Преподобный Иоанн Кассиан

Преподобный Иоанн Кассиан¹ родился ок. 360 г. Точное место его рождения неизвестно, но большинство исследователей указывает на Малую Скифию (ScythiaMinor, современная Добруджа в Румынии)². Преподобный Иоанн происходил из состоятельной христианской семьи³ и получил прекрасное домашнее образование⁴. Он хорошо овладел греческим и улучшил свое знание во время пребывания на Востоке. Будучи еще юношей, ок. 380 г. Иоанн вместе со своим другом Германом отправился во Святую Землю. Там оба друга решили принять монашество и поступили в один из монастырей в Вифлееме, находившийся недалеко от пещеры Рождества Христова⁵. Пробыв там два года, преподобный Иоанн вместе с Германом испросил у настоятеля разрешения посетить египетских подвижников и обещал вскоре вернуться⁶. После этого они отправились в Египет, в пустыню Скит (eremus Scythus)⁷, Келлию и Нитрию⁸, где познакомились с жизнью знаменитых египетских подвижников, в частности, Моисея и Пафнутия⁹. Через семь лет они, исполняя обещание, вернулись обратно в Вифлеем, но вскоре опять отправились в Египет, где провели еще несколько лет¹⁰. В это время преподобный Иоанн собирал материал для своих будущих сочинений о монашестве. Разразившиеся в 399 г. оригенистические споры породили смуты и раздоры среди египетского и палестинского монашества. Как и множество других египетских монахов, преподобные Иоанн и Герман были вынуждены покинуть Египет¹¹. Ок. 399–400 гг. они прибыли в Константинополь, где преподобный Иоанн стал любимым учеником святителя Иоанна Златоуста, занимавшего тогда Константинопольскую кафедру. Вскоре святитель Иоанн возвел Кассиана в сан диакона¹² и предоставил в его ведение сокровищницу кафедрального собора¹³. После второй ссылки святителя Иоанна Златоуста преподобный Иоанн Кассиан вместе с Германом, тогда уже священником, в 404 г. был направлен в Рим к папе Иннокентию Ic посланием от Константинопольского клира просить защиты несправедливо сосланному патриарху¹⁴. Преподобный Иоанн пробыл в Риме некоторое время и, по всей вероятности, был рукоположен там во священника¹⁵. Кроме того, там же он сблизился с будущим папой Львом Великим. Около 415–416 гг. преподобный Иоанн прибыл в Южную Галлию, в Марсель, где он основал два монастыря – мужской (святого Виктора) и женский (Христа Спасителя)¹⁶, в которых он, основываясь на своем опыте, приобретенном на Востоке, попытался соединить общежительный уклад с высоким подвижническим духом отшельничества. С тех пор преподобный Иоанн не покидал Марселя. Там он написал свои сочинения. Преподобный Иоанн скончался ок. 435 г. Хотя он не был официально канонизирован Западной Церковью, его почитали как местночтимого святого в Марселе (память 23 июля); его считали святым западные церковные деятели и писатели, такие, как Геннадий Марсельский¹⁷, папа Григорий Великий¹⁸ и Урбан V (1362–1370), который был аббатом основанного преподобным Иоанном монастыря святого Виктора и выгравировал слова “святой Кассиан” на раке с головой Преподобного. Память преподобного Иоанна в Восточной Церкви отмечается 28 (29) февраля.

Преподобный Иоанн написал всего три сочинения. Два первых относятся к аскетическим сочинениям и посвящены внешнему и внутреннему монашескому деланию.

1. Decoenobioruminstitutis (“О правилах общежительных монастырей”, в XII книгах, PL 49, 53–476)¹⁹. Это сочинение было написано преподобным Иоанном ок. 417–419 гг.²⁰ по просьбе Кастора, епископа Аптского (AptaJulia), собиравшегося устроить у себя в епархии общежительный монастырь. В кн. I-IV говорится об устройстве “внешнего жития” монахов²¹ – о правилах поступления в монастырь, внешнем виде и одежде монахов, суточном круге богослужения, обетах, послушаниях, покаянии и др., причем все это иллюстрируется примерами из жизни египетских, палестинских и сирийских монахов. Кроме того, источниками для этой части трактата могли стать сочинения святителя Василия Великого и блаженного Иеронима²². В следующих восьми книгах (V-XII) преподобный Иоанн рассуждает о борьбе с восемью главными страстями (principaliavitia, или passiones) – чревоугодием, блудной страстью, сребролюбием, гневом, печалью, унынием, тщеславием и гордостью. Источником для этой части послужили трактат Practicus²³ знаменитого теоретика восточного монашества Евагрия Понтийского (345–399 гг.) – и его же De octospiritibusmalitiae (“О восьми духах злобы”)²⁴.

2. Collationes (“Собеседования”, PL 49, 477–1328)²⁵. Это сочинение было написано в три приема и состоит из трех частей. Вскоре после написания De institutis²⁶ преподобный Иоанн написал первую часть, включавшую в себя 10 Собеседований, которые он посвятил брату епископа Кастора епископу Леонтию Фрежюскому (Fryjus, епископ Кастор к тому времени уже скончался) и монаху Элладию, также впоследствии ставшему епископом (см. Собесед., ч. 1, предисл.). Затем, ок. 426 г., преподобный Иоанн написал вторую часть, включавшую в себя еще 7 Собеседований и посвященную Гонорату, настоятелю Леринского монастыря, впоследствии епископу Арльскому (с конца 426 г.) и монаху того же монастыря Евхерию, впоследствии епископу Лионскому (см. Собесед., ч. 2, предисл.). Наконец, вскоре после этого, ок. 427 г. была написана третья часть, включавшая в себя еще 7 Собеседований и посвященная четырем монахам, жившим на островах недалеко от Марселя – Иовиниану, Минервию, Леонтию и Феодору, впоследствии епископу Фрежюскому (см. Собесед., ч. 3, предисл.). Таким образом, общее число Собеседований составляет 24. Они находятся в непосредственной связи с первым трактатом преподобного Иоанна, но в отличие от него посвящены внутренней жизни монаха²⁷ и представляют собой записи духовных бесед преподобного Иоанна со знаменитыми египетскими подвижниками – аввой Моисеем, Пафнутием, Серапионом, Херемоном и др. Особенно интересны 1-е собеседование, посвященное целям монашеской жизни; 9-е и 10-е, о молитве; 13-е, о покровительстве Божием, где рассматривается вопрос, какую роль в спасении играет свободная воля человека (здесь преподобный Иоанн ведет скрытую полемику с блаженным Августином по вопросу благодати и свободы воли); 14-е, о деятельной и созерцательной жизни; 23-е, о последствиях грехопадения. Сокращенный вариант двух указанных сочинений преподобного Иоанна впоследствии был составлен Евхерием Лионским (PL 50, 867–894). Оба эти сочинения, особенно “Собеседования”, удостоились самой высокой оценки современников преподобного Иоанна и последующих аскетических писателей. Некоторые изречения из De institutis были включены в Apophtegmata (“Изречения”) египетских Отцов²⁸. Они оказали значительное влияние на становление западной монашеской традиции, на таких ее представителей, как преподобный Бенедикт Нурсийский, который использовал их при составлении своих “Монашеских правил”. Так же как и Кассиодор²⁹, он рекомендовал ежедневно читать “Собеседования” в своем монастыре³⁰. Заметное влияние аскетические сочинения преподобного Иоанна оказали и на анонимное сочинение “Правило учителя” (Regula Magistri, PL 88, 943–1052). “Собеседования” преподобного Иоанна сыграли важную роль в так называемом “полупелагианском споре” V-VI вв. Ими были вдохновлены труды таких противников крайнего августинизма, как преподобный Викентий Леринский, Фавст Риезский, Геннадий Марсельский и др. Последний говорит, что Церковь Божия признала творения преподобного Иоанна Кассиана “спасительными”³¹. Однако именно против автора “Собеседований” написал свое сочинение “О благодати и свободном произволении” защитник крайнего августинизма Проспер Аквитанский. Может быть, именно в связи с критикой августинизма так называемый декрет папы Геласия De recipiendis et non recipiendis libris (“О книгах, которые следует принимать, и тех, которые не следует”, начало VI в.) отнес “Собеседования” к “апокрифам” (opuscula apocrypha), содержащим ошибочные мнения.

3. De incarnatione Christi contra Nestorium (“О воплощении Христа. Против Нестория”, в VII книгах, PL 50, 9–272). Это догматико-полемический трактат, написанный преподобным Иоанном в 429–430 гг. по просьбе римского архидиакона Льва, будущего папы, которому трактат и посвящен³². Трактат был написан в спешке; в нем встречается много повторов; догматическим формулировкам недостает четкости. В 1-й книге на примере обращения галльского монаха-пелагианина Лепория проводятся параллели между пелагианством и несторианством; книги 2–5 содержат свидетельства Священного Писания в защиту Божественности Христа и термина QeotТkoj; в 5-й книге преподобный Иоанн возвращается к теме пелагианства; в 6-й книге как образец Православия приводится вероисповедание Антиохийской Церкви, откуда происходил Несторий; наконец, в 6–7-й книгах преподобный Иоанн повторяет свои основные аргументы и заканчивает свидетельствами из святых Отцов, как западных (святитель Иларий Пиктавийский, Амвросий, Иероним, Руфин, Августин), так и восточных (святители Афанасий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст, который, по признанию самого преподобного Иоанна, был одним из главных его источников³³). Несмотря на все недостатки этого трактата, он был одним из самых ранних западных сочинений против несторианства и безусловно сыграл определенную роль в истории развития христологического учения на Западе. В частности, он оказал определенное влияние на христологию святителя Льва Великого³⁴.

1.1. В учении о грехопадении человека и его последствиях преподобный Иоанн следует предшествующей западной традиции, которую отвергал Пелагий. Согласно преподобному Иоанну, человек обольщенный диаволом³⁵, обещавшим ему божественность (Собесед., 8.25), также поверил, что он может достичь славы Божества своим свободным произволением и своими усилиями (Прав., XII.5). Кроме того, преступление Адама сопровождалось своего рода “сделкой” (negotiatio, commercium) между ним и диаволом³⁶: “Обольщенный уверением змея, Адам все свое потомство, отвлеченное вкушением запретной пищи, обрек игу постоянного рабства. Ибо такой обычай соблюдается между продающим и покупающим, чтобы тот, кто желает подчинить себя чужому господству, от своего покупателя получил бы некоторую плату за потерю собственной свободы и за обречение себя на постоянное рабство. Именно это произошло между Адамом и змеем. В самом деле, получив от змея плату за свою свободу вкушением от запрещенного древа, Адам уклонился от природной свободы и захотел подчинить себя постоянному рабству тому, от кого получил смертоносную плату запрещенного плода. Затем, связанный этим условием, он заслуженно все свое потомство подверг постоянному рабству тому, кому сам стал рабом. Ибо что другое может рождать рабское супружество, как не рабов?” (Собесед., 23.12)³⁷. Итак, все потомство Адама было продано диаволу в результате “гибельной сделки и обманного торга” своего прародителя или “продажи под грех” (Собесед., 23.12,13; ср. Рим 7:14). Впрочем, та власть, которую диавол получил над человеком, не упразднила совершенно человеческую свободу воли; Бог попустил супротивным силам лишь побуждать человека ко злу, а не принуждать; в противном случае никто из людей никогда не мог бы избежать греха (Собесед., 7.8).

Вместе с тем преподобный Иоанн замечает, что в результате грехопадения в род человеческий вошел “закон греха”. Этот закон укоренился “в членах всех смертных”, то есть в человеческой природе (Собесед., 23.11). Он стал противоборствовать “закону нашего ума” (ср. Рим 7:23), или “духовному закону” (ср. Рим 7:14), порабощать наши чувства и склонять нас оставить высшее Благо (Бога) и Его созерцание и поработиться земным помыслам (Собесед., 23.11–12; 4.7)³⁸. В человеке возникла борьба между плотью и духом (Собесед., 4.7), между двумя желаниями – плотским и духовным, которые теперь ведут непрестанную борьбу друг с другом (Собесед., 4.11). Так из духовного человек сделался “плотским”, который с трудом может исполнить закон Божий (Собесед., 23.13). Кроме того, этот “закон греха” получил силу от “Божиего осуждения”, которому подпал первый согрешивший человек, и все его потомки связаны необходимой неизбежностью этого греха (Собесед., 23.13). Поэтому преподобный Иоанн говорит также, что нас сделало плотскими “первое проклятие Божие” (Собесед., 23.13). Этому закону, или проклятию, подвергся весь человеческий род без исключения (Собесед., 23.12). Все люди отягчены грехом, как первородным, так и личным (Собесед., 13.7). Это есть “проклятая земля” (см. Быт 3:17), присутствующая в наших делах и произрастившая нам “терния и волчцы” помыслов, иглы которых заглушают в нас семена добродетелей (Собесед., 23.11). Кроме того, грехопадение ввело в человеческую природу смерть и лишило людей славы Божией (Собесед., 8.25³⁹; 13.7, ср. Рим 5:12; 3:23).

1.2. Сотериология преподобного Иоанна стоит в тесной связи с его учением о первоначальной “сделке” между человеком и диаволом. Диавол приобрел власть над человеком в результате обмана, но человек подвергся ему по доброй воле. Поэтому Бог для спасения человека не стал нарушать человеческую свободу и насильственным путем лишать диавола его законного права на человека. Ведь Господь, будучи Причиной справедливости и милосердия, отвращается от всего, что противно справедливости и благости (Собесед., 23.12). Поэтому Он, будучи прежним Господином человека, Сам стал человеком, спас людей от древнего рабства ценою собственной крови, которую принес диаволу в качестве выкупа за все человечество (Собесед., 23.12)⁴⁰. Тем самым Он самого “покупщика”-диавола подчинил игу рабства, и людям, находившимся в “первоначальных оковах”, возвратил прежнюю свободу (Собесед., 23.12). Кроме того, Господь был непорочной Жертвой, принесенной Богу Отцу; взойдя на Крест ради спасения всего мира, Он уничтожил грехи всего рода человеческого; лишив силы “начальства и власти”, Он выставил их на позор и освободил от их власти всех нас, повинных и связанных долгом нерасторжимого “рукописания”, изъяв его “от среды” и пригвоздив к победному знамению Своего Креста (Прав., III.3; ср. Кол 2:14–15).

1.3. Особенно подробно преподобный Иоанн останавливается на вопросе о том, как происходит спасение каждого отдельного человека; другими словами, как соотносятся человеческая воля и Божественная благодать в деле спасения каждого. В этом вопросе преподобный Иоанн идет средним путем между двумя крайностями – учениями Пелагия и блаженного Августина⁴¹. Как мы показали выше, с одной стороны, в отличие от Пелагия, преподобный Иоанн признавал всеобщий характер первородного греха и его необратимые последствия для всего человечества; кроме того, он считал благодать Божию реальной силой, воздействующей на человека изнутри и совершенно необходимой для спасения (Собесед., 13.3; 13.10; Прав., XII.9–10). С другой стороны, в отличие от Августина, скрытую полемику с которым преподобный Иоанн ведет в 13-м Собеседовании, он полагает, что у человека после грехопадения, несмотря на его добровольное “рабство диаволу”, а тем более после его освобождения Христом, вполне сохраняется свобода произволения, которая может отвергать или принимать благодать Божию (Собесед., 13.12; 13.10). Наша воля находится посередине двух желаний – плотского и духовного – и как бы балансирует между ними (Собесед., 4.12)⁴². Конечно, преподобный Иоанн признает, что после грехопадения воля человека стала слабой, немощной (Собесед., 13.10) и даже превратной; что она или из-за неведения блага, или из-за услаждения страстями легко склоняется к порокам (Собесед., 3.12) и поэтому всегда нуждается в направляющей благодати Божией (Собесед., 3.12, также 13.3; 13.10; Прав., XII.9–10)⁴³. Но если невозможно, чтобы в ум человека не входили различные помыслы, то принять или отвергнуть их возможно для каждого стремящегося к этому (Собесед., 1.17)⁴⁴. Человек сам несет ответственность за свои мысли; если бы он не был способен их контролировать, то у него не осталось бы свободного произволения, и усилия, направленные к нашему совершенству, не были бы в нашей власти (Собесед., 1.17; 7.4). Когда Бог побуждает нас ко благу, от нас самих зависит последовать этому побуждению и помощи Божией в большей или меньшей степени (Собесед., 3.19). В отличие от Августина преподобный Иоанн считает, что у человека сохранилось стремление к благу и даже знание блага, ведь после грехопадения Адам получил знание зла, которого ранее не имел, но при этом он не утратил и знания добра, которое получил ранее от Бога, в противном случае он ничем не отличался бы от неразумных животных (Собесед., 13.12)⁴⁵. Бог посеял в душе человека естественные семена добродетелей (Собесед., 13.12⁴⁶), и это природное благо, вложенное в нее при творении, сохранилось в ней и после грехопадения (Собесед., 13.9). Поэтому не следует подобно Августину полагать, что человеческая природа способна только ко злу (Собесед., 13.12).

Согласно преподобному Иоанну, начало нашего спасения происходит от призывания Божия, на которое мы откликаемся (Собесед., 3.10)⁴⁷. Вместе с тем начало нашей благой воли (Собесед., 13.11) может принадлежать как Богу (Собесед., 3.19⁴⁸; 13.3), так и нам самим (Собесед., 13.8; 13.9; 13.11). Когда Бог замечает в нас начало благого желания, Он тотчас “просвещает и усиливает его, и побуждает к спасению, взращивая то, что или Он Сам насадил, или взошло благодаря нашим усилиям” (Собесед., 13.8; ср. 13.11). Заметив в нас хоть “малую искру благой воли”, Бог не дает ей угаснуть и всячески способствует тому, чтобы она обратилась в пламя (Собесед., 13.7). Когда Он видит, что мы хотим склониться к добру, то идет нам навстречу, направляет и укрепляет нас; если же Он замечает, что мы не хотим добра или охладели к нему, то дает нашим сердцам спасительные советы, благодаря которым добрая воля в нас или восстанавливается или образуется (Собесед., 13.11). Бог всегда готов предоставить то, что у Него просят, если благая воля человека дает к этому повод (Прав., XII.14). По мысли преподобного Иоанна, действие Божественной благодати выбирает различные пути в зависимости от конкретной ситуации и человеческой способности восприятия (Собесед., 3.12; 13.15), что служит гарантией сохранения самодеятельного характера человеческой воли⁴⁹. Преподобный Иоанн говорит, что “благодать Божия всегда содействует нашему произволению, [направляя] его в сторону добра”, во всем помогает ему, поддерживает и защищает его, так что иногда требует и ожидает с нашей стороны “некоторых усилий доброй воли” (Собесед., 13.13). Бог не делает добро за нас, как считал Августин, но содействует нам и направляет наше сердце к полезному (Собесед., 3.12; 13.8–9). Вовсе не следует так приписывать Господу все заслуги святых, чтобы на долю человеческой природы не оставалось ничего, кроме злого и превратного (Собесед., 13.12). Человек не подлежал бы никаким похвалам и не имел бы никаких заслуг, если бы Бог предпочитал в нем только то, что Сам даровал (Собесед., 13.14). Чтобы щедрое раздаяние даров благодати не казалось “беспричинным”, Бог уделяет их под предлогом нашего желания и труда (Собесед., 13.13).

Таким образом, согласно преподобному Иоанну, для спасения человеку в равной степени необходимы и свободная воля, и благодать Божия; ни одну из них нельзя устранять; обе они находятся в согласии друг с другом (Собесед., 13.11; ср. 13.9). Ведь даже если мы сами собой будем желать добродетелей, мы всегда нуждаемся в Божественной помощи для их достижения, подобно тому как для больного недостаточно одного желания быть здоровым, но нужно, чтобы Бог дал силы для здоровья (Собесед., 13.9; 10.11)⁵⁰. Никто не может только своим желанием и стремлением достичь совершенства, если Божие милосердие не окажет ему своего покровительства (Прав., XII.10; XII.14). Хотя благодаря врожденному природному благу у нас иногда возникают начала благих желаний, они могут стать совершенными добродетелями только в том случае, если их будет направлять Господь (Собесед., 13.9; 3.10; 3.12). Семена добродетелей, посеянные Богом в душе человека, не смогут возрасти до совершенного состояния, если они не получат помощи и побуждения со стороны Бога (Собесед., 13.12). Наша вера шатка, слаба и недостаточна; ее полнота и твердость зависят не от нашего свободного выбора, но являются даром Божиим (Собесед., 3.16). Многообразная Премудрость Божия устраивает спасение людей многими способами и неисследимыми путями, уделяя свою щедрую благодать по мере способности каждого воспринять ее, или, по-другому, по мере веры каждого (Собесед., 13.11), – веры, которая может или быть даром Божиим, превосходящим человеческое неверие, или иметь начало от самого человека (Собесед., 13.15–16). Поэтому следует признать, что Бог одновременно “все производит во всех” в том смысле, что побуждает, покровительствует и укрепляет всех, но при этом не устраняет свободы произволения, которую Он Сам допустил (Собесед., 13.18). Каждый человек побуждается Богом к желанию добра, но так, что он по своему свободному произволению может стремиться и в ту, и в другую сторону (Собесед., 13.18). Благодати Божией свойственно делать действительным упражнение в добродетелях, но так, что она не исключает и способности произволения (Собесед., 13.18). Благодать Божия всегда остается “даровой”, но в том смысле, что за наши малые и незначительные усилия она с неоценимою щедростью воздает нам бессмертием и даром вечного блаженства (Собесед., 13.13). К Божиему дару относится и сохранение стяжаемой добродетели, но так, что наша свобода при этом не находится в плену (Собесед., 13.18), и мы должны сами прилагать усилия, чтобы пребывать в добре (Собесед., 1.13). Впрочем, по мнению преподобного Иоанна, человеческий ум не может до конца постигнуть то, как Бог “производит в нас все” и как одновременно все приписывается нашему свободному произволению (Собесед., 13.18); как милосердие Божие предваряет нашу волю и одновременно наша воля предваряет Господа, Который медлит и ждет, чтобы испытать наше произволение (Собесед., 13.12)⁵¹. Ведь бесконечно разнообразны и неисследимы те пути, которыми Бог ведет род человеческий ко спасению (Собесед., 13.15; 13.18)⁵². Наконец, преподобному Иоанну было совершенно чуждо августиновское представление о Божественном предопределении, из которого выходило, что Бог дарует спасение не всем, а лишь некоторым. Согласно преподобному Иоанну, Бог создал человека для вечной жизни, а не для погибели (см. Собесед., 13.7 и др.). Если Бог не хочет, чтобы погиб “один от малых сих”, то было бы крайне нечестиво полагать, что Он хочет спасения не всех, но лишь некоторых⁵³. Следовательно, те, кто погибает, погибают вопреки Его воле (Собесед., 13.7)⁵⁴.

В целом учение преподобного Иоанна о соотношении благодати и свободы в деле спасения можно назвать учением о свободной синергии между Божественной и человеческой волей⁵⁵. Человек выступает здесь как настоящий активный участник совершаемого Богом спасения, которое открыто для всех людей без исключения. При этом сам преподобный Иоанн рассматривает это учение как выражение общецерковной веры (Собесед., 13.11) и общепринятое мнение “всех православных Отцов” (Собесед., 13.18)⁵⁶. Однако это по своей сути православное учение вызвало резкое неприятие некоторых западных богословов (прежде всего Проспера Аквитанского), так что впоследствии было даже осуждено на II Оранжском соборе 529 г. как пелагианское (правда, без упоминания имени преподобного Иоанна), а впоследствии, начиная с XVII в., западные ученые стали называть его “полупелагианством”, хотя в настоящее время такая оценка даже на Западе давно уже признана неадекватной⁵⁷.

Наше спасение совершилось благодаря воплощению и искупительной жертве Сына Божия, ставшего Сыном Человеческим. Это таинство соединения во Христе Божества и человечества преподобный Иоанн преимущественно называет традиционным словом incarnatio (‘воплощение’, О вопл., III.5; IV.4 и др.) или sacramentum nati in carne Dei (‘Таинством рожденного во плоти Бога’, О вопл., III.3). Для описания этого соединения преподобный Иоанн использует различные, порой взаимоисключающие термины, такие, как восприятие плоти/тела (О вопл., IV.1;3;7), телесное рождение, (Бог) родился во плоти/плотски (О вопл., III.1; IV.1; V.7), единство, соединение Бога и человека (О вопл., II.3; IV.5; V.7), сопрягаться, сопряжение (О вопл., V.12), прилипать, прилипание (О вопл., V.12), сопричастие человека Богу (О вопл., IV.5), и даже смешивать, смешение Божества и человечества (О вопл., II.2)⁵⁸. В целом следует признать, что христологии преподобного Иоанна не хватает догматической точности и определенности⁵⁹.

В полемике с Несторием преподобный Иоанн делает особенный акцент на единстве Лица Иисуса Христа, что обычно подчеркивается у него выражением один и тот же (см. О вопл., III.1; IV.1;5;6; V.7; VI.13 и др.)⁶⁰. Согласно преподобному Иоанну, Один и Тот же Сын Божий есть Единородное Слово Божие и Иисус Христос (О вопл., IV.5). Вследствие невыразимого единства таинства, благодаря которому человек соединился с Богом, нет совершенно никакого различия между Христом и Словом (О вопл., IV.5). Бог так соединился с человеком, то есть со Своим телом, что нельзя думать, что во Христе один был Сын человеческий, а другой – Сын Божий (О вопл., VI.22). “Господний человек” (Dominicus homo) так соединился и сочетался с Богом, что никто не может отделить ни человека от Бога во времени, ни Бога от человека в страдании (О вопл., VI.22; ср. III.1). Христос, Сын Человеческий и Сын Божий, Един и неделим в Себе (О вопл., VI.22); во Христе нет никакого разделения (О вопл., V.7; VI.22). Единство Бога и человека во Христе характеризуется преподобным Иоанном как их “неразрывная связь” (О вопл., IV.4; V.7). Более того, он говорит даже о сущностном единстве, понимая его в смысле личного единства: “Там, где ты видишь совершенно нераздельную сущность Христа и Бога, познай также нераздельность Лица” (О вопл., III.7)⁶¹.

По мнению преподобного Иоанна, сам момент соединения Божества и человечества совпадает с Благовещением. Он говорит, что “тогда происходит начало нашего Господа и Спасителя, когда и зачатие” (О вопл., II.6); что “Бог соединился с человеком в утробе Святой Девы” (О вопл., VI.22). Святой Дух, по мнению преподобного Иоанна, “освящал чрево Святой Девы и дышал в него силой Своего Божества” (О вопл., II.2)⁶². Одновременно “Сила Всевышнего”, то есть Бога Отца, укрепила Святую Деву “всеобъемлющим покровом своей тени”⁶³ для того, чтобы слабая человеческая природа смогла вынести вхождение в нее Божества и стала способной “для совершения неизреченного таинства святого зачатия” (О вопл., II.2). Наконец, после этих предварительных условий собственно и произошло воплощение Бога Слова: “Бог снизошел в зачатии и Бог произошел в рождении”, “Бог снисходит и Сын Божий рождается” (О вопл., II.2). Таким образом, воплощение было общим действием всей Святой Троицы, хотя каждое Лицо действовало в нем особым образом: “Нисходит Сын-Слово, содействует величие Святого Духа, осеняет сила Отца, так что в таинстве святого зачатия было совместное действие всей Святой Троицы” (О вопл., II.2,6). Можно сказать, что в момент Благовещения на Святую Деву “снизошла вся полнота Божества” (О вопл., II.6). В отличие от Нестория, называвшего Пресвятую Деву Марию CristotТkoj (‘Христородицей’), преподобный Иоанн учит, что “Та, Которая произвела Бога”, может называться только QeotТkoj, то есть Матерью Божией (О вопл., II.2; III.12; V.1)⁶⁴.

Согласно преподобному Иоанну, имя Христос обозначает обе природы, поскольку родился одновременно и человек, и Бог (О вопл., VI.22)⁶⁵. Один и Тот же Христос обозначается обоими именами – то есть Богом и человеком (О вопл., IV.7). В святом Рождестве Христовом произошло таинство соединения обеих природ (О вопл., V.7). Благодаря таинству воплощения Слово Божие соединилось со Христом, и Христос и Слово Божие стал Единым из обеих природ Сыном Божиим (О вопл., IV.4). Вследствие этого во Христе было “двойное единосущие”: Он был одновременно единосущен и Отцу по Божеству, и Матери – по плоти (О вопл., VI.13). Нераздельность двух природ преподобный Иоанн вслед за Августином подчеркивает образом брачного сочетания супругов: Бог прилепился к человеческой плоти так же нераздельно, как муж к своей жене (О вопл., V.12).

Обе природы Христа были совершенными и истинными, или, говоря словами преподобного Иоанна, “Господь Иисус Христос – как истинный Бог, так и истинный человек” (О вопл., III.5). В полемике против Нестория преподобный Иоанн особенно подчеркивает полноту и истинность Божественной природы Христа, Который остался Богом и после воплощения и в Котором была “совершенная Божественность” (О вопл., III.5,12,15,16; IV.1 и др.). Кратко говоря, “в Нем и с Ним всегда была вся благодать, вся сила, все могущество, вся Божественность, наконец, вся полнота Божества и величества – на небе ли, на земле ли, в утробе ли, или в рождении” (О вопл., II.7). В самом деле, Божество всегда пребывает с Богом и никогда не отделяется от Него ни местом, ни временем, – ведь Бог повсюду целостен, повсюду совершенен, неразделен, не подвержен изменению и умалению (О вопл., II.7).

Полемизируя с докетизмом (с phantasma Marcionis, ‘призраком Маркиона’), преподобный Иоанн доказывает и истинность Воплощения Господа (О вопл., III.5). Как человек, Христос истинно родился по плоти от человека (О вопл., IV.5). Воскресшее из мертвых тело воплотившегося Бога было истинным телом (О вопл., III.5). При этом следует учитывать, что в истинном восприятии плоти была истинность только плоти, а не греха; речь идет об истинности только в отношении тела, в то время как в отношении греха – лишь о подобии его, поскольку хотя всякая человеческая плоть – грешная, однако Христос, имея плоть без греха, обладал лишь подобием грешной плоти, то есть был свободен от истинного греха, ибо был без греха (О вопл., IV.3). Воспринятая Словом человеческая природа была не только истинна, но и совершенна, поскольку состояла из плоти и души, так что в Едином Христе было три составляющих – “Бог, плоть и душа” (О вопл., V.12)⁶⁶.

Однако преподобный Иоанн, так же как до него святители Иларий Пиктавийский и Григорий Богослов, делает очень сильный акцент на Божественной природе Христа и обожении Его человеческой природы, что является одной из отличительных черт его христологии⁶⁷. Согласно преподобному Иоанну, это обожение человеческой природы Христа произошло благодаря самому Его Рождеству: “Благодаря величию Таинства Святого Рождества обе сущности соединились столь полно, что все, что было, то есть человек и Бог, стало всецело Богом” (О вопл., V.7⁶⁸). Кроме того, это “изначальное” обожение еще более полно проявилось после воскресения и вознесения Христа, поскольку плоть Христа совершенно оставила свою природную немощь и обрела Божественную силу (О вопл., III.5)⁶⁹. Природа плоти перешла в духовную сущность, и то, что когда-то принадлежало человеку, стало всецело Божиим (О вопл., III.3, см. также III.4). То, что ранее было двойственным по сущности, стало единым по силе (О вопл., III.3). Теперь все, что есть Христос, пребывает в Боге (О вопл., III.6). Невозможно даже отделить человеческую природу Христа от Божественного света и сияния, которым она теперь пронизана (О вопл., III.6). Соединение и взаимопроникновение природ во Христе было столь тесным, что, согласно преподобному Иоанну, “Бог и Иисус существуют в одной и той же Сущности” (О вопл., III.6;7)⁷⁰.

Кроме того, вследствие единства Лица Христа преподобный Иоанн говорит, что Сын Человеческий сошел с неба, а Господь славы был распят, поскольку согласно таинству воспринятого тела и Сын Божий стал Сыном Человеческим, и в Сыне Человеческом был распят Сын Божий (О вопл., IV.7; VI.22)⁷¹. В едином Господе Иисусе Христе “возвещается и человек предвечный, и Бог умерший”, однако не потому, что до Рождества от Святой Девы в прошлом человек был так же вечен, как и Бог, но потому, что во Христе одно не может упоминаться без другого (О вопл., VI.22).

Это учение преподобного Иоанна испытало сильное влияние преподобного Евагрия Понтийского, а через него – Оригена⁷². Прежде всего преподобный Иоанн указывает на цели духовной жизни и разделяет их на ближайшие и конечные. Ближайшая, или непосредственная цель (skopТj, destinatio) духовной жизни – это стяжание чистоты сердца (puritas cordis)⁷³, благодаря которой можно достичь уже конечной цели (tљloj, finis) – Царства Божия (Собесед., 1.4; 2.26)⁷⁴. Согласно преподобному Иоанну, чистота сердца достигается двумя путями – деятельным и созерцательным. Преподобный Иоанн называет их двумя видами христианского знания⁷⁵: “Первое – деятельное, которое достигается исправлением нравов и очищением от пороков; второе – созерцательное, которое состоит в созерцании Божественного и в познании сокровеннейших смыслов Священного Писания (Собесед., 14.1)⁷⁶. Преподобный Иоанн подчеркивает, что без приобретения первого невозможно достигнуть второго (Собесед., 14.2). Деятельное познание⁷⁷ разделяется на две части: во-первых, познание природы всех своих пороков и способа их врачевания⁷⁸; во-вторых, различение порядка добродетелей и совершенствование в них нашего духа (Собесед., 14.3). Преподобный Иоанн указывает следующий порядок достижения высшего духовного совершенства: “По Священному Писанию, начало нашего спасения и премудрости – страх Господень (ср. Притч 1:7); от страха Господня рождается спасительное [сердечное] сокрушение⁷⁹; от сердечного сокрушения происходит отречение, то есть нищета и презрение ко всякому имуществу; от нищеты происходит смирение⁸⁰; от смирения рождается умерщвление желаний; после умерщвления желаний искореняются и увядают все пороки; после искоренения пороков плодоносят и возрастают добродетели; при возрастании добродетелей приобретается чистота сердца; наконец, чистотою сердца стяжается совершенство апостольской любви” (Прав., IV.43).

От деятельного познания следует восходить к духовному, к чистоте созерцания (Собесед., 14.9)⁸¹. Главная задача человека состоит в постоянном соединении его духа с Божественной реальностью и с Богом, все же прочие добродетели, которые полезны и необходимы, следует считать чем-то второстепенным, как это ясно видно на примере двух евангельских сестер, Марфы и Марии⁸², ибо Господь “положил главное благо в одном лишь Божественном созерцании” (Собесед., 1.8)⁸³. Деятельность человека многообразна, а созерцание Бога просто и едино (Собесед., 1.8). Если деятельность человека в будущей жизни прекратится, то созерцание, так же как и любовь, никогда не окончится (Собесед., 1.8–10). Согласно преподобному Иоанну, созерцание имеет много различных видов. Подобно Евагрию, он перечисляет их в нисходящей последовательности⁸⁴: во-первых, это созерцание Самого Бога (contemplatio Dei), состоящее в удивлении Его непостижимой сущности⁸⁵; этот вид созерцания еще “сокрыт в надежде обетования” и принадлежит жизни будущего века (Собесед., 1.15). Во-вторых, это созерцание Божественных действий и свойств, проявленных в творении, промысле и суде⁸⁶. Оно весьма разнообразно: это и созерцание величия Божиих творений⁸⁷; удивление Его силе, управляющей миром, Его беспредельной мудрости и всеведению; и размышление о справедливости и неизреченном милосердии Божием, о Его ежедневном попечении и помощи; и помышление о Домостроительстве Его Воплощения ради нашего спасения, о Таинствах, об обещанном нам вечном блаженстве и нескончаемых наградах и т. п. (Собесед., 1.15). Кроме того, созерцание включает и размышление о делах и добродетелях немногих святых (Собесед., 1.8; 1.15)⁸⁸. Наконец, к созерцанию преподобный Иоанн относит размышление над Священным Писанием и его толкование. Последнее разделяется на два вида: историческое толкование и духовное разумение, которое в свою очередь состоит из нравственного, прообразовательного и таинственно-возвышенного толкования (Собесед., 14.8)⁸⁹. Все эти разнообразные виды созерцания Бога в Его действиях и проявлениях возникают в человеке только соразмерно качеству его жизни и чистоте сердца (Собесед., 1.15), что достигается в деятельной жизни, которую преподобный Иоанн не отделяет от созерцательной (Собесед., 14.4–5; 19.1–2)⁹⁰.

Согласно преподобному Иоанну, созерцание осуществляется высшей частью человека – его сердцем или духом (mens, animus, anima)⁹¹, а точнее, той его способностью, которая традиционно называется очами сердца⁹², или духовным взором (spiritalis intuitus)⁹³. Созерцание ведет человека к совершенному блаженству (Собесед., 1.8)⁹⁴. По мере очищения своих сердечных очей и освобождения от образов земных и материальных вещей (Собесед., 10.6) подвижник переходит к созерцанию деяний святых, а от них к видению одного лишь Бога и наслаждению Его красотой и мудростью (Собесед., 1.8). Он презирает все настоящее как преходящее и временное и нераздельно устремляет взор своего ума к вещам неизменным и вечным; еще находясь в этой плоти, он уже созерцает сердцем будущее блаженное состояние (Прав., V.14). В момент созерцания человек испытывает неизреченную радость⁹⁵, ум его приобретает живость и остроту⁹⁶, преисполняется сокровеннейших смыслов; молитва его становится чистой и легкой⁹⁷; он молится даже во сне (per soporem supplicans) и чувствует, что его мольбы стали действенные и легко возносятся к Богу (Собесед., 4.2). Это возвышеннейшее состояние (praecelsior status) преподобный Иоанн называет “пламенной и безмолвной молитвой”⁹⁸, опытно познанной лишь немногими, которая превосходит всякое человеческое чувство и невыразима никакими словами, но ум, озаренный наполняющим его небесным Светом⁹⁹, обильно изливает ее как бы из преисполненного источника и неизреченно воссылает ко Господу (Собесед., 9.25)¹⁰⁰. Достижение такой совершенной молитвы зависит скорее не от человеческих усилий, а от Божественного дара (см. Прав., 2.10; Собесед., 9.26). Это состояние преподобный Иоанн называет также исступлением (excessus)¹⁰¹, когда человек бывает восхищен (rapiatur) в горняя¹⁰² и ослеплен блистанием Божества¹⁰³. Это означает, во-первых, что ум, или дух человека покидает тело и выходит за пределы обычного опыта для соприкосновения с духовной реальностью с помощью своих высших способностей, или духовных чувств¹⁰⁴. Во-вторых, это означает, что ум выходит из самого себя, когда он, воспламеняясь, не может удержать внутри себя молитв, которые возбудила в нем Божественная благодать и которые прорываются за узкие границы человеческого понимания и выражения¹⁰⁵. В кратчайшее мгновение исступления¹⁰⁶ ум человека выражает столь многое, что, вернувшись в себя, не может ни высказать, ни обозреть этого (Собесед., 9.25). Преподобный Иоанн утверждает даже, что во время совершенной молитвы человек так предается созерцанию, что перестает осознавать самого себя и то, что он молится (Собесед., 9.31)¹⁰⁷. Это высшее, совершеннейшее состояние характеризуется теснейшим единением с Богом в любви¹⁰⁸. Созерцая одного только Бога и пламенея любовью к Нему, человеческий ум, расплавленный и проникнутый этой любовью, задушевно беседует с Богом как со своим Отцом (Собесед., 9.18). В конце концов, совершенная любовь Божия должна перейти в наше сердечное чувство, так что всякая наша любовь, желание, старание, усилие, помышление, – все, что мы видим, говорим, на что надеемся, будет Бог; и то единство, которое есть у Отца с Сыном и у Сына с Отцом, перельется в наши чувства и умы. Так же как Бог любит нас искренней, чистой и неразрушимой любовью, так и мы будем сочетаться с Ним вечной и нераздельной любовью (Собесед., 10.7). Однако в этой жизни даже святые, но связанные узами земного тела, не могут постоянно обладать этим высшим Благом и никогда не отступать от Божественного созерцания; так или иначе, человек отвлекается от него земными помыслами и заботами о самом себе или о своих ближних (Собесед., 1.12–13; 23.5; 25.13)¹⁰⁹. Согласно преподобному Иоанну, в этой жизни созерцание есть лишь “подобие” того совершенного созерцания и совершенного блаженства (Собесед., 10.6; ср. 10.7), которое возможно для человека в будущей жизни (Собесед., 1.15; 11.12; 11.15).