Пасха Христова
Встреча Пасхи глазами священника
Совершилась и еще звучит в наших сердцах Пасха Христова. И сколько людей, столько и судеб, столько и личных переживаний пасхального праздника. Кто-то встречал Пасху вместе с семьей: дом украшен, стол накрыт, все домочадцы имеют как бы единое сердце и все единодушно ликуют. А кто-то пошел на службу с печалью, что до Пасхи нет дела самым любимым: мужу, детям, внукам… Кто-то встречал Пасху в тюрьме – мне звонили оттуда, кто-то на больничной койке, кто-то на посту. Для этих людей радостью была радиотрансляция, и на возгласы священников Христос Воскресе! они могли только шептать губами Воистину Воскресе!
Сегодня я поделюсь с вами собственным восприятием Пасхи, которая совершилась вчера и продолжает петь в душе поныне.
Предыдущая седмица – Страстная – является, конечно, большим испытанием для каждого священника. И ждешь этих дней, и побаиваешься. Это и утомительные длинные богослужения, это и постоянное душевное напряжение от всех тех огромных тем, которые встают перед тобой с немыми вопросами: А ты, окажись в те дни в Иерусалиме, был бы за Христа – или против? А ты смог бы преодолеть страх и маловерие? Если ты верен Христу, почему в тебе сегодняшнем так мало этой верности и всецелой отдачи?..
Страстная Пятница. Я очень люблю тот момент на вечерней службе Пятницы, когда Плащаницу уже обнесли вокруг храма (у нас ее носят внутри собора) и положили на место. Христос погребен… и вдруг чтец возглашает: Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его вси ненавидящие Его!
И как будто мороз проходит по коже. Ты понимаешь, что Смерть Христа, которую ты только что оплакивал, – не навсегда, это временное явление, что разгорается заря Воскресения.
И после этого внутреннее состояние меняется. Скорбь отступает.
С субботы утром мы освящаем куличи и пасхи. В этом есть какое-то противоречие. С одной стороны, это день покоя, когда суета с яйцами и кулинарными изделиями неуместна. С другой стороны – мы-то знаем, что Он Воскреснет!..
Умиляет эта искренность и старательность людей, которые столько сил, времени, внимания уделили подготовке пасхальной праздничной трапезы. Разнокалиберные куличи, торжественно-блестящие творожные пасхи, яйца всех расцветок и величины. Одна семья выложила лукошко. Доминирует огромное яйцо (наверное, гусиное, видимо, страусиного не нашли
, потом яйца поменьше, потом еще меньше. Затем перепелиные и совсем крошечные, величиной в копейку.
Хотя в храм не положено вносить мясо, здесь на столах для освящений развернули колбасы и окорока. А тут мужчина с жестким угловатым лицом крупно порезал краюху черного хлеба, а рядом поставил бутылку водки. Как говорится, коротко и ясно.
Девушки-студентки принесли несколько яиц, раскрашенных фломастерами и лаком для ногтей, купленный в супермаркете недорогой куличик; вместе с ними развернули на столе… зачётки. «Если вода попадет, чернила могут размыться», – говорю им. Улыбаются: «Не бойтесь, лейте».
Воздух напоен запахом пасхальных яств и благоуханным, с тонкой ноткой горечи, ароматом фимиама. Идет служба Великой Субботы.
Освящение куличей и яиц происходит в боковом приделе собора, а в центральном алтаре совершается Литургия. На середине храма водружена плащаница. Я исповедаю и периодически покидаю свой пост, чтобы освятить пасхальную снедь.
Освящения продолжаются до самого вечера. Прихожанка дарит мне большую толстую свечу из темного воска: «Из Гроба Господня, опалена на Благодатном Огне». А тут сторож: «Креститься пришли». А пришли креститься мама с дочкой. Красивые, интеллигентные… таджики. Папа, говорят, мусульманин, но им не запретил принять Православие. Раскосая пятилетная Камилла (в крещении мама попросила дать ей имя Елизавета) получает от меня как раз эту свечу. Девочка стоит и внимательно смотрит на высокое сильное пламя. Маленькая девочка, и почти в половину ее роста – свечка…
Совершаю Таинство Крещения, а за спиной людской водоворот. Многие, придя освятить куличи и увидев Таинство Крещения, вот так, вблизи, останавливаются и наблюдают.
Как оказалось, героинь моего рассказа сфоторафировал Дмитрий Тенрентьев, оказавшийся в то время в храме...
А потом я возвращаюсь к освящениям, к беседе с людьми, к запоздалым исповедям…
Освящаем пасхальные лакомства, кроплю яйца и куличи направо и налево. «А на нас»? – кричат люди. Улыбаюсь, потому что вспоминаю, как когда-то рассказали, что некоторые московские священники называют малоцерковных людей ананасами. Это потому, что они во время окропления святой водой кричат: «А на нас?»
Люди сыплют в тазик, который за мною несет пономарь, яйца, куличи, кексы, порой кладут бутылку кагора.
Великая Суббота – время, благодатное для бродяг. Они идут вереницей, и мы им щедро отсыпаем пожертвованные людьми яйца, куличи и сладости. А кому-то выпадает и радость получить к празднику бутылку кагора. «Как так, – скажете вы, – вы что, раздаете кагор, который вам пожертвовали люди?» Именно! Для храма мы этот кагор не оставляем, и знаете, почему? Потому, что люди покупают и жертвуют плохой кагор. И не их это вина, просто мало кто разбирается в кагорах и обычно покупают первый попавшийся, главное, чтобы на этикетке был изображен златоглавый храм. Такой кагор вредно пить, и тем более нельзя на нем совершать Божественную литургию. Для службы используется кагор самых лучших сортов, цена которого начинается от 250-300 рублей за бутылку. Кагор за 70, 120 или даже 180 р. – это лакомство для старушек, но не настоящее и не качественное вино…
Другую часть пожертвованной снеди мы отдаем в детские больницы (за ними приезжают с коробками волонтеры), в трапезную, сотрудникам храма. Себе священники обычно ничего не берут. А именно потому, что духовные чада и любящие тебя прихожане и так подарят несколько куличей, творожных пасох да несколько десятков яиц. А больше-то и не нужно. А есть то, что сделано специально для тебя, с любовью, – согласитесь, приятней.
Около 18 часов чувствую, что силы меня покидают. Знаю, что скоро откроется второе дыхание, и в самом деле, около 19 часов чувствую прилив сил. Еще можно попить чаю перед ночной Литургией и Причастием, что и делаю.
Через окна собора вливается теплый вечерний свет. В алтаре все переоблачено в красный цвет, алтарь уже сияет пасхальным огнем. Аккуратно сложены красные облачения, блестят начищенные кадила, подсвечники. Спускаюсь в трапезную. Тут работа горит. Еще бы, ведь после ночной службы будет праздничный стол…
Диакон Иосиф Пилиев и священник Александр Бартов отдыхают перед Пасхальным богослужением.
В 22.00 начинается чтение Деяний Апостолов. Я переодеваюсь, меняю черный и мокрый от святой воды (когда кропишь людей, на тебя самого тоже попадает) подрясник на красный. Подтягиваются все служители. Кто-то съездил домой, кому-то удалось вздремнуть – счастливчики. Собираемся, чтобы обсудить нюансы службы.
Храм постепенно наполняется. Ручеек людей с узелками и пакетами, в которых яйца и куличи, иссякает. Рабочие с шуруповертами за одну минуту разбирают столы, сооруженные накануне. Остается один небольшой стол – его хватит для куличей и яиц, которые кто-то еще придет освящать ночью, а пространство храма нужно увеличивать, скоро его будет не хватать.
23.15: Начинается пение полунощницы. В трогательных песнопениях мы вспоминаем то состояние печали, которое испытывали в этот день две тысячи лет назад Апостолы. Любимый Господь – во гробе. Навсегда? Все кончено? Или есть что-то впереди? Но что?
Пономарь шепчет: «Отец К., там к вам пришли. Просят исповедовать». Качаю головой: «Все, время для исповеди закончилось. Я уже больше не покидаю алтарь».
Все находящиеся в алтаре облачились и готовы к совершению богослужения.
На жертвеннике стоят священные сосуды. Евхаристическая Чаша вмещает 5 литров...
Просфора 700-граммовая. Все это необходимо для Прищащения большого количества людей. Все мы причащаемся от единого Хлеба.
23.32: Царские врата отверзаются, и священнослужители выходят к Плащанице. Последние поклоны, мы берем Плащаницу и заносим ее в алтарь. Плащаница полагается на престол. Здесь она пролежит 40 дней. На плащаницу кладут антиминс и Евангелие. Именно на плащанице, на этой вышитой иконе положенного во Гроб Спасителя, будет совершаться Божественная литургия все это время.
В храме устанавливается тишина. Свет в храме гасится. Только кто-то иногда гулко закашляет или вскрикнет ребенок. Мы стоим в белоснежных облачениях перед престолом, и все испытывают умиленное состояние. Как будто стоишь на границе чего-то огромного, важного в твоей жизни. Пономарь с мобильным телефоном, который контролирует прибытие Благодатного огня, тихо говорит: «Отец настоятель. Борт с Благодатным огнем приземлился». Настоятель чуть кивает – и опять тишина. Слышно, как за стеной иконостаса молчат и дышат сотни людей, словно сам собор молчит и дышит.
23.40: Диакон, сверившись с часами, тихо рокочет: «Время». Это значит, что надо идти, чтобы ровно к полуночи обойти храм и оказаться у входной двери.
Настоятель кивает, и диакон задает тон. Воскресение твое Христе Спасе, Ангели поют на Небесех. И нас на земли сподоби, чистым сердцем Тебе славити. Первый раз мы поем еле слышно. Второй раз чуть погромче. Постепенно зажигается свет. Это свет пасхальной зари… Наконец, третий раз мы поем во всю силу, и в храме вспыхивает весь свет. Отверзаются Царские врата, море людей с трепетными огоньками свечей раздается в стороны, как Чермное море перед иудеями, бежавшими из Египта.
Торжествующей процессией мы выходим из храма. Юный пономарь несет фонарь. За ним несут крест, затем хоругви – церковные знамена. Потом идет духовенство. За священнослужителями, вокруг них – множество народа. Все ликуют, все поют, ночь озаряется сотнями пляшущих на ветру огоньков.
Крестный ход, обойдя собор, останавливается у входной двери. Настоятель начертывает кадилом крест в воздухе: Слава Святей и Единосущней и Животворящей и Нераздельней Троице…
Аминь! – отвечаем мы и первый раз поем: Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…
С грохотом распахиваются двери храма. Мы входим в него, как мироносицы когда-то вошли в пустой гроб. И хор, словно Ангелы, встречает нас ликующей песнью. Мы входим в алтарь, а за спиной в храм вливается и вливается река людей. Больше десяти минут вливается человеческий поток под своды храма. В такие минуты понимаешь, что даже наш собор, вмещающий до 5 тысяч человек, оказывается, мал.
Водоворот богослужения захватывает. Переполняющие тебя чувства – все это рвется в движениях, во взмахах руки, совершающей каждение, в твоих возгласах, обращенных к людям: Христос Воскресе. Прихожане громыхают тысячей голосов в ответ так, что становится страшновато за своды собора: Воистину Воскресе!
Пономарь, контролирующий прибытие Благодатного Огня, шепчет настоятелю: «Въезжают в ворота…»
Настоятель выходит, ждет, пока поставят стойку микрофона, и обращается к собравшимся. «Братья и сестры. К нам из Иерусалима доставлен Благодатный Огонь. Погасите свечи, вы сможете их зажечь от священного Огня». Настоятель спускается с амвона и идет к главному входу в алтарь. В его руках – два пучка свечей, в каждом 33 свечи, по количеству лет, прожитых Христом.
В собор входит делегация. Меньше часа назад они получили Благодатный Огонь, доставленный специальным рейсом из Иерусалима. Это тот самый огонь, что сошел несколько часов назад в Храме Гроба Господня.
Огонь доставлен в специальной масляной лампе. Лампу приоткрывают, и настоятель от нее зажигает свечи. Он несет в руках два факела, протягивая направо и налево, чтобы прихожане могли затеплить свои свечи. Огонь быстро распространяется по свечам. И вот опять – сотни и сотни огоньков.
Отец настоятель входит в алтарь. Здесь тоже весь огонь погашен. Первым делом зажигаем лампаду на престоле, затем семисвечник и другие светильники. Служба продолжается, а лампу, в которой доставлен огонь, ставят на жертвенник. Здесь она будет гореть еще много дней.
Я совершаю проскомидию, читаем Евангелие на разных языках… Воздев руки, настоятель молится, призывая благодать Божию сойти на хлеб и вино и претворить их в Тело и Кровь Христовы. Мы молча вторим ему. И вот Совершилось! И понимаешь, что перед тобой уже величайшая Святыня, Сам Умерший за мир и Воскресший Христос.
Склонившись, молюсь (это самое уместное время в Литургии помолиться о живых и усопших) о всех, кого сегодня нет в храме, за всех моих близких, за прихожан, моих духовных чад, за читателей и помощников в моем служении. Потом поминаю усопших. Я стараюсь припомнить имена даже тех, кого редко вспоминаю, мысленно говорю: «Помяни, Милосердный Господи, всех предков моих, всех, кто принял какое-то участие в моем развитии и формировании». Я хочу, чтобы в эту Пасхальную ночь волны благодати Божией достигли всех тех, с кем я оказался как-то связан, даже, быть может, того не ведая. По именам, конечно, поминаю, кроме близких родственников, тех, кто оказал наибольшее влияние на мое нравственное и умственное развитие:
Помяни Господи, Святейших Патриархов Сергия, Алексия, Пимена, Алексия;
Митрополитов Никодима (Ротова), Антония (Мельникова), Иоанна (Снычева), Антония (Блюма);
Архиепископов Афанасия (Кудюк), Василия (Кривошеина) Михаила (Мудьюгина);
Протопресвитеров Евгения Аквилонова, Николая Афанасьева, Иоанна Мейендорфа, Александра Шмемана, Василия Зеньковского;
Протоиереев Георгия Флоровского, Александра Меня…
Схимонаха Паисия Святогорца и иных афонских подвижников и наставников моих…
Всего около сотни самых важных для меня имен, среди которых и имена Ивана Шмелева, Федора Шаляпина, Петра Чайковского.
Подходит время Причастия. Естественно, что никакой частной исповеди в эту ночь совершить невозможно. Людей очень много, и уже глубокая ночь. Но Пасхальная ночь тем и удивительна, что в этот день требования к желающим причаститься Святых Христовых Таин предъявляются минимальные. Объявляю: «Приступить к Причастию сможет каждый, кто как-то старался поститься в этот Великий Пост. Пусть немножко, по силам, хоть в чем-то себе отказал ради Господа, но все-таки постарался попоститься. И каждый, кто хоть раз в Великом Посту исповедовался и причащался». Затем читаю молитвы на исповедь и произношу общую разрешительную молитву. Сотни голов наклоняются под епитрахиль, которой я, с амвона, осеняю молящихся.
В это время в алтаре готовят Причастие для желающих причаститься. Из огромной 5-литровой Чаши, наполненной Кровью Христовой, разливают Дары по пяти другим, небольшим Чашам. Агнец дробят на 600 с лишним частиц.
Захожу в алтарь после такой импровизированной исповеди – и чувствую, что кружится голова.
Почти сутки на ногах без единой секунды передышки. Все время нужно быть сосредоточенным и внимательным. Причастие укрепляет и умиляет, но нужно подстраховаться. Прошу вынести подставку для Чаши, из которой я буду причащать. Если устану держать Чашу или закружится голова, всегда можно будет поставить на подставку и так причащать.
Долго, долго идет поток причастников. Всегда восторгаюсь, видя свет на лицах. Несколько дней назад я сказал моему помощнику, державшему плат, когда я причащал: «Заметили, какие лица? На улице таких не увидишь!» «Да, – отвечает, – я тоже обратил на это внимание».
Милые сонные малыши, принесенные мамами и папами, мужественно борются со сном, щурятся, пытаются удержать головку, которая засыпая падает на грудь.
Видехом свет истины, прияхом Духа Небеснаго! Я заношу Чашу в алтарь и ставлю на престол. Все 600 с лишним приготовленных частиц розданы… Служба идет к завершению.
Пятнадцать минут четвертого утра. Смолкли последние песнопения. Желающие священнослужители, приглашенные гости устремляются вниз, в трапезную. Я освящаю пасхальные яства запоздавшим прихожанам и разоблачаюсь. Немного контужен праздником, песнопениями, впечатлениями… Ни о какой еде от усталости и думать не могу. Одна милая семья согласилась довезти меня на машине домой. Там целую моих спящих любимых: жену и детей и сам ложусь.
Есть почти 4 часа чтобы поспать, потому, что утром опять Пасхальная литургия, куда мы отправимся всей семьей. Надо сказать, что засыпаю мгновенно, но опять же оказываюсь в храме, где снова освящаю яйца и куличи и служу… Где-то во время службы, которую я совершаю в переполненном храме, я просыпаюсь от будильника.
И опять – в храм, где уже множество людей. И опять праздник, улыбки, радость, светлые лица дорогих мне людей. Вот теперь, немного отдохнув, и спускаемся в трапезную, где разговляемся. Пора отвозить семью домой, а самому возвращаться в храм на вечернюю службу.
Этих милых юных прихожанок с чудесными «писанками» - яйцами, расписанными традиционным древним орнаментом, я фотографирую каждый год вот уже 5 лет.
Сейчас, когда я пишу эти строки, половина второго ночи. Холодильник молчаливо и торжественно хранит скоромные подарки прихожан, ждет утра конструктор PLEYMOBIL – Больница, которую мы сегодня с вечера до половины одиннадцатого собирали с Иустиной, – ее пасхальный подарок. Сегодня утром участвовал в Пасхальных праздниках в Центре детского развития, потом звонили с детьми в колокола в одном питерском храме… Утром на службу.
В душе – Пасхальная радость и немного грустно оттого, что так много от Бога получаешь и непропорционально мало Ему отдаешь.
Всех вас, дорогие, благодарю за добрые слова, за подарки, за вашу любовь. Желаю вам помощи Божией, Пасхальной радости и сил нести высоко и достойно знамя нашей Святой Православной веры.
В коробке из-под пасхального конструктора: Папа! Я в домике!
Встреча Пасхи глазами священника
Совершилась и еще звучит в наших сердцах Пасха Христова. И сколько людей, столько и судеб, столько и личных переживаний пасхального праздника. Кто-то встречал Пасху вместе с семьей: дом украшен, стол накрыт, все домочадцы имеют как бы единое сердце и все единодушно ликуют. А кто-то пошел на службу с печалью, что до Пасхи нет дела самым любимым: мужу, детям, внукам… Кто-то встречал Пасху в тюрьме – мне звонили оттуда, кто-то на больничной койке, кто-то на посту. Для этих людей радостью была радиотрансляция, и на возгласы священников Христос Воскресе! они могли только шептать губами Воистину Воскресе!
Сегодня я поделюсь с вами собственным восприятием Пасхи, которая совершилась вчера и продолжает петь в душе поныне.
Предыдущая седмица – Страстная – является, конечно, большим испытанием для каждого священника. И ждешь этих дней, и побаиваешься. Это и утомительные длинные богослужения, это и постоянное душевное напряжение от всех тех огромных тем, которые встают перед тобой с немыми вопросами: А ты, окажись в те дни в Иерусалиме, был бы за Христа – или против? А ты смог бы преодолеть страх и маловерие? Если ты верен Христу, почему в тебе сегодняшнем так мало этой верности и всецелой отдачи?..
Страстная Пятница. Я очень люблю тот момент на вечерней службе Пятницы, когда Плащаницу уже обнесли вокруг храма (у нас ее носят внутри собора) и положили на место. Христос погребен… и вдруг чтец возглашает: Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его вси ненавидящие Его!
И как будто мороз проходит по коже. Ты понимаешь, что Смерть Христа, которую ты только что оплакивал, – не навсегда, это временное явление, что разгорается заря Воскресения.
И после этого внутреннее состояние меняется. Скорбь отступает.
С субботы утром мы освящаем куличи и пасхи. В этом есть какое-то противоречие. С одной стороны, это день покоя, когда суета с яйцами и кулинарными изделиями неуместна. С другой стороны – мы-то знаем, что Он Воскреснет!..
Умиляет эта искренность и старательность людей, которые столько сил, времени, внимания уделили подготовке пасхальной праздничной трапезы. Разнокалиберные куличи, торжественно-блестящие творожные пасхи, яйца всех расцветок и величины. Одна семья выложила лукошко. Доминирует огромное яйцо (наверное, гусиное, видимо, страусиного не нашли
, потом яйца поменьше, потом еще меньше. Затем перепелиные и совсем крошечные, величиной в копейку.Хотя в храм не положено вносить мясо, здесь на столах для освящений развернули колбасы и окорока. А тут мужчина с жестким угловатым лицом крупно порезал краюху черного хлеба, а рядом поставил бутылку водки. Как говорится, коротко и ясно.
Девушки-студентки принесли несколько яиц, раскрашенных фломастерами и лаком для ногтей, купленный в супермаркете недорогой куличик; вместе с ними развернули на столе… зачётки. «Если вода попадет, чернила могут размыться», – говорю им. Улыбаются: «Не бойтесь, лейте».
Воздух напоен запахом пасхальных яств и благоуханным, с тонкой ноткой горечи, ароматом фимиама. Идет служба Великой Субботы.
Освящение куличей и яиц происходит в боковом приделе собора, а в центральном алтаре совершается Литургия. На середине храма водружена плащаница. Я исповедаю и периодически покидаю свой пост, чтобы освятить пасхальную снедь.
Освящения продолжаются до самого вечера. Прихожанка дарит мне большую толстую свечу из темного воска: «Из Гроба Господня, опалена на Благодатном Огне». А тут сторож: «Креститься пришли». А пришли креститься мама с дочкой. Красивые, интеллигентные… таджики. Папа, говорят, мусульманин, но им не запретил принять Православие. Раскосая пятилетная Камилла (в крещении мама попросила дать ей имя Елизавета) получает от меня как раз эту свечу. Девочка стоит и внимательно смотрит на высокое сильное пламя. Маленькая девочка, и почти в половину ее роста – свечка…
Совершаю Таинство Крещения, а за спиной людской водоворот. Многие, придя освятить куличи и увидев Таинство Крещения, вот так, вблизи, останавливаются и наблюдают.
Как оказалось, героинь моего рассказа сфоторафировал Дмитрий Тенрентьев, оказавшийся в то время в храме...
А потом я возвращаюсь к освящениям, к беседе с людьми, к запоздалым исповедям…
Освящаем пасхальные лакомства, кроплю яйца и куличи направо и налево. «А на нас»? – кричат люди. Улыбаюсь, потому что вспоминаю, как когда-то рассказали, что некоторые московские священники называют малоцерковных людей ананасами. Это потому, что они во время окропления святой водой кричат: «А на нас?»
Люди сыплют в тазик, который за мною несет пономарь, яйца, куличи, кексы, порой кладут бутылку кагора.
Великая Суббота – время, благодатное для бродяг. Они идут вереницей, и мы им щедро отсыпаем пожертвованные людьми яйца, куличи и сладости. А кому-то выпадает и радость получить к празднику бутылку кагора. «Как так, – скажете вы, – вы что, раздаете кагор, который вам пожертвовали люди?» Именно! Для храма мы этот кагор не оставляем, и знаете, почему? Потому, что люди покупают и жертвуют плохой кагор
. И не их это вина, просто мало кто разбирается в кагорах и обычно покупают первый попавшийся, главное, чтобы на этикетке был изображен златоглавый храм. Такой кагор вредно пить, и тем более нельзя на нем совершать Божественную литургию. Для службы используется кагор самых лучших сортов, цена которого начинается от 250-300 рублей за бутылку. Кагор за 70, 120 или даже 180 р. – это лакомство для старушек, но не настоящее и не качественное вино… Другую часть пожертвованной снеди мы отдаем в детские больницы (за ними приезжают с коробками волонтеры), в трапезную, сотрудникам храма. Себе священники обычно ничего не берут. А именно потому, что духовные чада и любящие тебя прихожане и так подарят несколько куличей, творожных пасох да несколько десятков яиц. А больше-то и не нужно. А есть то, что сделано специально для тебя, с любовью, – согласитесь, приятней.
Около 18 часов чувствую, что силы меня покидают. Знаю, что скоро откроется второе дыхание, и в самом деле, около 19 часов чувствую прилив сил. Еще можно попить чаю перед ночной Литургией и Причастием, что и делаю.
Через окна собора вливается теплый вечерний свет. В алтаре все переоблачено в красный цвет, алтарь уже сияет пасхальным огнем. Аккуратно сложены красные облачения, блестят начищенные кадила, подсвечники. Спускаюсь в трапезную. Тут работа горит. Еще бы, ведь после ночной службы будет праздничный стол…
Диакон Иосиф Пилиев и священник Александр Бартов отдыхают перед Пасхальным богослужением.
В 22.00 начинается чтение Деяний Апостолов. Я переодеваюсь, меняю черный и мокрый от святой воды (когда кропишь людей, на тебя самого тоже попадает
) подрясник на красный. Подтягиваются все служители. Кто-то съездил домой, кому-то удалось вздремнуть – счастливчики. Собираемся, чтобы обсудить нюансы службы. Храм постепенно наполняется. Ручеек людей с узелками и пакетами, в которых яйца и куличи, иссякает. Рабочие с шуруповертами за одну минуту разбирают столы, сооруженные накануне. Остается один небольшой стол – его хватит для куличей и яиц, которые кто-то еще придет освящать ночью, а пространство храма нужно увеличивать, скоро его будет не хватать.
23.15: Начинается пение полунощницы. В трогательных песнопениях мы вспоминаем то состояние печали, которое испытывали в этот день две тысячи лет назад Апостолы. Любимый Господь – во гробе. Навсегда? Все кончено? Или есть что-то впереди? Но что?
Пономарь шепчет: «Отец К., там к вам пришли. Просят исповедовать». Качаю головой: «Все, время для исповеди закончилось. Я уже больше не покидаю алтарь».
Все находящиеся в алтаре облачились и готовы к совершению богослужения.
На жертвеннике стоят священные сосуды. Евхаристическая Чаша вмещает 5 литров...
Просфора 700-граммовая. Все это необходимо для Прищащения большого количества людей. Все мы причащаемся от единого Хлеба.
23.32: Царские врата отверзаются, и священнослужители выходят к Плащанице. Последние поклоны, мы берем Плащаницу и заносим ее в алтарь. Плащаница полагается на престол. Здесь она пролежит 40 дней. На плащаницу кладут антиминс и Евангелие. Именно на плащанице, на этой вышитой иконе положенного во Гроб Спасителя, будет совершаться Божественная литургия все это время.
В храме устанавливается тишина. Свет в храме гасится. Только кто-то иногда гулко закашляет или вскрикнет ребенок. Мы стоим в белоснежных облачениях перед престолом, и все испытывают умиленное состояние. Как будто стоишь на границе чего-то огромного, важного в твоей жизни. Пономарь с мобильным телефоном, который контролирует прибытие Благодатного огня, тихо говорит: «Отец настоятель. Борт с Благодатным огнем приземлился». Настоятель чуть кивает – и опять тишина. Слышно, как за стеной иконостаса молчат и дышат сотни людей, словно сам собор молчит и дышит.
23.40: Диакон, сверившись с часами, тихо рокочет: «Время». Это значит, что надо идти, чтобы ровно к полуночи обойти храм и оказаться у входной двери.
Настоятель кивает, и диакон задает тон. Воскресение твое Христе Спасе, Ангели поют на Небесех. И нас на земли сподоби, чистым сердцем Тебе славити. Первый раз мы поем еле слышно. Второй раз чуть погромче. Постепенно зажигается свет. Это свет пасхальной зари… Наконец, третий раз мы поем во всю силу, и в храме вспыхивает весь свет. Отверзаются Царские врата, море людей с трепетными огоньками свечей раздается в стороны, как Чермное море перед иудеями, бежавшими из Египта.
Торжествующей процессией мы выходим из храма. Юный пономарь несет фонарь. За ним несут крест, затем хоругви – церковные знамена. Потом идет духовенство. За священнослужителями, вокруг них – множество народа. Все ликуют, все поют, ночь озаряется сотнями пляшущих на ветру огоньков.
Крестный ход, обойдя собор, останавливается у входной двери. Настоятель начертывает кадилом крест в воздухе: Слава Святей и Единосущней и Животворящей и Нераздельней Троице…
Аминь! – отвечаем мы и первый раз поем: Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поправ…
С грохотом распахиваются двери храма. Мы входим в него, как мироносицы когда-то вошли в пустой гроб. И хор, словно Ангелы, встречает нас ликующей песнью. Мы входим в алтарь, а за спиной в храм вливается и вливается река людей. Больше десяти минут вливается человеческий поток под своды храма. В такие минуты понимаешь, что даже наш собор, вмещающий до 5 тысяч человек, оказывается, мал.
Водоворот богослужения захватывает. Переполняющие тебя чувства – все это рвется в движениях, во взмахах руки, совершающей каждение, в твоих возгласах, обращенных к людям: Христос Воскресе. Прихожане громыхают тысячей голосов в ответ так, что становится страшновато за своды собора: Воистину Воскресе!
Пономарь, контролирующий прибытие Благодатного Огня, шепчет настоятелю: «Въезжают в ворота…»
Настоятель выходит, ждет, пока поставят стойку микрофона, и обращается к собравшимся. «Братья и сестры. К нам из Иерусалима доставлен Благодатный Огонь. Погасите свечи, вы сможете их зажечь от священного Огня». Настоятель спускается с амвона и идет к главному входу в алтарь. В его руках – два пучка свечей, в каждом 33 свечи, по количеству лет, прожитых Христом.
В собор входит делегация. Меньше часа назад они получили Благодатный Огонь, доставленный специальным рейсом из Иерусалима. Это тот самый огонь, что сошел несколько часов назад в Храме Гроба Господня.
Огонь доставлен в специальной масляной лампе. Лампу приоткрывают, и настоятель от нее зажигает свечи. Он несет в руках два факела, протягивая направо и налево, чтобы прихожане могли затеплить свои свечи. Огонь быстро распространяется по свечам. И вот опять – сотни и сотни огоньков.
Отец настоятель входит в алтарь. Здесь тоже весь огонь погашен. Первым делом зажигаем лампаду на престоле, затем семисвечник и другие светильники. Служба продолжается, а лампу, в которой доставлен огонь, ставят на жертвенник. Здесь она будет гореть еще много дней.
Я совершаю проскомидию, читаем Евангелие на разных языках… Воздев руки, настоятель молится, призывая благодать Божию сойти на хлеб и вино и претворить их в Тело и Кровь Христовы. Мы молча вторим ему. И вот Совершилось! И понимаешь, что перед тобой уже величайшая Святыня, Сам Умерший за мир и Воскресший Христос.
Склонившись, молюсь (это самое уместное время в Литургии помолиться о живых и усопших) о всех, кого сегодня нет в храме, за всех моих близких, за прихожан, моих духовных чад, за читателей и помощников в моем служении. Потом поминаю усопших. Я стараюсь припомнить имена даже тех, кого редко вспоминаю, мысленно говорю: «Помяни, Милосердный Господи, всех предков моих, всех, кто принял какое-то участие в моем развитии и формировании». Я хочу, чтобы в эту Пасхальную ночь волны благодати Божией достигли всех тех, с кем я оказался как-то связан, даже, быть может, того не ведая. По именам, конечно, поминаю, кроме близких родственников, тех, кто оказал наибольшее влияние на мое нравственное и умственное развитие:
Помяни Господи, Святейших Патриархов Сергия, Алексия, Пимена, Алексия;
Митрополитов Никодима (Ротова), Антония (Мельникова), Иоанна (Снычева), Антония (Блюма);
Архиепископов Афанасия (Кудюк), Василия (Кривошеина) Михаила (Мудьюгина);
Протопресвитеров Евгения Аквилонова, Николая Афанасьева, Иоанна Мейендорфа, Александра Шмемана, Василия Зеньковского;
Протоиереев Георгия Флоровского, Александра Меня…
Схимонаха Паисия Святогорца и иных афонских подвижников и наставников моих…
Всего около сотни самых важных для меня имен, среди которых и имена Ивана Шмелева, Федора Шаляпина, Петра Чайковского.
Подходит время Причастия. Естественно, что никакой частной исповеди в эту ночь совершить невозможно. Людей очень много, и уже глубокая ночь. Но Пасхальная ночь тем и удивительна, что в этот день требования к желающим причаститься Святых Христовых Таин предъявляются минимальные. Объявляю: «Приступить к Причастию сможет каждый, кто как-то старался поститься в этот Великий Пост. Пусть немножко, по силам, хоть в чем-то себе отказал ради Господа, но все-таки постарался попоститься. И каждый, кто хоть раз в Великом Посту исповедовался и причащался». Затем читаю молитвы на исповедь и произношу общую разрешительную молитву. Сотни голов наклоняются под епитрахиль, которой я, с амвона, осеняю молящихся.
В это время в алтаре готовят Причастие для желающих причаститься. Из огромной 5-литровой Чаши, наполненной Кровью Христовой, разливают Дары по пяти другим, небольшим Чашам. Агнец дробят на 600 с лишним частиц.
Захожу в алтарь после такой импровизированной исповеди – и чувствую, что кружится голова.
Почти сутки на ногах без единой секунды передышки. Все время нужно быть сосредоточенным и внимательным. Причастие укрепляет и умиляет, но нужно подстраховаться. Прошу вынести подставку для Чаши, из которой я буду причащать. Если устану держать Чашу или закружится голова, всегда можно будет поставить на подставку и так причащать.
Долго, долго идет поток причастников. Всегда восторгаюсь, видя свет на лицах. Несколько дней назад я сказал моему помощнику, державшему плат, когда я причащал: «Заметили, какие лица? На улице таких не увидишь!» «Да, – отвечает, – я тоже обратил на это внимание».
Милые сонные малыши, принесенные мамами и папами, мужественно борются со сном, щурятся, пытаются удержать головку, которая засыпая падает на грудь.
Видехом свет истины, прияхом Духа Небеснаго! Я заношу Чашу в алтарь и ставлю на престол. Все 600 с лишним приготовленных частиц розданы… Служба идет к завершению.
Пятнадцать минут четвертого утра. Смолкли последние песнопения. Желающие священнослужители, приглашенные гости устремляются вниз, в трапезную. Я освящаю пасхальные яства запоздавшим прихожанам и разоблачаюсь. Немного контужен праздником, песнопениями, впечатлениями… Ни о какой еде от усталости и думать не могу. Одна милая семья согласилась довезти меня на машине домой. Там целую моих спящих любимых: жену и детей и сам ложусь.
Есть почти 4 часа чтобы поспать, потому, что утром опять Пасхальная литургия, куда мы отправимся всей семьей. Надо сказать, что засыпаю мгновенно, но опять же оказываюсь в храме, где снова освящаю яйца и куличи и служу… Где-то во время службы, которую я совершаю в переполненном храме, я просыпаюсь от будильника
.И опять – в храм, где уже множество людей. И опять праздник, улыбки, радость, светлые лица дорогих мне людей. Вот теперь, немного отдохнув, и спускаемся в трапезную, где разговляемся. Пора отвозить семью домой, а самому возвращаться в храм на вечернюю службу.
Этих милых юных прихожанок с чудесными «писанками» - яйцами, расписанными традиционным древним орнаментом, я фотографирую каждый год вот уже 5 лет.
Сейчас, когда я пишу эти строки, половина второго ночи. Холодильник молчаливо и торжественно хранит скоромные подарки прихожан
, ждет утра конструктор PLEYMOBIL – Больница, которую мы сегодня с вечера до половины одиннадцатого собирали с Иустиной, – ее пасхальный подарок. Сегодня утром участвовал в Пасхальных праздниках в Центре детского развития, потом звонили с детьми в колокола в одном питерском храме… Утром на службу.В душе – Пасхальная радость и немного грустно оттого, что так много от Бога получаешь и непропорционально мало Ему отдаешь.
Всех вас, дорогие, благодарю за добрые слова, за подарки, за вашу любовь. Желаю вам помощи Божией, Пасхальной радости и сил нести высоко и достойно знамя нашей Святой Православной веры.
В коробке из-под пасхального конструктора: Папа! Я в домике!
- Перейти к следующей записи Вспоминая Пасху…
- Перейти к предыдущей записи Пасхальный стенд
