архимандрит Херувим (Карамбелас)

Источник

Старец Игнатий

Божие благословение на вас, море любви и терпения.

– один из старцев Горы Афон

Духовное становление

Жертвоприношение Богу

Монашеское поселение Катонакия расположено у южного подножия Горы Афон. На крутой и скалистой местности, разделенной на две части глубоким ущельем, разбросано около тридцати калив. В восточной ее части высоко в горах, рядом с огромной скалой находится калива Успения, возвышающаяся над местностью подобно сторожевой башне пророка Аввакума (.2:1). Вся местность покрыта камнями и бесплодна, оживлена только немногими дикими вечнозелеными дубами, полна неземного величия.

Если Вы присядете на низкую стенку, окружающую двор, и посмотрите вниз, то увидите приблизительно в шестистах метрах море с его непрестанным рокотом волн. Массивная скала, словно Великая Китайская Стена, загораживает вид на восток Из-за нее поднимающееся солнце поздно заглядывает в каливу. И все же скала эта имеет собственное захватывающее величие, и каждое утро, рано-рано на рассвете, птицы, гнездящиеся в ней, наполняют воздух своими трелями.

Калива Успения отличается своим местоположением. Если бы Катонакия была Царством, то Царь наверняка воздвиг бы свой дворец в этом месте, чтобы наслаждаться величественным видом и чтобы обозревать всю местность.

Эта калива, хорошо сохранившаяся и до наших дней, где и сейчас непрестанно совершаются Божественные литургии, светила, словно маяк, в первые десятилетия XX века, светила и в прежние времена. Подвижничество там иеромонаха Игнатия

делало ее чудным духовным ульем, где души находили нектар Духа Святого.

Отец Игнатий родился в Серрае в 1827 году. Родители его были православными; отец – болгарин, мать – гречанка. По мере того, как Иван (так его звали в миру) возрастал, «растяше и крепляшеся духом, исполняяся премудрости, и благодать Божия бе» (Лк.2:40) на нем. Юношей он отличался красотою плоти, но более того – красотой души. Вежливый, искренний, спокойный, внимательный, любящий, трудолюбивый, он был единственным ребенком у своих родителей и предметом их тайной гордости. Естественно, поэтому с ним были связаны их самые прекрасные мечты.

Но Отец Небесный определил ему назначение более высокое и еще более прекрасное. Он приготовил для Ивана ангельскую схиму, облачения священнические, милость пророков и святых монахов.

В назначенное время глас Божий достиг его и призвал к высокому предназначению, легким дуновением проникнув в самое сердце. И он стал достойным этого зова, воскликнув с готовностью: «Се раб Господень, буди мне по глаголу Твоему».

Но не надо думать, что ему легко было так ответить. Прежде нужно было преодолеть немалые препятствия. Было бы легче, если бы у его родителей были еще дети. Но он был единственным, единственной их надеждой, их опорой и радостью. Страшной мукой была для него мысль, что покидает он своих родителей, повергая их этим самым в невыносимую скорбь. Чувствительность и нежность его характера еще более усиливали эту муку.

В жестокой той борьбе сохранила его от ран кольчуга веры. О чем говорил ему зов веры? О величии любви Божией. Глас веры говорил, что Господь Сам позаботится о его родителях. Он прольет на них бальзам утешения и успокоит их. Он превратит бурю в покой и удовлетворит все их нужды. И победил Иван и, подобно великому патриарху Аврааму, удалился от земли своей, от своих родителей. «Сия есть победа, победившая мир, вера наша.» (I Ин.5:4).

Бегство его на Святую Гору было по необходимости тайным. Можно представить себе душераздирающие стенания его родителей и родственников, когда они узнали о его исчезновении.

Итак, двадцатиоднолетний Иван мужественно стал на путь освященной жизни. Все свои плотские намерения и желания смирял он на алтаре Духа. Всеми своими земными привязанностями пожертвовал он ради любви к Богу. Жертвы такие непонятны для большинства людей, особенно для тех, кто «суть плоть» (Быт.6:3).

Св. Симеон Новый Богослов, слава духовидцев православных, сказал: «И поэтому нет любящим мир, нет любящим временную жизнь, любящим славу, любящим плоть, любящим удовольствия и любящим богатства». Иван, однако, жил о Духе Божием.

Жертва его была угодна Богу как «благоухание духа». Она была принята, подобно жертве Авеля, и сразу же как первое вознаграждение Бог дал ему редкий дар–праведного духовного наставника.

Он направил стопы его к добродетельному отшельнику–старцу Неофиту Хаджи-Георгиту (т.е., ученику старца Хаджи-Георгия), подвизавшемуся в Катонакии, в той самой высокой сторожевой башне, которую мы описали раньше.

Само имя «Хаджи-Георгит» указывало на величие Старца. Около сорока учеников старца Хаджи-Георгия, его чада духовные, были ярчайшими алмазами, сиявшими на земле Святой Горы.

Старец Неофит родом был из Олимпа, он был образцом истинного аскета. Все имущество его составляли четки и книги св. Исаака Сирина. Он был полностью равнодушен ко всему земному, живя ради Бога. Его ум постоянно пребывал в Небесах и Небесах Небес О нем можно сказать словами псалмопевца: «Хлеб ангельский яде человек» (77–25). Непрестанно он славил Бога, вознося славословия как жертвоприношения и каждая молитва его была словно язык пламени.

Живя рядом с таким строгим отшельником, Иван обрел все условия, которые нужны были ему, чтобы взойти на вершину добродетели, как Моисей Боговидец взошел на Синай.

Научение нестяжанию

Когда Иван был уже было принят в каливу, ему предстояло открыть кое-что своему духовному отцу.

«Старче, – сказал он, – до того, как ушел из мира, я работал и, экономя, скопил кое-что и взял теперь все с собой. Я должен отдать Вам эти деньги. Это довольно большая сумма – триста фунтов!»

Старец Неофит был единственным, кто не засмеялся при этом сообщении.

«Триста фунтов!.. А зачем они нам здесь нужны? Ты ведь хочешь стать монахом. Если ты действительно этого хочешь, то должен избавиться от этого груза. Послушай внимательно, что нужно сделать! Возьми эти деньги и пройди с ними по всей Горе. Где встретишь нуждающихся монахов – давай им понемногу и получай с них расписки. Когда вернешься, должен будешь их мне показать – иначе не приму тебя обратно».

Иван еще не поступил в школу аскетизма, и сейчас ему был преподан первый урок – урок нестяжания, который в то же время

был и серьезной проверкой. Ему предстояло сдать экзамен на самопожертвование, послушание и безразличие к земным богатствам. Ему предстояло познать, что именем «монах» называют того, кто не отягощен материальным. «Ничем не обладающий монах – словно орел высоко летающий» (св. Нил). Если за этот экзамен он получит хорошую оценку, то это будет серьезным шагом вперед в его монашеской жизни.

Горя любовью ко Христу, юный послушник с ревностью принялся за дело. Разве деньги станут препятствием, когда и любовь родителей не удержала его? Он знал, что пожертвовал бы гораздо большим, чем деньги. И принялся Иван за свой труд. Когда еще стремящемуся к монашеской жизни давали такое послушание – бродить повсюду и раздавать деньги!? Он воображал себе, что сделать это будет нетрудно, но быстро понял, что это не так. Многие монахи, несмотря на нищету свою, не хотели брать никаких денег. Поэтому многих Ивану приходилось упрашивать.

«Отец, возьми хоть немного, ты ведь беден, сможешь использовать их на какие-нибудь нужды. Возьмешь немного – сделаешь мне хорошо, так как я быстрее покончу с этим делом. Если же не раздам всех денег, не смогу вернуться назад Пожалуйста, пожалей меня и прими хоть немного денег».

Он мучился с этим делом четыре месяца. Но что он мог поделать? Послушание превыше всего. И это послушание принесло ему великую милость – возможность встретиться со многими добродетельными монахами Святой Горы. И чем беднее были каливы, которые он посещал, тем богаче духовно бывали они. Он предлагал монахом золото бренное, а они давали ему золото вечное. Не только слова их, но сам их вид вдохновлял и ободрял.

И – все! С расписками в руках вернулся он в Катонакию. Он раздал триста фунтов. Из всей суммы себе оставил совсем немного, купив одну книгу св. Исаака и теплое пальто на зиму. Старец упрекнул его за это и потребовал было вернуть все, но потом передумал и разрешил оставить себе.

Теперь, освободившись от денег, Иван мог спокойно и без помех отдаться изучению монашеской науки. Деньги больше никогда его не побеспокоят – так он думал. Тем не менее, через некоторое время золотой телец снова нарушил его покой.

В Серрае у него была тетя, чрезвычайно богатая. Ее состояние оценивалось в восемь миллионов золотых драхм. Она была немолода, бездетна, и ей непереносима была мысль, что огромное богатство попадет в случайные руки. Поэтому своим наследником она назначила любимого племянника. Узнав, что он на Святой Горе, послала людей для встречи с ним. Люди те прибыли в Катонакию и взволнованно описали состояние тети.

«Тетя твоя сойдет с ума! – говорили они Ивану. – У нее такое богатство, столько денег, и некому оставить! Поезжай к ней и унаследуй огромное состояние, а также и состояние своих родителей. После ты сможешь сделать все, что только пожелаешь. Ты должен поехать обратно, или тетя твоя потеряет от отчаяния рассудок Восемь миллионов золотых драхм – и все пропадет!»

Много еще говорили они ему, пытаясь уговорить пожалеть тетю. Вместе с ними трудился и невидимый враг, нашептывая, что, мол, с этим наследством он сможет сделать столько добра! Атака была яростной, но Иван был не один. Щит его Старца помог отразить стрелы, мудрый совет старца Неофита прекрасно разрешил этот вопрос.

«Я понимаю ситуацию, в которой оказалась твоя тетя, – сказал он Ивану. – Конечно, нужно позаботиться о том, чтобы надлежащим образом пристроить такое большое состояние. Поэтому тебе должно написать тете письмо, поблагодарить за ее большую любовь к тебе и предложить следующее решение: разделить всю собственность на три части. Пусть одну она отдаст бедным родственникам, другую вдовам и сиротам, а третью разнесет по храмам. И таким образом окажет помощь бедным родственникам, вдовы и сироты будут благословлять ее, а в церквях будут молиться о ней».

Предложение Старца разрешило затруднение Более богоугодного решения найти было невозможно. Возможно ли и нам сдержать восхищение пред мудростью этого простого и необразованного отшельника? Событие это напоминает один случай, связанный с преподобным Антонием Великим.

В Александрии жил один сапожник, ведший очень добродетельную жизнь. Он достиг высот смирения и представлялся самому себе ничтожнейшим из всех жителей города. Конечно, у

него не было большого состояния, но то немногое, что зарабатывал он своими ежедневными трудами, использовал так, чтобы угодить Богу. Все свои доходы он разделял на три части. Одну оставлял себе на жизнь, другую отдавал бедным, а третью относил в церковь. И однажды Бог открыл преп. Антонию, что сапожник этот в добродетели своей был выше, чем он.

«Антоний, – сказал Он ему, – ты не достиг еще меры сапожника из Александрии»

Давайте же, возлюбленные читатели, помолимся прямо сейчас, чтобы было больше христиан, которые таким же образом распоряжаются своим имением, а после продолжим знакомство с жизнью Ивана. Люди будут благодарить таких христиан, Бог благословит, и совесть у них будет в покое.

Аскетическая брань

Нелегко было стать учеником старца Неофита. Тем, кто приходил к нему, предстояло обыкновенно искать себе другого старца. Чтобы остаться у него нужно было отказаться от собственного мнения, уметь писать, выполнять тяжелую физическую работу, быть готовым к полному самопожертвованию и, самое главное, обладать бесконечным терпением. С первых же дней он устраивал им серьезные испытания. Испытанием Ивана, как мы видели, был четырехмесячный обход Святой Горы с раздачей денег и собиранием расписок.

Долготерпение Ивана означало для Старца, что этот молодой человек способен на высокие духовные подвиги. Другие отцы Катонакии, хорошо знавшие отца Неофита, сразу это поняли.

Отшельничество Старца было исключительно суровым. Он ревностно следовал правилам старца Хаджи-Георгия – без каких- либо отклонений или послаблений. За трапезой у него никогда не бывало растительного масла, яиц, сыра или рыбы, даже на Пасху. Его маленькое судно, пересекавшее море Великого Поста, из провизии имело лишь сухари, соль и оливки. В день монахи каливы могли съесть не более десяти оливок, но обязательно – согласно правилу – с косточками.

Они не ухаживали за телом своим: не было купаний, мытья, расчесывания волос и т.д. Другие отшельники тоже соблюдали

это правило, как мы уже видели из жизнеописания старца Каллиника Исихаста.

В одежде отец Неофит тоже следовал правилу своего Старца. Быгь «Хаджи-Георгитом» означало ходить босиком и иметь только одно платье. Он никогда не обращался к сапожникам, хотя в той местности непривыкшим ногам требовались хотя бы шерстяные носки. Одеяние его состояло из одного подрясника, который раз в год он красил в черный цвет.

Из того немногого, о чем мы рассказали, вы можете видеть, под какое жесткое ярмо подогнул выю свою Иван. Старец Неофит поведал ему о трудностях, ожидающих его, но Иван был полон решимости вынести все. Он помнил постоянно слова Старца; «Отдай душу в послушание и прими Дух».

Вокруг каливы на площади в один акр росли оливы, принадлежавшие старцу Неофиту, и для ухода за ними требовалось много нелегкого труда. Можно представить себе, сколько времени требовалось на уход за деревьями, особенно за саженцами, братией посаженными. Много заботы требовала земля. На бесплодные склоны нужно было наносить хорошей земли и огородить сложенными из камней стенами. Но и это было еще не все: нужно было также помогать другим отшельникам – старыми немощным, которые не в силах были сами сложить стенки. Позднее, как мы увидим, возникла необходимость построить церковь. Все это при недостатке воды, постоянном посте, всенощных бдениях, молитвенном правиле и происках врага было как страшный ров (Пс 39), из которого могла их извлечь только сила Господня, при условии, что терпение их будет неистощимо.

Много раз из-за большой усталости они не могли проснуться ровно в полночь, чтобы встать на молитву. После общей службы нужно было молиться еще келейно, а в это время бывало еще темно даже летом. Послушник считал большим грехом, когда просыпал. Он каялся в этом Старцу, расстроенный и взволнованный. А Старец спокойно увещевал его:

«Чадо, нет причин расстраиваться. Закрой окна, и снова будет ночь. И тьма ночи, и свет дня – все в воле Божией. Как говорит псалмопевец? «Твой есть день, и Твоя есть ночь» (Пс.73:16

К трудам этим старец Неофит повторял слова Писания, которые часто цитировал и его Старец: «Всяк же подвизаяйся, от всех воздержится: и они убо да истленен венец приимут, мы же неистленен. Аз убо (...) умерщвляю тело мое и порабощаю» (1Кор.9:25–27). Упование на неподкупные престолы вдохновляло сердца борющихся.

Ежедневные службы их совершались согласно отшельническому правилу – без книг, по четкам. Например, с началом вечерней службы каждый произносил молитвы по четкам, по пять- шесть четок, один за другим. Когда так проходило три часа, звонил будильник, и Старец заканчивал службу.

Старец Неофит не был однокрылым орлом. Он не ограничивался телесными трудами и молитвами, но действие соединял с созерцанием. Помогало ему в этом, а также в совершенствовании в молитве Иисусовой, чтение св. Исаака. К счастью, за несколько десятилетий до того мудрый иерей Никифор Теотокис опубликовал «Подвижнические наставления св. Исаака Сирианина». Таким образом, они стали доступны для страждущих в пустыне. Нет для отшельника лучшего спутника, наставника и утешителя, чем эта чудная книга, «самый точный устав жизни исихаста».

И у Старца, и у ученика были собственные экземпляры книги св. Исаака: Иван купил эту книгу, еще когда раздавал деньги, о чем мы уже и рассказывали. Итак, оба они могли освежать души свои духовными дуновениями этой святой книги. В периоды усталости, грусти, жестоких нападок и искушений вражьих (люди, живущие в миру, могут и не подозревать о таких нападках) св. Исаак вооружал их непобедимой верой и мужеством.

«Пренебрегая, по мере сил, плотью своей, души вручив Господу, вступим во имя Божие на поле брани. Сохранивший Иосифа в земле Египетской, Даниила во рве со львами, трех отроков в пещи горящей, вызволивший Иеремию из грязной ямы, Петра из темницы, когда двери были затворены, спасший Павла из синагоги еврейской и нам да подаст силу И спасет от волн, что вокруг нас. Аминь».

Мало-помалу Иван изучал творения св. Исаака. Но, чтобы приступить к сложному, Старец должен был научить его прежде простому – дать, так сказать, начальное монашеское образование.

Согласно Апостолу, по мере возрастания, человек вкушает сначала молоко, потом овощи, а уже потом твердую пищу.

Тайна послушания

Когда человек прибывает в большой незнакомый город в чужой стране, то первое, что ему необходимо сделать, – это найти гида и переводчика, иначе он будет блуждать, не зная, куда идти. То же самое в монашеской жизни: тот, кто вступает в огромную, необъятную страну монашества, нуждается, прежде всего в духовном руководителе. Монашество – это жизнь, полная тайн, в которую наставник должен вводить ученика постепенно. Первая, самая важная тайна – это тайна послушания. Если монах не воспримет ее правильно, то он тем уже определит собственное духовное крушение.

Старцу Неофиту необходимо было первым делом посвятить Ивана в эту основную тайну. Поэтому он начал вводить ученика своего в святая святых тайны послушания. Представьте, дорогие читатели, что мы слышим голос его в уединенной тишине Катонакии, среди благоухания молитв, слез покаяния и непрерывного отдаленного рокота моря, лежащего в шестистах метрах ниже

«Чадо мое! Послушание – это священная дорога, она ведет монаха к спасению. Послушание – это путь в Рай. Монах, постигший тайну послушания, ощущает вкус Рая, он достигает ангельского состояния. Ангелы Небесные исполнены смирения, в то время как диавол и полчища его лишились славы Небесной из-за гордости. Утратив смирение, потеряли они свое место на Небе. О, смирение! Оно возвышает нас до Рая! Как же обрести его? Лишь в послушании непременно обретается смирение. Лишь в послушании сохраняется блаженство Рая. Из-за непослушания своего наши прародители потеряли Рай, тогда как Христос, пребывший в послушании до смертного часа у Отца Небесного, снова открыл Рай. «Пребывший в послушании до смертного часа!» В этих словах сокрыта вся суть тайны послушания. Послушание равно жизни, непослушание – смерти».

Слова Старца, голос его, эти святые истины были подобны таинственному дуновению, несущему собой дыхание непрерывной традиции.

Он передавал молодому отшельнику то, что сам получил от своего Старца, старца Хаджи-Георгия, внимая его словам, но – более – подражая житию его. А старец Хаджи-Георгий воспринял эту традицию в свою очередь от своего Старца – иеромонаха Неофита Кавсокаливского. Иеромонах же Неофит – от своего Старца и так далее. И так дойдем мы до Аввы пустыни Египетской в первые века Христианства, когда Дух Святой начинал давать Церкви сокровище монашеского подвижничества. Эта традиция, ее развитие от поколения к поколению, ее обогащение и цельная суть существуют благодаря невидимой работе Святого Духа.

Старец Неофит постоянно вспоминал своего Старца – предшествующее звено в традиции Духа.

«Иван, чадо мое,–продолжал он.–Старец мой отличился в духовной брани, ему не было равных в послушании. До своего грехопадения Адам и Ева повелевали дикими зверями. Мой Старец тоже постиг это умение – по послушанию он могукрощать диких зверей».

Старец Неофит упомянул о волнующем случае из жизни своего духовного отца. Не успел он еще закончить свой рассказ, как по щекам его потекли слезы, в то время как душе послушника его открылись райские красоты о силе святого послушания. Сегодня, полвека спустя, отцы Святой Горы все еще вспоминают эту историю. Давайте и мы с ней познакомимся.

К югу от Кавсокаливского скита находится дикая, пустынная местность. Там, рядом с морем, пещера ангелоподобного отшельника св. Нифонта (14 век). В тех местах в начале XIX века подвизался в отшельничестве отец Неофит – старец старца Хаджи-Георгия. Если о древе судить по плодам его, то он, видно, достиг вершин добродетели. Его ученик, отец Георгий (позднее его прозвали Хаджи-Георгием, потому что он совершил паломничество – на восточный лад: хадж – в Святую Землю и принял омовение в реке Иордан), стал добрым монахом, которого можно признать образцом послушания.

Чтобы как-то кормиться в том бесплодном месте, они устроили садик, поливая его дождевой водой, которую собирали, как в

цистерну, в маленькую яму. Но в диком и непроходимом лесу повыше их каливы жили дикие кабаны, и один из них время от времени спускался вниз и рылся в саду.

О, тот кабан стал настоящим искушением! О каком урожае можно было думать? Разное приходило в голову отцу Неофиту. В конце концов, он прозрел определенный смысл в этом испытании. «Бог использует этого кабана, – подумал он, – чтобы дать мне возможность испытать моего ученика в послушании. Он сможет показать, чему научился. Он долго молился, желая получить подтверждение своего плана. И Вскоре уже знал, что так и должно быть. Настал решающий час.

«Георгий, – сказал он с властью своему ученику – ночью ты будешь охранять сад Когда увидишь дикого кабана, свяжи его своим поясом и приведи ко мне».

Отец Георгий сразу понял духовный смысл этого послушания и без страха пошел на испытание. Он знал, что молитва Старца отведет от него опасность.

В различных житиях святых мы читали о послушниках, восклицавших «Молитвами Старца моего...» и укрощавших диких зверей. И вот еще раз повторилось чудо послушания. В тот вечер дикий кабан, связанный и смирный, как овечка, был приведен к Старцу. Тот осенил его крестным знамением и велел уходить прочь и больше никогда не приходить.

Остановимся здесь и поразмышляем. Отец Георгий привел животное к Старцу. В тот момент бес усиливался сбросить и ученика, и Старца в пучину гордыни. Но они посрамили его. «Я ничего не сделал, – подумал ученик. – Все произошло так благодаря молитвам моего Старца».

«Я, – подумал в свою очередь Старец, – ничего не сделал. Смирение и послушание моего ученика призвали благодать Божию». О, святое послушание! Ты возносишь монахов на высоту и защищаешь от падения в пропасть. Ты восхищаешь небесную благодать и хранишь ее. Какую глубокую Божественную мудрость ты таишь! Да будут благословенны ищущие тебя. Да будут вдвойне благословенны отведавшие твоих святых плодов. Истинно, ты – сила непобедимая, «бесстрашие смерти, безбедное плавание, путешествие спящих» («Лествица», 4:3).

Послушание и священство

И сегодня можно видеть храм Успения в Катонакии, он очень хорошо сохранился, нетронутый всепобеждающим временем. Он величественной постройки, северная сторона его сливается со скалой. Он не такой бедный, как храмы других калив, но его нельзя назвать и богатым или пышным. Полутьма его способствует покаянному и молитвенному настроению молящихся. Из двух окон в южной стене можно видеть беспокойное Эгейское море.

Иконостас украшен простой деревянной резьбой. На нем пять икон. Хотя и написаны они в новом (западном) стиле, но вызывают почтение и почитание. Вверху – изображение Распятия, Богородицы и Иоанна Богослова, являющиеся редкими произведениями искусства, отличающиеся прекрасной живописью, богатой позолотой и изумительной работой по дереву. Надпись под Распятием: «Год 1862 по Рождеству Христову, сентябрь» указывает на точную дату его создания.

Придел, более светлый и относительно большой, может легко вместить десять человек Позднее, когда отец Игнатий стал известным духовником, люди ожидали обыкновенно там своей очереди на исповедь.

Если мы перенесемся на столетие назад, к тому времени, когда в этом суровом, безводном, окруженном скалами месте строилась церковь, мы сможем представить себе те огромные трудности, с которыми столкнулись строители вместе со старцем Неофитом и его учениками.

До того времени в Катонакии церкви не было, и поэтому Лавра приветствовала старца Неофита в его начинании. Церковь была необходима в этой пустынной местности, чтобы служить духовным потребностям отшельников. Она была посвящена Успению Пресвятой Богородицы. Это пришлось очень по душе Ивану, потому что церковь в Серрае была тоже посвящена Успению. Другой придел ее был посвящен Преображению, празднику, особенно любимому старцем Неофитом.

Храму нужен был священник, и, кроме Ивана, им никто не мог быть. В монашеском постриге он наречен был именем святителя Игнатия Богоносца – святого, ощущавшего в груди своей благодать Духа Святого. Имя это было также наградой за нравственную чистоту жития его.

Монах Игнатий был во всем примерным монахом. Он всегда стремился быть предельно точным на откровении помыслов Старцу, а также безукоризненно исполнять послушания. Рассказывают, что это ему удавалось, хотя Старец был очень строг. Об этом свидетельствуют и обстоятельства, при которых он стал священником.

Отец Игнатий был пострижен после шести лет послушаний. В течение всего этого времени он соблюдал строгий устав своего Старца. Так, в числе других правил, он выполнял и правило никогда не заботиться о своей плоти –он не мылся, не умывался, не причесывался. Он привык к этому, и правило это не казалось трудным; он не представлял себе, что когда-то нарушит его.

Однажды утром его Старец изумил его, сказав: «Отец Игнатий! Сегодня ты должен помыться, расчесать волосы и привести себя в порядок как можно аккуратнее».

Удивленный таким необычным послушанием, он не возразил ни слова. Началась «великая битва». Он вооружился щелоком и старательно стал выполнять послушание. Больше всего намучился с волосами, пока не промыл их, не распутал и не прочесал деревянным гребнем.

На следующий день, безо всяких объяснений, Старец объявил ему, что они идут в Лавру. Часа через два-три они пришли туда, и старец Неофит вошел внутрь, а отцу Игнатию благословил ждать снаружи. Через какое-то время его тоже провели внутрь, где он пал ниц пред старцами. И тут загадка разрешилась.

«Сейчас ты восприимешь благодать священства, ты не должен забывать о нас и поминать нас на проскомидии,» – сказали ему старцы Лавры.

Отец Игнатий был в полной растерянности. Его словно громом поразило, но он молчал. Старец его устроил так, как в обычае у индийских родителей, когда они устраивают свадьбу детей своих, не знакомя их до свадьбы. Конечно, он переживал сложные чувства, но, так как это была воля его Старца и, следовательно, воля Божия, он был мирен.

Вновь построенная церковь со вновь назначенным священником многое переменила в жизни пустыни. Была обустроена маленькая гавань, куда отшельники прибывали на общие богослужения по воскресным и праздничным дням. Пройдут десятилетия, прежде чем появится еще один такой духовный центр: прекрасная церковь Даниилитов будет построена сорок лет спустя. Церковь Успения была первой, и отец Игнатий благословлял всех детей пустыни.

Писатель Мораитидис из Скиатоса в своей книге «По северным волнам» упомянул о том, как посещали церковь отшельники тех мест. «Так как в каливе старца Даниила не было церкви, они ходили пешком в пустынную каливу великого духовника отца Григория. Они делали это каждое утро. То есть надо сказать, что они ходили слушать Божественную литургию иногда в одну каливу, иногда в другую... Так они бывали временами в каливе духовника отца Игнатия...»

В каливе Успения можно было встретить не только умудренного старца Даниила вместе с Мораитидисом, но также и других

славных подвижников. Можно было встретить старца Герасима, великого учителя умной молитвы, отца Каллиника Исихаста (до того, как он ушел в затвор), дивного русского отшельника из Карули, молчальника отца Христофора и других. Когда эти преподобные Отцы собирались на общую молитву, ангелы сами наполняли сладкозвучными молитвами их фиалы.

Отец Игнатий совершал Литургии не только в храме Успения. За ним посылали, чтобы совершить Литургии и таинства даже из таких далеких мест, как Керасия, особенно когда в какой-нибудь церкви бывал престольный праздник Эти странствия за пределы каливы создавали одну деликатную проблему. После Литургии его обыкновенно приглашали в трапезную, но, так как он придерживался правил старца Хаджи-Георгия, то не вкушал никакой пищи, приготовленной на растительном масле Для отцов это было большим Затруднением, и они просили старца Неофита разрешить этот вопрос.

«Здесь, в нашей каливе, – сказал Старец ученику, – пока я жив, мы не будем вкушать масла. Но когда ты выходишь отсюда для совершения Литургии и остаешься на трапезу, то можешь с ним есть, я тебя благословляю»

Так благоразумный Старец разрешил эту проблему. Иногда такие уступки неизбежны.

Их отказ от масла не только укреплял их воздержание, но и давал им возможность подавать милостыню. Из масла, которое они выжимали из своих олив, два отшельника определенное количество сохраняли для лампад их церкви, а остальное распределяли как милостыню. Многим стало известно, что в каливе Успения раздают масло, в малых и больших мерах, нуждающимся.

Однажды, когда им было материально трудно, пришли и просили у них масла несколько бедных мирян. Старец Неофит велел своему ученику пойти в кладовку и принести его. Но тот ответил, что кувшины пусты, и бедняки вынуждены были уйти с пустыми руками.

Минут через пять-десятъ после их ухода отец Игнатий рядом с каливой повстречал незнакомого монаха. Без лишних слов тот вручил ему пятьсот драхм, попросив о сорокоусте, и удалился.

Старец, которому сразу было об этом сказано, спросил: «А кого он просил поминать?»

«Ой, а я и забыл спросить! Но сейчас догоню его, он не мог далеко уйти».

Отец Игнатий побежал за ним. Звал, искал, но монах тот исчез.

Старец Неофит глубоко задумался:

«Деньги мы получили как раз тогда, когда очень нуждались. Получили их, как только ушли бедняки. Этого монаха ты не знаешь, то есть он, должно быть, издалека. Но разве там, откуда он пришел, нет священника, которому можно заказать сорокоуст? И еще, как он мог исчезнуть за две минуты?»

И он сделал из этих размышлений такой вывод пред учеником:

«Быть может, монах этот–ангел. Как бы то ни было, он посланец Божий. Бог хочет вразумить нас. В самом деле! Разве я не говорил тебе пойти и принести масла?»

«Да, Старче».

«Однако ты не пошел, но объявил, что масло закончилось. Я же тебя не спрашивал, закончилось оно или нет. Как твой Старец, я благословил тебя, а ты не исполнил благословения. Если бы ты был послушным, ты бы пошел, и в кувшинах чудесным образом оказалось бы масло. Также, как чудесным образом у нас оказались пятьсот драхм. Тогда бы мы смогли помочь тем бедным людям, как Бог помог нам. Из-за твоего непослушания они ушли от нас с пустыми руками, мы потеряли возможность дать милостыню. Мы оба должны сейчас понести за это наказание, чтобы заслужить прощение».

После этого случая ученик стал глубже вникать в тайну послушания, стремясь внимательнее слушать слова Старца. Многое он стремился рассмотреть не через очки человеческой лотки, а через таинственный телескоп веры.

Духовные отцы и чада

Великий Старец

Сейчас мы оставим на время старца Неофита и новопостриженного новорукоположенного отца Игнатия, чтобы заглянуть в прошлое и кратко описать житие их дивного духовного праотца. Мы увидим прославленного аскета старца Хаджи-Георгия – великого Старца старца Неофита, ибо надо знать деда, чтобы понять внука. Ствол, корни и почва многое скажут о плодовитости дерева.

К сожалению, нам не многое известно об этом великом афонском отшельнике, и потому описание наше будет бедным и недостойным его.

Речь и произношение старца Хаджи-Георгия выдавали его восточное происхождение. Он, вероятно, прибыл из Кесарии Каппадокийской или из более восточных земель, на которых располагалась некогда Российская Империя. Он хорошо знал русский язык

Родился он между 1805 и 1810 годами. Примерно в 1828 году он – молодой монах, ученик отца Неофита, подвизавшегося в отшельничестве в пустыни Кавсокаливии.

Позднее он подвизался выше в горах, в Керасии, во главе большой общины в каливе свв. Мины и Димитрия. Керасия стоит на пересечении дорог, и через нее проходит много людей. За великие аскетические добродетели Бог дал ему такое место, где он мог многим светить. В пустынной местности Кавсокаливии он

ограждал, чтобы обрести свет, а в более населенной Керасии давал этот свет душам обращавшихся к нему людей.

Как правило, в каливах Керасии было по три-четыре монаха в каждой. Но в каливе старца Хаджи-Георгия число их постоянно возрастало, пока община не стала насчитывать от сорока до пятидесяти монахов, среди которых было несколько юношей по имени Вениамин. Эти мальчики в возрасте пятнадцати-восемнадцати лет, которым не разрешалось еще жить в монастырях или скитах, нашли убежище в его общине. Старец Хаджи-Георгий, исполненный любви и отеческой нежности, принял их и благополучно управлял их души к вершинам добродетели.

Если сказать только, что устав общины был строгим, то это значит не сказать ничего. В строгости они превосходили прочих отшельников. Воздержанием в пище, сне, одежде подвизались они подобно аскетам древности. Пост их был исключительно суровым. Быть «Хаджи-Георгитом» означало быть строгим постником. Они отказывались не только от яиц и рыбы, но даже и от растительного масла, будь это и во дни Сырной седмицы, Рождества или Пасхи. Вместо пасхальных яиц они отваривали картофель, красили в красный цвет и этими картофелинами христосовались.

Этот жесткий устав распространялся на всех неукоснительно – и на молодых, и на старых. Но вот, что удивительно: чем труднее он был, тем больше прибывало туда жаждущих стать монахами. Видимо, душам этим требовался истинно монашеский дух, а не монашество, разбавленное всякими послаблениями.

Великий Старец был Богом данным центром, притягивающим к себе страждущие души. Его слава распространялась все шире, и приходившие к нему внимали ему с благоговением. Это было не только благодаря его добродетелям, но благодаря и сильному, и энергичному характеру. У него был острый ум, от него невозможно было что-либо скрыть. В словах он был непревзойден, особенно, когда защищал аскетические установления, и это несмотря на то, что образования почти не имел. Кроме того, он был проницательным душеведцем. Взглянув лишь раз на человека и обменявшись с ним одним-двумя словами, он мог очень точно его оценить. Никакие ухищрения и притворство обмануть его не могли.

Старец Хаджи-Георгий был искусен в медицине. Он умел излечивать многие болезни различными народными средствами – мазями, травами, массажем, горячими ваннами и т.д. Особенно хорошо лечил простуды и обморожения, от которых обыкновенно страдали монахи в той местности. Он разжигал в комнате печь, добивался нужной температуры и помещал внутрь больного монаха. Когда же доставал его оттуда, никаких следов простуды не бывало, все выходило вместе с потом. Быстрое и уникальное лечение! Правда, однажды он не точно рассчитал температуру в печи, накалив ее более нужного. И монах, побывавший в ней и излечившийся, получил небольшие ожоги.

Многие исцеленные им были ему благодарны, многие нуждавшиеся в бедности восхваляли его щедрость. Щедростью и великодушием отличался и он сам, и его последователи. Быть «Хаджи-Георгитом» означало быть не только постником, но также и милосердным. Его честность и прямота вызывали уважение. Он никогда не льстил известным людям, его не пугали неправедные угрозы. Боялся он только Бога, Его Закона и Судного Дня. Когда правда и справедливость требовали этого, он, не колеблясь, говорил суровые обличительные слова. Когда нужно было говорить, он не молчал, и не пугали его «устремления нечестивых» (Притч.3:25). Для него Бог и собственная совесть были превыше всего.

Неизмеримо было его тщание в духовных трудах. Еще будучи послушником, он одолел вершины добродетели, и Старец его радовался втайне. Свет Божий воцарился вскоре в его сердце.

Он рано получил дар пророчества. Записанные его пророчества о будущем Оттоманской империи сбылись в точности. Молитва его обладала большой силой, и он достиг высокого, удостоившись дара чудотворения. Еще при жизни его благочестивые русские просили прислать его портрет, и он творил чудеса в России. К бедному отшельнику в Керасии поступало много средств из России, что позволяло ему благотворить ближним и строить новые кельи, в которых была большая нужда, так как численность братии постоянно возрастала.

Подобно другим верным слугам Божиим, старец Хаджи-Георгий тоже прошел чрез горнило искушений. В последние годы земной жизни ему довелось испить из горькой чаши клеветы, преследований и изгнания.

Жизнь его, таким образом, уподобилась жизни Распятого Христа. Виновны в этом были некоторые русские монахи, затаившие на него обиду из-за того, что его община привлекала многих их соотечественников. Посредством клеветнических несправедливых обвинений им удалось повлиять даже на Святой Правящий Кинот, который подписал указ об изгнании. Сокрушаясь, старец Хаджи-Георгий должен был покинуть своих духовных чад; он был вынужден оставить их сиротами и остаток жизни провести в изгнании в Константинополе, вдали от любимой своей Горы.

Но Господь в мудрости Своей и из горького извлекает сладкое. . Ученики Старца разошлись по всей Святой Горе, и, где бы они ни селились, повсюду сеяли цветы добродетели и распространяли благоухание святости. А его изгнание для христиан Константинополя было в то тревожное время Небом ниспосланным благословением. Взрывоопасная ситуация, созданная султаном Абдул Хамитом II, взбудоражила христиан и доводила до отчаяния Патриарха. Великий Патриарх Иоаким III переживал трудные испытания. Старец со Святой Горы, благодаря святости своей, пророческому дару и искусству исцелять, многое мог дать взволнованным и несчастным христианам. Сохранились воспоминания о многих чудесах исцеления, совершенных по его молитвам. Даже пояс его чудотворил, Одна христианка сильно страдала в родах, была в смертельной опасности. Ей приложили пояс старца Хаджи-Георгия – пояс, который надевал на тело свое великий постник, и – о, чудо! – она избавилась от страданий в то же мгновение

Терпеливо неся крест разлуки с любимым Афоном и неся благословения множеству христиан Константинополя, он почил о Боге где-то в 1885 ыли 1890 году, полный святости, совершивший аскетические подвиги. Даже мощи его явили святость: когда их переносили, они оказались очень легкими, лимонно-желтыми и благоухали.

Таким был знаменитый старец Хаджи-Георгий, строго постившийся, ходивший босиком, имевший всего один подрясник – великий Старец Керасии, прославленный афонский аскет. Но мы с ним еще не расстаемся, мы еще представим Вам один из написанных им текстов, бережно сохраненный для нас.

Слово о посте

В конце XIX века многие выходцы из Хиоса стали добрыми аскетами. Назовем лишь некоторые имена: знаменитый отец Пар- фений, основатель монастыря св. Марка, отец Пахомий, бывший разбойник, и многие другие – мужи и жены, известные и

безвестные. Некоторые из этих выдающихся подвижников были связаны со Старцем из Керасии, как, например, отцы Иерофей и Макарий, о которых мы теперь и расскажем.

Эти два монаха подвизались в исихазме в некоей пустынной каливе. Они были или учениками старца Хаджи-Георгия, или тщательно соблюдали его устав и правила.

В те годы митрополитом Хиоса был владыка Григорий Византийский (1860 – 1877), который, очевидно, не имел представления об аскетизме. Не понимавший духа аскетизма, он вступил в конфликт с двумя монахами. Дело в том, что они придерживались правила никогда не вкушать растительного масла и приправ. Митрополит решил, что никому нельзя поститься таким образом, особенно по субботним, воскресным и праздничным дням. Он оказывал на них давление, добиваясь, чтобы они отступили от своего правила. Но монахи, видя, что Митрополит не разбирается в вопросах аскетизма, не собирались ему уступать и твердо решили пребыть в этом правиле. В столь затруднительном положении обратились они за помощью к старцу Хаджи-Георгию. Он же послал письмо Митрополиту с просьбой проявить понимание и помочь монахам в их аскетических подвигах. Это замечательное письмо было сохранено для нас, и мы приводим его здесь. Мы исправили только некоторые орфографические ошибки.

«Высокопреосвященному Митрополиту Хиоса, владыке Григорию:

Высокопреосвященнейший Владыка, смиренно лобызаю правую руку твою.

Умоляю тебя и уверяю, что монахи, старец Иерофей и старец Макарий, подвизающиеся в исихазме в каливе в твоей епархии, возлюбили и избрали путь праведный, пусть же претерпят они таковые подвиги, которые решились претерпеть. Но отныне пусть совершают они это с твоего благословения. Да постятся по своему правилу, ибо постящимся по грехам, со смирением или же с подвижническими целями, или любви ради ко Господу, святые Отцы делать этого не запрещают. У нас есть многие свидетельства: многие святые во всю жизнь питались лишь травами, другие – бобами, подобно святителю Иоанну Златоустому.

Святой Иаков, Брат Господень, за всю жизнь свою ни разу не вкусил животной пищи. И многие анахореты подвизались так же, в их числе и я, недостойный. В нашей келии тридцать человек братии. Я провел здесь сорок лет, ведя такую жизнь. Ни на Пасху, ни на Сырную седмицу мы не нарушаем пост свой. Множество отшельников живут подобно, многие живут по двое-трое и тоже во всю жизнь постятся.

Постящимся строго по правилам всегда препятствия чинят, говорится же, что для подвизающихся нет закона, ибо подвизающийся всегда воздержан. Пусть же эти монахи молятся и благословляют твою Святость, чтобы совесть не мучила их за то, что проявляют непослушание. Монах всегда должен подавать людям добрый пример – тогда пред людьми будет сиять свет.

Большая есть нужда в том, чтобы ты был добрым пастырем, каковым ты и являешься. Тебе следует выступить против тех, кто не соблюдает пост, который сегодня игнорируется многими христианами. Страхом и увещеваниями тебе следует наставлять их не преступать установления святых Отцов и Соборов нашей Церкви, потому что они говорят, что тот, кто не соблюдает пост по средам и пятницам, Великий Пост и другие, должен быть отлучен. Поэтому мы должны учить людей не нарушать закон Божий и не совершать недостойных поступков–таких нарушителей ты должен обличать. Но братию, желающую поститься, не с плохой целью, тебе не следует гнать. Видя их брань, возрадуйся, что в твоей епархии есть такие добродетельные люди, и гордись ими, как славой своей. И если у них возникнет какая нужда, тебе следует помогать им. Я думаю, ты удостоишься великой награды, когда поможешь им.

Владыка снятый, поразмысли, ведь все мы умрем, и ожидает нас Суд, и тогда Бог будет судить каждого по делам его. Прости меня, ничтожного, за дерзость мою, ибо недостоин я и рта раскрыть, чтобы сказать тебе хоть слово единое. Наслышаны мы о доброй славе твоей, да будут с нами всегда святые молитвы твои. Аминь.

Хаджи-Георгий, монах, Святая Гора Афон, 15 апреля 1872 г.

Мы не знаем, какие были последствия этого письма к Митрополиту, но восхищаемся мужеством старца Хаджи-Георгия, сказавшего без колебания: «Владыка святый, поразмысли, ведь все мы умрем, и ожидает нас Суд». Он побуждал Митрополита задуматься о справедливом Судии, Который спросит с него не столько за двух аскетов, постящихся более положенного, сколько за многих христиан, презирающих правила пощения и умеренности.

Отшельник со Святой Горы научает нас тому, что все мы, независимо от нашего положения и чина, когда-то предстанем пред лицом Господа, Который нелицеприятно судить будет каждое наше дело, каждый наш поступок.

Первый ученик отца Игнатия

Многое еще можно сказать о великом старце Хаджи-Георгии, и мы молимся о том, чтобы кто-нибудь полно рассказал нам о прекрасной жизни этого подвижника. А сейчас давайте вернемся к двум подвижникам Катонакии.

Старец с учеником прожили вместе долгие годы, деля радости и скорби своего пути, Вместе прошли тридцать девять лет аскетических подвигов, и на сороковом году старец Неофит окончил свою брань. До последнего дыхания верный монашеским обетам и правилам старца Хаджи-Георгия, спокойный и мирный, он с узкого пути подвижничества в Катонакии вступил в бескрайние просторы Небесного Иерусалима.

Его верный и любящий сын отец Игнатий, с его утонченной и чувствительной натурой, едва перенес скорбь потери. Кал ива стала пуста, и невольно губы шептали жалостные слова псалма: «Уязвен бых яко трава, и изсше сердце мое, яко забых снести хлеб мой.(...) Уподобихся неясыти пустынней, бых яко нощный вран на нырищи» (.101:5–7). Но одиночество его длилось недолго. На сороковой день, во время панихиды по старцу Неофиту, пришел Неофит-ученик. Молодость заступила место старости.

Он был двадцати пяти лет, высокий, хрупкий, утонченный и вежливый. Прибыл из Западного Пелопоннеса, из богатой семьи в Пиргусе, и в миру звали его Иваном Каладзопулосом. По его внешности можно было сделать вывод, что человек он интеллигентный. В миру занимался журналистикой, учился в политехническом институте. Но, горя желанием вкусить монашеской жизни, оставил занятия (он учился тогда на втором курсе) и отплыл на Гору Афон.

Иван попал в Катонакию окольным путем. Сначала был послушником в монастыре Дионисиат, а затем, в течение двух лет, на подворье в Кассандре. Его уже постригли и собирались снова отправить в Кассандру, но он не желал этого, так как на подворье молодого монаха подстерегали серьезные опасности в нравственном плане К несчастью, нужно признать, святые обители не заботятся об этом. Они посылают молодых, неопытных монахов на подворья, подвергая их бесчисленным опасностям.

Приход в Дионисиат отца Саввы (он исповедовал там братию) помог новопостриженному монаху в решении этого вопроса. Они обсудили его, и духовник предложил такое решение: «В пустыни Катонакии естъ добродетельный Иеромонах – отец Игнатий. Если ты пойдешь к нему, душа твоя успокоится. Но он довольно суров».

«Пусть он будет суровым, святый Отче. Мне нужен строгий Старец, потому что я легко увлекаюсь и начинаю говорить лишнее, и мне необходим кто-то, кто бы сдерживал меня».

Вопрос, таким образом, был решен, а в каливе Успения снова появился отец Неофит. Познав себя несчастным на подворье, где монахов смешивали с работниками, он чувствовал сейчас огромное облегчение в святой атмосфере пустыни. Умный и проницательный, он сразу же понял, что Старец его был человеком высокой духовности.

Поначалу, как это часто случается с новоначальными, он выказал чрезмерное рвение в аскетизме и даже приблизился к опасности впасть в прелесть из-за неопытности. Мы расскажем об этом позже, в главе под названием «Неугасимая лампада».

Откровенно говоря, характер у отца Неофита не был ровным и спокойным. Были у него такие качества, которые не давали покоя ни ему, ни другим. Очевидно, есть типы людей неугомонных, которые, если только они не работают много над собой, не очень хорошо приспособлены к монашеской жизни. Отец Неофит принадлежал к такому типу людей, которые обязательно становятся знаменитыми, занявшись политикой, дипломатией или журналистикой. Его ум и знания могли открыть любую запертую дверь. Его сообразительность и живой язык могли, как говорится, представить белое черным, а черное белым.

Однажды он отправился в Русский Монастырь, который раздавал тогда отшельникам обильную милостыню, чтобы попросить что-то. Привратник сказал, что в тот день отец Игумен не благословил никому открывать. Тогда отец Неофит, который был столь способным, что выучил легко русский язык, пустил в ход свое красноречие. В результате, ему охотно открыли и с почтением препроводили к Игумену.

Если он замечал, что кто-то унывает, то мог быстро развеселить его. Он был приятным в общении и легко создавал непринужденную атмосферу. Однажды, когда увидел своего Старца расстроенным, начал с ним говорить о разном, пока тот не забыл о печали своей.

Он был неподражаем, когда миряне, желая показаться умными, задавали иронические вопросы. Некоторые люди из Сикии в Хал кисе вопросили его: «Отец Неофит, наш город так близок к Святой Горе, а твой так далеко. Почему же люди из нашего города не становятся монахами, а из вашего становятся?»

«Возлюбленные! – отвечал он. – Земной Царь для воинства своего отбирает лучших. Также и Христос, Царь Небесный, выбирает только лучших христиан в Свои верные слуги. А кого Он может выбрать из вас?»

Однако в смутные и непростые времена живость его ума могла причинить много вреда. Но у него всегда доставало ума признавать и исправлять ошибки. Он всегда раскаивался и просил прощения за свою болтливость, всеразличные порывы и чрезмерный интерес к политическим новостям.

У отца Неофита были недостатки, но были и достоинства. Он ревниво выполнял монашеские послушания, относился к своему Старцу с большой любовью и преданностью. Всегда заботился о нем и всегда называл его «Святый духовный Отец». Вера его в Господа была крепка. Позднее мы увидим, как он посрамил диа- вола. Благочестие его проявлялось и в том, как читал он священные тексты. Благодаря образованию своему и красноречию он стал чтецом. Когда по праздничным дням в церкви Успения, а позднее и в церкви Даниилитов собирались отцы, отец Неофит Игнатиев (как его прозывали) обыкновенно читал проповедь. В Великую Субботу он произносил несравненную проповедь св. Епифания «На погребение Божественной Плоти Господней».

«Какой сегодня день? – начинал отец Неофит. – Земля тиха, тиха и спокойна. Она тиха, потому что спит Царь..»

К концу проповеди душевное напряжение достигало своей высшей точки. Господь, держа Адама за руку, выводит его из тьмы ада: «Восстань, творение Мое, восстань, Мое создание, восстань сотворенный по образу Моему и подобию. Восстания выведу тебя отсюда, от смерти к жизни, от нечистот к чистоте, из темницы к свету вечному, от страданий к радости, от рабства к свободе, из узилища в Иерусалим Небесный».

Чтец выразительным голосом своим мог передать собравшимся отцам бесконечное сострадание Господа именно так, как воспринимал в своем молитвенном состоянии святой Епифаний. Каждый, кто побывал в монастыре в Великую Субботу, знает, каким волнующим бывает этот день. В святые его мгновения души монахов заполняют волны благодати. Глаза наполняются отрадными слезами покаяния, и звучат слова в устах духовного Псалмопевца: «Речная устремления веселят град Божий» (.45:5).

Второй ученик

Жизнь отца Игнатия и отца Неофита шла своим порядком. Старец часто должен был говорить со своим учеником о важности тишины и сосредоточенности в духовной жизни. Но, наряду с духовными темами, им приходилось обсуждать и практические дела, и заниматься вновь возникавшими потребностями их общины.

Из-за того, что Старец был священником, ему приходилось иногда покидать каливу. Когда он начал принимать исповеди, трудов у него еще более прибавилось. Это служение требовало много времени. Он имел дар управлять души, и многие стали приходить к нему на исповедь, в том числе и русские монахи, так как он знал русский язык. И так, как мы видим, на плечах его лежал тяжелый груз забот.

В Каливе тоже было много дел. Нужно было заботиться об устройстве приходивших на исповедь, так как многие проходили долгий пуп» и уставали в дороге. Отец Неофит усердно трудился, но разве мог он со всем справиться? Они оба постоянно уставали, особенно Старец, им нужен был еще один помощник. И Бог, любящий Отец, скоро позаботился о них.

В то время, когда отец Неофит, первый ученик, прожил в наливе Успения уже двенадцать лет, появился и второй ученик. То был семнадцатилетний юноша из Смирны по имени Аристидес Каридас. Красивой внешности, среднего роста, крепко сбитый и с хорошим характером, он напоминал отца Игнатия в молодости. Он был явно даром любви Божией. При пострижении, чтобы довершить его сходство со Старцем, ему дали имя Игнатий. Таким образом, в общине Богоносного Старца стало два ученика.

Чтобы улучшить материальное положение каливы, отец Игнатий младший подвизался некоторое время в соседнем скиту Праведной Анны. Вернулся, когда овладел искусством иконописи – ремеслом обычным для монахов Святой Горы и хорошо им подходящим.

На свои молодые плечи он принял добрую часть ноши духовной Старца своего: несмотря на юный возраст, уже спустя четыре года своего пребывания в каливе, был рукоположен во священника к большому облегчению Старца. Случилось это потому, что священников тогда не хватало. Молодой священник мог совершать Литургии в разных каливах.

И сколько бы он не совершал Литургий, чувство благоговения перед святыней никогда у него не притуплялось. Но наоборот, чем больше служил, тем более чувствовал благодать. Когда он совершал Литургию, всегда плакал слезами покаяния и умиления. Священнический дар Старца передался ученику, и отец Игнатий славил и благодарил Бога.

Через несколько лет и он начал принимать исповеди. Таким образом, в каливе Успения было два духовника – два отца Игнатия, из которых младший помогал старшему. Приветливый, добрый, с непременной улыбкой на устах, он придерживался всегда строгих правил, был добрым духовным отцом для разных людей.

Принимая исповеди, был исключительно внимательным и богобоязненным, что видно из следующего случая. Однажды новый послушник из скита Праведной Анны пришел к нему на первую исповедь и получил очень строгую епитимью. К вечеру того дня отец Игнатий пришел в скит Праведной Анны и стал искать каливу новичка. Когда тот увидел его, очень испугался. «Что, – вопросил он, – Батюшка пришел увеличить мое наказание?» Но произошло иное.

«Чадо, – сказал ему отец Игнатий,–я на два года отлучил тебя от Святого Причастия, но забыл сказать тебе кое-то. Если случится так, что ты заболеешь (пусть, конечно, этого не будет) и жизнь твоя будет в опасности, тогда ты можешь сразу же причаститься. Так велят церковные каноны. Я должен был тебе это объяснить, потому что, если ты покинешь сей мир, не приняв Святого Причастия, на мне будет грех».

В будущем, чтобы избежать такой ситуации, накладывая подобную епитимью, он всегда добавлял: «Однако, если жизнь твоя окажется в опасности, тебе дозволяется принять Причастие».

В жизни отца Игнатия младшего произошел удивительный, небывалый случай, о котором мы должны поведать читателю.

По каким-то нуждам он был в Карее и, опоздав на обратном пути на лодку, должен был возвращаться пешком. Он не просто шел семь часов, но нес еще тяжелый мешок. Было уже темно, когда он, наконец, достиг каливы. Обессиленный, упал на кровать. И из-за усталости просто не мог встать. Спустя шесть часов колокольный звон позвал всех на трехчасовую службу, начинавшуюся в полночь. Отец Неофит пришел его будить, но не смог этого сделать – это было просто невозможно. Тогда он сообщил об этом Старцу, и тот молча стал обдумывать, как поступить.

Вскоре решение нашлось. То, как поступил Старец, может многим показаться странным, но в монашеском мире, где нет четкой границы между материальным и духовным, такие действия не являются чем-то необычным. Он сказал нечто отцу Неофиту, а тот передал его слова брату своему возлюбленному:

«Старец благословил тебе встать немедленно, помазаться маслом от лампады и прийти на службу».

И что же? Он должен проявить послушание, потому он встал, помазался маслом от лампады и – о, чудо! С телом его произошло чудесное изменение. Исчезли все следы усталости. Он чувствовал себя отдохнувшим и бодрым, как никогда прежде – легким, как птица.

«Какое чудо! – сказал он. – Куда девалась вся моя усталость? Отчего мне так легко?»

Он был в затруднении, пытаясь понять произошедшее. Не знал, чему обязан таким чудом – маслу из лампады или послушанию своему? Так, прошла усталость, но осталось небольшое беспокойство. И вместе с этим укрепилась вера в то, что Старец его был действительно угодник Божий.

Гавань спасения

Наука управлять души

Старец Игнатий не получил хорошего образования, никогда не учился в университете. Но, несмотря на это, знание его монашеской жизни просто поражало. Он достиг внутренней чистоты, соделав душу свою восприимчивой к свету Святого Духа, и Дух Святой, источник всяческой мудрости, научал его. Он научил его педагогике, психологии, пастырскому знанию и умению и всем наукам, нужным духовнику. Отец Игнатий, таким образом, поднялся на недосягаемую высоту, неся душам исцеление и покой и направляя их. Исповедь у него была гаванью спасения для многих.

Давая духовное направление, он придерживался золотой середины, избегая и слишком большой строгости, и чрезмерной снисходительности. Он знал, как наказать и как поощрить. Но более был склонен проявить милосердие, опасаясь всегда, как бы не повергнуть кого в отчаяние. Он знал, как высказать сочувствие и как снизойти к немощам духовных своих чад с отеческой любовью и с желанием исправить их. Его слова, лицо, манеры вызывали уважение и полное доверие.

У него была редкая способность совершать таинство исповеди, что изумляло духовных чад. Незабываемое впечатление производила исповедь на тех, кто приходил к нему впервые. Его окружала особенная атмосфера, в которой Божие присутствие было ощутимым. Старец Фома, престарелый монах из скита Праведной Анны, говоря с нами, особенно вспоминал про это. Среди прочего сказал следующее: «В первый же раз, когда Вы приходили на исповедь к отцу Игнатию, Вы чувствовали, что его

устами говорит с Вами Святой Дух. Дух Святой вдохновлял все его слова».

Древняя Церковь потеряла некогда перводиакона Стефана, но обрела вскоре еще более ревностного апостола Павла. Израиль потерял Илию, но обрел Елисея. Подобное происходит также с монахами Святой Горы. В1908 году они оплакали смерть прославленного духовника отца Саввы, а теперь провидение Божие послало им отца Игнатия. Поток кающихся, текший прежде к Малому скиту Праведной Анны в каливу Воскресения, потек теперь немного далее – в катонакскую каливу Успения.

«Были тогда и другие добрые духовники, – рассказывал нам старец Пантелеймон, монах из Нового скита. – Здесь, в Новом скиту, были у нас отец Кирилл и отец Серафим. Подальше, в скиту Прав. Анны, были отец Нафанаил, отец Кесарий, отец Ефрем, отец Дионисий и другие. В малом скиту Прав. Анны были отец Феодосий и отец Косма. И все они были хорошими и добродетельными духовниками, но мы шли мимо них к отцу Игнатию. После того, как умер отец Савва, никого не было лучше него. Он был чудный, необычный духовник!»

В то время на Святой Горе было много добрых отшельников славянского происхождения. В русском, болгарском, сербском монастырях, в различных скитах и келлиях было много насельников славянского происхождения. Для них отец Игнатий был благословением Небесным, потому что он знал русский и болгарский языки. Русские отшельники в Карули, среди которых были бывшие князья и генералы Царской армии, относились к нему с исключительным уважением. И так как он жил не слишком далеко, многие избирали его своим духовником. Раза два-три в год маленький русский пароход увозил его в русский монастырь, а также в болгарский Зограф, чтобы он исповедал там братию. Греки, русские, болгары, монахи из различных обителей, скитов и пустыней обновлялись духовно благодатью Божией чрез Богоносного отца Игнатия. Он продолжал труд этот до глубокой старости, даже и после того, как потерял зрение. Многих он утешил и просветил.

Принимая исповедь, сидел он на скамье в церкви, облаченный в чистенькую рясу. Из благоговения перед таинством надевал

также положенную в торжественных случаях мантию и выглядел весьма благолепно. Когда же достиг почтенного возраста, стал принимать исповеди в келье своей, сидя на стуле рядом с иконами Спасителя, Богородицы и Предтечи. Многие из старшей братии помнят, как он принимал исповеди, помнят седую его бороду, ниспадавшие на грудь волосы и лицо, от которого веяло покоем»

«Подойди, чадо мое, – обычно говорил он. – Подойди, мой маленький Герасим. Сядь и давай немного поговорим. Как у нас идут дела? Побеждает нас бес или мы его?»

«Он, святый Отче. Я часто преступаю должное».

«А переходи в наступление и посрами его! Этому помогает молитва. Давай с сего дня и начнем. Не будем отказываться от наших правил. Разве не в состоянии мы их выполнить? Давай, по крайней мере, немного хоть сделаем. Давай не будем преступать. Повергнем беса ниц».

Так он говорил обычно, с большой любовью и очень просто укрепляя души.

«Святый Отче, я часто грешу желанием противоречить, – признался ему отец . из скита Прав. Анны. – Братия и Старец говорят мне что-нибудь, а я спорю с ними».

«Ах, чадо мое, это большой грех! Когда мы спорим, не движемся вперед. Мы стоим. Нельзя, чтобы желание противоречить вошло в привычку, я буду следить за этим. Ты должен победить спор- ливость».

Его отеческая любовь заставляла его в серьезных делах казаться чересчур педантичным и строгим, но он никогда не бывал суровым и безжалостным. Столкнувшись с человеческой немощью, всегда готов был проявить снисхождение, если грехи не были тяжкими.

«Ну-ну, чадо мое, – приговаривал он, – раз ты не можешь... Мы же не собираемся тебе в горло камень забить и задушить тебя!»

В трудных, сложных случаях он говорил властно, без малых колебаний.

«В этом деле следует поступить так,–благословлял он. – Иначе плохо кончится».

И человек проникался убеждением, что такова истинно воля Божия.

‘Когда кто-либо из братии просил о посвящении во внутреннюю работу умной молитвы, он бросал взгляд на лицо его и, немного выждав, медленно и твердо говорил обыкновенно: «Нет, чадо мое, еще не время».

Прежде, чем закончить эту главу, мы упомянем о его обычае. После того, как кающийся заканчивал свою исповедь, он велел ему читать коленоприклоненно молитву св. Ефрема:

«Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любве даруй ми, рабу Твоему. Ей, Господи, Царю, даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего, яко благословен еси во веки веков. Аминь».

Потом он читал разрешительную молитву, и кающийся, приложившись с почтением к руке духовника, уходил, очистившись душой, с миром на сердце.

«Сын утешения»

Душа отца Игнатия была как духовный букет со множеством ярких, благоуханных цветов добродетели и благости. Об этом мы позже специально поговорим. А сейчас давайте рассмотрим красоту одного особенного цветка, поскольку это связано с его пастырским даром. Его можно назвать Варнавою Святой Горы, потому что, как и Апостол, он был сыном молитвы, то есть, сыном утешения.

Способность утешить чистым свободным потоком изливалась из сердца его, бывшего подобным морю любви. Все, кто на себе испытал этот его дар, вспоминали о нем со слезами. Архимандрит Гавриил из Дионисиата написал об этом: «Этот чудный и благословенный угодник Божий наделен был исключительной добротой и чистой отеческой любовью по отношению ко всем, особенно к приходившим к нему на исповедь».

Любой, кто приходил на исповедь в каливу Успения, познавал эту щедрую любовь. Сначала там заботились о плоти его. Старец

обязательно благословлял, чтобы ученики его предложили угощение и гостеприимство всем посетителям. Но это бывал только скромный пролог к тому утешению духовному, которое следовало затем. Из нижеследующих рассказов мы увидим, как утешались и освежались души, приходившие к блаженному Старцу.

Молодой отец Христодул, ученик великого исихаста старца Каллиника, был поранен в битве духовной стрелами вражьими. Пришло к нему искушение великое. Когда он открыл об этом своему Старцу, тот отправил его сразу к отцу Игнатию.

«Это дело серьезное, – сказал он. – Нужно исповедаться священнику. Иди к отцу Игнатию и получи епитимью»

С тяжелым сердцем отец Христодул поднялся в кал иву Успения и горестно рассказал все святому Старцу. И тот, с улыбкой на устах, мягко утешил его: «Не переживай слишком сильно из-за этого искушения, мой Христодул. Ты, видимо, молился несколько более обыкновенного и ранил врага, приведя его в ярость. Вот он и накинулся на тебя. Не расстраивайся. Успокойся, и пройдет искушение. Такой и бывает всегда невидимая брань».

Выйдя из церкви, молодой воин Христов чувствовал, что в душе его вместо волнения воцарился мир. Бурные волны утихли.

Была пятница, 5-я седмица Великого Поста, а также праздник Благовещения, 25 марта 1911 года. В монастыре Дионисиат к концу ночной праздничной службы двадцатидвухлетний послушник Георгий должен был облачиться в ангельскую схиму. Отец Игнатий, к тому времени уже совсем старенький, был там, потому что был духовником и того монастыря и решил отпраздновать в нем Благовещение и празднование Похвалы Пресвятой Богородицы. Также хотел поддержать послушника, которому предстоял постриг, потому что особенно любил его.

Закончилась утреня Благовещения, и началось чтение первого часа. Ничто не указывало на то, что будет совершен постриг. Не было никаких приготовлений.

«Отец Архимандрит, – спросил отец Игнатий, – разве не будет сегодня пострижения?»

«Нет, святый Отче, оно отложено до завтра, до Акафиста Пресвятой Богородице».

«Почему? Зачем его отложили?»

«Я объясню. Послушник сказал мне, что вчера в полдень, когда был в трапезной русского монастыря, ел оливки. Но во время пострига он будет причащаться; и, согласно нашему типикону, за день до этого ему нельзя есть оливки. Потому я и благословил ему попоститься сегодня, чтобы завтра мы смогли постричь его».

Выслушав это, отец Игнатий пожалел послушника. Постриг отложен из-за того, что новичок забылся и съел две-три оливки! А теперь постится в Благовещение, в такой радостный день!»

«...Его отцовское сердце было столь добрым,–писал! позже архимандрит Гавриил (бывший послушник Георгий),–что он, найдя меня во время Литургии, обнял со слезами на глазах. И, чтобы утешить, сказал: «Я тоже буду поститься и вместе с тобой буду читать правило, чадо мое». И в этот день Благовещения, единственный день за весь Великий Пост, в который разрешается вкусить рыбы, он не пошел на общую трапезу, а разделил со мною маленькую просфору».

Днем он снова нашел послушника и спросил его, где он будет читать правило. Тот ответил, что ему нравится часовня святого Златоуста, очень спокойное место.

Придя после вечернего богослужения в эту часовню, Георгий нашел там почтенного Старца, ожидавшего его там. Он хотел помочь юноше в его духовных приготовлениях. Не многие монахи имели возможность готовиться к своему постригу так, как готовился Георгий. Отец Игнатий благословил его и предложил трижды прочитать канон пострига в большую схиму из полного молитвослова. После этого послушник выслушал от Старца чудные наставления и размышления о монашеской жизни. В конце они помолились святому Златоусту, приютившему их в своей часовне.

«Георгий, чадо мое, прочитай акафист св. Златоусту. Его заступничество да укрепит тебя в новой жизни твоей».

Георгий не имел понятия о том, что должно было случиться после чтения акафиста. Очевидно, Златоустый Святитель немедленно откликнулся на его молитву. Но мы не фазу расскажем о том, что видел Георгий, но после главы, которая называется «Ангелоподобный». О том, что произошло в тот день, архимандрит Гавриил позднее записал: «Единожды происшедший в моей жизни, случай этот незабываем. Он – неопровержимое доказательство большой святости этого человека».

В другой раз враг злобно ополчился на монаха, лишь незадолго до того покинувшего мир. Яркими красками рисовал он в его воображении прелести мирской жизни. Нападки были такими бурными, что монах должен был пролить кровь, чтобы их отразить. Но как бы ни старался бес отравить его своим ядом, его святой духовник, отец Игнатий, в силе был утешить и укрепить,

«Чадо мое, – говорил он, – мир – это пустое, преходящее. Не пугайся сей брани. И малое подвижничество завоевывает большие венцы. Размышляй о Небе, думай о том, что ожидат тебя там, куда ты отправишься. Невыразимая радость и наслаждение! Только потерпи, будь внимательным к себе, будь готовым. Отдай свое сердце Христу. Люби Его, возлюбившего тебя».

Эти простые слова священной отеческой любви развеяли наваждение. Этот призыв: «Люби Его, возлюбившего тебя,» коснулся прекраснейших струн его сердца. Престарелый монах до сих пор помнит те слова, которые столь укрепили его, и со слезами на глазах свидетельствовал перед нами:

«Как он утешил меня! Как он меня укрепил! Этот человек был благословением Господним. Поскольку он знал три или четыре

языка, он мог утешить всех; греки, русские, болгары... бесчисленное количество монахов из монастырей, скитов, келий – он всех вдохновлял. Он для всех был Богом посланным благословением, он был морем любви и терпения. Молись же о нас, святый Отче».

Почтенный духовник и не мог быть другим, так как был он вместилищем Утешителя, Духа Святого, Который сделал его ангелом любви и «сыном утешения».

Искушение отшельника

Еще с того времени, когда преподобный Антоний Великий открыл путь аскетизма, диавол потерял покой. Он прилагает с тех пор все силы на брань против монахов. Ожесточенно сражается против них, потому что они стремятся восполнить ангельский чин и занять то место в Небесном Царствии, которое он потерял. Он использует самые хитрые уловки: когда обнаруживает, что с левой стороны не поразить монаха, то заходит справа. При нападениях справа отшельнику, помимо прочих, грозит опасность впасть в прельщение.

Когда жизнь отца Игнатия близилась уже к закату, однажды зимой пришел к нему несчастный отшельник, по лицу которого было видно, что он пережил что-то ужасное. Дрожащим голосом рассказал он Старцу о своем кошмарном происшествии. Закончив, вздохнул с облегчением: «Слава Тебе, Господи! Ты спас меня от когтей смерти. Я чуть было не погиб».

Но что же могло случиться с этим монахом? Давайте узнаем.

Горя желанием быть хорошим монахом, он жил отшельником рядом с Катонакией. Не имея, как следовало бы, духовного наставника, он с большим рвением предался аскетическим трудам. Ему казалось, что он быстро достигнет высот святости. И, даже не подозревая того, начал переоценивать свои силы и полагаться на себя. Он сам (как думал) давал себе послушания, сам выполнял их и сам же вознаграждал себя.

Но не знал он, что был не один. Враг, повелитель тьмы, бдительно следил за ним и готовил яму для его падания. Короче говоря, как и можно было предвидеть, он впал в прелесть. О таких случаях говорят слова современного Исихаста: «Где бы злые бесы не усмотрели желанное для них отклонение разума, тотчас же их глава посылает соответствующего духа к такому человеку, и, постоянно пребывая с ним, дух этот использует всяческие уловки и исключительно вкрадчиво, постоянно нашептывает желание в течение длительного времени» (отец Иосиф Пещерник).

Дух обмана использовал средства обмана и терпеливо рыл яму погибели. Мало-помалу незаметно сердце отшельника стало затемняться. И чем больше в нем становилось тьмы, тем больше было гордости в мыслях, а чем больше становилось гордости, тем сильнее сгущалась тьма.

Шло время, и отшельник, ревностно постившийся, проводивший ночи в молитве, подвизавшийся в аскетизме, говорил себе: «Живя так, я достигну добродетели Антония Великого! Но меня удивляет, что, при всех успехах моих, я до сих пор не удостоился видений..!»

Скоро было и желанное видение. «Светлый» ангел явился ему, чтобы подтвердить все, что он навоображал.

«Твоя жизнь, – сказал он ему, – намного более угодна Христу, чем жизнь любого другого подвижника на Святой Горе».

И ангел исчез, оставив его парить в море блаженства. Получено подтверждение небес! Его аскетические подвиги заставили даже небеса возрадоваться! Он удостоился видеть ангела. И не раз! Однажды вечером, как он и ожидал, небесный ангел явился вновь, и какие же радостные вести он принес!

«Велика добродетель твоя, брат мой, – сказал он. – Тебе уготованы драгоценный венец и великая слава. Завтра вечером будь на вершине Горы Афон, где Христос снизойдет к тебе для поклонения Ему». Радость отшельника была безгранична, неописуема! Что завтра увидят глаза его! Он познает вкус славы Фавора. Он даже не заметил, как наступил рассвет. И, наконец, начал восхождение. Он не чувствовал обжигающего зимнего холода, не мешал ему снег сопровождавшие его ангелы согревали его. Не чувствовал ни холода, ни усталости, было хорошо.

Когда поднялся на вершину, радость ожидания достигла предела своего. Между тем стемнело. Как вдруг – о, неотмирное и великолепное зрелище! – что же увидели глаза его?

Факелы, яркий свет, фимиам, «священники», «иерархи"- пышная встреча! И самое величественное – «престол славы», на котором восседал царь, «Христос», окруженный «почтенными иерархами» и другими «святыми». Среди «иерархов» он мог различить даже «святителя Спиридона», любимого покровителя отшельников.

Ужасно, дорогие читатели, если диавол обретает власть над нами. Тогда наше воображение и чувства подчиняются ему, и он может заставить нас вообразить, увидеть и услышать то, что ему хочется. И только Бог может освободить нас от власти его. Но давайте продолжим описание этой бесовской западни.

Через мгновение послышался величественный голос царя:

«Спиридон, приведи сюда моего слугу избранного, чтобы поклонился мне».

«Святитель Спиридон» послушно приблизился медленным и торжественным шагом к впавшему в исступление монаху.

Это был критический момент. Если бы отшельник поклонился ложному Христу, он через то и сам вступил бы в рать служителей тьмы, как это случалось с другими, или бы упал и разбился, так как, вероятно, под воображаемым троном зияла жуткая пропасть. Но, очевидно, в сердце несчастного отшельника оставалось еще немного места, открытого для милости Господней. И в последний момент милосердие Божие спасло его.

Когда ложный святитель Спиридон приблизился, монах заметил, что на нем не было скуфьи. Конечно, это не столь уж и важно. Но Бог дал ему разглядеть на голове «святого» два диаволь ких рога!

И тут же из груди его вырвался душераздирающий крикс «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешнаго!»

И все исчезло. Грандиозное обольщение бесовское рассеялось, «яко исчезает дым» (Не.67:3). И высоко на вершине Афона, посреди тишины и снега, один, ночью, стоял отшельник...

Все это рассказал он отцу Игнатию.

«Ну, – сказал отец Игнатий, – восславь Господа, спасшего тебя от плена бесовского. Отныне впредь не оставайся более один в своей каливе. Иди в Дионисиат, там будешь в безопасности».

Монах был спасен. Враг едва не обольстил его в погибель, как обольстил он несколькими годами ранее одного монаха из Малого скита Праведной Анны, который поверил, что с ним говорит Богородица и что он достиг вершин смирения, целуя ноги других отцов. Этот несчастный стал одержимым бесами. Пытаясь взлететь с крыши каливы (ему представилось, что может летать, подобно ангелу), он сломал себе ноги. Позднее он даже совершил преступление в монастыре Ксиропотам и закончил дни свои в тюрьме. Этот несчастный, прежде чем впасть в беснование, изнурял себя чрезмерными аскетическими трудами. Например, в начале Великого Поста, когда все в общине держат трехдневный пост, он напоказ постился шесть дней.

Какие ужасные ловушки готовит диавол подвизающимся! Даже через аскетизм, всенощные бдения, молитвы – эти средства достижения святости – он в состоянии погубить нас Поэтому благодарение Богу, что есть такие Богоносные Отцы, которые разрушают козни вражьи. Необходимость в святых Старцах и горе обольщенных бесами будут подтверждены рассказами из следующих трех глав.

Неугасимая лампада

В православном мировосприятии духовное и материальное находится в дивной гармонии. Духовные истины имеют соответственное материальное выражение Это подтверждается учением. Согласно Богодухновенному определению Святого Четвертого Вселенского Собора, в Христе нераздельны два начала – человеческое и Божественное. Он – совершенный Бог и совершенный человек невидимый, нематериальный и неописуемый, но вместе и видимый, Которого можно описать. Истина эта отображена во всех аспектах церковной жизни.

Когда мы принимаем крещение, души наши просвещаются невидимой духовной благодатью, а тела в это же самое время омываются в святой воде купели крещения. Когда мы молимся, молитвы наши возносятся к Престолу Небесному, как сладостный аромат, и в то же самое время воскуряется вверх настоящий аромат – благоухание ладана.

Когда мы входим в православную церковь ночью, лица святых бывают освещены лампадами, горящими пред иконами. Материальный свет символизирует свет духовный, исходящий от святых как «результат непрерывного освещения святых Святым Духом» (св. Симеон Солунский).

Сколько покаянных молитв и святых слез видели эти лампадки с их живительным огоньком! В маленькой уединенной церкви Успения мягкий свет неугасимых лампад мерцал пред святыми иконами повсенощно. Это была небесная радость – молиться ночью перед иконой Успения, глядя на печальные лики апостолов и на спокойно усопшую Богородицу.

Все здесь тихо, хорошо и благолепно. Но даже и тут попытался коварный змей отравить все своим ядом. Он попробовал уловить в сети свои монаха, послушанием которого было поддерживать огонь лампад. План его был точный, он не мог, казалось, не осуществиться. Опасность ему была только со стороны отца Игнатия.

«Ох, этот отец Игнатий, – ворчал, вероятно, бес сам в себе. – Сколько моих планов он расстроил! Он досаждает мне! Необходимо, чтобы на этот раз он ничего не узнал. Стану нашептывать на ухо его послушнику, убеждая его ничего не говорить Старцу. Чтобы осуществить план, нужно затемнить душу послушника, нужно, чтобы он возгордился. Как это сделать? Да просто – буду его безудержно расхваливать. Раскачаю все дерево его существа – листья, ветки, ствол, корни – ветром похвал. Буду напоминать ему, какую жертву он принес, отказавшись от мира, о его родителях, о его учебе, о том, какой он хороший отшельник, о его уме, обо всех добродетелях, существующих и несуществующих, о талантах его и успехах Быть может, найду возможность сплести для него венец похвал. Все получится!»

И начал враг затемнять и омрачать разум монаха духом гордости. Позже, подготовив почву, приступил к выполнению своего плана.

Была поздняя ночь. Отец Неофит спал и – кто знает? – быть может, видел даже ангельские сны. Но что это? Послышался тихий стук в дверь его кельи (она была на верхнем этаже), и приятный голос сказал: «Восстань, чадо мое. Спустись в церковь. Моя неугасимая лампада потухла».

Он немедленно вскочил и, встревоженный, побежал вниз в церковь, где неугасимая лампада Богородицы действительно погасла. Он зажег ее, горячо помолился и вернулся в келью.

«Я достиг, – подумал он.–Я высоко взошел. Царица Небесная посетила меня, я слышал Ее нежный ангельский голос. Я зажег потухшую лампаду. Какое счастье!»

Несколько раз слышал он мягкий, тихий голос, советовавший рассказать все Старцу. Но он не принял этого совета.

«Зачем говорить об этом Старцу? Разве это грех, в котором надо исповедоваться? Это священное событие, и святость его сохранится, если все останется в тайне».

Так он думал. С такими мыслями, где было место Христу в сердце его? Но Старец не дремал. Он что-то прозревал.

«Неофит, чадо мое, будь осторожен. Ты должен открывать мне все, что происходит в твоей духовной жизни».

И однажды на исповеди он заставил его в подробностях описать это событие. И убедил его, что вся эта прелестная ткань была соткана бесом.

«Какие чувства были в душе твоей, когда зажег ты потухшую лампаду?» – вопросил отец Игнатий послушника.

«Радость и благодарность за то, что удостоился такого благословения».

«Еще что?»

«Правда, кое-что еще. Втайне я испытывал непонятное беспокойство и смущение, о которых не сказал тебе».

«Это ясно говорит о присутствии диавола».

Старец долго говорил с послушником о ловушках диавольских и в конце сильно обличил: «О, заблудший! Диавол обманул тебя. Разве я или ты нужны в помощь Богородице? Разве нуждается она в нашей помощи? Будь осторожен! Если снова услышишь стук в дверь, не вставай, чтобы зажечь лампаду. Я буду следить за этим».

Бедный отец Неофит! Ему будто крылья подрезали. Никак не ожидал он такого бесславного конца истории, которая столь вдохновляла. Конечно, позже он будет благодарен Старцу, спасшему его от врага. Но сейчас он был очень расстроен. Он даже переживал, услышит ли снова стук в дверь. Но как только козни бесовские были освещены ярким светом, они сразу же рассеялись, словно дым. Из яиц, на которых не сидит наседка, не выведутся цыплята, их обдувает прохладный ветер.

В схожей ситуации, о которой поведал авва Кассиан, Старец аввы Серапиона сказал ему: «Признание твое освободило тебя от плена твоего; открывши свои грехи, ты поразил беса, уязвлявшего тебя при твоем молчании. Доселе ты попускал ему обладать тобою, не противореча ему, и не обличая его, а теперь будучи изведен из сердца твоего и обнаружен, он уже не будет иметь в тебе места».

Для осуществления коварных вражьих планов требуется тьма. Горе тем монахам и прочим христианам, которые сокрывают состояние свое от отцов духовных. Князь тьмы погубит их и будет радоваться их погибели.

Странная болезнь

Печально, но многие греки, оказавшись за пределами своей страны, по нерадению своему оказываются жертвами антихристианских идей и ересей, теряя бесценное сокровище Православия. Так случилось и с человеком по имени Ангелис Киуса.

Он из Лиона Фивского, со своей родины, отправился в далекую Америку, надеясь преуспеть там. Человек умный и предприимчивый, сумел достичь не только профессионального успеха, но и очень разбогател.

Когда исполнилось сорок лет, захотелось ему чего-нибудь новенького. Ослепленный своим богатством, полный высокомерия, запутался он в сетях секты сатанистов. Душа его была так отравлена, что он даже на специальной церемонии отрекся от христианства и осквернил иконы Господа и Его Матери. Такие злодеяния совершали и другие люди, и с ними ничего не было.

Бог долго терпит, но скоро приходит Так произошло в случае с Ангелисом: кара пала на голову его, когда он выходил из комнаты, где совершилось отвратительной действо. Внезапно его поразило сумасшествие.

«Богач Ангелис заболел, – пополз слух среди греков-эмигрантов. – Он не понимает, что говорит и что делает, у него с головой не в порядке».

У братьев его появилась обязанность не из приятных – ходить по докторам, от психиатра к психиатру. Хорошо еще, что они могли позволить себе много на это тратить. Его осматривали самые известные врачи, давали лучшие лекарства, лечили в самых современных клиниках, но результата не было. Некоторые доктора стали говорить уже: «Это странная болезнь! Здесь что-то не так. Небывалый случай! Что же делать?»

Родители его начали думать, что болезнь его – это нечто не связанное с медициной. Они напомнили ему о вере, им отверженной, и привезли обратно на родину, чтобы здесь прибегнуть к помощи Церкви и ее иереев. Место таблеток заняла молитва на изгнание бесов святителя Василия Великого. Этот новый курс лечения привел, наконец, больного на Святую Гору.

«Не повезти ли его на Святую Гору, чтобы какой-либо святой монах мог помолиться за него?» – говорили знакомые.

Это предложение было незамедлительно принято, и Ангелис с братьями приехал в Новый скит, где у них были знакомые.

Некоторое время тому назад в Новом скиту мы встретили одного монаха, который принимал их тогда в своей каливе, – отца Евстратия, агиографа. Когда мы стали расспрашивать его, он нам подробно все рассказал. Он описал нам, как проявлялось сумасшествие одержимого. Тот, бывало, носил с собой четыре-пять мячиков, размером с апельсины, и забавлялся, бросая их один за одним в воздух, сильно и быстро. Затем ловил их и снова подбрасывал. Ни один мячик не падал. Самые искусные жонглеры позавидовали бы.

Одержимых терзают разные бесы. Некоторые из них полдневные, другие ночные, еще некие действуют раз в месяц- Одни глухие и немые, другие болтают без умолку и тд Демона Ангелис а можно охарактеризовать как «вредящего разуму, повреждающего его» и как «болтливого». Под влиянием его несчастный непрестанно болтал, говорил сам с собой, перескакивал с предмета на предмет. Язык его не знал отдыха.

Отцы Нового скита упорно трудились над изгнанием беса, но безуспешно. Бес был силен – «ярем железен на выю» (Втор.28:48). И решили они обратиться к какому-либо старцу, который был бы о Господе «силен в брани» (Пс.23:8). Таким старцем был отец Игнатий, многих исцеливший от одержания бесовского.

Итак, Ангелиса привели в Катонакию, где встретил его отец Игнатий, и они стали готовиться к сражению. Отец Игнатий видел, что потребуется много усилий для изгнания злого духа. Его ученик, носивший то же имя, должен был помогать ему во время Литургий и отчитки. Они должны были поститься сорок дней, ежедневно совершать Божественную литургию, молиться об изгнании бесов и просить Господа о помиловании. Ангелис, как велел ему отец Игнатий, должен был исповедоваться ежедневно, рассказывая самые тайные мысли свои – все, что скажет ему диавол.

Та труднейшая брань продолжалась тридцать девять дней, и на сороковой день страдалец вздохнул с облегчением. Цепи, которыми он был так долго скован, наконец спали. Невозможно описать радость его. Счастливый, он вернулся к себе на родину, а потом в Америку, где уже в здравом уме продолжил жизнь свою. И никогда не забывал Святую Гору и почтенного старца Игнатия, освободившего его от власти бесовской.

Монах, впавший в одержимость чрез гордость свою

Старец Силуан Афонский (1866 – 1938), познавший милостью Духа Святого небесную сладость смирения, писал: «О, богоугодное смирение! Сладки плоды твои, ибо они не от мира сего... О, смиренная душа! Ты, как цветущий сад, в глубине которого есть дивные уголки, которые любит посещать Господь».

В нижеследующем рассказе мы не будем прямо говорить о смирении, так как речь будет не о смиренном монахе. Наоборот, расскажем о монахе Иларионе, которым овладел дух гордости.

Но величие смирения, таким образом, будет показано с обратной стороны.

Случай этот произошел в Катонакии в 1914 году в каливе Рождества Христова, где подвизался Макарий, немного пониже каливы старца Игнатия. В те дни в общине старца Макария было много работы: отцы надстраивали над каливой своей второй этаж Работа продвинулась уже далеко, сооружалась крыша.

«Чада мои, – сказал Старец, – слава Богу, все идет хорошо. Сейчас нам нужно поднять наверх доски. Будьте осторожны, доски тяжелые. Давайте наберемся терпения, будем заносить наверх по одной доске. Не торопитесь».

Все стали носить доски. Отец Иларион, самый младший в общине, не мог спокойно носить по одной доске. Молодой, сильный, он брал сразу по три.

«Отец Иларион,– сказали ему братия, – доски тяжелые. Не бери так много – надорвешься».

Он не послушал их совета. «Пусть за собой следят, – сказал сам себе. – Я знаю, сколько могу унести».

Увидел это и Старец и увещевал его, но монах не обратил и на это внимания. Своим поведением, недопустимым для послушника, он расстроил Старца. Это был пример дьявольской гордости и непослушания.

Согласно монашеским правилам, суровое наказание ожидало послушника, обидевшего своего Старца. Время наказания д ля Илариона приблизилось. Гордый монах, желавший поступать своевольно, поднялся в очередной раз на крышу каливы с тремя досками на плече. Кактолько положил их, ему сразу был нанесен удар – он подпал под власть бесовскую, стал одержим бесом. И каким страшным, ужасным бесом! Ярость его всполошила всю округу. Отвратительные слова вылетали изо рта его, его действия ужасали всех.

«Что случилось? В чем дело?» – спрашивали встревоженные отцы из соседних калив,

«Послушник старца Макария, Иларион, впал в одержимость! Иларион одержимый! Внутри него злой бес Бог его наказал».

Отцу Игнатию немедленно сообщили о случившемся. Опытный в таких делах, он знал, что предстоит тяжелая брань,

чтобы изгнать этого беса. Он сразу же сказал, чтобы несколько отцов иеромонахрв собрались в каливе Рождества, чтобы объединить молитвы и совершить таинство святого помазания страдальца.

Таинство совершали семь иеромонахов. Было что-то необычное. В воздухе чувствовалось особое волнение. При виде происходившего могли разорваться сердца. Посередине церкви лежал одержимый бесом Иларион, привязанный к доске веревками. Этому несчастному монаху мало было нести одну доску, нужны были три. Сейчас же его самого принесли на одной доске, привязанного. Несколько сильных монахов стояли рядом, потому что одержимый был страшно силен и мог разорвать веревки.

Стали молиться, прося исцеления, и святость молитвенная то и дело нарушалась воплями и оскорблениями злого духа.

Молитвы и слезы отцов и сила святого таинства сотворили чудо: ужасный захватчик отступился от Илариона. Страшное испытание окончилось, но гордый монах получил хороший урок, полезный также и многим другим. Все научились чему-то.

И отец Неофит, ученик отца Игнатия, извлек пользу себе из этого опыта. Он сторожил одержимого монаха до помазания. Понимая, что Господь почему-то попустил такое, он спросил:

«Злой бес, ты зачем вошел в Илариона?»

«Отстань! Ты что себе возомнил? Ты что думаешь, я скажу тебе?»

«Именем Пресвятой Троицы приказываю тебе сказать причину».

«Ха! Ты мне осмеливаешься еще приказывать? Кто ты такой? Ты даже не священник! Я вошел в него, потому что... потому что он гордый».

«Еще приказываю – именем Пресвятой Троицы – скажи мне, что есть гордый человек?»

Под действием этого повеления, неохотно сделал демон такое замечательное признание:

«Что такое гордый человек? Вот что.– тот, кто за целые сутки ни разу не подумает, что он грешник, и есть гордый». (Последние слова он резко выкрикнул.)

Эти слова долго звучали в ушах отца Неофита. «Боже мой, – повторял он время от времени, – сохрани меня от гордости». Он навсегда запомнил урок, полученный от демона.

«Бог гордым противится». Богодухновенные слова эти трижды повторяются в Священном Писании (Притч.3:34; Иаков.4:6; 1Петр.5:5).

И в «Лествице» сказано об этом: «Гордость есть отвержение Бога» (Слово.23:1). Слышали мы это много раз и еще раз подтверждают это страдания гордого Илариона, желавшего отличиться, неся две лишних доски, но получившего унизительное отличие.

Свет благодати

Благоухающий крин

Достигающие духовных высот приобретают сразу все добродетели. Тем не менее, мы видим иногда, что отдельные добродетели сияют более ярко. В отце Игнатии все отмечали особенную аккуратность. Все труды свои, особенно монашеские труды, он выполнял безотлагательно и в строгом порядке. Так было до глубокой старости. Слова Писания «Вонми себе и снабди душу твою зело» (Втор.4:9) он изобразил четкими буквами на хоругви битвы своей духовной. Всегда он был рассудителен, немногословен, справедлив, внимателен. Лицо его отражало его внутренний мир, и видно было, что он не позволяет блуждать мыслям своим. Всегда он был бдителен и внимателен, точно соблюдая наставления старческие. «Монах должен, подобно херувимам и серафимам, быть внимательным» (авва Виссарион).

Воздержание было важным в его жизни. Его духовный дедушка, старец Хаджи-Георгий, любил говаривать: «Всяк же подвизаяйся, от всех воздержится» (1Кор.9:25). Десятилетия он соблюдал строгие правила старца Хаджи-Георгия. Только в конце жизни, коща силы его ослабели, повинуясь духовнику своему, должен был он есть более разнообразную пищу. Но и тогда дух воздержания преобладал в нем: он не позволял себе наслаждаться едой.

Однажды, когда ему было уже девяносто восемь лет, в праздничный день отец Неофит, превосходный повар, приготовил вкусный суп. За столом сидел также молодой отец Евстратий, который последним присоединился к их общине. В какой-то момент, изумленный действиями Старца, он спросил «Старче, зачем Вы себе в еду добавляете уксус?» – «Чтобы было не так вкусно, Евстратий. Монаху не пристало есть вкусную пищу».

Также в высшей степени присуща ему была простота. Отцы Святой Горы много рассказывали нам об этом. Он был прост, как трижды благословенный преподобный Павел Препросгой, «образец блаженной простоты», как Адам до грехопадения, как дети невинные. На небосводе души его никогда не появлялось облака хитрости, подозрительности, скрытности, лести или лицемерия. Если ему говорили что-либо, он и воспринимал это так, как было сказано, ничего не додумывая и не умаляя, чуждый подозрения и осуждения. В нем самом не было зла, он и в других его не подозревал.

Душа его красива была о простоте, так как красота в ее высшем проявлении всегда рядом с простотой. Бог, Чья красота неописуема, главным образом, «прост и мудр». Все отцы немало возлюбили его. Простота его «сделалась чуждою всякого различия и неспособною к лукавству» («Лествица», слово.24:14).

Но красота души его была обязана также и такой добродетели, как «чистейшее целомудрие», о чем необходимо теперь сказать подробнее.

Библия говорит о человеке, посвятившем себя Богу, отличавшемся девственной чистотой, как «крин в тернии» (Песн.2:2). Это потому, что лилия отличается «своей чистотой, благоуханием, красотой и жизнерадостностью», как объясняет са Мефодий из Олимпа. Чистота – это весенний цветок, в котором цветет неподкупность («Пир десяти девственниц»,.7:1»).

Отец Игнатий отличался нравственной чистотой своей жизни, «чистотой, благоуханием, красотой и жизнерадостностью» своего целомудрия. С юных лет он хранил свет негасимым, цветок белоснежным, одеяние целомудрия незапятнанным. Белый, чистый, как снег на нехоженых горных вершинах, он достоин был носить небом сотканные облачения священнические, а священство его освятило целомудрие. В день его рукоположения благодать Духа Святого щедро излилась на него и украсила тело его вечной и неотчуждаемой нравственной чистотой.

Скажем подробнее. Между днем его рукоположения и его кончиной прошло семьдесят лет. За все это время никакие плотские искушения не потревожили его. Ни одна нестройная нота не нарушила песнопения его целомудрия. Даже во сне плоть его не испытывала никаких неудобств. Присутствие Святого Духа совершило пожизненное смирение плоти и охранило дар чистого целомудрия. Это завидное и достойное восхищения состояние обязано Божией благодати. Великий святой православного Севера преподобный Серафим Саровский назвал это святостью плоти.

Святость плоти сопровождается приятным запахом. Не раз замечалось, что от святого духовника исходит благоухание. Старец Арсений, подвизавшийся вместе с блаженным старцем Иосифом Пещерником, рассказал нам следующее: «Когда мы были молодыми монахами, мы с отцом Иосифом ходили к отцу Игнатию на духовные беседы. Он всегда давал нам мудрые отеческие советы. Я помню, что он, среди прочего, говорил: «Кто трудится в юности, будет иметь пищу в старости. Сейчас, пока вы молоды, вы должны молиться, поститься, подвизаться в аскетизме, класть поклоны, так чтобы в старости иметь, чем питаться. Советы его были для нас очень ценны. И вот, что чудна вместе со словами из уст его исходил прекрасный аромат. Когда он говорил, мы чувствовали благоухание!»

Это важное свидетельство согласно со свидетельствами других почтенных монахов, живших в одно время со святым отцом Игнатием. Старец Хрисанф из скита Праведной Анны поведал нам:

«Он был моим духовником, и я регулярно бывал у него. Не только от уст его, но даже и от одежды, от пота распространялось благоухание».

По смерти, как мы увидим, и кости его стали благоухать. Это плоды целомудрия.

Святой Дух самые щедрые дары Свои дает чистым, ибо более угодны они Ему. «Как фимиам услаждает обоняние, так и Дух Святый ублажается чистотой» (св. Ефрем Сирин).

Здесь необходимо отметить следующее: чем выше святость плоти, тем сильнее дар благоухания. К этому высшему уровню целомудрия относятся также мощи мироточивых святых. Миро- точение предполагает ослепительное целомудрие. Поэтому св. Григорий Палама в своем хвалебном слове называет са Димитрия Мироточивого «целомудренным и пречистым».

О, блаженный отец Игнатий с благоуханным целомудрием своим, о, цветущая лилия Афона, вместе с мироточивыми святыми помолись, чтобы и в нашем веке, таком трудном, неспокойном и нечистом, распускались благоуханные цветы скромности, воздержания и чистоты! Молитвами его да войдут и в наш зловонный век ароматы мира Духа, «облечени в виссон бел и чист» (Ап.19:14).

Прозорливость

Разум отца Игнатия отличался ясностью. Его желания, мысли и замечания были кристально чистыми и светлыми. Во время проповеди, исповеди, бесед и т.д. слово его изумляло. Казалось, что говорит пророк. Сейчас мы расскажем о некоторых случаях его прозорливости.

Некий старец из одной каливы рядом с монастырем Ксенофонт вместе со своим учеником был в Катонакии на исповеди у отца Игнатия. Когда отец Игнатий читал разрешительную молитву, то назвал имя ученика, не спрашивая его. Ранее он знал того Старца, но не знал ученика.

«Старче, ты видел, что произошло? – воскликнул ученик, когда они возвращались. – Мы не сказали ему мое имя, он сам его знал. Он, должно быть, святой человек, должно быть, он общается с Богом. Наверно, Бог ему все открывает»

«У него дар прозорливости, чадо мое. Бог наделяет нас необыкновенными талантами, если мы любим Его и живем по Его заветам».

Два человека, искавших монашества, пришли из Афин в одну общину в Катонакии. Говоря о них, старец Игнатий сказал Старцу общины:

«Не надо бы брать этих двоих, отец Неофит. Они не пригодны к монашеской жизни, ничего не получится».

Старец не внял словам отца Игнатия. Оставил в общине их, а позже постриг. Но вскоре уже раскаивался. То и дело у братии из- за них возникали трудности. Наконец, они расстриглись и вернулись в мир. Сокрушаясь, отец Неофит сказал: «Отец Игнатий знал, что говорил».

Один монах из соседнего скита часто приходил к отцу Игнатию, находя утешение в его наставлениях. Но однажды слова отца Игнатия обеспокоили его. С того времени он чувствовал тревогу, подобно Пресвятой Деве, когда старец Симеон предсказал Ей, что оружие пройдет душу Ее. Что же сказал ему духовник?

«Двадцать восемь лет ты будешь вести мирную жизнь. Но после этого испытаешь столько искушений, что придется тебе вооружиться терпением Иова, И чтобы победить, должно уже сейчас научаться терпению».

Монах стал спрашивать о предстоящих испытаниях, что было вполне естественно. Он не сомневался в истинности предсказания, так как знал, что предсказания Старца всегда сбываются.

И через двадцать восемь лет пророчество начало сбываться. Трудности, страдания и отсутствие средств, вызванные болезнью его послушника – вот, что ему выпало. У послушника был туберкулез, который вто время не излечивался. «Многи скорби праведным» (Пс.33:20). Все это провидел отец Игнатий, потому что Тот, Кто попускает страдания, Кто дает терпение и награды, открыл ему это.

Двадцатичетырехлетний отец Хрисанф много раз хаживал из скита Праведной Анны по узкой тропинке, ведущей к уединенной каливе отца Игнатия. Каждый раз, когда он шел к нему,

чувствовал усталость после яростной схватки с врагом, особенно восстававшим против него тогда. И каждый раз, уходя от него, чувствовал, что душа, утешенная и укрепленная угодником Божи- им, становилась, словно успокоившееся море.

Он шел путем своим. «Духовник мой, – думал, – истинный угодник Божий. Думается, что Святой Дух говорит устами его». Был полдень, ровно середина дня – не такое время, когда бывает страх или какие опасения. И вдруг, совсем неожиданно – страшный шум и шипение, ужасное зрелище! Он увидел отвратительного дракона, готового разорвать его на кусочки.

При этом неожиданном нападении взмолился он молитвой сердечной. И в то же мгновение демоническое видение, «полуденный бес», исчезло.

Такая атака приведет в напряжение и волнение душу любого человека, каким бы смелым он ни был.

Дрожа и молясь, пришел он к отцу Игнатию. «Благослови меня, святый Отче и помолись обо мне».

Духовник, словно все уже знал в малейших деталях, с отеческой любовью сказал ему: «А, мой маленький Хрисанф, – так он обычно называл его, очень его любя, – не убойся «от убивающих тело, души же не могущих убити» (Мф.10:28).

Отец Хрисанф пришел в изумление от этих слов. Слепой Старец (а случилось это в 1922 году, когда он потерял уже зрение) все видел! Он видел острым взглядом пророка. Он все знал, все, что происходило, еще до того, как ему об этом рассказывали, ибо Дух Святой обитал в душе его и открывал ему все, что нужно было знать.

Ангелоподобный

Святитель Григорий Палама, познавший православные тайны духовной жизни, говоря «о свете, небесном озарении и святом блаженстве» среди прочего пишет.

«Даже тело услаждается, года Божественная благодать посещает разум... Даже тело чувствует неким образом непередаваемое таинство, совершающееся в душе... Так сияло лицо Моисея.

Внутренняя озаренность разума просвечивалась наружу, и тело светилось так сильно, что видевшие его своими земными глазами, не могли вынести такой ослепительный свет. Подобным же образом лицо Стефана было «словно лик ангела», ибо внутреннее ангельское состояние духовно соединялось с неотмирным светом, и он стал ангелоподобным» («Апология святого исихазма»).

Отец Игнатий тоже принадлежал к числу тех избранных святых, которые, подобно Моисею, вознеслись к «свету над тьмой» и омываются Божественным сиянием. Нерукотворный свет озарял не только внутренний его мир, но и тело его, делая лицо его сияющим, «словно лик ангела».

Мы обязаны доброте иеромонаха П. (он просил не раскрывать его имя), который сообщил нам о чудесном случае из жизни святого Старца. Мы встретились недавно с этим Иеромонахом. Он достиг уже почтенного возраста – ему восьмой десяток лет – память у него ясная, он очень точно помнит события ранних лет своей монашеской жизни.

«Это был день святого равноапостольного Царя Константина, – начал он, – 21 мая 1916 года. В Малом скиту Праведной Анны отец Феодосий служил панихиду по своему старцу, отцу Стефану. Все иеромонахи той местности собрались в его каливе, чтобы вместе с ним помянуть и помолиться о Блаженном. В то время я, семнадцатилетний мальчик, еще не был пострижен. У меня не было бороды, и я следил за службой из моей кавии, через щели в стене».

«Старче, – прервали мы его, – что такое «кавия»?»

«Кавия – это маленькая келья. Старшие монахи протянули в середине кельи толстую веревку и, опираясь на нее, молились за всенощным бдением. На языке моряков такая толстая веревка называется «канат» (по-гречески «кавос») и келья поэтому называлась «кавия».

Так вот, из своей кавии, примыкавшей к маленькой церкви, я наблюдал за ходом службы, совершавшейся отшельниками-иеро- монахами. Когда отец Игнатий стал кадить, что же я увидел? О Господи Боже, какое чудо видел я) Он предстал моим глазам охваченным светом. Лицо его было преображено, оно сияло о благодати Небесной, словно лик ангела!.

«А другие иеромонахи выглядели также?»

«Нет, только отец Игнатий».

«А что Вы чувствовали, Старче, при виде такого замечательного зрелища?»

«Я чувствовал огромную радость, необычайное наслаждение. Никогда прежде не видел я такого светлою и прекрасного лица».

Рассказ отца П. об этом чудесном случае еще более укрепил нашу веру в то, что отец Игнатий и в самом деле был живым храмом святого света.

Мы уже рассказали, как отец Игнатий помог будущему архимандриту Гавриилу накануне его пострига, но не закончили эту историю. Сейчас самое время сделать это.

С чувством покаяния читал послушник акафист святителю Иоанну Златоусту. Закончив молитвенное чтение этому светочу, великому Отцу Церкви, он распростерся ниц пред святой его иконой. После повернулся к Старцу, чтобы получить его благословение. Но увидел дивное... Он был потрясен, напуган необычайным светом, он задрожал пред чудом преображения. Лицо отца Игнатия было освещено светом Фавора, оно сияло, словно лик ангельский. Он припал к его ногам – к ногам земного ангела и дрожащим голосом просил: «Благослови, Отче, благослови меня».

Возложив святую свою правую руку на его голову, Старец осенил его крестным знамением, произнеся:

«Благословенно имя Господне, Владыки сущего!»

Мы рассказали о двух всего случаях, когда от отца Игнатия исходило небесное сияние. Кто знает, сколько раз просияло еще лицо святого Старца светом неземным? Сколько раз в уединении кельи омывали его волны нетварного, нерукотворного света?

Кто мог наблюдать и описать эти святые мгновения? Какой взгляд может проникнуть «тайну неведомой тишины духовной» (священномуч. Дионисий Ареопагит) и увидеть светоносное величие благодати? Жемчужина сокрыта в раковине, а раковина – глубоко в океане. Это относится и к жизни, «яже о Христе Иисусе»

(21км.1:1), по слову апостола Павла, Отца христианской духовности, Отец Игнатий видится нам в образе корабля, плывущего через светящееся море нетварного света, с белыми парусами, раздуваемыми легким дуновением Святого Духа.

В двух случаях, о которых мы рассказали, можно видеть лишь отсвет внутреннего света и величия этого святого человека, чье лицо виделось ангелоподобным!

Совершая Божественные литургии

Тишина способствует духовной жизни. Чем больше тишины и уединения, тем легче душа возносится к Богу. Но из всякого правила бывают исключения, так как «Дух, идеже хощет. дышет (Ин,.3:8). Святой праведный Иоанн Кронштадтский, яркий светоч святости православного Севера, являет собой выдающийся пример такого исключения. Несмотря на бесчисленные свои пастырские обязанности, он так сильно ощущал в себе присутствие Божие, что превосходил в этом многих отшельников, ведущих самый строгий и уединенный образ жизни.

Это же можно видеть и в жизни отца Игнатия. У него было много трудов – постоянные обязанности священника, много времени занимала исповедь приходивших, духовные беседы в каливе и т.п. Несмотря на все это, духовный его рост был соль высок, что этому дивились даже ведущие самый уединённый образ жизни исихасты Святой Горы. Благодать Святого Духа заменяла тишину, она «восполняла недостающее», Его чистосердечие, святая простота, целомудренная чистота и великая любовь его снискали ему обильную благодать.

Но подъема своего к небесным вершинам он не прекращал, совершая «восхождение в сердце своем». Апостольские слова: «В молитве терпите, бодрствующе в ней со благодарением» (Кол.4:2), и: «Непрестанно молитеся» (1Сол.5:17), воспламеняли душу его. Его усердие в молитве достойно восхищения. В келье его была обычная кровать. Но вместо того, чтобы ложиться на нее, он стоял, удерживаемый веревками, привязанными к крючкам шкафа, борясь со сном. Так, стенной его шкаф послужил орудием восхищения святости, около него душа Старца обрела Господа.

Другим таким местом был низкий стул. Сидя на нем в тихие ночные часы, он понуждал себя максимально сосредоточиться. Ум и сердце объединялись о благодати Божией, и он непрестанно творил молитву Иисусову и достигал через то невыразимого словами блаженства умной молитвы, вершиной которой были видения нетварного неотмирного света.

Местом и священным, и, при этом,страшным, настоящим Вефлиемом – домом Божиим (Быт.28:10–19), где, как патриарх Иаков, встретился он с непостижимым и неописуемым величием Божиим, была церковь во время совершения Божественной литургии. На протяжении пятидесяти шести лет он совершил множество Литургий, он знал невыразимое духовное состояние, воспаряя «на крилу ветреню» (Пс.103:3) Литургии. Когда за службой читал он Евангелие, то весь приход его приходил в состояние покаянное – и было это более служба Божественная, чем чтение. Он так сильно переживал смысл чтения Евангельского, что всегда разражался слезами. Когда говорилось о Страстях Господних, то закончить он мог лишь при помощи Божией.

Когда такое происходило во время чтения Евангелия, то что уже говорить о пении Херувимской? Мы говорили уже в предыдущей главе, что лицо его просиявало ангельским светом. И что же сказать о часе Искупления? Он плакал над словами Христовыми. Что чувствовал он при Его мучениях на Голгофе, при невыносимых унижении, скорби и страданиях Сыма Человеческого.

Но тот, кто, совершая бескровное Жертвоприношение, переживает страдания Голгофы, почувствует также и невыразимое счастье Воскресения. Тайна Христианства – тайна бесконечного унижения и бесконечной скорби и бесконечного торжества и славы–охватывает Божественную литургию. Переживающий все это, волнуем бывает сильнейшими духовными переживаниями.

Когда отец Игнатий совершал Литургию, вся церковь наполнялась этими чувствами. Наш знакомый Иеромонах, рассказывал:

«Отец Игнатий служил дивно, прекрасно, торжественно и величественно. У него был очень хороший голос, движения его исполнены были достоинства. Когда он совершал Литургию, от него исходила сила духовная. Он был несравним. Подобных ему не было».

Если внимательно вслушаться в слова: «Когда он совершал Литургию, от него исходила сила духовная,» то многое нам откроется о его достоинствах как священника.

Во время праздничных Литургий или других торжественных служб, в которых принимали участие многие священники, например, при совершении елеопомазания, отец Игнатий, старший среди них, выделялся из всех.

Даже внешний вид его создавал особенное настроение. Он был среднего роста, коренастый, румяный, с белоснежной седой бородой, круглым детским лицом, с мохнатыми бровями, под которыми прятались яркие голубые глаза. Голос его, чистый и красивый, доносил до всех высокое значение литургических текстов, украшая их.

Но истинной причиной великолепия его служения была его любовь ко Христу. Она заставляла его волноваться и плакать от чтения Евангелия до конца Божественной литургии. Он любил Христа, ибо Христос Первый возлюбил его. «Мы любим Его, яко Той первее возлюбил есть нас» (1Ин.4:19). Это объясняет и его любимое обращение к чадам духовным, столь часто им повторявшееся: «Чадо мое, люби Его, Который возлюбил тебя».

К свету

Одним из наиболее любимых отцом Игнатием чтений Евангельских было чтение отЛуки.18:35–43.

Сильная жажда света слепого иерихонского, возопившего: «Иисусе Сыне Давидов! Помилуй мя» и: «Господи! да прозрю», всегда его трогали и вдохновляли. Для монаха, практикующего умную молитву, просто и быть не может более вдохновительного благовестия.

Кода отец Игнатий достиг 86-летнего возраста, он потерял зрение, Сначала глаза его ослабли из-за катаракты, а вскоре он совершенно ослеп.

Лишенный света тварного, он испускал свет духовный и освещал путь идущих ко Граду Вечного Света. Бог дал ему еще годы жизни, и паства Святой Горы по-прежнему была с ним, словно «на месте злачне'и «на воде покойне"» (Пс.22:2).

Кому бы ни требовался опытный духовник, всех посылали в Катонакию, к отцу Игнатию Слепому, как его стали называть. В

нем находили доброго пастыря, дивного целителя, банк с бесценным духовным капиталом. Люди видели почтенного маленького Старца, слепого, ослабевшего и согнувшегося под тяжестью лет, предлагавшего слушающим его мир, утешение и мудрые наставления. До конца земной жизни сохранял он мудрый и ясный ум и неутомимо продолжал труд свой, руководя другие души.

Почти все время он проводил в келье. Ему трудно было уже спускаться вниз в церковь, и он ходил туда только на Божественные литургии. Когда, время от времени, совершал он небольшие прогулки вокруг каливы, его любящие и почтительные ученики присматривали за ним и убирали с дороги камни, чтобы он не споткнулся.

Как и всех людей его возраста, его мучило плохое здоровье. Он страдал от ревматизма и множество ночей провел, поглаживая непрестанно свои ноющие от боли ступни. Однако состояние это переносил он молча, без жалоб, и никогда не просил ни лекарств, ни особого ухода.

Духовное величие ею было видно и в его отношении к еде. Что приносили в келью ему, то он и вкушал. Если же с трапезой запаздывали или вообще забывали о нем, он не говорил ничего. Мысли его были исключительно о Небе, и ни мало – о земном.

Очень он беспокоился о своем отходе в вечность. Ему исполнилось уже девяносто лет, потом – девяносто пять, а потом – и сто. Сто лет земной жизни, из которых двадцать – в миру и восемьдесят – на Афоне. Этого было достаточно. Корабль, целых сто лет бороздивший земные моря, стал, наконец, на якорь в Небесной Гавани.

Месяцем его ухода стал октябрь 1927 года. Почтенный Старец предчувствовал свой конец, и в последние пятнадцать дней полностью воздерживался от пищи. Он как бы хотел иметь как можно менее веса перед своим великим путешествием.

25 октября, вскоре после восхода солнца, русский отшельник из Карули, отец Варфоломей, сподобился видеть смерть Святого. Он поднялся к каливе Успения, и его проводили в келью Старца.

«Здравствуйте, Старче. Благословите»

«Кто ты?»

«Я – дьякон Варфоломей».

«Как ты чувствуешь себя, чадо мое?»

«Хорошо, Старче».

«Ты – хорошо. А я жду чьего-то прихода»

Кого ожидал Старец? Кого же еще, как не ангелов, которые примут и сопроводят душу его? И прибыли посланцы небесные, и приняли они душу слепого Старца и увлекли ее к свету Небесному, к «месту света и зеленых пастбищ». «Старец, – как нам все согласно рассказывали, – усоп мирно, словно птичка малая». Отец Варфоломей никогда более не видел такой мирной смерти.

На следующий день, в праздник великомученика Димитрия Солунского, осененные благодатью мироточивого Святого, состоялись похороны. Никогда насельники Святой Горы не переживали такого горя, как в тот день. Отец Герасим из Малого скита Праведной Анны много рассказывал нам о скорби и чувстве невосполнимой утраты, которые вызвала кончина Старца-избран- ника Божия.

Спустя несколько лет его почитаемые останки были извлечены из земли. Все отцы радовались тогда, потому что от костей блаженного Старца исходило чудное благоухание, через что Сам Бог подтвердил святость этого человека.

Спустя десять лет автору этих строк довелось побывать на Святой Горе, где он удостоился видеть учеников отца Игнатия. Исполненная благодати внешность отца Игнатия, второго его ученика, ясно сказала мне о святости Старца; о древе судят по плодам его.

Я не застал самого незабвенного Старца. Но святые молитвы его да помогут нам увидеть его по смерти нашей на Небе, совершающим Литургию в «святом небесном мудром святилище Божием», в небесном священническом облачении. Аминь.


Источник: ЗАО "Тираж-51". ISBN: 966-302-270-1

Комментарии для сайта Cackle