Часть V. После семнадцатого

Организация сельскохозяйственной артели

Первое упоминание о Зосимовой пустыни как о «трудовой общине» появилось в советских документах в апреле 1919 года. Официальное закрытие монастыря произошло, по сути дела, в результате февральского Декрета 1918 года об отделении Церкви от государства. Но насельницы обители не были изгнаны из стен монастыря, и в храме продолжались богослужения. Как складывались взаимоотношения с властями, как удавалось одновременно сохранять внутренний монастырский уклад и оставаться верными своим обетам, данным Богу, – об этом немного рассказали сухие протоколы земельных и волостных уездных организаций.

Рассмотрим найденные источники. 14 апреля 1919 года на заседании Рудневского волостного исполкома слушался вопрос о снабжении дровами богадельни, находившейся в трудовой общине Зосимовой пустыни. Постановили: «Дровами потребное количество для богадельни удовлетворить из дров, имеющихся в роще бывшей Самарина»⁶⁹². То есть уже – «в роще бывшей Самарина», а не в монастырских владениях! Потеряв землю-кормилииу, насельницы Зосимовой пустыни предприняли попытку выстоять, используя внешнюю форму трудового коллектива⁶⁹³.

31 января 1920 года трудовой общине было предложено «выработать устав, представив таковой со списком входящих в трудовую общину на утверждение для регистрации»⁶⁹⁴. Список сохранился,в нем перечислены 206 насельниц бывшего монастыря, 18 беженок и 9 членов семейств священников. Некоторые имена беженок, такие как Никодима, Магдалина, Ювеналия, позволяют предположить, что эти беженки были монахинями (возможно, какого-то западного монастыря)⁶⁹⁵. Продолжали ли жить в Зосимовой пустыни некоторые красностокские матушки или к 20-му году прибыли другие – данный вопрос требует специального исследования. В списках 1920 года мы впервые встречаем имя председательницы трудовой общины Зосимовой пустыни Афанасии Лепешкиной⁶⁹⁶. В более подробном списке за сентябрь того же года указано, что бывшая игумения «София Никаноровна Быкова проживает в богадельне»⁶⁹⁷.

Утверждение статуса трудовой общины затянулось до октября 1920 года. Приходилось выполнять все необходимые формальности. Так, 5 сентября было запротоколировано «общее собрание граждан Зосимовой пустыни» под председательством Афанасии Лепешкиной, проведенное в присутствии представителей местной советской власти. Избрали Совет артели⁶⁹⁸. Интересно, что вторым вопросом, освещенном на этом отделе, стал «Доклад А. Щербаковой и Е. Шустровой о поездке за справками в подотдел обобществления Мосземотдела, в коммуну Серафимская пустынь и артель Борисо-Глебскую пустынь»⁶⁹⁹.

8 октября 1920 года на заседании коллегии Рудневского волостного земельного отдела заслушали и постановили «устав, посемейный список и организационный план артели трудовой общины при Зосимовой пустыни» – утвердить. Считаясь с тем, что земли сельскохозяйственного назначения в непосредственной близости к месту нахождения артели отсутствуют⁷⁰⁰, назначили отвести для артели пахотную землю в трех участках. При этом новая власть указала артели, что она должна «в кратчайший срок предоставить Уземотделу разработанный план коренной мелиорации специальных лесных угодий на предмет расширения площади пахотных земель при усадьбе артели»⁷⁰¹. Ни больше, ни меньше!

Утверждение устава затянулось, произошло непредвиденное затруднение в более высоких инстанциях. «На заседании Губсоюза сельскохозяйственных коллективов 20 октября 1920 года устав артели Зосимова пустынь не был утвержден по причине отсутствия параграфа о недопустимости эксплуатации наемного труда»⁷⁰². И только 26 октября, выполнив все формальности, коллектив Зосимовой пустыни получил официальный статус «артели Зосимова пустынь».

Семьи священников были вынуждены объединиться в так называемые самостоятельные общества, как, например, встреченное нами в документах «общество гражданина Розанова Дмитрия»⁷⁰³.

В формулярном списке имущества, составленном в марте 1921 года, за артелью указаны практически все монастырские постройки, но «кирпичный завод и кузницы в разоренном состоянии»⁷⁰⁴. Эта запись не отражает истинного положения вещей, монастырь не мог свободно распоряжаться своим имуществом. Вследствие топливного кризиса, переживаемого населением в 1921 году, леса всей Рудневской волости были заполнены отрядами Москвотопа (специально созданного подразделения по заготовке топлива для Москвы). Лучшие жилые монастырские здания заняли рабочие Москвотопа, Москвотоп стал бедствием для всего района⁷⁰⁵.

На сенокосных полянах царила полная неразбериха. Когда крестьяне села Руднева самовольно скосили целый квартал, причем покос на этом месте уже начали монастырские священники, местные власти не смогли (или не захотели) призвать провинившихся к ответу. Заведующий Уземотделом только доложил в Президиум Уисполкома, что «Уземотдел по этому вопросу сделать ничего не может, ибо авторитет власти подрывает Президиум нерешительностью действий»⁷⁰⁶.

В коллектив Зосимовой пустыни новые порядки потихоньку внедрялись «политико-просветительной работой», заключавшейся пока в лекциях и беседах на темы по сельскому хозяйству, которые проводил уездный агроном⁷⁰⁷.

К концу 1921 года артель Зосимова пустынь «имела честь» быть упомянутой в докладе о деятельности Наро-фоминского УЗО⁷⁰⁸, посланном в Президиум Уисполкома, поскольку артель «более других выделилась своей производительностью в смысле увеличения посевной площади. Так, в 1920 году поднято вновь 22 десятины, из них 9 десятин раскорчевано вновь. При дальнейшем представлении артели земли можно думать, что увеличение посевной площади пойдет вперед быстрым темпом»⁷⁰⁹.

Однако само предоставление земли для развития хозяйства «быстрым темпом» на деле не осуществлялось. Даже в самом позднем по времени документе за конец 1928 года отмечено, что количество используемой артелью земли не превышает 40 десятин⁷¹⁰, земли в артели катастрофически не хватало.

С инвентарем, подсобными постройками и бытовыми «мелочами» было также нелегко. Когда в марте 1922 года трудовая артель Зосимова пустынь запросила разрешения перенести бывшие монастырские постройки, находившиеся в местечке Царском, в Архангелы, где артелью производилась разработка земли, был получен ответ: «Считая, что просимые постройки трудовой артели Зосимовой пустыни не принадлежат, предложить артели купить просимые постройки»⁷¹¹. Или, например, такое событие: в декабре 1924 года к инспектору лесов Звенигородского уезда поступило заявление от трудовой артели Зосимова пустынь «об отпуске дров, находящихся в болоте»⁷¹². Какие же дрова в болоте? Значит, «не в болоте» не выдавали?

В январе-феврале 1925 года Звенигородское УЗУ⁷¹³ распорядилось о новом изъятии построек из состава имущества бывшего монастыря Зосимова пустынь⁷¹⁴. Вряд ли в то время эти ущемления и утеснения проходили незамеченными для насельниц пустыни. Но они знали: Претерпевый до конца, той спасен будет⁷¹⁵.

23 февраля 1922 года вышел известный Декрет ВЦИК об изъятии церковных ценностей «в целях получения средств для борьбы с голодом». Это была одна из глубоко продуманных акций, направленных на уничтожение Русской Православной Церкви⁷¹⁶.

В Зосимову пустынь нагрянули 12 мая. В нашем распоряжении сейчас находится только один архивный листок бумаги, где перечислено то, что было изъято из храмов Зосимовой пустыни, весом три с лишним пуда серебра. За сухими казенными строками видны боль и переживания сестер, старавшихся по мере возможности сберечь свои святыни: взамен украшений с самых почитаемых церковных реликвий (риз с икон Одигитриевской Божией Матери и Спасителя, венчика с Распятия, ризы от креста с мощами и крышки от Евангелия) они собрали серебряных монет, медалей, лампад, ложек, подстаканников, солонок и т. п. на тот же вес⁷¹⁷. Всего по Наро-Фоминскому уезду было изъято более 12 пудов серебра⁷¹⁸. И более четверти этого серебра – из Зосимовой пустыни.

Один из документов конца 1922 года удивляет своим добрым и сочувственным расположением к сестрам, проявленным инструктором А. Котовым, писавшим отчет по обследованию артели Зосимова пустынь. Даже трудно поверить, что советский инструктор, обследовавший монастырь, мог написать, что отношение к общему делу и хозяйству в артели – «идеал для всякого теоретика, строителя общественного хозяйства» (надо понимать, для коммуниста?). Там же весьма теплое слово о матушке Афанасии. Жаль, что неизвестно христианское имя инструктора Котова – в монастыре поминали бы его и сегодня.

Приведем наиболее важную для нас выписку из этого отчета⁷¹⁹.

«На 192 членов артели, работников – 152 человека. Между членами мир и согласие. Руководит всей жизнью артельный Совет и рабочком. Наряд на работы делает артельный совет. У членов артели общий стол и общие работы. Заработки от отхожего промысла сдаются в общую кассу. Качество труда и интенсивность не учитываются. Каждый работает столько, сколько может. И только в рабочую тяжелую пору трудящимся сильно и много дают больше паек до 2-х раз; таковы косцы, пахаря и проч.

Степень коллективности самая высокая. Относительно личной жизни в артели и отношений членов артели друг к другу, а также отношений к общему делу и хозяйству, – то это идеал для всякого теоретика, строителя общественного хозяйства. Более радивого, более внимательного выполнения работ, ухода за растениями и животными редко где можно встретить. Распашка и выкорчевка более 20 десятин из-под мощного строевого леса говорит о трудолюбии. Однако природа не слишком щедро вознаграждает это трудолюбие – залегающие здесь болота и суглинки, тяжелые вязкие почвы не особенно удобны для обработки и мало продуктивны.

Но не только природа, но и власти и люди будто направили свои усилия против артели. Так, например, 200 человек едоков при 160 работающих страшно нуждается в земле, которой имеется только 30 десятин, годной к обработке. Артель хлопочет о получении 35 десятин из-под горелого и вырубленного леса, совершенно бесценного с точки зрения лесного хозяйства. Неполучение участка может все расчеты и соображения [сорвать], перевертывает весь организационный план, для членов сулит голод.

Второе неприятное обстоятельство для членов артели – это их сильное утеснение Москвотопом. Москвотоп реквизировал половину всех жилых построек, так что в келий приходится жить 5–6 человекам артели. Мало того. Москвотопом заняты художественные мастерские, вязальные мастерские и пр., так что заниматься кустарной промышленностью во время зимы почти невозможно⁷²⁰. Ко всему этому нужно прибавить, что рабочие Москвотопа разрушают строения, беря на дрова и др. нужды дерево прямо из строек. А также хищение с полей и огородов разных овощей, картофеля и пр. – обычное явление. Утеснение членов лежит за пределами санитарных условий.

Хозяйство, принимая во внимание естественно-исторические (болота) и экономические условия, совершенно правильно взяло скотоводческое направление. Скот очень хороший, породистый, держится в прежнем составе, но земли не только по членам артели не хватает, но ее мало и по имеющемуся скоту. У артели земля в минимуме, артели необходимо прежде всего земли⁷²¹. Иначе хозяйство, не говоря о голодовке членов, которая началась уже сейчас, должно неминуемо пойти к упадку.

Роль председателя и хозяина артели занимает организатор артели, очень талантливое лицо – Афанасия Лепешкина. Сам председатель составил организационный план хозяйства и севооборота. План отличается продуманностью и детальностью разработки».

Интересно отметить, что при всех тяготах, которые переносили насельницы бывшего монастыря, в апреле 1925 года Президиум Наро-Фоминского волгорисполкома предложил «артели урегулировать вопрос взаимоотношений с окружающими крестьянскими обществами путем оказания возможного содействия в области удовлетворения потребности сельскохозяйственными орудиями и пр. пр. »⁷²². Кому, как ни монахам, и в этих создавшихся условиях надо было исполнять евангельскую заповедь: Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов (Гал.6:2).

Свидетельства о сохраненном монашеском укладе во внутренней жизни артели

Не только тяжелыми хозяйственными делами и скудостью в продовольствии определялось влияние внешних обстоятельств на внутреннюю жизнь насельниц. Против монашествующих были и прямые провокации. Так, в информационной сводке ОГПУ от 30 апреля 1923 года доносилось: «Среди рабочих города Наро-Фоминска распространяются слухи о том, что с будущей недели в Москве и окрестностях начнется бой с коммунистами. Слухи распространяет приезжая монашка (персонально не установленная)»⁷²³.

В 1920 году, когда монахиня Афанасия (Лепешкина) организовала трудовую артель из насельниц бывшего монастыря Зосимова пустынь, ее избрали председательницей. Внешняя переорганизация в соответствии с требованиями того времени позволила двумстам женщинам не разойтись, не пропасть, а сокровенно нести свой жизненный крест вослед Спасителю, нерушимо соблюдая монашеские обеты.

Монастырское сестричество существовало не только в статусе трудовой артели; в сентябре 1923 года, воспользовавшись постановлением ВЦИК от 3 августа 1922 года⁷²⁴, община подала заявление о регистрации религиозного общества при храмах бывшего монастыря Зосимовой пустыни. В заявленное Троице-Одигитриевское религиозное общество кроме сестер вошли православные верующие из соседних селений: Архангельского, Шеламово, Быкасова, Алымовки, Пожитковой. В течение целого года община не имела никаких известий от начальства о судьбе своего прошения. Четвертого декабря следующего 1924 года о. Димитрий Розанов написал запрос в Звенигородский уездный отдел, и только тогда был выдан документ о регистрации, подписанный 22 марта 1924 года. Троице-Одигитриевское религиозное общество зарегистрировали под председательством монахини Расторгуевой. В исполнительный орган вошли оба священника: о. Михаил Виноградов и о. Димитрий Розанов, шестеро сестер и четверо крестьян из разных деревень. Среди священнослужителей в регистрационных документах указан иеродиакон Василий (Лукьянов) (ранее служивший в Троице-Сергиевой Лавре). В 1924 году все три храма Зосимовой пустыни были в ведении религиозного общества⁷²⁵. Возможно, именно эта регистрация позволила продолжать богослужения вплоть до ликвидации артели и даже позднее.

Начиная с 1924 года, власти начали отмечать в своих документах, что монастырское устроение во внутренней жизни артели Зосимова пустынь сохранилось. В списках «Государственных земельных имуществ Звенигородского уезда» от 17 марта и 4 октября 1924 года значится: «Зосимова пустынь, бывший монастырь. Состоит в пользовании артели на основании ордера от 14.11.1924 года. Фактически в пользовании Троице-Одигитриевской религиозной общины»⁷²⁶. В это время богослужения в храме продолжали совершаться⁷²⁷.

Очередное заключение инспектора МОЗО⁷²⁸ отметило то же: «В политическом отношении с/х артель Зосимова пустынь представляет из себя религиозную общину, состоящую почти из монашенок, выходцев из крестьянского сословия различных губерний, объединенных между собой на почве религиозных предрассудков, с самобытным укладом монастырской жизни и со строго централизованным управлением. В отношениях к органам советской власти артель характеризуется как вполне аполитичная организация, придерживающаяся принципа «несть власть, аще не от Бога». Вместе с тем в экономическом отношении артель Зосимова пустынь является вполне кооперативной организацией, где принципы обобществления земли, скота и орудий производства [явлены] достаточно ярко и полно, а распределение труда и продуктов вполне соответствует кооперативному уставу. С сельскохозяйственной точки зрения артель является еще недостаточно организованной, что свидетельствуется отсутствием в хозяйстве организационного плана. ...Хозяйство имеет исключительно потребительский характер. ...Тем не менее, артель Зосимова пустынь является весьма трудолюбивой и работоспособной организацией, скот содержится опрятно, поля возделываются своевременно, площадь запашки непрерывно увеличивается путем раскорчевки старой необлесившейся сечи, жилые постройки содержатся в чистоте, и на малом количестве земли артель ухитряется поддерживать свое существование, не получая от государства никакой субсидии и исправляя и уплачивая исправно и своевременно все государственные повинности и налоги. Необходимо также отметить большие успехи артели в различных кустарных промыслах: вязании, вышивании и пр. В общем и целом артель Зосимова пустынь по своей работоспособности и трудолюбию заслуживает полного внимания и поощрения, но вместе с тем ее хозяйственная сторона требует значительной организационной работы, направленной к повышению товарности производства и изысканию достаточных средств на своевременный ремонт жилых и сельскохозяйственных построек»⁷²⁹.

3 февраля 1925 года прошло заседание специальной комиссии по ликвидации сельскохозяйственных артелей по Звенигородскому уезду, где о судьбе артели Зосимова пустынь пока вынесли следующее решение: «Ознакомившись с материалами обследования артели Зосимова пустынь и принимая во внимание удовлетворительное ведение сельского хозяйства, хотя и требующего некоторой технической реорганизации, а также исходя из соображений, что ликвидация артели в данный момент явится значительной обузой для государства по обеспечению около 190 человек монашенок, комиссия находит наиболее целесообразным в данный момент от ликвидации артели Зосимовой пустыни воздержаться»⁷³⁰.

Но «выше» смотрели на все это куда более строго, по-этому на аналогичном заседании по пересмотру коллективов всей Московской губернии 24 марта того же 1925 года, при участии представителя от ГПУ (т. Шершнева), дело об артели представили в другом свете: «Артель – женский монастырь. Проведены принципы коммуны. Уклад жизни и труда – монастырский. Хозяйство потребительское. Постановили: Сохранить при условии проведения реорганизации путем исключения из состава артели монашествующих лиц, не имеющих избирательных прав, и изменения уклада жизни»⁷³¹. В 1925 году это постановление еще не было проведено в жизнь, поскольку не был подготовлен «аппарат» по обеспечению около 190 человек монашенок. Несмотря ни на что, сестры продолжали свой подвиг.

Когда в декабре 1925 года проводились выборы в Наро-Фоминский волостной совет, к числу лиц, не имеющих права избирать и быть избранными, относились служители религиозного культа до Февральской революции (пункт «г» статьи 65 Конституции). В списке из Зосимовой пустыни значились 33 монахини⁷³².

Однако монастырь закрыли не сразу, и какое-то время официальное признание артели сохранялось. В конце августа 1926 года даже оформили договор с МОЗО о «трудовом использовании госимущества «Бывший Зосимов монастырь» артелью Зосимова пустынь впредь на 9 лет за арендную плату 1000 руб. в год»⁷³³. Официальные сводки 1926 года продолжали звучать нерешительно: «В Наро-Фоминском районе Зосимова пустынь, там находится сельскохозяйственная артель из монашек, есть договор с МОЗО, лесозаготовительная дружина Москвотопа и Инвалидный дом Уисполкома. Ликвидацию артели Уисполком считает нецелесообразной. Свободных помещений не имеется»⁷³⁴.

Итак, кроме лесозаготовительной дружины Москвотопа на территории бывшего монастыря поселили больных Инвалидного дома! В списке лишенных избирательных прав, составленном 11 декабря 1928 года, кроме священников с членами их семей и «бывших монахинь, находящихся в трудовой земледельческой артели Зосимова пустынь в количестве 166 человек», лишались права голоса на выборах еще «психически больные, находящиеся в Инвалидном доме № 9 «Зосимова пустынь» в количестве 101 человека»⁷³⁵. Все больные – мужчины. Редкая изощренность в преследовании невест Христовых! Многими скорбями подобает нам внити во Царствие Небесное (Деян. 14:22).

Наконец в 1928 году власти начали решительное наступление на «примонастырские артели», охарактеризовав их как «лжекооперативы». Оно началось с постановления Моссовета от 30 марта о создании специальной комиссии для обследования примонастырских артелей⁷³⁶. Но еще до решительных мер по ликвидации «лжекооперативов» постоянно и планомерно ущемлялись имущественные права артелей. Так, 25 мая у артели Зосимова пустынь изъяли «для расширения Инвалидного дома № 9» еще пять жилых флигелей, включая бывший «архиерейский дом» (в 1920-х годах занимавшийся игуменией с сестрами), бывший живописный, бывший казначейский, бывший ризный⁷³⁷. Все двухэтажные каменные дома были уже давно в распоряжении Инвалидного дома. Для 170 сестер в ограде монастыря осталось только десяток небольших деревянных келий. По-видимому, сестры жили и за оградой обители.

Постановления Моссовета о ликвидации примонастырских артелей Московской губернии в 1928 году

8 июня 1928 года на Заседании президиума Московского совета был заслушан доклад Комиссии, созданной постановлением Президиума Моссовета от 30 марта 1928 года, по вопросу о работе примонастырских артелей Московской губернии⁷³⁸. Постановления по различным примонастырским артелям несколько различались.

Зосимовой пустыни, наряду с некоторыми другими сельскохозяйственными артелями, были предложены следующие мероприятия:

а) провести реорганизацию на началах полного выполнения кооперативного устава;

б) исключить из состава артелей всех лиц, специально занятых обслуживанием церкви (служителей культа), и выселить их с территории хозяйства артели как лиц, не имеющих к хозяйству никакого отношения;

в) производить прием новых членов по преимуществу из состава бедняцко-середняцких хозяйств местного населения;

г) прекратить всякую связь и бесплатную помощь со стороны артелей Церкви и служителям религиозного культа;

д) усилить капиталонакопление за счет отчислений из прибылей и повышения паевых взносов, обратить внимание на создание неделимых капиталов;

е) разработать правила внутреннего распорядка в части организации труда и наиболее правильной его оплаты, руководствуясь при этом решениями 3-го Губернского съезда коллективных хозяйств;

ж) оживить работу органов управления и контроля;

з) усилить культурно-просветительную работу среди членов артелей;

и) усилить связь с советскими учреждениями, общественными организациями и местным населением;

к) вступить в члены Губ. секции сельскохозяйственных коллективов Мосселькредсоюза и местные кредитные товарищества;

л) организовать коллективное ведение подсобных и кустарных промыслов.

Предложить сельскохозяйственной артели Зосимова пустынь Звенигородского уезда реорганизовать хозяйство в сторону повышения его доходности и товарности с одновременным расширением посевной площади; подобрать опытного руководителя артели.

Предложить местным политико-просветительным организациям усилить в примонастырских артелях культурно-просветительскую работу, начиная последнюю с наиболее приемлемых и доступных вопросов (вопросы сельскохозяйственного производства и т. п.).

Обязать все уездные исполнительные комитеты и волостные исполнительные комитеты оказывать полное содействие артелям в выселении всех посторонних лиц, не связанных с хозяйством артелей, с их территории.

Установить трехмесячный срок для проведения работы по реорганизации артелей с проверкой на месте выполнения мероприятий.

«Срок для проведения работы по реорганизации артелей» истек, и 15 октября пришлось провести в Зосимовой пустыни «объединенное заседание Совета артели с ревизионной комиссией», на котором было вынесено решение (точную формулировку которого найти в архиве пока не удалось). На общем собрании трудовой земледельческой артели в присутствии представителей областных и местных властей, созванном в тот же день 15 октября, с решением Совета артели согласились все 160 ее членов⁷³⁹. При этом председательствовала член артели Огаркова, секретарем была Устинова⁷⁴⁰, из чего следует, что игумении Афанасии (Лепешкиной) в обители уже не было. Судя по дальнейшему течению дел, артель не согласилась реорганизоваться в колхоз совместно с бедняцко-середняцким элементом из местного населения, а игумения Афанасия выехала из обители (с надеждой упростить сестрам дальнейшую жизнь), в связи с рекомендацией Моссовета для Зосимовой пустыни «подобрать опытного руководителя артели». В списке лишенных права голоса на выборах, составленном 11 декабря 1928 года, не упоминается ни бывшая председательница артели Афанасия (Лепешкина), ни послушница Евдокия (Бучинева). Они поселились в 1928 году в селе Петровском около Алабина (о преподобномученицах игумении Афанасии и послушнице Евдокии – особое повествование далее).

Здесь следует добавить, что на заседании Наро-Фоминского волостного исполнительного комитета 23 октября того же 1928 года было постановлено «с выводами комиссии об артели Зосимова пустынь согласиться»⁷⁴¹.

Постановление об окончательной ликвидации ряда при монастырских артелей, включая Зосимову пустынь, было принято 28 декабря 1928 года. Заслушав доклад о работе комиссии по проверке выполнения примонастырскими артелями постановления Президиума Московского совета от 8 июня 1928 года, Президиум Московского совета РК и КД постановил:

Принимая во внимание, что сельскохозяйственные артели Зосимова пустынь Звенигородского уезда, «Параклит» и «Покровская» Сергиевского уезда отказались от проведения в жизнь предложений Президиума Московского совета от 8 июня 1928 года о реорганизации на кооперативных началах, означенные артели... ликвидировать и поручить уездным исполнительным комитетам организовать вместо артелей коллективные хозяйства из бедняцко-середняцкого населения⁷⁴².

В начале января следующего 1929 года в адрес Звенигородского уездного исполкома была выслана выписка из протокола заседания Моссовета от 28 декабря «для сведения, руководства и исполнения». На этом документе значится резолюция исполкома: «Уездному земельному управлению Наро-Фоминского волостного исполкома – к руководству и исполнению. 10 января 1929 г.»⁷⁴³.

В мае 1929 года все насельницы Зосимовой пустыни были изгнаны из своих жилищ милицией. Блажени изгнани правды ради: яко тех есть Царствие Небесное (Мф. 5:10).

Преподобному ченицы игунения Афанасия (Лепешкина) и послушница Евдокия (Бучинева)

Игумения Афанасия (Лепешкина) была последней настоятельницей Зосимовой пустыни. В 1920-е годы, годы правления безбожной власти, годы гонения на Церковь, годы голода и разрухи в стране, всесильный Господь укреплял Свою верную рабу. Он давал ей, обладающей хрупким здоровьем, не только физические силы все перенести, но и способности выполнять то, что было совершенно незнакомо для нее и сестер обители в условиях, которые сильно отличались от дореволюционной жизни монастыря.

Новая игумения с помощью Божией смогла сохранить монастырь на восемь лет, среди общей разрухи, хаоса, негативного отношения ко всякому верующему человеку, тем более к избравшим путь иночества. Двести женщин, находящихся в то время под мудрым управлением матушки Афанасии, не только выживали, они нерушимо соблюдали обеты, данные Христу, укреплялись в вере, творя дела благочестия. Господь, словами Псалмопевца Давида, обильно благословил рабу Свою Афанасию: Сотвори со мною знамение во благо: и да видят ненавидящий мя, и постыдятся, яко Ты Господи помогл ми, и утешил мя еси (Пс. 85:17).

Мирское имя матушки Афанасии – Александра Васильевна Лепешкина. Она родилась 15 марта 1875 года в Москве⁷⁴⁴. Ее родителями были «московский 1-й гильдии купеческий сын почетный гражданин Василий Николаевич Лепешкин и законная жена его Александра Григорьевна». Таинство Крещения над новорожденной совершили 19 числа в храме преподобного Марона, пустынника Сирийского, что в Панех. Мать будущей игумении Афанасии, Александра Григорьевна, происходила из московской купеческой семьи Котовых⁷⁴⁵. Бабка матушки Афанасии по материнской линии Екатерина Павловна Котова была восприемницей от купели вместе с ее дедом, Николаем Васильевичем Лепешкиным.

Храм преподобного Марона, пустынника Сирийского был «родным» для семьи Лепешкиных; его ктиторами на протяжении столетня были отец, дед, прадед и прапрадед Александры Васильевны. В 30-е годы XIX столетия купеческая семья Лепешкиных занялась, как известно, промышленным производством и стала достаточно богатой. Обладая немалым состоянием, все представители этой семьи всегда помнили слова Спасителя: Итак будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд (Лк. 6:36). Поэтому духовное завещание прадеда матушки Афанасии, Василия Лонгиновича Лепешкина, сначала говорит именно об этом: «Бог убожит и богатит⁷⁴⁶. Чувствуя в смиренном сердце неизреченную благость Господа Бога, благословившего меня видимым достоянием, почитаю первою обязанностью часть сего состояния употребить на богоугодные устройства в славу Бога, благ Подателю»⁷⁴⁷. Василий Лонгинович приходился родным братом Семену Лонгиновичу Лепешкину, обустроившему в 1840–1850-х годах Зосимову пустынь, в которой проходила позже свой монашеский путь игумения Афанасия (Лепешкина).

Воспитывалась она в Усачевско-Чернявском училище, учебном заведении для детей купцов и мещан, славившемся хорошими педагогическими традициями. Воспитанницы готовились в нем к преподавательской деятельности⁷⁴⁸: в одном из документов игумении Афанасии указано, что она по специальности – «преподаватель гимназии»⁷⁴⁹.

Бабка Александры по отцовской линии, Любовь Васильевна Лепешкина, рядом с которой она прожила все свое детство и отрочество, была примером христианской любви и сострадания к ближнему. Все тринадцать лет своего вдовства Любовь Васильевна продолжала дело благотворительности: построила при Мароновской церкви двухэтажное здание богадельни для престарелых женщин, обеспечила содержанием нуждавшихся в помощи, возглавила церковно-приходское попечительство. После ее смерти в некрологе «Московских церковных ведомостей» было написано: «Можно с уверенностью сказать, что Любовь Васильевна все существо свое, всю жизнь свою отдала делам одной любви»⁷⁵⁰. Любовь Васильевна скончалась 2 января 1896 года, когда ее внучке Александре было около 21 года. Молодая девушка, любящая родной храм, не могла не видеть заботу, которую ее бабушка проявляла к людям; она также стала свидетельницей многих слез и горячей благодарности тех, кто был спасен Любовью Васильевной от нищеты и голода. Неизвестно, каким образом связана смерть боголюбивой бабушки и ее решение уйти в монастырь, но в Зосимову пустынь Александра поступила в том же 1896 году.

До монастыря она обучалась разным наукам, брала уроки музыки и вела образ жизни, который ничем не отличался от ее сверстниц. О своем отрочестве она дала такие показания на следствии: «По окончании училища я стала владеть французским и немецким языком. Во время учебы в институте жила довольно хорошо, веселилась, и знакомые студенты меня уважали. После окончания учебы в институте я решила пойти в монастырь Зосимову пустынь»⁷⁵¹. Такие нравственные перемены случались с подвижниками благочестия, когда от веселого времяпрепровождения, посещения знакомых, хождения в консерваторию и театр они внезапно отказывались и устремлялись в монастырь, чтобы спасти свою душу. Чаще всего это происходило не вдруг, а постепенно, но внутренние изменения были заметны только Господу Сердцеведцу. (Вспомним жития старцев Оптинских – преподобного Амвросия и преподобного Варсонофия.)

Александра Лепешкина была облечена в рясофор в Зосимовой пустыни 6 февраля 1903 года. В 1904 году игумения София послала ее учиться иконописи в Понетаевский монастырь⁷⁵², где она пробыла шесть месяцев и вернулась обратно в родную обитель. С 1911 по 1919 годы несла послушание заведующей иконописной мастерской. Определена в число послушниц монастыря 25 сентября 1915 года, проходила послушание исключительно в живописной мастерской⁷⁵³.

Монастырскую жизнь постарались разрушить вскоре после 1917 года. Чтобы выжить, двумстам насельницам монастыря в 1919 году пришлось организоваться в трудовую общину. Старенькая игумения София уже не могла справиться с текущими делами в непривычной обстановке, и председательницей трудовой общины была выбрана 45-летняя Афанасия Лепешкина. Внутренняя жизнь насельниц при этом оставалась монастырской, и в декабре 1919 года 19 числа послушница Александра Лепешкина была пострижена в мантию с именем Афанасия в Троице-Сергиевой Лавре. 8 (21) января 1920 года ее назначили на должность настоятельницы монастыря. 22 февраля 1920 года матушка Афанасия была введена в должность, а на следующий день возведена в сан игумении. В мае 1920 года, 15 числа, Патриарх Тихон наградил игумению Афанасию золотым наперсным крестом⁷⁵⁴.

Насельницам обители удалось продержаться еще восемь лет, сохраняя внутренний монастырский уклад, и в этом – заслуга матушки Афанасии. Благодаря воспоминаниям врача Петровской больницы Михаила Михайловича Мелентьева⁷⁵⁵ перед нашими глазами встает удивительный образ игумении Афанасии:

«В 1925 году на Пасхальной неделе пришла на квартиру ко мне монашенка, низко поклонилась и передала мне просьбу от сестер Зосимова монастыря навестить их больную игумению. Лестные слухи о ней доходили до меня давно. И что скрывать, мне давно хотелось и в монастыре побывать, и игумению повидать, так что эта просьба шла навстречу моему желанию, и я охотно назначил день моего визита. Через несколько дней, у опушки леса, на уединенной платформе⁷⁵⁶, ждала меня приличная пролетка со стариком кучером⁷⁵⁷ на козлах. Дорога по лесу, местами еще покрытая снегом, была ужасна. Пять-шесть верст мы ехали около двух часов. Вот уже действительно пустыня – ни пешком, ни на колесах не добраться: болота, кочки, заросли, дороги никакой. Наконец показались башни и белые стены монастыря. Подъехали к святым воротам. Монастырский двор-кладбище был необширен, тих и пустынен. В центре стоял небольшой белый храм, окруженный намогильными крестами, кое-где с горящими лампадами. По мосткам прошли к игуменскому корпусу, где меня встретила маленькая согбенная старая монахиня, ласковая и приветливая. В корпусе стоял какой-то давний, уютный запах древней мебели, печеного хлеба, ладана. Тикали часы, и стояла ничем не нарушимая тишина. Монахиня пригласила меня к столу откушать, а сама пошла доложить игумении о моем приезде. Попросили меня к ней не вдруг. Я, что называется, был прилично выдержан. Ну а затем, поднявшись на второй этаж по внутренней лестнице, я увидел на белоснежной постели, у чудесного ковра на стене, красавицу игумению в белом апостольнике, большеглазую, черноокую, не молодую, но и не старую, нет, а очень моложавую, с прекрасным цветом лица. Держалась она величаво-спокойно, говорила чуть-чуть нараспев, с низкими контральтовыми нотами. Ближайший угол и стена были заняты образами. У большого Распятия горела лампада и стоял аналой. И тут я себе ясно представил сцену, о которой мне рассказывали раньше. Игумению Афанасию пригласили быть на заседании уездного исполнительного комитета. Происходило заседание в клубе, на сцене. Игумения пришла в сопровождении своей келейницы, строгая, стильная в своем монашеском одеянии и красивая. Кто-то из исполкома, нарушая неловкость, внесенную ее появлением, стараясь шутить, сказал, указывая на портрет Маркса: «А вот, матушка игумения, Маркс. Он является, собственно, учеником первого социалиста – Христа». Мать Афанасия обвела неторопливо сцену глазами и ответила: «Вот портрет ученика вы поместили здесь, а почему же нет портрета учителя?» Здоровье игумений оказалось в очень плохом состоянии. Двадцать семь лет жила она в этом монастыре, в сыром лесу, в болоте, с давней малярией, лихорадила годами, не лечилась, и это разрушило ее организм. <...> Где-то около 1923 года в «Известиях» был помещен «подвал» об игумении Афанасии как о человеке, якобы наследственно расположенном управлять и властвовать. А на самом деле нужно было просто всех прокормить, одеть, обуть, отопить помещения. Было чрезвычайно трудно. Только к середине 20-х годов монастырь после революционных потрясений вновь оправился и перестал голодать. Но счастье это был непрочным. Политика и в центре, и на местах клонилась к новым и новым ограничениям монастырских порядков, и нужны были бдительность, неусыпность и внимание, чтобы как-то держаться, как-то спасаться, как-то лавировать».

Идеология наступала со всех сторон, спасали привычные для монахинь терпение и трудолюбие. И еще написал М. М. Мелентьев о том времени: «Сколько раз бывал я в монастыре, в его тихой ограде, на его вечерних и утренних службах. Бывал с наслаждением и уважением к женщинам, создавшим чинное благолепие церковного служения, крепкую рабочую общину, широкую благотворительность, благородное и благотворное влияние на окружающее деревенское население».

Окончательное закрытие монастыря произошло в начале печально известного этапа коллективизации. Многие монахини были сосланы. Матушка Афанасия со старушкой монахиней Антонией, которая состояла при ней с первых дней монастырской жизни, и с послушницей Евдокией (Бучиневой), молодой крепкой женщиной, очень привязанной к матери-игумении, поселились в 1928 году в селе Петровском около Алабина, где была больница и работал врачом М. М. Мелентьев. Матушка очень болела, и ей требовалась постоянная медицинская помощь.

Послушница Евдокия (Бучинева) родилась ок. 1885 года в крестьянской семье деревни Дубовицы Спасского уезда Рязанской губернии. Сухие следственные материалы описывают исповедницу Христову как малограмотную и беспартийную, не судимую ранее и не выходившую замуж. До 22 лет она работала на фабрике в городе Москве катушечницей, в 1907 году ушла в монастырь Зосимова пустынь, где проходила общие послушания⁷⁵⁸.

То, как жила маленькая общинка в Петровском, открывают воспоминания М. М. Мелентьева:

«И зажили эти три человека, уж совсем на моих глазах, крепкою жизнию верующих людей. Игумения Афанасия правила всю дневную службу, молилась и являлась умственным центром этой маленькой общины. Она же, вместе с матерью Антонией, стегала одеяла. Дуня выполняла более тяжелую работу и служила для сношения с внешним миром. На первую и последнюю неделю Великого поста двери их жилища закрывались для всех. Это были дни молитвенного труда и молчания. Ну зато и праздник Воскресения был праздником истинно Воскресшего Христа. И на фоне общей растрепанной жизни, суеты, безверия, мечущихся и беснующихся людей их маленькая утлая община была оазисом. О всем их окружении можно было сказать словами Данте: «На Бога не восстали, но и верны Ему не пребывали. Небо их отринуло и ад не принял серный, не видя чести для себя в таких». И только они одни в поле моего зрения были исключением из этого круга людей, и только они были мужественны. Их все побаивались, к ним ходили за помощью, за советом, за утешением, но ходили в сумерки, вечерком, ночью, чтобы меньше видели, меньше сказали. Они же ни к кому не ходили, потому что боялись с собою принести и подозрение, и кару на ту семью, где бы они побывали. Не знаю, кто сказал, что «ошибаться заодно с большинством не оправдание, ибо умножение заблуждения еще более пагубно». Эти три женщины сумели не поддаться массе, толпе и сохранили свое лицо, свою веру до конца. Они не умножили собою заблуждений, ибо знали, что оно пагубно. В первый день Троицы 1931 года я пришел к игумении Афанасии, зная, что у нее праздник, что она по-праздничному бездеятельна и что она будет рада мне. Нашел я ее в десяти шагах от ее дома в небольшом перелеске. Она только что закончила очередное воспаление легких, была слаба, и все ее радовало в ее возвращении к жизни. Стоял чудесный день, жужжали пчелы, пахло лесом. Божий мир стоял во всей своей красе. А через час, когда я ушел, пришла грузовая машина, привезла оперативных работников НКВД, те перевернули жилище, обыскали его, ничего не нашли⁷⁵⁹, конечно, и забрали игумению Афанасию с собой в районный центр Наро-Фоминск».

Арест был произведен 25 мая 1931 года. Согласно следственному делу, матушку Афанасию и Евдокию (Бучиневу) арестовали в один день. Врач М. М. Мелентьев, напротив, пишет, что Евдокия уехала с матушкой Афанасией в ссылку по своей воле, не оставив в беде свою игумению. Официально им инкриминировалась антисоветская деятельность. Будто бы «произведенным по делу следствием было установлено, что в селении Алабино в 1930–1931 годы имели место частые случаи срыва общественно-политических кампаний и мероприятий советской власти, как, например, коллективизации, контрактации, хлебозаготовок и т. п. Срывы являлись результатом организованной деятельности группы монашек, возглавляемой бывшей игуменией Лепешкиной в составе и при активном участии монашки Бучиневой. Обвиняемые собирались у игумении Лепешкиной для обсуждения и выработки планов совместных антисоветских действий и срывов предстоящих кампаний в деревне, что неоднократно и успешно осуществляли на протяжении указанного периода времени».

Чтобы устоять во время следствия, сохранить себя от деморализации, сберечь то, что являлось подлинной жизненной ценностью в обстановке нравственного угнетения, путаницы, клеветы и физических истязаний, требовалось предельное напряжение умственных и физических сил и особая мудрость для каждого совершаемого шага, из-за огромной ответственности за каждое слово. Судя по следственному делу, обе не поддались давлению следователя, не приняли возводимых на них обвинений в антигосударственной и контрреволюционной деятельности⁷⁶⁰, были мужественны и лаконичны в своих ответах, не называли никаких имен. Более того, матушка Афанасия не сомневаясь объявила, что одна из ее родных сестер живет «в городе Николаеве в Крыму», а вторая родная сестра замужем, но «его имя, отчество и фамилия ей неизвестны». Отец стал «служащим у Мюр-Мерилиза», а мать – домохозяйкой. И только чей-то неподписанный донос на клочке бумаги, подшитый к следствию, выдал ее: «По нашим сведениям, Лепешкина дочь фабриканта. 28/V– 31». Даже год своего рождения она назвала неверно, чтобы не дать никакой информации о родственниках– 1885 вместо 1875⁷⁶¹. Несмотря на разные «свидетельства очевидцев», обе они сумели сохранить душевный мир и верность Христу до конца. Матушка Афанасия свои показания следователю заключила следующими словами: «Во время пребывания моего в монастыре я крепко была предана Богу и так же предана в настоящее время и готова за Бога и Христа жизнь положить. Больше показать ничего не могу».

«Постановлением тройки ОГПУ Московской области от 10 июня 1931 года пост. 58–10 УК РСФСР (антисоветская агитация) обе осуждались на заключение в исправительно-трудовой лагерь сроком на 5 лет, с заменой высылкой в Казахстан на тот же срок. В ссылку направлялись этапом». Этапом – то есть в переполненных душных вагонах от одной пересылочной тюрьмы до другой. Как могла это выдержать серьезно и долго болевшая матушка Афанасия? Из справки наро-фоминской больницы, приложенной к следственному делу, известно, что она страдала туберкулезом легких, компенсированным пороком сердца и увеличением селезенки вследствие хронической малярии. Возможно ли было выдержать? По свидетельству М. М. Мелентьева, получившего последнее печальное известие, «на второй день по прибытии на новое место жительства скончалась игумения Афанасия. На следующий день скончалась Дуня. Их погребли в одной могиле».

Пока неизвестными остаются точная дата и место их гибели. Мужеством, добровольным принятием страданий и смертью засвидетельствовали свою верность Спасителю игумения Афанасия и послушница Евдокия. Они пронесли крест послушания Христу и Его Церкви через все терния безбожия и украсились мученическим венцом.

Документы на прославление игумений Афанасии и послушницы Евдокии в лике преподобномучениц были поданы возрожденным Троице-Одигитриевским монастырем весной 2000 года.

Преподобномученица послушница Мария (Портнова)

Мария Ильинична Портнова родилась 24 января 1888 года в селении Верещагине⁷⁶² Егорьевского уезда Староской волости⁷⁶³ Московской области. Крещена в Успенском храме села Красного. Деревня Верещагина находилась в 3 км от села⁷⁶⁴. В 1930-х годах эти селения относились к Шатурскому району⁷⁶⁵ Московской области. Родители ее и две сестры занимались крестьянским трудом. О самой себе Мария на допросе показала, что она «кустарь». Каким именно промыслом она владела, неизвестно, была малограмотная.

В Троице-Одигитриевском монастыре Зосимова пустынь послушница Мария Ильинична (Портнова) жила недолго, в основном – в трудовой артели в 1920-х годах. Когда подавалось прошение об утверждении трудовой артели из насельниц монастыря⁷⁶⁶, ее имя упомянуто в январском списке 1920 года. В списке проставлен только ее возраст – 27 лет, но неточно, т. к. эта цифра – возраст ее поступления в монастырь в 1916 году. Все биографические данные преподобномученицы Марии (Портновой) удалось почерпнуть лишь в следственном деле и в архивных справках из КГБ.

В монастыре Мария работала скотницей и ходила за трусами (кроликами). Речь идет о «песцовом заводе, начало которому положили несколько песцов, вывезенных из Сибири с благословения основателя обители старца Зосимы. Те песцы принадлежали к породе зайцев, но только величиною гораздо менее. Пух, собиравшийся дважды в год и употреблявшийся на вязание перчаток, косынок, шарфов и прочее, составлял в XIX столетии для монастыря доходную статью, принося ему ежегодно рублей 600 и более»⁷⁶⁷. Вязаные вещи шли на продажу. У «кроликов» есть и другое название – «ангорские песцы». После революции «все хозяйство в монастыре пошло на нет, в том числе и кролиководство, но благодаря самым энергичным мерам и самому внимательному лечению артели удалось наконец исправить положение⁷⁶⁸. Можно с уверенностью сказать, что труд послушницы Марии (Портновой) очень помог тогда обители.

В мае 1929 года, когда милиция выселила всех насельниц Зосимовой пустыни из их жилищ (в соответствии с постановлением Моссовета от 28 декабря 1928 года), Мария Портнова нашла себе пристанище в соседней деревне Архангельской (или Мыза). Жила на квартире и ухаживала за детьми хозяев и за это питалась. В Архангельском сестры собирались на молитву в доме № 5, где вместе с Жарковой, Грибковой, Королевой проживала старая игумения матушка София. Священник Димитрий Розанов часто навещал матушку Софию, и сестры окормлялись у будущего свяшенномученика Димитрия (расстрелянного 9 октября 1937 года в Бутово и прославленного Церковью 27 декабря 2005 года).

Арестована Мария Портнова была в деревне Архангельской 21 мая 1931 года и проходила по одному делу с одиннадцатью другими сестрами бывшего Троице-Одигитриевского монастыря (см. ниже). Все двенадцать человек обвинялись в том, что составляли антисоветскую группировку, проводившую активную антисоветскую агитацию и деятельность, направленную на срыв мероприятий советской власти в деревне, в особенности коллективизации. Никто из обвиняемых «виновными себя в антисоветской деятельности не признал». Приговор двенадцати сестрам был вынесен на заседании Тройки при ПП ОГПУ МО 29 мая 1931 года. Марию Ильиничну Портнову приговорили к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на пять лет, с заменой лагеря ссылкой через ПП ОГПУ в Казахстан на тот же срок, считая срок с 22/V-31 года. В ссылку ее направили этапом.

К месту ссылки Мария Ильинична Портнова «прибыла в Павлодар 30 ноября 1931 года»⁷⁶⁹. Этап длился полгода. Возможно, и игумения Афанасия (Лепешкина) с послушницей Евдокией (Бучиневой) добрались до места назначения не ранее ноября 1931 года. В Павлодаре (по имеющимся данным) Мария оказалась вместе с двумя зосимовскими сестрами, осужденными 29 мая в один день с ней, – с Анастасией Поспеловой и Евфросинией Шевченковой.

Постановлением от 22 мая 1936 года Павлодарского РУНКВД Портнова М. И. была освобождена, ей разрешили свободное проживание на территории CCCР. В этот же день освободили Евфросинию Шевченкову. Анастасия Поспелова была освобождена досрочно 5 августа 1934 года «ввиду инвалидности» и «выехала в Наро-Фоминск»⁷⁷⁰. Мария Портнова осталась жить в Павлодаре. Там, в Павлодаре, она была вторично арестована 25 сентября 1937 года.

По второму делу в 1937 году Мария Портнова проходила вместе с тремя прихожанками Воскресенской церкви города Павлодара: бывшей насельницей Николо-Чернеевского монастыря Агафией Крапивниковой, также оставшейся в Павлодаре после окончания ссылки, и мирянками Марией Стефани и Александрой Лебедевой. Надо полагать, что Мария Ильинична ходила в ту же Воскресенскую церковь, а может быть, и помогала там. Все четверо были арестованы как верующие, в то время, когда власти в Павлодаре усилили преследования на Церковь⁷⁷¹.

Мария Портнова «обвинялась в том, что состояла членом контрреволюционной организации церковников, по заданию которой проводила антисоветскую агитацию, направленную на подрыв советской власти, имела к.-р. связь со ссыльными, которым оказывала материальную помощь». Все четверо были одновременно приговорены к расстрелу на заседании Тройки УНКВД по Восточно-Казахстанской области 22 октября 1937 года (протокол № 13).

Реабилитирована Мария Ильинична Портнова по первому делу 26 января 1990 года прокурором Московской области⁷⁷² и по второму делу – «в марте 1957 года постановлением президиума Павлодарского областного суда»⁷⁷³.

Следует отметить, что все бывшие насельницы монастырей названы во всех следственных делах «монашками». Однако никакой информации о постриге Марии Ильиничны Портновой нет. Все преподобномученицы и преподобноисповедницы, по всей видимости, заслужили у Бога ангельский чин. И наша Церковь прославила именно «монахиню Марию (Портнову)» в лике святых по документам, поданным Алмаатинской епархией⁷⁷⁴. Святые Мария (Портнова), Агафия (Крапивникова), Мария Стефани и Александра Лебедева включены в Собор новомучеников и исповедников Российских, в земле Казахстанской просиявших.

В наши дни сбываются слова святителя Тихона, Патриарха Московского и всея Руси: на крови новых великомучеников возрождается Православие в России. Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви, состоявшийся накануне знаменательной даты – празднования 2000-летия Рождества Христова, сопричислил к лику святых более тысячи страдальцев, подвизавшихся за веру в трагическом XX веке. Среди преподобномучениц – последняя настоятельница Троице-Одигитриевского женского общежительного монастыря Зосимова пустынь игумения Афанасия (Лепешкина) и послушница Евдокия (Бучинева)⁷⁷⁵, погибшие в ГУЛАГе в 1931 году, и послушница Мария (Портнова), расстрелянная в Казахстане в 1937 году, претерпевшие все скорби и гонения даже до смерти крестной.

Свет Христов, озарявший жизнь матушки Афанасии и послушниц Евдокии и Марии, освящает по сей день насельниц возродившейся Зосимовой пустыни. Посредством канонизации лику святых угодников Божиих сопричислены те, кто пребыл до конца верным. Предстательством и молитвами прославленных новомучеников и исповедников Российских да укрепит нас Господь и да будет их кровь семенем веры, произрастающим в жизнь вечную. Аминь.

Память преподобномучениц Афанасии и Евдокии и Марии совершается 25 января (7 февраля), если этот день совпадает с воскресным днем, а если не совпадает – то в ближайшее воскресенье после 25 января (7 февраля), в день общецерковного празднования памяти Собора новомучеников и исповедников Российских.

Священномученик Димитрий Ильич Розанов

Священник Димитрий Ильич Розанов родился 24 октября 1890 года в селе Ивашково (Волоколамского уезда Плосковской волости⁷⁷⁶ Московской губернии)⁷⁷⁷. Спасский храм этого старинного села воссоздали в камне к 1861 году, тогда же освятили один из приделов во имя Богоявления Господня. Второй придел был освящен в 1871 году, центральный в 1873. В 1871 году в храме начал служить псаломщиком отец Димитрия Ильича, 19-летний Илья Иванович Розанов. Ему не удалось закончить образование в Волоколамском духовном училище, и преосвященный Игнатий посвятил его в стихарь, а церковные власти назначили псаломщиком в село Ивашково. В 1875 году у Ильи Ивановича с супругой Пелагией Петровной родился первенец – сын Иван. Господь благословил их брак рождением сыновей и дочерей. Предположительно Димитрий был самым младшим⁷⁷⁸.

С семилетнего возраста Димитрий учился в сельской школе, далее в течение пяти лет в Волоколамском духовном училище, а с 1907 по 1914 годы воспитывался в Вифанской Духовной семинарии. Лучшие оценки он имел по церковному пению и пел в семинарском хоре. Возможно, он участвовал в «редком в жизни семинарии событии – посещении ее Блаженнейшим Патриархом Антиохийским Григорием 17 мая 1913 года. Встреченный при входе в семинарию, Его Блаженство облачился в мантию и при пении хором воспитанников тропаря храма проследовал в церковь. При пении «От востока солнца до запад...» Патриарх вошел в алтарь. <...> И отбыл Патриарх из семинарии, сопровождаемый одушевленным и многократным пением «Многая лета» воспитанниками семинарии». Оставив неизгладимое воспоминание у семинаристов, Патриарх Григорий написал такую памятку на прощание: «Мы не можем жить для Бога, если не умрем для мира, – и Вифания, лучшее место в Сирии, научает нас этому чрез праведного Лазаря, а Вифания в России учит нас этому чрез свою Духовную семинарию, воздвизающую питомцев ея из гроба неведения к благой, духовной жизни»⁷⁷⁹.

22 марта 1914 года воспитанника 6 класса Вифанской семинарии Димитрия Розанова посвятили в стихарь. Свидетельство об окончании им семинарии было подписано 27 мая 1914 года. После семинарии Димитрий сначала проживал «в селе Черленкове Волоколамского уезда Московской] губ[ернии] у родителя своего псаломщика Ильи Ивановича Розанова»⁷⁸⁰.

После того как в 1915 году настоятельница Зосимовой пустыни просила увеличить штат священнослужителей при монастыре и получила разрешение в Синоде, отца Димитрия назначили вторым священником в обитель Зосимова пустынь.

Отметим миссионерскую ревность молодого священника, стремившегося просветить народ словом Христовым во внебогослужебное время. Батюшка стал основоположником организации «Народного дома в селе Рудневе» и составил устав нового общества. Целью учреждения общества «Народный дом» было «доставление возможности широким массам населения с пользой употреблять свое свободное время и получать образовательные и разумные развлечения. Для осуществления этой цели общество планировало устраивать (с соблюдением всех существующих на сей предмет узаконений и с надлежащего разрешения властей) школы, библиотеки, читальни, книжные склады, научно-образовательные музеи... спектакли, концерты, вечера, лекции, беседы, выставки, детские сады, приюты, народные столовые и чайные и т. п., присвоив всем означенным учреждениям наименование «Народный дом». В феврале 1916 года о. Димитрий вместе с крестьянами села Руднева Иваном Оськиным, Афанасием Сухоруковым и крестьянином деревни Кузнецовой Ивановом Мазиковым подали прошение Московскому губернатору о внесении устава в Губернское присутствие для обязательной регистрации общества. В июле 1916 года на заседании Московского губернского по земским и городским делам присутствия представленный устав рассмотрели и нашли в нем некоторые отступления от требований закона»⁷⁸¹. К сожалению, наступивший 1917 год не позволил довести регистрацию до конца и осуществить полезное дело народного просвещения в селе Рудневе. Впоследствии распоряжением епархиального начальства священник Троице-Одигитриевского женского монастыря Димитрий Розанов за усердную пастырскую службу под праздник Рождества Христова 15 декабря 1917 года был награжден набедренником⁷⁸².

В 1918 году о. Димитрия мобилизовали в тыловое ополчение, где он прослужил до 1921 года. В 1919–1920 годах его откомандировали в ЗАГС Наро-Фоминского исполкома, где он состоял заведующим отделом Актов гражданского состояния. Вот почему его имя отсутствует в списке артели трудовой общины Зосимова пустынь 1920 года. В нем числится только его жена Ольга Владимировна Розанова. С 1921 и до своего первого ареста в 1931 году о.Димитрий служил священником при церкви Троице-Одигитриевской Зосимовой пустыни.

Отец Димитрий с женой проживал в соседней деревне Архангельской (или Мызе) почти с самого поступления на службу в Зосимову пустынь. В 1921 году священнику пришлось организовать семейное «общество гражданина Розанова Дмитрия». В хозяйстве были лошадь и корова. В 1923 году будущий священномученик принял активное участие в составлении необходимых документов для регистрации религиозного общества на базе храмов монастыря; входил в исполнительный комитет Троице-Одигитриевского религиозного общества и исполнял там обязанности секретаря⁷⁸³. Священник Д. И. Розанов упоминается также при артели Зосимова пустынь в списке лиц, лишенных избирательных прав (от 11 декабря 1928 года), в возрасте 40 лет, вместе с женой Ольгой Владимировной.

В 1929 году, когда артель Зосимова пустынь была закрыта, многие зосимовские сестры поселились в окрестных деревнях. Троицкий храм еще не был закрыт, и о. Димитрий служил в нем, а сестры помогали батюшке в храме. Сам священномученик на допросах в 1931 году показал, что «церковь, в которой он служит, принадлежала к Сергиевской ориентации». Некоторые сестры свидетельствовали, что о. Димитрий поминал в храме владыку Петра Крутицкого⁷⁸⁴.

Отец Димитрий взял на свое иждивение старенькую игумению Софию (четвертую настоятельницу Зосимовой пустыни с 1902 по 1920 годы), т. к. она приходилась родной теткой его жене. В следственном деле священника Димитрия Розанова 1931 года названы ближайшими родными, кроме жены, его теща Прасковия Никаноровна Артамонова 76 лет и тетка Мария (Софья) Никаноровна Быкова 86 лет. Из родственников о. Димитрия в 1931 году известны его братья: Василий Ильич (род. ок. 1883 года), протодиакон церкви святителя Николая в Новой Слободе на Долгоруковской⁷⁸⁵, брат Николай Ильич, священник города Родники Ивановской Промышленной области, брат Александр Ильич «пом. Нач. пож. др. на ф-ке б. Даниловская мануфактура»⁷⁸⁶. Сохранилась семейная фотография о. Николая Ильича Розанова, сделанная 19 октября 1829 года в городе Родники, на которой батюшка со своей женой, двумя сыновьями и тремя дочерьми снят с «гостившими в то время родительницей мамой и сестрой Варюшей и сыном Вовой». Старожилы деревни Архангельской упоминают сестер о. Димитрия во множественном числе, кто-то из них жил в Наро-Фоминске.

Родственники и местные жители⁷⁸⁷ вспоминали, что о. Димитрий разводил пчел и умел лечить. После службы в монастырском храме батюшка обычно приглашал кого-нибудь из бедных прихожан на чай к себе домой и всегда отпускал с гостинцами. Известен один случай со времен службы в Зосимовой пустыни. Был год, когда на поля напала саранча, ее было так много, что она хрустела под ногами и облепила всю колокольню. Отец Димитрий совершил молебен в храме, после этого саранча куда-то исчезла.

Первый раз о. Димитрия арестовали 28 мая 1931 года, он проходил по одному делу с одиннадцатью зосимовскими сестрами, арестованными 22 мая в деревне Сотниковой. Естественно, что сестры поддерживали общение с батюшкой, отрицать это было невозможно. Как показал о. Димитрий, к нему «действительно на квартиру иногда приходили монахини – приходили иногда по делам церкви, а иногда в исключительные дни празднеств, в дни именин кого-нибудь из родных. Иногда приходили за утешением. Но на политическую тему с ними говорить не приходилось». После ареста все содержались в наро-фоминском ардоме. Затем 29 мая о. Димитрий вместе с одиннадцатью сестрами были переведены в Бутырскую тюрьму. Они обвинялись «в том, что проводили систематическую агитацию против коллективизации, хлебозаготовок и других мероприятий соввласти, проводимых в деревне, стремясь к подрыву таковых, т. е. в преступлении, предусмотренном ст. 58 п. 10 УК». Через полтора месяца, проведенные в Бутырской тюрьме, все получили обвинительный приговор на заседании тройки при ПП ОГПУ МО от 16 июля 1931 года. Священник Димитрий Ильич Розанов был осужден на высылку в Казахстан сроком на три года и направлен в ссылку этапом⁷⁸⁸. Жена о. Димитрия получала от него письма: один раз с засушенной коробочкой хлопка. Можно предположить, что его сослали в южную часть Средней Азии, на плантации хлопка. Из ссылки о. Димитрий вернулся. После 1935 года он служил в храме села Федоровского Волоколамского района, ему помогали по храму две монахини. За несколько лет до этого приход был закрыт. Но стараниями о. Димитрия службы в храме возобновились. Жил батюшка в деревне Ханевой, расположенной через речку, напротив храма. Ее жителям запомнилось, что в те дни, во время засухи священник отслужил молебен и долгожданный дождь оросил землю.

Храм в селе Федоровском был Скорбященским. Икона Божией Матери «Всех скорбящих Радость» сопровождала и благословляла о. Димитрия во все дни его земной жизни. Во-первых, он появился на свет и принял Таинство Святого Крещения 24 октября, когда Церковь почитает этот образ Царицы Небесной. Во-вторых, о. Димитрий в течение пятнадцати лет совершал священническое служение в Зосимовой пустыни, а для обители 24 октября было священным днем памяти ее основателя, старца Зосимы (Верховского). По сложившейся благочестивой традиции в этот день причащались все сестры, а о. Димитрий, конечно, возносил молитвы у Престола Божия. И в-третьих, как написано выше, о. Димитрий служил в церкви, посвященной иконе Пресвятой Богородицы «Всех скорбящих Радость». Так истинный пастырь Христов перенес многие скорби, ныне же радуется в Царстве Небесном, засвидетельствовав своей смертью веру в Господа и Спасителя нашего.

В феврале 1937 года о. Димитрия перевели в село Ново-Васильевское Лотошинского района⁷⁸⁹, сменив таким образом арестованного священника Евгения Ивановича Архангельского. Многие свидетельствовали, и сам о. Димитрий не отрицал, что в своих проповедях он призывал верующих молиться за арестованных советской властью людей и за него самого, их пастыря, чтобы Бог защитил его от участи, постигшей о. Евгения, прихожанки в это время плакали. Эти призывы легли в основу дела по обвинению батюшки в антисоветской агитации – «молиться за врагов народа». Сбор досье на о. Димитрия начался летом 1937 года: в июле составлена справка из Ново-Васильевского сельсовета, в августе допрошены местные жители в качестве свидетелей.

8 сентября 1937 года священник Покровского храма села Ново-Васильевское Димитрий Розанов был арестован Лотошинским РО УНКВД МО. Прошел несколько допросов: 8, 13, 14, 15 сентября. После этого Лотошинское Р/О вынесло постановление «мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей в тюрьме № 1», и о. Димитрия перевели в Бутырскую тюрьму. Там на допросе, прошедшем 29 сентября, батюшка подтвердил свои показания в Лотошинском Р/О НКВД, и 8 октября на заседании судебной тройки при Управлении НКВД СССР по МО ему была вынесена высшая мера наказания – расстрел.

Священник Димитрий Ильич Розанов был расстрелян 9 октября 1937 года на Бутовском полигоне⁷⁹⁰.

Жена о. Димитрия после ареста батюшки вернулась в деревню Архангельскую, поближе к Троице-Одигитриевскому монастырю. Детей у о. Димитрия и Ольги Владимировны не было, собственного дома тоже, так что жила матушка на квартире. Вместе с началом Великой Отечественной войны в ее дом пришли очередные скорби и трудности. Сохранилась почтовая открытка, отправленная Ольгой Владимировной к родственникам в сентябре 1941 года, где она кратко описывала свое положение: «Комнату у меня отняли. Сплю на полу. Не работаю. Без места». Она не переставала ждать мужа, поэтому отказывалась переезжать к родственникам. Ольга Владимировна умерла примерное 1949–1950 годах (точной даты не установлено) в чужом доме, в нищете. Родные сестры о. Димитрия похоронили ее на наро-фоминском кладбище.

27 декабря 2005 года Священный Синод Русской Православной Церкви утвердил решение Комиссии по канонизации святых и прославил священномученика Димитрия Розанова в лике святых (день его памяти 26 сентября/9 октября). Образ служителя Божия, пострадавшего за веру «даже до смерти», в сонме новомучеников и исповедников Российских останется навсегда в памяти его верных чад, которые обрели нового предстателя и молитвенника пред Господом.

Судьба храмов

Гонения, обрушившиеся на Церковь после «победы социализма», не миновали и Зосимову пустынь. На территории монастыря разместился Инвалидный дом № 9 и клуб «Смычка». Погибли иконы, колокола, книги, в колокольне устроили водонапорную башню и склад, а главный собор обители – Троицкий – обезглавили и превратили в клуб. После войны, в 1945 году, снесли остатки полуразрушенного Одигитриевского храма.

Во время Отечественной войны разоренная обитель служила госпиталем для раненых летчиков с соседнего аэродрома в Сотниково. По ее окончании в одном из корпусов разместили инвалидов войны. На монастырском кладбище хоронили летчиков, больных и инвалидов войны, устраивая их могилы прямо на могилах монахинь, подвизавшихся в пустыни. Мемориал погибшим воинам был сооружен в центре кладбища, а захоронения располагались по всей его территории.

В 1968 году в бывший монастырь пришел новый хозяин – пионерский лагерь Московского метрополитена, который просуществовал на монастырской территории 30 лет. В эти годы было окончательно разорено процветавшее когда-то монастырское хозяйство, в какой-то степени использовавшееся Инвалидным домом⁷⁹¹. Была разобрана сплошная кирпичная монастырская ограда, по южному и западному пряслам поставлены столбы из вторичного кирпича и сделана прозрачная ограда из металлических сеток. Остаток старой стены, сильно понизившийся в результате постепенного разрушения, частично сохранялся до недавнего времени по восточной стороне ограды и около юго-восточной уголовой башенки с юга. Невредимой осталась и юго-западная угловая башня.

Троицкий храм

После того как весной 1929 года монастырские сестры были изгнаны из стен обители, богослужения в Троицком храме продолжались еще в течение нескольких лет. Вопрос о закрытии храма стал в 1932 году. Официально считалось, что по ходатайству рабочих и служащих совхоза Инвалидного дома № 9 Президиум Наро-Фоминского районного исполнительного комитета постановил на своем заседании 22 августа 1932 года церковь, находящуюся при бывшем монастыре (в совхозе), закрыть. И «приняв во внимание заявление председателя Архангельского сельсовета и администрации Инвалидного дома № 9, что находящееся имущество и инвентарь в церкви за время отсутствия службы в церкви находится под угрозой порчи и разрушается, предложено было вывезти означенное имущество и инвентарь и сдать его под охрану соответствующим организациям»⁷⁹². Каким именно, неизвестно. Дирекция Инвалидного дома при этом просила «ускорить разбор данного дела о закрытии церкви ввиду того, что совхоз Инвалидного дома № 9, на которой территории находится церковь, развертывает крупное строительство и средства на переоборудование указанной церкви под клуб отпускает».

Новые власти быстро составили смету на переоборудование храма: выписали купорос, доски, гвозди, сотни килограммов мела, олифы, тонну извести, 8 тонн кирпича. На плане дополнительно пририсовали трапезную площадью около 25 кв. м., которой на самом деле никогда не было и нет. «Итого стоимостью материал и рабсила 8971–06 (восемь тысяч девятьсот семьдесят один руб. 06 коп)». С точностью до шести копеек! В январе 1933 года провели общие собрания жителей окрестных деревень, после чего в протоколах было «указано, что жалоба в Президиум ВЦИК, подаваться не будет ввиду того, что решение о закрытии церкви считают правильным»⁷⁹³. И храма не стало.

Троицкий храм простоял обезглавленным около 70 лет. Его использовали как клуб, в том числе и пионерлагерь. В алтаре работал кружок выпиливания и выжигания. Над южным приделом соорудили сцену. Захоронения под полом Троицкого храма были осквернены.

Что известно о святынях Троицкого собора? Алтарь первой Троицкой церкви, построенной в 1838 году, по благословению митрополита Филарета был сооружен «над могилой старца Зосимы». Он стал центральным при расширении храма в 1851 – 1855 годах, а место захоронения преподобного Зосимы осталось на прежнем месте после перестройки «между центральным и правым алтарями»⁷⁹⁴. Рядом с Троицкой церковью в 1839 году была похоронена первая благодетельница обители Мария Семеновна Бахметева. При последующем расширении храма ее могила подошла «под жертвенник южного придела»⁷⁹⁵. Схимонахиня Маргарита, скончавшаяся 27 июля 1859 года, похоронена была, по благословению митрополита Филарета⁷⁹⁶, в склепе под полом южного придела в Троицком храме. Первую настоятельницу монастыря игумению Веру (Верховскую) «положили в церкви во главе покойной сестры схимонахини Маргариты»⁷⁹⁷. Кроме захоронений под полом Троицкий храм долго хранил еще одну святыню: колодец под юго-западным углом храма, который соорудили на месте келии старца Зосимы. При расширении храма он подошел под церковную стену. Тогда же «над ним были сделаны под стеною арки из белого камня и вход к нему извне церкви, по каменным уступам. Над входом крытое, приличное церковному зданию крыльцо с дверьми».

Одигитриевский храм

Одигитриевский надвратный храм не сохранился до наших дней. Вдоль монастырской стены виднеются только несколько закругленные формы бывшего фундамента. Внешний вид этого храма запечатлен на единственной дошедшей до потомков гравюре 1870-х годов. По милости Божией, среди старых документов, переданных настоятельнице в 1999 году, оказалась толстая большая тетрадь под заглавием «Паспорт дома инвалидов № 6⁷⁹⁸, составленный по состоянию на 1 июля 1944 года». В нем – чертеж и описание полуразрушенного «бывшего центрального входа в монастырь: каменное двухэтажное здание с разрушенным вторым этажом⁷⁹⁹ без крыши. В первом этаже размещены мастерские плотничная, кровельная и морг, отапливается временными печами. В середине первого этажа здания – проезде воротами. Ввиду больших разрушений и затрат на восстановление, следовало бы⁸⁰⁰ ограничиться разборкой остатков второго этажа и лестницы на второй этаж и сделать над первым кровлю. В первом этаже произвести капитальный ремонт дверей, полов, входных ступеней, ворот». Последнее, по-видимому, администрация решила не делать. Сохранившиеся чертежи принесут огромную пользу при будущем воссоздании храма.

Колокольня

Тот же паспорт Инвалидного дома за 1944 год содержит следующий раздел: «Напорный бак – бывшая колокольня. Кирпичное здание в три этажа на бутовом фундаменте. На третьем этаже водонапорный бак. В первом этаже ворота-проезд, перекрытые аркой-сводом. В одной из половин – лестничная клетка с деревянной двухмаршевой лестницей. Помещение второго этажа⁸⁰¹ свободное. Полы цементные, перекрытия сводчатые каменные. Отопление печное. Кровля железная. Фасад побелен». Водонапорным баком пользовался и пионерский лагерь. Его сестры сняли только осенью 1999 года. От внешней штукатурки и внутренней деревянной лестницы ничего не осталось. Помещение храма опустошено. Достопримечательностью колокольни и всего монастыря в целом было то, что на ней все советское время простоял крест, который «светил во тьме». Есть рассказы, что его пытались снять, но не сумели. И что осмелившийся поднять руки на крест, венчавший колокольню, – сорвался и разбился. Точных сведений об этом нет. Несомненно, что в знамении креста над Зосимовой пустынью Господь оставил призыв к покаянию и надежду на восстановление поруганных святынь.

В течение всего советского периода вид с юга на бывший монастырь оставался неизменным. Стройная красавица-колокольня, увенчанная сияющим крестом, и угловые башни – все говорило о том, что здесь стоял монастырь. В 1981 году комплекс зданий бывшего монастыря привлек внимание архитекторов из Главного управления по охране памятников истории и культуры. Был составлен по подобающей форме Паспорт, подписанный 14 января 1982 года. Так Зосимова пустынь была включена в «Список памятников архитектуры, выявленных в 1982 году».

Как отмечено в Паспорте, «несмотря на позднюю дату возведения построек и значительные утраты, Зосимова пустынь представляет собой интересный пример небольшого провинциального монастырского комплекса середины XIX – начала XX веков. Живописно сочетается с пейзажем, является ориентиром местности». Тогда, в 1982 году, у алтаря собора виднелось «небольшое монастырское кладбище». Именно у алтаря были похоронены игумения Афанасия (Качалова) в склепе справа, игумения Магдалина (Верховская) и известные нам схимонахини Мелания, Мария (Поливанова), Параскева. Возможно, кто-то еще из старших монахинь... Пионерский лагерь стер остатки этих могил с лица земли.

Судьбы священнослужителей и населъниц Зосимовои пустыни после 1929 года

Последними священниками в Зосимовои пустыни, служившими как до революции, так и в годы существования трудовой артели, были иереи Михаил Николаевич Виноградов и Димитрий Ильич Розанов. Кроме старых монастырских священников, в 1920-х годах в храмах Зосимовои пустыни служил Василий Петрович Лукьянов, иеродиакон, служивший ранее в Троице-Сергиевой Лавре. О его монашеском имени, жизни до принятия обетов и о дальнейшей судьбе, к сожалению, ничего не известно. О священномученике Димитрии Розанове, погибшем во время репрессий 1930-х годов, уже сказано выше.

Священник Михаил Николаевич Виноградов

Священник Михаил Николаевич Виноградов родился в 1873 году, 6 мая, в семье священника села Старая Ситня Серпуховского уезда Белопесоцкой волости. Сначала он обучался в Донском училище⁸⁰², затем в 1895 году окончил Московскую Духовную семинарию. Сухие формуляры говорят, что с 1896 по 1902 год Михаил Николаевич учительствовал в Давидовой пустыни Серпуховского уезда. С 1902 по 1906 год служил в Москве псаломщиком в Елисаветинской церкви на Дорогомиловском кладбище, а с 25 августа 1906 года по 1930 год он, как служитель Божий, совершал священные Таинства и церковные обряды в Троице-Одигитриевском монастыре Зосимова пустынь. Отец Михаил упоминается в списке артели трудовой общины Зосимова пустынь 1920 года (тогда ему исполнилось 46 лет) и в списке лиц, лишенных избирательных прав (от 11 декабря 1928 года), вместе с женой и старшим сыном Валентином Михайловичем. В 1930 году батюшка был переведен служить в храм села Лисинцево Наро-Фоминского района. К этому времени его жена Мария Петровна (45 лет) и младший сын Николай (15 лет) были при нем, а старшие дети Валентин 24 лет, Евгений 22 лет, Михаил 20 лет и Варвара 18 лет «отделены от родителей». Проживал о. Михаил в церковной сторожке, для пропитания семьи держал корову. Он делил свой кров вместе с тремя сестрами из Зосимовой пустыни: Екатериной Соловьевой, Александрой Сафроновой и Матреной Федулаевой. Сестры убирали и сторожили храм, а для хлеба насущного занимались рукоделием.

Сохранились отзывы крестьян о деятельности о. Михаила в селе Лисинцеве. Все они были представлены в виде обвинительных свидетельств против священника на допросах. Для верующего человека эти обвинения имеют другой смысл и звучат совсем иначе. Приведем их:

– Для привлечения в церковь большего количества верующих Виноградов при помощи монашек вычистил в церкви все до яркого блеска и организовал из монашек хор, в результате чего количество верующих, посещающих церковь, увеличилось, а также увеличилось и антиколхозное настроение среди крестьян.

– Виноградов часто читал в церкви проповеди с таким умилением, что иногда молящиеся в церкви плакали.

В конце мая 1931 года, 22 числа, батюшку и трех «монашек» арестовали. С ними были арестованы еще две зосимовские сестры, Александра Конова и Екатерина Монахова, проживавшие в соседней деревне Лукине. Все проходили по одному делу. Им инкриминировалось (как записано в обвинительном заключении) то, что они «собирались у священника Виноградова М. Н. для обсуждения и выработки планов совместных антисоветских действий и срывов предстоящих кампаний в деревне, что неоднократно и успешно осуществляли на протяжении 1930–1931 гг.». Очень скоро, 29 мая, на заседании тройки при ПП ОГПУ МО был вынесен приговор всем шестерым: «заключить в Исправтрудлагерь сроком на пять лет, с заменой высылкой через ПП ОГПУ в Казахстан на тот же срок, считая срок с 22/V 1931 г.»⁸⁰³. Из справки, выданной Комитетом по правовой статистике и специальным учетам Генеральной прокуратуры республики Казахстан №163-К от 15 ноября 2006 года в ответ на запрос из Зосимовой пустыни, стало известно, что «Виноградов Михаил Николаевич, 1873 года рождения, был выслан в Алма-Ата и умер 31.05.1932 г.».

Сестры

Некоторые сведения о судьбах сестер Зосимовой пустыни после ликвидации артели в 1929 году удалось почерпнуть из следственных дел 1931 – 1932 годов, когда во время коллективизации начались аресты монашествующих и священников, поводом служила их «антисоветская агитация». Прежде всего обратим внимание на свидетельство, данное одной из сестер на допросе – о сохраненном монашеском укладе жизни в артели Зосимова пустынь в 1920-х годах: «Монастырь продолжал существовать и при советской власти в скрытом виде под вывеской сельхозартели со всеми распорядками монастырского устава и обряда»⁸⁰⁴. Среди показаний арестованных есть и подробности выселения насельниц Зосимовой пустыни после известного Постановления Президиума Моссовета от 28 декабря 1928 года. Сестры «находились в монастыре до 1929 года мая месяца»⁸⁰⁵, а потом были «высланы милицией ввиду ликвидации монастыря»⁸⁰⁶.

Когда «разогнали монастыри, некоторым старым монашкам некуда было и уходить»⁸⁰⁷. «По закрытии монастырских жилищ сестры пошли по деревням и нашли себе квартиры»⁸⁰⁸ около Зосимовой пустыни в деревнях Сотниковой, Кузнецовой, Архангельской, Шеламовой, Лукиной, Лисинцевой, а также в селениях около Наро-Фоминска: Таширове, Котове, Новинском. Народ им помогал, случалось, что сестер пускали жить на квартиры бесплатно⁸⁰⁹. Они сами зарабатывали себе на хлеб: летом работали у крестьян, зимой занимались рукоделием на заказ – строчили одеяла, вязали чулки и кружева, шили, за что крестьяне приносили продукты: яйца, молоко, хлеб, муку, овощи. Иногда работали нянями, мыли полы, «стирали белье для рабочих наро-фоминской фабрики»⁸¹⁰.

Монахини не оставляли церковь и молитву, ходили в храм на богослужения. По домам они читали Псалтирь об усопших или пели на клиросе в храме. Сельские священники приглашали «бывших» монахинь помогать им в праздники при совершении молебнов по деревням. Крестьяне оделяли сестер продуктами и кормили обедом, поддерживая жизнь одиноких женщин, потерявших обительский кров. Знакомые священнослужители заботились не только о пропитании сестер Зосимовой пустыни, они помогали им соблюдать монашеские правила в совершенно новых условиях. Например, священник села Таширова о. Алексий Чеснов «собирал сестер к себе, и они там учились петь молитвы»⁸¹¹. Те, кто поселился в деревне Новинской, встречались друг с другом в одном доме, к ним приходил священник из соседнего села Литвинова о. Петр Смирнов, и вместе они «устраивали пение молитв, читали Евангелие»⁸¹². Одну из сестер «в 1930 году пригласил священник Литвиновской церкви о. Петр Смирнов походить с ним по деревням с иконой, и за работу он заплатил 7 руб.»⁸¹³. В селе Котове священник о. Валентин Лукьянов иногда навещал монахинь и «во время больших праздников служил на квартире у них, как и у всех крестьян»⁸¹⁴.

Священник села Лисинцева о. Михаил Виноградов устроил сестер на работу к себе в храм: Сафронова Александра Яковлевна и Соловьева Екатерина Петровна числились уборщицами в церкви, а Федулаева Матрена Григорьевна – сторожем церкви. В этом же селе они были арестованы 22 мая 1931 года вместе с батюшкой. По одному делу с ними проходили еще две зосимовские сестры: Монахова Екатерина Александровна и Конова Александра Ивановна, проживавшие в соседней деревне Лукине в собственном доме, купленном весной 1930 года. В протоколах они отмечены как «рукодельницы»⁸¹⁵. О Коновой Александре Ивановне есть свидетельство, что она «являлась активным помощником священнику» села Лисинцева и «среди верующих проводила недовольство по отношению заработка священника, заявляла, что верующие мало платят во время службы в церкви»⁸¹⁶.

Зосимовские сестры в эти годы не раз заступались за священников перед властями. Так, в селе Таширове «в 1930 году, когда отобрали у попа Чеснова их корову, то крестьяне пошли к колхозу, чтобы отобрать у колхоза священникову корову. В этой толпе были и наши монашки, в том числе и я», – показала на допросе Мария Агаркова⁸¹⁷. В селе Котове произошло следующее: «В 1931 году в феврале месяце проводился сбор на тракторные акции. В том числе были обложены монашки Сахарова, Шавырина и Иванюк⁸¹⁸ по 25 рублей каждая. В результате оказалось, что через два дня в собравшейся толпе на улице женщины обсуждали вопрос, что вот, мол, добрались до монашек и тех обложили сбором, который, в сущности, не выполнили до настоящего времени. Как только священнику Лукьянову Валентину прислали налог, то монашки Сахарова, Шавырина и Иванюк пошли по деревне и под религиозным убеждением просили крестьян помочь священнику. После этой агитации нашлись сочувствующие, которые помогли священнику в уплате налога»⁸¹⁹.

Если изучать вопрос расселения осиротевших насельниц Зосимовой пустыни, станет ясно, что они находили приют в селах и деревнях, окружающих закрытый монастырь. Большее число сестер обосновалось в деревне Сотниковой в одном километре от обители⁸²⁰. В родной дом в Сотникове вынуждены были возвратиться Моховы Евдокия Константиновна, Екатерина Федоровна и Ксения Александровна⁸²¹, их связывали родственные узы. Добавим также, что «в числе учредителей Рудневского православного общества», утвержденного властями 3 июля 1926 года, был «крестьянин деревни Сотниковой Федор Константинович Мохов»⁸²². В доме Ф. К. Мохова поселились еще и Александра Солнцева и Мария Моногарова. Остальные поселились у других крестьян. 22 мая 1931 года одновременно были арестованы одиннадцать зосимовских сестер: Мохова Екатерина, Солнцева Александра, Моногарова Мария, Назарова Наталия, Герасимова Мария, Иванова Дарья, Иванова Васса, Устинова Ольга, Новикова Мария, Королева Пелагия, Полянская Прасковия⁸²³. Некоторые из них не скрыли, что «в начале советской власти пришлось терпеть голод и ходить по крестьянам собирать подаяния»⁸²⁴.

Из одиннадцати сестер, арестованных в Сотникове, только Пелагия Королева была рясофорной послушницей. Остальные сестры подвизались в труде и молитве в монастыре как простые послушницы и трудницы, не имея никакого монашеского чина. Но образ жизни и служение Богу, которое несли в миру зосимовские насельницы, были таковы, что всех сестер мирское население называло «монашками». Женщины, пришедшие в монастырь и вынужденные жить вне обители, старались сохранить заветы ее основателя и помогать друг другу, по слову Христа. Нельзя сказать, что в отношении к существующей власти они были лояльны, ведь в то время тех, кто служил Богу и Церкви, объявили вне закона.

Вот какие высказывания сохранились в следственном деле. «В деревне Сотниковой проживала группа монашек Зосимовской пустыни, которая представляла спаянную группу. По своим политическим настроениям эта группа к советской власти относилась не совсем дружелюбно. В состав этой группы монашек входили я [Моногарова], Моховы три сестры, Солнцева, Устинова, Новикова, Ивановы две сестры, Герасимова, которые группировались вокруг Моховой. Эти монашки, в том числе и я, были сильно обижены советской властью за то, что она от нас отняла монастырь. Нас иногда посещали крестьяне окружающих деревень. Мы же, в свою очередь, иногда бывали у монашек города Нары. В разговоре с ними говорили о нашем плохом житье, вспоминали житье в монастыре. В этом разговоре без неудовольствия на советскую власть, конечно, не обходилось. Я с своей стороны считаю советскую власть безбожной, и за такую власть молиться грешно. Советская власть в своей борьбе арестовывает совершенно невинных людей, а именно нас, монашек. Нас арестовали за то, что мы верим в Бога. Такое действие со стороны советской власти иначе, как гонение на религию, назвать нельзя»⁸²⁵.

Именно в дом к Моховым иногда ходил священник о. Димитрий Розанов; никто из сестер не раскрыл на допросах темы их разговоров. При аресте у Моховой были изъяты (кроме различных записок и «адресов неизвестных лиц») «Послания епископов», у сестер Ивановых «портрет Николая II с сыном Алексием», в доме Волкова (где жили Назарова, Герасимова, Полянская) – «пропуск в Бутырскую тюрьму ОГПУ». По-видимому, сестры посещали тех, кто был арестован раньше. Ивановы с почтением отзывались о царе Николае II, «часто вспоминали о царе, когда жить было очень хорошо»⁸²⁶. Все они понимали, что арестованы за свою веру в Бога, и никто не собирался отступать от нее ни за какие блага.

После ареста священника Димитрия Розанова, который произошел 28 мая, одиннадцать сестер, арестованных в Сотникове, вместе с о. Димитрием 29 числа были переправлены в Бутырскую тюрьму. Проходили по одному делу, «возникшему из поступивших в Наро-Фоминский райаппарат ПП ОГПУ МО сведений, что... вышеуказанная группа в течение двух последних лет проводила антисоветскую агитацию против организации колхоза и других мероприятий соввласти, проводимых в деревне». Никто из обвиняемых «виновными себя в антисоветской деятельности не признал». Следственное дело было представлено на внесудебное рассмотрение судебной тройки, последнее состоялось 16 июля 1931 года.

В другой деревне (Архангельской), ближайшей к Зосимовой пустыни, арестовали еще шесть сестер: Грибкову Марию Павловну, Жаркову Надежду Васильевну, Конюшенкову Марию Андреевну, Королеву Меланию Алексеевну, Краснопольскую Пелагею Захаровну, Портнову Марию Ильиничну. По одному делу с ними проходили еще шесть зосимовских сестер, трое из них: Волкова Анна Игнатьевна, Поспелова Анастасия Ивановна и Иванова-Новоторова Агриппина Ивановна – проживали при церкви в Инвалидном доме № 9, который располагался на территории монастыря. Другие три сестры: Гаврилова Анна Гавриловна, Конюшенкова Татьяна Алексеевна и Моногарова Евфимия Алексеевна – были арестованы в деревне Шеламове Наро-Фоминского района, там, где Гаврилова и Конюшенкова купили себе собственный дом. В нем монашки собирались на общую молитву, туда же приезжал священник Димитрий Розанов. В Архангельском сестры приходили в дом № 5, где вместе с Жарковой, Грибковой, Королевой проживала старая игумения, матушка София. Как показала на следствии одна из сестер, они «собирались в доме, где живет старая игуменщина, молиться Богу, а в доме Розанова неудобно было молиться, потому что к нему приходили люди и весь день у него в доме какая-то сутолока». Мария Портнова жила отдельно и ухаживала за детьми хозяев. Все зарабатывали на жизнь рукоделием. Сестры, нашедшие себе приют при церкви на территории Инвалидного дома, заслуживают особого рассказа: они вышли из монастыря в 1928 году, поселились на особых квартирах и обслуживали храм. Анастасия Поспелова (по происхождению – дочь дьячка) работала в церкви в качестве псаломщицы, пела на клиросе и ходила с батюшкой по селам, когда он обходил приход. На одной квартире с ней жила монахиня Феофания (Теплова), которая, по всей видимости, несла послушание в храме. Анна Волкова и Агриппина Иванова-Новоторова занимались уборкой храма. Всем церковницам верующие крестьяне за их труды платили хлебом, картошкой и другими продуктами⁸²⁷. Из двенадцати сестер только Анна Игнатьевна Волкова имела в монастыре чин рясофорной послушницы. При организации артели в 1920 году она была помощницей игумении. Ее благословили стать членом Правления артели «Зосимова пустынь», где она занималась экономическими вопросами, и членом Правления Наро-Фоминского уездного союза с/х коллективов от артели Зосимова пустынь⁸²⁸.

В деревню Кузнецову, в дом к своему родственнику Тараканову, из закрытого монастыря пришла Евдокия Тараканова и привела с собой монахиню Дорофею Пестову и еще одну сестру – Матрону Карташову. 22 мая 1931 года арестовали одну Матрону Карташову⁸²⁹. В ее следственном деле отмечено, что они ходили «к монашкам Моховым, проживавшим в дер. Сотниковой».

Среди зосимовских сестер, арестованных в окрестностях Наро-Фоминска (в селениях Таширове, Котове и Новинском), Мария Забелина и Мария Панкратова имели в монастыре монашеские чины⁸³⁰. Остальные подвизались в монастыре простыми послушницами и трудницами. Большинство сестер пребывали в Зосимовой пустыни с начала 1900-х годов: Ксения Андреева, Мария Агаркова, Анастасия Илюшина, Варвара Сахарова, Екатерина Шавырина⁸³¹. Перипетии военного времени привели в Зосимову пустынь Евфросинию Шевченкову и Екатерину Хлынову. И только с 1920-х годов в артели Зосимова пустынь начали трудиться Мария Шелякина и Анна Николаева⁸³².

У некоторых сестер была возможность уехать к родным. В село Колочская Слобода Уваровского района Московской области вернулись сестры Андриановы Матрена, Пелагия, Ксения с теткой Екатериной Евстигнеевой (монахиней Иулией)⁸³³. Туда же, на родину, отправились сестры Федины Марфа и Матрона. В Колочской Слободе проживало много бывших насельниц из различных монастырей. Удалось также выяснить, что Пелагия Андрианова «с 1 января 1931 года была в должности псаломщицы Колочской церкви, за что получала небольшие средства, на которые и существовала». Матрона Федина избежала ареста, т. к. в это время уехала к брату в Москву. По каким-то причинам не была арестована и 74-летняя монахиня Иулия, хотя ордер на ее арест вместе с Матроной Андриановой был подписан и подшит вдело. Жили замкнуто. Один из свидетелей сообщал: «Ведут себя очень осторожно. Когда ни приди по какому-либо вопросу, днем и вечером, завсегда калитки бывают закрыты и обязательно спрашивают: кто, зачем». Марфа Федина откровенно показывала на допросе о предмете их бесед с местными жителями: «Если женщина жаловалась нам, что им плохо-де живется, то я им отвечала, что на все воля Божия и, следовательно, мы чем-то прогневали Бога. ...Я слышала, что в Москве производится арест монашек, угоняют священников, и говорила: наверное, и до нас очередь дойдет. Но ведь этим религию все равно не убьют. Пускай со мной что хочешь делают, но я все равно религию не брошу»⁸³⁴.

К родной сестре в село Липицы под Серпуховом пришла монахиня Раиса Румянцева⁸³⁵, а вместе с ней рясофорная послушница Екатерина Кузнецова⁸³⁶. Они были арестованы в один день и проходили по одному делу с архимандритом Мисаилом (Зайцевым Михаилом Ермолаевичем) из Тихоновой пустыни Калужской губернии (монастырь закрыт в 1923 году). За несколько дней до их ареста владыка Иоасаф (Шишновский) назначил о. Мисаила на должность священника в храм села Липицы Серпуховского района Московской области. В показаниях монахини Раисы сохранились следующие слова, характеризующие их отношение к коллективизации: «По части коллективи зации он [о. Мисаил] говорил, как и все пастыри, что верующий человек в Бога должен противиться колхозу, так как в колхозах святых отцов и Бога не почитают. Туда вступают заблудившиеся люди, их нужно выводить на добрый путь спасения. Это он говорил за чаем в доме Дроновой [председателя церковного совета]. Мы, монашенки, всегда доверяли и будем верить нашим учителям святым отцам. К тому же он, Зайцев, является архимандритом, присланным из Москвы владыкой Иоасафом, епископом Серпуховским». О своем мировоззрении она сказала так: «По убеждениям я и сейчас верю только в силу Бога, и все от Него зависит. Советская власть также временно послана от Бога. По Писанию Божьему, она должна смениться в скором времени, так как Бог гонений на Церковь Православную не позволит»⁸³⁷.

В деревню Мелихову Угодско-Заводского района Московской области уехали Елизавета Рыжикова (Орлова) и Татьяна Платонова, и были там арестованы⁸³⁸.

В родные края Рузского района вернулись Елена Малофеева (в деревню Томнину к брату) и Александра Михеева (в деревню Молодякову к матери)⁸³⁹. Можно отметить, что на допросе Александра Михеева даже не старалась отрицать свое негативное отношение к происходившим событиям: «Я, как монашка, ходила в деревне Молодяковой к знакомым крестьянам-односельчанам и беседовала с ними на религиозные и политические темы. Я как верующая считаю, что власть неправильно делает, притесняя религию. Об этом я говорила с крестьянами, также и среди крестьян иногда говорила, что власть замучила крестьян разного рода заготовками. Будучи в дер. Федоровке Наро-Фоминского района в 30-м [году], я в группе крестьян говорила председателю сельсовета: «Зачем вы обираете крестьян?» Присутствовавшие крестьяне со мной очень все согласились»⁸⁴⁰.

Не отрицала того, что дома «беседовала о гонениях на монашествующих и одновременно роптала на советскую власть в отношении гонения на монастыри и церкви» и рясофорная послушница Ольга Богословская⁸⁴¹. После 45 лет, проведенных в монастыре, ей пришлось в 1928 году уехать в село Подушкино Кунцевского района Московской области к сестре, которая была замужем за священником. Неизвестно, какими мотивами пользовались «судьи», но 78-летняя монахиня не была осуждена, и освобождена из-под стражи, т. к. ее «виновность в систематической агитации против проводимых соввластью мероприятий и хозяйственно-политических кампаний не установлена»⁸⁴².

В селе Спас-Косицы Верейского района были арестованы 25 мая 1931 года четыре сестры Мамонтовы: Евфимия, Пелагия, Елизавета и Марина Дмитриевны. Евфимия уехала из монастыря в 1927 году, купила в селе Спас-Косицы домик и несла послушание псаломщицы в местной церкви (можно предположить, что с ней была Пелагия). К ним через некоторое время приехали сестры Марина и Елизавета, оставившие монастырь после его закрытия в 1929 году. В этом селе они жили вместе со своей матерью Пелагией Андреевной, занимаясь рукоделием для своего пропитания. Об отношении к советской власти каждая из сестер прямо высказалась на допросе, заявив, что этой власти «не сочувствует, т. к. является человеком верующим, а советская власть преследует религию». Когда четверых арестованных сестер выводили из дома, они запели духовные песни, что также вменилось им в вину. Приговор, вынесенный 28 июня судебной тройкой, был неодинаков для всех: Евфимию и Елизавету⁸⁴³ осудили на три года исправительно-трудовых лагерей. Для Пелагии и Марины пятилетний лагерь заменили ссылкой в Казахстан на те же пять лет, считая срок с 25 мая 1931 года⁸⁴⁴.

Годом позже, в 1932 году, арестовали Серафиму Андреевну Максину в Москве, она там жила у своей сестры и уже знала о смерти игумений Афанасии (Лепешкиной) в ссылке. Ее обвиняли (вместе с прочим) в распространении слуха о том, что «высланных монашек из их монастыря в ссылке морят голодом, непосильно заставляют работать. На этой почве многие умирают». Содержалась Серафима Андреевна в Бутырском изоляторе, была приговорена к «заключению в Исправтрудлагерь сроком на три года, отправлена этапом на станцию Медвежья Гора Мурманской ж. д. в Белбалтитлаг ОГПУ»⁸⁴⁵.

Особенно тяжелыми для монахинь бывшего монастыря Зосимова пустынь оказались двадцатые числа мая 1931 года. Всего известны имена 60 человек из Зосимовой пустыни, подвергшихся репрессиям в 1931 – 1932 годах. Из осужденных в 1931 году зосимовских сестер (сведения о которых известны) приговор «к заключению в Исправтрудлагерь сроком на пять лет» получили Жаркова Надежда Васильевна и Илюшина Анастасия Борисовна. Шестеро: Мамонтовы Евфимия и Елизавета Дмитриевны, Моногарова Мария Антоновна, Иванова Дария Васильевна, Устиновна Ольга Устиновна, Новикова Мария Григорьевна – были приговорены к «заключению в Исправтрудлагерь сроком на три года». Большинство же приговорили к «высылке через ПП ОГПУ в Казахстан»; в ссылку направляли этапом. Следственные дела не проясняют, за что и почему некоторые насельницы обители получили более суровое наказание.

После возвращения из ссылки второй арест перенесли четверо из известных нам зосимовских сестер. Мария Агаркова по возвращении из ссылки в 1936 году проживала сначала в Тульской области, а в «августе-сентябре 1938 года приехала в Наро-Фоминск, чтобы устроиться куда-нибудь на работу. В течение этих месяцев до ареста (последовавшего 27 октября 1938 года) прислуживала за псаломщицу по церквам Петровской и Афинеевской. Жила без прописки в разных местах в Наро-Фоминске у знакомых. Существовала на деньги, которые платил ей священник за прислуживание псаломщицей, при похоронах, от 5 до 10 рублей». Во время следствия она находилась в Таганской тюрьме. Врач Таганской тюрьмы при медосмотре установила, что Агаркова «старчески изношена. Легкий труд» (по-видимому, реально возможный). Интересно отметить изощренность допросов 1938 года, когда в особую справку об арестованной вносили такую информацию: «Лиц, скомпрометированных обвиняемой по данному делу, не имеется». В конце апреля 1939 года было «готово» обвинение, и Марию Агаркову опять выслали в Казахстан на пять лет в район Чимкента⁸⁴⁶. Отбывала ссылку в Сарысуском районе Джамбульской области.

Второй арест еще двух (из четверых) сестер тоже связан с Казахстаном. Анна Николаевна Николаева второй раз была арестована в городе Порхове Ленинградской области 16августа 1938 года и осуждена на четыре года ИТЛ. Сначала ее заключили в Сегежлаг⁸⁴⁷ НКВД Карелии, а в начале войны перевели в Карагандинский лагерь, куда она попала 20 августа 1941 года. Освободили Анну Николаевну 21 марта 1942 года⁸⁴⁸. О преподобномученице Марии Ильиничне (Портновой), второй раз арестованной в Казахстане и расстрелянной там же, см. выше.

Четвертая сестра, прошедшая через два ареста, – Александра Ивановна Конова. После ликвидации артели Зосимова пустынь в 1929 году она нашла приюту матери в деревне Лукнной⁸⁴⁹. «В 1931 году была осуждена сроком на пять лет высылки. Срок отбывала в Петропавловске (Казахстан) в течение одного года, после чего была освобождена досрочно, по каким причинам – не знала»⁸⁵⁰. 5 декабря 1937 года ее снова арестовали дома в деревне Лукине по обвинению в агитации против советской власти. Через два дня на заседании тройки при ПП ОГПУ МО от 7 декабря 1937 года вынесли приговор: «Осуждена по статье 58/10 УК на восемь лет ИТЛ. Прибыла в Берикульское отделение Томской ж. д. 7 мая 1938 года». Через год, в марте 1939 года, Александра Конова направила заявление о пересмотре решения спецтройки УНКВД МО по ее обвинению в адрес Наркома Внутренних дел СССР Л. Берии. В нем она написала, что «вторично несет наказание за первую судимость, так как нового обвинения ей предъявлено не было, и весь допрос ее, имевший место один раз при аресте в районном НКВД, сводился к расспросу о причинах первого ареста, что отмечено в протоколе». Александра Ивановна свидетельствовала о шантаже, который она испытывала со стороны следователя, «настоятельно требовавшего ею подписи: «Как иначе будет жить твоя мать, если ты не подпишешь?"»

29 августа 1939 года проводились повторные допросы свидетелей в Наро-Фоминском районном отделении УНКВД МО, 13 октября 1939 года прокурор Наро-Фоминского района Васильев подписал свое мнение: «Вследствие недостаточности материала для обвинения Коновой Александры Ивановны, вынесенное ранее решение тройки управления НКВД МО отменить. Осужденную Конову А. И. из-под стражи освободить». 27 февраля 1940 года на имя Берии поступило письмо матери Коновой, с просьбой освободить ее дочь⁸⁵¹. 25 марта 1940 года документы о пересмотре дела Коновой А. И. были пересланы начальнику Спецчасти УНКВД МО. Предложение прокурора Васильева отклонено, постановление УНКВД МО, подписанное 22 апреля 1940 года, гласило: «Решение тройки при УНКВД МО от 5 декабря 1937 года в отношении Коновой Александры Ивановны оставить в силе». Работу в лагерях Александра Конова выдержала, вернулась из Сибири и в 1956 году сама добилась своей реабилитации⁸⁵².

Откуда зосимовские сестры черпали силу духа и мужество переносить допросы и ссылки? Вера во Всевышнего, премудро управляющего их судьбами, всегда помогала им. Монастырь с его строгим уставом оставался для них «землей обетованной», которую они были вынуждены покинуть и куда хотели вернуться. Об этом сестры открыто говорили на следствии: «Нужно терпеть, трудная жизнь настала для всех, но, наверное, пришло такое время, а поэтому только остается больше уповать на Бога и просить Его послать облегчение. ...Разговоров на политические темы не было. Большею частью говорили про монастырскую жизнь, и была мечта о том, чтобы попасть опять в монастырь. Было бы очень хорошо, так как жизнь в последних нам нравилась, и если бы создались опять монастыри – минуты бы не стали проживать в миру»⁸⁵³.

Несмотря на проходившие аресты и ссылки, в оставшихся на свободе не угасала вера в Промысл Божий, не сгибалась воля, не ослабевали они в служении Богу и ближним. О жизни некоторых зосимовских сестер за период 1930-х годов удалось найти скудные, но важные сведения в следственном деле свяшенномученика Георгия Федоровича Архангельского, служившего священником в селе Руднево с 1935 года вплоть до ареста в 1937 году. Отец Георгий духовно окормлял бывших насельниц Зосимовой пустыни, которые исправляли в храме клиросное послушание и помогали в церковном служении. В 1937 году, во время волны массовых репрессий против духовенства и верующих, оперативно-розыскные работы наро-фоминского НКВД велись против о. Георгия и сестер Зосимовой пустыни. Рудневский сельсовет в своей характеристике на арестованного 3 сентября 1937 года о. Георгия Архангельского сообщил, что священник Георгий «группирует монашек бывшего монастыря Зосимова пустынь и является их руководителем; все монашки проживают поблизости к селу Рудневу и каждый воскресный день посещают церковь, а также бывают на квартире Архангельского». Отцу Георгию вменялось в вину «систематическая антисоветская и контрреволюционная агитация, сочувствие расстрелянным изменникам родины и врагам народа», а также что он «группировал монашеский элемент». Батюшка обвинялся в ведении разговоров о близкой войне и поражении в ней большевистского режима. Тройка НКВД по Московской области определила ему высшую меру наказания, и 14 октября 1937 года о. Георгия расстреляли на Бутовском полигоне. Ныне он прославлен нашей Церковью в лике новомучеников Российских.

В следственном деле священномученика Георгия Архангельского названы его духовные чада из зосимовских сестер: «монахини Ксения Александровна Мохова и Евдокия Мохова( проживали в деревне Сотниковой), монахини Варвара, Мария и Дорофея (из деревни Архангельской), монахини Любовь и Пелагия (из деревни Шеломовой), монахиня Пелагия (из Ожигова)»⁸⁵⁴. Дореволюционные документы приоткрыли судьбу только монахини Дорофеи и сестер с указанными выше фамилиями, остальные имена настолько распространены, что их узнавание достаточно затруднительно. Например, из числа Моховых, проживавших в деревне Сотниковой, более подробно удалось познакомиться только с жизнью Ксении Александровны благодаря ее внучатой племяннице.

Ксения Александровна Мохова родилась в 1878 году в селении Бекасово (недалеко от Зосимовон пустыни). Часто присутствовала в монастыре на службах. Примерно в 1892 году она была там на Пасхальном богослужении вместе со своей младшей сестренкой Акилиной. И какой-то блаженный, положив руку ей на голову, предсказал Ксении Александровне монашество. А испугавшуюся маленькую сестренку успокоил: «Ты не бойся, ты монахиней не будешь». Вскоре в молодых летах Ксения пришла в монастырь. Там до 1917 года занималась рукоделием, а в артели в 1920-х годах несла послушания на общих работах. После закрытия монастыря жила в деревне Сотниковой. В ее келий было много икон и книг из монастыря, но куда они пропали после ее смерти – неизвестно. Прислуживала в Рудневском храме до ареста священника о. Георгия, а потом стала ездить в Покровский храм на станцию Алабино. Поезда ходили тогда редко, окружную дорогу еще не построили. Часто после вечерней службы ночевала в Бекасово у своей сестры Акилины Александровны (по мужу Румянцевой⁸⁵⁵), а рано утром уходила к себе в Сотниково. Все три Моховы, бывшие насельницы Зосимовой пустыни, до конца жизни были верны Богу, но монашеского пострига они принять не успели. Умерла Ксения Александровна в 1954 году, похоронена на старом наро-фоминском кладбище (в нынешнем пригороде Новофедоровке). За могилкой ухаживает внучка Акилины Александровны, Антонина Михайловна Погорелова⁸⁵⁶, она недавно поставила там новый деревянный крест.

Евдокия Константиновна Мохова (1865 года рождения) отошла ко Господу раньше. Екатерина Федоровна Мохова, вернувшись из казахстанской ссылки, проживала в 1940–1950-х годах с матерью в своем родном доме в Сотникове. Вместе с Ксенией Александровной она постоянно ходила в церковь. В деревне зосимовских сестер уважали и называли «монашками». Обе жили скромно, держали себя достойно монашеского звания (хоть и не имели его). В отношении хозяйства телесных сил сестер хватало на обработку небольших огородов⁸⁵⁷. Екатерина Федоровна умерла не ранее 1955 года.

По устным сведениям жителей села Могутова, около их храма были похоронены пять сестер из Зосимовой пустыни. Имя одной из них – Екатерина. Остальные имена неизвестны.

Исторические материалы показывают, что другие сведения о судьбах насельниц Зосимовой пустыни следует искать недалеко от железнодорожных станций, расположенных по Киевской дороге. В селе Петровском (около Алабино) в течение трех лет, вплоть до своего ареста, последовавшего в 1931 году, проживали преподобномученицы игумения Афанасия (Лепешкина) с послушницей Евдокией (Бучиневой) и матушкой Антонией. Кто остался в Алабино после ареста игумении разделить сиротство старенькой монахини Антонии, неизвестно. Но только с одной из станций Киевской железной дороги в первой половине 1930-х годов приезжали зосимовские сестры в Москву, в Высокопетровский монастырь, бывший в те годы одним из центров церковной жизни Москвы. Многие старцы монастыря ранее подвизались в Свято-Смоленской Зосимовой пустыни⁸⁵⁸ и перешли в Высокопетровский монастырь после закрытия родной обители в 1923 году. Настоятель монастыря воссоздал в Высоко-Петровском монастыре зосимовское богослужение и заботливо оберегал монашеское делание пришедших туда отцов. Среди них был один из ближайших учеников последнего настоятеля Зосимовой пустыни схиигумена Германа – иеромонах Агафон (Лебедев), впоследствии схиархимандрит Игнатий, погибший в 1938 году в лагерях ГУЛАГа (ныне прославленный в лике священномучеников). Именно к нему сестры из разоренной женской Зосимовой пустыни и обращались за советом. Об этом нам оставила свои воспоминания его духовная дочь монахиня Игнатия (Петровская)⁸⁵⁹. Воспроизведем этот рассказ по ее книге «Старчество на Руси» дословно.

«Пишущей эти строки довелось встретиться с сестрами, которые происходили из пустыни, созданной отцом Зосимой (Верховским). Они пришли искать духовного руководства и помощи к старцу Зосимовой (мужской) пустыни о. Агафону. Пустыни женской уже не существовало, сестры жили в деревне под Москвой. Им хотелось передать то, что осталось от их прошлого. До них, вероятно, дошло известие, что отец Агафон был большим почитателем их старца Зосимы. Сестры отличались душевностью, простотой и непосредственностью отношений, в них была большая внутренняя свобода, связанная воедино с искренностью и доброжелательностью. Отцу Агафону они с любовью передали портрет отца Зосимы, писанный масляными красками, очень хороший, достойный по качеству исполнения. Позднее они с доверчивостью передали некоторые личные вещи старца: деревянные ложки, четки, «стволинку», через которую отец Зосима пил воду во время болезни, а также некоторые письма духовных дочерей отца Зосимы, его племянниц Веры и Маргариты. На этих письмах, писанных старинным почерком, были видны пятна – следы слез, которые проливали сестры в их тяжких душевных искушениях в Сибири при разлуке с духовным отцом. Так духовная семья старца Агафона породнилась с семьей старца Зосимы (Верховского). И был здесь один дух, одно мироощущение и мировосприятие. Значит, в разные периоды жизни духовных семей, выросших под старческим руководством, единым оказывается основное направление, основное восприятие жизни и путей спасения. Потому что здесь – одна подлинная основа, идущая от древних времен, полагающая свое основание в водительстве Христовом»⁸⁶⁰.

Перечисленные выше вещи и портрет в свое время увезла в скит на сохранение мать Евпраксия (духовное чадо арестованного о. Игнатия Лебедева), где эти вещи сейчас, точно неизвестно. Письма старца Зосимы и его духовных чад сохранила монахиня Игнатия, с ее разрешения часть писем была подготовлена к публикации А. Л. Бегловым⁸⁶¹. Летом 2001 года эта реликвия «вернулась в дом свой».

Матушка Игнатия – верная свидетельница подвигов пострадавших во время гонений новомучеников, истинная раба Христова, стала как бы живой нитью между сестрами прежней Троице-Одигитриевской Зосимовой пустыни и насельницами возрожденного в 1999 году монастыря.

Свидетельства о местонахождении сестер после закрытия Зосимовской обители встречаются и в городе Подольске, и в селе Роща, расположенном около Боровска. Открытые храмы, возможность посещать богослужения звали так далеко от родного запустевшего монастыря. Многие сестры после испытаний арестами и ссылками в лагеря приняли монашеский постриг. К сожалению, информации о них удалось собрать очень мало, слишком поздно были начаты поиски. Достоверно известно следующее.

Две родные сестры Надежда и Елена Шавырины приехали в Подольск в конце войны, где-то в 1944 году. В городе ни на один день не прекращались богослужения в Троицком соборе. Можно сказать, что в соборе они и «прожили» всю оставшуюся жизнь, не заботясь о суете мирского бытия. Сестры еще до переезда в Подольск принесли Господу монашеские обеты. Большинство прихожан не знали имен, данных им при постриге, но все считали их монахинями.

Монахиня Нимфодора, в миру Надежда Николаевна Шавырина. Родилась около 1878 года, умерла 28 февраля 1960 года в Подольске.

Монахиня Елисавета, в миру Елена Николаевна Шавырина. Родилась около 1888 года, умерла в октябре-ноябре 1966 года в Подольске.

Обе сестры в Зосимовой пустыни с 1905 года. О детстве Надежды и Елены сохранилось семейное предание. В их доме у родителей жила какая-то старица, которая предсказала матери: «Из чрева твоего будут две монахини». Надежда с детства отличалась тихим и скромным нравом. Елена жила как все, имела жениха, но в 17 лет неожиданно решила уйти в монастырь. В один день обе сестры уехали из родного дома. В Зосимовой пустыни их отец (по некоторым сведениям, происходивший из купеческого сословия) построил будущим монахиням деревянную келию, стоявшую в ряду с другими, на северной стороне обители.

До 1918 года в монастыре Надежда занималась рукоделием, а Елена несла послушания на общих работах. Во времена артели с 1920 по 1928 год обе трудились на общих работах, не желая уходить из монастыря до самого его закрытия. Попытки выяснить, как сложилась их судьба в 30-х годах, не увенчались успехом. Они пережили арест и ссылку (или заключение)⁸⁶². Когда, где и кто постриг насельниц пустыни в монашество – неизвестно. После долгих мытарств они достигли своего пристанища под покровом Пресвятой Троицы в Подольске. Примерно в начале 50-х годов сестры съездили в родную Зосимову пустынь. Их келия тогда была еще цела, но на территории монастыря располагался Инвалидный дом, в храме работал клуб, и они туда не зашли.

Каждое утро и каждый вечер отправлялись монахини в собор благодарить за все Всевышнего, молитвенно поминать родных и близких. До конца 50-х годов мать Елисавета прислуживала в алтаре, обе ходили по домам читать Псалтирь по усопшим. Потом сестры состарились; в храме они чаще всего стояли около канона и читали помянники прихожан. Жили приношениями добрых людей и церковной помощью. Крышу над головой им дала Клавдия Ивановна Короткова⁸⁶³, жившая в собственном доме по улице Володарской, 24 (дом не сохранился), за жилье монахини не платили. У сестер была отдельная комнатка с окошком во двор, около 8 кв. метров, где стояли две железные кровати и тумбочка между ними. На тумбочке находилось несколько бумажных икон, перед которыми сестры принимали свою скудную пищу. Обычно они пили чай или ели всухомятку⁸⁶⁴, жили очень замкнуто, выходили только в храм.

По воспоминаниям всех⁸⁶⁵, кто помнил сестер, Надежда была смиренная и кроткая. Елена имела более строптивый характер. Внешне сестры тоже отличались друг от друга. Елена была круглолицей, а Надежда худощавой, выше своей младшей сестры ростом (только к старости она ходила согнувшись). Надежда умерла легко, проболев всего несколько дней, на ее похороны приезжала их сестра⁸⁶⁶. Елена болела тяжело водянкой: ноги опухли, не могла передвигаться, спать приходилось сидя, положив голову на подушку. Обеих монахинь Клавдия Ивановна похоронила, где-то на городском кладбище Красная Горка на участке № З⁸⁶⁷; найти их могилки пока не удалось.

Некоторые источники, публикуемые нами в данной книге, позволяют думать, что сестры разоренного монастыря не только желали туда вернуться, но предпринимали все от них зависящее для этого. Известно, что несмотря на разные условия жизни, место проживания, насельники монастырей до конца жизни сохраняли монашеское братство или сестричество: встречались, помогали друг другу и даже старались воздействовать на власть, чтобы родная обитель вновь зажила по монастырскому уставу.

Приведем один документ, подтверждающий вышесказанное: «5 февраля 1955 года на прием к Уполномоченному Совета по делам Русской Православной Церкви явилась бывшая монашка монастыря Зосимова пустынь Шавырина Елена Николаевна, в возрасте 65 лет, проживающая в гор. Подольске по ул. Володарского, дом № 24, которая в настоящее время прислуживает в Троицком соборе гор. Подольска, и подала заявление об открытии этого монастыря, под которым записано 36 человек, именующих себя «сестрами» бывшего монастыря Зосимова пустынь. В последующей беседе 17 февраля Шавырина сообщила, что данное заявление было написаноею по просьбе всех записанных под заявлением, с которыми она встретилась в последний раз на Сергиев день в октябре 1954 года вТроице-Сергиевой Лавре. Далее Шавырина заявила, что все монашки бывшего монастыря Зосимова пустынь ежегодно два раза на Сергиев день собираются в Троице-Сергиевой Лавре и ведут разговор об открытии этого монастыря». Но ответ на это прошение был стандартный: «В настоящий момент удовлетворить ходатайство не представляется возможным»⁸⁶⁸.

Известия о следующей из числа сестер Зосимовой пустыни, обосновавшейся недалеко от Калужской железной дороги, удалось почерпнуть из книги «Женская Оптина», которую издательство «Паломник» выпустило в свет в 1997 году. Среди воспоминаний монахини Анны (Тепляковой) в главе «Ирина Воронежская» были такие строки: «После закрытия Аносина некоторое время Ирина вместе с певчими инокинями Меланией и Анастасией (ее сестрой) жили в селе Рождественское, где служил о. Досифей⁸⁶⁹. Потом они все переехали куда-то по Белорусской дороге. Однако вскоре батюшку арестовали. Сестры Мелания и Анастасия уехали на родину в Воронеж, а младшая Ирина (она уже была пострижена старцем в мантию с именем Иоанна) переехала на жительство в Калужскую область в село Рощу близ Пафнутиево-Боровского монастыря. Там она прислуживала в храме и жила вместе с монахиней Арефой из женской Зосимовой пустыни до конца своих дней. Я ее навещала. Никогда после Аносина мать Иоанна не снимала монашеской одежды. Умерла она в 1980-х годах. Там при церкви ее и похоронили. Позже, когда хоронили мать Арефу, я была у нее на могилке».

И мы отправились в Хотьково к матушке Анне (Тепляковой)⁸⁷⁰, а затем в Боровск. Вот что рассказала нам ма¬тушка Анна о зосимовской монахине Арефе.

«Мать Арефа жила недалеко от монастыря Пафнутиево-Боровского, и с ней жила монахиня из Аносиной пустыни, которая очень близка ей была – мать Иоанна. Мать Иоанна устроилась недалеко от монастыря Пафнутиево-Боровского при церкви в селе Рябушки. А мать Арефа, как она мне рассказывала, когда вернулась из ссылки, кто-то направил ее туда в Боровск. Но она никого не знала, ничего не знала, негде было голову приклонить, ночь ночевала у какого-то дома на крыльце. Но как-то они устроились, а там начали печь просфоры для храма. И жили где придется. А потом кто-то им из старообрядцев подарил домик недалеко от Пафнутиево-Боровского монастыря. И домик этот довольно приличный, хороший домик, с высокими окошками, с калиточкой. Он на улице, идущей от Боровского монастыря, по-моему, третий от уголка, и огород этого домика выходил прямо на монастырь. За ним еще дом, а потом будет поворот улицы направо, и тут будет церковь, которая прямо на бугру, а внизу уже будет там низина, к ней спуск, и уже Боровск на горе виден. Речушка еще есть слева от улицы, а их домик справа. Мать Иоанна и мать Арефа устроились в этом домике. Работали они в храмах алтарницами и пекли просфоры.

Мать Арефа долго не говорила, что она монахиня, и не открывала своего монашеского имени, называла себя Марией. Ее многие в Роще так и знают как Марию. А что до матери Иоанны, то мы с ней три года в Аносине жили, она годом больше меня жила в Аносине: я три года, а она четыре. В Аносине она еще не была пострижена, я ее знала как Иришу. Она жила и работала в башмачной. После закрытия монастыря мы не порывали с ней связь. Она приезжала в Москву, мы с ней встречались. Как-то она рассказала нам, с кем живет, и дала адрес. И мы навестили их, в этом уже домике, подаренном им.

Ездить мы туда начали в конце 60-х или начале 70-х годов. Первый раз мы поехали с о. Алексеем, моим покойным супругом. Он был диаконом. Давно это было. Приехали по адресу, что Ириша дала, прошли мимо храма, где теперь она и мать Арефа похоронены. Совсем близко их дом за поворотом. Я помню: кухонька налево, еще передняя и спальня. Мать Иоанна в это время немножко приболела, там в спальне она была, и мы там разговаривали. А мать Арефа с моим отцом Алексеем все разговаривает, разговаривает. Я подошла, а она улыбается и как-то очень приятно говорит: «Иди к своей Ирише, дай мне поговорить с отцом Алексеем». Я отвечаю: «Дайте мне послушать». Опять улыбается. Очень приятная была, ласковая, такая милая! Мы ее так полюбили, это невозможно передать. Хороший человек был! Вот тогда-то она и рассказала нам, что она одна из сестер Зосимовой пустыни по Киевской дороге. Мать Арефа была в молодости, наверное, очень красива, стройная такая. Ей было при нашей встрече уже лет 78, но кожа белая, лицо такое красивое было! И волосы совершенно не седые. У нее память прекрасная была. И хорошо, очень приветливо разговаривать умела. Но ни о ком, ни об одной другой монахине, она ни разу не проговорилась.

Мать Арефа была в ссылке после закрытия Зосимовой пустыни. Видимо, три года, тогда высылали сначала на три года. А вот уже позже, когда забирали в 36-м и в 37-м годах, тех чаще высылали на десять лет, и большинство пропали. Как и Аносин, ее монастырь закрыли в 1928 году. Так что обосновалась мать Арефа в Боровске где-то в 30-х годах. Мать Иоанна совсем ненамного раньше ее. И домик им подарили достаточно вскоре – еще до войны. Почему они обе поехали в Боровск? Там продолжали работать два храма. В селе Роща посередине расположен Пафнутиев монастырь, а по двум концам села – две церкви, и обе не закрывались. Они и надеялись, что там найдут и прибежище и получат какую-нибудь работу, и помолиться будет где. Мать Арефа пекла просфоры сначала для храма в городе Боровске, а потом уж для тех, что около монастыря.

А потом, уже в 80-х годах, мать Иоанна умерла, и мать Арефа осталась одна. Мы ездили в Боровск и после смерти матери Иоанны, до самой смерти матери Арефы, и хоро-нить ее ездили. Возил нас туда тогда о. Варсонофий (сейчас он – настоятель Валаамского подворья в Москве). Умерла мать Арефа около десяти лет назад, примерно в 1989 году. Обе они похоронены около храма на высоком берегу, оттуда Боровск виден. Там хорошее кладбище, но они похоронены рядом с храмом, у алтарной части».

Первые сведения, полученные от матушки Анны, помогли собрать в течение лета 1998 года в городе Боровске по крупицам краткие биографии трех монахинь, которые в молодости несли послушания в монастыре Зосимова пустынь вплоть до закрытия артели. Приносим свою благодарность всем, кто отозвался на нашу просьбу (вспомнить о жизни зосимовских сестер)⁸⁷¹, жительницам Боровска и села Роща, и приводим ниже их рассказы.

Монахиня Арефа (Моногарова), в миру Мария Антоновна. Родилась в 1898 году, умерла 15 марта 1989 года. В 12 лет ее отдали в монастырь, где она несла послушание швеи: вышивала золотом, шила, стегала одеяла.

Вскоре после закрытия монастыря Мария была сослана на Соловки⁸⁷², там она шила и стирала. После ссылки в 1930-х годах приехала в Боровск. Одна девушка, случайная попутчица, привела ее в свой дом в деревне Тимашевой, но мать девушки испугалась: «Что ты мне привела каторжницу!» – и не пустила Марию в дом. Было уже поздно, и та села на крылечке и сказала, что никуда не пойдет и здесь умрет. Потом хозяйка сжалилась и впустила ее. Мария устроилась работать нянькой в селе Высоком. Ее сестра⁸⁷³ после закрытия монастыря жила в городе Ливны Воронежской губернии.

Раньше в селе Высоком был Покровский монастырь. В этом монастыре начинал свой монашеский путь преподобный Пафнутий Боровский под руководством ученика преподобного Сергия Радонежского – преподобного Никиты Боровского. Знаменит монастырь был еще и тем, что во время поста туда «приходила» икона Божией Матери Боголюбивая. Закрыли монастырь приблизительно в 1926 году. Но один из храмов продолжал действовать еше около десяти лет или более, в нем служили два монастырских игумена: о. Лука и о. Пантелеймон. В этом храме Мария начала прислуживать, а затем приняла постриг от игумена Луки, получив имя Арефы⁸⁷⁴. Игумен Лука скончался передвойной, он похоронен на кладбище на Высоком, слева от алтарной части храма. Рядом был похоронен и игумен Пантелеймон. В 1998 году их могилы мы не обнаружили.

Церковь Покрова Пресвятой Богородицы на Высоком – деревянная, построенная в XVII–XVIII веках, является «памятником архитектуры и градостроительства». В настоящее время охраняется государством. Храм освящен, но службы проводятся приезжающим клиром только по большим праздникам. Сейчас село Высокое вошло в черту города Боровска.

Когда церковь на Высоком закрыли, Мария перешла в храм Рождества Богородицы в селе Роща⁸⁷⁵. Но там очень мало платили, прожить было невозможно, и мать Арефа стала работать алтарницей в Благовещенском соборе города Боровска. Ходила туда пешком. Во время войны она прислуживала при церкви в Боровске⁸⁷⁶, вплоть до середины 80-х годов. Елена Яковлевна рассказывала, что после смерти ее матери м. Арефа практически заменила ее, не упускала из внимания не только мирских забот, но и состояния души молодой девушки, разговаривала всегда ласково, но не позволяла делать неверных шагов, учила нести свой крест после нерадостного замужества. Часто м. Арефа свой совет поясняла, рассказывая притчу.

Еще до войны м. Арефа познакомилась с монахиней Иоанной, бывшей аносинской послушницей Ириной. Мать Иоанна служила сначала на Роще, а потом псаломщицей в храме Димитрия Солунского в селе Рябушки, находящегося по другую сторону от Пафнутиевского монастыря. Кто-то из знакомых оставил им по завещанию домик в селе Роща, где они вдвоем и прожили пол столетия. Обе подрабатывали: м. Арефа шила, а м. Иоанна подшивала валенки местным жителям, они также стегали одеяла. Мать Иоанна хорошо пела и читала, у м. Арефы не было таких особенных дарований. Во время совместной жизни м. Арефа была как бы в послушании у м. Иоанны (здесь необходимо отметить, что м. Иоанна была старше по постригу). После смерти м. Иоанны в середине 80-х годов м. Арефа перешла на ее место в Рябушках, этот храм был гораздо ближе к дому, чем церковь в Боровске.

Дом в Роще после смерти обеих монахинь продала совершенно чужим и невоцерковленным людям племянница монахини Иоанны, жившая в Воронежской области. Многое из домашнего обихода монахинь они (по их собственному признанию) выбросили. Но домик пока цел – сейчас он имеет номер 23 по улице Горького. Если идти от монастыря вниз, то после поворота на мостике через речушку – седьмой дом справа.

Монахиня Амвросия (Илюшина), в миру Анастасия Борисовна. Родилась в 1893 году, умерла 24 мая 1988 года. По некоторым сведениям, была уроженкой Сухинического уезда Калужской губернии. Другие отмечали то, что до монастыря она жила в Наре. Будучи сиротой, ушла еще девочкой вместе с подругой в Зосимову пустынь. Там ее звали «рыженькой послушницей».

По закрытии монастыря была сослана на север⁸⁷⁷, работала на строительстве Беломорканала, часто целый день стоя в воде, – до самой смерти у нее потом болели ноги. Анастасия сумела сберечь в заключении маленькую книжечку с акафистом Божией Матери. Рассказывала, как прятала эту «драгоценность» во время обысков: когда осматривали вещи, она зажимала книжечку в ладони, а когда надо было подойти на личный осмотр, быстро перекладывала в узел своих вещей, пока передвигала его с места на место.

После ссылки она работала в Москве нянечкой и домработницей, часто приезжала в Рощу к м. Арефе (Моногаровой) в гости. В конце 50-х годов перебралась в Боровск, прислуживала в Боровском храме. Ютилась сначала в маленькой каморке на колокольне; когда похолодало, жить стало негде. Как-то Анастасия сидела со своими узлами в скверике – идти было некуда, ее взяла к себе Шура Манегина. Александра Васильевна Манегина и ее муж Михаил Митрофанович в городе были известны как добрые, странноприимные люди. Анастасия жила у этой четы, работала по дому, на огороде, ходила за дровами, прекрасно готовила. Безропотно несла свою болезнь – варикозное расширение вен. Позже она стала везде ходить с палочкой.

Постриг Анастасия приняла с именем Амвросия от архимандрита Никандра, служившего в селе Спас Загорье (за Обнинском). Держала себя м. Амвросия всегда очень скромно, но мир, который она стяжала в своей душе, невольно отражался на ее лице, а ее мудрые советы помогали многим. Некоторые стали ее воспитанницами или даже ученицами, они и выходили м. Амвросию, когда та в 1981 году лежала в больнице около трех месяцев с переломом шейки бедра (упала, прибираясь в доме перед Пасхой). После больницы внук Шуры Манегиной, очень добрый мальчик Алеша, учил м. Амвросию ходить, подставив свое плечо под мышку больной. Так м. Амвросия стала сама передвигаться вдоль стенок, выходила во двор с двумя палочками, садилась и пилила ножовкой ветки на дрова. Так она прожила еще семь лет в семье Манегиных. Похоронена около Рождественского храма на Роще рядом с могилами монахинь Иоанны и Арефы. Монахиню Амвросию похоронили в головах у м. Иоанны, а несколько позднее слева от нее через одну могилку похоронили м. Арефу.

Начиная с 1968 года в храме Рождества Богородицы на Роще стал служить протоиерей Трофим Орлов⁸⁷⁸. Именно о. Трофим отпел всех трех старушек-монахинь, похороненных около Рождественского храма в Роще (теперь уже недалеко от могилы самого о. Трофима). Его вдова Зинаида Сергеевна знала и показала нам могилки монашек и объяснила, где чья, поскольку мы застали могилы с поставленными на них крестами, но без надписей⁸⁷⁹.

Монахиня Вера (Сахарова), в миру Варвара Григорьевна. Родилась в 1887 году. В Зосимовой пустыни была ткачихой.

В начале 30-х годов была арестована, но где отбывала ссылку, неизвестно, о своем аресте в 30-х годах она никому никогда не рассказывала⁸⁸⁰. В село Рощу приехала в 1937 году и проработала десять лет няней в семье Пуховых. Эта семья и сейчас живет в Роще на ул. Горького. С 1947 по 1957 годы Варвара была в няньках у семьи Мищенко, эта семья помогла оформить ей пенсию. С 1957 года Варвара жила у Шуры Манегиной в Боровске и помогала ей по хозяйству. Когда Варвара ослепла, ее взяла к себе Елизавета Ивановна Кузнецова, жительница города Боровска. Когда и от кого приняла Варвара постриг с именем Вера, пока остается неизвестным. Похоронена она на кладбище около храма в селе Высоком, но где точно расположена ее могила, выяснить до сего дня не удалось. На старинном кладбище хоронят до сих пор, часто поверх старых могил. Елизавета Ивановна Кузнецова уже умерла, и уточнить многое из жизни матушки Веры не у кого.

На вопрос, как кратко охарактеризовать наших зосимовских монахинь, Надежда Константиновна Мищенко ответила: «Мать Арефа была строгая, мать Амвросия сми-ренная, а мать Вера добрая». И главное – все трое не предали свои монашеские обеты, устояли в годину лютых искушений.

Кто за других молится, за себя молится. Все, не посрамившие в безбожное время монашества, уклонились от лукавнующих и испытали заповеди Бога своего⁸⁸¹.

Современные воспоминания о Зосимовой пустыни

О дореволюционных паломничествах в Зосимову пустынь

(Воспоминание Веры Викторовны Хомяковой)

Мой дед со стороны матери Баталин Михаил Андреевич был священником в храме Вознесения села Воротынск Калужской губернии (ныне город). Бабушка очень любила самую ближнюю к селу обитель Зосимову пустынь и каждый год ездила с детьми в этот монастырь. По семейным рассказам, эти поездки были долгожданными и торжественными, как праздники. Ехали на двух подводах и гостили по неделе. В монастыре не только молились, но и обязательно посещали святой колодец старца Зосимы в лесу. Вода в нем, по воспоминаниям моей покойной матери, была необыкновенно чистая, прозрачная и холодная. Обязательное купание было целительным, после него люди не болели, а больные поправлялись. В это верили, и действительно, дети весь год почти не болели.

Несколько слов о семье последней игумений Зосимовой пустыни Афанасии (Лепешкииой)

(Воспоминание Варвары Ивановны Муравьевой⁸⁸²)

Я родилась в семье священника Ивана Ильича Муравьева в селе Крюково Московской губернии. Моя сестра Лидия Ивановна была намного старше меня. Когда я была еще девочкой, она вышла замуж за Григория Васильевича Лепешкина, который незадолго перед свадьбой получил по наследству имение в Крюково. Он был из семьи богатых московских купцов. После женитьбы Григорий Васильевич построил новый дом в своем Крюковском имении, подзаняв денег у моего отца. Там его семья и жила. Служил он в одном из акционерных обществ в Москве и, как помнится, получил личное дворянство. Лидия Ивановна была очень образованным человеком и артистичной натурой. Она хорошо пела, выразительно читала, любила театр. Вела дружбу с графом Шереметевым.

Семья Лепешкиных содержала в своем доме много приживалок и вообще благотворила значительно. К ним в округе относились с уважением, и видимо поэтому после 17-го года их оставили жить в своем доме. Когда в 1922 году эмигрировал брат Григория Васильевича, Владимир Васильевич, то с ним послали в Прагу учиться и старших сыновей Григория Васильевича – Лонгина и Пантелеймона. Они, бедняги, вернулись на родину в 1937 году с дипломами инженеров, но были арестованы и расстреляны как враги народа.

В начале 20-х годов семья Лепешкиных в Крюково существовала неплохо. Сыновьям Григория Васильевича за границей материально помогал Федор Иванович Шаляпин, а в Москве Лепешкин помогал старшей дочери Шаляпина Ирине, оставшейся в России. Дружба семьи Лепешкиных с Ириной Шаляпиной продолжалась до самой ее смерти. В семье сохранились их общие фотографии⁸⁸³.

Но Лепешкины в Крюкове нанимали рабочую силу, и в 1926 году об этом донесли. Пришли «раскулачивать». В это время Григорий Васильевич был болен саркомой горла, и «раскулачивание» приблизило его конец. Он умер в том же 1926 году. Вскоре арестовали его жену. А когда в 1937 году расстреляли их сыновей, вернувшихся из-за границы, ее арестовали вторично и сослали в Сибирь, где она и умерла в 1940-х годах.

На похороны Григория Васильевича собралось много родственников и знакомых. Приезжала и его родная сестра Александра Васильевна Лепешкина, в то время бывшая игуменией в подмосковном монастыре, и оставила у всех неизгладимое впечатление своими умными и интересными беседами.

В доме Лепешкиных разместили школу, но она сгорела уже в 1980-х годах. Сохранились пруды, которые до сих пор называют Лепешкинскими.

О разрушении монастыря

(Воспоминание Николая Алексеевича Калинкина⁸⁸⁴)

Родился я и вырос в деревне Архангельской, что невдалеке от монастыря Зосимова пустынь. Помню стройные аллеи в монастыре вдоль дорожек с деревянными настилами. Около храма могилки за алтарем и с южной стороны, некоторые с памятниками высотой в метр или 1,20 м. Надписи на них были выбиты. В 1931 году последний раз праздновали Пасху (храм еще действовал). Съехалось много монашек.

В 1933 году, когда ликвидировали храм, иконы складывали под пол, многие иконы удалось местным жителям унести домой. Монашки сами просили разобрать иконы по домам и сохранить от осквернения: «Их все равно изуродуют», – говорили они. Организовано было смывание с икон золота, для чего собирали окрестных детей. Но не все семьи посылали на это своих детей. А те дети, которые ходили смывать иконы, потом погибли.

Как-то весной большую группу монашек вместе со священником собрали и погнали по дороге в сторону железнодорожной станции⁸⁸⁵. Но были и такие, которые почему-то остались. Двое из них жили потом у нас в деревне Архангельской. В Архангельском же жил в 20-х годах священник о. Дмитрий. В 1930 году ему было лет сорок. Рыжеватый, среднего роста, худощавый. Он разводил пчел и умел лечить. После ареста он присылал письма к жене, жившей в Архангельском. Однажды в письме была засушенная коробочка хлопка.

Дома в деревне Архангельской вытянуты вдоль одной улицы перпендикулярно к дороге из монастыря. Если войти в деревню со стороны монастыря, то слева в первом ряду домов (огороды которых выходят в сторону монастыря) вторым или третьим с края был дом священника, а монашки жили в ряду домов напротив, немного справа от дороги, ведущей из монастыря.

Помню, как в 34-м году скидывали колокол, потом разрезали – сначала язык, а потом и сам колокол на куски. Хорошо помню часовню около Отчина колодца. Но в 1950-х годах она была уже разобрана. Около нее стоял (или лежал, точно не помню) могильный камень. Колодец был еще в хорошем состоянии, огорожен, ухожен.

В нашей семье долго хранились иконы из монастыря. Но потом разошлись по домам родственников. У меня сохранилась фотография монастыря с двумя портретами игумений⁸⁸⁶ и фигурой лежащего в основании монастыря схимонаха Зосимы. Внизу надпись: «Незабвенный отец наш схимонах и пустынножитель Зосима Верховский». Я ее возвращаю в монастырь. Да поможет она через молитвы старца новым сестрам обители восстановить монастырь и обрести Божию милость!

Несколько слов о семье священника Димитрия Ильича Розанова

(Воспоминания Анны Георгиевны Гавриловой⁸⁸⁷)

Навестили мы Зосимову пустынь потому, что с ней связано детство моей мамы Софьи Федоровны Гавриловой. Ее девочкой часто привозили сюда в 1910-х годах на лето к тетке Ольге Владимировне, которая была замужем за монастырским священником Дмитрием Розановым. Бабушка моя Клавдия Владимировна была родной сестрой Ольги Владимировны. В девичестве они носили фамилию Артамоновы. Клавдия Владимировна была замужем за Федором Ивановичем Гавриловым (Козловским мещанином Тамбовской губернии). В 1910-х годах Гавриловы купили лодочную станцию на озере в Кусково. Сохранилась их групповая фотография на той лодочной станции, где запечатлена и Ольга Владимировна, еще до своего замужества. Потом купили и полдома в Кусково по Клубному проезду № б (впоследствии переименованному в Музейную улицу, дом стал № 14). У Гавриловых был сын Сергей и две дочери: Елизавета (род. 5 октября 1900 года) и София (род, 7 августа 1907 года), названная в честь игумении Софии из Зосимовой пустыни, которая тоже приходилась нам близкой родственницей⁸⁸⁸. В сохранившихся метрических свидетельствах обеих девочек показано, что восприемником при их крещении был «крестьянин Ярославской губернии Любимского уезда Ечинской волости деревни Баранцовой Владимир Васильевич Артамонов». Надо полагать, их дед⁸⁸⁹. Восприемница Софии при крещении в августе 1907 года «Ольга Владимировна Артамонова» отмечена как «крестьянская дочь» – значит, была еще не замужем.

Маленькая София, когда ее привозили на лето в Зосимову пустынь, много проводила времени с батюшкой Дмитрием. Они часто ходили вместе в лес за грибами. Иногда девочка трапезничала с монашками. Она всю жизнь вспоминала, что батюшка Дмитрий был очень добрый. Всегда после службы в монастырском храме приглашал кого-нибудь из бедных прихожан зайти чайку попить. Всегда отпускал с гостинцами. Отец Дмитрий разводил пчел, и у него всегда было много меда. Еще она вспоминала про тот год, когда напала на поля саранча. Затем полчища саранчи поползли к монастырю, облепили всю колокольню. Ее было так много, что она хрустела под ногами. Отец Дмитрий начал читать молебен об избавлении от этой напасти. И саранча куда-то пропала.

Кто-то из братьев о. Дмитрия пел на клиросе в храме Богоявления. Очень сильный у него был голос. Люди приходили на службу, узнав, что будет петь Розанов⁸⁹⁰. Сохранилась фотография молодого Дмитрия Розанова, сделанная в ателье на Покровке (недалеко от Богоявленского собора).

Потом мой брат (племянник Ольги Владимировны) навещал тетку и батюшку Дмитрия в деревне Ханеве Волоколамского района, уже после 1935 года. Через речку⁸⁹¹ на горке стоял храм, а в той речке они вместе удили рыбу. Служить в храме батюшке помогали две монашки. С того времени воспоминается рассказ о том, что во время засухи о. Дмитрий совершил молебен, и вскоре дождь пошел. Потом о. Дмитрий пропал.

После ареста о. Дмитрия Ольга Владимировна жила опять на Мызе (в деревне Архангельской), что около монастыря Зосимова пустынь. Сохранилась почтовая открытка от нее, написанная 22 сентября 1941 года к Софии Федоровне в Кусково: «...Комнату у меня отняли. Сплю пока на полу. Не работаю. Без места. Но к вам никак не проберусь. Очень трудно. Дождь нас совсем замучил. Каждый день льет, как из ведра. Грязь страшная. А потом, Сонечка, у меня осталась карточка. Говорят, она должна пропасть. Я пришлю тебе ея, может, ты купишь что для себя...» В 40-х годах мои родственники ездили к Ольге Владимировне на Мызу около Зосимовой пустыни. Жила она в халупе с земляным полом, но уехать в Кусково к племяннице отказывалась. Видно было, что она не оставляла надежды дождаться возвращения мужа. Умерла Ольга Владимировна после 1948 года, где-то в 1949 или 1950 году. Помнится, что в Наро-Фоминске жили родные сестры батюшки Дмитрия, но мы их не знали.

Зосимова пустынь в 1930–1980-х годах

(Рассказ Нины Алексеевны Мясниковой) ⁸⁹²

Я родилась в Могутово в 1934 году, но в 1939-м мой отец перешел работать в подсобное хозяйство Инвалидного дома № 9, располагавшегося на территории бывшего монастыря Зосимова пустынь, и мы переехали сюда жить. Мы часто ходили в Могутово к бабушке и другим родственникам, которые там остались. Поэтому я очень хорошо помню Отчин колодец, находившийся у самой дороги на Могутово, в лесу, километрах в трех от монастыря. Вода в колодце была чистая и очень холодная. Но и мама и бабушка заставляли нас всегда умываться этой водой. Около колодца стоял высокий деревянный крест, покрытый от дождя узкой треугольной как бы «крышей», с иконой и лампадой. Рядом всегда висело чистое полотенце. Думаю, что за колодцем, лампадкой и чистым полотенцем продолжали следить две монашенки, жившие после разгрома монастыря в ближайшей деревне Архангельской. Им было во время войны лет по восемьдесят. Мать Мария немного постарше, худенькая, маленькая. А мать Елена дородная, посильнее. И хотя она была помоложе матушки Марии, умерла раньше, во время войны. А матушка Мария – уже после войны. Матушка Елена крестила на дому мою младшую сестренку Танюшу осенью 1941 года, а с ней и других младенцев – как мне помнится, чуть ли не человек десять. Средняя наша сестренка Валя обычно носила матушкам в Архангельское какую-нибудь еду, которую посылала наша мама. В Сотниково жила еще одна монашка, но имени ее не помню.

Монастыря при монашках я не застала, но вот мамина сестра Екатерина Петровна Короленко помнит, каким он был в 1920–1921 годах, и до сих пор очень часто повторяет, как заклинание: «Изумительная красота была, нигде такого счастья сейчас и нет». По ее детским воспоминаниям, в монастыре было очень чисто: «как входишь, один аромат какой»! Цветов было много. Около маленьких деревянных келиек под окнами кусты смородины, крыжовника. Помнит она и часовенку около Отчина колодца. Часовня кирпичная, внутри была икона, стояла скамеечка. Там всегда был порядок, чистота, «очень хорошо», но они никого никогда там не заставали.

В Инвалидном доме продолжал жить монастырский конюх по фамилии Курочкин⁸⁹³. Он был очень старый и запомнился всем нам как чрезвычайно добрый человек. Он плакал почти непрестанно – так ему было жаль погибший монастырь. Умер уже после войны, году в 1949-м. А кладбищем в то время заведовал дед Семенов. Не знаю точно, но возможно он тоже работал при монастыре. У Ручкиных, работавших в Инвалидном доме, долго сохранялась картина с изображением внутреннего вида монастыря. Но где сейчас эта картина, никто не знает.

В хозяйстве Инвалидного дома сохранялись практически все постройки и подсобные приспособления, оставшиеся от монастыря, все использовались по назначению. Перед монастырем с юга были рига, овощехранилище с сеновалом наверху, огромный чан для засолки капусты, огороды, прачечная с баней. К востоку – свинарник, коровник, конный двор. В юго-западной угловой башне был свой электродвижок, горючее хранили в юго-восточной башенке. В столовой – своя пекарня, на втором этаже – мастерские. Я помню еще целыми западные ворота с надвратным храмом – как впоследствии узнала, посвященный Одигитрии. В конце войны этот храм разрушили. Возможно, попытались разобрать на кирпичи. Но, как известно, по всей России это не удалось нигде. Стены окончательно разобрали после войны. В колокольне, сколько себя помню, была сооружена водонапорная башня. Но что интересно, крест с колокольни так и не сумели снять. Человек, решивший снять крест, свалился. Не допустил Господь – ушел недобрый человек на тот свет. Мы верим, что этот сохранившийся на колокольне крест до сих пор так и охраняет обитель.

С южной стороны от монастыря было два пруда. Так называемый Черный, или Монастырский, цел и сейчас, только начал цвести, а был чистейший и глубокий. Второй пруд назывался Белым, видимо, из-за гнилистого дна. Он был мелким, и там мы детворой купались. Сейчас он пересох или его спустили. А подальше к югу пруд – это новый, образовавшийся на месте карьера, из которого брали грунт при строительстве окружной железной дороги в 1960-х годах.

Когда мы приехали жить к Зосимовой пустыни, в соборном храме уже был оборудован клуб: показывали кино, были и танцы. Но поверх нового потолка долго сохранялся (если забраться по лестнице на площадку, где пел когда-то монастырский хор) купол, расписанный звездами по синему полю. Над шпилем колокольни на яблоке тоже были звезды: когда они падали с обветшавшей кровли, мы видели, что они из меди. Старшие всегда говорили о могиле старца Зосимы под полом соборного храма. Вход в цокольное помещение был замурован уже намного позже, когда здесь расположился пионерлагерь Метрополитена, – чтобы у мальчишек не было попыток туда залезать. Однако кое-кто из окрестных мальчишек успел там побывать и рассказывали, что там очень низко и тесно и они с трудом протискивались между какими-то прямоугольными сооружениями в той части, где наверху в клубе сцена⁸⁹⁴. Слухи о том, что будто старец Зосима был перезахоронен на кладбище, когда оборудовали клуб, пришли к нам совсем недавно⁸⁹⁵. А всю жизнь ни от кого я этого не слышала. Точнее, говорили так: «Могила старца не далась».

Еще до войны и во время войны в Сотниково был аэродром. А здесь в войну был госпиталь. Всем запомнился случай, открывший монастырские могилы у алтарной части собора. Там похоронили многих летчиков, но почему-то решили перезахоронить и сделали это ночью. А наутро все увидели во рву около собора обвалившиеся старые могилы или даже склепы, запомнились длинные волосы во многих местах. Монастырское кладбище, что напротив монастыря с западной стороны, было большое. В левой его части сейчас почти сплошь новые захоронения. Лучше сохранилась правая часть, хотя и без надгробных крестов и имен, могилки угадываются только ровными рядами невысоких холмиков. В середине кладбища устроен памятник воинам последней войны, умершим в этом госпитале и похороненным здесь. Оно стоит, слава Богу, ухоженным и не забытым.

Мы все по праздникам ездили в храм в Алабино. Вплоть до середины 60-х годов проходили у нас крестные ходы – от бывшего монастыря к Отчину колодцу. Священник из Переделкина вместе с паломниками доезжали до Бекасово (тогда окружной дороги не было), шли пешком до монастыря, а потом крестным ходом до колодца. Когда в середине 60-х годов построили окружную железную дорогу с огромным Бекасовским сортировочным узлом, все перерыли, дороги на Могутово от монастыря не стало, монашек тоже не осталось, колодец оказался запущенным. В 1967 году территорию монастыря передали Московскому метрополитену под пионерский лагерь. Детей привозили сюда только летом. И в конце концов от прекрасного монастырского хозяйства практически ничего не осталось.

О находках в 1971 году

(Рассказ Валентины Григорьевны Астаховой⁸⁹⁶)

Первые впечатления

Солнечным июньским утром автобусы привезли нас – пионеров, вожатых, руководителей кружков, начальство в пионерский лагерь Московского метрополитена, расположенный на территории монастыря Зосимова пустынь. Тогда-то былов 1971 году) к нему от Рассудова прокладывали шоссе, а электричкой добраться до него было не просто. (Надо доехать до станции Бекасово Киевской железной дороги, далее – пешком километров шесть, через леса и болота.)

Монастырь не упоминается в туристических путеводителях, на картах Московской области не были отмечены деревни, окружающие его. Затерянный среди лесов и болот, он казался сказочным, нереальным. Все в нем удивляло: и заброшенность, и архитектура, и, несомненно, какая-то тайна. Со всех сторон он был окружен каменной оградой. За ней слева (если смотреть на литографию) через дорогу – старое замшелое кладбище, справа – несколько жилых домиков. Пойдешь мимо них, и дорога приведет в деревню близ Рассудова. По сторонам дороги – канавы, полные воды, а лес на протяжении всего лета был затоплен и непроходим.

Внутри монастыря деревянных помостов вдоль дорожек мы не застали, но у кладбища и у домиков бросались в глаза странные бревенчатые сооружения, серые от времени «избушки на курьих ножках» – лабазы. Так в Сибири называют амбаришки на сваях для убережения припасов от зверей. Нигде больше под Москвой я не видела ничего подобного. Как очутились лабазы (в Сибири делают ударение на первом слоге) близ монастыря? Ответ на этот вопрос пришел, когда мы познакомились с историей монастыря.

Если выйти на юг из ворот у колокольни и пройти по дороге с километр, попадешь в деревеньку (домов 10–12) под названием Мыза (или Архангельское). Мыза и домики у монастыря были первыми объектами моих походов с кружковцами-краеведами, девочками из 2-го отряда, увлеченными историей этого места энтузиастами, как и я.

Для занятий кружка нам выделили небольшую полукруглую комнату в «клубе» (то есть в храме). Прежде в ней помещался один из алтарей. Никакой усыпальницы старца Зосимы видно не было, могила была вровень с полом, под каменными плитами. Местные жители рассказали, что в середине 60-х годов она была вскрыта и ограблена: на останках о. Зосимы, на его груди, была икона Божией Матери, и эту икону кто-то взял. Мощи старца Зосимы оставили в покое.

Комната кружка постепенно заполнялась уникальными предметами, непосредственно относящимися к Зосимовой пустыни. Когда в Москве после реставрации открылся Свято-Данилов монастырь, я подарила монастырскому музею наши находки. Среди них были: написанный маслом портрет старца Зосимы, сильно попорченный по краям, после реставрированный в Свято-Даниловом монастыре. У старушки, которая принесла его нам, портрет накрывал бочку с капустой. Литография с видом монастыря Зосимова пустынь в 1870 году (также реставрированная в Даниловом монастыре), книги на церковнославянском языке, крест, по-видимому, венчавший купол одной из часовен, иконы.

Нам посоветовали обратиться в один из близлежащих домиков, у хозяйки которого была книга о старце Зосиме. Оказалось, что книга действительно была, но бабушка оклеила ее листами стены под обои...

Из дневника

20 июня в Архангельском нам рассказали об Отчем колодце, где была часовня и куда из монастыря на Троицу и Спас отправлялся крестный ход.

28 июня. Вышли после полдника, наши провожатые – тетя Аня (Модзилевская) и ее сноха (из деревни Мыза). От Мызы километра 4 или 5 идем по узкоколейке приблизительно на юг (компаса у нас нет) до столба с номером 46. Под железнодорожным полотном видим большую трубу и ступеньки. Опускаемся по ним и обходим сильно заболоченный участок низины. Движемся на запад, солнце слепит глаза, густая высокая трава оплетает ноги, затрудняет продвижение к колодцу. Стоит замедлить шаг, как налетают и впиваются тучи комаров – ни до, ни после мне не приходилось видеть столь агрессивных и в таком количестве. Пересекли низину и погрузились в лесной полумрак. Без труда нашли дорогу и по ней вышли к колодцу. Он сохранился: потемневший от времени сруб, едва возвышающийся над землей. Рядом высокая обгоревшая посредине ствола ель – грибники жгли ее в том месте, где висела икона и лампада. Невдалеке от колодца лежит на земле кирпичный купол часовни, диаметром метра в полтора. В центре – выемка, похоже, от того креста, который нам подарили на Мызе, сказав, что он от купола часовни. Саму часовню разобрали и растащили – стройматериал.

1 июля. Опять после полдника ходили в Мызу. Когда зашли в крайний дом к Лаврентию Дмитриевичу Федосову, он достал нам с чердака монастырские книги. Большие, в кожаных переплетах с кое-где сохранившимися металлическими застежками, они оказались Минеями – службами на каждый день месяца, на церковнославянском языке. Их должно было быть 12 томов (по числу месяцев года), но оказалось только восемь. На одном мы увидели надпись черными чернилами: «Дар монастырю Зосимова пустынь от иеромонаха Угрешского монастыря Иосифа». К сожалению, даты не было, на Минеях отсутствовал и год издания. Хозяин отдал их нам и добавил еще несколько книг на церковнославянском. Он сообщил, что остатками монастырской библиотеки вся деревня растапливала печки. Позже книжные сокровища я подарила Соликамскому краеведческому музею, создавшему отдел старинной книги.

...Монастырь ликвидировали в 1928 году. Кто-то из монахинь поселился на Мызе и в Сотникове (деревня, где нам не удалось ничего найти). Кто-то еще живет в Наро-Фоминске. Но адреса никто не знал... Большинство монахинь сослали на Соловки...