на все и ценой православия приобрёл своё восстановление. По прибытии в Рим, он не восставал против притеснений, которым подвергали православных по повелению Констанция, и таким образом дошел до того, что его самого стали считать пособником гонения.

Во время ссылки его Церковью римской управлял диакон Феликс, возведенный в епископы. Феликс и по возвращении Либерия хотел продолжать свои епископские обязанности и Констанций соглашался разделить Церковь между обоими совместниками; но партия Либерия была сильнее и Феликс принужден был оставить Рим. Полагать должно, что он возвышением своим обязан был своей снисходительности к арианам; однако всегда выказывался православным и даже, по многим памятникам западным, более православным, нежели сам Либерий.³⁰⁸

Последний же, не довольствуясь тем, что из ссылки своей писал епископам собиравшимся в Сирмиуме,³⁰⁹ написал еще особенно трем из них, считавшимися более влиятельными: Урзасу, Валенсу и Герминию, с угодливостью воспоминая свои первые мнения, неприязненные святому Афанасию.

«Зная, пишет он,³¹⁰ что вы чада мира, любите согласие и единение Церкви кафолической, то пишу вам, дражайшие господа и братия, без принуждения, Бог мне свидетель, но в пользу мира и согласия, блага более возвышенного, нежели самое мученичество. Ваше благоразумие да знает, что Афанасий, бывший епископом Александрии, был мною сначала осужден, прежде посылки моих посланий ко двору благочестивейшего императора епископам восточным³¹¹ и был отлучен от общения Церкви римской, о чем может засвидетельствовать все пресвитерство Церкви римской. Если же впоследствии я по-видимому изменил свое мнение, в послании написанном мной к братиям нашим восточным, то это потому, что я должен был вступиться за депутатов, отправленных ко двору и за сосланных епископов, для возвращения их из заточения.

«Желаю также, чтобы вы знали, что я просил брата моего Фортуната доставить послание мое к милостивейшему императору Констанцию, Августу. Посланием этим просил я, для пользы мира и согласия, отослать меня в Церковь, препорученную мне от Бога на охранение от всяких зол.

«Возлюбленные братья, вы усмотрите из послания этого мое желание быть в мире со всеми епископами Церкви кафолической. Если через вас будет возвращен мир Церкви римской, то в день судный получите вы великую награду. Уведомляю вас, что нахожусь в мире и общении с братьями нашими и сотоварищами Эпиктетом и Авксентием. Надеюсь, что они с радостью примут в том уверение. Следственно, кто отделится от согласия и мира, существующего между нами будет отлучен от нашего общения».

Либерий не довольствовался просить ходатайства епископов более влиятельных при дворе, но счел нужным еще примириться с прежним своим легатом, Винцентом Капуйским, оказавших слабость на соборах Арльском и Миланском, слабости которого теперь подражал сам Либерий.

«Дражайший брат, говорит он ему,³¹² не делаю тебе поучения, но только предупреждаю, что дурными словами извращаются добрые нравы. Козни людей развращенных тебе известны, они-то были причиной нынешней моей скорби. Моли Бога, да дарует нам терпение.

«Долгом счел уведомить ваше святейшество, что я отдалился от раздоров, рассеиваемых под именем Афанасия и писал о том братиям нашим и сотоварищам восточным. Так как вы наслаждаетесь миром, то созови всех епископов Кампании и сообщи им мою решимость, для того, чтобы о согласии нашем мог я уведомить всемилостивейшего императора и избавиться от великой скорби, в которой нахожусь».

К письму этому, писанному секретарем, Либерий добавил собственноручно: «Бог да хранит тебя в добром здоровье. Мы в мире со всеми епископами восточными и с вами. Полагаюсь на Бога; вы же, если хотите, старайтесь, чтобы я умер в изгнании, Бог нас рассудит».

Присоединение Либерия ко второй формуле Сирмиумской дало надежду арианам увлечь по тому же пути весь Запад, привыкший считать Церковь римскую своим апостольским средоточием. Для этого они послали формулу свою всем епископам. Галльские же, получив её, с твердости отвергли, и один из них, Фебадий Ажанский, опровергнул её с такой ученостью и таким искусством, которого восточные не могли подозревать в епископе страны, считаемой ими за варварскую.

Епископ галльский сообщает сперва собраниям своим причины, заставившие его приняться за перо.

«Если бы я не был свидетелем, говорит он,³¹³ диавольской утонченности, с какой придают ереси вид правой веры, а правой вере вид ереси, то не стал бы говорить, дражайшие братия, об этих писаниях, недавно дошедших к нам.

«Достаточно было бы для меня хранить веру мою чистой в глубине совести, и казалось бы благоразумнее охранять собственную веру свою, нежели рассуждать о мнениях посторонних. «Но так как нужно стать еретиком, чтобы называли кафоликом; а невозможно быть кафоликом иначе как отвергая ересь, то обязан был написать эту книгу на обнаружение той диавольской отравы, которая скрывается под личиной скромности и религиозности, объяснив зло истекающее из слов этих, по-видимому простых. Когда ложь обнаружена, то истина может проясниться и вздохнуть свободнее».

Фебадий, указав на ухищрение ариан и ответив на их замечания, излагает ясно истинную веру кафолическую о Святой Троице и единосущности Слова. Трактат свой оканчивает он несколькими словами об Осии Кордуанском. Святитель этот подписал вторую формулу Сирмиумскую и именем его, как осадной машиной, старались поражать всех кафоликов. Фебадий противопоставляет тому совершенно справедливую дилему: или Осия ошибался в продолжении девяноста лет жизни своей, в течении которых был искренним кафоликом, или он только по ошибке допустил формулу Сирмиумскую. Если же ошибался в течение девяноста лет, то ясно, что мнение его не имеет никакого значения.³¹⁴

Согласие Либерия с формулой Сирмиумской не было еще тогда известно на Западе, что определяет время написания книги Фебадиевой в 357 или 358.

Епископы галльские собрались, под председательством Фебадия, торжественно рассмотреть формулу веры, присланную им от Констанция.³¹⁵ Император в рескрипте своем приводил им пример Осии; а они отвечали: «Мы не судим о вере по лицами, но о лицах по вере их» и осудили вторую формулу Сирмиумскую. Определение свое послали они во Фригию к Иларию, который тому очень радовался. Многие из епископов прислали ему в то же время частные письма, которыми просили его сообщить им о веровании Церкви восточной. Он отвечал им книгой о Соборах, в которой изложил историю изменений, какие ариане допустили в системе своей, при различных синодах или соборах, на которые съезжались. Там похваляет он епископов галльских за твердость веры их, поддерживая их в привязанности к выражению единосущный, против которого сокрушались все утонченности еретиков, глубокомысленно рассуждает о второй формуле Сирмиумской, доказывая, что в ней с необыкновенным искусством ариане сокрыли свое отвратительное учение.³¹⁶

Они выразились несравненно яснее в третьей формуле, составленной также в Сирмиуме около конца 358 года. Там они откинули не только выражение единосущный, как и в первых двух, но еще и слово подобносущный, которое до того времени допускали, для предположения, будто они ратуют только против одного выражения, способного быть перетолкованным по-савеллиански, но исповедуют истинное вероучение.

Действительно выражение подобносущный можно было разуметь православно и в смысле единосущного. Вот что заставило ариан исключить его из своей формулы.

Дело клонилось к тому, чтобы заблуждение принято было всеми епископами, Констанций это предпринял и созвал для того два великих собора, один в Римини для Запада, а другой в Селевкии для Востока.

Для полного понимания того, что происходило на обоих этих соборах, должно иметь ясное понятие о различных партиях в самом арианстве. Системы ариевой не поддерживал более, открытым образом, ни один епископ. Те, – которые в сущности её принимали, противоборство свое православию сосредоточивали около выражения (δμοουσιος) (единосущный), стараясь повторять, что нападают на выражение это только потому, что оно удобно толкуется в том смысле, в каком злоупотребляли им Маркелл Анкирский и Фотинос для распространения своих заблуждений. Побудительная причина эта была правдоподобна и многие из православных, особенно на Востоке, готовы были пожертвовать словом, обеспечивая тем истинное вероучение о предвечном и существенном рождении Слова. Что всего более подтверждало, по крайней мере, по-видимому, замечание ариан, – это то, что слово ουσια толковалось двояко. Для некоторых оно обозначено сущность, для других же лицо, слово υποστασις также толковалось двояким образом – сущность и лицо. Из этих различных толкований происходило замешательство, темнота, которой еретики, поддерживаемые властью императора, злоупотребляли.

Но если, по лукавству своему, ариане старались скрывать свои настоящие убеждения, то некоторые из богословов, в сущности мудровавшие как они, не имели тех же причин скрывать своих мнений. В числе таковых был Аэций.³¹⁷ Человек этот, уроженец Келесирии, был сначала золотых дел мастером, но принужденный вследствие кражи удалиться из отечества, он переселился в Александрию, где стал изучать медицину и философию Аристотеля. Он отличался сильной диалектикой и своими познаниями. По прибытии его в Антиохию, епископ Леонтий рукоположил его во диакона и препоручил ему преподавание, вероятно, в училище церковном. Тогда были у него диспуты с главными из ариан, а особенно с Василием Анкирским, одним из ученнейших епископов партии арианской. Будучи принужден возвратиться в Александрию, узнал он там Евномия, ставшего его учеником. Оба они выдавали себя за ариан логичных и последовательных. Евномий был уроженцем Каппадокии. Ученостью своей обратил он на себя внимание и был избран епископом Кизическим, в Мизии. Евномий, подобно учителю своему Аэцию, открыто учил, что Сын не той сущности как Отец, ни даже сущности подобной. Что Он существо совершенно отличное от Отца и сотворенное. Теорию эту он основывал на философских рассуждениях, из которых главным было то, что сущность божественная не может быть в то же время не рожденной в Отце и рожденной в Сыне; рожденное было произведением, действием могущества – тварью.

Ариане лицемерные, точно также ревностно как и православные, восставали против учения Аэция и Евномия; ревность эта также не мало способствовала обманывать православных, которые привыкли видеть в их противоборстве выражению ομοουσιος (единосущный) и святому Афанасию только излишнюю предосторожность против ложных вероучений. Они предложили заменить выражение принятое в Никеи другим, которое, по мнению их, имело тот же смысл и походило даже на оное по наружному виду, не имея неудобств первого. Выражение это ομοιουσιος (подобносущный). Нужно было прибавить одну букву: ι к Символу Никейскому и выражение означало подобносущный. Можно было его толковать православно, но в то же время оно удобно толковалось и в смысле арианском, что начальники партий тщательно скрывали.

Чтобы приучить умы к выражениям по их выбору, начальники эти стали составлять множество формул веры, в которых они по-видимому облекали здравое вероучение всеми желаемыми выражениями. Уже приведено было их несколько исходивших от собора Антиохийского, именуемого приосвящении. В Сирмиум в 351 обновили одну из этих формул, к которой прибавлено было двадцать семь анафематств,³¹⁸ большей частью направленных против заблуждений Маркелла Анкирского и Фотиноса, но первое было равным образом и против арианства в сущности. Действительно она выражена так: «Говорящих, что Сын исходит от несущих (ничтожества) или другой сущности, но не от Бога, и что было время или век, когда Его не было, – святая кафолическая Церковь считает чуждыми».

Но тайные ариане, принимая, что Сын исходит из божественной сущности, отказывались, однако, веровать, что Он той же сущности как и Отец; и в то же время учили, что сущность божественная неделима. Система их была нелогична, и православным и настоящим арианам, как Евномий, это не трудно было доказать; но они придерживались этому полу-православию, стараясь, чтобы оно восторжествовало, и заставляя через своего императора преследовать православных наравне со сторонниками Аэция и Евномия. Однако они скоро поняли, что слово ομοιουσιος (подобносущный), не удовлетворяя православных, представляло настоящим арианам непобедимые против них доводы. Вот почему в 357 они сочли полезным изложить новую формулу веры³¹⁹ и отбросить оба выражения δμοούσιος (единосущный) и δμοίούσιος (подобносущный), как равно недостаточные и не находящиеся в священном Писаний. Они довольствовались говорить, что единородный Сын Божий рожден от Отца прежде всех веков.

Формула эта послана была ко всем Церквам. Многие из ариан, собравшись в Антиохии, отвечали на то посланием и приветствовали составителей формулы, что они тем снова обратили Запад к православию.

Церковь Галльская была, однако, очень далека от такого обращения, как то было выше доказано.

В то же время некоторое число православных епископов Востока собралось в Анкире на освящение нового Храма. Они сочли долгом заняться вопросами, волновавшими тогда мир и, подобно епископам Сирмиумским, откинули оба выражения, как дающие повод многочисленным раздорам.³²⁰

В сущности они учили, что Отец есть источник сущности подобной Своей. Вторая сущность эта не может быть, следственно, тварью, потому что отношения Отца и Сына не могут быть теми же, какие существуют между Создателем и существом созданным. Слово Δογος есть следственно, Сын Божий не в том смысле, как прочие существа, которым дано именование сынов Божиих метафорически или по усыновлению; Слово есть Сын Божий действительный, истинный. Отцы собора осудили, восемнадцатью анафематствами, ариан строгих, считающих Слово тварью и православных, не хотящих пожертвовать словом единосущный.

Депутаты собора Анкирского нашли в Сирмиуме депутатов собора Антиохийского. Последние успели склонить Констанция к арианству, представляемому в Антиохии преимущественно Евдокием, епископом сего города, Акакием Кессарии Палестинской и Уранием Тирским. Но, с прибытием депутатов Анкирских, Констанций изменил свои убеждения и сделался тайным арианином или, как стали называть впоследствии, полуарианином и приказал держать в Сирмиуме собор, составивший еще формулу веры.³²¹ Так как она была читана на соборе в Римини, то она ниже сего приводится.

Вот в каком положении были прения в то время, когда Констанций созвал оба собора, в Римини и в Селевкии, для повсеместного принятия третьей формулы Сирмиумской (359). Ему хотелось ввести единообразие в заблуждении, но, вместо достижения цели своей, он увеличил разделение; действительно в Римини епископы западные между собой не согласились, а в Селевкии восточные подняли новые прения.³²²

Епископов западных было в Римини числом более четырех сот,³²³ прибывших из Иллирии, Африки, Испании, Галлии и Бретании.

Констанций написал им два рескрипта,³²⁴ приглашая заняться только верой и не рассуждать о частных делах епископов восточных, потому что все определения о них, сделанные во время их отсутствия, останутся без последствий.

Сообразуясь этими рескриптами, согласились не заниматься делом Афанасия, но только вопросом о вере. Мнение это выразили: Герминий, Авксентий, Демофил и Каий, а Урзас и Валенс добавили, что, во избежание прений, следует оставить все до того написанное, отвергнуть все прежние исповедания веры и провозгласить одно, в точности излагающее вероучение. Они предложили поэтому третью формулу Сирмиумскую, составленную несколько месяцев до того и которую они содержали еще в тайне.³²⁵ Эта формула веры была следующая:

«Веруем в единого, истинного Бога, Отца Всемогущего, Творца и Жиздителя всяческих, и в Сына, единородного, рожденного от Бога бесстрастно прежде всех веков, прежде всякого начала, прежде всякого времени, непостижимого, прежде всякой идеи постижимой, которым установлены века и сотворено все: он единый рожденный, единый от единого, Бог от Бога, подобный Отцу, его родившему, по Писаниям; никто не знает рождения его, кроме Отца, его родившего. Знаем, что сей единородный Сын Божий, с согласия Отца, сошел с небес на землю разрушить грех, родился от Девы Марии, жил с учениками своими, выполнил посланничество свое по воле Отца; был распят, умер, сошел во ад, где совершил, что было нужно, и где дверники ада трепетали при виде его. Он воскрес в третий день и жил с учениками своими. По прошествии сорока дней, вознесся на небо, где сидит одесную Отца. В последний день Он приидет во славе Отца и распределит каждому награду по делам.

«Веруем также в Духа Святого, которого единородный Сын Божий Иисус Христос обещал ниспослать роду человеческому, как Утешителя и Ходатая по написанному: К Отцу Моему гряду и умолю Его, и иного Утешителя даст Вам: Духа Истины, Который от Моего приемлет и Той вы научит всему и воспомянет Вам вся, я же рех Вам».

Вопрос о Духе Святом уже начинали поднимать Аэций и Евномий. Вот почему помещено было о том в формуле. Но должно заметить, что сказано только о внешнем послании Духа Святого от Отца и Сына.

Урзаз и Валенс добавили к формуле следующее замечание: «Относительно же слова из сущности, употребленного отцами по их простоте, и которого народ не понимает, то оно многих смущает, потому что не находится в священном Писании, а потому рассудилось нам оное откинуть и решить, что о нем не будет более упоминаться говоря о Боге, потому что в священном Писании нигде не говорится ни о сущности Отца, ни о сущности Сына. Мы говорим, однако, что Сын во всем подобен Отцу, как то священное Писание говорит и учит».

Когда оба еретика окончили свое чтение, то не разделявшие их мнения встали, сказав: «Мы собрались сюда не для составления формул веры, потому что храним непоколебимо веру, завещанную нам Отцами, но прибыли для осуждения нововведений, противоречащих древней вере. Если то, что вы прочли нам, не содержит в себе ничего нового, то изреките анафему ереси Ариевой, по примеру древней Церкви, отвергнувшей все прочие ереси, как нечестия. Действительно, для всего Мира ясно, что нечестивое учение Ария возбуждало во всей Церкви, до этого дня, большие смятения и многочисленные разделения».

Но так как Урзас, Валенс, Герминий, Авксентий, Демофил и Каий отказались осудить арианство, то в собрании произошло глубокое разделение. Некоторые соглашались с новой формой веры, другие придерживались древнего Символа Никейского и насмехались над надписью, сделанной во главе новой формулы. Действительно, в ней давался Констанцию титул вечного, в котором ариане отказывали Иисусу Христу; они также с точностью обозначили при каких консулах составлен был новый символ, как бы для точного определения времени их нового вероучения.³²⁶

Епископы собранные в Римини противопоставили формуле арианской следующий протест и подписали его:³²⁷

«Хотя богохульства Ариевы осуждены были прежде, но они оставались темными и забыто было, что он богохульствовал. Но, по благости Божией, случилось, что пока мы собраны были в Римини, то эта заразительная ересь снова появилась. Вот почему, вместе с богохульствами этими, осуждаем мы все прежние ереси, которые перед тем возникли против кафолического и апостольского предания, подобно тому, как они осуждены были прежними соборами в разных местах.

«Анафематствуем говорящих, что Сын Божий происходит от не сущего или другой сущности, а не рожден от Бога Отца, истинный Бог от Бога истинного.

«Если кто говорит, что Отец и Сын два Бога, то есть два начала первобытные и не исповедует, что Отец и Сын имеют то же Божество, – да будет анафема

«Если кто говорить, что Сын Божий тварь и был создан, – да будет анафема

«Если кто говорит, что Сам Отец родился от Девы Марии, и что Отец и Сын одно и то же, – да будет анафема

«Если кто говорит, что Сын Божий принял начало Свое от Марии и было время, когда Сына еще не было, – да будет анафема

«Если кто говорит, что Сын Божий не рожден от Отца истинно и неизглаголанно, но был Сыном Его усыновленным, – да будет анафема

«Если кто говорит, что Сын Божий был только человеком, рожденным во времени и не исповедует, что Он рожден от Отца прежде всех веков, – да будет анафема

«Если кто говорит, что Отец, Сын и Дух Святой только одно лицо или три отдельные сущности, – да будет анафема

«Если кто говорит, что Сын был прежде всех веков, но не прежде всякого времени, для обозначения Ему эпохи, – да будет анафема

«Если кто говорит, что всяческие сотворены не Словом, но без Него или до Него, – будет анафема

«Если существуют еще другие богохульства – Ариевы ли, или всякого другого, то равным образом их анафематствуем».

После того как все члены собрания, кроме вышепоименованных ариан, подписали эти анафематства, то Грециан, епископ Калльский в Италии, встал и сказал:³²⁸

«Возлюбленнейшие братия, собор кафолический имел столько терпения, сколько прилично и выказался собранием исполненным любви к Урзасу, Валенсу, Герминию, Каию и Авксентию, возмущавших все Церкви, изменяя столь часто вероучение, и усиливающимся еще внести в умы христиан их еретические мнения. Действительно, они желают ниспровергнуть определения принятые в Никеи против ереси Ария и других. Они принесли нам новую формулу веры, ими написанную и которую нам принять не дозволяется. Издавна они нам известны как еретики; ныне в их присутствии мы обязаны их осудить живым голосом и объявить, что не принимаем их в свое общение. Объявите открыто, что определяете и подпишите».

Все епископы отвечали: «Угодно нам, чтобы означенные еретики были осуждены, дабы истинная кафолическая вера пребывала непоколебимой и Церковь пользовалась постоянным миром».

Все члены, кроме отлученных по этому определению, были единогласны.³²⁹

Отлученные епископы оставили собор и поспешили к Констанцию, которому передали отвергнутую формулу. Собор со своей стороны известил императора о сделанном следующим посланием:³³⁰

«Полагаем, что по воле Божией, Твое Благочестие повелело собраться епископам из разных провинций западных в Римини, чтобы вера воссияла перед глазами всех верующих Церкви кафолической, а еретики стали известны. Когда мы все, сохранившие истинную веру, были собраны, то благоугодно было нам засвидетельствовать эту веру, всегда нами исповедоваемую, дошедшую до нас через Пророчества, Евангелие, Апостолов и от Господа и Бога Иисуса Христа, Спасителя империи Твоей и виновника Твоего спасения. Нам показалось преступным чем либо исказить вероучения, определенные здраво и точно собиравшимися в Никеи с отцом Твоего Благочестия, Константином, знаменитой памяти. Сделанное тогда, известно, проникло в умы народов и до того точно против ереси Ария, что не только ересь эта, но еще и другие оным сокрушаются. Если же отнять что-либо, то двери будут отверсты для ересей.

«Урзас и Валенс, по подозрению в ереси Ария, были отлучены. Они просили прощения, как то доказывают их собственные писания, и получили оное на соборе Миланском, в присутствии доверенных Церкви римской. Это было записано в присутствии Константина,³³¹ после строгого рассмотрения; в вере этой император сей был тогда окрещен и отошел в покой о Господе; полагаем, преступно изменять что-либо в вере сей, бывшей верой стольких святых и исповедников, преемников мучеников, еще прежде сохранявших предания Церкви кафолической. Вера эта поддерживалась до той поры, когда Твое Благочестие приняло от Бога Отца, через Бога и Господа Иисуса Христа, власть управлять вселенной.

«Истинно несчастны и одарены жалкой мудростью люди, дерзающие выдавать себя за проповедников нечестивого учения и пытающиеся ниспровергнуть здание, воздвигнутое так разумно. Когда мы, согласно предписаниям Твоего Благочестия, должны были рассуждать о вере, то означенные возмутители Церквей представили нам, в согласии с Герминием, Авксентием и Каием, не знаем, какой-то акт, содержащий множество еретических мнений. Видя, что сочинение их не нравится Собору, они рассудили переменить изложение и сделали в нем несколько изменений. Но, чтобы впредь Церквей более не возмущали, рассудили мы утвердить древнюю веру и сохранить ее во всей чистоте, отделив от общения нашего означенных возмутителей.

«Для сообщения Милосердию Твоему наших решений, послали мы депутатов, предъявителей сего послания. Нами дано им только наставление: считать единственной целью своего препоручения – твердо выразиться за прежние определения и уведомить Мудрость Твою, что если что-либо будет откинуто, то невозможно достигнуть мира, не взирая на обещания Урзаса, Валенса, Герминия и Каия. Каким образом, в сущности, могут доставить мир виновники смут? Они действительно, более чем когда-либо, возмутили все провинции, а особенно Церковь римскую.

Эти возмущения Церкви римской происходили от уступок, какие означенные епископы вынудили от Либерия и которые отвратили от сего епископа множество верующих. По уверению всех историков, Феликс, совместник Либерия остался православным. Ариане, избравшие его, когда Либерий принимал сторону здравого вероучения, желали, чтобы оба епископа продолжали вместе управлять Церковью Римской;³³² но Либерий, немедленно по возвращении своем в Рим, изгнал оттуда Феликса. Не полагаем, чтобы эти слова Отцов из Римини сказаны были о престоле римском иди разделе оного, но скорее о борьбах между православными и защитниками арианства, извинявшими слабость Либерия. Так то арианские епископы двора Констанциева были причиной смут в Церкви римской.

Вероятно по причине этих возмущений Либерий не мог прибыть в Римини; но должно полагать, что решение принятое на этом соборе открыло ему глаза, и он с ним согласился.³³³ Епископы из Римини продолжают так:

«Просим Милосердие Твое принять наших депутатов, выслушать их благосклонно и не дозволять, чтобы в чем – либо колебали принятое нами от Отцов, которые, мы в том уверены, были благоразумны и действовали под влиянием Духа Святого. Не только верующие смущаются нововведениями, но даже неверные отвратились от веры. Также просим вас дозволить епископам, находящимся в Римини возвратиться к Церквам своим, потому что большая часть из них стары и бедны, а верующие могут претерпевать от их отсутствия. Особенно же настаиваем на том, чтобы ничего не было вновь введено, ничего не исключено и чтобы оставлено было во всей неприкосновенности решенное при жизни отца Твоего и поддерживалось доселе. Мудрость Твоя да не дозволит, чтобы нас впредь утомляли принуждениями оставлять наши престолы, дабы епископы могли спокойно со своими народами продолжать молиться о твоем спасении, о царствовании твоем, и чтобы Бог даровал Тебе по достоинствам твоим продолжительный и глубокий мир. Депутаты наши передадут тебе имена наши и подписи вместе со своими, а также передадут тебе еще другое писание в назидание Твоего благочестивого и набожного Благоразумия».

Должно обратить внимание на сказанное в послании этом о бедности некоторых епископов. Сюлпиций Север передает о том рассказ некоторых епископов присутствовавших на соборе:

«Император, говорит он,³³⁴ приказал доставлять епископам все нужное. Это показалось неприлично некоторым епископам Аквитании, Галлии и Бретании, и они пожелали жить лучше своими средствами, нежели за счет казны. Однако трое из епископов Бретании были столь бедны, что принуждены были жить на общественные средства; другие конечно предложили им все нужное, но они нашли, что лучше жить за счет правительства, нежели за счет частных людей. Я слышал, продолжает Сюльпиций Север, как наш епископ Гавидий это рассказывал, порицая трех епископов бретонских, но не разделяю его мнения. Похваляю епископов этих, что они так бедны, не имеют ничего своего, что предпочли жить за счет казны и не хотят быть никому в тягость. В этих двух отношениях показали они прекрасный пример.

Сюльпиций Север приводит еще и другие подробности: что, при открытии собора, ариан было семьдесят и что они собирались в светском здании, обращенном ими в церковь. Кафолики же будучи гораздо многочисленнее собирались в городской церкви.

Полагать должно, что большая часть этих ариан присоединились к большинству, потому что осуждено было только пять вышепоименованных. Обозначаемые же историком – как ариане, – были конечно люди слабые, готовые на уступки, подобно Либерию, но в сущности не желавшие изменить вере. Арианство, собственно сказать, не было так значительно на Западе, чтобы могло быть представляемо шестьюдесятью епископами.

Урзас и Валенс прибыли к императору прежде депутатов собора.³³⁵ Им не трудно было внушить ему нерасположение к собранию в Римини. Он показал вид, что осыпает их почестями, тогда как депутатам даже не давал аудиенции. Наконец решился он написать простую записку епископам, собранным в Римини, что, будучи занят делами очень важными, он уведомил двадцатерых депутатов собора, чтобы они отправились и дожидались его в Андрианополе, где он передаст им свой ответ, из которого узнают, что им должно определить для блага Церкви. А между тем епископы должны оставаться в Римини.

Они же, получив записку, отвечали, что им нечего принимать другого решения, кроме принятого, и подателями которого их депутаты, то есть, что они придерживаются древних определений. Вследствие чего просили Констанция прочесть послание их, выслушать депутатов и дозволить им возвратиться до зимы к Церквам своим.

Император не отвечал им на это послание и епископы прождав еще некоторое время, большей частью возвратились в Церкви свои. Констанций считал отъезд их оскорблением лица своего и говорил, что епископы оказали к нему пренебрежение, окончив собор не дождавшись на то его дозволения. В отмщение он дозволил Урзасу, Валенсу и их приверженцам делать против Церквей их всё, что хотят, приказал послать во все Церкви Италии отвергнутую собором в Римини формулу, предписав, что все епископы, которые откажутся её подписать – будут изгнаны из Церквей своих и замещены. Либерий, епископ Римский, раскаиваясь в сделанных им арианству уступках, отказался подписать формулу, отвергнутую в Римини и снова осужден был на изгнание.³³⁶ Смерть Констанция избавила его от этого нового испытания. Ариане проходили по всем странам Запада, епископы отказывавшиеся подписывать их формулу были гонимы. Распространяя повсюду раздоры, они направились в город Фракии, называемый Ниса. Депутаты собора в Римини были посланы туда ожидать ответа императорского.³³⁷ Там собрали они всех епископов, приверженцев их партии, составили собор и перевели на греческий формулу, которую предлагали на латинском языке собору в Римини, распространив на Востоке слух, будто она принята собором. Они злоупотребляли именем города, где собирались (Νικη), поставив имя это в главе своей формулы, чтобы невежественных заставить думать, будто формула эта не что иное, как символ Никейский. Депутаты собора в Римини допустили арианам соблазнить себя, во главе их был Реститут Карфагенский.³³⁸ Он стал говорить на собрании в Ниссе, доказывая, что напрасно отлучены были в Римини Урзас, Валенс, Герминий и Каий, что они никогда не были еретиками, что все рассуждения их касались выражений непонятных, которые, из любви к миру и согласию, следует отменить. А потому, сказал он, следует объявить всё сделанное в Римини несостоятельным. Все епископы, бывшие налицо, согласились с этим объявлением и написали Констанцию ласкательное послание, благодарили Бога и императора за благополучное окончание собрания, прося его дозволить им возвратиться к Церквам своим и учить там истинной вере, освобожденной от слов сущность и единосущный, производивших все разделения.

Депутатам из Римини дозволено было возвратиться к епископам, оставшимся в этом городе в ожидании ответа императорского. Большая часть из них уступили, подобно депутатам, говоря, что не следует разделяться из-за одного слова единосущный, не находящегося в Писании. Только двадцать с мужеством сопротивлялись, и во главе их Фебадий Агенский и Серватий Тонгрский. Наместник императора, Тавр, со слезами умолял их уступить и последовать примеру сотоварищей, но Фебадий отвечал: «Готов лучше в ссылку и на все мучения, нежели согласиться на просимое и принять формулу составленную арианами».

Урзас и Валенс, последовавшие за депутатами в Римини, видя твердость Фебадия и прочих православных, решились поступить осторожно. Фебадий и Серватий имели возможность предложить на соборе осуждение арианства. В то время, когда они изрекали анафему на все заблужденья секты, Валенс, по-видимому соглашаясь и как-будто в подтверждение осуждения, возвысив голос, сказал: «Если кто говорит, что Сын Божий тварь, подобно прочим тварям, да будет анафема» «Да будет анафема», отвечал собор, полагая определить, что Сын Божий не тварь, тогда как Валенс говорил только не тварь, как прочие.

Собор разошелся после этого недоразумения, которым ариане полагали воспользоваться на уверение, что ересь их была утверждена на соборе в Римини.

В сущности это не так. Во-первых большая, часть епископов уже оставила Римини прежде собрания в Нисе и возвращения депутатов; кроме того оставшихся можно было упрекать разве только за неосмотрительность. Однако невозможно отрицать того, что большинство епископов западных сделали ту же ошибку как Либерий, оказав готовность пожертвовать выражением единосущный, которое было единственным обеспечением православия против вероломства арианского.

Пока все события эти происходили на Западе, епископы восточные собраны были в Селевкии, в Исаврии, числом около ста шестидесяти.³³⁹ Многие из них были серьезно обвиняемы относительно веры, но обвинителей было несравненно более. Обвиняемые соединились около Акакия, епископа Кессарии Палестинской и их назвали акакианами. Они открыто были против определений Собора Никейского и порицали это уважаемое собрание. Прочие же принимали определения Никейские, и только согласившись на исключение выражения единосущный, как способного, по темноте своей, на превратные толкования. Оживленные прения возникли между акакианами и прочими епископами, которые, негодуя на дерзость этих отъявленных еретиков, низложили с епископства Акакия Кессарийского, Патрофила Скифополисского, Урания Тирского, Евдокия Антиохийского, Георгия Александрийского, Леонтия, Феодосия, Евагрия и Феодула, и, отлучили от своего общения Астерия, Евсевия, Авагрия Базилика, Феба, Фиделия, Евтихия, Евстафия и Магна, не явившихся по вызову к ответу, по возводимым на них обвинениям. Собор определил, что они останутся отлученными до того времени, пока не докажут своей невиновности. Послав определения свои во все епархии, епископы прибыли к Констанцию, чтобы согласно полученному повелению, сообщить ему о том.

Святой Афанасий не сообщает ничего кроме этих общих известий о соборе Селевкийском; но Святой Иларий Пуатьерский, присутствовавший на нем,³⁴⁰ говорит так: «То, что буду говорить, узнал я не от других, но слышал сам и видел все происходившее на соборе в Селевкии, где произнесено было столько богохульства, сколько Констанций мог только пожелать. Сто пять епископов согласились на выражение подобносущный; девятнадцать отвергали всякое подобие между Отцом и Сыном, только одни египетские, за исключением лже-епископа Георгия Александрийского, твердо стояли за единосущного.³⁴¹ По приказанию графа Леонтия, все епископы, не взирая на различие их Вероучений, должны были собраться вместе. Те и другие излагали свои системы. Ариане или акакиане не скрывали своих еретических мнений. Они прямо говорили, что Сын «тварь». Лже-епископ Антиохии Евдоксий, для доказательства, что Бог не может иметь Сына, изрыгал в проповеди срамоты, который были читаны при полном собрании и вырвали у святого Илария следующее восклицание: «Как несчастны уши мои, что слышали подобные слова, произносимые человеком против Бога, против Христа Его и даже в церкви» Нечестия Евдоксия произвели большое смятение. Ариане старались объяснить Иларию свое учение, но великий епископ, возмущенный нечестием их, не верил, пока они не признались в том публично.

Историки сообщают еще большие подробности о соборе Селевкийском.³⁴²

Епископы собирались в присутствии графа Леонтия, доверенного от императора и Лавриция, военачальника в Исаврии. На первом заседании Леонтий приказал, чтобы каждый епископ предлагал, что ему угодно; но присутствовавшие отвечали, что им нечего предлагать до прибытия отсутствовавших. Ждали, действительно, Македония Константинопольского, Василия Анкирского и других, опасавшихся обвинений. Македоний извинился болезнью. Патрофил говорил, что, страдая сильно глазами, принужден оставаться в одном из предместий Силевкий, другие приводили различные причины в извинение своего отсутствия. После того как Леонтий сказал, что отсутствующим будут предложены вопросы, то присутствующие решили, что до разбора обвинений, возводимых на некоторых лиц, вопроса о вере разбирать не станут. Многие из епископов осуждались и между прочими Кирилл иерусалимский, имевший против себя врагами нечестивых: Акакия Кессарийского, Евстафия Севастийского, в Армении, и некоторых других.

Серьезный спор возник между обвинителями и обвиняемыми. Одни хотели разбирать дела личные, а другие утверждали, что следует начать с вопроса о вероучении. Те и другие приводили в пользу свою противоречащие предписания императора. Собор разделился, следовательно, на две партии и вопрос о вероучении был естественным образом рассмотрен. Предводителем ариан был Акакий, а у полуариан Георгий Лаодикейский. Последняя партия была многочисленнее.

После целого дня, проведенного в прениях о соборе Никейском, Сильван, епископ Тарский, встал и возвысив голос, так что слышен был и посреди шума, объявил, что новой формулы веры составлять не следует, а следует удовольствоваться составленною на соборе Антиохийском при освящении.

Услышав предложение это, акакиане оставили собор. Прочие заставили прочитать формулу Антиохийскую и ничего не говоря закрыли заседание. На другой день они пришли на заседание, заперли двери и подписали формулу Антиохийскую, накануне прочитанную.

Акакий и его приверженцы сильно восставали на предосторожность запереть двери.³⁴³ «Сделанное тайно, говорили они, дурно и подозрительно». Но они говорили так потому, что сами составили новую формулу, которую хотели дать подписать собору, сообщив ее предварительно Лаврицию и Леонтию, а они хотели заставить ее непременно принять.

Им в этот день дали свободу говорить и с ними в прения не вступали.

На третий день Леонтий пригласил обе партии соединиться. Акакиане затруднялись относительно епископов, которых они обвиняли.³⁴⁴ Их попросили оставить заседание и тогда акакиане вошли. Леонтий стал говорить, что он предлагает прочесть бумагу, сообщенную ему Акакием, не сказав, что это формула веры. Когда все умолкли, то Леонтий прочел писание, в котором сказано было: что равным образом отвергаются слова единосущный, подобносущный и не подобный по сущности, выражения, производившие столько смущений».³⁴⁵ Однако, добавил Акакий, мы веруем, что Сын совершенно подобен Отцу, по словам апостола говорящего, что Сын есть образ Отца невидимого. Веруем, кроме того, в единого Бога Отца Всемогущего».... Тут начиналось исповедание веры, сходное с прежними и православное. Акакий и приверженцы его оное подписали.

Выслушав их, Софроний, епископ Помпейполиса, в Пафлагонии, встал и сказал: «Если называется исповеданием веры новое изложение своих мнений, то у нас более нет правила истины».

Замечание это было столько же православно, как и глубоко. Для епископа кафолического, действительно, дело не в объявлении того, что он думает, но в том, какая была вера древняя по преданию и которую следует сохранять. Вне этого правила, нет более правила веры кафолической. Софроний добавил: «Уверяю вас, что если бы жившие до собора Нивейского и те, которые после него имели бы относительно веры, провозглашенной на этом соборе, такие же мнения, как сейчас было изложено, то не было бы никогда ни прений, ни разделений в Церкви».

Действительно, все были бы арианами и вероучение Ария не возбуждало бы никаких возражений.

Затем возникли споры о формуле такие, что принуждены были закрыть заседание.

На четвертый день снова собрались все партии. Прения возобновились. Акакий поддерживал свои мнения. Елевзий Кизический ему возражал, настаивая на том, что следует придерживаться учений Отцов. Но, как замечает историк Сократ, легко было ему отвечать, что Отцы Никейские лучше заслуживали этого названия, нежели Антиохийские, то следовало бы провозгласить Символ Никейский, а не формулу собора при освящении. Спросили у акакиан в чем состоит подобие, исповедуемое ими между Отцом и Сыном. Они отвечали, что это подобие воли, а не сущности. Другие же члены утверждали, что между ними подобие сущности. Прения о том продолжались целый день. Акакию противопоставляли его собственные сочинения, где он учит, что Сын подобен Отцу во всех отношениях. «Никто, ответил Акакий, ни между древними, ни между новейшими, не судился по книгам своим». Требование странное, писатель преимущественно в книгах своих излагает свое учение. Так как обе партии спорили с увлечением и не могли согласиться, то Леонтий закрыл заседание. На другой день его просили опять собрать членов на заседание, но он отвечал: «Я получил препоручение от императора присутствовать на собрании, на котором можно согласиться; но как соглашение невозможно, то не могу более присутствовать. Идите болтать в церковь, как хотите». Акакиане воспользовались этим распоряжением уполномоченного императорского и более в собрание не показывались. Прочие же собрались и требовали Акакия для отчета в определении, произнесенном им против Кирилла иерусалимского.

Вскоре будет изложено об этом великом святителе. Теперь же достаточно сказать, что он был осужден и низложен Акакием, считавшим себя в праве так поступить, пользуясь титулом митрополита Палестинского. Кирилл, осужденный Акакием, законным образом протестовал против того перед императором, принявшим его жалобу. Это первый еще раз, говорит Сократ, что был такой протест. Вызываемый снова своими противниками он отвергал их суждение до того времени, пока не был созван весь Восток на великий собор в Селевкию. Он прибыл туда и был готов отвечать своим обвинителям; но они не явились по вызову, потому что сами обвинялись во многих преступлениях, о которых собор хотел также судить. За отказом их явиться, они были осуждены.³⁴⁶

Но Леонтий и Лаврисий препятствовали исполнению определений собора, вот почему епископы отправились в Константинополь чтобы там обратиться к императору.

Во главе их находился Македоний, который в то время подпал немилости императора.³⁴⁷ Фанатик этот злоупотреблял своей властью до того, что преследовал, ссылал кафоликов, и разрушал их церкви. Новациане, отделявшиеся от кафоликов только по вопросам о благочинии, также подпали гонениям Македония за свое православие. Примиренные общим несчастьем кафолики и новациане собирались в тех же местах на молитву и раскол их прекратился в Константинополе. Не так было в Маптинеи, в Пафлагонии, куда Македоний послал воинов для принуждения жителей исповедовать ересь: жители вооружились секирами и всем чем могли защищаться, возникла жестовая битва, жители много претерпели, но воины были избиты все до последнего. Император огорчился, приписывая бедствие это Македонию. Он обвинял его также в кровавом возмущении, возникшем в Константинополе при перенесении мощей Константина. Кафолики смотрели на вырытие тела великого императора православного, как на святотатство. Не взирая на то, Македоний к этому приступил, что произвело возмущение, при котором пролито было не мало крови.

Констанций прибыл в Константинополь, находясь под влиянием этих плачевных событий и был ими расстроен, когда члены собора в Силевкии прибыли в столицу. Депутаты собора в Римини также находились там, изменив на сборище в Нисе, во Фракии, препоручению, данному им от собора.

Констанций предпринял тогда ввести этих депутатов в сношение с восточными, для составления формулы, которую бы можно было считать, исповеданием всей Церкви вселенской.³⁴⁸ Для этой цели акакианцы собрались в Константинополе с несколькими епископами Вифинии и приняли формулу собрания Ниского с некоторыми изменениями. Это, говорит Сократ, была одиннадцатая формула веры, составленная после Собора Никейского.³⁴⁹ Она приобрела нового поборника в лице Ульфила, епископа Готеского, не следовавшего по стопам своего предшественника Феофила, присутствовавшего на Соборе Никейском и подписавшего Символ православный.

Акакиане, зная, что император раздражен на Македония, воспользовались этим и низложили его как виновного во многих убийствах.³⁵⁰ На место же его поставили Евдоксия, переведя его с престола Антиохийского. По явному противоречию они низложили Драконтия за то, что он переменил престол свой в Галитии на престол в Пергаме. Они низложили еще некоторых других полуариан, а также Кирилла иерусалимского.

После того провозгласили они третью формулу Сирмиумскую с изменениями. Депутаты из Римини доставили оную на Запад, равно как и послание, которым депутаты из Селевкии объявляли, именем Востока, что находятся с ними в общении.³⁵¹ Прежде рассказано было, что произошло по прибытии их в Римини. Новая формула навязывалась Западными, многие из епископов позволили себя обольстить и не осмелились отказать в своей подписи. Слабость их служит доказательством, что сами епископы в вопросах о вероучении могут говорить верно и православно только при отстранении собственных своих впечатлений и твердо придерживаясь вероучения, которое всегда исповедовалось Церковью. Непогрешима только одна Церковь, в свидетельстве своем о непрерывном и вселенском вероучении откровенном, а епископы могут быть только отголосками этой непогрешимой власти, удостоверяя о вероучении откровенном, принимаемом всегда и повсеместно.

Но даже в это плачевное время, о котором повествуется, были святители, твердо стоявшие за чистое вероучение. Во главе всех их святой Афанасий Великий, пославший Констанцию апологию, которая в то же время была защитой его личной и защитой вероучения. Это творение Афанасия написано красноречиво, кротко и убедительно. Святитель представляет в нем свои средства защиты столь художественно, что апология его достойна стать наряду со всеми речами древних ораторов. Апология его бегства в пустыню может считаться её продолжением. Здесь он является уже менее кротким, чем в прежнем творении но в это время он более не надеялся склонить Констанция к справедливости и благоразумию, особенно после постыдного пасквиля, в котором император этот, столь же низкий, как и хладнокровно-бесчеловечный, нападает на бегство Афанасия в пустыню, как на дело бесчестное. Он не отвечает прямо Констанцию, но пишет Леонтию Антиохийскому, Наркиссу Нерониадскому и Георгию Лаодикейскому, – настоящим авторам этого пасквиля. Он рисует картину преступлений, сделанных ими, – возмущением Церквей, ссылкой и убийством православных епископов восточных.³⁵² «Вот участь, которую они мне готовили», говорит он; «приказания уже были отданы, когда я решился укрыться от их злобных умыслов. Преступления, соделанные ими на Востоке, их не удовлетворяли. Они заставили сослать Либерия Римского, Павлина, епископа митрополии Галльской (Трира), Дионисия, епископа митрополии Италианской (Милана), Люцифера, епископа митрополии Сардинской (Каглиара), Евсевия, епископа Италианского (Верселя). Все епископы эти были добры, защитники истины, и сосланы только за сопротивление их ереси ариевой.³⁵³ Не пощадили они от ссылки великого и святого старца Осию, исповедника веры, и самого знаменитого в Церкви.³⁵⁴ На каком соборе он только не председательствовал? Разве не склонял он всех к своему мнению словами своими, исполненными мудрости? Какая Церковь не сохраняет самых знаменитых свидетельств его попечительности? Есть ли кто-либо обращавшийся к нему в день скорби и не возвратившийся утешенным? Есть ли неимущий, которому бы он не пособил? И этот великий муж не избегнул их насилий. Они мучили его, в лице его и в лице его семейства, чтобы получить только его подпись. В Александрии, продолжает Афанасий, бешенству их открылось обширное поприще,³⁵⁵ в ту минуту, когда Георгий Каппадокийский вступил в нее с воинами. Дев ввергали в темницы, епископов обременяли оковами, дома странноприимные для вдов и сирот были разграблены, на частные дома нападали ночью, там искали клириков, а если не находили, то семейства их подвергали за то ответственности. Церкви отбирали от верующих, а когда они собирались молиться на кладбищах, то Георгий посылал против них военачальника манихея Савастиана, который зажигал костры и угрожал, что ввергнет туда дев, которые откажутся объявить себя арианками. А когда те отказывались, то он заставлял срывать с них одежды и нагих предавал на поругание воинам. Он заставлял увечить людей и совершать отвратительнейшие жестокости. Подвергал пыткам епископов и изгнанных пресвитеров с такою жестокостью, что большая часть из них от того умерли. Афанасий добавляет: «Эти-то, поощрявшие такие жестокости, ныне упрекают меня, что я укрылся от их бешенства.³⁵⁶ Они в отчаянии, что не могли умертвить меня. Если постыдно бежать, как говорят они, то еще постыднее преследовать. Укрывающийся старается избегнуть смерти, а преследующий старается умертвить. Если они хотят упрекать меня за бегство, то пусть упрекнут сначала самих себя за гонительство. Когда перестанут они расставлять сети, тогда бегущий остановится. От честного человека не бегут, а бегут от свирепого; бегство мое служит только доказательством их злобы, непрестанно побуждающей их схватить меня.

Апология Афанасия есть только картина преступлений, совершенных арианами против православных. Ответственность перед историей падает на Констанция. Сам он дал арианам власть, которой они злоупотребляли, он отдавал в их распоряжение гражданских и военных начальников провинций и войско.

Не взирая на силу, с которой святой Афанасий нападает на насилия своих противников, он всегда щадил Констанция, пока тот жил. На Востоке привыкли к покорности, которой не знали менее образованные народы Запада.

А потому Иларий Пуатьерский нападает на самого Констанция без всякой пощады. Видя, что первое послание его в пользу сосланных епископов западных не имело никаких последствий, кроме его собственной ссылки, он снова обратился к Констанцию с упреками за преступления и насилия. Несколько ораторских предосторожностей не могли смягчить всей силы слов, как эти:³⁵⁷ «Я епископ, находящийся в общении со всеми Церквами Галлии и их епископами; хотя в ссылке, но я посреди Церкви моей и раздаю причащение через моих пресвитеров. Я не сослан за преступления, но по влиянию партий людей развращенных, оклеветавших меня. В вашем кесаре Юлиане имею я свидетеля оскорблений, мне нанесенных. Император, если вам угодно, то я докажу, что вас обманули, что насмеялись над вашим кесарем; если я уличен в каком – либо преступлении, не говорю недостойном сана епископа, но мирянина добросовестного и честного, то охотно оставил бы епископство и состарился в подвигах покаяния, как последний из верующих... Государь, прошу у вас милости, благоволите выслушать меня перед собором, который ныне созван и не соглашается в вероучении. Вы ищите истины? Узнайте ее, не из новых формул ваших, но из священных книг. Помните, что вера не система философская, но учение евангельское».

Во второй своей книге к Констанцию, Иларий старается воспрепятствовать принуждениям к третьей Сирмгумской формуле; но, видя свои усилия безуспешными, он уже не щадит гонителя.

«Время говорить, восклицает он,³⁵⁸ время молчания миновало. Пусть ожидают пришествия Христова, антихрист уже появился; пастыри да вопиют, наемники предались бегству. Принесем жизнь за овец наших, потому что тати уже вошли в овчарню и лютый лев ходит вокруг их, ища кого поглотить. Устремимся же на мученичество... умрем вместе со Христом, чтобы с Ним царствовать. Хранить долее молчание было бы не умеренностью, но малодушием; всегда молчать столь же опасно, как и не молчать никогда... Боже Всемогущий, Творец всяческих, Отец Господа нашего Иисуса Христа для чего не призвал Ты меня исповедать Сына Твоего Единородного во времена Декиев и Неронов. Тогда, по милосердию Сына Твоего Иисуса Христа, горя Духом Святым, презрел бы мучилища, костры и кресты; не устрашился бы ни быть сожженным, ни брошенным в глубину моря... Мы явно боролись бы с врагами Твоими, с палачами, с убийцами. Но нам пришлось бороться с гонителем лицемерным, врагом ласкательным... Констанций, скажу тебе то, что сказал бы Неронам, Декиям, Максимианам: ты противоборствуешь Богу и Церкви Его, ты мучаешь святых, ты ненавидишь проповедующих Иисуса Христа, ты преследуешь веру, – вот что у тебя общее с гонителями. Своего у тебя вот что: ты притворяешься учеником Иисуса Христа, а ты враг Ему, ты непрестанно составляешь новые формулы веры, а жизнь твоя – борьба против веры; ты назначаешь худых епископов, сторонников своих, а изгоняешь добрых, ты заключаешь в темницы служителей Иисуса Христа и устраиваешь к бою войска свои, на внушение ужаса в Церкви».

По сказанию Сюльпиция Севера,³⁵⁹ Констанций, раскаявшись, дозволил Иларию возвратиться в Галлию. Конечно его привела в ужас разительная речь святителя. Сами ариане пособствовали такому доброму расположению; они боялись Илария. Ученость его, красноречие, ревность и мужество его их устрашали. Они представляли его императору, как возмутителя Церкви восточной³⁶⁰ и достигли удаления его без отмены приговора о ссылке. Иларий немедленно отправился на Запад, он пламенно желал снова увидать Церковь свою, Галльскую, которая с любовью облобызала этого героя, возвращавшегося с битвы со славою.³⁶¹

Подобно Афанасию и Иларию, Люцифер Каглиарский также упрекал Констанция за ереси его и преступления. Император этот льстил себя мыслию, что над ним благословение Божие, потому что империя благоденствовала. Люцифер представляет ему ряд царей отступников иудейских и Израильских, подобно Констанцию преследовавших народ Божий и царствование которых было продолжительно и по-видимому благополучно.³⁶² По библейскому упражнению этому рассеяны смелые очерки, которыми Констанций не мог остаться довольным.

Епископ Каглиарский, кроме того, обратился к нему с двумя книгами в защиту Афанасия.

«Констанций, говорит он ему,³⁶³ ты заставляешь нас обвинить благочестивого сотоварища нашего Афанасия, во время его отсутствия, но это запрещается законом Божественным. Ты заставляешь, в силу власти, более нежели царской, священников Божиих проливать кровь, но разве ты не знаешь, что поступая так, ты хочешь исторгнуть из сердец наших права на правосудие, которые препоручены нам от Бога. Можешь ли утверждать, что Бог дозволяет осудить отсутствующего, не слышав его защиты, и даже неповинного»?

Люцифер доказывает из писаний, что запрещается осуждать того, кто не признан виновным. Рассматривая множество событий и текстов библейских Ветхого Завета, он мимоходом пускает в Констанция самые язвительный стрелы за насилия его и несправедливости. «Если Илий, говорит он, был упрекаем за проступки сыновей своих, то скажи, Констанций, каких упреков от Бога не получим мы за тебя? Я полагаю, Он скажет нам: вы чтили Констанция более меня. Как же? Потому что повинуясь повелениям твоим мы нарушили бы повеления Господни, потому что этот Георгий, которого поставил ты на место Афанасия, подобно сынам Илии, сын разврата». Когда Бог повелевал Самуилу идти и помазать Давида, то Самуил отвечал: «Если Саул узнает то, он убьет меня». Слышишь ли Констанций? Как только ты и твои отдалились от Бога, на вас стали смотреть не как на людей, но как на диких зверей и разбойников. «Саул преследовал Давида, которому же из обоих хочешь ты подражать? Ты судья неправедный, убийца поклонников Божиих. Зачем гонишь нас? – Потому что не захотели быть отступниками, как ты, потому что не хотели отречься от единородного Сына Божия».

Епископ Каглиарский противопоставляет Констанцию праведного царя Иосафата. «Поступал ли ты как он? Ты посылал эмиссаров по империи твоей, чтобы все отвергали повеления Божии, чтобы власть твоя заместила власть Божию. Иосафат, напротив того, послал людей самых благочестивых царства своего, левитов и священников Господних, умолят всех подданных его воздавать Богу служение, которое Ему подобает, и явиться истинными служителями Всемогущего; он послал священную книгу написанную Моисеем, чтобы проверить, не делается ли чего противного повелениям Божиим. Ты же не только не соблюдаешь закона Божия, запрещающего убийства, но покидаешь Самого Бога, потому что, вместо соблюдения веры апостольской, ты принимаешь заблуждения ариевы. Иосафат отвратил народ свой от идолов, обратив к Богу, а ты усиливаешься заставить народ тебе вверенный отрекаться и делаться, как и ты, отступником и нечестивым».

Пробегая все книги священного Писания, Люцифер находит случай подтвердить, против заблуждений, которым Констанций покровительствовал вероучения Церкви. «Что утверждает святая вера Церкви? – Что один только Бог Отец, Сын Его Единородный, рожденный от истинного и нерожденного Отца, и Дух Святый Утешитель. Что свидетельствует Церковь кафолическая? – Что Троица совершенна и что Отец, Сын и Дух Святый имеют то же божество. Что утверждает вера блаженной Церкви? – Что ни Отец, ни Дух Святый не воспринимали человечества, но только один Сын. Что еще утверждает вера православной Церкви? – Что один только Сын Божий, непреложный, без изменений, непостижимый, бесконечный, вечный, как Тот, Которого Он Сын. Святая Церковь верует, что Отец, Сын и Дух Святый имеют тоже всемогущество, ту же державу; и эта вера, говоришь ты, Констанций, вера эта еретическая, а называешь верой кафолической твое заблуждение, то, по которому у Бога нет Сына истинного».

Люцифер во второй книге своей следует тому же методу. Он пробегает книги Нового Завета и находить там тексты, доставляющие ему случай упрекать Констанция в заблуждениях его и насилиях.

Не взирая на высокое положенье твое, говорит он, должно считать тебя в числе тех, о которых Господь сказал: «Ваш отец диавол, и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине». Ты лжец и человекоубийца, лжец – упрекая служителя Божия Афанасия в преступлениях, которых он не совершал и, говоря, что ересь есть вера кафолическая, а веру его называешь ересью. Ты человекоубийца, потому что хочешь пролить кровь Афанасия и уже пролил кровь многих служителей Божьих. Конечно, поступая так, ты не устоял в истине, весь погрузился в ложь, потому что отец твой диавол; лжец подвигнул тебя отрицать Единородного Сына Божия и проливать кровь неповинную».

Оканчивая же, он приглашает его подражать Павлу, который из гонителя сделался Апостолом. «Ты также, говорит он, после того как был гонителем и богохульником, можешь стать святым и другом Божиим, если, подобно блаженному Павлу, будешь веровать, что Иисус Христос истинный Сын Божий, и если исповедуешь, что Он царствовал и будет всегда царствовать со Отцом, без начала и конца, если не будешь противоборствовать Писаниям, вопиющим тебе, что Отец, Сын и Святый Дух совечны, если, наконец, будешь веровать, что Отец, Сын и Дух Святый имеют одинаковое Божество. Если будешь иметь веру эту, то и ты некогда примешь участие в сонме патриархов, пророков, апостолов и мучеников. Если же не имеешь этой веры и будешь пренебрегать увещаниями нашими, то пеняй на самого себя, когда будешь мучиться с диаволом и ангелами его».

Люцифер также обратился к Констанцию еще с другой книгой, доказывая, что не следует щадить врагов Божиих.³⁶⁴

Первые творения его казались слишком жестокими. Констанций, которому он осмелился послать их, говорил, что православные не достаточно уважают его достоинство.³⁶⁵ «Констанций, отвечает на то Люцифер,³⁶⁶ ты упрекаешь нас в дерзости. Ты был бы справедлив, если бы служители Божии обязаны были щадить отступников. Посмотрим, было ли когда-либо так?

Ученый епископ снова рассматривает Библию, доказывая, что во все времена служители Божии не щадили врагов Его.

Ответом Констанция на книги Люцифера была новая ссылка, во время которой ученый епископ перенес самое жестокое обращение; но, не унывая, он обратился к Констанцию с новой книгой: Следует умирать за Сына Божия.

Может быть, действительно ему бы пришлось испытать на себе то, о чем учил, если бы сам Констанций не был отозван отдать отчет Богу в преследованиях, которым подвергал защитников истины христианской. Он умер в 361 г. и наследником его стал Юлиан, прозванный богоотступником.

Император этот, отрекшийся Христианства, объявил себя покровителем идолопоклонства, которое старался сделать философическим, не занимаясь внутренними прениями Церкви. Православные и ариане в глазах его заслуживали равного презрения. Православные воспользовались этим расположением и громко поддерживали веру; ариане же, не имея более покровителя, принуждавшего к их учению, увидели себя оставленными всеми епископами, которые были более слабыми, чем еретиками.

Православные на Востоке, принуждаемые к самому глубокому молчанию, во время всего царствования Констанция, возвысили свой голос, как только гонитель умер. Они обратились к Церкви Галльской, веру которой знали по вере сосланных епископов, а особенно Илария Пуатьерского. Этот именно великий епископ получил послание православных восточных и созвал, для ответа им, собор из епископов галльских в Париже. Святой Иларий сохранил для нас ответ их, которого вероятно был сам главным составителем. Он таков:

«К нашим возлюбленнейшим и блаженным собратьям, епископам восточным различных провинций, пребывающим твердо во Христе, епископы галльские, радоваться.

«От полноты сердца, с верою благодарим Бога Отца, через Господа нашего Иисуса Христа, за просвещение нас познанием вероучения Своего, через проповедь пророков и апостолов и предохранение нас, таким образом, от мрака, в котором удерживались слабостью человеческой и мудрованиями века сего. Действительно, одна только твердая надежда ко спасению, – это исповедание Бога Всемогущего и Сына Его Единородного Господа нашего Иисуса Христа во Святом Духе.

«Но имея сильное побуждение благодарить Бога за избавление нас от заблуждений мира, не менее того должны благодарить Его за предохранение от ереси. Действительно, из посланий ваших к возлюбленному брату нашему и сотоварищу Иларию, уведомились мы об обольщениях диавола и происках еретиков против Церкви Господней, с целью отделить Восток от Запада, обманывая тот и другой. Многие из собиравшихся или в Римини или в Нисе принуждены были, по примеру вашему, который им выставляли, согласиться не упоминать слова единосущный; однако выражение это придумано было вами же для борьбы с ересью ариан и мы свято и верно его сохранили.

«Равным образом приняли мы слово δμοουσιος, как совершенно выражающее истинное и законное рождение, которое Бог единородный имеет от Отца, отвергая вместе с тем и слияние, о котором учил Савеллий и делимость сущности божественной; веруя, что Бог не рожденный цел и совершен, что Бог рожденный, также цел и совершен, исповедал, следственно, что между Ними тоже бытие, та же сущность, без всякого понятия ни о твари, ни об усыновлении, ни о препоручении».

Изложив подробно веру о божестве Иисуса Христа и Его человечестве, епископы галльские продолжают:

«Возлюбленнейшие братия, из посланий ваших мы узнали, что воспользовались простотой нашей относительно отмены выражения единосущный. Брат наш Иларий, верный проповедник имени Господня, также сообщил нам, что посланные из Римини в Константинополь не могли решиться осудить богохульства еретиков, хотя вы к тому их приглашали, как то доказывает послание ваше. Вследствие чего мы отменяем все сделанное легкомысленно и по неведению. Согласно посланиям вашим, считаем отлученными Авксентия, Урзаса, Валенса, Каия, Мегазия и Иустина. По свидетельству брата нашего Илария, отказавшегося от общения с еретиками, мы осуждаем богохульства, о которых вы упоминаете в послании вашем, и отвергаем как богоотступников тех, которыми были заменены верные епископы, осужденные на ссылку, и провозглашаем, что отвергнем от общения нашего и от священства тех в Галлии, которые откажутся подчиниться сим определениям нашим».

Епископы галльские, оканчивая, говорят, что утверждают осуждение и низвержение Сатурнина Арльского, епископа недостойного, по еретическим его мнениям и по многим преступлениям, которые он умел долго скрывать.

Епископы православные вступали в сношение, чтобы поставить твердый оплот ереси. Евсевий Версельский, один из твердых опор православия на Западе, писал Григорию епископу Эльвирскому, в Испании, поздравляя его, что не дал обольстить себя примером Осии.³⁶⁷ Между епископами православными некоторые, как Люцифер Каглиарский, были чрезмерно строги к ослабевшим перед происками арианскими и насилиями Констанция. Другие же оказывали терпимость и не считали еретиками пожертвовавших скорее словами, нежели истинным вероучением Церкви. Многие соборы в Египте и в Греции выразились за снисходительность. Либерий Римский, которому особенно нужно было проповедовать терпимость и в которой так нуждался сам, писал епископам Италии послание, в котором, ссылаясь на соборы в Египте и Греции, советует быть снисходительными к тем, кто, открыто исповедуя веру Никейскую, положительно будет осуждать учение Ария.³⁶⁸

Епископы Италии вошли в сношение с епископами Иллирии и писали им, что в провинциях своих они предписали придерживаться веры Никейской и считать не состоявшимися противоречащие определения в Римини.

Между арианами некоторые, как Валенс, упорствовали в своих заблуждениях, не взирая на анафемы, которыми поражали их со всех сторон. Другие, как Герминий Сирмиумский, не допуская выражение единосущный, исповедовали вероучение истинно православное.³⁶⁹

Но хотя большая часть епископов исповедовали веру православную после смерти Констанция, все-таки арианство пустило глубокие корни и мы увидим, как ересь эта снова стала возмущать Церковь.