Глава IV. Апостол Петр и обращение евреев

И исполнились все Духа Святого, и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать.

Деяния 2:4 Первая Пятидесятница, которую ученики отпраздновали после вознесения нашего Спасителя, была вторым по значению событием после пришествия Сына Божьего на землю.

Это отправная точка в истории апостольской церкви и той новой духовной жизни, которую

Христос дал человечеству и которая с тех пор расширяется и действует в нас и будет действовать до тех пор, пока все человечество не изменится по образу Христа (Неандер²⁵⁴).

I. Первоисточник: Деян. 2:1–47. См. также 1Кор. 12; 14. См. толкования Книги Деяний

Ольсгаузена, Де Bette, Майера, Лехлера, Хэкетта, Александера, Глоуга, Олфорда, Вордсворта, Пламптре, Джейкобсона, Хаусона, Спенса и др.; а также толкования 1 Коринфянам – Биллрота, Клинга, Стэнли, Хейнрици, Эдвардса, Годе, Эликота.

II. Сочинения, полностью посвященные чуду Пятидесятницы и дару языков (глоссолалии):

Herder (Die Gabe der Sprachen, Riga, 1794); Hase (сборник «Zeitschrift für wissenschaftl. Theol.» Винера за 1827 г.); Bleek (альманах «Studien und Kritiken», 1829 – 1830); Baur (альманахи «Tübinger Zeitschrift für Theol.», 1830 – 1831; «Studien und Kritiken», 1838); Schneckenburger (Beiträge zur Einleitung in das N. T. 1832); Bäumlein (1834); Dav. Schulz (1836); Zinsler (1847); Zeller (Acts of the Apostles, I. 171 в английском переводе J. Dare); Böhm (последователь Ирвинга, Reden mit Zungen und Weissagen, Berlin, 1848); Rossteuscher (последователь Ирвинга, Gabe der Sprachen im apost. Zeitalter, Marburg, 1855); Ad. Hilgenfeld (Glossolalie, Leipz., 1850); Maier (Glossolalie des apost. Zeitalters, 1855); Wieseler (в альманахе «Stud. u. Krit.» 1838, 1860); Schenkel (ct. «Zungenreden» в его Bibel–Lex. V. 732); Van Hengel (De gave der taten, Leiden, 1864); Plumptre (ct. «Gift of Tongues» в Smith, B. D. IV. 3305, амер. изд.); Delitzsch (ct. «Pfingsten» в Riehm, Η. B.A., 1880, p. 1184); K. Schmidt (b Herzog, 2^d ed., xvii, 570 sqq.).

См. также Neander (I. 1); Lange (II. 13); Ewald (VI. 106); Thiersch (p. 65, 3^d ed.); Schaff (191, 469); Farrar («Апостол Павел», гл. V, т. I. 83).

Христос вознесся на небеса, а десятью днями позже состоялось сошествие на землю Святого Духа и рождение Христианской Церкви. События Пятидесятницы были неизбежным следствием пасхальных событий. Они не могли бы произойти, если бы им не предшествовали воскресение и вознесение Господа. Это было первое деяние вознесенного Искупителя, воссевшего править в качестве нашего Ходатая и Посредника на небесах, и начало непрерывной череды чудесных явлений, посредством которых Он выполнил Свое обещание пребывать со Своим народом «во все дни до скончания века». Ибо вознесение всего лишь положило конец Его видимому присутствию в одной точке пространства и одновременно возвестило о начале Его духовного повсеместного присутствия в Церкви, «которая есть Тело Его, полнота Наполняющего все во всем». Чудо Пасхи и чудо Пятидесятницы и по сей день находят продолжение и подтверждение в нравственных чудесах возрождения и освящения, которые ежедневно совершаются по всему христианскому миру.

У нас есть лишь одно достоверное описание этого эпохального события – в Деян. 2, – однако в прощальном напутствии, которое наш Господь дал Своим ученикам, важное место занимает обещание послать Утешителя, Который наставит их на всякую истину,²⁵⁵ да и вся история апостольской церкви озарена и согрета огнем Пятидесятницы.²⁵⁶

Пятидесятница, то есть пятидесятый день после пасхальной субботы,²⁵⁷ была веселым и радостным праздником, она выпадала на самое красивое время года и привлекала в Иерусалим огромные толпы гостей из других стран.²⁵⁸ Пятидесятница принадлежала к числу трех великих ежегодных еврейских праздников, когда все мужчины должны были предстать пред Господом. Первым из таких праздников была Пасха, а третьим – праздник кущей. Пятидесятница длилась один день, но евреи диаспоры после вавилонского пленения продлили празднества до двух дней. Они отмечали «праздник жатвы» или «первых плодов», а также (следуя преданиям раввинов) годовщину получения закона на горе Синай, – считалось, что закон был дан на пятидесятый день после выхода из страны рабства.²⁵⁹

Бог чудесным образом использовал этот праздник для того, чтобы положить начало истории апостольской церкви. Пятидесятница была символическим указанием на первую христианскую жатву и установление новой теократии в лице Христа – точно так же, как пасхальный агнец и исход из Египта были символами искупления мира через крестную смерть Агнца Божьего. Ни в какой другой день сошествие Духа воскресшего Искупителя не могло бы принести столь обильные плоды, а весть о нем – мгновенно разнестись столь далеко. Этот день был ознаменован не только рождением первой церкви в Иерусалиме, но и обращением пришельцев из других городов: Дамаска, Антиохии, Александрии и Рима – которые, в свою очередь, донесли Благую Весть до своих далеких родных мест. Среди пришельцев, которых Лука называет очевидцами этого великого события, были жители почти всех стран, в которые трудами апостолов проникло христианство.²⁶⁰

Пятидесятница в год воскресения Христа была последней в истории иудаизма и первой в истории христианства. Она стала духовным праздником жатвы, праздником освобождения от греха и днем рождения видимого царства Христова на земле. Она ознаменовала собой начало домостроительства Духа, третьей эпохи в истории откровения триединого Бога. В этот день Святой Дух, Который дотоле проявлял Себя лишь время от времени, мимолетно, навсегда поселился среди человечества как Дух истины и святости и принес с Собой полноту спасительной благодати, чтобы с тех пор изливать эту благодать на верующих, а также открывать и прославлять Христа в их сердцах, так же как Сам Христос открыл и прославил Отца.

Когда апостолы и ученики числом около ста двадцати человек (десять раз по двенадцать), большинство которых, несомненно, составляли галилеяне,²⁶¹ собрались вместе перед началом праздничного дня и с молитвой ожидали исполнения обетования, вознесшийся Спаситель со Своего небесного престола излил на них Святого Духа и создал Свою Церковь на земле. Возвещение закона на Синае сопровождалось «громами и молниями, и густое облако [было] над горою, и трубный звук весьма сильный; и вострепетал весь народ, бывший в стане».²⁶² Рождение церкви нового завета тоже сопровождалось удивительными знамениями, так что очевидцы исполнились изумления и страха. Как замечает Неандер, вполне естественно, что «величайшее чудо в духовной жизни человечества сопровождалось необычайными внешними феноменами, его зримыми признаками». С неба раздался сверхъестественный звук, напоминающий шум несущегося сильного ветра,²⁶³ и заполнил весь дом, в котором собрались ученики; а языки, напоминающие языки пламени, на какое–то время по очереди опускались на каждую голову.²⁶⁴ Лука не говорит, что чудесные явления на самом деле представляли собой ветер и огонь, он лишь сравнивает увиденное с этими стихиями;²⁶⁵ аналогично тому как форма, которую Дух Святой принял во время крещения Христа, сравнивается с голубем.²⁶⁶ Языки пламени светились, но не горели и не обжигали; они появлялись и исчезали, как электрические искры или падающие звезды. Но эти слышимые и видимые знамения послужили прекрасным отражением очищающей, просвещающей и животворящей силы Святого Духа, возвестив начало нового духовного творения. Форма языков напоминала о говорении на языках и дарованном ученикам свыше апостольском красноречии.

«И исполнились все Духа Святого». Это подлинное внутреннее чудо, главный факт, стержневая идея повествования о Пятидесятнице. Для апостолов это событие стало одновременно крещением, конфирмацией и рукоположением – никогда более они не принимали ни того, ни другого, ни третьего.²⁶⁷ Это событие было для учеников Христа величайшим источником вдохновения, благодаря чему они впоследствии смогли стать влиятельными учителями Евангелия, проповедуя его пером и словом. Я не хочу этим сказать, что дар Пятидесятницы упразднил необходимость дальнейшего роста в познании и особых откровений в конкретных ситуациях (подобных тем видениям, которые Петр получил в Иоппии, а Павел – даже в нескольких случаях); но апостолы обрели такое понимание слов Христа и плана спасения, какого никогда прежде не имели. Все покрытое мраком тайны отныне стало для них понятным и исполнилось смысла. В свете воскресения и вознесения Христа Дух открыл апостолам истину о личности и служении Искупителя и всецело завладел их умами и сердцами. Они как бы оказались на горе Преображения и, купаясь в лучах небесного света, лицом к лицу увидели Моисея и Илию, а над ними – Иисуса. Отныне ими владело только одно желание, только одно стремление – быть свидетелями Христа и орудиями спасения других людей, чтобы и они смогли принять участие в «наследстве нетленном, чистом, неувядаемом, хранящемся на небесах для вас».²⁶⁸

Но дар Святого Духа получили не только Двенадцать. Он был дан также братьям Господа, Его Матери, благочестивым женщинам, сопровождавшим Его в служении, и всем братьям числом в сто двадцать душ, которые присутствовали в горнице.²⁶⁹ Они «все» исполнились Духа, и все говорили на языках;²⁷⁰ и Петр увидел в этом чуде обещанное излияние Духа «на всякую плоть», на сынов и дочерей, на юношей и старцев, на рабов и рабынь.²⁷¹ В ту рассветную пору церкви женщины сидели вместе с мужчинами, и не в особом дворе, как это было в храме, и не за перегородкой, как это до сих пор принято в синагоге и в приходящих в упадок церквях Востока, а в одной с ними комнате, как равные соучастники духовных благословений. Начало было пророческим предвкушением конца, откровением всемирного священства и братства верующих во Христа, в Котором все мы – иудеи и язычники, рабы и свободные, мужчины и женщины – едины.²⁷²

Эта новая духовная жизнь, просвещенная, руководимая и направляемая Святым Духом, сначала проявилась в обращенном к Богу говорении на языках, а затем в пророческом свидетельстве, обращенном к людям. Первое состояло из восторженных молитв и хвалебных гимнов, а последнее – из трезвых поучений и наставлений. Как когда–то их Учитель, ученики спустились с горы Преображения в долину, чтобы исцелять больных и призывать грешников к покаянию.

Загадочный дар языков, или глоссолалия, появляется здесь впервые, но вскоре становится, наряду с другими сверхъестественными дарами Духа, частым явлением в апостольских церквях, особенно в Коринфе. Этот дар прекрасно описал Павел. Пламенные языки, сойдя на каждого из учеников, вызвали говорение на языках. Новый духовный опыт всегда проявляется в соответствующих словах. Сверхъестественные переживания учеников вырвались за рамки обычной речи и выплеснулись наружу восторженным потоком хвалы и благодарения Богу за великие дела, которые Он совершил среди них.²⁷³ Сам Дух давал людям слова, извлекая из человеческих уст, словно из вновь настроенной арфы, неземные звуки хвалы. В этом случае, как и всегда, глоссолалия выражала поклонение и благоговение, но не преследовала цель обучения и наставления, – этот пробел был вскоре восполнен проповедью Петра. Глоссолалия была первым Те Deum новорожденной Церкви. Ее отличал необычный, поэтический стиль, напоминавший дифирамбы, и особенное музыкальное звучание. Понять ее мог лишь тот, кто испытывал симпатию к говорящему; неверующие же насмехались над учениками и объясняли эти странные звуки помешательством или неумеренным потреблением алкоголя. И все–таки глоссолалия оказалась важным знамением для всех и привлекла внимание зрителей к присутствию сверхъестественной силы.²⁷⁴

Насколько можно судить, языки Пятидесятницы ничем не отличались от языков, звучавших в Кесарии после обращения Корнилия (которое можно назвать языческой Пятидесятницей),²⁷⁵ от языков двенадцати учеников Иоанна Крестителя в Ефесе (где глоссолалии сопутствовало пророчество)²⁷⁶ и от языков христианского собрания в Коринфе.²⁷⁷

Однако в первом случае говорение на языках произвело особенное действие: люди слышали слова апостолов на языках своих родных стран, тогда как в Коринфе языки невозможно было понять без истолкования. Зрители–иностранцы – по крайней мере, некоторые из них – считали, что неграмотные галилеяне вразумительно говорили на родных наречиях людей, присутствовавших при чуде Пятидесятницы.²⁷⁸ Таким образом, возможны два объяснения: либо сами говорящие получили – по крайней мере, на время – дар говорения на незнакомых иностранных языках ради подтверждения их божественной миссии, либо Дух Святой, давший языки, одновременно истолковывал их, вкладывая слова говорящих в сердца восприимчивых слушателей.

Первое объяснение наиболее естественно вытекает из слов Луки. Тем не менее я предпочитаю второе объяснение – по следующим причинам. 1) Временный дар сверхъестественного знания иностранных языков порождает те же сложные вопросы, что и постоянный дар. От попыток разрешить эти вопросы теперь практически отказались, поскольку они выходят за рамки новозаветных сведений и известных нам обстоятельств ранней истории проповеди Евангелия. 2) Говорение на языках началось еще до того, как появились первые слушатели, то есть раньше, чем возникла какая–либо нужда в иностранных языках.²⁷⁹ 3) Это объяснение позволяет согласовать описания Луки и Павла, то есть языки Пятидесятницы и Коринфа; единственное отличие заключается в том, что в Коринфе люди истолковывали языки вслух,²⁸⁰ а в Иерусалиме – Дух Святой через внутреннее просвещение сердца. 4) Святой Дух в тот памятный день, несомненно, действовал как среди слушателей, так и среди говорящих, и обратил три тысячи человек. Если Дух так действовал через проповедь Петра, почему Он не мог точно так же действовать через предыдущие славословия и благословения? 5) Ни в словах Петра, ни в пророчестве Иоиля, которое он цитирует, нет даже намека на иностранные языки. 6) Это толкование лучше всего объясняет неоднозначную реакцию слушателей. Все они, без сомнения, поняли суть чуда, однако насмешники, вроде коринфских,²⁸¹ решили, что ученики сошли с ума и вместо того, чтобы говорить понятные слова на своем родном языке, несут какую–то неразборчивую чушь. Говорение на иностранных языках вряд ли сочли бы признаком алкогольного опьянения. Эта гипотеза предполагает, что слушатели ошиблись, решив, что на их родных языках говорили сами ученики; но их ошибка была связана не с фактом глоссолалии, а всего лишь с формой ее проявления. Один и тот же Дух наполнял языки говорящих и сердца восприимчивых слушателей, поднимая и тех, и других над обычным уровнем сознания.

Что бы мы ни думали об этой конкретной особенности языков, звучавших в день Пятидесятницы, столь разнообразное воздействие на слушателей со всех концов земли пророчески предвозвестило и символически указало на всемирный характер христианской религии, которой предстояло быть проповеданной на всех языках земли и объединить все народы в единое Царство Христа. Смирение и любовь Церкви объединили то, что разобщили гордость и ненависть Вавилона.

Можно сказать, что в этом смысле созвучие языков в Пятидесятницу было зеркальной противоположностью вавилонского смешения языков.²⁸²

За говорением на языках последовала проповедь Петра; за актом поклонения – акт наставления; за восторженным голосом души, находящейся в общении с Богом, – трезвые, спокойные слова, произнесенные для блага народа.

Пока собравшаяся толпа дивилась увиденному, проявляя самые разные эмоции, апостол Петр, человек–камень, выступил вперед и от имени всех апостолов обратился к народу с необыкновенно ясными и убедительными словами – вероятно, на своем родном арамейском языке, который был лучше знаком жителям Иерусалима, но, возможно, и на греческом, который был более понятен гостям из других стран.²⁸³ Петр смиренно снизошел до того, чтобы опровергнуть обвинения в пьянстве, напомнив слушателям о том, что в столь ранний час трезвы даже пьяницы, а затем на основании пророчества Иоиля и пятнадцатого псалма Давида разъяснил смысл этого сверхъестественного явления и назвал его делом рук Иисуса Назарянина, распятого иудеями, но доказавшего Свое право называться Мессией словом и делом, воскресением из мертвых, вознесением к престолу одесную Бога и сошествием Святого Духа в соответствии с ясным пророчеством Писания. Затем Петр призвал своих слушателей покаяться и креститься во имя Иисуса, Основателя и Главы Небесного Царства, чтобы даже они, распявшие Господа и Мессию, могли получить прощение грехов и дар Святого Духа, чудесное действие Которого они видели и слышали в учениках.

Это было первое самостоятельное свидетельство апостолов, первая христианская проповедь: простая, бесхитростная, но исполненная библейской истины, естественная, приличествующая моменту, заставляющая задуматься и более плодотворная, чем любая проповедь, произнесенная с тех пор – пусть даже преисполненная знания и блистающая красноречием. В результате проповеди Петра обратились и крестились три тысячи людей, ставшие первыми плодами в житнице Церкви.

В этих первых плодах вознесенного Искупителя, в этом начале новой эпохи Духа и Евангелия, которая пришла на смену прежней теократии буквы и закона, славнейшим образом воплотился символический смысл иудейской пятидесятницы. Но день рождения Христианской Церкви был, в свою очередь, лишь прообразом и обетованием еще большей духовной жатвы и вселенского праздника благодарения, время которых наступит тогда, когда Дух Святой окончательно исполнит пророчество Иоиля, излившись на всякую плоть, когда все сыновья и дочери человеческие будут ходить в Его свете, а Бога будут славить новыми огненными языками за то, что Он завершил Свое чудесное служение искупительной любви.

Примечания

I. Глоссолалия. Дар языков – самый непонятный аспект чуда Пятидесятницы. Единственный источник, откуда мы можем получить информацию из первых рук, – это Деян. 2, но дар языков как таковой упоминается еще в двух отрывках той же книги (Деян. 10:46; 19:6), а также в заключительной части Евангелия от Марка (подлинность которой вызывает сомнения). Павел в 1Кор. 12; 14 дает полное описание этого дара. Глоссолалия, без сомнения, имела место в апостольскую эпоху, и мы без колебаний могли бы сделать вывод о природе этого дара на основании одной только истории Пятидесятницы или одной лишь истории жизни Павла. Трудность, однако, состоит в том, чтобы примирить эти повествования друг с другом.

1) Для описания необычных языков используются такие понятия: «новые языки» (καιναι γλώσσαι, Мк. 16:17, где Христос обещает этот дар), «иные языки», отличающиеся от обыкновенных (έτεραι γλ., Деян. 2:4, более нигде не упоминается), «разные языки» (γένη γλωσσών, 1Кор. 12:28) или просто «языки» (γλώσσαι, 1Кор. 14:22), а в единственном числе – «язык» (γλώσσα, 1Кор. 14:2,13,19,27. Английский {и Синодальный} перевод в этих случаях поясняет: «незнакомый язык»). Говорение на языках по–гречески называется γλώσσαις или γλώσση λαλειν (Деян. 2:4; 10:46; 19:6; 1Кор. 14:2,4,13–14,19,27). Павел также употребляет фразу «молиться на языке» (προσεύχεσθαι γλώσση) как синоним выражения «молиться и петь духом» (προσεύχεσθαι и ψάλλειν τω πνεύματι, в отличие от προσεύχεσθαι и ψάλλειν τω νοΐ, 1Кор. 14:14–15). Слово «языки» во множественном числе, упоминание о «разных» языках и разделение языков на «ангельские» и «человеческие» (1Кор. 13:1) – все это указания на различные проявления одного и того же дара (говорение, молитва, пение) в зависимости от характера, образования и душевного настроя говорящего, но не на различные иностранные языки, поскольку описание Павла не допускает такого толкования.

Понятие «язык» истолковывали по–разному.

а) Визелер (и Ван Хенгель): орган речи, используемый как пассивный инструмент; говорение только языком, без артикуляции, и тихим шепотом. Но в это объяснение не вписывается ни множественное число, ни упоминания о «новых» и «разных» языках, поскольку орган речи остается неизменным.

б) Блик: редкие, местные, устаревшие, поэтические выражения, глоссы. Но в таком узком значении слово γλώσσαι встречается лишь у классических авторов (Аристотеля, Плутарха и др.) и грамматистов, но не в общеупотребительном греческом языке. Вдобавок, такое объяснение неприменимо к вариантам γλώσσα и γλώσση λαλειν, поскольку слово γλώσσα (в ед. числе) может означать только одну глоссу.

в) Большинство толкователей: язык или наречие (διάλεκτος, ср. Деян. 1:19; 2:6,8; 21:40; 26:14). Это правильная точка зрения. «Язык» – сокращенная форма первоначального выражения «новый язык» (Мк. 16:17). Это слово не обязательно подразумевает один из известных земных языков, но может обозначать необычное употребление существующего наречия или новый, ранее неизвестный духовный язык, язык вдохновения, приходящий к человеку в состоянии экстаза. «Языки» же представляют собой индивидуальные разновидности этого богодухновенного языка.

2) О глоссолалии в Коринфской церкви, которая, по всей видимости, была идентична глоссолалии в Кесарии (Деян. 10:46) и в Ефесе (Деян. 19:6), благодаря описанию Павла мы знаем довольно много. Она проявлялась как восторженность после обращения и продолжалась какое–то время. Это было не говорение на иностранных языках, совершенно бесполезное на молитвенных собраниях верующих, а говорение на языке, не похожем ни на какие известные наречия и без переводчика непонятном для иностранцев. Это явление не было связано с проповедью Евангелия, хотя, как и другие формы поклонения, могло повлиять на впечатлительных неверующих, если таковые присутствовали на собрании. Это был акт безоговорочного посвящения, акт благодарения, молитвы и воспевания со стороны членов христианского собрания, всецело поглощенных общением с Богом и выражавших свой восторг ломаной, отрывистой, возвышенной, непонятной речью. Это было проявление чувств, а не мыслей, язык возбужденного воображения, а не холодного рассудка. Это был язык духа (πνεύμα), экстаза, отличный от языка разума (νούς). Разницу между ними мы можем в какой–то мере понять, сравнив стиль Откровения, полученного έν πνεύματι (Отк. 1:10), и стиль Евангелия от Иоанна, написанного έν νοΐ. Говорящий на языках пребывал, так сказать, в состоянии духовного опьянения, наподобие поэтического «безумия», о котором говорили Шекспир и Гёте. Его язык был лирой, из которой божественный Дух извлекал небесные мелодии. Человек был в бессознательном или полубессознательном состоянии и едва понимал, где находится – все еще «в теле» или уже «вне тела». Понять эту неосознанную восторженную речь мог лишь тот, кто пребывал в таком же трансе. Для постороннего, неверующего человека глоссолалия звучала варварским наречием, неразборчивым звуком трубы, бредом сумасшедшего (1Кор. 14:23) или бессвязной речью пьяного (Деян. 2:13,15). «Ибо, кто говорит на незнакомом языке, тот говорит не людям, а Богу; потому что никто не понимает его, он тайны говорит духом; а кто пророчествует, тот говорит людям в назидание, увещание и утешение. Кто говорит на незнакомом языке, тот назидает себя; а кто пророчествует, тот назидает церковь» (1Кор. 14:2–4; ср. 1Кор. 14:26–33).

Очевидно, коринфяне переоценивали значение говорения на языках как эффектного проявления божественной силы; глоссолалия производила сильное впечатление, но, по сути, не служила практическим целям и исчезла с окончанием «медового месяца» церкви. Павел, сам прекрасный знаток этого феномена (1Кор. 14:18), показал себя очень мудрым человеком, отметив второстепенный и преходящий характер говорения на языках, ограничив его использование и отдав предпочтение другим, неизменно полезным дарам, через которые Бог проявляет Свою милость и любовь ко всеобщему благу. Говорить на языках хорошо, но лучше пророчествовать и учить на понятном языке, чтобы собрание назидалось, а еще лучше делами проявлять любовь к Богу и людям (1Кор. 13).

Мы не знаем, как долго существовал феномен глоссолалии, описанный Павлом. Как и другие сверхъестественные дары эпохи апостолов, этот дар постепенно исчез. Он не упоминается ни в пастырских, ни в общих посланиях. В конце II века мы встречаем лишь несколько мимолетных упоминаний об этом явлении. Ириней Лионский («Против ересей», кн. V, гл. 6, § 1) упоминает о «многих братьях», которые, как он слышал в церкви, имели дар пророчества и говорения на «разных языках» (παντοδαπαΐς γλώσσαις), могли открывать сокровенные человеческие тайны (τά κρύφια των ανθρώπων) и разъяснять тайны Божьи (τά μυστήρια τού θεού). Трудно сказать, что именно имеет в виду Ириней, используя термин «разные», который больше нигде не встречается в его трудах, – иностранные языки или множество совершенно необычных языков, подобных тем, о которых писал Павел. Последнее более вероятно. Самому Иринею пришлось выучить язык галлов. Тертуллиан («Против Маркиона», V. 8, ср. «О душе», гл. 9) вскользь упоминает о том, что духовные дары, в том числе и дар языков, все еще проявляются среди монтанистов, к числу которых он принадлежал. Ко временам Златоуста говорение на языках прекратилось совсем. Во всяком случае, Златоуст объясняет неизученность этого дара отсутствием его проявлений. С тех самых пор глоссолалию стали понимать неверно – как чудесный и неизменный дар иностранных языков, данный для миссионерских нужд. Однако во всей истории миссионерской работы мы не найдем ни одного бесспорного примера использования дара языков в таких целях.

Аналогичные явления, только более частного характера и не чудесные по природе, внешне похожие на подлинный дар языков или только имитировавшие его, время от времени возникали в периоды особого религиозного энтузиазма: у камисардов и пророков из французских Севенн, в среде ранних квакеров и методистов, мормонов и шведских «читателей» («Liisare», 1841 – 1843), во время ирландского пробуждения 1859 г. и особенно в «Католической апостольской церкви» Э. Ирвинга с 1831 по 1833 г. и даже по сей день. См. статьи Ирвинга о «дарах Святого Духа, именуемых сверхъестественными» (Ed. Irving, Works, vol. V, p. 509, etc.); Mrs. Oliphant, Life of Irving, vol. II; Schaff, Hist. Ap. Ch., § 55, p. 198; Stanley, Com. on Corinth., p. 252, 4^th ed.; статьи Пламптре в «Библейском словаре» Смита (Smith, Bible Diet., IV. 3311, американское издание). Последователи Ирвинга, высказавшие свои соображения по данному вопросу (Тирш, Бём и Росстойшер), четко разграничивали глоссолалию Пятидесятницы (говорение на иностранных языках) и коринфскую глоссолалию, которая проявлялась на молитвенных собраниях; свой собственный духовный опыт они отождествляли с последней. Несколько лет назад я стал свидетелем глоссолалии в нью–йоркском собрании последователей Ирвинга; речь была ломаной, спонтанной и непонятной, но слова состояли из необычных, поразительных, впечатляющих звуков, и говорящие не владели своим языком, который как будто подчиняла себе некая посторонняя сила. Один мой друг и коллега (д–р Бриггс) наблюдал этот феномен в 1879 г. в Лондоне, в центральной церкви последователей Ирвинга, и у него сложилось такое же впечатление.

3) Глоссолалия Пятидесятницы не могла принципиально отличаться от коринфской: она представляла собой точно такой же экстатический акт поклонения, благодарения и хвалы за великие деяния Божьи во Христе, беседу души с Богом. Это было чистейшее и наивысшее словесное воплощение ликования и восторга новорожденной Церкви Христовой, находящейся под властью Святого Духа. Говорение на языках началось прежде, чем появились зрители (ср. Деян. 2:4 и Деян. 2:6), а по его окончании Петр произнес миссионерскую проповедь обычным, понятным языком. Лука упоминает об этом даре еще дважды (Деян. 10, 19), и в обоих случаях его сутью является поклонение, а не поучение.

Тем не менее, если исходить из очевидного смысла повествования Луки, глоссолалия Пятидесятницы отличалась от коринфской не только своей силой, но и тем, что суть сказанного достигла сознания слушателей на их родных наречиях без помощи истолкователя–человека. Отсюда и выражение «другие языки», которое не используют ни Павел, ни Лука в других отрывках; отсюда и изумление, охватившее иностранцев, когда каждый из них услышал свой родной язык из уст неграмотных галилеян. Именно эта гетероглоссолалия, как ее можно назвать, и вызывает главные затруднения. Я приведу ряд существующих толкований, которые пытаются как–то решить эту проблему.

а) Рационалистическое объяснение разрубает гордиев узел, отрицая реальность чуда. Гетероглоссолалия считается ошибкой рассказчика или раннехристианским преданием. Даже Майер отказывается от нее на том основании, что она противоречит коринфскому дару языков, и считает ее человеческим преданием, основанным на ошибке. Неожиданно обретенное умение говорить на иностранных языках он называет «логически невозможным, невероятным с точки зрения психологии и нравственности» (Толкование Деян. 2:4, 4–е изд.). Но Лука, спутник Павла, наверняка был знаком с даром языков, существовавшим в апостольских церквях, и в двух других отрывках он явно имеет в виду тот самый феномен, о котором писал Павел.

б) Гетероглоссолалия – это ошибка слушателей (Horwunder), которые были необычайно возбуждены и испытывали к ученикам глубокую симпатию. Им показалось, что ученики говорят на их родных языках, а Лука просто описал их ощущения, не исправив заблуждения. Об этой точке зрения упоминал (не соглашаясь с ней) Григорий Нисский, ее придерживались Псевдо–Киприан, достопочтенный Беда, Эразм, Шнекенбургер и другие. Вероятно, в день Пятидесятницы ученики говорили на эллинистическом диалекте, и это наречие, с его смешанной лексикой, с вкраплениями гебраизмов и латинизмов, легко могло произвести впечатление гетероглоссолалии, если на нем говорили глубоко взволнованные и находящиеся в экстазе люди. Говорят, что св. Ксаверий смог объясниться с индусами, не зная их языка, а св. Бернар, св. Антоний Падуанский и св. Винсент Феррер благодаря духовной силе своего красноречия могли вызвать восторг и угасить страсти не понимавшей их языка толпы. Ольсгаузен и Баумляйн ищут ответ в феноменах магнетизма и сомнамбулизма, при помощи которых человек может устанавливать мистическую связь с другими.

в) Глоссолалия представляла собой речь, усыпанную архаичными поэтическими выражениями с добавлением иностранных слов. Эту точку зрения убедительно отстаивает Блик (1829), ее разделяет Баур (1838), но мы уже отметили (с. 163), что она несостоятельна с точки зрения употребления самого термина «язык» и естественного характера повествования Луки.

г) Мистическое толкование утверждает, что глоссолалия Пятидесятницы была в некотором роде противоположностью смешения языков и представляла собой либо временное восстановление изначального райского языка, либо пророческое откровение небесного языка, в котором некогда сольются все языки. Слишком глубокая, чтобы ее можно было понять, эта теория превращает гетероглоссолалию в гомоглоссолалию и акцентирует внимание на самом языке и его временном восстановлении или откровении. Шеллинг называет чудо Пятидесятницы «Вавилоном наоборот» (das umgekehrte Babel) и говорит: «Dem Ereigniss der Sprachenverwirrung lässt sich in der ganzen Folge der religiösen Geschichte nur Eines an die Seite stellen, die momentan wiederhergestellte Spracheinheit (όμογλωσσία) am Pfingstfeste, mit dem das Christenthum, bestimmt das ganze Menschengeschlecht durch die Erkenntniss des Einen wahren Gottes wieder zur Einheit zu verknüpfen, seinen grossen Weg beginnt» (Einl. in d. Philos. der Mythologie, p. 109). Подобную точку зрения отстаивает в своем толковании 1Кор. 14 (р. 177) Биллрот, который предполагает, что первоначальный язык сочетал в себе элементы различных производных языков, так что каждый присутствующий слышал частички своего собственного наречия. Ланге (II. 38) считает, что речь идет о языке внутренней духовной жизни, который объединяет всех искупленных между собой и сохраняется во все церковные эпохи как некая закваска, возрождающая, преображающая и посвящающая другие языки для святого употребления. И все–таки он, как и Ольсгаузен, допускает, что между говорящими и слышащими возникает взаимная связь, основанная на симпатии. Дилич (цит. соч., с. 1186) пишет: «Die apostolische Verkündigung erging damals in einer Sprache des Geistes, welche das Gegenbild der in Babel zerschellten Einen Menschheitssprache war und von allen ohne Unterschied der Sprachen gleichmässig verstanden wurde. Wie das weisse Licht alle Farben aus sich erschliesst, so fiel die geistgewirkte Apostelsprache wie in prismatischer Brechung verständlich in aller Ohren und ergreifend in aller Herzen. Es war ein Vorspiel der Einigung, in welcher die von Babel datirende Veruneinigung sich aufheben wird. Dem Siva η–Tag des steinernen Buchstabens trat ein Sivan–Tag des lebendigmachenden Geistes entgegen. Es war der Geburtstag der kirche, der Geistesgemeinde im Unterschiede von der alttestamentlichen Volksgemeinde; darum nennt Chrysostomus in einer Pfingsthomilie die Pentekoste die Metropole der Feste». Эвальд (VI. 116 sqq.) также склоняется к мистическому толкованию, но его взгляды весьма оригинальны – он высказывает их со своей обычной убежденностью. Он называет глоссолалию «Auflallen und Aufjauchzen der christlichen Begeisterung, ein stürmisches Hervorbrechen aller der verborgenen Gefühle und Gedanken in ihrer vollsten Unmittelbarkeit und Gewalt». Эвальд утверждает, что в день Пятидесятницы самые необычные выражения и синонимы из разных языков (например, άββά ό πατήρ, Гал. 4:6; Рим. 8:15, и μαράν άθά, 1Кор. 16:22), соединившиеся с воспоминаниями о как бы звучавших с неба словах Христа, образовали новый язык Духа и позволили безудержной радости молодого христианства воплотиться в прерывающихся от волнения гимнах хвалы, которые никто не слышал ни до, ни после Пятидесятницы, если не считать их слабых отголосков в коринфской и других апостольских церквях.

д) В Пятидесятницу апостолы навсегда получили дар языков, а вместе с ним – чудесное знание всех иностранных языков, на которых им предстояло проповедовать Евангелие. Господь поручил им проповедовать всем народам и наделил их знанием всех необходимых языков. Впервые эту теорию ясно изложили отцы церкви IV и V века – через много лет после исчезновения дара языков, – и ее придерживалось, хотя и в разных вариантах, большинство древних богословов. Ныне же от этого объяснения отказались практически все протестантские комментаторы, за исключением епископа Вордсворта, который отстаивает его при помощи цитат из отцов церкви. Златоуст полагал, что каждый ученик получил свой особенный язык, необходимый ему для миссионерского труда (Проповедь, посвященная Деян. 2). Августин пошел гораздо дальше и заявил: «Каждый из них начал говорить языками всех народов, знаменуя, таким образом, единство католической церкви, долженствующей распространиться среди всех народов и говорить на всех языках» («О граде Божием», XVIII, гл. 49). Некоторые ограничивали количество языков числом народов и стран, упомянутых Лукой (Златоуст), другие увеличивали их количество до 70 – 72 языков (Августин и Епифаний) или до 75 – по числу сынов Ноевых (Быт. 10), и даже до 120 (Пациан) – по числу присутствовавших учеников. Об этих мнениях упоминает Бароний (Annal. ad ann. 34, vol. I. 197). Эта теория увековечена католиками в виде «праздника языков», но она превращает нравственное чудо духовного восторга в необычное явление приобретенного знания иностранных языков. Если бы все ученики заговорили разом, как это и произошло в день Пятидесятницы, на иностранных языках, возникла бы еще большая неразбериха, чем во время Вавилонского столпотворения.

На это возражают, что грандиозность чуда была оправдана огромным историческим значением начальной эпохи, однако история не знает других подобных примеров, к тому же такое объяснение сталкивается с непреодолимыми трудностями. Рассматриваемая теория игнорирует тот факт, что глоссолалия началась еще до появления зрителей, то есть раньше, нежели появилась какая–либо потребность в иностранных языках. Эта теория выдает глоссолалию Пятидесятницы за уникальное явление и заставляет Луку противоречить Павлу и самому себе – ведь во всех остальных случаях, как уже было сказано, дар языков является не средством благовестил, а проявлением духовной жизни. Названная теория предполагает также, что на служение в качестве странствующих проповедников были призваны все сто учеников, включая женщин, – ведь «языки, как бы огненные, почили… на каждом из них». Подобное чудо было излишним (Luxuswunder), поскольку со времен завоеваний Александра Македонского греческий язык был настолько широко распространен в Римской империи, что для миссионерского служения апостолам едва ли потребовался бы какой–то другой язык – за исключением разве что латыни и своего родного арамейского. Действительно, все новозаветные авторы, даже Иаков Иерусалимский, писали на греческом языке, причем особенности их стиля доказывают, что они выучили этот язык так же, как и все, – практикуясь в нем с детства. Более того, после Пятидесятницы мы не находим ни малейшего упоминания об этих чудесных лингвистических способностях, равно как и об их миссионерском применении.²⁸⁴ Напротив, мы приходим к выводу, что Павел не знал ликаонского наречия (Деян. 14:11–14), а из древнего церковного предания мы узнаем, что Петр пользовался услугами Марка как переводчика (έρμηνεύς или ερμηνευτής, interpres – об этом упоминают Папий, Ириней, Тертуллиан). Бог, совершая чудеса, не упраздняет необходимость изучения иностранных языков и прочих наук, познания в которых можно приобрести обычным путем, используя человеческие способности.

е) Это было временное умение говорить на иностранных языках, предназначенное лишь для Пятидесятницы и исчезнувшее вместе с «как бы пламенными» языками. Исключительность этого феномена была оправдана его целью – подтвердить божественную миссию апостолов и предвосхитить всемирное распространение Евангелия. Этой точки зрения придерживается большинство современных толкователей, которые признают повествование Луки достоверным: Ольсгаузен (он объединяет эту точку зрения с теорией «б»), Баумгартен, Тирш, Росстойшер, Лехлер, Хэкетт, Глоуг, Пламптре («Толкование Книги Деяний») и я сам (Hist. Ар. Ch.). Данная теория лучше всего согласуется с очевидным смыслом текста. Но она тоже предполагает, что между глоссолалией Пятидесятницы и коринфскими языками было принципиальное различие, хотя в действительности это крайне маловероятно. Не имеющий аналогов в истории временный дар знания иностранных языков – едва ли не более великое чудо, нежели дар постоянный, но в то время в Иерусалиме он был таким же излишеством, как и впоследствии в Коринфе, поскольку миссионерская проповедь Петра, произнесенная на одном–единственном языке, была понятна всем.

ж) Глоссолалия Пятидесятницы по сути ничем не отличалась от коринфских языков, то есть ее целью было поклонение, а не наставление; единственное различие состояло в личности истолкователя: в Иерусалиме Сам Святой Дух доносил смысл сказанного до сердец уверовавших и обратившихся людей, каждый из которых воспринимал это как произнесенное на его родном наречии; в Коринфе же истолкованием занимался либо сам говорящий на языках, либо тот, кому был дан дар истолкования.

Я не знаю ни одного авторитетного специалиста, который придерживался бы этой теории, поэтому не хочу на ней долго останавливаться, но мне кажется, что она позволяет избежать большинства затруднений, свойственных прочим теориям. Кроме того, такое толкование примиряет Луку с самим собой и с Павлом. Можно с уверенностью сказать, что в первый день нового творения во Христе Святой Дух управлял языками говоривших и одновременно действовал в сердцах слушавших. Сегодня гетероглоссолалия Пятидесятницы проявляется естественным образом – через проповедь Евангелия на всех языках и более чем через три сотни переводов Библии.

II. Ошибочные толкования чуда Пятидесятницы.

1) В прежние времена рационалисты объясняли шум ветра как шквал или ураган, заряженный электричеством, огненные языки – как молнии, бьющие в собравшихся людей, или мелкие электрические разряды, возникающие в сухом жарком воздухе, а суть глоссолалии видели в том, что каждый ученик молился на своем собственном наречии, а не на священном древнееврейском языке. Согласно другому предположению, некоторые ученики знали иностранные языки и в данном случае ими воспользовались. Так считают Паулус, Тисс, Шультгесс, Кюньёль, Шрадер, Фрицше и в значительной степени Ренан – последний описывает, какими яростными бывают бури на Востоке, однако глоссолалию толкует иначе, по аналогии со схожими феноменами более поздних времен. Рационалистическая теория не объясняет, почему зрители и слушатели так удивились при виде вполне обычного явления. Приходится либо отказать им в здравом смысле, либо обвинить рассказчика в нечестности. Это толкование совершенно неприменимо к коринфской глоссолалии, которая, как ясно свидетельствует история, была в апостольской церкви распространенным явлением. Против этой теории свидетельствуют и присутствующие в тексте Деян. 2:2–3 наречия ώσπερ и ώσεί – они устанавливают четкое различие между звуком, который слышали очевидцы, и обычным шумом ветра, между огненными языками и обычным пламенем. Слова «как голубь», использованные во всех евангелиях для описания видимого облика, принятого Святым Духом во время крещения Христа, аналогичным образом свидетельствуют, что речь идет не о настоящем голубе.

2) Современная рационалистическая или мифическая теория считает это чудо субъективным внутренним переживанием, которое первые христиане по ошибке приняли за объективный внешний факт. Глоссолалия Пятидесятницы (в отличие от коринфской, которая считается историческим фактом) символизирует истинное представление о всемирном значении Евангелия, а также о воссоединении всех языков и национальностей под властью Мессии (εις λαός Κυρίου και γλώσσα μία, как сказано в «Завете двенадцати патриархов»). Это подражание раввинской басне (пересказанной еще в трудах Филона) о том, что синайский закон посредством bath–kol, эха голоса Божьего, был возвещен всем народам на семидесяти языках мира. Таково мнение Целлера (Contents and Origin of the Acts, I. 203–205) – он считает, что все события Пятидесятницы, если они вообще имели место в действительности, «в наших летописях, вероятно, были искажены до неузнаваемости». Однако его главным аргументом остается «невозможность и невероятность чудес», которую он провозглашает (с. 175, сноска) «аксиомой» историка, тем самым соглашаясь с философскими предубеждениями, лежащими в основе исторической критики. Мы же, наоборот, убеждены, что историк обязан принимать факты такими, какими он их видит, а если он не может дать удовлетворительное объяснение увиденному, ссылаясь на естественные причины и субъективные иллюзии, то должен искать ответ в сверхъестественных объяснениях. Христианская церковь, которая являет собой в высшей степени осязаемый и неопровержимый факт, несомненно возникла в определенном месте в определенное время и определенным образом, и мы не можем представить себе более подходящее и удовлетворительное объяснение ее происхождения, нежели предложенное Лукой. Баур и Целлер не допускают мысли о том, что три тысячи человек могли обратиться в один день и в одном месте. Они забывают, что большинство слушателей не были скептиками, но верили в сверхъестественное откровение – их нужно было лишь убедить в том, что Иисус из Назарета и есть обещанный Мессия. Эвальд возражает Целлеру, не называя его по имени (VI. 119): «Не может быть большего упрямства, чем отрицание исторической истинности события, описанного во 2–й главе Деяний». Мы присоединяемся к мнению Рота (Vorlesungen uber Kirchengeschichte I. 33), что события Пятидесятницы были подлинным чудом («ein eigentliches Wunder»), которое сотворил с учениками Святой Дух и которое наделило их сверхъестественными способностями (как и было обещано, Мк. 16:17–18). Без этих чудотворных способностей христианство не смогло бы в те дни укорениться в мире. Сама христианская церковь, ежедневно наблюдающая возрождение и обращение людей как на родине, так и в языческих странах, являет собой лучшее живое и вездесущее доказательство своего сверхъестественного происхождения.

III. Время и место Пятидесятницы. Когда произошли эти события – в день Господень (восьмой после Пасхи) или в иудейскую субботу? В частном доме или в храме? Мы склоняемся в пользу дня Господнего и частного дома. Однако по этому поводу существуют самые разные мнения, и аргументы в пользу той или иной точки зрения имеют почти одинаковый вес.

1) Выбор дня недели отчасти зависит от того, как мы понимаем фразу «другой день Пасхи», поскольку в соответствии с предписанием закона (Лев. 23:11,15–16) именно от этого дня следовало отсчитывать пятьдесят дней. Иными словами, мы должны решить, был ли это следующий день после первого дня Пасхи, то есть 16 нисана, или день после стандартной, но приходящейся на пасхальный праздник субботы. А кроме того, нужно определить, на какое число, на 14 или на 15 нисана, выпала пятница, в которую был распят Христос. Если предположить, что в пятницу, когда умер Христос, было 14 нисана, то 15–е была суббота, а значит, Пятидесятница в том году выпала на воскресенье. Если же пасхальная пятница была 15 нисана (как полагаю я сам, см. § 16, с. 104), то Пятидесятница выпала на иудейскую субботу (так думает Визелер, который датирует это событие субботой, 27 мая 30 г. по Р.Х.). С другой стороны, можно принять за точку отсчета вечер 16 нисана (так поступают Вордсворт и Пламптре – они считают, что Пятидесятница пришлась на воскресенье). Но если рассматривать слово «суббота» в Лев. 23 в обычном значении, как указание на еженедельную субботу (так его понимали саддукеи и караимы), то иудейская пятидесятница всегда приходилась на воскресенье. В любом случае, христианская церковь всегда праздновала Пятидесятницу в восьмой день Господень после Пасхи, опираясь на древнее предание о дне недели, в который произошло это событие. Точно так же решается вопрос с днем воскресения (воскресенье) и вознесения (четверг). В таком случае у нас появляется еще одна причина заменить иудейскую субботу воскресеньем, днем воскресения Господа и сошествия Святого Духа. Вордсворт пишет: «Таким обра–30м, первый день недели был посвящен всем Лицам преблагой и нераздельной Троицы; и христианское воскресенье служит напоминанием о благословениях Творения, Искупления и Освящения». Визелер безосновательно полагает, что древняя церковь сознательно перенесла праздник на другой день из неприязни к иудейской субботе; однако традиция одновременно отмечать Пятидесятницу и воскресение Господа, похоже, восходит корнями к самым истокам христианской церкви, пример чему можно найти в истории апостола Павла (Деян. 18:21; 20:16). Лайтфут (Нога Hehr, in Acta Αρ. 2:1; Opera II. 692) отсчитывает дату Пятидесятницы от 16 нисана, но все же отождествляет христианскую Пятидесятницу с воскресеньем путем необычного и сомнительного толкования стиха Деян. 2:1 (έν τω συνπληρούσθαι την ήμέραν της Πεντηκοστής): он понимает эту фразу как «по окончании дня Пятидесятницы», а не «при наступлении дня Пятидесятницы». Так или иначе, на какой бы день ни выпала Пятидесятница – на иудейскую субботу или на день Господень, – совпадение все равно было знаменательным.

2) Что касается места, то Лука пишет просто «дом» (οίκος, Деян. 2:2), и это слово едва ли может означать «храм» (который упоминается лишь в Деян. 2:46). Вероятно, это была «горница», упомянутая в предыдущей главе, обычное место встреч учеников'после вознесения Господа (τό υπερώο ν… ού ήσαν καταμένοντες, Деян. 1:13). Так считают Неандер, Майер, Эвальд, Вордсворт, Пламптре, Фаррар и другие. Возможно, это была та самая комната, где наш Господь разделил с учениками пасхальную трапезу (Мк. 14:14–15; Мф. 26:18). Если верить преданию, оба события происходили в «Caenaculum» – одной из комнат неправильной формы здания, именуемого «Гробницей Давида» и расположенного близ Сионских ворот на некотором удалении от горы Мориа. (См. William Μ. Thompson, The Land and the Book, new ed. 1880, vol. I, p. 535 sq.) Однако Кирилл Иерусалимский (Catech. XVI. 4) утверждает, что дом, в котором состоялось сошествие Святого Духа, впоследствии был превращен в церковь. Верхняя комната («горница») под плоской крышей восточных домов (ύ־ περωον,עליה) зачастую использовалась как место молитвы (см. Деян. 20:8). Но, поскольку частный дом никак не мог вместить столь большую толпу, нам придется предположить, что Петр обращался к стоящим на улице людям с крыши или наружной лестницы.

Многие богословы древности, равно как и Ольсгаузен, Баумгартен, Визелер, Ланге, Тирш (и я сам в первом издании «Истории апостольской церкви», с. 194), считали, что события Пятидесятницы происходили в храме или, скорее, в одном из тридцати вспомогательных строений, которые Иосиф Флавий в своем описании храма называет «зданиями» (ο'ίκους, «Древности», VIII. 3, 2), – а может, в сохранившемся от первого храма притворе Соломоновом, где впоследствии собирались ученики (Деян. 5:12, см. Деян. 3:11). В пользу этой точки зрения следует сказать, что она лучше согласуется с обычаями апостолов (Лк. 24:53; Деян. 2:46; 5:12,42), со временем, когда произошло чудо (час утренней молитвы), и с фактом присутствия огромной, по меньшей мере трехтысячной толпы. Кроме того, события Пятидесятницы обретают еще большую торжественность, если они происходили в символическом святилище древности. Но трудно себе представить, чтобы враждебно настроенные иудеи позволили нищим ученикам воспользоваться одним из вышеупомянутых храмовых сооружений и не вмешались в происходящее. В начавшейся эпохе Духа храмом Бога становится самое скромное жилище и тело самого униженного христианина. См. Ин. 4:24.

IV. Последствия Пятидесятницы. Вот цитата из книги Фаррара «Жизнь и труды апостола Павла» (I. 93): «Ни один читатель исторических трудов, конечно же, не станет отрицать, что эта первая Пятидесятница ознаменовала собой переломный момент в истории человечества. Не подлежит сомнению, что с тех самых пор Дух Божий в каждом столетии учил детей Божьих с невиданной прежде глубиной. Несомненно, во Христе мы можем испытывать более глубокое ощущение единства с Богом, чем ветхозаветные святые, а также благодарную уверенность в том, что мы увидим те дни, которые хотели увидеть, но не увидели цари и пророки, и услышим те истины, которые они хотели услышать, но не услышали. С того мгновения новая эпоха началась во всей полноте. Это не было посвящение маленькой группы людей в какое–то уникальное священство или отдельное рукоположение узкого круга апостолов. Это было освящение всей церкви – мужчин, женщин, детей – которым предстояло стать «родом избранным, царственным священством, народом святым, людьми, взятыми в удел». В конечном итоге полученный ими дар будет полностью и безвозмездно предложен всему человечеству. Сто двадцать человек были не уникальными восприемниками благословения и свидетелями откровения, но предтечами и представителями бесчисленного множества людей. Это чудо не было мимолетным – оно повторялось вновь и вновь. Суть его не в шуме ветра и не во вспышках света, которые были слышны и видимы лишь какое–то мгновение, но в живой энергии и непрекращающемся вдохновении. Это не зримый символ горстки людей, собравшихся в горнице еврейского дома, а животворный ветер, который с тех пор овевает все столетия истории мира, волна света, которая катится и будет катиться от одного берега к другому до тех пор, пока земля не наполнится познанием Господа, подобно тому как воды наполняют море».

Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее.

Матфея 16:18 I. Исходные источники: Деян. 2 – 12; Гал. 2 и два послания Петра.

См. толкования Книги Деяний и посланий Петра. В числе толкователей посланий Петра я хотел бы упомянуть архиепископа Лейтона (многочисленные издания; не критическое, но благоговейное и духовное толкование), Стайгера (1832; в переводе Фэйрберна, 1836), Джона Брауна (1849, 2 т.), Визингера (1856, 1862; в «Комментариях» Ольсгаузена), Шотта (1861 и 1863), Де Bette (3–е изд., ред. Брюкнер, 1865), Гутера (в «Комментариях» Майера, 4–е изд., 1877), Фронмюллера (Bibelwerk Ланге, перев. Момберта, 1867), Олфорда (3–е изд, 1864), Джона Лилли (ред. Шафф, 1869), Демареста (Cath. Ерр., 1879), Мэйсона и Пламмера (в «Комментариях» Эликота, 1879), Пламптре (в «Кембриджской Библии» 1879 г., с очень обстоятельным предисловием, с. 1–83), Сэлмонда (в Pop. Сот. Шаффа, 1883). См. также соответствующие разделы в трудах по эпохе апостолов, упомянутых в § 20 и в моей «Истории апостольской церкви» (с. 348–377).

II. Апокрифические источники: Εύαγγέλιον κατά Πέτρου (евионитского происхождения), Κήρυγμα Πέτρου, Πράξεις Πέτρου, Άποκάλυψις Πέτρου, Περίοδοι Πέτρου (Itinerarium Petri), Πράξεις των αγίων αποστόλων Πέτρου και Παύλου (Acta Petri et Pauli). См. Acta Apost. Apocr. Тишендорфа (1–39) и Novum Testamentum extra canonem receptum Гильгенфельда (1866, IV. 52 sqq). «Беседы» Псевдо–Климента превозносят Петра над Павлом; «Встречи» – это несколько измененная католическая редакция «Бесед». О трудах Псевдо–Климента мы поговорим подробно при рассмотрении второго периода истории церкви.

Важным дополнением к апокрифическим сочинениям Петра стали недавно обнаруженные в Египте, в усыпальнице Ахмим, фрагменты греческого евангелия и апокалипсиса Петра. См. греческий текст, опубликованный Гарнаком с комментариями и переводом на немецкий язык (Берлин, 1892; пересмотренное издание, 1893); аналитическое издание Цана (Leipzig, 1893); факсимильное издание О. Фон Гебхардта (Leipzig, 1893); английский перевод Дж. Рендела Харриса (London, 1893).

III. Специальные исследования, посвященные Петру.

Е. Тн. Mayerhoff: Historisch–Kritische Einleitung in die Petrinischen Schriften. Hamb. 1835. Windischmann (католик): Vindiciœ Petrinœ. Ratisb. 1836.

Stenglein (католик): Ueberden 25 jährigen Auf enthalt des heil. Petrus in Rom. «Tübinger Theol. Quartalschrift», 1840.

J. Ellendorf: Ist Petrus in Rom und Bishof der römischen Gemeinde gewesen? Darmstadt, 1841. Перевод опубликован в журнале «Bibliotheca Sacra», Andover, 1858, No. 3. Автор, либеральный католик, приходит к выводу, что доказать факт присутствия Петра в Риме невозможно.

Carlo Passaglia (иезуит): De Prœrogativis Beati Petri, Apostolorum Principis. Ratisbon, 1850.

Thomas W. Allies (католик): St. Peter, his Name and his Office as set forth in Holy Scripture. London, 1852. Опирается на более раннее сочинение о. Пассаглия.

Bernh. Weiss: Der Petrinische Lehrbegriff. Berlin, 1855. См. его же сочинение Bibl. Theol. des Ν. Τ, 3^d ed., 1880, и его эссе Die petrinische Frage в альманахе «Studien und Kritiken», 1865, pp. 619–657; 1866, pp. 255–308; 1873, pp. 539–546.

Thos. Greenwood: Cathedra Petri. Lond., vol. I. 1859, chs. I and II, pp. 1–50.

Perrone (католик): S. Pietro in Roma. Rome, 1864.

C. Holsten (тюбингенская школа): Zum Evangelium des Paulus und des Petrus. Rostock, 1868.

R. A. Lipsius: Die Quellen der röm. Petrussage. Kiel, 1872. Его же Chronologie der röm. Bischöfe. Kiel, 1869. Липсиус тщательно исследует еретические корни римской легенды о Петре и считает, что она вымышлена от начала до конца. Обобщение его взглядов можно найти в работе следующего автора.

Samuel M. Jackson: Lipsius on the Roman Peter–Legend, «Presbytérien Quarterly and Princeton Review» (Ν. York, 1876, pp. 265 sqq).

G. Volkmar: Die römische Papstmythe. Zürich, 1873.

A. Hilgenfeld: Petrus in Rom und Johannes in Kleinasien, «Zeitschrift für wissenschaftliche Theol.», 1872. Его же Einleitung in das N. T., 1875, pp. 618 sqq.

W. Krafft: Petrus in Rom. Bonn, 1877 («Theol. Arbeiten des rhein. wissenschaftl. Predigervereins», III. 185–193).

Joh. Friedrich (старокатолик): Zur ältesten Gesch. des Primates in der Kirche. Bonn, 1879.

William M. Taylor: Peter the Apostle. N. York, 1879.

Abbé Constant Fouard: Saint Peter and the First Years of Christianity. Перевод со второго французского издания с разрешения автора осуществил Джордж Гриффит. Предисловие кардинала Гиббонса. New York, London, 1892 (pp. xxvi, 422). Самая убедительная попытка отстоять традиционную римскую теорию о том, что в течение 25 лет, с 42 по 67 г., Петр занимал папский престол в Риме.

Иерусалимское общение христиан стало колыбелью еврейского христианства, а значит, и всего христианского мира. Оно росло как внутренне, так и внешне под личным руководством апостолов, главным образом Петра, которому Господь с самого начала доверил особую роль в деле созидания Своей видимой церкви на земле. Апостолам помогали несколько пресвитеров, а также семеро диаконов – людей, поставленных заботиться о бедных и больных. Однако Дух действовал во всем собрании, не ограничиваясь никакими духовными званиями. Росту способствовали проповедь Евангелия, чудеса, совершаемые во имя Иисуса, и притягательность святой жизни, исполненной веры и любви. Число христиан, или, как они в то время называли себя, учеников, верующих, братьев, святых, вскоре достигло пяти тысяч. Эти люди постоянно учились у апостолов и пребывали в общении с ними, ежедневно поклоняясь Богу и повторяя Святую Вечерю на своих «вечерях любви» (агапе). Они чувствовали себя единой Божьей семьей, членами единого тела, имеющего одного Главу, Иисуса Христа; и это братское единство проявлялось даже в том, что они добровольно делились друг с другом своим имуществом – как бы в предвкушении идеального общества, ожидающего их в конце истории, – но не вменяли этого обычая в обязанность другим собраниям. Они придерживались распорядка храмового богослужения и соблюдали иудейские обряды в той мере, в какой эти установления сочетались с их новой жизнью, и до тех пор, пока у них оставалась надежда на обращение всего израильского народа. Подражая своему Учителю, они ежедневно ходили проповедовать в храм, но свои молитвенные собрания проводили в частных домах.²⁸⁵

Речи Петра перед народом и синедрионом²⁸⁶ отличаются естественной простотой и понятностью. Они исполнены не только страсти и силы, но и мудрости и убежденности и всегда бьют точно в цель. Трудно представить речь более действенную и полезную. Проповедь Петра была свидетельством очевидца, который еще несколько недель назад был робок и не уверен в себе, а теперь исполнился отваги и мужества и готов в любой момент пострадать и умереть за свое дело. Это была расширенная версия его собственного исповедания, что Иисус есть Христос, Сын Бога живого, Спаситель. Петр не рассуждал об утонченных богословских доктринах, он хотел донести до слушателей лишь несколько великих фактов и истин: он говорил о том, что Иисус–Мессия, Который уже был известен слушателям Петра Своими знамениями и чудесами, был распят и воскрес, а потом вознесся и воссел по правую руку Всемогущего Бога; о нисхождении и силе Святого Духа; об исполнении пророчеств; о грядущем суде и славном восстановлении всего творения; о первостепенной важности обращения и веры в Иисуса, поскольку лишь Его именем мы можем спастись. В этих словах есть оттенок спокойной радости и уверенного торжества.

Мы не можем воссоздать сколько–нибудь ясный «рождественский» образ христианской церкви, когда земная пыль еще не успела покрыть ее сверкающие одежды, когда она неотрывно пребывала в размышлениях о своем божественном Господе и в Его любви, а Он с улыбкой взирал на нее со Своего небесного трона и ежедневно прилагал к ней спасаемых. Это была непрерывная Пятидесятница, это был восстановленный рай. Верующие «принимали пищу в веселии и простоте сердца, хваля Бога и находясь в любви у всего народа».²⁸⁷

Но даже в этой первозданной апостольской общине очень быстро проявились признаки внутричеловеческого разложения. Суровость наказания и необходимость самоочищения в полной мере прозвучали в ужасном приговоре, который Петр вынес лицемерам Анании и Сапфире.

Поначалу люди принимали христианство благосклонно. Но вскоре христианам пришлось испытать на себе те же гонения, которым подвергался божественный Основатель Церкви, – лишь для того, чтобы вновь обратить их в благословение и стимул для роста.

Начало гонениям положила секта скептиков–саддукеев, которых оскорбляло учение о воскресении Христа, стержень всей апостольской проповеди.

Когда Стефан, один из семи диаконов Иерусалимской церкви, человек, исполненный веры и усердия, предтеча апостола Павла, смело обрушился с критикой на извращенный и одеревеневший дух иудаизма и провозгласил близкий конец Моисеевой эпохи, фарисеи объединились с саддукеями, чтобы сообща бороться с Евангелием. Так началось освобождение христианства из уз храмовой обрядовости иудаизма, с которым оно, по крайней мере внешне, все еще имело много общего. Самого Стефана ложно обвинили в том, что он хулил Моисея, и, после того как диакон произнес блистательную речь в свою защиту, его побили камнями (37 г. по P. X.). Таким образом, Стефан стал подобающим вождем для святого воинства мучеников, кровью которых еще предстояло напитать почву церковной жизни. Вскоре на мученической крови Стефана должен был возрасти великий апостол язычников – пока же этот человек был злейшим гонителем Стефана, а также очевидцем его стойкости и славы Христа, сиявшей на его лице.²⁸⁸

Мученическая смерть Стефана стала сигналом к началу повсеместных гонений, и христиане постепенно рассеялись по всей Палестине и прилегающим странам. Вскоре произошло обращение Корнилия из города Кесария, открывшее дверь для благовестил язычникам. Петр сыграл важную роль и в этом важнейшем событии.

После семи относительно спокойных лет на Иерусалимскую церковь вновь обрушились гонения при царе Ироде Агриппе (44 г. по Р.Х.). Иаков Зеведеев, брат Иоанна, был обезглавлен. Петра схватили и приговорили к той же казни, но он был чудесным образом освобожден из тюрьмы и покинул Иерусалим, оставив церковь на попечение Иакова, «брата Господня». Евсевий, Иероним и католические историки предполагают, что Петр сразу же отправился в Рим – если не на постоянное жительство, то, по крайней мере, на некоторое время. Но Книга Деяний (Деян. 12:17) сообщает лишь, что Петр, «выйдя, пошел в другое место». Неопределенность этого выражения проще всего объяснить предположением, что с тех пор у апостола не было постоянного пристанища и он, подобно большинству апостолов, вел жизнь странствующего благовестника.

Последующее служение Петра

Какое–то время спустя мы вновь видим Петра – сначала на апостольском соборе в Иерусалиме (50 г. по P. X.),²⁸⁹ затем в Антиохии (51), где у него произошла временная размолвка с Павлом,²⁹⁰ затем в миссионерских путешествиях в сопровождении жены (57),²⁹¹ затем он, вероятно, находился среди евреев, рассеянных в Вавилоне или Малой Азии, которым он адресовал свои послания.²⁹² О жизни Петра в Риме в Новом Завете нет ни слова. Правда, отцы церкви и многие современные толкователи полагают, что Рим изображен в виде мистического «Вавилона», упомянутого в 1Пет. 5:13 (а также в Откровении), но другие относят это название к Вавилону на Евфрате, а третьи – к Вавилону на Ниле (согласно коптским преданиям, он находился неподалеку от Каира). Тот факт, что о Петре нет упоминаний ни в Деян. 28, ни в послании Павла к римлянам, ни в посланиях Павла, написанных из римской тюрьмы, где имя Петра ни разу не встречается в приветствиях, неоспоримо доказывает, что с 58 по 63 г. апостола не было в Риме. Петр мог побывать там до 58 г., но и такое предположение вызывает большие сомнения, поскольку Павел трудился один и никогда не строил на основании, заложенном другими.²⁹³ Он либо не стал бы писать Послание к римлянам, либо, во всяком случае, непременно упомянул бы о Петре, если бы считал его подлинным основателем церкви в Риме. Новый Завет ничего не говорит о событиях после 63 г., потому что этим годом заканчивается Книга Деяний. Смысл слова «Вавилон» в конце 1 Послания Петра вызывает сомнения, хотя речь, вероятно, все–таки идет о Риме. Мученическую смерть Петра на кресте предсказал наш Господь в Ин. 21:18–19, но конкретное место казни не указано.

Таким образом, отсутствие упоминаний о Петре у Луки и Павла, когда они пишут о Риме или из Рима, ставит под сомнение или вовсе исключает возможность присутствия Петра в этом городе ранее 63 г. Присутствие же Петра в Риме после 63 г. невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть на основании Нового Завета – ответ на этот вопрос нужно искать лишь в более поздних внебиблейских свидетельствах.

Как в восточных, так и в западных церквях сохранилось предание о том, что Петр проповедовал Евангелие в Риме и встретил там мученическую смерть во время гонений Нерона. Об этом более или менее ясно, хотя и с некоторыми неточностями, говорят Климент Римский – в конце I века (упоминает о казни, но не называет место); Игнатий Антиохийский (неотчетливо), Дионисий Коринфский, Ириней Лионский, Кай Римский – во II веке; Климент Александрийский, Ориген, Ипполит, Тертуллиан – в III веке; Лактанций, Евсевий, Иероним и другие – в IV веке. К этим святоотеческим свидетельствам можно добавить апокрифические сочинения, ложно приписываемые Петру и Клименту, в которых имя Петра каким–то образом связывается с основанием церквей в Антиохии, Александрии, Коринфе и Риме. Как бы эти свидетельства, принадлежащие разным людям из разных стран, ни расходились друг с другом в конкретных деталях, их существование можно объяснить лишь тем, что за ними, вероятно, стоит какое–то реальное событие, – ведь все они были написаны гораздо раньше, чем это предание начали использовать в интересах ереси или ортодоксии, а также для решения иерархических вопросов.

Всех этих свидетелей начиная с Дионисия и Иринея сбивал с толку тот факт, что Петра наравне с Павлом называли «основателем» Римской церкви, но это обстоятельство имеет и другое, вполне приемлемое объяснение: семена Евангелия занесли в Рим те самые жители столицы, которые были очевидцами Пятидесятницы и слышали проповедь Петра, а также некоторые ученики, рассеявшиеся по разным странам после убийства Стефана. Именно эти люди, обращенные в христианство Петром, были истинными основателями еврейских христианских общин в столице империи. Со временем имена учеников растворились в славе учителя, а предание превратило косвенную заслугу Петра в прямую.

Точное время, когда Петр пришел в Рим, и точную продолжительность его пребывания там установить невозможно. Вышеупомянутое молчание Деяний и посланий Павла позволяет говорить лишь об очень коротком периоде времени начиная с 63 г. Римское предание о двадцати–или двадцатипятилетнем пребывании Петра на посту епископа Рима, безусловно, является вопиющей хронологической ошибкой.²⁹⁴ Мы не можем установить и время мученической смерти апостола, однако он не мог погибнуть раньше июля 64 г., когда начались гонения Нерона (по сведениям Тацита). Различные источники указывают на разные годы смерти Петра – с 64–го по 69–й. Чуть ниже мы вернемся к этому вопросу в связи со смертью Павла, поскольку предание связывает эти два события между собой.²⁹⁵

Ни одно действующее лицо Нового Завета не предстает перед нами в таких живых красках, со всеми своими добродетелями и ошибками, как Петр. Он был искренним и прямодушным человеком и всегда оставался самим собой, не пытаясь ничего скрыть.

Историю его жизни можно разделить на три последовательных периода. В евангелиях сильнее всего бросается в глаза человеческая природа Симона; Деяния рассказывают о роли, которую Петр сыграл в основании церкви, при временном пробуждении его прежней человеческой природы в Антиохии (о чем пишет Павел); в посланиях Петра мы видим окончательное торжество божественной благодати. Петр был самым сильным и в то же время самым слабым из Двенадцати. Ему были присущи все достоинства и недостатки сангвинического темперамента. Он был добросердечен, резок, горяч, оптимистичен, непостоянен и склонен бросаться из одной крайности в другую. Он заслужил наивысшую похвалу – и самое суровое обличение Христа. Он первым назвал Иисуса Божьим Мессией, за что и получил новое имя, Петр, как пророческое провозвестие великой роли, которую ему будет суждено сыграть в истории церкви; но он же первым начал отговаривать Христа идти по пути Креста к небесному венцу, чем навлек на себя упрек: «Отойди от Меня, сатана». Камень основания церкви стал камнем преткновения и скалой соблазна. Когда Христос мыл апостолам ноги, Петр воспротивился – вероятно, из скромности, а затем, внезапно передумав, пожелал, чтобы ему вымыли не только ноги, но и руки, и голову. Он отсек ухо Малху из плотского стремления защитить Учителя, а через несколько минут оставил Его и скрылся. Он торжественно обещал хранить верность Христу, даже если все Его оставят, но в ту же ночь он трижды отрекся от Христа. Он первым отбросил еврейские предрассудки в отношении нечистых язычников и побратался с обращенными язычниками в Кесарии и Антиохии, но он же первым стал сторониться их из малодушного страха перед иудействующими братьями из Иерусалима, чем заслужил унизительный упрек Павла.²⁹⁶

Однако Петр возвращался на верный путь так же быстро, как оставлял его. Он с самого начала питал искреннюю любовь к Господу и не находил себе ни места, ни покоя, пока не получал прощение. При всей своей слабости он был человеком благородной и щедрой души и сослужил великую службу церкви. Бог победил его грехи и непоследовательность, научив его смирению и подтолкнув к духовному росту. В посланиях Петра мы видим окончательный результат этого очистительного труда – смиренный, покорный, кроткий, чуткий, любящий и прекрасный дух. Почти каждое слово и событие в евангельской истории, связанное с Петром, оставило в его посланиях свой отпечаток в виде смиренных или благодарных воспоминаний. Его новое имя, «Камень», воспринимается лишь одним из многих живых камней, из которых сложен храм Божий, возведенный на Христе, «краеугольном камне».²⁹⁷ Апостол дает своим братьям–пастырям то же поручение, которое сам получил от Христа после Его воскресения, – праведно «пасти Божье стадо» под руководством Христа, главного «Пастыря и Блюстителя их душ».²⁹⁸ Истории отречения Петра от Господа в евангелиях отводится так же много места, как в Деяниях – рассказу о том, как Павел преследовал церковь, но полнее всего эта история изложена в Евангелии от Марка, ученика и «переводчика» Петра (что и было бы вполне закономерно, если она записана со слов самого апостола). Из всех евангелистов один Марк упоминает о том, что петух прокричал дважды, как бы увеличивая вину отречения в два раза,²⁹⁹ а также приводит упрек Христа («сатана»), но умалчивает о Его похвале («камень»).³⁰⁰ Петр, как и Павел, ничуть не стремился скрыть свой грех. Этот грех был жалом в его плоти, и память о содеянном не позволяла ему удаляться от креста; а то, что он сумел вновь подняться после падения, было зримым подтверждением силы и милосердия Христа и постоянным поводом для благодарности. С тех самых пор двуединая история об отречении и восстановлении Петра всегда служила христианам неизменным источником предостережения и утешения. Вновь обратившись к своему Господу, Который молился о том, чтобы вера Его ученика не оскудела, Петр и по сей день укрепляет братьев.³⁰¹

Что касается официального положения Петра в церкви, то, благодаря своей терпимости, умеренности и способности понимать других, он с самого начала был предводителем апостолов–евреев, но не в раскольничьем смысле. Он никогда не был ограниченным, узколобым, претендующим на особые полномочия сектантом. После видения в Иоппии и обращения Корнилия он сразу отбросил унаследованную от предков веру в необходимость обрезания и открыто объявил об этой перемене в Иерусалиме, провозгласив всеобъемлющий принцип, что «Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему» и что иудеи и язычники в равной мере спасаются лишь «благодатию Господа Иисуса Христа».³⁰² Впоследствии он возглавил всю еврейскую христианскую церковь, и сам Павел называл его в числе трех «столпов», которым было доверено «апостольство у обрезанных».³⁰³ При этом Петр занимал промежуточное положение между Иаковом, олицетворявшим собой правое, консервативное крыло апостольского воинства, и Павлом, возглавлявшим левое крыло. Именно такую позицию Петр выражает в своих посланиях, в которых присутствуют наставления, позаимствованные как у Павла, так и у Иакова, благодаря чему его послания являются богословским актом примирения; аналогичным образом Книга Деяний представляет собой исторический акт примирения, не искажающий ни истины, ни фактов.

Вымышленный образ Петра

Ни один библейский образ, как, впрочем, и ни один образ в истории, не претерпевал столько преувеличений, искажений и злоупотреблений в богословских и иерархических интересах, как образ простого галилейского рыбака, стоявшего во главе апостолов. Образ Девы Марии претерпел такую же трансформацию в богослужебных интересах – Ее возвели в ранг Царицы Небесной. В таком идеализированном виде Петр как Наместник Христа и Мария как Мать Христа до сих пор играют главную роль в церковном устройстве и поклонении крупнейшей ветви христианского мира.

В обоих случаях реальность начала обрастать вымыслами еще в среде иудействующих еретических сект II и III веков, но в III и IV веках христиане, в особенности Римская церковь, внесли в эти легенды поправки и вывели их на новый уровень.

1. Мифический Петр евионитов. В основу этого образа Петра легли такие исторические факты, как знакомство Петра с Симоном Волхвом в Самарии,³⁰⁴ размолвка между Петром и Павлом в Антиохии,³⁰⁵ а также недоверие и неприязнь иудействующих к Павлу.³⁰⁶ Три этих неоспоримых факта вкупе с однимединственным заблуждением, суть которого состояла в том, что в Риме Симона Волхва приняли за древнесабинское божество Semo Sancus,³⁰⁷ породили новый миф и в конце II века вызвали к жизни целый ряд религиозных сочинений, составленных остроумными полугностиками–евионитами – либо анонимно, либо под именем Климента Римского, уважаемого преемника Петра.³⁰⁸ В этих сочинениях Симон Петр изображен великим апостолом истины, которому противостоит Симон Волхв – псевдоапостол лжи, отец всех ересей, одержимый бесом самарянин. Петр преследует соперника от Кесарии до Тира, в Сидоне, Берите, Антиохии и Риме и даже перед судом Нерона спорит с ним и опровергает его заблуждения – пока мошенника, наконец, не настигает жалкая смерть, когда он осмеливается насмехаться над вознесением Христа на небеса.

«Беседы», ложно приписываемые Клименту, воплощают в образе Симона целый ряд ересей, в число которых попадает и Евангелие Павла, на которого автор обрушивается с яростной критикой, называя его лжеапостолом и ненавистным противником закона Моисеева. «Беседы» упрекают Симона Волхва в том же, в чем иудействующие упрекали Павла, – особенное неприятие у автора вызывает учение о спасении одной лишь благодатью. Видение Христа, благодаря которому Павел обратился и которым он так много хвалился, автор считает сатанинским обманом. Упреки, высказанные Павлом в адрес Петра в Антиохии, расцениваются как выступление против Бога. Одним словом, образ Симона Волхва представляет собой, по крайней мере отчасти, окарикатуренное изображение Павла, из ненависти созданное иудействующими.

2. Мифический Петр папистов. В ортодоксальном варианте легенды о Петре, который мы можем найти отчасти в творениях Иринея, Оригена, Тертуллиана и Евсевия, а отчасти в апокрифических сочинениях,³⁰⁹ общая сюжетная линия противоборства Петра и Симона Волхва в Антиохии и Риме сохранена, но отсутствует неприязненное отношение к Павлу. Павел назван вторым, после Петра, основателем Римской церкви. Эта легенда утверждает, что оба апостола мученически погибли во время гонений Нерона, в один день (29 июня) и год, или с разницей в один год, но в разных местах и разной смертью.³¹⁰ Петр был распят, как и его Учитель (только вниз головой³¹¹). Это произошло либо на холме Яникул (где стоит церковь Сан–Пьетро ин Монторио), либо, что более вероятно, на Ватиканском холме (где во времена Нерона находился цирк и совершались казни);³¹² Павел, как римский гражданин, был обезглавлен. Его казнили за пределами города, на Остийской дороге близ Трех Источников (Tre Fontane). По пути к месту казни оба апостола даже прошли по одному и тому же отрезку Аппиевой дороги. В конце II века римский пресвитер Кай (Гай) указывал на их надгробия, или трофеи,³¹³ на Ватикане и Via Ostia. Согласно «Календарю» Римской церкви, начинающемуся со времен Либерия, торжественное захоронение останков Петра в катакомбах Сан–Себастиано и останков Павла на Via Ostia состоялось 29 июня 258 г. Столетием позже останки Петра были навечно захоронены в соборе св. Петра на Ватикане, а останки апостола Павла – в соборе Св. Павла (San–Paolo fuori le mura) с внешней стороны Porta Ostiensis (ныне Porta San Paolo).³¹⁴

Предание о двадцатипятилетнем епископском служении Петра в Риме (которому предшествовало семилетнее епископство в Антиохии) получило распространение лишь в IV веке (Иероним). Как уже было сказано, оно возникло из–за ошибки в хронологических расчетах и сомнительного утверждения Иустина Мученика о том, что Симон Волхв посетил Рим при императоре Клавдии (41 – 54).

«Catalogue Liberianus», самый древний список пап (предположительно составленный не позже 366 г.), определяет срок папского правления Петра в 25 лет, 1 месяц и 9 дней и датирует его смерть 29 июня 65 г. (при консулах Нерве и Вестии) – получается, что апостол пришел в Рим в 40 г. по Р.Х. Евсевий в частично сохранившемся греческом тексте своей «Хроники» не называет точный срок, но в «Церковной истории» он сообщает, что Петр пришел в Рим при императоре Клавдии, чтобы опровергнуть пагубные заблуждения Симона Волхва.³¹⁵ В армянском переводе «Хроники» есть упоминание о «двадцати» годах;³¹⁶ Иероним, в своем переводе или, скорее, парафразе, говорит о «двадцати пяти» годах, безосновательно полагая, что Петр отправился из Иерусалима в Антиохию и Рим на втором году правления Клавдия (42 г., хотя Деян. 12:17 указывает, скорее, на 44 г.) и умер в четырнадцатый, или последний год правления Нерона (68).³¹⁷ Современные католические историки расходятся во мнениях относительно года смерти Петра: Бароний называет 69 г.;³¹⁸ Паджи и Альбан Батлер – 65 г.; Мёлер, Гамс и Альцог колеблются между 66 и 68 г. Во всех этих случаях пришлось бы допустить, что гонения Нерона продолжались или возобновились после 64 г., о чем в истории нет никаких сведений. Кроме того, пришлось бы допустить, что большую часть этого времени Петр, очевидно, провел вдали от своей паствы, надзирая за церквями в Малой Азии и Сирии, председательствуя на Иерусалимском соборе и путешествуя с женой, и при этом был сравнительно мало известен в своей епархии до самого 58 или даже 63 г. – Павел в своих письмах в Рим и из Рима ни словом о не упоминает о Петре. Получается, что хронологическая ошибка имеет больший вес, чем упрямые факты. Знаменитое предсказание, что «ни один папа не доживет до (двадцати пяти) лет Петра», которое до сего времени считалось чуть ли не законом, было опровергнуто тридцатидвухлетним правлением первого непогрешимого папы, Пия IX (1846 – 1878).

Примечание

О претензиях пап

На основании этого предания и бесспорно выдающейся роли Петра в евангелиях и Деяниях и в особенности на основании слов Христа, сказанных апостолу после его великого исповедания (Мф. 16:18), выстроена колоссальная структура папства, которая претендует на то, что она законным образом унаследовала наивысшее положение в Церкви Христовой с точки зрения чести и юрисдикции. С 1870 г. она утверждает, что папы непогрешимы в любых официальных высказываниях по богословским или нравственным вопросам. Справедливость этих претензий не может не зависеть от истинности их трех исходных предпосылок.

1. Петр присутствовал в Риме. Это можно считать историческим фактом, и лично я не верю, что столь непоколебимая, охватившая весь мир структура папства может покоиться на шатком основании вымысла и заблуждения. Жизнеспособность легенды обеспечивается фактом, лежащим в ее основании, и любое заблуждение тем более опасно, чем больше сокрытая в нем крупица истины. Однако факт присутствия Петра в Риме, будь то на протяжении года или двадцати пяти лет, не может играть такую решающую роль, какую приписывают ему паписты, – в ином случае мы нашли бы в Новом Завете какое–нибудь указание на это. Более того, даже если Петр присутствовал в Риме, там присутствовал и Павел, который, как явствует из Послания к римлянам, наравне со своим старшим товарищем осуществлял апостольский надзор за римскими христианами.

2. Главенство Петра впоследствии переходило от одного его преемника к другому. Такой вывод делают на основании слов Христа: «Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее».³¹⁹ Эти слова, записанные одним Матфеем, представляют собой экзегетическое основание всей структуры католицизма, – папы и паписты цитируют их чаще, чем любой другой отрывок из Писаний. Да, между словами «петра», то есть камень, и «Петр» есть очевидная связь, но это пророческое имя, по всей видимости, относится к особой миссии, возложенной на Петра: раз и навсегда заложить основание церкви. Это поручение он выполнил в день Пятидесятницы и при обращении Корнилия; и в этом ни с чем не сравнимом служении у Петра не может быть преемника, равно как не может быть преемника у апостола Павла в деле обращения язычников или у Иоанна в деле воссоединения двух ветвей апостольской церкви.

3. Полномочия Петра действительно передавались – но не епископам Иерусалима или Антиохии, где он, несомненно, жил долгое время, а епископу Рима, хотя факт пребывания апостола в этом городе невозможно установить на основе Нового Завета. История не сохранила никаких сведений об этой передаче полномочий. Ни Климент, епископ Римский, который в 95 г. по P. X. первым упомянул о мученической смерти Петра, ни Игнатий Антиохийский, который несколькими годами позже ссылается на то, что Петр и Павел проповедовали жителям Рима, не говорят об этом. Даже о хронологии и последовательности правления первых пап у нас нет точных данных.

Притязания папства никак не основаны на подлинных сведениях, касающихся личности и биографии Петра, и в то же время некоторые неоспоримые известные нам факты из жизни апостола, напротив, противоречат этим претензиям.

1. Петр был женат (Мф. 8:14) и брал жену с собой в миссионерские путешествия (1Кор. 9:5). Возможно, он упоминает о ней в своем первом послании (1Пет. 5:13) – такое толкование слова «избранная [сестра]» вполне допустимо. Как гласит святоотеческое предание, у Петра были дети, – по крайней мере, дочь (Петронилла). Говорят, что его жена мученически погибла в Риме раньше, чем он сам. С учетом такого примера, на каком основании папы запрещают священникам жениться? Я уже не говорю о столь же поразительном контрасте между бедностью Петра, у которого не было ни серебра, ни золота (Деян. 3:6), и внешней роскошью, которой папство наслаждалось в Средние века вплоть до недавнего крушения его земной власти.

2. На Иерусалимском соборе (Деян. 15:1–11) Петр выступал в роли главного участника и оратора, а не председателя или судьи (председательствовал Иаков) и не претендовал ни на какие особые полномочия, и уж тем более – на непогрешимость суждений. Если следовать теории Ватикана, вопрос об обрезании всецело находился в компетенции Петра, а не собора, и решение должен был принимать он один, а не «Апостолы и пресвитеры и братия» (Деян. 15:23).

3. В Антиохии более молодой апостол (Павел) обличил Петра в непоследовательности (Гал. 2:11–14). Поведение Петра в этом случае совершенно не согласуется с теорией о его непогрешимости, равно как и с теорией о главенствующей роли Петра; да и вся эта сцена, в которой нет ничего непонятного, настолько не вписывается в представления Рима и его приверженцев, что святоотеческие и иезуитские толкования всячески пытались ее исказить: некоторые даже осмеливались утверждать, что апостолы нарочно инсценировали размолвку, чтобы наглядно разоблачить иудействующих!

4. Величайшие из пап, от Льва I до Льва XIII, непрестанно говорили о своей власти над всеми епископами и всеми церквями, однако Петр в Деяниях не делал подобных заявлений. В его посланиях тоже нет претензий на какое–либо превосходство над «сопастырями» и «священством» (под которым он понимает всех христиан); послания Петра проникнуты духом самого искреннего смирения и содержат пророческие предостережения против грехов, неизменно сопутствующих папству, – гнусной корысти и стремления к господству (1Пет. 5:1–3). Жажда наживы и жажда власти – родные сестры; оба этих греха представляют собой «корень всех зол».

Очень примечательно, что слабости Петра как исторической личности – его дерзость и самоуверенность, его боязнь креста, его любовь к мирской славе, его плотской энтузиазм, его удар мечом и его сонливость в Гефсиманском саду, – повторялись в истории папства еще чаще, чем его достоинства. При этом речи и послания обратившегося и исполненного Святым Духом Петра содержат самый настоятельный протест против иерархических претензий и мирских пороков папства, а также утверждают истинно евангельские принципы – всеобщее священство и царственное достоинство верующих, бедность апостолов на фоне богатств храма и необходимость слушаться Бога, а не человека. Петр проявлял всяческое уважение к гражданским властям и к святости брака, он осудил двоедушие Анании и Сапфиры и симонию Симона Волхва, великодушно признал благочестие язычника Корнилия, отверг ярмо закона и проповедовал спасение именем одного лишь Иисуса Христа.

Ибо, как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва.

Иакова 2:26 h7 Источники

I. Исходные источники: Деян. 12:17; 15:13; 21:18; 1Кор. 15:7; Гал. 1:19; 2:9, 12. См. упоминания о Иакове, «брате Господнем», Мф. 13:55; Мк. 6:3; Гал. 1:19.

Послание Иакова.

II. Послеапостольская литература: Иосиф Флавий, «Древности», XX, 9, 1; Егезипп, цит. в: Евсевий, «Церковная история», II, гл. 23; Иероним, «О знаменитых мужах», гл. 2, под заголовком «Иаков»; Епифаний, «Панарион», XXIX, 4; XXX, 16; LXXVIII, 13 и др.

III. Апокрифическая литература: Протоевангелие Иакова, греч. изд.: Tischendorf, «Evangelia Apocrypha», pp. 1–49, см. также Prolegg., pp. xii–xxv. Об Иакове с уважением упоминают несколько других апокрифических евангелий. Епифаний (Hœr., XXX, 16) ссылается на сочинение «Вознесение Иакова» (Αναβαθμοί Ιακώβου), о путешествии апостола на небеса. Это сочинение было написано евионитом, резко настроенным против Павла, ныне утеряно. Литургия Иакова (The Liturgy of James, ed. by W. Trollope, Edinb. 1848) была составлена в IV веке, после Никейского собора (поскольку в ней содержатся термины ομοούσιος и Θεοτόκος), но опирается на более ранние традиции. Она предназначалась для Иерусалимской церкви, которая названа «матерью всех церквей». Греческая православная церковь в Иерусалиме до сих пор служит эту литургию один раз в году, 23 октября, в день св. Иакова.

Экзегетические и богословские сочинения

Толкования Послания Иакова: Гердер (1775), Шторр (1784), Гебсер (1828), Шнекенбургер (1832), Тейле (1833), Керн (1838), ДеВетте (1849; 3–е изд. под редакцией Брюкнера, 1865), Селлерье (1850), Визингер (в «Толковании» Ольсгаузена, 1854), Штир (1845), Гутер и Бейшлаг (в «Толковании» Майера, 1858; 4–е изд. 1882), Ланге и Ван Оостерзее (в Bibelwerk Ланге, 1862; англ. перев. Момберта, 1867), Олфорд, Вордсворт, Бассетт (1876, считает автором этого послания Иакова Зеведеева), Пламптре («Кембриджская серия», 1878), Панчард (в «Толковании» Эликота, 1878), Эрдман (1882), Глоуг (1883).

Woldemar G. Schmidt: Der Lehrgehalt des Jakobusbriefes. Leipzig, 1869.

W. Beyschlag: Der Jakobusbrief als urchristliches Geschichtsdenkmal. «Stud. u. Kritiken», 1874, No. 1, pp. 105–166. См. его же «Толкование».

См. также исследования богословских представлений Иакова в работах Неандера, Шмида, Шаффа, Вайсса (pp. 176–194, 3^d ed.).

Исторические и критические сочинения

Blom: De τοις άδελφοίς et ταΐς άδελφαΐς τού Κυρίου. Leyden, 1839. (Я не читал эту монографию, которая доказывает, что Иаков был родным братом Господа. Лайтфут отзывается о ней так: «Блум лучше всех излагает мнение отцов церкви, а Шафф тщательнее всех рассматривает библейские аргументы».)

Schaff: Jakobus Alphäi, und Jakobus der Bruder des Herrn. Berlin, 1842 (101 p.).

Mill: The Accounts of our Lord's Brethren in the New Test, vindicated. Cambridge, 1843. (Отстаивает теорию Латинской церкви, что Иаков был двоюродным братом Господа.)

Lightfoot: The Brethren of the Lord. Приложение к его Com. on Galatians. Lond. 2^d ed. 1866, pp. 247–282. (Талантливейшая работа, в которой автор доказывает мнение Греческой церкви, что Иаков был сводным братом Господа.)

H. Holtzmann: Jakobus der Gerechte und seine Namensbruder, в альманахе Гильгенфельда «Zeitschrift fur wissenschaftl. Theol.» Leipz. 1880, No. 2.

На втором месте после Петра, вселенского вождя еврейского христианства, по своему достоинству стоит Иаков, брат Господень (которого писатели послеапостольского периода также именуют «Иаковом Праведным» и «Епископом Иерусалимским»), глава древнейшей поместной церкви и вождь самой консервативной части еврейского христианства. Вероятно, он занял место другого Иакова, сына Зеведеева, который был убит в 44 г. по Р.Х., и, наряду с Петром и Иоанном, стал одним из трех «столпов» церкви обрезанных. После того как Петр ушел из Иерусалима, Иаков до самой смерти руководил церковью, с которой начался весь христианский мир. Он не принадлежал к числу Двенадцати, но благодаря своему родству с Господом и поразительному благочестию пользовался таким же большим авторитетом – особенно в Иудее и среди обращенных евреев.³²⁰ Однажды влиянию Иакова или его посланцев поддался даже Петр – он отступил от истины и проявил несправедливость по отношению к братьям–язычникам.³²¹

Иаков не верил в Господа, пока Он не воскрес. Иаков был старшим из четырех «братьев» (Иаков, Иосия, Иуда, Симон), о которых Иоанн с трогательной печалью пишет: «И братья Его не веровали в Него».³²² Одним из первых и непрестанных испытаний для Господа во дни Его уничижения стало то, что Он не имел чести в Своем отечестве, даже «у сродников и в доме Своем».³²³ Без сомнения, Иаков полностью разделял земные и плотские заблуждения иудеев относительно Мессии и вряд ли с терпимостью относился к непонятным и неземным поступкам своего Божественного Брата. Отсюда и его высокомерный, граничащий с неуважением тон: «Выйди отсюда и пойди в Иудею… Если Ты творишь такие дела, то яви Себя миру». Распятие, вероятно, лишь усугубило сомнения и печаль Иакова.

Но когда воскресший Господь лично явился Иакову и его братьям, все они покаялись, и после воскресения Христа мы уже видим их среди апостолов.³²⁴ Об этом переломном моменте в жизни Иакова мимоходом, но очень отчетливо упоминает Павел, который и сам обратился после личной встречи со Христом.³²⁵ Более подробный рассказ об обращении Иакова есть в любопытном отрывке из «Евангелия евреев» (наиболее достоверного и одного из древнейших апокрифических евангелий), из которого следует, что Иаков и до своего обращения был искренним и убежденным верующим.³²⁶ Он якобы поклялся, «что не вкусит от хлеба с того часа, как Господь испил чашу [Своего страдания],³²⁷ доколе не увидит Его восстающим из мертвых». Господь явился Иакову Праведному и беседовал с ним, дал ему хлеб и сказал: «Брат Мой, ешь хлеб свой, ибо Сын Человеческий восстал из среды усопших».

В Деяниях и в Послании к галатам Иаков выглядит самым консервативным представителем обращенных евреев, предводителем крайне правого крыла; тем не менее он признал Павла апостолом язычников, подал ему руку общения, о чем свидетельствует сам Павел, и не хотел возлагать на христиан–язычников ярмо обрезания. Таким образом, Иакова нельзя отнести к числу еретиков–иудействующих (предшественников евионитов), которые ненавидели и осуждали Павла, считая обрезание условием оправдания и принадлежности к церкви. Иаков председательствовал на Иерусалимском соборе и предложил компромиссное решение, которое спасло церковь от раскола. Вероятно, именно он был автором соборного послания, которое написано в его стиле и которое начинается характерным приветствием.³²⁸

Это был честный, добросовестный, исключительно практичный, миролюбивый святой из числа христиан–евреев, правильный человек в правильном месте и в правильное время, хотя его взгляды и поле деятельности были довольно узки.

Из случайного замечания Павла мы можем сделать вывод, что Иаков, так же как Петр и другие братья Господа, был женат.³²⁹

Очевидно, миссия Иакова состояла в том, чтобы проложить мостик через пропасть между синагогой и церковью и тактично привести учеников Моисеевых ко Христу. Иаков был единственным человеком, способным выполнить такую задачу в то критическое время, перед лицом испытаний, надвигавшихся на святой город. Пока оставалась хоть какая–то надежда на обращение еврейского народа, Иаков молился за него и, как мог, старался облегчить этот переход. Когда надежд больше не осталось, его миссия была выполнена.

По сведениям Иосифа Флавия, Иакова и еще нескольких людей до смерти забили камнями как «нарушителей закона», то есть христиан, в период между правлениями прокураторов Феста и Альбина, то есть в 63 г. Это было сделано по наущению Анана, первосвященника секты саддукеев, которых Флавий называет «самыми безжалостными из иудеев, когда дело доходило до исполнения приговора». Он добавляет, что эта несправедливая казнь возмутила самых преданных закону людей (каковыми в то время были фарисеи), которые убедили Альбина и царя Агриппу низложить Анана (сына Анны, упомянутого в Лк. 3:2 и Ин. 18:13). Таким образом, по беспристрастному свидетельству Иосифа Флавия, Иаков пользовался большим авторитетом даже среди иудеев.³³⁰

Егезипп, еврей и христианский историк (ум. ок. 170), говорит, что Иаков был убит позже, перед самым разрушением Иерусалима (69).³³¹ Он рассказывает, что сначала иудеи сбросили Иакова со стены храма, а потом забили камнями до смерти. В последней молитве апостола звучало эхо слов, произнесенных его Братом и Господом на кресте: «Боже, Отче, прости их, ибо они не знают, что делают».

Драматическое повествование Егезиппа об Иакове,³³² написанное в середине II века, сильно приукрашено. Автор находился под влиянием иудействующих, со взглядами которых, возможно, познакомился через «Вознесение Иакова» и другие апокрифические источники. Егезипп изображает Иакова иудейским священником и назореем (см. совет, который Иаков дал Павлу в Деян. 21:23–24), не пившим вина, не евшим мяса, никогда не брившим бороду, никогда не мывшимся и носившим только льняную одежду. Но библейский Иаков похож, скорее, на фарисея и законника, нежели на ессея и аскета. Если же верить писаниям Псевдо–Климента, авторитет Иакова в качестве главы святой церкви евреев, «епископа епископов» и «князя князей», превосходил даже авторитет Петра. Епифаний упоминает предание, согласно которому Иаков и апостол Иоанн, подобно иудейским первосвященникам, носили на лбу золотые дощечки с надписью «Святыня Господня». А «Литургия апостола Иакова» приписывает брату Иисуса титул «брата Самого Бога» (άδελφόθεος). Личности великих людей всегда окружены мифами, но это лишь доказывает, что они оставили глубокий след в сердцах своих друзей и последователей. Из легенд об Иакове складывается образ верного, ревностного, посвященного, убежденного еврея–христианина, чистота и святость которого неизменно вызывали уважение и любовь окружающих.

Но мы должны четко видеть разницу между еврейско–христианским, приукрашенным, но все же вполне ортодоксальным образом Иакова, который создала Восточная церковь и который мы видим в частично сохранившихся трудах Егезиппа и «Литургии апостола Иакова», и еретически искаженным образом Иакова как противника Павла и благовествования свободы, который мы видим в апокрифических баснях. Здесь мы имеем дело с тем же феноменом, что и в случае Петра и Павла. У каждого главного апостола в преданиях ранней церкви и современных критических версиях церковной истории есть апокрифический, окарикатуренный двойник. Партия иудействующих воспользовалась именем и авторитетом Иакова, чтобы помешать служению Павла, несмотря на братское согласие, которое существовало между двумя апостолами в Иерусалиме.³³³ Во II веке евиониты продолжали злобно бесчестить память Павла, прикрываясь уважаемыми именами Иакова и Петра; некоторые современные критики (как правило, сторонники противоположной, ультра–или псевдопаулинистической точки зрения) пытаются отыскать в Послании Иакова следы этих разногласий (в том случае, если они признают это послание подлинным).³³⁴

Во времена Евсевия и Иеронима подлинность входящего в наш канон послания, написанного «Иаковом, рабом Бога и Господа Иисуса Христа, двенадцати коленам, находящимся в рассеянии», признавали не все, однако в пользу его подлинности говорят весомые внутренние свидетельства. Это послание точно соответствует личным качествам и положению Иакова, о котором мы читаем в посланиях Павла и Деяниях, и во многом противоречит апокрифическому образу Иакова из евионитских легенд.³³⁵ Это послание было, несомненно, составлено в Иерусалиме, центре теократии на палестинской земле. Христианские собрания изображены не как церкви, а как синагоги, по большей части состоящие из бедняков, угнетаемых и гонимых богатыми и влиятельными иудеями. Нет ни единого упоминания о христианах из язычников или о каких–либо разногласиях между ними и христианами из евреев. Должно быть, это послание задумывалось как одно целое с оригинальным Евангелием от Матфея, написанным для евреев, – точно так же, как 1 Послание Иоанна составляло одно целое с Евангелием от Иоанна. Вероятно, Послание Иакова – это старейшее из новозаветных посланий.³³⁶ В любом случае, написанное на хорошем греческом языке, оно является отражением самой ранней и бедной содержанием, но исключительно практической и очевидной разновидности христианства, которая отличалась пророческой ревностностью, а также афористичностью и свежестью высказываний. Это христианство имело не догматический, а этический характер. В нем было много общего с проповедью Иоанна Крестителя и Нагорной проповедью Господа, а также с книгами Екклесиаста и Премудрости Соломона.³³⁷ Послание Иакова никогда прямо не критикует иудеев и тем более апостола Павла – по крайней мере, те взгляды апостола, о которых мы доподлинно знаем. Характерно, что в этом послании Евангелие названо «совершенным законом свободы»³³⁸ – то есть оно указывает на близкую связь Евангелия с законом Моисея, но также подчеркивает его огромное превосходство над несовершенным законом рабства. Автор мало говорит о Христе и глубоких тайнах искупления, явно предполагая, что его читатели знакомы с евангельской историей. Он почтительно именует Христа «Господом славы», а себя смиренно называет Его «рабом».³³⁹ Он постоянно говорит о практической стороне религии, которую понимает как веру, выраженную в добрых делах. Иаков совершенно не похож на Павла, но не противоречит ему, а дополняет его и занимает свое важное место в системе христианских представлений об истине, которая включает в себя всевозможные проявления подлинного благочестия. Есть множество искренних, ревностных и верных христианских служителей, которые никогда не поднимутся выше уровня Иакова и не достигнут высочайших вершин Павла или Иоанна. Христианская церковь никогда бы не включила Послание Иакова в свой канон, если бы видела в нем непримиримые противоречия с учением Павла. Даже лютеранская церковь не разделяет неблагоприятное мнение своего великого вождя и по–прежнему включает это послание в число канонических книг.

После мученической смерти Иакова его место занял Симеон, сын Клеопы и двоюродный брат Иисуса (и Иакова). Симеон оставался во главе Иерусалимской церкви до самого правления Траяна и в преклонном стодвадцатилетнем возрасте принял мученическую смерть.³⁴⁰ Следующие тринадцать епископов Иерусалимских, один за другим занимавшие этот пост, тоже были евреями.

На всем протяжении этого исторического периода церковь в Иерусалиме оставалась строго израильской, но вместе с тем обладала «истинным знанием Христа» и находилась в общении со вселенской Церковью, которая не признавала евионитов, еврейских христиан–еретиков. После того как череда обрезанных епископов оборвалась на пятнадцатом из них, а Иерусалим был вторично опустошен императором Адрианом, большая часть христиан–евреев постепенно влилась в ряды Греческой православной церкви.

Примечания

I. Иаков и братья Господа. Имя Иаков (со времен патриархов оно встречалось среди евреев чаще, чем другие, не считая имен Симеон [Симон] и Иосиф [Иосий]) в Новом Завете носят три, а возможно, четыре известных человека:

1. Иаков (сын) Зеведеев, брат Иоанна и один из трех любимых учеников Господа, стал первым мучеником из числа двенадцати (обезглавлен в 44 г. по Р.Х., см. Деян. 12:2), а его брат Иоанн умер последним из апостолов. Братьев называли «сыны Громовы».

2. Иаков (сын) Алфеев также был одним из Двенадцати и упоминается в четырех списках апостолов: Мф. 10:3; Мк. 3:18; Лк. 6:15; Деян. 1:13.

3. Иаков Маленький, Мк. 15:40 (ό μικρός, не «Меньший», как в английском {и Синодальном} переводе), вероятно, прозванный так из–за того, что был маленького роста (как и Закхей, Лк. 19:3), сын некоей Марии и брата Иосифа, Мф. 27:56 (Μαρία ή τοΰ Ιακώβου καί Ιωσήφ μήτηρ); Μκ. 15:40,47; 16:1; Лк. 24:10. Обычно его отождествляют с Иаковом Алфеевым, его мать Марию – с женой Клеоповой, упомянутой в Ин. 19:25, а Клеопу – с Алфеем. Но это предположение более чем сомнительно.

4. Иаков, называемый лишь по имени, как самый выдающийся из братьев после преждевременной кончины Иакова Зеведеева, или почетным титулом брат Господень (ό αδελφός τοΰ Κυρίου), или, в сочинениях послеапостольских авторов, Праведным, а также епископом Иерусалимским. Титул «брат Господень» объединяет его с четырьмя братьями и безымянными сестрами Господа нашего – евангелия неоднократно упоминают о них и первым всегда называют Иакова. Отсюда и сложный вопрос о природе этих родственных отношений. Я полностью рассмотрел этот вопрос почти сорок лет назад (в 1842 г.) в вышеупомянутой работе на немецком языке, потом, еще раз, – в своих примечаниях к «Толкованию Евангелия от Матфея» Ланге (амер. изд. 1864, с. 256–260), но попробую вновь кратко подытожить основные доводы и связать их с самыми последними исследованиями (Лайтфута и Ренана).

По поводу Иакова и братьев Иисуса существуют три теории. Я называю их «теория братьев», «теория сводных братьев» и «теория двоюродных братьев». Епископ Лайтфут (и каноник Фаррар) называет их по именам главных сторонников – «теория Гельвидия», «теория Епифания» и «теория Иеронима». Первой точки зрения в наши дни придерживаются протестанты, второй – Греческая, а третьей – Римская церковь.

1) «Теория братьев» толкует слово αδελφοί в его обычном смысле и считает братьев младшими детьми Иосифа и Марии, единокровными братьями Иисуса в глазах закона и народа, но в действительности братьями лишь по матери, в силу Его сверхъестественного зачатия. Это самое естественное объяснение с точки зрения экзегетики, в его пользу свидетельствуют смысл слова αδελφός (если оно используется в прямом значении), постоянное присутствие братьев рядом с Марией (Ин. 2:12; Мф. 12:46; 13:55), а также очевидный смысл стихов Мф. 1:25 (ουκ έγινωσκεν αυτήν εως ου, ср. Мф. 1:8, πριν ή συνελθεΐν αυτούς) и Лк. 2:7 (πρωτότοκος), если рассматривать их с точки зрения евангелистов, которые использовали именно эти слова, прекрасно зная о дальнейшей истории Марии и Иисуса. Единственное серьезное возражение связано с нюансами богословия и этики, а именно с предполагаемой вечной девственностью Матери нашего Господа и Спасителя и тем фактом, что у креста Господь препоручил Ее заботам Иоанна, а не Ее собственных сыновей и дочерей (Ин. 19:25–26). Если бы не эти два препятствия, «теорию братьев», вероятно, разделяли бы все порядочные и честные экзегеты. Первое из этих возражений восходит своими корнями к послеапостольской аскетике, которая переоценивала значение девственности, – Матфей и Лука не могли его предвидеть, иначе они не стали бы использовать только что упомянутые двусмысленные выражения. Вторая проблема присуща и двум другим теориям, но в меньшей степени. Следовательно, ее следует решать иным путем, принимая в расчет глубокую духовную симпатию Иисуса к Иоанну и близкие отношения этого ученика с Марией, которые оказались важнее, чем плотское родство, возможное двоюродное родство Иоанна (на основании должного толкования этого же отрывка, Ин. 19:25) или неверие кровных братьев в момент распятия Христа.

Этой теории придерживались Тертуллиан (мнение которого, как «нецерковного человека», то есть еретика, Иероним напрочь отвергает), Гельвидий, отстаивавший ее в 380 г. в Риме (Иероним яростно нападал на него, обвиняя в ереси), и несколько отдельных людей и сект, сопротивлявшихся зарождению культа Девы Марии. В последнее время эту точку зрения разделяет большинство немецких протестантских экзегетов начиная с Гердера: Штир, Де Ветте, Майер, Вайсе, Эвальд, Визелер, Кейм, а также декан Олфорд и каноник Фаррар (Life of Christ, I. 97 sq.). В монографии на немецком языке я тоже отстаивал эту теорию, но впоследствии, в «Истории апостольской церкви» (р. 378), признался, что не уделил достаточно внимания второй теории.

2) «Теория сводных братьев» считает братьев и сестер Иисуса детьми Иосифа от первой жены, то есть всякое кровное родство исключено, и теория называется так лишь потому, что Иосиф назван отцом Иисуса – уникальное употребление этого слова, принимая во внимание уникальный факт чудесного воплощения. С точки зрения догматики, эта теория позволяет говорить о вечной девственности Матери нашего Господа и Спасителя; она отчасти устраняет нравственные затруднения, вытекающие из Ин. 19:25; она имеет многочисленные подтверждения в апокрифических евангелиях и предании Восточной церкви. Кроме того, она предлагает наиболее простое объяснение того, почему в Ин. 7:3–4 братья говорят с нашим Господом таким покровительственным тоном. Но эта теория не объясняет столь же естественным образом, почему братья постоянно сопровождали Марию; она основана на предположении о повторном браке Иосифа, которое никоим образом не подтверждается Писанием, и изображает Иосифа стариком и, скорее, опекуном, а не мужем Марии; наконец, она, возможно, несет на себе отпечаток аскетических предубеждений, поскольку является первым шагом на пути к догмату о вечной девственности. Фаррар добавляет к этим возражениям тот факт, что если братья были старшими сыновьями Иосифа, то Иисус не мог считаться законным наследником престола Давидова (Мф. 1:16; Лк. 1:27; Рим. 1:3; 2Тим. 2:8; Отк. 22:16).

Эта теория впервые появляется в апокрифических писаниях Иакова (Протоевангелие Иакова, Вознесение Иакова и др.), а затем у наиболее известных греческих отцов (Климента Александрийского, Оригена, Евсевия, Григория Нисского, Епифания, Кирилла Александрийского); она оставила след в греческих, сирийских и коптских богослужебных традициях, согласно которым память Иакова Алфеева и Иакова, брата Господня, празднуется в разные дни, 9 и 23 октября. Таким образом, эту теорию можно назвать точкой зрения Восточной церкви. Ее придерживались и некоторые латинские отцы до Иеронима (Иларий Пиктавийский и Амвросий), а недавно она приобрела талантливого сторонника в лице епископа Лайтфута (цит. соч.), примеру которого последовал и д–р Пламптре (в предисловии к своему «Толкованию Послания Иакова»).

3) «Теория двоюродных братьев» считает братьев дальними родственниками, а именно, детьми Марии, жены Алфея и сестры Девы Марии, и отождествляет Иакова, брата Господня, с Иаковом Алфеевым и Иаковом Маленьким, тем самым превращая его (а равно Симона и Иуду) в апостола. Исключающий оборот εί μή в Гал. 1:19 («я не видел никого, кроме Иакова») не доказывает правоту этой теории, а, скорее, исключает Иакова из числа двенадцати апостолов (ср. εί μή в Гал 2:16; Лк. 4:26–27).

Эту теорию, не имея никакой поддержки со стороны отцов церкви, впервые предложил Иероним в своем раннем полемическом трактате против Гельвидия (383).³⁴¹ При этом он преследовал очевидную догматическую и аскетическую цель – отстоять девственность как Марии, так и Иосифа и низвести их супружеские отношения до номинальной и бесплодной связи. Однако в более поздних своих сочинениях, проведя некоторое время в Палестине, Иероним говорит об этом уже не столь уверенно (см. Лайтфут, с. 253). Благодаря влиянию Иеронима и еще более весомому авторитету св. Августина, который вначале (394) колебался между первой и второй теориями, но впоследствии принял эту третью точку зрения, «теория двоюродных братьев» стала официальным учением Римской церкви и частью западных богослужебных традиций, которые признают только двух святых по имени Иаков. Но эта теория – наименее убедительная из трех; ее следует отвергнуть по следующим основным причинам:

а) Она противоречит обычному употреблению слова «брат», тогда как в Новом Завете есть слово, которое означает именно «двоюродный брат» (ανεψιός, Кол. 4:10; см. также συγγενής, Лк. 2:44; 21:16; Мк. 6:4 и др. {в Синодальном переводе «племянник», «родственниками», «сродников»}), и очевидному смыслу тех отрывков, в которых братья и сестры Иисуса изображены членами Святого семейства.

б) Она предполагает, что две сестры носили одно и то же имя Мария, а это совершенно невероятно.

в) Она предполагает, что Клеопа и Алфей – один и тот же человек, но это предположение столь же сомнительно: Άλφαίος – это еврейское имя (חלפי), а Κλωπάς и Κλεόπας (Лк. 24:18) – сокращенные формы греческого имени Κλεόπατρος, подобно тому как Антипа – сокращенная форма имени Антипатр.

г) Она игнорирует то обстоятельство, что братья Иисуса, в том числе и Иаков, до Его воскресения были неверующими (Ин. 7:5). Соответственно, никто из братьев не мог быть апостолом, хотя данная теория называет таковыми двоих или троих из них.

Теория Ренана. В заключение я хотел бы упомянуть оригинальную комбинацию второй и третьей теорий, которую предложил Ренан, рассмотревший вопрос о родных и двоюродных братьях Иисуса в приложении к своей работе «Евангелия». Ренан предполагает, что в евангелиях упоминаются четыре Иакова, и отличает Иакова Алфеева от Иакова Клеопова. Он считает, что Иосиф был женат дважды и что у Иисуса было несколько старших братьев, родных и двоюродных:

1. Дети Иосифа от первого брака и старшие братья Иисуса:

а) Иаков, брат Господень, он же Праведный, он же Овлий. Именно он упомянут в Мф. 13:55; Мк. 6:3; Гал. 1:19; 2:9,12; 1Кор. 15:7; Деян. 12:17 и т.д.; в Иак. 1:1; Иуды 1:1, а также у Иосифа Флавия и Егезиппа.

б) Иуда, упомянутый в Мф. 13:55; Мк. 6:3; Иуды 1:1. Двое его внуков были епископами в разных церквях, их представили императору Домициану как потомков Давида и родственников Иисуса (Егезипп, цитируется у Евсевия, III, 19, 20, 32).

в) Другие, неизвестные сыновья и дочери. Мф. 13:56; Мк. 6:3; 1Кор. 9:5.

2. Дети Иосифа (?) от брака с Марией:

Иисус.

3. Дети Клеопы, двоюродные братья и сестры Иисуса – вероятно, по отцу, потому что Клеопа, по словам Егезиппа, был братом Иосифа и тоже мог быть женат на женщине по имени Мария (Ин. 19:25).

а) Иаков Маленький (ό μικρός), прозванный так, чтобы отличать его от старшего двоюродного брата, носившего то же имя. Упомянут в Мф. 27:56; Мк. 15:40; 16:1; Лк. 24:10; иных сведений о нем нет.

б) Иосия, Мф. 27:56; Мк. 15:40,47, ошибочно (?) причисленный к братьям Иисуса: Мф. 13:55; Мк. 6:3; иных сведений о нем нет.

в) Симон, второй епископ Иерусалимский (Егезипп, см. Евсевий, III, 11, 22, 32; IV, 5, 22), также ошибочно (?) причисленный к братьям Иисуса в Мф. 13:55; Мк. 6:3.

г) Возможно, другие, неизвестные братья и сестры.

II. Рассказ Езегиппа о Иакове (Евсевий, «Церковная история», II, 23). Евсевий пишет: О том, что касается Иакова, точнейшим образом рассказывает Егезипп, принадлежавший к первому послеапостольскому поколению; в 6–й книге своих «Записок» он говорит так:

«Брат Господень Иаков получил управление церковью вместе с апостолами (или «от апостолов») [μετά, «совместно с»; в другом прочтении – παρά των αποστόλων, что более четко отделяет его от апостолов]. Все, от времен Господа и доныне, называют его Праведным (ό αδελφός τοΰ Κυρίου Ιάκωβος, ό ονομασθείς ύπό πάντων δίκαιος) – ведь имя Иакова носили многие. Он [ориг. «этот человек», ούτος, не «этот апостол«] был свят от чрева матери; не пил ни вина, ни крепких напитков, не вкушал мясной пищи; бритва не касалась его головы, он не умащался елеем и не ходил в баню [вероятно, речь идет о римских банях с их sudatorium, frigidarium и др., а не о традиционных омовениях, которые практикуют все ревностные иудеи]. Ему одному было дозволено входить во Святое–святых [ориг. «в святилище» – скорее, во двор священников]; одежду он носил не шерстяную, а льняную. Он входил в храм один, и его находили стоящим на коленях и молящимся о прощении всего народа; колени его стали мозолистыми, словно у верблюда, потому что он всегда молился на коленях и просил прощения для народа. За свою великую праведность он был прозван Праведным [Цаддик] и Овлием [δίκαιος και ώβλίας – вероятно, искаженное еврейское Ophel am, то есть «башня народа»]; это слово означает в переводе «ограда народа» (περιοχή τοΰ λαού) и «праведность»; так и говорили о нем пророки. Некоторые из семи сект, существовавших в народе и упомянутых мною выше в «Записках», спрашивали у Иакова: что такое «дверь Иисуса» [вероятно, речь идет о Его статусе или учении]? И он отвечал им, что Иисус есть Спаситель. Некоторые из них уверовали, что Иисус есть Христос. А вышеназванные секты не верили ни в воскресение Христа, ни в то, что Он придет воздать каждому по делам его; кто же поверил, тот обязан этим Иакову. Так как уверовали многие, даже из властей, то иудеи пришли в смятение: книжники и фарисеи стали говорить, что так, пожалуй, весь народ будет ожидать в Иисусе Христа. Все вместе пошли к Иакову и сказали ему: «Просим тебя, удержи народ: он заблуждается, думая, что Иисус и есть Христос. Просим тебя: вразуми всех, кто придет в день Пасхи, относительно Иисуса; тебе мы все доверяем. Мы и весь народ свидетельствуем о тебе, что ты праведен и не взираешь на лица. Убеди толпу: пусть не заблуждаются об Иисусе, и весь народ, и все мы послушаем тебя. Стань на крыло храма, чтобы тебя видели и чтобы слова твои хорошо слышал весь народ. Ведь на Пасху собираются все колена, а с ними и язычники». Упомянутые книжники и фарисеи поставили Иакова на крыло храма и закричали: «Праведный! Мы все обязаны тебе доверять. Народ в заблуждении об Иисусе распятом; объяви нам, что это за "дверь Иисуса́». И ответил он громким голосом: «Что спрашиваете меня о Сыне Человеческом? Он восседает на небе одесную Великой Силы и придет на облаках небесных». Многие вполне убедились и прославили свидетельство Иакова, говоря: «Осанна Сыну Давидову». Тогда книжники и фарисеи стали говорить друг другу: «Худо мы сделали, позволив дать такое свидетельство об Иисусе. Поднимемся и сбросим его, чтобы устрашились и не поверили ему». И они закричали: «О–о! И праведный в заблуждении!» Они исполнили написанное у Исайи: «Уберем праведного, он для нас вреден; они вкусят плоды дел своих». [См. Ис. 3:10.]

Они поднялись и сбросили праведника. И говорили друг другу: «Побьем камнями Иакова Праведного», и стали бросать в него камни, так как, сброшенный вниз, он не умер, но, повернувшись, стал на колени, говоря: «Господи Боже, Отче! Молю Тебя, отпусти им, ибо не знают, что делают». Когда в него так бросали камнями, один из священников и сыновей Рехава, сына Рехавима, о ком свидетельствовал пророк Иеремия (Иер. 35:2), закричал: «Остановитесь! Что вы делаете? Молится за вас праведник!» Кто–то из них, какой–то суконщик, ударил праведника по голове скалкой, употребляемой в его деле. Иаков мученически скончался. Его похоронили на том же месте возле храма; стела эта и доныне возле храма. Он правдиво засвидетельствовал и иудеям, и грекам, что Иисус есть Христос. Вскоре Веспасиан осадил их».

Вот, – добавляет Евсевий, – рассказ Егезиппа, пространный и с Климентом согласный. Иаков был человеком настолько удивительным и праведность его всем была так известна, что разумные люди из иудеев сочли дерзостное преступление, над ним совершенное, причиной осады Иерусалима, последовавшей сразу после его мученической кончины. Иосиф не усомнился письменно засвидетельствовать об этом; вот его подлинные слова: «Это случилось с иудеями в наказание за Иакова Праведного, брата Иисуса, называемого Христом, ибо его, человека праведнейшего, иудеи убили». о смерти его он так рассказывает в 20–й книге своих «Древностей"» и т.д.

Потом Евсевий приводит рассказ Иосифа Флавия.

Заслуга создания церкви среди язычников принадлежит прежде всего Павлу, но Провидение подготовило почву для этой работы, предприняв несколько шагов еще до того, как апостол отправился в свое великое миссионерское путешествие.

1. Обращение самарян – полуязычников и заклятых врагов еврейского народа – через проповедь Филиппа–благовестника, одного из семи иерусалимских диаконов, и укрепление их в вере через наставление апостолов Петра и Иоанна. Евангелие в Самарии встретило радушный прием, как Господь пророчески и предвозвестил в разговоре у колодца Иаковлева.³⁴² Но именно там мы встречаемся с первым еретическим извращением христианства, автором которого был Симон Волхв. Лицемерие последнего и его попытка унизить дар Святого Духа заслужили суровое обличение со стороны Петра. (От имени Симона и происходит понятие «симония», означающее продажу и покупку церковных должностей и чинов.) Встреча старшего из апостолов с первым еретиком в глазах ранней церкви была прообразом взаимоотношений церковной ортодоксии с лживой ересью.

2. Несколько позже (между 37 и 40 г.) произошло обращение благородного сотника Корнилия Кесарийского, благочестивого прозелита, которого Петр, повинуясь особому откровению, принял в общение христианской церкви посредством одного лишь крещения, без обрезания. В Иерусалиме апостолу пришлось оправдываться за этот смелый шаг перед строгими христианами–евреями, которые считали обрезание условием спасения, а иудаизм – единственным путем к христианству. Так Петр заложил основу языческой христианской церкви. Это событие стало переломным для мировоззрения Петра, освободив его от ограничений и предрассудков иудаизма.³⁴³

3. Что еще важнее, примерно в то же время появилась церковь в Антиохии, столице Сирии. Эта община, возникшая под влиянием эллиниста Варнавы с Кипра и Павла из Тарса, вероятно, изначально состояла из обращенных язычников и иудеев. Таким образом, она стала колыбелью языческого христианства – подобно тому как Иерусалим был колыбелью и центром еврейского христианства. Кроме того, в Антиохии впервые прозвучало слово «христианин» – вскоре это название распространилось повсюду, поскольку оно хорошо отражало природу и миссию последователей Христа, божественно–человеческого Пророка, Священника и Царя.³⁴⁴

Прежде христиане назывались учениками (Христа, единственного Учителя), верующими (во Христа, их Спасителя), братьями (как члены одной семьи искупленных, связанные неземной и неиссякаемой любовью) и святыми (как очищенные, посвященные на служение Богу и призванные к совершенной святости).