Частички бытия...
Яко кадило пред Тобою...
Яко кадило пред Тобою...
Я долго думала, прежде чем решиться разместить свои очередные «размышлизмы» именно сегодня, 16 марта, когда миллионы людей замерли и никто, кроме Господа Бога, не знает, «что день грядущий нам готовит». А потом стала думать вот как:
Моя предыдущая публикация, «Время войти в себя...», очень порадовала своим рейтингом: на данный момент – более 1500 человек, и еще продолжают читать, даже сегодня. (Пишу об этом бестрепетно, не боясь упреков в тщеславии: я здесь – не более чем ретранслятор, если не считать небольшого труда по подготовке текста.) Это действительно радость – то, что «азбучный» читатель, даже сейчас, когда отцы молчат (время Великопостной священнической страды, да и не их дело заниматься политикой), не теряет ориентиры и, не отрекаясь от внешнего, не уходит в него с головой, не «выходит из себя» и остается в пространстве Великого поста. И я, и все мы здесь отдаем себе отчет, что за дни сейчас на внешнем дворе. Боже меня упаси брать на себя роль воскресного проповедника, но просто как рядовому члену Церкви и мне да не возбранится сказать: «Кесарям кесарево, Богови – Богово». И скорби наши, и радости никто не отнимет у нас.
Сама жизнь, а вернее – смерть, продолжила небольшую дискуссию на тему церковнославянского языка, затронутую в моем очерке «Надежды маленький оркестрик…». Случилась она 10 февраля, а назавтра утром мне позвонила двоюродная сестра Нина и сказала: «Ну вот, в семь часов мамочка моя умерла…» И я сразу села читать за свою новопреставленную тетушку Тамару 17-ю кафизму... Древними своими словами льющую на души людские – и здешние, и уже тамошние – елей утешения... «Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим… Прильпе земли душа моя: живи мя по словеси Твоему… Руце Твои сотвористе мя и создасте мя…»
На семейной фотографии 1925 года (см. Дед Никифор) тетушка моя, годовалой девочкой, сидит на руках у матери (моей бабушки Агриппины). Первого мая, если бы тетя Тамара дожила до этого дня, ей исполнилось бы 90…
К счастью, недели за две до кончины успели ее причастить. Я была на этом ее последнем Причастии, и в ожидании батюшки мы с ней поговорили, держась за руки… Свистящим шепотом, с закатывающимися глазами, она извлекала из ускользавшей памяти какие-то обрывки былого – и вдруг ясно и четко сказала: «Шура, когда я пошла в школу, купил мне портфель и учебники». Шура – это мой отец и ее любимый брат. А я напомнила ей, как она неожиданно приехала навестить нас с совсем еще маленьким сыном. Перед тем мы многие годы не виделись: это в детстве я часто ездила с мамой к «гаванским», как она называла моих теток, тетю Олю и тетю Тамару, живших тогда в Гавани, на Опочинина, а во взрослой жизни родственные связи отошли на периферию… И вот тетя Тамара вдруг приехала. Привезла какие-то игрушки, конфеты – и детский свитерок, на котором спереди был изображен… большой валенок. «Валенок!..» – закивала она, когда я сказала, что очень была ей тогда благодарна и до сих пор помню этот валенок…
(Потом уже, много спустя, я вдруг подумала, что вот, теперь на земле остался еще только один человек, который… помнит меня маленькой, – это моя харьковская сестра София.)
…А на следующий день, 12 февраля, отец Константин разместил у себя рассказ Александра Добровольского «Сережа», о трагической и непонятной земному разуму судьбе.
«Рискну предположить, – написала тогда читательница Анна, – что, может быть, чудо Божие для некоторых людей является непосильным стрессом, истощившим их духовные силы, восстановить которые они в течение жизни уже не способны? Или вообще не следует искать ответы на подобные вопросы? Но как-то по человечески хочется, чтобы после явленного Чуда жизнь человека становилась светлее...»
Во многом – да, но и нет… «Мой "комментарий" к "Сереже"… – записала я тогда. – Всё ношу и ношу его в себе, и он всё растет, как на дрожжах...» Но изо всей этой мысленной «опары» рискну поделиться только одним: Чудо Чуду – рознь... Вспомним, что, как сообщает церковное Предание, и Лазарь, прежде веселый, после своей смерти и воскрешения (притом Самим Господом) очень изменился. Побывать в мире ином и вернуться в этот... Это слишком серьезное испытание, из которого человеку, по всей видимости, тем же самым выйти не дано... Тем более – ребенку. По-моему, все дело в том, что он так никогда и не смог никому рассказать, что он там увидел, когда лежал с широко открытыми глазами и хрипел. И это навсегда отделило его от всех. Всех остальных «загадок», заданных этим рассказом, касаться не буду, даже вскользь…
17 февраля вечером исповедалась, а, когда вернулась домой, неожиданно зазнобило, начался кашель, а наутро оказалось, что не могу говорить. И в тот день, впервые за все время в Церкви, я не только не прочитала объединенный акафист иконам Божьей Матери «Взыскание погибших» и «Всех скорбящих Радость», но даже и не вспомнила о нем. А ведь существование этих икон было для меня одним из самых потрясающих открытий начального времени моей жизни в Церкви… Так прихватило... «Оклемалась» же я – только на Иверскую. Очень точное это слово, как многие простонародные словечки, – «оклемалась»: пришла в себя, но еще не поправилась.
Все это пришло мне в голову уже задним числом, когда я «подводила итоги» своей болезни. Причина ее была абсолютно ясна мне уже в тот момент, когда зазнобило: после исповеди, просто уже в беседе, я позволила себе нелицеприятно отозваться о неких рабах Божиих. «Не суди, да не судима будеши…» – сказано мне было ясно и недвусмысленно. Ситуация была из тех, когда «и к попу ходить не надо». Каялась в дни болезни своей так, как давно не давалось. На «Иверскую» почувствовала: помиловали. Как только силы позволили – исповедалась заново, уже на первой седмице Поста…
Какое это счастье – когда события твоей жизни, от крупных до самых незначительных, – обвехованы внутри души не гражданским или астрономическим календарем, а Календарем Церковным: заболела на «Взыскание погибших», «оклемалась» – на «Иверскую».
И вот пришел Великий пост… Незадолго до того я прочитала любопытную статью: «Классические ошибки в восприятии православного богослужения» (http://azbyka.ru/tserkov/tserkovno-...osprijatii-pravoslavnogo-bogosluzhenija.shtml). Одно ее место очень актуально сейчас, в дни Великого поста, когда так часто звучит трепетное песнопение «Да исправится молитва моя…»
«Одно из главных песнопений вечерни (а также и молитва священника на вечернем входе), — читаем в статье, — содержит слова: “Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою”. Что это за “кадило”, с которым сравнивается молитва, которая, в свою очередь, должна быть “исправлена”? Thymiama — это, во-первых, ”фимиам (ладан), каждение”, а уже только во вторую очередь “кадило” в привычном для нас значении. И в указанной цитате имеется в виду именно “каждение, кадильный дым”. Kateuthyno — “выпрямлять, делать прямым, направлять по прямой линии, направляться, устремляться”. Перевод фразы можно исправить так: “Да вознесется молитва моя, яко фимиам пред Тобою”. Все тот же церковнославянский язык, но смысл куда очевиднее».
По чтении этого разъяснения мне очень ярко и ощутимо вспомнились струи теплого воздуха, устремлявшиеся вертикально вверх от горящих свечей в алтаре Знаменского храма в селе Хрипуново. Было это в конце сентября – начале октября, точный день не помню, солнце уже стояло очень низко, и я даже не сразу поняла, что какой-то источник света, возникший в алтарном окне и светивший ярко и точечно, как прожектор, – это солнце. Я так и записала тогда: «солнце-прожектор». А про струи теплого воздуха – «видимый воздух».
Колеблясь и отклоняясь от оси и снова к ней возвращаясь – «выпрямляясь», – он струился и струился вверх. Яко кадило пред Тобою… Яко фимиам Тебе...
После болезни как нельзя более своевременно было для меня Соборование. «Идите сюда, здесь местечко есть!» – приветливо сказала мне одна прихожанка и похлопала рукой по скамейке. Я поклонилась ей и сидевшему рядом мужу ее и, поблагодарив, села с ними. А потом сказала: «Мы с вами уже не один год раскланиваемся, а до сих пор незнакомы!» (Я давно уже приметила эту трогательную своим видным издалека единством-тождеством пожилую пару, а они, как оказалось, – меня.) И мы разулыбались и назвали свои имена. И, пока еще служба не началась, стали тихонько беседовать.
И получилось так, что опять про солнце. Было около 6 вечера, и в храм через высокие двери заглядывало еще низкое (не уже – как было осенью в Знаменском храме, а еще) солнце. «Сейчас уже длинный световой день, и потому совсем какое-то пасхальное настроение, – сказала я. – В “сезон” Соборования всегда приходит на ум Пасха... Хотя до нее еще и далеко…» «Вы знаете, – ответила моя собеседница, – сегодня-то день солнечный, а вот как-то раз был серый, пасмурный день, и в храме было пасмурно, и вдруг в алтаре откуда-то сбоку вспыхнули солнечные лучи! Только вот там, в алтаре. – И она показала рукой, где именно. – Это было до того неожиданно и трогательно, что я чуть не расплакалась…»
И вот началось Соборование. Когда же отец Константин, идя с помазанием по нашему ряду, дошел до меня и увидел, с кем рядом я сижу, то, приостановившись, посмотрел на меня, потом на них, потом – снова на меня и спросил: «Вы знакомы?» «Да, знакомы!» – дружно ответили мы. И, улыбнувшись нам своей солнечной улыбкой, он продолжил путь… «На самом деле мы ведь только что познакомились», – сказала я своей соседке. «Да! – засмеялась она. А потом добавила: – Всё это не просто так…» Я кивнула, а про себя подумала: «Не просто. Здесь людей рассаживает… Сам Господь…»
Я могла собороваться во вторник, на первом в этом Посту Таинстве Соборования, могла позже, но я выбрала именно этот день, и не только потому, что народу вначале бывает еще относительно немного, а по той причине, что это был День Ангела. Именно в этот день, ровно 15 лет назад, я приняла Святое Крещение. И мне был дан свой собственный, неотъемлемый Ангел Хранитель.
Одна моя милая «подружка» по храму, человек удивительно сердечный и добрый, позвонила мне в этот день и поздравила. «Надо же, ты помнишь? Спасибо тебе!» «Да, я очень хорошо помню, как ты сказала, что это для тебя за день. Ты сказала, что это день твоего второго рождения». И это было в точности так. «Якоже есть писано».
Когда, спустя три месяца после Крещения, я пришла в одно христианское издательство и меня спросили, давно ли я в вере, я сказала: «Уже три месяца». Эти добрые люди, спасибо им, не прыснули со смеху, услышав это «уже», но для меня это было подлинное «уже». Каким-то необъяснимым образом скукожилась, едва ли не аннигилировалась, вся моя предшествующая, довольно долгая жизнь, и в этих трех месяцах каждый день шел если не за год, то за месяц. Я думаю, тот, кто крестился так же, как я, в зрелые годы и пришел к вере не по чему-либо другому, а просто потому, что уже не мог без нее жить, просто не выжил бы, – меня поймет.
Архимандрит Григорий Зумис, игумен афонского монастыря Дохиар, – о старце Ефреме Катунакском: «У старца был ум Христов. Однажды с Афона он поехал в родное село. В одном углу церковного двора он нашёл старую выброшенную крещальную купель, в которой его когда-то крестили. Он обнял её и приветствовал, как мать, спасшую своё дитя от смерти».
Первая фраза в этой цитате – не про меня, однако свою крещальную купель я воспринимаю именно так и никак иначе.
И последнее: 15 марта мы праздновали явление иконы Божией Матери «Державная», простершей Свой Покров над Россией после отречения императора от престола. Будем о нем помнить.
...Я уже открывала эту запись, как вдруг в почте у меня обозначилось письмо от моей постоянной читательницы из одного старинного российского города. Прочтя его, я тут же попросила у нее разрешения его опубликовать, оно было дано, и вот это письмо перед вами... Так и хочется назвать это маленькое стихотворение в прозе: «Из России – с любовью».
«Сейчас читаю древнюю рукопись Иоанна Златоуста, где он пишет, что нет на свете скорбей, зла, болезней, а есть грех, и от него всё это происходит. С этой мыслью начинаю Великий пост. Беру свои грехи в охапку и несу положить к ногам Господа. Иду в свою приходскую Введенскую церковь Открываю дверь и оказываюсь в теплой тишине и темноте, людей нет, вернее, их не видно, только горящие свечи, как наши души перед престолом Божиим.
В тишине молодой сильный голос батюшки («Откуда начну плакати…») Встаю на колени, душу охватывает ужас от своей греховности, и думаю, как же Господу было страшно приходить к нам в этот мир.
Душу охватывает печаль и покаяние и она плачет вместе с хором чистыми девичьими голосами Введенского хора («Душе моя, что спиши, конец приближается…»)
Служба кончается. Выхожу на улицу и попадаю в сказочное действие. Белые снежинки ликуют, легкая метель расстилает мне пушистый ковер из чистого снега. В душе появляется радость. Как радость? Откуда радость? Как мне её принимать, когда только сейчас я скорбела и печалилась?
Имею ли я на неё право? С одной стороны – скорбь, с другой – радость. А как мне встать на средний царский правильный путь. Я ЕСТЬ ПУТЬ. Это мне задание на весь Великий пост».
...Есть такое чудное святоотеческое понятие: «радостотворная печаль»; открыв его для себя когда-то, очень ему радуюсь. Набрав в поиске эти два слова, получим множество утешительных ответов на вопрос, заданный в письме...
Постскриптум:
В текущем году в Санкт-Петербурге высадят 9 млн цветов, 22 тыс. деревьев и 249 тыс. кустарников. Об этом сообщает пресс-служба комитета Смольного по благоустройству.
Петербургский метрополитен будет работать круглосуточно 8 раз в году. Власти северной столицы установили 8 дат, когда подземка и ряд наземных маршрутов будут работать и днём, и ночью. Речь идёт о новогодней ночи и на Рождество (Христово. – Л.Н.), на Пасху, в день празднования Победы – 9 и 10 мая, в Ночь музеев, и День города и праздник выпускников «Алые паруса». В остальное время метрополитен будет работать по стандартному графику. Продлевать время работы подземки не планируется.
(Из городской хроники)
Моя предыдущая публикация, «Время войти в себя...», очень порадовала своим рейтингом: на данный момент – более 1500 человек, и еще продолжают читать, даже сегодня. (Пишу об этом бестрепетно, не боясь упреков в тщеславии: я здесь – не более чем ретранслятор, если не считать небольшого труда по подготовке текста.) Это действительно радость – то, что «азбучный» читатель, даже сейчас, когда отцы молчат (время Великопостной священнической страды, да и не их дело заниматься политикой), не теряет ориентиры и, не отрекаясь от внешнего, не уходит в него с головой, не «выходит из себя» и остается в пространстве Великого поста. И я, и все мы здесь отдаем себе отчет, что за дни сейчас на внешнем дворе. Боже меня упаси брать на себя роль воскресного проповедника, но просто как рядовому члену Церкви и мне да не возбранится сказать: «Кесарям кесарево, Богови – Богово». И скорби наши, и радости никто не отнимет у нас.
Сама жизнь, а вернее – смерть, продолжила небольшую дискуссию на тему церковнославянского языка, затронутую в моем очерке «Надежды маленький оркестрик…». Случилась она 10 февраля, а назавтра утром мне позвонила двоюродная сестра Нина и сказала: «Ну вот, в семь часов мамочка моя умерла…» И я сразу села читать за свою новопреставленную тетушку Тамару 17-ю кафизму... Древними своими словами льющую на души людские – и здешние, и уже тамошние – елей утешения... «Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим… Прильпе земли душа моя: живи мя по словеси Твоему… Руце Твои сотвористе мя и создасте мя…»
На семейной фотографии 1925 года (см. Дед Никифор) тетушка моя, годовалой девочкой, сидит на руках у матери (моей бабушки Агриппины). Первого мая, если бы тетя Тамара дожила до этого дня, ей исполнилось бы 90…
К счастью, недели за две до кончины успели ее причастить. Я была на этом ее последнем Причастии, и в ожидании батюшки мы с ней поговорили, держась за руки… Свистящим шепотом, с закатывающимися глазами, она извлекала из ускользавшей памяти какие-то обрывки былого – и вдруг ясно и четко сказала: «Шура, когда я пошла в школу, купил мне портфель и учебники». Шура – это мой отец и ее любимый брат. А я напомнила ей, как она неожиданно приехала навестить нас с совсем еще маленьким сыном. Перед тем мы многие годы не виделись: это в детстве я часто ездила с мамой к «гаванским», как она называла моих теток, тетю Олю и тетю Тамару, живших тогда в Гавани, на Опочинина, а во взрослой жизни родственные связи отошли на периферию… И вот тетя Тамара вдруг приехала. Привезла какие-то игрушки, конфеты – и детский свитерок, на котором спереди был изображен… большой валенок. «Валенок!..» – закивала она, когда я сказала, что очень была ей тогда благодарна и до сих пор помню этот валенок…
(Потом уже, много спустя, я вдруг подумала, что вот, теперь на земле остался еще только один человек, который… помнит меня маленькой, – это моя харьковская сестра София.)
…А на следующий день, 12 февраля, отец Константин разместил у себя рассказ Александра Добровольского «Сережа», о трагической и непонятной земному разуму судьбе.
«Рискну предположить, – написала тогда читательница Анна, – что, может быть, чудо Божие для некоторых людей является непосильным стрессом, истощившим их духовные силы, восстановить которые они в течение жизни уже не способны? Или вообще не следует искать ответы на подобные вопросы? Но как-то по человечески хочется, чтобы после явленного Чуда жизнь человека становилась светлее...»
Во многом – да, но и нет… «Мой "комментарий" к "Сереже"… – записала я тогда. – Всё ношу и ношу его в себе, и он всё растет, как на дрожжах...» Но изо всей этой мысленной «опары» рискну поделиться только одним: Чудо Чуду – рознь... Вспомним, что, как сообщает церковное Предание, и Лазарь, прежде веселый, после своей смерти и воскрешения (притом Самим Господом) очень изменился. Побывать в мире ином и вернуться в этот... Это слишком серьезное испытание, из которого человеку, по всей видимости, тем же самым выйти не дано... Тем более – ребенку. По-моему, все дело в том, что он так никогда и не смог никому рассказать, что он там увидел, когда лежал с широко открытыми глазами и хрипел. И это навсегда отделило его от всех. Всех остальных «загадок», заданных этим рассказом, касаться не буду, даже вскользь…
17 февраля вечером исповедалась, а, когда вернулась домой, неожиданно зазнобило, начался кашель, а наутро оказалось, что не могу говорить. И в тот день, впервые за все время в Церкви, я не только не прочитала объединенный акафист иконам Божьей Матери «Взыскание погибших» и «Всех скорбящих Радость», но даже и не вспомнила о нем. А ведь существование этих икон было для меня одним из самых потрясающих открытий начального времени моей жизни в Церкви… Так прихватило... «Оклемалась» же я – только на Иверскую. Очень точное это слово, как многие простонародные словечки, – «оклемалась»: пришла в себя, но еще не поправилась.
Все это пришло мне в голову уже задним числом, когда я «подводила итоги» своей болезни. Причина ее была абсолютно ясна мне уже в тот момент, когда зазнобило: после исповеди, просто уже в беседе, я позволила себе нелицеприятно отозваться о неких рабах Божиих. «Не суди, да не судима будеши…» – сказано мне было ясно и недвусмысленно. Ситуация была из тех, когда «и к попу ходить не надо». Каялась в дни болезни своей так, как давно не давалось. На «Иверскую» почувствовала: помиловали. Как только силы позволили – исповедалась заново, уже на первой седмице Поста…
Какое это счастье – когда события твоей жизни, от крупных до самых незначительных, – обвехованы внутри души не гражданским или астрономическим календарем, а Календарем Церковным: заболела на «Взыскание погибших», «оклемалась» – на «Иверскую».
И вот пришел Великий пост… Незадолго до того я прочитала любопытную статью: «Классические ошибки в восприятии православного богослужения» (http://azbyka.ru/tserkov/tserkovno-...osprijatii-pravoslavnogo-bogosluzhenija.shtml). Одно ее место очень актуально сейчас, в дни Великого поста, когда так часто звучит трепетное песнопение «Да исправится молитва моя…»
«Одно из главных песнопений вечерни (а также и молитва священника на вечернем входе), — читаем в статье, — содержит слова: “Да исправится молитва моя, яко кадило пред Тобою”. Что это за “кадило”, с которым сравнивается молитва, которая, в свою очередь, должна быть “исправлена”? Thymiama — это, во-первых, ”фимиам (ладан), каждение”, а уже только во вторую очередь “кадило” в привычном для нас значении. И в указанной цитате имеется в виду именно “каждение, кадильный дым”. Kateuthyno — “выпрямлять, делать прямым, направлять по прямой линии, направляться, устремляться”. Перевод фразы можно исправить так: “Да вознесется молитва моя, яко фимиам пред Тобою”. Все тот же церковнославянский язык, но смысл куда очевиднее».
По чтении этого разъяснения мне очень ярко и ощутимо вспомнились струи теплого воздуха, устремлявшиеся вертикально вверх от горящих свечей в алтаре Знаменского храма в селе Хрипуново. Было это в конце сентября – начале октября, точный день не помню, солнце уже стояло очень низко, и я даже не сразу поняла, что какой-то источник света, возникший в алтарном окне и светивший ярко и точечно, как прожектор, – это солнце. Я так и записала тогда: «солнце-прожектор». А про струи теплого воздуха – «видимый воздух».
Колеблясь и отклоняясь от оси и снова к ней возвращаясь – «выпрямляясь», – он струился и струился вверх. Яко кадило пред Тобою… Яко фимиам Тебе...
После болезни как нельзя более своевременно было для меня Соборование. «Идите сюда, здесь местечко есть!» – приветливо сказала мне одна прихожанка и похлопала рукой по скамейке. Я поклонилась ей и сидевшему рядом мужу ее и, поблагодарив, села с ними. А потом сказала: «Мы с вами уже не один год раскланиваемся, а до сих пор незнакомы!» (Я давно уже приметила эту трогательную своим видным издалека единством-тождеством пожилую пару, а они, как оказалось, – меня.) И мы разулыбались и назвали свои имена. И, пока еще служба не началась, стали тихонько беседовать.
И получилось так, что опять про солнце. Было около 6 вечера, и в храм через высокие двери заглядывало еще низкое (не уже – как было осенью в Знаменском храме, а еще) солнце. «Сейчас уже длинный световой день, и потому совсем какое-то пасхальное настроение, – сказала я. – В “сезон” Соборования всегда приходит на ум Пасха... Хотя до нее еще и далеко…» «Вы знаете, – ответила моя собеседница, – сегодня-то день солнечный, а вот как-то раз был серый, пасмурный день, и в храме было пасмурно, и вдруг в алтаре откуда-то сбоку вспыхнули солнечные лучи! Только вот там, в алтаре. – И она показала рукой, где именно. – Это было до того неожиданно и трогательно, что я чуть не расплакалась…»
И вот началось Соборование. Когда же отец Константин, идя с помазанием по нашему ряду, дошел до меня и увидел, с кем рядом я сижу, то, приостановившись, посмотрел на меня, потом на них, потом – снова на меня и спросил: «Вы знакомы?» «Да, знакомы!» – дружно ответили мы. И, улыбнувшись нам своей солнечной улыбкой, он продолжил путь… «На самом деле мы ведь только что познакомились», – сказала я своей соседке. «Да! – засмеялась она. А потом добавила: – Всё это не просто так…» Я кивнула, а про себя подумала: «Не просто. Здесь людей рассаживает… Сам Господь…»
Я могла собороваться во вторник, на первом в этом Посту Таинстве Соборования, могла позже, но я выбрала именно этот день, и не только потому, что народу вначале бывает еще относительно немного, а по той причине, что это был День Ангела. Именно в этот день, ровно 15 лет назад, я приняла Святое Крещение. И мне был дан свой собственный, неотъемлемый Ангел Хранитель.
Одна моя милая «подружка» по храму, человек удивительно сердечный и добрый, позвонила мне в этот день и поздравила. «Надо же, ты помнишь? Спасибо тебе!» «Да, я очень хорошо помню, как ты сказала, что это для тебя за день. Ты сказала, что это день твоего второго рождения». И это было в точности так. «Якоже есть писано».
Когда, спустя три месяца после Крещения, я пришла в одно христианское издательство и меня спросили, давно ли я в вере, я сказала: «Уже три месяца». Эти добрые люди, спасибо им, не прыснули со смеху, услышав это «уже», но для меня это было подлинное «уже». Каким-то необъяснимым образом скукожилась, едва ли не аннигилировалась, вся моя предшествующая, довольно долгая жизнь, и в этих трех месяцах каждый день шел если не за год, то за месяц. Я думаю, тот, кто крестился так же, как я, в зрелые годы и пришел к вере не по чему-либо другому, а просто потому, что уже не мог без нее жить, просто не выжил бы, – меня поймет.
Архимандрит Григорий Зумис, игумен афонского монастыря Дохиар, – о старце Ефреме Катунакском: «У старца был ум Христов. Однажды с Афона он поехал в родное село. В одном углу церковного двора он нашёл старую выброшенную крещальную купель, в которой его когда-то крестили. Он обнял её и приветствовал, как мать, спасшую своё дитя от смерти».
Первая фраза в этой цитате – не про меня, однако свою крещальную купель я воспринимаю именно так и никак иначе.
И последнее: 15 марта мы праздновали явление иконы Божией Матери «Державная», простершей Свой Покров над Россией после отречения императора от престола. Будем о нем помнить.
...Я уже открывала эту запись, как вдруг в почте у меня обозначилось письмо от моей постоянной читательницы из одного старинного российского города. Прочтя его, я тут же попросила у нее разрешения его опубликовать, оно было дано, и вот это письмо перед вами... Так и хочется назвать это маленькое стихотворение в прозе: «Из России – с любовью».
«Сейчас читаю древнюю рукопись Иоанна Златоуста, где он пишет, что нет на свете скорбей, зла, болезней, а есть грех, и от него всё это происходит. С этой мыслью начинаю Великий пост. Беру свои грехи в охапку и несу положить к ногам Господа. Иду в свою приходскую Введенскую церковь Открываю дверь и оказываюсь в теплой тишине и темноте, людей нет, вернее, их не видно, только горящие свечи, как наши души перед престолом Божиим.
В тишине молодой сильный голос батюшки («Откуда начну плакати…») Встаю на колени, душу охватывает ужас от своей греховности, и думаю, как же Господу было страшно приходить к нам в этот мир.
Душу охватывает печаль и покаяние и она плачет вместе с хором чистыми девичьими голосами Введенского хора («Душе моя, что спиши, конец приближается…»)
Служба кончается. Выхожу на улицу и попадаю в сказочное действие. Белые снежинки ликуют, легкая метель расстилает мне пушистый ковер из чистого снега. В душе появляется радость. Как радость? Откуда радость? Как мне её принимать, когда только сейчас я скорбела и печалилась?
Имею ли я на неё право? С одной стороны – скорбь, с другой – радость. А как мне встать на средний царский правильный путь. Я ЕСТЬ ПУТЬ. Это мне задание на весь Великий пост».
...Есть такое чудное святоотеческое понятие: «радостотворная печаль»; открыв его для себя когда-то, очень ему радуюсь. Набрав в поиске эти два слова, получим множество утешительных ответов на вопрос, заданный в письме...
Постскриптум:
В текущем году в Санкт-Петербурге высадят 9 млн цветов, 22 тыс. деревьев и 249 тыс. кустарников. Об этом сообщает пресс-служба комитета Смольного по благоустройству.
Петербургский метрополитен будет работать круглосуточно 8 раз в году. Власти северной столицы установили 8 дат, когда подземка и ряд наземных маршрутов будут работать и днём, и ночью. Речь идёт о новогодней ночи и на Рождество (Христово. – Л.Н.), на Пасху, в день празднования Победы – 9 и 10 мая, в Ночь музеев, и День города и праздник выпускников «Алые паруса». В остальное время метрополитен будет работать по стандартному графику. Продлевать время работы подземки не планируется.
(Из городской хроники)
